Коровин Константин Алексеевич
Зимняя сказка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Зимняя сказка

   Не спится.
   В окно видна темная ночь.
   Вдали на башне чужого города пробили часы, медленно и тоскливо.
   И вспоминает душа, что далеко-далеко, там, в ночи, спят леса, долины. Печально, бедно... Вспоминается деревня под снегом, угрюмо, безотрадно. Снега, снега...
   Едешь дорогой, сыплет метель. Кутаешься в шубу, думаешь: не замерзнуть бы. Кругом снежная мгла...
   -- Что ж,-- говорю возчику,-- переехали реку-то али нет?
   -- Явный фахт,-- отвечает возчик Батранов,-- знать, переехали.
   -- Но постой,-- говорю,-- какой явный факт: "знать, переехали"? Значит, ты не знаешь.
   -- "Не знаешь"? А кто знает-то? Видишь чего, метет пурга. Естолько не видать. Она-то знает, грех неровный, привезет... -- сказал он про лошадь.
   Останавливается. Бросает вожжи. Слезает. Идет смотреть впереди лошади дорогу, пропадает в темноте. Возвращается, опять садится, поворачивает лошадь назад. Слышно: "Ну, ну, грех неровный, трогай, не бось".
   -- Батранов,-- говорю,-- три часа едем, что же, не заплутать бы?
   -- Ничего... Я сам вижу, что долго. Мне бы у оврага-то свернуть да на Некрасиху. Я покороче вздумал -- чистяком, а вот что...
   -- Смотри, Батранов, Новошутино бы не взять, там уж никуда не доедешь... Куда же ты повернул опять?-- беспокоюсь я.
   -- Да глядел я, заметно, Лисеич, что болото, значит, на Алексея Захарыча надоть. Ежели на него выйдет -- погреемся.
   -- А говорил -- довезет грех неровный.
   -- Не бось, Лисеич, не замерзнем, стужи нет большой, чертоводит маненько. Ничего... А вот и лес, правильно.
   Лошадь стала.
   Перед нами -- лес, большие ели, метель повернула вбок. Батранов вылез опять, пошел вперед и кричит мне:
   -- Знать, казенник, чаща -- не проехать.
   Опять сворачивает назад. Становится как-то одиноко, жутко. Батранов говорит:
   -- Вот что, Лисеич,-- водит...
   -- Как же быть?-- спрашиваю я.
   Батранов хлестнул лошадь и крикнул: "Свят, свят, рассыпься, сила вражья". Лошадь бежала рысцой и повернула влево. Внизу, вдали, блеснул огонек.
   -- Мать честная!-- крикнул Батранов. -- Ведь это круча. К Егору попали. Это ведь что,-- возчик рассмеялся. -- Егор -- явный фахт. Постой, я поведу лошадь.
   Батранов опять вылез и, взяв под уздцы лошадь, повел ее круто под гору. Егор Васильевич -- ученый лесник казенного леса. Огонек приближался, ясно показался дом лесничего. За частоколом лаяла собака.
   Подъехали к воротам, вылезли, ноги у меня застыли. Стучим в калитку.
   -- Кто такой, чего надо?-- спрашивает за воротами грубый голос.
   -- Отворяй, свои,-- кричит Батранов. -- Заплутали, Лисеич приехал...
   Слышу голос Маши -- сестры лесничего:
   -- Кто там?
   -- Маша!-- кричу. -- Послушайте, не бойтесь -- это я.
   -- Кто -- вы-то?
   -- Константин Алексеевич!
   -- Да неужели? В такую ночь!.. Как это вы?
   -- Сейчас,-- доносит со двора.
   Мы дожидаемся. Слышно, подходит человек, отворяет засов и, хрипло смеясь, говорит:
   -- Вот вы. Эка что, Ярлычева-то нету, в город уехал.
   Отворяются ворота, Батранов въезжает. Иду в крыльцо. Собака прыгает, ласкается.
   -- Шарик,-- говорю,-- здравствуй, Шарик.
   Собака, узнав, сует мне в руку холодный нос.
   Накинув шубейку, встречает сестра лесничего, Маша. В доме тепло.
   -- Заплутали, значит?-- говорит Маша. -- А на праздник вспоминали вас, братец писать хотел вам: "приезжайте, волки к воротам подходили". Самовар поставим, озябли, поди.
   Маша и мать ее, Дарья Петровна, хлопотали, ставили на стол варенье, пирог, маковые лепешки, ветчину, водочку в бутылке, чтоб погреться. Маша наливала чай. Я заметил, что Маша изменилась. Лицо у нее стало бледное, грустные глаза. Маша вышла в коридор за сливками.
   -- Вот,-- сказала мне Дарья Петровна, мать Маши,-- помните студента,-- замуж Маша вышла, помните? Вот вернулась к нам...
   -- Что так?-- спросил я.
   -- Нехорошо... -- ответила мать,-- краснобай, пустой человек. Маша намучилась и ушла.
   Я взглянул на Машу, когда она вернулась. В лице ее была печаль, какие-то будни.
   После чая возчик Батранов пошел спать в кухню.
   Маша принесла простыню на сено, принесла подушки, и я лег в большой горнице на полу. Устал и заснул. Ночью слышу голос Маши:
   -- Встаньте, поглядите в окно -- волки...
   Я вскочил с постели. Маша наклонилась и, заставив меня наклониться, повлекла меня к окну. На фоне синего снега у ворот, снаружи, сквозь мерзлые окна я увидел -- двигались, как тени, мрачные, горбатые силуэты волков. Их было два. Блеснули внутренним блеском глаза и потухли. При мутном свете зеленой лампады грустное молодое лицо Маши, с полуоткрытым ртом, казалось мертвенно-бледным.
   -- Вон еще... -- шепчет Маша.
   -- Маша, я выстрелю в них с чердака.
   -- Как хотите,-- сказала она. И прибавила: -- Нет, не надо, с ними мне веселей...
   Маша пристально смотрела на меня.
   -- Маша,-- начал я и осекся.
   -- Ну-да, ушла я от мужа, помните, при вас он приезжал в запрошлый год? Мы под венец в город уехали, помните?
   -- Что же, Маша, случилось? Вы такая веселая были.
   -- Да вот, не стерпела. Много у него в городе знакомых. Он все по гостям, и к нам гости. Он разговорчивый такой. Вижу я, что со всеми там, разными знакомыми барыньками-курсистками, заговаривается, и на всех у него глаза горят, вот как у волков! Каждую ночь из гостей поздно приходит, вином пахнет. Со мной ни слова. Я говорю ему: "Петя, ну скажи мне что-нибудь. Чего ты молчишь?.."
   Он говорит:
   -- Ты моя лесная женщина, ундина. Я тебя люблю иной любовью, природой своей, вольной страстью. Ты не поймешь этого. Я люблю -- от тебя пахнет лесом. Но есть другое, есть идейные женщины, они -- город. Я не могу жить в лесу, я человек свободы.
   И стало мне ясно, и удивилась я себе, что это со мной случилось? Когда он раздевается около, глядит в очки -- рот у него большой и плоский, высокие плечи, с которых он снимает помочи, уверенность какая-то в лице... Ложась ко мне, улыбаясь, громко говорит: "Ну, здравствуй, мой лес". И до того мне делалось противно, что я спросила себя внутри: кто этот человек, что-то он? И не дурак ли? Когда он ест, какая-то уверенность всегда, какая-то снисходительность ко мне -- я не могла есть с ним. Мне хотелось не раз ударить его. Но я сдерживала себя...
   Маша наклонила голову и вдруг, подняв лицо, обняла меня за шею и сказала у самого моего лица, заплакав:
   -- Поцелуйте меня, Константин Алексеевич, как хотите... немножко будет лучше... Только не жалейте меня...
   И матовые губы Маши прикоснулись к моей щеке.
   -- Что ты, Маша?.. -- спросил я, удивленный.
   -- Любовь не волчья, другая любовь, которая давно была во мне здесь, в лесу, в этом лесу... -- прошептала Маша.
   На мерзлых окнах в кристаллах узоров отразился начинающийся рассвет.
   -- Маша,-- сказал я,-- постойте здесь, у окна, я сейчас достану краски, холст, напишу вас с окном морозным, может быть, тени волков в эту предрассветную темноту.
   Маша молча кивнула головой. Я быстро старался брать краски в мутной комнате, схватить настроение этого куска жизни. Вскоре подъехала к воротам лошадь.
   -- Братец приехал,-- сказала Маша. И, накинув шубейку, выбежала в сени.
   -- Лисеич! Вот рад!-- сказал, входя, лесничий. -- Батюшки, чего это, ты Машу написал? А я письмо послать хотел -- волки опять подходят к дому, Шарика им достать охота, а он умный, не дается.
   "Ушла ночь",-- подумал я.
   Мать и Маша опять хлопотали, самовар на столе, просфоры из города. Умываюсь ледяной водой, валенки подает мне Батранов.
   Осветился лес, ушла ночь, и с ней Маша, в таинственную сказку...
   Батранов поит лошадь, к лесничему пришли мужики. Он деловито дает им билеты на порубку в лесу, считает деньги. Все другое -- дневное. А Маша разливает чай -- тоже другая.
   Уезжая, прощаясь, я видел ласковые глаза Маши. Она вышла за ворота провожать меня. Я уезжал от чего-то близкого, родного...
   В чужом городе вспоминаю лес в инее мороза, тени волков, помертвевшее милое лицо... Маша!.. какой прекрасной и таинственной небылью-сказкой живешь ты в памяти моей.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Зимняя сказка -- Впервые: Возрождение. 1937. 9 января. Печатается по газетному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru