Коровин Константин Алексеевич
Ночь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Ночь

   В Москве уже стало пыльно. Ночь и день громыхают ломовые извозчики по булыжной мостовой. Живу я на Мясницкой, а по ней самый проезд в Москву со станций железных дорог.
   -- Не спится,-- говорю я доктору Ивану Ивановичу,-- летом трескотня по мостовой.
   -- Я вам шарики принесу, в уши вставлять.
   -- Знаю,-- говорю я,-- эти шарики, вы гофмейстеру давали, помните? А он их вынуть-то и позабыл и пошел на тягу. Вальдшнеп летит, а он не слышит. Потом только, когда с тяги пришел,-- вспомнил.
   -- Да,-- смеялся доктор,-- он эти шарики и тогда вставлял, когда эти ученые у вас гостили и племянники ваши тоже, чтобы не слышать их споров. Да ведь и правда -- наговорят, тошнота берет. Эх, хорошо бы в деревню. Только у нас в университете -- самая работа: зачеты сдают. Не могу поехать к вам.

* * *

   Середина мая. Решил я с приятелями поехать в деревню. К десяти часам вечера собрались на Ярославском вокзале. В вагоне третьего класса было много пассажиров. Рядом сели люди торговые, простые, в поддевках. Едут в Ростов. Народ, видимо, все -- ярославцы. На полках -- кульки, мешки, корзинки, перевязанные веревками. Под лавками -- тоже багаж.
   Поезд тронулся. В окнах мелькнули убегающие огоньки московского пригорода и пропали. Показались темные силуэты лесов, в весенней ночи блистали звезды. Тускло горел в вагоне фонарь. Один солидный пассажир, в новом картузе, с шеей, повязанной шарфом, говорит медленно другому:
   -- Чего ты служишь? Знаем, кому служишь. Кто не знает Афросимова... Знают, конечно,-- помалкивают. Богатей. А правду сказать -- пройда. И вот жох -- беда. Он теперь и напоролся тоже на сквалу. Вот напоролся! Тот сквалыга да сутяга, и этот. Вот и пошло у них. Назначут суд -- отложут. Судьи никак разобраться не могут, потому что и свидетели все, и сами -- такая сволоча, выжиги, нагревалы, что у судей прямо ум раскорячился. Правды-то ни в ком не видать.
   -- Ну, Мякитин-то тут ни при чем,-- говорит другой.
   -- Эх, хватил -- Мякитин. Об ём острог давно плачет. Мякитин проныра, кого хошь нажгет, ну и прохвост! Тоже говоришь -- Мякитин... Ему попадись, он тебя живо вытрясет всего.
   -- Да уж, ему не попадайся,-- говорит с другой лавки молодой парень. -- Он из себя добрягу показывает: "Я то -- я это". Благодетель, ласковый такой. А морда-то волчья, хвост собачий -- подлипала.
   Наступило молчание. Вошли с фонарем контролер и кондуктор. Брали и прощелкивали билеты. Когда обошли вагон, опять из пассажиров кто-то сказал:
   -- А вот у Малашкина жена -- что надо!.. А он помалкивает. Видать, что он с ей заодно работает. Она все с Андрюшкой Зиновьевым вертит, у его деньги завсегда. Отец балует.
   -- Что ж, Малашкин терпит -- потому она все в дом несет.
   -- Ханжа,-- сказал кто-то в стороне,-- богомольница, шито-крыто...
   -- А всех у нас в городе жулей -- Еропкин. Такой стрюцкий -- беда! Откуда у его деньги взялись? Говорят, от упокойников. Он завсегда при похоронах -- первый. Сейчас подлизалой ко вдове лезет. Ну, а та, при простоте и при горе, верит. А он притворяется, жалеет, плачет-заливается... Ну, значит, вдова думает -- хороший человек. А он, притвора, и нагреет.
   -- Но ведь теперь верить кому можно? Сам себе не веришь... -- сказал кто-то.
   -- Это верно,-- согласился сосед. -- Он себя хорошим показывает, а сам он -- ера...
   Уж поздно. Поговорят пассажиры и замолчат. И вдруг кто-нибудь опять скажет:
   -- Ну, а Смирнов кренделя тоже крутит. Докрутится...
   Мой приятель, охотник Караулов, рассмеялся, слушая разговоры пассажиров, и спросил, обратившись к ним:
   -- Вы что же, в Ростов едете?
   -- Да, в Ростов, а что?
   -- Да так. Вот вы всю дорогу говорите бесперечь, что у вас в Ростове одна плутня.
   -- Есть отчасти,-- ответил ему солидный пассажир.
   -- А вы-то -- московские будете?-- спросил Караулова другой пассажир.
   -- Да, мы -- московские,-- ответил Караулов.
   -- А у вас в Москве тоже, поди, плутня есть?
   -- Ну, как сказать... -- засмеялся Караулов,-- как-то у нас все же не так. Вы всю дорогу только и слышно: "пройда, притвора, нажигала...".
   -- И у вас не лучше. Только у вас в Москве народу-то много. А у нас друг дружку знают. Наши-то голубчики нам видней.
   -- В Москве-то тоже не зевай... -- сказал другой пассажир. -- Есть такие молодчики, прямо на ходу подметки режут...
   -- Есть такие, что и печати негде ставить,-- сказал другой.
   -- Вот что,-- вдруг вспылил мой приятель Павел Сучков,-- надоело, пора спать. А тут все разговоры -- пошлости... Я ухожу в другой вагон, во второй класс.
   -- И правда,-- поддержал его гофмейстер. -- Там и сиденья мягкие, поспим дорогой.
   Решили все перейти во второй класс.

* * *

   На остановке у станции Троице-Сергия мы взяли чемоданы, ружья. Вышли на платформу и остановились: от молодых тополей и акации в ночи разливался неизъяснимый запах, аромат весенней ночи. Монахи с кружкой стояли у палисадника станции и пели:
   
   Преподобный Отче Сергия,
   Моли Бога за нас,
   Во имя Отца и Сына
   И Святаго Духа -- Аминь...
   
   В душу вливалась какая-то особая красота, которая была только там, в России. В ней был особый мир. Мир надежды, радости. И верилось душе, что есть чистая совесть, правда и честь, которая в скорби молит Бога за нас...

* * *

   Во втором классе народа было меньше. Мы расположились и уже решили вздремнуть, как кто-то по соседству сбоку вдруг сказал:
   -- Хорошо, что спохватились. А он все же успел хапнуть триста тысяч. Сидел, восемь месяцев сидел. Под манифест попал. Наследник родился. За триста тысяч можно и побольше посидеть...
   -- Что ж это такое... и тут опять!-- возмущенно сказал, глядя на меня, Павел Сучков. -- Я ухожу в первый класс.
   Павел взял чемодан, чехол с ружьем и ушел.

* * *

   Прошло около получаса, мы стали уже засыпать,-- как вдруг он вернулся. Наверху спали пассажиры. Оказывается -- ив первом классе то же: он пришел, расположился, скинул с себя пальто, лег, и пожалуйте -- один из верхних пассажиров говорит другому.
   -- Он, конечно, как барин и граф,-- ей верил, и был рад, что она беременна. Понимаете -- беременна. А она-то была раньше актрисой и только ловко разыгрывала роль беременной... Родит сына. Граф очарован, рад. И вдруг, подумайте, узнает, что ребенок-то был куплен, да -- куплен!.. Ну, конечно, суд...
   Павел Сучков молча встал, надел пальто, взял опять чемодан, чехол с ружьем и вернулся к нам. Он смотрел на нас, выпуча глаза.
   -- Невозможно... -- заключил он. -- Пойду лягу в коридоре.

* * *

   Снова прошло около часу. Вдруг слышим в коридоре шум. Что такое? Оказывается, кондуктор, проходя по коридору и увидя спящего человека, на остановке позвал жандарма. Тот посмотрел на спящего и потряс его за плечо рукой.
   -- Господин, а господин, ежели вы нездоровы,-- Павел Сучков был очень бледен,-- у нас аптека и фельдшер есть при станции...
   -- Дайте же мне уснуть наконец!-- истерически крикнул Павел Александрович. Но тут в окнах мелькнули знакомые места -- наша станция. Мы высыпали наружу -- в буфете нас уже ждала свежая семга... Солнце уже всходило...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Ночь -- Впервые: Возрождение. 1939. 26 мая. Печатается по газетному тексту.
   стрюцкий -- см. прим. к с. 335 кн. 1 наст. изд.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru