Крылов Виктор Александрович
Как я мамашу исправляла

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сцена-монолог в одном действии.

ДЛЯ СЦЕНЫ.

СБОРНИКЪ ПЬЕСЪ.

Томъ восьмой.

ИЗДАНІЕ ВИКТОРА АЛЕКСАНДРОВА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Шредера, Гороховая, 49.
1889.

   

ОТЪ ИЗДАТЕЛЯ.

   4) "Какъ я мамашу исправляла" -- оригинальная сцена-монологъ, требующая актрисы, которая-бы умѣла говорить по французски и по польски, а также имитировать еврейскій жаргонъ.

В. А--въ.

   

КАКЪ Я МАМАШУ ИСПРАВЛЯЛА.

СЦЕНА-МОНОЛОГЪ ВЪ ОДНОМЪ ДѢЙСТВІИ.

ВИКТОРА КРЫЛОВА.

   

ДѢЙСТВУЮЩЕЕ ЛИЦО.

   Катя -- благовоспитанная дѣвица.
   

Катя -- (одна).

   Я очень люблю мою мамашу... нѣтъ, право, очень, очень люблю, но что дѣлать? У нея пренеcноcный характеръ, она всего боится: чуть кучеръ погонитъ лошадей скорой рысью, она ужь кричитъ: "Тише! тише! Куда ты?!." Засидѣлась я разъ вечеромъ въ гостяхъ подольше обыкновеннаго -- мамаiа всѣхъ дворниковъ подняла на ноги искать меня... Какъ-то полицейскій городовой къ намъ на кухню затесался съ праздникомъ поздравить, такъ она въ отчаяніе пришла: думала, что насъ арестовать хотятъ. Ужъ я говорю: мамаша, lа Христосъ съ вами! За что-же это насъ могутъ арестовать?.. А она мнѣ: "Молчи ужь лучше, не разсуждай, въ наше время никто знать не можетъ, виноватъ онъ въ чемъ, или нѣтъ". Ну-съ, въ прошломъ году это было: жили мы въ Москвѣ и собрались ѣхать за границу. Рѣшалась мамаша цѣлыхъ пять мѣсяцевъ, а ужь какъ день отъѣзда подошелъ, вотъ кутерьма-то была.
   -- Фуфайку не забудь, уложи фуфайку, да капли возьми, какъ знать; что можетъ случиться -- захвораешь...
   -- Вы, мамаша, думаете, что заграницей ничего и достать нельзя?
   -- Бери, бери, все такъ-то спокойнѣй. Набрали мы съ собой узловъ, картонокъ, мѣшечковъ -- видимо-невидимо... На желѣзную дорогу забрались за два часа до отъѣзда, чтобъ не опоздать. Знакомые провожать пріѣхали, такъ на смѣхъ подняли... Ну, какъ бы ни было, сѣли, ѣдемъ, пересчитываемъ свои мѣшечки... вдругъ:
   -- Ахъ, Господи! ай, батюшки! ай, ай, ай!..
   -- Что, такое, мамаша?:
   -- Капора моего я не вижу, я его тамъ на дебаркадерѣ оставила.
   -- Для вѣдь сами-же вы его сюда въ узелъ завязали...
   -- Да, да; я забыла; ну, слава Богу! Сосчитай еще, все-ли тутъ, сосчитай.
   Считаемъ да пересчитываемъ, даже надоѣло. По московско-брестской, дорогѣ первая большая станція Можайскъ. Хотѣла я выдти.
   -- Пожалуйста, не, выходи, ради Бога не выходи; какъ-нибудь заторопишься садиться, поѣздъ двинется, сохрани Господи! Бывали случаи -- попадали подъ колеса.
   Сидимъ, пересматриваемъ опять свои вещи, гдѣ что положено... Тоска смертельная -- я раздражаться начинаю, думаю: неужто-жь все время такъ будетъ? Вѣдь это хоть и не ѣзди за-границу, все путешествіе отравлено... Какъ бы это мамашу пріучить, чтобъ она не боялась?
   И придумала!
   На первой-же станціи я юркнула въ другое отдѣленіе вагона и притаилась... Слышу, мамаша засуетилась... Кондуктора зоветъ, жандарма зоветъ, а сама изъ вагона выйдти боится... Вижу, ищутъ меня по всей станціи... однако не оставаться-же всѣмъ у изъ-за этого -- свиснули, поѣхали, мамаша внѣ себя... Я преспокойно вхожу, говорю:-- вотъ и я.
   -- Какъ-же это тебѣ не грѣхъ?... Я голову потеряла... Куда ты запропастилась?
   -- Это я, мамаша, нарочно, чтобы васъ исправить, чтобъ вы не боялись. Видите, ничего со мной ужаснаго не случилось и не зачѣмъ было гвалтъ подымать...
   Поворчала мамаша, надулась... Ну, что дѣлать, безъ непріятностей ничего хорошаго никогда не добьешься... Понемножку, понемножку опять помирились, опять стали мѣшечки считать... Думаю, надо опять повторить... Только тутъ ужь я на станцію вышла, на платформу. Мамаша не отговариваетъ, но предостерегаетъ: "смотри... не опоздай!" Опять я гдѣ-то притаилась: вижу, мамаша изъ окна высунулась, по вагону ходитъ, сосѣда спрашиваетъ, но ужь безъ отчаянія... не кричитъ, по крайней мѣрѣ, начинаетъ исправляться... Двинулся поѣздъ, опять я вхожу... Встрепенулась мамаша, но сейчасъ же и сдержала себя, чтобъ виду не показать, что безпокоилась, только такъ бросила упрекъ: "Совсѣмъ это не умно такъ себя вести, и не хорошо..."
   Жалко мнѣ было ее огорчать, да, вижу, нельзя безъ этого, что дѣлать... Я еще разъ, и еще, пока, наконецъ, вижу, что мамаша моя совсѣмъ привыкла... Ухожу и не безпокоится. Ну, думаю: исправилась. Такъ-то вотъ доѣхали мы до города Минска въ девять часовъ вечера.
   А Минскъ -- это... помните въ священной исторіи, столпотвореніе вавилонское? Какъ тамъ всѣ люди перемѣшались и заговорили на разныхъ языкахъ?-- вотъ это такъ совершенно было, какъ въ Минскѣ. Тутъ перекрещиваются двѣ желѣзныя дороги: кто въ Ригу ѣдетъ, кто въ Вильну, кто въ Москву, въ Варшаву, за-границу. Крикъ, споры, суетня, пересадка, отсюда поѣздъ, оттуда поѣздъ.
   Мамаша заснула. Я вышла на Станцію, гуляю, справляюсь: сколько остановки? говорятъ: еще много....Одинъ поѣздъ уѣхалъ, другой... Ну, думаю, довольно, пойду, лягу и я... Ищу своего вагона, нѣтъ... туда, сюда все не то... Все какіе-то незнакомые люди лежатъ... Тотъ кричитъ: затворяйте двери!.. другой: "осторожнѣй, пожалуйста!... Ахъ, Господи, кто это?.. Что такое?.. Ну, васъ!.." Да голоса все какіе-то злые съ просонья... Гдѣ-то я саблю задѣла, полетѣла она на полъ со звономъ; въ другомъ мѣстѣ сама чуть было не упала, споткнулась... Нѣтъ моего вагона!.. Я къ кондуктору.
   -- Да вы куда ѣдете?
   -- За-границу.
   -- Заграничный поѣздъ ушелъ.
   -- Какъ ушелъ? Что это значитъ?
   Подбѣгаю къ начальнику станціи.
   -- Какъ-же это вы отпустили заграничный поѣздъ и мнѣ ничего не сказали?
   Онъ такъ и прыснулъ со смѣху.
   -- Да сами-то вы чего-же смотрѣли?
   Но мнѣ было не до смѣху. Я напустилась на него съ такимъ азартомъ, почти со слезами на глазахъ,-- онъ даже струсилъ.
   -- Погодите, барышня, говоритъ,-- скоро пойдетъ другой поѣздъ по тому-же направленію, вы сейчасъ телеграфируйте маменькѣ на станцію Столбцы, чтобъ она васъ тамъ подождала...
   Такъ я и сдѣлала. Слишкомъ два часа я просидѣла въ этомъ проклятомъ Минскѣ. Наконецъ, слышу:
   -- Пожалуйте, барышня, садитесь, вотъ тутъ первый классъ... вамъ будетъ удобно... Тутъ одна только дама....
   Влѣзла. Дама оказалась старуха... большая, съ черными локонами, съ черными бровями... даже, кажется, съ черными усами. Одѣта неряшливо, на бархатной кацавейкѣ пятна. Засуетилась она, обрадовалась мнѣ, какъ красному солнышку, должно быть наскучалась порядкомъ, сердешная: чай, отъ самой Москвы одна ѣхала въ вагонѣ... Да и не мудрено: кому охота любоваться на ея черноволосую растительность: иной еще, пожалуй, испугается.
   -- Прошу, пани, прошу... {Для польскаго акцента всѣ слова должны быть сказаны съ удареніемъ на предпослѣднемъ слогѣ.}
   Полячка!!. Я три года жила въ Польшѣ и ужасно боюсь полячекъ -- онѣ такія любопытныя: какъ вцѣпятся, не отвяжешься отъ нихъ... и хоть я говорю по-польски,-- думаю: притворюсь, что ничего не понимаю.
   -- Прошу тутай.... ту бендзе выгоднѣй.
   -- Merci.
   Сѣла, укуталась въ пледъ, молчу.
   -- Чи, пани, далеко ѣдзе?
   Молчу. Она громче.
   -- Чи, пани, ѣдзе до Варшавы?--
   Думаю, все равно не отстанетъ.
   -- Нѣтъ.
   -- Чи до Вильны
   -- Нѣтъ.
   -- Доконтъ, пани, ѣдзе?!!
   -- За-границу... и я очень устала, мнѣ хочется спать, извините, я не могу разговаривать.,
   -- Спи, спи, моя милютка, сенъ потщебенъ для млодыхъ... такъ, такъ... пшитемъ тебѣ ѣхаць далеко... Спи, спи... Ай, ай!.. оо-охъ!.. Якъ-же ты такъ далеко ѣдзешь ѣдна?.. Чи машь ойтца? матке?
   Я стиснула зубы, молчу, притворилась, что сплю.
   -- Ахъ бѣдна, бѣдна!.. Якъ же тебе такъ пусцили само'н ѣдно'н... Цо то за безсердечны родзиде!.. Jesus Maria!.. Чи може ты естесь сѣрота?
   И затараторила по-польски. Долго я крѣпилась, да вдругъ!.. сама не знаю какъ это у меня сорвалось съ языка... Бываютъ-же этакіе несчастные случаи, сорвется съ языка, потомъ и не вернешь... Хотѣла я по-русски сказать: отстанѣте отъ меня, Христа ради!.. да ненарочно чистѣйшимъ польскимъ діалектомъ говорю;
   -- Зоставь мнѣ, пани, я спадъ хце!
   Что тутъ сдѣлалось,-- я вамъ и передать не могу, Пока моя черномазая собесѣдница думала, что. я попольски не понимаю, она исподволь выспрашивала, долго соображала, какъ сказать, но тутъ словно плотину прорвало... А! ты, модъ, понимаешь по-польски.. Постой!..
   -- Моя ты дрога! Моя ладнютка!.. Чи не хцещь подушечки?.. Полужъ сѣ тутай!.. Котечко моя!..
   За руки хватаетъ, ворочаетъ меня, какъ куклу... и куда тутъ лечь, секунды спать не дала... все мнѣ разсказала: и что дѣдушка ея былъ графъ, и что родъ ихъ идетъ отъ Яна Собѣскаго, и что хлодники и зразы она умѣетъ стряпать какъ никто во всей Литвѣ. Но что всего, ужаснѣе, вообразите: такъ-таки и заставила меня разговориться и все высказать, все до ниточки... Узнала -- кто мои родители, сколько мнѣ лѣтъ, какъ меня зовутъ, а главное узнала, какъ я попала въ ея вагонъ... Пришлось разсказать, какъ я мамашу исправляла, и такъ мнѣ стало досадно, такъ зло меня взяло, что только мы доѣхали до станціи, я выпрыгнула изъ вагона.
   -- Пани, пани, знову зостанешь, ту малый пжистанекъ... тылько ѣдна минута.
   Но я бѣгомъ отъ вагона. Нѣтъ, ни за что., лучше во второмъ классѣ.
   -- Гдѣ тутъ второй классъ?
   -- Садитесь, барышня, скорѣй, скорѣй, сейчасъ ѣдемъ.
   Толкнули меня во второй классъ, темно... на фонари зонтики спущены... На каждомъ диванѣ растянулся кто нибудь... на одномъ храпитъ толстый помѣщикъ, на другомъ двое дѣтей перепутались такъ, что не разберешь -- гдѣ у кого рука, гдѣ нога?.. На третьемъ какая-то неопредѣленная масса, мужчина ли, женщина-ли -- понять нельзя, но все кашляетъ, чрезъ каждую минуту все кашляетъ. На четвертомъ диванѣ дама... здоровая, крѣпкая дама. Ну, ужь, если кого-нибудь тревожить, такъ лучше всего ее, -- подвинула я ея ножки и подсѣла. Вдругъ слышу:
   -- Ah, mon Dien! Qu'est ce que c'est? Eh bien, voulez vous laisser mes pieds en repos?
   Гляжу: вскакиваетъ и садится.!
   -- Anatole!
   Ну, мнѣ все равно, зови себѣ тамъ какого угодно Анатоля, я съ мѣста не двинусь. Глядитъ она во всѣ глаза, поняла, въ чемъ дѣло.
   -- Зачѣмъ витутъ саждайтъ?.. Это мине мѣстъ...
   -- Тутъ мѣсто не для одной, а для троихъ, гдѣ же мнѣ прикажете сѣсть?
   -- Я отъ сами Москва здѣсь на это мѣстъ... Monsieur le conducteur знай... я уставалъ, я вчера изъ Петербургъ... двѣ дни, въ вагонъ... я въ Москва только у сестеръ былъ, видать ихъ, былъ только три часа и опять вагонъ...
   -- Сердитесь или нѣтъ, но я отсюда не уйду; я тоже устала и имѣю такое-же право сидѣть здѣсь, какъ и вы.
   -- Oh, cette canaille russe!!, пробормотала она сквозь зубы.
   Меня взорвало. Еще смѣетъ браниться.
   -- Eh.bien, madame, говорю я ей: vous n'avez donc pas la moindre connaissance d'une éducation quelconque, si vous vous permettez des arrogances pareilles?.. Vous oubliez, que vous êtes en Russie!
   -- Mademoiselle, je connais bien les russes, mais ils ne sont pas si impolis que vous.
   -- Ce n'est pas vous; madame, qui m'enseignerez la politesse, avec vos expressions de femme de chambre.
   -- Je suis modiste, mademoiselle, et pas autre chose... Je tiens une des meilleures maisons de St.Petersbourg, et j'ai une clientèle dans les plus hautes couches de la société Petersbourgienne.
   Разсерженная модистка стала мнѣ себя отреко* мендовывать одною изъ самыхъ величайшихъ художницъ по части дамскаго туалета. Изволите видѣть: графиня Орловская на придворномъ балу была въ ея платьѣ -- и князь Куриковъ обратилъ особенное вниманіе на большой бантъ, которымъ былъ подхваченъ тюникъ; и какая-то молодая княжна обязана ей счастіемъ всей своей жизни, потому что княжнѣ было сшито такое платье, которое скрыло, что у нея одно плечо ниже другаго -- и въ этомъ платьѣ Княжна побѣдила сердце своего жениха, и проч., и проч.; и она ихъ всѣхъ отлично знаетъ, и всѣ эти русскія княгини и графини всегда обращаются съ ней очень вѣжливо и не позволяютъ себѣ хватать ее за ноги.
   -- Savez-vous, mademoiselle, говорила она мнѣ, savez vons, que la princesse Drevoustschinsky ne me nomme pas autrement, que sa chère et bien aimée amie?
   Какія нѣжности, подумаешь, какая-то княгиня Древущинская ее другомъ называетъ!.. Мнѣ-то что за дѣло? Мнѣ нужно мѣсто въ вагонѣ, вотъ и все. Можетъ быть, эта княгиня ей должна по уши, такъ тутъ по неволѣ въ друзья произведешь кого угодно.
   -- Elle vous doit donc beaucoup, cette princesse Drevoustschinsky?
   Француженку мою такъ и передернуло,-- видимо, я попала въ больное мѣсто.
   -- Ça ne vous regarde pas, mademoiselle, je suis libre de travailler pour rien, si èa me plaît...
   И пошло объясненіе: если богатыя княгини не расплачиваются честно съ модистками, такъ это стыдно княгинямъ, а не модисткамъ; но не безпокойтесь, умная хозяйка всегда съумѣетъ наверстать убытокъ, потому что она такъ обведетъ всякаго покупщика, что за любой товаръ сдеретъ вчетверо его стоимость". Вотъ она пріѣхала въ Петербургъ простой работницей, ни гроша за душой у нея не было, а теперь магазинъ à la Grande Morskoy приноситъ двадцать тысячъ рублей доходу... Ну, скажите на милость, какое мнѣ дѣло до всего этого?
   Разгоряченная француженка однако ужь не могла удержать потока своего негодованія... Она кричала и жестикулировала... Сгоряча положила свой мѣшокъ на спящихъ дѣтей, одинъ изъ нихъ проснулся и заревѣлъ... Кашляющая фигура поднялась успокоивать его, сбросила мѣшокъ на полъ,-- затѣялся споръ, кашель усилился... Не выдержалъ и толстякъ,-- слышу:
   -- Фу ты чортъ!.. спать не даютъ... Что за разговоры такіе по ночамъ!..
   Пошла суматоха по всему вагону. Я еле дождалась первой встрѣчной станціи... сказала:
   -- Adieu, madame, j'aimerai mieux rester avec des paysans, que de voyager près d'une amie de la comtesse Drevoustschinsky.
   И вышла.. Нѣтъ, лучше въ третій классъ -- ничего, спать не буду, да по крайней мѣрѣ никто надоѣдать не станетъ.
   -- Куда вы, барышня, говоритъ кондукторъ, здѣсь третій классъ?..
   -- Знаю, знаю...
   Вошла. Тоже темнота и запахъ какой-то удушливый, тяжелый... Картина самая невообразимая. Какъ эти люди третьяго класса умѣютъ спать, я и не постигаю. Тамъ одна нога подвернулась, другая свисла; тутъ-г голова ниже туловища спустилась,-- кого-то узломъ придавило -- все ничего, спятъ блаженныя души какъ младенцы новорожденные; вотъ ужь воистину должно быть люди съ чистою совѣстью, -- тутъ хоть прямо на спину кому угодно сядь,-- не замѣтитъ.
   Ѣдемъ, все тихо, только колеса постукиваютъ... Вижу, еврей съ еврейкою копошатся рядомъ... прислушалась...
   -- Мойша!.. ты спишь?
   -- Ша!.. Ражве хорошій еврей можетъ шпатъ, когда у внево случилось таково паскудново шкода?.. А, вай миръ, вай миръ, вай миръ!
   -- Чай хочишь?
   -- Оштавь, пижалуйста.
   -- Чи бублики хочишь? чи мацце?
   -- Ахъ, г. ей векъ митъ дейне мацце!.. Што мине мацце, когда у вмене шорокъ кербеванцевъ ржали... А! а!!. Фирцихъ кербелесъ! А, вай миръ, вай миръ, вай миръ!!.
   -- А вотъ видишь: ты твоего жинка никогда не шлщхаешь. Школько разъ я тибе говорила, шта когда ты накипаешь ворованнаго шуба, ты продавай воротникъ въ одно мѣсто, рукава въ другова мѣста, мѣэхъ въ третьяго мѣста, а вшя шуба въ четвертаго... а ты твой жинка не шлюхаешъ...
   -- Нѣтъ, Шорке, ты скажи мине, кто шдѣлалъ въ полиція доносъ?!. Андроневѣ пакипалъ шуба за сто кербеванцевъ... тй понимаешь а гитъ гешефтъ! Вдругъ входитъ гаспадинъ штановой и говоритъ: какъ ты шмѣишь, пархатый жидъ, продавать ворованнаго шуба?.. Отнималй шуба, отнималй пятнадцать кербеванцевъ и хотѣли минё у въ тюрьма сажать... Яшамъ за шубе давалъ двадцить пять кербеванцевъ! Ферфалленъ фирцихъ кербелесъ!.. А вай миръ, вай миръ!..
   -- А вотъ видишь, ты твой жинка не шлюхаешь. Школько разъ я тибе говорила, что съ Янкель Кузельманъ не надо шориться, ты твой шинке не шлюхаешь... Ты думаешь, Янкель забилъ, что ты въ прошлаго годъ, когда шукали этого фальшиваго бамажка, ты думаешь, онъ забилъ, что ты сказалъ у въ полиціи, что Янкель ивмѣетъ въ себѣ такого бумажка? Ну, вотъ типеричке онъ шказалъ гаспадинъ Штановой насчетъ этаго шуба. Я знаю Янкель, этого шлимазель... А ты не Хотѣлъ шкюхать своего жинка...
   -- Ахъ, вай миръ, вай миръ!..
   Дальше! ничего не было слышно, только среди шопота изрѣдка долетали слова: "Фирцихъ кербелесъ!.. ай шлимазель!.. вай миръ, вай миръ!.." и понемйожку стало дѣлаться что-то несообразное... почудилось мнѣ, что еврейка не еврейка, а большая піявка и полаетъ она тихонько и впилась мужику въ ногу... я ему крину: смотрите, васъ піявка сосетъ, а онъ мнѣ: пущай ее! Коли это всѣхъ піявокъ обороняться, рукъ не хватитъ. Слышу: охаетъ кто-то, но это не еврей, а мамаша... Жалѣетъ меня: "куда ты это попала, какой скверный вагонъ!.. а я говорю: какой-же это вагонъ, мамаша, развѣ вы не видите, что это мельница?.. Слышите, стучатъ приводы отъ жернова?.. А тамъ ужь и Богъ вѣсть что пошло и не помню...
   Проснулась я оттого, что меня сильно толкнуло,-- поѣздъ остановился. Сижу я на полу, свѣтло, но всѣ еще спятъ. Взглянула на часы -- четыре часа. Что за станція? спрашиваю кондуктора.
   -- Столбцы.
   -- Сколько стоитъ?
   Полчаса.
   Выйду освѣжиться. Выхожу на станцію, и кого же я вижу?.. мамашу.
   -- Откуда вы?
   -- Да вѣдь ты же мнѣ телеграфировала, чтобъ я въ Столбцахъ тебя ждала,
   -- Ахъ, Господи! А у меня совсѣмъ изъ головы вонъ... и говоритъ это такъ спокойно, увѣренно, какъ будто ничего-важнаго не случилось... я даже разсердилась.
   -- Я васъ, не узнаю, мамаша!!. Вы знаете, что я осталась на станціи, треплюсь по разнымъ вагонамъ ночью... безъ денегъ, безъ билета... могу проспать, прозѣвать станцію... Вы меня ждете на станціи и не справляетесь даже -- пріѣхала я или нѣтъ... Вѣдь я могла проспать и проѣхать мимо... а вы преспокойно сидите на станціи и не спрашиваете кондуктора и не заглядываете въ вагоны?!.
   Такъ я и разгорѣлась.
   -- Постой, постой, говоритъ мамаша, что ты горячишься?.. Вѣдь ты-же меня сама пріучила не безпокоиться... Я думала, что ты это опять нарочно осталась, чтобъ меня отъ тревогъ отучить...
   Что на это скажешь?.. Вѣдь она была совершенно права... Я бросилась ей на шею, разцѣловала ее и говорю:
   -- Я, мамаша, видите, какая умная, я васъ исправила... ну, да и себя тоже, больше никогда не буду.
   Съ той минуты мы ужь во всю дорогу больше не ссорились.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru