Корнилов Александр Александрович
Еще о Бакунине и его исповеди Николаю

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

А. А. КОРНИЛОВ

Еще о Бакунине и его исповеди Николаю*

   M. A. Бакунин: pro et contra, антология.
   СПб.: Издательство РХГА, 2015.-- (Русский Путь).
   
   * Помещая статью о Бакунине и его исповеди А. А. Корнилова, известного исследователя и автора книги "Молодые годы Бакунина", считаем не лишним напомнить нашим постоянным читателям, что исповедь кающегося грешника, как называл себя М. А. Бакунин в своем обращении к Николаю, была впервые воспроизведена в существенных частях в No 10 "Вестн. литер." за 1919 г. По этой причине нам пришлось поступиться некоторыми цитатами А. А. Корнилова из бакунинской исповеди.

Wahrheit und Dichtung1

   Когда Бакунин в артиллерийском корпусе был не только далек от всякой вины в революции или в революционной мысли, но даже говорил и думал в шовинистическом тоне, когда он находил "прелестными" стихи Пушкина "Клеветникам России" и говорил, что "Русские -- не французы, они любят свое отечество и обожают своего государя", -- на самом деле он уже был революционером по темпераменту и ждал только своей очереди.
   В первую очередь проявлением его революционных талантов была революционная вспышка против своего начальства, за которую он поплатился переводом в провинцию и отставлением от производства; вторая была длительная революция в семье. В то время он не интересовался политикой и даже презирал ее, но с азартом, последовательностью и страстью устраивал свой бунт против отца и против мужа в семье. Его настойчивые действия по части открытия глаз сестры Любеньки2 на невозможность ее брака с фон Рене, составление им комплота из своих сестер и из Бееровых3 и затем настойчивая, двухлетняя война с родителями за "освобождение другой сестры" Вареньки4, были только первыми опытами его революционных действий. Затем его упорнейшая борьба за отъезд заграницу, причем он поехал на чужой счет и написал Герцену, у которого взял денег на эту поездку: "Я делаю это потому, что я беру у вас деньги не для удовлетворения каких-нибудь глупых и пустых фантазий, но для достижения человеческой и единственной цели своей жизни". Добиваясь этой цели, он "причинил много горя своему старику-отцу", но это действительно была человеческая и единственная цель -- "сильная, никогда неудовлетворенная потребность знания, жизни и действия". Во имя этой потребности он жил и действовал до конца, постоянно прогрессируя и изменяясь и в то же время оставаясь постоянно ей верен и неизменен, "Вся моя жизнь определялась до последних пор почти невольными изгибами и независимо от моих собственных предположений; куда она меня поведет -- Бог знает! Чувствую только, что возвратиться назад я не могу, и что никогда не изменю своим убеждениям. В этом вся моя сила и все мое достоинство; в этом также вся действительность и вся истина моей жизни; в этом моя вера и мой долг, а до остального мне дела нет: будет, как будет" {Из письма Анненкову, 28 декабря 1847 года из Брюсселя.}.
   Лично Бакунин всю свою жизнь жил всегда на чужой счет -- еще тогда, когда он брал у знакомых своих на это "гривенники", о которых так красноречиво писал Белинский, и которых он никогда не отдавал, и вплоть до того времени, когда он голодал во время своих скитаний, и в революции, и в Лугано, и в Локарно, с женой, и один. И с мелкой, мещанской точки зрения его можно осуждать за это, или, проникнув глубже в самый ход его жизни, простить за это и вместе с Белинским воскликнуть: "...Мишель во многом виноват и грешен; но в нем есть нечто, что превышает все его недостатки -- это вечно движущее начало, лежащее в глубине его духа".
   Исповедь Бакунина Николаю была далеко не единственная его исповедь. Его история начинается с исповеди и покаяния. Исповедь и покаяние отцу, исповедь и покаяние друзьям и сестрам, исповедь перед Анненковым5 и исповедь перед Николаем!.. И засмеялся бы Бакунин, если б услыхал, что по поводу его исповеди его упрекают, будто бы он перед Николаем стоял на коленях! Об этой исповеди он писал Герцену, ничем не будучи к тому вынужден, -- он написал ему, что предупредил Николая, что будет каяться только в своих собственных грехах, так как "после кораблекрушения у него осталось только одно сокровище -- честь и сознание, что он не изменил никому из доверившихся ему и потому, что он никого называть не станет". "После этого à quelque exceptions près6, я рассказал Николаю всю свою жизнь за границей, со всеми замыслами, впечатлениями и чувствами, причем не обошлось для него без многих поучительных замечаний насчет его внутренней и внешней политики. Письмо мое, рассчитанное, во-первых, на ясность моего, по-видимому, безвыходного положения, с другой же -- на энергический нрав Николая, было написано очень твердо и смело, -- и именно потому ему очень понравилось".
   Нет сомнения, что Герцен потом подробно расспросил Бакунина о содержании этой исповеди, и Бакунин рассказал ему все. Если он рассказал то же М. П. Сажину, то, конечно, прежде всего рассказал это Герцену. Поэтому о сокрытии перед друзьями содержания исповеди не может быть и речи. Можно было не писать исповеди, или написать так, как она была написана. Другой тон ее в то время был бы немыслим. Совершенно верно, что Бакунин сказал в ней многое, чего не решился бы сказать на его месте никто другой. И Николай не рассердился -- знак, что Бакунин верно понимал его душу. А рассказал он ему многое -- помимо дружеских, прекрасных характеристик и рекомендаций своих друзей: Герцена, Прудона, Руге, Гервега, Николая Тургенева и др., Бакунин рассказывает о своем вступлении в восставший Париж и дает любопытную и живую характеристику "благородных увриеров".
   "Государь! Уверяю вас, ни в одном классе, никогда и нигде не нашел я столько благородного самоотвержения, столько истинно трогательной честности, столько сердечной деликатности в обращении и столько любезной веселости, соединенной с таким героизмом, как в этих простых, необразованных людях, которые всегда были и будут в тысячу раз лучше всех своих предводителей!.. Если б эти люди, если б французские работники вообще нашли себе достойного предводителя, умеющего понимать и любить их, то он сделал бы с ними чудеса".
   Далее Бакунин подробно описывает выступления свои на Парижском съезде и останавливается на речи, в которой он, между прочим, сказал:
   "...Не менее ошибаются и те, которые для восстановления славянской независимости надеются на помощь русского царя. Русский царь, заключив новый, тесный союз с австрийскою династиею, не за вас, а против вас, не для того, чтобы помогать вам, а для того, чтобы возвратить вас насильно, вас, равно как и всех прочих бунтующих австрийских подданных, в старое подданство, к старому безусловному повиновению. Император Николай не любит ни народной свободы, ни конституций; вы видели живой пример в Польше. Войдя в Россию императора Николая, вы вошли бы во гроб всякой народной жизни и всякой свободы".
   А вот приведенное в "Исповеди" же описание порядков, существующих в Российской империи:
   "Везде воруют и берут взятки и за деньги творят неправду! -- и во Франции, и в Англии, и в честной Германии; в России же, думаю, более, чем в других государствах. На западе публичный вор редко скрывается, ибо на каждого смотрит тысяча глаз и каждый может открыть воровство и неправду и тогда уж никакое министерство не в силах защитить вора. -- В России же иногда и все знают о воре, о притеснителе, о творящем неправду за деньги; все знают, но все же и молчат, потому что боятся; и само начальство молчит, зная и за собою грехи, и все заботятся только об одном, чтобы не узнали министр да царь. -- А до царя далеко, государь, так же, как и до Бога высоко! -- В России трудно и почти невозможно чиновнику быть не вором".
   А вот как отвечает Бакунин в "исповеди" на вопрос: какого правления он желал бы?
   "Я желал республики. Но какой республики? Не парламентской. Я думаю, что в России более, чем где (нибудь), будет необходима сильная диктаторская власть, которая бы исключительно занялась возвышением и просвещением народных масс. Я говорил себе, что вся разница между таким диктаторством и между монархической властью будет состоять в том, что первая, по духу своего установления, должна стремиться к тому, чтоб сделать свое существование как можно скорее ненужным, имея в виду только свободу, самостоятельность и постепенную возмужалость народа; в то время как монархическая власть должна, напротив, стараться о том, чтоб существование ее не переставало бы никогда быть необходимым, и потому должна содержать своих подданных в неизменяемом детстве".

* * *

   Далее Бакунин останавливается -- и не один раз -- на всеобщей вражде к немцам -- за что не раз вызывает сочувственные отметки Николая -- и на готовности поляков и прочих славян объединиться против немцев и доходит в своем увлечении до того, что утверждает, что если бы Николай пожелал поднять славянское племя, "то они без условий, без переговоров, но слепо предавая себя вашей воле, они и все, кто только говорит по-славянски в Австрийских и в Прусских владениях, с радостью, с фанатизмом бросились бы под широкие крылья Российского орла и устремились бы с яростью не только против ненавистных немцев, но и на всю западную Европу!" Тут уж Николай сделал пометку: "Не сомневаюсь, то есть я бы стал в голову революции славянским Mozaniello7: спасибо!" На известии о том, что Бакунин собирался писать Николаю уже в то время покаянное послание, но не послал его, а разорвал, Николай написал: "жаль, что не прислал".
   Резолюции Николая вообще довольно характерны и представляют любопытное зрелище столкновения двух столь разнообразных и редко встречающихся фигур, каковы Бакунин и Николай. В конце исповеди Бакунин дает краткое и скомканное воспоминание о своих последних днях перед арестом -- тут, очевидно, многое упущено и недосказано -- и о своем поведении, о котором Герцен выразился так: "Бакунин, желая скрепить собственным примером союз, принял главное управление в защите Дрездена; там он покрыл себя славой, которой не отрицали его враги".
   Вообще, появление "Исповеди" Бакунина в печати, несмотря на ее тон "кающегося грешника", к тому же далеко не всегда выдержанный, во многом представляет выдающийся исторический интерес. Документ этот имеет всемирное литературное значение.
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые: Вестник литературы. Пг., 1921. No 12 (36). С. 12-13. Печатается по этому изданию.
   
   Корнилов Александр Александрович (1862-1925) -- русский историк и общественный деятель. Окончил Петербургский университет. Служил комиссаром по крестьянским делам в Царстве Польском, потом (до 1900) при иркутском генерал-губернаторе, заведуя крестьянскими и переселенческими делами. В 1891-1893 гг. принял активное участие в организации помощи голодавшим крестьянам в Тамбовской, Тульской и Воронежской губерниях. В апреле 1901 г. за участие в протесте 42 литераторов против избиения молодежи на Казанской площади был выслан в Саратов, где редактировал газету "Саратовский дневник". Был одним из основателей конституционно-демократической партии; первые три года занимал пост секретаря ее Центрального комитета. В 1907 г. издавал газету "Думский листок". С 1909 г. -- профессор истории петербургского Политехнического института, где читал лекции по русской истории XIX в. Автор трудов о М. Бакунине, крестьянской реформе и др.
   
   1 [Правда и поэзия (нем.).]
   2 [Имеется ввиду Бакунина Любовь Александровна (1811-1838).]
   3 [Сестры Беер -- соседи Бакуниных по Прямухинской усадьбе.]
   4 [Имеется ввиду Бакунина Барвара Александровна, в замужестве Дьякова (1812-1866).]
   5 [Анненков Павел Васильевич (1812-1887) -- известный литератор, критик-мемуарист, убежденный западник, представитель либерального просвещенного дворянства 1840-1850-х гг. Много путешествовал, знакомился с европейским революционным движением. Лично знал К. Маркса и находился с ним в переписке. Оставил весьма ценные воспоминания о Гоголе, Белинском, Герцене, Грановском, Бакунине и других выдающихся людях 1840-х гг. Был первым пушкинистом (подготовил к изданию и издал собрание сочинений Пушкина).]
   6 [За исключениями (фр.).]
   7 [Мазаньелло (Masaniello, сокр. от Томмазо Анъелло, Tommaso Aniello) (1620-1647) -- итальянский рыбак; вождь народного антифеодального восстания в Неаполе в июле 1647 г., направленного против испанского господства. Восставшие сожгли налоговые документы, осадили дворец вице-короля и провозгласили Мазаньелло "генеральным капитаном народа Неаполя". К повстанцам примкнули крестьяне Калабрии, Апулии и Абруцц, жители многих южно-итальянских городов. Вице-король вынужден был пойти на переговоры и отменить ставший причиной восстания введенный налог на фрукты, но в это же время организовал убийство Мазаньелло.]
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru