Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Волки
В полночь ехали мы со станции: впереди мои приятели на двух подводах, а я замешкался на станции -- давал телеграмму,-- в буфете закупил баранок ростовских, солонину ярославскую. Приятели уехали вперед, а я с Василием Княжевым сзади. Ехать двенадцать верст -- на мельницу к Никону Осиповичу -- рыбу ловить, ну и на охоту.
Тихая осенняя ночь; дорога грязная, переваливается тарантас из колеи в колею. Едем небольшим лесом, справа -- река.
-- Чу!-- говорит возчик Захар. -- Слышь, волки воют?..
Он встал. Тихо. Над темными елями ровная глубина неба. Вверху блистает месяц. На темной дороге блестит в лужах его отражение, и вдруг -- далеко внизу, за лесной чащей, я услышал вой. Он переливался в несколько голосов, то дальше, то ближе.
-- Это за Остеевом... -- тихо сказал Захар и дернул лошадей.
Я слушал: вой то замолкал, то вновь начинался. И странно. Что-то было общее с этой ночью, осенним лесом, что-то родное в этих тяжких звуках волчьего воя. Почему-то вспомнилось ушедшее время. Казарма в Ейске, куда я был призван на военную службу, кубанский казак, молившийся Аллаху, стоя на коленях у койки и держа руки у ушей, смерть моей бедной матери... Театр, опера. Ван Занд. Жизнь моя показалась мне какой-то нечаянной, несерьезной перед звуками волчьего воя в ночи лесной пустыни. Россия -- таинственный край!..
-- Их осемь,-- сказал возчик Захар.
-- А почему ты знаешь, что их восемь?-- спросил я.
-- Да ведь слыхать: четыре матерых, а то молодые.
-- А почто они это воют?
-- Эх, почто. Жалуются.
-- Как -- жалуются? Кому?
-- Как -- кому? Богу. Просят, значит, прощенья за живодерство ихнее. Человек-то пост держит. Хошь -- ест мясное, хошь -- не ест. А волк -- никак не возможно.
-- Это верно,-- заметил Василий Княжев. -- Это они молитву поют об жисти их волчьей, чтоб с голоду по зиме не сдохнуть. Да ведь другой бы тоже б завыл, не хуже волка, да совестится. Засмеют -- боится.
Впереди, в тишине ночи, послышался стук колес на мосту.
-- Это наши едут,-- сказал Василий.
-- Трогай,-- говорю я Захару,-- мы далеко отстали. Вон, они мост переехали.
-- Чего мост? Нам ведь на мост не надоть,-- ответил Захар. -- Мельница влево будет, а на мост, это -- прямо к волкам, значит...
Вдруг впереди мелькнул огонек -- кто-то ехал на нас. Вот уж и видно курящего доктора Ивана Ивановича.
Когда мы подъехали, доктор соскочил с тарантаса и, подойдя к нам, сказал:
-- Что делается! Не туда поехали. Слышали, как волки-то воют? На них ведь едем. У Павла Александровича одно ружье, и то -- дробь. А у Василия Сергеевича удочка только. Ну, револьвер еще. А что с револьвером? Ну, Василий Сергеевич: "Стой! Дальше не еду..." Да и дороги никто не знает. Вернулся за вами. Отстали вы далеко.
-- На мост не надоть,-- говорит Захар. -- Влево брать, на мельницу ежели.
-- Волки далеко,-- говорю я. -- Это в Остеевской пустоши.
-- Не,-- сказал Захар,-- ближе. Версты три, не боле, в болоте.
-- Они там все у моста,-- сказал Иван Иванович. -- Ехать не хотят. Ждут утра.
Доктор сел в повозку, и мы тронулись.
Показался заросший берег реки. У моста я увидел тарантас. В нем сидел толстый Юрий Сергеевич, луна освещала его круглое лицо, около стояли возчики.
-- Слышишь, они в унисон лупят: ре, ля бемоль наверху. Интересная штука. Жутковато только. Они ведь недалеко.
-- Да-с,-- сказал Павел Александрович,-- прекрасно. Волки воют. Ну, а что же дальше?
-- А где Василий Сергеевич и Николай?-- спросил доктор.
-- Здесь,-- услышал я голос приятеля Васи. -- Да-с, я здесь лучше себя чувствую,-- говорил он, сидя, как оказалось, на сучьях сосны. -- Только дайте мне веревку или вожжи: я себя привяжу. А то задремлешь, свалишься. Ночью я не намерен ехать. Да-с.
-- А где же Николай Васильевич?
-- Я здесь,-- слышим мы кроткий голос приятеля Коли с соседней сосны. -- Я-то не боюсь, только у меня никакого оружия нет.
-- В последний раз прошу тебя, полезай, Юрий,-- сказал Вася.-- У вас, конечно, есть два ружья, а у меня -- револьвер. Но хорошо, если они начнут жрать сначала лошадей,-- тогда мы успеем обстрелять их. А если с тебя начнут -- что тогда? Разорвут ведь в клочья!
-- Да чего это, право,-- говорит Василий Княжев, собирая валежник и сучья. -- Я сейчас зажгу костер, так ни один леший не подойдет.
Возчики и Василий рубили топорами можжуху и сушняк. И вскоре запылал огромный костер. Он осветил округу, лес, лошадей, реку. Княжев, подвешивая на огонь котелок, сказал мне:
-- Хорошо бы солонинки сварить. Видать, что не поедем до утра.
-- Вот это верно,-- соглашается Юрий Сергеевич. -- Молодец, Василий. Ну-ка, доставай, закусим. Слезай, Вася.
-- Это вы там правильно придумали,-- говорит Вася с дерева. -- Но я все же здесь посижу.
Набили полный котелок солонины. Около костра было тепло. По рукам передавали стакан, а Василий каждому наливал аккуратно.
-- Хороша солонина,-- говорили возчики.
-- А теперь в Москве, в кружке ужинают. Всего ведь двести верст, а никому там и в голову не придет, ни Южину, ни Рыбакову, ни Станиславскому, что здесь волки сожрали композитора Сахновского, художника Коровина, самого директора кружка Кузнецова,-- говорил медленно Коля Курин, сидя на сосне. -- На другой день -- газеты, сенсация, панихида; в Консерватории, в Филармонии ученицы плачут. В редакции "Русского слова", в "Московских ведомостях" -- радость. Статья: "Съеденные волками декаденты: Коровин, Сахновский..."
С другой сосны басом говорит Василий Сергеевич:
-- Радость вдовы подьячего, что без остатка сожрали волки супруга...
В это время раздался треск, и Коля Курин как-то кубарем ахнул на землю.
-- Вот хорошо!-- смеялся Юрий Сергеевич. -- Жаль, волков нет, а то бы тебя в клочки.
-- Я ногу, брат, ушиб... Вот черт! Хорошо, невысоко и мох,-- говорил, прихрамывая, подходивший к костру Коля.
-- Слышите,-- вдруг закричал Василий Сергеевич.
Вдали, за поворотом леса, у реки был слышен шум.
-- Знать, едут,-- сказал Захар.
Слышно было, как приятель Вася полез на сосне выше. На повороте осветилась большая лошадь, телега. Ехавший остановился. На телеге лежали мешки.
-- Помольцы,-- сказал Захар.
Показалась вторая телега. Тоже остановилась. Захар крикнул:
-- Чего стал?
-- Свои небось.
Первая телега тронулась. Мужик, держа лошадь за узду, остановился около нас и сказал:
-- Бог в помощь.
Другая телега тоже подъехала. Мужик и баба глядели на нас молча.
-- Чего? Это, знать, по охоте заблудили?-- спросил первый.
-- Нет,-- сказал возчик Батранов,-- волков пережидаем. Рядом выли.
-- Это далече,-- сказал помолец. -- Они нешто пойдут на человека. Нешто волк -- дурак? Он знает: топор у мужика. Н-да. Топор.
-- А вы откель?-- спросил Захар.
-- Мы-то. С помолу едем. Мы с выселок.
-- Ну-ка, Василий, поднеси им по стаканчику,-- предложил Юрий.
-- Благодарствуем,-- сказали помольцы. -- А мы-то думали, чего это в таку пору? Что за народ у моста? Не лихо ли дело? Тут, у моста, этаво, завсегда пугает. Кто-то бегает, песни поет. А кто -- не видать. А вы, по охоте ежели, приезжайте к нам на выселки. У нас охота рядом. Тетеревей что! Приезжайте ко мне: Василий Макаров, чай пить у меня с медом. Ну, спасибо. И-их. Хороша солонина-то.
Простившись, помольцы поехали.
-- Ну, вот что. Едем скорее,-- слезая с сосны, говорил Василий Сергеевич. -- Волки -- черт с ними, но уж от этой певицы, которая здесь бегает, подальше... Черт принес. Благодарю покорно. Честное слово, в последний раз еду. Каждый раз ерунда какая-нибудь. Бегает, поет... Едемте.
* * *
Сели в повозки. Переехали мост. За поворотом темнели большие ели, и в небе чуть мерцал свет утра.
Вдруг, слышим, сзади по мосту стук. Кто-то будто пробежал. Было что-то страшное в этом звуке.
Василий Сергеевич выстрелил из револьвера и крикнул: "Вот тебе!" И еще выстрелил: "Вот тебе, вот тебе".
И опять было слышно: кто-то побежал по мосту.
-- Пугает... -- сказал возчик.
Краем реки поднимались в гору. Дорога шла по песку, покрытому чистым мелким ельником. Светало. Вдали показался большой темный лес, как гребень. Под горой мы услыхали шум мельницы. В доме мельника мерцал огонек в окнах.
* * *
Радостно нас встретил мельник Никон Осипович. Хлопотал. Дочь ставила самовар, а рядом, в горнице, стелили сено для ночлега.
Приятели мои решили не ложиться спать. Утренняя заря блистала за лесом. Бодро и весело шумели колеса мельницы в пене голубой воды.
Умывались у речки. Было видно дно, песок и мелкие камушки. Рядом подошли коровы и пили кристальную воду. Как-то все просто, естественно, хорошо.
Когда вернулись в дом мельника, на столе шипел самовар, белая скатерть, расставлены закуски из Москвы. Пришла Прасковья Андреевна, жена мельника, и дочь Маша в голубом ярком платье, в косу вплетена лента.
Разливали за столом чай, брагу, говорили: "Вот грибки попробуйте. Рыжики, валуи, белянки, пирог с капустой, оладьи с медом".
-- Маша,-- сказал я,-- Василий Сергеевич всю ночь на сосне просидел: волков боялся. Пожалей его.
Василий Сергеевич, причесывая мокрые волосы у зеркала, рассмеявшись, сказал:
-- Верно. Ночью до чего страшно было, на сосне сидел.
-- Да неужто правда,-- удивлялась мельничиха.
-- И я сидел,-- кротко сказал Коля.
Маша, посмотрев на Колю, закрыла лицо фартуком и, смеясь, выбежала из горницы.
-- Да полно,-- смеялась мельничиха. -- Что в тебе им есть? Худой -- кости да очки. И неслыханно дело, чтоб тут человека съели. А волки у нас кругом. Вот с вечера выть зачнут -- таку скуку нагонят. В городах-то нету этого, у вас... Там весело...
"Ну,-- подумал я,-- у нас волки-то есть пострашнее..."
* * *
Утренним осенним солнцем освещена мельница. Бежит, блестя по колесам, синяя вода. А за ней... река. Берега -- в заросли серой опавшей ольхи. Темными пятнами спускаются по песчаному обрыву огромные ели. Все опрокинулось в тихой воде. Какая красота! Я тороплюсь наносить на холст красками эти формы и цвета.
Сзади меня стоят помольцы и смотрят, как я пишу. Один держит дугу и говорит мне, смеясь:
-- Сдел милость... Э, у тебя лазорева краска, эво-та, хороша... -- показал он на палитру. -- Намалюй мне цветочки -- это место на дуге. Зимой поедешь, поглядишь -- веселей будет...
ПРИМЕЧАНИЯ
Волки -- Впервые: Возрождение. 1936. 3 октября. Рассказ имеет подзаголовок: Охотничий рассказ. Печатается по газетному тексту.