Крылов Виктор Александрович
Надя Муранова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Не ко двору).
    Комедия в пяти действиях.

   

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ

Виктора Крылова.
(Александрова).

   

ТОМЪ ПЯТЫЙ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Г. Шредера, Гороховая, 49.
1890.

   

НАДЯ МУРАНОВА.

(НЕ КО ДВОРУ).

КОМЕДІЯ ВЪ ПЯТИ ДѢЙСТВІЯХЪ.

   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Бѣлоярская, Анна Петровна, -- попечительница женской гимназіи.
   Притолковъ, Ѳедоръ Григорьичъ, -- директоръ гимназій мужской и женской.
   Камнева, Катерина Дмитревна,-- начальница женской гимназіи.
   Камневъ, Владиміръ Андреичъ,-- ея мужъ, служитъ по земству.
   Муранова, Надежда Ивановна (Надя) -- учительница въ женской гимназіи.
   Мурановъ, Иванъ Семенычъ,-- ея отецъ.
   Пружановъ, Василій Сергѣичъ.-- генералъ.
   Жирунинъ, Никита Степанычъ, -- богатый купецъ.
   Семиратовъ, -- армейскій поручикъ.
   Гератьева, Марья Павловна.
   Катя, -- ея дочь, дѣвочка двѣнадцати лѣтъ.
   Лиза, -- сестра Гератьевой.
   Стрѣлкина.
   Сердюковъ, -- мелкій купецъ.
   Силочкинъ.
   Курочинскій.
   Харитонова, -- домовладѣлица, хозяйка Мурановыхъ.
   Няня.
   Приказчикъ изъ магазина.
   Гости, дѣти (дѣвочки-гимназистки), прислуга, носильщики изъ мебельнаго магазина.

Дѣйствіе происходитъ въ губернскомъ городѣ.

   

ПЕРВОЕ ДѢЙСТВІЕ.

Часть богатой оранжереи, у Бѣлоярской. Растенія разставлены такъ, чтобы образовать празднично разукрашенную залу. Роскошное освѣщеніе. Садовые столы и стулья. Въ глубинѣ -- широкая растворенная дверь, за ней садъ. ПРИТОЛКОВЪ -- на авансценѣ справа, за столикомъ, со счетами, бумагой, карандашемъ и пачкой ассигнацій. Онъ считаетъ и записываетъ. Входитъ -- КАМНЕВА.

I.
КАМНЕВА и ПРИТОЛКОВЪ.

Камнева.

   Сказали, что вы здѣсь, ищу васъ по всѣмъ закоулкамъ.
   

Притолковъ.

   Я нарочно уединился подальше отъ публики, чтобы привести въ порядокъ наши итоги. Тамъ все со мной заговаривали, -- все мнѣ мѣшали.
   

Камнева.

   Но сейчасъ всѣ сюда перекочуютъ; пьесу кончаютъ.
   

Притолковъ.

   Я тоже кончилъ.
   

Камнева.

   Ну-съ?-- и что же намъ дастъ нашъ благотворительный спектакль?
   

Притолковъ.

   Валовой сборъ составляетъ восемьсотъ-семьдесятъ-два рубля Кромѣ того, поручикъ Семиратовъ пожертвовалъ пять золотыхъ.
   

Камнева.

   Ага! Смѣшной офицерикъ!.. Откуда такая щедрость?-- онъ вѣдь однимъ жалованьемъ живетъ.
   

Притолковъ.

   Вѣроятно, изъ особенной склонности къ женскому полу.
   

Камнева.

   То-есть?
   
   Притолковъ.
   Ну! Господи!-- спектакль устроенъ въ пользу здѣшней женской гимназіи; онъ, вѣрно, сочувствуетъ женскому образованію.
   

Камнева.

   У васъ не то было на умѣ. Вы насмѣхаетесь надъ нимъ за его увлеченіе Надей Мурановой.
   

Притолковъ.

   Зачѣмъ смѣяться? увлеченіе понятное. Надежда Ивановна -- дѣвица не заурядная; особенно сегодня, послѣ ея колоссальнаго успѣха на сценѣ. Ко всѣмъ ея достоинствамъ, -- она выказала себя талантливой актрисой... всѣ были увлечены, не одинъ "смѣшной офицерикъ".
   

Камнева.

   Я ужасно рада за нее: я ее такъ люблю, мою Надю! Итакъ: сколько же чистой прибыли внесемъ мы отъ спектакля въ кассу гимназіи?
   

Притолковъ.

   По уплатѣ расходовъ, я надѣюсь, у насъ все-таки останется слишкомъ восемьсотъ рублей. Да вотъ что еще Анна Петровна заплатитъ за свое мѣсто.
   

Камнева.

   Съ нея брать неловко: Анна Петровна -- главная устроительница спектакля. Она и такъ потратилась, свою оранжерею въ театръ превратила, -- и на свой счетъ...
   

Притолковъ.

   Такъ чтожь?.. При ея-то богатствѣ?
   

Камнева.

   И билеты продавала, и вообще хлопотала...
   

Притолковъ.

   За то и должна заплатить, что ей дали случай похлопотать.
   

Камнева.

   Съ меня-же вы не берете?
   

Притолковъ.

   Вы и она -- большая разница.
   

Камнева.

   Какая?-- Я начальница гимназіи, она попечительница. Мы обѣ сочувствуемъ дѣлу.
   

Притолковъ.

   Только не одинаково. Сочувствующіе дѣятели, Катерина Дмитревна, бываютъ разныхъ сортовъ. Вы принадлежите къ сорту блаженныхъ. Здѣшняя женская гимназія -- ваше дѣтище: вы ее учредили, вы ее ведете, конечно, не для того, чтобы чваниться званіемъ начальницы и получать мизерные шестьсотъ рублей жалованья; эти деньги у васъ цѣликомъ уходятъ на ту-же гимназію...
   

Камнева.

   По вашему, тутъ съ моей стороны подвигъ милосердія?
   

Притолковъ.

   Пускай не подвигъ, а удовольствіе; но если вы и наслаждаетесь своей работой, -- единственная цѣль у васъ процвѣтаніе гимназіи. Анна Петровна -- совсѣмъ другой сортъ: она дѣятель своекорыстный. Она вамъ помогаетъ связями и деньгами, но именно только это ее и веселитъ. Какъ тамъ идетъ ваша гимназія -- ей нисколько не интересно; ей важно то, что она, Бѣлоярская, хлопочетъ о гимназіи. У васъ хлопоты для дѣла, у ней дѣло для хлопотъ.
   

Камнева.

   Однако, сегодняшній спектакль...
   

Притолковъ.

   Онъ-то и лучшее тому доказательство. Имѣй Анна Петровна въ виду вотъ эти восемьсотъ рублей, стоило-ли изъ-за нихъ суетиться, метаться по городу, дѣлать репетиціи, оранжерею портить?.. Что для Бѣлоярской восемьсотъ рублей?-- вынула изъ кармана, да и отдала. Но ей нуженъ не сборъ. Помилуйте, цѣлый мѣсяцъ весь городъ толкуетъ о госпожѣ Бѣлоярской: "будете у Бѣлоярской?.. какой спектакль Бѣлоярская устраиваетъ"? и такъ далѣе, и такъ далѣе... И, наконецъ, сегодняшній торжественный вечеръ, съ восторгами публики, съ блестящимъ успѣхомъ дѣвицы Мурановой. Благодаря Аннѣ Петровнѣ, заблестѣла новая звѣздочка, разцвѣла талантливая актриса, можетъ быть какая-нибудь будущая знаменитость.. Госпожа Бѣлоярская, какъ солнце, все освѣтила, все согрѣла, дала жизнь рѣдкому цвѣтку, -- и все это даромъ!? Нѣтъ, чортъ возьми, она должна за это заплатить, и чѣмъ больше, тѣмъ лучше.
   

Камнева.

   Ну, вы сами ее спрашивайте, я не стану.
   

Притолковъ.

   Извольте, это очень легко. Отбитъ только поднести ей наивно-льстивую похвалу: увѣрить ее, что она тутъ все и безъ нея ничего, -- она сейчасъ въ карманъ за деньгами полѣзетъ.
   

Камнева.

   Гм! что мнѣ въ голову приходитъ: ну, я блаженная, Бѣлоярская своекорыстная, -- а вы?.. вы тоже "сочувствующій дѣятель"; вы директоръ обѣихъ гимназій, и заботливый директоръ, -- вы какого сорта.
   

Притолковъ.

   Я?.. Правда, я не совсѣмъ блаженный: вижу ясно выгоды и свои, и чужія; но я не своекорыстный. Я на рубежѣ, я на границѣ.
   

Камнева

   И нашимъ, и вашимъ? Простите, это невольно вырвалось. Мнѣ немножко непріятно, что вы ужь слишкомъ равнодушны къ средствамъ добыванія: льстить Бѣлоярской, пользоваться увлеченіемъ офицера, хоть-бы и ради доброй цѣли...
   

Притолковъ.

   Когда иначе нельзя?.. Полно вамъ либеральничать. Человѣческое общество такая сложная механика, что всякое прекрасное дѣло, всякая благая натура, непремѣнно погибнутъ, если не смотрѣть сквозь пальцы на кое-какіе гадости.
   

Камнева.

   Дайте мнѣ хоть на сегодня забыть эту житейскую мудрость; мнѣ такъ весело.
   

Притолковъ.

   Сами начинаете... Вотъ и хозяйка наша. (Входитъ Бѣлоярская и другіе.) А мы про васъ разговариваемъ, все про васъ, наше свѣтило.
   

II.
ТѢ-ЖЕ, БѢЛОЯРСКАЯ, ЖИРУНИНЪ, ПРУЖАНОВЪ, СЕРДЮКОВЪ, МУРАНОВЪ и кое-кто изъ гостей.

Бѣлоярская.

   Какъ онъ меня балуетъ! Онъ неистощимъ въ своихъ любезностяхъ... Да, сегодня счастливѣйшій день моей жизни.
   

Сердюковъ -- вполголоса, Жирунину.

   У нея что ни день, все самый счастливый будетъ.
   

Притолковъ.

   Мы собирались благодарить васъ, Анна Петровна, за ваши заботы о гимназіи.
   

Бѣлоярская.

   Нѣтъ, не за это, а вотъ вы за что меня благодарите: я вамъ Америку открыла. Была у насъ просто скромная, милая учительница гимназіи; а я вамъ показала, что эта учительница -- замѣчательная актриса, огромный талантъ.
   

Пружановъ.

   Виноватъ-съ: я-то ужь въ этомъ давно былъ увѣренъ. Я, вѣдь, Наденьку маленькой дѣвочкой зналъ. (Муранову.) Простите, по привычкѣ все ее Наденькой называю. (Всѣмъ.) Когда я командовалъ эскадрономъ въ Могилевѣ, она еще была этакій маленькій пузырь, а ужь зародышъ таланта сказывался. Помните, какъ она меня передразнивала: заложитъ, бывало, рученки за спину -- и ходитъ этакъ пѣтухомъ.
   

Жирунинъ.

   Да, кому отъ Бога врождённо...
   

Пружановъ.

   Я тогда говорилъ: это будетъ актриса.
   

Бѣлоярская.

   По дѣтскимъ шалостямъ еще судить нельзя.
   

Сердюковъ.

   У меня сынишка по двору колесомъ катается; тоже думаю, не произойдетъ-ли...
   

Пружановъ.

   Вы, любезный, о томъ не говорите, чего не можете понять. Въ искусствѣ опытный глазъ видитъ сразу.
   

Бѣлоярская.

   Нѣтъ, нѣтъ, и не спорьте!-- я Наденьку никому не уступлю; она моя актриса, моя, моя!..
   

Притолковъ.

   Разумѣется, ваша. Что толку въ талантѣ, пока его никто не знаетъ? Вы намъ всѣмъ ее показали, вамъ честь и слава открытія.
   

Бѣлоярская.

   Вотъ видите, и Ѳедоръ Григорьичъ говоритъ тоже; а ужь онъ хорошій цѣнитель всего. (Камневой.) Ma chère amie, Наденька тамъ переодѣвается въ уборной, она просила, чтобъ вы къ ней зашли.
   

Камнева.

   Сейчасъ.
   

Бѣлоярская.

   И возвращайтесь сюда непремѣнно; я и мужу вашему сказала.

Камнева уходитъ.

Жирунинъ.

   Вы говорите, она у васъ въ гимназіи учительница?.. И ничего? Свое дѣло знаетъ?
   

Бѣлоярская.

   Наденька-то? Безподобно! Мы нахвалиться не можемъ.
   

Жирунинъ.

   Поди-жь ты!-- И актриса, и ребятъ учить можетъ; вонъ оно что!
   

Бѣлоярская.

   Это дѣвочка-феноменъ. Умница какая!.. я ее просто обожаю.-- Вы счастливый отецъ, Иванъ Семенычъ.
   

Мурановъ.

   Да-съ, признаюсь; хоть и не слѣдовало-бы говорить, какъ отцу, но, ей Богу, извинительно въ такую минуту. Надя, вѣдь, для меня вся моя жизнь!
   

Жирунинъ.

   И откуда это берется? Поди-ка вотъ заставь меня на сцену выйдтить.
   

Сердюковъ.

   Спотыкнетесь, Никита Степанычъ; навѣрняка спотыкнетесь.
   

Мурановъ.

   Конечно, я ее немножко подъучилъ, показывалъ ей, какъ что представить; но даже я не ожидалъ, чтобъ она такъ восхитила всю публику.
   

Бѣлоярская.

   Я тоже ей дѣлала замѣчанія на репетиціяхъ.
   

Притолковъ.

   Чему ее учить? что вы? это природный талантъ!.. По мнѣ, она совершенство, и я въ восторгѣ; я всю ночь спать не буду.
   

Бѣлоярская.

   Генералъ, куда вы?.. Оставьте вашу фуражку, мы будемъ ужинать. Я просила кое-кого изъ близкихъ знакомыхъ остаться. Мы будемъ праздновать успѣхъ Наденьки, пить шампанское за нее..
   

Мурановъ.

   Вы, право, такъ добры къ моей дочери...
   

Жирунинъ.

   У насъ, сударь, людей отличить умѣютъ: когда есть въ комъ заслуги, всегда превознесутъ.
   

Сердюковъ.

   Еще какъ превознесутъ-то!-- насъ только раскачай, -- такъ разливанное море... Погодите, мы еще вашей барышнѣ за это представленіе медаль выхлопочемъ за усердіе.
   

Жирунинъ.

   Не завирайся, смотри.

Входятъ -- Гератьева, Лиза, Катя и Стрѣлкина.

   

III.
ТѢ-ЖЕ, ГЕРАТЬЕВА, ЛИЗА, КАТЯ, СТРѢЛКИНА; потомъ СИЛОЧКИНЪ; потомъ КУРОЧИНСКІЙ, въ концѣ -- СЕМИРАТОВЪ.

Бѣлоярская -- Гератьевой.

   А вотъ, и Марья Павловна. Ну, благодарите меня, благодарите,-- какую я вамъ актрису нашла.
   

Гератьева.

   Мнѣ теперь, ma très bonne, вопросъ жизни: хорошаго кучера сыскать; за кучера-бы я васъ поблагодарила. На что мнѣ актриса? я театра не держу.
   

Катя -- Бѣлоярской.

   Анна Петровна, что Надежда Ивановна придетъ сюда?
   

Гератьева.

   За актрису -- вотъ, моя Катюша будетъ благодарить. Совсѣмъ съума сошла дѣвочка: увидала свою учительницу на сценѣ, до сихъ поръ млѣетъ отъ блаженства.
   

Бѣлоярская -- Катъ.

   Придетъ, придетъ твоя Надежда Ивановна, успокойся. (Вошелъ Силочкинъ.) Комикъ нашъ!.. Merci... я хохотала отъ всего сердца.
   

Силочкинъ.

   По мѣрѣ силъ старались.

Смѣется.

Лиза -- Силочкину.

   Вы тоже восхищены Надей Мурановой?
   

Силочкинъ.

   Конфетка, настоящая бомбошка!
   

Лиза.

   Фи! какой сахарный комплиментъ.

Вошелъ Курочинскій.

Пружановъ.

   Первому любовнику! браво!.. Краса спектакля и дамскій сердцеѣдъ.
   

Стрѣлкина.

   Cousin Michel, ты былъ обворожителенъ!
   

Курочинскій -- небрежно.

   Ну, что! моя роль такая пустая, неотвѣтственная, да я и старый воробей, мнѣ стыдно играть дурно. А что вы скажете про нашу барышню? какова?
   

Пружановъ.

   Я давно въ ней предвидѣлъ; всѣхъ васъ за поясъ заткнула.
   

Курочинскій.

   Ну, до этого еще далеко; ей еще очень надо поучиться да поработать.
   

Пружановъ.

   Чего тамъ учиться?-- она перлъ! готовый перлъ, первой величины! Вы всѣ передъ ней школьники!
   

Курочинскій.

   Не смѣю спорить, генералъ, не смѣю спорить.

Отходить къ дамамъ.

Сердюковъ -- Пружанову.

   Какъ вы нашего генія-то раскритиковали,-- не понравилось.
   

Курочинскій.

   У насъ не радъ, что и похвалишь кого, -- сейчасъ выше небесъ подымутъ.
   

Стрѣлкина.

   И ничего я такого особеннаго въ Наденькѣ не вижу.

Вбѣгаетъ Семиратовъ.

Семиратовъ.

   Анна Петровна, она идетъ! она сейчасъ идетъ сюда! давайте, встрѣтимъ ее апплодисментами.
   

Бѣлоярская.

   Да, да, да,-- непремѣнно.
   

Семиратовъ.

   Ваше превосходительство, Надежда Ивановна идетъ. Мы будемъ апплодировать.
   

Пружановъ.

   Прекрасно!.. Овацію, господа, овацію молодому таланту!
   

Семиратовъ.

   Разступитесь, господа! (Всѣ разступаются.) Браво! браво! браво!

Начинаетъ апплодировать; за нимъ другіе.-- Въ дверяхъ появляется Камнева подъ-руку съ Надей Мурановой.

   

IV.
ТѢ-ЖЕ, КАМНЕВА и НАДЯ.

Надя -- конфузливо, но съ улыбкой раскланиваясь.

   Благодарю васъ... благодарю васъ, господа. (Движеніемъ руки проситъ смолкнуть апплодисментъ.-- Катѣ, которая цѣлуетъ ей руку.) Катя, Богъ съ тобой, что ты?
   

Мурановъ.

   Можетъ быть, и не кстати, господа, все-таки я считаю долгомъ и съ своей стороны поблагодарить... я такъ тронутъ.
   

Пружановъ.

   Помните, Наденька, я вамъ давно пророчилъ, что вы будете актриса?
   

Бѣлоярская -- подхвативъ Надю и насильно ведя ее.

   Пойдемте, я васъ познакомлю съ Жирунинымъ.

Подводитъ Надю къ Жирунину.

Притолковъ -- тихо Камневой.

   Видите, какъ затарантила. Это-ли не радость? Это ли не удовольствіе?
   

Камнева.

   Ну, чтожь? вы заставили ее заплатить?
   

Притолковъ.

   Некогда было, ей теперь не до того. Куда тутъ о гимназіи думать съ этимъ фейерверкомъ.
   

Лиза -- Пружанову.

   Вы меня совсѣмъ забываете сегодня, генералъ; неужели надо непремѣнно играть комедію, чтобъ заслужить ваше расположеніе?
   

Пружановъ.

   Сегодня день такой особенный... посвящается Мельпоменѣ... Извините.

Раскланивается и отходитъ къ Надѣ.

Лиза -- Курочинскому,

   Смотрите, пожалуйста, всё передъ ней такъ и разсыпается. Подумаешь, -- она Россію спасла.
   

Бѣлоярская.

   Господа, милости просимъ къ закускѣ; тутъ рядомъ приготовлена... А сюда сейчасъ столы для ужина принесутъ.
   

Силочкинъ.

   Выпить можно рюмочку послѣ трудовъ.

Уходитъ.

Лиза -- Курочинскому.

   Пойдемте, по крайней мѣрѣ, рты будутъ заняты, перестанутъ ахать да охать.
   

Стрѣлкина.

   Вы съ нами сядете ужинать, cousin?
   

Курочинскій.

   Я всегда и неизмѣнно вашъ.

Уходятъ, вмѣстѣ съ Гератьевой.

Семиратовъ -- подавая руку Надѣ.

   Позвольте васъ проводить?
   

Пружановъ.

   Чиномъ не доросъ, господинъ поручикъ, -- начальству предпочтеніе.
   

Надя.

   Нѣтъ. Чтобъ не обидѣть ни начальство, ни подчиненнаго, я пойду съ моей ученицей.

Обнимаетъ Катю и идетъ съ ней.

Пружановъ.

   И мило, и справедливо. (Муранову.) Adorable!

Всѣ уходятъ, -- кромѣ Бѣлоярской, Камневой и Притолкова.

   

V.
КАМНЕВА, ПРИТОЛКОВЪ, БѢЛОЯРСКАЯ, -- потомъ ЛАКЕИ.

Бѣлоярская -- за кулисы.

   Подать столы! (Возвращаясь на авансцену, Притолкову.) А вы-то что-же?
   

Притолковъ.

   Хочу сказать вамъ о результатахъ вечера, о сборѣ... Хорошо-бы завтра въ газетахъ напечатать.
   

Бѣлоярская.

   Ахъ, да, да, да, непремѣнно. Ну, что-же, результаты какіе? хороши? Неправда-ли? Зала была полна. (Лакеи внесли три накрытыхъ стола.) Ставьте здѣсь и здѣсь, а третій туда... (Притолкову.) Я очень рада, что хорошіе результаты.
   

Притолковъ.

   Не совсѣмъ хорошіе, Анна Петровна. Вѣдь, вечеръ былъ блестящій, вѣдь, только вы можете такъ устраивать...
   

Бѣлоярская.

   А еще какъ за ужиномъ будетъ весело, увидите.-- (Лакеямъ.) Вправо подвинь!.. еще немножко.-- (Камневой.) Умно я придумала?-- все на маленькихъ столикахъ, уютно такъ, sans gène...
   

Притолковъ.

   И за этакой-то вечеръ едва, едва соберемъ восемьсотъ рублей.
   

Бѣлоярская -- наивно.

   Чтожь -- это мало?
   

Притолковъ.

   Очень ужь у насъ много бѣдныхъ ученицъ.
   

Бѣлоярская -- лакеямъ.

   Туда большой канделябръ, туда... (Притолкову.) Посмотрите, красиво?.. Нѣтъ, право, хорошо.
   

Камнева -- тихо, Притолкову.

   Ну, теперь вы отъ нея ничего не добьетесь.
   

Притолковъ -- громко.

   Какъ-то и печатать неловко. Шуму надѣлали по всему городу, спектакль удался превосходно, * и даже какой-нибудь тысченки не взять...
   

Бѣлоярская.

   Да почему-же это? Сколько заплатилъ Жирунинъ?
   

Притолковъ.

   Двадцать-пять рублей.
   

Бѣлоярская

   Какое безстыдство? Обираетъ своими предпріятіями всю губернію, и все ему спускаютъ съ рукъ, а на благотворительное дѣло даетъ двадцать-пять рублей... Это отъ того, что губернаторъ не могъ пріѣхать.
   

Притолковъ.

   Да-съ, очень жаль, что не было губернатора.
   

Бѣлоярская.

   Я Жирунина заставлю дать больше. У него дѣло какое-то есть: чтобъ его выиграть, онъ не пожалѣетъ пятисотъ рублей.

Осматриваетъ столъ.

Камнева -- Притолкову, тихо.

   И вамъ это слушать не противно?

Входитъ Камневъ.

   

VI.
ТѢ-ЖЕ и КАМНЕВЪ.

Бѣлоярская.

   Ахъ, наконецъ-то! Спасибо. Я ужь отчаивалась, думала, что тайкомъ со спектакля совсѣмъ убѣ жали... Такой важный, вѣчно занятой.
   

Камневъ.

   Я заходилъ домой, чтобъ отпустить секретаря. Онъ у меня кончалъ работу.
   

Камнева.

   Ты за мной?
   

Бѣлоярская.

   Что это: "за мной?" -- Я васъ безъ ужина не отпущу, и шляпу отниму.
   

Камневъ.

   Надежда Ивановна здѣсь?
   

Бѣлоярская.

   Конечно. Мы ее будемъ чествовать, пить за здоровье ея успѣховъ.
   

Притолковъ.

   Анна Петровна, такъ я, пожалуй, пообожду печатать-то пока доберемъ до тысячи.
   

Бѣлоярская.

   Какъ непріятно!.. Нѣтъ, надо сейчасъ печатать, завтра-же. Сколько до тысячи недостаетъ?
   

Притолковъ.

   Двухсотъ рублей.
   

Бѣлоярская.

   Такъ я дамъ триста. Я за мое мѣсто еще ничего не заплатила; напечатайте отъ меня триста рублей.
   

Притолковъ.

   Предѣловъ вашему великодушію нѣтъ.
   

Бѣлоярская -- смѣясь.

   Какъ онъ меня всегда хвалитъ! (Оглядывая столы.) Такъ можно и за ужинъ садиться... (Притолкову.) Ахъ, какой! вы скоро на меня молиться будете, право...

Уходить, смѣясь.

Притолковъ -- Камневой.

   Видите, какъ это обдѣлывается.
   

Камнева.

   Пустая женщина.
   

Притолковъ.

   Добрѣйшая душа. Съ этакими-то еще справляться можно.

Отходитъ въ глубину и скрывается въ саду.

Камнева.

   Ты останешься ужинать?
   

Камневъ.

   Отчего-же?-- съ удовольствіемъ. У меня завтра утромъ спѣшной работы нѣтъ, я могу поспать подольше.
   

Камнева.

   Не оправдывайся, я ужасно рада. Тебя всегда такъ трудно вытащить въ гости; ты меня пріятно удивляешь.
   

Камневъ.

   Я не хожу, когда мнѣ скучно.
   

Камнева.

   А сегодня тебѣ весело? Я ужасно рада.

Входитъ Надя.

   

VII.
КАМНЕВЪ, КАМНЕВА, НАДЯ.

Надя.

   Увидала васъ издали и бѣгу вамъ на-встрѣчу.
   

Камневъ -- пожимая ей обѣ руки.

   Поздравляю.
   

Надя.

   Правда?
   

Камневъ.

   Вы всѣхъ очаровали сегодня.
   

Надя.

   И васъ?
   

Камневъ.

   И меня.
   

Камнева.

   Вотъ и разгадка! вотъ почему ему весело... Знаете, онъ ужь домой сходилъ, чтобъ отпустить секретаря. Наденька, это новое завоеваніе, -- это изъ-за васъ.
   

Камневъ.

   Отчего-же мнѣ...
   

Надя -- прерывая его.

   Не бойтесь, я Катеринѣ Дмитревнѣ не вѣрю. Я къ такому вниманію отъ васъ вовсе не привыкла.
   

Камневъ.

   Это упрекъ.
   

Камнева.

   Вполнѣ заслуженный.
   

Надя.

   Да нѣтъ-же! Оно понятно: насъ пять учительницъ въ гимназіи, и всѣ мы бываемъ у Катерины Дмитревны. Вамъ времени не хватитъ обращать особенное вниманіе на каждую изъ насъ, -- но намъ простительно жалѣть объ этомъ.
   

Камневъ.

   Вы сговорились меня распекать, я постараюсь исправиться, -- относительно васъ.
   

Надя.

   Тогда вдвойнѣ спасибо нашему спектаклю. Стало быть, вы меня тоже благословляете актрисой.
   

Камневъ.

   Какъ сказать?..
   

Надя.

   Нѣтъ?
   

Камневъ.

   Мы всѣ видѣли въ васъ сегодня очень много жизни, много огня; жаль отдать все это на одно актерское дѣло, тѣмъ больше, что... Хотите-ли, я вамъ признаюсь... Была одна минута: у васъ лицо дышало такимъ блаженствомъ, что невольно можно было заподозрить тщеславіе, -- а такую, какъ вы, куда не хочется видѣть тщеславной.
   

Надя.

   Въ концѣ втораго акта?
   

Камневъ.

   Да. Значитъ, я угадалъ?
   

Надя.

   Нѣтъ, вы ошиблись. Я вамъ скажу, что это было. У меня страсть жить чужою жизнью, -- отчего я такъ и привязываюсь къ моимъ ученицамъ. Когда я въ классѣ даю урокъ и слѣжу, какъ самая сонливая дѣвочка встрепенется, какъ у той загорятся глазки, какъ другая спѣшитъ вопросомъ, -- у меня духъ захватываетъ отъ этой общей жизни, -- общимъ интересомъ... сразу всѣмъ классомъ вмѣстѣ, какъ одинъ человѣкъ... Что-то въ такомъ родѣ я почувствовала и сегодня на сценѣ; но сегодня передо мной были не дѣти, а взрослые.
   

Камневъ.

   И это взволновало васъ?
   

Надя.

   Большое наслажденіе говорить съ толпой взрослыхъ людей.
   

Камнева.

   Смотрите, Надя, не очень-то увлекайтесь; толпа взрослыхъ часто капризнѣе ребенка.
   

Надя.

   Все-таки заманчиво встрѣчаться съ ней лицомъ къ лицу.
   

Камнева.

   И опасно.
   

Надя.

   Что опасно, то еще заманчивѣе.
   

Камнева.

   Когда надѣешься опасность побороть... Но потому-то и забывать о ней не слѣдуетъ.
   

Камневъ.

   Зачѣмъ ты ее пугаешь?
   

Камнева.

   Оттого, что она ужь слишкомъ не-труслива... А кто мечтаетъ прогуливаться Но невѣдомымъ странамъ, тому не мѣшаетъ помнить, что можно встрѣтиться съ чудовищемъ.
   

Надя.

   Мнѣ съ рукъ сойдетъ, я увѣрена... мнѣ это на роду написано. (Смѣется.) Вы мнѣ напомнили мое дѣтство: я съ малыхъ лѣтъ люблю "невѣдомыя страны", еще когда мы съ папа. Жили въ его деревнѣ, и я зачитывалась въ его библіотекѣ описаніями путешествій. Мнѣ до того нравились всѣ эти приключенія, опасности, встрѣчи съ дикими звѣрями, что даже, какъ-то разъ, десятилѣтней дѣвочкой, я стащила у nanâ пистолетъ и убѣжала въ лѣсъ путешествовать... и, вообразите мой восторгъ: прямехонько-таки наткнулась на спящаго медвѣдя.
   

Камнева.

   И не убѣжали отъ него?
   

Надя.

   Нѣтъ, убѣжалъ медвѣдь, а не я... потому что я, какъ угорѣлая, не долго думая, въ него выстрѣлила, и онъ, какъ всегда спросонья, перепугался.
   

Камнева.

   Такъ я и знала.
   

Надя.

   И что это было за счастье чувствовать себя маленькой героиней!.. Видите иногда въ томъ-то и наслажденіе, что можешь встрѣтить чудовище.
   

Камнева.

   Слышишь, что она говоритъ? Какъ-же ее не пугать.

Входитъ Пружановъ.

   

VIII.
ТѢ-ЖЕ и ПРУЖАНОВЪ; потомъ ПРИТОЛКОВЪ; позже МУРАНОВЪ; въ концѣ БѢЛОЯРСКАЯ, ГЕРАТЬЕВА, ЖИРУНИНЪ и другіе.

Пружановъ.

   Наденька, я васъ отпустилъ на минутку, а вы и совсѣмъ пропали.
   

Надя.

   На какомъ это основаніи вамъ угодно мною распоряжаться.

Въ глубинѣ снова появляется Притолковъ.

Пружановъ.

   Потому что... потому что... я буду хлопотать, чтобъ меня назначили директоромъ гимназіи... я тогда сдѣлаюсь вашимъ начальникомъ, и...
   

Притолковъ.

   Я своего мѣста не уступлю.
   

Надя.

   Да мы военныхъ къ себѣ и не пускаемъ; мы васъ, побѣдителей, остерегаемся...вы, пожалуй, всѣмъ нашимъ ученицамъ головы закружите.
   

Пружановъ.

   Прошли тѣ времена.
   

Надя.

   Ну, ну, ну, пожалуйста... нѣтъ-съ, намъ нуженъ директоръ самый неуклюжій, самый некрасивый.
   

Притолковъ.

   Въ родѣ меня?
   

Надя.

   А вы не подслушивайте.
   

Пружановъ.

   Да одѣньте меня въ статское платье, я хуже его буду, ей-Богу, хуже.

Входитъ Мурановъ.

Мурановъ -- Камневу.

   А! Владиміръ Андреевичъ!.. (Пожимаетъ ему руку.) Благодарю васъ, благодарю васъ.
   

Камневъ.

   За что?
   

Мурановъ.

   Я думалъ, вы меня поздравляете съ успѣхомъ Нади... Да, мнѣ, какъ отцу, и не слѣдовало-бы этого говорить; но почему отецъ Не долженъ видятъ того, что видять всѣ?

Входятъ: Гератьева, Бѣлоярская, Жирунинъ, Курочинскій, Лиза, Стрѣлкина и другіе гости.

Гератьева.

   Разсаживайте насъ.
   

Бѣлоярская.

   Кто съ кѣмъ хочетъ, -- полная свобода! Я никого не стѣсняю.

Разсаживаются: за первымъ столикомъ, слѣва: Курочинскій, Лиза, Стрѣлкина, Камнева; за вторымъ, справа: Надя, Пружановъ, Бѣлоярская, Камневъ, Катя; за третьимъ, въ глубинѣ Мурановъ, Гератьева, Жирунинъ, Притолковъ и другіе.

Катя.

   Надежда Ивановна, мнѣ можно съ вами?
   

Надя.

   Садись, Катюша.

Лакеи разносятъ ужинъ. Входятъ Семиратовъ, Силочкинъ и Сердюковъ.

   

IX.
ТѢ-ЖЕ, СЕМИРАТОВЪ, СИЛОЧКИНЪ и СЕРДЮКОВЪ.

Семиратовъ -- Силочкину.

   Вотъ, съ вашими вѣчными объясненіями, я и прозѣвалъ мѣсто подлѣ Надежды Ивановны.
   

Камнева.

   Садитесь къ намъ. (Оба садятся къ первому столу.) Что вы такое объясняли?
   

Силочкинъ.

   Я только утверждаю, что комическія роли гораздо труднѣе играть, чѣмъ драматическія.
   

Курочинскій.

   Какъ-же не труднѣй!.. васъ, комиковъ-то, посмотрите, на всѣхъ перекресткахъ, была-бы физіономія почуднѣе.
   

Силочкинъ.

   У насъ -- почуднѣй, а у васъ -- съ цирульной вывѣски, отъ парикмахера.
   

Сердюковъ -- стоя подлѣ нихъ.

   Нѣтъ-съ, драматическій актеръ, какъ можно... онъ что?-- Онъ вышелъ, прижалъ руку къ сердцу: "ахъ, какъ я тебя люблю!" Или за голову схватился: "Боже мой, какъ я страдаю?" -- вотъ, вѣдь, что драматическій-то актеръ!
   

Жирунинъ -- зоветъ.

   Илья!

Сердюковъ поспѣшно отходитъ къ третьему столику и тамъ садится.

Курочинскій.

   Цѣнители!
   

Камнева.

   Мнѣ кажется, тутъ не о чемъ спорить; чтобъ сдѣлать что нибудь хорошо, -- все трудно и на все нуженъ талантъ.
   

Семиратовъ.

   Совершенно такъ-съ. Вотъ надежда Ивановна сегодня доказала...
   

Лиза.

   Ахъ, Творецъ небесный! Оставьте вы Надежду Ивановну въ покоѣ. Что это сегодня ни о чемъ говорить нельзя: все надо Надежду Ивановну величать.
   

Семиратовъ.

   Я подъ живымъ впечатлѣніемъ; она меня сегодня тронула до слезъ... я плакалъ.
   

Курочинскій.

   Какой вы чувствительный!
   

Семиратовъ.

   Не всегда-съ... вотъ на вашу игру я не разчувствовался, но она!.. когда она сказала: прощайте!" -- у меня такъ и брызнули слезы.
   

Курочинскій.

   Вы, можетъ быть, подумали, что она съ вами прощается.
   

Семиратовъ.

   Какъ нелѣпо... этакія шутовскія замѣчанія...
   

Курочинскій.

   Ваше благородіе, вы увлекаетесь...
   

Камнева -- останавливая Семиратова, который хочетъ возражать.

   Не горячитесь, не извольте горячиться!
   

Семиратовъ.

   Вѣдь, это-съ какая-то жалкая злоба... потому, что Надежда Ивановна имѣла больше успѣха, чѣмъ онъ, сейчасъ завидовать и унижать.
   

Курочинскій.

   Я-съ никому не завидую, мнѣ не зачѣмъ завидовать. Хоть-бы у Надежды Ивановны были сотни такихъ безусловныхъ поклонниковъ...
   

Семиратовъ -- горячо.

   Что значитъ безусловныхъ? Что значитъ безусловныхъ?!
   

Камнева -- обращаясь къ второму столу.

   Наденька, возьмите у насъ офицера: онъ слишкомъ горячится.
   

Бѣлоярская.

   Идите сюда, Антонъ Николаичъ!
   

Семиратовъ -- переходя ко второму столу, со своимъ стуломъ.

   Съ величайшимъ удовольствіемъ.
   

Надя -- усаживая его.

   Садитесь съ нами, тутъ вашъ генералъ, онъ васъ приструнитъ.
   

Силочкинъ -- подходя къ нимъ..

   Надежда Ивановна, позвольте ужь и мнѣ: тамъ все антагонисты.
   

Семиратовъ.

   Не позволяйте; онъ еще за кулисами все краснымъ виномъ подкрѣплялся, и сейчасъ пять рюмокъ водки выпилъ.
   
   Силочкинъ.
   Родителю-то?.. вѣдь, я вашего родителя представлялъ.
   

Бѣлоярская. Пружановъ, Камневъ.

   Садитесь на мѣсто!.. на мѣсто! что вы безобразничаете?
   

Силочкинъ -- на колѣняхъ передъ Надей.

   Хотъ ручку дайте поцѣловать!
   

Надя -- встаетъ.

   Нѣтъ, и ручки не дамъ, прощайте.

Отходитъ къ первому столу къ Камневой.

Пружановъ и Семиратовъ -- Силочкину.

   Перестаньте, что вы?..
   

Бѣлоярская.

   На него нельзя сердиться: онъ такой смѣшной.

Уговариваютъ его.

Надя -- подлѣ перваго стола.

   О чемъ вы тутъ заспорили?
   

Лиза.

   О васъ.
   

Курочинскій.

   У васъ, Надежда Ивановна, уже лейбъ-гвардія образовываться начинаетъ, хоть и изъ армейскаго полка.
   

Стрѣлкина.

   Да, ужь васъ въ обиду не дадутъ.
   

Надя.

   Кому-же нужно меня обижать? И за что?
   

Камнева.

   Не блести.
   

Курочинскій.

   Напротивъ, блестѣть позволительно только вамъ одной.
   

Пружановъ -- зоветъ.

   Надежда Ивановна! что-жь это значитъ? куда вы ушли? мы протестуемъ?
   

Надя.

   Отправьте комика къ директору, пускай его. въ карцеръ посадятъ, тогда я вернусь.
   

Силочкинъ.

   Я заплачу.
   

Семиратовъ.

   Маршъ, маршъ, пожалуйте.

Уводитъ Силочкина къ третьему столу.

Бѣлоярская.

   Наденька, идите-же...
   

Надя.

   Иду, иду, иду.

Возвращается ко второму столу. Мурановъ выступаетъ съ бокаломъ; за третьимъ столомъ стучатъ ножемъ о тарелку.

Голоса -- за третьимъ столомъ.

   Тише, господа! тостъ! Тише, тише, тостъ!

Все стихаетъ. Нѣсколько человѣкъ съ третьяго стола группируются около перваго. Между прочими, Сердюковъ.

Мурановъ.

   Господа! въ этотъ знаменательный день я считаю священной обязанностью предложить тостъ за нашу неутомимую хозяйку, за ея полезную дѣятельность!.. Я такъ глубоко сознаю все, что для насъ она сдѣлала. Успѣхъ моей дочери, которымъ я такъ горжусь...

Заминается, словно слезы ему мѣшаютъ говорить.

Курочинскій.

   Мнѣ нравится, что этотъ папенька все на свой счетъ принимаетъ.
   

Мурановъ.

   Это дѣло Анны Петровны.

Многіе шумно бросаются чокаться съ Бѣлоярской.

Бѣлоярская.

   Нѣтъ, нѣтъ, довольно! Я не согласна! (Стихаетъ.) Я хозяйка, вы должны меня слушать. Сегодня мы будемъ пить за здоровье только одной Наденьки.
   

Семиратовъ.

   И всякій скажетъ ей привѣтственное слово.
   

Бѣлоярская.

   Чудесно!.. Кто хочетъ, можетъ говорить ей спичъ.
   

Силочкинъ -- выступая.

   Я скажу...
   

Бѣлоярская.

   Кромѣ комика: онъ въ карцерѣ.
   

Камнева.

   Давайте его мнѣ. (Сажаютъ Силочкина подлѣ Камневой.) И сидѣть смирно.
   

Силочкинъ.

   Pardon, madame la directrice.
   

Семиратовъ.

   Тише, тише, господа!.. Первое слово Анны Петровны.

Все стихло.

Бѣлоярская.

   Наденька, я вамъ спича не скажу, я не умѣю... но, божество мое, я умѣю цѣловать. Я васъ цѣлую, и знайте разъ навсегда: если вамъ что-нибудь понадобится выхлопотать, у губернатора, или даже въ Москвѣ и Петербургѣ, -- у меня вездѣ знакомые и я всегда вамъ слуга.

Цѣлуетъ Надю.

Сердюковъ -- Силочкину.

   Она это и мнѣ говорила, а на первый-же случай хвостъ показала.
   

Силочкинъ.

   И мнѣ тоже.
   

Пружановъ -- всталъ.

   Надежда Ивановна!..
   

Бѣлоярская.

   Генералъ говоритъ!.. Господа! его превосходительство.
   

Пружановъ.

   Надежда Ивановна, вы сегодня показали себя замѣчательной актрисой.
   

Силочкинъ.

   Браво, генералъ!!
   

Бѣлоярская.

   Молчите, арестованный!
   

Пружановъ.

   Сегодня здѣсь всѣ признали то, что я въ васъ давнымъ-давно видѣлъ. Надежда Ивановна, вы рождены пересоздать нашъ несчастный русскій театръ.
   

Надя.

   Полегче, генералъ, полегче.
   

Пружановъ.

   Я поднимаю сей бокалъ за вашу будущую славу, за ваши будущія побѣды!.. Желаю вамъ встрѣчать всегда и вездѣ одни только восторги... чтобъ всѣ мужчины были въ васъ влюблены!..
   

Камнева.

   И женатые?
   

Пружановъ.

   И женатые, чортъ возьми, -- ничего не значитъ.
   

Надя.

   Генералъ, вы хотите, чтобъ я вносила раздоръ въ семьи?
   

Пружановъ.

   Это право таланта... За вашу блестящую будущность!

Пьетъ. Шумъ. Силочкинъ вылѣзаетъ.

Силочкинъ.

   Я буду пить...
   

Надя.

   Вамъ пить не позволятъ,-- ступайте на мѣсто.

Его снова усаживаютъ.

Сердюковъ -- Курочинскому.

   А тятенька-то все благодаритъ.
   

Семиратовъ.

   Господа, позвольте мнѣ... Анна Петровна, мнѣ позвольте. (Общее "тсс!!") Не забывайте, господа, что на тернистомъ пути...
   

Курочинскій.

   Громче!

Шумъ, споры: "громче! тише, не слыхать! тсс!" -- стихаетъ.

Семиратовъ -- громко.

   Не забывайте, что на тернистомъ пути актерскомъ зависть губитъ всякій талантъ. Дай вамъ Богъ, Надежда Ивановна, чтобъ вамъ какъ можно меньше завидовали.
   

Курочинскій.

   Не завидуютъ только бездарностямъ!

Общее: "тсс!!"

Семиратовъ.

   Я не такъ сказалъ, господа, я не такъ. Дай Богъ, чтобъ всѣ вамъ завидовали; но чтобъ эта зависть вамъ не вредила.
   

Пружановъ.

   Такъ, такъ, молодецъ!
   

Семиратовъ.

   Вѣрно, вѣдь, ваше превосходительство.
   

Пружановъ.

   На погибель зависти!

Шумъ, крики: "браво! хорошо!" и проч. Курочинскій и Лиза уговариваютъ Притолкова.

Курочинскій -- Притолкову.

   Скажите, скажите, а то она, въ самомъ дѣлѣ, о себѣ возмечтаетъ. (Бѣлоярской.) Анна Петровна, вотъ Ѳедоръ Григорьевичъ желаетъ...
   

Бѣлоярская.

   Нашъ директоръ... чего-же лучше? Превосходно!

Притолковъ колеблется, многіе его уговариваютъ.

Притолковъ -- взявъ бокалъ

   Я съ величайшей готовностью, если ужь всѣ требуютъ.-- Надежда Ивановна! Я тоже присоединяюсь къ общему привѣтствію.
   

Сердюковъ -- къ стоящимъ рядомъ съ нимъ.

   Язвить будетъ.
   

Притолковъ.

   Я тоже очень радуюсь вашему успѣху, мнѣ пріятно видѣть эту общую симпатію къ вамъ, которая здѣсь какъ-то сроднила людей самыхъ разношерстныхъ. Всѣ васъ привѣтствуютъ: отъ неистовыхъ восторговъ, до теплаго участія, -- все тутъ есть... но именно это во мнѣ и возбуждаетъ нѣкоторый страхъ.
   

Сердюковъ.

   Ишь ты, язва-то, вотъ...
   

Притолковъ.

   Успѣхъ артиста -- опасный успѣхъ. Напишите вы какое-нибудь сочиненіе, сдѣлайте научное открытіе, успѣхъ вашъ не такъ видѣнъ, не такъ ярокъ, не такъ давитъ васъ. Артистъ всегда является въ праздничномъ видѣ, на него устремлены тысячи глазъ, его слушаютъ тысячи ушей. Его одно слово, одинъ жестъ, иногда вызываютъ одуряющій громъ рукоплесканій, -- и это повторяется каждый вечеръ. Оттого никто не бываетъ такъ самолюбивъ, какъ артистъ. Если судьба предназначила вамъ карьеру артистки, избави васъ Господи отъ такого мелкаго самолюбія: оно хуже всякой зависти и интригъ.
   

Камнева.

   О! Въ этомъ отношеніи за Надежду Ивановну бояться нечего. Говорите это тѣмъ, кто не умѣетъ любить своего дѣла, кто не умѣетъ въ немъ самомъ находить свои радости, кто только успѣха ищетъ, во что-бы то ни стало, только успѣха, и охотно слушаетъ восторженныя похвалы ложныхъ друзей. Наденька прогонитъ ихъ отъ себя; она выше такихъ соблазновъ. (Надѣ.) Нѣтъ, милый другъ, я знаю васъ хорошо и одного вамъ желаю -- оставайтесь вы всегда такой, какая вы есть... (Общее громкое ободреніе и рукоплесканіе. Надя судорожно схватываетъ Камневу за руку.) -- даровитой, честной работницей, страстной къ своему труду, и чтобъ этотъ трудъ, чтобъ это творчество, всегда были вашей жизнью и вашимъ наслажденіемъ.
   

Надя -- крѣпко пожимая ей руку.

   Благодарю васъ!.. Всѣхъ благодарю: такъ всѣ ко мнѣ участливы сегодня... пріятно мнѣ это слушать, да... странно какъ-то... За что? Помилуйте! что я такое?.. А все-таки хочется вамъ отвѣтить. Я еще совсѣмъ не артистка, и еще не знаю, буду-ли ею когда-нибудь; а уже и сегодня всѣ ваши привѣтствія мнѣ чѣмъ-нибудь грозятъ. То предлагаютъ мнѣ протекцію, -- стало быть, хотятъ сказать, что безъ нея не обойдешься... ту сулятъ враговъ и зависть... (Шутливо.) то стращаютъ, что мой успѣхъ внесетъ раздоръ въ семьяхъ... и, наконецъ, даже себя мнѣ надо бояться, своего самолюбія... Если такъ трудно быть артисткой, такъ трудно жить, -- пожелайте-же кстати, чтобъ моя жизнь шла не слишкомъ въ разрывъ съ моимъ дѣломъ, какое-бы оно нибыло, -- и чтобы хватило моихъ силъ на борьбу со всѣмъ, что мнѣ предстоитъ.
   

Почти всѣ.

   Урра! Урра!!

Шумъ, говоръ, привѣтствіе. Идутъ чокаться съ Надей.

   

ВТОРОЕ ДѢЙСТВІЕ,

Общая комната у Мурановыхъ. Слѣва женскій письменный стопередъ окномъ. Двери въ глубинѣ и справа. При поднятіи занавѣса, МУРАНОВЪ окончательно устанавливаетъ новую мебель. Носильщики и приказчикъ изъ магазина стоятъ и смотрятъ.

I.
МУРАНОВЪ, приказчикъ носильщики.

Мурановъ.

   Ну, такъ... такъ будетъ хорошо. Спасибо, ребята. Ступайте. (Носильщики кланяются, переминаясь.) Что вамъ? Ахъ, да, на чай надо... вотъ вамъ (Даетъ рубль.) Довольно?
   

Носильщики.

   Благодаримъ покорно... много милости вашей благодарны... дай вамъ Богъ...

Уходятъ.

Приказчикъ -- подавая счетъ.

   А это вотъ счетецъ будетъ...
   

Мурановъ.

   Знаю, знаю... (Взглянувъ на счетъ.) Сто пятнадцать рублей, -- хорошо.
   

Приказчикъ -- мнется.

   Хозяинъ говорилъ: пятьдесятъ рублей сейчасъ получить.
   

Мурановъ.

   Нѣтъ, у насъ уговоръ платить въ разсрочку, и первыя деньги я обѣщалъ въ среду.
   

Приказчикъ.

   Такъ-съ.
   

Мурановъ.

   Я прямо сказалъ, что раньше среды не могу, и самъ принесу... что-жь это онъ?
   

Приказчикъ.

   Хорошо-съ.

Входитъ Надя въ шляпкѣ и тальмѣ.

   

II.
МУРАНОВЪ, ПРИКАЗЧИКЪ, НАДЯ.

Надя -- цѣлуется съ отцемъ.

   Здравствуй.
   

Мурановъ.

   Здравствуй, моя труженица, съ урока пришла?.. Вотъ это я люблю, когда ты такая свѣженькая да хорошенькая, когда у тебя такъ весело блестятъ глазки.
   

Надя.

   А я не люблю, что у меня такая предательская физіономія, -- сейчасъ выдастъ, что у меня на душѣ.
   

Мурановъ.

   Это хорошая мимика, ma chère; это мимика, это безподобно.
   

Приказчикъ.

   Такъ прощайте!

Уходитъ.

Надя -- оглядываясь.

   Что это? новая мебель?
   

Мурановъ.

   Да, Надичка, пора было перемѣнить; такая у насъ гадость была, чисто какъ у попа Ивана.
   

Надя.

   Ты купилъ?
   

Мурановъ.

   Очень дешево... случайно попалась. Прокуроръ уѣзжалъ, такъ отдалъ тутъ одному столяру за долгъ.
   

Надя,

   Сколько-же стоитъ?
   

Мурановъ.

   Смотри, почти совсѣмъ не подержанная.
   

Надя.

   Сколько стоитъ?
   

Мурановъ.

   Просто даромъ... вообрази, только сто-пятнадцать рублей за все.
   

Надя.

   Папа, какъ-же мы это заплатимъ?
   

Мурановъ.

   Но, душа моя, невозможно-же тебѣ такъ жить, извини, по-свински; особенно теперь, когда начинается у тебя совсѣмъ новая карьера. Ma chère amie, это все вернется, это плата производительная.
   

Надя -- иронически.

   Моя новая карьера!.. все это пока еще однѣ мечты, ничего еще и не начато, а между тѣмъ...
   

Мурановъ.

   Что "между тѣмъ?" что?
   

Надя.

   Нельзя такъ дѣлать, папа: когда чего нѣтъ, такъ нѣтъ... тратишь ты сто слишкомъ рублей, когда у меня всего на все двѣсти, и мы этимъ должны жить три мѣсяца; да еще и на другое мнѣ деньги нужны... я не могу, я не справлюсь.
   

Мурановъ.

   Надя, Надя, съ твоей возвышенной душой и такая мелочность! Пустые разсчеты тебя пугаютъ.
   

Надя.

   Пустые или не пустые, -- да когда нечѣмъ платить. Мнѣ непріятно это высказывать... но ты... ужасно, право... все въ счетъ будущаго... а еще Богъ его знаетъ, какое оно будетъ.. третьяго дня взялъ у меня двадцать-пять рублей на что-то...
   

Мурановъ.

   Я, Надя не скрываю на что, -- я угощалъ въ клубѣ кое-кого изъ знакомыхъ... я ради тебя не могу отставать отъ общества; чтобъ всегда о тебѣ говорили, и писали, и печатали; это необходимо. Впрочемъ, ты не безпокойся, если у тебя денегъ нѣтъ, я и не прошу, я достану.
   

Надя.

   Какъ достану?!-- займешь гдѣ нибудь?.. вѣдь потомъ все-таки надо-же будетъ отдавать?
   

Мурановъ.

   Надя, мнѣ очень больно слушать твои упреки: ты мнѣ даешь почувствовать, что я прокутившійся, разоренный баринъ, что я ничего не имѣю, ничего не дѣлаю и живу на счетъ твоего труда... Не ахай и не разводи руками: это горькая правда, я это прекрасно понимаю, но твердо вѣрую въ твою будущность. Я, можетъ быть, на взглядъ дѣлаю вздоръ; погоди, ты меня когда-нибудь оцѣнишь... ты увидишь, что все это нужно и дастъ хорошіе результаты. Я готовъ ѣсть только одинъ черствый хлѣбъ, чтобъ поставить тебя на ноги, -- и я высоко тебя поставлю, увидишь.
   

Надя.

   Ахъ, папа, зачѣмъ эти фразы? никогда ты черстваго хлѣба ѣсть не будешь, -- и какіе тамъ упреки? Что такое?..
   

Мурановъ.

   Нѣтъ, нѣтъ, голубушка моя, не сердись. Я скверный отецъ: ты пришла такая хорошенькая, свѣженькая, а я тебя разстроилъ. Ну, слушай, мы будемъ выплачивать понемножку, когда найдутся лишнія деньги; я такъ уговорился.
   

Надя.

   Когда-же у насъ лишнія?
   

Мурановъ.

   А будетъ трудно заплатить, я мебель отдамъ назадъ.-- я такъ уговорился; ну, словомъ, какъ ты мнѣ прикажешь, -- только будь опять лучезарная... вспомни, что у тебя было на душѣ, когда ты вошла: была какая-то радость, въ глазахъ свѣтилась... ну, вотъ, ну, вотъ, опять улыбаешься... о! я знаю, какъ съ тобой говорить, я въ твоихъ глазахъ прочиталъ, что ты чѣмъ-то довольна.
   

Надя.

   У насъ сегодня чудный, веселый день, большое празднество.
   

Мурановъ.

   Гдѣ?
   

Надя.

   У Камневыхъ. Я зашла не на долго; черезъ часъ мнѣ надо быть у нихъ.
   

Мурановъ.

   Опять?.. Что тебѣ такое этотъ Владиміръ Андреичъ? ты все свое свободное время отдаешь ему. То онъ здѣсь, то ты тамъ; на мѣстѣ его жены, я-бы ревновать тебя сталъ.
   

Надя.

   Не мѣряй всѣхъ на свой аршинъ.
   

Мурановъ.

   Ей-Богу, ты къ нему ужь черезъ край благосклонна... и именно сегодня я-бы очень просилъ -тебя остаться дома.
   

Надя.

   Зачѣмъ?
   

Мурановъ.

   Генералъ хотѣлъ сдѣлать тебѣ визитъ.
   

Надя.

   Василій Сергѣичъ?
   

Мурановъ.

   Онъ что-то особенное хотѣлъ тебѣ передать, -- и онъ такой расположенный къ тебѣ, на всѣхъ перекресткахъ тобой восхищается.
   

Надя.

   Я полчаса еще пробуду.
   

Мурановъ.

   И какъ это глупо опаздывать! самъ сказалъ, что навѣрно будетъ въ двѣнадцать часовъ, теперь ужь двѣнадцать, и вотъ...
   

Надя.

   Чего ты такъ безпокоишься? Ну, въ другой разъ придетъ.
   

Мурановъ.

   Очень ужь я болѣзненно слѣжу, чтобъ всѣ тебя цѣнили и любили... чтобъ какъ-нибудь не задѣть кого-нибудь, не нажить непріятеля. Ахъ, Надя, Надя, ты думаешь, я не вижу, какое ты чудное созданье, и какая я дрянь; но никому ты такъ не дорога, какъ мнѣ... и все мнѣ хочется, чтобъ тебѣ было хорошо... сдѣлать какое-нибудь удовольствіе... вотъ даже эта покупка мебели... чтобъ только увидать твою улыбку... знаешь: для меня твоя улыбка, это какъ въ теплое лѣтнее утро... яркая заря на небѣ.. и горизонтъ..
   

Надя.

   Погоди, папа, твою поэзію я могу и послѣ слушать; а теперь меня ждетъ дворникъ: надо ему за дрова деньги заплатить... такъ ужь извини, -- оставимъ поэзію до завтра.

Смѣясь, уходитъ.

   

III.
МУРАНОВЪ одинъ, потомъ СЕМИРАТОВЪ.

Мурановъ.

   Пошлости жизни, да! пошлости жизни!.. Грустно.

Напѣваетъ легкую арію; входитъ Семиратовъ. Мурановъ бросается къ нему на-встрѣчу; но, увидавъ Семиратова, внезапно останавливается

Семиратовъ -- раскланиваясь.

   Иванъ Семенычъ...
   

Мурановъ.

   А! Это вы?
   

Семиратовъ.

   Я не помѣшалъ?
   

Мурановъ.

   Не то, чтобы помѣшали, а...
   

Семиратовъ.

   Вы собираетесь куда-нибудь?
   

Мурановъ -- колеблясь.

   Нѣтъ, но... (Рѣшительно.) Милый молодой человѣкъ, желалъ-бы я откровенно вамъ сказать, да боюсь огорчить васъ.
   

Семиратовъ.

   Что такое, Иванъ Семенычъ? говорите, я не огорчусь.
   

Мурановъ.

   Вы преданы Наденькѣ, вѣрю... вы очень преданы, -- но... такту въ васъ мало. Посмотрите на ея жизнь: что она, бѣдняжечка, должна выносить?.. Почти дитя, а въ какихъ трудахъ... изъ-за копѣекъ, вѣдь, изъ-за копѣекъ скверной хозяйской дребеденью заниматься. Сейчасъ она ушла, -- знаете зачѣмъ?
   

Семиратовъ.

   Не знаю-съ.
   

Мурановъ.

   Съ дворникомъ разсчитываться за дрова. Ея душѣ на небѣ быть, а тутъ дрова. Ну! Что дѣлать?-- нужда заставляетъ. Должны-же хоть мы-то, преданные люди, ее лелѣять, холить и щадить.
   

Семиратовъ.

   Да-съ.
   

Мурановъ.

   А вы не щадите. Скажите сами, для чего вы, чуть не каждый день, сюда ходите?.. Вамъ пріятно
   ее видѣть, говорить съ ней, это я пойму; но подумали-ли вы о ней? ей-то отъ васъ какой профитъ?.. Я не говорю за спиной, тамъ, вы ее можете расхваливать: всякое лишнее доброе слово хорошо... нѣтъ, а лично? что ей въ васъ?.. вы не критикъ, ни вліятельный человѣкъ; вы -- ничего.
   

Семиратовъ.

   Совершенно и это справедливо.
   

Мурановъ.

   Голубчикъ мой, вы обѣщали не принимать къ сердцу мои слова; вы такой добрый, хорошій, -- пожалѣйте ее. Я, вѣдь, все вижу и сочувствую. Вамъ это будетъ лишеніе: вамъ хочется ее видѣть... ну, принесите ей эту жертву, -- самоотверженно, благородно.
   

Семиратовъ.

   Хорошо-съ, я перестану ходить.
   

Мурановъ.

   Не совсѣмъ. Ну, изрѣдка, отчего-же?.. Только не каждый день: это даже не совсѣмъ благовидно.
   

Семиратовъ.

   Прощайте. (Мнется.) Виноватъ, Иванъ Семенычъ, еще одно словечко... вотъ, вы говорите: вы нуждаетесь въ деньгахъ... и Надеждѣ Ивановнѣ вдругъ изъ-за этого... Я жалованье сейчасъ получилъ, такъ если угодно...
   

Мурановъ.

   Что вы?!-- Нѣтъ, нѣтъ. Вы сами бѣдный человѣкъ.
   

Семиратовъ.

   Ничего-съ, я могу девяносто рублей. Возьмите, Иванъ Семенычъ, мнѣ теперь не надо, у меня все есть. Вѣдь вотъ вы откровенно со мной, такъ и я откровенно: для меня это удовольствіе... да вѣдь, я и не могу безъ денегъ остаться: у меня товарищи; а мундиръ и все другое теперь у меня въ полномъ комплектѣ.
   

Мурановъ.

   Вы золотая душа.
   

Семиратовъ.

   При обстоятельствахъ отдадите, Иванъ Семенычъ.
   

Мурановъ.

   У кого поднимется рука лишить васъ отраднаго сознанія, что вы послужили нашему ангелу?.. Хорошо; на одинъ мѣсяцъ. Можете на мѣсяцъ?
   

Семиратовъ.

   Ахъ, Господи, хоть на три Одно, Иванъ Семенычъ, я попрошу: вы не сказывайте Надеждѣ Ивановнѣ, что отъ меня получили деньги.
   

Мурановъ.

   Почему?
   

Семиратовъ.

   Да такъ, -- что говорить? не все-ли равно, откуда?..
   

Мурановъ.

   Ваша правда, нечего ей объ этомъ и безпокоиться.
   

Семиратовъ.

   Чтобъ ничего такого ея не касалось. Такъ извольте деньги.
   

Мурановъ.

   Постойте, я жду вашего генерала... кажется... (Заглянувъ въ дверь.) Онъ и есть. ступайте-ка въ мой кабинетъ, я сейчасъ къ вамъ приду.

Семиратовъ уходить. Мурановъ спѣшитъ отворить дверь, входитъ Пружановъ.

   

IV.
МУРАНОВЪ и ПРУЖАНОВЪ; потомъ НАДЯ.

Пружановъ.

   Дома?
   

Мурановъ.

   Какъ-же не дома?-- ждемъ. Наденька тамъ у себя занимается. Ужасно она утомляетъ себя работой, я даже возмущаюсь.
   

Пружановъ.

   Страсть, сударь мой, ужь тутъ все безсильно... ей безъ этого жить нельзя.
   

Мурановъ.

   Я сейчасъ позову.
   

Пружановъ.

   Ни, ни, ни... талантъ никогда не надо нарушать въ его творчествѣ, -- это святотатство. Я подожду.
   

Мурановъ.

   Да ничего.
   

Пружановъ.

   Нѣтъ. Можетъ быть, вы разрушите минуту вдохновенья; потомъ, вѣдь, скоро на ладъ не настроишь. (Надя входитъ.) А! Вотъ она, мое прелестное дитя!.. простите старика, что оторвалъ васъ отъ вашихъ упоительныхъ мечтаній.
   

Надя.

   Какія тамъ мечтанія, я съ дворникомъ разсчетъ дѣлала.
   

Пружановъ.

   Съ дворникомъ! Ха, ха, ха!.. оригинальная натура!
   

Мурановъ.

   Простите, я на минуту васъ оставлю.
   

Пружановъ.

   Пожалуйста.

Мурановъ уходитъ.

   

V.
ПРУЖАНОВЪ и НАДЯ.

Пружановъ.

   Я совсѣмъ стосковался по васъ, нигдѣ васъ не видно. Мимо гимназіи каждый день ходить сталъ, думаю: кончатся классы, выйдетъ, -- не тутъ-то было.
   

Надя.

   Ай, ваше превосходительство, берегитесь, чтобъ не узнала ваша невѣста.
   

Пружановъ.

   Какая невѣста?
   

Надя.

   Лиза Гератьева. Развѣ вы на ней не женитесь?... Батюшки!-- сконфузился и покраснѣлъ; въ такомъ почтенномъ чинѣ и краснѣетъ.
   

Пружановъ.

   Шалунья злая, грѣхъ конфузить старичка.
   

Надя.

   Я слышала, что вы ужь помолвлены.
   

Пружановъ.

   Оставимъ это и поговоримъ о васъ. Ну, что ваша артистическая карьера?
   

Надя.

   Ничего моя артистическая карьера.
   

Пружановъ.

   Неужто не хлопочете о поступленіи на сцену?
   

Надя.

   Когда-же мнѣ?
   

Пружановъ.

   Все возитесь съ вашими проклятыми ученицами?
   

Надя.

   Прошу не проклинать. Я очень люблю моихъ ученицъ.
   

Пружановъ.

   О, въ такомъ случаѣ, позвольте и мнѣ брать у васъ уроки.
   

Надя.

   Вы не выдержите экзамена въ мой классъ.
   

Пружановъ.

   Почемъ вы знаете? Сперва проэкзаменуйте.
   

Надя.

   Вы срѣжетесь на первомъ-же вопросѣ.
   

Пружановъ.

   Извольте спрашивать, извольте.
   

Надя.

   Навѣрно срѣжетесь. Ну, отвѣчайте: кто побѣдилъ персидскаго царя Кира подъ Сардами?
   

Пружановъ.

   Кира! Экъ куда хватили, въ самую глушь древности... Подъ Сардами... Что-то не помнится. (Спохватясь и утвердительно.) Знаю! знаю! Александръ Макдонскій... (Надя хохочетъ.) Ахъ, какъ она мило смѣется! Ахъ, какъ прелестно она смѣется!
   

Надя.

   При Кирѣ Александръ Македонскій еще не родился... да не старайтесь, не узнаете, вамъ за экзаменъ нуль.
   

Пружановъ.

   Нѣтъ, нѣтъ, не согласенъ.
   

Надя.

   Никто Кира подъ Сардами не побѣждалъ; онъ самъ взялъ городъ Сарды, побѣдивши Креза.
   

Пружановъ.

   Молодецъ! Прекрасно сдѣлалъ. Да какая она веселая сегодня!-- Я васъ такой никогда не видалъ. Это очень пріятно, потому что въ моемъ сегодняшнемъ визитѣ есть спеціальная цѣль.
   

Надя.

   Аа!?
   

Пружановъ.

   Но заранѣе прошу скрывать, это тайна.

Входитъ Мурановъ.

   

VI.
ТѢ-ЖЕ и МУРАНОВЪ.

Надя.

   Папа, уйди, мнѣ генералъ хочетъ сказать тайну.
   

Пружановъ -- Муранову.

   Вы можете... садитесь. (Продолжая рѣчь.) Скрывать и не смѣяться. (Надя смѣется.) Ну вотъ, а она какъ разъ наоборотъ. Ей-Богу, я серьёзно. (Муранову.) Какъ она прелестно смѣется! (Обоимъ.) Ахъ, все это грустно, а не смѣшно!.. Я обращаю ваше вниманіе на нашъ бѣдный русскій театръ, до чего онъ падаетъ съ каждымъ днемъ!.. Что теперь пишутъ, что играютъ, -- стыдно вспомнить... все переводы, да оперетты... русскія пьесы такія тривіальныя...
   

Мурановъ.

   Не безъ того.
   

Пружановъ.

   Такъ вотъ я... но повторяю: ни слова объ этомъ никому... я тоже... написалъ пьесу.
   

Надя -- вскочивъ.

   Вы? О!!
   

Пружановъ.

   Какая порывистая, усидѣть не могла... только вы не очень-то "о! о! о!" Эта пьеса совсѣмъ не такая дрянь, какъ вы думаете.
   

Надя.

   Чудесно! Надо ее поставить на сцену.
   

Пружановъ.

   Какая роль для васъ!!
   

Надя.

   И мы будемъ вызывать: "автора! автора!" -- и генералъ выйдетъ, потряхивая эполетами.
   

Пружановъ.

   Вотъ тутъ именно загвоздка. Я не хочу, чтобъ знали, что я сочинитель.
   

Надя.

   И то: въ вашемъ генеральскомъ чинѣ такимъ позорнымъ дѣломъ заниматься, сочинять пьесы...
   

Пружановъ.

   Ну, хоть не позорнымъ; но если станутъ разбирать и насмѣхаться.. вѣдь у насъ не чинятся ни съ кѣмъ рѣшительно... неловко какъ-то. Я и придумалъ: надо, чтобы сочинителемъ пьесы считался другой. Ну, напримѣръ, вы, Иванъ Семенычъ.
   

Мурановъ.

   Благодарю васъ; нѣтъ, гдѣ-же мнѣ? Я вамъ сейчасъ найду автора; у меня тутъ въ кабинетѣ.
   

Надя.

   Кто?
   

Мурановъ.

   Семиратовъ.
   

Надя.

   Ахъ! чего-же лучше? вашъ подчиненный... если онъ чуть что. его сейчасъ можно и подъ арестъ. (Въ дверь.) Семиратовъ, пожалуйте, гдѣ вы? что вы прячетесь?

Входитъ Семиратовъ.

   

VII.
ТѢ-ЖЕ и СЕМИРАТОВЪ.

Семиратовъ.

   Я не прячусь.

Раскланивается.

Надя -- пожимая ему руку.

   Вамъ предстоитъ большая честь. Слушайте, вашъ генералъ написалъ пьесу.
   

Пружановъ.

   Это секретъ.
   

Надя.

   Секретъ, понимаете?.. и потому генералъ хочетъ, чтобы сочинителемъ вмѣсто него, выдавали себя вы.
   

Семиратовъ.

   Я-съ?
   

Пружановъ.

   Да, вамъ можно довѣрить: вы скромны и...
   

Надя.

   Выносливы... коли будутъ бранить пьесу, вы молча стерпите, вы съумѣете пострадать за начальство.
   

Пружановъ.

   Можетъ быть и не придется страдать.
   

Надя -- Семиратову.

   Знайте-же: съ этой минуты вы драматическій писатель.
   

Семиратовъ.

   Слушаю-съ.
   

Пружановъ.

   Садитесь, я вамъ разскажу содержаніе пьесы.
   

Надя.

   Она... длинная?.. Длинная ваша пьеса?
   

Пружановъ.

   Три акта. У меня тутъ увидите одну вещь совершенно небывалую; вы этого никогда и нигдѣ не встрѣчали. Тутъ представьте только, одна дѣвушка до безумія влюблена въ молодого человѣка...
   

Надя.

   Да, этого еще никогда и нигдѣ не бывало.
   

Пружановъ.

   Насмѣшница! Прытки вы больно; я не досказалъ. Влюбленныхъ, конечно, много вездѣ...
   

Надя.

   Но такихъ, какъ у васъ, нигдѣ и никогда не бывало.

Смѣется.

Пружановъ.

   Какая она веселая сегодня! И какъ она увлекательно смѣется!

Входитъ Бѣлоярская.

   

VIII.
ТѢ-ЖЕ и БѢЛОЯРСКАЯ.

Семиратовъ.

   Ахъ! Анна Петровна.
   

Бѣлоярская.

   Вы уже здѣсь, генералъ, простите, опоздала. Здравствуйте, Наденька. (Другимъ.) Здравствуйте. Не могла раньше поспѣть: въ богадѣльню заѣзжала. Старушка тамъ у меня есть, моя протежё, и, вообразите, подралась съ экономомъ, укусила его; надо было разобрать... но, слава Богу, все устроилось, я ее отстояла, -- хотѣли выгнать... Ну-съ, а на васъ, Наденька, я сердита, -- сердита до бѣшенства.
   

Надя.

   Господи! пожалуй, тоже кусаться будете, какъ ваша протеже.
   

Бѣлоярская.

   Вы сами не хотите себѣ счастья. Дикая вы, готентотка! три раза звала васъ вечеромъ, чтобъ знакомить съ обществомъ, карету посылала за вами,-- никогда дома нѣтъ. Все проповѣди своего Камнева слушаетъ. Такъ далеко не уйдете: подъ лежачій камень вода не течетъ.
   

Пружановъ.

   Капризъ талантливой натуры, Анна Петровна. Насиловать нельзя.
   

Бѣлоярская.

   Нѣтъ, надо насиловать, когда убѣжденья не дѣйствуютъ. Наденька, я должна-бы принять это за оскорбленіе. Еслибъ я не была такъ добра, я бы и оскорбилась. Изъ-за чего я суечусь? Точно для себя. Вы неблагодарны и къ себѣ, и къ обществу. Вамъ Богъ далъ талантъ, вы имъ пренебрегаете; васъ любятъ, о васъ стараются, а вы все топорщитесь.
   

Надя.

   Ба! да и вы, должно быть, тоже заѣхали со спеціальною цѣлью.
   

Бѣлоярская.

   И прямо ее сейчасъ выскажу. Ma chère amie, вамъ представляется замѣчательный, единственный случай сразу перешагнуть всѣ препятствія и подняться очень высоко. Къ намъ сюда черезъ двѣ недѣли долженъ пріѣхать министръ. У Жирунина процессъ есть въ судѣ, и онъ хочетъ подслужиться министру: устроить въ честь его два три великолѣпныхъ праздника.
   

Пружановъ.

   И между прочимъ, спектакль. Мы сыграемъ мою пьесу.
   

Семиратовъ -- съ восторгомъ.

   Въ городскомъ театрѣ! вотъ чудо-то!
   

Бѣлоярская.

   Представьте себѣ: толпа народу, пріѣзжіе изъ Петербурга, пріѣзжіе изъ Москвы... вы передъ ними явитесь на сцену, и все отъ васъ безъ ума. Рецензенту губернскихъ вѣдомостей сказано, что если онъ не превознесетъ васъ выше всякихъ похвалъ, я интригу подведу, и онъ лишится мѣста въ канцеляріи губернатора... Цѣлуйте, душка! Я добра, и вы мой идеалъ,-- для васъ я на стѣну полѣзу.
   

Надя.

   Спектакль устраиваетъ тоже Жирунинъ?
   

Бѣлоярская.

   Да... и потому-то я васъ сейчасъ похищаю и везу къ нему. Сегодня у него обѣдаетъ графиня Заржецкая изъ Москвы. Господи, какъ я васъ ей расхваливала: и характеръ, и талантъ, и красоту, и все, все, все...
   

Пружановъ.

   Да ужь вы начнете хвалить, такъ, вѣдь...
   

Бѣлоярская.

   Такъ нахвастала, что графиня непремѣнно хочетъ съ вами познакомиться. Она вамъ будетъ прекрасное прибѣжище для Москвы, -- и я ей обѣщала показать васъ. Вотъ, сегодня у Жирунина, за обѣдомъ, это все та`съ кстати, и о спектаклѣ поговоримъ.
   

Надя.

   Чтобъ я ни съ того, ни съ сего, поѣхала къ Жирунину обѣдать?
   

Бѣлоярская.

   Это ничего: онъ такой добрякъ и простякъ. (Спохватись.) Ахъ, что-же я забываю?.. Онъ просилъ меня передать вамъ маленькій подарокъ въ знакъ глубокаго уваженія къ вашему таланту... (Подаетъ футляръ.) Вотъ.
   

Надя.

   Браслетъ? мнѣ, отъ Жирунина? и приглашеніе къ нему обѣдать?.. Ха, ха, ха!.. Надо-же всему этому случиться именно сегодня... ха, ха, ха,-- прелестно!
   

Бѣлоярская.

   Что-же такое сегодня?
   

Надя.

   Праздникъ у меня, я веселюсь!.. Сегодня мы противъ Жирунина начинаемъ войну.
   

Бѣлоярская.

   Какъ?
   

Мурановъ.

   Что такое?
   

Надя.

   Мы открываемъ банкъ для рабочихъ людей, -- ссудосберегательное товарищество.
   

Бѣлоярская.

   Ахъ, слышала. Никита Степанычъ за это очень сердитъ на вашего Камнева.
   

Надя.

   Какъ Жирунину не сердиться? У него до сихъ поръ была своя рука: всѣхъ здѣшнихъ крестьянъ и мѣщанъ въ рабствѣ держалъ, съ нищеты оброкъ бралъ; дастъ рубль взаймы, а получаетъ десять,-- и вдругъ такая конкуренція! банкъ. Начнутъ его должники занимать деньги у насъ за маленькіе проценты, такъ ему будетъ большой убытокъ.
   

Пружановъ.

   У васъ, Наденька? да вы-то тутъ что?
   

Надя.

   Я этой затѣѣ очень поспособствовала. Я даже участница банка, я взяла пай въ пятьдесятъ рублей.
   

Мурановъ.

   Такъ вотъ почему ты сегодня такая оживленная.
   

Бѣлоярская.

   Зачѣмъ вы это? зачѣмъ?
   

Мурановъ.

   Поймете вы этихъ людей! умѣщается-же все это въ одной головѣ: и тонкія проявленія художества, и божественная красота искусства, и банковые разсчеты, операціи по процентамъ и паямъ...
   

Надя.

   Папа, опять фразы; ты очень хорошо знаешь, что нашъ интересъ не нажива.
   

Мурановъ.

   Но искусство должно быть для тебя выше простыхъ благодѣяній. Какъ-же ты не видишь, что сама вредишь процвѣтанію лучшихъ сторонъ твоей души? Жирунинъ человѣкъ сильный, и у него сильные друзья; если онъ узнаетъ, что ты, вмѣстѣ съ его врагами, этимъ банкомъ хочешь обрѣзать его доходъ, онъ возмутится и противъ тебя.
   

Надя.

   А мнѣ что?.. Я еще лучше сдѣлаю, -- ахъ, какая мысль!.. Я было хотѣла его подарокъ ему отослать назадъ, -- ни за что!.. я его продамъ и деньги внесу въ кассу. Жирунинъ самъ съ собой будетъ конкурировать.
   

Семиратовъ.

   Его-же деньгами хотите противъ него дѣйствовать.

Сдержанно смѣется.

Пружановъ.

   Прелесть моя, какая вы веселая сегодня...
   

Бѣлоярская.

   Вы его разсердите, и тогда онъ не допуститъ вашего участія въ спектаклѣ.
   

Надя.

   Я сама въ немъ участвовать не буду. Какъ? вы всѣ называете Жирунина чуть что не разбойникомъ и предлагаете мнѣ помогать ему въ устройствѣ какого-то торжества? чтобы подслужиться?! потому, что у него какой-то процессъ! И вѣроятно грязный процессъ!?-- Извините.
   

Бѣлоярская.

   Ахъ, вы экзальтированное дитя!.. Разбойникъ!-- вамъ-то что? вы чисты, вы честны, это васъ не коснется... а пренебрегать такими людьми нельзя, черезъ нихъ все на свѣтѣ дѣлается.
   

Пружановъ.

   Да вы, Наденька, на время забудьте, что это дѣло Жирунина; вѣдь тутъ главное устроить спектакль и сыграть мою пьесу, -- вѣдь другого такого случая не скоро дождешься.
   

Семиратовъ.

   Въ настоящемъ театрѣ!
   

Бѣлоярская.

   Да, это не какой-нибудь аматёрскій спектакль, это большое, интересное представленіе... какъ этимъ пренебрегать?!
   

Надя.

   Я играть не буду, Анна Петровна.
   

Бѣлоярская.

   Это ваше послѣднее слово? И къ Жирунину со мной не поѣдете?
   

Надя.

   Нѣтъ. И подарокъ его пожертвую въ банкъ.
   

Бѣлоярская.

   Даже, если я приму вашъ отказъ за обиду, если я васъ буду просить объ этомъ, какъ о личной услугѣ мнѣ?
   

Надя.

   Даже и тогда нѣтъ. Не просите меня о томъ, чего не слѣдуетъ дѣлать.
   

Бѣлоярская.

   Ну, Надежда Ивановна, послѣ этого мнѣ остается. только сложить руки и отступиться отъ васъ.
   

Пружановъ.

   Анна Петровна! Надо быть снисходительной къ таланту... Анна Петровна!..
   

Мурановъ -- Надѣ.

   Плохо на тебя вліяютъ твои друзья.
   

Бѣлоярская.

   Нѣтъ, я добра, я ужасно добра; но всему есть предѣлъ. Мать объ родной дочери не будетъ такъ заботиться, какъ я объ Наденькѣ, и мнѣ такъ рѣзко отвѣчать?-- нѣтъ...
   

Семиратовъ -- у окна.

   Кажется, Владиміръ Андреичъ къ вамъ.
   

Бѣлоярская.

   Камневъ! Ну такъ, такъ... безъ него четверти часа прожить нельзя. Что вы влюбились въ него, что-ли, или отъ него благодати надѣетесь?.. Пойдемте, Иванъ Семенычъ, я съ нимъ встрѣчаться не хочу; спрячьте меня въ вашемъ кабинетѣ.
   

Пружановъ -- тихо ей.

   Я ее попрошу, чтобы она его скорѣй спровадила.
   

Бѣлоярская -- тихо ему.

   Вѣдь, меня засмѣютъ; я дала честное слово, что привезу ее къ обѣду.

Бѣлоярская и Мурановъ уходятъ.

Пружановъ.

   Ступайте и вы, Семиратовъ. (Семиратовъ уходитъ.) /аденька, вы съ Владиміръ Андреичемъ безъ церемоніи; скажите ему, чтобы онъ пришелъ позже. Надо-же покончить этотъ споръ, миролюбиво, безъ ссоры. Мы сейчасъ-же и уѣдемъ... пажалуйста.

Уходитъ.

   

IX.
НАДЯ одна, потомъ КАМНЕВЪ.

Надя.

   Скорѣй шляпу, чтобы не было разговоровъ и распросовъ. (Входитъ Камневъ.) Вы за мной?-- Я готова.
   

Камневъ.

   До открытія еще цѣлый часъ, и я нарочно зашелъ поговорить съ вами наединѣ.
   

Надя.

   Такъ отойдите сюда подальше отъ кабинета; у меня тамъ цѣлый зоологическій садъ спрятался.
   

Камневъ.

   Какъ?
   

Надя.

   Или пойдемте потихоньку; дорогой поговоримъ.
   

Камневъ.

   Нѣтъ, всего два слова. Я почти цѣлую ночь объ этомъ размышлялъ и счелъ-бы недобросовѣстнымъ не сказать вамъ, что вы душа всей нашей сегодняшней затѣи. Безъ васъ ничего-бы не было.
   

Надя.

   Объ этомъ нечего толковать.
   

Камневъ.

   Нѣтъ, очень есть чего. Моя жена, моя Катя, честная, прекрасная женщина; но она слишкомъ любитъ меня и своего сынишку. Она все боится, что я беру себѣ работу не по силамъ. У нея даже на этотъ счетъ своя особая логика выдумана; она говоритъ: ты сразу себя убьешь, и тогда никакой пользы никому не доставишь. Ссудное товарищество вещь хлопотливая и рискованная. Катя связала-бы меня, отговорила-бы меня, еслибъ не были тутъ вы съ вашей умной, горячей головкой.
   

Надя.

   Пойдемте лучше.
   

Камневъ.

   Вы, какимъ-нибудь мѣткимъ замѣчаніемъ, даже шуткой, такъ умѣете покорять людей, и ободрить, и подвинуть на дѣло! Въ устройствѣ нашего маленькаго банка, я видѣлъ только первую пробу, и по ней... вы такъ молоды, -- по ней отрадно думать, на какія дѣла вы способны.
   

Надя.

   Довольно пророчествъ, довольно.
   

Камневъ.

   Я каждый день злюсь на себя, что такъ долго знакомъ съ вами и до сихъ поръ такъ мало васъ зналъ. Я начинаю думать, что многое, что за послѣднее время мнѣ такъ нравилось въ моей Катѣ, шло черезъ нее отъ васъ. Еслибъ въ ней, въ моей Катѣ, была ваша кровь, еслибъ рядомъ со мной...
   

Надя.

   Я не хочу, чтобы вы такъ говорили.

Беретъ съ письменнаго стола перочинный ножъ и имъ судорожно играетъ.

Камневъ.

   Вы не хотите знать, что я думаю?
   

Надя.

   Мнѣ трудно это слушать.
   

Камневъ.

   Но, вѣдь, все-таки пріятно? не можетъ бытъ иначе.. вамъ пріятно чувствовать свою силу.
   

Надя.

   Пойдемте.
   

Камневъ.

   Дайте мнѣ высказаться, чтобы сегодняшняя моя радость была полна... отчего вы отстраняетесь? Природа сильнѣе воли человѣка, -- кто-же виноватъ... (Останавливается, увидавъ въ ней судорожное движеніе и измѣнившееся лицо.) Что съ вами?
   

Надя -- показываетъ лѣвую руку.

   Я обрѣзала себѣ руку.
   

Камневъ -- испуганно.

   Какъ?
   

Надя.

   Нечаянно... держала ножикъ въ рукахъ и...

Придерживаетъ правой рукой лѣвую.

Камневъ

   Вся рука въ крови.
   

Надя.

   Возьмите у меня платокъ изъ кармана. Разорвите и перевяжите мнѣ.

Онъ вынимаетъ ея платокъ, разрываетъ и перевязываетъ.

Камневъ.

   Какъ вы глубоко разрѣзали... кровь не унимается.
   

Надя.

   Уймется, -- ничего. Пойдемте, тутъ рядомъ аптека, мнѣ сдѣлаютъ перевязку.
   

Камневъ.

   Скорѣй, скорѣй,-- я боюсь, вы задѣли жилу.
   

Надя.

   Накиньте мнѣ тальму на плечи. (Онъ накидываетъ ей тальну. Она прислушивается къ двери, и говоритъ съ усмѣшкой.) Спорятъ, -- и обо мнѣ... (Съ легкимъ смѣхомъ.) Пойдемте. Да не бойтесь, это ничего.

Оба уходятъ. Въ дверяхъ кабинета появляется Семиратовъ.

   

X.
СЕМИРАТОВЪ, потомъ БѢЛОЯРСКАЯ, ПРУЖАНОВЪ и МУРАНОВЪ.

Семиратовъ -- оглянувъ комнату, въ дверь.

Ушелъ.

Бѣлоярская, Мурановъ, Пружановъ -- выходятъ, громко споря.

Бѣлоярская.

   Я не могу больше... Я прославляю вездѣ, что ей протежирую... она меня срамитъ передъ обществомъ, она меня дѣлаетъ лгуньей... всѣ видятъ, что она мою протекцію въ грошъ не ставитъ.
   

Пружановъ.

   Такая натура.
   

Семиратовъ -- у окна.

   Смотрите, Надежда Ивановна тоже уходитъ.

Всѣ подбѣгаютъ къ окну.

Бѣлоярская.

   Съ Камневымъ?-- ушла!.. Поздравляю... не сказавши ни слова, не простясь... (Пружанову.) Ну! что-съ? вы скажете, и это тоже прекрасно?
   

Пружановъ.

   Прелестно! даже восхитительно прелестно!.. вздумала, надѣла шляпу и ушла... минута ей повелитель! вотъ натура! вотъ натура!!
   

Бѣлоярская.

   Ну, кому нравятся пощечины, тотъ пускай ихъ и глотаетъ, -- я никогда.

Уходитъ.

Пружановъ -- ей вслѣдъ.

   Дивная натура! дивная!
   

ТРЕТЬЕ ДѢЙСТВІЕ.

Зала въ квартирѣ Каыневыхь, въ домѣ женской гимназіи. Въ глубинѣ, нѣсколько справа, большая дверь съ выходомъ на площадку, за которой видна лѣстница въ верхній этажъ гимназіи. Слѣва столъ, покрытый зеленымъ сукномъ. При поднятіи занавѣса, КАМНЕВА раскладываетъ на столѣ бумагу и карандаши.

Входитъ ПРУЖАНОВЪ.

I.
КАМНЕВА и ПРУЖАНОВЪ.

Пружановъ.

   Здравствуйте. Что это? священно-дѣйствовать приготовляетесь?
   

Камнева.

   У меня сейчасъ будетъ засѣданіе попечительнаго совѣта...
   

Пружановъ.

   Ну, я вамъ не мѣшаю, я уйду. (Садится.) Я-съ, Катерина Дмитревна, вотъ зачѣмъ зашелъ... спросить, правда это, какіе слухи странные ходятъ по городу: будто вы хотите выгнать изъ гимназіи Наденьку Муранову?..
   

Камнева.

   До сихъ поръ еще нѣтъ ничего опредѣленнаго, но я подозрѣваю, что въ этомъ родѣ что-то затѣвается... я собираю совѣтъ по желанію попечительницы; она прислала мнѣ письмо. Пожалуй, что они именно хотятъ говорить объ Наденькѣ. Я буду отстаивать ее всѣми силами.
   

Пружановъ.

   Развѣ это не отъ васъ зависитъ?
   

Камнева.

   Главнымъ образомъ, отъ директора; но едва-ли онъ сдѣлаетъ что-нибудь на перекоръ совѣту. У насъ гимназія пользуется субсидіями отъ города и отъ земства, потому въ совѣтѣ участвуютъ члены земства и думы, -- отъ думы Жирунинъ. Если весь совѣтъ будетъ противъ Наденьки, Ѳедоръ Григорьичъ покорится и уступитъ.
   

Пружановъ.

   Это возмутительно!.. Положимъ, ей отъ вашей гимназіи проку мало; она своимъ талантомъ пробьетъ себѣ дорогу, но вѣдь это пятно!-- ее хотятъ запятнать!.. вѣдь общество не станетъ разбирать какими интригами этого добились, а посмотрятъ просто, какъ на выгнанную.
   

Камнева.

   Мнѣ это было-бы тяжелѣе, чѣмъ кому-нибудь.
   

Пружановъ.

   Надо-бы мнѣ въ этомъ вашемъ совѣтѣ быть и сказать имъ... этакое словцо...
   

Камнева -- улыбаясь.

   Ничего хорошаго-бы не вышло. Вообще, если позволите вамъ посовѣтовать, Василій Сергѣичъ, когда вы въ пользу Наденьки говорите, не выходите изъ себя, не бранитесь за нее; повѣрьте, вы этимъ никого къ ней не расположите.
   

Пружановъ.

   Правда. Вчера я за нее съ мадамъ Гератьевой сцѣпился... чего я ей не наговорилъ! Господи!-- вспомнить жутко.
   

Камнева.

   По обыкновенію... Ну, и что-же толку? Навѣрно, вы озлобили Гератьеву, и она будетъ вредить Надѣ: сплетничать, злословить, -- хорошую услугу оказали!
   

Пружановъ.

   Понимаю, что сдурилъ.. да, вѣдь, съ этимъ народомъ всякаго взорветъ. Я у Гератьевыхъ всегда былъ и любезенъ, и ласковъ, -- посѣщалъ часто ихъ домъ; а барыня изъ этого заключила, что я хочу жениться на ея сестрѣ... свою старую дѣву мнѣ навязывала, такую-же дуру, какъ она сама. Теперь, видите, Наденька меня отъ нихъ отбила... чортъ! Наплетутъ-же...
   

Камнева.

   Все-таки сдержать себя слѣдовало.
   

Пружановъ.

   То-то, вотъ, не пристало кавалеристу въ пѣхотѣ служитъ. Нѣтъ у меня этой выправки спокойной да постепенной, -- все-бы мнѣ въ карьеръ. Я ужь что сталъ дѣлать, чтобъ угомониться: велю осѣдлать адъютантскаго вороного, нажарю ему бока, да какъ пронесетъ онъ меня верстъ пятнадцать галопомъ, какъ будто и полегче станетъ.
   

Камнева.

   Это вы хорошо придумали.

Вбѣгаетъ Катя.

   

II.
ТѢ ЖЕ, КАТЯ, потомъ ГЕРАТЬЕВА.

Катя -- быстро кланяется Пружанову.

   Катерина Дмитревна, пожалуйста...
   

Камнева.

   Что это? вы однѣ?
   

Катя.

   Нѣтъ, съ мамашей, она по лѣстницѣ идетъ... (Оттаскивая Камневу въ сторону.) Милочка, душечка, ангелъ мой, спасительница! ради Бога, сдѣлайте...
   

Камнева.

   Что вы? что вы, Катенька? Что съ вами?
   

Катя.

   Мамаша пріѣхала къ вамъ просить, чтобъ вы рекомендовали ей для меня другую учительницу; она хочетъ отказать Надеждѣ Ивановнѣ... а я никого не хочу; я хочу мою Надечку, мою милочку...
   

Камнева.

   Она недовольна Надеждой Ивановной?
   

Катя.

   Вчера, вотъ какъ генералъ ушелъ отъ насъ, она рѣшила...
   

Камнева -- Пружанову.

   Вотъ вамъ первый результатъ вашего вчерашняго спора.
   

Пружановъ.

   Сдурилъ... но? вѣдь, и она же... мнѣ очень интересно послушать что она вамъ будетъ говорить.
   

Камнева.

   Не лучше-ли вамъ осѣдлать вороного?
   

Пружановъ,

   Нѣтъ, я вѣдь говорить не буду, я буду только слушать.
   

Камнева.

   Ну, смотрите.
   

Катя.

   Катерина Дмитревна, если вамъ мамаша сказала...

Мгновенно обрываетъ рѣчь.
Входитъ Гератьева.

Гератьева -- замѣтивъ Пружанова.

   А! (Сухо раскланивается.) Къ вамъ, Катерина Дмитревна! (Подаетъ руку Камневой.) Бѣда, какъ этакія дѣвицы подростутъ.
   

Камнева.

   Садитесь, пожалуйста. Что прикажете?
   

Гератьева.

   Дайте мнѣ новую учительницу для вашей тёзки; я Мурановой Надеждѣ Ивановнѣ отказываю.
   

Камнева.

   Отчего?
   

Гератьева.

   У нея теперь не то въ головѣ: она въ актрисы готовится.
   

Камнева.

   Это еще неизвѣстно.
   

Гератьева.

   А, вѣдь, я слышала, что она даже и гимназію вашу оставляетъ.
   

Камнева.

   Это неправда. Она продолжаетъ учить, и я опять-таки скажу, что лучите ея у насъ учительницы нѣтъ.
   

Гератьева.

   Ну, такъ все-таки я ею недовольна.
   

Камнева.

   Скажите, почему?.. Мнѣ на дняхъ она показывала тетрадки вашей дочери, я удивилась: Катенька сдѣлала большіе успѣхи.
   

Катя.

   Не правда-ли, я сдѣлала успѣхи большіе, не правда-ли?.. Вы читали мое послѣднее сочиненіе про Куликовскую битву?
   

Гератьева -- Катѣ.

   Ты молчи, тебя никто не спрашиваетъ. (Камневой.) Я хозяйка въ своей семьѣ, Катерина Дмитревна, и могу имѣть свои причины неудовольствія. Можетъ быть, она и хорошо учитъ, но вліяніе ея мнѣ не нравится; я нравственно ею недовольна.
   

Камнева.

   Что-же она такое сдѣлала?
   

Гератьева.

   Это ужь мое дѣло.
   

Камнева.

   Конечно, вы въ правѣ поступать, какъ вамъ угодно; но и я въ правѣ спросить: учительница рекомендована вамъ мною, она продолжаетъ учить здѣсь, въ нашей гимназіи, и вы ее такъ сразу вышвыриваете... вы этимъ подрываете и мою рекомендацію, и добрую славу гимназіи.
   

Гератьева.

   Зачѣмъ-же вы держите такихъ учительницъ?
   

Камнева.

   Но должна-же я знать, чѣмъ Надежда Ивановна, мою рекомендацію не оправдывала? Я, какъ начальница гимназіи, должна спросить...
   

Гератьева.

   Извольте, я вамъ скажу. Катя, поди въ рекреаціонную залу... тамъ подожди... тебя позовутъ, когда надо будетъ проэкзаменовать.

Катя медленно и неохотно уходитъ..

   

III.
ГЕРАТЬЕВА, КАМНЕВА, ПРУЖАНОВЪ.

Камнева -- оглядываясь на Пружанова.

   Можетъ бытъ, вы хотите наединѣ поговорить со мной... такъ...
   

Гератьева.

   Генералъ не мѣшаетъ, онъ не красная дѣвица. Ему, можетъ быть, даже интересно послушать. Я недовольна Надеждой Ивановной потому, что; послѣ; ея театральнаго успѣха, она перестала быть скромной дѣвушкой и вступила на скользкій путь... За ней ужь тянется цѣлый хвостъ мужчинъ разныхъ обожателей, и въ ея молодые годы это къ добру не поведетъ.
   

Камнева.

   Вы говорите одни предположенія, а не факты.
   

Гератьева.

   Какіе-же вамъ факты?.. Я сама знаю людей почтенныхъ, съ прекрасной репутаціей, съ высокимъ положеніемъ, которымъ она съумѣла настолько вскружить голову, что, при одномъ разговорѣ о ней они совсѣмъ теряются и готовы надѣлать и глупостей, и грубостей...
   

Пружановъ -- вспыливъ.

   Вы лжете!! (Спохватись.) Виноватъ, виновать.
   

Камнева -- быстро ему.

   Я вамъ говорила, что лучше было осѣдлать вороного.
   

Гератьева.

   Ха, ха, генералъ, спасибо вамъ; спасибо, за скорое подтвержденіе моихъ словъ. (Камневой.) Ну, слышите? Какихъ-же вамъ еще фактовъ?
   

Пружановъ -- мягко и задушевно.

   За что вы грязните несчастную, ни въ чемъ неповинную дѣвушку?
   

Камнева.

   Я прошу васъ, Василій Сергѣичъ...
   

Пружановъ.

   Если вы противъ меня что-нибудь имѣете, ну, на меня и нападайте, а не на нее.
   

Гератьева.

   Я ничего противъ васъ не имѣю. Извините, Катерина Дмитревна, что у васъ мнѣ приходится такъ разговаривать; я пользуюсь тѣмъ, что генералъ сбавилъ тонъ, это не всегда съ нимъ бываетъ. Я и не васъ имѣла въ виду, Василій Сергѣичъ...
   

Пружановъ.

   Еще что-нибудь.
   

Гератьева.

   Я, право, не сухая, строгая моралистка. Я прощаю даже довольно сильное увлеченіе не только молодой дѣвушкѣ, -- это естественно, но и старику -- это бываетъ. Я не могу только простить, когда къ этому примѣшиваются корыстныя цѣли, пристрастіе къ деньгамъ... когда молодая натура пользуется своей красотой и дарованіями для матеріальныхъ видовъ.
   

Камнева.

   Ха, ха, ха, -- это Наденька-то?
   

Гератьева.

   Тутъ ужь начинается душевный развратъ.
   

Камнева.

   Ну, относительно Наденьки...
   

Гератьева.

   Она-же участвуетъ въ мужицкомъ банкѣ вашего супруга.
   

Камнева.

   Какъ и я. Мы вмѣстѣ провѣряемъ книги.
   

Гератьева.

   Васъ тамъ никогда не видно, а она бываетъ безпрестанно и разговариваетъ съ крестьянами и объясняетъ, и наставленья даетъ.
   

Камнева.

   Не для себя-же она хлопочетъ.
   

Гератьева.

   Но умъ ея постоянно направленъ на коммерческія операціи. Добрѣйшая Катерина Дмитревна, вы всѣ младенцы передъ ней. Хитрый человѣкъ всегда не о себѣ хлопочетъ; но все какъ-то Такъ выходитъ, что другіе за него изъ кожи лѣзутъ. Когда ужь изъ-за ея хорошенькихъ глазокъ молодые люди и разоряются, и даже обкрадываютъ казну...
   

Пружановъ -- вспыливъ.

   Какъ вы можете!? (Опомнясь.) Нѣтъ -- я хотѣлъ спросить: кто-же это-съ?
   

Гератьева.

   Вы, ваше превосходительство, не видите и того, что передъ вашими глазами дѣлается; -- кто? вашъ же полковой казначей.
   

Пружановъ.

   Семиратовъ? вотъ вздоръ! Да я скорѣй повѣрю, что я самъ обокралъ кого-нибудь.
   

Гератьева.

   Тѣмъ хуже, что она могла довести такого безукоризненнаго офицера до того, что онъ забываетъ свой долгъ.
   

Пружановъ.

   Это клевета! это опять какая-нибудь городская сплетня!
   

Гератьева.

   Милый генералъ, нѣтъ дыму безъ огня... откуда, же ея папенька достаетъ деньги, чтобы проигрывать ихъ въ карты?
   

Пружановъ.

   Такъ я-же вамъ докажу, что это мерзкая сплетня: я сейчасъ-же... сейчасъ, съ мѣста, прямымъ путемъ, отсюда, иду сдѣлать внезапную ревизію казначею Семиратову, -- и если все окажется на лицо...
   

Гератьева.

   О, тогда другое дѣло.
   

Камнева.

   Вотъ это хорошо, Василій Сергѣичъ, давно-бы такъ; вотъ этимъ вы скорѣй заставите замолчать, чѣмъ бранью и споромъ.
   

Пружановъ.

   Не только замолчать, -- краснѣть я ихъ заставлю... всѣхъ этихъ разносителей... краснѣть!-- если въ нихъ осталась хоть капля совѣсти.

Уходитъ.

   

IV.
КАМНЕВА, ГЕРАТЬЕВА, потомъ ПРИТОЛКОВЪ.

Гератьева.

   Какой рыцарь, подумаешь. Гляди, чтобы самому краснѣть не пришлось.
   

Камнева.

   Не придется. Я ни на минуту въ этомъ не сомнѣваюсь.
   

Гератьева.

   Ну. Катерина Дмитревна, разговоръ нашъ съ съ вами конченъ. Я васъ больше о рекомендаціи просить не смѣю (Входитъ Притолковъ.) Ахъ, Ѳедоръ Григорьичъ! Только что собиралась къ вамъ обратиться; очень счастлива, что васъ встрѣчаю. Не заѣдете-ли ко мнѣ, родной? Мнѣ крайность съ вами посовѣтоваться.
   

Притолковъ.

   Всегда къ вашимъ услугамъ.
   

Гератьева.

   Сегодня, можетъ быть, вечеркомъ?.. Мнѣ нужно поскорѣй.
   

Притолковъ.

   Сегодня, извольте... въ восемь часовъ.
   

Гератьева.

   Спасибо. Буду ждать непремѣнно. (Камневой, подавая руку.) Вы на меня не гнѣвайтесь, вы хорошая женщина, достойная всякаго уваженія; но въ настоящемъ случаѣ вы слишкомъ экзальтируетесь, слишкомъ слабы къ своимъ друзьямъ.

Уходить.

Притолковъ.

   Она вѣрно что-нибудь о своей дочери.
   

Камнева.

   Богъ съ ней, не до нея мнѣ теперь. Скажите, зачѣмъ понадобилось собираться совѣту?
   

Притолковъ.

   Ваша вина, Катерина Дмитревна. Чтобы хорошо, вести гимназію, недостаточно одного прилежанія и добросовѣстности. Въ нашемъ дѣлѣ сторониться отъ общества нельзя.
   

Камнева.

   Чтожь такое намъ готовятъ?
   

Притолковъ.

   А готовятъ то, что, кажется, съ госпожей Мурановой придется разстаться.
   

Камнева

   Мы должны отстаивать ее.
   

Притолковъ.

   Были-бы вы, какъ я, вчера на вечерѣ у губернатора, вы бы видѣли, что это едва-ли возможно. (Вздохнувъ.) Да, большая была ошибка, что мы устроили этотъ спектакль и дали Надеждѣ Ивановнѣ сыграть на сценѣ... До тѣхъ поръ она, правда, не имѣла такихъ горячихъ поклонниковъ, но не имѣла и враговъ; она слишкомъ честна: честному человѣку выдаваться невыгодно. Она не умѣетъ примѣняться къ людямъ.
   

Камнева.

   То-есть, унижаться передъ людьми.
   

Притолковъ.

   Дѣло не въ словѣ, какъ хотите называйте. Пока ея никто не замѣчалъ, въ этомъ не было особенной надобности; но теперь это для многихъ оскорбительно. Тамъ она жениха отбиваетъ, тутъ выказываетъ вражду... презрѣніе... можетъ быть, и справедливое, но неудобное... и такъ далѣе. Послушали-бы, что вчера про нее говорили!.. И намъ съ вами досталось... я оборонялся, какъ могъ, -- что сдѣлаешь противъ общаго говора?
   

Камнева.

   Неужели вы допустите, чтобъ она ушла?
   

Притолковъ.

   Допущу не я, а всегдашнее наше безсиліе (Входятъ Жирунинъ и Сердюковъ.) Никита Степанычъ!

Здоровается со всѣми.

   

V.
ТѢ-ЖЕ, ЖИРУНИНЪ и СЕРДЮКОВЪ, потомъ БѢЛОЯРСКАЯ.

Жирунинъ.

   Что, не всѣ еще собравши?
   

Притолковъ.

   Анны Петровны нѣтъ.
   

Жирунинъ.

   Вотъ тебѣ, господинъ директоръ, получи прибавочку маленькую: пятьсотъ рублей, -- въ кассу женской гимназіи. У меня дѣло удачное выгорѣло, такъ я, по обѣщанію, жертвую.
   

Притолковъ.

   Это вамъ дѣлаетъ честь.
   

Жирунинъ.

   Я на образованіе всегда готовъ; только вести -его должно въ правилѣ. Такъ что-ли, Илья?
   

Сердюковъ.

   Какъ же-съ иначе?

Входитъ Бѣлоярская.

Бѣлоярская.

   Я не опоздала?
   

Жирунинъ.

   Поджидаемъ васъ, пожалуйте. Прикажите, госпожа начальница, садиться. Долго-то тутъ проклажаться некогда.

Всѣ садятся къ столу.

Бѣлоярская -- садясь.

   Ахъ, какъ я нездорова сегодня! совсѣмъ ужь не хотѣла и ѣхать.
   

Жирунинъ.

   Ну-съ, извольте докладывать.
   

Притолковъ.

   Вотъ, госпожа попечительница просила собрать совѣтъ, въ виду того, что нѣкоторые члены его, слѣдя за преподаваніемъ у насъ въ гимназіи, находятъ кое-что не отвѣчающее ихъ взглядамъ.
   

Бѣлоярская.

   Но васъ, Катерина Дмитревна, я очень уважаю. Я обязанностью ставлю себѣ сказать, что изъ-за васъ мнѣ это очень непріятно.
   

Камнева.

   Вы, какъ будто передо мной въ чемъ-то провинились?
   

Жирунинъ.

   Нечего намъ въ околесную-то разъѣзжать, скучно очень, лучше прямо говорите. Учительница ваша намъ не нравится, госпожа Муранова, и желаемъ мы, чтобъ вы ее уволили.
   

Камнева.

   Я ждала, что мнѣ это скажутъ, я уже кое-что слышала; но также прямо отвѣчу, что я противъ эттого протестую. Я не нахожу ничего такого, въ чемъ-бы могла упрекнуть Надежду Ивановну, -- не только, чтобъ ее уволить, но даже, чтобъ ей сдѣлать самое малѣйшее замѣчаніе. Я надѣюсь, что Ѳедоръ Григорьичъ подтвердитъ мои слова, какъ начальникъ ея, какъ человѣкъ близкій дѣлу.
   

Притолковъ.

   Не я обвиняю Надежду Ивановну; надо прослушать, въ чемъ ее обвиняютъ.
   

Жирунинъ.

   Мы-съ главной причиной желаемъ, чтобъ наши горожане дочерей своихъ воспитывали въ правилѣ. Такъ-ли, Илья?
   

Сердюковъ.

   Основательно-съ...
   

Жирунинъ.

   Въ почитаніи божественнаго Промысла, коимъ судьбы человѣческія устрояются... кого Онъ возвеличитъ, кого низведетъ, такое всякому уваженіе, какъ старшему и власть имѣющему.
   

Камнева.

   Все это касается меня, а не Надежды Ивановны; я начальница гимназіи, я веду ее, я слѣжу за воспитаніемъ.
   

Жирунинъ.

   Чтожь? И вамъ упрекъ этотъ сдѣлаемъ, коли вы "сквозь пальцы смотрите, что учительницы ваши людей, всѣми почтенныхъ, не уважаютъ; да еще отстаиваете ихъ. Такъ-ли, Илья?
   

Сердюковъ.

   Ихъ, госпожу Муранову, въ праздникъ, въ Христовъ день... Или ужь послѣ сказать?
   

Жирунинъ.

   Нѣтъ, говори, говори.
   

Сердюковъ.

   Въ Христовъ день ихъ видѣли въ самую обѣдню" какъ они на фортепьянахъ дубасили; всѣмъ прохожимъ на соблазнъ.
   

Жирунинъ.

   Ну, вотъ извольте: нѣшто вашимъ воспитанницамъ не надо внушать къ такому грѣху отвращеніе?... вы на ее, какъ на примѣръ дурного показать, должны, -- какая-жь она у васъ наставница?
   

Бѣлоярская.

   Господи! Катерина Дмитревна, я, вѣдь, вы знаете, -- я Наденьку обожала!... я распинаться готова была за нее, -- и что я заслужила? Судите сами, какую благодарность?.. Нѣтъ, милая, не спорьте, это тяжело.
   

Камнева.

   Вамъ пуще всего нужна благодарность
   

Жирунинъ.

   Извѣстно нужна!-- а то нѣтъ?.. Благодарность первѣйшая добродѣтель. Нѣшто неблагодарный-та человѣкъ можетъ юношеству настоящія чувства преподать?.. Такъ-ли, Илья?
   

Сердюковъ.

   Какія ужь чувства, помилуйте.
   

Камнева.

   Господа, вы меня извините, но я здѣсь вижу какое-то предвзятое соглашеніе, -- очень обидное для меня. Мнѣ поручили вести гимназію, заботиться объ успѣхахъ ученицъ; право, вы слишкомъ легко смотрите на это. Вы хотите у меня отнять лучшую учительницу. Такъ, по какимъ-то глухимъ обвиненіямъ, вы забываете ея достоинства... ихъ не такъ легко найти, повѣрьте мнѣ. Мы долго искали учительницъ, съ трудомъ онѣ намъ достались, пока, наконецъ, вотъ теперь, мы всѣ спѣлись, и дѣло пошло ладно. Нельзя такъ легко смотрѣть... Что вы для гимназіи? Вы здѣсь не работаете, вы нашей работы и не знаете...
   

Жирунинъ.

   Мы деньги даемъ, безъ нашихъ денегъ и работы вашей не надо.
   

Камнева.

   Правда; но не затѣмъ вы деньги даете, чтобъ онѣ даромъ пропадали. Вы видите, что есть прокъ въ вашихъ деньгахъ. Анна Петровна вы начали съ того, что мнѣ довѣряете... вы сколько разъ цѣловали меня съ такой радостью, когда кое-кто изъ родителей приходилъ благодарить васъ за своихъ дѣтей... вы знаете, наше дѣло трудное, -- помогите мнѣ; не будьте такъ мелочны, чтобы, можетъ быть, изъ-за какого-нибудь невниманія Наденьки...
   

Бѣлоярская.

   Ахъ, ma chère, я Наденьку обожаю,-- но чтожь мнѣ дѣлать? Она своимъ капризнымъ характеромъ вооружила всѣхъ въ городѣ... вчера даже губернаторъ назвалъ ее экзальтированной... Да что скрывать -- онъ прямо такъ-таки и сказалъ: "она намъ не ко двору..." Понимаете ли вы это?.. а я не могу ссориться съ губернаторомъ, я черезъ него много добра дѣлаю.
   

Камнева.

   Ѳедоръ Григорьичъ, что же вы-то молчите? Заступитесь-же и вы, скажите ваше слово; вы знаете, какъ намъ Надежда Ивановна необходима.
   

Притолковъ.

   Катерина Дмитревна, я очень жалѣю, что не совсѣмъ буду вторить вамъ.
   

Камнева.

   Какъ?
   

Притолковъ.

   Васъ увлекаетъ ваша привязанность къ госпожѣ Мурановой, это высокая черта,-- я вполнѣ цѣню и васъ, и ваши старанія, и ея трудъ; но мы должны еще смотрѣть на дѣло немножко со стороны. Слишкомъ хорошія преподавательницы, такія талантливыя натуры, для иного учебнаго заведенія, право,-- еще не знаешь, что онѣ: больше-ли пользы приносятъ, или больше вреда?
   

Камнева.

   Это какъ же?
   

Притолковъ.

   Такое учебное заведеніе, какъ наше, должно идти ровно, плавно, безъ скачковъ, -- пусть лучше не слишкомъ блестяще, но прочно. Что нужно нашимъ дѣвицамъ, дочерямъ всѣхъ этихъ семействъ нашего городка?-- Немножко знанія, развитія, честнаго взгляда... любви къ ближнему... добродѣтелей, скажемъ такъ,-- обыденныхъ. Надежда Ивановна преподавательница выдающаяся; она умѣетъ увлечь, заинтересовать ученицъ,-- можетъ быть, ея актерскій талантъ этому помогаетъ, -- но, прежде всего, она преподавательница ненадежная; ее можетъ урвать у насъ другая карьера,-- и кѣмъ-же тогда мы ее замѣнимъ?.. Послѣ хорошаго дать худшее,-- оно покажется хуже, чѣмъ есть на самомъ дѣлѣ, и новую преподавательницу не будутъ ни уважать, ни слушать.
   

Камнева.

   И за это хотятъ ее выгнать?
   

Притолковъ.

   Потомъ... ей-Богу, трудно сказать.. Еще вопросъ: хорошо-ли. что наши ученицы слишкомъ увлекаются наукой?.. Мы ихъ возвращаемъ въ бѣдную семью, гдѣ онѣ должны варить щи и штопать чулки. Страсть къ наукѣ для многихъ изъ нихъ лишняя обуза, лишнее горе.
   

Жирунинъ.

   Умно говоритъ, вѣрно, справедливо.
   

Притолковъ.

   Мы, можетъ быть, не имѣемъ права давать нашими ученицамъ такихъ хорошихъ преподавательницъ,-- наше общество не доросло до хорошихъ.
   

Камнева.

   И вы! и вы тоже?!.. Нѣтъ, мое дѣло труднѣе, чѣмъ я думала. Вы, однако, прежде не боялись этого,-- вы соглашались, что развитая дѣвушка внесетъ свое развитіе и въ свою бѣдную обстановку... что хорошо повліяетъ... Анна Петровна, у насъ бывали такіе примѣры; мы съ вами не разъ говорили объ этомъ... О! вы ловко придумали ваше объясненіе, Ѳедоръ Григорьичъ; но это новость для меня,-- вы прежде не боялись, что наши ученицы будутъ слишкомъ много знать.
   

Притолковъ.

   Я ставилъ вопросы, я не говорилъ утвердительно.

Дверь въ глубинѣ широко растворяетстя -- видна группа дѣвочекъ, которыя разступились, чтобы пропустить Надю. Она входитъ.

   

VI.
ТѢЖЕ, НАДЯ и ДѢТИ.

Надя -- останавливая дѣвочекъ у порога.

   Сюда нельзя, дѣточки, сюда нельзя.
   

Дѣти.

   Прощайте, Надежда Ивановна, прощайте!.. завтра пораньше приходите!
   

Камнева.

   Вотъ и она, ваша подсудимая, и вотъ какъ ее провожаютъ ученицы каждый день!-- если это вредъ, то я ничего не понимаю въ воспитаніи.

Дѣти скрываются. Дверь затворяется.

Жирунинъ.

   Конечно, вредъ. Дѣти должны знать, кому большій почетъ: главному начальству, или низшему. Они вонъ въ совѣтъ прибѣжали, въ квартиру начальницы, безъ спросу, да еще кричатъ.
   

Сердюковъ.

   Это значитъ, Никита Степанычъ, все, чай, тоже таланты будутъ.
   

Жирунинъ.

   Чтожь это, въ самомъ дѣлѣ, прости Господи!.. словно мы тутъ совсѣмъ ужь не хозяева!.. смѣнить наемную учительницу не можемъ, которая, она, за наши деньги насъ-же передъ ученицами, можетъ статься, мерзавцами выставляетъ.
   

Сердюковъ.

   Какъ-же мы смѣемъ, помилуйте... мы только плати, да помалчивай.
   

Жирунинъ.

   Вишь ты! безъ госпожи Мурановой и заведеніе закрывай.
   

Надя.

   Извините, господа, я вошла не спросясь; я не знала, что здѣсь совѣтъ.. но такъ какъ дѣло, кажется, касается меня, позвольте мнѣ сказать... я очень жалѣю, что тутъ говорили обо мнѣ, и спорили, когда, можетъ быть, и не нужно было говорить, потому что я сама рѣшила просить васъ, Ѳедоръ Григорьичъ, чтобъ вы меня уволили.
   

Камнева.

   Зачѣмъ, Надя, зачѣмъ?
   

Надя.

   Такъ нужно.
   

Жирунинъ.

   И чудесно... Что вамъ такимъ пустякомъ заниматься? вы сами теперьче въ торговыя операціи пустились, банкирскія конторы заводите.
   

Сердюковъ.

   На всѣ руки.
   

Жирунинъ.

   Да еще съ насъ-же, съ болвановъ, умѣете браслеты получать. Что смотрите?-- себя болваномъ назвалъ, чего-же вамъ еще?.. Пойдемъ, Илья. Прощенья просимъ.
   

Сердюковъ.

   Пойдемте-съ.

Кланяется. Оба уходятъ.

Бѣлоярская.

   Наденька, я не противъ васъ; ей-Богу, въ душѣ не противъ васъ... я вамъ все прощаю... Господи, какъ у меня голова разболѣлась. Но отчего вы такая капризная?.. Приходите ко мнѣ, я для васъ куда угодно поѣду, и буду просить... только перестаньте такъ капризничать, не оскорбляйте всѣхъ. Ахъ, какъ голова болитъ!.. Катерина Дмитревна, ангелъ добродѣтельный, заѣзжайте ко мнѣ, пожалуйста, мы обговоримъ это, мы для нея сдѣлаемъ.

Уходитъ.

Притолковъ.

   Я вижу, вы на меня сердиты.
   

Камнева.

   О! не оправдывайтесь!
   

Притолковъ.

   Самый злой преступникъ имѣетъ на это право; а я и не преступникъ, я даже доброжелатель. Еслибъ вы не такъ страстно относились къ дѣлу, вы были-бы дальновиднѣе. Лучше потерять одного учителя, хоть и хорошаго, чѣмъ потерять все училище и съ этимъ учителемъ вмѣстѣ.
   

Камнева.

   Полноте; гимназію не закроютъ.
   

Притолковъ.

   Но насъ съ вами могутъ тоже отстранить.
   

Камнева.

   Оттого и могутъ, что мы безсильны,-- и оттого мы безсильны, что всегда сейчасъ уступаемъ.
   

Притолковъ.

   Подумайте только, въ чьи руки тогда попадетъ восцитаніе бѣдныхъ дѣтей.
   

Камнева.

   Не о воспитаніи вы заботитесь, а о своемъ мѣстѣ.
   

Притолковъ.

   Я буду продолжать нашъ разговоръ, когда пройдетъ ваше раздраженіе.

Уходитъ.

Камнева.

   Надя, я сердита на васъ. Я не позволю такъ отпустить васъ,-- по крайней мѣрѣ, пока вы для себя ничего лучшаго не придумали и можете намъ служить.
   

Надя.

   Я не буду въ состояніи...
   

Камнева.

   Стыдитесь такъ отказываться, зря,-- изъ-за того, что какой-нибудь Жирунинъ на васъ напустился; еще онъ не все... Больше энергіи, Надя. Я поѣду къ губернатору, онъ нашъ почетный попечитель... я поспорю, я не допущу...
   

Надя.

   Не дѣлайте этого,-- все равно, я ни за что не останусь...
   

Камнева.

   А! какъ рѣшительно сказано. До того ужь дошло ваше отчаяніе, такъ вы упали духомъ!?
   

Надя.

   Нужно гораздо больше энергіи, чтобъ отказываться, чѣмъ, чтобъ настаивать и остаться во чтобы то ни стало.
   

Камнева.

   Почему это?
   

Надя.

   Вѣрьте мнѣ на слово.
   

Камнева.

   Съ какихъ-же поръ вы перестали-быть со мной откровенной?.. И что я такое вамъ сдѣлала, что вы отъ меня отворачиваетесь?

Входить Камневъ.

   

VII.
ТѢ-ЖЕ и КАМНЕВЪ.

Камневъ.

   Я васъ еще засталъ; очень радъ...
   

Надя.

   Что случилось? вы не ѣдете въ уѣздъ.
   

Камневъ.

   Мнѣ въ управѣ сказали, что тутъ безобразіе творится, въ вашей гимназіи. (Женѣ.) Надежду Ивановну хотятъ исключить?
   

Надя.

   Вѣдь вамъ было необходимо ѣхать.
   

Камневъ.

   Необходимо то, что важнѣе.
   

Камнева.

   Такъ уговори ее, она сама отказывается отъ мѣста.." уговори!.. она тебя теперь и больше слушаетъ, и больше любитъ, чѣмъ меня.
   

Надя.

   Ни вы, ни онъ, никто! Когда я на что-нибудь рѣшилась...
   

Камнева.

   Послѣ всей нашей работы вдвоемъ, Надя, послѣ всего, что вмѣстѣ вытерпѣли, послѣ всего!.. вамъ такъ ни почемъ бросить меня!? Я не ждала этого.

Идетъ въ глубину.

Надя -- останавливая ее.

   Куда вы... уходите?
   

Камнева.

   Въ классы, заниматься дѣломъ. Что-же мнѣ даромъ тратить время и уговаривать?-- вы такъ увѣренно предупреждаете, что это напрасно.

Уходить.

   

VIII.
КАМНЕВЪ и НАДЯ.

Камневъ.

   Вамъ не хотѣлось, чтобъ она ушла? вы точно испугались разговора со мной?
   

Надя.

   Мнѣ нечего говорить.
   

Камневъ.

   Вы стали избѣгать меня, дорогой мой другъ. Съ самаго нашего празднества мнѣ не приходилось ни разу встрѣчаться съ вами одинъ на одинъ. (Надя пожимаетъ плечами и садится.) Если вамъ нечего говорить, такъ мнѣ есть что сказать. Зачѣмъ-же это вы отказываетесь отъ мѣста? Какъ будто не успѣете потомъ, когда мы убѣдимся, что невозможно васъ отстоять.
   

Надя.

   Къ чему тянуть?.. Я не стану мѣняться и никогда не полажу съ этими вліятельными. Они хотятъ распоряжаться мной, какъ пріятной находкой; мое непокорство ихъ оскорбляетъ. Я буду для нихъ вѣчнымъ бѣльмомъ на глазу, пока меня не выживутъ. Это только запутаетъ дѣла гимназіи.
   

Камневъ.

   Что-же вы хотите съ собой дѣлать?
   

Надя.

   Я уѣду въ Москву.
   

Камневъ.

   Въ Москву?.. Такъ вотъ гдѣ главная причина!.. Совсѣмъ прочь отсюда?! Въ Москву, какъ въ темный лѣсъ... у васъ тамъ нѣтъ ни знакомства, ни дѣла; да еще съ этимъ волчьимъ листомъ, съ рекомендаціей: выгнанная изъ гимназіи.
   

Надя.

   О! я пробьюсь!.. да у меня и не одна дорога. Есть мѣсто, гдѣ волчій листъ недѣйствителенъ: театръ!.. Что вы пожимаете плечами?
   

Камневъ.

   Васъ это не удовлетворитъ. Вамъ нужно серьёзное дѣло.
   

Надя.

   Развѣ театръ не серьёзное? развѣ сцена не искусство?.. развѣ не высокое наслажденіе знать, что вотъ собралась ради тебя цѣлая толпа народу и слушаетъ тебя... все живые люди: каждый принесъ съ собой въ душѣ свое горе и свои радости, а ты въ самую жизнь ихъ врываешься!.. Ты имъ даешь хорошія мысли, хорошія чувства... они смѣются съ тобой вмѣстѣ, они съ тобой вмѣстѣ плачутъ... они расходятся обновленные, успокоенные отъ ежедневныхъ тревогъ... нѣтъ!-- театръ серьёзное дѣло, и не мало счастья въ немъ можно найти.
   

Камневъ.

   Еслибъ онъ былъ дѣйствительно такимъ...
   

Надя.

   Это отъ насъ зависитъ.
   

Камневъ.

   Какъ-же, отъ васъ!-- ну что вы говорите!.. Чтобъ дѣло шло, нужны сборы, нужны апплодисменты; вы зависите отъ директора и отъ публики, вамъ придется потворствовать и подчиняться всякимъ безсмыслицамъ.
   

Надя.

   Можно спорить.
   

Камневъ.

   Увидите, можно-ли. Васъ заставятъ насиловать себя. Вы хотите правды, а вамъ навяжутъ фальшивыя чувства; вы понимаете, что тутъ и тамъ какая-то подтасовка, чтобъ только огорошить эту любимую вами толпу... ее такъ легко огорошить: нѣсколько пустыхъ словъ, крикнутыхъ громко,-- и довольно... вы чуете, что тутъ и ложь, и какой-то безпутный вздоръ, что вы обманываете себя и ихъ,-- и за обманъ вамъ рукоплещутъ... другому это и любо и весело; но вамъ будетъ гадокъ такой успѣхъ. Какое-же тутъ счастье?-- тутъ страданье.
   

Надя.

   Не всегда-же такъ и не вездѣ.
   

Камневъ.

   А выдастся хорошій моментъ,-- такой, какого вы ждете, такъ и тотъ потонетъ въ цѣломъ морѣ пустяковъ и дряни: въ закулисныхъ дрязгахъ, въ грошевой борьбѣ изъ-за роли, изъ-за лишняго вызова, изъ-за лишней копѣйки жалованья... да вы измаятесь отъ этой жизни, вы проклянете ее.
   

Надя.

   Измаюсь -- уйду. Это не причина, чтобъ оставаться здѣсь.
   

Камневъ.

   Ну, да, я знаю, что нѣтъ у меня сильныхъ, вѣскихъ доводовъ противъ вашего отъѣзда. Вы сказали, что пробьетесь,-- правда, вы пробьетесь, гдѣ-бы ни были и за что-бы ни взялись... станетъ вамъ что не по сердцу, бросите и схватитесь за другое,-- гдѣ будете вы, тамъ ужь будетъ свѣтло.. но я готовъ предсказать вамъ самыя тяжелыя невзгоды,-- потому что мнѣ ужасно жалко потерять васъ... и я не отговариваю,-- я прошу: останьтесь съ нами.
   

Надя.

   Не могу я остаться.
   

Камневъ.

   Въ Москвѣ много народу, и хорошихъ людей больше, чѣмъ здѣсь. Не бросайте наше бѣдное захолустье: здѣсь каждый шагъ вашъ будетъ благословеньемъ. Останьтесь съ нами, мы вамъ найдемъ работу... уже одно то, что вы будете здѣсь, -- и этого много.
   

Надя.

   Вы слишкомъ торопливо предугадываете.
   

Камневъ.

   Намъ нуженъ вашъ честный, прямой взглядъ на все, ваша неутомимая выдержка, ваша сила сдѣлать такъ, какъ хотите. Вы думаете, я не понялъ, почему вы такъ заботливо меня избѣгаете?-- не понялъ, что въ тотъ разъ, въ наше послѣднее свиданье, вы обошли меня, какъ мальчишку, какъ школьника?-- что вы нарочно, безжалостно разрѣзали себѣ руку, чтобъ не дать мнѣ высказать... (Надя дѣлаетъ движеніе, онъ крѣпко схватываетъ ее за руку.) Вы не уйдете, вы теперь меня не остановите: я люблю васъ, Ладя!.. Я люблю васъ; но -- вы этого не бойтесь.
   

Надя.

   Видите, что по прежнему жить нельзя.
   

Камневъ.

   Можно. Этотъ порывъ не повторится... не оскорбляйтесь, не презирайте меня... это сорвалось съ языка, меня душило это слово, но больше никогда я его не произнесу, и ни для кого, ничего дурного оно не принесетъ.
   

Надя.

   Ни для кого!.. какъ легко это сказать!
   

Камневъ.

   Навѣрно не принесетъ, дорогая моя... ничто не измѣнится, никто объ этомъ знать не будетъ, и вы увидите, что вы сами объ этомъ скоро забудете.
   

Надя -- крайне взволнованная.

   Ахъ! Отчего это все такъ слагается... такъ все... (Входитъ Мурановъ, она стремительно бросается къ нему.) Спасибо, что пришелъ. Уведи меня!.. увези меня, куда-нибудь! куда хочешь!..

Быстро уходитъ.

   

IX.
МУРАНОВЪ и КАМНЕВЪ.

Мурановъ.

   Что такое съ ней?
   

Камневъ.

   Ее принудили выйти изъ гимназіи.
   

Мурановъ.

   Наконецъ-то! слава Богу.
   

Камневъ.

   Она хочетъ совсѣмъ уѣхать отсюда, въ Москву.
   

Мурановъ.

   Конечно. Больше-то что-же?
   

Камневъ.

   Я уговаривалъ ее остаться здѣсь.
   

Мурановъ -- съ досадой.

   Вы?.. Зачѣмъ?.. Вы, Владиміръ Андреичъ, или слѣпы или, простите, при всей вашей хваленой честности, вы не хуже каждаго изъ насъ, умѣете себя ублажать.
   

Камневъ.

   Въ чемъ?
   

Мурановъ.

   Такъ вы не видите, что ей не слѣдъ здѣсь оставаться? вы не видите, что она влюблена въ васъ?
   

Камневъ.

   Съ чего вы взяли?
   

Мурановъ.

   О, будьте увѣрены, мнѣ нѣтъ ни малѣйшаго удовольствія вамъ это докладывать. И безъ того мы съ ней кругомъ запутаны, и въ денежномъ отношеніи, и въ общественномъ; эта любовь во вредъ всей ея карьерѣ...
   

Камневъ.

   Да это вамъ кажется...
   

Мурановъ.

   Я-бы руку отдалъ на отсѣченіе, чтобъ мнѣ доказали противное, но въ этихъ вещахъ у меня зоркій взглядъ, и скажи мнѣ она сама, что я ошибаюсь, я ей отвѣчу: дитя мое, я это лучше тебя знаю,-- ты влюблена.
   

Камневъ.

   Мнѣ казалось: она тревожится за другихъ, не за себя.
   

Мурановъ.

   Вамъ, конечно, легко прибрать объясненія, какія нужны и пріятны: сочувствіе взглядамъ, сочувствіе къ дѣлу и всякія такія хорошія вещи... но я отецъ, мнѣ обманывать себя не для чего; я вижу, что она любитъ васъ, и предупреждаю: вы вашей работой "рука объ руку" играете опасную игру.
   

Камневъ.

   Никто отъ этого не пострадаетъ.
   

Мурановъ.

   Пострадаете и вы, и ваша жена, и Надя. Не изводите себя и ее, не уговаривайте ее остаться, оборвите съ ней всякія сношенія, умоляю васъ -- это будетъ невѣжливо, но добродѣтельно... Вы не высоко ставите мое мнѣніе -- хорошо: принимайте мои слова, какъ пустой намекъ; только не пренебрегайте ими... разслѣдуйте ихъ сами, поговорите съ вашей женой. Вѣдь, и умный человѣкъ, когда не хочетъ, не замѣчаетъ того, на что подчасъ какой-нибудь дуракъ его натолкнетъ; а я еще къ томуже -- и не дуракъ.

Входятъ Камнева и Надя.

   

X.
ТѢ-ЖЕ, КАМНЕВА и НАДЯ.

Камнева -- мужу.

   Зачѣмъ ты обижаешь мою Надю? Я ее застала въ прихожей; ищетъ свою шляпу, вся растерянная, внѣ себя...
   

Надя -- въ сильномъ волненіи, но стараясь сдержать себя и улыбаться.

   Нѣтъ... вы не подумайте, что я сержусь на васъ, или, какъ высказали, дурно о васъ думаю... нѣтъ, нѣтъ,-- совсѣмъ не то... я просто чувствую, что ужь очень я слаба... не по силамъ, должно быть, мнѣ всѣ эти передряги, съ тѣхъ поръ, какъ я стала... знаменитостью... ха, ха, ха... до свиданья!
   

Камневъ -- схватываетъ ее за руку и нѣсколько мгновеній упорно глядитъ ей въ глаза.

   Прощайте.

Надя быстро и молча пожимаетъ руку Камневой и, молча, не оглядываясь, уходитъ; Мурановъ за ней. Камневы неподвижно слѣдятъ за Надей.

   

ЧЕТВЕРТОЕ ДѢЙСТВІЕ.

Въ квартирѣ Мурановыхъ. МУРАНОВЪ входитъ, приближается къ двери Нади, прислушивается, потомъ глядитъ въ щелку. Затѣмъ, отойдя, говоритъ въ среднюю дверь.

I.
МУРАНОВЪ и СЕМИРАТОВЪ.

Мурановъ.

   Войдите, никого нѣтъ. (Входитъ Семиратовъ.) Къ чему эта таинственность?
   

Семиратовъ.

   Нѣтъ, я не могу, я не могу...
   

Мурановъ.

   Если у васъ какой-нибудь секретъ, такъ вѣдь всегда можно перемѣнить разговоръ, когда кто войдетъ.
   

Семиратовъ.

   Я совсѣмъ какъ пришибленъ, всѣ мысли разбиты, я боюсь выдать себя при постороннемъ... Особенно передъ Надеждой Ивановной... мнѣ такъ совѣстно, я боюсь, ей на глаза показаться. Ея нѣтъ?
   

Мурановъ.

   Она тамъ у себя, да ей теперь не до васъ, она ничего не замѣтитъ. Говорите.
   

Семиратовъ.

   Вы не слыхали, что со мной случилось?
   

Мурановъ.

   Я слышалъ. Вамъ третьяго дня сдѣлали внезапную ревизію, и у васъ не оказалось тѣхъ денегъ, что вы мнѣ дали взаймы, -- полутора тысячъ казенныхъ полковыхъ денегъ не досчитались.
   

Семиратовъ.

   Я пропалъ.
   

Мурановъ.

   Разскажите подробно, съ чего это генералу вздумалось дѣлать ревизію?
   

Семиратовъ.

   Это-то всего ужаснѣе. Все мадамъ Гератьева, со зла, что онъ женился на ея сестрѣ,-- стала передъ нимъ хулить Надежду Ивановну... сиреной ее выставляла.
   

Мурановъ.

   А генералъ вступился?
   

Семиратовъ.

   Да; но вѣдь вы знаете, какъ онъ вступается; онъ сейчасъ ругаться начинаетъ. Раскричался, разругался, дерзостей наговорилъ...
   

Мурановъ.

   Избави господи отъ такихъ друзей!
   

Семиратовъ.

   Тогда мадамъ Гератьева и указала на меня, что будто я истратилъ на Надежду Ивановну казенныя деньги. Ну, генералъ еще пуще разсвирѣпѣлъ, потому что онъ меня уважаетъ... меня въ полку всѣ уважаютъ; меня казначеемъ выбирали такъ ни единаго человѣка противъ меня не было, я очень аккуратенъ, умѣю жить, не пью, не курю, ничего такого.
   

Мурановъ.

   Такъ изъ-за этой ссоры онъ и вздумалъ сдѣлать ревизію?
   

Семиратовъ.

   Чтобъ доказать несправедливость ея словъ... анъ вышло вонъ что: полутора тысячъ не нашли.
   

Мурановъ.

   Вы сказали, что мнѣ отдали эти деньги?
   

Семиратовъ.

   Сохрани Господи!-- нѣтъ. Что-бы тогда подумала Надежда Ивановна?.. мнѣ и то страшно, что ее тутъ замѣшали. Я сказалъ, что я самъ истратилъ,-- и не сказалъ куда... чортъ-знаетъ! и выдумать ничего не успѣлъ, такъ это вдругъ случилось.
   

Мурановъ.

   Чтожь теперь съ вами будетъ?
   

Семиратовъ

   Велѣно въ отставку подать. Вотъ я за этимъ-то и. пришелъ. Сегодня-то все это поулеглось, и какъ меня въ полку всѣ любятъ, то мнѣ сказано, что въ формуляръ этого ничего не внесутъ и отставятъ по прошенію, только-бы я деньги сейчасъ внесъ... Вѣдь это очень важно для меня, вѣдь этакъ я могу чрезъ годъ куда-нибудь въ другой полкъ опять на службу поступить. Отсюда, я знаю, мнѣ дадутъ аттестатъ хорошій... только вотъ-бы деньги. Я далъ вамъ ихъ всего дней пять назадъ, такъ я думаю вы не успѣли истратить всего-то... и я хотѣлъ просить...
   

Мурановъ.

   У меня вашихъ денегъ ужь больше нѣтъ; я ихъ въ тотъ-же вечеръ проигралъ въ карты.
   

Семиратовъ.

   Всѣ?.. цѣликомъ?
   

Мурановъ.

   Всѣ.
   

Семиратовъ.

   Я пропалъ!
   

Мурановъ.

   На шулера наткнулся.
   

Семиратовъ.

   И какъ скверно попался,-- ужь лучше-бы меня на войнѣ убили.
   

Мурановъ.

   Не падайте духомъ, не унижайте себя!-- что это?.. мы оба хотѣли сдѣлать хорошо и для счастья Наденьки,-- мы за нее страдаемъ. Несчастье со всякимъ можетъ случиться. Что, Бѣлоярская объ этомъ знаетъ?
   

Семиратовъ.

   Вчера ея не было въ городѣ; узнала, такъ теперь.
   

Мурановъ -- вынимаетъ письмо.

   Поѣзжайте-же сейчасъ къ ней и передайте ей это письмо. Тутъ я ей разсказываю все откровенно, безпощадно къ себѣ. Я прошу ради Наденьки за насъ и за васъ. Анна Петровна любитъ кающихся, она поможетъ.
   

Семиратовъ.

   Но что-же мнѣ ей говорить...
   

Мурановъ.

   Спрячьте, спрячьте письмо!-- Надя идетъ.

Входитъ Надя.

   

II.
ТѢ-ЖЕ и НАДЯ.

Семиратовъ -- торопливо спрятавъ письмо, смущенный.

   Ахъ, Надежда Ивановна!.. извините, что я къ вамъ пришелъ... можетъ быть, не во время... я только съ визитомъ, узнать о здоровьѣ... или не съ визитомъ, а, признаться, по дѣлу...
   

Надя.

   Что вамъ?
   

Семиратовъ.

   Ничего-съ особеннаго... такъ на счетъ... пустяковъ... хотѣлось Ивана Семеныча повидать... (Раскланиваясь.) Очень радъ... больше не смѣю задерживать. Такъ я поѣду, Иванъ Семенычъ.
   

Мурановъ.

   Прощайте.
   

Семиратовъ.

   Надежда Ивановна... мое почтеніе... извините что задержалъ... нѣтъ, ничего, извините.

Уходитъ.

   

III.
НАДЯ и МУРАНОВЪ.

Надя.

   Какія у тебя съ нимъ дѣла?
   

Мурановъ.

   Никакихъ. Глупый человѣкъ сболтнулъ, потому что засталъ тебя не въ духѣ.
   

Надя.

   Я шла сюда: что-то спросить тебя хотѣла, -- и забыла.
   

Мурановъ.

   Душа моя, не обсудить-ли намъ немножко наше дальнѣйшее будущее? нашъ отъѣздъ?.. поговоримъ пожалуйста.
   

Надя.

   Нѣтъ. Я еще ничего не рѣшила. (Энергически, съ досадой.) Я киснуть начинаю! это меня бѣситъ, это хуже всего... Зачѣмъ я не иду въ гимназію вотъ уже третій день? зачѣмъ я тутъ сижу, не выходя изъ комнаты?.. Мнѣ надо видѣть Катерину Дмитревну и Владиміра ^Андреича, чтобъ они прогнали мою вялость... И они сюда не идутъ! точно я что-то сдѣлала дурное, точно мы поссорились.
   

Мурановъ.

   Имъ вѣроятно неловко.
   

Надя.

   Почему? что такое неловко?.. только-что оба усердно упрашивали меня остаться съ ними... и полезна-то, и дорога-то я имъ, и вотъ сами оставляютъ одну, совсѣмъ одну, по цѣлымъ днямъ, въ такую минуту!.. то я нужна, то меня видѣть не хотятъ.
   

Мурановъ.

   Можетъ быть, у нихъ есть основательныя причины?
   

Надя.

   Ты что-нибудь знаешь? ты что-нибудь говорилъ съ ними?
   

Мурановъ.

   Я подозрѣваю.
   

Надя.

   Папа, какъ я не терплю въ тебѣ эти полуслова.
   

Мурановъ.

   Надя, мнѣ все приходится выжидать съ тобою: въ. какое время, что и какъ тебѣ сказать. Ты такая нервная и такъ со мной неоткровенна, что, право, иной разъ страшно становится...
   

Надя.

   Ты говорилъ съ ними?
   

Мурановъ.

   О томъ, Надя, что разрываетъ на части мою душу. Я вижу, мой ангелъ, что тебя всю охватило несчастное чувство, -- ты полюбила Владиміра Андреича.
   

Надя.

   Ты имъ сказалъ?..
   

Мурановъ.

   Нуженъ-же исходъ всему этому... Вы всѣ трое такіе прекрасные люди, что сами-бы и не догадались, и Богъ знаетъ, къ чему-бы это привело,-- но на мнѣ опытъ жизни положилъ тяжелые слѣды: я сразу замѣтилъ, что вы идете къ пропасти... я говорилъ съ нимъ, и послѣ говорилъ и съ ней. Я заставилъ ихъ серьезно надъ этимъ призадуматься.
   

Надя.

   По какому праву? почемъ ты знаешь?.. И за это они отстранились отъ меня?.. оба?.. и они тоже?.. (Со внезапно хлынувшими слезами.) Папа, зачѣмъ ты это сдѣлалъ?!
   

Мурановъ.

   Надечка, чистое существо, пойми-же, что это для твоего-же блага... Порви прошлое, уѣдемъ въ Москву... пойдетъ новая жизнь, новые люди; ты будешь окружена роскошью и обожателями...
   

Надя.

   Оставь, папа.

Закрываетъ лицо руками.

Мурановъ.

   Ну, не буду, не буду, молчу.

Отступаетъ и видитъ входящаго Пружанова. Мурановъ дѣлаетъ ему таинственный знавъ рукой.

   

IV.
ТѢ-ЖЕ и ПРУЖАНОВЪ.

Пружановъ -- тихо.

   Что?
   

Мурановъ -- тихо ему, пожимая руку.

   Ради Бога, ни слова о Семиратовѣ, она ничего не знаетъ.
   

Пружановъ.

   Когда-нибудь да узнаетъ.
   

Мурановъ.

   Только не теперь; она очень разстроена.
   

Пружановъ.

   Ей-то что?:. (Подойдя къ Надѣ.) Здравствуйте, Надежда Ивановна... (Надя мгновенно очнулась и подаетъ руку.) Печальная,-- скажите!.. и слезы даже... Теперь ужь поздно улыбаться, я васъ поймалъ, не сплутуете; это улыбка дипломатіи. Не смѣйте печалиться, ха, ха... вы видите: истинные друзья васъ не оставляютъ въ несчастьи.
   

Надя.

   Жалкій привѣтъ, жалкое утѣшеніе?.. Очень ужь должно быть я несчастна, если мнѣ нужно это говорить.
   

Пружановъ.

   Ну вотъ, опять придралась къ словамъ. Все къ словамъ придирается. Я хотѣлъ похвастаться, что я такой хорошій: вотъ прихожу...
   

Надя.

   Неужели я такая отверженная, что придти ко мнѣ ужь есть подвигъ храбрости и великодушія?
   

Пружановъ.

   Я всегда, какъ начну оправдываться, все изъ кулька въ рогожу попаду.. а сегодня, при моемъ замѣшательствѣ, совсѣмъ легко меня загонять..
   

Мурановъ.

   Да вы, ваше превосходительство, не вступайте ни въ какія препирательства. Вы только не сдерживайте потокъ вашего остроумія; у васъ его довольно, чтобъ развеселить Надю.
   

Пружановъ.

   Да, дѣйствительно: плюнемъ на все и будемъ веселиться.
   

Мурановъ.

   Разскажите-ка намъ что-нибудь такое изъ глупой жизни вашего глупаго городка; вы ее такъ хорошо знаете и такъ ловко осмѣиваете.
   

Пружановъ.

   Ахъ! ужь смѣшнѣе того нѣтъ ничего, какъ я самъ попался... Наденька, извольте надо мной смѣяться,-- да хорошенько, чтобъ я вашъ смѣхъ слышалъ... Пьеса-то моя -- лопнула!.. да, да... и вы немножко въ этомъ виноваты.
   

Надя.

   Какъ будто безъ меня ее и сыграть нельзя?
   

Пружановъ.

   Не въ этомъ дѣло. Но вѣдь я это всѣхъ скрылъ, что она моя; всѣмъ извѣстно, что ее написалъ Семиратовъ... я даже выучилъ его читать, и въ разныхъ обществахъ онъ читалъ ее, какъ настоящій сочинитель. Это даже было очень удобно, потому^ что я всегда присутствовалъ при чтеніи и подзадоривалъ публику.
   

Мурановъ.

   Какъ-же вы это дѣлали?
   

Пружановъ.

   Какъ?.. Ну, вѣдь я зналъ всѣ эти мѣста въ пьесѣ: гдѣ смѣшно или какъ-нибудь этакъ эффектно,-- я ужь и жду... Чуть онъ прочиталъ, я: ха ха, ха!-- а за мной и другіе... или этакъ вдругъ среди чтенія-то: ого!! или: браво, браво!.. этакъ шопотомъ... Ну а кто слушаетъ, не покаяать-же, что прозѣвалъ; тоже за мной... а какъ актъ кончится, сейчасъ давай характеры разбирать, -- указывать, объяснять, что-молъ вотъ это хорошо, или это...
   

Мурановъ.

   О своей-то собственной пьесѣ?
   

Пружановъ.

   Ахъ, батюшки, да кто къ своему ребенку не слабъ? кто этого не дѣлаетъ?.. Позвольте: небось иная маменька, когда дочку свою въ гости повезетъ, какъ ее разукраситъ? гдѣ ленточку пришьетъ, гдѣ бантикъ.. да разсказывать начнетъ, какъ дочка дома тамъ что-нибудь изучаетъ; чего не нагородитъ!.. вотъ и я тоже бантики къ пьесѣ пришивалъ.
   

Мурановъ.

   Вы этакъ пьесѣ-то пожалуй славу создали?
   

Пружановъ.

   Еще-бы!-- Семиратову старыя дѣвы глазки стали дѣлать... Я вѣдь его цѣловалъ на каждомъ чтеніи, ей Богу... чуть онъ кончитъ читать, я сейчасъ; "браво, браво!" въ объятья и разцѣлую.. И за все это какъ онъ меня посадилъ!
   

Надя.

   Чѣмъ?
   

Пружановъ.

   Какъ-же теперь?-- Если отъ Семиратова отрекаться, такъ и отъ пьесы надо отрекаться.
   

Надя.

   Что-же съ нимъ такое, что вы хотите отрекаться?
   

Пружановъ.

   Ахъ да, вы не знаете... Проворовался, каналья!
   

Надя.

   Что?
   

Пружановъ.

   Деньги казенныя растратилъ... Вотъ никогда-бы не повѣрилъ... никогда бы, ни за что-бы... какъ его казначеемъ выбирали, я самъ его рекомендовалъ.
   

Надя -- порывисто и рѣшительно.

   Папа!-- зачѣмъ онъ сейчасъ былъ здѣсь?
   

Пружановъ.

   Онъ былъ у васъ сегодня?
   

Надя.

   По какому дѣлу онъ приходилъ къ тебѣ, папа?
   

Мурановъ.

   Ну, Надечка, ну, что ты.
   

Надя -- со злобой.

   Зачѣмъ скрываютъ отъ меня?!.
   

Мурановъ.

   Надя, ты и безъ того разстроена; къ чему тебѣ знать новыя непріятности?.. Онъ приходилъ сказать и посовѣтоваться...
   

Пружановъ.

   Что вы?... Наденька, что вы?.. на васъ лица нѣтъ... Вы свѣтлы какъ алмазъ, васъ это коснуться не можетъ,-- вы тутъ ни въ чемъ не виноваты...
   

Надя.

   Развѣ меня кто-нибудь винитъ?.. развѣ меня винятъ?-- и тутъ тоже!!.. О, не смущайтесь, говорите все.
   

Пружановъ.

   Нечего говорить.. я не смущаюсь... ей Богу, съ вами невозможно: вы такъ придирчивы, сейчасъ кипятиться начинаете...
   

Мурановъ.

   Теперь ужь, ваше превосходительство, такими отговорками ее не остановите. Охота поминать всякую пустую болтовню, чтобы Надю окончательно уложить въ постель.
   

Надя.

   Папа, я умѣю сама отличить, что пустая болтовня, что -- нѣтъ.
   

Мурановъ.

   Но не въ настоящую минуту, въ твоемъ нервномъ настроеніи. Преданный тебѣ человѣкъ, наоборотъ, отвлекъ-бы твое вниманіе, оберегалъ-бы тебя...
   

Пружановъ.

   Оберегалъ-бы,-- вѣрно.
   

Мурановъ.

   Не мучилъ-бы...
   

Пружановъ.

   Вѣрно!. Я доказалъ третьяго дня, какъ я преданъ, и вы доказали, какъ вы ее бережете... Еслибъ не былъ я преданъ, еслибъ вы ее берегли, этого-бы ничего не случилось.
   

Мурановъ.

   Василій Сергѣичъ!..
   

Пружановъ.

   Не вамъ раздражаться и покрикивать... Наденьку въ распросахъ не остановишь,-- такъ все наружу! Чѣмъ она виновата, что вы вотъ дожили до сѣдыхъ волосъ и какъ молокососъ-юнкеръ въ карты проигрываете шулеру, да еще чужія деньги?!. чѣмъ она виновата?.. Смотрите: она и не знала, она сейчасъ только въ первый разъ узнаетъ объ этомъ; а по городу всякія пресмыкающіяся разводятъ ядъ, что вы для нея взяли деньги у Семиратова.
   

Надя.

   Такъ изъ-за меня съ нимъ это...
   

Пружановъ.

   Кто говоритъ, что изъ-за васъ?.. не играй вашъ папашенька въ карты, не было-бы и сплетни; никто бы не зналъ, что онъ занялъ казенныя деньги, и Гератьева не посмѣла-бы язвить, и я не подумалъ-бы дѣлать ревизію... Да-съ я всему причиной, но потому именно, что я глубоко уважаю и цѣню Наденьку... Я мысли допустить не могъ,-- меня взорвало за нее, и я какъ слѣпой дуракъ нагрянулъ на казначея; я и забылъ, что у нея есть папенька!.. да, вы ее бережете!
   

Надя.

   И это еще на меня-же!.. и это!..
   

Пружановъ.

   Надежда Ивановна, позвольте мнѣ сказать... я какъ одурѣлый пришелъ, оттого все время и путаюсь... Позвольте мнѣ сказать, что я думалъ... Надежда Ивановна, я старый солдатъ; разумѣется, я вамъ не пара: я старикъ, я человѣкъ не даровитый, не Богъ-вѣсть какого ума... но я честный, всѣми уважаемый,-- и начальствомъ, и подчиненными... мое имя не запятнано... позвольте предложить вамъ мою руку... Не пугайтесь, въ другое время я-бы себѣ не позволилъ,-- вы такъ высоко стоите надо мной... но теперь, когда все противъ васъ вооружилось... меня знаютъ, и знаютъ, что подруга жизни, мною избранная, не можетъ быть не честная и не уважаемая дѣвица.
   

Надя -- вспыльчиво.

   Развѣ нужно это еще доказывать?!
   

Пружановъ.

   Не отвѣчайте мнѣ сейчасъ и дѣлайте, какъ найдете лучше... Но если я могу этимъ помочь вамъ: Надежда Ивановна, честный солдатъ предлагаетъ вамъ свою руку. Прощайте-съ.

Уходитъ.

   

V.
НАДЯ и МУРАНОВЪ.

Надя.

   Папа, скажи мнѣ самъ, скажи мнѣ самъ, что это правда!
   

Мурановъ.

   Надя, я очень несчастенъ; нѣтъ человѣка несчастнѣе меня!
   

Надя.

   Скажи, что это правда.
   

Мурановъ.

   Я обожаю тебя, я живу только мыслью о тебѣ, и между тѣмъ я тебя гублю, я твой палачъ... это что то фатальное, что-то ужасное!.. Зачѣмъ я игралъ? зачѣмъ я хотѣлъ выиграть? для кого мнѣ нужны деньги?.. Не для себя, Надя, -- для тебя, чтобы достойно обставить тебя... о, Господи! я ограбить готовъ, я въ Сибирь пойду, чтобъ только ты...
   

Надя.

   Зачѣмъ былъ здѣсь Семиратовъ? чего онъ хотѣлъ?
   

Мурановъ.

   Онъ думалъ, что деньги мной еще не истрачены; онъ просилъ вернуть ихъ. Его выгонятъ со службы, но если онъ внесетъ деньги, тогда ему дадутъ отставку по прошенію... онъ будетъ въ состояніи поправиться.
   

Надя.

   Но денегъ нѣтъ.
   

Мурановъ.

   Казни меня, Надя, упрекай меня, упрекай...
   

Надя.

   На что это? кому это нужно?
   

Мурановъ.

   Мнѣ нужно!-- это облегчитъ мои страданья.
   

Надя.

   Что мы можемъ продать? насколько?
   

Мурановъ.

   За мебель еще не заплачено, Надя; у насъ есть долги...
   

Надя.

   Хоть бы этого-то не было на душѣ, что изъ-за тебя опозоренъ человѣкъ!.. Да, да, не надо падать духомъ... будемъ пробиваться... силы есть -- будемъ пробиваться!.. безъ работы не останемся.
   

Мурановъ.

   Ты воскресаешь меня, Надя.
   

Надя.

   Только-бы скорѣй!-- скорѣй въ Москву, скорѣй за дѣло... театръ или другое что,-- все равно; всякимъ трудомъ можно добросовѣстно добыть деньги... и мы все выплатимъ за Семиратова. Сколько дней тебѣ нужно, чтобъ устроить здѣсь всѣ дѣла и чтобъ мы могли уѣхать?
   

Мурановъ.

   Я ужь началъ... прости меня... я уже началъ... мебельщику сказалъ, чтобы онъ пришелъ взять все, за что не плачено, инструментъ я продалъ... за нимъ на дняхъ придутъ. Я потороплю; мы можемъ уѣхать черезъ два дня.
   

Надя.

   Да, поторопи... Кое-гдѣ мы дадимъ росписки долговыя. За Семиратова тоже мы дадимъ росписки, мнѣ повѣрятъ... я все это выработаю,-- развѣ умру, такъ не удастся.
   

Мурановъ.

   Богъ не попуститъ...
   

Надя.

   Надѣйся, папа, больше на себя, чѣмъ на Бога, тебѣ-то это очень не мѣшаетъ. Я заплачу за все; но ты мнѣ долженъ дать честное слово, что ты ничего не будешь дѣлать, не сказавши мнѣ, никакихъ тратъ: ни для моего благополучія, ни для несчастья -- ничего, по крайней мѣрѣ пока мы не расплатились.
   

Мурановъ.

   Торжественно даю тебѣ честное слово!

Входитъ Семиратовъ и Притолковъ.

   

VI.
ТѢ-ЖЕ, СЕМИРАТОВЪ и ПРИТОЛКОВЪ.

Надя.

   А! это вы... здравствуйте, Ѳедоръ Григорьевичъ. извините, мнѣ надо сказать... (Семиратову.) Подите сюда. Не принимайте веселаго, беззаботнаго вида,-- я все знаю... Скажите, нельзя-ли внести за васъ въ кассу обязательство, и мы будемъ выплачивать постепенно?
   

Семиратовъ.

   Зачѣмъ-съ?
   

Надя.

   Что, генералъ можетъ сдѣлать это отъ себя?.. Я попрошу генерала.
   

Семиратовъ.

   Да не надо-съ... что вы безпокоитесь, Надежда Ивановна... все хорошо... будьте покойны, не входите въ это.
   

Надя.

   Какъ хорошо? что?
   

Семиратовъ.

   Не тревожьтесь за меня; можетъ быть, это еще лучше, что все такъ случилось... Анна Петровна взялась все это устроить и даже обѣщала мнѣ мѣсто достать у господина Жирунина съ хорошимъ жалованьемъ.
   

Надя.

   У Жирунина? вамъ мѣсто?.. и вы довольны?
   

Семиратовъ.

   Да, слава Богу. Она, конечно, прибавила, что если вы отсюда уѣдете... Она все думаетъ, что я подлѣ васъ, по слабости характера, опять могъ-бы... но вѣдь всячески: вы уѣдете,-- хоти, не хоти... И вамъ она очень сочувствуетъ, Анна Петровна... вотъ и Ѳедоръ Григорьичъ отъ нея...
   

Надя.

   Ко мнѣ? что-же ей угодно?
   

Притолковъ.

   Мнѣ очень затруднительно разговаривать съ вами, Надежда Ивановна; я уже по тону вашему вижу, что вы меня встрѣчаете съ предубѣжденіемъ. Но я буду смѣлъ, я выдержу всякій тонъ, всякую рѣзкость,-- какую хотите... только одного прошу: не гоните меня и не уходите сами; дайте мнѣ десять минутъ на разговоръ. Десять минутъ васъ не разорятъ; вы человѣкъ умный, для умнаго человѣка всякій разговоръ въ какую-нибудь сторону да пригоденъ.
   

Надя.

   Я не ухожу.
   

Притолковъ.

   Я пришелъ къ вамъ съ предложеніемъ, на которое вы мнѣ съ перваго-же слова отвѣтите: нѣтъ. Но я ужь сказалъ: я не испугаюсь и буду идти дальше. Я отъ Анны Петровны Бѣлоярской. Она очень скорбитъ о томъ, что все такъ съ вами случилось и что вы должны на нее сердиться. Вы не вѣрите?
   

Надя.

   Отчего-же не вѣрить? она хоть и глупая женщина, но все-таки добрая, -- она дѣлаетъ зло по глупости; я на нее не сердита.
   

Притолковъ.

   Тѣмъ лучше. Итакъ, она вамъ совѣтуетъ ѣхать въ Москву. Здѣсь слишкомъ много народу противъ васъ возбуждено... Не спорю, что несправедливо, но зложелательства никому нельзя запретить, и потому лучше вамъ...
   

Надя.

   Бѣжать отсюда?. Мы сейчасъ рѣшили, что уѣзжаемъ черезъ два дня.
   

Притолковъ.

   Превосходно... то-есть, для насъ оно очень печально, но для васъ превосходно. Такъ вотъ Анна Петровна хочетъ вамъ дать нѣсколько рекомендацій къ ея московскимъ знакомымъ и... зная, что вы теперь... въ стѣсненномъ положеніи...
   

Надя.

   Предлагаетъ мнѣ деньги?
   

Притолковъ.

   Дайте... дайте сказать...
   

Надя.

   Деньги она предлагаетъ мнѣ? правда?
   

Притолковъ.

   Ну да, да, деньги,-- и вы, конечно, сейчасъ-же скажете: "не возьму я отъ нея денегъ"... Я вѣдь ужь предупредилъ васъ объ этомъ; но вы мнѣ обѣщали десять минутъ разговора Надежда Ивановна, оставимте драматическимъ героямъ это картонное великодушіе: "я уважаю мою нищету, я презираю богатство! честный трудъ, сермяга..." Взглянемъ глубже, взглянемъ проще. Вы поѣдете въ Москву и будете тамъ зарабатывать деньги: писать-ли статьи, учить-ли дѣтей, играть-ли на сценѣ -- все равно: вы будете честно трудиться.
   

Надя.

   Надѣюсь!
   

Притолковъ.

   Да-съ, но, вѣдь, сознайтесь, Надежда Ивановна, и вы все-таки отъ хорошаго вознагражденія за вашъ трудъ тоже не откажетесь.
   

Надя.

   Что изъ этого?
   

Притолковъ.

   Неужели-же вы воображаете, что эти деньги,-- это хорошее вознагражденіе вамъ достанется ужь такъ безусловно, такъ идеально честно и справедливо?.. Вѣдь, вы знаете: человѣчество устанавливаетъ плату за разный трудъ очень неправильно; сплошь и рядомъ за тяжелый трудъ платитъ грошъ, за легкій -- тысячи; а нашъ трудъ сравнительно легкій.
   

Надя.

   Какъ-же мнѣ измѣнить это?
   

Притолковъ.

   Да еще къ тому-же вглядитесь хорошенько, откуда эта плата берется?.. кто вамъ ее даетъ?.. Возьмите хоть театръ для примѣра: въ этой публикѣ, которая принесла свои деньги, чтобъ купить вашъ трудъ,-- всякій-ли получилъ ихъ честно?.. Можетъ быть, одинъ добылъ ихъ подлостью, униженіемъ своего человѣческаго достоинства, другой грабительствомъ, третій -- не знаю чѣмъ; словомъ: можетъ быть, нужно было сдѣлать множество злодѣяній и несправедливости, чтобъ эти деньги явились на свѣтъ Божій, чтобъ люди были въ состояніи платить вамъ, чтобы, наконецъ, вашъ трудъ кому-нибудь былъ нуженъ.
   

Мурановъ.

   Ахъ, да, къ несчастію!
   

Притолковъ.

   Въ вашихъ заработанныхъ деньгахъ всегда будетъ немножко эта невзрачная подкладка: сами-то вы честно работаете, но вы совсѣмъ-бы не могли работать, если-бъ зло и безчестье вамъ не помогали.
   

Надя.

   Что-же вы этимъ хотите доказать?
   

Притолковъ.

   Только то, что если это дѣйствительно такъ,-- умно-ли брезгать помощью и доискиваться, изъ какихъ рукъ она идетъ?.. Анна Петровна предлагаетъ вамъ деньги отъ души, не требуя ничего, не подкупая васъ ни на что...
   

Надя.

   Но тутъ даже не заработокъ, тутъ подачка.
   

Притолковъ.

   И въ заработкѣ бываетъ подачка, и въ подачкѣ заработокъ.
   

Надя.

   Странно!
   

Притолковъ.

   Вѣдь иному и за трудъ платятъ больше, только потому, что человѣкъ симпатичный,-- развѣ это не подачка?.. а съ другой стороны: вотъ вы... вы дѣвушка способная и не для одного театра; васъ поддержать въ трудную минуту -- значитъ дать вамъ возможность работать, спасти ваши силы, ваши дарованія, чтобъ они пригодились людямъ; значитъ отчасти заплатить вамъ за трудъ, который вы отработаете на другого. Наконецъ, смотрите на эту подачку какъ на заемъ.
   

Надя.

   Занимать, такъ не у Анны Петровны.
   

Притолковъ.

   Отчего? вы сами говорите, что она не злая, и когда вредитъ, такъ безъ умыслу.
   

Семиратовъ.

   Ахъ, она очень добрая... очень!
   

Притолковъ.

   Вамъ непріятно, что она будетъ считать себя вашей благодѣтельницей; но мало-ли что намъ непріятно въ жизни?-- непріятность можно и преодолѣть. Разъ общество ужь такъ сложилось, что въ немъ много несправедливости и зла, вы изъ когтей его не уйдете, отъ грязи его не остережетесь и неизбѣжно должны допускать иныя сдѣлки. Все равно приходится со многимъ мириться, такъ немножко больше или немножко меньше...
   

Надя.

   Можно ни съ чѣмъ не мириться.
   

Притолковъ.

   Какъ-же это?-- отравиться, умереть?.. или жить, внѣ общества: пойти въ армію несчастныхъ безумцевъ,-- вотъ этихъ, что міръ хотятъ преобразовать?!.. такъ вѣдь это одинъ самообманъ. Ну, положимъ, вы нравственно гораздо лучше насъ, но вѣдь неземнымъ существомъ и вы не будете; идеальной чистоты нѣтъ... Да и насъ вы напрасно такъ ужо очень низвергаете въ прахъ; вѣдь и въ насъ есть кое-что хорошее... Зачѣмъ Анна Петровна проситъ меня, и я прихожу, и измышляю весь этотъ разговоръ,-- какъ не изъ желанія помочь вамъ, изъ желанія добра?
   

Надя.

   Изъ желанія добра вы доказываете мнѣ, что нравственная чистота невозможна? что...
   

Притолковъ.

   Господи! Никто не виноватъ. Мы не на небѣ живемъ.
   

Надя.

   Благодарю и васъ, и Анну Петровну, за ваше участіе ко мнѣ, но денегъ ея все-таки я не возьму. Не знаю, добро-ли то, что вы сдѣлали, но вы не помощь оказываете.-- вы даете мысли, съ которыми жить нельзя, онѣ разбиваютъ все, что считаешь хорошимъ; а какъ потомъ съ этимъ справляться, вамъ дѣла нѣтъ: создавай себѣ новый міръ или погибай.

Отходитъ.

Мурановъ.

   Надя, почему-же?..
   

Притолковъ.

   Не понимаю. Я привелъ такіе аргументы, что самый отчаянный либералъ и тотъ-бы сейчасъ протянулъ руку. Воля ваша, она у васъ не совсѣмъ въ порядкѣ.
   

Семиратовъ -- ему тихо.

   Зачѣмъ вы съ ней говорили, можно было все сдѣлать помимо ея.
   

Притолковъ -- тихо.

   Это ужь немножко и черезъ чуръ: она будетъ насъ честить на всѣхъ соборахъ, а мы исподтишка о ней заботиться.

Хочетъ идти.

Мурановъ.

   Погодите... постойте, Ѳедоръ Григорьичъ...
   

Притолковъ -- громко.

   Чего еще ждать, когда человѣкъ самъ не хочетъ, чтобъ его спасли?
   

Надя.

   Спасли!!.. О!.. всѣ-то меня тутъ спасаютъ... всѣ любятъ, добра желаютъ, а я гибну, гибну!!..
   

Мурановъ.

   Надя, прошу тебя...
   

Надя.

   Не проси меня ни о чемъ... ничего я не стану, ничего не хочу...
   

Мурановъ.

   Пожалѣй отца!
   

Надя.

   За что тебя жалѣть? за что васъ всѣхъ жалѣть! кого жалѣть?.. Некого! не стоитъ... Всѣ вы съумѣете быть довольными и устроитесь со своей маленькой честностью, со своими маленькими подлостями. Нѣтъ мнѣ мѣста между вами. Богъ меня проклялъ; онъ далъ мнѣ талантъ,-- и не далъ вашей умѣлости имъ пользоваться... Я хотѣла работ£ть,-- у меня отнимаютъ работу; я хочу искать новую,-- мнѣ говорятъ: это не нужно; я хочу быть честной, -- мнѣ доказываютъ, что это невозможно!.. для меня все невозможно... и работать, и любить!.. и...

Въ сильной истерикѣ падаетъ безъ чувствъ.

Мурановъ.

   Надя, мое милое, золотое дитя!

Всѣ суетятся около нея.

   

ПЯТОЕ ДѢЙСТВІЕ.

Мебель кое-какая, въ той-же квартирѣ Мурановыхъ; остатки того, что не продано. Безпорядокъ въ комнатѣ КАМНЕВА въ сторонѣ, въ шляпѣ и пальто. МУРАНОВЪ разговариваетъ съ ХАРИТОНОВОЙ.

I.
МУРАНОВЪ, ХАРИТОНОВА, КАМНЕВА, потомъ безъ ХАРИТОНОВОЙ.

Мурановъ.

   Такъ значитъ мы съ вами въ разсчетѣ?
   

Харитонова.

   Да, ужь дѣлать нечего, стало быть надо такъ; что съ васъ возьмешь?
   

Мурановъ.

   Вы, драгоцѣннѣйшая, въ накладѣ не будете, вѣрьте чести: я вамъ весь этотъ остатокъ мебели очень дешево сосчиталъ. Тамъ одинъ диванъ есть, хоть и рваный, а пружины въ немъ совсѣмъ новыя; если это все перечинить, вдвое выручите.
   

Харитонова.

   Возиться-то не охота, мое дѣло квартиры сдавать.
   

Мурановъ.

   И квартиру нашу сдадите, не бойтесь, не простоитъ; теперь дѣло къ осени. Отправили вы наши чемоданы на желѣзную дорогу?
   

Харитонова.

   Наложили на телѣгу, сейчасъ Митька повезетъ.
   

Мурановъ.

   Поторопите, голубушка, не люблю я суеты.
   

Харитонова.

   Сейчасъ скажу, чтобъ ѣхалъ.

Уходитъ.

Мурановъ -- ей вслѣдъ.

   Да, скажите! (Камневой.) Насилу развязался. Столько платежей, хоть и по мелочамъ, просто несносно. За квартиру ужь мебелью доплачивалъ... Катерина Дмитревна, не грѣхъ-ли вамъ? За что-же это вы мою Надечку оставляете?
   

Камнева.

   Вы напрасно вчера приходили меня звать. Я во всякомъ случаѣ рѣшила сегодня быть у васъ, еслибъ вы даже и не уѣзжали.
   

Мурановъ.

   Вѣдь у Нади вы тутъ единственные друзья.
   

Камнева.

   О! во всемъ этомъ голову потеряешь: идти или не идти, чтобъ еще хуже не надѣлать.
   

Мурановъ.

   Нѣтъ, теперь она успокоилась, теперь съ ней сговориться можно.
   

Камнева.

   Въ чемъ-же вы это замѣчаете?
   

Мурановъ.

   Ровнѣе характеръ сталъ... Оно какъ-то нехорошо сказать, а право я начинаю думать, что несчастья ей въ пользу пошли, -- ровнѣе характеръ сталъ... Нѣтъ этой прежней требовательности: такъ предложишь -- хорошо, и этакъ -- тоже хорошо.
   

Камнева.

   Такъ это равнодушіе, это тѣмъ хуже...
   

Мурановъ.

   Нѣтъ, какое равнодушіе!.. Она мнѣ вчера все бѣлье перечинила сама, и такъ аккуратно, внимательно.
   

Камнева.

   А вѣдь я разсчитывала, что вы ѣдете съ вечернимъ поѣздомъ, оттого и не спѣшила къ вамъ.
   

Мурановъ.

   Нѣтъ, мы такъ и рѣшили: ѣхать утромъ. Очень ужь хочется поскорѣй вонъ отсюда; здѣсь каждый часъ растутъ новыя неудовольствія. Знаете, я вамъ по секрету скажу: генералъ сдѣлалъ ей предложеніе.
   

Камнева.

   Я слышала, мнѣ говорили.
   

Мурановъ.

   И вы слышали?!.. что это за городишко! двоимъ, троимъ по секрету скажешь, точно на базарной площади объявленіе вывѣсилъ. Генерала теперь всѣ поздравляютъ; а онъ злится, потому что Наденька вѣдь ему ничего не отвѣтила.
   

Камнева.

   Что отвѣчать?
   

Мурановъ.

   Да, ужасный дуракъ... вообразилъ, что спасаетъ честь Наденьки. Ну какой онъ ей мужъ?
   

Камнева.

   Я вчера вамъ обѣщала деньги на поѣздку, -- я принесла.
   

Мурановъ.

   Благодарю васъ... Да, это будетъ лучше. Все-таки Наденькѣ пріятнѣе взять деньги у васъ, хоть она согласилась взять, пожалуй, и у Бѣлоярской. Анна Петровна такъ добра, она въ четвергъ присылала къ намъ директора предложить деньги... Ахъ, что тутъ было съ Наденькой! въ обморокъ упала... но это было какъ кризисъ болѣзни; съ той минуты все пошло лучше; она гораздо стала ровнѣй. Она ужь говорила мнѣ: возьми, пожалуй, у Бѣлоярской; но ей будетъ пріятнѣе взять у васъ.
   

Камнева.

   Вотъ триста рублей. Довольно?
   

Мурановъ.

   Вполнѣ довольно; благодарю. Вы можете быть увѣрены, что съ первой получки я вамъ вышлю.
   

Камнева.

   Когда можно будетъ,-- намъ легче обернуться.
   

Мурановъ.

   Но вы тоже небогатые люди; и вамъ даже по дѣлу часто такъ необходимо... Да что!-- это пустяки, о чемъ толковать!.. Дайте Надѣ только поступить въ театръ, у насъ сейчасъ-же будутъ деньги.
   

Камнева.

   Скажите, она очень горевала, что мы до сихъ поръ у васъ не были?
   

Мурановъ.

   Опять-таки все это до кризиса, а теперь нѣтъ,-- она стихла, примирилась... Она поняла, что, такъ какъ вы знаете о ея... ну, назовемъ это: о ея увлеченіи Владиміромъ Андреичемъ, -- то вамъ тяжело идти.
   

Камнева.

   Вы ей сказали, что объ этомъ мы знаемъ, -- и онъ, и даже я?
   

Мурановъ.

   О! чего мнѣ это стоило! Для такихъ операцій нужна сила характера... но лучше операція, чѣмъ болѣзнь, и я рѣшился...
   

Камнева.

   Мнѣ теперь еще труднѣй будетъ съ ней встрѣтиться.
   

Мурановъ.

   Нѣтъ, нѣтъ, я вамъ говорю, Она стихла.

Входятъ Катя и няня.

   

II.
ТѢ-ЖЕ, КАТЯ и НЯНЯ.

Катя.

   Здравствуйте... Ахъ, Катерина Дмитревна, и вы тутъ... пожалуйста, Катерина Дмитревна, вы мамашѣ не говорите, что я здѣсь была.
   

Няня.

   Ужь попадетъ тебѣ, -- да и мнѣ-то за тебя...
   

Катя.

   Ничего, нянечка, ничего... (Камневой.) Мнѣ мамаша строго запретила... даже чтобъ я не кланялась съ Надеждой Ивановной... Ну, какъ-же такъ?-- я ее очень люблю... Сейчасъ я на имянины ѣду, на дѣтскій праздникъ, и упросила няню... мама не узнаетъ, мы не на своихъ лошадяхъ, а на извозчикѣ...
   

Няня.

   Поди-ка откажи ей, баловницѣ,-- дрожитъ вѣдь!
   

Катя.

   Я Надеждѣ Ивановнѣ -- мое сочиненіе принесла.
   

Камнева -- цѣлуетъ ее.

   О! милочка, ты лучше ничего выдумать не могла; это порадуетъ Надю. (Муранову.) Позовите ее; я пока подожду у васъ въ кабинетѣ.
   

Мурановъ.

   Вамъ точно не хочется ее видѣть, Катерина Дмитревна,-- вы все такъ и оттягиваете эту встрѣчу.
   

Камнева.

   Я не хочу!?.. Неужели вы не понимаете, каково мнѣ это?

Уходитъ.

Мурановъ -- въ дверь.

   Надя, поди сюда!-- къ тебѣ пришли.

Уходитъ за Камневой. Изъ противоположной двери выходитъ Надя. Катя бросается къ ней.

   

III.
НАДЯ, КАТЯ и НЯНЯ.

Катя.

   Вотъ кто пришелъ -- я!
   

Надя.

   А! Катя!

Обнимаетъ ее и цѣлуетъ.

Катя -- ласкаясь къ ней.

   Хорошенькая моя, прелесть!.. Я васъ такъ давно не видала... Я къ вамъ тайкомъ отъ мамаши прибѣжала.
   

Надя.

   Здравствуйте, няня.
   

Няня.

   Здравствуйте, барышня дорогая.. Что вы больны что-ли?-- похудѣли очень.
   

Надя.

   Пройдетъ. (Катѣ.) Какая ты нарядная, Катюша.
   

Катя.

   Я на имянины ѣду, веселиться; тамъ будутъ всѣ мои друзья... Нравится вамъ мое платье?
   

Надя.

   Чудесное. Садись-же, разсказывай, какъ ты живешь? какъ учишься?
   

Катя.

   Очень хорошо, Надежда Ивановна... только я съ Андреевыми совсѣмъ разсорилась.
   

Надя.

   За что?
   

Катя.

   Я не виновата. Это было въ мамашино рожденье. У насъ были гости, и мамаша непремѣнно хотѣла, чтобъ я сыграла передъ ними на фортепьянахъ, изъ. Нормы... и я сыграла, и всѣ хвалили меня, и тогда заставили Андрееву дѣвочку сыграть; а она сыграла очень гадко, все ошибалась, и за это разозлилась на меня, и своего брата подговорила: онъ мнѣ чашку чаю на платье пролилъ... и потомъ говоритъ, насмѣхаясь этакъ: "наша знаменитая музыкантша не умѣетъ чай пить, все на себя пролила",-- когда это онъ сдѣлалъ... я имъ сказала: "послѣ этого я васъ но хочу знать"... Чѣмъ-же я виновата, что она не хорошо учится, а я хорошо?
   

Надя.

   Гм!.. еще вырости не успѣла, а ужь тоже самое, и съ тобой тоже... (Замѣтя въ рукахъ Кати свертокъ бумаги.) Что это?
   

Катя.

   Я вамъ, Надежда Ивановна, мое сочиненье принесла.

Подаетъ.

Няня.

   Для васъ нарочно переписывала.
   

Катя.

   Это мнѣ задала моя учительница сказку написать, изъ головы... знаете, эту сказку о спящей царевнѣ: когда она родилась, пришли всѣ волшебницы и ей обѣщали всякаго счастья; потомъ пришла злая волшебница и все перепортила... я очень люблю эту сказку... Когда я лежу въ постели и мнѣ не спится, я все думаю о ней: мнѣ кажется, Надежда Ивановна, знаете что?-- точно у всѣхъ людей, когда они родятся, бываютъ волшебницы... Вотъ у васъ навѣрно!-- у васъ были волшебницы... одна сказала, что вы будете красивая, другая, что вы умная, добрая, что вы отлично будете представлять въ театрѣ... ну все, все вамъ обѣщали!-- а злая волшебница пришла, и отъ нея всѣ ваши несчастья.
   

Няня.

   Пойдемъ-ка ты, пойдемъ.
   
   Катя -- смѣясь.
   "А у меня не было злой волшебницы... Надежда Ивановна, право... Я очень счастливая: я и маленькая-то кубаремъ падала никогда не ушибалась, -- и всегда такъ во всемъ, все сейчасъ поправляется. Вотъ ужь такого горя большого у меня и не бывало, какъ васъ у меня отняли, такъ и то вѣдь...
   

Надя.

   Тоже поправилось?
   

Катя.

   Нѣтъ. Надежда Ивановна, не то чтобы поправилось... такой какъ вы у меня не будетъ другой; но моя теперешняя гувернантка,-- изъ Москвы выписали,-- такая славная, такая... ну почти совсѣмъ какъ вы... и тоже все знаетъ... Я ее очень полюбила, и даже нарочно иногда: ее зовутъ Варвара Степановна, а я ее называю Надежда Ивановна; она меня поправитъ, а я опять: Надежда Ивановна,-- такъ смѣшно!.. Я ей про васъ много разсказывала, много много....
   

Няня.

   Барышня, пойдемте, узнаютъ.
   

Надя.

   Иди, Катюша. Прощай. Спасибо, что не забыла меня.

Цѣлуетъ ее.

Катя.

   Никогда я васъ не забуду... Зачѣмъ-же вы все печальная?.. Я думала вы обрадуетесь, что мнѣ все по прежнему хорошо у что учусь какъ съ вами.
   

Надя -- еще разъ крѣпко ее цѣлуетъ.

   Будь счастлива, дѣточка моя родная, будь счастлива!.. Слава Богу, что у тебя злой волшебницы не было.
   

Катя -- весело.

   Надежда Ивановна, это ничего, еслибъ и была; потому что, наконецъ, все-таки придетъ принцъ и чѣмъ-нибудь кончится хорошимъ. (Нянѣ.) Ну, ну, пойдемъ, не ворчи!..

Еще разъ быстро цѣлуетъ Надю и убѣгаетъ. Няня уходитъ за ней.

   

IV.
НАДЯ одна; потомъ КАМНЕВА и МУРАНОВЪ.

Надя.

   Чѣмъ-нибудь кончится!-- хорошимъ... ужь потому хорошимъ, что кончится. (Входитъ Камнева и за ней Мурановъ.) Катерина Дмитревна!
   

Камнева.

   Простите, Надя, что я эти дни не навѣстила васъ.
   

Надя.

   Отчего: "простите"?
   

Камнева.

   Я обязана была навѣстить. Съ моей стороны очень дурно, что я прихожу прямо въ минуту вашего отъѣзда.
   

Надя.

   Все-таки... пришли... а Владиміръ Андреичъ?
   

Камнева.

   Онъ уѣхалъ, Надя... въ деревню.
   

Надя.

   Стало быть мы не увидимся?
   

Мурановъ.

   У васъ тамъ что-то староста набѣдокурилъ.
   

Надя.

   Онъ не хотѣлъ проститься?
   

Камнева.

   Я уговорила его. Я думала, Надя, вамъ будетъ это непріятно.
   

Надя.

   Мнѣ? непріятно?... не знаю... не знаю, какъ вы могли, это думалъ!
   

Камнева.

   Наденька, зачѣмъ ходить кругомъ да около?-- мы обѣ знаемъ, почему я такъ думала.
   

Надя.

   Мнѣ-бы не было непріятно.
   

Камнева.

   О, милый другъ, не вините меня. Вы добры, я не знаю никого добрѣе васъ,-- и у васъ такой сильный, твердый характеръ...
   

Надя.

   Много мнѣ горя далъ мой сильный характеръ.
   

Камнева.

   Наденька, вѣдь, вы знаете, Владиміръ любитъ васъ,-- какая-жь радость вамъ встрѣчаться Съ нимъ, когда... въ его сердцѣ разладъ?.. Милая, я говорю вамъ жесткія вещи... вѣдь не можетъ онъ дать счастья ни вамъ, ни себѣ, если это счастье онъ отниметъ у меня и у моего сына.
   

Надя -- со сдержаннымъ сухимъ рыданьемъ.

   Зачѣмъ все это говорить?.. развѣ я прошу чего-нибудь?... развѣ я хочу?!..
   

Камнева.

   Такъ не лучше-ли сразу это кончить и заглушить?.. Теперь онъ далеко отъ васъ, занятъ дѣломъ и...
   

Надя.

   Забудетъ меня?.. скоро... да... Какъ все это хорошо устроивается.
   

Камнева.

   Что? Надя.
   

Надя.

   Все. Я тутъ помѣха всѣмъ, безъ меня всѣмъ здѣсь будетъ лучше Поручику Семиратову мѣсто обѣщали, если я уѣду; гимназіи Жирунинъ лишнюю подачку дастъ... вонъ даже ученица моя, изъ любви ко мнѣ, прибѣгала меня утѣшить, сказать, что безъ меня ей не хуже, что у ней другая учительница и хорошая... всѣ устроились... Владиміръ Андреичъ даже руки не протянулъ на прощанье, чтобъ скорѣй это наносное все начало вывѣтриваться... чтобъ скорѣй войти въ колею.
   

Камнева.

   Надя, это словно не вы говорите; у васъ не можетъ быть такого горькаго, такого злого чувства.
   

Надя.

   У меня никакого нѣтъ: ни горькаго, ни сладкаго, ни хорошаго, ни дурного.
   

Камнева.

   Неправда. Въ васъ какая-то горечь закралась, потому что вы сами себя раздражаете. Не можете же вы въ самомъ дѣлѣ думать, что съ вами разлетаются легко и равнодушно. Вы вездѣ умѣете сдѣлать себя необходимой, вездѣ -- любимы и нужны.
   

Надя.

   Никто, нигдѣ и никому не нуженъ. Время идетъ и все замѣщаетъ; что ни разбей, все склеится... никто никому ненуженъ... одному себѣ, -- пока еще живетъ.
   

Мурановъ.

   А мнѣ? твоему отцу? и мнѣ ты не нужна?
   

Надя.

   Тебѣ меньше чѣмъ кому-нибудь.
   

Мурановъ.

   Надя, ты меня совсѣмъ убиваешь. Вѣдь послѣ всего, что случилось, и, чувствуя свою вину во многихъ твоихъ несчастіяхъ, такое слово отъ тебя слышать... что мнѣ остается?-- застрѣлиться и только... о! душа моя, я давно-бы и застрѣлился?-- меня останавливаетъ одна только мысль: что лишать себя жизни -- малодушіе.
   

Надя -- твердо.

   Не всегда -- малодушіе. (Послѣ мгновенной паузы.) Ну!, нечего больше разговаривать... прощайте, пора на поѣздъ... (Протягиваетъ руку Камневой, цѣлуетъ ее, потомъ внезапно обнимаетъ ее, осыпая поцѣлуями, со слезами на глазахъ.) Прощайте!
   

Камнева -- горячо цѣлуя Надю.

   О! мой дружокъ дорогой! мой милый дружокъ!! простите намъ ваше горе.
   

Надя -- успокоясь и проведя рукой по глазамъ.

   Его нѣтъ больше, -- горя. Это такъ, остатокъ прежнихъ глупостей... горе кончено.
   

Камнева -- съ ужасомъ, пораженная внезапной мыслью.

   Надя! глядите мнѣ прямо въ глаза! ради дружбы нашей отвѣтьте мнѣ правду. Вы меня испугали: вы такъ наэлектризовали себя, что можете сдѣлать глупость, которую потомъ не поправишь!
   

Надя.

   Глупость!
   

Камнева -- почти съ крикомъ.

   Вы убить себя хотите, Надя?!
   

Надя -- твердо.

   Нѣтъ. Не теперь... не бойтесь...
   

Мурановъ.

   Съ нами крестная сила!
   

Надя.

   Еслибъ я сознавала, что нѣтъ въ другомъ мѣстѣ жизни, какъ вотъ эта наша, которою мы съ вами жили вотъ здѣсь, то конечно-бы я не задумалась покончить съ собой...
   

Мурановъ.

   Надя! Надя!
   

Надя -- твердо, съ возрастающимъ жаромъ.

   Вы хорошіе люди, и все-таки вы мнѣ чужіе. Вы по своему добры и податливы. Васъ тоже возмущаетъ несправедливость, но ваше озлобленіе дальше васъ не идетъ; вы ловко минуете опасность... Владиміръ Андреичъ забылъ и взаимный трудъ, и взаимную помощь, не предлагаетъ ихъ больше; къ себѣ недовѣрчивъ: убѣжалъ, боясь встрѣтиться со мной. Мнѣ такія условія тѣсны. Но и не вѣрю я, чтобъ тутъ вотъ, въ этомъ обыденномъ заколдованномъ кругѣ, былъ предѣлъ всему!-- я еще далеко не все испытала, чтобъ позволить себѣ опустить руки и сказать: дальше идти нельзя! Не увѣрятъ меня, что нигдѣ нѣтъ жизни для вполнѣ честной работы; если нѣтъ, -- ее надо создать!
   

Камнева.

   Какая вы...
   

Надя -- снова спокойно, но твердо.

   Когда я приду къ убѣжденію, что создать не въ силахъ, когда дойду до предѣла борьбы, тутъ и будетъ моя смерть; а пока не бойтесь... Прощайте еще разъ.
   

Камнева.

   Пишите мнѣ.
   

Надя.

   Можетъ быть.
   

Мурановъ.

   Я вамъ пришлю, телеграмму послѣ первыхъ-же рукоплесканій на ея дебютѣ.
   

Надя.

   Пойдемте; пора!

Всѣ уходятъ.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru