Коровин Константин Алексеевич
Московские чудаки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Московские чудаки

   Я москвич, и мне частенько вспоминается Москва.
   Замечательные люди были москвичи: гостеприимные, приветливые. Любили театр, музыку, искусства. Были среди них и, так сказать, люди с причудью.
   Вспоминаю знаменитого купца Абрама Михайловича Морозова -- особняк в Москве, прекрасные залы и комнаты в разных стилях, много картин в доме -- старинных, коричневых, темных.
   Хозяин, показывая картину, обычно разводил руками:
   -- Говорят, Рафаэль или Мурильо, а кто знает. Или вот -- Тициан, но фигура справа -- младенца -- говорят, не его, а Корреджио. Вот тут и разберись...
   Младший брат Абрама Михайловича любил и понимал живопись: он создал галерею -- собрание прекрасных французских импрессионистов: Моне, Сизеле, Ренуара...
   Старший брат, Абрам Михайлович, собирал по преимуществу старые картины иностранцев, не признавал собрания младшего брата и всегда огорчался.
   Помню, он жаловался:
   -- Я люблю барбизонцев. Приобрел как-то Коро, обед устроил. Только расстроил меня один художник до невозможности. Сказал: ненастоящий у меня Коро. Так расстроил, что я захворал. Сам профессор Захарьин лечил. Его высокопревосходительство. Пить запретил. Ни шампанского, ни коньяку, ни-ни... Благодарю покорно... Сахар у вас, говорит... Какой там сахар!.. Коро доехал!..
   Он помолчал и с сокрушением продолжал:
   -- Поехал я как-то в Париж -- читаю в газетах: посмертная выставка Гогена. Поехал он на острова Таити, это черт его знает где. Замечательные женщины, сложены, как Венеры, цвета бронзы. Небо розовое, деревья синие, ананасы, белые апельсины... И сделался он дикарем. И писать стал, как дикарь. Естественно -- насмотрелся. Выставка открыта -- не помню уже, в каком месте. Думаю -- постой! Сейчас же поехал. И ахнул! До того чудно, что думаю -- эге!.. Покажу брату и Москву удивлю! Куплю картины, повешу в столовой, пусть и Захарьин посмотрит. Покажу я ему -- какой у меня сахар! Можно ли мне пить или нельзя!..
   Выбрал четыре больших картины и приценился. Дешево. Пятьсот франков штука. Купил. Картины такие, что сразу не поймешь. Думаю: потом рассмотрю.

* * *

   Привез Абрам Михайлович картины в Москву. Обед закатил. Чуть не все именитое купечество созвал.
   Картины Гогена висят на стене в столовой. Хозяин, сияя, показывает их гостям, объясняет -- вот, мол, художник какой: для искусства уехал на край света. Кругом огнедышащие горы, народ гольем ходит... Жара...
   -- Это вам не березы!.. Люди там как бронза...
   -- Что ж,-- заметил один из гостей,-- смотреть, конечно, чудно, но на нашу березу тоже обижаться грех. Чем же березовая настойка у нас плоха? Скажу правду, после таких картин как кого -- а меня на березовую тянет...
   -- Скажите на милость!-- вскинулся Абрам Михайлович. -- Мне и Олимпыч, метрдотель, говорил: "Как вы повесили эти картины, вина втрое выходит". Вот ведь какая история! Искусство-то действует...
   Он подмигнул глазом и с гордостью присовокупил:
   -- Брату показывал. На-кось!.. Он смотрел, смотрел и сказал: "Что-то есть..." Явно -- есть! Это тебе -- не импрессионисты!..

* * *

   Года через полтора уехал я в Париж. Была у меня маленькая мастерская на рю де Дельта, бульвар Рошешуар. Однажды утром слышу звонок, отворяю дверь. На пороге стоит, в цилиндре, полный, высокого роста, Абрам Михайлович. С ним тоже толстый человек с лицом русского ямщика -- адвокат Дережинский. Черные глаза Морозова вертелись как-то колесом...
   -- Едем завтракать,-- сказал Морозов,-- едем к Паяру. Ну, брат, и история вышла. Вот он тебе расскажет,-- сказал он, показывая на Дережинского. -- Опять -- незадача! Опять Захарьин пить запретил. Услышишь -- какая история...

* * *

   Как оказалось, Абрам Михайлович приехал в Париж уже назад две недели. В первый же день по приезде заехали в галерею, где купил он Гогена около двух лет назад. Там его вспомнили. Один из владельцев сказал: "А дешево вы у нас Гогена купили". А Абрам Михайлович, как человек деловой, не задумываясь, спросил: "Не хотите ли, я вам их уступлю?" Те говорят: "Отчего же, уступите". -- "Пожалуйста. Дадите тридцать тысяч за четыре картины?" -- "Что же, можно,-- согласились владельцы,-- они у вас здесь?" -- "Да,-- говорит Морозов,-- через четыре дня будут здесь, приходите". Оставил свою карточку и адрес.
   Из гостиницы Абрам Михайлович тотчас же послал телеграмму в Москву с приказом управляющему Прохору Михайловичу немедленно привезти картины в Париж.
   Через четыре дня картины были доставлены.
   В назначенный час в гостиницу пришли прежние владельцы. Оба в цилиндрах, элегантно одетые, со строгими лицами.
   Посмотрели мельком на картины, один из них любезно попросил чернил, написал чек на тридцать тысяч и передал хозяину.
   Тот думает: "Что такое?" Усомнился.
   -- Да, но это чек, а не деньги...
   Гость, подписавший чек, извинился. И вежливо сказал, что через шесть минут будут деньги.
   Взяв чек, он передал его своему компаньону и остался с Морозовым дожидаться его возвращения.
   Через шесть минут вернувшийся вручил деньги Абраму Михайловичу, и оба, быстро взяв картины, улыбнувшись, ушли.
   Морозов огорчился: больно легко нажил двадцать восемь тысяч.
   Приехал адвокат Дережинский -- пошли вместе завтракать. Но Морозову было как-то не по себе.
   После обеда поехали в кафе "Каскад" в Буа де Булонь, потом в театр, потом в "Казино де Пари",-- гложет Абрама Михайловича что-то внутри, да и только.
   Ночь спал плохо.
   Утром пошел в галерею, куда продал картины. Идет по залам и смотрит -- не выставлены ли его полотна.
   В последней комнате увидел их прислоненными к стене. И с напускной небрежностью спросил у заведующего: "Что стоит эта картина?"
   -- Пятьдесят тысяч,-- последовал ответ.
   Абрам Михайлович ахнул и опрометью кинулся вон. Сел в карету и помчался к Дережинскому.
   -- Поезжай сейчас же, купи назад мои картины. Что просят -- плати.
   Он в отчаянии упал в кресло. Опять без Захарьина не обойтись!

* * *

   Как-то в Москве, работая декорации в мастерской Большого Императорского театра, в час дня пошел я через Театральную площадь в "Метрополь" завтракать.
   Сел за маленький столик. Невдалеке от себя увидел сидящих за большим столом -- он назывался "морозовским" -- разных москвичей.
   Видно было, что там хорошо выпили,-- в хрустальных графинах стояла водка, жареный поросенок, гусь.
   Один из пировавших за столом, Постников, увидав меня, подошел. Глаза у него были осоловелые, нос покраснел. Он был пьян. Поклонившись, он сказал мне:
   -- Видишь, сидит?.. Кто сидит! Звезда Европы! Профессор Лейден. Да, брат, это не наши... Захарьин!.. "Сахар,-- говорит,-- у вас". Пить запрещал. А я-то, лошадь, слушал, шесть лет капли не видал. А он, профессор Лейден, звезда, "диабет?-- спрашивает,-- сахар? Пейте!". Поросенка ем. А? Вот она -- Европа!
   -- А Абрам Михайлович где?-- спросил я.
   -- Абраша? Выпил, что надо, и спать поехал. Худо ему стало. Гогена, должно быть, вспомнил -- огорчился... Картины, картины губят его...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Московские чудаки -- Впервые: Возрождение. 1937. 28 мая. Печатается по газетному тексту.
   Паяр -- здесь и далее: ресторатор в Париже.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru