Коровин Константин Алексеевич
Правда

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Правда

   Приятели у меня были все люди хорошие, но характеры у всех были разные и даже довольно трудные. Жили каждый как придется в быту русской жизни, но просто. Прежде как-то не удивлялись ничему. Ну а потом, конечно, все удивились. В то время не было таких больших умов, которые явились потом. А потому жизнь шла обыкновенно, так, бытом, устоем. Приходит трубочист, чистит трубу, доктор лечит, разносчик, булочник, утром приносит хлебы, выборгские крендели, рогульки с солью. Адвокаты на суде говорят одну правду, жулики воруют, солдаты поют песни:
   
   Э, греми, слава, трубой,
   Мы дрались, турка, с тобой.
   
   Люди умирали, как всегда, как и теперь умирают. Хоронили, плакали -- хорошие люди умирали, жалко, но что делать. Словом, все было просто, и никто и не думал, что трубочист пролетарий, а булочник эксплуататор, а домовладелец буржуй и мошенник. В голову нам не приходило.
   У меня был знакомый, вроде профессора, человек университетский, умный. Он мне внушал доверие дипломом и все объяснил, что все не так, как надо, и что я не развит политически, а что он -- специалист. Я думал: "Э-э-э, вот умный-то". И брал он у меня деньги взаймы, но никогда не отдавал. Я думал: "Большой человек, что эта мелочь сравнительно с идеей".
   А потом мне, по моей мякинности, показалось вдруг -- а не с прижулью ли он.
   Вот во время этой патриархальной жизни, в мае месяце, когда красота такая в природе, я как-то позвал к себе в деревню своих приятелей погостить. И так, чтобы и они позвали тоже своих приятелей.
   Конец мая месяца -- красота. Как поют соловьи! А иволга свистит в саду моем, заслушаешься.
   Дом большой, деревянный, а в саду беседка старинная, большая. Когда какой ли романс я слышу или музыку, оркестр, мне все беседка моя вспоминается. Такой чудный сад был у меня.
   Ну, приятели собрались, слуге своему говорю я -- все захватить: вина фюдосии, румынского винограда -- пять ведер, крюшон для прохлаждения чтоб делать, так как клубника и земляника поспели. Крюшон отличный будет, не пьяный.
   Приятели собрались и поехали, а я должен был по делу ехать на день в Петербург. Значит, к себе через сутки возвращусь. Так и вышло.
   Из Петербурга я на Бологое, по Рыбинской на Ярославскую железную дорогу, и к себе. Приехал на станцию; мне буфетчик и говорит:
   -- К вам гости приехали, и граф с ними. У меня в буфете весь коньяк взяли и все вина прочие тоже. Вот и счетик, пожалуйте.
   "Это, должно быть, Трубенталь придумал,-- подумал я,-- для крюшона, чтоб крепче выходил. Он, должно быть, и есть граф".
   Встречают меня возчик Сергей Баторин и рыболов Княжев -- оба в пол-свиста. Дорогой Княжев говорит:
   -- Ну и люди, вот люди -- человеки, эдаких и нет еще. Вот что в беседке у вас делается -- ух ты! Заплакать можно, ну, люди -- человеки.
   -- Что делается?
   -- Вот прямо, что друг друга режут на части.
   -- Как -- режут? -- удивился я.-- Что ты говоришь?
   -- Начисто все говорят. Правду-матку режут друг дружке. От сердца, начисто, так что все верно выходит. В открытую. Знай, кто ты и что ты есть. Начисто.
   -- Что же, пьяные, что ли?
   -- Нет,-- отвечает Василий Княжев.-- Выпивши несколько, конечно. Доктору-то вот доказали прямо, лечи, говорят, не лечи, а люди -- человеки все одно помирают. И мятные твои капли не помогут ничего. А ты только жулик, деньги зря берешь и людев обманываешь, более ничего. Вот это правильно. Тот прямо ругался, но ничего не поделаешь. Сдался. Большого орла пил.
   -- Какого орла? -- спрашиваю.
   -- Да у вас есть. Старинная чашка большая. С орлом. Из ее пить велели.
   -- Да ведь она разбита.
   -- Ничего. Веревкой связали. Только когда, значит, весь их суд доктор дураками обозвал, так трех орлов пил за это. Ну, он выпивши, конечно. Это верно. А другие ничего.
   -- Да чего там всего было -- не перескажешь. А Василь Сергеич, который архитектор, до того осерчал, что уехать хотел. Они его и спрашивают: "Чем трубы закрываются?" А он не знает. А ему и говорят: "Вьюшками, дурак". Вот обиделся, вот до чего. Насилу удержали. Уехать хотел.
   -- Да, правду-матку, значит, режут,-- сказал я.
   -- Эх, и до чего хорошо слушать,-- продолжал Василий.-- Что выходит -- ну-у. Вот ежели бы все бы так -- ну и жисть была бы... А то, верно, никто и не знает правды-то, а живут. Все помалкивают, думают про себя. Но да ведь скажут, когда придет время. Все скажут. Все узнают правду. Вот как в этой сейчас, в беседке вашей. И до того слушать интересно. И думаешь, что выйдет опосля, неизвестно. Передерутся все али что -- не поймешь...
   Я подъехал к дому. Только я вылез из тарантаса, как с горькими слезами меня обнял капельмейстер Миша Багровский. Молодой человек. Он, плача, приговаривал:
   -- Дорогой, милый, умираю, гибну. Моя-то Надечка, моя жена, которой я верил, изменяет мне.
   И он мокрыми щеками прилипал ко мне, целуя меня.
   -- Верно, верно,-- говорил он.-- Я не верил. А теперь вот они,-- показал он на беседку,-- все объяснили. Все верно. Все правда. Чистая правда. Матка-правда. Пропал я. Как я страдаю. А с кем, с кем. Подумайте. С Куплером. Это ужасно. Ее косы завтра же я скальпирую. Завтра.
   -- Миша, это же все пьяные. Что же вы верите,-- утешаю я. А сам думаю: "Должно быть, правда".
   -- Не беспокойтесь,-- говорит Миша, падая на траву.-- Не утешайте. Я не утоплюсь, не застрелюсь... А у тебя, прелестница, оборву косы... Погоди до завтра.
   Вошел в дом. Коля Курин лежит там на тахте без панталон, но в сюртуке.
   -- Здравствуй,-- говорит мне Коля.-- Хорошо, что приехал. Черт-те что делается. Все, брат, перепились и переругались. Теперь, кажется, купаться ушли. Ленька и Павел пошли на реку с веревкой, чтобы не утопились.
   -- А ты что же, Коля, без панталон?
   -- Без штанов, брат. Крюшоном облили. А потом со всех сняли и спрятали, чтобы не уезжали. Ты представить себе не можешь, что идет. Это Юрий выдумал: суд. Всем правду-матку говорить. Не ходи в беседку. А то судить будут. Что говорят -- слушать невозможно. Спрашивают черт-те что.
   -- А что же?
   -- Знаешь, так вежливо спрашивают, как на суде. "Скажите,-- говорят,-- господин Курин, к примеру, пожалуйста, честный вы человек, и не стрекулист, и не стрюцкий?" Ну, подумай, это же обидно. Конечно, твой это знакомый, как его -- забыл, ну, ученый-то, уехал, брат, сейчас же. Обиделся. Он человек идейный, умный, а они прямо лупят -- стрекулист.
   -- А где же мой аквариум? -- спросил я вошедшего слугу Калбанова.
   -- В беседке,-- ответил Калбанов.-- В нем крюшон разводят. А окуней голубых канадских ваших в реку пустили. Пускай, говорят, у нас разводятся. Икру пущают.
   -- Что же это делается,-- говорю я Калбанову.
   -- Да-с,-- отвечает Калбанов.-- И не поймешь, что. Правду вводят. На той стороне реки целого барана жарят. Палку в него продели, ну и на костре, значит, пекут. Меня послали за ромом. У него -- это про вас говорят -- есть ром. Велели принести. Поливать барана, говорят, ромом надо. Трубенталь велел. Народу много глядит. Ну, конечно, все выпивши. По реке хотят ехать в лодке, крутоплавание, узнать, куда река выведет.
   -- Это черт-те что,-- говорит приятель Коля.-- Утопятся.
   -- Ничего,-- успокаивает Калбанов.-- Народу много. Но только где же им проехать реку. Застрянут в осоке. А в Некрасихе на мель сядут беспременно. Граф Трубенталь всем распоряжается. Он ведь моряк был. Все знает. Как и что.
   -- Он не граф,-- говорю я.-- И не моряк, а актер.
   -- Должно быть, граф,-- говорит Калбанов.-- Велел себя называть так. На станцию посылал за вином, так "граф" подписывался. Но ловко барана жарит. Он веселый, все за него.
   -- Где панталоны мои? -- спрашивает приятель Коля.
   -- Да,-- отвечает Калбанов.-- Все сняли друг у друга, а куда девали -- не знаю.
   -- И я не знаю, где. Без штанов-то комары одолевают. Как быть теперь? К вечеру заедят! Никому не выдержать...
   Прошло много времени. Приятели мои, которые резали правду-матку в беседке моего сада, почти все умерли.
   Появились другие люди -- серьезные, которые тоже резали правду-матку по всей России. И не стало у меня ни моего дома, ни беседки, ни моего дивного сада. И не слышу я соловья и свиста иволги. И не могу угостить друзей своих крюшоном с земляникой.
   Вот она какова -- правда-матка-то.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Правда -- Впервые: Возрождение. 1933. 28 мая. Печатается по газетному тексту.
   "Э, греми, слава, трубой..." -- "Греми, слава, трубой. Мы дрались, турок, с тобой..." -- припев солдатской песни времен русско-турецкой войны 1877-1878 гг. "Вспомним братцы, как стояли мы на Шипке в облаках".
   вина фюдосии -- скорее всего, имеется в виду завод крымских вин в Коктебеле, открытый в 1879 г.; выпускал шампанское "Новый Свет", мадеру, широкий ассортимент марочных вин и коллекционных коньяков.
   стрекулист -- пронырливый человек, ловкач.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru