Короленко Владимир Галактионович
Переписка А. П. Чехова и В. Г. Короленко

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Переписка А. П. Чехова и В. Г. Короленко

   Переписка А. П. Чехова. В двух томах. Том первый
   М., "Художественная литература", 1984
   Вступительная статья М. П. Громова
   Составление и комментарии М. П. Громова, А. М. Долотовой, В. В. Катаева
  

СОДЕРЖАНИЕ

   Чехов -- В. Г. Короленко. 17 октября 1887 г. Москва
   Чехов -- В. Г. Короленко. 9 января 1888 г. Москва
   B. Г. Короленко -- Чехову. 4 февраля 1888 г. Петербург
   Чехов -- В. Г. Короленко. 2 мая 1888 г. Москва
   Чехов -- В. Г. Короленко. 19 февраля 1896 г. Мелихово
   В. Г. Короленко -- Чехову. Середина ноября 1896 г. Петербург
   В. Г. Короленко -- Чехову. 14 марта 1902 г. Полтава
   Чехов -- В. Г. Короленко. 19 марта 1902 г. Ялта
   В. Г. Короленко -- Чехову. 10 апреля 1902 г. Петербург
   Чехов -- В. Г. Короленко. 19 апреля 1902 г. Ялта
   Чехов -- В. Г. Короленко. 20 апреля 1902 г. Ялта
   В. Г. Короленко -- Чехову. 29 апреля 1902 г. Полтава
   В. Г. Короленко -- Чехову. 2 мая 1902 г. Полтава
   В. Г. Короленко -- Чехову. 4 августа 1902 г. Джанхот
   Чехов -- В. Г. Короленко. 25 августа 1902 г. Ялта
   Чехов -- В. Г. Короленко. 15 июля 1903 г. Ялта
   В. Г. Короленко -- Чехову. 29 июля 1903 г. Полтава
  
  
   Владимир Галактионович Короленко (1853--1921) познакомился и начал переписку с Чеховым в 1887 году. Он жил тогда в Нижнем Новгороде, уже пройдя десятилетний путь преследований и скитаний, арестов, ссылок, тюрем за свою связь с революционными деятелями. Первый рассказ Короленко появился В печати одновременно с чеховскими дебютами -- в 1879 году; первый сборник его "Очерков и рассказов" вышел в 1887 году, когда Чехов уже издал две книга -- "Сказки Мельпомены" (1884) и "Пестрые рассказы" (1886). "В то время,-- вспоминал Короленко,-- я уже прочитал рассказы Чехова, и мне захотелось проездом через Москву познакомиться с их автором" (Чехов в восп., с. 137). После встречи с Короленко Чехов написал старшему брату в Петербург: "Скажи Буренину и Суворину, что у меня был Короленко. Я проболтал с ним три часа и нахожу, что это талантливый и прекраснейший человек. Скажи, что, на мой взгляд, от него можно ожидать очень многого" (6 или 7 октября 1887 г.). Просьба имела особый смысл: нововременцы не считали Короленко серьезным писателем, а Суворин, как заметил Чехов в одном из писем, не читает Королепко.
   Человек и писатель яркого общественного темперамента, Короленко "сочувствовал далеко не всему, что было написано Чеховым". Главное -- не сочувствовал тем газетам и журналам, где довелось сотрудничать Чехову, в особенности -- "Новому времени". Однако именно Короленко сумел верно оценить суть И понять "хорошую сторону" чеховской "свободы от партий": "Русская жизнь закончила с грехом пополам один из Своих коротких циклов, по обыкновению не разрешившийся во что-нибудь реальное, и в воздухе чувствовалась необходимость некоторого "пересмотра", чтобы пуститься в путь дальнейшей борьбы и дальнейших исканий. И поэтому самая свобода Чехова от партий данной минуты, при наличности большого таланта и большой искренности, казалась мне тогда некоторым преимуществом" (Чехов в восп., с. 137--138).
   Переписка с Короленко продолжалась до конца жизни Чехова, иногда прерываясь на несколько лет, но всегда возобновляясь на ровно дружественной ноте. Известно 17 писем Чехова и 12 писем Короленко (полностью переписка издана отдельной книгой в 1923 г.).
   На книгах, подаренных Чехову Короленко, есть и пометы, и правка текста. Чехов не только "изучал" манеру Короленко, читая с карандашом "Слепого музыканта", но переделал рассказ "Лес шумит" на свой лад, ослабив романтически приподнятый тон (главным образом путем сокращений). В повести "Слепой музыкант" Чехов отчеркнул места, где проявилась чуждая его собственному стилю субъективность повествования, открытость авторских оценок.
   При всем том Чехов чрезвычайно высоко ценил Короленко как писателя и человека. Вскоре после знакомства Чехов заметил, что в будущем им "не обойтись без точек общего схода". Такими точками "общего схода" стало участие в сборнике "Памяти В. М. Гаршина", где рядом с "Припадком" Чехова напечатан очерк Короленко "На Волге", помощь голодающим крестьянам Нижегородской губернии и, наконец, совместный отказ в 1902 году от звания почетного академика -- в знак протеста против кассации выборов М. Горького.
   6 июля 1904 года, узнав о смерти Чехова, Короленко записал в дневнике: "Я знал Чехова с 80-х годов и чувствовал к нему искреннее расположение. Думаю, что и он тоже. Он был человек прямой и искренний, а иные его обращения ко мне дышали именно личным расположением. В писательской среде эти чувства всегда очень осложняются. Наименее, пожалуй, сложное чувство (если говорить не о самых близких лично и по направлению людях) было у меня к Чехову, и чувство, которое я к нему испытывал, без преувеличения можно назвать любовью" (ЛН, с. 523).
   Тогда же Короленко написал воспоминания "Антон Павлович Чехов", появившиеся в июльской книжке журнала "Русское богатство".
  

ЧЕХОВ -- В. Г. КОРОЛЕНКО

  
   17 октября 1887 г. Москва
  

17 окт.

   Посылаю Вам большое спасибо, уважаемый Владимир Галактионович, за книгу, которую я получил и теперь вновь перечитываю1. Так как мои книги у Вас уже есть, то мне поневоле приходится ограничиться посылкой одного только спасибо.
   Кстати, чтобы письмо вышло не совсем коротко, скажу Вам, что я чрезвычайно рад, что познакомился с Вами. Говорю я это искренно и от чистого сердца. Во-первых, я глубоко ценю и люблю Ваш талант; он дорог для меня по многим причинам. Во-вторых, мне кажется, что если я и Вы проживем на этом свете еще лет 10--20, то нам с Вами в будущем не обойтись без точек общего схода. Из всех ныне благополучно пишущих россиян я самый легкомысленный и несерьезный; я на замечании; выражаясь языком поэтов, свою чистую музу я любил, но не уважал, изменял ей и не раз водил ее туда, где ей не подобает быть. Вы же серьезны, крепки и верны. Разница между нами, как видите, большая, но тем не менее, читая Вас и теперь познакомившись с Вами, я думаю, что мы друг другу не чужды. Прав я или нет, я не знаю, но мне приятно так думать.
   Кстати же посылаю Вам вырезку из "Нового времени"2. Этого Торо, о котором Вы из нее узнаете, я буду вырезывать и беречь для Вас. Первая глава многообещающая; есть мысли, есть свежесть и оригинальность, по читать трудно. Архитектура и конструкция невозможны. Красивые и некрасивые, легкие и тяжеловесные мысли нагромождены одна на другую, теснятся, выжимают друг из друга соки и, того и гляди, запищат от давки.
   Когда приедете в Москву, я вручу Вам этого Topo, a пока прощайте и будьте здоровы.
   Моя пьеса3, вероятно, будет поставлена у Корша. Если да, то о дне постановки сообщу. Быть может, этот день совпадет с днями Вашего приезда в Москву. Тогда милости просим.

Ваш А. Чехов.

  
   Письма, собр. Бочкаревым, с. 34--35; Акад., т. 2, No 318.
   1 Книга "Очерки и рассказы" (М., 1887), с дарственной надписью Короленко, сохранилась в библиотеке Чехова (ДМЧ).
   2 В "Новом времени" (1887, No 4177, 15 октября) был напечатан перевод первой главы из книги Г.--Д. Торо "В лесу", с предисловием А. С. Суворина. Печатать книгу Торо Суворину посоветовал Л. Н. Толстой.
   3 "Иванов".
  

ЧЕХОВ -- В. Г. КОРОЛЕНКО

  
   9 января 1888 г. Москва
  

9 янв.

   Я надул Вас невольно, добрейший Владимир Галактионович: мне не удалось выручить оттиск своей пьесы;1 когда она отпечатается, я вышлю Вам или же вручу ее при свидании, а пока не сердитесь.
   Мне пришла охота отдать переписать и послать Вам письмо старика Григоровича, которое я получил вчера2. Ценю я его по многим причинам на вес золота и боюсь прочесть во второй раз, чтобы не потерять первого впечатления. Из него Вы увидите, что литературная известность и хороший гонорар нисколько не спасают от такой мещанской прозы, как болезни, холод и одиночество: старик кончает жизнь. Из письма Вам станет также известно, что не Вы один от чистого сердца наставляли меня на путь истинный, и поймете, как мне стыдно.
   Когда я прочел письмо Григоровича, я вспомнил Вас, и мне стало совестно. Мне стало очевидно, что я неправ. Пишу это именно Вам, потому что около меня нет людей, которым нужна моя искренность и которые имеют право на нее, а с Вами я, не спрашивая Вас, заключил в душе своей союз.
   С Вашего дружеского совета я начал маленькую повестушку для "Северного вестника". Для почина взялся описать степь, степных людей и то, что я пережил в степи. Тема хорошая, пишется весело, но, к несчастью, от непривычки писать длинно, от страха написать лишнее я впадаю в крайность: каждая страница выходит компактной, как маленький рассказ, картины громоздятся, теснятся и, заслоняя друг друга, губят общее впечатление. В результате получается не картина, в которой все частности, как звезды на небе, слились в одно общее, а конспект, сухой перечень впечатлений. Пишущий, например Вы, поймет меня, читатель же соскучится и плюнет.
   В Питере я прожил 2 1/2 недели и видел многих: В общем вынес впечатление, которое можно свести к тексту: "Не надейтеся на князи, сыны человеческие"...3 Хороших людей видел много, но судей нет. Впрочем, может быть, это к лучшему.
   Жду февральского "Северного вестника", чтобы прочесть Ваше "По пути". Плещеев говорил, что цензура сильно пощипала Вас. С Новым годом! Будьте здоровы и счастливы.

Искренне Вам преданный А. Чехов.

  
   P. S. Ваш "Соколинец"4, мне кажется, самое выдающееся произведение последнего времени. Он написан, как хорошая, музыкальная композиция, по всем тем правилам, которые подсказываются художнику его инстинктом. Вообще в Вашей книге Вы такой здоровенный художник, такая силища, что Ваши даже самые крупные недостатки, которые зарезали бы другого художника, у Вас проходят незамеченными. Например, во всей Вашей книге упрямо отсутствует женщина, и это я только недавно разнюхал.
  
   Письма, собр. Бочкаревым, с. 35--36; Акад., т. 2, No 354.
   1 Пьеса "Иванов" литографировалась в "Театральной библиотеке" Е. Н. Рассохиной.
   2 Письмо из Ниццы от 30 декабря 1887/11 января 1888 г.
   3 Цитата из "Псалтири".
   4 Рассказ вошел в книгу "Очерки и рассказы".
  

В. Г. КОРОЛЕНКО -- ЧЕХОВУ

  
   4 февраля 1888 г. Петербург
  

4 февраля. СПб.

Дорогой Антон Павлович.

   Ужасно жалею, что не мог повидать Вас, проезжая через Москву. Меня вызвали телеграммой, и я принужден был проехать не останавливаясь. Поеду назад -- увидимся непременно.
   А пока -- дело. В редакции "Северного вестника" очень интересуются Вашим рассказом1 и желали бы знать поскорее,-- можно ли поместить его в следующей же, то есть мартовской, книжке. Ввиду сего, не понуждая Вас и не торопя,-- просят только сообщить: сколько приблизительно печатных листов и когда можете прислать. Для редакционных соображений это очень важно, и потому, пожалуйста, отвечайте на сей вопрос телеграммой в редакцию. Мне сказали, что Вам предлагали аванс, но Вы отказываетесь, пока не пришлете. Но как только статья будет прислана,-- Вы, конечно, не стеснитесь взять таковой аванец.
   Пока -- крепко жму руку. Ах, если б Вы знали, что цензура сделала с моим рассказом2. Беднягу Залесского совсем распотрошили и потом сшили по ошибке не так, как следовало: кишки положили в голову, а мозг в брюхо. Вышел человек не вовсе сообразный, -- ей-богу, не я виноват в таком членовредительстве, а цензура. Он у меня был маленечко нецензурен, а теперь вышел невозможен. Впрочем, Вы и сами заметите, что от него осталось, можно сказать, одно ухо,-- а остальное отрезано.
   Ну, еще до свидания.

Ваш Вл. Короленко,

  
   Николай Константинович3 просит во избежание недоразумений прибавить, что если статья не поспеет ко времени, то принуждены будут (быть может) отложить печатание до апрельской книжки. Тем с большей готовностью предлагается аванс.
  
   Чехов и Короленко, с. 29--30.
   1 Рукопись "Степи" была отправлена в Петербург 3 февраля.
   2 "По пути" ("Северный вестник", 1888, No 2).
   3 Н. К. Михайловский.
  

ЧЕХОВ -- В. Г. КОРОЛЕНКО

  
   2 мая 1883 г. Москва
  

2 май.

   В четверг я еду, добрейший Владимир Галактионович, в Украину. Напоминаю Вам о Вашем обещании побывать у меня в конце июля или в августе. Адрес такой: "г. Сумы Харьковской губернии, усадьба А. В. Линтваревой". Маршрут: Москва, Курск, Ворожба, Сумы, извозчик...
   Послал в "Северный вестник" рассказ1 и получил аванс (500 р.).
   Я хотел было поехать в Ярославль и сесть на "Охотника", но 19 число оказалось неудобным2. Если бы я выехал к этому числу, а не раньше, то не вернулся бы в Москву к Пасхе, отсутствие же кого-нибудь в Светлый праздник у моих домочадцев считается смертным грехом.
   Посылали ли Вы Баранцевичу рассказ?3 Он теперь требует рассказ, который не был бы нигде напечатан.
   Я почему-то не в духе и пишу всем ругательные письма. Ответил ругательно Баранцевичу на одно его письмо. Ответил ругательно А. Леману, который прислал мне предложение -- печатать в своих книгах общее объявление о книгах тех из молодых писателей, "которые белее или менее солидарны с нами". Я ответил ему согласием и фразой: "Откуда Вам известно, с кем я солидарен и с кем не солидарен?"4 Вообще замечаю, что мой характер начинает изменяться, и к худшему. Меняется и моя манера писать -- тоже к худшему... Мне сдается, что я утомился, а впрочем, черт его знает...
   Моя семья Вам кланяется.
   Дорогой буду читать Вашего "Слепого музыканта" и изучать Вашу манеру5.
   Везу с собой медикаменты и мечтаю о гнойниках, отеках, фонарях, поносах, соринках в глазу и о прочей благодати. Летом обыкновенно я полдня принимаю расслабленных, а моя сестрица ассистентирует мне. Это работа веселая. Будьте здоровы и богом хранимы.

Ваш А. Чехов.

  
   Письма, собр. Бочкаревым, с. 37--38; Акад., т. 2, No 430.
   1 "Огни".
   2 Короленко приглашал Чехова в Нижний Новгород.
   3 В марте 1888 г. В. М. Гаршин покончил жизнь самоубийством. В память о нем были задуманы два сборника. К. С. Баранцевич обращался к Чехову от имени редакции газеты "Новости", и Чехов 30 марта дал согласие прислать рассказ в сборник "Красный цветок". На другой день о том же просил А. Н. Плещеев от имени редакции "Северного вестника". Попытка объединить сборники не удалась. В "Красный цветок" Чехов послал рассказ "Беглец", ранее уже печатавшийся. В сборнике "Памяти В. М. Гаршина" появился "Припадок".
   4 Известен лишь черновик письма А. И. Ломану (рукой М. П. Чехова; вероятно, под диктовку Чехова) Акад., т. 2, No 429.
   5 Книга Короленко вышла в 1888 г. (изд. журн. "Русская мысль"). В экземпляре, подаренном автором Чехову (ДМЧ), на многих страницах отчеркивания, сделанные Чеховым.
  

ЧЕХОВ -- В. Г. КОРОЛЕНКО

  
   19 февраля 1896 г. Мелихово
  

19 февр. 96.

Лопасня. Моск. губ.

   Дорогой Владимир Галактионович, видите -- я дома; и когда Вы писали Ваше последнее письмо, я был уже далеко от Петербурга1. На вечер в пользу семьи Г. И. Успенского2 я едва ли попаду, так как выбраться из дому теперь мне нелегко и так как, вообще говоря, на вечерах я не читаю. Достаточно мне почитать 3--5 минут, как во рту у меня сохнет, голос сипнет, и я начинаю непрерывно откашливаться.
   У Вукола я не праздновал3. Проездом через Москву был у Льва Толстого и с удовольствием провел у него часа два4.
   "Русское богатство" получаю. Большое Вам спасибо.
   Крепко жму Вам руку.

Ваш душой

А. Чехов.

  
   Когда захотите ехать в Москву, дайте мне знать.
  
   Письма, собр. Бочкаревым, с. 38--39; Акад., т. 6, No 1656.
   1 Чехов уехал в Москву 13 февраля 1896 г.
   2 Предполагался литературный вечер в пользу семьи Г. И. Успенского, безнадежно больного душевной болезнью.
   3 11 февраля 1896 г. на квартире у В. М. Лаврова отмечалась 16-я годовщина "Русской мысли".
   4 В хамовническом доме у Толстого Чехов был 15 февраля. В дневниковой записи Чехова отмечено: "В феврале проездом через Москву был у Л. Н. Толстого. Он был раздражен, резко отзывался о декадентах и часа полтора спорил с Б. Чичериным, который все время, как мне казалось, говорил глупости. Татьяна и Мария Львовны раскладывали пасьянс; обе, загадав о чем-то, попросили меня сиять карты, и я каждой порознь показал пикового туза, и это их опечалило; в колоде случайно оказалось два пиковых туза. Обе они чрезвычайно симпатичны, а отношения их к отцу трогательны. Графиня весь вечер отрицала художника Ге. Она тоже была раздражена" (Акад., Соч., т. 17, с. 221--222).
  

В. Г. КОРОЛЕНКО -- ЧЕХОВУ

  
   Середина ноября 1896 г. Петербург
  

Дорогой Антон Павлович.

   Простите, что не ответил тотчас. Об адресе и имени-отчестве пришлось справляться в редакции. Мельшин -- псевдоним: Петр Филиппович Якубович живет в Кургане (Тобольской губ.)1 -- не смешайте с Кунгуром (Пермской).
   Желаю Вам всего хорошего. Дадите ли Вы нам что-нибудь?2

Ваш Вл. Короленко.

  
   Адрес мой: Пески, 5 ул., д. No 2/4, кв. 18.
  
   Чехов и Короленко, с. 42.
   1 В письме от 8 ноября 1896 г. Чехов спрашивал у Короленко имя и отчество Л. Мельшина, автора "В мире отверженных", чтобы послать ему свой "Остров Сахалин". 2 декабря 1896 г. Якубович писал Чехову: "Ваша книга и сердечная надпись на ней были для меня полной неожиданностью. Говорить ли о том, как мне лестно и отрадно это внимание со стороны писателя, произведения которого всегда возбуждали во мне самый глубокий интерес" (Акад., т. 6, с. 543).
   3 В журнале "Русское богатство" Чехов не печатался.
  

В. Г. КОРОЛЕНКО -- ЧЕХОВУ

  
   14 марта 1902 г. Полтава
  

14 марта 1902 г. Полтава.

Дорогой Антон Павлович.

   Давно уже мы с Вами и не виделись, и но писали друг другу. Теперь хочу Вам написать сразу по двум поводам,-- один, так сказать, чужой, другой -- свой собственный. Начну, по-христиански, с чужого.
   Здесь, в Полтаве, "на родине Гоголя" возникла мысль о сборнике, посвященном его памяти и имеющем предметом -- Малороссию1. Должна войти сюда беллетристика, стихотворения, публицистика, этнография и т. д. Теперь Вы понимаете, куда клонит дело. Меня просили обратиться к Вам и к М. Горькому с просьбой дать что-нибудь небольшое для этого сборника и, во всяком случае, ответить, можно ли рассчитывать на какую-нибудь вещицу из знакомой Вам жизни юга (в "Степи", например, у Вас есть много черточек малорусских). Срок -- до первого ноября. Итак?..
   Теперь другое и труднейшее. Мои товарищи по журналу очень огорчены тем, что у нас никогда нет ни строчки Вашей и -- винят в этом меня2. Не знаю, правы ли они, то есть являюсь ли я в какой-нибудь мере прямой или косвенной причиной этого обстоятельства, но, во-первых, и меня оно очень огорчает, а во-вторых,-- вспоминаю, что Вы когда-то даже обещали мне прислать рассказ. Итак, если у Вас нет никаких специфических причин не появляться в "Русском богатстве", то всем нам вообще, а мне в особенности, было бы очень приятно видеть Вас у себя. Мне это было бы приятно вдвойне -- не только как издателю (что есть совершенная фикция), но и как В. Г. Королонку. Итак, жду, во-первых, ответа, а во-вторых?..
   Вы помните, вероятно, что я был болен. Нервное расстройство и бессонница в Петербурге меня не оставляли. Теперь я переехал в Полтаву, и здесь почти все уже прошло3. Как теперь Ваше здоровье?
   Ну, затем крепко жму Вашу руку и желаю Вам всего хорошего.

Ваш Вл. Короленко.

  
   P. S. Что это за чушь вышла с "кассацией" выборов Горького? Какой смысл кассировать выборы, все значение которых только в факте почетного избрания? А ведь факта этого уничтожить нельзя. Вообще -- гадость.
  
   Чехов и Короленко, с. 44--45.
   1 Сборник в связи с 50-летием со дня смерти Гоголя. Осуществлен не был.
   2 Месяцем раньше Короленко писал Н. К. Михайловскому: "По моему мнению, отсутствие у нас Горького и Чехова объясняется многими обстоятельствами посущественнее того, кто их. приглашает. Я не думаю, чтобы мое приглашение было действительнее, чем Ваше. Да вдобавок -- я и приглашал: Горького еще в Нижнем, через общих знакомых, Чехова уже давно, и даже получил обещания. Если, однако, Вы думаете, что все дело в том, чтобы я написал опять,-- то я это сделаю. Только прежде я попрошу Вас навести справку -- высылается ли Чехову журнал?" (Чехов и Короленко, с. 87).
   3 Короленко переехал из Нижнего Новгорода в Петербург в начале 1896 г. Со второй половины 1900 г. поселился в Полтаве.
  

ЧЕХОВ -- В. Г. КОРОЛЕНКО

  
   19 марта 1902 г. Ялта
  

19 марта 1902 г.

   Дорогой Владимир Галактионович, всю зиму я ровно ничего не делал, так как хворал. Теперь мне легче, я почти здоров, но что будет дальше -- не знаю и потому ничего определенного насчет рассказа в сборник сказать не могу. В июле или в августе сообщу Вам, тогда будет видней. Что же касается "Русского богатства", то я пришлю повесть или рассказ при первой возможности. Этот журнал мне симпатичен, я его люблю и работал бы в нем охотно.
   Сегодня я получил письмо от одного ординарного академика1 такого содержания: "Вчера было особое заседание (вчера -- 11 марта) Разряда изящной словесности, опять в Мраморном дворце, посвященное тому же инциденту с Максимом Горьким. Прочли высочайший выговор, изложенный в словах, что государь "глубоко огорчен" выбором и что министерство народного просвещения предлагает отныне представлять всех кандидатов на усмотрение его и министерства внутренних дел".
   М. Горький, кстати сказать, проживает в настоящее время в Олеизе, сегодня был у меня. Л. Н. Толстой выздоравливает2.
   Желаю Вам всего хорошего, крепко жму руку.
   За письмо, за то, что вспомнили, большое Вам спасибо.

Ваш А. Чехов,

  
   Письма, т. 6, с. 214--215; Акад., т. 10, No 3705.
   1 Письмо Н. П. Кондакова от 12 марта 1902 г. Кондаков постоянно извещал Чехова об инциденте с выборами М. Горького ("Известия АН СССР". Серия литературы и языка. Т. XIX, вып. 1, 1960, с. 38).
   2 Л. Н. Толстой находился в Гаспре; перенес тяжелое воспаление легких.
  

В. Г. КОРОЛЕНКО -- ЧЕХОВУ

  
   10 апреля 1902 г. Петербург
  

10 апреля 1902 г. Петербург.

Дорогой Антон Павлович.

   Из копии моего письма к А. Н. Веселовскому (нашему председателю) Вы увидите сущность академического инцидента, как я его понимаю. Фактические дополнения состоят в следующем: после выборов три раза были созваны заседания Академии. В первом объявлено, что государь чрезвычайно огорчен выбором Пешкова. Во втором, что выборы отменяются, в третьем -- предписано пересмотреть и изменить устав, дабы впредь такие случаи были невозможны. Все это было Академией выслушано, а затем, придя со второго заседания, академики прочитали уже в газетах известное объявление. Это сделано было тоже по высочайшему повелению. В первой редакции (в "Правительственном вестнике") не было заголовка "от Академии наук", и, говорят, государь лично приказал исправить эту "ошибку". Вышло, таким образом, что высочайшее повеление объявлено от нашего имени, как принадлежащее нам (то есть Академии), меяеду тем как Академия не могла даже обсуждать его содержание! Не имея возможности попасть ни на одно из этих трех заседаний (они следовали быстро друг за другом), я приехал сюда и 6 апреля подал Веселовскому свое письмо, которое он передал президенту. Веселовский лично хотел назначить заседание в начале мая (не позже 15-го), но он еще не знает, что скажет князь (который, сказать кстати, 6 апреля, уже по прочтении моего письма, не позволил академику Маркову коснуться в общем собрании этого вопроса).
   Кажется,-- в кратких чертах -- я изложил всю сущность инцидента. Поклонитесь Горькому, покажите это письмо и передайте один экземпляр моего заявления. Возникали разные планы "улажения" конфликта. Один -- устранить 1035 статью и произвести новые выборы, но, по зрелом размышлении, я вижу, что план этот невозможен в полном виде, а в "неполном" неудовлетворителен... Состоял он в том, чтобы сначала устранить действие 1035 статьи, то есть хлопотать об окончании дела, а потом назначить опять выборы и выбрать вторично. В конечном пункте,-- то есть достижении, несмотря на все, той же цели,-- план казался заманчив, но осуществление вызывает много возражений.
   Я был бы очень Вам признателен за несколько слов по существу об этом деле. Думаю, ничего неудобного нет и в прямой переписке, так как дело это "публичное". Я лично свою линию уже определил письмом к Веселовскому: если будет назначено собрание -- я в нем приведу то же соображения, подкрепив их указанием на характер самой 1035 статьи и надзора. Не будет собрания -г я ухожу. По-видимому, некоторые академики желали бы найти выход, разрешающий и принципиальный вопрос. Но удастся ли это?
   Я очень тороплюсь (сегодня уезжаю в Полтаву) и поэтому пишу Вам одному, а уже Вы при свидании передайте, пожалуйста, мой привет Горькому и экземпляр моего заявления. Третий экземпляр посылаю на случай: не решаюсь послать прямо Льву Николаевичу, так как ему, конечно, не до того. Но если бы ему стало лучше и, по Вашим соображениям, он проявил бы интерес к этому вопросу, то передайте ему один экземпляр и вместе мой душевный поклон и пожелание скорого и полного выздоровления.
   Крепко жму Вашу руку и желаю всего хорошего.

Ваш Вл. Короленко.

  
   Напоминаю полтавский свой адрес: Полтава, Александровская ул., д. Старицкого. Можно и кратко: Полтава.
  
   Чехов и Короленко, с. 47--49.
  

ЧЕХОВ -- В. Г. КОРОЛЕНКО

  
   19 апреля 1902 г. Ялта
  

19 апреля 1902, Ялта.

   Дорогой Владимир Галактиопович, жена моя приехала из Петербурга с 39R, совсем слабая, с сильною болью; ходить она не может, с парохода переносили ее на руках... Теперь, кажется, немножко лучше.
   Толстому передавать заявление я не стану. Когда я заговорил с ним о Горьком и об академии, то он проговорил: "я не считаю себя академиком" -- и уткнулся в книгу. Горькому один экземпляр передал, письмо Ваше прочел ему. Мне почему-то кажется, что 25 мая собрания в академии не будет, так как в начале мая все академики уже разъедутся. Мне кажется также, что Горького во второй раз не выберут, ему накладут черняков. Мне бы ужасно хотелось повидаться с Вами, поговорить. Не приедете ли Вы в Ялту? Здесь я буду до 15 мая1. Я бы поехал к Вам в Полтаву, да вот жена расхворалась и пролежит еще, вероятно, недели три. Или увидимся поело 15 мая в Москве, на Волге, за границей? Напишите. Крепко жму Вам руку и желаю всего хорошего. Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

   Жена кланяется Вам.
  
   Письма, т. 6, с. 218; Акад., т. 10, No 3725.
   1 Короленко приехал в Ялту 24 мая 1902 г. и виделся с Чеховым. Они договорились о совместном уходе из Академии наук.
  

ЧЕХОВ -- В. Г. КОРОЛЕНКО

  
   20 апреля 1902 г. Ялта
  

20 апреля 1902.

   Дорогой Владимир Галактионович, жена моя все еще больна, и я никак не подберу своих мыслей, чтобы написать Вам как следует. Во вчерашнем письме я спрашивал Бас, не увидимся ли мы в апреле или начале мая. Мне кажется, что нам удобнее действовать сообща, и надо сговориться. Мнение Ваше, изложенное в письме к А. Н. Веселовскому, я разделяю вполне, и мне кажется, что на заседании 15 мая, если только оно будет, Вы могли бы сказать слова два-три и от моего имени. Если до 15 мая мы не увидимся, тогда придется списаться.
   У моей жены высокая температура, лежит на спине, похудела. О чем Вы говорили с ней в Петербурге? Она горько жалуется, что все позабыла.
   Крепко жму руку. Будьте здоровы и благополучны.

Ваш А. Чехов.

  
   А. Дерман. Академический инцидент. Симферополь, 1923, с. 40--41; Акад., т. 10, No 3726.
  

В. Г. КОРОЛЕНКО -- ЧЕХОВУ

  
   29 апреля 1902 г. Полтава
  

29 апреля 1902 г. Полтава.

Дорогой Антон Павлович.

   Мне было очень грустно узнать, что Ольга Арнольдовна (кажется, я не перевираю имя-отчество Вашей жены) заболела в дороге. В Петербурге я видел ее слабой, но не больной. В Москве мне показалось, что она мелькнула мимо меня, но когда я пошел искать ее в публике, то не нашел. Передайте ей мой поклон и пожелание здоровья. Она напрасно огорчается, что забыла мои слова,-- в них не было ничего существенного: все нужное написано.
   Опасаюсь, что мне нельзя будет приехать в Ялту, К тому же Веселовский что-то ни словечка не пишет о назначении нашего собрания. Он обещал мне созвать отделение не позже 15 мая, а теперь я получил только извещение о "торжественном собрании" в память Жуковского1 (вероятно, уже получили и Вы). Я ему пишу и прошу ответить определенно о дне предполагаемого заседания. На "измор" я не согласен. Возможно, что никакого заседания он не созовет2, тогда придется, по-моему, просто послать отказ -- и делу конец. Если же, наоборот, заседание будет назначено в первой половине мая, то Вы, конечно, тоже получите извещение. Если можно будет мне заехать до Петербурга,-- заеду, но вернее, что нельзя. Тогда напишите, что Вы думаете. Я, правду сказать, исхода не вижу. С нами поступили как с нашалившими мальчиками. Назад этой своей глупости наверное не возьмут. Значит -- или примириться, или уходить. Я ни в каком случае не примирюсь и, значит, уйду. Если Веселовский хочет назначить наше заседание после 12-го (то есть после торжественного заседания), то, очевидно, это будет своего рода покрытие известным лоском всего инцидента. Академия приступит "к обычному порядку дня". Поэтому-то мне и хочется получить ответ до этого заседания. Кажется мне, дорогой Антон Павлович, что мы с Вами будем только вдвоем. Но -- ведь это все равно по существу дела. Если заседание все-таки состоится и Вы захотите передать мне Ваше мнение, то напишите в общих чертах, что сочтете нужным, и пришлите мне. Я, по обстоятельствам, тогда и передам Ваше заявление вместе со своим.
   Крепко жму Вашу руку. Еще раз -- привет Вашей жене. Надеюсь, ей теперь лучше?

Ваш Вл. Короленко.

  
   Чехов и Короленко, с. 55--56.
   1 В 1902 г. исполнялось 50 лет со дня смерти В. А. Жуковского.
   2 Предположение Короленко оправдалось.
  

В. Г. КОРОЛЕНКО -- ЧЕХОВУ

  
   2 мая 1902 г. Полтава
  

Дорогой Антон Павлович.

   Вчера вечером получил повестку: председательствующий (Веселовский) приглашает "для частной беседы пожаловать в соединенное заседание Отделения и Разряда, имеющее быть 10-го сего мая, в 2 ч. пополудни, в малой конференц-зале Академии наук". Кроме того, К. К. Арсеньев присылает письмо А. А. Шахматова, который пишет: "надеюсь его (т. е. меня) не смутит то, что в повестке будет сказано, что заседание назначается для частного собеседования. Это необходимо для того, чтобы мы были в заседании одни и свободнее могли прийти к какому-нибудь решению".
   Так вот. Правду сказать, я этого не понимаю и вижу в этом лишь тщетную проволочку, но все-таки еду, так как это делается в ответ на мое требование. Езда эта очень мне неудобна, особенно теперь. К сожалению, приехать в Крым тоже никак не могу: 10-е близко, а я все еще не справился с работой. Напишите кратко: мелькает ли у Вас какой-нибудь выход или нет? Я не думаю, что Горького теперь закидали бы черняками, но вообще -- эта комбинация неудобна. Да, наконец, раз уже является возможность такого случая, то, конечно, мы не вправе ставить его в такое положение. Эх, если бы Ольга Арнольдовна была уже здорова и Вам можно было бы доехать хоть до Полтавы немедленно по получении письма! Мы бы сговорились. Теперь же (если сие неосуществимо) напишите все-таки -- видится Вам что-нибудь помимо выхода нашего или нет. Я не вижу ничего. У нас тут, в Полтавщине,-- беспокойно. Из правительственного сообщения Вы знаете о "бунте" крестьян. Мужики разбирали хлеб из экономии -- это главный мотив "бунта". Насилий над людьми почти не было. Усмиряли их жестоко: пороли уже усмиренных и теперь будут уже наказанных еще судить. Теперь всячески ищут "подстрекателей" и из всякой мухи делают слона1.
   Ну, до свидания. Поклонитесь Ольге Арнольдовне, Горькому и Елпатьевскому. Если видаете Толстого, передайте ему мои искренние пожелания скорого выздоровления.

Ваш Вл. Короленко.

   19 2/V 02
   Полтава.
  
   Александровская ул., за губернаторским садом, д. Старицкого. (Это на всякий случай подробный адрес.)
  
   Чехов и Короленко, с. 57--58.
   1 "Подстрекателем" считался и Короленко. 29 апреля 1902 г. он писал Ф. Д. Батюшкову: "Любопытная маленькая подробность: знаете ли, кто пустил эту смуту и бунт. Конечно, "студенты", потом какие-то генералы, разъезжавшие по селам, и еще... В. Г. Короленко... Неожиданная, не правда ли, версия?" (Чехов и Короленко, с. 93).
  

В. Г. КОРОЛЕНКО _ ЧЕХОВУ

  
   4 августа 1902 г, Джанхот
  

4 августа 1902 г.

Дорогой Антон Павлович.

   Пишу это письмо по московскому адресу, хотя теперь Вы уже наверное в другом месте1. 17 июня я Вам телеграфировал, что заявления своего в Академию еще послать не мог. Написал я его еще в Полтаве, но показалось оно мне слишком сердито, и я отложил. Потом мы переехали сюда, в Джанхот, и первые дни я впал в совершенную прострацию от жары, а затем как-то занялся работой2 -- и таким образом пропустил тот срок, когда Вы были в Москве. Теперь мой выход -- уже совершившийся факт. Вот копия с моего письма.
   "В Отделение русского языка и словесности и Разряд изящной словесности Императорской Академии наук.
   6 апреля текущего года я имел честь обратиться к председателю II Отделения с нижеследующим письмом".
   Следует полная копия известного уже Вам письма моего к А. Н. Веселовскому, и затем:
   "К сожалению, официальное заседание, о котором я просил и которое могло бы прийти к какому-нибудь определенному решению, состояться не могло, и вопрос отложен на более или менее неопределенное время.
   Ввиду этого к первоначальному моему заявлению мне придется прибавить немного. Вопрос, затронутый "объявлением", не может считаться безразличным. Статья 1035 есть лишь слабо видоизмененная форма административно-полицейского воздействия, игравшего большую роль в истории нашей литературы. В собрании, считающем в своем составе немало лучших историков литературы, я не стану перечислять всех относящихся сюда фактов. Укажу только на Н. И. Новикова, Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Аксаковых. Все они, в свое время, подвергались административному воздействию разных видов, а надзор над А. С. Пушкиным, мировой славой русской литературы, как это видно из последних биографических изысканий,-- не только проводил его в могилу, но длился еще тридцать лет после смерти поэта {Уже в 70-х годах истекшего века генерал Мезенцев потребовал, по вступлении своем в должность шефа жандармов, списки поднадзорных и вычеркнул из них имя "титулярного советника А. С. Пушкина". (Примеч. В. Г. Короленко.)}. Таким образом начало, провозглашенное в объявлении от имени Академии, проведенное последовательно, должно было бы закрыть доступ в Академию первому поэту России. Этов прошлом. В настоящем же прямым его следствием является то, что звание почетного академика может быть также и отнимаемо внесудебным порядком, по простому подозрению административного учреждения, постановляющего свои решения без всяких гарантий для заподозренного, без права защиты и апелляции, часто даже без всяких объяснений.
   Таково принципиальное значение начала, провозглашенного от имени Академии. Я не считаю уместным касаться здесь общего и юридического значения статьи 1035 и тех, лежащих за пределами литературы соображений, которыми вызвано на этот раз ее применение. Во всяком случае, однако, представляется далеко не безразличным -- вводится ли то или другое начало категорическим распоряжением власти или же оно возлагается на инициативу и нравственную ответственность учено-просветителыюго учреждения, призванного руководиться лишь высшими интересами литературы и мысли.
   Ввиду всего изложенного,-- то есть:
   что сделанным от имени Академии объявлением затронут вопрос, очень существенный для русской литературы и жизни,
   что ему придан вид коллективного акта,
   что моя совесть, как писателя, не может примириться с молчаливым признанием принадлежности мне взгляда, противоположного моему действительному убеждению,
   что, наконец, я не нахожу выхода из этого положения в пределах деятельности Академии,--
   я вижу себя вынужденным сложить с себя нравственную ответственность за "объявление", оглашенное от имени Академии, в единственной доступной мне форме, то есть вместе с званием Почетного Академика.
   Поэтому, принося искреннюю признательность уважаемому учреждению, почтившему меня своим выбором, я прошу вместе с тем исключить меня из списков и более Почетным Академиком не числить.

Вл. Короленко".

  
   Недавно у меня был Ф. Д. Батюшков (которого Вы тоже знаете). Он указал мне неправильность в форме этого письма: нужно было направить его не во II отделение, а к президенту. Это совершенно верно и объясняется полным моим невежеством в области "форм сношений". Ну, это, конечно, простительно, и II отделение, разумеется, должно уже само направить к президенту. Федор Дмитриевич осуждает также и мое прибавление к первому письму, то есть то, что я пустился в рассуждения о внесудебном воздействии и его значении в литературе, не ограничившись первоначальным мотивом, то есть бесцеремонным обращением с нашим мнением и нашими именами. Это объясняется уже моими личными чувствами в отношении "административного порядка". К тому же -- дело ясное, о чем тут идет речь, и я не вижу, почему бы мне и не сказать этого. Во всяком случае -- факт совершился, и я теперь уже "бывший".
   Очень жалею, что Вы не исполнили своего (правда, проблематического) предположения и не завернули к нам, в Джанхот. Теперь здесь очень хорошо и, главное,-- тихо. Кричат только сверчки и цикады (и то совсем не так разнузданно, как в Крыму), да шумят деревья. Людей в нашей щели почти нет. Уезжаем мы отсюда (с сожалением) 17 августа.
   Ольге Леонардовне мой поклон. Жму руку. Всего хорошего.

Ваш Вл. Короленко.

  
   Чехов и Короленко, с. 63--66.
   1 Чехов жил с больной женой в подмосковном имении К. С. Станиславского Любимовке. 14 августа уехал в Ялту.
   2 Короленко готовил III книгу "Очерков и рассказов", вышедшую в 1903 г. (изд. журнала "Русское богатство").
  

ЧЕХОВ -- В. Г. КОРОЛЕНКО

  
   25 августа 1902 г. Ялта
  

25 авг. Ялта.

   Дорогой Владимир Галактионович; где Вы? Дома ли? Как бы ни было, адресую это письмо в Полтаву. Вот что я написал в Академию:
   "Ваше императорское высочество! В декабре прошлого года я получил извещение об избрании А. М. Пешкова в почетные академики; и я не замедлил повидаться с А. М. Пешковым, который тогда находился в Крыму, первый принес ему известие об избрании и первый поздравил его. Затем, немного погодя, в газетах было напечатано, что ввиду привлечения Пешкова к дознанию по 1035 ст. выборы признаются недействительными; причем было точно указано, что это извещение исходит от Академии наук, а так как я состою почетным академиком, то это извещение частью исходило и от меня. Я поздравлял сердечно и я же признавал выборы недействительными -- такое противоречие не укладывалось в моем сознании, примирить с ним свою совесть я не мог. Знакомство с 1035 ст. ничего не объяснило мне. И после долгого размышления я мог прийти только к одному решению, крайне для меня тяжелому и прискорбному, а именно, почтительнейше просить Ваше императорское высочество о сложении с меня звания почетного академика".
   Вот Вам. Сочинял долго, в очень жаркую погоду и лучше сочинить не мог и, вероятно, не могу.
   Приехать было нельзя. Хотелось с женой проехаться по Волге и по Дону, но в Москве она, т. о. жена, тяжело заболела опять; и мы так намучились, что было не до путешествия. Ну, ничего, авось будем живы в будущем году, и тогда я проедусь в Геленджик, о котором, кстати сказать, на днях читал статью в "Историческом вестнике"1.
   Желаю Вам всего хорошего, крепко жму руку. Будьте здоровы и веселы.

Ваш А. Чехов.

  
   Письма, собр. Бочкаревым, с. 40--41; Акад., т. 11, No 3812.
   1 Статья С. И. Васюкова "Геленджик" ("Исторический вестник", 1902, No 8). Джанхот, в котором жил Короленко, расположен недалеко от Геленджика.
  

ЧЕХОВ -- В. Г. КОРОЛЕНКО

  
   15 июля 1903 г. Ялта
  
   Дорогой, любимый товарищ, превосходный человек, сегодня с особенным чувством вспоминаю Вас. Я обязан Вам многим. Большое спасибо.

Чехов.

  
   "Голос минувшего", 1914, No 7, с. 127; Акад., т. 11, No 4142. Приветственная телеграмма в связи с 50-летием Короленко.
  

В. Г. КОРОЛЕНКО -- ЧЕХОВУ

  
   29 июля 1903 г. Полтава
  

29 июля 1903. Полтава.

   Дорогой Антон Павлович. Вернувшись в Полтаву, я нашел среди других две телеграммы с Вашим именем. Одну -- вместе с редакцией "Русской мысли", другую -- просто от Чехова. Эта вторая мне особенно дорога, потому что я отношу ее не к пятидесятилетию и не к юбиляру, а просто к Короленку, который Чехова любит давно (с Садовой Кудриной!) и искренно. Крепко Вас обнимаю. Вы тоже, пожалуйста, примите это не как "ответ на приветствие". Мы как-то мало встречаемся, но мне не раз хотелось сказать Вам то, что говорю теперь. Всего Вам хорошего.

Вл. Короленко.

  
   Передайте мой привет Вашей жене и сестре.-- Я только что вернулся от Серафима Саровского1. Провонял, бедняга, как Зосима у Достоевского, а старик был хороший. Ехал я в поездах, битком набитых богомольцами, потом три дня шел пешком и наконец ночевал в Саровском лесу, в толпе (где нажил изрядный насморк). Много есть умилительного в этом потоке темной веры, и, несомненно, было немало "исцелений". Но меня все время не оставляла мысль о том, что наука не только умнее, но и добрее: требует меньше, дает больше. В Рузаевке одно из первых моих впечатлений было: отец истомленный и исстрадавшийся несет на руках довольно большую девочку в поезд. Это они ехали за исцелением. Последнее мое впечатление была такая же группа в Арзамасе: муж, среднего возраста, выносил с поезда на руках больную жену. Это они возвращались, после страшных трудов и усилий -- без всякого результата. Я никогда не забуду их лиц. Сколько таких страданий и отчаяний приходится на несколько "распубликованных" исцелений... А сколько ухудшений болезни от усталости и лишений, наконец, сколько прямо преждевременных смертей...
   Ну, еще обнимаю.

В. К.

  
   Чехов и Короленко, с. 74--75.
   1 19 июля в Тамбовской губернии происходило торжественное открытие мощей Серафима Саровского. Короленко поехал туда, чтобы уклониться от чествования в Полтаве по случаю его 50-летия.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru