Коровин Константин Алексеевич
Склероз

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Склероз

   В доме своем, в Замоскворечье, купец Иван Васильевич Волков захворал по случаю старых своих лет.
   Дьякон Аполлинарий Михайлович, соседнего прихода церкви Воздвиженья, сидел около больного -- он навещал старика по давней дружбе.
   И говорил больной старик, глядя на отца дьякона, тоже старого человека.
   -- Да вот, сказываешь, "душу своя положи за други своя". Да! А я вот не положил души своей за други своя... Да и где они, други-то?.. Я и не знаю... Да, было... Пили, ели вместе. Были этакие-то разные. Много было таких-то. А чтобы душу за них класть -- этаких-то и не было. Ну-ка, дьякон, скажи, за кого душу класть надо было?.. Ты мою жизнь насквозь знаешь, скажи-ка?
   Отец дьякон сидит, сонно смотрит на болящего и думает: "Ишь, в нем беспокойство какое, и что ему сказать в утешенье".
   И говорит рассеянно:
   -- Это так, вроде что, верно, не было таких-то, которые тебя понукали бы душу за их класть. Ты ведь на войне не был, ну, и чего ты надумал. Тебя, значит, это самое в жизни обошло.
   -- Обошло, говоришь?-- задумывается Волков. -- А все же, значит, я впустую отойду в вечность. Помрешь -- умер впустую?..
   Он тяжко вздохнул, и оба приятеля замолчали.
   -- Да,-- сказал через некоторое время Волков,-- верно. Итак, все прошло, а другов чего-то не было. Чего же! Смотри кругом -- жизнь прошла. Все кругом думали больше о чем? В карман, как бы карман понабить, и кого бы согнуть, накрыть... Ну и гнули. Ты его норовишь, а он тебя. Эх, да что... -- вздохнул старик. -- Женщины тоже. Так и этак. Дружбы этой самой не было. А даже совсем наоборот. Прасковья Михайловна... уж я ли ее не ублажал? Все что хочешь. Ну, а что ж? Расплевалась. Марфуша -- тоже. Акуля!.. Сам знаешь.
   -- Да,-- сказал дьякон,-- Акулина Петровна -- плюнуть стоит, поступила не по поступкам.
   -- Ну так вот где други-то? За кого душу класть? Скажи-ка? За Николая Петрова, что ли?
   -- Эх, сказал,-- Николай Петров!.. Он -- подьячий... Он тебя в минуту на что хошь обменяет.
   -- Это верно,-- вздыхает Волков. -- За любую юбку тебя продаст. Да, верно. Верно. А ведь дом-то я на Долгоруковской Акулине подписал. Верил. Уж вот ласкова была. Вот друг, вот чисто ангел. А теперь Миколай-то с ней живет. Дело он вел, дарственную писал. Ну так, дьякон, скажи-ка, за кого душу класть?
   -- Да полно ты!-- дьякон налил себе из графина рюмку водки. -- Чего в таком разе, хвораешь -- и все тебе в разум лезет пустое. Смирись. Возлюби врага своего ближнего.
   -- Да ведь я ничего, так, досада -- ну и лезет в голову сволоча разная.
   -- Все это в тебе потому, что овдовел ты рано. Опосля того неча ждать любовности сладкой, и жизнь во вдовстве на вертуна играть пошла. Серьеза нет. Случаи разные такие подворачивались между делом. Не ругай уж. Скажи, а ты сам-то не в грехах живешь? Акулина-то была тебя втрое моложе....
   -- Это верно,-- соглашается, вздохнув, больной,-- моложе была. Не будь этого самого подьячего, может стать, и не свернулась бы она. Пребывала бы в чистоте. А он, сукин сын, всему причина.
   -- Это верно,-- соглашается дьякон, наливая рюмку рябиновой и закусывая икрой.
   Больной смотрит на дьякона, как он пьет. Смотрит пристально, сочувствуя, и опускает голову. Помолчав, как бы про себя говорит:
   -- Степан Иванович, доктор Голубков,-- хороший человек, а вот третий год пить мне вино запрещает. Говорит: нельзя одной капли, потому, говорит, у вас склервоз всех что ни на есть сосудов. А я ему -- про тебя. Говорю: "Отец дьякон Крестовоздвиженский старше меня только на один год, а он может с бутылкой сладить, и у него, значит, стерьозы в сосудах нету". -- "Ну,-- отвечает химия,-- это еще неизвестно, может, у его еще боле. Я,-- говорит,-- его не расследовал".
   Я и думаю: "Не зря ли попал к ему в лапы?" Не лечи он меня, не расследуй,-- может быть, веселье жизни, какое ни на есть, видел бы... Пить нельзя! Поросенка в Рождество -- не ешь, нельзя. Холодного-то поросенка -- нельзя! Понимаешь? Крупу ешь, кашу, яблоко печеное...
   -- Я это уху стерляжью поел. Он как узнал -- вот меня ругал. Ну, я думаю, батюшка, окстись! Так у меня все нутро затоскует! Пускай, думаю, помру,-- все едино, и да еще две тарелки и съел. Он пришел, слушал, слушал трубочкой -- где ему! узнать не может нипочем.
   И больной, улыбнувшись, присел на постели и весело смотрел на отца дьякона.
   -- Ну-ка, дай-ка мне икорки лизнуть! Эк, икра-то зернистая.
   Дьякон подвинул больному икру, рюмку и стал наливать рябиновой.
   -- Постой,-- испугался больной,-- это ты зря! Что ты? Никак нельзя мне.
   -- Рябиновая не крепка,-- успокоительно сказал дьякон.
   -- Это верно,-- согласился больной и опрокинул рюмку в рот.
   -- Три двадцать. У Колганова брали, первый сорт.
   Выпив и закусив икрой, больной старик повеселел.
   -- Вот, отец дьякон, вот ведь в чем дело в жизни заложено. Доктор меня лечит, и хорош, доктор -- Степан Иванович, и все его почитают, но только строг очень. Сам все в меру, ничего спиртного, ни-ни. Помню, когда я покрепче был, старость еще не досаждала мне, в сосудах себя не показывала еще эта стервоза,-- помню, на его именинах я у его был. Ну, гости, действительно, были все более доктора. Честь честью, все как надо, ели, пили. Именины, конечно. Ну, и сам он еще молодой, холостой, и, значит, музыка, фортепиано у его. Сам он поет, можно сказать, голос у его -- бас -- очень хорошо. Ему этакая-такая подыгрывает на фортепиане. И он так жалостно поет: "Твоя любовь открыла мне могилу". Слушал я и думал: "Вот ведь что, чего же это такое?" И в ум не могу взять. Слова такие дурацкие, ведь он доктор! Ты как думаешь, отец дьякон?
   -- Понять никак не возможно,-- ответил отец дьякон.-- Много этой не в духовном пении дурости есть. Нескладно. Любовь -- дело Божье. В ней что ни на есть сладость жизни положена. Открыла могилу ежели, то это такое дело, что тебе, Иван Васильевич, надо бросить у его лечиться. Человек, значит, пустой.
   -- Постой, убери скорей со стола,-- вдруг заволновался больной,-- а то звонок в коридоре! Знать, он сам приехал.
   Дьякон наскоро убрал и рябиновую, и икру и спрятал за занавеску окна. Вошел доктор, посмотрел на отца дьякона и на больного.
   -- Ну, как ночь спали?
   -- Да как спал,-- ответил больной,-- всю ночь бабы в голову лезли!
   -- Как "бабы"?
   -- Да вот так, что бабы... Вот и поди ты...
   -- А вы что кушали на ночь?-- строго спросил доктор.
   -- Что ел? Кашу,-- скучно ответил пациент.
   -- Кашу -- тяжело на ночь. Потому и сны неприятные в голову лезут.
   Доктор наклонился над больным, пальцем поднял ему веко и сказал:
   -- Смотрите кверху!
   Пациент посмотрел кверху.
   -- Ну, а теперь вниз.
   Больной купец посмотрел вниз.
   -- Кусок бумаги!
   Больной позвонил в звоночек и крикнул:
   -- Аннушка!
   Аннушка принесла бумаги и чернил. Доктор написал рецепт.
   -- Вот, пошлите в аптеку,-- сказал доктор. -- Вам принесут пузырек, вы выльете все содержимое в стакан и выпьете на ночь перед сном. Снов этих у вас больше не будет. Ну, а завтра я вас навещу.
   И доктор ушел.
   -- Вот, заметь,-- сказал больной,-- и каши нельзя!.. Глаза у меня глядит!
   -- Чудак ты, право!.. Он доктор, так ведь он в науку свою верит. Наукой живет.
   -- Ну и дьявол с ним и с его наукой!-- рассвирепел вдруг больной.-- А то вот что! Будь друг, сходи, Аполлинарий Михайлович, в Охотный, купи гуся пожирней да у Смирнова захвати бутылку -- белая головка, да коньячку три звездочки. Авдотья гуся зажарит, с капустой, к обеду, и мы завтра с тобой поглядим, узнает он про это самое иль нет! Надо же чем-нибудь стерьозу эту самую из жил выгонять!.. Не пузырьками же!..
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Склероз -- Впервые: Возрождение. 1937. 23 июля. Печатается по газетному тексту.
   милитировать -- здесь и далее: см. прим. к с. 372 кн. 1 наст. изд.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru