Lib.ru/Классика: Короленко Владимир Галактионович. Текущая жизнь

Текущая жизнь.

(Наблюденія, размышленія и замѣтки).

Нѣчто объ опроверженіяхъ: опроверженіе симбирское.-- Дѣло Л. О. Юшкова съ крестьянами и его опроверженіе.-- Волжскій Вѣстникъ и профессорское опроверженіе.-- Нижегородское гоненіе гласности и его послѣдствія.-- Avis -- Московскимъ Вѣдомостямъ.-- Нѣчто о политикѣ внутренней и внѣшней и русскіе отголоски французской Панамы.

"Симбирскъ, 29 декабря. Помѣщенная въ No 6045 Новаго Времени телеграмма изъ Симбирска, отъ 24 декабря, не согласна съ истиной: отчета объ операціяхъ по продовольствію и обсѣмененію губернская управа не представляла, почему губернское собраніе не могло ни одобрять, ни осуждать управы и, слѣдовательно, возвращать отчетъ для пересоставленія. Прося помѣстить настоящую мою телеграмму, шлю доказательство и правдивости содержанія оной -- подлинный докладъ управы и копіи журналовъ губернскаго земскаго собранія. Предсѣдатель губернской земской управы Анненковъ".

Какъ видитъ читатель, это -- опроверженіе извѣстія, которое мы въ прошломъ очеркѣ заимствовали изъ Новаго Времени. Оно подало намъ поводъ для нѣкоторыхъ справокъ, которыя остаются въ полной силѣ, и мы могли бы совсѣмъ не приводить этого опроверженія г. Анненкова. Но вамъ оно кажется очень характернымъ и вызываетъ на нѣкоторыя размышленія.

Я говорилъ въ прошлой статьѣ, что изъ Симбирска, вообще, пишутъ очень мало. А то, что пишутъ, какъ видите, тотчасъ опровергается, къ сожалѣнію, впрочемъ, не всегда до конца и, притомъ, съ какою-то излишнею краткостью. Мы видѣли, какъ опровергалось сообщеніе казанской газеты о вагонѣ дурного хлѣба, направленнаго въ голодающій уѣздъ, и о пріемщикѣ, уволенномъ за протоколъ, составленный по этому поводу. Симбирская управа заявила, что вагонъ не приходилъ, хлѣбъ въ уѣздъ не направлялся, протоколъ не составлялся, пріемщикъ не увольнялся, управа телеграммы не получала. Оказалось, однако, что это "опроверженіе" управы вѣрно только въ одномъ пунктѣ, а корреспондентъ въ одномъ лишь пунктѣ ошибся: телеграмма о дурномъ качествѣ хлѣба послана не въ управу, а одному ея члену, закупавшему хлѣбъ. Разумѣется, это совсѣмъ не важно и сущности дѣла не мѣняетъ: хлѣбъ, все-таки, плохой и, все-таки, принятъ и отправленъ голодающимъ, а пріемщикъ, исполнившій свой долгъ, вынужденъ былъ удалиться... И, однако, достаточно было неточности въ этомъ одномъ пунктѣ, чтобы управа выступила съ категорическимъ опроверженіемъ. Это, конечно, могло случиться и по недоразумѣнію: управа во всемъ составѣ могла не знать, какъ распоряжается одинъ изъ ея членовъ. Но насъ интересуетъ то равнодушіе, съ которымъ управа оставила дальнѣйшій печатный разговоръ по этому предмету: "не было". Оказывается -- было. "Ну, такъ наплевать!" А, между тѣмъ, этотъ эпизодъ бросаетъ свѣтъ на причины, почему у симбирскаго земства оказывались принятыми "значительныя партіи сорнаго хлѣба", по собственному сознанію управы, которое мы цитировали въ прошлой статьѣ изъ протоколовъ земскаго собранія, напечатанныхъ въ Вѣстникѣ Симбирскаго Земства. Наконецъ, это чисто-формальное отношеніе "хозяйственной управы" къ своимъ опроверженіямъ заставляетъ насъ и въ данномъ случаѣ останавливаться передъ новымъ ея опроверженіемъ съ невольнымъ недоумѣніемъ и вопросомъ: что же въ самомъ-то дѣлѣ было и чего не было изъ того, что сообщалось въ телеграммѣ Новаго Времени?

По словамъ г. Анненкова, совершенно ничего изъ сообщаемаго Новымъ Временемъ не было. Корресподентъ просто навралъ, и даже довольно безсовѣстно: онъ утверждаетъ, что отчетъ отвергнутъ, приводитъ даже цифры, подавшія къ этому поводъ, тогда какъ въ дѣйствительности отчетъ даже не представлялся. Положимъ, въ числу достоинствъ Новаго Времени не принадлежитъ умѣнье подбирать корреспондентовъ. къ тому же, вниманіе почтенной газеты до такой степени поглощено вопросами и инцидентами, высшей европейской политики, что для русской провинціи остаются только гг. Шараповы съ ихъ извѣстными уже читателю пріемами. Отъ этого легко можетъ случиться, что одинъ Шараповъ мимоѣздомъ расхвалить "хозяйственную управу" такъ горячо, что, какъ говорится, небу станетъ жарко,-- расхвалитъ и уѣдетъ. А въ это время другой Шараповъ, и опять мимоѣздомъ, ошарашитъ ту же управу телеграммой, отъ которой уже небо покажется ей съ овчинку. И опять умчится дальше. А Новое Время напечатаетъ и похвалу, и обличеніе, и потомъ опроверженіе съ полнѣйшимъ равнодушіемъ. Опровергаютъ? Отлично! Не было, такъ и не было, ну ихъ! Позвольте, однако: вѣдь, если не было самаго факта и даже поводовъ къ факту, сообщенному корреспондентомъ большой столичной газеты, тогда на пустомъ мѣстѣ, образовавшемся послѣ опроверженія, водворяется другой фактъ злостнаго вымысла, съ одной стороны, редакціонной неразборчивости въвыборѣ своихъ корреспондентовъ -- съ другой. Нельзя же такъ въ самомъ дѣлѣ: не было и кончено! Слѣдовало бы объяснить, по крайней мѣрѣ, какъ произошла такая странная ошибка и дѣйствительно ли не было такъ-таки совсѣмъ ничего, или... или хоть что-нибудь, все-таки, было, а, можетъ быть, было и не что-нибудь, а довольно много, какъ въ случаѣ съ вагономъ хлѣба.

Да, мало, мало пишутъ изъ Симбирска, а то, что пишутъ, темно и туманно, неполно и проблематично. Подождемъ, не принесетъ ли время большей ясности, а пока, разъ уже рѣчь зашла объ опроверженіяхъ, остановимся еще на нѣсколькихъ примѣрахъ изъ этой области, гораздо болѣе характерныхъ и интересныхъ.

Для этого, прежде всего, придется заглянуть въ Казань. Опроверженію подлежитъ нижеслѣдующее:

Дѣло Л. О. Юшкова съ крестьянами.

"Въ гражданскомъ департаментѣ судебной палаты,-- читали мы въ Волжскомъ Вѣстникѣ,-- разсматривалось характерное въ бытовомъ отношеніи дѣло, вступившее въ апелляціонномъ порядкѣ изъ сарапульскаго окружнаго суда. Въ Малмыжскомъ уѣздѣ, Вятской губерніи, есть село Гоньба, крестьянское населеніе котораго состояло нѣкогда въ крѣпостной зависимости у мамадышскаго помѣщика Л. О. Юшкова. При освобожденіи отъ крѣпостной зависимости, по предварительнымъ надѣльнымъ актамъ, во владѣніе крестьянъ этого селенія должно было перейти отъ Юшкова 1,100 десятинъ (по 4 десятины на ревизскую душу) земли. Юшковъ указалъ имъ предназначенную для нихъ землю и "благословилъ" на пользованіе. Крестьяне въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ пахали, засѣвали ее, собирали съ нея хлѣбъ и платили за нее земскія и казенныя повинности, а также выкупные платежи, хотя она не была еще отмежевана и отграничена имъ. Наконецъ, они стали замѣчать, что этой земли какъ будто становится меньше (?) того количества, которое показано въ документахъ. Въ виду этого, они начали просить Юшкова "обмѣрить" ихъ и ужъ составить за одно, при этомъ, и "данную" на отведенную землю. Юшковъ согласился. Приглашенъ былъ частный землемѣръ, нѣкто Солнцевъ, и началось обмѣриваніе, во время котораго обнаружилось, что часть крестьянскихъ дѣйствительно, находится въ составѣ земель, эксплуатируемыхъ Юшковымъ, причемъ количество недостающей земли было опредѣлено Солнцевымъ въ размѣрѣ 44 десятинъ. Юшковъ призналъ недостачу и обѣщалъ крестьянамъ "прирѣзать" недостающее. Въ "данной" была сдѣлана, при этомъ, помѣтка, что эти 44 десятины "прирѣзаны". Крестьяне не возражали противъ этого, такъ какъ не смѣли думать, что Юшковъ не выполнилъ своего обѣщанія. Но, по удаленіи землемѣра, все пошло постарому и недостающія, согласно указанія Солнцева, десятины не были прирѣзаны. Тогда крестьяне, прождавъ еще нѣсколько лѣтъ, въ теченіе вторыхъ постоянно напоминали Юшкову объ его обязанностяхъ "прирѣзать" недостающее, рѣшились, наконецъ, обратиться къ начальству съ просьбой объ отграниченіи и отмежеваніи слѣдуемой имъ надѣльной земли черезъ казеннаго землемѣра. По этому поводу въ 1873 г. вятскимъ губернскимъ начальствомъ былъ присланъ въ с. Гоньбу казенный землемѣръ Новоселовъ. Этотъ послѣдній, приступивъ въ межеванію, обнаружилъ, что у крестьянъ недостаетъ уже не 44 десятины, какъ было установлено землемѣромъ Солнцевымъ, а 72 дес. 1,014 кв. саж. Въ виду этого, онъ прекратилъ дальнѣйшія свои дѣйствія по отграниченію крестьянской земли отъ владѣній Юшкова и уѣхалъ, такъ какъ не считалъ себя въ правѣ межевыми дѣйствіями своими какъ бы разрѣшать споръ между помѣщикомъ и крестьянами. Крестьяне же, по поводу недостачи земли, начали подавать прошенія и жалобы въ разныя административныя учрежденія, вѣдающія крестьянскія дѣла. Но всюду они встрѣчали отказъ въ удовлетвореніи своего. ходатайства. Наконецъ, въ 1887 г. вятское губернское правленіе увѣдомило ихъ, что споръ ихъ съ Юшковымъ о недостающихъ 72 десятинахъ не можетъ быть разрѣшенъ административнымъ порядкомъ, такъ какъ административныя учрежденія по крестьянскимъ дѣламъ затрудняются въ способахъ выполненія заявленныхъ обществомъ требованій. Между тѣмъ, недостатокъ земли для крестьянъ села Гоньбы становился съ каждымъ годомъ ощутительнѣе, вслѣдствіе возростанія наличнаго числа населенія. Уплата земскихъ, казенныхъ и выкупныхъ повинностей за недостающую землю съ каждымъ годомъ становилась также все болѣе и болѣе обременительною. Въ виду этого, въ прошломъ году они обратились по поводу своей претензіи къ Юшкову въ сарапульскій окружный судъ. Они ходатайствовали въ исковомъ своемъ прошеніи обязать Юшкова возвратить имъ самовольно захваченную имъ изъ ихъ надѣловъ землю и взыскать съ него 14,382 руб. въ ихъ пользу въ возмѣщеніе понесенныхъ ими убытковъ отъ непользованія этою землей, а также за переплаченные ими по этой землѣ казенныя, земскія и выкупныя повинности. Сарапульскій окружный судъ, разсмотрѣвъ это дѣло, нашелъ, что хотя "общество крестьянъ села Гоньбы, вслѣдствіе состоявшагося при содѣйствіи правительства выкупа ихъ надѣла, вступивъ въ разрядъ крестьянъ собственниковъ, и пріобрѣло, вмѣстѣ съ тѣмъ, право на защиту своихъ имущественныхъ интересовъ предъ судомъ, но не осуществило этого права по отношенію иска къ Юшкову о надѣленіи недостающею землей въ теченіе болѣе 10 лѣтъ, такъ какъ начало земской давности возникло съ 1873 г., когда при отграниченіи землемѣрокъ Новоселовымъ крестьянскаго надѣла и обнаружился недостатокъ земли". Что же касается ходатайствъ, которыя возбуждались крестьянами по этому поводу послѣ 1873 г. въ учрежденіяхъ по крестьянскимъ дѣламъ, то судъ призналъ ихъ "не прерывающими земской давности, такъ какъ они производились въ ненадлежащемъ мѣстѣ".

"На это рѣшеніе со стороны крестьянъ послѣдовала апелляціонная жалоба. Какъ въ жалобѣ этой, такъ и въ засѣданіи палаты они черезъ своего повѣреннаго доказывали, что срокъ земской давности ими не пропущенъ для возбужденія судебнаго дѣла противъ Юшкова, такъ какъ до отказа администраціи отъ исполненія своей обязанности по отводу имъ исдѣльной земли они по закону никуда не имѣли права обращаться съ исками. Отказъ же этотъ, объявленный имъ лишь въ 1887 г., только послѣ этого времени и далъ имъ возможность обратиться въ суду, дѣйствія котораго не могутъ быть стѣсняемы затрудненіями администраціи. Юшковъ получившій еще въ 1869 г. изъ казны выкупную сумму, переведенную на крестьянъ и взыскиваемую съ нихъ, владѣя частью надѣльной земли и не плата за нее никакихъ налоговъ и повинностей, по справедливости долженъ возвратить крестьянамъ все ими за него уплаченное и убытки отъ невладѣнія землей. Въ виду этихъ соображеній, крестьяне просили судебную палату рѣшеніе сарапульскаго окружнаго суда отмѣнить и исковыя требованія ихъ признать подлежащими удовлетворенію. Юшковъ же доказывалъ, что крестьяне не имѣли права обращаться по поводу своей претензіи къ нему въ судъ, такъ какъ споры, возникающіе изъ-за отвода надѣловъ, подлежатъ разрѣшенію въ административномъ порядкѣ. На этомъ основаніи онъ ходатайствовалъ объ отказѣ крестьянахъ въ искѣ.

"Судебная палата, по высдушаніи этихъ объясненій сторонъ, вынесла резолюцію, въ силу которой искъ общества крестьянъ села Гоньбы признанъ неподсуднымъ судебнымъ учрежденіямъ и поэтому оставленъ безъ удовлетворенія",

Красивая, не правда ли, исторія? Сколько, однако, такихъ исторій совершалось, совершается, будетъ еще совершаться на Руси, и какъ порой печально онѣ кончаются! И сколько такихъ процессовъ печаталось, печатается, будетъ еще печататься въ провинціальныхъ газетахъ, и какъ незамѣтно онѣ проходятъ! Надо думать, что г. Юшковъ, "по своему мѣсту,-- какъ говорилось въ старину,-- персона сильная". Это явствуетъ, по крайней мѣрѣ, изъ того страннаго обстоятельства, что всѣ "ошибки" мѣстной администраціи происходятъ, по необъяснимой случайности, именно въ его пользу. Не хватаетъ у крестьянъ земли 44 десятины (сколько намъ извѣстно, село Гоньба лежитъ по большому тракту и 44 десятины для села Гоньбы значатъ не мало). Пріѣзжаетъ г. Солнцевъ исправлять ошибку, но, вмѣсто этого, вновь самъ ошибается еще хуже: послѣ исправленія надѣлъ крестьянъ уменьшается еще на 29 десятинъ. И такъ, ошибкой крестьянамъ не прирѣзано, что слѣдовало прирѣзать, а еще урѣзано, чего урѣзывать не слѣдовало; далѣе, ошибкой же платежи за урѣзанную землю взыскиваются, все-таки, съ крестьянъ. Ошибаются землемѣры, ошибается администрація, и ошибка длится десятки лѣтъ. Надо думать, что такія странныя случайности имѣютъ въ Вятской губерніи какую-нибудь бытовую подкладку, и если читатель не забылъ прошлаго нашего очерка, мы позволимъ себѣ спросить: оказываютъ ли и здѣсь какое-либо вліяніе "натуральные запасы" и "зловредные земскіе принципы", или же здѣсь мы имѣемъ дѣло съ чистымъ и неприкрашеннымъ вліяніемъ "сильной персоны"?

Наконецъ, ко всѣмъ ошибкамъ присоединяется еще и ошибка редакціи Волжскаго Вѣстника, которая съ какою-то заискивающею предупредительностью помѣщаетъ вскорѣ послѣ появленія судебнаго отчета слѣдующее странное "опроверженіе":

"По поводу напечатаннаго въ No 299 Вѣсти, процесса Л. О. Юшкова съ крестьянами, намъ заявляютъ (?), что при напечатаніи его допущена масса ошибочныхъ фактовъ, много произвольнаго, такъ что дѣло получило неблагопріятную окраску, совершенно несоотвѣтствующую дѣйствительности".

Начало, какъ видите, довольно опредѣленное и, по категоричности, отнюдь не уступаетъ симбирскимъ опроверженіямъ. Послѣ такого начала вы ждете, что и здѣсь не окажется самаго факта, что г. Юшковъ, по меньшей мѣрѣ, не пользовался завѣдомо крестьянскою землей, а крестьяне не платили десятки лѣтъ за то, чѣмъ пользовался г. Юшковъ. Ошибаетесь! Вотъ какую казуистику разводитъ далѣе почтенная редакція:

"Такъ, землемѣръ капитанъ Солнцевъ явился вовсе не вслѣдствіе просьбы крестьянъ обмѣрить ихъ, а опредѣлялъ размѣры крестьянскаго владѣнія при составленіи уставной грамоты, причемъ оказалось, что нужно прирѣзать 44 дес., каковыя, какъ сказано въ уставной грамотѣ, прирѣзываются, причемъ для уничтоженія черезполосности произведенъ обмѣнъ угодій".

Какъ видите, тутъ все еще нѣтъ никакого опроверженія и фактъ "нехватки" 44 десятинъ признается. Теперь еще далѣе: "Согласія Юшкова на выдачу данной никто не спрашивалъ, да и спрашивать не могъ, такъ какъ всѣмъ извѣстно, что въ совершеніи данной прежній собственникъ никакого участія не принимаетъ, а на крестьянскій надѣлъ данныя выдаются непосредственнымъ распоряженіемъ учрежденій по крестьянскимъ дѣламъ.

"При такихъ условіяхъ Юшковъ не могъ обѣщать и признавать въ данной что бы то ни было, а крестьяне на что бы то ни было соглашаться (отлично, но что же изъ этого?). Никакихъ обязанностей прирѣзать на Юшковѣ никогда не лежало, слѣдовательно, и напоминать имъ было нечего, а дѣйствительно законъ возлагалъ на крестьянскія учрежденія обязанность окончательнаго отграниченія крестьянскаго надѣла. Въ силу этого, въ 1873 г. былъ присланъ землемѣръ Новоселовъ для окончательнаго отграниченія. При межеваніи Новоселовъ заявилъ, что въ надѣлѣ не хватаетъ 72 дес. 1,614 саж.".

Вотъ видите, и фактъ вторичной, уже большей "нехватки" установленъ. Наконецъ, мѣстныя крестьянскія учрежденія должны были бы поступитъ въ этомъ случаѣ по извѣстному, указанному въ законѣ порядку, но они этого не сдѣлали и дѣло, въ нихъ производящееся, до сихъ поръ остается неоконченнымъ, причемъ, однако же, вятское губернское правленіе никогда не увѣдомляло крестьянъ, что споръ ихъ съ Юшковымъ не могъ быть разрѣшенъ административнымъ порядкомъ.

"То обстоятельство, что дѣло не окончено въ административныхъ учрежденіяхъ и, даже болѣе того, что собственно изъятія земли изъ владѣнія Юшкова крестьяне не домогаются передъ судомъ, такъ какъ несомнѣнно получатъ все имъ слѣдующее черезъ крестьянскія учрежденія, что собственно единственнымъ предметомъ иска служить сумма въ 14,382 руб. убытковъ, якобы -- охъ, ужъ эти якобы!-- ими понесенныхъ, было признано повѣреннымъ общества въ засѣданіи палаты на вопросъ г. предсѣдателемъ, и репортеръ, не будучи обуреваемъ желаніемъ придать отчету неумѣстную пикантность, не могъ бы этого не слышать, такъ какъ въ это время онъ былъ въ залѣ, куда явился гораздо позже начала дѣла.

"Такъ что одинъ землемѣръ намѣрилъ 1,100 д., а другой 1,028, что изъ этой разницы въ измѣреніяхъ возникъ споръ, настолько съ обѣихъ сторонъ добросовѣстный, что самъ истецъ въ апелляціонной жалобѣ заявилъ, что нельзя утверждать положительно, насколько правильны дѣйствія Новоселова, что споръ этотъ, провѣрка котораго возложена на обязанность крестьянскихъ учрежденій, ими еще не провѣренъ, а судъ, имѣя въ виду, что и послѣдствія того или другого результата повѣрки указаны закономъ, призналъ дѣло себѣ неподсуднымъ".

"Давая мѣсто вышеизложенному,-- прибавляетъ услужливая редакція,-- мы должны выразить искреннее сожалѣніе, что введены были въ заблужденіе ошибкою нашего репортера, не довѣрять которому мы не имѣли основанія".

Прежде всего, кто это пишетъ? Г. Юшковъ? Нѣтъ, его подписи мы не видимъ. Сама редакція? Да, но и въ послѣдней припискѣ, и во всей замѣткѣ чувствуется двойственность тона, показывающая, что надъ редакціей, хлопочущей якобы отъ себя, для возстановленія истины, витаетъ невидимое присутствіе сильной персоны. Это самая прискорбная изъ ошибокъ, потому что въ ней причастна редакція уважаемаго провинціальнаго органа. Правда это еще первая ошибка, совершенная, вопреки намѣреній, не въ пользу сильной персоны г. Юшкова. Да, услуга на сей разъ оказалась поистинѣ медвѣжьей, и ужъ лучше было не подчеркивать некрасиваго дѣла еще болѣе некрасивыми претензіями на "добросовѣстность"!

Что мы узнали изъ опроверженія такого, что бы измѣняло сущность дѣла и придавало ему большую привлекательность? Пользовался ли г. Юшковъ въ теченіе трехъ десятковъ лѣтъ крестьянскою землей? Увы, пользовался несомнѣнно. А кто платилъ за эту землю? Крестьяне. И замѣтьте, что въ числѣ этихъ платежей были и выкупные, поступавшіе... кому? Тому же г. Юшкову! Вотъ, вѣдь, въ краткихъ чертахъ, внутренняя сущность "добросовѣстнаго съ обѣихъ сторонъ спора". Чѣмъ же она опровергается? Увы, ничѣмъ, такъ какъ опроверженіе и само признаетъ, что всѣ провѣрки оказывались въ пользу крестьянъ и что онѣ "несомнѣнно получатъ слѣдуемое"... только не черезъ судъ, а черезъ крестьянскія учрежденія. Очень пріятная увѣренность! Только неизвѣстно ли ужъ, кстати, когда это наступитъ? Еще черезъ двадцать лѣтъ, черезъ тридцать, можетъ, въ половинѣ будущаго вѣка? Вѣдь, ужъ болѣе четверти столѣтія длится эта странная небросовѣстность обѣихъ сторонъ", изъ коихъ одна пользуется землей, но за нее не платитъ, а другая землей не пользуется, но платежи за нее вноситъ... Конечно, г. Юшкову ничего. Его добросовѣстность есть добросовѣстность пріятная, спокойная... Ну, а кто помнитъ разсказанную Гражданиномъ года три тому назадъ исторію о томъ, какъ въ Вятской губерніи взыскиваютъ недоимки, тотъ долженъ будетъ признать, что добросовѣстность крестьянъ обходится имъ гораздо дороже. Такъ вотъ что нынѣ называется добросовѣстностью въ казанской прессѣ? Что, въ самомъ дѣлѣ, сказало новаго "опроверженіе" и за что редакція выдала головой бѣднаго репортера? Мы узнаемъ, во-первыхъ, что г. Солнцевъ имѣлъ чинъ капитана. Очень пріятно. Что онъ явился не вслѣдствіе просьбы крестьянъ... Да почему бы ни явился, развѣ не все равно? Что согласія г. Юшкова на выдачу данной никто не спрашивалъ, такъ какъ данныя выдаются безъ согласія бывшихъ владѣльцевъ... Да развѣ не очевидно, что репортеръ спуталъ данную съ выкупнымъ договоромъ, что при совершеніи послѣдняго и происходитъ соглашеніе, что вообще это ошибка чисто-формальная и что само опроверженіе дѣлаетъ тутъ же нѣсколько формальныхъ ошибокъ, которыхъ мы не станемъ указывать лишь потому, что дѣло не въ нихъ? Никакихъ обязанностей на г. Юшковѣ прирѣзать землю не лежало... Ну, это развѣ въ томъ смыслѣ, что г. Юшковъ -- не землемѣръ. "Мѣстныя крестьянскія Учрежденія должны были бы поступить по извѣстному, указанному въ законѣ порядку, но они этого не сдѣлали..." Вотъ это-то и говорилъ репортеръ, а г. Юшковъ не отрицаетъ, что онъ этимъ пользовался, а крестьяне платили и частью платили въ его же пользу! Такъ что же вы намъ сказали новаго? Одно: а именно, что и при этихъ условіяхъ можно оставаться "добросовѣстнымъ въ такой степени"... Въ томъ-то и вопросъ,-- въ какой степени. Есть, правда, у Щедрина одинъ афоризмъ, гласящій, что "истина есть результатъ судоговоренія". Но, вѣдь, Щедринъ, господа, былъ юмористъ и нельзя всѣ его афоризмы принимать въ прямомъ смыслѣ. А тутъ, и"" нѣкоему распространительному толкованію, выходитъ уже, что и "добросовѣстность" есть ничто иное, какъ результатъ судоговоренія... Ахъ, господа, господа! Вѣдь, добросовѣстность то, все-таки, въ томъ, чтобы не пользоваться чужимъ и платить за то, чѣмъ пользуешься. И отчего бы такъ администрація ни пренебрегла своими обязанностями, развѣ г. Юшковъ не могъ давнымъ-давно отдать землю владѣльцамъ? Какія "учрежденія" могли ему въ томъ помѣшать въ теченіе свыше 25 лѣтъ?!...

А сколько самой скорбной морали въ этомъ небольшомъ эпизодѣ! Но г. Юшковъ первый, не г. Юшковъ послѣдній. Мы кричимъ теперь, что мужикъ -- сутяга, что у него слишкомъ много средствъ для этого, мы говоримъ о сокращеніи мужицкихъ дешевыхъ ходатаевъ, мы ихъ и сокращаемъ. Правда, въ этомъ явленіи есть иного печальнаго и ненормальнаго. Но вотъ присмотритесь къ данному дѣлу. Это все протокольно и сухо, бумажно скучно, защитники г. Юшкова такъ и желали бы, повидимому, оставить дѣло въ предѣлахъ бумаги и судоговоренія... Пусть ихъ! Оставимъ г. Юшкова сверкать и любоваться своею бумажною добросовѣстностью и постараемся представить себѣ въ натурѣ такую деревню или такое село... Вообразимъ его въ теченіе десятковъ лѣтъ ищущимъ своего несомнѣннаго, неоспоримаго, всѣми признаваемаго права... Ищущимъ и не находящимъ. Судъ посылаетъ въ администраціи. Крестьянскія учрежденія "должны сдѣлать, но не дѣлаютъ". И задумывается село или деревня о томъ, что же такое правда и гдѣ она на землѣ? "Результатъ судоговоренія?"... Нѣтъ, это рѣшительно выше мужицкаго пониманія. Къ тому же и судоговоренія, какъ мы видѣли, произойти но можетъ, ибо это -- дѣло администраціи. И трещатъ отъ думы мужицкія головы, и бродитъ темная мысль, и въ курныхъ вятскихъ избахъ, при свѣтѣ лучины, фантазируетъ деревня насчетъ "правды" и "управы", и шлетъ ходоковъ Богъ знаетъ куда, нерѣдко совсѣмъ куда не слѣдуетъ. Черезъ десятки лѣтъ, наконецъ, попадаетъ мужицкая правда" въ судъ, но судъ ничего сдѣлать не можетъ, а можетъ опятъ "администрація", которая именно и не дѣлаетъ. Попадаетъ мужицкая правда въ газету, но г. Рейнгардтъ мгновенно ослѣпляетъ ее чрезвычайною "добросовѣстностью обѣихъ сторонъ". А г. Юшковъ "добросовѣстно пользуется" землей, а вятская полиція "добросовѣстно" гонитъ съ мужика недоимку по способу, описанному Гражданиномъ.

-----

А пока, вновь обращаясь къ прессѣ и къ тому, какъ ее порой "опровергаютъ", мы должны сказать, что за злополучнаго репортера, столь невинно-пострадавшаго, г. Рейнгардта, редактора-издателя Волжскаго Вѣстника, настигла-таки карающая Немезида. Надо думать, по крайней мѣрѣ, что именно таковъ сокровенный смыслъ разразившагося надъ Волжскимъ Вѣстникомъ профессорскаго "опроверженія" или... иначе" нужно будетъ признать, что во всей этой исторіи нѣтъ никакого смысла.

Да, не везетъ казанской прессѣ. А еще недавно пресса въ Казани сравнительно процвѣтала и огромный край средняго Поволжья и Прикамья имѣлъ въ своемъ университетскомъ городѣ цѣлыхъ три органа. Изъ нихъ Волжскій Вѣстникъ, основанный профессоромъ и талантливымъ публицистомъ Н. П. Загоскинымъ, занималъ во всей провинціальной прессѣ, быть можетъ, не особенно блестящее, но весьма почтенное и даже почетное положеніе газеты, стремящейся представить истинные интересы огромнаго края и проникнутой лучшими литературными традиціями. Года два назадъ Волжскій Вѣстникъ перешелъ въ руку нынѣшней редакціи. Еще ранѣе другая газета, Казанскій Листокъ, раскололась, выдѣливъ изъ себя третью -- Казанскія Вѣсти. Тремъ газетамъ въ провинціальномъ городѣ, хотя бы и въ университетскомъ, уже нѣсколько тѣсно и потому двѣ изъ нихъ -- Казанскій Листокъ съ Казанскими Вѣстями съ первой же минуты существованія послѣдней -- вступили въ жестокое единоборство. Если это была полемика, то нужно сказать, что полемика эта была весьма своеобразная и далеко не во всѣхъ частяхъ литературная. Борьба двухъ редакцій напоминала извѣстный эпизодъ изъ безсмертныхъ Записокъ Пиквикскаго клуба -- смертельный бой "итансвильской синицы" съ "итансвильскимъ журавлемъ". Достаточно сказать, что когда г. Ильяшенко, редакторъ Казанскихъ Вѣстей, бывалъ въ Петербургѣ, то г. Гисси, редактору, случалось получать анонимныя телеграммы въ такомъ родѣ: "Погоди, голубчикъ, удружу!" или: "Будешь меня помнить, дружокъ!" {Фактъ, оглашенный печатно.}. И кто-то дѣйствительно удружалъ г. Гисси такъ усердно, что... теперь Казанскаго Листка уже нѣтъ на свѣтѣ "за неутвержденіемъ редактора". Но и Листокъ не остался въ долгу. Умирая и истекая кровью, злополучная редакція изобрѣла такой способъ полемики, какого еще не видала литература: г. Гисси скупилъ векселя г. Ильяшенко и въ критическую минуту "подписной засухи" предъявилъ ихъ разомъ ко взысканію, отъ чего Казанскія Вѣсти пошли съ молотка... Теперь существуетъ какой-то остатокъ Казанскихъ Вѣстей, ведущій, впрочемъ, проблематическое существованіе, и на аренѣ остался почти одинъ Волжскій Вѣстникъ подъ новою редакціей... Положеніе несомнѣнно удобное, но и несомнѣнно обязывающее: на нынѣшней редакціи. лежитъ отвѣтственность за судьбу послѣдняго органа Прикамскаго края,-- органа, ничѣмъ еще не запятнаннаго и имѣющаго за собой почтенное прошлое...

Теперь и надъ этимъ органомъ разразилась "исторія": "Въ объявленіяхъ о подпискѣ на Волжскій Вѣстникъ,-- читаемъ въ газ. Волгарь,-- доселѣ щеголявшихъ десятками именъ съ магическою въ глазахъ нѣкоторыхъ читателей прибавкой проф. (читай: профессоръ), съ недавняго времени изъята изъ списка сотрудниковъ добрая половина этихъ именъ. 24 декабря, въ другой здѣшней газетѣ, Казанскихъ Вѣстяхъ (невидимому, доживающей послѣдніе дни своего блѣднаго существованія), появилось грозное заявленіе 12 профессоровъ Казанскаго университета, состоявшихъ сотрудниками Волжскаго Вѣстника".Заявленіе это гласитъ: "Еще 18 декабря мы выразили г. Рейнгардту (редактору-издателю Волжск. Вѣстн.) наше неодобреніе тому направленію, которое газета его усвоила за послѣднее, довольно продолжительное, время. Высказанная г. Рсйнгардтомъ готовность измѣнить направленіе газеты (?) согласно сдѣланнымъ указаніяхъ замедлила печатное оглашеніе нашего выхода изъ числа сотрудниковъ. Г. редакторъ, однако, предпочелъ, повидимому, оставаться вѣрнымъ усвоенному его газетою направленію и намъ остается только съ истиннымъ удовольствіемъ (почему же, однако, "съ удовольствіемъ"?) констатировать нашу полную непричастность къ его изданію".

Сказать правду, объясненіе это отзывается, въ литературномъ смыслѣ, нѣкоторою наивностью. Направленіемъ обыкновенно называютъ общее и послѣдовательно проводимое отношеніе редакціи къ кореннымъ вопросамъ общественно-политической жизни, выставляемымъ современностью на очередь. Для газеты нашего времени направленіе опредѣляется ея отношеніемъ къ народному образованію (нынѣ и это стало вопросомъ и поводомъ къ раздѣленію на партіи), въ сословному или безсословному началу въ мѣстномъ управленіи, къ выборному началу или бюрократіи и т. д. А такія вещи мѣнять не легко и, разумѣется, трудно было бы даже повѣрить редакціи, которая по первому требованію почти фиктивныхъ сотрудниковъ рѣшилась бы повернуть фронтъ въ существенныхъ вопросахъ русской жизни, которой она служитъ. къ счастью, дѣло совсѣмъ не въ этомъ, и другое письмо тѣхъ же профессоровъ ставитъ вопросъ гораздо опредѣленнѣе и уже. Оказывается, что "за послѣдній, истекающій годъ газета Волжскій Вѣстникъ приняла направленіе, недостойное органа печати, имѣющее въ виду потакать самымъ низкимъ инстинктамъ общества. Отсутствіе серьезнаго служенія интересамъ мѣстной общественной жизни, раскапываніе семейныхъ тайнъ, распространеніе городскихъ сплетней, критика отдѣльныхъ лицъ не съ точки зрѣнія ихъ общественной дѣятельности, а со стороны совершенно частной жизни,-- все это,-- пишутъ гг. профессора,-- заставляетъ насъ, членовъ университетской корпораціи, объявить, что наши имена, которыя выставляются редакторомъ, главнымъ образомъ, для рекламы, должны быть исключены изъ числа фамилій сотрудниковъ этой газеты. Профессоры: Г. Шершеневичъ, В, Ивановскій, Е. Нефедьевъ, А. Васильевъ, И. Смирновъ, Ив. Гвоздевъ, К. Леонтьевъ, Г. Дормидотовъ, Ѳ. Мищенко, А. Штукенбергъ, Н. Сорокинъ, А. Александровъ".

Это вотъ, несмотря опять на упоминаніе о "направленіи", уже гораздо опредѣленнѣе и понятнѣе, а изъ другихъ газетъ мы узнаемъ подробно, въ чемъ именно дѣло.

"Въ Волжск, Вѣстн., -- сообщаетъ газета Волгарь,-- вотъ уже два года существуетъ особый родъ фельетона -- Дневникъ обывателя. Этотъ Дневникъ появлялся регулярно разъ въ недѣлю съ спеціальною цѣлью въ легкой, такъ сказать, фельетонной формѣ касаться злобъ дня казанской жизни. Составлялся онъ остроумно, подчасъ зло и раскрывалъ зачастую неказистыя дѣлишки мѣстныхъ тузовъ. Тузы, конечно, были этимъ недовольны и точили зубы и на редактора Волжск. Вѣстн., и на дерзкаго фельетониста... Правда, иногда въ Дневникѣ перемывалось только грязное бѣлье, но въ общемъ онъ всегда держался общественной жизни и многихъ пригвоздилъ къ позорному столбу за дѣянія, стоющія этого. Публикѣ эти фельетоны очень нравились и все шло прекрасно".

Здѣсь мы немного остановимся. Слѣдя за провинціальною печатью не мало уже времени, мы имѣли случай познакомиться и съ Дневникомъ, о которомъ идетъ рѣчь, и должны сказать (признавая, впрочемъ, все сказанное выше), что эту форму газетныхъ обличеній едва ли слѣдуетъ считать удачною и желать ея дальнѣйшаго развитія. Признаемся, порой, перечитывая эти фельетоны, мы становились втупикъ: что значитъ то или пустое мѣсто, тотъ или другой якобы вымышленный эпизодъ? Общаго интереса не было; чувствовался за то какой-то скрытый мѣстный букетъ, острота котораго не столько въ томъ, что сказано, сколько въ тѣхъ комментаріяхъ, которыми городская сплетня дополняетъ намеки. Оружіе скользкое и обоюдуострое. Совершенно вѣримъ, что въ данномъ случаѣ оно находилось въ чистыхъ рукахъ, однако, несомнѣнно также, что пристало оно гораздо лучше къ рукамъ грязнымъ, которыя въ мелкой столичной прессѣ не мало имъ злоупотребляли, а, можетъ быть, злоупотребляютъ и донынѣ. Право прессы -- обнаруживать зло во всѣхъ его проявленіяхъ -- оспаривать невозможно. Однако, несомнѣнно также и право частнаго человѣка на неприкосновенность въ извѣстной области, во-первыхъ, а, во-вторыхъ, на то, чтобъ обвиненія противъ него ставились прямо и въ такой формѣ, которая поддается возраженію. Между тѣмъ, въ Дневникѣ порою совершенно нельзя было отличить, что изъ приписываемаго тому или другому прозрачно-замаскированному лицу составляетъ его дѣянія и что придумано для краснаго словца и вящаго посрамленія. А возражать нельзя: хотя васъ всѣ узнаютъ, но вы не названы, и авторъ всегда можетъ отозваться, что онъ рисуетъ не васъ, а "типы". Что публикѣ нравится все пикантное, это -- истина старая, и успѣхъ такого фельетона въ провинціальномъ городѣ далеко еще не доказательство въ его пользу, а то обстоятельство, что даже корреспондентъ, котораго мы цитируемъ, вообще дружественно относящійся къ Волжскому Вѣстнику въ этомъ эпизодѣ, что даже онъ упоминаетъ о частомъ "перемываніи одного грязнаго бѣлья", свидѣтельствуетъ, по нашему мнѣнію, принципіальную несостоятельность этой формы. Я увѣренъ, что если бы подобный литературный "жанръ" внѣдрился, съ легкой руки Волжскаго Вѣстн., въ провинціальной прессѣ, то и г. Поповъ, его акклиматизировавшій въ Казани, и г. Чириковъ, продолжавшій дѣло г. Попова, десять разъ пожалѣли бы о томъ, что пересадили этотъ фруктъ съ парниковъ столичной мелкой прессы на тучную и непочатую провинціальную ниву. Намъ кажется, что наша пресса уже переросла старинные пріемы перваго наивнаго періода обличеній, съ его анонимами и псевдонимами обличаемыхъ, съ намеками на то, чего не вѣдаетъ никто. "Всякому овощу свое время", и теперь передъ обличительною прессой, всегда необходимою и законною, стоятъ болѣе серьезныя задачи, требующія иного тона.

Такимъ образомъ, прочитавъ въ одномъ изъ NoNo Волжскаго Вѣстника о прекращеніи г. Чириковымъ Дневника, "по причинамъ, редакціи извѣстнымъ", я порадовался за газету, не потому, конечно, чтобы желалъ прекращенія самыхъ обличеній, но потому, что съ этихъ поръ, по моему мнѣнію, они должны стать сдержаннѣе, точнѣе, прямѣе, а значитъ и сильнѣе. И если бы только это можно было сказать объ обстоятельствахъ и причинахъ "профессорскаго опроверженія", то я считалъ бы его до извѣстной степени удавшимся. Но, узнавъ все до конца, я совершенно измѣнилъ свое мнѣніе. Читайте и судите: въ одномъ изъ послѣднихъ "Дневниковъ",-- продолжаетъ тотъ же корреспондентъ,-- были описаны дѣянія и похожденія близкаго къ университету человѣка. Приводимъ тѣ мѣста "Дневника", которыя вызвали профессорское негодованіе Разсказавъ возмутительный случай оскорбленія интеллигентной дѣвушки имѣвшій мѣсто на одной изъ подгородныхъ мельницъ, авторъ "Дневника" говоритъ:

"Ну, какой-нибудь владѣлецъ мельницы -- Богъ ему прости!-- не вѣдаетъ, что творитъ... А какъ простить нѣчто подобное, только въ еще болѣе нахальной и пакостной формѣ, человѣку, по всѣмъ даннымъ долженствующему быть "интеллигентнымъ", человѣку, идущему подъ очень почтеннымъ знаменемъ въ рядахъ общественныхъ дѣятелей, человѣку, даже желающему "всемірной извѣстности", но пока только прекрасно всѣмъ извѣстному и "знаменитому" въ нашемъ богоспасаемомъ градѣ?

"Почтенный господинъ, о которомъ идетъ рѣчь, имѣетъ возможность предоставлять "мѣста" интеллигентнымъ труженицамъ... И какъ же онъ пользуется своимъ "вѣсомъ и значеніемъ"? Бывали факты, когда этотъ почтенный господинъ ставилъ "пакостные ультиматумы" женщинамъ, нуждающимся въ покровительствѣ этого "просвѣщеннаго дѣятеля"!

"Взятки "натурою"!

"Если гадки взяточники вообще, то подобные специфическіе взяточники мерзѣе во сто кратъ... Брр... чувство гадливости проникаетъ до мозга костей... Не могу писать дальше. Потомство, впрочемъ, догадается, что я пишу про--ча".

Далѣе въ концѣ фельетона авторъ замѣчаетъ: "Ужасное положеніе обывателя заносить въ свой дневникъ неприглядные факты общественной жизни. Кажется, какъ будто бы въ воздухѣ носятся плюхи... Говорятъ объ одной плюхѣ, говорятъ о двухъ плюхахъ, говорятъ, наконецъ, о трехъ плюхахъ и о томъ, какъ одного Донъ-Жуана спустили съ лѣстницы, послѣ чего онъ слегъ въ постель. Говорятъ, пришлось дѣлать операцію. Ботъ выдающіяся событія нашей общественной жизни!"

"Этотъ дневникъ очень не понравился профессорамъ, изъ которыхъ очень многіе состояли сотрудниками Волжскаго Вѣстника. Они нашли, что разглашеніе такихъ фактовъ нарушаетъ "правила литературной этики" и что этимъ газета вторгается въ частную интимную жизнь людей, а потому потребовали отъ редакціи В. В. прекращенія "Дневника", грозя въ противномъ случаѣ выйти изъ состава сотрудниковъ.

"Редакторъ В. В., по полученіи этого письма, заявилъ профессорамъ, что онъ, по соглашенію съ г. Чириковымъ, прекращаетъ веденіе "Дневника", о чемъ Чириковъ и заявилъ письмомъ, напечатаннымъ въ В. В. Профессора удовлетворились этимъ и взяли обратно свое письмо. Но... тутъ вышелъ опять инцидентъ. Редакторъ В. В. въ отместку (?) вычеркнулъ профессорскія имена изъ списка сотрудниковъ и прекратилъ имъ высылку газеты. Профессора опять обидѣлись, результатомъ чего и было два новыхъ письма, уже напечатанныя въ другой мѣстной газетѣ -- Казанскія Вѣсти, въ No 217".

"Вся эта исторія возбудила въ обществѣ большіе толки. Обвиняютъ обѣ стороны: профессоровъ за то, что они вступились за человѣка, который вовсе не стоитъ этого, за духъ узкой корпоративной нетерпимости и за потаканье такимъ образомъ даже некрасивымъ поступкамъ "своихъ", редактора -- за слишкомъ безцеремонное отношеніе къ своимъ сотрудникамъ".

Намъ кажется, что общество совершенно право, и хотя мой взглядъ на самый "Дневникъ" высказанъ ясно, однако, признаюсь, будь я на мѣстѣ гг. профессоровъ, я выбралъ бы другой поводъ для протеста: я представилъ бы свой ультиматумъ гораздо ранѣе, когда могъ бы еще говорить о "Дневникѣ" вообще, или же гораздо позже, опять-таки не связывая дѣла съ "оскорбленіемъ корпораціи". Въ данномъ же случаѣ я поступилъ бы совсѣмъ, совсѣмъ-таки иначе!

Оскорбленіе корпораціи! Нехорошее это понятіе для человѣка, причастнаго къ литературѣ. Недавно князь Мещерскій написалъ въ своемъ "Дневникѣ" отъ 27 января: "Gloria justitiae! Меня опять сажаютъ на 6 недѣль по приговору судебной палаты за оскорбленіе корпораціи военныхъ врачей", а на слѣдующій день въ длинной статьѣ объяснилъ, въ чемъ дѣло. Оказывается, что "однажды въ Гражданинѣ появилась маленькая замѣтка одного уѣзднаго предводителя дворянства (безъ подписи), написанная съ цѣлью обратить вниманіе кого слѣдуетъ на мѣстный фактъ паденія цѣнъ на рекрутскія квитанціи, вслѣдствіе учащающихся случаевъ взятокъ, принимавшихся военными врачами; при этомъ, однако, авторъ, приводя одинъ фактъ взятки, тутъ же упомянулъ о другомъ военномъ врачѣ, который взятки не бралъ, а поступилъ честно, что ясно, какъ дважды два четыре, свидѣтельствовало, что у него умысла позорить сословіе (?) военныхъ врачей, если таковое существуетъ, вовсе не было".

Это, конечно, не совсѣмъ такъ: смыслъ оскорбленія заключался, очевидно, не въ томъ, что указанъ былъ одинъ дурной врачъ рядомъ съ хорошимъ, а въ сообщеніи свѣдѣнія о вліяніи взяточничества врачей на общее паденіе цѣнъ рекрутскихъ квитанцій. Если уже въ какомъ-либо мѣстѣ происходитъ даже паденіе цѣны на тотъ или другой предметъ, то очевидно, что извѣстное явленіе приняло тамъ широкій, общій характеръ, не уравновѣшиваемый присутствіемъ одного хорошаго врача. Такъ что, если бы корпорація столь широкая, какъ корпорація военныхъ врачей, могла оскорбляться, то нельзя, пожалуй, не признать самаго факта оскорбленія, особенно въ связи съ извѣстнымъ читающей Россіи развязнымъ тономъ данной газеты... Не входя въ обсужденіе мотивовъ суда и обстоятельствъ дѣла, я, однако, съ нѣкоторымъ прискорбіемъ встрѣтилъ извѣстіе о томъ, что князя "опять сажаютъ" именно по такому поводу и не могу отказать въ сочувствіи скорбному воплю сажаемаго (если, впрочемъ, откинуть предварительно массу сквернаго вздора, которымъ онъ облилъ при этомъ газеты Врачъ и Новое Время. Боже мой, даже въ кутузку-то не умѣетъ русскій человѣкъ сѣсть какъ слѣдуетъ. Непремѣнно при этомъ расплачется и начнетъ кляузничать на другихъ. Меня сажаютъ, а такого-то въ простили... И непремѣнно еще съ огорченія привретъ, какъ это и оказалось въ данномъ случаѣ) {Князь Мещерскій обвинилъ Новое Время въ томъ, что оно, печатая неблагопріятные отзывы г. Верещагина объ офицерахъ русской арміи въ прошедшую войну -- оклеветало всю корпорацію офицеровъ! Оказалось, что газета г. Суворина, наоборотъ, полемизировала съ Верещагинымъ. Пр. Н.}. Но, все-таки, я огорченъ и долженъ признать, то въ нѣкоторыхъ соображеніяхъ князя много правды. Вѣдь, въ самомъ дѣлѣ, Гоголь обобщилъ Сквозниковъ-Дмухановскихъ въ смыслѣ далеко не лестномъ для городничихъ, а Щедринъ, напримѣръ, позволялъ себѣ называть становыхъ "куроцапами"... Если бы корпорація городничихъ вздумала оскорбляться судебнымъ порядкомъ, то, пожалуй, вѣдь не сдобровать бы Гоголю, не говоря о Щедринѣ...

Возвращаясь опять въ казанской исторіи, я долженъ сказать, что здѣсь-то почтенная корпорація выступила совсѣмъ-таки не кстати. Начать съ того, что (откидывая опять какія-то вздорныя плюхи) рѣчь идетъ совсѣмъ не о частной жизни,-- какія же въ частной жизни, хотя бы и натурою? Далѣе, здѣсь нѣтъ упоминанія о корпораціи и не можетъ быть рѣчи объ анонимахъ. Наоборотъ, здѣсь совершенно прямо и точно указано лицо, въ которое мѣтитъ фельетонистъ, хотя фамилія и не названа. Въ самомъ дѣлѣ: это, во-первыхъ, членъ профессуры, не особенно вѣдь многочисленной въ Казани; это, во-вторыхъ, человѣкъ, имѣющій вліяніе на назначеніе "интеллигентныхъ труженицъ"; это, въ-третьихъ, то лицо изъ этого уже сильно съуженнаго контингента, которое какимъ-то, навѣрное всѣмъ Извѣстнымъ въ Казани, актомъ заявило притязаніе на всемірную извѣстность... Помилуйте, да вѣдь это надо быть страусомъ, прячущимъ голову въ песокъ, чтобы воображать, что и при этихъ указаніяхъ его не видятъ или думаютъ, что самъ онъ не догадывается, о комъ идетъ рѣчь. Нѣтъ, господа! Если ужъ есть что-либо обидное въ этомъ эпизодѣ, то, конечно, обидно самое присутствіе въ данной средѣ столь мало-обидчиваго и такъ упорно не откликающагося господина... Если противъ чего-либо слѣдовало протестовать и на чемъ-либо настаивать, то это -- протестовать противъ излишней толстокожести своего сочлена, настаивать на томъ, чтобы онъ принялъ брошенный ему вызовъ и потребовалъ у газеты болѣе точнаго наименованія и ясныхъ доказательствъ. Наконецъ, если кого слѣдовало благодарить, то это г. Чирикова, отмѣтившаго это гнусное явленіе въ почтенной средѣ такими опредѣленными чертами, если, конечно, все имъ сказанное справедливо...

Мы нарочно не упоминали до сихъ поръ о другомъ письмѣ, адресованномъ редактору Волжскаго Вѣстника проф. Загоскинымъ, основателемъ, бывшимъ редакторомъ, однимъ изъ старѣйшихъ и лучшихъ сотрудниковъ газеты. То обстоятельство, что проф. Загоскинъ не подписалъ общаго заявленія своихъ товарищей, доказываетъ, что онъ не примыкаетъ къ нему по существу. Онъ мотивируетъ свой выходъ "отношеніемъ г. Рейнгардта въ сотрудникамъ, превосходящимъ всякіе предѣлы мѣры и литературной

Вопросъ, который ставитъ въ этомъ коротенькомъ заявленіи профессоръ Загоскинъ, не всегда можетъ считаться вопросомъ чисто-личныхъ и частныхъ отношеній. Нужно признаться, что уже въ дѣлѣ, которымъ мы начинали нынѣшніе наши очерки,-- это "отношеніе редакціи" къ своему сотруднику-репортеру предстало въ довольно непривлекательномъ видѣ. Дѣло не томъ, чтобы во что бы то ни стало защищать своего человѣка и нападать на г. Юшкова. Но дѣло въ томъ, что пресса есть, между прочимъ, орудіе борьбы со всякимъ зломъ мѣстной жизни, и тамъ, гдѣ по существу сказана маленькимъ человѣкомъ правда о человѣкѣ сильномъ, ее нужно отстоять до конца... Это есть право сотрудника, въ этомъ и обязанность, и достоинство, и честь редакціи. Г. Рейнгардтъ не устоялъ, г. Рейнгардтъ поторопился выдать головой своего репортера съ его несомнѣнною правдой -- въ жертву казуистическому опроверженію "сильной персоны". Это крупный и знаменательный промахъ, это такой шагъ по очень скользкому пути уступокъ окружающей средѣ, который всякаго опытнаго литературнаго работника заставляетъ чутко насторожиться и съ нѣкоторымъ недовѣріемъ приглядѣться въ взаимнымъ отношеніямъ данной редакціи и ея сотрудниковъ. А г. Загоскинъ именно такой опытный работникъ, давно подвизающійся на неблагодарной нивѣ мѣстной прессы...

Надо отдать справедливость г. Рейнгардту: его отвѣть сдержанъ тактиченъ. Онъ выражаетъ не "удовольствіе", а искреннее сожалѣніе о выходѣ сотрудниковъ, признаетъ, что въ его дѣятельности могли быть промахи и ошибки, но горячо протестуетъ противъ утвержденія, будто онъ измѣнилъ прежнему направленію газеты и будто промахи въ ней закрываютъ серьезное отношеніе къ требованіямъ мѣстной жизни... Намъ кажется, что это правда. А это даетъ надежду, что единственная (почти) газета Прикамья не откажется отъ своей роли и что не случилось еще ничего такого, что бы должно было безповоротно помѣшать ея основателю, такъ долго и съ честью работавшему на ея страницахъ, вновь возобновить свое сотрудничество...

-----

"Времена усложняются",-- писалъ еще покойный Салтыковъ. Да, времена усложняются, но мы не хотимъ съ этимъ считаться и полагаемъ постарому, что намъ достаточно Фамусовыхъ, съ одной стороны, и Молчалиныхъ -- съ другой, чтобы отлично справиться со всѣми усложненіями. И разумѣется, не справляемся, и цѣпь, связывавшая нѣкогда такъ трогательно почтеннаго Фамусова съ ордой родныхъ человѣчковъ, надѣявшихся на него, какъ на каменную гору,-- рвется то и дѣло, щелкая и того, и другихъ по лбу. То и дѣло на свѣтъ Божій всплываютъ въ разныхъ мѣстахъ нашего обширнаго отечества болѣе или менѣе шумные эпизоды, порой только комическіе, но порой и глубоко трагическіе, героями которыхъ являются тѣ же "знакомыя все лица"...

Но всего замѣчательнѣе, что при этомъ всегда найдется въ "литературной семьѣ" газета, которая возьметъ именно Фамусовыхъ съ Молчаливыми подъ свою защиту противъ требованій "усложняющихся временъ". Печальное доказательство нашей весьма еще незначительной культурности.

Не стану останавливаться на подробностяхъ довольно шумнаго протеста противъ томскаго общества естествоиспытателей. Скажу кратко, что въ обществѣ этомъ предсѣдательствовалъ г. Флоринскій. Трудно сказать, на какомъ собственно основаніи, но только г. Флоринскій, а съ винъ и его приверженцы, а главное -- подчиненные, вообразили, что г. Флоринскому предстоитъ открыть своею особой нѣкую династію несмѣняемыхъ предсѣдателей ученаго общества, хотя,-- такова ужъ сложность нынѣшнихъ временъ,-- рядомъ съ этою увѣренностью существовалъ также и фактъ періодической баллотировки и избирательные ящики отнюдь не были преданы сожженію. Но... повидимому, это никого не наводило на размышленія,-- мало ли что! А все-таки!... И вотъ оказывается, что на послѣднихъ выборахъ въ концѣ прошлаго года игрою шаровъ г. Флоринскій оказался низвергнутымъ. Повидимому, оставалось только поздравить новаго избранника и пожелать ему успѣха. На то и выборы, чтобы выбирать, это, кажется, такъ ясно! Но г. Флоренскій обидѣлся, за нимъ обидѣлся цѣлый сонмъ подчиненныхъ Молчаливыхъ, въ обществѣ расколъ, изъ общества уходятъ демонстративно его члены и у г. Флоринскаго не хватаетъ такта намекнуть гг. Молчаливымъ о неумѣстности ихъ рвенія. А газета Новое Время обрушивается... на тѣхъ, кто остался и кто смѣлъ полагать, что выборы существуютъ именно затѣмъ, чтобы выбирать...

Это только комично. Но вотъ, поближе къ намъ, другая исторія, отмѣченная печатью глубокаго трагизма: "Въ уѣздномъ городѣ Арзамасѣ,-- пишетъ корреспондентъ Русскихъ Вѣдомо, -- съ 21 по 26 января, въ сессіи окружнаго суда, разбиралось интересное дѣло, которое вотъ уже около трехъ дѣть волнуетъ общественное мнѣніе и одно время рѣзко дѣлило верхніе слои губернскаго общества на различныя и даже почти враждебныя партіи. Читателямъ газетъ еще памятна злополучная исторія нижегородскаго александровскаго дворянскаго банка, нынѣ отданнаго во временное завѣдываніе правительства (что многіе считаютъ равносильнымъ ликвидаціи), вслѣдствіе многочисленныхъ растратъ, совершонныхъ ближайшими къ банку лицами и прикосновенность къ которымъ, не ограничиваясь директорами, охватываетъ: бывшаго губернскаго предводителя дворянства, съ одной стороны, я мелкихъ служащихъ, въ родѣ бухгалтера -- съ другой. Система хозяйства, практиковавшаяся въ учрежденіи, нынѣ уже освѣщена съ достаточною полнотой: цифровое благополучіе, долго поддерживавшееся на счетъ вкладовъ, уплата за неисправныхъ плательщиковъ посредствомъ выдачи имъ изъ дополнительныхъ ссудъ,-- все это достигло такой степени, что и теперь еще можно видѣть одно зданіе, купленное нынѣшнимъ владѣльцемъ {Ф. Н. Шиповымъ.} съ публичнаго торга (за неплатежъ банку процентовъ) и тотчасъ же принятое въ залогъ въ томъ же банкѣ за сумму, почти вдвое высшую продажной цѣны. Несмотря на всѣ эти мѣры и даже, конечно, благодаря имъ, графа недоимокъ давала въ послѣдніе годы цифры, возроставшія съ угрожающимъ постоянствомъ, и стала, наконецъ, возбуждать тревожное вниманіе: одинъ изъ бывшихъ директоровъ, положившій начало этой гибельной системѣ показнаго благополучія при полной внутренней несостоятельности, внесъ даже проектъ, сущность котораго сводилась къ общему повышенію оцѣнки дворянскихъ земель на одну треть, съ тѣмъ, чтобы изъ выдаваемой на этомъ основаніи суммы покрыть запущенные платежи, а остальное выдать землевладѣльцамъ на руки. Авторъ этого печатнаго проекта приложилъ къ нему даже крайне соблазнительную таблицу, въ которой заключались разсчеты: сколько и какой неисправный плательщикъ можетъ получить "добавочныхъ платежей" за погашеніемъ всѣхъ недоимокъ по этому остроумному способу. Мы зашли бы очень далеко, если бы стали описывать въ подробностяхъ все это банковское дѣло, которому суждено еще служить предметомъ отдѣльнаго судебнаго разбирательства. Здѣсь же я коснулся этого обстоятельства лишь потому, что оно даетъ почву, на которой разыгралась настоящая судебная драма. Какъ въ растеніи съ худыми соками заводятся паразиты, такъ и въ дѣлѣ, поставленномъ ложно и опиравшемся много лѣтъ на дурные инстинкты хозяевъ, завелся съ неизбѣжностью закона свой паразитизмъ, въ видѣ уже прямыхъ и очень крупныхъ злоупотребленій, слухи о которыхъ стали проникать въ общество и печать. Въ 1889 г. открылись крупныя злоупотребленія нижегородскаго уѣзднаго предводителя дворянства М. П. Андреева, растратившаго около 50 тыс. рублей во всѣхъ ввѣренныхъ ему учрежденіяхъ. Въ томъ числѣ были роковыя для г. Андреева нѣсколько тысячъ земскихъ денегъ (онъ былъ предсѣдателемъ уѣздной управы), которыя, благодаря гласности земскихъ засѣданій, и обнаружены прежде другихъ. Когда эта растрата была заявлена гласно и дѣло клонилось къ оффиціальному ея констатированію,-- были приняты всѣ мѣры къ тому, чтобы затушить начинающуюся исторію и, по связи, сначала не совсѣмъ понятной, за г. Андреева сталъ покрывать растраты александровскій банкъ. Денегъ затрачено, такимъ образенъ, много, въ томъ числѣ оказалось необходимымъ пополнить недостающія въ опекѣ сиротскія суммы, около трехъ десятковъ тысячъ. Эта странная роль, съ какою-то лихорадочною торопливостью навязанная банку бывшимъ предводителемъ дворянства И. С. Зыбинымъ, стала извѣстна публикѣ и не могла не встревожить вкладчиковъ. Общее вниманіе обратилось въ дѣламъ дворянскаго банка. Когда же И. С. Зыбинъ закрылъ въ дворянскую залу доступъ корреспондентамъ, о чемъ появились телеграммы, тревога достигла значительной степени и всѣмъ стало ясно, что въ дѣятельности банка должно быть не мало сторонъ, боящихся освѣщенія. Тогда появились впервыя значительныя требованія вкладовъ.

Въ это-то время, въ ночь съ 11 на 12 ноября 1889 года, въ имѣніи одного изъ директоровъ, Д. И. Панютина, въ деревнѣ Мерлиновкѣ, расположенной въ пресловутомъ Лукояновскомъ уѣздѣ, вспыхнулъ пожаръ, поглотившій давно бездѣйствовавшій, вслѣдствіе убыточности, винокуренный заводъ, застрахованный незадолго передъ этимъ значительно выше стоимости. Дѣло имѣло видъ почти несомнѣннаго поджога. Имѣніе оказалось заложеннымъ, съ нарушеніемъ всѣхъ правилъ, въ томъ же александровскомъ банкѣ, гдѣ владѣлецъ былъ директоромъ, тоже въ суммѣ, превышающей значительно максимумъ, установленный для залоговъ этого рода. Существовало предположеніе, что, въ виду тревожнаго вниманія, обращеннаго на дѣла банка, Д. И. Панютину необходимо было покрыть во что бы то ни стало эту незаконную разницу, и онъ рѣшился для этой цѣли на самое рискованное средство, лишь бы предстать на новыхъ выборахъ безъ этой слишкомъ ужъ очевидной для всѣхъ помѣхи. Неудача же даннаго состава на предстоящихъ выборахъ должна была раскрыть многое, еще никому не извѣстное и никѣмъ не подозрѣваемое. Личность арендатора имѣнія Балакова -- изъ тѣхъ, которыя принято называть темными,-- "запрещенный" ходатай по дѣламъ, сомнительный дѣлецъ и несомнѣнный шулеръ,-- наводила тоже на значительныя подозрѣнія: такимъ господамъ не ввѣряютъ веденіе расшатаннаго сельскаго хозяйства, но за то нѣтъ такого предпріятія, за которое не взялись бы такія руки. Прокуратура энергично принялась за это дѣло, подозрѣнія усилились, Балаковъ и его "сподручный", привезенный имъ въ имѣніе, Тимоѳеевъ, арестованы. Обаяніе же директора Панютина было таково, что онъ долго еще находился на волѣ и роль его въ "своемъ обществѣ" была роль угнетенной и страдающей жертвы, привлекшей къ себѣ всѣ симпатіи. Къ сожалѣнію, какъ и всегда въ подобныхъ случаяхъ, хроникеру этого періода въ жизни нашего края приходится отмѣчать факты хотя и побочные, но болѣе прискорбные, чѣмъ самое дѣло, подавшее къ нимъ поводъ. Болото всколыхнулось и тотчасъ же изъ глубины его выглянулъ специфическій продуктъ нашей жизни -- ложный доносъ. Теперь, когда все пришло къ своему логическому концу и полной ясности, когда событія завершились,-- стало извѣстно также, сколько гнусностей было написано и послано по этому поводу приверженцами могущественной еще партіи банковскихъ воротилъ, надѣявшихся на тайну и ядовитое дѣйствіе извѣтовъ. Такъ, одинъ изъ лукояновскихъ же землевладѣльцевъ, не ограничиваясь прокуратурой и слѣдственною властью, побужденія коихъ заподозривались вообще самымъ беззастѣнчивымъ образомъ,-- подалъ ложный доносъ даже на свидѣтелей по дѣлу,-- доносъ, нынѣ выглянувшій на свѣтъ Божій; эти цвѣточки, выросшіе на гноищѣ банковскаго хищенія, тоже въ свою очередь станутъ еще надолго предметомъ вниманія, и дай Богъ, чтобы общество наше вынесло изъ печальнаго урока всю заключенную въ немъ грустную мораль... Въ чести покойнаго нынѣ главнаго виновника всего дѣла, Д. И. Панютина, нужно сказать, что онъ лично не принималъ прямого участія въ этой гнусной стряпнѣ своихъ усердныхъ пріятелей... Между тѣмъ, дѣла шли своимъ порядкомъ, тайные доносы не могли закрыть явныхъ преступленій, слѣдствіе обнаружило, попутно, массу подлоговъ и злоупотребленій въ дѣлахъ банка и Д. И. Панютинъ взятъ подъ стражу.

"Дальнѣйшее извѣстно. На мѣстѣ губернской фееріи, въ самыхъ блестящихъ банковско-аристократическихъ сферахъ водворилась трагедія. Когда подлогъ сталъ несомнѣннымъ фактомъ, подлогъ сдѣлался по меньшей мѣрѣ вѣроятностью, и общественное мнѣніе въ значительной части отвернулось отъ Д. И. Панютина. Тяжелое бремя, сразу навалившееся на баловня судьбы, смягчало, правда, обратившееся противъ него негодованія. Жена его не вынеся позора, отравилась вскорѣ послѣ его ареста; затѣмъ, просидѣвъ около 1 ¹/₂ года въ тюрьмѣ, самъ онъ умеръ отъ тифа. Умеръ также и другой директоръ, тоже отданный подъ судъ, по дѣлу уже чисто банковскому, П. А. Демидовъ. Въ Арзамасѣ же, за смертію главнаго подсудимаго, судили Балакова и Тимоѳеева.

"Вчера, 26 января, здѣсь получены телеграммы изъ Арзамаса общество, съ лихорадочнымъ интересомъ слѣдившее за ходомъ процесса, узнало, что оба подсудимые, несмотря на защиту гг. Шубинскаго и Плевако, признаны невиновными.

"Въ обществѣ ходили слухи, что на судѣ будетъ поставленъ также вопросъ о виновности Д. И. Панютина. Слухъ этотъ проникъ даже въ печать, и необходимость "суда надъ мертвымъ" мотивировалась, во-первыхъ, желаніемъ ближайшихъ родственниковъ очистить память покойнаго отъ лишняго пятна и, во-вторыхъ, гражданскими отношеніями, на почвѣ страхованія. Предположенія не оправдались: судъ не нашелъ возможнымъ посадить на скамью тѣнь умершаго рядомъ съ двумя живыми подсудимыми (какъ говорятъ, потому, что смерть послѣдовала ранѣе преданія суду). Какъ бы то ни было, тѣнь эта витала надъ всѣмъ процессомъ, освѣщая "побужденія" поджигателей и заполняя въ этомъ отношеніи пустоту, неизбѣжно долженствовавшую явиться въ цѣпи доказательствъ. Вопросы поставлены такимъ образомъ, что подсудимые обвинительнымъ вердиктомъ признавались виновными въ поджогѣ, совершонномъ "по соглашенію съ другимъ лицомъ, съ цѣлью представитъ страхователю вознагражденіе за пожарные убытки".

Такимъ образомъ судъ разрѣшилъ этотъ сложный и запутанный процессъ, и первое дѣйствіе грустной банковской эпопеи закончено. Личность самихъ подсудимыхъ играла тутъ второстепенную роль, и хотя Балаковъ пытался постоянно связать свою участь и взять на себя нѣкое представительство,-- но всѣ, конечно, понимали, что не эта ничтожная фигура. зауряднаго червоннаго валета сосредоточиваетъ общее напряженное вниманіе...

"Оба подсудимые приговорены къ ссылкѣ въ отдаленныя мѣста Сибири.

"Такъ опустился занавѣсъ надъ первымъ дѣйствіемъ этой печальной губернской драмы, такъ кончился этотъ характерный процессъ, въ которомъ, вмѣстѣ съ живыми, осуждена и тѣнь умершаго, быть можетъ,-- прибавляетъ корреспондентъ,-- самаго несчастнаго, но едва ли самаго виновнаго изъ несомнѣнно виновныхъ"...

Не правда ли, какая полная картина фамусово-молчалинскихъ распорядковъ? Банковскіе Фамусовы поощряли своихъ Молчалиныхъ, Молчалины кланялась и благодарили, ревизіи и выборы обращались въ формальность.. Но такъ какъ "времена усложняются", то вдругъ эту гармонію нарушаетъ фигура корреспондента. Фигура въ нашей жизни, особенно провинціальной, совсѣмъ еще новая, не пріобрѣвшая настоящаго, бытоваго, общаго тона, и потому, конечно, сразу рѣжущая глаза, зловѣщая и ненавистная. Разумѣется, корреспондента удаляютъ. Мы помнимъ, въ первый разъ мы читали объ этомъ изгнаніи еще года 4 назадъ, т.-е. увы, еще тогда, когда пристальный взглядъ прессы и гласность могли бы многое спасти. Конечно, тогдашнему составу пришлось бы удалиться, но онъ могъ бы сдѣлать это довольно спокойно и даже... съ видомъ оскорбленнаго величія. Тогда еще можно бы было говорить и о придиркахъ, и объ инсинуаціяхъ, и о "радикализмѣ" провинціальной прессы, и о многомъ другомъ, не не было бы рѣчи о тюрьмѣ, о прокурорѣ, о мошенничествахъ, о прямыхъ подлогахъ и поджогахъ. Быть можетъ, директоръ Панютинъ теперь бы не умеръ, губернскій предводитель дворянства И. С. Зыбинъ не попалъ бы подъ судъ, а оба жили бы въ болѣе скромной роли или на покоѣ, въ своихъ усадьбахъ, ѣздили бы другъ къ другу въ гости, играли бы мирно въ винтъ, ворчали бы на испорченность мужика и на свободу, данную нигилистамъ-корреспондентамъ, а можетъ быть даже дѣлились бы съ княземъ Мещерскимъ результатами своего опыта и своихъ думъ... Идиллія!...

Увы, корреспонденты были изгнаны, а времена все усложнялись и усложнялись до такой степени... Да вотъ вы видѣли, до какой степени они усложнились и какая изъ всего этого, вмѣсто идилліи, вышла печальная, даже страшная и потрясающая трагедія.

Намъ, вѣроятно, придется еще говорить объ этомъ дѣлѣ современемъ, и тогда читатель увидитъ, что и здѣсь не обошлось безъ защитниковъ банковской добродѣтели въ печати. А пока маленькая мораль:

Когда хищеніе стало уже совершившимся фактомъ, роль печати -- совершенно второстепенная, роль болѣе или менѣе скорбящаго лѣтописца, такъ какъ здѣсь уже прокуроръ и судебный слѣдователь вступаютъ въ отправленіе своихъ грустныхъ обязанностей, всецѣло завладѣвая матеріаломъ. Истинная же задача мѣстной публицистики -- стоять на стражѣ законнаго порядка повсюду. Это, такъ сказать, задача предупредительная, нравственно-санитарная. Печать преслѣдуетъ "возможности", исправляетъ условія, способствующія зарожденію, благопріятствующія развитію микробовъ хищенія. А эти условія -- халатность, домашность, кумовство, смѣшеніе своего кармана съ общественнымъ, наконецъ, отсутствіе отчетности и контроля. У насъ, къ сожалѣнію, слишкомъ часто смѣшиваютъ контроль съ подозрѣніемъ, а ревизію -- съ оскорбленіемъ. "Помилуйте, многоуважаемый нашъ Иванъ Иванычъ! Какая ревизія? Мы такъ увѣрены, такъ глубоко васъ уважаемъ..." Почтенный Иванъ Ивановичъ тронуть, благодаренъ и приглашаетъ ревизоровъ къ завтраку. И ревизія по традиціи обращается въ формальность, и дѣйствительно десять добродѣтельныхъ Иванъ Иванычей ведутъ дѣла чисто. Но вотъ у одиннадцатаго Иванъ Иваныча (онъ не то чтобы пороченъ, а немного "запутался") дѣло кажется уже что-то сомнительно. А какъ тутъ станешь ревизовать, когда ему хорошо извѣстны традиціи?... "Помилуйте,-- оскорбляется онъ при первомъ намекѣ,-- неужели вы меня подозрѣваете? Значить, я уже въ вашихъ глазахъ мошенникъ? Благодарю, очень, очень благодаренъ! А еще считалъ васъ друзьями..." И онъ правъ: такъ какъ ревизія составляетъ нѣкоторое исключеніе, спеціально къ нему примѣненное, то въ ней нельзя не видѣть и подозрѣнія, и оскорбленія... И вотъ, пока ревизоры собираются съ мужествомъ, пока они побѣждаютъ въ себѣ инерцію халатной традиціи и церемонности, Иванъ Ивановичъ (запутавшійся окончательно) съ отчаяніемъ очищаетъ кассу до конца и говорить послѣ этого: теперь -- ревизуйте... И вотъ гг. ревизоры сначала стоять надъ пустымъ ящикомъ, а потомъ садятся на скамью подсудимыхъ, гдѣ ихъ, впрочемъ, навѣрное, оправдаютъ: всѣ мы слишкомъ чувствуемъ за собой то же благодушіе, чтобы осудить за это своего ближняго...

Вотъ почему истинная роль прессы -- преслѣдовать не столько самое хищеніе, сколько эту безконтрольность и халатность по отношенію даже въ самымъ добродѣтельнымъ людямъ.

Это не мѣшаетъ принять въ соображеніе, наприм., Московскимъ Вѣдомостямъ по отношенію къ ихъ полемикѣ по вопросу о чижовскомъ капиталѣ, завѣщанномъ на дѣло техническаго образованія въ Костромской губерніи. Оказывается, что дѣло, на которое завѣщаны огромныя деньги, двигается слишкомъ медленно и, главное, въ потемкахъ. Земское и дворянское собранія губерніи рѣшили ходатайствовать объ истребованіи отчета, который бы освѣтилъ положеніе этого важнаго для населенія вопроса, г. Колюпановъ сообщилъ объ этомъ въ Русскія Вѣдомости, а Московскія Вѣдомости обрушились и на газету, и на корреспондента... Оказывается, что гг. попечители не растратили капиталовъ? Превосходно! Но кто же говорилъ, что они растратили? Но они вели безгласно дѣло, подлежащее общественному контролю, а это само но себѣ -- проступокъ, подлежащій газетному обличенію. Если воображеніе читателя бѣжитъ дальше того, что напечаталъ г. Колюпановъ, то виноваты сами гг. душеприкащики, потому что всюду, гдѣ темнота, зарождаются подозрѣнія... Но Московскія Вѣдомости не хотятъ этого понимать и кричатъ о какомъ-то "радикализмѣ" г. Колюпанова, который, по ихъ догадкамъ, долженъ непремѣнно нравиться Русскимъ Вѣдомостямъ... Слѣдовало бы бросить это "чтеніе въ сердцахъ" и за то внимательнѣе разбирать по печатному...

Слѣдовало бы остановиться еще кое на чемъ изъ міра провинціальной прессы,.но приходится отложить. Да и ничего, признаться, особенно пріятнаго читателю узнать не предстояло. Окидывая прощальнымъ взглядомъ накопившіеся цо этому предмету матеріалы, вижу, что въ Астрахани "редакторъ" г. Зеленскій учинилъ въ клубѣ огромный дебошъ. Вспоминаю: это тотъ самый г. Зеленскій, который самъ нѣкогда наложилъ "пріостановку" на свою газету, чтобъ избавиться отъ нѣкоторыхъ обязательствъ передъ сотрудниками... Далѣе, другой редакторъ (газ. Наръ-Даръ) избилъ извощика... третій... ну, Богъ съ ними! Нужно бы и можно бы сказать много по этому поводу, и, между прочимъ, поставить вопросъ: почему это, и и не особенно-таки блестящемъ положеніи провинціальной прессы, гг. издатели и редакторы чувствуютъ себя такими "героями"? Откуда этотъ необычайный ражъ, этотъ избытокъ самоувѣренности, точно въ самомъ дѣлѣ генералы?... Почему это провинціальный сотрудникъ въ большинствѣ, въ среднемъ -- человѣкъ слишкомъ ужъ маленькій, скромный, но за то симпатичный и почтенный, сохраняющій съ благоговѣніемъ, доходящимъ порой до трогательной наивности, высокое представленіе о своей со всѣхъ сторонъ урѣзанной миссіи, а редакторъ-издатель слишкомъ ужь часто несетъ голову высоко и порой суетъ руками, куда не слѣдуетъ?... Есть на то свои основанія и когда-нибудь мы еще вернемся къ этому вопросу, а пока скажемъ только, что одни и тѣ же причины принижаютъ провинціальнаго сотрудника и "подбираютъ", для роли издателей и владыкъ провинціальнаго слова, героевъ вродѣ г. Зеленскаго или воинственнаго редактора Наръ-Дара...

-----

До сихъ поръ, какъ видитъ читатель, мы оставались въ предѣлахъ вопросовъ чисто-литературныхъ (воинственные редакторы, конечно, не въ счетъ). Теперь съ нѣкоторою робостью подхожу я къ вопросамъ, хотя тоже близкимъ литературѣ, но уже входящимъ въ область "высшей газетной политики"...

Я спрашиваю себя: слѣдуетъ ли мнѣ говорить объ отголоскахъ французской Панамы въ Россіи? Боюсь, что читатель рѣшилъ уже этотъ вопросъ отрицательно: какое дѣло "провинціальному" наблюдателю до такихъ "столичныхъ" обстоятельствъ? Вѣдь, въ провинцію-то, навѣрное, панамскіе фонды никоимъ образомъ не залетали.

Позволяю себѣ возразить: почему, однако, провинціальному наблюдателю не обозрѣть порой и столицъ, если столичные обозрѣватели то и дѣло обозрѣваютъ провинцію? Возьмите хоть князя Мещерскаго: онъ ли не столичный житель, а чего только не намудрилъ относительно жизни провинціальной! Вы скажете, что къ нему въ редакцію то и дѣло являются на поклонъ разные "практически умные" провинціальные люди и сообщаютъ ему самые "свѣжіе" взгляды, привезенные прямехонько изъ Чухломы или Царевококшайска, положимъ. Но развѣ къ намъ, въ провинцію, не залетаютъ порой, и даже часто, самые свѣжіе столичные жители, прямо съ Невскаго проспекта?... Однимъ словомъ, правъ я или не правъ въ этомъ случаѣ, но предупреждаю, что, несмотря на свой провинціальный псевдонимъ, я намѣренъ и нынѣ, и впредь касаться невозбранно всѣхъ вопросовъ текущей жизни, не зарекаясь даже и такихъ, которые витаютъ въ сферахъ самой высокой газетной политики.

Признаюсь, однако, что на первый разъ испытываю большую робость. "Высшая политика"... Боже мой, какая это трудная, деликатная, можно даже сказать -- "заграничная" вещь! "Русскій народъ -- не народъ политикъ",-- сказалъ, если не ошибаюсь, г. Хомяковъ, а принцъ іомудскій у Щедрина подтвердилъ это на свой ладъ, говоря о Москвѣ: "Hourra toujours, politique -- jair ais". Первая фраза произносилась славянофилами съ умиленіемъ, отъ изреченія іомудскаго высочества разитъ острымъ сарказмомъ,-- однако, оба афоризма констатируютъ фактъ, не подлежащій спору.

Однако, въ послѣднее время извѣстная часть печати какъ будто опровергаетъ эти афоризмы и дѣлаетъ свою политику съ большимъ апломбомъ и шумомъ, ставя это себѣ въ великую заслугу. Признаюсь, мнѣ кажется, что, исполняя слишкомъ усердно первую половину іомудскаго афоризма и пользуясь правомъ кричать "hourra" въ дозволенныхъ случаяхъ, печать смѣшиваетъ это съ политикой. Или... или ужъ это я "провинціальный" ничего тутъ не понимаю?

И дѣйствительно, должно быть, не понимаю. Уже "внутренняя" политика иныхъ большихъ газетъ представляетъ для насъ, "провинціальныхъ наблюдателей", лабиринтъ почти непостижимый. Читаемъ мы, напримѣръ, газету Гражданинъ и видимъ цѣлый рядъ статей, написанныхъ горячо, на основаніи самыхъ "свѣжихъ" мнѣній "практически-мудрыхъ" лицъ и даже земскихъ начальниковъ, и доказывающихъ весьма настойчиво необходимость для нашей земледѣльческой страны -- министерства земледѣлія. Вспоминаю: государственные умы, открытые г. Шараповымъ въ изобиліи въ дворянскихъ усадьбахъ различныхъ уѣздовъ, дѣлились съ нимъ тою же завѣтною думой, а г. Шараповъ восторженно оповѣщалъ объ этомъ urbi et orbi. Ну, думаемъ мы, въ провинціи: не миновать, будетъ у насъ министерство земледѣлія. И князь Мещерскій, и г. Шараповъ, и уѣздные государственные мужи, и практически-мудрые земскіе начальники... Непремѣнно будетъ. Представьте же себѣ послѣ этого общее наше, провинціальныхъ наблюдателей, смущеніе и конфузъ, когда въ томъ же Гражданинѣ тотъ же князь Мещерскій вдругъ сообщаетъ намъ, что онъ "задумался о томъ: да нужно ли намъ, въ самомъ дѣлѣ, министерство земледѣлія?" Вотъ те, бабушка, и Юрьевъ день, удивляемся мы, непосвященные. Неужели же у князя Мещерскаго не было времени задуматься ранѣе написанія цѣлаго ряда статей, гдѣ онъ доказывалъ именно настоятельную надобность сего учрежденія? И неужели почтенный князь всегда пишетъ ранѣе, а думаетъ уже послѣ? Не лучше ли было бы поступать какъ разъ обратно, или ужь выставлять подъ статьями небольшія примѣчанія: "Писано не подумавши. Можетъ, еще отмѣню". Такъ бы и знали. Читаемъ, однако, далѣе и, конечно, узнаемъ, что явился какой-нибудь новый "практически-умный человѣкъ изъ провинціи" и тоже не желаетъ министерства. Ну, это, положимъ, напрасно: если слушать каждаго практически-умнаго человѣка, пріѣхавшаго изъ провинціи, да тотчасъ же печатать... помилуйте, да, вѣдь, это газета обратится въ сборникъ всяческой ахинеи. Вѣдь, это вамъ, князь, въ диковинку, а мы-то, провинціалы, отлично знаемъ этихъ господъ. Пустые люди, повѣрьте, и ни одна порядочная провинціальная газета не станетъ ихъ разглагольствій печатать иначе, какъ въ отдѣлѣ курьезовъ. Но что всего печальнѣе, это то, что, вѣдь, ихъ стоитъ только привадить отбою не будетъ! И все съ проектами. Правда, это и удобно, однако, неудобно: нужно министерство, и туча "практически-умныхъ" валить на редакцію, рекомендуется и гвоздитъ съ важнымъ видомъ: "Министерство намъ нужно. Помилуйте, мы люди земли, практически мудрые, свободные отъ наукъ,-- видимъ ясно". Но... стоило князю задуматься -- и къ услугамъ новая тьма практически-умныхъ: не нужно министерства. Помилуйте, да, вѣдь, это голова пойдетъ кругомъ, и, право, мнѣ искренно жаль князя Мещерскаго. Положимъ, есть средство. Нѣкій тоже весьма умный и, при. томъ, древній старецъ говорилъ одному человѣку, отличавшемуся гораздо 4"олѣе стремительностью въ высказываніи мнѣній, нежели основательностью оныхъ:

-- Другъ! Когда вознамѣришься высказать или написать, а тѣмъ паче предать тисненію какое-либо сужденіе по предмету не маловажному, то прежде размысли хорошенько: нѣтъ ли у тебя еще другого мнѣнія по тому же предмету и, притомъ, прямо противнаго, которое ты уже объявилъ вчера или можешь объявить съ такою же рѣшительностью завтра. При самомалѣйшемъ хотя бы подозрѣніи, что таковое мнѣніе существуетъ, прикуси языкъ твой, спрячь письменную трость и не оскверняй напрасно папируса... Такъ воздерживайся въ теченіе трехъ смѣнъ дня и ночи. По истеченіи же этого срока обдумай вопросъ сначала и тогда, быть можетъ, ты неожиданно убѣдишься, что у тебя нѣтъ вовсе никакого воззрѣнія на этотъ предметъ, поелику ты еще не постигъ мудрости...

"Это-то и будетъ сама истина!..."

Рецептъ, по-моему, очень хорошій, во всякомъ случаѣ, приводитъ въ результатамъ болѣе плодотворнымъ, чѣмъ слишкомъ усердная бесѣда съ мудрецами, пріѣхавшими изъ провинціи (охъ, знаемъ мы ихъ! Право, знаемъ!). И я уже хотѣлъ въ свою очередь явиться въ редакцію къ почтенному князю (я, вѣдь, тоже изъ провинціи!), чтобы предложить ему это наставленіе (зашить въ ладонку и читать по субботамъ), какъ вдругъ просчиталъ еще одну статью и сталъ догадываться. Пишетъ какой-то господинъ "Страдающій"... не за правду ли, какъ Павелъ Ивановичъ Чичиковъ? Нѣтъ, страдаетъ онъ потому, что на свѣтѣ, кромѣ земскихъ начальниковъ,. "есть уѣздные члены и -- не къ ночи будь сказано -- прокуроры... А за ними еще -- храни Господи!-- законъ. Ужь и досталось же этимъ господамъ, Боже мой! Ну, а министерство земледѣлія при чемъ? А при томъ, что его не нужно. Но почему? А потому, что... ну, вдругъ эти самые ненавистные господа попадутъ въ это министерство или же имъ подобные другіе? Не вѣрите? А, вѣдь, это именно такъ и напечатано въ статьяхъ "Страдающаго", появившихся, начиная съ 13 No почтенной газеты за нынѣшній годъ, и озаглавленныхъ такъ: Спасетъ насъ министерство земледѣлія? Правду сказать, я и самъ думалъ, что не спасетъ, думалъ даже въ то время, когда князь Мещерскій увѣрялъ въ противномъ. "Государство,-- пишетъ "Страдающій" авторъ въ томъ же No,-- сильно обѣдняло, и одна половина его съ безплоднымъ усиліемъ тщетно царапаетъ свои захудалыя нивы въ конецъ заморенными лошаденками, а другая, потерявъ всю надежду на лучшее будущее, неудержимо рвется куда-нибудь на переселеніе, безъ сожалѣнія бросая свои давно насиженныя хозяйства, отъ что мы видимъ передъ собою и теперь,-- спрашивается, можетъ ли всѣ мои раны уврачевать одно лишь министерство, министерство земледѣлія?"

Гдѣ ужъ! Я и самъ, повторяю, думалъ, что министерствомъ никакъ не помочь, въ особенности же однимъ министерствомъ. Но теперь, положительно, не знаю, что и думать,-- до такой степени огорченъ дальнѣйшею аргументаціей "Страдающаго" господина и самого князя Мещерскаго. Помилуйте, на что это похоже? "Если назначатъ формалистовъ!" Ну, а если не назначатъ? Вѣдь, этакъ можно, наконецъ, усомниться во всемъ. Нужны ли исправники и становые? Не нужны, ибо могутъ попасть въ становые формалисты, какъ это случилось въ одномъ уѣздѣ, по сосѣдству съ нѣкоторымъ практически-умнымъ человѣкомъ. Нужны ли губернаторы? Увы, другой практически-умный видѣлъ на губернаторскомъ мѣстѣ такого формалиста, что упаси Богъ! Да, вѣдь, этакъ понемногу можно договориться до отрицанія самого института земскихъ начальниковъ, потому что, вѣдь, все-таки... издано и для нихъ что-то такое... Формальное. Нѣтъ, это просто бѣда, и меня нисколько не утѣшаетъ даже успокоительная замѣтка самого князя Мещерскаго въ No отъ 3 января:

"Нѣкоторые читатели, -- пишетъ его сіятельство, -- выражаютъ какъ будто свое удивленіе по поводу того, что я недавно писалъ въ своемъ дневникѣ касательно министерства земледѣлія, и находятъ въ немъ противорѣчіе съ тѣмъ, что будто бы (нѣтъ, не будто бы,-- охъ, не будто бы князь!) говорилось у меня въ газетѣ прежде о необходимости министерства, земледѣлія.

"Я не отрицаю (вотъ видите! И какъ эти "будто бы" сами подъ перелѣзутъ!), что есть противорѣчіе между тѣмъ, что неоднократно (вѣрно сказано) у меня говорилось въ газетѣ, съ тѣмъ, что я высказываю относительно этого вопроса, но дѣло въ томъ, что читатели не должны удивляться этому противорѣчію, а еще менѣе смущаться имъ (какъ же, помилуйте, не смущаться?)

"Не бѣда, коли издатель газеты по важному вопросу находится въ противорѣчіи съ тѣмъ или другимъ своимъ сотрудникомъ; не бѣда даже, если сегодня онъ оказывается въ противорѣчіи съ тѣмъ, что онъ самъ говорилъ по вопросу вчера; но бѣда въ томъ, если онъ очутится въ противорѣчіи съ жизнью, и съ ея выдающимися потребностями, или ея поучительными фактами..."

Вотъ тутъ и не смущайтесь: вѣдь, если разъ сказалъ да, а другой нѣтъ по одному и тому же, да еще "важному" вопросу, то значить непремѣнно "сталъ въ противорѣчіе съ жизнью". Ужъ какъ тамъ ни вертись, а не можетъ даже наша русская жизнь улечься сразу въ два противупоположныя рѣшенія... И, притомъ, такая удивительная и, даже можно сказатъ, скользкая аргументація. Мнѣ, признаюсь, приходила въ голову мысль: ужь не хочетъ ли г. "Страдающій" сказать, что государство Россійское окончательно уже не способно доставить никого, кромѣ однихъ формалистовъ?...Ой-ой-ой, подумалъ я при этомъ, какіе же они съ почтеннымъ княземъ... либералы!

Ну, да нѣтъ, не такіе люди! Теперь я понимаю, что ошибался и былъ несправедливъ. Одинъ мой пріятель, изъ тѣхъ, что всегда бываютъ подъ рукой у каждаго обозрѣвателя, какъ "практически-умные" въ редакціи Гражданина, объяснилъ мнѣ все одною коротенькою замѣткой въ томъ же Гражданинѣ: "Ужь сколько разъ твердили міру, -- писалъ въ No 25 той же газеты нѣкто "Скептикъ",-- что пора бы озаботиться кому-нибудь приведеніемъ въ должный видъ и порядокъ "орѳографіи... вывѣсокъ..." Далѣе слѣдовало "политическое" соображеніе о томъ, что, вѣдь, Петербургъ -- столица Русскаго царства и, наконецъ, практическій проектъ: "возложить наблюденіе за этимъ на податныхъ инспекторовъ" (право, все именно такъ и напечатано).

Все это, конечно, справедливо въ высокой степени и въ той же высокой степени утѣшительно, ибо черезъ нѣсколько дней мы узнали изъ газетъ, что петербургскимъ градоначальникомъ обращено на сей вопросъ должное вниманіе, и орѳографія вывѣсокъ въ столицѣ Россійскаго государства исправляется мѣрами полиціи.

-- Лестно?-- спросилъ меня послѣ этого мой пріятель, изъ тѣхъ, что всегда бываютъ подъ руками у обывателей.

-- Конечно,-- отвѣтилъ я,-- воздѣйствіе литературы на жизнь. Это всегда пріятно.

-- Такъ; а увѣренъ ли ты, что тутъ воздѣйствіе литературы на жизнь, а не обратно?

-- Это какъ?

-- Да такъ. Возможно, что г. градоначальникъ заимствовалъ идею у Гражданина, но, вѣдь, возможно и обратное: могъ, вѣдь, и г. Скептикъ узнать кое-что о намѣреніяхъ полиціи по отношенію къ орѳографіи и... ты понимаешь?

-- Да, конечно... Однако, не думаю. Воздѣйствіе литературы на жизнь...

-- Ну, положимъ, и я не думаю. Однако, сознайся, что самое предположеніе многое объясняетъ. Въ томъ числѣ и противорѣчія князя Мещерскаго съ самимъ собою...

-- Это какъ же?

-- А очень просто: политика! Высшая политика и воздѣйствіе на жизнь...

-- Но, вѣдь, для воздѣйствія на жизнь нужна именно устойчивость взглядовъ и твердость въ разъ высказанномъ мнѣніи...

-- Ну, это не то... Можно добиться тѣхъ же результатовъ другими путями. Узналъ, что тамъ задумали министерство, и кричи, какъ пѣтухъ за зарѣ: нужно, нужно! И всѣ "практически-умные" тоже станутъ кричать, то нужно. Будетъ министерство и вся Россія скажетъ: однако! Вѣдь, это идея князя Мещерскаго проведена въ жизнь (и, конечно, Россія ошибается. Зубовъ съ г. Шараповымъ бесѣдовалъ объ этомъ еще ранѣе въ городѣ Василѣ, Нижегородской губерніи). Ну, а когда тамъ вѣтеръ подулъ въ другю сторону... князь Мещерскій задумался и объявилъ: не нужно. И всѣ "практически-умные" тоже: не нужно! И опять Россія думаетъ: а, вѣдь, это оттого нѣтъ министерства, что князь Мещерскій раздумалъ, это, вѣдь дѣлаетъ у насъ внутреннюю политику... Вотъ видишь. А вамъ, писателямъ, опять лестно. Печать -- великая сила!

Пожалуй... Можетъ, это и не такъ, но, вѣроятно, такъ. Дѣйствительно" нерѣдко именно такова наша частная политика и наше воздѣйствіе въ жизнь. Но, вѣдь, это очень грустно: во-первыхъ, послѣ этого намъ, скромнымъ провинціальнымъ труженикамъ, нѣтъ уже ни малѣйшей надежды разобраться когда-нибудь въ мнѣніяхъ нашихъ старшихъ собратій: можетъ быть, мнѣніе, а, можетъ быть, и... воздѣйствіе на жизнь.

Это -- во-первыхъ. А во-вторыхъ... за что же бы намъ въ такомъ случаѣ стали давать деньги изъ панамскихъ фондовъ?

Вотъ! Это настоящее, это тотъ предметъ, передъ которымъ я такъ робѣю, что прежде, чѣмъ подойти къ нему, написалъ, какъ видите, длинное и не совсѣмъ идущее къ дѣлу отступленіе. Положимъ, я хотѣлъ уяснить, до какой степени затруднительна и даже проблематична высшая политика, даже и внутренняя. Что же говорить о политикѣ внѣшней? Тутъ ужь поистинѣ совершенно и окончательно все для насъ, простаковъ, непонятно. И если бы я не былъ въ дѣлѣ лично заинтересованъ, повѣрьте, никогда бы этого предмета не коснулся.

Написалъ и испугался. А вдругъ г. Делагэ или Моресъ, или, наконецъ, кто-либо изъ своихъ спеціалистовъ по панамской части подхватятъ это признаніе и скажутъ, что я хочу... прихвастнуть, будто я-то и есть тотъ таgnus ignotus, въ чей карманъ попали сотни тысячъ франковъ, о которыхъ пока знаетъ одинъ господинъ де-Ціонъ?...Не бойтесь, читатель, я не прикоснулся, и меня пока еще никто въ томъ не обвиняетъ. Иначе, развѣ я сталъ бы проводить безвѣстную жизнь въ глухой провинціи, въ презрѣнномъ прозябаніи? Ахъ, нѣтъ! Ежели бы я прикоснулся или бы меня въ этомъ заподозрилъ г. Делагэ... я бы теперь былъ, пожалуй, счастливѣйшій изъ смертныхъ. Во-первыхъ, я не прозябалъ бы въ Пошехоньѣ или Чебоксарахъ, а обращалъ бы на себя всеобщее вниманіе въ столицѣ міра. Мои портреты появились бы въ Иллюстраціи, я грозилъ бы пальцемъ не только какому-нибудь Клемансо, но цѣлой слѣдственной коммиссіи: смѣйте только огорчить меня -- и франко-русскаго союза какъ не бывало. Тройственный союзъ -- вотъ кто взводитъ на меня это счастливое (то бишь это позорное) обвиненіе... Вся Россія за мною... и т. д. "Мосье, -- отвѣтили бы мнѣ,-- вы прикоснулись... то бишь, вы не касались. Вся Франція (toute la France) свидѣтельствуетъ вамъ свое почтеніе (son estime)... Я въ свою очередь постановилъ бы тоже болѣе или менѣе милостивую резолюцію. Mes sieurs,-- сказалъ бы я,-- въ моемъ лицѣ вся Россія (toute la Russie, Isainte Russie en ma personne) или хоть скромнѣе: господа, въ моемъ лицѣ вся россійская пресса одобряетъ и васъ, и ваше якобы правительство (уступка князю Мещерскому), хотя... чортъ меня побери (que diable m'emporte) если всѣ вы не прикоснулись каждый на свою долю (chacun à sa part) Затѣмъ пожалъ бы имъ всѣмъ руки и помчался на телеграфъ, чтобы успокоить дорогое отечество, которое съ трепетомъ ждетъ отъ меня извѣстій.

Столь блестящъ былъ бы мой жребій, если бы я прикоснулся или хоть былъ бы заподозрѣнъ Делагэ или Кассаньякомъ. Но такъ какъ ничего подобнаго со мной не случилось, то, ради Бога, не объясняйте черною завистью того, что мною будетъ написано ниже.

Прежде всего, я хочу и даже мнѣ необходимо установить тотъ фактъ, что я, провинціальный наблюдатель, рѣшительно ничего во внѣшней политикѣ не понимаю. Есть, должно быть, и тутъ своего рода "воздѣйствіе на жизнь". Надо думать, что есть, по крайней мѣрѣ, превращенія происходятъ у меня на глазахъ самыя волшебныя. Возьмемъ хоть Болгарію. Во-первыхъ, мы ее спасали. Это мнѣ извѣстно (ходили наши солдатики, разсказываютъ безъ всякой политики); во-вторыхъ, оказалась она такой, съ позволенія сказать, свиньей (грубо, но пока еще можно), что и спасать-то ее, пожалуй, не стоило. Напустила къ себѣ нѣмцевъ и семинаристовъ, а тѣ окончательно замутили и забунтовали. Ужъ и людишки! Съ какимъ негодованіемъ читалъ я, напримѣръ, захватывающія духъ корреспондеціи Русскаго Странника въ Новомъ Времени (или, можетъ, еще въ Московскихъ Вѣдомостяхъ, точно теперь не упомню, но номера, на случай пари, разыскать могу). Можно сказать, чортъ знаетъ что, а не люди. Каравеловъ, напримѣръ, бывшій министръ... Немытый, нечесаный, лохматый. Ногти въ траурѣ, рубаха грязная. Пригласили они г-на Странника для частной бесѣды, такъ, вѣдь, онъ револьверомъ предварительно вооружился (а то, вѣдь, тамъ по-болгарски: сейчасъ въ палки, вмѣсто приличнаго разговора). И писать-то этотъ Каравеловъ едва умѣетъ: фамилію свою подписываетъ о то съ ошибками. Однимъ словомъ: Петка!

Хорошо. На этомъ я и утверждаюсь. И вдругъ -- неожиданность. Судятъ этого самаго Каравелова военнымъ судомъ, читаю въ томъ же Новомъ Времени отчетъ, и что же вижу? Сидитъ на скамьѣ подсудимыхъ Каравеловъ. Умытъ, причесанъ, ногти чистые, рубашка бѣлая. Это, конечно, еще ничего: умыться, причесаться и ногти остричь недолго, а вотъ что странно: уменъ, образованъ и, вдобавокъ, "нравственная высота" этого человѣка, по словамъ Новаго Времени, импонируетъ даже предсѣдателю военнаго суда,-- господину, замѣтьте, какъ разъ того типа, какимъ прежде изображался Каравеловъ. Вотъ и разбирайтесь опятъ въ этой "внѣшней политикѣ". Разумѣется, ни за что не разберетесь! А то еще въ No 53 (1892 г.) Московскихъ Вѣдомостей нѣкто г. Генчичъ разоблачаетъ нѣкоего Зегера, который корреспондировалъ (изъ-за границы, конечно), въ Гражданинѣ подъ псевдонимомъ "Русскій", а въ Московскихъ Вѣдомостяхъ подъ псевдонимомъ "Сербъ". Это, конечно, позволительно. Но удивительно вотъ что: "Сербъ" ругалъ на чемъ свѣтъ стоитъ "Русскаго", Русскій ругалъ Серба, и оба (т.-е. все тотъ же Зегеръ) въ одной газетѣ чернилъ однихъ славянскихъ дѣятелей, въ другой другихъ, защищая, наоборотъ, очерненныхъ... И обѣ газеты, видныя консервативныя газеты, поучающія меня патріотизму и установляющія мои отношенія къ братьямъ-славянамъ, печатали эти жгучія статьи безвѣстнаго проходимца и ругались взаимно, пока не пришелъ г. Генчичъ и не открылъ обѣимъ газетамъ глаза... Смотрите, да, вѣдь, это все онъ, Зегеръ, устанавливаетъ вашу славянскую политику!

И это -- политика... Нѣтъ, какъ хотите, это чортъ знаетъ что, а не политика!

Прочитайте рѣчи Гладстона объ ирландскомъ самоуправленіи. Мы столько кричали объ утѣсненіи Ирландіи коварнымъ Альбіономъ, мы проливали надъ ней слезы сочувствія (поли-ти-ка)! Теперь англичанинъ и несомнѣнный патріотъ, отдающій послѣднія силы великимъ вопросамъ своей родины,-- говорить въ лицо своему народу горькую правду: вы нарушили условія, на которыхъ Ирландія заключила съ вами унію. "Обѣщаній, данныхъ при уніи, вы не выполнили. Вознагражденіе, которымъ было куплено возсоединеніе или которое помогло исторгнуть его отъ Ирландіи, никогда не было выплачено и нарушенное обязательство записано,-- и, къ несчастію, записано неизгладимо,-- въ исторіи вашего отечества"... И народъ, которому кидаютъ въ глаза такія обвиненія, апплодируетъ или слушаетъ въ глубокомъ вниманіи, потому что чувствуетъ подъ этимъ горькую правду, потому что человѣкъ, англичанинъ, стоящій нынѣ у власти, никогда не льстилъ его инстинктамъ и всегда говорилъ правду. Вотъ когда слово является дѣйствительно орудіемъ политики въ истинномъ и великомъ значеніи слова!

Ну, это я такъ... Конечно, масштабъ не подходящій, но, вѣдь, и въ маленькомъ масштабѣ нужно не что-нибудь другое, а мужество и неуклонное служеніе истинѣ. Насъ не призовутъ къ власти, насъ не сдѣлаютъ Гладстонами и практическая политика съ ея отвѣтственностью,-- хорошо тамъ это или дурно, -- не въ нашихъ рукахъ. Ну, и слава Богу. Тѣмъ лучше, по крайней мѣрѣ, въ отношеніи къ слову: говори, по возможности, правду,-- тутъ и вся политика, а чаша отвѣтственности тебя миновала...

Наконецъ, самая прямая политика развѣ не требуетъ знанія настоящей истины? Развѣ не правильнѣе сказать своему народу: смотрите, вотъ противникъ умный, энергичный и честный? Онъ преданъ своей идеѣ, а интересы своего народа понимаетъ такъ-то, и вотъ въ чемъ они не совпадаютъ съ нашими, и вотъ, поэтому, причина раздора и вотъ гдѣ опасность... А мы... У насъ и до сихъ поръ въ ходу старая пѣсня о воеводѣ Пальмерстонѣ, которую мы горланили до тѣхъ поръ, пока насъ не побили въ крымскую кампанію, а теперь кое-гдѣ, кое въ какихъ органахъ заводимъ снова... Очевидно, Новое Время, напримѣръ, съ г. Русскимъ Странникомъ воображали, что выполняютъ дѣло нивѣсть какой патріотической пробы, внушая мнѣ, провинціальному наблюдателю, и моимъ добрымъ компатріотамъ пріятную увѣренность, что насъ огорчаютъ въ Болгаріи одни полуграмотные и даже нечесаные семинаристы... Къ чему это? Кому это нужно, и не стыдно ли, когда затѣмъ приходится по требованію новой политики самимъ же разоблачать эти дѣтски-наивныя измышленія и собственноручно причесывать вчерашнихъ дикарей?...Удивительный патріотизмъ глубокомысленная политика!

А результаты? Да все идетъ своимъ чередомъ, порой и даже нерѣдко ошеломляя доморощенныхъ политиковъ въ сферѣ дѣйствительныхъ политическихъ фактовъ. Единственный же результатъ участія прессы въ политикѣ активной тотъ, что, быть можетъ, нигдѣ такъ мало не знаютъ славянъ, какъ у насъ, и ни о комъ мы такъ мало не знаемъ, какъ о славянахъ. Безпристрастнаго взгляда, толковаго изложенія, -- чего хотятъ они, чего добиваются, къ чему стремятся, чѣмъ недовольны въ нашей политикѣ,-- не ждите. Одни ругательства, и какая-то казарменная пачкотня, безсмысленная и каррикатурная. А попробуйте выразить сомнѣніе или сказать слово не въ тонъ... Измѣна!

Все это я, однако, говорю лишь къ тому, чтобы какъ можно прочнѣе установить, что я-то, провинціальный наблюдатель, во всей этой политикѣ ровно ничего не понимаю и, значитъ, имѣю право разсчитывать, чтобы мои собратія въ столичной прессѣ, знающіе (Богъ съ ними!) и дѣлающіе оную, оставляли меня въ покоѣ. Но они именно не оставляютъ, и я то и дѣло оказываюсь заинтересованнымъ лицомъ, то и дѣло стою на краю бездны позора и трепещу вотъ уже мѣсяца два ежечасно: а что, если... внезапно я въ эту бездну обрушусь?

Спрашивается: за что и съ какой стати?

Дѣло это, такъ близко меня затронувшее (лично), завязывается на почвѣ франко-русскаго союза. Не я его, признаться, заключалъ, да и заключенъ ли онъ, и будетъ ли еще заключенъ, не знаю. Осуждать, подобно князю Мещерскому, не смѣю, но, признаться, отношусь довольно безразлично и полагаю, если понадобится союзъ, навѣрное, его и заключатъ,-- у меня не спросятъ. А не понадобится, Богъ съ нимъ, это не измѣнить моего мнѣнія о французской націи (милые, но легкомысленные). Такъ зачѣмъ же я стану горячиться? Потомъ стали получаться и фрукты этого, такъ сказать, газетнаго аліанса двухъ націй. Какой-то добрый человѣкъ прислалъ мнѣ что-то такое,-- газетку не газетку, листокъ не листокъ, съ заглавіемъ франко-русскаго значенія, -- теперь уже не помню, такъ какъ газетку уничтожилъ вслѣдствіе неприличной виньетки, очень заинтересовавшей дѣтей. Да заглавномъ листѣ изображены извощичьи сани, на козлахъ -- юный амурчикъ (холодно, бѣднягѣ), изъ саней выскочилъ бравый молодецъ изъ Тѣстовскаго трактира (одѣть точь-въ-точь), а къ нему въ объятія устремляется гулящая, очевидно, дѣвица, совсѣмъ раздѣтая, самаго "французскаго вида". Собрались куда-то ѣхать, надо думать, не совсѣмъ въ приличное мѣсто. Признаюсь, прочитавъ на кромкѣ бѣлой рубахи тѣстовскаго молодца слово "Russie", я немного обидѣлся: сатира, что ли? Что это, въ самомъ дѣлѣ, за представительство такое? Но затѣмъ, увидѣвъ на какомъ-то обрывкѣ, слегка прикрывающемъ наготу дѣвицы, другую надпись: "France" -- и простилъ! Что съ нихъ возьмешь? Такой ужь веселый народъ,-- вѣдь, и себя не пожалѣли.

Далѣе картиночки: дамы въ лѣтнихъ малороссійскихъ костюмахъ катаются на салазкахъ со снѣговыхъ горъ, а кавалеры неизвѣстной націи имъ въ томъ содѣйствуютъ. Это -- русская масляница въ деревнѣ. Пріятно, -- все-таки, родная въ нѣкоторомъ родѣ картина. Въ текстѣ наткнулся на исторію заблуждавшагося нигилиста: малый былъ, въ сущности, добрый, что доказывается дальнѣйшею біографіей: женился на полковницкой дочери и пошелъ воевать съ турками, все продолжая заблуждаться. И только когда его хватило турецкою пулей по лбу, прозрѣлъ.

"Объ понялъ, наконецъ (хотя и довольно поздно),-- трогательно кончаетъ авторъ, -- что его народъ -- еще народъ младенецъ, полудикарь, а республиканскія учрежденія годятся только для развитыхъ народовъ"...Опять показалось нѣсколько обидно, но... вспомнилъ дѣвицу и опять простилъ. Вѣдь, это такъ, отъ избытка веселья, а, въ сущности, вѣдь, предобрый народъ! Къ тому же, князь Мещерскій, съ одной, и Московскія Вѣдомости, съ другой стороны, не дремлютъ и немедленно возстановляютъ равновѣсіе. Князь Мещерскій, вообще чрезвычайно недовольный всѣмъ, что происходить на его глазахъ, выражаетъ опасеніе, что для простодушнаго и неиспорченнаго русскаго человѣка просто-таки опасно тлетворное общеніе съ этими... республиканцами!...

Нѣсколько огорчило меня, уже лично, письмо изъ самаго Парижа отъ племянника: поѣхалъ туда съ восторгомъ для продолженія образованія въ сердцѣ "дружественной націи" и пишетъ съ огорченіемъ, что тамъ съ него потребовали... свидѣтельства о благонадежности. Иначе не принимаютъ! А онъ взялъ всѣ документы, но какъ разъ этого-то и не взялъ Думалъ, не надо. И дѣйствительно, прежде, до "аліанса" и появленія газетнаго единенія, этого не требовалось. А теперь требуется и, притомъ еще, это -- признакъ особеннаго вниманія именно къ студентамъ русской націи: отъ другихъ не требуютъ... Нарочитое доказательство сердечнаго къ намъ расположенія.

Какъ видите, оба парижскіе подарка, которые удалось получить мнѣ, скромному провинціалу, съ этихъ именинъ сердца, особенно меня порадовать не могли. И если я, все-таки, не обидѣлся окончательно и не кричу противъ аліанса вмѣстѣ съ княземъ Мещерскимъ, то лишь потому, что задаюсь вопросомъ: ну, а мы-то, съ своей стороны, какіе же подарки послали дружественной націи и чѣмъ или кѣмъ ее порадовали?

Вспоминаю: мы отдали имъ на время козака Ашинова (послѣ, все-таки, потребовали обратно), который производилъ фуроръ въ гостиной мадамъ Аданъ. Потомъ что же еще? Г. Берновъ открылъ въ сердцѣ Парижа танцъ-классъ; онъ же читалъ имъ лекціи о Россіи, одѣтый въ шелковую косоворотку, опушенную мерлушкой (это для couleur local'я)... Потомъ г. де-Ціонъ!...

Нѣтъ, Богъ съ ними! Что тутъ, въ самомъ дѣлѣ, обижаться?... Перейдемъ лучше къ дѣлу, возникшему на этой обильно увлаженной дружескими возліяніями почвѣ, которое, какъ сказано выше, затронуло меня уже лично и доставило въ двусмысленное и даже рискованное положеніе.

Вотъ оно... Впрочемъ, бросивъ взглядъ на огромный ворохъ газетныхъ вырѣзокъ по сему предмету, я прихожу въ смущеніе. Боже мой, сколько они успѣли написать! Цѣлая литература о маленькой русской Панамѣ. Каково же это приходится обозрѣвателямъ настоящей Панамы, французской? Нѣтъ, очевидно, мнѣ не придется изложить исторію моихъ огорченій въ этой книжкѣ, а потому... продолженіе слѣдуетъ. Кстати же, къ точу времени, быть можетъ, г. Щербань или г. де-Ціонъ откроютъ, наконецъ, и счастливаго ignotus'а, виновника всего вопроса... Г. де-Ціонъ... Охъ, кажется мнѣ, что онъ что-то знаетъ!

Провинціальный наблюдатель.

"Русская Мысль", кн.II, 1893

Оставить комментарий Короленко Владимир Галактионович (yes@lib.ru) Год: 1893 Обновлено: 06/09/2023. 102k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: В соавторстве с Н. Ф. Анненским.

Короленко Владимир Галактионович Текущая жизнь

Текущая жизнь.

Короленко Владимир Галактионович
Текущая жизнь