Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
"Страшный" огород
Как-то в молодости гостил я у приятеля своего, доктора, который жил у Владимира на Клязьме. Вот этот доктор рассказал мне однажды, что недалеко от Владимира река Нерль сливается с рекой Клязьмой, и такие там раздольные места, большие луга и озера. И стоит там старый Боголюбский монастырь. И есть древняя колокольня. Вот в этой колокольне, на каменной лестнице, был убит, давно то было, князь Андрей Боголюбский за то, что он неправильно Писание понимал. И в пойме реки Клязьмы, в озерах, когда ветер и гроза, то по озерам этим плывут короба с убийцами князя, заросшие чередой и тиной.
-- Конечно, это предание,-- сказал мне доктор.
И захотелось нам посмотреть озера и реки, и как это плавают на них гробы. И пошли мы с доктором, взяли с собой удочки ловить окуней. Приятель мой, доктор, показал мне старую колокольню и лестницу, на которой убили князя.
Был серый день. И озера, на которые мы пришли, волновались свинцовой зыбью. Найдя удобное место на берегу, мы забрасывали удочки. Берега были покрыты густой порослью ольхи и сосновым лесом. Сбоку колыхался разбитый рыбачий челн. Поплавки удочек наших качались на бегущих волнах, синие тучи за лесом предвещали грозу.
Ветер креп. Поплавок пропал, и я вытащил большого окуня. Сажая его в саженку, я увидел, как от другого берега к нам по озеру двигается по воде темная куча камыша. За ней другая. Плывут. "Это, должно быть, короба",-- подумал я. И какое-то неприятное чувство вошло в душу, когда они плыли к берегу, прямо ко мне.
Мы вынули удочки и увидели, что на озере плывут еще кучи темных островков. И все -- к нам. Ловить было нельзя.
-- Ишь, плывут короба,-- сказал доктор.-- Пойдем в чайную, тут недалеко, на дороге... К вечеру ветер стихнет, лучше будет ловиться рыба.
В небольшом трактире, на дороге, сели мы с доктором за стол у окошка, спросили чаю. Было видно в окно, как поднялась пыль на дороге, и сразу хлынул дождь. Раздался отдаленный звук грозы.
К крыльцу подкатила повозка, и в трактир вошли трое, не то торговцев, не то зажиточных крестьян. Сели они неподалеку от нас за стол, тоже пить чай. Один из них, бородатый, средних лет, сказал:
-- Не спорь, Савиныч. Как есть, написано: "облачок, облачок и нашел его дьячок". Во, гляди, дьячок нашел. На сорок третьем листе.
И он вынул из-за пазухи старую книгу Священного Писания.
-- Пустое говоришь. Все это зря,-- перебил его человек с черной бородой.-- Сказано, на шестьдесят пятой: "яко тело свое омываешь водою банною, так омой ее любовию своей". И боле ничего.
-- He-e,-- сказал третий.-- Хоша бы мою Марью взять. Пущай ее в баню в субботу. Дабы в храм можно на праздник. А то погану поведешь. Не годится. Вот оно, что на шестьдесят пятой...
-- "Облачок, облачок, и нашел его дьячок",-- перебил его первый бородач.
-- Пустое говоришь,-- спорил второй.-- "Яко тело свое водою банною..."
-- Не свое тело, а ее надо в баню, а то...
-- А чего "то"?..
-- А то, что сказано. Блюсти надо.
Тихонько доктор мне говорит:
-- Что это говорят? Не из коробов ли с озера повылезли? Вот, должно быть, эдакие-то идиоты князя Андрея Боголюбского и убили.
* * *
Как любили у нас говорить, где что сказано, где написано. Толстовцы ходили с его книгой под мышкой и читали барышням-толстовкам; так внушительно где и как у него сказано. И жили "по писанию". А в одном чудном имении, где я гостил, тамошний сынок, очень умный, начитанный, страшный спорщик, на все, кто что ни скажет, протестовал, заявлял:
-- Граф Этьен сказал: "От великого до смешного один шаг".
-- Позвольте,-- перебивали его,-- это не Этьен сказал, а Наполеон.
-- Ничего подобного,-- горячился молодой человек.-- Это Этьен... На триста двадцать второй странице...
И сынок бежал в библиотеку искать Этьена.
И выдумал один, в гостях у этих милых людей, тоже истины изрекать. Бывало, за чаем, на чудной террасе сада, скажет:
-- Истинная любовь множит жертвы, лампадой чистою горя.
-- Это кто сказал? -- спрашивают все.
-- Мериме, Жан. На сто тридцать второй странице.
Бегут в библиотеку, сынок ищет. Есть Мериме -- только не Жан.
-- Жаль,-- говорит гость.-- А у Жана так много истин.
Это хорошо, что так любили истины, сказанные великими людьми. Но еще сильнее любили у нас то, что запрещено. Напечатано, но запрещено. Вот это найти, прочесть, ну просто -- радость безмерная. Запрещено цензурой -- вот это-то и надо.
Молодые девушки зачитывались до обалдения, ходили после такие умные, таинственные.
Один такой умный спрашивал меня:
-- Прочли?
-- Прочел,-- отвечаю.
-- Теперь вы будете влиять. Должны влиять,-- сказал он мне поучительно.
Один родственник мой сказал мне:
-- Равенство правовых субстанций есть мерило общественного сознания. Я сразу увидел -- "прочел".
-- Вали дальше,-- говорю я.
-- Абстрактные идеи масс не выявляют тезиса законченных прогнозов мышления.
-- Замечательно,-- говорю.-- Это ты откуда?
-- Это -- мой вывод...
* * *
И вот один такой пациент и принес запрещенную книгу тому моему приятелю, владимирскому доктору, который мне о князе Боголюбском рассказывал.
Принес книгу в страхе и трепете. Книга -- запрещенная. По-русски написана. Издание Лейпциг. Сверху написано: "Долой камарилью".
Доктор прочел. И сказал мне:
-- Тощища. И почему запрещена -- неизвестно.
Взял он у себя в библиотеке подходящую по размерам книгу. Попалась -- "Огород". И отдал он ее переплести переплетчику. Нутро все запрещенной книги выдернул. А "Огород"-то вставить велел внутрь. Вышла книга с картинками.
-- Вот у меня книжка,-- говорил он знакомым.-- Читать осторожней.
И сзади дома доктора, в саду, в бане, вечером читали, закрыв окошко, учительница его маленького сына, фельдшерица, ее племянник и другие, все читали.
-- Ну что? -- спросил доктор как-то за чаем.-- Какова книжечка?
-- Обман,-- говорят ему все.-- Там все про капусту, репу, морковь, черную смородину.
-- Вы ничего не поняли,-- сказал мой приятель-доктор.-- Надо между строк читать. Черная смородина -- вы думаете, просто так, смородина?.. Ан, нет. Это -- черная сотня. Морковь -- красное знамя.
-- Я так и думала,-- сказала фельдшерица.-- Парники -- это, наверное, дворянские институты благородных девиц.
Книгой стали зачитываться опять. Его родственник как-то говорит мне:
-- Там черт знает что написано, если между строк читать.
-- А что же? -- спрашиваю.
-- Да про сорные травы!.. Все -- вон. Это ясно. Обрезать всходы. Это -- "долой камарилью"... Не все, конечно, сразу поймешь. Нарочно запутано. Но, когда вдумаешься серьезно,-- видно все, что и как. Вот горох убирать на зиму в сухие помещения. Ясно, что это -- патроны для восстания.
Словом, книга имела успех.
Один какой-то из судейских, самых махровых политиков, долго думал над книгой. И сказал:
-- Ерунда! Тут ничего нет политического. Вас обманывают.
-- Как! -- завопили все.-- Кто обманывает? Вы говорите, как тупица. А красная и белая смородина, по-вашему,-- ерунда?
Судья опешил, взял книгу и сидел дня два в бане. Потом заявил, что согласен: намеки есть, ясно, особенно -- где молодые всходы.
-- А желтая и синяя репа,-- стали его перебивать.-- Это, по-вашему, что такое?.. Это -- жандармы, Третье отделение. Синий и желтый кант.
-- Пожалуй,-- согласился судья.-- Отвезу-ка я ее в Москву... Там лидеры политические, мои друзья, все разом расшифруют.
И увез. Только, возвращаясь назад, забыл он эту книгу на станции. Ну, ее нашли и отдали железнодорожному жандарму. Тот посмотрел книгу -- видит, лук, морковь, капусту и подумал: "Отдам я ее начальнику, человеку старому. Он любит лук сажать у себя в огороде. Вот она ему и понравится".
Отнес он эту книгу недалеко, к начальнику. Тот начальник надел очки и вечером за чаем смотрел книгу. Картинки прекрасные. Только сбоку как много написано пером, карандашом. Когда он прочел, у него на лысой голове встали последние волосы дыбом.
И отнес он ее в управление. Там собралось начальство. Читают -- понять ничего невозможно. На картинке клубника, хорошенькая картинка, а написано: "Российская проституция".
Особенно задумались жандармы над хорошенькой картинкой. Решили отправить книгу в Петербург в центральное отделение политического сыска.
В управление, где лежала книга, зашел писарь и, увидев книгу, заинтересовался от нечего делать. Посмотрел картинки, увидел клубнику, засмеялся и сказал:
-- Это значит, не иначе как Шурка Кудлашка. Или Машка Клубника. И написал сбоку: "Верно". И расписался: "Иван Сученко". Владимирское жандармское управление книгу отправило в Петербург. Ну и пошла переписка с Петербургом. Писаря Сученко допрашивали:
-- Ты знаешь эту книгу?
-- Так точно.
-- Это ты написал тут?
-- Так точно. Я писал. Чего же, все пишут. Так что, это я писал.
-- Кто это Шурка Клубника?
-- Очень даже приятная проституция.
-- Да ты смеешься, что ли,-- кричат на него.
-- Никак нет. Ее завсегда Клубникой зовут. Я у ней напереди всех. А другим не очень. Отхаживает.
-- Да ты знаешь ли, сукин сын,-- говорят ему,-- что через твое тут писание нас всех под суд отдают.
-- Никак нет, не знаю...
Под суд, правда, никого не отдали, а писарь Сученко под арестом сидел. Вот и весь рассказ про русский "страшный" огород.
...убит Адрей Боголюбский за то, что неправильно Писание понимал -- князь Андрей Боголюбский был убит в 1176 г. По историческим источникам, убит своими приближенными.
"От великого до смешного один шаг" -- Наполеон действительно произносил эту фразу во время бегства из России в 1812 г. На самом деле фраза звучит так: "Вообще смешное соприкасается с великим" и принадлежит Ж.-Ф. Мармонтелю (1723-1799), французскому писателю, другу Вольтера.
Мериме -- Мериме (Mérimée), Проспер (1803-1870), французский писатель.