Корнилов Борис Петрович
Тезисы романа
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Корнилов Борис Петрович
(
bmn@lib.ru
)
Год: 1932
Обновлено: 10/02/2021. 59k.
Статистика.
Поэма
:
Поэзия
Стихотворения
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Аннотация:
Впервые под заглавием "Наше поколение".
Библиотека Поэта. Большая серия. Второе издание
М.--Л., "Советский писатель", 1966
144. ТЕЗИСЫ РОМАНА
1
Искатель правды, наклонись над этой
правдоподобной навсегда строкой,
быть может, неуверенно пропетой,
восторженной и молодой такой.
Ты будь как дома. Закури и пояс
ты распусти -- мы будем толковать.
Немудрую ты прочитаешь повесть,
подумаешь и ляжешь на кровать.
И не последней будет встреча эта,--
ведь разговор наш краток, но хорош.
Ты здесь не сыщешь стройного сюжета,
любовных ситуаций не найдешь.
Конечно, это недостатки. Всё же
я говорю про наше бытие,
и как-никак на это непохоже,
что невозможно прочитать ее.
Настанет день -- дождями и туманом
он закрывает вышнюю красу,--
я выйду с преогромнейшим романом --
тебе его, читатель, принесу.
Его оценят в кулуарах разно --
тут промолчат, пофыркает старье.
Я напишу в нем, до чего прекрасно
большое поколение мое,
и, фабульное действие построив,
я сквозь тоску и черную беду
в литературу поведу героев,
в поэзию героев поведу.
Я кой-кому скажу: "Папаша, врете,
что мы вообще... Вот Федор, вот Иван..."
И издадут в роскошном переплете
мой стихотворный в семь листов роман.
Ах, переплет! Тончайшей вязью вышит,
вовсю сияет, золотом звеня.
Чумандрин предисловие напишет,
а в предисловье поощрит меня.
И музы запоют, подобны гейшам,
передо мною руки завия:
Хвала, хвала...
Но это всё в дальнейшем,
когда немного поумнею я.
Мечтание лишь про себя похвально,
прости, прости поэту болтовню,
она, понятно, профессиональна...
А все-таки роман я сочиню.
Сейчас немного похваляться рано,
прости меня, читатель, -- потому
я только схему, тезисы романа
вниманью предлагаю твоему.
2
Как мне диктует романистов школа,
начнем с того...
Короче говоря,
начнем роман с рожденья комсомола --
с семнадцатого года,
с октября.
Вот было дело. Господи помилуй! --
гудела пуля серая осой,
и Керенский (любимец... душка... милый...)
скорее покатился колбасой.
Тогда на фронте, прекращая бойню
братанием и злобой на корню,
встал фронтовик и заложил обойму,
злопамятную поднял пятерню.
Готовый на погибельную муку,
прошедший через бурю и огонь,
он протянул ошпаренную руку,
и, как обойма, звякнула ладонь.
Тогда орлом сидевшая империя
последние свои теряла перья,
и -- злы, неповторимы, велики --
путиловские встали подмастерья,
кронштадтские восстали моряки.
Как бомбовозы, песни пролетали,
легла на землю осень животом...
(Всё это -- предисловие, детали
и подступы к роману. А потом...)
Уже тогда, метаясь разъяренно
у заводской ободранной стены,
ребята с Петергофского района
и с Выборгской ребята стороны
пошли вперед,
что не было нимало
смешною в революцию игрой,
хоть многого еще не понимала
и зарывалась молодость порой.
Ей всё бы громыхала канонада,
она житье меняла на часы,
и Ленин останавливал где надо
и улыбался в рыжие усы.
(Не данным свыше, не защитой сирым,
не сладким велеречьем, а в связи
с любовью нашей, с ненавистью, с миром
ты Ленина, поэт, изобрази.
Пускай от горести напухли веки,--
писатель, помни -- хоть сие старо:
ты пишешь о великом человеке --
ты в кровь свою обмакивай перо.)
Он знал тогда, -- товарищи, поверьте,--
что эти заводские пацаны
не ради легкой от шрапнели смерти,
а ради новой жизни рождены.
Мы положенье поняли такое,
когда, сползая склонами зимы,
мы выиграли битвы у Джанкоя
и у Самары победили мы.
Из боя в битву сызнова и снова
ходили за единое одно --
Антонова мы били у Тамбова,
из Украины вымели Махно.
Они запомнят -- эти интервенты --
навеки незапамятных веков --
тяжелых наших пулеметов ленты
и ленточки балтийских моряков.
Когда блокадой зажимала в кольца
республику озлобленная рать,--
мы полагали -- есть у комсомольца
умение и жить и умирать.
Всё в обороте -- и любовь и злоба.
Война.
Империя идет ко дну...
(Когда я сяду за роман, особо
я опишу гражданскую войну.
Воспоминаньям дань большую отдав,
распределю материалы так:
на описанье битв и переходов,
глубоких рейдов, лобовых атак --
две-три главы, чтоб вышло пошикарней,
потом я в песню приведу свою
сотрудников политотделов армий,
что пали за республику в бою,--
Якушкина, Кручинина Семена,
Ненилова, -- мне все они близки,--
и преклоню багровые знамена
своей любви, печали и тоски.)
Несла войны развернутая лава,
уверенностью била от Москвы --
была Россия некогда двуглава,
а в сущности, совсем без головы.
Огромные орлы стоят косые --
геральдика -- нельзя же без орлов!
За то, что ты без головы, Россия,
мы положили множество голов.
Но пулей срезан адмиральский ворон,
пообломали желтые клыки,
когда, патроны заложив затвором,
шагнули в битву наши старики.
Не износили английских мундиров,
не истрепали английских подошв.
Врагу заранее могилы вырыв,
за стариками вышла молодежь.
Офицерье отброшено, как ветошь,
последние, победные бои...
Советская республика, а это ж
вам не Россия, милые мои...
3
(Итак, в боях у Перекопа, Томска;
на станциях Самара, Луга, Дно
в романе нашем первое знакомство
с героями у нас заведено.
Они различны. Этот -- забияка,
а этот лирик... Этого порой
приходится расценивать двояко:
не то -- счастливый, а не то герой.
И я, писатель, выступив на сцену,
большую ношу взявший по плечу,
переживаний, настроений смену
в героях подмечаю, хлопочу,
рифмую, делу преданный без лести,
стараюсь, умничаю за двоих,
своих героев сталкиваю вместе,
потом опять разъединяю их --
как говорили раньше: тяжело
иметь талант, бумагу и стило.
Но это всё в дальнейшем, -- слава богу,
я не хочу сейчас смущать умы --
сижу себе, кропаю понемногу,
героев просто называю "мы".)
4
Когда назад мы обернулись разом,
отчаянны, настойчивы и злы,
мы увидали...
Не окинуть глазом
развалин, пепла, щебня и золы.
Разбитые, разломанные тракты,--
над, ними только месяц молодой,--
молчали фабрики,
зияли шахты,
подземною наполнены водой.
И ржавчина сидела на стропилах,
И крыши на сторону все снесло,
и высыпало снеговых опилок
на улицу несметное число.
По грязи гибель подползала ближе,--
ты чувствовал ехидную ее,--
в картофельной, слезоточивой жиже
голодное копалось воронье.
Мы лопали сосновые иголки,
под листьями искали желудей --
и люди все голодные, как волки,
а волки все голоднее людей.
Тут не спасет Россию слово божье --
качало нас от этих новостей,
что высохло от голода Поволжье
до желтых, до изношенных костей,
что только хлеба, хлеба...
Только хлеба.
Огромная разрушена страна,
над нею хлюпает и плачет небо,
ползучая, слепая пелена...
(Сему определение: разруха,
но у героев повести поэт
присутствие свидетельствует духа
и злобу
и настойчивость побед.
Стоит страна трухлявою избою
и шлепает промозглою губой --
выходят победители из боя
и снова в бой.)
И разошлись мы по дорогам разным
в развалины и пакостную слизь,
и вот, мечтам не предаваясь праздным,
мы сызнова за дело принялись.
Отцы -- литейщики и хлеборобы,
шахтеры, кочегары, слесаря --
взялись за прежнее не ради пробы,
от нечего поделать и зазря.
Страна влекла свое существованье,
бревенчатая, грязная, в пыли--
у ней на бога было упованье,
который возыграет на земли.
Она ждала,
она теряла силы,
нелепа, неразумна и проста,
но не было и признака в России
вторичного пришествия Христа.
Он дурака валяет, боже правый,--
и вера в господа уже смешна.
А мы пришли --