Коровин Константин Алексеевич
Рождественская ночь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Рождественская ночь

   Приятели уговаривали меня на Рождество уехать в деревню. В Москве все то же, всюду сутолока, всем как-то не до тебя, а в деревне -- ты сам по себе. Да и верно: зима, снег, ночь вся в звездах.
   Уж когда со станции поедешь в розвальнях -- радость входит в душу. Приедешь в жарко натопленный дом, бревна пахнут сосной, дедушка Феоктист Андреич, тетка Афросинья, на столе закуски, пироги, все рады, в камине хворост горит, хорошо!
   На Ярославском вокзале приятели мои, охотники, одетые фантастически, сидят за столом в буфете первого класса. Проходящая публика с багажом, несмотря на заботы, останавливается и с интересом посматривает на охотников. У приятелей моих полушубки. У кого зеленый, а то белый, оторочки из мерлушки, на поясе охотничий нож, лыжи, ружья, на голове шапки с наушниками.
   -- Знать, медвежатники,-- говорят пассажиры.
   На станции Итларь все мы выходим. Платформа в снегу.
   Возчики дожидаются. Встречают. Тащат багаж, кульки. Станция как игрушка. У дверей горят фонари, а за станцией виден лес, задумчивый, покрытый снегом. Хочешь не хочешь, а у буфетчика надо выпить, человек хороший. Радостно встречает:
   -- Вот, семга хороша. Только что из Архангельска получил.
   Достает семгу, обернутую в лубки и перевязанную бечевой. Режет ножом бечевку, и большая рыбина блестит серебром. Отрезает кусок и дает попробовать Павлу Александровичу, тот говорит серьезно:
   -- Налей!
   Наливает рюмку.
   -- Замечательно,-- говорит Павел Александрович.
   -- Семгу надо взять,-- советуют приятели.
   -- Можно,-- соглашается буфетчик,-- хоша половинки вам не довольно ли, а то мне тоже надо для буфета.
   Отрезает половину нам.
   Возчики наши, Батранов, Бабошин, тоже пьют, закусывают.
   -- Вот,-- говорит буфетчик,-- вчерась в Покрова ездил с супругой к обедне, так вот, верите ли, где Гарусово, к лесу вот лосина прошел! Вот велик!..
   Какой-то пассажир, в большом армяке поверх полушубка, солидный, с длинной бородой, слушая буфетчика, сказал, поглядев на нас:
   -- По лосям надо к нам, в Раево, верст тридцать отсюда. Мы каждый день лосей видим. Место лесное. Приезжайте. Я вас, кстати, лосиной угощу. У меня на всю зиму засол. Лосина хорошая.
   Скрипят полозья, розвальни по мерзлой дороге раскатываются. Под Ратухином вывалились в снег.
   -- Полегче,-- крикнул Василий Сергеевич,-- я не желаю, у меня ревматизм. Не угодно ли, сколько за шею снегу набилось!
   Он, стоя, отряхивался.
   -- Явный фахт,-- сказал Батранов,-- ночью-то, Василий Сергеевич, нешто разберешь, где раскатить.
   На повороте от леса, на горке, среди темного сада, весело блестели окна моего дома. У крыльца встречал дедушка Феоктист:
   -- Озябли, поди. Морозы стоят сердитые. Пожалуйте, самовар готов.
   Трещит хворост в камине, весело пылая, освещает стены бревен моей деревенской мастерской. Чай с коньяком.
   -- Ты что все молчишь?-- спрашивает приятель Вася, смотря на Колю Курина.
   -- Чего молчу?-- отвечает приятель Коля. -- Я, брат, думаю, вот когда ехал, смотрел -- звезд-то сколько, а вот какая Вифлеемская -- неизвестно.
   -- Здесь Вифлеемской звезды не увидите,-- сказал серьезно Павел Александрович.
   -- Да, здесь не Вифлеем, там уши не мерзнут. До чего у меня ноги озябли -- ужас!
   -- Сними сапоги,-- говорю я,-- погрей ноги у камина, а то простудишься опять. С Николаем -- беда! Что ты в галошах едешь в деревню?
   -- "В галошах"! Не могу же я в валенках в Консерваторию прийти? Я ж не знал, что я в деревню поеду. Вы как-то все сразу. Не успеешь собраться. Я даже с Анфисой не простился. Оставил записку. Все-таки неловко. Жена ведь.
   -- А странно,-- сказал Вася,-- когда уезжаешь на праздник, жены не говорят: "Останься, зачем уезжаешь?". Моя жена Ольга без меня соберет всех своих знакомых баб, и что они говорят -- уму непостижимо, всех перешьют... А при мне -- неловко.
   -- А может быть,-- задумчиво сказал Коля, сидя у камина и грея ноги,-- может быть, они нам рожки ставят.
   Доктор Иван Иванович, кушая пироги и запивая чаем, обернулся и грозно взглянул на Николая Васильевича.
   -- Об этом вы, дорогой, можете думать про себя, а не вслух говорить. Подобные высказывания в сочельник такого великого праздника -- неуместны...
   -- Довольно ссориться,-- сказал Павел Александрович. -- Вот завтра придет Герасим, пойдемте с ним по лосиному следу. Лыжи новые, вот попробуем, норвежские...

* * *

   Утром я взглянул в окно -- белым-бело.
   Весь сад в инее. Косо ложились синеватые тени от сарая, от высоких елей. Тетенька Афросинья, нарядная, в шелковом платке, поздравляла с праздником и, получив от меня подарок на бархатную кофту и шерстяное платье, зачастила:
   -- Вот, вот, благодарствуйте. Ну что, чего уж... Не молодость. В молодости-то этакого не было. Уж больно нарядно.
   Павел Александрович и доктор Иван Иванович попробовали новые лыжи. Герасим смотрел на них,-- глаза его хитро смеялись.
   -- Ведь это, Павел Александрович, привыкнуть надо. Узки больно лыжи -- замучаетесь.
   У Ивана Ивановича лыжи тоже норвежские, длинные, цеплялись носом друг за дружку. Упав, он сказал:
   -- Вот крендель выходит. Это верно, привыкнуть надо.
   За утренним чаем решили переделать лыжи -- укоротить.
   Пилили пилой. Отпиливали. Пробовали ходить у дома -- ничего не выходило. Расстроились ужасно и ругали Караулова, который посоветовал купить норвежские лыжи.
   Простые лыжи нашли в деревне и ушли на них за реку, в Феклин бор.

* * *

   Мы с приятелем Колей не пошли на охоту. И Коля, греясь у камина, раздумался.
   -- Вот ведь что,-- сказал он,-- вот, далеко от Москвы, тишина, и чувствуешь себя как в раю. А в Москве -- все другое.
   -- Только не философствуй,-- взмолился я.
   Коля пожал плечами и гордо замолчал...
   За окном летали легчайшие снежинки. Тишина и безлюдье.

* * *

   Вскоре вернулись охотники, в коридоре снимали шубы. Кричали:
   -- Мало ли кто жить хочет!
   -- Какова штучка?-- войдя, в волнении говорил мне приятель Василий Сергеевич. -- Понимаете ли, прямо вот у Ремжи, вижу, за елками лось... Я это присел, жду, как покажется, а Ванька вдруг и говорит: "Не стреляй! Под праздник -- Бог с тобой! И зверь тоже жить хочет!" Что под руку говорит охотнику! Лось и ушел...
   -- Это и не лось был,-- сказал доктор Иван Иванович.
   -- Как -- не лось? Слышишь, что он говорит? А кто же?
   -- Полно расстраиваться, Василь Сергеич,-- с обычной своей улыбочкой отозвался Герасим. -- Мне сбоку было видать: верно -- не лось, мельникова лошадь; она по шерсти схожа, тоже пегая.
   -- Вот и возьмите их! Я ведь рога видел.
   -- Ну, так, значит, корова... -- некстати засмеялся мой слуга Ленька. Василий Сергеевич мрачно посмотрел на него и, обернувшись ко мне, сказал:
   -- Константин Алексеевич! Вы когда-нибудь подтянете этого мальчишку?
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Рождественская ночь -- Впервые: Возрождение. 1937. 24 декабря. Печатается по газетному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru