Коровин Константин Алексеевич
Первый снег

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Первый снег

   Надо признаться, осенняя пора -- скучна. Быстро несутся серые темные тучи, сад поредел, стал унылый. Аллея лип мрачная. Намело павших листьев и на лестнице, и на деревянной террасе моего дома. За частоколом видно сжатое поле, кучное. В саду ни звука, как-то замерло -- все улетели певуньи. Еще недавно трещали дрозды в рябиннике, а вот -- пролетит мимо ворона, каркнет -- только и всего.
   К вечеру тучи желтеют, доносится запах дыма от овина и слышно вдали стук цепов -- молотьба ржи. Вдали по проселку едет воз сена. Все как-то тоскливо, бедно. Сараи и избы деревни стоят темные, скучные. На реке вода покрыта зыбью, злая, свинцовая. Осока упала, качается от ветра у воды. Лодка моя у берега в кустах полна воды, тоже какая-то скучная, сиротливая.
   В сердце -- грусть. Один я. Ко мне давно никто и не едет. В Москве теперь лучше: театры, веселье. Ходят в гости друг к другу, рестораны, новости разные, шумят политики.
   Иду по тропинке около леса. Возвращаюсь в дом. Около меня припрыгивает мой ручной заяц. Припрыгнет, сядет и слушает.
   -- Ты что за мной все шляешься? -- говорю я ему.-- Ишь, толстый! Побелел. К снегу готовишься? Хитрость какая!..
   Заяц прыгает около моих ног, не отходит. Лес кругом, а он не уходит -- боится. Непонятно. Любит дедушку -- сторожа моего дома, тот его кормит кочерыжками, репой и морковью. Но я кажусь ему лучше. Без меня он спит в дровах, в хворосте на кухне. Когда я приеду, спать идет со мной, просится на постель. Прыгнуть сам не может. Надо брать за уши и тащить к себе. На окно прыгает, а на постель не может. Я смотрю на него и ругаю.
   -- Вот я тебя зажарю и съем. Обжора! Вот погоди, лопнешь.
   Заяц сидит передо мной, поставит уши и слушает. Но он знает, что его в обиду не дам.
   Собаку мою, пойнтера Феба, он не боится. Феб не обращает на него никакого внимания. Заяц ему не противен, как моя ручная лисица, которая была у меня, и барсук. Когда те подходили к Фебу, он тихонько рычал, а заяц, когда Феб лежит на полу, устраивается у его живота и спит.
   Больше всего заяц боится деревенских мальчиков. Он от них бросается бежать опрометью, как и от чужой собаки.
   Я водил его в лес много раз, но он не уходил. Ушел барсук, лисица, даже белка ручная, которая не раз возвращалась. Но заяц привык к дому и не уходит.
   Когда я пришел домой и сел на террасе, заяц около дома, в саду, зарылся под опавшие листья и затаился там.
   А когда за домом, далеко, в калитку шел сторож-дед, заяц выскочил из-под листьев и побежал его встречать. Почему он, не видя, слышал, что калиткой стукнул дед? Войди другой -- он не показался бы из своего убежища. Забавно, что заяц, когда лаяла собака сторожа дома, тоже принимал участие и беспокоился.
   С моими друзьями-охотниками, приезжавшими ко мне, он был дружен, сидел у них на коленях, позволял себя гладить. Но оставался недолго, и в лес не шел даже со сторожем дома моего. Только -- со мной.
   Когда я писал с натуры картину, заяц любил сидеть около и все слушал, двигая ушами. Когда подходили деревенские мальчики посмотреть, что я "списываю", заяц волновался ужасно: лез ко мне на колени и от страха плотно прижимался ко мне.
   Заяц не боялся домашнего барана. Если баран норовил съесть капусту, которую давали зайцу,-- заяц отчаянно бил барана лапами по морде.
   Заяц не любил кошек, но не боялся их.
   Когда заяц спал со мной -- то так крепко, что я перетаскивал его за ноги, и он не слышал. Но когда далеко за деревней ехали по мосту, он просыпался и будил меня, стуча лапами по мне, по ногам. Боюсь ошибиться, но мне казалось, что просыпался заяц только тогда, когда ехали ко мне. Конечно, можно признать вздором, что я пишу, но я так наблюдал.
   Обоняние у охотничьих собак чудесно, но и слух зверьков удивителен. Отдаленный крик филина приводил зайца в оцепенение, и он бросался бежать, залезал в дрова и хворост.

* * *

   Наутро, когда я проснулся, в окнах было бело. За ночь выпал снег. Какая красота. Светло. Какая бодрость в воздухе!
   Пахнет снегом, потемнели леса.
   Заяц рад больше всех снегу. Все время у крыльца, прыгает, ложится, домой не идет.
   -- Во пороша-то хороша...-- говорит сторож-дед.-- Жди, к тебе, Лисеич, Гарасим придет. Сейчас самая охота. Ишь, наш Васька как рад, гляди-ка, снегу-то. Домой не загонишь. И не ест ничего. Снегом напихался. Знать, ему надобно, белый стал... подлаживается, чтобы не видали. Как все устроено у Господа -- и зайца хоронит. Э-эх, человеку не дадено...
   Верно сказал дед: пришел ко мне охотник, крестьянин Герасим Дементьевич.
   -- Ну, Лисеич,-- сказал Герасим,-- и чего... Вот что: у Глубоких Ям, по ту сторону, где глухарей выводок нашли, помнишь,-- что наследили рыси... Сосчитал -- шесть. Вот охота! Но по деревьям, знать, ушли. Я дале не искал, а значит, их там место. А у Поповки -- волчий след, в утро прошел. Должно, видать -- в моховое болото ушел.
   -- Видал ли ты рысей-то, Герасим Дементьевич? -- спросил я.
   -- В этот раз не видал,-- ответил Герасим,-- а за прошлый-то год убил одну в овраге. Куда ее? Шкурку-то отдал я одному из Москвы. Ведь они есть велики, и вот злые... Орут вот, как кошки, а хвоста нет. А на деревьях их не увидишь, к дереву припадет -- не видать. Глаза отводит.
   -- А не слыхал ты, что кто приучил рысь, вот как я -- зайца?
   -- Не слыхал. Где ж, она злая, нешто ее приучишь. Зайца-то легко... Рысь, где же, она загрызет...
   -- А я видал,-- говорю,-- рысь большую, ручную. Ну вот просто как кошка.
   Герасим посмотрел на меня с недоверием.
   -- Видал в Москве, у Арсения Абрамовича Морозова,-- говорю я,-- большая рысь, на ушах кисточки, красавица. Глаза большие. Сидела у меня на руках, и я ее гладил. А она мурлыкала, вроде вот, как кошка.
   -- Да что ты?-- удивился Герасим.-- Чудно... Вот, Лисеич, что, дело какое. Очень жисть этих зверьков тоже тяжкая. Человек на их нападает, куда деться им, житье трудное. Человеку тоже друг от дружки спасаться надо. Выходит, что человек тоже в зле живет.
   -- Говорили в старину,-- говорю я,-- что человек человеку волк.
   -- В старину...-- сказал Герасим,-- сказано было? А пошто же доселе так осталось?
   И Герасим засмеялся.
   -- А то и то: человек-то человеку много хуже, чем волк. Волки-то друг дружку не обижают. Дай-ка волю человеку, сними-ка сабель, штык, да закон -- хуже волков друг дружку заели бы, замучили... Скажи -- пошто вот заяц живет с тобой, не уходит в жисть свою прежнюю?
   -- Я сам,-- говорю,-- удивляюсь.
   -- А вот зверь -- а с понятием. Он чует, что ты, Лисеич, любишь его, не погубишь, жалеешь. Вот что... Заметь -- зверь малый расстался с волей для тебя, сердце его малое привязалося к дружбе, с человеком жить, что и собака...
   -- Но я кормлю его...
   -- Это не все. Вот и дед кормит его, более еще, без тебя-то. А он с тобой все. Знает, что ты его кормить велишь, хозяин ты, и обижать не дашь. Как дитя малое чувствует...
   Заяц сидел на подоконнике. Он вдруг весь вытянулся, высоко поставил уши и слушал. Его светлые раскосые глаза настороженно застыли.
   -- Смотри-ка, заяц слушает,-- говорю я Герасиму.-- Не едет ли кто?
   -- Ишь ты,-- подойдя к окну, сказал Герасим,-- верно ведь: кто-то в ворота заворачивает. Это к тебе, Лисеич...
   Посмотрев в окно, я увидел тарантас. В нем сидел человек небольшого роста, закутанный в шерстяной шарф, в котелке,-- Валентин Александрович Серов.
   Я встретил гостя у крыльца. Заяц прыгал, увидав знакомого,-- Серов летом был у меня, написал этюд с зайца. Тот послушно ему позировал.
   Валентин Александрович любил животных и хорошо их рисовал. Герасим Дементьевич уговаривал нас пойти на охоту в порошу. Говорил:
   -- Теперь следы нахожены новые. Пойдемте. Тут на поле, к склону, к кустарникам, недалеко. Зайцы есть, залегли. Возьмем пару. Жаркое будет.
   -- Невозможно, я не могу,-- сказал Валентин Александрович, показав на сидящего у него на руках зайца.-- Застрелишь такого и будешь каяться. Ты, Константин, всю охоту испортил.
   -- Чего ведь это...-- говорит, смеясь, Герасим,-- это свой теперь, а те дикие.
   -- Нет,-- говорит Серов,-- не могу. Как-то неловко стрелять в таких. Смотри-ка -- сидит, не уходит... Почему? Странно. А? Узнал меня!..

* * *

   Года три тому назад в Париже, в магазине русских работ, художественной индустрии Елизаветой Михайловной Мухановой была сделана выставка картин русской живописи из частных собраний. Приглашенный в качестве участника, я накануне ее открытия был там и увидел, как с трогательным вниманием несколько незнакомых мне дам искали место -- где бы повесить картину Серова "Заяц". Это был тот этюд, который Серов написал летом с моего зайца. Этюд поместили на стене в хорошо освещенном месте.
   Когда окончилась развеска картин, мы с пожилой дамой вышли вместе из магазина. По дороге моя новая знакомая мне рассказала, что она и муж ее хорошо знали Валентина Александровича и что картина "Заяц" принадлежала им. Этюд этот висел у них в доме.
   -- А что же,-- спросил я,-- ваш супруг придет завтра на открытие?
   -- Нет,-- ответила печально дама.-- Его расстреляли в России...
   Простившись со мной, дама спустилась в метро.
   Идя домой, я вспоминал Серова, своего ручного зайца, осень позднюю, свой сад и дом -- там, в стране родной... Вспомнил как давний сон... И подумал: "А зайца моего тоже, наверно, расстреляли".
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Первый снег -- Впервые: Возрождение. 1935. 3 ноября. Печатается по газетному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru