Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
"Петушок"
Сегодня погожее утро. Радостно светит из-за елок майское солнце. Тепло.
Встал я с постели и шел неодетый на террасу.
Утренняя свежесть льется внутрь, как нектар душистый. В саду большие тени лежат по траве и дорожкам, а птицы так и заливаются. Малиновый сад за частоколом горит свежей зеленью.
Тетушка Афросинья выпускает корову из сарая. Впереди стада бегут овцы краем дороги. Стадо спускается вниз, к речке.
Как восхитительно майское утро. Господи, до чего хорошо жить на свете.
Вдруг слышу зычный голос Василия Сергеевича:
-- Я тебя когда-нибудь умою. С вечера, скотина, берут сапоги чистить, а не утром. Спозаранку будишь, скотина.
Ленька, мрачный, заспанный, несет мимо меня сапоги приятелей.
-- Ленька,-- говорю я,-- дай сюда самоварную трубу.
-- Сейчас,-- отвечает Ленька и приносит самоварную трубу. Держит ее в руках передо мной в недоумении.
-- Ну, что смотришь?-- говорю я. -- Вот отсюда бросай ее в стену: раз, потом опять -- два, три. Ну что ты, ну давай сюда.
И я бросаю трубу в стену.
Все приятели сразу просыпаются. Гофмейстер с испугу выходит первый на стеклянную террасу.
-- Скажи, пожалуйста,-- говорит он,-- что это за звон такой?
Вставай скорей,
Довольно спать... --
пою я как бы для себя.
-- Что это делается?-- кричит Василий Сергеевич, выбегая на террасу.
-- Это Ленька,-- говорю я. -- Сами вы купаться хотели. Павел Александрович приказал будить.
-- Ну послушай, ты, знаешь, брось эти пошлости,-- рассердился Павел Александрович.
-- Вы так распустили вашего Леньку, я ему ужо уши оборву,-- закричал Василий Сергеевич.
-- Ну посмотрите, утро какое. Ведь это майское утро. Посмотрите. Ну что дрыхнуть? Такое утро проспать -- значит, в Бога не верить... -- убеждаю я приятелей.
-- А ведь он прав,-- подняв высоко брови и смотря на всех рачьими глазами, сказал Павел Александрович.
Приятели мои были добрые, покладистые люди. Только Коля Курин спал крепко -- трудно было разбудить. Говорил, что это у него вследствие переутомления, и будить его помогал "петушок". Это просто перышко из крыла петуха. Если пустить его в нос спящему, то тот сразу просыпается. И безо всякого вреда для себя.
"Петушка" этого Коля терпеть не мог. Но ничего не поделаешь.
"Петушка" ему в нос пускал Ленька. Николай Васильевич вскакивал и кричал:
-- Как ты смеешь?
А Ленька отвечал:
-- Приказали будить.
-- Тьфу!..
И Николай Васильевич, что-то сердито бормоча себе под нос, начинал одеваться.
* * *
Кстати, не всякого из нас можно было будить "петушком".
Меня, Колю Курина, Юрия Сергеевича, охотника Караулова, доктора Ивана Ивановича будили таким способом, не стесняясь. А вот гофмейстера как-то не решались. Чин, что ли, тут мешал, годы ли, только "петушком" не будили.
Или Павла Александровича. Чего, уже, кажется, приятель, а нельзя было: до невозможности обидится и уедет.
Был у меня еще приятель. Тоже большого чина -- хороший человек. Того можно было "петушком", но нужно было на столе перед ним заранее ставить бутылку удельного красного вина. Когда ему перо в нос воткнут -- он проснется и в гневе безмерном орет. А увидит бутылку -- отходит. Нальет и выпьет натощак.
А вот, Царство ему Небесное, когда гостил у меня деревне Ф.И. Шаляпин, будить его никто не решался. Говорили:
-- Сейчас рукой ищет он сапог, чтобы в тебя пустить, или бутылку: что под руку попадет. Еще убьет.
А будить самоварной трубой для коллективного пробуждения -- научил крестьянин-охотник, Герасим Дементьевич.
Войдите в мое положение: приятели, конечно, друзья, но один встает в семь часов утра, другой в десять, а третий -- в полдень. Каждому самовар подогревай. Да и яичница стынет, и оладьи тоже.
Гостили у меня еще и родственники -- люди молодые, студенты. Наговорятся за день, наспорятся и дрыхнут.
Тех "петушком" не будили -- не связывались. Те утром кто как просыпались. И сейчас же в спор вступали со всеми, на все лады социализм склоняли. Им все равно -- что есть и что пить. В них с утра одержимость идеями играет. Они не были охотники. П.А. Сучков, бывало, скажет им:
-- Идите спорить на реку, в купальню.
Ну и хорошо. Они там, в купальне, и спорят.
* * *
В прекрасное майское утро чай всегда на террасе. Сливки, оладьи горячие, творожники, баранки, сушки с солью, просфоры от Троице-Сергия.
Приятели откушают чай, ну, а потом начинается жизнь. Кто -- что. Принимаются за дела. Кто берет корзинку, идет собирать грибы. Василий Сергеевич приспособляет рыболовные снасти...
Но не все ровно выходит в жизни. Бывают неожиданности. В то майское утро, только подали чай, Сторож со станции телеграмму принес.
Сторожу поднес стаканчик водки и закусить.
Раскрыл, читаю телеграмму. "Что такое?" -- думаю.
"Целую, приеду -- Нана. "Фифи"".
"Что за черт",-- думаю. Показываю Павлу Александровичу. Тот читает и говорит:
-- Какие пошлости!
-- Вздор! Все у тебя какой-то вздор.
Коля Курин читает и пугается. Говорит:
-- Знаешь... Я, брат, знаю ее. Ну ее к черту. Это, брат, несомненно, мне телеграмма.
-- Нет, позвольте,-- говорит Вася Кузнецов,-- это телеграмма мне. Только, знаете, странно: я ей, помню, адреса не давал... Это из "Золотого якоря" певица. Да... кажется, Фифи. Это Ванька знает.
Доктор Иван Иванович озабоченно осмотрел телеграмму. Перевернул, посмотрел адрес и сказал:
-- Это мне телеграмма. Пациентка, истеричка. Любит, чтобы ее осматривали доктора. Она себя называет Фифи, Нана. Годы у ней уж такие -- любит лечиться. Однажды жена подслушала. Что было! Я ей говорю: "Истеричка", а она говорит: "Врешь. Ты за ней волочишься". Ну что тут скажешь!..
Доктор вконец огорчился: день-то какой майский, а всякое удовольствие испортят! Ах, эти женщины!..
-- Да нет же!-- раздраженно прервал его Василий Сергеевич. -- Это Нана из "Золотого якоря". Я же знаю. Косища -- вот!.. -- показал он ширину косы.
-- Ну, таких, брат, не бывает кос,-- сказал Коля. -- Это, брат, не та. Это Фифи Приставала. Она тоже певица. Уроки все берет. Голосу никакого...
-- Это, значит, ты адрес-то дал?-- спрашиваю я.
-- Нет, брат, я только сказал, что еду к тебе. Адрес, должно быть, Анфиса сказала.
-- Ведь она "целую" пишет,-- говорит приятель Вася.
-- Да ведь это так. Она артистка. Они часто пишут "целую", чтобы нежней выходило.
-- Я пошла на речку,-- говорит Афросинья,-- самовар песочком почистить. В купальне-то вот дерутся, вот ругаются. И чего это? Прямо до ужасти. Чего бы не было, сохрани Бог...
-- Ничего,-- говорю,-- пускай. Молодой народ.
...А приятели мои послали для верности три телеграммы и Фифи, и Нана; получив, мол, телеграмму, уехали в Москву...