И. И. Козлов Полное собрание стихотворений ---------------------------------------------------------------------------- И. И. Козлов. Полное собрание стихотворений Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание Л., "Советский писатель", 1960 Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Д. Гликмана ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ К Светлане К А. И. Тургеневу ("Моим стихам смеешься ты...") Ночь на реке (Из Ламартина) К другу В<асилию> А<кдреевичу> Ж<уковскому>. По возвращении его из путешествия В альбом*** К Эмме (Из Шиллера) Пленный грек в темнице На рождение Андрюши В<оейкова> (16 июля 1822) Фея Моргана к Оливьеру Романс Сельская сиротка. Элегия Молодой певец. Ирландская мелодия Прости. Элегия лорда Байрона (Перевод с английского) К радости Добрая ночь Сон невесты. Баллада Киев Ирландская мелодия ("Луч ясный играет на светлых водах...") К княгине М. А. Голицыной Бейрон Венецианская ночь. Фантазия Два отрывка из "Освобожденного Иерусалима": 1. Смерть Клоринды 2. Видение Танкреда Княжне С. Д. Радзивил К Н. И. Гнедичу. Стансы на Кавказ и Крым Еврейская мелодия ("Бессонного солнце, в тумане луна!..") На погребение английского генерала сира Джона Мура На отъезд К Италии Княгине З. А. Волконской ("Мне говорят: "Она поет...") Разбойник. Баллада Плач Ярославны Молодая узница Разорение Рима и распространение христианства Новые стансы Венгерский лес. Баллада К Филону Вечерний звон "Над темным заливом, вдоль звучных зыбей..." Обворожение Бессонница Ночь в замке Лары "Давно, прелестная графиня..." Подражание сонету Мицкевича ("Увы! несчастлив тот, кто любит безнадежно...") Заря погасла Безумная ("Меня жестокие бранят..."). Романс К морю. Ирландская мелодия ("Когда пробьет печальный час...") Португальская песня К А. А. Олениной (При посылке элегии к Тирзе) К Тизре ("К чему вам, струны, радость петь?..") К Тирзе ("Решусь - пора освободиться...") При гробнице Цецилии M. "Не на земле ты обитаешь..." Песнь попугая Утро и вечер К Альпам Ночной ездок. Баллада Сонет святой Терезы П. Ф. Балк-Полеву ("Друг, ты прав; хотя порой...") Крымские сонеты Адама Мицкевича Аккерманские степи Морская тишь на высоте Тарканкута Плавание Буря Вид гор из степей Козловских Бахчисарайский дворец Бахчисарай ночью. Гробница Потоцкой Могилы гарема Байдары Алушта днем Алушта ночью Чатырдаг Пилиграм Дорога над пропастью в Чуфут-Кале Гора Кикинеис Развалины замка в Балаклаве Аю-Даг Сон ратника Сельский субботний вечер в Шотландии. Вольное подражание Р. Борнсу К полевой маргаритке, которую Роберт Борнс, обработывая свое поле, нечаянно срезал железом сохи в апреле 1786 г. К тени Десдемоны Из Байронова "Дон-Жуана". Вольное подражание Явление Франчески (Из "Осады Коринфа" лорда Байрона) К М. Шимановской Романс Десдемоны (С английского) Из Арностова "Orlando furioso" Фиорина. Баллада (Из "Ильдегонды", поэмы Гросси) Элегия ("Вчера в лесу я, грустью увлечен..."). Вольное подражание св. Григорию Назианэину Высокопреосвященному Филарету К певице Зонтаг Умирающая Эрменгарда. Хор инокинь (Из трагедии "Адельгиз", соч. Манцони). Воспоминание 14-го февраля Сон К Валтеру Скотту Ревность Обетованная земля. Вольное подражание К А. И. Тургеневу ("Когда же, скоро ль, друг далекой...") К И. А. Беку Графу М. Виельгорскому Графине Потоцкой Княжне Абамелек Графине Завадовской, урожденной Влодек Не наяву и не во сне. Фантазия Из трагедии Николини "Giovanni di Procida" Из Данте Беверлей (Шотландская баллада из Вальтера Скотта). Вольное подражание Нас семеро (Из Вордсворта) Тоска по родине. Вольное подражание Шатобриану Разбитый корабль. Вольное подражание Озеро мертвой невесты. Баллада Вольное подражание Андрею Шенье ("Ко мне, стрелок младой, спеши! любим ты мною...") К Жуковскому Жалоба К печальной красавице Мечтание Два челнока Моя молитва Свежана и Руслан. Баллада Бренда Возвращение, крестоносца. Быль Ночь. Элегия Обманутое сердце Стансы ("Меж дев волшебными красами..."). (Из Байрона) Умирающий гейдук. Иллирийская баллада Байрон в Колизее. Отрывок из 4-й песни "Чайльд-Гарольда" К И. П. Мятлеву. Стансы ("Настала тень осенней длинной ночи...") К господину Александру Два сонета. (Из Петрарки) 1. "Я к той был увлечен таинственной мечтою..." 2. "В какой стране небес, какими образцами..." Государю наследнику Александру Николаевичу в день его тезоименитства Тревожное раздумье Невеста. Элегия. Вольное подражание Андрею Шенье Мальвина К неверной Тоска Сонет ("Прелестный вечер тих, час тайны наступил...") Вольное подражание Вордсворту Элегия ("О ты, звезда любви, еще на небесах...") Пловец Сельская элегия Ночь родительской субботы. Баллада Отплытие витязя Витязь Тайна. Баллада Дуб Жнецы Выбор. Фантазия Поэт и буря (Из поэмы "Jocelyn" Ламартина) Эрминия на берегах Иордана (Из "Освобожденного Иерусалима") Еврейская мелодия ("Когда в нетленном мире том...") (Из Байрона) Касатка (Из "Марко Висконти") Сияна Русская певица Песнь о Марко Висконти Первое свидание Элегия ("Зачем весенний ветерок...") Сельская жизнь. Стансы Стансы ("Глубоко в тишине, предав навек безмолвью...") (Из "Морского разбойника" лорда Байрона) К Леопольду Мейеру Милой дочери графини Фикельмон Другу весны моей после долгой, долгой разлуки К П. Ф. Балк-Полеву ("Надолго увлечен неверною судьбой...") К*** ("Что я во цвете юных дней...") Песня Из Джияура (Подражательный перевод) Встреча. Баллада Идиллия (Из Андрея Шенье) Стансы ("Вчера я, мраком окруженный...") Княгине З. А. Волконской (В ответ на ее послание) ("Я арфа тревоги, ты - арфа любви...") Графине Лаваль. В день ее рождения Гимн Орфея Молитва ("Прости мне, боже, прегрешенья...") Легенда Стихи неизвестных лет Стансы ("Тоскуя о подруге милой..."). Вольное подражание сонету Петрарки Стихи Андрея Шенье на пребывание его в Англии. Вольное подражание Дружба Стихи для концерта Иноязычные стихотворения И. И. Козлова Stances ("Lorsque ma nef aventureuse...") Перевод Alla contessa Fiquelmont ("Graziosa quanto bella...") Перевод То countess Fiequelmont ("In desert blush'd a rose, its bloom...") Перевод Переводы, приписываемые И. И. Козлову Шиллер <Отрывок> Де ла Буильери Ивану Козлову ("Мой друг! Увы, не видишь ты...") Герейро Ивану Козлову ("Рукой безжалостной навек лишившись зренья...") Примечания К СВЕТЛАНЕ Как вводишь радость ты с собой, То сердце будто рассмеется; В нем и а приветный голос твой Родное что-то отзовется; Подвластна грусть моя тебе, Ее ты услаждать умеешь; Но ты, Светлана, обо мне Ты слишком много сожалеешь. То правда, жизнь отравлена, Мое напрасно сердце билось, Мне рано отцвела весна, И солнце в полдень закатилось; Хотя неумолимый рак Обременил меня тоскою И мой беспарусный челнок Разбит свирепою волною; Хотя мне мрачность суждена И мне поля не зеленеют, Не серебрит поток луна И розы боле не алеют, - Но что же делать? В жизни сей Я не совсем всего лишился, И в пламенной груди моей Еще жар чувства сохранился. Пускай печаль крушит меня И слезы часто проливаю - Но, ах! не вовсе отжил я, Еще люблю, еще мечтаю, Моей жены, моих детей Душа умеет дознаваться, И мне не надобно очей, Чтоб ими сердцем любоваться. Когда ж мысль черная найдет И в будущем меня стращает, - Увы! что сердцу милых ждет? И что им рок приготовляет? Как (вспомню, что моих детей Судьба жестокая пустила По грозной прихоти морей Без кормчего и без ветрила, - Как за корабль бесценный мой Невольно чувства замирают! Туда я возношусь душой, Откуда звезды нам сияют: Да милосердый наш отец Вонмет несчастного моленье И за терновый мой венец Невинным даст благословенье! - И скоро исчезает страх, Молитва сердце согревает, И вдруг на радужных лучах" Надежда с верою слетает. И ты, и ты, ночная тень, Рассеешься, пройдут туманы, - И расцветет мой ясный день, День светлый, как душа Светланы. И в оный час, как у него Прощенья книга разогнется, - Быть может, благостью его, В ней имя и мое найдется, - И я соединю в одно Всё то, что столько сердцу мило, Все чувства вместе, чем оно Страдало, радовалось, жило. С какою сладостью тогда Мы насладимся счастьем вечным! И ты, Светлана, навсегда Там будешь другом мне сердечным! <1821> К А. И. ТУРГЕНЕВУ Моим стихам смеешься ты, Тебя я забавляю И вздорные мои мечты От сердца посвящаю. Вот стансы, в коих толку нет: Вводи ты правду в белый свет, Гони порок в изгнанье, Быть добрым, милым продолжай, Надеждой будь Совета; Стихи мои хоть в печь бросай, Но другом будь поэта. <1821> НОЧЬ НА РЕКЕ (Из Ламартина) Посвящается А. И. Тургеневу And other day came back to me With recollected music... Lord Byron {*} {* И знакомый мотив напомнил мне былое... Лорд Байрон (англ.). - Ред.} Носимы бурею - в тумане край прибрежный - Мы в мрачность вечную стремимся навсегда И в океан веков наш якорь ненадежный Не бросим никогда! Река! и год один успел лишь миноваться, А та, с которой я здесь сиживал вдвоем, Уж боле не придет тобою любоваться На берегу крутом. Ты так же и тогда шумела под скалами, Волнами грозными плескала в берег сей, И ветер бушевал, и брызги жемчугами Летели прямо к ней. Припомни: раз мы с ней вечернею порою Здесь плыли; смолкло всё, и ветерок не дул, От весел лишь гребцов над звучною волною Носился ровный гул. Вдруг голос ангельский и берег, изумляя, И волны сонные заставил слух иметь, И милая моя, мне руку пожимая, В раздумье стала петь: "О время, не спеши! летишь ты, и с собою Мчишь радость жизни сей; Дай насладиться нам минутной красотою Любви прелестных дней. Несчастных много здесь, склонись на их моленья - Для них и пролетай, С их днями уноси сердец их огорченья; Счастливцев - забывай! Но жалобам моим ты мчишься, не внимая: Летит стрелою день; Помедлить ночь прошу, - денница ж золотая Ночную гонит тень. Ах! будем же любить: дни счастья скоротечны, Как дым их легкий след! Без пристани мы здесь, а время бесконечно Течет - и нас уж нет..." Минуты радости, где с милою мечтою, Как полная струя, нам счастие лилось, Что мчитесь вы от нас с такой же быстротою, Как дни тоски и слез? И вот уже для нас и след их исчезает, И нет уж их совсем, и нет их навсегда! Их время даст, возьмет, но ах! - не возвращает Нам больше никогда. О, вечность страшная, о, таинства творенья! Куда ж деваются минувши наши дни, И душ святой восторг, и сердца упоенья? - Воротятся ль они?.. Река, пещера, холм, и мрак в тени древесной, Которых рок щадит иль может оживлять! - Старайтесь ночь сию, старайся, мир прелестный, Во всем напоминать! Ревешь ли бурею или течешь лениво, - Пусть память всё об ней, река, в тебе живет, И в камнях, и в дубах, смотрящихся спесиво В лазури светлых вод! Вей ею, ветерок, украдкой пролетая; Волна, шуми о ней, плескайся в брегах; О ней грусти, луна, свой лик изображая В серебряных струях! Тростник ли стал роптать, иль вихорь завывает, Иль лег душистый пар над влажностью твоей, - Пусть сердцу всё, во всем, везде напоминает Любовь минувших дней! <1821> К ДРУГУ В<АСИЛИЮ> А<НДРЕЕВИЧУ> Ж<УКОВСКОМУ> ПО ВОЗВРАЩЕНИИ ЕГО ИЗ ПУТЕШЕСТВИЯ Опять ты здесь! опять судьбою Дано мне вместе быть с тобою! И взор хотя потухший мой Уж взоров друга не встречает, Но сердцу внятный голос твой Глубоко в душу проникает. О, долго в дальней стороне Ты зажился, наш путник милый! И сей разлуки год унылый, Мой друг, был черным годом мне! Но я любить не разучился, Друзей моих не забывал, От них нигде не отставал И часто мысленно носился С тобою выше облаков, В стране, где посреди снегов Весна роскошно зеленеет, Где виноград душистый рдеет, Дубровы мирные шумят, Луга красуются цветами И вековые льды горят Небесной радуги огнями. И часто, часто я с тобой Альпийских ветров слушал вой, И мрачных сосн суровый ропот, И тайный их полночный шепот; Смотрел, как с гор поток там бьет И грохот в рощах раздается; Здесь, рухнув, л_а_вина падет, Чрез села страшный путь берет И лавой снежною несется. Но вид угрюмой красоты От сердца гонит прочь мечты - И нас в священный трепет вводит. Бывало, чаще в мысль приходит, Когда уж месяц над рекой, Что друг вечернею порой В раздумье по долинам бродит, Плывет по тихим озерам И, к синим их склонен струям, В часы сердечного мечтанья, Чужим передает волнам Родимых волн воспоминанья И дальних милых тех полей, Где он в беспечности своей Жизнь встретил, счастью доверяясь, Когда надежда, улыбаясь, Тропинкой призраков вела: Там он лелеял грусть и радость, И в вдохновеньях там цвела Его задумчивая младость. И кто ж весну свою забыл? Кто не живет воспоминаньем? И я его очарованьем Бываю менее уныл, Улыбку иногда встречаю И, весь в минувшем, забываю, Как в непреклонности своей Судьба карать меня умеет, - И память прежних светлых дней Тоской отрадною мне веет И я, мой друг, и я мечтал! Я видел сон любви и счастья, Я свято сердцем уповал, Что нет под небом им ненастья; С зарей, ты знаешь, юных дней, Пленен любимою мечтою, Стремился я за ней одною, И без нее мне белый свет Казался степью лишь пустою; С душой, наполненной огнем, Я волн и бурь не устрашился, - И в легком челноке моем Отважно по морю пустился. Меня манил надежды луч, И, как роза ни бунтовала, Мне из-за гневных, черных туч Звезда приветная сияла, - Что сердцу снилось, всё сбылось! Ах, для чего же, молодое, Мое ты счастье золотое, Так быстро, быстро пронеслось! Иль, видно, друг, сказать с тобою: Не у меня ему гостить! Так мы слыхали, что порою Случайно птичка залетит От южных островов прекрасных В страну дней мрачных и ненастных, Где дикий дол и темный лес Не зрели голубых небес, И там эфирною красою И пенья нежностью простою Угрюмый бор развеселит, Минутной негой подарит!.. Но край, где буря обитает, Ей не родная сторона, И, лишь залетная, она Мелькнет, прельстит и улетает. Пять раз зеленые поля Весна цветами обновляла, С тех пор как, друг, она меня В тенистых рощах не видала. Пять целых лет, в борьбе страстей, В страданьях, горем я томился, Окован злой судьбой моей, Во цвете лет уж я лишился Всего, что в мире нас манит, Всего, что радость нам сулит. Могу ли усыпать цветами Жизнь той, кем жизнь моя цвела, Которая в груди зажгла Пыл страстный райскими мечтами И в даль туманную со мной Шла радостно рука с рукой!.. Мой друг, простясь с очарованьем Душою быть семьи своей, Щитом, отрадой, упованьем Подруги милой и детей, Уже дружился я с тоскою, Забыл себя, стал ими жить, Умел их окружить собою, В одно мои все чувства слить, Любовью счастье заменить.,. Но что ж!.. и божий свет скрываться Вдруг тачал от моих очей! И я... я должен был расстаться С последней радостью моей. Напрасно для меня, напрасно И солнце мир животворит, И негой дышит месяц ясный И зыбь потоков серебрит! Не буду зреть полей зеленых, Лазури светлой чистых вод, Ни дня торжественных красот, Ни звезд, во тме ночной зажженных. Но, друг, тогда, как надо мной Рок свирепел и вечной мглой И безотрадными годами Мою он душу ужаснул, Я, день и ночь встречав слезами, На поле, рощи не взглянул, Забыл проститься с небесами: Ах, на жену и на детей Хотело сердце насмотреться!.. Хотел я, чтоб в душе моей Уже вовек не мог стереться Очам незримый образ их!.. "О! - думал я, - в бедах твоих Одно лишь счастье оставалось, Чтоб тех, кто сердцу милы, зреть, И сердце ими любовалось, И мог ты радости иметь. Смотри на них! уж наступает Тот грозный мрак, в котором ты Не узришь их!.. Детей черты, Ты знаешь, время изменяет, С годами новый вид дает; Страшись же: вид сей изменится, И будет образ их не тот, Который в сердце сохранится!" И я с отчаянной тоской На них стремил взор тусклый мой, На миг покинуть их боялся, К моей груди их прижимал, От горя думать забывал, Смотрел на них... но уж скрывался Мне милый вид в какой-то тме: Он исчезал, сливался с мглою, И то, что есть, казалось мне Давно минувшею мечтою. Угас, угас луч светлый дня, И сердце кровью обливалось, И всё в грядущем для меня Как бездна гибели являлось. Навеки окружен я тмой! Любовь, жизнь, счастье, всё - за мной! К нему же мне души волненье? К чему мне чувства жар святой? О радость! ты не жребий мой! Мне нет сердечных упоений; Я буду тлеть без услаждений!.. Так догорает, одинок, Забытый в поле огонек; Он никого не согревает, Ничьих не радует он глаз; Его в полночный путник час С каким-то страхом убегает. О друг! поверь, единый бог, В судьбах своих непостижимый, Лишь он, всесильный, мне помог Стерпеть удар сей нестерпимый! Уже я духом упадал, Уже в отчаяньи томился; Хотя роптать и не дерзал, Но, ах, и уповать страшился! Уже в печали дикой сей Мои все мысли затмевались: И жизнь и смерть в судьбе моей Равно ужасными казались. Но вдруг... хвала тебе, творец! Ты не забыл свое творенье! Ты видишь глубину сердец, Ты слышишь тайное моленье. Хвала тебе, мой страх исчез! Как ангел мирный, благодатный, Как вестник милости небес, Незримый, тайный, но понятный, Носилось что-то надо мной, Душа отрадный глас ловила - И вера огненной струей Страдальцу сердце оживила. Мне мниться стало, что и я Еще дышать любовью смею, Что тяжкой участью моею Он - мой отец, не судия - Дает мне способ с умиленьем Его о детях умолять И им купить моим терпеньем Его святую благодать! И с сей надеждою бесценной Мне сила крест нести дана; И с ней в душе моей смятенной Опять родилась тишина. Но как навек всего лишиться? Как мир прелестный позабыть? Как не желать, как не тужить? Живому с жизнью как проститься?.. Тогда в священной красоте Внезапно дружба мне предстала: Она так радостно сияла! В ее нашел я чистоте Утеху, нежность, сожаленье, И ею жизнь озарена. Ты правду нам сказал: она Второе наше провиденье! _Светлана_ добрая твоя Мою судьбу переменила, Как ангел божий низлетя, Обитель горя посетила - И безутешного меня Отрадой первой подарила. Случалось ли когда, что вдруг, Невольной угнетен тоскою, Я слезы лил, - тогда, мой друг, _Светлана_ плакала со мною; В надеждах веры устремлять Все чувства на детей искала, И чем мне сердце услаждать, Своим то сердцем отгадала; И вслед за ней явились мне Те добродетели святые, Всегда, везде ко всем благие, И лишь могущие одне Печаль и горести земные В блаженный превращать удел. А там с улыбкой прилетел И новый ангел-утешитель, И сердца милый ободритель, Прекрасный друг тоски моей: Небесной кротостью своей И силой нежных увещаний _Она_ мне сладость в душу льет, Ласкает, радует, поет, - И рой моих воспоминаний, С цветами жизни молодой, Как в блеске радужных сияний, Летает снова надо мной. Еще, мой друг, два утешенья Остались мне: то легких снов И призраков ночных явленья, И вас, возвышенных певцов, Божественные песнопенья. Так, снов пленительный обман В замену истины мне дан; Он жизни памятью остался; О том, с чем я навек расстался, Правдивую дает мне весть; Опять мне кажет мир приветный, Разнообразный, разноцветный, Почти таким, каков он есть; Он мне любимое являет Мечтой отрадною своей И завесу с моих очей Волшебной силою снимает. Ах! удается часто мне Смотреть на божий свет во сне, Пленять мой жадный взор лесами, Рекою, нивами, полями И всей знакомой красотой Тех мест, где прежнею порой Я часто ею любовался! Как ты, мой друг, я не скитался В чужих далеких сторонах: Всё родина в моих мечтах. Однажды как-то я забылся Обманчивым, но сладким сном: И вдруг далеко очутился Один на берегу крутом, Там, у родной Москвы. {*} День знойный, {* Здесь описывается Васильевское, загородный дом князя Юсупова, близ Воробьевых гор.} Мне снилось, ярко догорал, И вечер пламенно спокойный Во всей красе своей блистал; Внизу Москва-река сверкала, Игриво рощу обтекала; В дали гористой под селом Был виден лес, желтели нивы, А близ Дербента, {*} над прудом {* Сад графини Пушкиной.} Тенистые дремали ивы, И зеленело за рекой Девичье поле пред глазами, И монастырь белел святой С горящими, как жар, крестами; От стен к приманчивым струям Долинка ясная пестрела; Тут домик сельский; в липах там Часовня спрятаться хотела; На всех соседственных холмах Сады и дачи красовались И в ярких вечера огнях Струей багряной освещались; И зелень рощей и полян Сливалась с твердью голубою, И стлался золотой туман Над белокаменной Москвою. Не знаю, друг, но вряд ли где Подобный вид тебе являлся! Опять однажды, всё во сне, Я ночью по Неве катался, Между роскошных островов Летел прозрачною рекою; И вид красивых берегов, Дач, рощей, просек и садов, Осеребряемых луною, И озаренный божий храм, И царский дом, и мост чрез волны, Легко так брошенный, - всё там Пленяет взор. Но вздох невольный От сердца тяжко вылетал. Ты часто, милый край, видал Меня близ вод твоих струистых На изумрудных берегах, И в цветниках твоих душистых, И в темных рощах, и в садах: До поздней ночи там с тоскою Сижу, бывало, над Невою; И часто ранняя заря Меня в раздумье заставала. Но, ах, уж радость для меня Давно с зарей не расцветала! Еще ж случается, что я Сны боле но сердцу видаю: Я вижу вас, мои друзья, Мою жену, детей ласкаю. О, для чего ж в столь сладком сне Нельзя мне вечно позабыться! И для чего же должно мне Опять на горе пробудиться! Когда же я в себе самом, Как в бездне мрачной, погружаюсь, - Каким волшебным я щитом От черных дум обороняюсь! Я слышу дивный арфы звон, Любимцев муз внимаю пенье, Огнем небесным оживлен; Мне льется в душу вдохновенье, И сердце бьется, дух кипит, И новый мир мне предстоит; Я в нем живу, я в нем мечтаю, Почти блаженство в нем встречаю; Уж без страданья роковой Досуг в занятьях протекает; Беседа мудрых укрепляет Колеблемый рассудок мой; Дивит в писателях великих Рассказ деяний знаменитых; Иль нежной звучностью своей Лелеют арфы золотые Мятежный жар души моей И сердца тайны дорогие. О, счастлив тот, кто обнимать Душ возвышенных чувства, мненья Стремится с тем, чтоб поверять Свои сердечные движенья! Мы с ними чувствуем живей, Добрее, пламенней бываем, - Так Русь святая нам святей, Когда Карамзина читаем; Так пыл встревоженных страстей Твой гений услаждать умеет, И нам любовь небесным веет, Когда над Ниною твоей Невольно слезы наши льются, - И весело часы несутся! О друг, поэзия для всех Источник силы, ободренья, Животворительных утех И сладкого самозабвенья! Но для меня лишь в ней одной Цветет прекрасная природа! В ней мир разнообразный мой! В ней и веселье и свобода! Она лишь может разгонять Души угрюмое ненастье И сердцу сладко напевать Его утраченное счастье. Теперь ты зришь судьбу мою, Ты знаешь, что со мной сбылося; О, верь, отрадно в грудь твою Мое всё сердце излилося! Несносный страх душой остыть Всего ужасней мне казался, - И я стал пламенней любить, Чем боле чувствами стеснялся. Изведал я, что убивать Не могут грозные страданья, Пока мы будем сохранять Любви чистейшей упованья. И здесь ли, друг, всему конец? Взгляни... над нашими главами Есть небо с вечными звездами, А над звездами их творец! Февраль 1822(7) В АЛЬБОМ *** Когда над сонною рекой В тумане месяц красный всходит И путник робкою стопой По сельскому кладбищу бродит, И если там случайно он Знакомца камень повстречает, - То, в думу тихо погружен, Бывалое воспоминает. Ах! так и ты, друг милый мой, В тот час, как грусть тебя коснется И взору, полному тоской, Мое здесь имя попадется, Ты мертвым уж считай меня. Чем жизнь цветет, мне миновалось; Лишь верь тому, что у тебя Мое здесь сердце всё осталось. Начало 1822 К ЭММЕ (Из Шиллера) Туман далекий затмевает Былую радость навсегда, И только взор еще пленяет Одна прекрасная звезда; Но звезды прелестью своей - Лишь блеск один во тме ночей. Когда б ты в гробе охладела, Уснула непробудным оном, - Тобой тоска б моя владела, Жила бы в сердце ты моем; Но, ах! собою свет пленя, Ты в нем живешь не для меня! Иль сладость нежности сердечной, О Эмма! можно позабыть? Тому, что гибнет, что не вечно, О Эмма! как любовью быть? Ужель огонь ее святой Исчезнет, будто жар земной! Май 1822(?) ПЛЕННЫЙ ГРЕК В ТЕМНИЦЕ Родина святая, Край прелестный мой! Всё тобой мечтая, Рвусь к тебе душой. Но, увы, в неволе Держат здесь меня, И на ратном поле Не сражаюсь я! День и ночь терзался Я судьбой твоей, В сердце отдавался Звук твоих цепей. Можно ль однородным Братьев позабыть? Ах, иль быть свободным, Иль совсем не быть! И с друзьями смело Гибельной грозой За святое дело Мы помчались в бой. Но, увы, в неволе Держат здесь меня, И на ратном ноле Не сражаюсь я! И в плену не знаю, Как война горит; Вести ожидаю - Мимо весть летит. Слух убийств несется, Страшной мести след; Кровь родная льется, А меня там нет! Ах, средь бури зреет Плод, свобода, твой! День твой ясный рдеет Пламенной зарей! Узник неизвестный, Пусть страдаю я, - Лишь бы, край прелестный, Вольным знать тебя! Первая половина 1822 НА РОЖДЕНИЕ АНДРЮШИ В<ОЕЙКОВА> (16 ИЮЛЯ 1822) Господь тебя благослови, Младенец наш новорожденный! Цвети в его святой любви, Семье в отраду обреченный. Спи, спи, малютка наш родной, Спи, ангел божий над тобой! Да колыбель твою всегда Хранит он благостью своею, Надежды яркая звезда, Зажгися радостно над нею. Спи, спи, малютка наш родной, Спи, ангел божий над тобой! Своим на счастье расцветай, Невинный, милый и прелестный! Нас всех родными ты считай, Нам всем подарок ты небесный. Баю, малютка наш родной, Спи, ангел божий над тобой! И как цветок, краса полей, Родимый край собой пленяет, Так сердце матери твоей С тобою вместе расцветает. Баю, малютка наш родной, Спи, ангел божий над тобой! И светлые веселья дни, Младенец, к нам с тобой слетели, Толпой приветною они К твоей теснятся колыбели. Баю, малютка наш родной, Спи, ангел божий над тобой! И нежно в очередь тебя И дружба, и любовь качают, Тебе сон сладостный, дитя, Они с улыбкой напевают. Баю, младенец наш родной, Спи, ангел божий над тобой! Цвети, младенец наш, цвети! Расти играть и веселиться, И в жизнь прекрасную лети, Как к солнцу мотылек стремится. Баю, младенец наш родной, Спи, ангел божий над тобой! Июль 1822 ФЕЯ МОРГАНА К ОЛИВЬБРУ Уж вечер был; я, в терем поспешая, Неслась одна эфирною страной; Там пленница грустила молодая, А друг ее страдал в земле чужой. Тебя тогда близ рощи я узрела, И на лице румянец запылал, Забыла я, куда, зачем летела, И ты один сердечной думой стал. Весны и роз царевною воздушной Предстала вдруг пред взором я твоим; В волненьи чувств, с надеждой простодушной Сказала я: "О витязь, будь моим!" Дала кольцо из радуги огнистой; Спустилась ночь; таинственной луной Осеребрен кругом был лес тенистый, И целый мир исчез для нас с тобой. Ах, в радостной обители Морганы В каких бы ты восторгах утопал! О, сколько б раз мой дом прозрачно-рдяный Эфирных игр веселостью блистал! Волшебных арф при звоне сладкострунном, В златых лучах румяныя зари, Являлись бы в пространстве мы подлунном И таяли б и в неге, и в любви. И в час, когда в полуночном молчанья Свой нежный свет льет месяц молодой, Слетали б мы, о друг, в его сияньи К томящимся любовною тоской. Иль в темну ночь над бурными волнами Мелькали б мы в блуждающих огнях, Горели бы приветными звездами, Рождая жизнь в встревоженных пловцах. Но праздностью твой пылкий дух скучает. Прелестный друг! скучаешь ты при мне. Вот шлем и меч: со вздохом уступает Тебя любовь и славе, и войне! Твоя везде! В тревоги боевые Помчусь и я подругою твоей. Я брошуся на стрелы роковые - И притуплю их грудию моей! Конец 1822 РОМАНС Есть тихая роща у быстрых ключей; И днем там и ночью поет соловей; Там светлые воды приветно текут, Там алые розы, красуясь, цветут. В ту пору, как младость манила мечтать, В той роще любила я часто гулять; Любуясь цветами под тенью густой, Я слышала песни - и млела душой. Той рощи зеленой мне век не забыть! Места наслажденья, как вас не любить! Но с летом уж скоро и радость пройдет, И душу невольно раздумье берет: "Ах! в роще зеленой, у быстрых ключей, Всё так ли, как прежде, поет соловей? И алые розы осенней порой Цветут ли всё так же над светлой струей?" Нет, розы увяли, мутнее струя, И в роще не слышно теперь соловья! Когда же, красуясь, там розы цвели, Их часто срывали, венками плели; Блеск нежных листочков хотя помрачен, В росе ароматной их дух сохранен. И воздух свежится душистой росой; Весна миновала - а веет весной. Так памятью можно в минувшем нам жить И чувств упоенья в душе сохранить; Так веет отрадно и поздней порой Бывалая прелесть любви молодой! Не вовсе же радости время возьмет: Пусть младость увянет, но сердце цветет. И сладко мне помнить, как пел соловей, И розы, и рощу у быстрых ключей! <1823> СЕЛЬСКАЯ СИРОТКА Элегия Рассталась я с тяжелым сном, Не встретясь с радостной мечтою; Я вместе с утренней зарею Была на холме луговом. Запела птичка там над свежими кустами; В душистой рощице привольно ей летать; Вдруг с кормом нежно к ней стремится... верно, мать - И залилася я слезами. Ах! мне не суждено, как птичке молодой, В тиши безвестной жить у матери родной. Дуб мирное гнездо от бури укрывает; Приветный ветерок его там колыхает; А я, бедняжка, что имею на земли? И колыбели я не знала; У храма сельского когда меня нашли, На камне голом я лежала. Покинутая здесь, далеко от своих, Не улыбалась я родимой ласке их. Скитаюся одна; везде чужие лицы; Слыву в деревне сиротой. Подружки лет моих, окружных сел девицы, Стыдятся звать меня сестрой. И люди добрые сиротку не пускают; На вечеринках их нет места мне одной; Со мною, бедной, не играют Вкруг яркого огня семенною игрой. Украдкой песням я приманчивым внимаю; И перед сладким сном, в ту пору, как детей Отец, благословя, прижмет к груди своей, Вечерний поцелуй я издали видаю. И тихо, тихо в храм святой Иду я с горькими слезами; Лишь он сиротке не чужой, Лишь он один передо мной Всегда с отверстыми дверями. И часто я ищу на камне роковом Следа сердечных слез, которые на нем, Быть может, мать моя роняла, Когда она меня в чужбине оставляла. Одна между кустов, в тени берез густых, Где спят покойники под свежею травою, Брожу я с тягостной тоскою; Мне плакать не о ком из них - И между мертвых и живых Везде, везде я сиротою. Уже пятнадцать раз весна В слезах сиротку здесь встречает; Цветок безрадостный, она От непогоды увядает. Родная, где же ты? Увидимся ль с тобой? Приди; я жду тебя всё так же сиротою - И всё на камне том, и всё у церкви той, Где я покинута тобою! <1823> МОЛОДОЙ ПЕВЕЦ Ирландская мелодия На брань летит младой певец, Дней мирных бросил сладость; С ним меч отцовский - кладенец, С ним арфа - жизни радость. "О, песней звонких край родной, Отцов земля святая, Вот в дань тебе меч острый мой, Вот арфа золотая!" Певец пал жертвой грозных сеч; Но, век кончая юный, Бросает в волны острый меч И звонкие рвет струны. "Любовь, свободу, край родной, О струны, пел я с вами! Теперь как петь в стране вам той, Где раб звучит цепями?" <1823> ПРОСТИ Элегия лорда Байрона (Перевод с английского) Была пора - они любили, Но их злодеи разлучили; А верность с правдой не в сердцах Живут теперь, но в небесах. Навек для них погибла радость: Терниста жизнь, без цвета младость, И мысль, что розно жизнь пройдет, Безумства яд им в душу льет. Но в жизни, им осиротелой, Уже обоим не сыскать, Чем можно б было опустелой Души страданья услаждать; Друг с другом розно, а тоскою Сердечны язвы всё хранят, - Так два расторгнутых грозою Утеса мрачные стоят; Их бездна с ревом разлучает, И гром разит и потрясает, - Но в них ни гром, ни вихрь, ни град, Ни летний зной, ни зимний хлад Следов того не истребили, Чем некогда друг другу были. Коллеридж. (Из поэмы. "Кристабель".) Прости! и если так судьбою Нам суждено, - навек прости! Пусть ты безжалостна - с тобою Вражды мне сердца не снести. Не может быть, чтоб повстречала Ты непреклонность чувства в том, На чьей груди ты засыпала Невозвратимо сладким оном! Когда б ты в ней насквозь узрела Все чувства сердца моего, Тогда бы, верно, пожалела, Что столько презрела его. Пусть свет улыбкой одобряет Теперь удар жестокий твой: Тебя хвалой он обижает, Чужою купленной бедой. Пускай я, очернен виною, Себя дал право обвинять; Но для чего ж убит рукою, Меня привыкшей обнимать? И верь, о, верь! пыл страсти нежной Лишь годы могут охлаждать; Но вдруг не в силах гнев мятежный От сердца сердце оторвать. Твое - то ж чувство сохраняет; Удел же мой - страдать, любить! И мысль бессмертная терзает, Что мы ие будем вместе жить. Печальный вопль над мертвецами С той думой страшной как сравнять? Мы оба живы, но вдовцами Уже нам день с тобой встречать. И в час, как нашу дочь ласкаешь, Любуясь лепетом речей, - Как об отце ей намекаешь? Ее отец в разлуке с ней. Когда ж твой взор малютка ловит, - Ее целуя, вспомяни О том, тебе кто счастья молит, Кто рай нашел в твоей любви. И если сходство в ней найдется С отцом, покинутым тобой, Твое вдруг сердце встрепенется, И трепет сердца - будет мой. Мои вины, быть может, знаешь, - Мое безумство можно ль знать? Надежды - ты же увлекаешь, С тобой увядшие летят. Ты потрясла моей душою; Презревший свет, дух гордый мой Тебе покорным был; с тобою Расставшись, расстаюсь с душой! Свершилось всё! слова напрасны, И нет напрасней слов моих, - Но в чувствах сердца мы не властны, И нет преград стремленью их. Прости ж, прости! Тебя лишенный, Всего, в чем думал счастье зреть, Истлевший сердцем, сокрушенный, Могу ль я больше умереть? <1823> К РАДОСТИ О радость, радость, что же ты Нам скоро изменяешь И сердца милые мечты Так рано отнимаешь! Зачем, небесная, летишь Пернатою стрелою И в мраке бедствия горишь Далекою звездою! Зачем же прелестью своей Ты льешь очарованье И оставляешь... светлых дней Одно воспоминанье! Минувшее с твоей мечтой Как в душу ни теснится, Его бывалой красотой Душа не оживится. Дух пылкий ею увлечен, Дни счастья вспоминая; Тревожит сердца тяжкий сой, Тоски не услаждая. Так месяц светит над рекой, В струях ее играет. И блеск сребристо-золотой Над ними рассыпает; Река в сияньи пламя льет, Горит его лучами - И в море темное течет Холодными волнами. <1823> ДОБРАЯ НОЧЬ "Прости, прости, мой край родной! Уж скрылся ты в волнах; Касатка вьется, ветр ночной Играет в парусах. Уж тонут огненны лучи В бездонной синеве... Мой край родной, прости, прости! Ночь добрая тебе! Проснется день; его краса Утешит божий свет; Увижу море, небеса, - А родины уж нет! Отцовский дом покинул я; Травой он зарастет; Собака верная моя Выть станет у ворот. Ко мне, ко мне, мой паж младой! Но ты дрожишь как лист? Иль страшен рев волны морокой? Иль ветра - буйный свист? Не плачь: корабль мой нов; плыву Уж я не в первый раз; И быстрый сокол на лету Не перегонит нас". - "Не буйный ветр страшит меня, Не шум угрюмых волн; Но не дивись, сир Чальд, что я Тоски сердечной полн: Прощаться грустно было мне С родимою, с отцом; Теперь надежда вся в тебе И в друге... неземном. Не скрыл отец тоски своей, Как стал благословлять; Но доля матери моей - День плакать, ночь не спать". - "Ты прав, ты прав, мой паж младой! Как сметь винить тебя? С твоей невинной простотой, Ах, плакал бы и я! Но вот и кормщик мой сидит, Весь полон черных дум. Иль буйный ветр тебя страшит? Иль моря грозный шум?" - "Сир Чальд, не робок я душой, Не умереть боюсь; Но я с детьми, но я с женой Впервые расстаюсь! Проснутся завтра на заре И дети и жена; Малютки спросят обо мне, И всплачется она!" - "Ты прав, ты прав! И как пенять, Мой добрый удалец! Тебе нельзя не горевать: И муж ты и отец! Но я... Ах, трудно верить мне Слезам прелестных глаз! Любовью новою оне Осушатся без нас. Лишь тем одним терзаюсь я, Не в силах то забыть, Что нет на свете у меня, О ком бы потужить! И вот на темных я волнах Один, один с тоской!.. И кто же, кто по мне в слезах Теперь в стране родной? Что ж рваться мне, жалеть кого? Я сердцем опустел, И без надежд, и без всего, Что помнить я хотел. О мой корабль! с тобой я рад Носиться по волнам; Лишь не плыви со мной назад К родимым берегам! Далеко на скалах, в степи Приют сыщу себе; А ты, о родина, прости! Ночь добрая тебе!" <1824> СОН НЕВЕСТЫ Баллада Ветер выл, гроза ревела, Месяц крылся в облаках, И река, клубясь, шумела В омраченных берегах. И, встревожена тоскою, Эвелина слезы льет: "Ах, теперь грозой ночною Милый по морю плывет!" Долго бедная молилась Пред иконою святой; Робкой думою носилась Над пучиною морской. Бьет на башне час полночи, И внезапно тайный сон Ей смежил печальны очи, И замолк тяжелый стон. Спит она - но дух унылый И во сне тревожит страх: Всё корабль ей снится милый На бунтующих волнах; И казалось, что летает Тань знакомая над ней И как будто бы вещает: "О невеста, слез не лей!" Голос друга незабвенный... Сердце верное дрожит; Смотрит тихо: обрученный Перед ней жених стоит; В лике бледность гробовая, Мутен блеск его очей, И бежит струя морская Из развившихся кудрей. "О невеста, в край родимый Я летел к тебе с мечтой И бесценной, и любимой, И с пылающей душой; Но взревела надо мною Смертоносная волна: С нашей радостью земною Ты навек разлучена! Друг, страданье пронесется, Грозный мрак не навсегда, И над бездною зажжется Лучезарная звезда! О, не сетуй, что прекрасный Жизни цвет увял в слезах! Мы любили не напрасно: Будем вместе в небесах! Но - прости... уже алеет Вам румяная заря, Ветерок уж ранний веет, Веет он не для меня!" И со вздохом улетает Тень младая от очей, И с высот ей повторяет: "О невеста, слез не лей!" <1824> КИЕВ О Киев-град, где с верою святою Зажглася жизнь в краю у нас родном, Где светлый крест с Печерскою главою Горит звездой на небе голубом, Где стелются зеленой пеленою Поля твои в раздолье золотом И Днепр-река, под древними стенами, Кипит, шумит пенистыми волнами! Как часто я душой к тебе летаю, О светлый град, по сердцу мне родной! Как часто я в мечтах мой взор пленяю Священною твоею красотой! У Лаврских стен земное забываю И над Днепром брожу во тме ночной: В очах моих всё русское прямое - Прекрасное, великое, святое. Уж месяц встал; Печерская сияет; Главы ее в волнах реки горят; Она душе века напоминает; Небесные там в подземелье спят; Над нею тень Владимира летает; Зубцы ее о славе говорят. Смотрю ли вдаль - везде мечта со мною, И милою всё дышит стариною. Там витязи сражались удалые, Могучие, за родину в полях; Красою здесь цвели княжны младые, Стыдливые, в высоких теремах, И пел Баян им битвы роковые, И тайный жар таился в их сердцах. Но полночь бьет, звук меди умирает; К минувшим дням еще день улетает. Где ж смелые, которые сражались, Чей острый меч как молния сверкал? Где та краса, которой все пленялись, Чей милый взгляд свободу отнимал? Где тот певец, чьим пеньем восхищались? Ах, вещий бог на всё мне отвечал! И ты один под башнями святыми Шумишь, о Днепр, волнами вековыми! <1824> ИРЛАНДСКАЯ МЕЛОДИЯ Луч ясный играет на светлых водах, Но тма под сияньем и холод в волнах; Младые ланиты румянцем горят, Но черные думы дух юный мрачат. Есть думы о прежнем; их яд роковой Всю жизнь отравляет мертвящей тоской; Ничто не утешит, ничто не страшит, Не радует радость, печаль не крушит. На срубленной ветке так вянет листок; Напрасно в дубраве шумит ветерок И красное солнце льет радостный свет, - Листок зеленеет, а жизни в нем нет! <1824> К КНЯГИНЕ М. А. ГОЛИЦЫНОЙ Ты видала, как играет Солнце раннею порой И лилея расцветает, Окропленная росой. Ты слыхала, как весною Соловей в ночи поет, Как с бесценною тоскою Он раздумье в душу льет. Под черемухой душистой Часто взор пленялся твой Блеском радуги огнистой Над прозрачною рекой. Так твое воспоминанье, Твой пленительный привет Для сердец очарованье И прекрасного завет. Но, с увядшею душою, Между радостных друзей Как предстану пред тобою С лирой томною моей? Хоть порой с мечтами младость И блестит в моих очах И поется мною радость На задумчивых струнах, - В поле так цветок мелькает Вместе с скошенной травой; Так свет лунный озаряет Хладный камень гробовой. Лишь желать, молить я смею: Да надежд прелестных рой Вьется вечно над твоею Светло-русой головой. В свете гостья молодая, Жизнью весело играй; Бурям издали внимая, Обо мне воспоминай! <1824> БЕЙРОН А. С. Пушкину But I have lived and have not lived in vain. {*} {* Но что ж? я жил, и жил недаром (англ.). - Ред.} Среди Альбиона туманных холмов, В долине, тиши обреченной, В наследственном замке, под тенью дубов, Певец возрастал вдохновенный. И царская кровь в вдохновенном текла, {*} {* Лорд Бейрон происходит от царей: шотландский король Иаков II был предок его по матери.} И золота много судьбина дала; Но юноша, гордый, прелестный, Высокого сана светлее душой, Казну его знают вдова с сиротой, И звон его арфы чудесный. И в бурных порывах всех чувств молодых Всегда вольнолюбье дышало, И острое пламя страстей роковых В душе горделивой пылало. Встревожен дух юный; без горя печаль За призраком тайным влечет его вдаль - И волны под ним зашумели! Он арфу хватает дрожащей рукой, Он жмет ее к сердцу с угрюмой тоской, - Таинственно струны звенели. Скитался он долго в восточных краях И чудную славил природу; Под радостным небом в душистых лесах Он пел угнетенным свободу; Страданий любви исступленной певец, Он высказал сердцу все тайны сердец, Все буйных страстей упоенья; То радугой блещет, то в мраке ночном Сзывает он тени волшебным жезлом - И грозно-прелестны виденья. И время задумчиво в песнях текло; И дивные песни венчали Лучами бессмертья младое чело, - Но мрака с лица не согнали. Уныло он смотрит на свет и людей; Он бурно жизнь отжил весною своей, Надеждам он верить страшится; Дум тяжких, глубоких в нем видны черты; Кипучая бездна огня и мечты, Душа его с горем дружится. Но розы нежнее, свежее лилей Мальвины красы молодые, Пленительны взоры сапфирных очей И кудри ее золотые; Певец, изумленный, к ней сердцем летит, Любви непорочной звезда им горит, - Увядшей расцвел он душою; Но злоба шипела, дышала бедой, - И мгла, как ужасный покров гробовой, Простерлась над юной четою. Так светлые воды, красуясь, текут И ясность небес отражают; Но, встретя каменья, мутятся, ревут И шумно свой ток разделяют. Певец раздражился, но мстить не хотел, На рок непреклонный с презреньем смотрел; Но в горести дикой, надменной И в бешенстве страсти, в безумьи любви Мученьем, отрадой ему на земли - Лишь образ ее незабвенный! И снова он мчится по грозным волнам; Он бросил магнит путеводный, С убитой душой по лесам, по горам Скитаясь, как странник безродный. Он смотрит, он внемлет, как вихри свистят, Как молнии вьются, как громы гремят И с гулом в горах умирают. О вихри! о громы! скажите вы мне: В какой же высокой, безвестной стране Душевные бури стихают? С полночной луною беседует он, Минувшее горестно будит; Желаньем взволнован, тоской угнетен, Клянет, и прощает, и любит. "Безумцы искали меня погубить, Все мысли, все чувства мои очернить; Надежду, любовь отравили, И ту, кто была мне небесной мечтой, И радостью сердца, и жизни душой, - Неправдой со мной разлучили. И дочь не играла на сердце родном! И очи ее лишь узрели... О, спи за морями, спи ангельским сном В далекой твоей колыбели! Сердитые волны меж нами ревут, - Но стан и молитвы отца донесут... Свершится!.. Из ранней могилы Мой пепел поднимет свой глас неземной, И с вечной любовью над ней, над тобой Промчится мой призрак унылый!" Страдалец, утешься! - быть может, в ту Как грозная буря шумела, Над той колыбелью, где спит твоя дочь, Мальвина в раздумье сидела; Быть может, лампады при бледных лучах, Знакомого образа в милых чертах Искала с тоскою мятежной, - И, сходство заметя любимое в ней, Мальвина, вздыхая, младенца нежней Прижала к груди белоснежной! Но брань за свободу, за веру, за честь В Элладе его пламенеет, И слава воскресла, и вспыхнула месть, - Кровавое зарево рдеет. Он первый на звуки свободных мечей С казною, и ратью, и арфой своей Летит довершать избавленье; Он там, он поддержит (в борьбе роковой Великое дело великой душой - Святое Эллады спасенье. И меч обнажился, и арфа звучит, Пророчица дивной свободы; И пламень священный ярчее горит, Дружнее разят воеводы. О край песнопенья и доблестных дел, Мужей несравненных заветный предел - Эллада! Он в час твой кровавый Сливает свой жребий с твоею судьбой! Сияющий гений горит над тобой Звездой возрожденья и славы. Он там!.. он спасает!.. и смерть над певцом! И в блеске увянет цвет юный! И дел он прекрасных не будет творцом, И смолкли чудесные струны! И плач на Востоке... и весть пронеслась, Что даже в последний таинственный час Страдальцу былое мечталось: Что будто он видит родную страну, И сердце искало и дочь и жену, - И в небе с земным не рассталось! Между маем и июлем 1824 ВЕНЕЦИАНСКАЯ НОЧЬ Фантазия П. А. Плетневу Ночь весенняя дышала Светло-южною красой; Тихо Брента - протекала, Серебримая луной; Отражен волной огнистой Блеск прозрачных облаков, И восходит пар душистый От зеленых берегов. Свод лазурный, томный ропот Чуть дробимыя волны, Померанцев, миртов шепот И любовный свет луны, Упоенья аромата И цветов и свежих трав, И вдали напев Торквата Гармонических октав - Всё вливает тайно радость, Чувствам снится дивный мир, Сердце бьется, мчится младость На любви весенний пир; По водам скользят гондолы, Искры брызжут под веслом, Звуки нежной баркаролы Веют легким ветерком. Что же, что не видно боле Над игривою рекой В светло-убранной гондоле Той красавицы младой, Чья улыбка, образ милый Волновали все сердца И пленяли дух унылый Исступленного певца? Нет ее: она тоскою В замок свой удалена; Там живет одна с мечтою, Тороплива и мрачна. Не мила ей прелесть ночи, Не манит сребристый ток, И задумчивые очи Смотрят томно на восток. Но густее тень ночная; И красот цветущий рой, В неге страстной утопая, Покидает пир ночной. Стихли пышные забавы, Всё спокойно на реке, Лишь Торкватовы октавы Раздаются вдалеке. Вот прекрасная выходит На чугунное крыльцо; Месяц бледно луч наводит На печальное лицо; В русых локонах небрежных Рисовался легкий стан, И на персях белоснежных Изумрудный талисман! Уж в гондоле одинокой К той скале она плывет, Где под башнею высокой Море бурное ревет. Там певца воспоминанье В сердце пламенном живей, Там любви очарованье С отголоском прежних дней. И в мечтах она внимала, Как полночный вещий бой Медь гудящая сливала С вечно-шумною волной. Не мила ей прелесть ночи, Душен свежий ветерок, И задумчивые очи Смотрят томно на восток. Тучи тянутся грядою, Затмевается луна; Ясный свод оделся мглою; Тма внезапная страшна. Вдруг гондола осветилась, И звезда на высоте По востоку покатилась И пропала в темноте. И во тме с востока веет Тихогласный ветерок; Факел дальний пламенеет, - Мчится по морю челнок. В нем уныло молодая Тень знакомая сидит, Подле арфа золотая, Меч под факелом блестит. Не играйте, не звучите, Струны дерзкие мои: Славной тени не гневите!.. О! свободы и любви Где же, где певец чудесный? Иль его не сыщет взор? Иль угас огонь небесный, Как блестящий метеор? <1825> ДВА ОТРЫВКА ИЗ "ОСВОБОЖДЕННОГО ИЕРУСАЛИМА" И. М. Муравьеву-Апостолу 1 СМЕРТЬ КЛОРИНДЫ "Ты победил! противник твой прощает; И ты душе, не телу, друг, прости! Уж тела здесь ничто не устрашает; Но ты меня в спасенье окрести, - И за меня молись!" - И утихает От нежных слов вражда в его груди; В их томности пленительный таился Какой-то звук, - и витязь прослезился. Там ручеек под ближнею горой Бежал, журча, в тени уединенной; Наполни шлем студеною водой, Уж он готов творить свой долг священный; Безвестный лик дрожащею рукой Он открывал, печалью сам стесненный, - Взглянул.... и вдруг без чувств недвижим стал. Увы! что зрит? Увы! кого узнал? И смертью с ней он умер бы одною, Но сердце, мысль лишь тем пылают в нем, Чтоб возвратить таинственной водою Жизнь той, кому он смерть дает мечом. Меж тем как он с молитвою святою Свершал обряд в веселии живом, - Ее лицо надеждой просветилось, - Казалось ей, что небо растворилось. - И бледностью фиалок и лилей Затмилася краса ее младая, - И к небесам стремится взор очей, В них благодать по вере обретая, И к витязю в привет, вместо речей, Холодную уж руку простирая... Так, в виде том прелестная лежит - Уже мертва, а мнится, будто спит. <1832> 2 ВИДЕНИЕ ТАНКРЕДА Об ней зарей и вечером об ней Крушится он, и плачет, и стенает; Так в темну ночь, тоскуя, соловей, Когда ловец жестокий похищает Его еще не вскормленных детей, Поет и бор унывно оглашает. Но, утомясь, невольно легким сном Забылся он перед румяным днем. И та, о ком душа в тоске мечтала, Чело в звездах, под светлой пеленой, В чудесном сне очам его предстала, Блистательна божественной красой, Но и в красе небесной сохраняла Знакомый вид любви его земной. "О милый друг, взгляни, как я прекрасна, Как весела: твоя печаль напрасна! Ты дал мне всё: нетленным ты венцом Меня венчал, - а меч обманут мглою. Что бренный мир! Уж я перед творцом; Я в жоре дев бессмертною, святою Живу, люблю, молюся об одном И жду тебя... и вечный пред тобою Возблещет свет - и взор пленится твой Красой небес, и в них моей красой. Стремися к нам душою неизменной; Волненьям чувств упорствуй и живи; Люблю тебя, друг сердца незабвенный, И не таюсь теперь в моей любви!" Рекла; в очах блеснул огонь священный, Невиданный у смертных на земли, - И вдруг, в своем сияньи утопая, В лазурной тме исчезла дева рая. <1825> КНЯЖНЕ С. Д. РАДЗИВИЛ Твоя безоблачная младость Цветет пленительной красой; Ты улыбаешься, как радость, Ясна и взором и душой. Рукой ли белой и послушной По звонким струнам пробежишь Иль стройно в резвости воздушной Кружишься, вьешься и летишь, - Ты радугой горишь пред нами; Она так блещет летним днем И разноцветными огнями Играет в небе голубом. Но в те часы, как ты снимаешь Венок из розовых цветов И с милой томностью внимаешь Мечтам задумчивых певцов, - Как ты младенческой душою, Участница в чужих бедах, Грустишь невинною тоскою, И слезы ангела в очах... О, так в саду росою чистой Лилея нежная блестит, Когда луна дветок душистый Сияньем томным серебрит! <1825> К Н. И. ГНЕДИЧУ СТАНСЫ НА КАВКАЗ И КРЫМ Мечтатель пламенный, любимец вдохновенья! Звучит ли на горах волшебный лиры глас? Хиосского слепца внимал ли песнопенья Восторженный Кавказ? Ты зрел, с какой красой власть чудныя природы Громады диких скал венчает ярким льдом, Как благодатные в долинах хлещут воды Кипучим серебром! Там в синих небесах снега вершин сияют, Над безднами висит пурпурный виноград, И тучи под тобой, клубяся, застилают Ревущий водопад. Ты видишь, между скал как рыщет горный житель, Черкес, отважный друг свободы и коня, Там, где прикован был к утесу похититель Небесного огня. Но доле роковой Титан не покорился, Лишь громовержца он надменно укорял; Страдальцу гордому разгневанный дивился, И гром в руке дрожал. Иль, друг, уже теперь в объятьях тихой лени Вечернею зарей ты смотришь на Салгар, На сладострастные Таврические сени, На радужный эфир? Там северный певец в садах Бахчисарая Задумчиво бродил, мечтами окружен; Там в сумраке пред ним мелькнула тень младая - И струн раздался звон. Ты слышал, как фонтан шумит во тме полночной, Как пламенно поет над розой соловей, - Но сладостный фонтан и соловей восточный Не слаще, не звучней!.. Быть может, давних дней воспоминанья полный И видя, как суда несутся по зыбям, Ты думой тайною стремишься через волны К далеким берегам, Чьи башни гордые с двурогими лунами К лазурным небесам так дерзко вознеслись, Где плещет Геллеспонт, где дремлют над струями И мирт и кипарис? В их темной зелени на лоне вод белеет Гарем с решетками и кровлей золотой, И нежный аромат от роз огнистых веет С прохладою ночной. Ах, ясный неба свод, и шум валов сребристых, И розы пышные, и мирные леса, И нега томная ночей твоих душистых, И дев твоих краса - Ничто, прелестный край, ничто народ суровый Не в силах укротить! Он с каждым днем грозней, И мчат твоим сынам и гибель и оковы Армады кораблей. Но меч, свободы меч, блеснул ужасным блеском; С ним бог: уж он разит врагов родной земли, И, огненным столбом взлетая к небу с треском, Пылают корабли. Их пламень осветил пучину роковую, И рдеет зарево во мраке черных туч, И вещего певца на урну гробовую Упал багровый луч... <1825> ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ Бессонного солнце, в тумане луна! Горишь ты далеко, грустна и бледна. При тусклом мерцаньи мрак ночи страшней, Так в памяти радость утраченных дней. Минувшее блещет меж горестных туч; Но сердца не греет томительный луч; И радость былая, как ночью луна, Видна - но далеко, ярка - но хладна. <1825> НА ПОГРЕБЕНИЕ АНГЛИЙСКОГО ГЕНЕРАЛА СИРА ДЖОНА МУРА Не бил барабан перед смутным полком, Когда мы вождя хоронили, И труп не с ружейным прощальным огнем Мы в недра земли опустили. И бедная почесть к ночи отдана; Штыками могилу копали; Нам тускло светила в тумане луна, И факелы дымно сверкали. На нем не усопших покров гробовой, Лежит не в дощатой неволе - Обернут в широкий свой плащ боевой, Уснул он, как ратники в поле. Недолго, но жарко молилась творцу Дружина его удалая И молча смотрела в лицо мертвецу, О завтрашнем дне помышляя. Быть может, наутро внезапно явясь, Враг дерзкий, надменности полный, Тебя не уважит, товарищ, а нас Умчат невозвратные волны. О нет, не коснется в таинственном сне До храброго дума печали! Твой одр одинокий в чужой стороне Родимые руки постлали. Еще не свершен был обряд роковой, И час наступил разлученья; И с валу ударил перун вестовой, И нам он не вестник сраженья. Прости же, товарищ! Здесь нет ничего На память могилы кровавой; И мы оставляем тебя одного С твоею бессмертною славой. <1825> НА ОТЪЕЗД Когда и мрак, и сон в полях, И ночь разлучит нас, Меня, мой друг, невольный страх Волнует каждый раз. Я знаю, ночь пройдет одна, Наутро мы с тобой; Но дума втайне смущена Тревожною тоской. О, как же сердцу не грустить! Как высказать печаль, - Когда от тех, с кем мило жить, Стремимся в темну даль; Когда, быть может, увлечет Неверная судьба На целый месяц, целый год, Быть может - навсегда! <1825> К ИТАЛИИ В. А. Жуковскому Лети со мной к Италии прелестной, Эфирный друг, фантазия моя! Земля любви, гармонии чудесной, Где радостей веселая семья Взлелеяна улыбкою небесной, Италия, Торкватова земля, Ты не была, не будешь мною зрима, Но как ты мной, прекрасная, любима! Мне видятся полуденные розы, Душистые лимонные леса, Зеленый мирт и виноградны лозы, И синие, как яхонт, небеса. Я вижу их - и тихо льются слезы... Италия, мила твоя краса, Как первое любви младой мечтанье, Как чистое младенчества дыханье. С высот летят сияющие воды, Жемчужные - над безднами горят; Таинственных видений хороводы Прозрачные - вкруг гор твоих кипят; Твои моря, не зная непогоды, Зеленые - струятся и шумят; Воздушный пир - твой вечер благодатный С прохладою и негой ароматной. Луна взошла, а небосклон пылает Последнею багряною зарей; Высокий свод безоблачно сияет, Весь радужной подернут пеленой; И яркий луч, сверкая, рассыпает Блеск розовый над сонною волной; Но гаснет он под ризою ночною, Залив горит, осеребрен луною. И я несусь волшебными крилами К развенчанной царице волн морских: Там звук октав с любовью и мечтами При сладостном мерцаньи звезд ночных; Там Байрон пел; там бродит меж гробами Тень грозная свободы дней былых; Там в тишине как будто слышны стоны Пленительной, невинной Десдемоны. Но вдруг печаль, Италия, стеснила Души восторг и светлые мечты; Слезами ты и кровью искупила Дар пагубный чудесной красоты; Она к тебе рать буйную манила Угрюмых гор с туманной высоты; И враг - твой бич, и гордый избавитель - Не мирный друг, но хищный притеснитель. {*} {* Наполеон.} А ты прими от сердца завещанье, Певец, Орфей полуночной страны! Ты будешь зреть тех волн очарованье И нежный блеск над Брентою луны, И вспомнишь ты дум пламенных мечтанье И юных лет обманутые сны. О, в сладкий час, душою посвященный Друзьям живым и праху незабвенной, Когда в пылу сердечных упоений Ты звонких струн таинственной игрой Сольешь, о друг, ряд северных видений С небесною Италии красой, И, может быть, в толпе родных явлений Промчусь и я, как призрак, над тобой, - Скажи земле певца Ерусалима, Как мной была прекрасная любима! <1825> КНЯГИНЕ З. А. ВОЛКОНСКОЙ Мне говорят: "Она поет - И радость тихо в душу льется, Раздумье томное найдет, В мечтанья сладком сердце бьется; И то, что мило на земли, Когда поет она - милее, И пламенней огонь любви, И всё прекрасное святее!" А я, я слез не проливал, Волшебным голосом плененный; Я только помню, что видал Певицы образ несравненный. О, помню я, каким огнем Сияли очи голубые, Как на челе ее младом Вилися кудри золотые! И помню звук ее речей, Как помнят чувство дорогое; Он слышится в душе моей, В нем было что-то неземное. Она, она передо мной, Когда таинственная лира Звучит о Пери молодой Долины светлой Кашемира. Звезда любви над ней горит, И - стан обхвачен пеленою - Она, эфирная, летит, Чуть озаренная луною; Из лилий с розами венок Небрежно волосы венчает, И локоны ее взвевает Душистой ночи ветерок. <1825> РАЗБОЙНИК Баллада А. А. Воейковой Мила Брайнгельских тень лесов; Мил светлый ток реки; И в поле много здесь цветов Прекрасным на венки. Туманный дол сребрит луна; Меня конь борзый мчит: В Дальтонской башне у окна Прекрасная сидит. Она поет: "Брайнгельских вод Мне мил приветный шум; Там пышно луг весной цветет, Там рощи полны дум. Хочу любить я в тишине, Не царский сан носить; Там на реке милее мне В лесу с Эдвином жить". - "Когда ты, девица-краса, Покинув замок, свой, Готова в темные леса Бежать одна со мной, Ты прежде, радость, угадай, Как мы в лесах живем; Каков, узнай, тот дикий край, Где мы любовь найдем!" Она поет: "Брайнгельских вод Мне мил приветный шум; Там пышно луг весной цветет, Там рощи полны дум. Хочу любить я в тишине, Не царский сан носить; Там на реке милее мне В лесу с Эдвином жить. Я вижу борзого коня Под смелым ездоком: Ты царский ловчий, - у тебя Рог звонкий за седлом". - "Нет, прелесть! Ловчий в рог трубит Румяною зарей, А мой рожок беду звучит, И то во тме ночной". Она поет: "Брайнгельских вод Мне мил приветный шум; Там пышно луг весной цветет, Там рощи полны дум; Хочу в привольной тишине Тебя, мой друг, любить; Там на реке отрадно мне В лесу с Эдвином жить. Я вижу, путник молодой, Ты с саблей и ружьем; Быть может, ты драгун лихой И скачешь за полком". - "Нет, гром литавр и трубный глас К чему среди степей? Украдкой мы в полночный час Садимся на коней. Приветен шум Брайнгельских вод В зеленых берегах, И мил в них месяца восход. Душистый луг в цветах; Но вряд прекрасной не тужить, Когда придется ей В глуши лесной безвестно жить Подругою моей! Там чудно, чудно я живу, - Так, видно, рок велел; И смертью чудной я умру, И мрачен мой удел. Не страшен так лукавый сам, Когда пред черным днем Он бродит в поле по ночам С блестящим фонарем; И мы в разъездах удалых, Друзья неверной тмы, Уже не помним дней былых Невинной тишины". Мила Брайнгельских тень лесов; Мил светлый ток реки; И много здесь в лугах цветов Прекрасным на венки. 6 января 1825 ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ Княгине З. А. Волконской То не кукушка в роще темной Кукует рано на заре - В Путивле плачет Ярославна, Одна, на городской стене; "Я покину бор сосновый, Вдоль Дуная полечу, И в Каяль-реке бобровый Я рукав мой обмочу; Я домчусь к родному стану, Где кипел кровавый бой, Князю я обмою рану На груди его младой". В Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене: "Ветер, ветер, о могучий, Буйный ветер! что шумишь? Что ты в небе черны тучи И вздымаешь и клубишь? Что ты легкими крылами Возмутил поток реки, Вея ханскими стрелами На родимые полки?" В Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене: "В облаках ли тесно веять С гор крутых чужой земли, Если хочешь ты лелеять В синем море корабли? Что же страхом ты усеял Нашу долю? для чего По ковыль-траве развеял Радость сердца моего?" В Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене; "Днепр мой славный! ты волнами Скалы половцев пробил; Святослав с богатырями По тебе свой бет стремил, - Не волнуй же, Днепр широкий, Быстрый ток студеных вод, Ими князь мой черноокий В Русь святую поплывет". В Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене; "О река! отдай мне друга - На волнах его лелей, Чтобы грустная подруга Обняла его скорей; Чтоб я боле не видала Вещих ужасов во сне, Чтоб я слез к нему не слала Синим морем на заре". В Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене: "Солнце, солнце, ты сияешь Всем прекрасно и светло! В знойном поле что сжигаешь Войско друга моего? Жажда луки с тетивами Иссушила в их руках, И печаль колчан с стрелами Заложила на плечах". И тихо в терем Ярославна Уходит с городской стены. 11 октября 1825 МОЛОДАЯ УЗНИЦА В полях блестящий серп зеленых нив не жнет; Янтарный виноград, в ту пору, как цветет, Не должен хищных рук бояться; А я лишь начал_а_, красуясь, расцветать... И пусть мне суждено слез много проливать, Я с жизнью не хочу расстаться. Смотри, мудрец, на смерть с холодною душой! Я пл_а_чу, и молюсь, и жду, чтоб надо мной Сквозь тучи звезды проглянули. Есть дни ненастные, но красен божий свет; Не каждый сот душист; такого моря нет, Где б ветры бурные не дули. Надежда светлая и в доле роковой Тревожит грудь мою пленительной мечтой, Как ни мрачна моя темница. Так вдруг, освободясь от пагубных сетей, В поля небесные счастливее, быстрей Летит дубравная певица. Мне рано умирать: покой дарит мне ночь, Покой приносит день, его не гонят прочь Ни страх, ни совести укоры. И здесь у всех привет встречаю я в очах, Улыбку милую на пасмурных челах Всегда мои встречают взоры. Прекрасный, дальний путь еще мне предстоит, И даль, в которую невольно всё манит, Передо мной лишь развернулась; На радостном пиру у жизни молодой Устами жадными до чаши круговой Я только-только что коснулась. Я видела весну; хочу я испытать Палящий лета зной, и с солнцем довершать Теченье жизни я желаю. Лилея чистая, краса родных полей, Я только видела блеск утренних огней; Зари вечерней ожидаю. О смерть, не тронь меня! Пусть в мраке гробовом Злодеи бледные с отчаяньем, стыдом От бедствий думают скрываться; Меня ж, невинную, ждет радость на земли, И песни нежные, и поцелуй любви: Я с жизнью не хочу расстаться. Так в узах я слыхал, сам смерти обречен, Прелестной узницы и жалобы и стон, - И думы сердце волновали. Я с лирой соглашал печальный голос мой, И стон и жалобы страдалицы младой Невольно струны повторяли. И лира сладкая, подруга тяжких дней, Быть может, спрашивать об узнице моей Заставит песнию своею. О! знайте ж: радости пленительней она; И так же, как и ей, конечно, смерть страшна Тому, кто жизнь проводит с нею. <1826> РАЗОРЕНИЕ РИМА И РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА А. И. Тургеневу Из мрачных северных лесов, С восточных дальних берегов, Сыны отваги и свободы, Стремятся дикие народы С двойной секирою, пешком, В звериной коже, с булавами, И на конях с копьем, с стрелами, И череп вражий за седлом. Дошли; рассыпались удары, Клубится дым, горят пожары, Стон тяжкий битвы заглушал, И Рим, колосс держанный, пал; Порочный пал он, жертва мщенья, - И шумно ветры разнесли Ужасный гром его паденья В концы испуганной земли. Но туча грозная народов С небесным гневом пронеслась, И пыль от буйных переходов В полях кровавых улеглась. Навеки мертвое молчанье Сменило вопли и стенанье. Уже паденья страшный гул В пустыне горестной уснул; В тумане зарево не рдеет, И черный дым уже редеет; Яснеет мгла; с печальных мест Вдали стал виден светлый крест. Другие люди, вера, нравы, Иной язык, права, уставы, Чистейший мир, рожденный им, Явился вдруг чудесно с ним, - И проповедники святые На пепелища роковые Пришли с Евангельем в руках, И меж развалин на могилы Воссели, полны тайной силы; Горела истина в очах; Глас тихий, скорбных утешитель, Небесной воли возвеститель, Вселенной жизнь другую дал; Так их божественный учитель По вере мертвых воскрешал. <1826> НОВЫЕ СТАНСЫ Прости! уж полночь; над луною, Ты видишь, облако летит; Оно туманной пеленою Сиянье нежное мрачит. Я мчуся вдаль, мой парус веет, Шумит разлучница волна, - Едва ли прежде прояснеет На своде пасмурном луна. И я, как облако густое, Тебя, луна моя, затмил; Я горем сердце молодое И взор веселый омрачил. Твой цвет, и радостный и нежный, Моей любовью опален; Свободна ты, - мой жар мятежный Забудь скорей, как страшный сон! Не увлекись молвою шумной! Убило светлые мечты Не то, что я любил безумно, Но что не так любила ты. Прости - не плачь! уже редеет Туман пред ясною луной, Взыграло море, парус веет - И я в челнок бросаюсь мой. <1826> ВЕНГЕРСКИЙ ЛЕС Баллада ЧАСТЬ ПЕРВАЯ "Как сердцу сладостно любить Тебя, мой друг прелестный, И здесь, в лесу дремучем, жить С тобой - в тиши безвестной! Как ни красен наш Киев-град С его Днепром-рекою, Но я, мой друг, скитаться рад В степях один с тобою; С тобой любовь везде манит, Повсюду радость встретит, Ярчее солнышко горит, Яснее месяц светит. Покинул я, пленен твоей Девичьей красотою, Край милый родины моей С приветливой семьею; Я бросил шум кровавых сеч, И славу жизни ратной, И верного коня, и меч, И шлем, и щит булатный, И стрелы меткие мои, И почести княжие За кудри русые твои, За очи голубые. Но то волнует дух тоской, Что ты, родясь княжною, Простилась с негой золотой, Простясь с родной страною. Ах! прежде в тереме своем Ты жизнью лишь играла; Теперь под бедным шалашом Кручину здесь узнала. Бывало, в струны душу льешь, Их звоном всех пленяешь; Теперь волну и лен прядешь, И хрупкий лист сбираешь. И, жертвой гневного отца, В чужбине, в тяжкой доле, Ты здесь подругой беглеца, Ты здесь не можешь боле Себя, как прежде, наряжать Узорчатой парчою И грудь прелестную скрывать Под дымчатой фатою. Не для тебя, мой милый друг, И шелк, и бархат нежный; Не вьется радужный жемчуг Вкруг шеи белоснежной". - "О милый, милый! для чего, Крушась моей судьбою, Ты ясность сердца моего Мрачишь своей тоскою? Увяла б в светлых теремах Моя без цвета младость; А здесь с тобой, в чужих лесах, Нашла любовь и радость; И ты любил не жемчуги, Не камни дорогие, А кудри русые мои И очи голубые". Так на дунайских берегах, От родины далеко, В дремучих Венгрии лесах, Гоним судьбой жестокой, Скитался витязь молодой С подругою прекрасной, - И дал край дикий и чужой Приют им безопасный. Вотще разгневанный отец Погони посылает; Их сочетал святый венец; Их темный лес скрывает. Остан забыл, узнав ее, И славу, и свободу; Он ею жил, он за нее Прошел бы огнь и воду; Ах! за нее он борьбе с судьбой На что он не решится? Он с ней пылающей душой К прекрасному стремится. Она отрадою в бедах, Всех чувств и дум виною, Его надеждой в небесах И радостью земною. И, чувством счастлива своим, В восторгах сердца тая, Веледа в бедной доле с ним Нашла утехи рая; Но что-то мрачное порой Останов дух смущает, И что-то дивною тоской Взор ясный затмевает; Какой-то думой угнетен, Таится он от милой И будто гонит грозный сон Из памяти унылой. И тайный страх расстаться с ней Невольно в грудь теснится; Он ловит звук ее речей, Глядит - не наглядится, И грусть свою, и тайный страх В молчаньи скрыв тяжелом, С слезами часто на глазах, Твердит ей о веселом; То вдруг задумчивый вздохнет, То вдруг с улыбкой взглянет; Но сердце сердцу весть дает; И кто любовь обманет? Печалью друга день и ночь Веледа волновалась; Всё усладить, всему помочь Надежда ей мечталась. Как бури сердца отгадать Безоблачной душою? Остану можно ль тосковать, Когда Остан со мною? И мнила: как он ни таит Тоски своей причину, Любовь моя развеселит Останову кручину. Чуть в думы милый погружен, - Она их разгоняет Бесценной лаской тех имен, Что сердце вымышляет, - И блеск дает красе своей Нарядами простыми, И шелку золотых кудрей Цветками полевыми. Когда ж в приютный уголок Уж темный вечер сходит, Она, вздув яркий огонек, Беседу с ним заводит. И быль родимой старины Рассказы оживляла; Могучих прадедов войны С их славой вспоминала, Иль юной пленницы тоску, И половцев набеги, И Киев-град, и Днепр-реку, И роскошь мирной неги; То песни родины святой Она ему певала; То молча к груди молодой Со вздохом прижимала. Но с детской нежностью она Как друга ни ласкает, - Печалью всё душа полна, Ничто не услаждает; Напрасно всё, и с каждым днем Его страшнее думы; Сидит с нахмуренным челом, Задумчивый, угрюмый; О странном вдруг заговорит, Бледнея, запинаясь; Промолвит слово - и молчит, Невольно содрогаясь. И уж на ту, кем он пленен, Едва возводит очи; И в темном лесе бродит он С зари до темной ночи. Раз смерклось, а Остана нет, - И бедная подруга, В раздумье, подгорюнясь, ждет Тоскующего друга, - И вне себя Остан вбежал, Пот градом, дыбом волос, Взор дикий ужасом сверкал, Дрожащий замер голос. "Он здесь, он здесь!" - "Кто, милый, кто?" - "Он в ночь придет за мною, Он мертвым пал; страшись его!" - "О, друг мой! что с тобою?" - "Луна и кровь!" - "Чья, милый, чья? Ах! страшными мечтами Почто измучил ты себя? Хранитель-ангел с нами! Какая кровь? удары чьи? За что? скажи! какие?" - "За кудри русые твои, За очи голубые!" И что придумать, что начать С тех пор она не знала, - Лишь только пресвятую мать За друга умоляла. И на младых ее щеках Уже не рдеют розы; Не видно радости в очах, - И льются, льются слезы. Всё то, чем сердце билось в ней, Что душу оживляло, Исчезло всё - и светлых дней Как будто не бывало. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Туманный небосклон яснел, Улегся вихрь летучий, Лишь гром едали еще гремел, И, рассекая тучи, Вилася молния змеей; Дождь не шумел; пылает Заря огнистой полосой, И блеск свой отражает На темно-оизых облаках Румяною струею, И тучи зыблются в волнах Багровою грядою. Но вечер бурный догорел, Лишь зарево алеет; Уж бор зеленый потемнел, Уж ночь прохладой веет; Дыханье свежих ветерков Несет с полей росистых И нежный аромат цветов, И запах трав душистых; И по холмам уже горят Огни сторожевые; И скалы мшистые стоят, Как призраки ночные. Остан, давно забытый сном И мучимый тоскою, Сидел на берегу крутом С подругой молодою; Невольно всё его страшит, Всё в ужас дух приводит; На свод небес она глядит, Он вдаль, где сумрак бродит; И будто тайны вещий глас Ему напоминает, Что к сердцу он в последний раз Веледу прижимает. Но вот и полночь уж близка, Сгустился мрак в долинах, В дремоте катится река, Сон мертвый на равнинах, - Лишь там далеко за рекой Зарница всё мелькает, Лишь тихий шорох чуть порой По рощам пробегает. Но вот блеснул сребристый луч, Проник и в лес, и в волны, - И над дубравой из-за туч Выходит месяц полный. "О месяц, месяц, не свети! Померкни, месяц ясный!" - "Зачем же меркнуть? друг, взгляни, Как, светлый и прекрасный, Теперь спешит он разгонять Мрак ночи я туманы И блеск таинственный бросать На сонные поляны! Взгляни, как он с высот небес В струях реки играет, И нивы мирные, и лес, И дол осеребряет!" - "Ты помнишь ночь, как ты со мной Из терема бежала? Он так светил!" - "О милый мой! И я о том мечтала. Я помню: он тогда сиял Так радостно над нами, И путь к венцу нам озарял Блестящими лучами". - "Творец, ты знаешь всё!.. Прости!.. Увы! в тот час ужасный!.. О месяц, месяц, не свети! Померкни, месяц ясный!" И кинул он потухший взор С утесистой стремнины На светлую реку, на бор, На тихие долины! Но не красу их очи зрят; В нем чувства дух смущают: Там звуки чудные страшат, Тут призраки летают, То с тяжким стоном и глухим Волна ночная плещет, То меч кровавый перед ним В дыму прозрачном блещет. Нет, нет! Остан не победит Души своей тревоги, - Встает, с Веледою опешит Скорей под кров убогий; Идут, поля в глубоком сне, Ничто не колыхнется, Лишь гул шагов их в тишине За ними вслед несется; Глухая полночь; всё вокруг При месяце яснеет; Чета проходит лес... и вдруг От страха цепенеет. Неведомый в глуши лесной Пришлец их ожидает; Но мрачный лик под пеленой От них пришлец скрывает; И в свете лунном пелена Белеет гробовая, И кровь струей на ней видна, Знать, тайно пролитая; И пред четою он стоял Недвижен и безмолвный; Остану только указал Рукой на месяц полный. И тот, как громом поражен, Хотел бы в землю скрыться; Не мог обнять Веледы он, Не мог перекреститься; А что ж с Веледой? Ах! Она К Остану припадает; Душа в ней ужасом полна; В ней сердце замирает; Но страждет друг, - и страсть сильней; Прочь ужас, прочь смятенье! Веледа робкая смелей Глядит на привиденье: "О! кто же ты, пришлец ночной, Могилы хладной житель? Как расступилась над тобой Подземная обитель? Что к нам могло тебя привесть? Что страждущих тревожишь? Откуда ты? какую весть Загробную приносишь?" На те слова главой оно Задумчиво качнуло - Пошевелилось полотно, - Под полотном вздохнуло, - И томный голос пророптал, В слух тихо проникая: "Мой час настал, мой цвет увял; Я жертва гробовая! Но если кто перекрестит Меня тремя крестами, - Опять, приняв мой прежний вид, Предстану я пред вами". И вдруг чудесная далась Тогда Веледе сила, - И мертвеца вот в первый раз Она перекрестила, - И взвыл мертвец, - ив дым густой Облекся весь, и рделся, Как уголь красный; кровь струей, - И саван загорелся. Крестит в другой раз, - пелена Спадает, блещут очи, Как два блуждающих огня Во тме осенней ночи; И смерть лицо его мрачит; Уж страх владеет ею, Чуть дышит; в третий раз крестит - И брат родной пред нею: "Извед! Извед! родной мой брат! О детства спутник милый, Останов друг! увы! ты взят Безвременной могилой". И взор мертвец палящий свой На витязя бросает: "Остан - твой муж - убийца мой, - Веледе он вещает, - И знает то одна луна С днепровскими волнами; Но кровь Изведова страшна, - И божий суд над нами!" И что с преступником сбылось, То в мраке ночь сокрыла; Следов жилища не нашлось, Явилась вдруг могила. - И страшная о лесе том Молва везде несется; И голос дровосека в нем С тех пор не раздается. И как вечерний час пробьет И в сумрак бор оденет, Ни пеший мимо не пройдет, Ни конный не проедет! Когда ж повсюду тишина И мертвое молчанье И полуночная луна Льет томное сиянье, Из тесной кельи гробовой Тень бледная выходит И грустно, в час урочный свой, В лесу дремучем бродит, Луны в мерцающих лучах Под соснами мелькает, - И вой могильный на скалах Протяжно умирает. И с тех же пор, в лесной глуши, В пещере, близ Дуная, Жить начала в святой тиши Отшельница младая. И там пред ранней ли зарей Чуть брезжит над холмами, Иль свод небес в красе ночной Усеян весь звездами, - Она в молитве и в слезах И пламенной душою Летит к тому, кто в небесах Отцом нам и судьею. В пещере той пять целых лет Отшельница молилась; Но раз ее в пещере нет; Куда, не знают, скрылась... Лишь слух прошел по деревням, - Соседи прибежали, Пошли за нею по следам, Искали, не рыскали; Пришли и в лес, как ни страшна Останова могила, - И на могиле той она Жизнь юную сложила. И в вечном сне она цвела, - Те ж прелести младые, И к небу очи подняла, Как небо голубые, И кудри русые волной, Развившися, лежали И грудь невинную собой Стыдливо одевали; Вся в белых розах; на устах С улыбкою небесной; И крест сияющий в руках, Кем данный, неизвестно. И был тот день благих небес С виновным примиренья. Уж не страшит дремучий лес; Уж нет там привиденья; Опять, как прежде, всё цветет; Стал весел бор унылый, И сладко соловей поет Над тихою могилой; И звезды только что блеснут Приветными огнями, - Девицы сельские идут К ней с свежими цветами. 1826-1827 К ФИЛОНУ О! если в мир зазвездный тот, Что над подлунною землею, Душа навек перенесет Любовь чистейшую с собою; Когда и там сердца горят И прежних чувств не забывают, И очи то же, так же зрят, Но только слез не проливают, - Приветствуем тогда мы вас, Непостижимые селения, Тогда и страшный смерти час Страдальцу часом услаждения. - Свергая бремя жизни в прах, Летим с надеждою сердечной, Что исчезает скорби страх В сияньях благости превечной. Когда в пределах вечной тмы Стопою робкой приступаем, То по себе ль тоскуем мы, Слезящий взор назад бросаем, - Не смерть, разлука нам страшна - Одной лишь ею дух мятется, И связь сердец не прервана, Хотя цепь жизни уже рвется. Пребудем с верою святой, Что прежних чувств мы не забудем И с кем делимся здесь душой, И там душой делиться будем; Что, вод бессмертия испив, И благостью всещедрой силы Мы, сердце с сердцем съединив, И там друг другу будем милы. <1827> ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН Т. С. Вдмрв-ой Вечерний звон, вечерний звон! Как много дум наводит он О юных днях в краю родном, Где я любил, где отчий дом, И как я, с ним навек простясь, Там слушал звон в последний раз! Уже не зреть мне светлых дней Весны обманчивой моей! И сколько нет теперь в живых Тогда веселых, молодых! И крепок их могильный сон; Не слышен им вечерний звон. Лежать и мне в земле сырой! Напев унывный надо мной В долине ветер разнесет; Другой певец по ней пройдет, И уж не я, а будет он В раздумье петь вечерний звон! <1827> * * * Графине З. И. Лепцельтерн Над темным заливом, вдоль звучных зыбей Венеции, моря царицы, Пловец полуночный в гондоле своей С вечерней зари до денницы Рулем беззаботным небрежно сечет Ленивую влагу ночную; Поет он Ринальда, Танкреда поет, Поет Эрминию младую; Поет он по сердцу, сует удален, Чужого суда не страшится, И, песней любимой невольно пленен, Над бездною весело мчится. И я петь люблю про себя, в тишине, Безвестные песни мечтаю, Пою, и как будто отраднее мне, Я горе мое забываю, Как ветер ни гонит мой бедный челнок Пучиною жизни мятежной, Где я так уныло и так одинок Скитаюсь во тме безнадежной... <1827> ОБВОРОЖЕHИЕ Князю П. А. Вяземскому Ночь. Манфред один. Тень в виде молодой прекрасной женщины поет: Когда луна сребрит поток, И червь, светясь, в траве трепещет, И на кладбище огонек, А влажный пар в болотах блещет; Когда вой сов тревожит лес, И звезды падают с небес, И ветерок в унылой тме Меж листьев дремлет на холме, - В тот час и с властью и с клеймом На сердце лягу я твоем. Сон крепкий очи и сомкнет, Но дух твой смутный не уснет. Есть тени - им не исчезать, Есть думы - их не отогнать. В твоей написано судьбе, Чтоб одному не быть тебе. Как бы одет в туман густой, Как обвит в саван гробовой, Так будешь жить обворожен, Безвестной власти покорен. Хоть невидимкой буду я, Твой взор почувствует меня, Как то, что прежнею порой И было, и опять с тобой; И, в тайном ужасе твоем (Когда посмотришь ты кругом, - Ты удивишься, что уж я Пропала, как и тень твоя; И будешь ты от всех таить, Под чьею властью должен жить. Волшебным словом ты клеймен, В купель проклятья погружен; Эфирный дух тебя схватил, Тебя он сетью окружил. И голос есть у ветерка, И веет с ним к тебе тоска. Спокойной ночи тишина Тебе в отраду не дана, А днем есть солнце над тобой, Еще страшнее тмы ночной. Из слез твоих мной извлечен Сок страшный, - смерть вливает он; В нем та кровь черная твоя, Что в черном сердце у тебя; С улыбки сорвана твоей Змея, клубящаяся в ней; И чары взяты с уст твоих, - Отрава вся таилась в них. Теперь на деле видно мне, Что яд сильнейший был в тебе. За мрачный дух твоих коварств, За бездны тайные лукавств, За кротость ложную очей, Змею-улыбку, яд речей, За дар твой дивный убедить, Что с сердцем ты, что мог любить, За твой к чужим страданьям хлад, За то, что Каину ты брат, - Ты властью обречен моей Носить твой ад в душе твоей. Фиал в руках, - уже я лью Проклятье на главу твою; И ты покоя не найдешь, И не уснешь, и не умрешь, И смерти будешь ты желать, Страшась всечасно умирать; Но вот уж ты обворожен, Незвучной цепью окружен; И сердцем и умом страдай. Свершились чары. Увядай! <1827> БЕССОННИЦА В часы отрадной тишины Не знают сна печальны очи; И призрак милой старины Теснится в грудь со мраком ночи; И живы в памяти моей Веселье, слезы юных дней, Вся прелесть, ложь любовных снов, И тайных встреч, и нежных слов, И те красы, которых цвет Убит грозой - и здесь уж нет! И сколько радостных сердец Блаженству видели конец! Так прежнее ночной порою Мою волнует грудь, И думы, сжатые тоскою, Мешают мне уснуть. Смотрю ли вдаль - одни печали; Смотрю ль кругом - моих друзей, Как желтый лист осенних дней, Метели бурные умчали. Мне мнится: с пасмурным челом Хожу в покое я пустом, В котором прежде я бывал, Где я веселый пировал; Но уж огни погашены, Гирлянды сняты со стены, Давно разъехались друзья, И в нем один остался я. И прежнее ночной порою Мою волнует грудь, И думы, сжатые тоскою, Мешают мне уснуть! 22 января 1827 НОЧЬ В ЗАМКЕ ЛАРЫ Настала ночь. Небесный свод в звездах Изображен в серебряных волнах; Едва струясь, прозрачные бегут, И навсегда, как радость, утекут. Бессмертные огни с родных высот Красуются в стекле волшебных вод. Приманчив вид тенистых берегов, И нет для пчел прелестнее цветов; Могла б в венке Диана их носить; Могла б любви невинность подарить. Меж них реки игривая струя Бежит, блестит и вьется, как змея. Всё так светло, такая тишина, Хоть дух явись - с ним встреча не страшна. Как быть вреду? Бродить не станет злой В таких садах, в такой красе ночной. Подобный час для добрых сотворен. Так Лара мнил, и в замок молча он Идет скорей: ему прекрасный вид О прежних днях невольно говорит, О той стране, где свод небес ясней, Светлей луна, ночь тихая милей, О тех сердцах... Нет, нет: шуми над ним, Бушуй, гроза! Он, дерзкий, нещадим, Душою тверд, но, светлая красой, Такая ночь смеется над душой. Вступил он в зал, весь полный тишины; Тень длинная мелькнула вдоль стены; Портреты там людей минувших лет, Доброт, злодейств, других остатков нет; Преданий дым и темный овод, где прах С пороками, грехами спит в гробах, Полустолбцы, ведущие до нас Из века в век сомнительный рассказ, Укор, хвалу - вот всё, и чем древней Тех хартий ложь, тем с правдою сходней. Там ходит он и смотрит, а луна В готическом отверстии окна Видна ему, и блеск бежит струей На пол из плит, на потолок с резьбой, И образа на стеклах расписных Молящихся угодников святых В таинственных видениях луной Оживлены, но жизнью неземной. Кудрей густых цвет черный, мрак чела И зыбкий склон широкого пера Дают ему весь ужас мертвецов, Всё страшное, всё тайное гробов. Уж полночь бьет; лампада чуть горит; Ей будто жаль, что тма при ней бежит. Все спят - но чу!.. у Лары слышен клик, И звук, и стон, и вопль, и страшный крик; Ужасный громкий крик - и смолкнул он... Чей ярый вопль так дико рушит сон? Вскочили все, бодрятся и дрожат, И помощь дать на зов к нему летят, Кой-как мечи схватили второпях, И факелы не все горят в руках. Хладнее плит лежит он недвижим, Бледней луны, играющей над ним, И брошен меч, почти уж не в ножнах; Сверх сил людских, знать, был сей дивный страх; Но он был тверд. Строптивый мрачный лик Грызет вражда, хоть ужас в грудь проник. Лежит без чувств; но могут ли таить Его уста желание убить! Угроза в них с роптаньем замерла Иль гордости отчаянной хула; Полусмежась, глаза его хранят В их мутной тме бойца суровый взгляд; И этот взгляд, заметный часто в нем, Оцепенел в покое роковом. Очнулся - вот... он дышит, говорит; Багровый цвет в щеках темно горит; Красней уста; он взор кругом водил, И тускл, и дик, и с дрожью приходил Опять в себя. Но он не на своем Заговорил наречии родном; Звук слов мудрен; одно понять могли, Что звуки те - язык чужой земли. И было так; но та, с кем говорит... Ах, нет ее - к ней речь не долетит! Подходит паж; он странный смысл речей Как будто знал; но из его очей, Из бледных щек нетрудно угадать, Что тайну слов один не мог оказать, Другой открыть. Казалось, будто он Тем, что сбылось, почти не удивлен; Склонясь к нему, на языке чужом Он отвечал, быть может, на своем; А тот внимал, как нежно паж младой Гнал мрак с души, встревоженной мечтой. Но был ли он грозой повержен в страх? Ему ль беда страшна в одних мечтах! В бреду ль он был иль вправду что узрел, Забыл иль нет; но тайну он умел На сердце взять; и с новою зарей Опять он бодр и телом, и душой; Духовника не позвал, ни врачей, Не изменил осанки и речей; В урочный час, как прежде, всё пошло; Не веселей, не пасмурней чело; Все тот же он; и если разлюбил Ночную тень, равно он утаил То от рабов, которых трепет, взгляд О диве их, об ужасе твердят. Они с тех пор бледнее и вдвоем, Минуя зал, проходят через дом: Зыбучий флаг, пол звучный, скрип дверей, Обоев шум, и ветра в тме ночей Унывный вой, и мышь ли пролетит, Густая ль тень лип темных задрожит - Всё страшно им, когда печальной мглой Вдоль диких стен обляжет мрак ночной. 7 февраля 1827 * * * Давно, прелестная графиня, Давно уж я в долгу у вас; Но песнопения богиня - Поверьте мне - не всякий раз Летает с нами на Парнас. Мне, право, с музами беседы Труднее, чем для вас победы! Вам стоит бросить взгляд один - И тьма поклонников явится, Унынье в радость превратится, И сам Киприды резвый сын Опустит крылья, усмирится И, коль угодно, согласится По свету больше не порхать, Чтоб только с вами обитать! Соедини все дарованья, Вы вместе все очарованья В себе умели съединить. Хотите ль нас обворожить Прелестным даром Терпсихоры, Летая легким ветерком, - Отвсюду к вам сердца и взоры Летят и явно, и тайком; Или, победы в довершенье, Раздастся сладостное пенье, Как нежны треля соловья, - Ваш голос в душу проникает, Мечты минувши обновляет, И скорбь, и радость бытия. Мне, право, с музами беседы Труднее, чем для вас победы! Поэт с унылою душой, Бездомный странник в здешнем мире, Почтит ли вас своей хвалой На дремлющей забвенной лире! Примите ж в слабых сих словах Усердье, вместо вдохновенья, И дань душевного почтенья В не лестных, истинных стихах. <1828> ПОДРАЖАНИЕ СОНЕТУ МИЦКЕВИЧА Увы! несчастлив тот, кто любит безнадежно; Несчастнее его, кто создан не любить, Но жизнь тому страшней, в чьем сердце пламень нежный Погас - и кто любви не может позабыть! На взоры наглые торгующих собой С презреньем смотрит он, живет еще с мечтою, Но в чистом ангеле невинность с красотой, - Как сметь ему любить с увядшею душою! Святое дней младых волнует дух поныне, Но память и о них страстьми отравлена, С надеждою навек душа разлучена, От смертной прочь спешит и сам нейдет к богине. В нем сердце как в степи давно забытый храм, На жертву преданный и тленью, и грозам, В котором мрачно всё, лишь ветр пустынный веет, Жить боги не хотят, а человек не смеет. <1828> ЗАРЯ ПОГАСЛА Заря погасла; ветерки В поляне дуют меж кустами, Срывают ландыш, васильки - И вместе с алыми цветами, Подобно пестрым мотылькам, Кружа, разносят по лугам. Так изумруды, аметисты, Жемчуг и яхонты огнисты Небрежно резвою рукой С лилейных пальцев, в час ночной Ложася спать, полунагие, Роняют девы молодые. <1828> БЕЗУМНАЯ Романс Меня жестокие бранят, Меня безумной называют, Спокойной, смирной быть велят, Молиться богу заставляют. О, здесь, далеко от своих... Покой бежит очей моих; В чужой, угрюмой стороне Нет сил молиться богу мне! Но (будь я там, где Дон родной Шумит знакомыми волнами, Где терем отческий, простой В тени таится под дубами, Там стану я покоя ждать, Там стану бога умолять, Чтоб, сжалясь над тоской моей, Он мне конец послал скорей. О, как мне, бедной, не тужить! Ты, радость, и меня манила; И я обиралась в свете жить, Была мила ему, любила, И в церковь божью вся в цветах Пошла с румянцем на щеках; И помню то, что с женихом И я стояла под венцом. Но гибнет радость навсегда; К беде, к слезам я пробудилась, - И ясная любви звезда В кровавом облаке затмилась! Сокрылся мой приветный свет, Его ищу - его уж нет! Ах, улетая, ангел мой, Что не взял ты меня с собой! <1828> К МОРЮ А. С. Пушкину Отрада есть во тме лесов дремучих; Восторг живет на диких берегах; Гармония слышна в волнах кипучих, И с морем есть беседа на скалах. Мне ближний мил; но там, в моих мечтах, Что я теперь, что был - позабываю; Природу я душою обнимаю, Она милей; постичь стремлюся я Всё то, чему нет слов, но что таить нельзя. Теки, шуми, о море голубое! Несметный флот ничто твоим волнам; И человек, губящий всё земное, Где твой предел, уже страшится сам. Восстанешь ты - и горе кораблям, И бич земли, путь дерзкий означая Бедой своей, как капля дождевая, Идет на дно, где скрыт его и след, - И он не в саване, не в гробе, не отпет. Твои поля злодей не завоюет; Твои стези не для его шагов; Свободно ты: лишь бездна забушует, И тот пропал, что б сушу был готов Поработить. Его до облаков, Дрожащего, с презреньем ты бросаешь, - И вдруг, резвясь, в пучину погружаешь; И вопит, он: где пристань! о гранит Его ударишь ты - и век он там лежит. Бросающий погибель и оковы, Огонь и смерть из челюсти своей, Рушитель сил, левиафан дубовый, Гроза твердынь, народов и царей - Игрушкою бунтующих зыбей, И с тем, кто в нем надменно в бой летает, Кто, бренный сам, владеть тобой мечтает; Подернуло ты пеной бурных вод Армаду гордую и Трафальгарский флот. Предел держав, твой берег изменился: Где Греция, и Рим, и Карфаген? Свободный, он лишь волн твоих страшился; Но, сильных раб и жертва перемен, Пришельцев здесь, там диких носит плен; Его везде неволя утомила И сколько царств в пустыни иссушила! Твоя лазурь, веков отбросив тень, Всё та ж - млада, чиста, как в первобытный день. Ты зеркалом Всесильному сияешь, Он зрит в тебе при бурях образ свой. Струишься ль ты, бунтуешь иль играешь, Где твердый лед, и там, где пылкий зной, Ты, океан, чудесен красотой, Таинственный, бездонный, бесконечный! Незримого престол, как небо вечный, Времен, пространств заветный властелин, Течешь ты, страшный всем, глубокий и один. <1828> ИРЛАНДСКАЯ МЕЛОДИЯ Когда пробьет печальный час Полночной тишины И звезды трепетно горят, Туман крутом луны, - Тогда, задумчив и один, Спешу я к роще той, Где, милый друг, бывало, мы Бродили в тме ночной. О, если в тайной доле их Возможность есть душам Слетать из-за далеких звезд К тоскующим друзьям, - К знакомой роще ты слетишь В полночной тишине И дашь мне весть, что в небесах Ты помнишь обо мне! И, думой сердца увлечен, Ту песню я пою, Которой, друг, пленяла ты Мечтательность мою. Унылый голос ветерок Разносит в чуткой тме, В поляне веет, и назад Несет его ко мне. А я... я верю... томный звук От родины святой - На песнь любимую ответ Души твоей младой. <1828> ПОРТУГАЛЬСКАЯ ПЕСНЯ В кипеньи нежности сердечной Ты жизнью друга назвала; Привет бесценный, если б вечно Живая молодость цвела. К могиле всё летит стрелою; И ты, меня лаская вновь, Зови не жизнью, а душою, Бессмертной, как моя любовь. <1828> К А. А. ОЛЕНИНОЙ (ПРИ ПОСЫЛКЕ ЭЛЕГИИ К ТИРЗЕ) Любви и жизни на расцвете Вся прелесть радости земной Тебя пленяет в шумном свете Своею радужной мечтой; И если звук волнений страстных И сердца горестный напев Встревожит мир долин прекрасных И нежный хор блестящих дев, - Не сетуй; но, услыша пенье Разбитых бурею пловцов, Благослови уединенье Твоих Приютинских лесов! <1828> К ТИРЗЕ А. А. Олениной К чему вам, струны, радость петь? Звучите мне тоской мятежной! Как мне веселое терпеть? Боюсь, не верю песни нежной. Она любви пролетным сном Звучит обманутой надеждой. Как вспомнить, думать мне о том, Что я теперь и что был прежде? Чей голос в струны радость лил, Той нет, - и нет очарованья! Один напев теперь мне мил: Надгробный стон и вопль страданья; В нем отзыв наших вместе дней. С тех пор, как ты уж прахом стала, Нестройство для души моей То, в чем гармония бывала. Всё тихо; но и в тишине Слух ловит песни незабвенной; Невольно слышен голос мне, Давно молчанью обреченный. Смятенный дух тревожит он: Засну ли - сонного пленяет; Тоска ль отгонит дивный сон - Напев с мечтой не улетает. Мечтою Тирзу навсегда Любви оставила могила. В волнах дрожавшая звезда Блеск нежный от земли склонила. Но кто во мраке грозных туч Проходит жизни путь ужасный, Тот ищет всё звезды прекрасной, Ему бросавшей светлый луч. <1828> К ТИРЗЕ Решусь - пора освободиться От мрачной горести моей, Вздохнуть в последний раз, проститься С любовью, с памятью твоей! Забот и света я чуждался, И не для них был создан я; Теперь же с радостью расстался: Каким бедам страшить меня? Хочу пиров, хочу похмелья; Бездушным в свете стану жить; Со всеми рад делить веселья, Ни с кем же горя не делить. То ль было прежнею порою! Но счастье жизни отнято: Здесь в мире брошен я тобою, Ничто уж ты - и всё ничто. Улыбка - горю лишь угроза, Из-под нее печаль видней: Она - как на гробнице роза. Мученье сжатое сильней. Хоть меж друзей в беседе шумной Невольно чаша оживит, Весельем вспыхнет дух безумный, Но сердце томное прустит. Взойдет, бывало, месяц полный Над кораблем в тиши ночной; Он серебрит Эгейски волны, - А я, к тебе стремясь душой, Любил мечтать, что взор твой милый Теперь пленяет та ж луна. О Тирза! над твоей могилой Тогда светила уж она. В часы бессонные недуга, Как яд кипел, волнуя кровь, "Нет, - думал я, - страданьем друга Уж не встревожится любовь!" Ненужный дар тому свобода, Кто в узах жертва дряхлых лет; Хоть воскресит меня природа, - К чему? - тебя в живых уж нет! Когда любовь и жизнь так новы, В те дни залог мне дан тобой: Печали краской рок суровый Мрачит его передо мной. Навек той сердце охладело, Кем было всё оживлено; Мое без смерти онемело, Но чувства мук не лишено. Залог любви, печали вечной, Прижмись, прижмись к груди моей; Будь стражем верности сердечной Иль сердце грустное убей! В тоске не гаснет жар мятежный, Горит за сенью гробовой, И к мертвой пламень безнадежный Святее, чем любовь к живой. <1828> ПРИ ГРОБНИЦЕ ЦЕЦИЛИИ Ж. Гробница, я с жилицею твоей Как бы знаком, и веет здесь над нами Мелодия давно минувших дней; Но звук ее, как вой под облаками Далеких бурь с утихшими прозами, Уныл и свят. На камень мшистый твой Сажуся я. Мой дух опять мечтами Смущен, горит, и снова предо мной Весь ужас гибели, след бури роковой. Но что ж, когда б из выброшенных прежде И тлеющих обломков корабля Я маленький челнок моей надежде И мог собрать, и в грозные моря Пуститься в нем, и слушать, как, шумя, Волна там бьет, судьба где погубила Что мило мне, - куда причалю я? Исчезло всё, чем родина манила: Приют, надежда, жизнь, - и там, как здесь, могила. <1828> * * * Не на земле ты обитаешь, Любовь, незримый серафим; Но верой мы к тебе горим, И чье ты сердце сокрушаешь Огнем томительным страстей, Тот веры мученик твоей. Но кто ты, что ты? Наше зренье К тебе никак не долетит. Тебя, любовь, воображенье По тайной прихоти творит. Так небеса мечтой любимой Оно умеет населять, И думам образы давать, И пыл души неутолимой, Усталой, сжатой и крушимой, В ее порывах услаждать. <1828> ПЕСНЬ ПОПУГАЯ Взгляни, взгляни, как роза расцветает В тиши родной, стыдлива и нежна; Чуть развилась, себя полускрывает, Прелестней тем, чем менее видна. Вот, обнажась, во всей красе блистает; Вдруг, томная, не та уже она; Не тот цветок, который, пышно рдея, Был юношам и девам всех милее. Навек, увы, навек от нас умчится Пролетным днем цвет юности живой! Зеленый май к долинам возвратится, Но уж для нас не быть весны другой. Срывай цветок скорей, пока не тмится Меж близких туч час утра золотой; Спеши любить в те дни невозвратимы, Когда, любя, мы можем быть любимы! <1828> УТРО И ВЕЧЕР В венце багровом солнце блещет, Чуть светит робкая луна, Фиалка под росой трепещет, И роза юная томна. Стоит Людмила у окна, Златые локоны небрежно Вкруг шеи вьются белоснежной. Я на колена в тишине Упал. Она сказала мне: "Зачем так рано всё уныло, Фиалка, и луна, и милый?" Но день промчался; небосклон Горит вечернею зарею, И тихой, полною луною Душистый луг осеребрен. Росой фиалка освежилась; Людмила у окна явилась; Еще пышней ее наряд; Еще светлей веселый взгляд, - И на коленах я пред милой Стою опять... стою унылый. Грустил я раннею порой, Грущу теперь во тме ночной. <1828> К АЛЬПАМ Оплот неприступный гранитных хребтов. В державном величьи с рожденья веков, Неровные груды разбросанных гор, Так дерзко под небом дивящие взор, Приюты морозов и снежных громад, Где буря грохочет, ревет водопад; Крутые стремнины, где римский орел Дивился, как Смелый по безднам прошел, Вершины ужасной священной красы, Примите меня вы за лоно грозы, Высоко, далеко, в том мраке густом, Где в тайной беседе душа с божеством! <1828> НОЧНОЙ ЕЗДОК Баллада "О конь мой борзый, ночь темна; Холодный ветер в поле веет, Горит кровавая луна, Сосновый бор кругом чернеет! Не знаю сам, но тайный страх Уж третью ночь меня смущает; Невольно слезы на очах, Невольно сердце замирает. Могу ль забыть: в последний раз Едва со мной она простилась, Как в белом тень прошла меж нас, Звезда полночная скатилась. Скачи, мой конь, лети скорей! О, если к милой я домчуся, - Тогда, клянусь, тогда я с ней На миг один не разлучуся!" И конь, как из лука стрела, Летит, летит; вдали кладбище, И тайна свято облегла Мятежной жизни пепелище. В кустах мерцает блеск огня, Несется тихо звук унылый; И путник бросился с коня... Над свежею ее могилой. <1828> СОНЕТ СВЯТОЙ ТЕРЕЗЫ Любовью дух кипит к тебе, спаситель мой, Не радостных небес желаньем увлеченный, Не ада мрачного огнями устрашенный И не за бездны благ, мне данные тобой! В тебе люблю тебя; с любовию святой Гляжу, как на кресте сын божий, утомленный, Висит измученный, висит окровавленный, Как тяжко умирал пред буйною толпой! И жар таинственный мне в сердце проникает; Без рая светлого пленил бы ты меня; Ты б страхом был моим без вечного огня! Подобную любовь какая цель рождает? Душа в любви к тебе надежд святых полна; Но так же и без них любила бы она! <1828> П. Ф. БАЛК-ПОЛЕВУ Lorsque je sens le rezeda, je crois d'abord entendre un son, puis il me semble voir une forme. {*} {* Когда я ощущаю запах резеды, мне кажется, что я сначала слышу звук, а потом вижу форму (франц.). - Ред.} Друг, ты прав: хотя порой, Достигая бед забвенья, Мы, в груди стеснив волненья, Дремлем томною душой, Невзначай в мечте воздушной Отзыв прежнего слетит, И предмет нам равнодушный Память сердца воскресит. Неожиданно, случайно Потрясет душевной тайной Летний вечер, звук, цветок, Песня, месяц, ручеек, Ветер, море - и тоскою Всё опять отравлено; Как бы молнийной струею Снова сердце прожжено. И той тучи мы не знаем, Вдруг откуда грянул гром; Лишь томимся и страдаем; Мрак и ужасы кругом: Призрак страшный, неотступный Образует в думе смутной Холод дружбы, сон любви, Ту, с кем радость погребли, Всё, о чем мы тосковали, Что любили, потеряли, Чем был красен божий свет, Всё, чего для нас уж нет. <1828> КРЫМСКИЕ СОНЕТЫ АДАМА МИЦКЕВИЧА Переводы и подражания Посвящено Мицкевичу от переводчика АККЕРМАНСКИЕ СТЕПИ В пространстве я плыву сухого океана; Ныряя в зелени, тону в ее волнах; Среди шумящих нив я зыблюся в цветах, Минуя бережно багровый куст бурьяна. Уж сумрак. Нет нигде тропинки, ни кургана; Ищу моей ладье вожатую в звездах; Вот облако блестит; заря на небесах... О нет! - То светлый Днестр, - то лампа Аккермана. Как тихо! постоим; далеко слышу я, Как вьются журавли, в них сокол не вглядится; Мне слышно - мотылек на травке шевелится, И грудью скользкою в цветах ползет змея. Жду голоса с Литвы - туда мой слух проникнет... Но едем, - тихо всё - никто меня не кликнет. МОРСКАЯ ТИШЬ НА ВЫСОТЕ ТАРКАНКУТА Ласкаясь, ветерок меж лент над ставкой веет, Пучина влажная играет и светлеет, И волны тихие вздымаются порой, Как перси нежные невесты молодой, Которая во сне о радости мечтает, Проснется - и опять, вздохнувши, засыпает. На мачтах паруса висят, опущены, Как бранная хоругвь, когда уж нет войны, И, будто на цепях, корабль не шевелится; Матрос покоится, а путник веселится. О море! в глубине твоих спокойных вод, Меж твари дышащей, страшилище живет; Таясь на мрачном дне, оно под бурю дремлет, Но грозно рамена из волн в тиши подъемлет. О мысль! и у тебя в туманной глубине Есть гидра тайная живых воспоминаний; Она не в мятеже страстей или страданий, - Но жало острое вонзает - в тишине. ПЛАВАНИЕ Сильнее шум - и волны всколыхались, Морские чуда разыгрались, Матрос по лестнице бежит, Взбежал: "Скорей! готовьтесь, дети!" И как паук повис меж сети, Простерся - смотрит, сторожит. Вдруг: "Ветер! ветер!" - закачался Корабль и с удила сорвался; Он, ринув, бездну возмутил, И выю взнес, отвага полный, Под крылья ветер захватил, Летит под небом, топчет волны, И пену размешал кругом, И облака рассек челом. Полетом мачты дух несется; Воскликнул я на крик пловцов. Мое воображенье вьется, Как пряди зыбких парусов, И на корабль я упадаю, Моею грудью напираю; Мне мнится, будто кораблю Я грудью хода придаю, И, руки вытянув невольно, Я с ним лечу по глубине; Легко, отрадно, любо мне; Узнал, как птицей быть привольно. БУРЯ Корма запрещала, летят паруса, Встревоженной хляби звучат голоса, И солнце затмилось над бездной морокою С последней надеждой, кровавой зарею. Громада, бунтуя, ревет и кипит, И волны бушуют, и ветер шумит, И стон раздается зловещих насосов, И вырвались верьви из рук у матросов. Торжественно буря завыла; дымясь, Из бездны кипучей гора поднялась, И ангел-губитель по ярусам пены В корабль уже входит, как ратник на стены. Кто, силы утратив, без чувства падет; Кто, руки ломая, свой жребий клянет; Иной, полумертвый, о друге тоскует, Другой молит бога, да гибель минует. Младой иноземец безмолвно сидит, И мнит он: "Тот счастлив, кто мертвым лежит; И тот, кто умеет усердно молиться, И тот, у кого еще есть с кем проститься". ВИД ГОР ИЗ СТЕПЕЙ КОЗЛОВСКИХ Пилигрим и Мирза Пилигрим Кто поднял волны ледяные И кто из мерзлых облаков Престолы отлил вековые Для роя светлого духов? Уж не обломки ли вселенной Воздвигнуты стеной нетленной, Чтоб караван ночных светил С востока к нам не проходил? Что за луна! взгляни, громада Пылает, как пожар Царь-града! Иль для миров, во тме ночной Плывущих по морю природы, Сам Алла мощною рукой Так озарил небесны своды? Мирза Не вьется где орел, я там стремил мой бег, Где царствует зима, свершил я путь далекий; Там пьют в ее гнезде и реки и потоки; Когда я там дышал - из уст клубился снег; Там нет уж облаков, и хлад сковал метели; Я видел спящий гром в туманной колыбели, И над чалмой моей горела в небесах Одна уже звезда, - и был то... Пилигрим Чатырдах! {*} {* Вершина Чатырдага, по закате солнца, от отраженных лучей, кажется несколько времени в пламени.} БАХЧИСАРАЙСКИЙ ДВОРЕЦ В степи стоит уныл Гирея царский дом; Там, где толпа пашей стремилась С порогов пыль стирать челом, Где гордость нежилась и где любовь таилась, На тех софах змея сверкает чешуей, И скачет саранча по храмине пустой. И плющ, меж стекол разноцветных, Уж вьется на столбах заветных, Прокравшись в узкое окно; Уже он именем природы К себе присвоил мрачны своды; Могучей право отдано; И тайной на стене рукою, Как Валтазаровой порою, _Развалина_ начерчено. Гарема вот фонтан. Еще бежит поныне Из чаши мраморной струя жемчужных слез И ропщет, томная, в пустыне; Но слава, власть, любовь! - Ток времени унес Мечтавших здесь гордиться вечно; Он их унес скорей и влаги скоротечной. БАХЧИСАРАЙ НОЧЬЮ Молитва отошла, _джамид_ {1} уже пустеет, Утих _изана_ {2} звук в безмолвии ночном, Даль тмится, и заря вечерняя краснеет Рубиновым лицом. Сребристый царь ночей к наложнице прелестной В эфирной тишине спешит на сладкий сон, И вечною красой блестит гарем небесный, Звездами освещен. Меж ними облако одно, как лебедь сонный, На тихом озере плывет во тме ночной; Белеет грудь его на синеве бездонной, В краях отлив златой. Здесь дремлет минарет под тенью кипариса; А там гранитных скал хребты омрачены: Там непреклонные в диване у _Эвлиса_ {3} Чернеют сатаны. Под мраком иногда вдруг молния родится, И чрез туманный овод лазуревых небес Она из края в край, внезапная, промчится Как быстролёт Фарес. {4} 1 Джамид - мечеть. 2 Изан - молитва, которую поют муезины на минаретах.. 3 Эвлис - Люцифер. 4 Фарес - славный бедуинский наездник. ГРОБНИЦА ПОТОЦКОЙ В стране прекрасных дней, меж пышными садами, О роза нежная! тебя давно уж нет! Минуты прежние! златыми мотыльками Умчались; память их точила юный цвет. Что ж Север так горит над Польшею любимой? Зачем небесный свод так блещет там в звездах? Иль взор твой пламенный, стремясь к стране родимой, Огнистую стезю прожег на небесах? О полька! я умру, как ты, - один, унылый; Да бросит горсть земли мне милая рука! В беседах над твоей приманчивой могилой Меня пробудит звук родного языка. И вещий будет петь красу твою младую, И как ты отцвела в далекой стороне; Увидит близ твоей могилу здесь чужую, И в песни, может быть, помянет обо мне! МОГИЛЫ ГАРЕМА Мирза Вы, недозрелыми кистьми Из виноградника любви На стол пророка обреченные, Востока перлы драгоценные; Давно ваш блеск покрыла мгла; Гробница, раковина вечности, От неги сладкой, от беспечности Из моря счастья вас взяла. Они под завесой забвения Лишь над могильным их холмом, Один в тиши уединения, Дружины теней бунчуком, Белеет столп с чалмою грустною, И начертал рукой искусною На нем гяур их имена, Но уж надпись чуть видна. О вы, эдема розы нежные! Близ непорочных струй, в тени, Застенчивые, безмятежные, Увяли рано ваши дни! Теперь же взорами чужими Гробниц нарушился покой; Но ты простишь, пророк святой! Здесь плакал он один над ними. БАЙДАРЫ По воле я пустил коня - Скачу, - леса, долины, горы, То вдруг, то розно встретя взоры, Мелькают, гибнут вкруг меня Быстрее волн; и меж видений Я вне себя гоню, скачу: Упиться вихрями явлений И обезуметь я хочу. Когда же конь мой пененный Уже нейдет и саван свой На мир усталый, омраченный Накинет ночь, -глаз томный мой Разгорячен, еще трепещет, В нем призрак скал, лесов, долин, Как в зеркале разбитом, блещет. Земля уснула, я один Не сплю и к морю прибегаю; Стремится черный вздутый вал; Склонив чело, пред ним я пал, К нему я руки простираю, И треснул вал над головой; Теперь хаос владеет мной, Я жду, чтоб, погружась в забвенье, Как над пучиною ладья, Так бы, кружась, и мысль моя Могла исчезнуть на мгновенье. АЛУШТА ДНЕМ Гора отрясает мрак ночи ленивый; И ранним намазом волнуются нивы; И злато струями везде разлилось; Лес темный склоняет густые вершины, Как с четок калифов, гранаты, рубины Он сыплет с кудрявых зеленых волос. В цветах вся поляна; над ней мотыльками Летучими воздух пестреет цветками; Так радуги ясной сияет коса, Алмазным наметом одев небеса; Лишь взор опечален вдали саранчою, Крылатый свой саван влекущей с собою. Под диким утесом шумя в берегах, Сердитое море кипит, напирает, И в пене, как будто у тигра s очах, Дневное светило пред бурей играет, А в лоне лазурном далеких зыбей Купаются флоты и рать лебедей. АЛУШТА НОЧЬЮ Свежеет ветерок, сменила зной прохлада, На темный Чатырдаг падет миров лампада - Разбилась, пурпур льет и гаснет. Черной мглой Одеты гор хребты, в долине мрак глухой. И путник слушает, блуждая, изумленный: Сквозь сон журчит ручей меж томных берегов, И веет аромат; от слуха утаенный, Он сердцу говорят в мелодии цветов. Невольно клонит сон под сенью тихой ночи... Вдруг будит новый блеск: едва сомкнулись очи Потоки золота льет светлый метеор На дол, на небеса, на ряд высоких гор. Ты с одалискою Востока, О ночь восточная! сходна: Лаская нежно, и она Лишь усыпит, но искрой ока Огонь любви опять зажжен, Опять бежит спокойный сон. ЧАТЫРДАГ Как музульманин, устрашенный Твоей твердыни возвышенной, Подошву днесь целую я. Ты мачта Крыма-корабля, Ты вечный минарет вселенной, О наш великий Чатырдаг! Ты над горами падишах. {*} {* Падишах - титул турецкого султана.} От дальних скал за облаками Ты под небесными вратами, Как страж эдема Гавриил, Сидишь себе между светил, Ногами попираешь тучи; Твой плащ широкий - лес дремучий; Из облак выткана чалма И шита молнии струями. Прольет ли солнце зной над нами Иль осенит внезапна тма, И жатву саранча, а домы Гиаур жжет, - ты невредим Стоишь, недвижимо глухим; Но землю, и людей, и громы Ты подостлать себе возмог; Стоишь, как драгоман созданья, И лишь тому даешь вниманья, Что говорит творенью бог. ПИЛИГРИМ Роскошные поля кругом меня лежат; Играет надо мной луч радостной денницы; Любовью дышат здесь пленительные лицы; Но думы далеко к минувшему летят. Напевом милым мне дубравы там шумят, Байдары соловей, сальгирские девицы, Огнистый ананас и яхонт шелковицы - Твоих зеленых тундр, Литва, не заменят. В краю прелестном я брожу с душой унылой: Хоть всё меня манит, в тоске стремлюся к той, Которую любил порою молодой. Он отнят у меня, мой отчий край! Но милой О друге всё твердит в родимой стороне: Там жив мой след, - скажи, ты помнишь обо мне? ДОРОГА НАД ПРОПАСТЬЮ В ЧУФУТ-КАЛЕ Мирза Теперь молитву сотвори; Кинь повод, взор отвороти; Ногам коня седок вверяет Рассудок свой. - Как он идет И оком бездну измеряет; Едва скользит, колена гнет - И вдруг, меж скал на край склоняся, Повис, копытом уцепяся. Но ты на бездну не взгляни; Она как кладезь Ал-Каира; Рукой над нею не махни, Неокриленной для эфира, И думать ты о ней страшись: Как якорь дума - берегись! Перуном ой с ладьи стремится, Но, дерзко брошенный меж волн, В пучину опрокинет челн И в дно морское не вонзится. Пилигрим А я сквозь трещину земли, Я заглянул в нее... Мирза Скажи, Что ж видел ты? Пилигрим Мои виденья, Мирза! по смерти расскажу, Но для живых я выраженья В земных речах не нахожу. ГОРА КИКИНЕИС Мирза Взгляни на пучину, в ней небо лежит: То море, и ярко пучина блестит. Убитая громом, не птица ль гора Крыле распустила в той бездне сребра? Сам радужный очерк тесней в небесах, Чем мачтовых перьев на синих волнах. И островом снежным под дикой скалой Оделися степи лазури морской; Но остров сей - туча, и черная мгла Полмира объемлет с крутого чела. Огнистую ленту ты видишь на нем? То молния. - Едем, и первый с конем Я кинусь, - а путник, смотри на меня, И бич свой, и шпоры готовь для коня. На край тот отважно и в конскую прыть Чрез бездну нам должно с размаха вскочить. Чалма ли заблещет на той стороне, То я; не робея ты бросься ко мне; Но если не узришь ее пред собой, Знай: людям не ехать дорогою той. РАЗВАЛИНЫ ЗАМКА В БАЛАКЛАВЕ Краса Тавриды, ужас ханов, Здесь замок был; теперь лежат Обломков груды, и торчат, Как череп неких великанов, Приюты гадов и ужей Иль, их презреннее, людей. Взойдем на башню, - там заметны Гербов остатки на стенах; Ищу я надписи заветной Иль имя храброго в боях; Оно в пыли развалин хладных, Как червь меж листьев виноградных. Здесь грек на камне высекал; В монголов часто генуэзец Железо гибели бросал, И Мекки набожный пришелец _Намаза_ песнь в тиши певал; Теперь же ворон чернокрылый Лишь облетает здесь могилы, - Один на башне вестовой Так черный флаг уныло веет, Когда от язвы моровой Страна прекрасная пустеет. АЮ-ДАГ Люблю я, опершись на скалу Аю-Дага, Смотреть, как черных волн несется зыбкий строй Как пенится, кипит бунтующая влага, То в радуги дробясь, то пылью снеговой; И сушу рать китов, воюя, облегает; Опять стремится в бег от влажных берегов, И дань богатую в побеге оставляет: Сребристых раковин, кораллов, жемчугов. Так страсти пылкие, подъемляся грозою, На сердце у тебя кипят, младой певец; Но лютню ты берешь, - и вдруг всему конец. Мятежные бегут, сменяясь тишиною, И песни дивные роняют за собою: Из них века плетут бессмертный твой венец. <1828> ----- СОН РАТНИКА Подкопы взорваны - и башни вековые С их дерзкою луной погибель облегла; Пресекла в ужасе удары боевые Осенней ночи мгла. И в поле тишина меж русскими полками; У ружей сомкнутых дымилися костры, Во тме бросая блеск багровыми струями На белые шатры. В раздумье я смотрел на пламень красноватый; Мне раненых вдали был слышен тяжкий стон; Но, битвой утомясь, под буркою косматой Уснул - и вижу сон. Мне снилось, что, простясь с военного тревогой, От тех кровавых мест, где буйство протекло, Поспешно я иду знакомою дорогой В родимое село. Мне церковь сельская видна с горы высокой И Клязьмы светлый ток в тени ракит густых; И слышу песнь жнецов, и в стаде лай далекой Собак сторожевых. Я к хижине сходил холмов с крутого ската, Разлуки тайный страх надеждой веселя, - И дряхлый мой отец, тотчас узнав солдата, Вскочил без костыля. В слезах моя жена мне кинулась на шею. Мила, как в день венца, и сердцу и очам; Малютки резвые бегут ко мне за нею; Сосед пришел к друзьям. "Клянусь, - я говорил, склонен на то родными, - Теперь я к вам пришел на долгое житье!" И дети обвили цветками полевыми И штык мой и ружье. Я милых обнимал... но пушка вестовая Сон тихий прервала, и - в сечу мне лететь! И к Варне понеслась дружина удалая... Иль там мне умереть? <1828> СЕЛЬСКИЙ СУББОТНИЙ ВЕЧЕР В ШОТЛАНДИИ Вольное подражание Р. Борнсу Let not Ambition mock their useful toil, Their homely joys, and destiny obscure; Not Grandeur hear, with a disdainful smile, The short and simple annals oi the poor. Gray {*} {* Пусть Честолюбие не насмехается над их полезным трудом, над их скромными радостями, незаметной судьбой, пусть Величие не внимает с презрительной улыбкой кратким и простым летописям жизни бедняков. Грей (англ.). - Ред.} Ал. Ан. B...ковой Была пора - луч ясный в ней сиял, Я сердцем жил, я радостью дышал, И жизнь моя играючи летела. Те дни прошли; одета черной мглой, В моих очах природа потемнела; Кругом гроза; но ты была со мной, Моя судьба душой твоей светлела; Мне заменил твой дружеский привет Обман надежд и блеск (веселых лет; Забылось всё. - Как пленники к неволе, Привыкнул я к моей угрюмой доле; Она - окажу ль - мне сделалась мила: Меня с тобой она, мой друг, свела, И, может быть, недаром мы узнали, Как много есть прекрасного в печали! Теперь с тобой надолго разлучен; Но дружбою, но памятью твоею Как воздухом душистым окружен; Я чувствовать и думать не умел, Чтоб чувств и дум с тобой не разделять. Стеснен ли дух от мрачных впечатлений, Горит ли он в порывах вдохновений - Могу ль тебя, могу ль не вспоминать? В уме моем ты мыслию высокой, Ты в нежности и тайной, и глубокой Душевных чувств, и ты ж в моих очах Как яркая звезда на темных небесах. Я ждал ее, я мчался к ней душою, Я для нее сквозь слезы песни пел, Я пел, - она... была уж не земною; Звук томных струн, он к ней не долетел; Тиха ее далекая могила; Душа светла в надзвездной стороне; Но сердце тех, кого она любила... Святая тень! молися обо мне... 1 Ноябрь шумит; в полях метель и вьюга; Ненастный день стал меркнуть за горой; Уж отпряжен усталый бык от плуга, И весь в пыли он тащится домой. Поселянин скорей спешит с работы; С неделею окончены заботы; Его соха, и лом, и борона, И сбруя вся в порядке убрана; Он веселит свое воображенье, Что радостно начнется воскресенье; И чрез лесок в уютный домик свой Идет к семье на отдых и покой. 2 И на холме, дубами осененный, Уж видит он приют уединенный; Уже детьми он шумно окружен - Обнять отца бегут со всех сторон. Приветен вид его родимой сени; Манят к себе трескучий огонек; Как чисто всё, плита и очажок! Залепетав, сын младший на колени К нему вскочил, и, с важностью скромна, Подсела к ним радушная жена; Кругом себя бросая взор веселый, Покоен, рад, забыл он труд тяжелый. 3 Меж тем пошла забота у детей: Кто прячет плуг, кто стадо загоняет; Обдумав всё, один из них скорей В соседнее местечко посылает Тихонько весть - и Дженни к ним бежит, Надежда их, уж девушка большая, Мила, свежа, как роза полевая, У ней в очах любовь так и горит. Смеется мать, отец не наглядится; Как рада их к груди она прижать, И рада им наряд свой показать, И деньгами готова поделиться: У той швеи, к которой отдана, Своим трудом достала их она. 4 Родные все друг о друге приветно Хотят узнать; семейный сладкий час Веселье мчит в беседах незаметно: То спор, то смех, и каждый свой рассказ О том, где был, что видел, начинает; Один начнет, другой перебивает; А муж с женой-с детей не сводят глаз, И речь начать, и дать совет готовы. Хозяйка-мать, взяв ножницы с иглой, Из лоскутков малюткам шьет обновы; Отец молчит, но, помня долг святой, Уж занят он их будущей судьбой. Что мать с отцом велят повиноваться, Радушно жить и помнить божий страх, От нужд искать убежища в трудах, И день и ночь порочных дум чуждаться, Правдиву быть на деле и в речах - Он вкоренял от детства в их умах; Он говорил: "К прекрасному дорога У всех одна - творца о всем молить, Не делать зла, добро всегда творить; С тем будет бог, кто сердцем ищет бога". 6 Но кто стучит тихонько у ворот? Дивятся все, а Дженни узнает; Дрожит как лист, едва промолвит слово: "То, верно, сын соседа городского; Его отец в село к нам посылал, И он меня чрез поле провожал". В раздумье мать; как делу быть, не знает, Глядит на дочь и молча замечает, Как вдруг любовь зажглась в ее глазах И вспыхнула румянцем на щеках; И мать спросить у дочери робеет, Кто новый гость; а та дохнуть не смеет. Но страх прошел; ответ был не худой: Не из бродяг сосед их молодой. 7 И юноша красивый, статный входит, И взор родных на гостя устремлен, И Дженни к ним, стыдясь, его подводит, И любо ей, что дружно принят он. С ним речь завел хозяин говорливый, Каков посев, о стаде, о конях. Надежды луч горит в младых сердцах; Но милый гость застенчив: торопливый, Не знает он, что делать, что сказать. Смекнула всё догадливая мать: Нет, видно, дочь себя не уронила; Девичью спесь, как должно, сохранила. 8 Любовь, любовь! живой восторг сердец, Твой чистый жар всем радостям венец. Уже давно я, путник неизвестный, Чрез скучный мир печально прохожу; Но долг велит, и правду я скажу; В долине слез отрадою небесной Одна любовь; нет радости другой! Вот наших дней минуты золотые: Когда одни, вечернею порой, Стыдливые, любовники младые, В тени дерев, сидят рука с рукой; Их взор горит весельем и тоской, На их устах привет и ропот нежный; А вкруг цветет шиповник белоснежный, И тихо к ним склоняется кусток, И веет им душисты! ветерок. 9 И где же, где найдется тот несчастный, Злодей без чувств, кто б Дженни изменил, В холодный яд обманом превратил Мечту души невинной и прекрасной! Как нарушать святое на земли, Любовь и мир доверчивой семьи! Взгляните там - вот жертва обольщенья: Она не ждет, не хочет утешенья; Таясь от всех, уныла и бледна, Во цвете лет рассудка лишена, Как меж могил огни осенней ночи, Так мрачные ее сверкают очи; Рыдает мать, зачем она в живых; Отец клянет позор власов седых... 10 Но ужин ждет - похлебка, дичь готовы, Принесены творог и молоко, Обычный дар любимой их коровы, Да и сама она недалеко, Пришла с двора - и голову с рогами Просунула тихонько меж досками, И сена клок заботливо жует. Хозяйка-мать то сядет, то уйдет, О юноше хлопочет прихотливо, И сочный сыр пред ним уже стоит, И пенится некупленное пиво; Он хвалит всё, за всё благодарит, Узнав о том с подробностью большою, Как делан сыр хозяйкою самою И что ему тогда лишь минет год, Как желтый лен в полях цвести начнет. 11 Довольны все. От добрых слов вкуснее, Уже дошел их ужин до конца, И старец встал; кругом огня теснее Садятся все, но тише и важнее, И Библия покойного отца, Бесценное наследство родовое, Положена пред старцем на столе; Он обнажил чело полвековое, И волосы, рядами на челе Приглажены к вискам его, белели; И те стихи заметил он в псалмах, Которые хотел, чтоб дети пели; Потом сказал с слезами на очах: "Помолимся подателю всех благ!" 12 Они поют. Сердечные, простые, В один напев слилися голоса; И звуки те шотландских гор родные, И вера их несет на небеса. В святую брань так мученики пели, И, может быть, стремясь к высокой цели, Наш Джон Граам и смелый лорд Эльджин Слыхали их в рядах своих дружин, Когда сердца огнем небес горели, Когда, в руках молитвенник и меч, Их рать неслась грозой народных сеч И пряталась под бронею верига. Но снова вдруг возникла тишина; У всех душа святынею полна - Разогнута божественная книга. 13 Отец семьи, душой священник сам, Читает в ней паденье человека, Как богу был угоден Авраам, Как Моисей гнал племя Амалека, Иль страх и плач державного певца Под грозною десницею творца, Иль Иова и жалобы, и муки, Иль дивных арф пророческие звуки, Когда Исай, восторгами крушим, Пылал и пел, как тайный серафим. 14 Иль чтенье то Евангелья святое, Как божий сын снисшел и жил меж нас, За грешных кровь безгрешного лилась, На небесах он имя нес второе, А на земле ему и места нет Главы склонить. Иль как его завет Меж градов, сел, народов отдаленных, Везде проник в посланьях вдохновенных, Как, заточен, возлюбленный Христом В Патмосе жил, и ангела с мечом Он в солнце зрел, внимая от Сиона И гнев, и суд на гибель Вавилона, 15 Супруг, отец, угодник пред тобой, Небесный царь, колено преклоняет, И к небесам торжественно стрелой С надеждою молитва возлетает: "Да вместе их творец благословит, Да в жизни той опять соединит; И там, в лучах бессмертного сиянья, Не будет где ни слез, ни воздыханья, Друг другу мы час от часу милей, Мы станем петь хвалу любви твоей, А время течь своей стезею вечной Кругом миров под властью бесконечной!" 16 Стремленье дум покорных и святых, Сей набожный восторг людей простых- Его не тмят обряд и блеск служенья, Ни тонкий вкус пленительного пенья: Кто зрит сердца, тот в благости своей Равно царю и нищему внимает, Под бедный кров от пышных алтарей Он в хижину к молящим низлетает, И благодать по вере им дана, И вписаны на небе имена. 17 Час тихий сна меж тем уж приближался И все идут на сладостный покой; Простясь, вздохнул счастливец молодой; Отец один с хозяйкою остался, И долго он еще наедине Молил творца в умильной тишине, Чтоб тот, кто птиц и греет и питает, Кто в нежный блеск лилею одевает, Чтоб он, господь, во всем с семьей его Всегда творил свою святую волю, Как хочет сам, благословил их долю; Лишь он просить дерзает одного, Чтоб все они закон его хранили, Всевышнего боялись и любили. 18 Так сельский бард своих родных полей Оставил нам семейное преданье. Цари творят богатых и князей, - Муж праведный есть лучшее созданье Творца миров; и память старины, Любовь семейств, отцовские уставы, Блаженство, честь той дикой стороны Еще хранят в ней доблестные нравы. О, как певцу Шотландия мила! Как молит он, чтоб родина цвела, Да благодать небес над нею льется, Сынов ее парок да не коснется, Да в их груди течет Валлиса кровь, И дух его, и к родине любовь Пылают в них, и ангелом незримым Да веет он над островом любимым!.. 19 А я к тебе, к тебе взываю я, Святая Русь, о наша мать-земля! Цвети, цвети, страна моя родная! Меж царств земных, как пальма молодая, Цвети во всем, и в доле золотой Счастлива будь, и счастье лей рекой! Страна сердец, и дум, и дел высоких! О, как гремят везде в краях далеких Твоих дружин и флотов чудеса И русских дев стыдливая краса! Верна царям и верою хранима, Врагу страшна, сама неустрашима, Да будут честь и нравов простота И совести народной чистота Всегда твоей и славой, и отрадой, И огненной кругом тебя оградой, И пред тобой исчезнет тень веков При звуке струн восторженных певцов! <1829> К ПОЛЕВОЙ МАРГАРИТКЕ, КОТОРУЮ РОБЕРТ БОРНС, ОБРАБОТЫВАЯ СВОЕ ПОЛЕ, НЕЧАЯННО СРЕЗАЛ ЖЕЛЕЗОМ СОХИ В АПРЕЛЕ 1786 г. Цветок пунцовый, полевой! Ты, бедный, встретился со мной Не в добрый час: тебя в красе Подрезал я. Жемчуг долин, не можно мне Спасти тебя! Не пестрый, резвый мотылек Теперь твой нежный стебелек На дерн, увлаженный росой, Порхая, гнет; К тебе румяною зарей Он не прильнет. В холодном поле ветр шумел, И дождик лил, и гром гремел; Но туча мрачная прошла, Меж тем в глуши Ты нежно, тихо расцвела, Цветок любви. Сады дают цветам своим Приют и тень - и любо им; Но сироту, красу полян, Кто сбережет? От зноя туча, иль курган От непогод? Из-под травы едва видна, Цвела ты, прелести полна, И солнца луч с тобой играл; Но тайный рок Железо острое наслал - Погиб цветок... Таков удел, Мальвина, твой, Когда невинною душой Ты ловишь нежные мечты; Любовь страшна: Как мой цветок, увянешь ты В тоске, одна. Певцу удел такой же дан: Бушует жизни океан, Не видно звезд, а он плывет, Надежда мчит; Он прост душой, он счастья ждет... Челнок разбит. И добрый, злыми утеснен, Тому ж уделу обречен: Никто ничем не упрекнет, А жил в слезах; Приюта нет; он отдохнет... На небесах! И я горюю о цветке; А может быть, невдалеке Мой черный день; и как узнать, Что Бог велел? Не о себе ли горевать И мой удел?.. <1829> К ТЕНИ ДЕСДЕМОНЫ Hast thou prayed... {*} {* Молилась ли ты... (англ.). - Ред.} Десдемона, Десдемона! Далека тревог земли, К нам из тучи с небосклона Ты дрожишь звездой любви. Ты красу свою и младость Обрекла мечте святой; Но тебе мелькнула радость Под могильной пеленой. Кто небесным лишь дышала, Та цвести здесь не могла; В бурях неги ты искала, - Розу молния сожгла. И мольбе твоей и стону Африканец не внимал; В страсти буйной Десдемону Он для сердца оберегал. И любовник безнадежный, Звездный мир страша собой, Всё кометою мятежной Он стремится за тобой. <1829> ИЗ БАЙРОНОВА "ДОН-ЖУАНА" Вольное подражание О, любо нам, как месяц полный Адриатические волны Подернет зыбким серебром, И как пловец, звуча веслом, Стремит гондолы бег урочный И мчит волна напев полночный! И любо нам, как ветерок С листка порхает на листок, И сумрак тень свою наводит, Звезда вечерняя восходит Иль радуга в красе цветной, На лоно опершись морское, Огнистой, нежной полосой Обхватит небо голубое! И любо мне, спеша домой, Как ненаемный сторож мой, Собака добрая залает, - И знать о том, как любо мне, Что кто-то есть, кто в тишине Меня любовно ожидает, И видеть, как войду я к ней, Что взор ее при мне светлей! И как под шум струи ленивой Мне любо тихо вдаться сну, И любо ласточкой игривой Быть на заре пробуждену; И любо слышать пчел жужжанье, И песни дев, и струн певцов Любимый звон, и лепетанье Детей, и прелесть первых слов! <1829> ЯВЛЕНИЕ ФРАНЧЕСКИ (Из "Осады Коринфа" лорда Байрона) П. И. Полетике Он у столба на камень сел, - И вдаль задумчиво глядел; На сердце налегла тоска, К лицу прижалася рука; Склонил он голову на грудь, Дрожал, кипел, не мог дохнуть, - И пальцы беглые его Невольно бились о чело; Так по клавиру мы порой Бежим проворною рукой, Чтоб тем его одушевить И в струнах звучность пробудить, И в мрачной он сидел тоске. Вдруг - стон в полночном ветерке. Но ветерком ли занесен Меж камней тихий, нежный стон? Он голову поднял, на море глядит; Но сонные волны ничто не струит, Ничто не колышет прибрежной травой, И звук тихо веял не ветер ночной. Кусты цитерона едали перед ним, Знамена и флаги, их вид недвижим, И ветер не тронул ланиты его, А звук тихо веял; какой? от чего? - И он обернулся, он взор свой стремит: Краса молодая на камне сидит. Вздрогнул, вскочил он, страх сильней, Чем если б вдруг предстал злодей: "О боже! как! во тме ночей... Что это? кто? какой судьбой Ты здесь в тревоге боевой?" Перекреститься ищет сил; Но он святыне изменил, - Рука дрожит... хотел бы он... Но втайне совестью смущен. Узнал он, кто пред ним была, Кто так прекрасна, так мила. "Франческа! Ты ли?" Ах! она Его невестой быть должна. Те ж розы на щеках у ней, Но блеск румяный стал темней, И на устах улыбки нет, - Которой рдел их алый цвет; Не так синя лазурь в волнах, Как в темных у нее очах; Но и лазурь их, как волна, Светла, без жизни и хладна. Блестит под легкой пеленой Вся прелесть груди молодой, И белых плеч, и рук нагих, И вьется кольцами по них Струя волос ее густых. Она не вдруг ответ дала, Но тихо руку подняла, - И мнилось, так рука нежна, Что светит сквозь нее луна. "Глубокий мой сон на то прекращен, Чтоб я была счастлива, ты был спасен. Чрез вражий стан и грозну рать Я шла во тме тебя искать. Нам слово тайное гласит: "От чистой девы лев бежит". Кто от зверей в глуши лесной Щитом правдивому душой, Тот меж сетей неверных сил Мой робкий путь благословил. Но если путь напрасен мой, То не видаться нам с тобой. Ты дело страшное свершил: Ты вере предков изменил. Сорви чалму, крестом святым Перекрестись, - и будь моим! Смой яд с души, - и завтра вновь Удел наш - вечная любовь!" - "Где ж пир нам свадебный готов? Где будет плач сих мертвецов - Постеля брачных с новым днем? Я поклялся: огнем, мечом Погибнут все, лишь ты одна, Ты будешь мною спасена, - И мы с тобой умчимся вдаль; В любви забудем мы печаль; Но я порок хочу сразить, Хочу Венеции отмстить; Заставлю гордую узнать, Кто я, кем смела презирать! Из скорпионов бич сплетен На тех, чьей злобой я стеснен!" Тогда, печальна и бледна, Его чуть тронула она, Безмолвно, легкою рукой, - Но до костей проник струей Смертельный холод, сжалась грудь, - И силы нет ему вздохнуть; Она чуть держит, а нельзя Освободить ему себя. Как! той рука, кто так -мила, Такой вдруг ужас навела! И пальцы длинные у ней Так тонки, мрамора белей, - А вмерзли в кровь... и для чего В ту ночь так страшны для него? Остыл внезапно жар чела, И томность мутная нашла - И камнем на сердце лежит, Его и давит, и крушит; Смотря в лицо ей: как мрачна, Как изменилася она! Души той не видно в унылой красе, Бывало, играющей в каждой черте, Как солнце весны в прозрачной волне; Уста недвижимы, их краска мертва; Из них без дыханья несутся слова; И персей дрожащих ничто не живит, И трепет по жилам у ней не бежит; Хоть очи сверкают, но взор устремлен И тускл неизменно, и дик, и смущен; Ужасно так смотрит лишь тот в тишине, Кто бродит испуган в томительном сне. Подобна тем ликам она перед ним, Которые часто на ткани мы зрим, Когда при лампаде, в дыму, чуть видна, Без жизни, но будто жива и страшна, Та ткань шевелится от бури ночной И чудные лики, одетые мглой, Со стен будто сходят, а ветер гудёт, Качая обои и взад и вперед, "Сорви чалму, сорви скорей С преступной головы твоей! Клянись, что ты спасать готов Страны родимыя сынов! Не то - навек ты погублен, Навек ты будешь разлучен Не с этой жизнию земной, Уже утраченной тобой, Но с небесами и со мной! Смирись теперь! И хоть жесток Твой завтра неизбежный рок, - На промысл божий уповай! Вступить ты можешь в светлый рай. Но, ах, не медли! Знай, что тот, Кого гневишь, - он проклянет; Тогда на небо погляди, - И уж спасенья там не жди! Луну вот облако затмит И скоро, скоро пролетит. Спеши очиститься душой, Покуда луч под дымной тмой; Когда ж проглянет свет луны - То бог и люди отмщены. Твой жребий страшен, но страшней Бессмертье гибели твоей!" И Альпо на небо глядит, - И видит, облако летит; Но сердце, полное враждой, Дышало гордостью одной; И страсть кичливая его, Как бурный ток, крушила всё. Чтоб он смиряться был готов, Страшился робкой девы слов? Чтоб он тех дерзостных спасал, Которым смерть он обрекал? "Нет! - в облаке несися том Хоть гибель мне, - пусть грянет гром!" Он долго, пристально смотрел, Как блеск луны в дыму темнел; Но облако прошло, - луна Блестит над ним, светла, ясна; Тут молвил он: "Всё тот же я! Как хочет рок, гони меня! Тростник гроза, волнуя, гнет, Но сломит дуб, а не шатнет. Уж поздно, - участь решена; Всему Венеция вина, - И я во всем ее злодей, И ты одна мила мне в ней. Беги со мной! О, будь моей!" Глядит - ее уж нет, Сребрит лишь камни лунный свет. Что ж? В землю скрылася она Иль в тонкий пар обращена? И как что творится, зачем, для чего? Не видит, не знает; но нет никого! <1829> К М. ШИМАНОВСКОЙ Когда твой ропот вдохновенный Звучит сердечною тоской И я, невольно изумленный, Пленяюсь дивною игрой, - Мой дух тогда с тобой летает В безвинный мрак тревожных дней И святок тайный развивает Судьбы взволнованной твоей. Не твой был жребий веселиться На светлой, радостной заре; Но пламень в облаке родится. И в сладостной твоей игре Не та б мелодия дышала, Не так бы чувством ты цвела, - Когда б ты слез не проливала, Печаль душой не обняла. <1829> РОМАНС ДЕСДЕМОНЫ (С английского) В раздумье бедняжка под тенью густою Сидела, вздыхая, крушима тоскою: Вы пойте мне иву, зеленую иву! Она свою руку на грудь положила И голову тихо к коленям склонила: О ива ты, ива, зеленая ива! Студеные волны, шумя, там бежали, - И стон ее жалкий те волны роптали: О ива ты, ива, зеленая ива! Горючие слезы катились ручьями, И дикие камни смягчались слезами. О ива ты, ива, зеленая ива! Зеленая ива мне будет венком! <1830> ИЗ АРИОСТОВА "ORLANDO FURIOSO" {*} {* "Неистовый Роланд" (итал.). - Ред.} Цветы, поляна, бор зеленый, Пещера, ток волны студеной - Приюты счастья моего, Где Галафрона дочь младая, Других плененных презирая, Меня любила одного; Где с Ангеликою прелестной Я долго жил в тиши безвестной, Где обнаженная она В моих объятиях лежала И, неги сладостной полна, Медора к персям прижимала! Какую вам награду дать? Я, бедный, лишь могу желать, Чтобы любовники младые, Девицы, витязи лихие, От дальних стран, из ближних сел, Случайно, вольно кто б ни шел, Чтоб он поляну, бор зеленый, Пещеру, ток волны студеной, Цветы, блестящие красой, Благословя, молил душой: Да солнце их приветно греет, Да в темну ночь луна лелеет, И хор бы нимф не допускал, Чтоб стадо к ним пастух гонял. <1830> ФИОРИНА Баллада (Из "Ильдегонды", поэмы Гросси) На персях крест, задумчива, томна, Покинула дом царский Фиорина, - И с юношей возлюбленным она Там, где горит войною Палестина; Ударами ее устрашена, Бежит пред ней неверная дружина. Бесстрашно с ним она летала в бой, - И вместе с ним лежит в земле святой. Осенний день уж на небе блестит; Последний раз ей к битвам пробуждаться. "О Фиорина! - Свено говорит. - Ты не должна со мною в бой метаться; Кровавый пир ужасно закипит; Тебе нельзя, прекрасная, сражаться!" Напрасно всё! за ним помчалась в бой, - И вместе с ним лежит в земле святой. На поле том, где кровь рекой текла, Отыскана была чета святая; Младую жизнь любовь пережила; Она легла, друг друга обнимая. Теперь чета у господа нашла Покой душам в нетленной сени рая. И как она с ним вместе мчалась в бой, Так вместе с ним лежит в земле святой. <1830> ЭЛЕГИЯ Вольное подражание св. Григорию Назианзину Князю А. Н. Голицыну Вчера в лесу я, грустью увлечен, Сидел один и сердцем сокрушен. Когда мой дух волнуется тоской, Отрадно мне беседовать с душой. Везде кругом дремала тишина. Мне веяла душистая весна; Едва журчал ленивый ручеек, И на цветах улегся мотылек; Хор нежный птиц, вечерний пламень дня И запах трав лелеяли меня. Но я на всё без радости смотрел, - Развеселить я горя не хотел; В смятеньи дум не тягостна печаль, Расстаться с ней душе как будто жаль. Мой дух кипел, я спрашивал себя: Что я теперь? что был? чем буду я? - Не знаю сам, и знать надежды нет. И где мудрец, кто б мог мне дать ответ? - В какой-то тме, без цели я лечу, И тени нет того, чего хочу. Мятежных чувств губительный обман Вкруг падших нас бросает свой туман, - И я кружусь, обманут ложным сном, В дыму сует, как в облаке густом. Как от меня далек вчерашний день! Промчался он - я с ним пропал, как тень... И если мне еще до утра жить, Кто окажет, где и чем и как мне быть? - Уже тех волн мы в море не найдем, Которые в нем раз переплывем... И человек, лишь мы расстались с ним, Не тем, чем был, но встретит нас иным... И разум мой сомненье облегло; Лета сребрят усталое чело. А знаю ль я, зачем рожден на свет? Что жизнь моя? - Те дни, которых нет... Как бурный ток, пролетная вода, Теку - стремлюсь - исчезну навсегда. Удел мой - гроб; сегодня - человек, А завтра - прах. Ужели прах навек? Иль в смерти жизнь нам новая дана? Надежда льстит, но тайна мне страшна. О! кто же ты, бессмертием дыша, Откуда ты, нетленная душа? Ты божестве являешь мне в себе; Откинь порок - и верю я тебе. Кто чистый дух мот в тело заключить? Кто мертвеца велел тебе носить? - Я сын греха - и божий образ я! Сними же цепь, влекущую меня; Услышать дай таинственный привет; Но тма теперь, - а завтра будет свет, И будешь ты сгораема огнем Иль в небесах пред богом и отцом, - И там сама, как ангел чистоты, Увидишь всё, и всё узнаешь ты... Я так мечтал, - и вдруг мой страх исчез. Настала ночь, и я оставил лес; И на пути в приют укромный мой То сам себе над здешней суетой Смеялся я, то вновь смущал мой ум Минувший мрак его тревожных дум. <1830> ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННОМУ ФИЛАРЕТУ Когда долг страшный, долг священный Наш царь так свято совершал, А ты, наш пастырь вдохновенный, С крестом в руках его встречал, - Ему небес благоволенье Изрек ты именем творца, Пред ним да жизнь и воскресенье Текут и радуют сердца! Да вновь дни светлые проглянут, По вере пламенной даны; И полумертвые восстанут, Любовью царской спасены. <1830> К ПЕВИЦЕ ЗОНТАГ Il tuo canto n'el anima si sente. {*} {* Твое пение отдается в душе (итал.). - Ред.} Вчера ты пела, - голос нежный, Рассея мрак мой безнадежный, Небесной дышит чистотой; Он веет радость надо мной, Он веет сладкое томленье, - И сердцу он напомнил вновь Бесценное души волненье - Младую, первую любовь. Я изумлен... мой дух трепещет... Твой голос нежности привет; В нем что-то радужное блещет; В нем то, чему здесь имя нет. Как звуки дивные играют, Дробятся, льются, замирают На свежих, розовых устах! С какою силой выражают Всё, что горит в твоих очах! В тех звуках мир непостижимый, И нега чувств, и пыл страстей... Им быть навек мечтой любимой Плененной памяти моей! 16 августа 1830 УМИРАЮЩАЯ ЭРМЕНГАРДА ХОР ИНОКИНЬ (Из трагедии "Адельгиз", соч. Манцони) Графине З. И. Лепцельтерн Разбросанные локоны Упали к груди белой, И руки крестно сложены, И лик уж побледнелый, - Лежит она, страдалица, Взор к небу возведен. Замолкнул плач; все молятся, Возникла песнь святая, И, пеленой холодное Чело навек скрывая, Очей лазурных набожной Рукою взгляд смежен. О! не тоскуй, прекрасная! Забудь любовь земную! Дай в жертву страсть всевышнему И смерть прими святую! Не здесь - за жизнью долгому Терпенью жди конца! И, горю обреченная, Вседневно умоляла: Забыть о том, что, бедная, Томясь, не забывала; Теперь - свята мученьями, У бога и отца! Увы! в часы бессонные, В келейном заточеньи, Во время пенья инокинь, Пред алтарем в моленьи Всё память ей мечталася Тех невозвратных дней, Когда судьбы обманчивой Измен она не знала И в светлой франков области Так радостно дышала, Явясь всех жен салических Прекраснее, милей; Когда, златые локоны Усеяв жемчугами, Смотрела травлю шумную И как, над поводами Склонен, чрез поле чистое Власистый царь скакал; И пылко кони борзые Неслись, и гончих стая Металась, рассыпалася, В кустах едва мелькая, И бор кабан щетинистый Тревожно покидал; И кровью зверя дикого Долину обагряла Стрела царя, - и нежная К подругам обращала, Бледнея, взор: за милого Дрожит младая грудь... О ты, ключ теплый ахенский, О Мозы ток гремучий, Где, скинув броню тяжкую, Державный вождь могучий Любил, явясь из лагеря, Привольно отдохнуть! Как зноем опаленную Траву роса лелеет И ствол зеленых стебелей Студит, - и зеленеет Опять трава, и весело Душистая цветет, - Так сердце, сокрушенное Огнем любви мятежной, В томленьях освежается Приветом дружбы нежной И к наслажденью тихому Как будто оживет. Но только солнце красное Взойдет, огнисто рдея, - И в неподвижном воздухе Зной дышит, пламенея, Опять трава расцветшая Им к долу прижжена; И скоро из минутного Забвенья возникает Опять любовь бессмертная, - И сердце ужасает; Душа мечтами прежними Опять отравлена. О! не тоскуй, прекрасная! Забудь любовь земную! Дай в жертву страсть всевышнему И смерть прими святую В земле, в которой скроется Навек твой нежный прах! В ней спят тоской убитые Страдалицы другие, Меж жен, мечом развенчанных, Невесты молодые И матери проколотых Младенцев в их очах. И ты из притеснителей Враждебного семейства, Число которым - доблестью, Предлогом - их злодейства, И право - кровь, и славою - Безжалостно губить! Ты промыслом несчастия Сама из притесненных, Оплаканной, спокойною Засни меж погубленных! Дерзнет ли кто, невинная, Твой пепел укорить? И будь твой лик бесчувственный Так ясен, как был прежде, Когда ты счастью верила И в радостной надежде Девичьи думы светлые Являлися на нем. Так солнце заходящее Из бурных туч выходит; Оно на запад пурпурный Дрожащий блеск наводит; И будет путник набожный Утешен светлым днем. <1831> ВОСПОМИНАНИЕ 14-го ФЕВРАЛЯ Сегодня год, далеко там, где веет Душистый пар от Средиземных волн, Где свежий мрак по их зыбям лелеет Любви младой дрожащий, легкий челн, И свод небес безоблачно синеет, И где эфир волшебной неги полн, Где Уголин во мгле вкруг башни бродит, Когда над ней полночный месяц всходит, - Далеко там она с себя сложила Судьбы земной печаль, ярмо и страх; Тяжелый крест прекрасная носила, Цветы любя, с улыбкой на устах; Прижав к груди, детей благословила И, может быть, вздохнула о друзьях, Невольно взор на Север устремляя, Где блещет ей звезда ее родная. И нет ее, - и над ее могилой Трава и дерн лишь смочены росой; Туда нейдет в раздумье друг унылый Мечтать, грустить, сливаться с ней душой; Бесценный прах и сердцу вечно милый Как бы один лежит в земле чужой, И плачу я, и дух мой сокрушенный Тоска влечет к могиле незабвенной. Мечта иль сон, но мне она предстала, Сама собой во тме озарена, И радостью небесною дышала, И на челе святая тишина; Она меня безмолвно утешала И облаком была унесена. О, сколько слов в немом ее привете! И нет такой улыбки в здешнем свете! Февраль 1830 или 1831 СОН Графине Фикельмон A change came o'er the spirit of my dream. L. Byron {*} {* Мое сновидение переменилось. Л<орд> Байрон (англ.). - Ред.} В мое окно стучал мороз полночный, И ветер выл; а я пред камельком, Забыв давно покоя час урочный, Сидел, сопрет приветным огоньком. Я полон был глубоких впечатлений, Их мрачностью волнующих сердца, Стеснялся дух мечтаньями певца Подземных тайн и горестных видений; Я обмирал, но с ним стремил мой взгляд Сквозь тму веков на безнадежный ад. В томленьи чувств на лоне поздней ночи Внезапно сон сомкнул усталы очи; Но те мечты проникли душу мне, Ужасное мерещилось во сне, - И с Дантом я бродил в стране мученья, Сменялися одно другим явленья; Там плач и вопль летят в унылый слух, Мне жжет глаза, мелькая, злобный дух, - И в зареве греховной, душной сени Предстали мне страдальческие тени. То вижу я, испуган чудным сном, Как Фаринат, горя в гробу своем, Приподнялся, бросая взор кичливый На ужас мук, - мятежник горделивый! Его крушит не гроб его в огне - Крушит позор в родимой стороне. То новый страх - невольно дыбом волос - Я вижу кровь, я слышу муки голос, Преступник сам стеснен холодной мглой: Терзаемый и гневом и тоской, Вот Уголин злодея череп гложет; Но смерть детей отец забыть не может, Клянет и мстит, а сердцем слышит он Не вопль врага - своих младенцев стон. И вихрь шумит, как бездна в бурном море, И тени мчит, - и вихорь роковой Сливает в гул их ропот: "горе, горе!" И всё крушит, стремясь во мгле сырой. В слезах чета прекрасная, младая Несется с ним, друг друга обнимая: Погибло всё - и юность и краса, Утрачены Франческой небеса! И смерть дана - я знаю, чьей рукою, - И вижу я, твой милый друг с тобою! Но где и как, скажи, узнала ты Любви младой тревожные мечты? И был ответ: "О, нет мученья боле, Как вспоминать дни счастья в тяжкой доле! Без тайных дум, в привольной тишине, Случилось нам читать наедине, Как Ланцелот томился страстью нежной. Бледнели мы, встречался взгляд мятежный, Сердца увлек пленительный рассказ; Но, ах, одно, одно сгубило нас! Как мы прочли, когда любовник страстный Прелестные уста поцеловал, Тогда и он, товарищ мой несчастный, Но мой навек, к пруди меня прижал, И на моих его уста дрожали, - И мы тот день уж боле не читали". И снится мне другой чудесный сон: Светлеет мрак, замолкли вопль и стон, И в замке я каком-то очутился; Вокруг меня всё блещет, всё горит, И музыка веселая гремит, И нежный хор красот младых резвился. Я был прельщен, но (всё мечталось мне То страшное, что видел в первом сне. Франческа! я грустил твоей тоскою. Но что ж, и здесь ужели ты со мною, И в виде том, как давнею порой Являлась ты пред жадною толпой, Не зная слез, цветя в земле родимой? Вот образ твой и твой наряд любимый! Но ты уж тень. Кого ж встречаю я? Кто вдруг тобой предстала пред меня? Свежее роз, прекрасна, как надежда, С огнем любви в пленительных очах, С улыбкою стыдливой на устах - И черная из (бархата одежда С богатою узорной бахромой Воздушный стан, рисуя, обнимает; Цвет радуги на поясе играет, И локоны, как бы гордясь собой, Бегут на грудь лилейную струями, Их мягкий шелк унизан жемчугами, Но грудь ее во блеске молодом Пленяет взор не светлым жемчугом: Небрежное из дымки покрывало За плеча к ней, как белоснег, упало. О, как она невинности полна! Оживлено лицо ее душою Сердечных дум, небесных чистотою... Прелестна ты, прелестнее она. И милому виденью я дивился, Узнал тебя, узнал - и пробудился... Мой страх исчез в забавах золотых Страны небес огнисто-голубых, Где всё цветет - и сердцу наслажденье, Где всё звучит бессмертных песнопенье. О, как молил я пламенно творца, Прекрасный друг безвестного певца, Чтоб ты вое дни утехами считала, Чтоб и во сне туч грозных не видала! Счастливой быть прелестная должна. Будь жизнь твоя так радостна, нежна, Как чувство то, с каким, тебя лаская, Младенец-дочь смеется пред тобой, Как поцелуй, который, с ней играя, Дает любовь невинности святой! <1832> К ВАЛТЕРУ СКОТТУ ...Could I wreak Му thoughts upon expression, and thus throw Soul, heart, mind... L. Byron {*} {* ...Если бы я мог заставить мысль воплотиться в слове и таким образом открыть душу, сердце, разум... Л<орд> Байрон (англ.). - Ред.} Шотландский бард - певец любимый Прекрасной дикой стороны, Чей нам звучит напев родимый, Святое милой старины! Прости, что дерзостной рукою Я, очарованный тобою, Несу в венок блестящий твой Фиалки, ландыш полевой! Тогда, как горя звук унывный Мою всю душу бунтовал, Твой гений светлозарный, дивный Броженья сердца услаждал. Так - прежде всех певец природы, И волн шумящих, и свободы, В сияньи чудной красоты, Как бездна пламя и мечты, С своими буйными страстями, С печалью, с гордыми слезами, Любви в губительном огне Вдруг Чилд-Гарольд явился мне. Крушим душевною грозою, Мятежной омрачен тоскою, Он мне сердец страданья пел - Свой тайный горестный удел, - А я дрожал, я пламенел, Внимал душою муки голос, - И слезы градом, дыбом волос; Я то кипел, то замирал, - Увы! я сам любил, страдал. Он пробудил мои мечтанья, Мне в грудь втеснил воспоминанья, И пыл его - моих страстей Тревожил дух во тме ночей. Но так, как после бури рьяной Зари вечерней луч румяный Лелеет взор и гонит страх, Надежду кажет в небесах, Так усладили мрак печали Твои отрадные скрижали Их романтической красой; А звуки арфы золотой Мне тихо душу волновали. Елена, Дуглас, Мармион, И с привиденьем бой чудесный, И паж несчастный и прелестный, Матильда... Но кто не пленен Твоими звонкими струнами? Волшебник, кто не удивлен, Когда, явясь меж мертвецами, Ты нам их кажешь в виде том, С тем чувством, как в быту земном Они в старинных замках жили, Мечтали, ссорились, любили, И как, платя пристрастью дань, За Джемсов возникала брань, И вера вару угнетала, И месть злодейства покупала? Ты рассказал нам, дивный бард, Как Сердце Львиное-Ричард Сражался, дел, и как томилась Лилея гор, звезда любви, Которой блеск потух в крови. Тобой от нас не утаилась Дней прежних правда. Но, певец, Как ни дивит, как ни пленяет Меня бессмертный твой венец, Другое сердце восхищает: Ты миру доказать умел, Как радостен того удел, Кто любит- пламенной душою Всё то, что должен он любить, Кто хочет истиной святою, Наукой ум свой просветить. Взгляни, как ты семьею нежной Почтён, утешен и любим, Какой подпорою надежной, Как много ты на счастье им! Ты в родине твоей свободной Стал драгоценностью народной; Кто там ни встретится с тобой - Он друг тебе, он твой родной. Как часто я в мечтах веселых, От мыслей мрачных и тяжелых, В тенистый Аббодс-форд лечу, - С тобой, мой бард, пожить хочу, Хочу смиренно быть свидетель, Как небо любит добродетель! И что ж? и мечтании моем Уж я давно в саду твоем С тобой хожу и отдыхаю, Твоим рассказам я внимаю, - Со всех сторон передо мной Места, воспетые тобой: Вот там Мельросская обитель, Где часто бродит по ночам Убитый рыцарь Кольдингам; Вот мост Боцвеля, - он хранитель Преданий страшных; всё кругом - И крест холма, и дуб косматый, И пруд под башнею зубчатой - Оживлено твоим пером. Иль вдруг, вечернею порою, В приветном замке мы с тобою; Там дети, внуки, вся семья - Отрада милая твоя - Бегут, шумят, тебя встречая, И места нет почти друзьям, А дочь - хозяйка молодая - Янтарный чай готовит нам; Всё негой, радостью светлеет. Кто здесь с весельем не знаком? И ты, певец, пред камельком, Где уголь дымный жарко тлеет, В красе серебряных кудрей Сидишь с детьми твоих детей; То учишь их, то забавляешь, Им сказки, были поминаешь, То речь ведешь о мертвецах, О ведьмах, о ворожеях; Иль, в знак бесценной им награды, Поешь родимые баллады; Иль вдруг уже, не тратя слов, Резвиться с ними ты готов; На их веселых, ясных лицах Ты видишь счастье вкруг себя, - И блещут слезы на ресницах, Почтенный старец, у тебя; Но уж пред сном, в час тихой лени, К тебе взобравшись на колени, Младенцы начали дремать; Будь с ними божья благодать! Тогда беседуешь с друзьями, С приезжими; твой ум живой Дивит небрежной остротой, Пленяет сладкими речами. О, как благословен твой век, Великий... добрый человек! Ты озарил перед собою Твой путь душевной чистотою; Не до тебя коснется страх, Что думы слышны о небесах. Тебе подобно, бард, меж нами Еще недавнею порой, Владея нашими сердцами, Жил муж, украшен добротой, Любовь и честь земли родной, Боготворим детьми, женою, Друг верный, нежный семьянин, Мудрец с младенческой душою, - То был наш светлый Карамзин, С глубоким чувством ум правдивый; Он жизнью тихой и счастливой Был наш высокий образец, Что счастье в чистоте сердец. Привет, быть может, дерзновенный Прости мне, старец вдохновенный! В живом восторге я хотел, Чтобы к тебе он долетел. Увы! в томленый вечной ночи Забыли свет печальны очи; Но сердце помнит, - я люблю Мечтать и думать, я пою. С моей женой, с детьми, с друзьями Мой дух не устрашен бедами. Утешен верою святой, Мой мир почти уж не земной, Но чувство истины со мною. Стремлюсь умом и сердцем жить И неостылою душою Везде прекрасное любить. <1832> РЕВНОСТЬ Полночный час ударил на кладбище. Мелькая из-за туч, На мертвецов безмолвном пепелище Бродил дрожащий луч. Под пеленой скрывая образ милый, Откинув тайный страх, Стоит одна над свежею могилой Прекрасная в слезах. И мрачных дум тревогою мятежной Невольно смущена, Склонясь на дерн, с тоскою безнадежной Промолвила она: "Несчастный друг!.. прости, тень молодая, Что, жизнь твою губя, Что, тяжкий долг мой свято выполняя, Чуждалась я тебя. Увы! с тобой жить в радости сердечной Творец мне не судил! Свершилось всё!.. но ты, ты будешь вечно, Как прежде, сердцу мил!" Ракитник вдруг тогда зашевелился... Не призрак меж гробов - Вадим жене как божий гнев явился, Бледнее мертвецов, И вне себя, вдаваясь грозной силе Мятежного огня: "Любим тобой злодей? он да в могиле Счастливее меня..?" И месть любовь горячую затмила, В руках блеснул кинжал - И кровь ее могилу оросила, А он во тме пропал. <1832> ОБЕТОВАННАЯ ЗЕМЛЯ Вольное подражание Графине А. Г. Лаваль Тогда, как Моисей, в дни старости глубокой, Своей кончины ожидал, То Саваоф ему вещал: "Взойди на верх горы высокой - И Ханаанская земля Вдали порадует тебя!" День тихий пламенел вечернею зарею, И западный, далекий океан Казался бледною, зеленой полосою; Но ближе волн морских, сквозь розовый туман, Являлися холмы и нивы золотые, Леса и грады, и поля, И гор сторожевых вершины голубые. И то была она - та светлая земля И меда и млек_а_, земля благословенья, Которую творец пророку обещал, Куда он целый век все думы устремлял, Чтоб оныя достичь; ни фараонов мщенья Не устрашился он, ни гибельных тревог; И жаркие пески, и волны превозмог, И буйность мятежа, и вялость нераденья, - В то время, как теперь, невежд без размышленья, Которых должно убедить, И против воли их добро для них творить. Увы! к ее холмам, чрез бездну роковую, Напрасно руки он стремился простирать, Он должен вдалеке узреть страну святую - И никогда в ее пределы не вступать. И приговор неотразимый, Пророк! оплакан был тобой; Твоей священною тоской, О, сколько смертных здесь крушимы! Удел твой искони веков - Удел героев, мудрецов, Всех тех, чей пылкий дух и разум возвышенный Их выше ставили толпы обыкновенной, Кто, правдой мрак ночной ревнуя озарить, Ярмо невежества умели сокрушить И, жертвуя собой, людей вести хотели И к миру лучшему, и к благородной цели. Когда внизу, как мутный ток, Толпы народные беспечно протекали, - Они на высоте стояли, Они смотрели на восток; Земли другой они искали - Блаженства прочного страну. Ту землю угадал их гений. Они в ней видели, в пылу их вдохновений, Порядок, истину, согласье, тишину. Но мирные ее долины Для них не будут зеленеть; Им должно было лишь узреть Ее далекие вершины. О вы, кто давнею порой Надеждой, мужеством, высокою душой Свои века предупреждали И мир тогдашний покоряли, Предтечи мудрые! откиньте мрак печали: У века каждого своя Обетованная земля, И он тревожно к ней несется; Но так, как Моисей, желанною страной Он только взор лелеет свой, - Она потомкам достается. Прелестной стороны мы также ищем ныне; При свете дня и в сумраке ночном Мы за надеждою стремимся, как в пустыне Израильская рать за огненным столпом, Который путь ей пролагал, - И вдруг то меркнул, то сиял. Для нас - кипучий зной и буйный ветр с грозами, И голод с жаждою, и торе, и труды, Пески без зелени, утесы без воды; Для них - поля в цветах, с проточными ручьями, И сень под пальмою, и неги под шатрами, Млек_о_, пшено и мед; Но их мечта те блага превзойдет, - И, недовольны тем, в чем зрели мы блаженство, Нам неизвестного, другого совершенства Начнут они желать - Земли прекраснее в удел себе искать, - И дальний Ханаан, как мы, найти желая, В томленьи алчности им жить, подобно нам, И так же умереть, лишь руки простирая К его, всегда от нас бегущим, берегам. Но вечно ль нам без радости томиться, На дивный край всё издали смотреть, В его предел и день и ночь стремиться - И никогда к нему не долететь? О нет! - и сердце тайну знает, Нам быть обманутым нельзя: В небесной родине страдальцев ожидает Обетованная земля! <1832> К А. И. ТУРГЕНЕВУ Когда же, скоро ль, друг далекой, В родимый край примчишься ты? Как часто в скуке одинокой К тебе летят мои мечты! Как часто горе убеждает. Меня в той истине святой, Что дружбой бог благословляет На то, чтоб в доле роковой Сердца не вовсе унывали, Чтоб мы сквозь слезы уповали! О! где же ты? Когда печаль Наводит томно мрак угрюмый, - Забыв безжалостную даль, Тебя ищу обычной думой; Но, друг, обманута рука, - И лишь душа к тебе близка. Что ж делать в грусти? - Час веселый Вперед себе воображать, Петь песни с ношею тяжелой, Желаньем время обгонять. Так! рано ль, поздно ль, но с тобою Мы будем жизнью жить одною; Наступит нам желанный срок. Из края в край судьбой носимый, Бесценный друг и гость любимый, Приедешь ты в мой уголок; Родными окружен сердцами, Найдешь ты с теми же друзьями Душистый чай и огонек; И наш Жуковский будет с нами. Друг, без него, ты знаешь сам, Полна ли жизнь обоим нам! И в час свиданья тень святая От звезд далеких к нам слетит И, тихо думы услаждая, Беседу нашу освятит. Всё так же жить, всё видеть то же Теперь в уделе, друг, моем, А ты - разлукою дороже; Ты нам расскажешь обо в<сем: И как ты жил среди народа, Где всё и славно, и чудно, Где власть, законы и свобода Слились в великое одно; И как в ущельях ты скитался Той романтической земли, Где пламенный Дуглас сражался, Мария розою любви Цвела, резвилася, любила - И кровью плаху оросила. Но верный ум и блеск речей Как много б нас ни увлекали, - Священный жар твоей печали Проникнет в душу к нам скорей. Мой друг, не мешкай! Дань терпенью, Поверь, давно заплачена; Ценой - утрата наслажденью; Но радость часто неверна! Летучим прахом дни несутся; Ужасно сердцем обмануться! Кто знает, новою зарей Что будет с нами и с тобой? Так, возвратятся в степь родную, Нашел аравитянин в ней И ключ, и пальму вековую, - Но прежних не нашел друзей. <1832> К И. А. БЕКУ Wage du, zu irren und zu traumen. Schiller {*} {* Дерзай блуждать и грезить. Шиллер (нем.). - Ред.} Скажи! зачем, мечтатель юный, Зачем умолкли так давно Твои приманчивые струны? Ужель в порывах стеснено, Мой друг, твое воображенье? Огнем бессмертным зажжено В душах святое вдохновенье; Храни его! Сей дивный жар Творца доброт любимый дар. Когда, град пышный покидая, В приюте сельском и родном Ты, взор на волны устремляя, Сидишь на берегу морском; Когда безмолвно пред тобою Волна несется за волною Или, встревожена порой, То зашумит, то засверкает, - И невозвратно утекает, Как радость жизни молодой; Когда, явясь из тайной сени, Луна мерцает в небесах, И, может быть, усопших тени, Мелькая, вьются в облаках, И к нам от них эфирный шепот, Как будто веет томный ропот, - Ужели сердце не дрожит? Ужель младой певец молчит? Ты цвел душой, ты наслаждался, С утратой, с горем ты встречался; Ты в юных летах обмечтал Неверной жизни идеал; Ты разлучен с сестрою милой, Так рано схваченной могилой. - Ее, мой друг, младая тень Еще мрачит твой светлый день; Так солнышко хотя сияет И тучи бурные прошли, Но молния видна вдали И о грозе напоминает. Увы! на радость кто глядел Сквозь слезы, - знай, того удел - Поэзия; в тиши безвестной, Она объемлет мир чудесный Прекрасных дел, злодейств, страстей; Она сердечной жизни повесть, Минувших и грядущих дней Урок, таинственная совесть. Будь озарен ее красой, Воспоминай, люби и пой! <1832> ГРАФУ М. ВИЕЛЬГОРСКОМУ Когда ж в приют уединенный Тебя к нам дружба заведет И мне смычок твой вдохновенный На сердце радость наведет? Когда же вьёлончель твой дивный, То полный неги, то унывный, Пробудит силою своей Те звуки тайные страстей, Которые в душе, крушимой Упорной, долгою тоской, Как томный стон волны дробимой, Как ветра шум в глуши степной? В них странные очарованья, - Но им, поверь, им нет названья; Их ропот, сердцу дорогой, Таит от нас язык земной. И как прелестною игрою Ты, овладев моей душою, Мой темный мир животворишь! По звонким струнам ты бежишь, - А я печали забываю, Я в невозвратное летаю, И наслаждаюсь, и терплю, Я вновь мечтаю, я люблю; Мелькает память дней бесценных, Весельем, -горем незабвенных, - И под напев волшебный твой, Откинув саван гробовой, В могилу раннюю влекомый, Полумертвец, душе знакомый, Вдруг предстает перед меня - Былая молодость моя. О неизменная, родная, Минувших дней мечта святая! Опять, как прежнею порой, Явилась ты, - побудь со мной! Ты есть, была, ты будешь вечно Моей отрадою сердечной, В бессонной, грозной тме ночей Звездой приманчивой моей. Стеснен мятежною судьбою, Не расставался я с тобою, Небесный жар умел хранить, Умел я пламенной душою Одно желать, одно любить, Страданий век не ужасаться, Идти вперед, не возвращаться, Стрелой за призраком лететь, По сердцу жить иль умереть. Тогда, как буря бушевала, Когда надежда исчезала, - На бездну смело я глядел; Спастись кой-как я не хотел; Я не молил, волной носимый, Чтоб дал пощаду бурный ток, - Но чтобы дерзкий мой челнок Разбился об утес любимый. И мрак пловца не погубил; Луною море озарилось, - И сердце радостью забилось, И я любовь благословил. Приди ж скорей, очарователь, Чудесных струн дай слышать звон, - Приди - и горестный мечтатель Откинет дум тревожный сон! Душа внимать тебе готова; Моя печаль исчезнет снова, Приди - и светлою струей Воспоминаний рой летучий, Как радуга над черной тучей, Опять заблещет надо мной. <1832> ГРАФИНЕ ПОТОЦКОЙ Я не видал твоих очей, Я не слыхал твоих речей; Но звезды ночи помню я И помню песни соловья. Я знаю, ты мила, ясна, Как белоснежная лилея, В речах ты прелести полна, Умом и чувством пламенея. И я знаком моей мечтой С твоей пленительной красой, И голос нежный знаю я; Он слышен в сердце у меня. Так узник в мрачной тишине Мечтает о красах природы, О солнце ярком, о луне, О том, что видел в дни свободы. Уснет ли он - в его очах Леса, река, поля в цветах, И, пробудясь, вздыхает он, Благословляя светлый сон. <1832> КНЯЖНЕ АБАМЕЛЕК В душистой тме ночных часов От звезд далеких к нам слетая, Меж волн сребристых облаков Мелькает пери молодая, И песнь любви она поет, - И нам мила той песни сладость, И в грудь она невольно льет Тревогу чувств, тоску и радость. Подобно ей, явилась ты С ее небесными мечтами, И в блеске той же красоты, С ее улыбкой и слезами. Восток горит в твоих очах, Во взорах нега упоенья, Напевы сердца на устах, А в сердце пламень вдохновенья. <1832> ГРАФИНЕ ЗАВАДОВСК0Й, УРОЖДЕННОЙ ВЛОДЕК Твоя красою блещет младость; Ты на любовь сердцам дана, Светла, пленительна, как радость, И, как задумчивость, нежна; Твой голос гибкий и прелестный Нам веет музыкой небесной, И сладкой томностью своей Любимой песни он милей. Но что так сильно увлекает? Что выше дивной красоты? Ах! тайна в том: она пленяет Каким-то чувством доброты. В лице прекрасном, белоснежном И в алых розах на щеках - Везде всё дышит сердцем нежным; Оно и в голубых очах, Оно в улыбке на устах; И, как румяною зарею Блеск солнца пламенной струею Бросает жизнь на небеса, - Так чистой, ангельской душою Оживлена твоя краса. И часто, о тебе мечтая, Тебя я вижу на пирах, Где ты, о фея молодая! У всех и в думах, и сердцах. Я вижу взор очей огнистых, И волны локонов душистых На беломраморных плечах; Иль вдруг стремлюсь я за тобою К зеленым невским островам, Брожу в раздумье по садам, Смотрю, как ты, порой ночною, По зыбкой, дремлющей реке, Осеребренной уж луною, Летишь в уютном челноке, - И твой челнок волна лелеет, И ветерок приветно веет, И светит радостней луна - Тобой любуется она. Но знай, любимое мечтанье, Моей души очарованье, Тебя в тот час воображать, Как, всё забыв, младая мать, С твоим младенцем ты играешь, Его ты к сердцу прижимаешь; А он, невинностью цветя, Смеется, милое дитя, - И у тебя взор нежный блещет Сквозь слезы радостью живой, И грудь лилейная трепещет Любовью тихой и святой. <1832> НЕ НАЯВУ И НЕ ВО СНЕ Фантазия Князю П. Г. Гагарину And song that said a thousand things; {*} {* Как много было в песне той! <Перевод В. А. Жуковского.>} Откинув думой жизнь земную, Смотрю я робко в темну даль; Не знаю сам, о чем тоскую, Не знаю сам, чего мне жаль. Волной, меж камнями дробимой, Лучом серебряной луны, Зарею, песнию любимой Внезапно чувства смущены. Надежда, страх, воспоминанья Теснятся тихо вкруг меня; Души невольного мечтанья В словах мне выразить нельзя. Какой-то мрачностью унылой Темнеет ясность прежних дней; Манит, мелькает призрак милой, Пленяя взор во тме ночей. И мнится мне: я слышу пенье Из-под туманных облаков... И тайное мое волненье Лелеять сердцем л готов. <1832> ИЗ ТРАГЕДИИ НИКОЛИНИ "GIOVANNI DI PROCIDA" {*} {* "Джованни ди Прочида" (итал.). - Ред.} Хор певцов Уж не холодный ветер веет, Проникло солнце в тень лесов; Зачем так пышно зеленеет Земля измученных рабов? Поля, где кровь текла рекою, Где тлеют кости сыновей, Одеты жатвой золотою - Твоей добычею, злодей! Затмись, Италии прекрасной Лазурный свод, - покройся мглой! О, не свети так солнце ясно Над притесненною страной! Весна природу оживляет, Но не пробудит мертвецов: Их страшен сон, их попирает Стопа надменных пришлецов. Певец Как Этна, погибель во мраке свершая, Готовит не пламень, который блестит, И к небу стремится, ужасно сверкая, И в бездну родную обратно летит, Но лаву, текущую с грозной вершины Путем неизвестным безмолвно в долины, Где всё сокрушает в порыве немом И губит беспечных внезапным огнем, - Так гнев справедливый, готовясь на мщенье, За край наш родимый мы станем таить, Чтоб видом спокойным в сердцах подозренье У буйных злодеев скорей усыпить. Хор И девы сицильянские, Скрываясь от врагов, Венками не украшены! Из горестных цветов, Взлелеянных тем воздухом, Которым Франк дышал, И в той земле рожденными, Где он, наглец, ступал; Но кудри свои черные Фиалками увьют, Когда они в кровавый день К свободе расцветут. <1832> ИЗ ДАНТЕ Ударил час, когда готово измениться Желание пловца, крушимого таской, В тот день, как с милыми друзьями он простится. И любит он нежней, и пальмник молодой, Услыша дальний звон, который будто плачет О дни минующем, стремится к ним душой. <1832> БЕВЕРЛЕЙ (Шотландская баллада из Валтера Скотта) Вольное подражание С младым Беверлеем кто равен красой?.. Стрелою несется с ним конь вороной, Он скачет бесстрашно, он скачет один, С ним только меч острый - надежда дружин; В любви всех вернее, а в битвах смелей, Меж витязей славен младый Беверлей. В лесу нет преграды, утес невысок, Бушует ли буря - он вплавь чрез моток; Но в Нетерби витязь на горе скакал: Невеста склонилась - жених опоздал! Соперник бездушный с Матильдой твоей Идет уж венчаться, младый Беверлей! Он в замке, он видит: пирует семья, Шумят, веселятся родные, друзья; Жених торопливый, бледнея, молчит; За меч ухватяся, отец говорит: "У нас ты на свадьбе как друг иль злодей? На брань иль на танцы, младый Беверлей?" - "От вас мне награда в любви не дана; Любовь рекой льется, кипит, как волна; Мила мне Матильда, - но с вами равно Готов я на танцы, готов на вино; Есть много пригожих; невесту нежней, Быть может, достанет младый Беверлей". Бокал с поцелуем у девы он взял, Вино выпил разом - и бросил бокал. Невеста вздохнула, огонь на щеках, Улыбки искала, а слезы в очах; И мать хоть сердилась, - взяв руку у ней, Ведет ее в танцы младый Беверлей. И вое любовались прелестной четой: Его ловким станом, ее красотой; Родные же смотрят с досадой на них, - С пером своей шляпы играет жених; И шепчут подруга: "О, если бы ей Прекрасный был мужем младый Беверлей!" Он жмет ее руку, он что-то оказал, - И вдруг оба вышли, а конь поджидал. Проворно он с нею вскочил на коня: "Теперь не догонят злодеи меня! Матильда, друг милый, навек ты моей!" - И вихрем помчался младый Беверлей. В погоню гналися по рвам, по холмам И Мюсгрев, и Форстер, и Фенвик, и Грамм; Скакали, искали вблизи и вдали - Пропадшей невесты нигде не нашли. В любви всех вернее, а в битвах смелей - Таков был отважный младый Беверлей! <1832> НАС СЕМЕРО (Из Вордсворта) А. В. В. Радушное дитя, Легко привыкшее дышать, Здоровьем, жизнию цветя, Как может смерть понять? Навстречу девочка мне шла. Лет восемь было ей, Ее головку облегла Струя густых кудрей; И дик был вид ее степной, И дик простой наряд, И радовал меня красой Малютки милой взгляд. "Всех сколько вас? - ей молвил я, - И братьев и сестер?" - "Всего нас семь", - и на меня, Дивясь, бросает взор. "А где ж они?" - "Нас семь всего. - В ответ малютка мне. - Нас двое жить пошли в село, И два на корабле, И на кладбище брат с сестрой Лежат из семерых, А за кладбищем я с родной, - Живем мы подле них". - "Как? двое жить в село пошли, Пустились двое плыть, - А всё вас семь! Дружок, скажи, Как это может быть?" - "Нас семь, нас семь, -она тотчас Опять сказала мне, - Здесь на кладбище двое нас, Под ивою в земле". - "Ты бегаешь вокруг нее, Ты, видно, что жива; Но вас лишь пять, дитя мое, Когда под ивой два". - "На их гробах земля в цветах, И десяти шагов Нет от дверей родной моей До милых нам гробов; Я часто здесь чулки вяжу, Платок мой здесь рублю, И подле их могил сижу И песни ям пою; И если позднею порой Светло горит заря, То, взяв мой сыр и хлеб с собой, Здесь ужинаю я. Малютка Дженни день и ночь Томилася больна, Но бог ей не забыл помочь, - И спряталась она; Когда ж ее мы погребли И расцвела земля, К ней на могилу мы пришли Резвиться - Джон и я; Но только дождалась зимой Коньков я и саней, Ушел и Джон, братишка мой, И лег он рядом с ней". - "Так сколько ж вас?" - был мой ответ. - "На небе двое, верь!" - "Вас только пять". - "О барин, нет, Сочти, - нас семь теперь". - "Да нет уж двух, - они в земле, А души в небесах!" Но был ли прок в моих словах? Всё девочка твердила мне: "О нет, нас семь, нас семь!" <1832> ТОСКА ПО РОДИНЕ Вольное подражание Шатобриану С любовью вечною, святой Я помню о стране родной, Где жизнь цвела; Она мне видится во сне. Земля родная, будь ты мне Всегда мила! Бывало, мы пред огоньком Сидим с родимой вечерком - Сестра и я, Поем, смеемся, - полночь бьет - И к сердцу нас она прижмет, Благословя. Я вижу тихий, синий пруд, Как ивы с тростником растут На берегах; И лебедь вдоль него летит, И солнце вечера торит В его волнах. И нижу я: невдалеке Зубчатый замок на реке В тиши стоит С высокой башней, и на ней Я слышу, мнится, в тме ночей, Как медь гудит. И как я помню, как люблю Подругу милую мою! О! где ж она? Бывало, в лес со мной пойдет, Цветов, клубники наберет... Мила, нежна! Когда ж опять увижу Мою Сияну, лес, поля И над рекой Тот сельский домик, оде я жил?.. О, будь, всегда будь сердцу мил, Мой край родной! <1832> РАЗБИТЫЙ КОРАБЛЬ Вольное подражание Графине С. И. Лаваль День гаснул в зареве румяном, - И я, в смятеньи дум моих, Бродил на береге песчаном, Внимая ропот волн морских. И я увидел меж песками Корабль разбитый погружен; Он в бурю шумными волнами На дикий берег занесен, - И влага мхом давно одела Глубоких скважин пустоты; Уже трава в них зеленела, Уже являл моя цветы. Стремим грозой в утес прибрежный, Откуда я куда он плыл? Кто с ним в час бури безнадежной Его ирушенье разделил? Утес и волны, всё молчало, Всё мрак в уделе роковом, - Лишь солнце вечера играло Над ним, забытым мертвецом. И на карме его сидела Жена младая рыбака, Смотрела вдаль и песни пела Под томный ропот ветерка. С кудрявой русой головою Младенец близ нее играл, Над звучной дрыгал он волною, А ветер кудри развевал. Он нежные цветы срывает, Лелея детские мечты. Младенец радостный не знает, Что он на гробе рвет цветы. <1832> ОЗЕРО МЕРТВОЙ НЕВЕСТЫ Баллада Il etait assis, pale et defait, les cheveux en desordre, le regard terne, mais egare, on voyait qu'un coeur brise avait aliene sa raison. {*} {* Он сидел, бледный и изнеможенный, с всклоченными волосами, с тусклым, но блуждающим взглядом; видно было, что несчастная любовь помутила его рассудок (франц.). - Ред.} "Она так пламенно любила, Теперь меж волн погребена. За то, что верность мне хранила... Могиле влажной предана. И между волн, могилы хладной Узнав весь ужас в мертвом' сне, Она унылой, безотрадной Вдруг ожила в их глубине. Во тме, вдоль озера мелькает Из тростника ее челнок, И, как фонарь, в руке сверкает Летучий синий огонек. И вижу я - лишь... ночь настанет, - Как в белом вся она плывет, И слышу - сердце не обманет, - Я слышу, как она поет. Но я челнок построю прочный, Возьму весло, фонарь зажгу, И к ней навстречу в чае полночный На тайный брак я поплыву. Там воет бездна, буря свищет, Туман окружный ядовит, Голодный волк во мраке рыщет, Змея клубится к шипит. Но вместе на песок зыбучий Мы с ней украдкою пройдем! И проберемся в лес дремучий, - В глуши приют себе найдем", И он вдоль озера пустился, Зажег фонарь, веслом звучал; Но уж назад не возвратился - Безумный без вести пропал. И ночью всё меж волн мелькает Из тростника ее челнок, Белеет призрак, - и сверкает Летучий синий огонек. <1832> ВОЛЬНОЕ ПОДРАЖАНИЕ АНДРЕЮ ШЕНЬЕ Ко мне, стрелок младой, спеши! любим ты мною; Любим, а я равна Диане красотою; И так же я бела, и так же я стройна, И в резвости живой стыдлива, как она; И в час вечерний дня, с поникшими очами, Долиной темною, теряясь меж кустами, Как мимо пастухов я тихо прохожу И, дева робкая, на дерзких не гляжу, - Тогда кажусь я им не смертною простою: "О, как прелестна ты! - несется вслед за мною. - Неера, берегись вверять себя волнам! Ты новым божеством покажешься пловцам - И будут умолять от бури неизбежной Богиню светлых вод с Неерой белоснежной". <1832> К ЖУКОВСКОМУ Уже бьет полночь - Новый год, - И я тревожною душою Молю подателя щедрот, Чтоб он хранил меня с женою, С детьми моими - и с тобою, Чтоб мне в тиши мой век прожить, Всё тех же, так же всё любить. Молю творца, чтоб дал мне вновь В печали твердость с умиленьем, Чтобы молитва, чтоб любовь Всегда мне были утешеньем, Чтоб я встречался с вдохновеньем, Чтоб сердцем я не остывал, Чтоб думал, чувствовал, мечтал. Молю, чтоб светлый гений твой, Певец, всегда тебя лелеял, И чтоб ты сад прекрасный свой Цветами новыми усеял, Чтоб аромат от них мне веял, Как летом свежий ветерок, Отраду в темный уголок. О друг! Прелестен божий свет С любовью, дружбою, мечтами; При теплой вере горя нет; Она дружит нас с небесами. В страданьях, в радости он с нами, Во всем печать его щедрот: Благословим же Новый год! 1 января 1832 ЖАЛОБА Plaisir, pourquoi m'a tu trompe? {*} {* Радость, почему ты меня обманула? (франц.). - Ред.} О, дайте сердцу тосковать! Оно мечтать, любить устало. Хочу я слезы проливать; В душе лишь горе не увяло. Уже давно оделись тмой Мои все радости былые; Сдружится я с моей тоской; Но слышны жалобы чужие. И что ж! везде кругом меня Надежда тмится, льются слезы; И кипарис встречаю я Там, где цвели младые розы. Обман пленительной мечте, Обман святому вдохновенью, Обман любви и красоте, Обман земному наслажденью! Давно ли - жизнь семьи родной - Являлся юноша {*} меж нами {* Э. С. Дорогомыжский.} С высокой, пылкою душой, С одушевленными струнами, - И вдруг от нас сокрылся он! Умолк напев, мечтанью милый, Лишь веет в полночь дивный огон Над тихою его могилой... С молитвой тайной на устах, Друг в друге счастье обнимая, С мечтой небесною в сердцах Идет к венцу чета {*} младая; {* В. А. Корсакова.} Но в храм счастливцы не вошли; Их в нем не встретил хор венчальный; Не факел радостной любви - Зажегся факел погребальный... А твой сбылся волшебный сон, Младая прелесть; {*} ты имела {* Графиня Витгенштейн, урожденная княжна Радзивил.} Всё то, чем смертный восхищен, - Богатством, знатностью светлела, Пленяла милою красой, И друга по сердцу сыскала, И тихо, с нежностью святой Младенца в персях прижимала; И вянешь ты во блеске дней, Л идея, сердцу дорогая!.. Увы!.. Как рано перед ней Открылась тайна гробовая!.. Любовью, радостью дышать... И в сень подземную скрываться! Ей страшно было умирать - Еще страшнее расставаться... Когда б убитые сердца Взор томный к небу не бросали И нам, по благости творца, Бессмертьем звезды не сияли, - Кто б смел желать? кто б смел любить? Кто б не был сокрушен тоскою? Но сердце с сердцем будет жить, Сольется вновь душа с душою! 19 июля 1832 С.-Петербург К ПЕЧАЛЬНОЙ КРАСАВИЦЕ С крутых муравчатых холмов В долину ручеек стремится, Играет, плещет меж кустов, Светлее зеркала струится; Но вскоре бурною зимой Морозов звонких ужаснется, И, уж окованный волной, Блестящий ток не шевельнется. И роза юная в полях Царевной гордою светлеет, Вот вплетена она в венках, Вот на труди огнем: алеет; Но, видно, грусть знакома ей: В разлуке с веткою родимой Она час от часу томней, - И вот увял цветок любимый. На тихий дол, на темный лес Луна свой (блеск бросает нежно, Краса полуночных небес Плывет по звездам безмятежно, И на нее любовь глядит. Она ясней воспоминанья! - Но туча вслед за ней летит, И меркнет милое сиянье. Так гонит всё враждебный рок - Волна замрет и не струится; И вянет радостный цветок, И ясный луч внезапно тмится; Но, грустно голову склони, Сидишь ты - слезы в томном взоре... О ты, о ком мечтаю я, Окажи: ужель ты знаешь горе? 28 декабря 1832 С.-Петербург МЕЧТАНИЕ Бросая на державы гром, Он, не страшась судьбы удара, Исчез в бореньи роковом, Как дым московского пожара; Но прежних бита победный шум, Быть может, - дерзость тайных дум, Им удивленные, скрижали Неслись чрез дальний океан К нему на гробовой курган - И тень колосса утешали; Теперь он безотраден стал, Теперь в могиле он узнал, Как бедный сын его увял, Как молвил он, стеснен тоскою, Потомство ведя пред собою: "Увы! лишь скажут про меня, Что родилс_я_ - что умер я!" {*} 1832 {* Je ne laisserai a l'histoire que ma naissance et ma mort. Последние слова герцога Рейхштадтского.} ДВА ЧЕЛНОКА А. Н. М. Течет прозрачная река, Шумит, блестит меж берегами. По той реке два челнока Несутся быстрыми волнами; Различен вид двух челноков, Различна песня двух пловцов. Одни челнок был весь в цветах, И белый парус тихо веял, Мелькал на светлых он волнах, И ветерок его лелеял; Собой любуясь, он летит, - Младая прелесть в нем сидит. Другой челнок едва нырял, Свершая тяжко бег упорный; С трудом он волны рассекал, На нем вздымался парус черный; И гибель вкруг него шумит, - Страдалец бледный в нем сидит. Смеясь, прекрасная поет: "Как мне отрадно плыть рекою!.. На берегах весна цветет, Душистый воздух надо мною, И солнце страх мой гонит прочь, А месяц светит в темну ночь. И мне легко на свете жить!.. Сбылись мечты мои младые, И сладко с милым мне делить Все чувства, сердцу дорогие! И с каждым днем счастливей я, И пламенней любовь моя! Цвету душой!.. но вдалеке Одно меня тревожит горе: Есть бездна мрачная в реке, Там, где она впадает в море!.. И как мне жизнью ни играть, - Но бездны той не миновать!.." И слышен был страдальца стон: "Как мне ужасно плыть рекою!.. На берегах со всех сторон Угрюмый бор передо мною, И солнце в тучах тмится днем, А ночью мша и страх кругом. И тяжко мне на свете жить, Где облилося сердце кровью, Где, бедный, я, стремясь любить, Обманут дружбой и любовью, Где навсегда убит (Грозой Моих надежд любимых рой. И предан я навлек тоске!.. Лишь мне одно отрадно в горе: Есть бездна мрачная в реке, Там, где она впадает в море!.. Не страшно мне о там мечтать, Что бездны нам не миновать!" И челноки в далекий край Реки стремленье направляет, - И вдруг, как будто невзначай, Их бездна мрачная встречает; Шумит, ревет, кипит река... Пропали оба челнока. И свет давно забыл пловцов; Но весть надеждой озарила, Что бездна робких челноков Во тме своей не погубила И что таинственнным путем Они в том море голубом, Где нас уж буря не страшит, Где негу льет эфир душистый И свод безоблачный шарит Сияньем радуги огнистой; Где всё блестит в красе младой, Всё дышит радостью святой. И та, чью жизнь лелеял свет, Счастливей думою сердечной, Что там уже разлуки нет, Что жар любви пылает вечно, Что бережет надежный ток Ее пленительный челнок. И, сбросив мрак тоски своей, Узнал страдалец жизни сладость; Он памятью печальных дней Теснее обнимает радость; Цветет, отрадою дыша, Его бессмертная душа. <1833> МОЯ МОЛИТВА О ты, кого хвалить не смею, Творец всего, спаситель мой; Ню ты, к кому я пламенею Моим всем сердцем, всей душой! Кто, по своей небесной воле, Грехи любовью превозмог, Приник страдальцев к бедной доле, Как друг и брат, отец и бог; Кто солнца яркими лучами Сияет мне в красе денной И огнезвездными зарями Всегда горит в тиши ночной; Крушитель зла, судья верховный, Кто нас спасает от сетей И ставит против тмы греховной Всю бездну благости своей! - Услышь, Христос, мое моленье, Мой дух собою озари И сердца бурного волненье, Как зыбь морскую, усмири; Прими меня в свою обитель, - Я блудный сын, - ты отче мой; И, как над Лазарем, спаситель, О, прослезися надо мной! Меня не крест мой ужасает, - Страданье верою цветет, Сам бог кресты нам посылает, А крест наш бога нам дает; Тебе вослед идти готовый, Молю, чтоб дух мой подкрепил, Хочу носить венец терновый, - Ты сам, Христос, его носил. Но в мрачном, горестном уделе, Хоть я без ног и без очей, - Еще горит в убитом теле Пожар бунтующих страстей; В тебе одном моя надежда, Ты радость, свет и тишина; Да будет брачная одежда Рабу строптивому дана. Тревожной совести угрозы, О милосердый, успокой; Ты видишь покаянья слезы, - Молю, не выйди в суд со мной. Ты всемогущ, а я бессильный, Ты царь миров, а я убог, Бессмертен ты - я прах могильный, Я быстрый миг - ты вечный бог! О, дай, чтоб верою святою Рассеял я туман страстей И чтоб безоблачной душою Прощал врагам, любил друзей; Чтоб луч отрадный упованья Всегда мне в сердце проникал, Чтоб помнил я благодеяния, Чтоб оскорбленья забывал! И на тебя я уповаю; Как сладко мне любить тебя! Твоей я благости вверяю Жену, детей, всего себя! О, искупя невинной кровью Виновный, грешный мир земной, - Пребудь божественной любовью Везде, всегда, во мне, со мной! <1833> СВЕЖАНА И РУСЛАН Баллада "О, какой судьбой ужасной, Грозный мой отец, Наказал ты пламень страстный Наших двух сердец! Год, как здесь, во тме унылой, Я не вижу дня, И не знает друг мой милый, Где найти меня!" Так, из башни одинокой Над Днепром-рекой, Слышен был в ночи глубокой Плач красы младой. Кто же узница младая, Смутных дум полна? Дочь надменного Рогдая, Ленская княжна. Ах! Свежана всех милее Меж княжен цвела, И не так бела лился, Как она бела; Очи томные горели Голубым огнем, Кудри мягкие темнели На челе младом. И князья к отцу съезжались Из далеких стран, - Все прекрасною пленялись. Но ни царский сан, Ни князь Пронский, ни князь Вельский И весь сонм князей - Всё ничто! Руслан Гомельский Был по сердцу ей. Он отважен, юн прелестен, Он был честь дружин, - Но убог и неизвестен, Не боярский сын. И родитель раздраженный Гонит жалость прочь: Тайно в башне отдаленной Заключил он дочь. И сквозь ставни роковые Не проходит день, Все там призраки ночные, Всё немая тень; Лишь порой она внимает, Как волна кипит, Пташка робкая порхает И тростник шумит. И вот к башне той высокой В челноке рыбак Путь стремит свой одинокой, Лишь настанет мрак; В волны невод он бросает, К башне взор стремя, И прохожих уверяет, Что тут рыбы тьма. Но не в пользу труд упорный: Мало рыб бежит; И он часто, с думой черной, Вкруг себя глядит, На лице следы печали И в очах туман... Вы давно все отгадали, Что рыбак - Руслан. И он сторожа ласкает, В свой приют зовет, Сладким медом угощает, - Только сам не пьет. И случись: после раздолья Бедный сторож спал, - Он ключи из подголовья У хмельного взял. Бьется сердце у Руслана, К башне он стрелой: "Друг мой милый, о Свежана! Я опять с тобой; Ах, не медли! над холмами Лишь заря блеснет, В церковь сельскую с венцами Духовник придет". И она то замирает, То в ней кровь кипит, И венец святой сияет, И любовь манит. Как же быть! перекрестилась И, не тратя слов, Уж на пристани явилась, Где челнок готов. И невинная Свежана От препон нежней, Видит небо и Руслана - Всё, что мило ей. Дерзко волны рассекая, Стал нырять челнок, - Но ужасна мгла ночная И шумящий ток. И вот молния блеснула, С треском грянул гром, Роща сонная вздрогнула Над рекой Днепром; Вихри бурные несутся, И ревет волна, - Ах! иль звезды не зажгутся, Не взойдет луна? И страшней грозы тревога Двух младых сердец, Друг за друга молят бога; Но судил творец Им, обманутым мечтою, Светлых дней не знать И с молитвой начатою В небеса предстать. Где каменья угрожали И разбился челн, Там страдальцев отыскали У прибрежных волн. И священник поседелый К ним пришел с зарей, Но удел их - саван белый, Не венец златой; Сокрушенный сам бедами, Он их прах любил, Панихиду со слезами Каждый день служил. И быть в башне одинокой Удалося мне, И читать рассказ жестокой На ее стене. И над тихою могилой Я не раз мечтал, И в тумане призрак милый Надо мной летал; Непонятное волненье Мне теснило грудь, - Видя чудное явленье, Я не смел дохнуть. <1833> БРЕНДА В стране, где мрачные туманы Дымятся вкруг высоких гор; Где скалы, озера, курганы Дивят и увлекают взор; Где, стены замков обтекая, Шумит, ревет волна морская И плещет пеною своей Под башнями монастырей, - Там между скал, укрыт лесами, Таится дерзостный народ, Кипит он буйными страстями, Как грозный ток нагорных вод. Но милы там прелестны девы, Как сладкие любви напевы; Их нежный блеск в красе младой Свежее розы полевой. Уж был зажжен порой ночною В горах сторожевой огонь; Тропинкой узкой и крутою Стремится, скачет борзый конь. В ущельях звонких раздается, Как скачет конь, - но кто несется При бледной, трепетной луне, Как вихрь, на вороном коне? Через ручьи, через овраги Он быстро гонит, он летит, Он полон бешеной отваги, Он чудной дерзостью страшит. Или от гибели он мчится? Иль сам побить кого стремится? С ним скачет смерть, за ним вослед Несется ужас мрачных бед. Промчался он, но думой черной Мою он душу отравил; Он рьяностью своей упорной Дремотный сумрак возмутил, - Его чело темнее ночи, Краснее угля рдеют очи... О! страшен ты, ездок ночной, Как призрак вещий, роковой. Но что в полночной тме мерцает? Клубится дым под небеса, - Внезапно пламень одаряет Утесы, замки и леса; Сверкнув багровыми струями, Он льет огонь меж облаками И вьется яркою змеей Сквозь дым широкий и густой. Пожара признак неизбежный - Заря кровавая легла; Несется вопль и шум мятежный, Звонят, гудят колокола; Объемлет пламень-истребитель, Святую инокинь обитель: Их церковь, кельи - всё горит, И крест в дыму уж не блестит. Увы! невольно покидает Тот мир, где прелестью цвела, Навек там Бренда молодая Себя томленью обрекла; Уж очи темно-голубые Не встретят радости земные, И, русых кудрей лишена, Теперь под ежимою она. Была молва, что вождь нагорный Младую Бренду полюбил И что он страстью непритворной Ее, прекрасную, пленил; Но, сын тревог, в нем дух кичливый Страшил отца невесты милой; Его огнем кипела кровь, Была грозой его любовь. И вдруг меж горными вождями Возникла брань, и в шумный бой Отважно с верными друзьями Помчался витязь удалой; Но с ним уж Бренде не венчаться, Ее удел - в тиши спасаться: Угрюмый, горестный отец Расторгнул узы двух сердец. Вкруг башни и стеньг зубчатой Струями пламень пробегал, Сквозь зелень блеск он красноватый На скалы дикие бросал; Волнуясь, зарево пылало, В потоках, в озере дрожало; Чрез дым мелькая по торам, Взвивались тени к облакам. И вот тропинкою крутою Он, призрак тмы, ездок ночной, Не скачет, но летит стрелою, И к сердцу жадною "рукой Младую деву прижимает; Любовью буйный взор сверкает... О Бренда! Бренда! иль злодей Святой невинности милей? Поганя скачет; он, губитель, В безумном бешенстве своем Святую инокинь обитель И кровью облил, и огнем. Страшись! как туча громовая, Летит погоня роковая, - Неумолимою грозой Гнев божий грянет над тобой. Близка погоня, и от мщенья, Преступник, не ускачет он; Почти настигли, нет спасенья! Уж конь в крови и утомлен, И Бренда нежная, робея, Приникнула к груди злодея; У ней я в сердце, и в> очах Любовь, раскаянье и страх. Но подле, с шумной быстротою Стремясь с горы, кипит поток; С конем и с Брендой молодою В его гремучий бурный ток Уж он слетел, отваги полный: Он переплыть мечтает волны И совершить опасный путь, - Но можно ль небо обмануть? И с Брендой хочет он, безумный, В порывах буйного огня, Нестися вплавь волною шумной; Сскочив с усталого коня, Он Бренду обхватил - но сила Надежде пылкой изменила: Он встретил тайный страшный рок, Ему могила - бурный ток. И дважды, Бренда, ты всплывала, В руках с блестящим тем крестом, С которым ты, увы! стояла Еще вчера пред алтарем; В минуту смерти неизбежной Ты, сняв его с пруди мятежной, Прижала к сердцу, - а творец Всё видит в глубине сердец! Есть слух: в обители сгорелой Бывает в полночь чудный звон, А на волнах - в одежде белой Мелькает тень и слышен стон; И вдруг - откуда ни возьмется - Ездок ночной чрез ток несется При бледной, трепетной луне, Как вихрь, на вороном коне. <1834> ВОЗВРАЩЕНИЕ КРЕСТОНОСЦА Быль {*} {* Un siecle apres sa fondation, le monastere de Melleray se faisait encore remarquer par sa pauvrete. En 1262, Geoffroy de Chateaubriand, ce seigneur dont l'epouse expira de joie de le revoir, apres une absence de plusieurs annees, assigna par son testament 24 livres de rentes a ce couvent. Chateaubriand avait sans doute suivi Saint-Louis a la Croisade, en 1248. Перевод: Даже через сто лет после того, как был основан Меллерейский монастырь, он обращал на себя внимание своей бедностью. В 1262 г. сеньор Жоффруа де Шатобриан, жена которого скончалась от радости, вновь увидя его после многолетней разлуки, назначил этому монастырю по завещанию 24 ливра ренты. Шатобриан, несомненно, сопровождал Святого Людовика в крестовом походе 1248 г. (франц.). - Ред.} Младой Готфрид Шатобриан Жил в замке над рекою Меж гор и добрых поселян С прелестною женою. Их ночь тиха, их ясен день, В их сердце дышит радость, Бежит от них печали тень, В любви цветет их младость. Вдруг раздался священный зов, - И звук тревоги бранной Влечет туда, где гроб Христов В земле обетованной. Восстали все: и стар и млад - Везде кипят дружины, Не страшен им ни зной, ни хлад, Ни степи, ни пучины. И витязь смотрит на коня. "О милый край отчизны, Приют домашнего огня И нега мирной жизни! Проститься с вами должен я. А ты, мой друг прелестный, Не унывай, и за меня Молись в тиши безвестной!" И взял он меч и крест святой, И собрал он дружину, Простился с милою женой, Готовый в Палестину. Помчался он, -но всё глядит На замок свой родимый И слезы на железный щит Ронял, тоской крушимый. В далекий край он долетел, Где бой кипит кровавый, И в блеске там отважных дел Покрылся новой славой. Меж тем, печальна и мрачна, Жена его младая Живет, слезам обречена, О витязе мечтая. И память с ним веселых дней Слилась с душевной мукой, И мнится, витязь стал милей Несносною разлукой. Тепла в ней вера, но крушит Жестоких битв тревога. "Нет, он не ранен, не убит, Мой милый, ратник бога". О, как любовь младую грудь Томит мечтой своею! И как вздохнуть, куда взглянуть, Чтоб не был он пред нею! Несется ль свежий ветерок И солнце догорает, - На пасмурный она восток Взор томный устремляет; Взойдут ли звезды и луна Над сонными волнами, - О нем беседует она С луною и звездами. Страшит ее в тиши ночей Между гробниц заветных Вид фантастических теней При стеклах разноцветных. Об нем там молится она И мнит, какой-то силой Невольно втайне смущена, Что видит образ милый, Что он мелькнул и вдруг исчез Меж дымными столбами, Как на лазурной тме небес Звезда меж облаками. Но время вечною стрелой Летит, летит; дружины Идут, одна вслед за другой, Назад из Палестины. И у прекрасной день и ночь Надеждой сердце бьется; Но как сомненье превозмочь! - Всё ждет и не дождется. Однажды вечер пламенел, И горем дух стеснялся: Ей никогда ее удел Мрачнее не казался. Волнуясь вещею тоской И страшными мечтами, К иконе девы пресвятой Идет она с слезами. И вдруг знакомый рог трубит, И мост упал подъемный, И вне себя она бежит, Стремясь к аллее темной, Где витязь шлем булатный свой, С сточив с коня, бросает, А паж - наездник молодой - С седла копье снимает. Не верит взору своему, Летит - и муж пред нею, И кинулась она к нему Без памяти на шею. И витязь страстно обнимал Жену свою младую; Счастливец! он благословлял Любовь ее святую. Уста дрожали на устах, Об сердце сердце билось; Вдруг - чудный блеск в ее очах, Дыханье прекратилось. В груди стесненной жизни нет: Творец! убила радость Всё то, чем мил нам божий свет, - Любовь, красу и младость! И страшен, как жилец могил, Был витязь овдовелый, И месяц трепетно светил На лик оцепенелый. Сражен таинственной судьбой, От всех несчастный скрылся, С житейским морем и с земной Надеждой он простился. Обитель иноков стоит Близ замка; там в молитвах, В посте, в слезах он жизнь таит, Прославленную в битвах. Но час настал - и с нею вновь Забыл он сердца муки В том светлом мире, где любовь Не знает уж разлуки. <1834> НОЧЬ Элегия Корабль наш рассекал стекло морских равнин, И сеял искрами бездонный мрак пучин. Уж месяц пламенел, вздымался пар душистый, И сноп серебряный дрожал в лазури чистой Дремотных волн, и звезд лелеяла краса И волны, и эфир, и мрак, и небеса. На палубе сидел, накинув плащ широкий, Влюбленный юноша, красивый, черноокий; Он думой тайною в родимый край летал, Где брак с прекрасною счастливца ожидал. Гитары трепетной со звонкими струнами Сливал он песнь любви наш, тихими волнами; Он пел, воспламенен девичьей красотой, И встречу первую с невестой молодой, И взгляды робкие, и лепет торопливый, И буйный пламень свой, и жар ее стыдливый, И грудь лилейную, и шелк ее кудрей, И алые уста, и томный блеск очей. Он пел, - а сердце в нем от неги замирало, Одной невестою, одною ей дышало. И мнилось: для нее, для их святой любви Часы полночные так сладостно текли, Для них вкруг корабля вздымался пар душистый, И сноп серебряный дрожал в лазури чистой Дремотных волн, и звезд лелеяла краса И волны, и эфир, и мрак, и небеса. <1834> ОБМАНУТОЕ СЕРДЦЕ О ты, ночь моя, ноченька, Ночь ты лунная, ночь морозная, Как тревожишь ты сердце томное, Сердце томное - безнадежное! Страшно мне: мой уголок, Как могила, вкруг чернеет; Разведу я огонек - Дуб трещит и пламенеет, Свет багровый на стенах Чудно зыблется в очах; И дохнуть не смею я, - Тени бродят вкруг меня. О, зачем я рождена Вянуть бедной сиротою! Жизнь моя отравлена Неотступною тоскою; Светлый призрак в тяжком сне На беду являлся мне; Даль мою затмил туман - Сердцу был во всем обман. На заре весны моей Голубка я приучила, Он был друг невиннык дней. О, как я его любила! Снегом белым он сиял, Томно, нежно ворковал; Но, как легкий ветерок, Улетел мой голубок. В бедном садике моем Рдела роза полевая. Любовалась я цветком; Часто, горе забывая, К розе с свежею волной Я бежала в летний зной. Туча бурная нашла - Розу молния сожгла. Был друг милый у меня!.. Ночь, ты знаешь, ты видала, Как в пылу безумном я Друга к сердцу прижимала; Вспомни: он твоей луной Мне клялся, что будет мой. - Но тень бродит... страшно мне! Не душней в могильном сне. О ты, ночь моя, ноченька, Ночь ты лунная, ночь морозная, Как тревожишь ты сердце томное, Сердце томное - безнадежное! <1834> СТАНСЫ (Из лорда Байрона) Меж дев волшебными красами Пленяя взор, ты дух тревожишь мой, И, нежней музыки над синими волнами, Мне мил, прелестен голое твой. Лишь дивный звук возникнет, - Вдруг океан утихнет; Прельщен безмолвный ток, Не вьется ветерок, И месяц полуночный Дрожит в волне проточной, И томная струя Лениво зыбь колышет И, чуть вздымаясь, дышит, Как сонное дитя. Так сладостный восторг с сердечным умиленьем Тобой, прекрасная, душе плененной дан, И в той же полноте и с тихим тем волненьем, С какими в летний жар струится океан. <1834> УМИРАЮЩИЙ ГЕЙДУК Иллирийская баллада "Орел ты мой белый! спустися на дол, Слети с поднебесья, мой белый орел! Взгляни: я, Заремба, в крови пред тобой. Бывало, ты помнишь, в боях удалой, Телами пандуров тебя я кормил; Прошу, чтобы службу ты мне сослужил. Потом пусть добычей орлятам твоим С кровавым, с отважным я сердцем моим. Пустую лядунку мою ты схвати И к брату Рамейке скорее лети. Двенадцать зарядов с собой я носил, Двенадцать пандуров я ими убил. Но с ними таился Бенаки-злодей; Бездушный, боялся он сабли моей, - Булат неизменный лишь выхватил я, Он сзади кинжалом ударил меня. Лети, - и родимый за брата отмстит. И вот еще перстень - в нем яхонт горит - И шитый узорно платок мой цветной, Отдай их вернее Милене младой; И станет мой перстень она целовать, А слезы узорным платком отирать". И мчит орел белый в безмолвьи ночном Лядунку и перстень с узорным платком. И к брату Рамейке орел прилетел; Рамейко с друзьями в похмелье сидел, О брате убитом едва потужил, Пустую лядунку откинул, и пил. К прелестной Милене помчался орел, И деву младую он в церкви нашел; И к ней он явился с заветным кольцом, - Милена с Бенаки стоит под венцом. <1834> БАЙРОН В КОЛИЗЕЕ ОТРЫВОК ИЗ 4-й ПЕСНИ "ЧАЙЛЬД-ГАРОЛЬДА" Лунная ночь. Лорд Байрон бродит один по развалинам Колизея; бьет полночь О время, мертвых украшатель, Целитель страждущих сердец, Развалинам красот податель, - Прямой, единственный мудрец! Решает суд твой неизбежный Неправый толк судей мирских. Лишь ты порукою надежной Всех тайных чувств сердец людских, Любви и верности, тобою Я свету истину явлю, Тебя и взором и душою, О время-мститель! я молю. В развалинах, где ты священный Для жертв себе воздвигло храм, Младой, но горем сокрушенный, Твоею жертвою - я сам. Не внемли, если, быв счастливым, Надменность знал; но если я Лишь против злобы горделивым, И ей не погубить меня, - Тогда в судьбе моей ужасной, Не дай, не дай свинцу лежать На сердце у меня напрасно! Иль также им не горевать?.. О Немезида! чьи скрижали Хранят злодейства, в чьих весах Века измены не видали, Чье царство здесь внушало страх; О ты, которая с змеями Из ада фурий созвала И, строго суд творя над нами, Ореста мукам предала! Восстань опять из бездны вечной! Явись, правдива и грозна! Явись! услышь мой вопль сердечный! Восстать ты можешь - и должна. Быть может, что моей виною Удар мне данный заслужен; И если б он другой рукою, Мечом был праведным свершен, - То пусть бы кровь моя хлестала!.. Теперь я гибнуть ей не дам. Молю, чтоб на злодеев пала Та месть, которую я сам Оставил из любви!.. Ни слова О том теперь, - но ты отмстишь! Я сплю, но ты уже готова, Уж ты восстала - ты не спишь! И вопль летит не от стесненья, - И я не ужасаюсь бед; Где тот, кто зрел мои волненья Иль на челе тревоги след? Но я хочу, и стих мой смеет - Нести потомству правды глас; Умру, но ветер не развеет Мои слова. Настанет час!.. Стихов пророческих он скажет Весь тайный смысл, - и от него На голове виновных ляжет Гора проклятья моего! Тому проклятью - быть прощеньем! Внимай мне, родина моя! О небо! ведай, как мученьем Душа истерзана моя! Неправды омрачен туманом, Лишен надежд, убит тоской; И жизни жизнь была обманом Разлучена, увы, со мной! И только тем от злой судьбины Не вовсе сокрушился я, Что не из той презренной глины, Как те, кто в думе у меня. Обиду, низкие измены, Злословья громкий; дерзкий вой, И яд его шумящей лены, И лютость подлости немой Изведал я; я слышал ропот Невежд, и ложный толк людей, Змеиный лицемерия шепот, Лукавство ябедных речей; Я видел, как уловка злая Готова вздохом очернить И как, плечами пожимая, Молчаньем хочет уязвить. Но что ж? я жил, и жил недаром! От горя может дух страдать, И кровь кипеть не прежним жаром, И разум силу потерять, - Но овладею я страданьем! Настанет время! надо мной, С последним сердца трепетаньем, Возникнет голос неземной, И томный звук осиротелый Разбитой лиры тихо вновь В труди, теперь -окаменелой, Пробудит совесть и любовь! <1834> К И. П. МЯТЛЕВУ На мшистом берегу морском Один, вечернею зарею, Сидишь ты в сумраке ночном, Сидишь - и пылкою душою Стремишься вдаль: на свод небес, Мерцающий в тени сребристой, На взморье, на прибрежный лес С его поляною душистой, На своенравных облаков Летящий хоровод эфирный, На дымные ряды холмов И на луну во тме сапфирной - Задумчиво бросаешь взгляд. О, сколько сердцу говорят Безмолвные красы творенья! Как их пленительны виденья, Одушевленные мечтой! Они таинственного полны. О дивном шепчет бор густой, Шумят о неизвестном волны; Надежду, радость, горе, страх, Тоску о невозвратных днях, Невольный ужас мрачной бездны, Влеченья сердца в мир надзвездный От них, сливаяся с душой, Несет нам голос неземной. И тихо в думу погруженный, Ты взор обводишь вкруг себя, Ты полон жизни вдохновенной, Мечтая, чувствуя, любя. С тобою в дни твои младые Сбылись, сбылись мечты снятые; Благословляя твой удел, Ты оценить его умел. Но так, как буря с синим морем, Так сердце неразлучно с горем; И, может быть, творцом оно Душе светильником дано. Ты счастлив друг, а долетали И до тебя уже печали; И тех давно теперь уж нет, С кем зеленел твой юный цвет. Но кто здесь встретился с тоскою И кто порою слезы льет, Тот озаренною душою Теснее радость обоймет. Но уж пора, и меж дренами - Ты видишь - блещет огонек; Ты встал и скорыми шагами Идешь в родимый уголок; Твое отрадно сердце бьется, Оно в груди твоей смеется: Там ждет тебя и друг, и мать, И дети с милою женою. Любви семейной благодать, О, что равняется с тобою! Так часто я к тебе лечу, Себя обманывая снами, И тихо, тихо между вами Пожить я в Знаменском хочу. Влекомый легкостью природной, Знакомкой резвой юных дней, Почти забыл я, сумасбродный, Что я без ног и без очей; Но их, подругою заветной, Моей мечтою я сберег... Уж я иду в твой сад приветный, Брожу и вдоль и поперек, На божий храм золотоглавый Стремлю я с умиленьем взгляд; Приятен вид мне величавый Боярских каменных палат; Чрез поле, рощи и долины Смотреть с тобой помчался я На взморья зыбкие равнины, На бег неверный корабля И как, надеждою маня, Играет им волна морская. Но, томно берег озаряя, Уж месяц встал - унылых мест Давно друзья, в твое жилище Идем чрез сельское кладбище; Там вижу вновь _зеленый_ крест, - И вспомнил я твою балладу... Ты дал усопшему отраду: Подземный горестный жилен. Уж боле страха не наводит, И в белом саване мертвец В полночной тме теперь не бродит. Но я, мой друг, жалеть готов, Что твой покойник меж гробов Надолго перестал скитаться: Я с ним хотел бы повстречаться; И ты один тому виной, Что он уснул в земле сырой. Быть может, что, летя мечтами Туда, где быть не суждено, Я усыпил тебя струнами. Итак, прости... Скажу одно: О! счастлив тот, кто жизни цену В младые дни уразумел И после бурь нашел в замену Блаженный по сердцу удел; Кто без святого упоенья Очей не взводит к небесам, Лелея мир воображенья, Знакомый, пламенным сердцам; Кто знает, что в житейской доле Любовь - прекрасному венец, И каждый день кто любит боле, Как сын, как муж и как отец. <1834> СТАНСЫ Настала тень осенней длинной ночи. Крушился я, страданьем утомлен, Искали сна мои печальны очи, Но их давно покинул сладкий сон. И я летал в дали, душою зримой: Младые дни мелькали предо мной В своей красе невозвратимой И с мрачной их внезапною грозой. Но сердце вдруг мечтою возвышенной В груди моей кипит, оживлено, С тревогой дум, надеждой примиренной, Подумал я: несчастье... что оно? Оно - гигант, кругом себя бросая Повсюду страх, и ноги из свинца, Но ярче звезд горит глава златая И дивный блеск от светлого лица. Подавлен тот свинцовыми ногами, Пред грозным кто от ужаса падет, Но, озарен, блестит его огнями, Кто смело взор на призрак возведет. За тяжкий крест получит он замену: Забытый гость счастливцами земли Душой поймет священной дружбы цену И жар святой, таинственной любви. Его удел - живые впечатленья, Житейским сном уж грудь не стеснена, В слезах своих найдет он наслажденья, - Страдальца жизнь высокого полна. Так пыл мечты в прозе красу вам кажет, Быстрее путь в час бури по волнам, - И сколько тайн прекрасных горе окажет Тому, чей дух стремится к небесам! В его душе звук совести яснее, Луч правды чист и бледен страх людской: Он думает, он чувствует сильнее, - Не узником он прихоти мирской. Летучий вихрь равно в полях разносит Ковыль-траву и розовый листок, И якоря, увы! никто не бросит В сияющий, но бурный жизни ток. О жизнь! теки: не страшен мрак могилы Тому, кто здесь молился и страдал, Кто, против бед стремя душевны силы, Не смел роптать, любил и уповал. <1834> К ГОСПОДИНУ АЛЕКСАНДРУ Весь мир дивит твой дар чудесный, И чародея мне ль хвалить? Но я могу ли позабыть, Как ты, явясь в приют мой тесный, Меня радушно веселил, И хоть от мрака вечной ночи Тебя мои не зрели очи, Ты слух внимательный дивил: Как два охотника кричали, Собаки лаяли, визжали, Как, мужем вдруг пробуждена, Шумела сонная жена И как младенец их единый Заплакал на груди родимой. Всё было чудо, и тебя За то хвалить не в силах я. Но как, беседуя со мною, Ты часто увлекал меня Высокой, ясною душою, С каким приветом каждый раз Твои глубокие познанья, Забавный, умный твой рассказ Мои лелеяли мечтания Бесценной дружбою твоей, - Пребудет в памяти моей. <1834> ДВА СОНЕТА (Из Петрарка) 1 Я к той был увлечен таинственной мечтою, Которую ищу напрасно на земле, И там, где горний мир, она предстала мне Не столь жестокою, еще светлей красою. И молвила она, держа меня рукою: "Хочу, чтоб был со мной в надзвездной ты стране; Я дух крушила твой любви в тревожном сне, И прежде вечера мой день был кончен мною. Блаженству дивному как быть изъяснену! Тебя жду одного и чем тебя пленяла - Мою прекрасную земную пелену". Увы! зачем она речей не продолжала И руку отняла! - мне, ими прельщену, Уж мнилось, что душа на небе обитала. 2 В какой стране небес, какими образцами Природа, оживясь, умела нам создать Прелестный образ тот, которым доказать Свою хотела власть и в небе, и меж нами? Богиня где в лесах иль нимфа над волнами, Чьи локоны могли б так золотом блистать? Чье сердце добротой так может удивлять, Хотя мой век оно усеяло бедами? Мечтатель, пламенный еще, не встретясь с ней, Божественных красот всей прелести не знает, Ни томного огня пленительных очей; Не знает, как любовь крушит и исцеляет, - Кто звука не слыхал живых ее речей, Не зная, как она смеется и вздыхает. <1834> ГОСУДАРЮ НАСЛЕДНИКУ АЛЕКСАНДРУ НИКОЛАЕВИЧУ В ДЕНЬ ЕГО ТЕЗОИМЕНИТСТВА Надежда русского народа, Звезда полночный страны, Потомок доблестного рода, Под чьей державой свершены Деянья славы! - В день блаженный, В сей день их памяти святой, Наш Невский, наш благословенный Блестят, наследник, пред тобой. И с торжеством возникло пенье, Стремится вера в светлый храм, Царя и русских умиленье Возносит ангел к небесам. Предстал владетель полумира, Кипит блистающая рать, Гранит готов в сени эфира Века, народы удивлять. И гром на суше раздается, И гром бросают корабли, Пылает кровь, и сердце бьется На славу, в честь родной земли. И в их надзвездной горней сени Земную родину любя, - Взгляни! - двух Александров тени С небес взирают на тебя. Владея подданных сердцами, Как благодать их жизнь цвела: Да будут вечно образцами Двух предков славные дела Тебе! Им вслед стремиться должно, - И вслед державного отца Умножь еще, когда возможно, Сиянье русского венца. Один - вождем на бранном поле, В орде народных прав щитом, Велик в боях и в мирной доле, Смирялся духом пред крестом; Он был противников грозою, На светлых невских берегах Венчался славою земною - Нетленной славой в небесах. Другой - как ангел утешенья, На радость взору и сердцам, Был послан небом на спасенье Земле родной, чужим странам; Не устрашен пришельцев тьмою, Спасая край родимый свой, Он спас высокою душою Законы истины святой. Пред ним пал вождь непобедимый, Париж надменный свержен в прах, - И наш орел неотразимый Уж веет на его стенах; Вступил - враждебному народу Блаженство с миром возвратил, И угнетенных царств свободу Пожар московский озарил. Но, преселясь, по царстве славном От нас в удел бессмертный свой, Он ожил в брате нам державном И в той красе, и с той душой. И дух вождя и гражданина Сияет нам в царе младом, И жар священный семьянина, Под светлым благостью венцом. Война вдруг праведно пылает, И новый край России дан, И дерзкий блеск луна теряет, И перейден уже Балкан, И пред Стамбулом он явился, Как божий гнев, с огнем, мечом; Но, милосерд, остановился И удержал в деснице гром. О! славен тот, кто в ратном поле Мечом побед войну пресек, - Но тот славней, кто на престоле И мудрый царь, и человек, Кто льет щедротой дни златые И в сердце кто хранить возмог Те добродетели святые, Который образом сам бог! И я, колени преклоняя, Я чувства родины делю, За венценосца Николая Всех благ подателя молю; И за царицу, нашу радость, Любовь его бесценных дней, И за твою святую младость - Весны и радуги ясней. И сердце русское трепещет, Народной славою кипит, - Она, как солнце, всюду блещет, Везде и всем благотворит. Творец всего, услышь моленье! Храни и царство, и царя, Надеждам дай благословенье! О! с нами бог!.. ура, ура! 30 августа 1834 ТРЕВОЖНОЕ РАЗДУМЬЕ Море синее, море бурное, Ветер воющий, необузданный, Ты, звезда моя полуночная, - Ах, отдайте мне друга милого! Где он? где? скажи мне, море; Чем в далекой стороне Он свое лелеет горе? Всё ли помнит обо мне? Днем меня ли ищут очи, Я ль одна в его мечтах, И меня ль во мраке ночи Видит он в тревожных снах? Ты, всегда везде летая, Ветер, ветер, знаешь всё: Заставил ты, как, вздыхая, Шепчет имя он мое? Как, в раздумье и печальный, Жадный взор стремит к волнам И мой локон, дар прощальный, Жмет к пылающим устам? Светлый друг тоски мятежной, Полуночная звезда! Будь вожатою надежной, Нашей радостью всегда; Ты пред ним святой красою Знаком будь любви моей... Если ж он пленен другою, О звезда! затмись скорей! Скоро год уже промчится, Как со мной расстался он, А в разлуке часто снится Поневоле страшный сон. Дух сомненье сокрушило: Мне ль измену пережить? - Лучше то, что сердцу мило, Потерять, а не делить. Но я верю, я мечтаю, Что я с ним соединюсь, Я волненье дум стесняю, - Я измены не боюсь; Чуть коснется страх случайный - Я маню надежду вновь... Есть у сердца вестник тайный: Не обманет он любовь! Море синее, море бурное, Ветер воющий, необузданный, Ты, звезда моя полуночная, - Ах, отдайте мне друга милого! <1835> НЕВЕСТА Элегия Вольное подражание Андрею Шенье О, что сбылось с тобой, невеста молодая? Увы! погибла ты, о радости мечтая! Она уже в тог край несется кораблем, Где ждет ее любовь с ей милым женихом; Где, песен свадебных услыша хоры, Он встретил бы ее пленительные взоры. Заботливой рукой под ключ положено В узорных кружевах ночное полотно, И дивный аромат дли локонов небрежных, И радужный жемчуг для персей белоснежных. В раздумье сладостном и негой смущена, Прелестная стоит на палубе одна, Пленяясь ярких волн блестящей синевою И полуночных звезд таинственной красою; Но вихрь вдруг налетел и, вьяся в пеленах, Схватил ее, помчал, - она уже в волнах! Она уже в волнах, невеста молодая! Уж над прекрасною шумит волна морская! Один лишь тихий стон был вестью роковой О жалкой участи любви ее земной; И волны подняли, клубяся, вой унылый Над раннею ее холодною могилой. Увы! желанных дней прекрасной не видать! Невеста!.. жениху тебя уж не встречать! Утратил он с тобой любви своей надежду. Не наряжалась ты во брачную одежду, Не билась грудь твоя под светлым жемчугом, И - не украсила ты локоны венцом. <1835> МАЛЬВИНА Цвела лилея полевая, Как яркий снег бела, нежна, Красой душистою пленяя, Цветком любви наречена. Долина ею любовалась, Журчал приветно светлый ток, Пчела к цветку не прикасалась, Ее лелеял ветерок; Но буря вдруг, вдали чернея, Одела мраком небеса, - И с корнем вырвана лилея, Поляны милая краса. Веселье взоров миновалось, Уже лил ей не видать! Листочка даже не осталось Ее удел нам рассказать! Цвела Мальвина молодая Ясней лилеи полевой, В красе воздушной девы рая - Любви пленительной звездой. В прелестном образе светлело Душе понятное в мечтах, И сердце нежное горело В ее задумчивых очах. Но тщетно витязи искали Соединиться с ней венцом: Какой-то дивный мрак печали Таился в сердце молодом. Она, как будто жить не смея, Простяся с радостью земной, - Сама прекрасная лилея, Уже встревожена прозой. Иль грудь предчувствием теснима? Бедой ли призрак ей грозил? Изменой ли какой крушима? - Но светлый ум в ней страх затмил. И ей ужасна тень ночная, Она забыла сладкий сон, И всё, тоскуя и мечтая, Глядит на лунный небосклон. И бедную тоска убила! И уж прелестной девы нет! Взяла холодная могила Младого сердца нежный цвет. И что безмолвный гроб скрывает, Чем жизнь была отравлена, - Увы, быть может, только знает Одна полночная луна! <1835> К НЕВЕРНОЙ Когда прощался я с тобою И твой корабль стремимся в путь, - Какой ужасною тоскою Моя тогда стеснялась грудь! Унылой мрачностью оделось Души цветущей бытие, И мне, безумному, хотелось Всё сердце выплакать мое. Кто б мне сказал, что роковая Пора минует и что мне Тужить, об ней воспоминая Как о прекрасном, милом сне? И то сбылось - и ты явилась, Опять пленительна красой; Но уж любовь не возвратилась, Ни радость жизни молодой. Когда опять взыграли волны С назад плывущим кораблем И прибежал я, неги полный; В восторге сладостном моем Когда душа моя кипела, Бледнел, дрожал, смущался я, - Ты не краснела, не бледнела, Взглянула просто на меня. С тех пор простился я с мечтами, Смотрю в слезах на божий свет; За ночью ночь и день за днями Текут, текут, - а жизни нет. Одно лишь в памяти унылой - Как наша молодость цвела, Когда прелестною, счастливой Ты для меня и мной жила. Бывало, пылкою душою Я всё, что свято, обнимал, И, быв твоим, любим тобою, Я сам себе цены не знал; Но розлил взгляд твой безнадежный Могильный холод вкруг меня, - Он оправил в груди мятежной Весь жар небесного огня. И мрачной томностью крушимый, Не знаю я, как с серящем быть, И образ, так давно любимый, Боюсь и помнить, я забыть. В тревоге дум теряя силы, Почти без чувств скитаюсь я, Как будто вышел из могилы, Как будто мир не для меня. Хочу, лишен всего, что мило, Страшась сердечной пустоты, - Чтоб мне хоть горе заменило Всё то, чем мне бывала ты, Чтоб об утраченной надежде Душой взбунтованной тужил; Хоть нет того, что было прежде, Но я б по-прежнему любил. <1835> ТОСКА Rotta e l'alta Colonna. {*} {* Высокая колонна пала (итал.). - Ред.} Прекрасная колонна пала, И лавр зеленый мой увял; А лишь об них душа мечтала, И я, томясь, отрады ждал! Их не найду, в моем я горе, В холодных, пламенных странах, Ни в бурном африканском море, Ни в светлых Индии волнах. Надежд моих уж я лишился, И смерть без жалости веяла И то, чем в жизни я гордился, И то, чем жизнь моя цвела. Обширной областью земною, Блестящим княжеским венцом, Несметной золота ценою, Восточным ярким жемчугом - Нигде, ничем тоске не можно Утраты сердца заменить; В уделе горестном лишь должно Всю жизнь страдать и слезы лить. О, наша жизнь, которой сладость Манит обманчивой красой! В чем столько лет мы зрели радость, - Минутой рушится одной. <1835> СОНЕТ Вольное подражание Вордсворту Прелестный вечер тих, час тайны наступил; Молитву солнце льет, горя святой красою. Такой окружена сидела тишиною Мария, как пред ней явился Гавриил. Блестящий свод небес уж волны озарил! Всевышний восстает, - внимайте! бесконечный, Подобный грому, звук гремит хвалою вечной Тому, кто светлый мир так дивно сотворил. О милое дитя! о по сердцу родная! Ты думой набожной хотя не смущена, Со мной гуляя здесь, - но святости полна; Невинностью своей живешь в блаженстве ран, Ты в горний тайный храм всегда летишь душой, И бог, незрим для нас, беседует с тобой. <1835> ЭЛЕГИЯ О ты, звезда любви, еще на небесах, Диана, не блестишь в пленительных лучах! В долины под холмом, где ток шумит игривый, Сияние пролей на путь мой торопливый. Нейду я похищать чужое в тме ночной Иль путника губить преступною рукой, Но я люблю, любим, мое одно желанье - С прелестной нимфою в тиши найти свиданье; Она прекрасных всех прекраснее, милей, Как ты полночных звезд красою всех светлей. <1835> ПЛОВЕЦ В груди моей стесняя горе, Разбитый бурею пловец, На синее смотрю я море, Как бы на жизнь смотрел мертвец; Но поневоле, думы полный, Внезапной страшною грозой, Когда мой челн губили волны, Влекомый яркою звездой. Увы! не мой один волнами Челнок надежды погублен, И в даль неверную звездами Не я один был увлечен! И кто тревогой не смущался, Желанной цели достигал, С мечтой любимой не прощался, Кто слез долину миновал? Когда бы ты из волн сердитых, О море! выкинуть могло Всё то, что в кораблях разбитых Высоких дум и чувств легло; Когда б из бездны кто явился, Погибших повесть рассказал, - То б мир, быть может, изумился О том, чего никто не зная. Как много в участи мятежной, Быв жертвой неизбежных бед, Тоской увяли безнадежной, И уж давно пропал их след! О, много, много перл огнистых На дне морском погребено, И много веяний душистых В эфирной тме утаено! И сколько светлых упований, Оторванных налетом гроз, И сердца радостных мечтаний, Истлевших от горючих слез! И тайны чудного условья Меж дум небесных и страстей - Одно лишь знает изголовье И мрак томительных ночей. <1835> СЕЛЬСКАЯ ЭЛЕГИЯ В тиши села уединенной Младой страдалец грустно жил, И, долгой мукой утомленный, Он добрым людям говорил: "Уж в церковь нашего селенья Вас призывают на моленья, В вечерний колокол звоня; Молитесь богу за меня. Когда ж начнет дубрава тмиться, Туманы лягут над водой, Тогда скажите: "Не томится Теперь страдалец молодой". Но вы меня не забывайте, В унывных песнях поминайте И, слыша звон с кончиной дня, Молитесь богу за меня. Пред хитрой, злобной клеветою Я дам всю жизнь мою в ответ, И с непорочною душою Без страха я покину свет. Не долог был мой путь унылый, - В моей весне уж над могилой Стою в слезах; к ней взор склоня, Молитесь богу за меня. Мой милый друг, мой друг прекрасный! Я думал долго жить с тобой; Но, жертвою мечты напрасной, Мой век минутой был одной. О! сердца нежного тревогу Простите ей; молитесь богу, Услыша звон в мерцанье дня, И за нее, и за меня". <1835> НОЧЬ РОДИТЕЛЬСКОЙ СУББОТЫ Баллада Не чудное и ложное мечтанье И не молва пустая разнеслась, Но верное, ужасное преданье В Украйне есть у нас: Что если кто, откинув все заботы, С молитвою держа трехдневный пост, Приходит в ночь родительской субботы К усопшим на погост, - Там узрит он тех жалобные тени, Обречено кому уже судьбой Быть жертвами в тот год подземной сени И кельи гробовой. Младой Избран с прекрасною Людмилой И перстнем был и сердцем обручен; Но думал он, встревожен тайной силой, Что наша радость - сон. И вещий страх с тоской неотразимой, Волнуя дух, к нему теснится в грудь, И в книгу он судьбы непостижимой Мечтает заглянуть; И, отложив мирские все заботы, С молитвою держа трехдневный пост, Идет он в ночь родительской субботы К усопшим на погост. Повсюду мрак, и ветер выл, и тмилась Меж дымных туч осенняя луна; Казалось, ночь сама страшилась, Ужасных тайн полна. И уж давно Избран под темной ивой Сидел один на камне гробовом; Хладела кровь, но взор нетерпеливый Во мгле бродил кругом. И в полночь вдруг он слышит в церкви стоны, И настежь дверь, затворами звуча, И вот летит из церкви от иконы По воздуху свеча; И свой полет мелькающей струею К гробам она таинственно стремит, И мертвецов вожатой роковою В воздушной тме горит. И мертвые в гробах зашевелились, Проснулись вновь подземные жильцы, И свежие могилы расступились - И встали мертвецы. И видит он тех жалобные тени, Обречено кому уже судьбой Быть жертвами в тот год подземной сени И кельи гробовой; Их мрачен лик, и видно, что с слезами Смежен их взор навеки смертным сном... Ужель они увядшими сердцами Тоскуют о земном? Но в божий храм предтечей роковою Воздушная свеча уж их ведет, И в мертвых он под белой пеленою Невесту узнает; И тень ее, эфирная, младая, Еще красой и в саване цвела, И, к жениху печальный взор склоняя, Вздохнула и прошла. И всё сбылось. Безумец сокрушенный С того часа лишен душевных сил, Без чувств, без слез он бродят изумленный, Как призрак, меж могил, И тихий гроб невесты обнимает И шепчет ей: "Пойдем, отойдем к венцу..." И ветр ночной лишь воем отвечает Живому мертвецу. <1835> ОТПЛЫТИЕ ВИТЯЗЯ На каменной горе святая Обитель инокинь стоит; Под той горой волна морская, Клубяся, бурная шумит. Нежна, как тень подруги милой, Мелькая робко в облаках, Луна взошла, и блеск унылый Дрожит на башнях и крестах. И над полночными волнами, Рассеяв страх в их грозном сне, Она жемчужными снопами Ложится в зыбкой глубине. Корабль меж волн, одетых мраком, Был виден, бурям обречен. И уж фонарь отплытья знаком Был на корме его зажжен. Там бездны тайной роковою Судьба пловцов отравлена, А здесь небесной тишиною Обитель инокинь полна. Пловец крушится, обнимая Весь ужас бед, - надежды тень; А здесь отшельница святая Всю жизнь узнала в первый день. Но есть за мирными стенами Еще любви земной обман; Сердца, волнуемы страстями, Страшней, чем бурный океан! На камне пред стеной угрюмой, Один в безмолвии ночном, Встревожен кто-то мрачной думой Сидит, таяся под плащом. Он молод, но следы печали, Тоска и память черных дней На бледном лике начертали Клеймо губительных страстей. И вдруг лампада пламенеет В убогой келье на окне, И за решеткою белеет Подобье тени при огне. - И долго... Но уж миновала Ночная мгла, и в небесах Румяная заря сияла, - Исчезли призраки и страх. И виден был далеко в море Корабль, и вдаль он путь стремил, И уж пловца младого горе Лишь воздух влажный разносил. <1835> ВИТЯЗЬ Му good, my guilt, my well, my woe, Му hope on high, my all below. Byron {*} {* Мое добро, моя вина, мое благо, моя скорбь, моя надежда на небесах, моя вся жизнь на земле. Байрон (англ.). - Ред.} Скажи мне, витязь, что твой лик Весною дней темнее ночи? Ты вне себя, главой поник, Твои тревожно блещут очи, Твой пылкий дух мрачит тоска. Откуда ты? - "Издалека". О, вижу я, младая кровь Кипит, волнуема отравой; Крушит ли тайная любовь? Вражда ль изменою лукавой? Черна бедами жизнь твоя? Кто твой злодей? - "Злодей мой - я". И дико витязь кинул взор На тмой покрытую долину; Мятежной совести укор Стеснял душу его кручиной; Он изумлялся; мнилось, он Какой-то видит грозный сон. И вдруг он молвил: "В небесах Страшнее волн клубятся тучи, И с мертвецами в облаках Ужасно воет вихрь летучий; Как сердце с язвою любви - Взгляни - меж них луна в крови! И буря носит дальний звон И веет мне напев унылый. Склонись к траве: подземный стон, Увы, не заглушён могилой! И тень ее во мгле ночной Летит под белой пеленой. О Вамба! ты была моей, Цвела в любви, краса младая, Но буйный пыл, но яд страстей, Но жизни тайна роковая, Ревнивый мой, безумный жар - Свершили пагубный удар. И с ней не разлучаюсь я. Недавно мчался я горою, Где замок, колыбель моя, С своей зубчатою стеною... Он освещен, она в окне, Она рукой манила мне. Вчера я, грешный, в божий храм Вошел, ищу в тоске отрады. И близ иконы вижу там При тусклом зареве лампады: Она, колена преклоня, Стоит и молит за меня. Горит война в святых местах. Хочу не славы - покаянья! Я с ней в нетленных небесах Хочу последнего свиданья. Она простит..." И свой кинжал К устам он в бешенстве прижал. Он шлем надел, схватил он щит, На борзого коня садится, И чудный взор к звездам стремит, И вдаль на бой кровавый мчится; Но с боя из земли святой Не возвратился в край родной. <1836> ТАЙНА Баллада В лесу прибит на дубе вековом Булатный щит, свидетель грозных сеч; На том щите видна звезда с крестом, А близ щита сверкает острый меч. И свежую могилу осеняет Тенистый дуб, и тайны роковой Ужасен мрак: никто, никто не знает, Кто погребен в лесу при тме ночной. Промчался день, опять порой урочной Ночь темная дубраву облегла; Безмолвно всё, и медь уж час полночный На башне бьет соседнего села. И никогда страшнее не темнела Осення ночь: она сырою мглой Дремучий лес, реку и холм одела - Везде покров чернеет гробовой. Но меж дерев багровый блеск мелькает, И хрупкий лист шумит невдалеке, И факел уж вблизи дуб озаряет: Его чернец в дрожащей нес руке. К могиле шел отшельник престарелый, И вместе с ним безвестно кто, в слезах, Идет, бледней своей одежды белой; Печаль любви горит в ее очах. И пел чернец по мертвом панихиду, Но кто он был - чернец не поминал; Отпел, вдали сокрылся он из виду, Но факел всё в тени густой мерцал. На свежий дерн прекрасная упала И, белую откинув пелену, Потоки слез по мертвом проливала, Могильную тревожа тишину; И, вне себя, вдруг очи голубые На щит она внезапно подняла И, локоны отрезав золотые, Кровавый меч их шелком обвила; Безумья яд зажегся в мутном взоре, Сердечный вопль немеет на устах. Она ушла, и лишь в дремучем боре Таинственный один остался страх; И меж дерев уж факел не мерцает, Не шепчет лист, и тайны роковой Ужасен мрак: никто, никто не знает, Кто погребен в лесу при тме ночной. <1836> ДУБ Краса родной горы, с тенистыми ветвями, И крепок и высок являлся юный дуб; Зеленые кусты с душистыми цветами Кругом его растут. Игривый ручеек отрадной свежей влагой, Струяся близ него, приветливо шумел, И мощный сын дубрав с какою-то отвагой Чрез поле вдаль смотрел. И, младостью цветя, грозы он не боялся - От гроз живей весна, меж туч ясней лазурь Сверканьем молнии и громом любовался, Дышал под свистом бурь. Любили юноши и сельские девицы Под тень его ходить; и сладко там певал Полночный соловей, и алый блеск денницы Их в неге заставал. И, видя вкруг себя во всем красу природы, Он думал, что ему она не изменит, И дерзостно мечтал, что ветер непогоды К нему не долетит. Но вдруг небесный свод оделся черной тучей, И ливнем хлынул дождь, и буйный ураган, Клубяся, налетел, взвивая прах летучий, И дол покрыл туман. Зеленые кусты с душистыми цветами Он с корнем вырывал, и светлый ручеек Закидан был землей, каменьями и пнями, - Исчез отрадный ток. Гром грянул, молния дуб крепкий опалила; Дуб треснул, но грозой он не был сокрушен: Еще осталась в нем стесненной жизни сила, Хоть вянуть обречен. Отрадной влаги нет, и нет земли родимой, Где буйно вырос он, красуясь меж долин; На голой уж горе теперь, судьбой гонимый, Остался он один. Увы, надежды нет, и стрелы роковые Бедой отравлены, всё рушат и мертвят; Одни лишь небеса, как прежде голубые, Над гибнущим блестят. И начал сохнуть дуб; но, к долу не склоненный, Он, ветви вознося, казал их облакам, Как будто бы своей вершиной опаленной Стремился к небесам. <1836> ЖНЕЦЫ Однажды вечерел прекрасный летний день, Дышала негою зеленых рощей тень. Я там бродил один, где синими волнами От Кунцевских холмов, струяся под Филями, Шумит Москва-река; и дух пленялся мой Занятья сельского священной простотой, Богатой жатвою в душистом тихом поле И песнями жнецов, счастливых в бедной доле. Их острые серпы меж нив везде блестят, Колосья желтые под ними вкруг лежат, И, собраны жнецов женами молодыми, Они уж связаны снопами золотыми; И труд полезный всем, далекий от тревог, Улыбкою отца благословляет бог. Уж солнце гаснуло, багровый блеск бросая; На жниве кончилась работа полевая, Радушные жнецы идут уже домой. Один, во цвете лет, стоял передо мной. Его жена мой взор красою удивляла; С младенцем радостным счастливая играла И в кудри темные вплетала васильки, Колосья желтые и алые цветки. А жнец на них смотрел, и вид его веселый Являл, что жар любви живит удел тяжелый; В отрадный свой приют уже обирался он... С кладбища сельского летит вечерний звон, - И к тихим небесам взор пылкий устремился: Отец и муж, душой за милых он молился, Колена преклонив. Дум набожных полна, Младенца ясного взяла его жена, Ручонки на груди крестом ему сложила, И, мнилось, благодать их свыше осенила. Но дремлет всё кругом; серебряный туман Таинственной луной рассыпан по снопам, Горит небесный свод нетленными звездами, - Час тайный на полях, час тайный над волнами. И я под ивою сидел обворожен, И думал: в жатве той я видел райский сон. И много с той поры, лет много миновало, Затмилась жизнь моя, - но чувство не увяло. Томленьем сокрушен, в суровой тме ночей, То поле, те жнецы - всегда в душе моей; И я, лишенный ног, и я, покинут зреньем, - Я сердцем к ним стремлюсь, лечу воображеньем, Моленье слышу их, - и сельская чета Раздумья моего любимая мечта. <1836> ВЫБОР Фантазия Кн. П. Г. Гагарину У девы милой и прелестной, Невинной радости ясней, Морей восточных перл чудесный Блестит один среди кудрей; Всех роз свежее, роза нежно Припала к груди белоснежной; И, чистою пленен красой, Вблизи, с улыбкой неземной, Чело увенчано звездами, - Хранитель ангел предстоял И тихо белыми крылами Младую деву осенял. "Когда с непостижимой силой, - Мне молвила она, - о милый! Ты мог бы сделаться другим Восточным перлом, розой алой Иль светлым ангелом моим; Но, полон всё любви бывалой, В чьем виде, избранном тобой, Явился б ты передо мной?" - "Я был бы ангел твой хранитель! Но, может быть, небесный житель За негу чувств, за нрав живой С тобою ссорится порой, - То пусть я розою душистой, Пока цветку не увядать; Потом хочу как перл огнистый На девственном челе сиять. О, будь лишь мне дано судьбою Всё быть твоим, всё быть с тобою!" Но вдруг той нет, с кем сердцем жил, - Красу и счастье гроб схватил. Мой дух крушим, убит мученьем, Безумье мрачное зажглось, Затмились думы искушеньем: Увы, что с ней теперь сбылось?.. И слезы с пламенной мольбою Я лил денной, ночной порою. И раз, едва алел восток, Явился белый голубок; За ним от радужного мира Летит ко мне струя эфира, - И сердцу весть была дана, Что выше звезд уже она. О ты, страдающих спаситель, Возьми меня, возьми скорей! Подруги радостной моей Да буду ангел я хранитель! Святи любовь младых сердец В любви твоей, любви творец! <1836> ПОЭТ И БУРЯ (Из поэмы "Jocelyn" {*} Ламартина) {* "Жослен" (франц.). - Ред.} О дивный Оссиан! мечтая о туманах, Об Инисторовых таинственных курганах, И песнь твоя в душе, и с арфою в руках Когда зимой бродил в дремучих я лесах, Где буря и метель, бушуя, слух страшили И, словно мертвецы, в поляне темной выли; Где, волосы мои вздымая, вихрь шумел, Над бездной водопад от ужаса ревел И, сверженный с небес над длинными скалами, Бил пеной мне чело и вопль бросал струями; Где сосны, сыпля снег, дрожали, как тростник, И ворон подымал над их снегами крик, И мерзлый где туман с утеса веял мглою, И, как Морвена сын, я был одет грозою, - Там, если молния разрежет вдруг туман Иль солнце мне блеснет украдкой меж полян И влажный луч его, в усильях исчезая, Откроет ужас мне, пространство озаряя, - То, им оживлена, и дикостью степной, И свежим воздухом, и святостью ночной, И сокрушенных сосн глухим под бурю треском, И на главе моей мороза снежным блеском, - Органа звонкого душа была звучней. И было всё восторг и упоенье в ней; И сердце, сжатое в груди для чувства тесной, Дрожало вновь, и слез источник был небесный. И робко слушал я, и руки простирал, И, как безумный, я бор темный пробегал, Мечтая вне себя, во тме грозы летучей, Что сам Иегова несется в бурной туче, Что слышу глас его в тревоге громовой, Который мчит в хаос грозы протяжный вой. Я облит радостью, любовью пламенею И, чтоб природу знать, живой сливаюсь с нею; Я душу новую, я чувств хочу других Для новой прелести восторгов неземных! <1836> ЭРМИНИЯ НА БЕРЕГАХ ИОРДАНА (Из "Освобожденного Иерусалима") ... Эрминия под тень густую В дремучий бор стремилась на коне; Он мчал ее едва полуживую, Уж править им нет сил в ее руке: То в сторону, то вдруг опять в другую Метался с ней он в мрачной тишине. И наконец из глаз она сокрылась, И тщетная погоня прекратилась. Как, травлею измучась, стая псов Идет назад, смутна и задыхаясь, Тогда как зверь с поляны и лугов Сокрылся вдруг, в дубраву удаляясь, - Так ехали обратно меж шатров И витязи, стыдом своим смущаясь. Но гонится ль погоня ей вослед, - У трепетной взглянуть отваги нет. Она всю ночь, она весь день скакала, Теряяся одна в глуши лесной, И только то, как плакала, стенала, Там слышала и зрела в тме ночной; Но в час, когда заря уже мерцала И солнца луч тонул в глуби морской, Сошла с коня на отдых меж кустами, Где Иордан в красе блестит волнами. В смущеньи дум ей пища не нужна, - Лишь слезы лить несчастная желает; Но сладкий сон, которому дана Над горем власть, - кто смертных услаждает Забвеньем бед, как грудь ни стеснена, Уже крыла над нею простирает; Но и во сне любовь своей мечтой Тревожит сон страдалицы младой. Пробуждена была она зарею, Как пташки петь уж стали на древах, Кусты шуметь над светлою рекою, А ветерок резвиться на цветах; Проснулася - и томный взор с тоскою Бродил кругом на сельских шалашах, И голоса сквозь зелень к ней несутся С журчаньем волн, - и снова слезы льются. Но их поток внезапный звук рожка Остановил: пастушескому пенью Подобное летит издалека. Вот, следуя невольному влеченью, Она идет, задумчива, робка, И старца зрит близ стада, он под тенью Заботится вязанием сетей, И слушает он пенье трех детей. Увидя вдруг доспехи боевые, Они бегут к их диким шалашам; Но нежный взор и кудри золотые Прекрасная являет их очам И молвила: "О вы, сердца простые! Ваш труд и вы приятны небесам; Да не прервет в полях мое явленье Их тишины, ни сладостного пенья". <1836> ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ (Из Байрона) Когда в нетленном мире том, Который блещет нам звездами, Сердца горят любви огнем И взор не сокрушен слезами, - Тогда - сфер тайных край святой! - Нам в радость жизни скоротечность; Утратить сладко мрак земной И страх: в твоем сияньи - вечность! И будет так! Робеем мы Не за себя перед могилой, Стремясь над бездной грозной тмы Еще к бытью с истлевшей силой. О, там - пребудем в вере той - Уже сердцам не разлучаться И, где бессмертья ток живой, Душе с душою наслаждаться. <1836> КАСАТКА (Из "Марко Висконти") Касатка из земли чужой! Что ты, румяною зарею Взлетая здесь на терем мой, Что в пеане, полною тоскою, Томясь в далекой стороне, - Что ты поешь, касатка, мне? В разлуке с тем, кто мил тебе, Одна, залетною, забвенной, Ты плачешь о моей судьбе, Сама сироткой сокрушенной; Тоскуй со мной наедине, Тужи, касатка, обо мне! Но ты в уделе роковом Меня счастливей, - ты летаешь Вдоль озера и над холмом И воздух воплем наполняешь; Ты песнями зовешь его, Касатка, - друга своего! О, если б мне!.. но для меня Преградой свод, угрюмый, тесный, Где не блеснет сиянье дня, Не оживит эфир небесный! Едва твой голос в тишине, Моя касатка, слышен мне! Уж дни метелям преданы, И ты меня покинешь вскоре, Увидишь дальние страны, - И горы новые, и море Поздравишь песнию живой, Касатка, друг залетный мой! А я... я с каждою зарей На токи слез открою очи, Мечтая слышать голос твой И в снежном дне и о мраке ночи, - Что в песнях ты на вышине, Касатка, плачешь обо мне! Весной найдешь ты дерн с крестом В пределах мне родного края; Касатка! под вечер на нем, Воздушный путь остановляя, Скажи мне песнию святой, Скажи, касатка: "Мир с тобой!" <1836> СИЯНА Сияна! есть одна лишь радость, - И радость та в любви одной; Она печальной жизни сладость, Хотя крушит сердец покой; Она лелеет нашу младость Надежды светлою мечтой. Как солнце яркими лучами, Так ты блестишь красой своей, Но чувства жар был небесами В отраду дан судьбе моей; Ты рождена играть сердцами, А я любить. - Мой дар святей! Гордяся тишиной беспечной, Младая жизнь твоя бледна, Моя - тревогою сердечной Бывает часто смущена; Но вслед за бурей скоротечной Душа надеждою ясна. Без чувства ты бросаешь взоры На милый край страны родной, А я в нем вижу рощи, горы, Где жду, встречаюся с тобой; Стеснив в груди моей укоры, - Мне сладко жить, где ты со мной. В тени, вечернею порою, Ты любишь трели соловья; Пленяет песнь его тоскою, То песнь любви - она моя. Но как холодною душою Найти в ней то, что слышу я? На пляску ль хоровод сберется - Смеешься ты, и взор твой жив, И дух забавам предается; Но, в чувство игры обратив, Я подле той, кем сердце бьется! Ты весела - а я счастлив! И ночь моя полна Сияной; Мой сон мечтами осеня, Заря чуть блещет над поляной, - Любовь к тебе манит меня. Но ты скажи: в заре румяной Что видишь ты? - Начало дня! <1836> РУССКАЯ ПЕВИЦА Когда ты нежностью своей Лелеяла мое томленье И слушал я душой моей Твое пленительное пенье, - О! как всё то, чем жизнь цвела, Чем юность бурная мила, В груди кипело и теснилось! Но вдруг мечтанье изменилось, - И ты в мир тайный увлекла Дум пылких рой непостижимый - В чудесный мир, душою зримый. Я в неге счастья, я в слезах, Мое упорно сердце бьется И, сжатое земным, несется Дышать любовью в небесах. С какою ты волшебной силой Играешь пламенной душой, Когда любви напев унылый Пленяет сладкою тоской! Как может быть прекрасней море В тревоге мрачных синих волн, - Так наша жизнь звучнее в горе; Хотя кружится бедный челн, - Пловец смеется над грозою, Ведом мелькающей звездою; Печаль росит душевный цвет, Не будь ее - надежды нет! Но томное любви роптанье Уже не слышно; голос твой Пылает, льет очарованье Напевом радости живой. Он веет светлыми мечтами, Подругами веселых дней, И обольстительными снами Невольно милых нам страстей; И веет тайной дум высоких, И упоеньем чувств младых, И прелестью певиц далеких, И песнями долин родных; Он дивной, зыбкою стрелою Летит сквозь радужный эфир, Небесною блестит красою. В нем жизнь сердец - в нем целый мир. 16 февраля 1836 ПЕСНЬ О МАРКО ВИСКОНТИ Посвящена другу Жуковскому Кровь! кровь! Чей с башнею зубчатой Я вижу замок? Мрачный вход В струях крови еще дымится; Вокруг него толпа теснится, Кипит на площади народ. Несчастные! Иль заблужденье?.. О нет! - На шлеме, на щитах Вот змей, - он знак любви народной; Мне вид знаком ваш благородный, Миланцы... Что за вопль и страх? Толпа, волнуясь, раздается. Мне ратник молча указал, Закрыв лицо в тревожном страхе, Что воин полумертвый в прахе, Весь облит кровью, трепетал. То Марко, в битвах громовержец, Ум светлый, - он, кто гвельфов кровь, От бед Италию спасая, Так часто лил; звезда родная, Ломбардов слава и любовь. О, плачьте! тмится яркий пламень Во взоре гаснущих очей, Как солнце тмится в мраке тучи; Но всё в нем дышит дух могучий Его погибших славных дней. Стыд вечный!.. Повесть роковая Звучит злодейством вкруг меня: Сын брата, ближние восстали; Измену тайну ухищряли С его убийцами родня... Ты, друг его! открой мне тайну: То правда ль, что в нем гордый дух, Невольно увлечен красою, Пленен был девой молодою, Как здесь носился чудный слух? И ратник из толпы выходит; На одного коня со мной В слезах безмолвно он садится, И конь дремучим бором мчится - И видим замок пред собой. Ворота настежь, мост подъемный Дрожит, нагнулся и падет, Скрыпят колеса с их цепями, - Затворы рухнули пред нами; Но встретить нас никто нейдет. Ни на дворе, ни в переходах, Ни в цветниках - нигде кругом Не видно тени, всё томится; Нет в замке жизни, даже мнится, Что воздух без движенья в нем. Сиянье томное В час вечера блещет И, в стеклах раскрашенных Мелькая, трепещет, За дымными сводами Теряясь вдали. И блеск тот от факела Гробницы безвестной, Где тихо покоится Прах девы прелестной, - Сиянье, незримое Жильцами земли. Склонясь к изголовию В мечтаньи чудесном, Она, роза белая, Лежит в гробе тесном, Почти оживленная Любовью святой. На перси лилейные Спадая волною, Ее как шелк волосы Всё тело собою Одели и кажутся - Покров золотой. Улыбка небесная От уст ее веет; Фиялка стыдливая Так в поле светлеет Росою жемчужного, Дрожащей на ней. И взор ее девственный Смежен тенью мирной, Как взор сонных ангелов В их неге эфирной, И как бы желающий Опять прежних дней. О! если, дух избранный, Слетишь ты из рая В свое тело нежное, Любовью пылая, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но что за томный звук летит Печального, святого пенья И, вея к нам из отдаленья, В унылом воздухе дрожит? Всё ближе, ближе; ходят, ждут Уже пришельцы под стенами, Уж мост звучит под их стопами, - Всё ближе, вот! идут, идут! При тусклом факелов огне, В их клобуках, в одежде черной, Рядами и походкой ровной Идут монахи в тишине. За ними в эпанчах златых Вот шесть вельмож, несущих тело Вождя, чье имя так гремело, - И мертвый в латах боевых. В безмолвии они несли Вождя под мрачный свод могильный; Она прекрасная, он сильный - Навеки в гроб один легли. Забрало подняли, и он Как будто ожил дивной силой, И лик могучего близ милой Был вдруг улыбкой озарен. 22 декабря 1836 ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ Ты вдруг блеснула мне звездой, Ко мне влетела вдохновеньем, Пленила пламенной душой, Зажгла мне сердце сладким пеньем; Сказала мне, что будешь ты Мне другом верным, другом милым, - И тихо светлые мечты Уж веют над певцом унылым. Привет надежд в твоих речах; Исчезнет в радужных струях Томленье мрачного тумана, - В душевных звуках нет обмана! О! мне известно: небеса Любовью дышат над тобою, Взлелеяна твоя краса Весельем, негой золотою; И прелесть роз, и блеск лил ей - Подруги младости твоей; И ты, блаженства зная сладость, Всегда, везде встречаешь радость. Но, к чувствам бед душой близка, Сердечною святою думой Ты заглянула в бор угрюмый, Где бродят горе и тоска. Недавний друг, но сердцу милый! Отрада есть в печальной мгле, И есть две тайны, коих силой Цветет страданье на земле, Обняв душою упованье. Одна из них - в любви святой: Любить, чем мил нам мир земной, Для сердца райское мечтанье. Другая тайна гонит страх: Терпенье - благодать в бедах; Она сменяет в жизни новой Венком из роз венец терновый; Светла нетленною красой, Небесный вестник - ангел нежный - Утешил ею дух мятежный; И ангел мне - предстал тобой. <1837> ЭЛЕГИЯ Зачем весенний ветерок Так надо мной любовно веет, Шумит игривый ручеек И роза нежная алеет? Душа тревогам предана, - Не уловить мне наслажденья: В чаду томительного сна Мне радость - будет искушенье! Смотреть, в уделе роковом. На мир, красой одушевленный, И знать, что я уж в мире том Жилец напрасный и забвенный - О нет! без веры, в тме страстей, Душа невольно бы молила, Чтоб расступилася скорей Моя холодная могила! Дрожу ль я, оживлен мечтой, - Но правда дух мертвит бедами; Хочу ль я петь - но голос мой Внезапно подавлен слезами. И жизнь, объемлющая тень, Везде, во всем страшней, страшнее; Как черен был вчерашний день!.. Проснулся - день еще чернее! Но вдруг из туч мне блещет свет, Душе какой-то слышен голос; Он в те минуты мне привет, Когда от страха дыбом волос! И мнится: он небесный звук, И на устах замрет роптанье, И мило мне томленье мук, - В них есть свое очарованье! О, сердца пылкого любовь! Отрада ты моя святая!.. И если б жизнь я начал вновь, То снова, крест мой обнимая, Благословясь, пошел бы я, Не устрашен былой тревогой, Долиной той и той дорогой, Где горе встретило меня! <1837> СЕЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ Стансы Блажен, кто мирно обитает В заветном прадедов селе И от проезжих только знает О белокаменной Москве. Не вдаль стремится он мечтою, Не к морю мысль его летит, - Доволен речкой небольшою: Она светла, она шумит. Не изменяясь в тихой доле, Благословляя небеса, Он всё на то же смотрит поле, На те же нивы и леса. Он сердцем чист, он прав душою; Без дум высоких он умел Одной вседневной добротою Украсить бедный свой удел. Ему страстей волненья чужды, Не прерван ими сладкий сон, Живет без прихотей, без нужды, - И черных дней не знает он. Вот дом уютный меж холмами, В тени берез вот божий храм, И вот погост с его крестами, Где меж родных он ляжет сам. И жив священник тот безвестный, Который здесь его крестил, Венцом с подругою прелестной На радость жить благословил. И радость с ними, - и всечасно Она ему милей, милей, И жизнь он тратит не напрасно В земном раю семьи своей. Привычка наслаждений мирных, Веселые заботы дня, Забавный страх рассказов дивных Кругом вечернего огня, - О вы, обычаи святые! Любовь домашнего быту! Отрады ваши золотые Лелеют жизни суету. Преданья прежнего, родного Душе пленительно хранить, Блаженства сердцу нет другого, Как жить одним, одно любить. <1837> СТАНСЫ (Из "Морского разбойника" лорда Байрона) Глубоко в тишине, предав навек безмолвью, Я тайну нежную храню в груди моей, И сердце томное, к тебе дрожа любовью, Вверяет лишь ее одной любви твоей. Под сводом тихая лампада гробовая Бросает вечный свой никем не зримый свет, Не тмит ее тоска, во мраке унывая, Хотя напрасен блеск, как будто вовсе нет. О, не забудь меня и близ моей могилы! Увы, когда пройдешь, то вспомни милый прах; Один удар убьет мои душевны силы, - Забвенья твоего ужасен сердцу страх. Будь тронут пламенной, нежнейшею мольбою О тех, кого уж нет: печаль есть долг святой; Обрадуй тень мою сердечною слезою - Наградой за любовь, последнею, одной. <1837> К ЛЕОПОЛЬДУ МЕЙЕРУ Когда задумал, друг мой милый, Заботясь нежностью живой, Развеселить мой дух унылый Твоей волшебною игрой; И ты внезапным вдохновеньем В фантазьях дивных запылал И романтизма упоеньем Тревожил сердце и пленял, - Казалось мне, что слышу пенье Небесных дев - эдемских роз, Иль моря бурного волненье И треск и свист шумящих гроз. То сердца, облитого кровью, Ко мне носился томный звук, То - услажденного любовью, Уже не помня прежних мук. О! ты чудесною игрою Умел меня очаровать, Ты овладел моей душою: Нельзя ей радость забывать. И, вдаль стремленьем чувств летая, Твоей игрой утешусь я. Так в зимний мрак, весну мечтая, Нам мнится: слышим соловья. 21 апреля 1837 МИЛОЙ ДОЧЕРИ ГРАФИНИ ФИКЕЛЬМОН Цвети, лилея молодая, И прелесть будь родной земли, Сияй, невинностью пленяя, Звездой надежды и любви. О! будь твоя святая младость Семьи благословенной радость; Обворожай у всех сердца, Блистая чистотой небесной. Но не забудь того певца, Чей пылкий дух в тиши безвестной, Чья песнь и днем, и в тме ночей Летает пламенной мольбою: Чтоб ты была красой-душою Подобна матери твоей! О! знаю я: для душ высоких Отрада есть добро творить И в чувствах нежных и глубоких Блаженство жизни находить. Но быть печальных упованье, Не изменяясь никогда; Сиять на мрачное страданье, Как беззакатная звезда; Сживаться с ними в тяжкой доле, Их услаждать день каждый боле, Лелеять скорбь, и не устать Как божество лить благодать; Всегда быть набожно готовой Им облегчить венец терновый, - Вот сердце той... Но, как она, Ты чувств святых уже полна! Когда ты в наш приют унылый Слетишь ко мне, мой ангел милый, То детскою рукой сильней От сердца руку мне сжимаешь, И робкий голос твой нежней, Когда страдальца ты ласкаешь. О! будь, любимое дитя, Твоя благословенна младость, И будь, невинностью цветя, Родным, друзьям, чужим на радость! Да сбудется любви моей Молитва вечная с тобою, И будешь ты красой-душою Подобна матери твоей! 23 апреля 1837 ДРУГУ ВЕСНЫ МОЕЙ ПОСЛЕ ДОЛГОЙ, ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ О, удались!.. полуживого В томленьи горестном забудь; Ты острым пламенем былого Зажгла встревоженную грудь. Оставь меня!.. О нет... побудь, Побудь со мною, друг бесценный, Пожми, как прежде, руку мне, И сердца жизнью незабвенной Лелей меня в печальном сне. Уж речь твоя мой дух крушимый Живит мечтами юных дней, - Родимых песен звук любимый В чужбине дикой не милей; И рой знакомых впечатлений, Тоску любовью осеня, Как мир таинственных видений, Мелькает, вьется вкруг меня. Привет надежд, судьбы угрозы, Волненье чувств, веселье, слезы, Сердечной бездны глубина, Всё то, чем жизнь мрачна, ясна И не сказать чего словами, Что блещет радуги огнями, Тревоги, нега, пыл страстей - Воскресло всё в душе моей. И мнится, снова видят взоры Прелестный край, где начал жить, Дербент и Воробьевы горы, Где часто я любил бродить, Обворожало где раздумье Мое сердечное безумье, Где жизнь лишь тем хотел ценить, Чтоб быть любиму и любить. Москва-река, моя родная! Ты помнишь, в час вечерний дня, Бывало, мир в одно сливая, Сижу, к тебе мой взор склоня; Мой дух кипит в тревожной доле, Люблю, любить хочу я боле. Но звон несется к небесам, И я стремлюся в божий храм; И чувство нежное, святое, Прижав к плитам чело младое, Пред ликом девы пресвятой Молитва пламенной душой В небесном упованьи льется; И уж отрадней сердце бьется, - Звезда надежды зажжена. Сбылись, сбылись мечты младые, - И мне мелькнули дни златые, И радость мне была дана!.. О ты, мне верная в печали, Участница моей весны! Всегда ли дни твои сияли Влияньем светлой тишины? Ты кудри темные венчала Всегда ль венком из алых роз? Скажи, ужель ты проливала Во тме ночей потоки слез? Сама не зная дум мятежных, Ты знала в цвете ранних дней Очарованье взглядов нежных И обольстительных речей. В груди, мечтами упоенной, Недолго счастью обитать; Но дум высоких жар священный - Поверь - святая благодать! Мой друг! быть может, мрак унылый, Который жизнь мою затмил, Тебя страшит, -но тайной силой Мою он душу озарил. Не вовсе я убит судьбою, - Несокрушимое со мною: Мне мил печальный мой удел, Поладить с горем я умел; Страданье чувство освятило, - Его бедам не отравить. Всё сердце любит, что любило, Всё так же, тем же хочет жить, И необманчивой надежде Оно вверяется, как прежде. Любовь вдали земных тревог - Краса блаженств, - в любви сам бог. <1838> К П. Ф. БАЛК-ПОЛЕВУ Надолго увлечен неверною судьбой, Быть может навсегда расстался ты со мной; Но где бы ни был ты, доколе жив я буду, Поверь, бесценный друг, тебя я не забуду. Мне часто вспоминать о наших вечерах, Когда глубокий ум ты в пламенных речах Обильно изливал душою непритворной, И как мои мечты и бред мой стихотворный С улыбкой слушал ты, и дружно руку жал, Когда, встревоженный, о том я тосковал, Чего давно уж нет, навек что миновало И только у меня лишь в сердце не увяло. Итак, увидишь ты те дальние края, Где светлою стезей летела жизнь твоя, - Блестящий тот Париж, где вскоре над тобой Завьется, зашумит воспоминаний рой, Со всею полнотой бессмертных впечатлений, Со всею легкостью минутных наслаждений. В раздумье, может быть, опять ты бросишь взгляд На тот дворец тревог, на тот веселый сад, Где часто сравнивал в прогулках одиноких Столицу чувств живых с столицей дум глубоких. Но зданий и садов, мой друг, знакомый вид Внезапной мрачностью невольно дух стеснит; Ты будешь окружен заветными местами, - Но встретишься ли в них ты с прежними друзьями? Увы! о скольких ты сердечно воздохнешь И станешь их искать, хотя уж не найдешь! Где та волшебница, чьей пламенной душою Был обнят тайный мир, чьей милой остротою Пленялись, чье перо, чей вдохновенный дар Прекрасного в сердца вливал священный жар? О! где Монморанои? Умел он, благородный, Престол, законы чтить - и дух хранить свободный; Он витязь прежних дней был нашею порой, И жизнь свою венчал кончиною свитой. Но ту, с кем их сердца все думы разделяли, Кто дружбы ангелом являлась в дни печали, Ее увидишь ты, - в убежище своем Прелестная цветет и сердцем, и умом. Но полно горевать; и я от дум тяжелых Отраду нахожу в рассказах тех веселых. Как прежде ты живал. И взгляд стремлю я вдруг На твой блистательный, разнообразный круг: Там речь ведет Saint-Pierre, а здесь поет Грассини, Мечтает Benjamin, танцует Биготини; Я вижу, как идут на лакомый обед Мерсье, l'abbe Boulogne. Но бешеный Гамлет, Мятежник Манлий где? - Простяся с здешним миром, Быть может, он теперь беседует с Шекспирам Иль спорит с Гарриком. Но знай, ни Альбион, Который мудрою свободой просвещен, Ни даже та страна, где огненные горы Под небам голубым твои встречали шоры - Священных древностей чудесная земля, Край песен и любви, - не так манят меня, Как дарданедльские пленительные волны. О друг, какая ночь! блестят, мелькают челны, И веет музыка с стамбульских берегов, Роскошной Азии ты слышишь соловьев; С кинжалами, в чалмах вот турки удалые, Вот пляшут сладостно гречанки молодые, Нежнее роз своих, - и яркая луна Ночною прелестью сама удивлена. Еще люблю мечтать, как, путь оконча трудный, Пленялся ты красой Бразильи изумрудной, Где вечной радугой играет свод небес И блеском дивных птиц пестреет темный лес, Огнистый ананас в открытом поле рдеет И пальма над волной, как радость, зеленеет; Из дерева ее корабль сооружен, Из листьев паруса, и в путь он нагружен Ее же сладкими, душистыми плодами. Так дружба твердостью, советами, делами От бед спасает нас, в опасности хранит И нежной ласкою нам душу веселит. Из детства обречен и вьюгам и туману; По бесконечному, как вечность, океану, Мой друг, я не плывал. - Но что ж? В Руси святой Мне сладостен и мил дым хижины родной: Я взрос, я цвел душой, любил, страдал в отчизне, И в ней хочу я ждать конца мятежной жизни. Но если уж с тобой здесь не видаться мне, - Тогда, как будешь ты в цедимой стороне, Тень друга навести вечернею зарею: У храма сельского, под ивою густою, В кустах шиповника, дубовый крест простой Надеждой озарит подземный ужас мой, - И там я буду спать до вечного свиданья В безоблачном краю любви и упованья. <1838> К *** Что я во цвете юных дней Был навсегда убит страданьем, - В том дива нет: огонь страстей Своим губительным дыханьем Меня крушил, меня он жег В мечтах, в тоске, в пылу тревог. Что я в борьбе с моей душою Внезапно схвачен был грозою; Что опален надежды цвет, Истлела жизнь, - в том дива нет. Но ты, прекрасная, чья младость Цвела, невинности полна, Кто взору и сердцам на радость Улыбкою небес дана, - О милый друг! какой судьбою Страданье встретилось с тобою И муки бренные земли С эфирным ангелом любви? Иль ждет нас всех печаль и горе, Как ждет пловца ветр буйный в море? Ужели та должна страдать, В чьем сердце дышит благодать? Но не страшись: опять день ясный Проглянет после тмы ненастной! Ах, об тебе и день, и ночь В молитве муж, и мать, и дочь! Твое пролетное мученье Не есть беда, но искушенье! И мрак, летящий над тобой, Нам веет тайною святой. Тебя лелеет искупитель! - Томленье мук пройдет как сон, Твоя душа - его обитель, Везде, всегда с тобою он! <1838> ПЕСНЯ Солнце красное, о прекрасное, Что ты тратишь блеск в глубине лесов? Месяц, дум святых полунощный друг, Что играешь ты над пучиною? Ах! уж нет того, чем душа цвела, Миновало всё - всё тоска взяла! Ветры буйные - морю синему, Росы свежие - полевым цветам, Горе тайное - сердцу бедному! Песни слышу я удалых жнецов, Невеселые, всё унывные; Пляски вижу я молодых красот, - Со слезой в очах улыбаются. И у всех у нас что-то дух крушит И тоска свинцом на сердцах лежит. Ветры буйные - морю синему, Росы свежие - полевым цветам, Горе тайное - сердцу бедному! Загорелась вдруг в небе звездочка, - Тихо веет нам весть родимая. Вот в той звездочке - радость светлая: Неизвестное там узнается; Но святой красы в небесах полна, Между волн во тме здесь дрожит она. Ветры буйные - морю синему, Росы свежие - полевым цветам, Горе тайное - сердцу бедному! <1838> ИЗ ДЖИЯУРА (Подражательный перевод) Блестя на пурпурных крылах, В зеленых Индии полях, Дыша восточною весной, Царевной воздуха живой, Подруга мотылька летит, Младенца за собой манит, Пред ним порхает на цветах И, вдруг теряясь в облаках, Мелькая, вьется; утомлен, Почти в слезах вздыхает он, - Так юношу краса манит, И так легка и так блестит; Надежду в нем тревожит страх, Безумье кончит он в слезах. Удастся ль, - горе и тоска Ждут и красу, и мотылька: Покоя, счастья лишены, Они бедам обречены: Один - младенческой игрой, А та - любовью роковой. Едва желанное сбылось И рьяной воле удалось Достать пленительный предмет, - Уж в нем очарованья нет: Прикосновеньем каждым он Сиянья прежнего лишен, И цвет, и прелесть потерял, Забыт и брошен - и увял. Без крыльев и томясь тоской, Двум жертвам где найти покой? Ах, мотылек уж не блестит, С тюльпана к розе не летит! Красе, которой нежный цвет Увянет вмиг, - блаженства нет. Где мотылек полуживой? Не вьется их веселый рой; И те, кто их милей, - и те Без чувств к виновной красоте; И, всякой тронуты бедой, - Подруге не простят одной. <1838> ВСТРЕЧА Баллада "Ты знаешь над Днепром-рекой Утес, где вся в цветах Икона девы пресвятой От сердца гонит страх?" - "Видал я над рекой Днепром Тот сумрачный утес, И мать Спасителя на нем В венке из белых роз". - "Скажи скорей, видал ли ты, Как раннею зарей Людмила, ангел красоты, Туда идет с тоской? Видал ли ты, - когда луна Сребрит лазурный свод, Как пред иконою она О друге слезы льет? И как огонь любви младой В очах ее горит? - О, скоро ль нас венец святой Навек соединит!" - "В полночный час вчера Днепром К утесу путь стремя, Могилу свежую с крестом Одну лишь видел я". <1838> ИДИЛЛИЯ (Из Андрея Шенье) Стремятся не ко мне с любовью и хвалами, И много от сестры отстала я годами. Душистый ли цветок мне юноша дарит, Он мне его дает, а на сестру глядит; Любуется ль моей младенческой красою, Всегда примолвит он: как сходна я с сестрою. Увы! двенадцать раз лишь мне весна цвела; Мне в песнях не поют, что я сердцам мила, Что я плененных мной изменой убиваю. Но что же, подождем, - мою красу я знаю; Я знаю, у меня, во блеске молодом, Есть алые уста с их ровным жемчугом, И розы на щеках, и кудри золотые, Ресницы черные, и очи голубые... <1838> СТАНСЫ Вчера я, мраком окруженный, На ложе, сон забыв, мечтал; Безмолвно жар, мне вдохновенный, В груди стихами уж пылал. Меж тем в эфирной тме сбиралась Гроза, - из туч сверкнул огонь, И молния струей промчалась, Как буйный бледно-гривый конь. И треск воздушной колесницы На всё бросал священный страх, И звери прятались, и птицы, Дрожа в берлогах и гнездах. А я... мой дух к творцу летает, Пылая молнии огнем, И ум встревоженный мечтает Вольней, когда ударит гром. Восторгом оживлен небесным, Я был не раб земных оков, - Органом звонким и чудесным В огромной стройности миров И бог сильней вещает мною И в думах пламенных моих, Чем вкруг шумящею грозою И в дивных ужасах ночных. <1838> КНЯГИНЕ З. А. ВОЛКОНСКОЙ (В ОТВЕТ НА ЕЕ ПОСЛАНИЕ) Я арфа тревоги, ты - арфа любви И радости мирной, небесной; Звучу я напевом мятежной тоски, - Мил сердцу твой голос чудесный. Я здесь омрачаюсь земною судьбой, Мечтами страстей сокрушенный, - А ты горишь в небе прекрасной звездой, Как ангел прекрасный, нетленный! <1838> ГРАФИНЕ ЛАВАЛЬ В ДЕНЬ ЕЕ РОЖДЕНИЯ Полночная редеет тень, И, озарив твое рожденье, Уже летит прекрасный день Семье, друзьям на утешенье. Твое рожденье - праздник тех, Кто любит и живет душою, Веселья, горя, - праздник всех, Кто в жизни встретился с тобою. Как дружбы пламенной твоей Верна безоблачная святость! С тобой всегда в сердцах друзей Ясней печаль, нежнее радость! И жарко я, поверь, молю Того, чье царство над звездами, Чтобы во всем он жизнь твою Осыпал райскими цветами; Чтобы священные мечты Отрадно сердце сохраняло И чтобы всё, что любишь ты, Твою любовь благословляло. <1839> ГИМН ОРФЕЯ Когда целуете прелестные уста И сердце тает негой наслажденья, Вам шепчутся и ласки и моленья, И безгранично своевольствует мечта... Тогда, любовью пламенея, Вы слушаете _страстный_ гимн Орфея. Когда душа тоскою сражена, Нет слез от полноты томленья, И меркнет свет, и мысли без движенья, И волны времени без цели и без дна... Тогда, от горя каменея, Вам чудится _плачевный_ гимн Орфея. Когда к творцу миров возносите мольбы И тонет взор в безбрежности творенья, Молчат уста в избытке умиленья, Вы доверяетесь влечению судьбы... Тогда, вам благодатью вея, Весь мир гремит _священный_ гимн Орфея Когда поэт на языке земном Передает пророческим пером Таинственные вдохновенья И осветлит души свиданья Поэзии огнем, - Венчает мир, наполнен удивленья, Чело певца бессмертия венком. <1839> МОЛИТВА Прости мне, боже, прегрешенья И дух мой томный обнови, Дай мне терпеть мои мученья В надежде, вере и любви. Не страшны мне мои страданья: Они залог любви святой; Но дай, чтоб пламенной душой Я мог лить слезы покаянья. Взгляни на сердца нищету, Дай Магдалины жар священный, Дай Иоанна чистоту; Дай мне донесть венец мой тленный Под игом тяжкого креста К ногам Спасителя Христа. 3 декабря 1839 ЛЕГЕНДА Меж африканских диких гор, Над средиземными волнами, Святая обитель влечет к себе взор В лесу, с блестящими крестами. В ней иноки молят весь день и всю ночь, Земная забота бежит от них прочь; Одно у них в думах, одно в их сердцах - Чтоб дал им спаситель свой мир в небесах! Обители тихой игумен святой Давно в ней спасался, с страстями в борьбе; Отшельников прежних он образ живой, Ко всем был радушен, но строг сам к себе. И нищ он был духом, и чист сердцем был, Любил страстно бога и ближних любит, Творя в умиленьи, под сенью креста, И заповедь божью, и волю Христа. Один инок бедный меж иноков всех, Божественной верой сгорая, Был всех их моложе, усерднее всех: Он жил, для себя умирая. Зари луч огнистый едва заблестит, А он уж в пустыню молитвой летит, И, в Фивы стремяся в порыве святом, - Он Павел Фивейский в цвету молодом. И слух об обители всюду гремел, И бедные братья смутились, - Так был им по сердцу их тихий удел, Они в нем измены страшились. Один португалец весенней порой Приехал в обитель с прелестной женой. О, может лишь сердце одно обуздать, Одно, что не наше, - его благодать! И только что инок Инесу узрел, В нем дух взбунтовался и сердце кипит; Уж думать святое он, грешник, не смел, И пагубной страстью безумец горит; Ее похищает, в Дамасский предел С собою увозит, где скрыться хотел; И веру забыл он, и, в пагубной тме, Меж турок живет он и ходит в чалме. Семь лет миновало, - уж совесть не спит; Спешит он к евангельской сени, В раскаянья сердца к игумну бежит И пал перед ним на колени. И тот отвечает: "Толь страшным грехам Простить не могу я; но плачь, молись сам: Как грех ни ужасен, но огнь роковой Раскаянье тушит одною слезой! А я сберу братьев, и в храм мы пойдем Три дня и три ночи молиться; Быть может, прощенье у бога найдем - Спасителя воля явится". И молятся братья; их слезы текли За грешного брата в святой их любви. Но ах! ни днем светлым, ни в мраке ночей Христос не являет им воли своей! И братьев усталых отец распустил, И в прахе один пред престолом Он плакал, молился и в грудь себе бил, Терзаясь грехом столь тяжелым. "Прости, милосердый отец мой, прости! Кто может безгрешно крест тяжкий нести! Да праведный гнев твой падет на меня, Да буду я жертвой, - один, один я!" Едва он молитву в слезах сотворил, Чудесно престол озарился, И волю святую спаситель явил - В лучах милосердый явился. "О старец! молитва святая твоя Мне в сердце проникла, в ней заповедь вся; И ею подобен ты мне самому, - Любовью твоею прощаю ему!" Конец декабря 1839 - начало января 1840 СТИХИ НЕИЗВЕСТНЫХ ЛЕТ СТАНСЫ Вольное подражание сонету Петрарки Quel rosignuol. {*} {* Какой соловей (итал.). - Ред.} Тоскуя о подруге милой Иль, может быть, лишен детей, Осиротелый и унылый, Поет и стонет соловей. И песнию своей кручины В воздушной тме он сладость льет, Пленяет тихие долины И будто для меня поет. И всю он ночь как бы со мною Горюет вместе, и своей Напоминает мне тоскою О бедной участи моей. Но мне за мой удел несчастный Себя лишь должно обвинять; Я думал: смерти не подвластны... Нельзя прекрасным умирать. И я узнал, тоской сердечной Когда вся жизнь отравлена, - Как всё, что мило, скоротечно, Что радость - молния одна. СТИХИ АНДРЕЯ ШЕНЬЕ НА ПРЕБЫВАНИЕ ЕГО В АНГЛИИ Вольное подражание Простясь с родными и друзьями, Лишен всего, что мило мне, Живу я, брошенный волнами, В туманной дикой стороне. Один, тоскою здесь томимый, Сижу у мрачного огня, - И память родины любимой В уме и сердце у меня; Ее я в думах обнимаю, Стремлюсь туда перелететь, Минуты горестно считаю, Давно хотел бы умереть. И что ж? в уделе мне враждебном Здесь нет со мною никого, Кто б, на лице заметя бледном Тревогу сердца моего И слезы, - сам моей тоскою Душевно тронутый, сказал: "Что, друг мой милый, что с тобою?" И руку мне приветно сжал. ДРУЖБА Святее дружбы чувства нет. И тот, кто жертвою чудесной Спасает мир и льет нам свет, Дает тому пример небесный. Он исцелял, благотворил И, бог, изведал сердца нужды; Но величайшее - для дружбы Свое он чудо сотворил. СТИХИ ДЛЯ КОНЦЕРТА Сиротка Я слышу, сиротам Внезапно веет благость, Что легче будет нам Печальной жизни тягость. Уж дан приют, - но я Бежать туда не смею: Мой путь страшит меня, Идти одна робею. Ангел Не бойся, я с тобой, Невинных я хранитель, И благости святой Известна мне обитель; Отрада в том моя, Что всех от бед спасаю, И вот слепого я Путь мрачный услаждаю. Слепец О верь, малютка, мне: Вожатый он чудесный, В земном тревожном сне Блестя мечтой небесной. Святую тайну знай: Недаром сердце стонет; Молись и уповай, - Челнок твой не потонет. Все трое вместе Как сладостно любить Тебя, о провиденье! В тебе себя забыть, Душой обнять терпенье! О дай же нам, творец, В счастливой, тяжкой доле Направить пыл сердец К твоей священной воле! Воздушная песнь Бог неба - бог земли: Среди высот надзвездных Хранит в своей любви Печальных, безнадежных; Он к ним стремит свой взор; Их не глушат моленья, Ни сфер небесных хор, Ни серафимов пенье. ИНОЯЗЫЧНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ И. И. КОЗЛОВА STANCES Dediees a la princesse Golitzine, nee Ismailoff Lorsque ma nef aventureuse Franchit les turbulentes mers, A la clarte pale et douteuse D'astres, pour moi toujours couverts, Que j'aime, au bruit du ilot qui gronde Unir mes douloureux accens, Et dans la nuit triste et profonde Faire entendre mes faibles chants! Oui, j'ai garde dans mes souffrances Le prestige des sentiments, Luth plaintif et songes riants... Et mon coeur, et mes souvenances. Je reve a ceux que je cheris, Et mon coeur bat plus fort encore, - J'ose esperer dans mes ennuis D'un jour sans fin la douce aurore. Je sens alors fuir la terreur Et trouve ainsi, bravant l'orage, Certain attrait dans le nauffrage Et du charme dans le malheur! Перевод: СТАНСЫ Княгине А. И. Голицыной, рожденной Измайловой Когда корабль мой, полон сил, Меж волн морских скользит беспечно При свете матовых светил, Сокрытых для меня навечно, - Люблю я с шумом грозных волн Сливать души моей стенанья, И, среди ночи, грусти полн, Свою же слышать песнь страданья! Да, сохранилося во мне О лучших днях воспоминанье; Меня ласкает в сладком сне Сердечных чувств очарованье! В мечтах с друзьями вечно я; Порою сердце сильно бьется; Я жду, когда и для меня Заря предвечная зажжется! И мне не страшны той порой Крушенья, бури, непогоды; Мирюся я с своей судьбой, И милы мне мои невзгоды! ALLA CONTESSA FIQUELMONT Graziosa quanto bella Tu sel la dolce stella, Speranza del dolor. E giacche sempre dura In me la notte oscura Ti veggio col mio cor. Перевод: ГРАФИНЕ ФИКЕЛЬМОН Стройна настолько ж, как прекрасна, Звездой приветной блещешь ясно, В печали утешаешь ты! Суровый рок закрыл мне очи; Но сердцем, среди вечной ночи, Тебя лишь зрят мои мечты. ТО COUNTESS FIEQUELMONT In desert blush'd a rose, its bloom So sweetly bright: to desert smiled; Thus are by thee, my heavy gloom, And broken heart from pain e'er wiled. Let, oh let heaven smile on thee Still more beloved, and still more charming, Be ever bless'd, - but ever be The angel ail my woes beguiling. Перевод: ГРАФИНЕ ФИКЕЛЬМОН Как средь пустыни розы цвет Отрадно блещет и пленяет, Так твой мне дружеский привет В разбитом сердце мир вселяет. Пусть всё даруется тебе: Любовь, краса, благословенье, - За то, что ты в моей судьбе Прошла как ангел утешенья. ПЕРЕВОДЫ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ И. И. КОЗЛОВУ Шиллер <ОТРЫВОК> И я на свет быть счастливым родился! И мне во пеленах Век радостей природою сулился; И я на свет быть счастливым родился, Весна ж моя утрачена в слезах! Ах! жизни Май однажды расцветает! Увял мой ранний цвет! Бог прелестей на слезы не взирает! Бог прелестей мой факел погашает, И призрака уж нет! Чрез мрачный путь в безвестное селенье Вступил, о вечность! я. Возьми назад на счастье уверенье, Не вышло мне обетов исполненье! Не спрашивай о радости меня. Глас скорбный мой вознесся пред тобою, Незримая судья! В звезде у нас шло радостной молвою, Что царствуешь ты с мудрой правотою И что зовешь возмездницей себя! Нам сказано, что ты порок караешь, Что добродетель чтишь. Сердец людских ты все изгибы знаешь, Ты промысла мне тайну разгадаешь, Несчастного за слезы наградишь. Терновый путь страдальцы здесь кончают, Изгнанники на родине своей. Тот сын богов, что правдой называют, Что все бегут, немногие лишь знают, Удерживал узду моих страстей. "На свете том получишь мзду большую, Отдай мне юность лет! Ты с лихвою всё примешь в жизнь другую". И отдал я весну мою златую! И взял с него условье на тот свет! "Отдай мне то, что сердце так пленяло! Отдай Мальвину мне! Награда там!" - Как горе ни терзало, Из сердца рвал, чем сердце лишь дышало, И слезы лил, и отдал всё тебе! . . . . . . . . . . . . . . . . . Шесть тысяч лет молчанье смерть хранила. Какой мертвец восстал? Кому и где что хищница открыла? Как знаем мы, что нам таит могила, И кто нам весть загробную сказал? Де ла Буильери ИВАНУ КОЗЛОВУ Мой друг! Увы, не видишь ты; За то, не правда ль, в утешенье Святого полон ощущенья Твой мир душевной красоты? В восторг приходим мы порой, Звездой любуясь иль цветами; Неправда ль, - лучшими лучами Мерцает свет незримый твой? Мой друг, ходить не можешь ты; Скажи же, в силу чьих велений Витаешь в мире ты видений, Земной не видя суеты? Что в том, что шаг наш скор и смел, Что мы не знаем утомленья? Всю жизнь нам суждено стремленье, - И где же наконец предел? Мой друг, хотя не ходишь ты, Но нам ты укажи дорогу, Рассей сомнения тревогу, Лиши душевной слепоты. Герейро ИВАНУ КОЗЛОВУ Рукой безжалостной навек лишившись зренья, Ведь птичка-пленница поет еще нежней; Покровом ночи скрытые мученья Уже теперь не страшны стали ей! Тебе ж, певец, - другое утешенье: В себе самом небесных песен рой Пробудишь ты, и звуки умиленья Тебя забыть заставят мир земной! ПРИМЕЧАНИЯ Начало литературной деятельности И. И. Козлова совпало с трагическим событием в его жизни: он был разбит параличом и окончательно ослеп. Этим обстоятельством обусловлено отсутствие автографов. Все произведения Козлова были записаны его близкими с голоса, но эти записи, за малыми исключениями, яе сохранились. Первый прижизненный сборник ("Стихотворения Ивана Козлова". СПб., 1828) состоит из 48 стихотворений, подавляющее большинство которых было опубликовано в журналах и альманахах. Стремление Козлова подытожить и собрать воедино свое литературное наследие выразилось в издании сборника 1833 г.: "Собрание стихотворений Ивана Козлова. Чч. 1 и 2". СПб., 1833. Сюда вошло почти все, что было опубликовано и заново написано к середине 1832 г. (цензурное разрешение - 4 октября 1832). В 1834 г. вышло второе издание этого сборника, в которое автор не внес никаких изменений. Первое посмертное издание было подготовлено В. А. Жуковским ("Собрание стихотворений Ивана Козлова". Чч. 1 и 2. Третье издание. СПб., 1840). Извещая читателей о предстоящем выходе в свет сочинений Козлова, Жуковский писал, что поэт поручил ему осуществление этого издания. "Приступая к совершению воли его с твердою надеждою на помощь моих соотечественников, я собрал все стихотворения Козлова" ("Современник", 1840, т. 18, стр. 87). Действительно, издание 1840 г., по сравнению с предыдущим, пополнилось 48 стихотворениями, часть которых была обнаружена в архиве Козлова и напечатана впервые. Публикуя тексты, извлеченные из журналов, Жуковский во многих случаях подвергал их стилистической правке. Так, он внес незначительные редакционные изменения в стихотворения "К печальной красавице", "Невеста", "Пловец", "Сельская элегия", "Отплытие витязя", "Витязь", "Русская певица", "Эрминия на берегах Иордана", "Первое свидание". В четырех стихотворениях Жуковский счел необходимым сделать большие купюры. Целиком изъята пятая строфа из стихотворения "Бренда", изменено заглавие и изъята вторая строфа из стихотворения "Байрон в Колизее", изъяты первые четыре строфы из стихотворения "Дуб", две строки из стихотворения "Другу весны моей после долгой, долгой разлуки". Издание 1840 г., вопреки предположению Жуковского, оказалось далеко не полным. Только в 1892 г. вышло "Полное собрание сочинений И. И. Козлова", под редакцией Арс. И. Введенского. СПб., издание А. Ф. Маркса. В его основу, по словам редактора, было положено "издание 1840 года, с любовью и знанием дела исполненное под руководством В. А. Жуковского". Это означает, что А. И. Введенским были также приняты те редакционные изменения текстов, которые произвел Жуковский. Издание 1892 г. пополнилось 26 стихотворениями, обнаруженными "в старых журналах и альманахах", оно снабжено биографическим очерком и краткими примечаниями, в которых дана библиография произведений Козлова, не свободная от отдельных ошибок, но представляющая собой несомненную ценность. В советское время избранные произведения Козлова трижды - в 1936, 1948 и 1956 гг. - издавались в Малой серии "Библиотеки поэта". Настоящее издание является полным собранием оригинальных и переводных произведений Козлова. Источниками текста для него послужили: сборник 1833 г., прижизненные журнальные публикации, не вошедшие в указанный сборник, издание 1840 г., имеющее для некоторых стихотворений значение первоисточника, и другие публикации, не включенные ни в один из сборников Козлова. К таковым относятся три стихотворения: "К А. И. Тургеневу" ("Моим стихам смеешься ты..."), "К Филону", "К господину Александру". В 1820-х годах было опубликовано несколько стихотворений за подписью "И. Козлов", которые, однако, не принадлежат перу автора "Вечернего звона". Так, например, в No 3 журнала "Вестник Европы" за 1820 г. напечатаны стихотворения "В альбом N. N." и "К дитяти", с пометой: "Тотьма", в No 9 журнала "Благонамеренный" за 1823 г. - стихотворение "В альбом Л... Н... Пожарской", помеченное городом Леденгском. В "Енисейском альманахе на 1828 год" напечатаны за той же подписью стихотворения "Кольцо" и "Могила", языковые и стилистические особенности которых резко отличаются от художественной манеры И. И. Козлова. Книга делится на два основных раздела-стихотворения и поэмы (переводные произведения не выделяются). В каждом из разделов теисты располагаются в хронологическом порядке. В конце книги публикуются приложения, куда включены стихи, написанные Козловым на французском, итальянском и английском языках, вместе с русскими их переводами, а также переводы, приписываемые Козлову. Подавляющее большинство произведений не датировалось самим поэтом, поэтому за основу датировки, как правило, взяты даты первых публикаций и цензурных разрешений. Когда представлялась возможность, хронология уточнялась по дневниковым записям Козлова, письмам его друзей и знакомых и другим документам. Небольшую группу стихотворений пришлось оставить без датировки, ввиду отсутствия каких бы то ни было сведений о времени их написания. Эти стихотворения помещены в конце первого раздела. Дата в угловых скобках означает год, не позднее которого, по тем или иным сведениям, написано данное произведение, в том числе и год первой публикации. Предположительные даты сопровождаются вопросительным знаком. Ссылка на первую публикацию стихотворения без дальнейших указаний на источник текста означает, что стихотворение в позднейших изданиях не подвергалось. какой-либо авторской правке и печатается по тексту этой публикации. Подпись или ее отсутствие в первой публикации указываются во всех случаях, кроме тех, когда стихотворение подписано полным именем Козлова. Орфография и пунктуация приближены к современным нормам, однако сохранены особенности правописания, имеющие произносительное, стилистическое или смысловое значение. Условные сокращения, принятые в примечаниях БдЧ - журнал "Библиотека для чтения". ГПБ - Гос. Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Изд. 1828 г. - Стихотворения Ивана Козлова. СПб., 1828. Изд. 1833 г. - Собрание стихотворений Ивана Козлова. Чч. 1 и 2. СПб., 1833. Изд. 1834 г. - Собрание стихотворений Ивана Козлова. Чч. 1 и 2. СПб.. 1834. Изд. 1840 г. - Собрание стихотворений Ивана Козлова. Чч. 1 и 2. СПб., 1840. ЛП - "Литературные прибавления к Русскому инвалиду". НА - "Невский альманах". НЛ - журнал "Новости литературы". ОА- Остафьевокий архив князей Вяземских. СПб., 1899. ПД - Пушкинский дом (Институт русской литературы) Академии наук СССР. Рукописный отдел. СиН - Старина и новизна. Исторический сборник. Книга одиннадцатая. СПб., 1906. СЦ - альманах "Северные цветы". СТИХОТВОРЕНИЯ К Светлане. Впервые - "Сын отечества", 1821, No 44, стр. 177-179. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, сир. 66-69. Посвящено любимой племяннице В. А. Жуковского - Александре Андреевне Воейковой (1795-1829), которая была известна в литературных кругах под именем Светланы (Жуковский посвятил ей балладу "Светлана"). А. А. Воейкова, славившаяся умом, образованностью, музыкальным и художественным дарованиями, познакомилась с Козловым в 1818-(1819 гг. Это знакомство вскоре перешло в горячую дружбу. Стихотворение было напечатано без имени автора, но снабжено следующим примечанием издателей "Сына отечества": "Это первый опыт страдальца, в цветущих летах лишившегося ног, а потом зрения, но сохранившего весь жар сердца и силу воображения". П. А. Вяземский, получив от А. И. Тургенева стихотворение "Светлана", писал ему 27 октября 1821 г.: "Стихи Козлова прелестны; много чувства и живости в выражении" (ОА, т. 2, стр. 221). К А. И. Тургеневу ("Моим стихам смеешься ты..."). Впервые - ОА, т. 2, стр. 230. В изд. 1833 г. не вошло. Посвящение к стихотворению "Ночь на реке". Написано в духе посвящения А. А. Воейковой баллады Жуковского "Громобой" из "Двенадцати спящих дев". В письме к П. А. Вяземскому (ноябрь - декабрь 1821 г.) А. И. Тургенев писал: "Пришлю новые стихи Козлова <"Ночь на реке">. Между тем, вот посвящение оных" (ОА, т. 2, стр. 230). Тургенев Александр Иванович (1784-1845) - историк, археограф и публицист, связанный узами приятельства и дружбы почти со всеми выдающимися писателями своего времени. Наряду с Жуковским, он был одним из ближайших друзей Козлова. Ночь на реке. Перевод стихотворения Ламартина "Le lac". Впервые - "Сын отечества", 1821, No 49, стр. 127-130. В изд. 1833 г. не вошло. Стихотворение подписано: И. К - ъ и снабжено следующим примечанием издателей журнала: "Не надобно, кажется, сказывать почтенным читателям "С<ына> о<течества>", что сие прекрасное стихотворение есть подражание Ламартину и написано меланхолическим певцом элегии "К Светлане", напечатанной в No 44 нашего журнала. Сладость стихов и глубокое чувство горести сохранены в переводе страдальцем-поэтом". Ламартин - см. стр. 474. К другу В<асилию> А <ндреевичу> Ж<уковскому>. Впервые - вместе с поэмой "Чернец", СПб., 1825, сир. 43-64. Печ. по изд. 1833 г., ч. 1, стр. 35-53. Стихотворение было, вероятно, написано в феврале 1822 г. и подверглось очень тщательной редактуре автора. Об этом свидетельствует авторитетный список стихотворения, хранящийся в архиве Жуковского (рукописный отдел ГПБ). Из окончательного текста изъята 81 строка, а 137 стихотворных строк претерпели те или иные изменения. В первоначальном тексте после строк: Тех мест, где прежнею порой Я часто ею любовался! следовало: Я знаю, что в краях далеких Под небом ты чужим живал, Что много славного видал. Скитался ты в горах высоких - Прекрасных ужасав предел; Места очарованья зрел, Зеркальный Леман где блистает, Дивясь красивым берегам; И где по бархатным лугам Спесиво Рейн протекает И в быстром беге отражает Развалины зубчатых стен И башен, рыцарских времен Почти забытые те зданья, Лишь оставляющие нам Их незабвенные преданья. Уж к пошатнувшимся стенам Рог звонкий нас не призывает; Всё пусто в них, всё в тишине, И витязь юный на коне С мостов подъемных не съезжает За милую красу лить кровь, Но битвы славу и любовь Невольно путник там мечтает. Ты видел их, когда же ты От невозвратного мечты Их видом в думу погружался, Твой взор иным развеселялся; Ты зрел, как близ шумящих вод Янтарный виноград сбирали, Как после радостных работ, Сплетясь в веселый хоровод, Девицы сельские плясали И утренней звезды восход, Резвяся, красные встречали. В том спору нет, красот полна Чужая дальняя страна, Но трудно верить, чтоб с родною Могла сравняться стороною. Несомненный интерес представляет характеристика Байрона, перекликающаяся с дневниковой записью Козлова и во многом предвосхищающая стихотворение "Бейрон". В первоначальном тексте после строк: И сердцу сладко напевать Его утраченное счастье следовало: В ночной печали, в тяжкий час К моей уединенной сени Слетаются приветно тени Волшебницы на звонкий глас Эгмонта, Фауста, Гамлета, И Валленштейна, и Макбета, Танкред с Клариндой надо мной Небесной носятся четой; Эрмины грусть я разделяю, На Лару с ужасом взираю; И Яур с Лейлою своей... О! признаюсь, певец страстей Меня всех боле привлекает; Он чувством душу восхищает, Он силой поражает ум. Ах! он - певец сердечных дум, Таинственной своей тоскою Им прелесть странную дает И под туманной пеленою Нам песнь чудесную поет. Поет - и чье ж воспоминанье С его тоскою не слилось, В какой душе не отдалось Страдальца рьяное стенанье? И кто страдать с ним не готов? Так в ночь из грозных облаков Ярчее молния сверкает, Стрелою пламенной летит, И лес дремучий уж горит; Уже окрестность вся пылает, Так огнь его, как огнь небес, В сердцах пожары зажигает. По возвращении его из путешествия. Жуковский выехал в свое первое заграничное путешествие 3 октября 1820 г. и вернулся в Россию 29 января 1822 г. И сей разлуки год унылый. Мой друг, был черным годом мне! В 1821 г. Козлов (Окончательно ослеп. В стране, где посреди снегов - Швейцария, по которой путешествовал Жуковский. Светлана - А. А. Воейкова (см. стр. 443). И новый ангел-утешитель - Голицына Мария Аркадьевна (1802-1870), внучка А. В. Суворова, любительница музыки и певица, близкая знакомая Козлова. Пушкин посвятил ей стихотворение "Кн. М. А. Голицыной" ("Давно об ней воспоминанье..."). Когда Карамзина читаем. Имеется в виду "История государства Российского" H. M. Карамзина. Когда над Ниною твоей. Имеются в виду два стихотворения Жуковского "К Нине". В альбом ***. Вольный перевод стихотворения Байрона "Lines written in an album, at Malta". Впервые - НЛ, 1822, No 12, стр. 191-192, с заглавием: "К С-е". В исправленном виде - НЛ, 1823, No 12, стр. 188-189. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 132. Стихотворение посвящено А. А. Воейковой, что нашло отражение в заглавии первой публикации ("К С<ветлан>е"). 21 февраля 1822 г. А. И. Тургенев писал Вяземскому: "Вот газета и стихи слепого Козлова в album ангела Воейковой" (ОА, т. 2, стр. 246). Стихотворение Байрона было также переведено в 1836 г. Лермонтовым с заглавием "В альбом" ("Как одинокая гробница..."). К Эмме. Перевод стихотворения Шиллера "An Emma". Впервые - БдЧ, 1834, т. 4, сир. 109. В изд. 1833 г. не вошло. Написано, вероятно, в мае 1822 г. А. И. Тургенев сообщает Вяземскому 28 мая 1822 г.: "Посылаю перевод Шиллера "An Emma" слепого Козлова" (ОА, т. 2, стр. 256). Стихотворение Шиллера было переведено Жуковским (1828) и дважды переводилось Лермонтовым: в 1829 и 1836 гг. с заглавием "К Нине". Пленный грек в темнице. Впервые - НЛ, 1822, No 7, стр. 1.11-1)12, с заглавием: "Пленный воин в темнице" и подписью: И. К-в. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 164-166. Стихотворение снабжено примечанием издателей, в котором оно сравнивается с "Шильонским узником" Жуковского. "Сочинитель... выводит на сцену пленника, заключенного в тесных пределах мрачной темницы, в отдалении от всего человечества; пленника, не имеющего никакой вести о любезной родине, ни об успехах оружия храбрых своих едшюземцев". 21 апреля 1822 г. стихотворение было послано А. И. Тургеневым Вяземскому в еще не законченном виде, без пятой строфы: "Посылаю тебе Козлова стихи. Последний куплет еще не приделан" (ОА, т. 2, стр. 250). Стихотворение посвящено Александру Ипсиланти (см. вступ. статью, стр. 21). На рождение Андрюши В <оейкова>. Впервые - "Славянин", 1830, No 2, сир. 140-141. В изд. 1833 г. не вошло. Воейков Андрей Александрович (1822-1866) - сын А. Ф. и А. А. Воейковых. Фея Моргана к Оливьеру. Перевод песни Морганы "C'etait un soir. Au fond de sa tourelle" из поэмы французского поэта-элегика и драматурга Шарля-Юбера Мильвуа (1782-1816) "Каря Великий в Павии" (леснь 1). Впервые - НЛ, 1823, No 2, стр. 29-30, с подзаголовком: "Из поэмы Мильвуа "Карл Великий"". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 144-146. Козлов, вероятно, закончил свой перевод в самом конце 1822 г. А. И. Тургенев в письме к Вяземскому от 9 января 1823 г. сообщает: "Между тем, вот "Моргана" слепца Козлова" (ОА, т. 2, стр. 296). Романс. Вольный перевод отрывка -из поэмы Томаса Мура "Лалла-Рук": "The veiled prophet of Khorassan. There's a bower of roses by Bendemeer's streem". Впервые - НЛ, 1823, No 5, стр. 7980, с подзаголовкам: "Из поэмы "Лалла-Рук"". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 150-151. Мур Томас (1779-1852) - английский поэт романтического направления. См. о нем также во вступ. статье, стр. 22. Сельская сиротка. Перевод стихотворения Суме "La pauvre fille". Впервые - НЛ, 1823, No 8, стр. 126-128, с подзаголовком: "Элегия. Подражание Суме", без шести строк (40-45). Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 147-149. Суме Александр (1788-1845) - французский поэт, примкнувший в начале 1820-х годов к кружку реакционных романтиков. Молодой певец. Перевод стихотворения Томаса Мура "The Minstrel boy" из цикла "Ирландские мелодии". Впервые - НЛ, 1823, No 43, стр. 61, с подзаголовком: "Ирландская песня Томаса Мура" и примечанием к последней строке: "Во время нашествия норманнов на Ирландию". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 172. Меч-кладенец - в русской народной поэзии меч, обладающий чудесными свойствами. Прости. Вольный перевод стихотворений Байрона "Fare thee well! And if for ever...". Впервые - "Сын отечества", 1823, No 18, стр. 182-184. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 230-234. Первоначальный текст перевода подвергся значительной переработке и сокращению. 7-я строфа в журнале читается так: Твое - то ж чувство сохраняет, Мое - тобой же рвется жить, И мысль всё вечное терзает, Что нам нельзя уж вместе быть. Строфы 8-11 имеют иную и более расширенную редакцию: О! Сколь ни горестны стенанья Над гробом друга в страшный час, Навек с утраченным прощанья, Но вздумать горестней для нас, Что нам с душой осиротелой Жизнь нашу розно доживать И на постеле овдовелой В тоске обоим день встречать. Когда ж ты в час отрадный станешь Младенца нашего ласкать, Как имя ей отца помянешь? А ей отцовских ласк не знать! И в те минуты, как играет Дитя невинное с тобой, Тебя ручонкой обнимает За поцелуй прелестный твой, Ах! вспомни ты об том, кто благость Небес лишь об тебе молил И кто небесную же радость В любви твоей бы находил. И если сходство в ней найдется С тем, взор кого не узрит твой, Твое друг сердце встрепенется, И трепет сердца - будет мой. Стихотворение Байрона, написанное в марте 1816 г., адресовано покинувшей его жене Анабелле Мильбэнк. Семейный конфликт, приобретший скандальную огласку, послужил поводом для травли великого поэта со стороны господствующих классов Англии. 25 апреля 1816 г. Байрон навсегда покинул свою родину. Коллеридж - Кольридж Сэмюэл-Тэйлор (1772-1834), английский поэт-романтик реакционного направления. Сюжет его поэмы "Кристабель" заимствован из эпохи средневековья. Байрон, бывший идейным противником Кольриджа, высоко оценивал эту поэму. К радости. Впервые - "Полярная звезда" на 1824 год, стр. 95-96. (Цензурное разрешение - 20 декабря 1823 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 103-104. Добрая ночь. Перевод 13-й строфы 1-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Впервые - СЦ на 1825 год, стр. 269-273, с заголовком: "Good night. Добрая ночь". (Цензурное разрешение - 9 августа 1824 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 120124. Сон невесты. Впервые - там же, стр. 302-304. В 1829 г. в "Листках граций, или Собрании стихотворений для альбомов" было напечатано стихотворение Козлова "Утешение", являющееся парафразой на первое четверостишие 6-й строфы баллады "Сон невесты": Миг страданья пронесется: Грозный час не навсегда! И над бездною зажжется Лучезарная звезда!.. Киев. Впервые - там же, стр. 314-316, без подписи. Владимир - Владимир Святославич (ум. 1015), великий князь Киевский, принявший (ок. 988) христианство, которое было объявлено им государственной религией. Баян - легендарный древнерусский поэт, упоминаемый в "Слове о полку Игореве". Ирландская мелодия ("Луч ясный играет на светлых водах..."). Перевод стихотворения Томаса Мура "As a beem o'er the face of the waters may glow..." из цикла "Ирландские мелодии". Впервые - там же, стр. 318, с заглавием: "Ирландская песня. Из Мура". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 171. К княгине М. А. Голицыной. Впервые - там же, стр. 329-331, с заглавием: "К кн. М. А. Г., урожденной к<няжне> С<уворовой>". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 127-128. Голицына - см. стр. 446. Б ей р он. Впервые - НЛ, 1824, кн. 10, декабрь, стр. 85-90. В изд. 1833 г. не вошло. Написано на смерть Байрона, последовавшую 19 апреля 1824 г. в Миссолунгах, в Западной Греции. Известие о смерти великого английского поэта дошло до Петербурга и Москвы в мае. Оно произвело огромное впечатление в передовых кругах русского общества. 26 мая 1824 г. Вяземский писал А. И. Тургеневу: "Какая поэтическая смерть - смерть Байрона! Он предчувствовал, что тирах его примет земля, возрождающаяся к свободе, и убежал от темницы европейской. Завидую певцам, которые достойно воспоют его кончину. Вот случай Жуковскому! Если он им не воспользуется, то дело кончено: знать, пламенник его погас. Греция древняя, Греция наших дней и Байрон мертвый - это океан поэзии! Надеюсь и на Пушкина" (ОА, т. 3, стр. 48-49). Козлов, потрясенный смертью Байрона, вероятно, написал свое стихотворение в период между маем и июлем 1824 г. Вяземский в письме к А. И. Тургеневу от 13 августа уже цитировал это стихотворение, которое ему было известно в рукописи, ибо оно было напечатано лишь в декабрьской книжке НЛ. Стихотворение, видимо, подвергалось серьезной правке. В письме к Козлову, которое датируется июлем-августом 1824 г., Жуковский писал: "Милый друг, твой "Бейрон" мне очень понравился. Я очень доволен формою, но желал бы некоторые излишки убавить. Об них скажу тебе при свидании. Пиесы самой к тебе не посылаю, ибо она у Тургенева, и он обещал ее сам к тебе доставить" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 182). Можно с уверенностью утверждать, что Жуковского насторожили вольнолюбивые мотивы стихотворения и именно их он имел в виду, говоря о необходимости "убавить" "некоторые излишки". Не случайно "Бейрон" не вошел в посмертное издание 1840 г., которое редактировалось Жуковским. Несомненно, что по его совету стихотворение не было включено и в прижизненные сборники Козлова, вышедшие после переломного 1825 года. Само собой разумеется, что это было сделано не по художественным соображениям. "Не понимаем, - писал Белинский, - почему Козлов никогда не включал в собрания своих сочинений своей поэмы "Байрон", посвященной Пушкину... Эта поэма есть апофеоза всей жизни Байрона; в целом она не выдержана, но отличается поэтическими частностями" (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 5. М., 1954, стр. 77). Эпиграф взят из 137-й строфы 4-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Альбион - Англия. Скитался он долго в восточных краях. В 1809-1811 гг. Байрон путешествовал по Европе и Ближнему Востоку. Мальвина. Под этим условно-поэтическим именем подразумевается Анабелла Мильбэнк, невеста Байрона, я а которой он женился в январе 1815 г. И дочь не играла на сердце родном! Развод Байрона в 1816 г. разлучил его с любимой дочерью Адой (1815-1852). В 9-й строфе стихотворения Козлова звучат отдельные мотивы, заимствованные из обращения Байрона к дочери в 115-118-й строфах 3-й песни "Паломничества Чайльд-Гарольда". Мальвина в раздумье сидела. Козлов идеализирует жену Байрона ("Мальвину"), имея в виду лирико-патетическое байроновское стихотворение "Прости", по перу Байрона принадлежат также другие стихотворения ("Очерк", эпиграмма, озаглавленная "Надпись на обороте разводного акта в апреле 1816 г."), в которых дается резко отрицательная, уничтожающая характеристика Анабеллы Мильбэнк. Он первый на звуки свободных мечей. В июне 1823 г. Байрон отправился в Грецию для непосредственного участия в национально-освободительной войне против турецкого владычества. Венецианская ночь. Впервые - "Полярная звезда" на 1825 год, стр. 312-315. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 83-88. Вскоре после появления в печати стихотворение приобрело широкую популярность. Оно прочно вошло в музыкальный быт. Так, например, А. П. Керн, жившая летом 1825 г. в Тригороком, пела "Венецианскую ночь" "на голос гондольерского речитатива", как об этом сообщал Пушкин в письме к Плетневу (ок. 19 июля 1825 г.). Характерно, что М. И. Глинка, будучи в начале тридцатых годов в Венеции, вспомнил о стихотворении Козлова и положил на музыку его первые три строфы. Плетнев Петр Александрович (1792-1865) - поэт и критик, близкий друг Козлова. ...напев Торквата Гармонических октав. Венецианские гондольеры пели мелодии на стихи из поэмы Торквато Тассо (1544-1595) "Освобожденный Иерусалим", написанной октавами (строфа, состоящая из восьми строк). Баркарола- песня лодочника, рыбака; название вокальных и инструментальных пьес певучего характера. Строфы 4-12 стихотворения, вероятно, навеяны эпизодами из жизни Байрона в Венеции, куда он переехал из Англии в 1816 г. Байрон назван "исступленным певцом", певцом "свободы и любви". В образе "красавицы младой", по-видимому, отразились романтические представления Коз- лова о графине Терезе Гвиччиоли, возлюбленной Байрона, с которой он расстался, отправившись в свое последнее путешествие в Грецию. Два отрывка из "Освобожденного Иерусалима". Муравьев-Апостол Иван Матвеевич (1765-1851) - дипломат и писатель, отец декабристов Сергея и Матвея Муравьевых-Апостолов. 1. Смерть Клоринды. Вольный перевод 66-69-й строф 12-й песни поэмы Торквато Тассо "Освобожденный Иерусалим". Впервые - изд. 1833 г., ч. 2, стр. 243-244. Клоринда - сарацинская дева-воительница, сражающаяся против крестоносцев, осаждающих Иерусалим. Христианский рыцарь Танкред, любящий Клоринду, вступает с ней в бой, не узнав ее под воинскими доспехами. Он наносит ей смертельную рану. Умирающая Клоринда просит Танкреда окрестить ее перед смертью. Первые строки стихотворения - обращение раненой Клоринды к Танкреду. 2. Видение Танкреда. Вольный перевод 90-93-й строф 12-й песни поэмы Торквато Тассо "Освобожденный Иерусалим". Впервые - СЦ на 1826 год, стр. 301-31, с заглавием: "Явление Клоринды Танкреду. Из "Освобожденного Иерусалима"". (Цензурное разрешение - 25 февраля 1826 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 245-246. Об ней зарей и вечером об ней. Имеется в виду Клоринда (см. примеч. к первому отрывку). Ты дал мне всё. Имеется в виду обряд крещения, совершенный Танкредом над умирающей Клариндой. Княжне С. Д. Радзивил. Впервые - там же, стр. 9596, с заглавием: "Княжне С. Р-л". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 129-130. Стихотворение в СЦ снабжено стихотворным постскриптумом П. А. Плетнева: Так в привиденьи идеала Ему представилася ты, И кисть поэта срисовала Твои воздушные черты. Его потухнувшие очи Печальною покрыты мглой; Но и во мраке тяжкой ночи Он видел ясно образ твой. Еще он видит, что прекрасно, Как мы на темных небесах Осенней ночью месяц ясный Видаем в тонких облаках. Радзивил кн. Стефания Доминиковна (1809-1832) - впоследствии жена графа Л. П. Витгенштейна (сына фельдмаршала П. Х. Витгенштейна). Козлов в стихотворении "Жалоба", относящемся к 1832 г., оплакивает раннюю смерть Радзивил-Витгенштейн. К Н. И. Гнедичу. Впервые - там же, стр. 84-87, с заглавием: "Стансы к Николаю Ивановичу Гнедичу (На Кавказ и Крым)". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 99-102. Н. И. Гнедич (1784-1833) - поэт и переводчик, один из близких друзей Козлова. Лето 1825 г. Гнедич провел на Кавказе. Это обстоятельство послужило поводом для написания "Стансов". Хиосского слепца внимал ли песнопенья Восторженный Кавказ? Имеется в виду "Илиада" Гомера ("Хиосского слепца"), переведенная Гнедичем. Похититель небесного огня - Прометей. Согласно греческому мифу, титан-богоборец Прометей похитил огонь с Олимпа и принес его людям, за что был по приказу разгневанного Зевса прикован к кавказской скале. Громовержец - Зевс. Салгир - река в Крыму. Северный певец - А. С. Пушкин. Далекие берега - Турция. Геллеспонт - древнегреческое название Дарданелл. Свободы меч. Речь идет о национально-освободительной войне в Греции, начавшейся в 1821 г. Вещий певец - Байрон. Еврейская мелодия ("Бессонного солнце, в тумане луна!.."). Перевод стихотворения Байрона "Sun of the sleepless!.." из цикла "Еврейские мелодии". Впервые - там же, стр. 115. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 161. Первоначальным вариантом этого перевода является опубликованное в 1823 г. в НЛ, No 12 стихотворение "К звезде в бессонную ночь", не включенное Козловым в изд. 1833 г.: Звезда, приветный свет тоски моей! Уныло ты горишь во тме ночей; И трепетно в такой дали мерцаешь! Ты мрак один лишь только умножаешь, - Всё призраков ночь страшная полна! С бывалою ты радостью сходна; Так прежних дней и благ воспоминанье, Как томное твое, звезда, сиянье, Обманчивой отрадою манит, Волнует дух, а сердце не живит. Так и звезда во тме чуть пламенеет. Горит вдали, блистает, - но не греет. На погребение английского генерала сира Джона Мура. Перевод стихотворения ирландского поэта Чарльза Вольфа (1791-1823) "The bunal of sir J. Moore". Впервые - там же, стр. 120-121. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2., стр. 81-82. Джон Шур (1761-1809) - генерал, командовавший английскими войсками в Португалии во время войны с Наполеоном. Перун вестовой - пушечный выстрел. На отъезд. Впервые - НЛ, 1825, кн. 11, март, стр. 150-151, с заглавием: "Стихи, написанные лордом Бейроном в альбом одной молодой итальянской графини за несколько недель до отъезда своего в Мессолунги". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 133. Какие именно стихи Байрона имеет в виду Козлов, установить не удалось. "Молодая итальянская графиня" - это, по-видимому, Тереза Гвиччиоли, возлюбленная Байрона. Н. Н. Бахтин высказал предположение, что это стихотворение не является переводом, а принадлежит самому Козлову (см. картотеку Н. Н. Бахтина в ПД). К Италии. Впервые - НЛ, 1825, кн. 11, апрель, стр. 51-53, с заглавием: "Италия". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 94-97. Стихотворение навеяно отдельными образами и мотивами из 4-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда", посвященной Италии, которую Байрон страстно любил и вдохновенно воспел. Так, например, 6-я строфа стихотворения Козлова является некоей вариацией 42-й строфы 4-й песни "Чайльд-Гарольда". Торкватова земля - Италия, где жил и творил Торквато Тассо. Развенчанная царица волн морских - Венеция, которую называли "царицей Адриатики". Хищный притеснитель. Козлов имеет в виду Наполеона, а Байрон заклеймил австрийских правителей, которым с 1815 г. принадлежала Венеция. Орфей полуночной страны - В. А. Жуковский. Прах незабвенной. Имеется в виду скончавшаяся в 1823 г. любимая племянница Жуковского Мария Андреевна Протасова (род.. 1793), в замужестве - Мойер. Певец Ерусалима - Торквато Тассо, автор поэмы "Освобожденный Иерусалим". Княгине З. А. Волконской. Впервые - НЛ, 1826, январь, стр. 38-39, с заглавием: "Ее сиятельству княгине Зенеиде Александровне Волконской" и итальянским эпиграфом: "Il tuo cantar che nol' anima si sente" <Твое пение отдается в душе>. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 106-107. Написано не позднее апреля 1825 г. Об этом свидетельствует дневниковая запись Козлова от 16 апреля 1825 г.: "Я отправился к княгине Белосельской на свидание с кн. Зинаидой Волконской. Эта прелестная Зинаида выказала мне трогательную нежность. Я ей сказал стихи, ей посвященные" (СиН, стр. 46). Волконская Зинаида Александровна (1792-1862) - поэтесса, композитор и певица. Ее московский салон посещали выдающиеся писатели, музыканты и художники. Пушкин в 1827 г. посвятил ей стихотворение "Княгине З. А. Волконской" ("Среди рассеянной Москвы..."). Пери - в персидской мифологии дух добра, воплощенный в образе крылатой женщины. Козлов сравнивает Волконскую с пери, воспетой Томасом Муром в поэме "Лалла-Рук". Разбойник. Перевод строф 16-18 поэмы Вальтера Скотта "Рокби". Впервые - "Московский телеграф", 1825, No 8, стр. 276-279, с подзаголовком: "Из Вальтера Скотта", без подписи. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 112-116. Перевод закончен 6 января 1825 г. Об этом сказано в дневниковой записи Козлова от этого числа: "Я перевел прелестную балладу Вальтера Скотта" (СиН, стр. 45). Стихотворение было послано в "Московский телеграф" и, по-видимому, затерялось. Только 17 марта 1825 г. Вяземский написал А. И. Тургеневу: "Сейчас нашел балладу "Разбойник" и отдал в "Телеграф"" (ОА, т. 3, стр. 106). Плач Ярославны. Впервые - "Дамский журнал", 1825, No 23, стр. 180-182, с подзаголовком: "Вольное подражание". Датировано 11 октября <1825>. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 89-92. Мысль о переложении на современный русский язык отрывка из "Слова о полку Игореве" была, вероятно, подсказана Козлову Жуковским, который в 1819 г. закончил перевод всей поэмы, не опубликовав его в печати. З. А. Волконская - см. выше. Молодая узница. Перевод стихотворения Андре Шенье "La jeune captive". Об Андре Шенье см. стр. 469. Впервые - НА на 1827 год, стр. 46-49. (Цензурное разрешение - 27 октября 1826 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 157-160. Разорение Рима и распространение христианства. Впервые - СЦ на 1827 год, стр. 227-229, с заглавием: "Подражание Шатобриану о разорении Рима и о восстановлении христианства. Отрывок, посвященный Александру Ивановичу Тургеневу". (Цензурное разрешение-18 января 1827 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 63-65. Источником стихотворения послужили "Исторические этюды, или Рассуждения о падении Римской империи" Шатобриана (см. о нем стр. 469). Начиная с 19-й строки Козлов довольно близко воспроизвел последний абзац второй части шестого этюда. А. И. Тургенев-см. стр. 444. Новые стансы ("Прости! уж полночь; над луною..."). Впервые - "Московский телеграф", 1827, ч. 13, стр. 95, с заглавием: "Стансы". (Цензурное разрешение - 3 января 1827 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 264-265, с исправлением опечаток по НА. Венгерский лес. Впервые - НА на 1827 год, стр. 8997 (ч. 1) и НА на 1828 год, стр. 4-14 (ч. 2). Печ. по изд. 1833 г., ч. 1, стр. 149-175. В. Г. Белинский дал следующую оценку "Венгерскому лесу": "Что до баллады, - кроме хороших стихов, она не имеет никакого значения, ибо принадлежит к тому ложному роду поэзии, который изобретает небывалую действительность, выдумывает Велед, Изведав, Останов, Овежанов, никогда не существовавших, и из славянского мира создает немецкую фантастическую балладу" (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 5. М., 1954, стр. 72). К Филону. Впервые - в книге: Н. В. Соловьев. "История одной жизни. А. А. Воейкова - "Светлана"". П., 1916, стр. 155-156. Написано по мотивам стихотворения Байрона "If that high world..." из цикла "Еврейские мелодии". Как сообщает Н. В. Соловьев, стихотворение было послано Козловым А. А. Воейковой, жившей в это время в Петербурге, вместе с запиской без года и числа. Это могло быть не позже 1827 г., так как в августе этого года Воейкова выехала за границу, где и скончалась. Впоследствии Козлов вновь обратился к этому стихотворению Байрона, переведя его под названием "Еврейская мелодия" ("Когда в нетленном мире том..."). См. примеч., стр. 474. Вечерний звон. Перевод стихотворения Томаса Мура "Those evening bells...". Впервые - СЦ на 1828 год, стр. 29-30. (Цензурное разрешение - 3 декабря 1827 г.) Положено на музыку А. Т. Гречаниновым и Станиславом Монюшко. Т. С. Вдмрв-ой. Посвящено Татьяне Семеновне Вейдемейер (ум. 1863), близкому другу семьи Козловых. В письмах П. А. Вяземского, А. И. Тургенева она обычно фигурирует под именем Темиры. "Над темным заливом, вдоль звучных зыбей...". Вольный перевод стихотворения Андре Шенье "Pres des bords ou Venise est reine de la mer...". Впервые - НА на 1828 год, стр. 54-55, с заглавием: "Вольное подражание Андрею Шенье". (Цензурное разрешение - 9 декабря 1827 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 155-156. Это стихотворение Шенье было также переведено в 1827 г. Пушкиным ("Близ мест, где царствует Венеция златая...") и напечатано вместе с переводом Козлова в НА. Лепцельтерн гр. Зинаида Ивановна (урожд. Лаваль) - жена австрийского посланника в Петербурге. Ринальд, Танкред, Эрминия - герои "Освобожденного Иерусалима" Торквато Тассо. Обворожение. Перевод песни духа из драматической поэмы Байрона "Манфред" (акт 1, сцена 1). Впервые - там же, стр. 347-350, с подзаголовком: "Из лорда Бейрона". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 134-137. Вяземский кн. Петр Андреевич (1792-1878) - поэт и критик. Бессонница. Вольный перевод стихотворения Томаса Мура "Oft, in the stilly night...". Впервые - "Славянин", 1827, No 5, стр. 79-80, с подзаголовком: "Из Мура. Вольное подражание" и с авторской датой: "Января 22 дня" <1827>. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 167-168. О Томасе Муре см. на стр. 447. Ночь в замке Лары. Перевод 10-15-й строф 1-й песни поэмы Байрона "Лара". Впервые - "Славянин", 1827, No 14, стр. 2630, с авторской датой: "Февраля 7 дня 1827". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 72-77. Вяземский писал Козлову 9 июля 1827 г.: "С большим удовольствием читал я ваши опыты перевода "Лары" и просил бы вас очень - продолжать" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 186). Н. Полевой также откликнулся на перевод из "Лары": "Козлов скоро, может быть, обогатит русскую словесность переводом байроновской поэмы "Лара". Мы читали отрывок сего перевода в "Славянине" и отдаем полную справедливость способностям переводчика" ("Московский телеграф", 1827, ч. 15, стр. 57). Однако Козлов ограничился сценой галлюцинации графа Лары; по-видимому, его отпугнула картина антифеодального народного восстания, изображенная во второй песне поэмы. Могла б в венке Диана их носить; Могла б любви невинность подарить. Богиня охоты Диана рисуется в римской мифологии как целомудренная богиня-девственница. Полустолбцы - старинные свитки. "Давно, прелестная графиня...". Впервые - "Листки граций, или Собрание стихотворений для альбомов", М., 1829, стр. 7-9. (Цензурное разрешение - 25 ноября 1828 г.) В изд. 1833 г. не вошло. Кому адресовано стихотворение, установить не удалось. Киприды сын - Эрот, бог любви в греческой мифологии. Киприда - одно из имен Афродиты, богини любви и красоты. Терпсихора (греч. миф.) - одна из девяти муз, покровительница танца. Подражание сонету Мицкевича. Вольный перевод сонета Адама Мицкевича "Rezygnacja" из цикла "Любовные сонеты". Впервые - СЦ на 1829 год, стр. 57-58, с заглавием: "Стансы. Вольное подражание Адаму Мицкевичу". (Цензурное разрешение - 27 декабря 1828 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 287-288. Заря погасла. Впервые - там же, стр. 126. Безумная ("Меня жестокие бранят..."). Впервые - НА на 1829 год, стр. 9-10. (Цензурное разрешение - 27 декабря 1828 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 162-163. К морю. Перевод 178-183-й строф 4-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Впервые - изд. 1828 г., стр. 5-8. Стихотворение К. Н. Батюшкова "Есть наслаждение и в дикости лесов..." (1819-1820), высоко оцененное Пушкиным, также является вольным переводом 178-й строфы 4-й песни "Чайльд-Гарольда"; оно было опубликовано в СЦ на 1828 год и, возможно, натолкнуло Козлова на мысль написать стихотворение "К морю". Армаду гордую и Трафальгарский флот. "Непобедимая армада" - флот испанского короля Филиппа II, снаряженный в 1588 т. против Англии и почти уничтоженный бурей. В морском сражении у мыса Трафальгар 21 октября 1805 г. английский флот нанес решительное поражение франко-испанскому флоту. Ирландская мелодия ("Когда пробьет печальный час..."). Вольный перевод стихотворения Томаса Мура "At the mid hour of night". Впервые - там же, стр. 134-136. Португальская песня. Перевод стихотворения Байрона "From the portuguese". Впервые - там же, стр. 46. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 98. Положено на музыку А. С. Даргомыжским. Посылая своему дальнему родственнику П. С. Шишкину "Португальскую песню", Козлов писал ему 7 сентября <1828>: "Вот вам португальская песня... Я буду очень рад, если этот мой перевод из Байрона доставит вам удовольствие. Я полагаю, что месяца через два мои мелкие стихотворения будут напечатаны" ("Звенья", т. 9. М., 1951, стр. 484; оригинал по-французски). Не подлежит сомнению, что письмо следует датировать 1828 г., так как первый сборник, состоявший из "мелких стихотворений", вышел в 1828 г. К А. А. Олениной. Впервые - там же, стр. 100-104. Оленина Анна Алексеевна (1808-1888) - дочь президента Академии художеств А. Н. Оленина. В 1828-1829 гг. за ней ухаживал Пушкин, посвятивший ей ряд стихотворений ("Ты и вы", "Ее глаза", "Предчувствие", "Город пышный, город бедный..."). Список стихотворения Козлова находится в альбоме Олениной и датирован ею 8 июля 1828 г. П. М. Устимович ошибочно приводит его как неизданное ("Русская старина", 1890, No 8). Приютинские леса. Имеется в виду имение Олениных Приютино под Петербургом. К Тирзе ("К чему вам, струны, радость петь?.."). Вольный перевод стихотворения Байрона "Away, away, ye notes of woe!.." Впервые - там же, стр. 102-103. К Тирзе ("Решусь - пора освободиться..."). Вольный перевод стихотворения Байрона "One struggle more, and I am free..." Впервые - там же, стр. 104-107. При гробнице Цецилии М. Перевод 104-105-й строф 4-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Впервые - там же, стр. 40-41. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 93. Цецилия М. - Цецилия Метелла, жена римского богача Красса, воздвигнувшего ей великолепную гробницу. "Не на земле ты обитаешь..." Вольный перевод 121-й строфы 4-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Впервые - там же, стр. 57, с заглавием: "Подражание Байрону". - Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 105. Песнь попугая. Вольный перевод 14-15-й строф 16-й песни "Освобожденного Иерусалима" Торквато Тассо. Впервые - там же, стр. 90-91. В 1824 г. в No 4 "Соревнователя просвещения и благотворения" был опубликован первоначальный вариант перевода этих же строф (песнь попугая в волшебных садах Армиды) под названием "Подражание Тассу" (в изд. 1833 г. этот перевод Козлов не включил): Deh mira, egli canto, spuntar la rosa {*} {* Взгляни, он пел, как расцветает роза (итал.). - Ред.} (Из "Освобожденного Иерусалима") Смотрите, на полях как роза расцветает И девой робкою таится и цветет! Подраспущенная, едва свой блеск являет, Чем меньше на виду, тем больше в ней красот; Вот, обнаженная, красуяся, блистает, - Вот стала увядать, и уж цветок не тот: Не тот уже цветок, очей и сердца радость, Который так пленял и красоту, и младость! Ах, с быстротою дня навек, навек умчится И нашей юности минутный блеск и цвет! На сонные поля май светлый возвратится, Но радостной весны для нас другой уж нет. Срывайте же цветы, доколе день не тмится И солнце раннее нам льет блестящий свет! Спешите же любить порою той прекрасной, Когда взаимный жар рождает пламень страстный. Утро и вечер. Перевод стихотворения Адама Мицкевича "Ranek i wieczor". Впервые - там же, стр. 116-117. К Альпам. Вольный перевод стихотворения французского поэта и драматурга Жана-Франсуа Дюси (1733-1816) "Formidables remparts d'inegale structure..." Впервые - там же, стр. 118. Ночной ездок. Впервые - там же, стр. 71-72. Сонет святой Терезы. Вольный перевод сонета, приписываемого испанской католической писательнице Тересе де Хесус (настоящее имя - Тереса де Сенеда-и-Аумада, 1515-1582) "No me mueve, mi Dios, para quererte..." Впервые - там же, стр. 73-74. П. Ф. Балк-Полеву ("Друг, ты прав: хотя порой..."). Впервые - там же, стр. 16-17. Балк-Полев Петр Федорович (ум. 1849)-дипломат, 'был близок к литературным кругам Петербурга. Крымские сонеты Адама Мицкевича Цикл "Крымских сонетов", вошедший в книгу Адама Мицкевича (1798-1855) "Сонеты", был напечатан на польском языке в Москве, в конце 1826 г. "Крымские сонеты" быстро приобрели широкую известность в литературных, а затем и в читательских кругах. Одним из горячих пропагандистов поэзии Мицкевича был П. А. Вяземский. В начале 1827 г. он сделал прозаический перевод "Крымских сонетов", сопроводив его статьей, в которой дана очень высокая оценка художественным достоинствам сонетов. Не без влияния Вяземского Козлов начал в 1827 г. переводить "Крымские сонеты", причем некоторые из них он опубликовал до отдельного издания. Наряду с переводами Козлова, в альманахах и журналах 1827-1828 гг. начали появляться переводы А. Илличевокого, Ю. Познанского, В. Щастного. Козлов завершил работу над переводом всего цикла "Крымских сонетов" в 1828 г. Об этом свидетельствует сообщение, напечатанное в No 24 "Московского телеграфа" за 1828 г.: "Можем порадовать читателей наших известием, что творец "Чернеца" и стольких прекрасных стихотворений вскоре подарит их новым трудом своим: он перевел все "Крымские сонеты" Мицкевича и печатает их особою книжкою". Эта "особая книжка" вышла в свет в 1829 г. ("Крымские сонеты Адама Мицкевича. Переводы и подражания Ивана Козлова". Издал книгопродавец Непейцын. Санкт-Петербург, 1829). Но до этого "Крымские сонеты" Козлова были известны в списках. Этому, в частности, способствовал Вяземский, сообщивший 2 января 1828 г. Козлову следующее: "Досей поры не написал я предисловной статьи к вашему переводу сонетов Мицкевича... Между тем, чтобы доказать вам, что ваши сонеты у меня на сердце, скажу, что читал их недавно на академическом обеде у княгини Зенеиды <Волконской>, которая слушала их с большим удовольствием, и сама вам то повторит скоро, потому что собирается ехать в Петербург" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 183). Вяземский сдержал свое обещание и написал "предисловную статью" к отдельному изданию "Крымских сонетов" 1829 г. В ней, помимо разбора сонетов, с большой похвалой говорится о Пушкине, который перевел отрывок из вступления к поэме Мицкевича "Конрад Валленрод" и тем самым "освятил своим именем начало сего желаемого союза между польскою и русскою музою". А затем Вяземский переходит к переводу Козлова: "Ныне другой поэт, коего дарование уже ознаменовалось во многих произведениях, увлеченный также вдохновениями польского поэта, хотел нам передать их в переводе, близ- ком по возможности, или в подражании, сохраняющем главные мысли и господствующий колорит подлинника. Здесь не место ни похвалам исполнению в общем, ни критическим замечаниям частным, к коим могут подать повод опыты, здесь предлагаемые. Можно только надеяться, что любители русской поэзии примут с новым удовольствием и с новою признательностию дар любезного им поэта, а знатоки искусства оценят с должною справедливостью побеждение трудностей, которые предстояли русскому переводчику в состязании с поэтом смелым, сжатым и своенравным, каков г-н Мицкевич, а особливо в своих "Крымских сонетах" ("Введение", стр. 11-12). Отдельное издание "Крымских сонетов" осуществлялось при участии издателя "Московского телеграфа" Н. А. Полевого, к которому Козлов обратился 16 декабря 1828 г. с просьбой "...неотменно сказать на первом листу, что сии подражания посвящены мною Адаму Мицкевичу, что прошу вас сделать, если даже они уже и печатаются; очень легко будет лист безнумерный вклеить после заглавия" ("Русское обозрение", 1893, No 6, стр. 821). Аккерманские степи. Перевод сонета "Stepi Akermanskie". Впервые - "Московский телеграф", 1828, No 3, стр. 323. Лампа Аккермана - маяк, расположенный вблизи Аккермана. Литва- родина Адама Мицкевича, откуда он был в конце 1824 г. выслан за участие в тайной патриотической организации "филаретов". Морская тишь на высоте Тарканкута. Перевод сонета "Cisza morska". Впервые - изд. 1829 г., стр. 3-4. Тарканкут - возвышенность на Тарханкутском полуострове западной части Крыма. Рамена - плечи. Плавание. Перевод сонета "Zegluga". Впервые - там же, стр. 5-6. Буря. Перевод сонета "Burza". Впервые - там же, стр. 7-8. Верьви - веревки. Вид гор из степей Козловских. Перевод сонета "Widok gor ze stepow Kozlowa". Впервые - "Альбом северных муз. Альманах на 1828 год", стр. 344-345. Этот сонет Мицкевича был в 1834 г. переведен М. Ю. Лермонтовым. Козлов - искаженное название турецкой крепости Гёзлев, находившейся в Крыму на месте нынешней Евпатории. Мирза - почетный титул высокопоставленных персидских чиновников. Бахчисарайский дворец. Перевод сонета "Bakczysaraj". Впервые - изд. 1829 г., стр. 11-12. Развалина начерчено. Имеется в виду библейское сказание о таинственной надписи на стене пиршественного зала вавилонского царя Валтасара, предвещавшей ему гибель. Бахчисарай ночью. Перевод сонета "Bakczysaraj w nocy". Впервые - там же, стр. 13-14. Диван - совет; в Осмаяской империи - совет при султане или при великом визире. Гробница Потоцкой. Перевод сонета "Grob Potockiej". Впервые - там же, стр. 15-16. "Недалеко от дворца ханов возвышается могила, устроенная в восточном вкусе, с круглым куполом. Есть в Крыму народное предание, что памятник этот был поставлен Керим-Гиреем невольнице, которую он страстно любил. Говорят, что эта невольница была полька из рода Потоцких. Автор прекрасно и с эрудицией написанной книги "Путешествие по Тавриде" Муравьев-Апостол полагает, что предание неосновательно и что могила хранит останки какой-то грузинки. Не знаем, на чем он основывает свое мнение, ибо утверждение его, что татарам в половине XVIII столетия нелегко было бы захватить невольницу из рода Потоцких, неубедительно. Известны последние волнения казаков на Украине, когда немалое число народа было уведено и продано соседним татарам. В Польше много шляхетских семейств, носящих фамилию Потоцких, и невольница могла и не принадлежать к знаменитому роду властителей Умани, который был менее доступен для татар и казаков. На основе народного предания о Бахчисарайской могиле русский поэт Александр Пушкин с присущим ему талантом написал поэму "Бахчисарайский фонтан"" (примечание А. Мицкевича. Перевод М. Живова. Здесь и далее примечания Мицкевича даются по книге: Адам Мицкевич. Собрание сочинений в 5 томах. Т. 1. М., 1948), Могилы гарема. Перевод сонета "Mogily haremu". Впервые - там же, стр. 17-18. Мирза - см. стр. 460. Перлы драгоценные. Имеются в виду юные девушки Востока. Бунчук - конский хвост на древке, служивший полковым знаменем в турецкой коннице. Белеет столп с чалмою грустною. Имеется в виду надгробие в виде каменной чалмы. Гяур - мусульманское наименование иноверца. Байдары. Перевод сонета "Bajdary". Впервые - там же, стр. 19-20. Байдары - Байдарская долина в юго-западной части Крыма, вблизи Севастополя. Алушта днем. Перевод сонета "Aiuszta w dzien". Впервые - там же, стр. 21-22. Намаз - "молитва мусульман, которую они совершают, сидя и кладя поклоны" (примечание А. Мицкевича). Калиф или халиф - титул духовного главы мусульман; позднее - титул турецких султанов. Алмазный намет - узор. Алушта ночью. Перевод сонета "Afuszta w nacy". Впервые - там же, стр. 23-24. Одалиска - обитательница гарема. Чатырдаг. Перевод сонета "Czatyrdah". Впервые - "Славянин", 1828, No 4, стр. 147. Днесь - ныне, сегодня. Гиаур (гяур) - см. выше. Драгоман - переводчик на Востоке. Пилигрим. Перевод сонета "Pielgrzym". Впервые - там же, стр. 27-28. Денница - рассвет, утренняя заря. Дорога над пропастью в Чуфут-Кале. Перевод сонета "Droga nad przepasia w Czufut-Kale". Впервые - там же, стр. 29-30. Чуфут-Кале - "городок на высокой скале; дома, стоящие на краю, подобны гнездам ласточек; тропинка, ведущая на гору, весьма трудна и висит над бездною. В самом городе стены домов почти сливаются с краем скалы; взор, брошенный из оком, теряется в неизмеримой глубине" (примечание А. Мицкевича). Мирза - см. стр. 460. Ал-Каир - Каир. Перуном он с ладьи стремится - т. е. с быстротой молнии (от имени Перуна, бога грома и молнии у древних славян). Гора Кикинеис. Перевод сонета "Gora Kikineis". Впервые - там же, стр. 31-32. Развалины замка в Балаклаве. Перевод сонета "Ruiny zamku w Bafakfawie". Впервые - там же, стр. 33-34. Грек.. генуэзец. "Над заливом этого же названия стоят руины замка, построенного некогда греками, выходцами из Милета. Позднее генуэзцы возвели на этом месте крепость Цембало" (примечание А. Мицкевича). Мекки набожный пришелец. Мекка - город в Саудовской Аравии, родина Магомета, место паломничества мусульман. Намаз - см. стр. 461. Аю-Даг. Перевод сонета "Ajudah". Впервые - там же, стр. 35. ----- Сон ратника. Переложение стихотворения английского поэта Томаса Кэмпбелла (1777-1844) "The soldier's dream" (сообщено Ю. Д. Левиным). Впервые - изд. 1828 г., стр. 80-82. Стихотворение посвящено событиям русско-турецкой войны, начавшейся в апреле 1828 г. ...башни вековые С их дерзкою луной погибель облегла. Имеются в виду турецкие крепости, осажденные русскими войсками. Луна (полумесяц) - символ магометанства. И к Варне понеслась дружина удалая. Турецкая крепость Варна была взята русскими войсками в конце сентября 1828 г. Сельский субботний вечер в Шотландии. Впервые - отдельное издание: "Сельский субботний вечер в Шотландии. Вольное подражание Р. Борнсу И. Козлова". СПб., 1829. Стихотворение Роберта Бернса называется "The cotter's saturday night". Эпиграф взят из "Элегии, написанной на сельском кладбище" английского поэта Томаса Грея (1716-1771). Ал. Ан. В... к. вой - Александре Андреевне Воейковой (см. о ней на стр. 443). Она была уж не земною. А. А. Воейкова скончалась 14(26) февраля 1829 г. в Пизе. Далекая могила. А. А. Воейкова похоронена в Ливорно. Авраам - по библейскому преданию, прародитель и патриарх еврейского народа. Моисей гнал племя Амалека. Имеются в виду библейские сказания о борьбе, которую вели древние евреи во главе с Моисеем против кочевого племени амалекитян, наименование которого якобы происходит от его родоначальника Амалека. Державный певец - Давид, царь израильский, которому приписывается создание религиозных песен - псалмов. Иова и жалобы, и муки. Иов - праведник, подвергнутый для испытания веры страшным бедствиям и мучениям. Исай - библейский пророк, безбоязненно говоривший правду царям. Патмос - скалистый остров, куда, по евангельскому рассказу, был сослан апостол Иоанн, имевший там "откровение", которое составило содержание Апокалипсиса. Сионгора, на которой была расположена крепость древнего Иерусалима. Гибель Вавилона. По библейскому преданию, древний город Вавилон был разрушен в наказание за грехи его жителей. Валлиса кровь. Имеется в виду Вильям Уоллес (1270-1305) - национальный шотландский герой, боровшийся за независимость родины. К полевой маргаритке, которую Роберт Борнс, обработывая свое поле, нечаянно срезал железом сохи в апреле 1786 г. Перевод стихотворения Роберта Бернса "То a mountain daisy". Впервые - вместе с "Сельским субботним вечером в Шотландии", СПб., 1829, стр. 33-37. К тени Десдемоны. Впервые - СЦ на 1830 год, стр. 104-105, с заглавием: "К тени ее". (Цензурное разрешение - 20 декабря 1829 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 200-201. Эпиграф взят из трагедии Шекспира "Отелло" (акт 5, сцена 2). Из Байронова "Дон-Жуана". Вольный перевод 122123-й строф 1-й песни поэмы Байрона "Дон-Жуан". Впервые - там же, стр. 106-107. Явление Франчески. Вольный перевод строф 19-21 поэмы Байрона "Осада Коринфа". Впервые - НА на 1830 год, стр. 157-165. (Цензурное разрешение - 17 сентября 1829 г.) Печ. по изд. 1833 г. ч. 2, стр. 209-217, с исправлением опечаток по НА. Полетика Петр Иванович (1778-1849) - дипломат и сенатор; в молодости состоял в "Арзамасе", был близок к литераторам-карамзинистам. Он святыне изменил. Герой поэмы - венецианец Альп - ренегат, изменивший родине, христианской вере и перешедший на сторону Турции, воевавшей с Венецией. К М. Шимановской. Впервые - "Радуга - литературный и музыкальный альманах на 1830 год", стр. 167, с заглавием: "К..." (Цензурное разрешение - 10 декабря 1829 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 274. Шимановская Мария-Агата (1789-1831) - польская пианистка и композитор, гастролировавшая в 1822 г. в России; в 1828 г. поселилась в Петербурге, где сблизилась с М. И. Глинкой, Адамом Мицкевичем, Пушкиным, Жуковским, Вяземским, Козловым. Пушкин вписал в ее альбом стихи из 2-й сцены "Каменного гостя". Шимановская часто навещала Козлова - страстного любителя музыки и играла для него. Жуковский сообщает Козлову: "Если можно будет, привезу Вяземского и Шимановскую, чтобы попотчевать тебя музыкою. Вели приготовить фортепьяно, если только хочешь, чтоб они у тебя были" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 181). Вяземский в письме Козлову от 2 января 1828 г. сообщает: "Шимановская пишет мне, что бывает у вас довольно часто и всегда с новым удовольствием" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 183). Романс Десдемоны. Вольный перевод песни Дездемоны из трагедии Шекспира "Отелло" (акт 4, сцена 3). Впервые - СЦ на 1831 год, стр. 23, с заглавием: "Песня Десдемоны". (Цензурное разрешение - 18 декабря 1830 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 275. Из Ариостова "Orlando furioso". Вольный перевод 108-109-й строф 23-й песни эпической поэмы итальянского поэта Лодовико Ариосто (1474-1533) "Orlando furioso" <"Неистовый Роланд"> Впервые - "Литературная газета", 1830, No 18, 27 марта. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 258-259. Отрывок поэмы представляет собой надпись, сделанную сарацинским воином Медором о своей любви к Анджелике; эту надпись читает Роланд. Строфы 100-112 из 23-й песни поэмы Ариосто были также переведены Пушкиным ("Пред рыцарем блестит водами..."). Галафрона дочь. Имеется в виду Анджелика, дочь царя Катая (Северного Китая) - Галафрона. Фиорина. Вольный перевод 22-24-й строф 2-й части поэмы итальянского поэта и романиста Томазо Гросси (1790-1853) "Ildegonda". Впервые - альм. "Сиротка" на 1831 год, стр. 83-84, с подзаголовком: "Баллада из итальянской поэмы "Ильдегонда"". (Цензурное разрешение - 11 января 1831 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 252-253. В поэме Гросси изображаются эпизоды из эпохи крестовых походов. Элегия ("Вчера в лесу я, грустью увлечен..."). Впервые - там же, стр. 112-116. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 177-179. Св. Григорий Назианзин (328-390) - архиепископ константинопольский, богослов, публицист и поэт. Его стихотворение, в подражание которому написана "Элегия" Козлова, называется "Perites antropines physeos". Голицын Александр Николаевич (1773-1844) - реакционный государственный деятель, министр духовных дел и народного просвещения при Александре I. Высокопреосвященному Филарету. Впервые - "Литературная газета", 1830, No 65, 17 ноября. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 180. Филарет (Дроздов) - митрополит московский. Долг страшный. Вероятно, имеется в виду подавление Николаем I декабрьского восстания. С крестом в руках его встречал. Имеется в виду встреча Николая I, прибывшего в Москву для коронации 26 июля 1826 г. Полумертвые восстанут. Вероятно, имеются в виду сосланные в Сибирь декабристы. К певице Зонтаг. Впервые - "Северная пчела", 1830, No 111, 16 сентября. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 227-228. Зонтаг Генриетта (1806-1854) - немецкая певица, гастролировавшая летом и осенью 1830 г. в России. Ее концерты прошли с огромным успехом и вызвали восторженные отклики в прессе. 15 августа Козлов посетил концерт Зонтаг и записал в своем дневнике: "Мы с женой и детьми были в концерте m-lle Зонтаг в Малом театре... Какое наслаждение мне доставило ее прекрасное пение: свежесть, грация, законченность, невыразимая прелесть! Я всю жизнь буду помнить это наслаждение" (СиН, стр. 49). На следующий день Козлов написал стихотворение "К певице Зонтаг". Умирающая Эрменгарда. Перевод хора из трагедии "Adelchi" (акт 4, сцена 1) итальянского поэта, драматурга и романиста Алессандро Мандзони (1785-1873). Впервые - "Литературная газета", 1831, No 11, 25 февраля. Написано, по-видимому, не позже января 1831 г. А. Г. Лаваль писала Козлову 10 февраля 1831 г.: "Очень желала бы послушать ваш перевод "Эрменгарды" Манцони" ("Русский архив", 1886, No 3, стр. 317). Актуальная для передовой итальянской литературы двадцатых годов тема борьбы с чужеземным игом легла в основу исторической трагедии Мандзони о покорении в 774 г. независимого Лангобардского королевства Карлом Великим. Тирану и деспоту, каким изображен завоеватель Карл, противопоставлены Адельгиз - сын последнего лангобардского короля, которому приданы черты романтического героя, и его сестра - кроткая и покорная Эрменгарда. Козлов глубоко почитал Мандзони как писателя и человека. Он послал ему книгу своих стихотворений. Об этом напоминает Жуковский в письме к Козлову из Венеции от 16 ноября 1838 г.: "Я... рассказал Манцони о тебе; а он мне сказал, что знает тебя и подал мне экземпляр твоих стихов с твоей подписью, поручив при свидании нашем сказать от него тебе поклон" ("Русский архив", 1867, No 5-6, стр. 841). Перевод Козлова снабжен следующим примечанием редакции "Литературной газеты": "Эрменгарда, или Дезидерата, была дочерью Дезидерия, князя ломбардов, и первою супругою Карла Великого. Быв отверженною по неизвестным причинам (иные утверждают, будто бы за бесплодие), она скончалась в монастыре. Вот обстоятельство, к коему относится помещаемый здесь хор. Трагедия "Адельгиз" (Adelchi), блистающая необыкновенными красотами, переводится вполне почтенным нашим поэтом И. И. Козловым, которого живое воображение ясно видит светлый мир поэзии. Превосходный перевод сего хора служит верным ручательством, что и целая трагедия будет переведена в совершенстве. В хоре сем прелагатель должен был бороться с трудностями стихотворной меры, никем еще не испытанной на нашем языке, и расположения строфы итальянской, также доныне у нас не употреблявшейся. В ней все стихи (кроме последнего) с женскими окончаниями; первый, третий и пятый стихи не имеют рифм; второй рифмует с четвертым, а последний (мужской) служит всегда рифмою последнему же стиху следующей строфы. Это правило постоянно было соблюдаемо и переводчиком, который счастливо избежал помянутые трудности; и при всем том перевод его весьма близок (иногда почти слово в слово с подлинником), и в стихах его удержаны приятность и благозвучие итальянского поэта. В доказательство сего выписываем третью строфу хора из трагедии Манцони". Дальше следует итальянский текст третьей строфы. Графиня З. И. Лепцельтерн - см. стр. 455. Франков области. Имеется в виду Франция; муж Эрменгарды (Дезидераты) Карл Великий был франкским королем. Жены салические - женщины франкского государства. Власистый царь. "Так называли Карла" (примеч. "Литературной газеты"). Моза - "древнее название реки Маас" (примеч. "Литературной газеты"). И матери проколотых младенцев. Имеется в виду жестокая расправа воинов Карла Великого с населением покоренного Лангобардского королевства. Воспоминание 14-го февраля. Впервые - "Литературная газета", 1831, No 17, 22 марта, с заглавием: "Воспоминание". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 262-263. Стихотворение посвящено памяти А. А. Воейковой (см. о ней на стр. 443), скончавшейся в Италии 14(26) февраля 1829 г. Датируется февралем 1830 или 1831 г., поскольку слово "год" здесь можно рассматривать и как синоним "годовщины". Уголин - см. примеч. к следующему стихотворению. Сон. Впервые - "С.-Петербургский вестник", 1831, No 16, стр. 50-53, с подзаголовком: "Отрывок из большого стихотворения", без 20 заключительных строк. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 202-206. Эпиграф взят из стихотворения Байрона "Сон". Помимо отсутствия 20 заключительных строк, в журнальной редакции имеются и другие отличия: первые четыре строки 3-й строфы читаются: Бушует ветр, и в бурной тме кружится, Шумит, свистит, и воет, и клубится; Ни холод мглы, ни пламень гробовой Не так страшат, как вихорь роковой. В строфе 5 отсутствуют строки 7 и 8. В строфе 6 строки 13 и 14 читаются: Как снег бело, из дымки покрывало К ней за плеча небрежное упало!.. На этом журнальный текст заканчивается. В стихотворении воспроизводятся отдельные эпизоды из "Божественной комедии" Данте. Фикельмон Дарья Федоровна (1804-1863) - жена австрийского посланника в Петербурге, внучка М. И. Кутузова. В ее салоне собирались писатели, поэты, художники и музыканты. Фаринат. Имеется в виду Фарината дельи Уберти (ум. 1264) - глава флорентийской партии гибеллинов (сторонников империи), с которым Данте встречается в шестом круге ада (песнь 10). Фарината изображен Данте надменным, гордым и властным бойцом, вспоминающим своя подвиги в борьбе за Флоренцию. Вот Уголин злодея череп гложет; Но смерть детей отец забыть не может. В девятом круге ада (песни 32 и 33) Данте встречает Уголино делла Герардеска, вождя гвельфов (сторонников папы) Пизы. Потерпев поражение от гибеллинов, во главе которых стоял архиепископ Руджиери дельи Убальдини, Уголино был заточен вместе с детьми и внуками в башню Гваланди. В аду Уголино оказался соседом своего врага Руджиери дельи Убальдини, череп которого он гложет. Чета прекрасная, младая. Имеются в виду Франческа да Римини и ее возлюбленный Паоло, убитые мужем Франчески. Как Ланцелот томился страстью нежной. Имеется в виду роман французского поэта XII в. Кретьена де Труа о рыцаре Ланселоте и о его любви к королеве Дженеврежене короля Артура. К Валтеру Скотту. Впервые - изд. 1833 г., ч. 2, стр. 181-188. Написано не позже января 1832 г. Об этом свидетельствует дневниковая запись от 29 января 1832 г.: "Я прочел мое послание к Вальтеру Скотту Виельгорскому. Графиня Лепцельтерн по какому-то необыкновенному совпадению сообщила мне, что Вальтер Скотт желает иметь мою поэзию" (СиН, стр. 51). Повидимому, Вальтер Скотт заинтересовался судьбой поэта-слепца через посредство А. И. Тургенева, который был знаком с шотландским романистом. Эпиграф взят из 97-й строфы 3-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Певец природы, И волн шумящих, и свободы - Байрон. Елена. Возможно, имеется в виду Элен Мак Грегор, жена Роб Роя, героя одноименного романа В. Скотта. Дуглас - старинный шотландский род, к которому принадлежат многие герои романов В. Скотта. Мармион - герой одноименной поэмы В. Скотта. Паж несчастный - персонаж из баллады "Иванова ночь". Матильда - героиня поэмы "Мармион". За Джемсов возникала брань. Имеются в виду короли Шотландии Яков I (Джемс I, 1406-1437) и Яков V (1513-1542), в царствование которых возникали феодальные смуты, изображенные в романах В. Скотта. Сердце Львиное - Ричард - Ричард I Львиное Сердце, английский король (1189-1199), изображенный в романе "Айвенго". Лилея гор, звезда любви, Которой блеск потух в крови. Вероятно, речь идет о шотландской королеве Марии Стюарт (см. примеч. к стихотворению "К А. И. Тургеневу", стр. 468). Идеализированный образ Марии Стюарт нарисован в романе "Аббат". Аббодс-форд (Абботс-форд) - поместье В. Скотта. Мельросская обитель, Где часто бродит по ночам Убитый рыцарь Кольдингам. Имеется в виду эпизод из баллады "Иванова ночь". Мост Боцвеля - Босуэлский мост, место битвы во время пуританского восстания 1679 г., описанной в романе "Пуритане". Ревность. Впервые - "Русский альманах на 1832 и 1833 годы", стр. 221-222, с заглавием: "Ревнивый". (Цензурное разрешение - 20 августа 1832 г.) Печ. по журналу БдЧ, 1836, т. 19, стр. 11-12, где стихотворение опубликовано вторично с незначительными исправлениями. Обетованная земля. Впервые - изд. 1833 г., ч. 2, стр. 247-251. Обетованная земля - библейское наименование Палестины, "страны Ханаанской". В переносном смысле - свободная, счастливая страна. Лаваль Александра Григорьевна (1772-1850) - теща декабриста князя С. П. Трубецкого. Моисей - по библейскому преданию, вождь и законодатель еврейского народа. Израильская рать за огненным столпом. По библейскому сказанию, бог под видом огненного столпа вел евреев по пустыне Синайской. К А. И. Тургеневу ("Когда же, скоро ль, друг далекой..."). Впервые - там же, стр. 193-195. А. И. Тургенев - см. стр. 444. Из края в край судьбой носимый. После поражения декабрьского восстания, когда Николай Иванович Тургенев был заочно присужден к смертной казни, Александр Иванович отправился к брату, жившему в качестве политического изгнанника в Англии и затем во Франции. Тень святая. Вероятно, имеется в виду покойный H. M. Карамзин, который был одним из близких друзей А. И. Тургенева. И как ты жил среди народа и т. д. Имеется в виду Англия. Дуглас - прославленный герой средневековых шотландских баллад. Мария - Мария Стюарт (1542-1587) - шотландская королева, казненная по приказу королевы Англии Елизаветы. Священный жар твоей печали. А. И. Тургенев с горячей любовью относился к брату Николаю и тяжело переживал изгнание его из России. К И. А. Беку. Впервые - там же, стр. 266-268. Бек Иван Александрович (1807-1842) - поэт-элегик и переводчик; состоял на дипломатической службе. Козлов познакомился с ним в конце двадцатых годов через посредство А. И. Тургенева, который отнесся с большой симпатией к первым опытам молодого поэта. Эпиграф взят из стихотворения Ф. Шиллера "Тэкла". Графу М. Виельгорскому. Впервые - там же, стр. 189-192. Виельгорский Матвей Юрьевич (1794-1866) - виолончелист и музыкальный деятель. Графине Потоцкой. Впервые - там же, стр. 256-257. Потоцкая Мария Александровна (1806-1845) - жена церемониймейстера гр. Б. С. Потоцкого, певица-дилетантка. Личное знакомство с ней Козлова относится к 1837 г. См. примеч. к стихотворению "Первое свидание", стр. 475. Княжне Абамелек. Впервые - там же, стр. 273. Абамелек Анна Давыдовна (1816-1889) - фрейлина, поэтесса-переводчица, впоследствии жена И. А. Баратынского (брата поэта). В пятнадцатилетнем возрасте перевела на французский язык "Чернеца" Козлова. В 1832 г. Пушкин посвятил ей стихотворение "Когда-то (помню с умиленьем)...". Пери - см. стр. 454. Графине Завадовской, урожденной Влодек. Впервые - там же, стр. 218-220. Завадовская Елена Михайловна (ум. 1874) - петербургская красавица, знакомая Козлова. Не наяву и не во сне. Впервые - там же, стр. 291-292. Гагарин Павел Гаврилович (1777-1850) - генерал-адъютант и дипломат. В молодости печатал стихи в "Вестнике Европы", издававшемся Жуковским. Эпиграф взят из 10-й строфы поэмы Байрона "Шильонский узник". Из трагедии Николини "Giovanni di Procida". Вольный перевод 4-го явления 5-го акта пьесы итальянского поэта и драматурга Джованни-Батиста Никколини (1782-1861) "Giovanni da Procida". Впервые - там же, стр. 221-223. Трагедия Никколини, посвященная героическому восстанию сицилийцев против французского владычества, известному под названием "Сицилийская вечерня" (1282), была поставлена во Флоренции в 1830 г. и прошла с огромным успехом. В период нарастания национально-освободительного движения старинный сюжет приобрел злободневную остроту. Итальянская публика услышала в романтической трагедии Никколини призыв к борьбе против чужеземного австрийского гнета. Франк - француз. Из Данте. Перевод первых двух терцин из 8-й песни "Чистилища" ("Божественная комедия") Данте. Впервые - там же, стр. 290. Пальмник - паломник, странник. Беверлей. Вольный перевод 12-й строфы 5-й песни поэмы Вальтера Скотта "Мармион". Впервые - там же, стр. 276-278. Строфа 12, носящая у Вальтера Скотта заглавие "Лохинвар", выдержана в форме баллады. Нас семеро. Перевод стихотворения Вордсворта "We are seven". Впервые - там же, стр. 283-286. Вордсворт Вильям (1770-1850) - английский поэт-романтик реакционного направления. Первый период его творчества, относящийся к концу восьмидесятых - началу девяностых годов XVIII в., отмечен мотивами вольнолюбия, сочувствием к обездоленному народу Англии. Кому посвящен перевод Козлова, установить не удалось. Тоска по родине. Вольный перевод романса Лотрека из довести Франсуа-Рене де Шатобриана "История последнего из Абенсераджей". Впервые - там же, стр. 224-226. Шатобриан ФрансуаРене (1768-1848)-французский писатель-романтик, реакционный политический деятель. Разбитый корабль. Впервые - там же, стр. 254-255. Л аваль Софья Ивановна (1809-1871), в замужестве графиня Борх - приятельница Жуковского и Козлова. Озеро мертвой невесты. Впервые - там же, стр. 280282. Вольное подражание Андрею Шенье ("Ко мне, стрелок младой, спеши! любим ты мною..."). Вольный перевод фрагментов двух идиллий Андре Шенье: "Accours, jeune chromis, je t'aime, et je suis belle..." и "Neere, ne va plus te confier aux flots...". Впервые - альм. "Комета Белы" на 1833 год, стр. 153. (Цензурное разрешение - 30 октября 1832 г.) Шенье Андре (1762-1794) - французский поэт; примкнув во время революции 1789 г. к лагерю умеренных, выступал против якобинцев; был казнен по обвинению в контрреволюционном заговоре. Лирика Шенье, созданная в основном до революции 1789 г., проникнута антифеодальными освободительными идеями, языческим культом красоты. Она оказала большое влияние на поэзию французских романтиков. К Жуковскому. Впервые - изд. 1833 г., ч. 2, стр. 260-261. Жалоба. Впервые - там же, стр. 269-272. Графиня Витгенштейн - см. стр. 452. К печальной красавице. Впервые - БдЧ, 1834, т. 3, стр. 239-240, с эпиграфом: "The poor soul sat sighing" <Бедняжка сидела, вздыхая>. Печ. по БдЧ, 1836, т. 15, стр. 229, где стихотворение вторично опубликовано с незначительными изменениями. Мечтание. Впервые - изд. 1833 г., ч. 2, стр. 279. Написано в 1832 г., так как в стихотворении упоминается о смерти сына Наполеона I (Бедный сын) - Франсуа-Шарля-Жозефа Бонапарта (герцога Рейхштадтского), последовавшей в 1832 г. (род. 1811). Два челнока. Впервые - сб. "Новоселье", 1833, стр. 437442. А. Н. М. - Андрей Николаевич Муравьев (1806-1874), поэт и религиозный писатель, автор трагедии из времен крестовых походов "Битва при Тивериаде", отрывки из которой были напечатаны Пушкиным в "Современнике". А. Н. Муравьев, по свидетельству Козлова, часто рассказывал ему церковные легенды и притчи. Моя молитва. Впервые - БдЧ, 1834, т. 1, стр. 1-3. (Цензурное разрешение - 31 декабря 1833 г.) И, как над Лазарем, спаситель, О, прослезися надо мной! По евангельской легенде, Христос любил больного Лазаря из селения Вифания. Когда Лазарь умер, Христос пролил над его могилой слезы и воскресил его из мертвых. Свежана и Руслан. Впервые - там же, стр. 18-22. Бренда. Впервые - сб. "Новоселье", 1834, ч. 2, стр. 237-243. Возвращение крестоносца. Впервые - там же, стр. 363-368. Стихотворение было переведено Козловым на французский язык и послано в Париж Франсуа-Рене Шатобриану (см. о нем стр. 469), которого поэт считал далеким потомком героя стихотворения - крестоносца Жоффруа (Готфрида) Шатобриана. 17 декабря 1835 г. Шатобриан обратился к Козлову с благодарственным письмом, в котором писал: "Приношу вам тысячу извинений в том, что не мог ранее поблагодарить вас за письмо, которым вы меня почтили, и за прекрасные стихи, которые вам угодно было мне прислать..." ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 194). Шатобриан без тени сомнений подтверждает, что жена крестоносца Жоффруа якобы действительно умерла от радости при встрече с мужем, возвратившимся из крестового похода. Святой Людовик - французский Король Людовик IX (1215-1270), возглавивший крестовый поход 1248-1254 гг., окончившийся неудачей. Ночь. Впервые - БдЧ, 1834, т. 2, стр. 101. Обманутое сердце. Впервые - БдЧ, 1834, т. 3, стр. 1920. По мнению Ц. Вольпе, "Обманутое сердце" является подражанием стихотворению немецкого поэта Иоганна Георга Якоби (1740-1814) "Nach einem alten Liede", переведенному Жуковским под названием "Песня" ("Где фиалка, мой цветок..."), причем Козлов, вероятно, подражал не Якоби, а Жуковскому ("И. Козлов, А. Подолинский". Л., 1936, стр. 241-242). Стансы ("Меж дев волшебными красами..."). Вольный перевод "Стансов для музыки" "There be none of Beauty's daughters..." Байрона. Впервые - там же, стр. 25. Умирающий гейдук. Впервые - БдЧ, 1834, т. 4, стр. 123-124. Сюжет стихотворения заимствован из книги французского писателя Проспера Мериме (1803-1870) "Гусли, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине". Пушкин, как известно, поверивший в подлинность этих песен, создал на их основе "Песни западных славян". Козлов обработал песню Мериме "Умирающий гайдук". Гайдуки - южнославянские партизаны, ведшие вооруженную борьбу против турецких завоевателей в XVII-XIX вв. Иллирийская. Иллирия - древняя область на северо-западе Балканского полуострова, получившая название по имени обитавших в ней иллирийских племен. Пандусы - вооруженные наемники. Лядунка - сумка для патронов. Байрон в Колизее. Вольный перевод 130-137-й строф 4-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Впервые - БдЧ, 1834, т. 7, стр. 120-123. Заглавие и ремарка сочинены Козловым по мотивам 128-й строфы байроновской поэмы. Немезида (греч. миф.) - богиня возмездия. Фурии (римск. миф.) - богини мщения; изображались в виде безобразных старух со змеями в волосах. Ореста мукам предала. " Орест, сын предводителя греков в Троянской войне, Агамемнона, был, по древнегреческим мифам, наказан богинями мщения за убийство матери. К И. П. Mятлеву. Впервые - "Сборник на 1838 год", стр. 21-24. Написано не позже июня 1834 г. Об этом свидетельствует дневниковая запись Козлова, датированная июнем (без числа) 1834 г.: "Иван Мятлев, довольный моим посланием" (СиН, стр. 53). Мятлев Иван Петрович (1796-1844) - поэт, автор шуточной поэмы "Сенсации и замечания г-жи Курдюковой за границею, дан л'Этранже". Знаменское - поместье И. П. Мятлева....зеленый крест, И вспомнил я твою балладу. Имеется в виду стихотворение Мятлева "Артамоныч"; в нем говорится о покойнике, вышедшем из могилы и просящем починить разбитый бурею зеленый крест. Стансы ("Настала тень осенней длинной ночи..."). Впервые - ЛП на 1838 год, No 22, 28 мая. Написано не позже июня 1834 г. Об этом свидетельствует дневниковая запись Козлова, датированная июнем (без числа) 1834 г.: "Я ему <Мятлеву> сказал наизусть свои стансы "На несчастье"". (СиН, стр. 53). И. П. Мятлев, услышав эти "Стансы", вскоре обратился с письмом к Козлову (от 18 июня 1834 г.) с просьбой прислать ему это стихотворение: "Я опьянен и восхищен вашими великолепными стансами "О несчастье"; я влюбился в них. Ради бога, не заставляйте меня томиться в ожидании этих стихов" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 191; оригинал по-французски). К господину Александру. Впервые - "Северная пчела", 1834, No 171, 3I июля. Написано в июне или июле 1834 г. Обращено к Александру Ваттемару, французскому драматическому актеру, трансформатору и миму, гастролировавшему в Петербурге. Пушкин вписал в его альбом стихотворение "Подражание древним" ("Чистый лоснится пол, стеклянные чаши блистают..."). В письме к M. H. Загоскину - тогдашнему директору московских императорских театров - Пушкин 9 июля 1834 г. рекомендовал пригласить Ваттемара ("очень замечательное лицо") в Москву для бенефисного спектакля. Весной и летом 1834 г. Александр Ваттемар посещал Козлова, показывая ему "отдельные сценки из своего репертуара. "Северная пчела", публикуя стихотворение "К господину Александру", предварила его заметкой, в которой сказано: "Почтенный поэт наш Иван Иванович Козлов, лишенный удовольствия в_и_д_е_т_ь знаменитого мимика, просил г. Александра, играющего вообще только на театрах, сделать для него исключение и представить у него в комнате несколько опытов своего г_о_л_о_с_о_и_з_м_е_н_е_н_и_я, называемого ошибочно чревовещанием. Г-н Александр охотно исполнил желание слепца-поэта, и в награду был почтен следующими его стихами". Как два охотника кричали. Эту сценку Александр Ваттемар показывал Козлову в присутствии Жуковского 31 мая 1834 г. Об этом сказано в дневниковой записи: "Охотник ищет другого охотника, этот будит свою жену, плачет ребенок. Превосходно слышатся отчетливые голоса четырех человек и лай собак" (Известия отделения русского языка и словесности Академии наук, 1904, кн. 2, стр. 80-81). Два сонета. Впервые - БдЧ, 1835, т. 8, стр. 159-160. (Цензурное разрешение - 28 декабря 1834 г.) 1. "Я к той был увлечен таинственной мечтою..." Перевод 34-го сонета из цикла "После смерти мадонны Лауры" итальянского поэта Франческо Петрарки (1304-1374). 2. "В какой стране небес, какими образцами..." Перевод 126-го сонета Петрарки из цикла "При жизни мадонны Лауры". Государю наследнику Александру Николаевичу в день его тезоименитства. Впервые - БдЧ, 1834, т. 6, стр. 7-10. Александр Николаевич - будущий император Александр II (1818-1881). Невский. Имя "Александр" было дано по святцам в честь Александра Невского (1220-1263). Двух Александров тени. Имеются в виду Александр Невский и Александр I. Вождь непобедимый - Наполеон. Он ожил в брате. Имеется в виду Николай I. Война вдруг праведно пылает. Речь идет о русско-турецкой войне 1828-1829 гг. Тревожное раздумье. Впервые - БдЧ, 1835, т. 9, стр. 120-122. Невеста. Вольный перевод стихотворения Андре Шенье "La jeune tarentine". Впервые - там же, стр. 126. Это стихотворение Шенье послужило также источником стихотворения Н. И. Гнедича "Тарентинская дева", напечатанного в "Полярной звезде" на 1823 год. Мальвина. Впервые -БдЧ, 1835, т. 10, стр. 172-173. К неверной. Впервые - БдЧ, 1835, т. 11, стр. 15-16. Тоска. Вольный перевод 2-го сонета из цикла "После смерти мадонны Лауры" Франческо Петрарки. Впервые - там же, стр. 94-95. Этот сонет Петрарки послужил источником стихотворения К. Н. Батюшкова "На смерть Лауры". Эпиграф взят из первой строки 2-го сонета Петрарки. Прекрасная колонна пала, И лавр зеленый мой увял. В подлиннике игра слов, обозначающая гибель двух человек, которые были близки и дороги Петрарке: Колонна - кардинал Стефано Колонна, друг и покровитель поэта, убитый в Риме в 1347 г.; лавр (lauro) - Лаура, возлюбленная поэта, скончавшаяся, по словам Петрарки, в 1348 г. Сонет ("Прелестный вечер тих, час тайны наступил..."). Вольный перевод 30-го сонета из никла "Различные сонеты" (ч. 1) Вордсворта (см. о нем на стр. 469). Впервые - там же, стр. 96. Элегия ("О ты, звезда любви, еще на небесах..."). Перевод XIII элегии Андре Шенье "Bel astre de Venus, de son front delicat...". Впервые - БдЧ, 1835, т. 12, стр. 19. Диана - здесь в значении: луна. Пловец. Впервые - там же, стр. 89-90. Сельская элегия. Вольный перевод романса Мильвуа (см. о нем на стр. 447) "Priez pour moi". Впервые - БдЧ, 1835, т. 13, стр. 6-7. Ночь родительской субботы. Впервые - БдЧ, 1836, т. 14, стр. 12-14. В тексте озаглавлено: "Баллада", заглавие "Ночь родительской субботы", имеющееся в оглавлении, видимо, пропущено по ошибке. (Цензурное разрешение - 31 декабря 1835 г.) Отплытие витязя. Впервые - там же, стр. 70-71. Витязь ("Скажи мне, витязь, что твой лик..."). Впервые - БдЧ, 1836, т. 16, стр. 12-14. Эпиграф взят из поэмы Байрона "Гяур". Тайна. Впервые - там же, стр. 169-170. Дуб. Впервые - БдЧ, 1836, т. 17, стр. 194-195. Денница - см. стр. 461. Жнецы. Впервые - БдЧ, 1836, т. 18, стр. 156-157., Выбор. Впервые -БдЧ, 1836, т. 19, стр. 10-11. П. Г. Гагарин - см. стр. 468. Поэт и буря. Впервые - там же, стр. 13-14. Ламартин Альфонс (1791-1869) - французский поэт-романтик реакционного направления. Два тома его "Поэтических размышлений" (18201823) являются крупнейшим памятником раннего французского романтизма. Поэма "Жослен" (1836) пронизана идеей самоотречения и слияния с природой. Оссиан - легендарный кельтский поэт. Под его именем Макферсон издал в 1760-х годах свои шотландские песни. Инисторовы курганы, Морвен - местности в северо-западной Шотландии, где происходит действие поэм Оссиана. Эрминия на берегах Иордана. Вольный перевод 1-7-й строф 7-й песни поэмы Торквато Тассо "Освобожденный Иерусалим". Впервые - там же, стр. 14-15. Эрминия - сарацинская дева-воительница, влюбленная в христианского рыцаря Танкреда. В 7-й песне поэмы Тассо рисуется история бегства Эрминии, находящей приют у пастухов. Еврейская мелодия ("Когда в нетленном мире том..."). Перевод стихотворения Байрона "If that high world..." из цикла "Еврейские мелодии" (см. примеч. к стихотворению "К Филону", стр. 455). Впервые - там же, стр. 16. Касатка. Перевод песни "Rondinella pellegrina" из романа Томазо Гросси "Марко Висконти". Впервые - там же, стр. 96-97. Роман Гросси (см. о Гросси стр. 464), опубликованный в Италии в 1834 г., привлек к себе внимание русских литераторов. В 1835 г. в журнале "Московский наблюдатель" были напечатаны отрывки из "Марко Висконти" в переводе С. П. Шевырева. Висконти Марко - один из вождей миланской партии гибеллинов (сторонников императорской власти), боровшейся в начале XIV в. с гвельфами (сторонниками папы Римского). Сияна. Впервые - БдЧ, 1837, т. 20, стр. 34-35. (Цензурное разрешение - 29 декабря 1836 г.) Русская певица. Впервые - БдЧ, 1836, т. 17, стр. 193-194. В посмертном издании 1840 г. Жуковский озаглавил это стихотворение "П. А. Бартеневой", которой оно посвящено. По свидетельству А. Сиверса, опубликовавшего в 9-м томе сб. "Звенья" несколько писем Козлова, оригинал стихотворения "Русская певица" находится в альбоме П. А. Бартеневой и датирован "16 февраля 1836". В сопроводительном письме, помеченном 16 февраля <1836>, Козлов писал Бартеневой: "Примите, сударыня, это слабое выражение высокого наслаждения, доставленного мне вашим восхитительным пением, сладкая мелодия которого звучит и будет всегда находить отзвук в моем сердце. Как был бы я счастлив услыхать еще раз ваш звучный и в то же время такой нежный голос, от которого душа ощущает невыразимое, но полное прелести волнение" ("Звенья", т. 9. М., 1951, стр. 485. Оригинал по-французски). Бартенева Прасковья Арсеньевна (1811-1872) - фрейлина; певица-любительница, которую современники называли "московским соловьем". Ее высоко ценили М. И. Глинка и композитор А. Е. Варламов. В 1831 г. Лермонтов посвятил ей стихотворение "Скажи мне: где переняла...". Песнь о Марко Висконти. Перевод стихотворения "In morte di Marco Visconti" из романа Томазо Гросси "Марко Висконти". Впервые - "Современник", 1837, т. 5, стр. 240-246. Стихотворение посвящено смерти героя и написано в форме сирвентес - лирико-драматическом жанре поэзии трубадуров. Марко Висконти - см. примеч. к стихотворению "Касатка", стр. 474. Гвельфы - партия в Италии, отстаивавшая светскую власть папы (XII-XIV вв.). Эпанча (епанча) -старинный плащ. Первое свидание. Впервые - БдЧ, 1837, т. 21, стр. 4748. В изд. 1840 г. Жуковским дан подзаголовок: "Графине М. А. Потоцкой" (см. о ней на стр. 468). Написано, вероятно, в январе 1837 г. О посещении М. А. Потоцкой Козлова говорится в его дневниковой записи от 12 января 1837 г.: "Была у меня графиня Потоцкая. Я был в восхищении от нее. Она будет также звездою для моего сердца... Она спела мне чудную арию Pignatelli и романс "Любила я твои глаза"" (СиН, стр. 56). Элегия ("Зачем весенний ветерок..."). Впервые - ЛП на 1837 год, No 44, 30 октября. Сельская жизнь. Впервые - "Альманах на 1838 год, изданный В. Владиславлевым", стр. 181-183. (Цензурное разрешение - 17 декабря 1837 г.) Стансы ("Глубоко в тишине, предав навек безмолвью..."). Перевод 2-5-й строф из 14-й главы поэмы Байрона "Корсар". Впервые - там же, стр. 291. К Леопольду Мейеру. Впервые - ЛП на 1837 год, No 31, 31 июля. Мейер Леопольд (1816-1883) - австрийский пианист и композитор, гастролировавший в России. Познакомившись с Козловым, Мейер навещал его и специально играл для него. Милой дочери графини Фикельмон. Впервые - ЛП на 1837 год, No 52, 25 декабря. Фикельмон - см. стр. 466. Другу весны моей после долгой, долгой разлуки. Впервые - ЛП на 1838 год, No 5, 29 января. Посвящено двоюродной сестре Козлова Анне Григорьевне Хомутовой (17841856), в которую он был влюблен в годы юности. Дербент - см. примеч. Козлова на стр. 67. К П. Ф. Балк-Полеву ("Надолго увлечен неверною судьбой..."). Впервые - "Сборник на 1838 год", стр. 21-24. Написано, по-видимому, в начале 1838 г. (Цензурное разрешение - 8 марта 1838 г.) Балк-Полев - см. стр. 458. Столица чувств живых, столица дум глубоких. Подразумеваются Париж и Петербург. Где та волшебница и т. д. Имеется в виду французская писательница Анна-Луиза-Жермен де Сталь (1766-1817). Монморанси - герцог Моиморанси Матье-Фелисите (1767-1826), французский государственный деятель. И жизнь свою венчал кончиною святой. Намек на внезапную смерть герцога Монморанси в церкви во время молитвы. Но ту, с кем их сердца все думы разделяли. Речь идет о Жюли Рекамье (1777-1849), чей салон был модным политическим и литературным центром Парижа. Герцог Монморанси был одним из верных поклонников Рекамье. Saint-Pierre - французский писатель Бернарден де Сен-Пьер Жак-Анри (1737-1814). Грассини Жозефина (1773-1850) - итальянская певица, гастролировавшая в Париже в царствование Наполеона I. Benjamin - французский политический деятель и писатель Бенжамен Констан (1767-1830). Биготини Эмилия (ум. 1858) - французская танцовщица. Мерсье Луи-Себастиан (1740-1814) - французский романист и драматург. L'abbe Boulogne-аббат Булонь Этьен-Антуан (1747-1825), французский церковник, капеллан Наполеона I. Бешеный Гамлет, мятежник Манлий. Имеется в виду французский трагический актер Франсуа-Жозеф Тальма (1763-1826), прославившийся в частности в ролях шекспировского Гамлета и Манлия из одноименной трагедии французского драматурга Антуана Лафосса (ок. 1653-1708). Гаррик Давид (1717-1779) - английский актер, прославившийся в ролях шекспировского репертуара. Страна, где огненные горы - Италия. Пленялся ты красой Бразильи изумрудной. Балк-Полев был русским посланником в Бразилии. К*** ("Что я во цвете юных дней..."). Впервые - ЛП на 1838 год, No 15, 9 апреля. Посвящено графине Дарье Федоровне Фикельмон (см. о ней стр. 466). В изд. 1840 г. Жуковским озаглавлено: "Графине Фикельмон". Песня. Впервые - ЛП на 1838 год, No 20, 14 мая. Из Джияура. Вольный перевод из поэмы Байрона "Гяур" (от стиха: "As rising on its purple wing..." до "Except an erring sister's shame..." включительно). Впервые - ЛП на 1838 год, No24, 11 июня. Встреча. Впервые - ЛП на 1838 год, No 27, 2 июля. Идиллия ("Стремятся не ко мне с любовью и хвалами..."). Перевод идиллии Андре Шенье "Ah! ce n'est point a moi qu'on s'occupe de plaire...". Впервые - альм. "Утренняя заря" на 1839 год, стр. 51. (Цензурное разрешение - 15 ноября 1838 г.) В изд. 1840 г. стихотворение озаглавлено: "Фанни". Белинский, говоря о переводческом мастерстве Козлова, выписывает три его стихотворения: "Новые стансы", "Вольное подражание сонету Мицкевича", "Фанни" "как доказательство, что он мог усвоивать русской литературе драгоценнейшие перлы иностранных литератур". О стихотворении "Фанни" он пишет следующее: "Последняя пьеса, отличающаяся в подлиннике пластическою художественностию в выражении, и переведена пластически художественно. Так переводить могут только истинные таланты, которых немного бывает во всякой литературе" (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 5. М., 1954, стр. 77). Стансы ("Вчера я, мраком окруженный..."). Впервые - там же, стр. 70-71. Княгине З. А. Волконской ("Я арфа тревоги, ты - арфа любви..."). Впервые - там же, стр. 194. Написано в ответ на стихотворное послание З. А. Волконской, опубликованное в этом же альманахе, стр. 193: И. И. КОЗЛОВУ Ты арфа страданья, Ты арфа терпенья - Ты арфа с душой. Твой дух, твои струны Поют хор мученья; Напев их - аминь. Терпи, моя арфа! Звучишь ты надеждой, Пророчишь ты рай! И ангел скорбящих Твой голос узнает - И встретит тебя. З. А. Волконская - см. стр. 454. Графине Лаваль. Впервые - "Отечественные записки", 1839, т. 6, стр. 145. А. Г. Лаваль - см. стр. 467. Гимн Орфея. Впервые - БдЧ, 1839, т. 34, стр. 174. Орфей - легендарный древнегреческий певец, своими песнями приводивший в движение деревья и скалы, укрощавший диких зверей. В образе Орфея воплощена идея всемогущества музыки, поэзии, искусства. Молитва ("Прости мне, боже, прегрешенья..."). Впервые - "Современник", 1840, т. 18, стр. 86. Написано 3 декабря 1839 г., как об этом сообщает Козлов в дневниковой записи от 3 декабря: "Около 12 час. ночи нашло на меня вдохновение, и я сочинил м_о_л_и_т_в_у в в_и_д_е с_о_н_е_т_а" (СиН, стр. 62). Жуковский, опубликовав это стихотворение в своей статье "О стихотворениях И. И. Козлова", замечает: "Следующая молитва написана им весьма незадолго до смерти; это последний звук его арфы". Магдалина. По евангельской легенде, Мария из Магдалы вела развратный образ жизни, но под влиянием Христа обратилась к его вере и стала восторженной ее проповедницей. Иоанн - апостол и евангелист, называемый Богословом. Легенда. Впервые - изд. 1840 г., ч. 2, стр. 363-366. Написана в конце декабря 1839 г. - начале января 1840 г. В дневниковой записи от 28 декабря 1839 г. сказано: "Г-жа Вейдемейер. Я с ней занялся своей легендой" (СиН, стр. 64). 18 января 1840 г., за 12 дней до смерти, Козлов читал свою "Легенду" княгине А. И. Голицыной. "Моя легенда ее шокировала..." (СиН, стр. 66) - пишет с явным огорчением Козлов. По всей вероятности, любовный мотив, введенный в церковную легенду, "шокировал" святошу и ханжу А. И. Голицыну. Фивы - древнегреческое название древнеегипетского города Уасет, расположенного по обоим берегам Нила и в древности славившегося своей красотой и богатством. В I в. до н. э. город был разрушен. Впоследствии в его развалинах поселялись христианские отшельники. Он Павел Фивейский в цвету молодом. Герой стихотворения уподобляется первому по времени христианскому монаху Павлу Фивейскому (ум. 341), который жил в Фиваиде, питаясь плодами пальмы и одеваясь ее листьями. СТИХИ НЕИЗВЕСТНЫХ ЛЕТ Стансы ("Тоскуя о подруге милой..."). Вольный перевод 43-го сонета Франческо Петрарки из цикла "После смерти мадонны Лауры". Впервые - изд. 1840 г., ч. 2, стр. 262-263. Эпиграф взят из первой строки 43-го сонета. Стихи Андрея Шенье на пребывание его в Англии. Вольный перевод стихотворения Андре Шенье: "Sans parents, sans amis et sans concitoyens...". Впервые - там же, стр. 333-334. Андре Шенье (см. о нем. стр. 469) с конца 1787 до начала 1790 г. проживал в Лондоне в качестве секретаря французского посольства. Дружба. Впервые - там же, стр. 275. Стихи для концерта. Впервые - там же, стр. 316-318. ИНОЯЗЫЧНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ И. И. КОЗЛОВА Стихотворения, помещаемые в этом разделе, были опубликованы дальним родственником Козлова А. Хомутовым в NoNo 2 и 3 журнала "Русский архив" за 1886 г. Они хранились у сына поэта, Ивана Ивановича Козлова, скончавшегося в 1883 г. В предисловии к своей публикации А. Хомутов писал: "Имея возможность ознакомить публику с этими драгоценными для всех любителей русского слова материалами, я, с согласия дочери поэта Александры Ивановны Козловой... приступаю к этому делу" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 178). "Стансы", посвященные княгине А. И. Голицыной, и два стихотворения, адресованные графине Фикельмон, несомненно написаны Козловым. Что касается русских переводов этих стихотворений, то они, вероятно, также сделаны им самим, ибо в них легко обнаруживается художественная манера Козлова, особенности его стиля. Stances и перевод (с французского). Впервые - "Русский архив", 1886, No 2, стр. 201-202, с датой: 1830. Голицына Авдотья Ивановна (1780-1850) - приятельница Козлова, Вяземского, братьев Тургеневых. В 1817 г. Пушкин посвятил ей два стихотворения: "Краев неопытный любитель..." и "Кн. Голицыной, посылая ей оду "Вольность"". Alla contessa Fiquelmont и перевод (с итальянского). Впервые - там же, стр. 202. Фикельмон - см. стр. 466. To countess Fiequelmont и перевод (с английского). Впервые - "Русский архив", 1886, No 3, стр. 309. ПЕРЕВОДЫ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ И. И. КОЗЛОВУ Шиллер <Отрывок>. Перевод строф 1-8 и 13 из стихотворения Шиллера "Resignation". Публикуемый перевод обнаружен Ю. Д. Левиным в альбоме Анны Петровны Зонтаг (1785-1864) - детской писательницы и переводчицы, племянницы и близкого друга В. А. Жуковского (ПД). Альбомная запись озаглавлена: "Отрывок из Шиллера. Козлова". Судя по почерку, стихотворения альбома, включая и публикуемое, были записаны двоюродной сестрой А. П. Зонтаг - А. А. Воейковой (о ней см. стр. 443). Перевод сделан не позже 1827 г., когда Воейкова в последний раз уехала из России, Де ла Буильери Ивану Козлову ("Мой друг! Увы, не видишь ты..."). Перевод стихотворения виконта де ла Буильери (Francois de la Bouillerie) "A m-r Kosloiff". Впервые - "Русский архив", 1886, No 2, стр. 200-201, вместе с текстом стихотворения де ла Буильери (публикация А. Хомутова, см. примеч. к приложению первому - "Иноязычные стихотворения Козлова", стр. 488). Перевод этого и следующего стихотворения принадлежит, по-видимому, Козлову, так как в противном случае это было бы специально оговорено А. Хомутовым. Французский текст имеет подзаголовок: "Французские стихи, написанные Козлову путешественником виконтом Ла Буильери, проживавшим долгое время в Петербурге. Стихи напечатаны в 1837 г. в "Journal des Jeunes Personnes"". Приводим французский текст: A M.-R KOSLOFF Ami, vous qui ne voyez pas, Dites moi, quelle clarte sainte Illumine la sombre enceinte De vos tenebres d'ici bas?.. Et tandis que notre oeil regarde Ou des etoiles, ou des fleurs, Dites nous quels rayons meilleurs, Quelles autres fleurs Dieu vous garde?.. Ami, vous qui ne marchez pas, Dites nous, quel vol vous seconde Et vous emporte vers un monde Que n'atteignent jamais nos pas?... Pourtant nous marchons d'un pas ferme, Et nos pieds ne sont jamais las! Nous courons vite... helas! helas! Nous n'arrivons jamais au terme! Ami, vous qui ne marchez pas, Apprenez moi donc votre voie! Et puis vous ferez que je vois, Ami, vous qui ne voyez pas! Герейро Ивану Козлову ("Рукой безжалостной навек лишившись зренья..."). Перевод стихотворения Герейро (I. Guereiro) "То John Kosloff". Впервые - там же, стр. 199, вместе с английским текстом стихотворения, имеющего подзаголовок: "Английские стихи, посвященные Козлову г-м Герейро, состоявшим при португальском посольстве в Петербурге". Приводим английский текст: ТО JOHN KOSLOFF By ruthless hands deprived of light The prisoned bird more sweetly sings, The dreaded veil of endless night To him at length no terror brings. Within himself the songster finds A little world of heavenly sound, That earths corporeal ties unbinds And holier rendess all around. В дневнике Козлова имеется запись от 12 января 1832 г., относящаяся к Герейро: "Я шел уже спать, когда пришел молодой Герейро... Мы много говорили и читали наизусть стихи. Это молодой человек весьма умный, отлично знающий древние и новые языки, вообще богато одаренная натура. Я в восторге, что с ним познакомился" (СиН, стр. 51).