Коровин Константин Алексеевич
Арестанты

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   М., "Русский путь", 2010.
   

Арестанты

   В детские годы часто видел я из окна дома нашего, по Рогожской улице в Москве, толпу так называемых бродяг. Вели их по улице под конвоем солдат или полицейских. В зимние морозные дни, одетые в лохмотья и опорки, они имели вид иззябших, очень бедных и жалких людей. Все обитатели Москвы привыкли к такой встрече. Говорили: "Ведут арестантов, бродяг, мазуру", т.е. мазуриков, мошенников. Особые конвои тюремной стражи, с саблями наголо, водили по Москве в кандалах преступников, приговоренных к каторжной работе. Вели этапным порядком, на каторгу. И лязг кандалов сопровождал их. Прохожие останавливались и смотрели на каторжан, подавали им милостыню через конвойных солдат, приговаривая: "На калачик примите". И крестились.

* * *

   Прошли годы. Революция.
   Выпустили всех арестованных политических, да и других кстати. Временное правительство, веря вдохновенно в величие свобод, не думало о тайных человеческих злобах. "Теперь все поймут и все станут как херувимы". Но каждый понимал свободу только для себя, и углублялись взаимные счеты, и зависть обуяла душу русских людей.
   И в эти дни гнали арестантов. Толпы их становились все многочисленнее. Но по виду были они другие, и одеты были иначе. Часто это были попросту хорошо одетые горожане. Но вели их, как и прежде. Во все времена одинаково водили по Москве виноватых русских людей, арестантов.
   Как много виноватых, всегда казалось мне. Виноватыми были прежде нарушители собственности, воры, мошенники, бродяги бездомные, алкоголики, скандалисты, хулиганы, политические враги (впрочем, последних больше в каретах возили). Ну, а теперь кучами гонят собственников, владельцев имущества, торговли, земли, своего дома, квартиры, мебели, словом, достатка...
   "Страна виноватых,-- думал я.-- Все виноваты. Вот страна Россия, страна виноватых! И всё водят одни других: прямо по улицам, под конвоем. А другие смотрят. Скучно! Всё арестанты, сколько! О, Господи!"
   -- Кого ведете-то?
   -- Кого? Мазуру! Завтра -- других ведут.
   -- А это теперь кого?
   -- Домовладельцев.
   -- Виноваты, значит?
   -- Конечно, виноваты! Ишь, разжились. Построит дом и пьет кровь с жильцов как паук.
   -- А офицеров-то чего гоните?
   -- Вот те покажут теперь, как им честь отдавать, дисциплину!
   -- Виноваты, значит?
   -- Еще бы!
   Особенная толпа молодых, задумчивых, очень задумчивых людей. Политики, вероятно? Оказывается -- студенты. Гонят. Идут быстро.
   -- Что это? Кого гоните?
   -- Студентов.
   -- За что?
   -- На сходки не ходят. Сделали забастовку. Надоели, говорят, сходки. Каждый день на сходку собираться велят. Дважды в день.
   -- Вот странно! За сходку прежде гнали. Теперь -- "зачем не идешь", гонят. Все виноваты!
   Виноваты купцы: "зачем торговали". Гонят. Глаза у всех вытаращены, у купцов-то. Виноваты, что торговали?
   -- Конечно, виноваты, эксплуататоры!
   У тех, кто ведет этих эксплуататоров,-- глаза как надо, ровные, а у купцов выпучены от удивления.
   Вследствие постоянной виновности российского народа глаза получают выражение удивления -- выпучиваются, как говорил мне приятель, комендант дома, где я жил, Ильин. Человек серьезный и умственный, ранее бывший заварщиком пирогов у Эйнема. Человек красный больше от алкоголя, чем от "унутреннего уклона". Говорил: "Ум теперь у всех раскорячился, глаза растопырились..."
   -- Ишь ты! Нынче народу что гнали,-- говорит Дарья Марье.-- Ну, и глядеть жалко, сердешные, идут, а глаза, как у раков, выпучены.
   -- Кого гонят-то?
   -- Социалистов.
   -- Чего это?
   -- Из человеческой кожи сапоги стали шить, дешевле выходит.
   -- Вот что! Поди ты. И носки?
   -- А кто знает! Только много их прогнали...
   -- Виноваты, значит?
   -- Еще бы!
   -- Анфиса Ивановна, посмотрите в окошко. Вон, видите, гонют кого-то. Смотрите, кажется, этот, высокий-то, муж Натальи Николаевны -- Алексей Васильевич... Голубушка, он, он! Ведь он кадет. Гонют прямо под арест. Матросы гонют. Сколько их! Страсть! Матросни-то...
   -- А сегодня утром иду это я у Цепного моста. Матросов гонят -- ну, сколько! Ужас! И глаза у них, как у тараканов, выпучены. Глядят, как звери.
   -- Виноваты, значит?
   -- Объявили себя. Мы, говорят, конные матросы, и начали бунтовать. Ну, им и показали. Сказали, будет вам, говорят, гордиться, что матросы вы. Довольно, говорят!
   -- И вредителей сегодня прогнали, видела я нынче утром. Попались, голубчики.
   -- Еще бы -- вредители.
   -- Вот что.
   -- Да как же?
   -- Тюрьмы всеобщие строятся, а они-то построят, глядь, рассыпется. Ну, арестанты, само собой, бегут кто куда.
   -- Опять же лови их! Тоже и их сажать надо -- вредителей. Сколько заботы со всеми -- беда.
   Что же это?
   Не сплошная ли тюрьма Россия? И есть ли в ней невиноватые? Оказывается, нет. Чем-нибудь да виноват.

* * *

   Лежал я у бабушки своей, Екатерины Ивановны Волковой, больной. Было мне восемь лет. В углу комнаты стоял иконостас. Иконы древние. И в серебряной ризе одна побольше. А в ней, под ризой, длинные фигурки угодников Божьих. Много их написано в иконе. И спрашиваю я бабушку свою: "Что это за человечки в ризе?" А она так добро и ласково отвечает: "Это сорок мучеников".
   -- За что же, бабушка милая, их мучили? -- спрашиваю.
   -- За правду,-- отвечает бабушка.-- Не любят люди правды -- так их и замучили до смерти.
   -- Вот так штука,-- думал я.-- За правду!
   А сам-то я четыре плитки шоколаду съел, а сказал отцу, что одну. Он меня и отодрал за уши. "Врешь,-- сказал,-- захвораешь ты от шоколада". Так, значит, я за неправду мученик, а они за правду? Сказали правду, а их и замучили.
   -- Бабушка милая, а где их замучили? В Москве? -- приставал я с расспросами, так как маленьких человечков в серебряной ризе мне было жаль.
   -- Нет,-- говорит бабушка,-- это давно было -- в Царьграде.
   -- В Царьграде? И там царь был?
   -- Был,-- ответила бабушка. "Как странно",-- думал я.
   -- Бабушка милая, отчего же мучили их за правду, и царь не заступился?
   -- Ну, знаешь ли, помолчи, а то у тебя температура поднимется,-- ответила бабушка.
   Я помалкивал и лежа в постели думал: "А странно это вообще -- мучить людей!" Пришел отец. Я обратился к нему насчет мучеников. За что мучают? Он отвечал -- за ложь, за зло, за злую волю, неправду.
   -- Нет,-- сказал я отцу,-- нет, мучают за правду! Посмотри-ка вот на этих человечков длинненьких, на иконе. Вот их замучили за правду, сорок мучеников!
   -- Помолчи,-- ответил отец,-- а то у тебя поднимется температура. Доктор не велел с тобой много говорить...
   Тихо было в комнате, ночь. Горела лампада в иконостасе, а в окне синее темное небо, кровли сараев и большой тополь. Там двор, который я любил. Травка зеленая летом на нем растет, и обожаемый мною кучер Герасим, толстый, с серыми глазами, в малиновой рубахе, живет там на дворе. Этот-то мне скажет, за что мучают человечков,-- он знает.
   А края ризы освещались лампадой, и было мне жарко. Хотелось мне взять этих человечков, вынуть из ризы и погреть их под одеялом. Они были такие несчастные, худенькие. И голые ребрышки у них...
   По выздоровлении я бегал по двору и увидел Герасима в конюшне. Конюшня просто замечательное место: лошади, тепло, пахнет сеном, навозом. Ах! Как хорошо жить! Герасиму я рассказал о мучениках и какие они хорошие. Он ответил, что все они угодники Божий, и вина не пили, и табачища никогда не курили,-- и вздохнул.
   Я смотрел на него и думал, какой он толстый, вот его нельзя в ризу вставить, и вином от него пахнет. А там, на иконе, все такие худые. И притом его не мучили еще.
   -- Скажи, голубчик Герасим, как это мучают людей и кто мучает?
   -- Как мучают-то? Да так, бросают в темницу и бьют кажинный день, есть не дают.
   -- За правду? -- спросил я.
   -- И за правду, и как придется. Иного за дело, за пьянствие, и почем зря сажают.
   -- А потом под ризу и молятся?
   -- Нешто можно, это срамота пойдет всех под ризу сажать. Отбирают, кто жизни праведной и вина не пьет, а то всех разве можно!

* * *

   Когда из окна дома я видел, как гнали арестантов, то думал: "Вот опять в темницу ведут, бросать будут и бить".
   Как было жаль их, всех этих виноватых за правду! Кому бы сказать? Заступиться? Их будут мучить, а потом спишут икону с них, замученных человечков с голыми ребрышками, и поставят их под ризу, зажгут лампаду и будут молиться. И зачем это так делают? Странно...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Арестанты -- Впервые: Возрождение. 1930. 23 июля. Рассказ имеет подзаголовок: Заметки художника. Печатается по газетному тексту.
   ..."Это сорок мучеников" -- на иконе "Сорок мучеников Севастийских" изображены сорок воинов-христиан, принявших в 320 г. от римлян мученическую смерть за веру во Христа. Православная церковь отмечает их память 22 марта.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru