Кржижановский Сигизмунд Доминикович
Стихи

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Лаврские куранты ("Восемь звонов нисходящих...")
    Сумерки ("Густеют сумерки. Ползут в усталый ум...")
    "В душе, как в нетопленной комнате..."
    "Море цвета лакмуса..."
    Молодожёны ("Молодожёны (с глазами как сливы в блаженства компоте)...")
    Дачная опушка ("Меж глупо-ярких крашеных дачек...")
    И я ("О вы, воспетые, тысячу раз уж воспетые...")
    Поэту ("Меж душой и миром тишина...")
    Стринберг ("Он ненавидел жизнь и проклял мысль людскую...")
    Череп Канта ("Из футляра костяного...")
    "На тихом кладбище, на мраморе доски...")
    Академия (IV в. до Р. Х.) ("Шаги и мысли отзвучали...")
    Схоласты (XIII в.) ("В сером и чёрном, Бонавентура и Аквинат...")
    Magnus Contemplator (XIII в.) ("В день Благовещенья природа почивает...")
    Сказка о познании ("Мне кажется порой, в час смутных размышлений...")
    "Ныне отпущаеши" ("Отпусти мою душу незримым лучом...")
    Ah, die Fruhlung ("На зыбких клавишах звучат шаги Весны...")
    Saalfelden (Tirol) ("На крыльце два грустных такса...")
    Эригена (IX в.) (""И в день седьмый Господь от дел своих почил"...")
    Предчувствие ("Скоро услышу тебя, Чёрный Лебедь, в душе опустелой...")
    Кладбище вечером ("Огонёчки красные...")
    Миросозерцание под пулями ("То не был мир -- лишь мира отсвет смутный...")
    Свобода ("Великое Слово, шитое на знамёнах...")
    Курица ("Какая извращённость!..")
    Эпитафия себе ("Когда умру, а это будет скоро...")
    "И дремля едем до ночлега...")
    Беатриче ("У всякой девичьей прозрачной красоты...")
    Книжная душа ("Переплетенные книги...")
    Душа и книга ("На библиотечной полке...")

Сигизмунд Кржижановский.
Стихи

                   Лаврские куранты
   
   Восемь звонов нисходящих,
   Точно дальний плеск причала,
   С высей в сумрак улиц спящих
   Башня, бросив, замолчала.
   Нисходящих восемь звонов:
   Так Глубинное Начало,
   Цепью никнущих эонов,
   Мир роняя, прозвучало.
   Кто-то тихо водит стрелки
   Циферблата белым диском
   И в секунд деленьях мелких
   Ищет Вечность: Вечность близко.
   Монастырь. Шум ветра чёток.
   (Слышен ли там в кельях низких?)
   Там, где пальцы в звеньях чёток
   Ищут вечность -- Вечность близко.
   Близко... К сердцу вдруг нагнулось
   То, что выше слов всех мелких:
   - Это Вечность прикоснулась
   К острию секундной стрелки!
   
   
                   Сумерки
   
   Густеют сумерки. Ползут в усталый ум,
   Туманом влажным и холодным,
   Сплетенье серых чувств и звенья бледных дум...
   Хочу их разогнать усилием свободным, --
   Но воля тупо спит. Всё сумерки густей...
   
   Туман поёт в душе тоскливо и уныло.
   Вдруг вспыхнут отблески неведомых огней!
   Всё это, помню я, когда-то... раз уж было..
   И в душу вновь пришло --
   И сумерки густей.
   
   
                   * * *
   
   В душе, как в нетопленной комнате.
   А ведь жизнь -- неуютная штука:
   Сегодня тоска, завтра скука...
   И всё.
   
   Сижу над книгой, нравственно зябну:
   Разве строчками можно сказать? --
   - Можно лгать, да... талантливо лгать --
   Это всё.
   
   Так бушует, так хлещет наш "стиль"!
   Так бездвижен душевный наш штиль.
   
   Так бескрыла тоска...
   
   
                   * * *
   
   Море цвета лакмуса.
   В небо рвутся скалы.
   На скамье, у кактуса,
   Кто-то сел устало, --
   Кто-то, огорошенный,
   Синих волн блистаньем.,
   Гость почти непрошенный
   К жизни мирозданьем.
   
   И в душе на ролике
   Слово "я" вертится.
   Угрызенья -- колики:
   В них душа ютится.
   ..........................
   Ты противен кактусу,
   Гадок волн прибою!
   В море цвета лакмуса
   Брякнись головою.
   
   
                   Молодожёны
   
   Молодожёны (с глазами как сливы в блаженства компоте)
   С ними мамаша в пятнистом капоте:
   Влезли в купе.
   
   В угол зажали меня чемоданами,
   Саки на полках, узлы под диванами --
   Едем.
   
   Что-то шептал он -- она хохотала,
   И, отвернувшись, мамаша жевала
   Грушу.
   
   Ручку ей сжал он -- и тихо стыдилась...
   Если б мамаша куском подавилась!
   О, если б!..
   Роюсь в rugsack'е: словарчик -- заметки,
   Книги: мечты в коленкоровой клетке...
   Скучно.
   
   Песню вагоны бессловную пели.
   Медленно сумерки вкруг засерели.
   Скучно.
   
   Молча глядел я в померкшие дали:
   Сумерки звёзды "для них" зажигали...
   .............................................
   Ну конечно -- "для них"!
   
   
                   Дачная опушка
   
   Меж глупо-ярких крашеных дачек,
   Рояльного скрежета, лая собачек,
   По змеистой вязкой тропинке,
   Макая в лужу ботинки,
   Иду я к лесу.
   О, ты, жуть дачных опушек!
   В гамаках спят трупы жёлтых старушек.
   В траве жестянка, блеск битой бутылки,
   Застыли над книгами чьи-то затылки;
   Хрипят мордастые -- сытые мопсы;
   По бумаге зелёным трут Шишкины --
   Жёлтым трут Ропсы.
   Мимо. -- Пискнула птичка. Стучат нудно дятлы.
   Ветер чешет деревьям зелёные патлы.
   Меж стволов сплошь синеют-алеют капоты.
   И горько-горько мне:
   Зажмурив глаза, сижу над лужицей.
   Ах, над лужицей так сладко тужится --
   На мокром пне.
   
   
                   И я
   
   О вы, воспетые, тысячу раз уж воспетые,
   "Ивы, над камнем могильным склонившие ветви свои"...
   Вот бы и мне рассказать, по-старинному грезя и сетуя,
   Как мои думы склонились, "как ивы, над тишью земли".
   
   Дайте и мне погрустить о ветвях, наклонённых над дёрном,
   В ветре молитву творящих шёпотом тонких листов.
   Критика: "Старый мотив, плагиат, стих шаблонен, не нов" --
   Где же мне взять красоты невоспетой, несказанных слов?
   
   Да разве слёзы мои лишь цитата?
   Разве страданье моё -- плагиат?
   Нет. Пусть над дёрном, скорбя об утрате,
   Ивы плакучие -- ветви бесстрашно склонят.
   
   И буду петь (не писать "петь") рутинно, лениво
   Старую-старую песню об ивах немых,
   Что безутешно тоскуют у камня забытой могилы,
   В чёрную тень оправляя блистанье лучей золотых.
   
   
                   Поэту
   
   Меж душой и миром тишина:
   Там, над тишиной, повис узорный мостик.
   По его излому в мир идут слова,
   Чтобы в плоть облечь там букв сухие кости.
   
   Но пред тем, как в шумный мир сойти,
   Долго, наклоняясь, стоят над тишиною:
   Так влечёт прильнуть к молчащему покою.
   Но перо, скрепя, толкает их в значки.
   
   - Если ты поэт, то слышишь в час бессонный
   Вздохи тайных слов, гонимых из души.
   Там, на мостике, над тишиной бездонной,
   Все свои слова... останови.
   
   
                   Стринберг
   
   ...Он ненавидел жизнь и проклял мысль людскую,
   Любовь земли отверг и веру растоптал.
   Тоской об Истине сжёг душу он больную,
   И не найдя её -- безмолвно умирал.
   
   И лишь в последние, предсмертные мгновенья
   Из гаснущей души блеснул сокрытый свет, --
   Сказал он: "В гроб со мной пусть Книгу Откровенья
   Положат.
   В ней одной, быть может, есть ответ..."
   
   
                   Череп Канта
                   ...долихоцефалической формы, несколько выше средней ёмкости...

               

                   Антропология
   
   Из футляра костяного
   Смертью вынут сложный мир,
   И Ничто глядится снова
   Сквозь просвет глазничных дыр.
   
   Череп пуст: из лобных складок
   Мысль ушла. Осталась быль.
   Череп длинен, жёлт и гладок;
   В щелях швов осела пыль.
   
   Есть легенда: в этой тесной
   Узкой келье в два окна
   Десять лет жила безвестно
   Явь, скрываясь в мире сна.
   
   Что её из "Царства Целей"
   Завлекло к земле, на дно?
   В номер скромного отеля
   (Тот ли, этот -- всё равно)? --
   
   Трансцендентные просторы
   На "пространство" променяв,
   В серых схемах a priori
   Здесь ждала свобода -- явь.
   
   Всё что было -- стало Былью.
   Книги полны странных слов, --
   Череп пуст, -- и серой пылью
   Время входит в щели швов.
   
   
                   * * *
   
   На тихом кладбище, на мраморе доски,
   Желтеет слов истёртых позолота.
   Здесь тусклая любовь каракули тоски
   Нескладно вывела у смертного излёта.
   
   Там в высоте прозрачных тучек сеть,
   Здесь травка бледная глядит из глины робко;
   Ползёт на край креста и пробует лететь
   На алых крылышках ввысь божия коровка.
   
   ...О, слёзы старины, уснувшие меж трав
   Под мерный плеск ручьёв и звон шмелиных песен --
   Любовь в вас умерла, словами отсверкав,
   И по зигзагу букв ползёт неслышно плесень.
   
   
                   Академия (IV в. до Р. Х.)
   
   Шаги и мысли отзвучали:
   Сад Академоса закрыт.
   На лёгких оттисках сандалий
   Песчинки ветер шевелит.
   Узором мозговых извилин
   Аллеи бороздят весь сад.
   Смешались в вере: дым кадилен
   И загородных свалок смрад.
   Издалека несут Афины
   Тимпанный звон и флейтный свист.
   В саду ж -- священные оливы
   К теням вечерним клонят лист.
   И над извитием аллеи
   Прозрачной вереницей эх,
   Роняя ветрный слов доспех,
   Кружат крылатые идеи.
   Там глухо заперты ворота:
   Но слышен ночью странный звук, --
   Как будто бьёт о стены кто-то
   Крылами, налетая вдруг.
   В полночный час роняют ветви
   В шуршанье трав -- то вдох, то стон.
   - Кто ключ хранит от сада-клетки?
   - Тюремщик Вечности -- Платон.
   
   
                   Схоласты (XIII в.)
   
   В сером и чёрном, Бонавентура и Аквинат,
   Меж блеклых дёрнов, вошли безмолвно в весенний сад.
   Сад был раскинут вокруг капеллы у Сен-Дени.
   Серый и чёрный, меж роз и лилий, тихо прошли.
   Запела птица на дубе старом. Промолвил тихо вдруг Аквинат:
   "Что ж комментарий Ваш de Sententiarum, любезный брат?"
   Цветущих лилий запах вдыхая, ответил тот:
   "Мысли, цветы ли, -- всё, прозябая, к Богу растёт".
   - И вдруг склонившись, с улыбкой скорбной,
   брат Джиованни цветок сорвал.
   - "Так и тебя...", -- подумал чёрный, но не сказал.
   Дорожка yже, тени чернее, и гуще сад.
   Серый и чёрный шли вдоль аллеи: Бонавентура и Аквинат.
   
   
                   Magnus Contemplator (XIII в.)
   
   В день Благовещенья природа почивает:
   И звери спят в норах и травы не растут;
   На срывах скал гнёзд птицы не свивают, --
   Лишь мысль философа свершает вечный труд.
   
   За слюдяным окном, в уединённой келье,
   Над книгой и душой мыслитель наклонён.
   Издалека, с квадратных башен Нейльи
   Чуть доплеснулся Angelus'а звон.
   
   В шести inquarto -- Разум Августина;
   "Тимей" и Библия; Боэций; "Sic et Non ";
   В труд Аристотеля о четверопричине
   Альберт Великий мыслью погружён.
   
   "Quod est finalis Causa?" -- он пишет,
   И видит: тени пали от идей;
   Из теней мы. И нас в волнах колышут
   Удары Логоса немеркнущих лучей.
   
   - "Sic credo, Domine". -- Над шелестом страничным
   Вдруг прошуршали взмахи зыбких крыл:
   То дальний серафим с заззвездий безграничных,
   Летя, шум крыл с шептаньем книжным слил.
   
   
                   Сказка о познании
   
   Мне кажется порой, в час смутных размышлений,
   Когда мысль сплющена бессильною тоской,
   Что можно сбросить вмиг кошмар земных видений,
   Лишь надо вспомнить что-то... мной забытое давно.
   
   И ясен жизни путь: бежать в уединенье
   От голоса людей, внушений лгущих книг
   И вспоминать... Всё вспоминать, с растущим напряженьем,
   Забытый свет, мной виденный лишь миг.
   
   И вот настанет час, час тишины великой,
   И в душу низойдёт познанья острый луч:
   Услышу рост тогда я мхов на скалах диких,
   Проникну в тьму земли и в сны летящих туч;
   
   Постигну тайны я созвучья сфер небесных,
   И мысли ангелов узнаю, не страшась;
   Увижу в красоте незримо-бестелесной
   Я сонм творящих сил, -- в тот предреченный час!
   
   И пусть сожжет тот луч глаза и мозг познавший,
   Пусть Мудрость вечная убьёт трусливый ум,
   - Приди, разящий миг, и дай в себе исчезнуть,
   В тебе хочу найти я смерть бескрылых дум!
   
   
                   "Ныне отпущаеши"
   
   Отпусти мою душу незримым лучом
   Отлететь к тишине безглагольной...
   Рассеки её, Боже, Ты смертным мечом,
   Вознося к высоте Предпрестольной!
   ............................................
   Край пути. Сердце ранено отсветом дня.
   Время кончилось с жизнию дольней.
   Я иду, я иду... Не отвергни меня,
   Дай прильнуть к тишине безглагольной...
   
   
                   Ah, die Fruhlung
   
   На зыбких клавишах звучат шаги Весны:
   Вся в струнных шорохах, вся в завитушках трелей --
   Идёт -- и на пути синеют травы-сны,
   И влажный снег с ветвей роняют ели.
   
   У талой лужицы грустит влюблённый гном.
   Ручьи звенят, сплетаясь в сложной фуге;
   И дятел на сосне, как точный метроном,
   Считает такт, тоскуя о подруге.

0x01 graphic

Автограф "Ah, die Fruhlung"

                   Saalfelden (Tirol)
   
   На крыльце два грустных такса
   Созерцают лужу.
   В небе туч разбухших кляксы
   Шлют вниз дождь и стужу.
   
   Дождь бубнит по черепицам,
   Бьёт по стёклам зданий...
   Frau Wirtin тычет спицы
   В скучное вязанье.
   
   Вот соседские мальчишки
   С визгом, писком, давкой,
   Закатав свои штанишки,
   Пляшут над канавкой.
   
   Сам Herr Wirt, пиджак сняв новый,
   Стул придвинув к свету,
   Изучает, подняв брови,
   Старую газету.
   
   
                   Эригена (IX в.)
   
   "И в день седьмый Господь от дел своих почил".
   Interpretatio: возник покой в вещах.
   Седьмой день -- тишину низвёл и поселил,
   Низвёл и поселил и в криках и в лучах.
   
   С тех пор слова людей звучат и не звучат;
   С тех пор у синих звёзд надломлены лучи;
   И мудрый говорит любви своей: "молчи";
   "Да будет" отошло и близится "назад".
   
   Всё крепнет Тишина; всё ширится в вещах:
   То к розе вдруг припав, прозрачный пурпур пьёт,
   То слово на устах дрожащее убьёт.
   Всё крепнет Тишина. Всё ширится в вещах.
   
   Всё крепнет Тишина. Я верю -- близок миг --
   И в безответности умрёт последний крик,
   И духи и тела -- всё канет в глубину
   И будем слушать мы Господню Тишину.
   
   
                   Предчувствие
   
   Скоро услышу тебя, Чёрный Лебедь, в душе опустелой, --
   Ты пропоёшь мне в тот час о безумья безвестной стране.
   Мысли, как блики огней, заблудившихся в топкой трясине,
   К зовам той песни прильнут и исчезнут в едином огне!
   В ночи бессонные мне уже слышатся шелесты крыльев:
   Близится медленный лёт Чёрной птицы, несущей печаль...
   
   
                   Кладбище вечером
                   (May er hofen)
   
   Огонёчки красные
   У немых крестов.
   Золотятся ясные
   Строчки старых слов:
   
   "Умер. Причастившись Тайн,
   Ждёт здесь до суда,
   Her Советник Кроненштайн --
   Честности звезда!"
   
   Холмики дерновые,
   Символ смертных снов.
   Цветики лиловые
   Жмутся у крестов.
   
   Ангелочки грустные
   Над обрезом плит
   В лицах -- безыскусные
   Отсветы молитв.
   
   В душу тихо просится
   Блеклый грусти луч...
   Над землёй проносятся
   Стаи чёрных туч.

0x01 graphic

Автограф "Кладбище вечером"

                   Миросозерцание под пулями
   
   То не был мир -- лишь мира отсвет смутный,
   Сплетеньем ганглиев пленённый звёздный смысл,
   Лучи, опутанные сетью цепких числ.
   То не был мир -- лишь мира отсвет смутный.
   
   Дома к домам прижали камни тесно.
   Шёл человек, и мира отсвет нёс.
   В его мозгу: созвучья сфер небесных
   И близкий стук извозчичьих колёс.
   
   Лишь для него чуть зримыми лучами
   К мерцанью фонарей с высот сошла звезда.
   Но по плакатам чёрными словами
   Ползла чешуйкой букв шуршащая Вражда.
   
   До серафически-окрыленных наитий
   Добрызнуть грязью силится Земля.
   Мысль метафизика -- в клубке паучьих нитей, --
   И ломится толпа в затишный сумрак "Я".
   
   ...Пять ненавидящих ощупали глазами
   Холодный контур лба. Зрачки нашли зрачки.
   "Тот против нас, кто не идёт за нами",
   Пять ружей вскинуты и взведены курки.
   
   Мир не погиб. Померк лишь отсвет мира...
   Всё те же фонари. Залп. Ругань. Стук шагов.
   Над мыслью -- гимн семиорбитной Лиры.
   Над трупом -- пять дымящихся стволов.
   
   
                   Свобода
   
   Великое Слово, шитое на знамёнах,
   Сползло тихонько и, узким древком,
   Обманув ищеек мести и закона,
   Спряталось, израненное, в толстый-чинный том.
   
   Поселилось Слово в звучной умной фразе
   В обществе корректных иностранных слов,
   Критики, историки, учителя гимназий
   Смотрят грустно в буквы сквозь овал очков.
   
   ...Но тоскует Слово о великом миге:
   Снится алый стяг, шумящий средь ветров.
   - Помогите ж, люди, выбраться из книги
   Самому несчастному из великих слов.
   
   
                   Курица
   
   Какая извращённость!
   На крыльях... вдруг... лететь!!!
   Нет, эта современность --
   Софизмов сладких сеть!
   
   Ведь крылья (так понятно)
   Чтоб укрывать детей,
   Как одеялом ватным
   От холода ночей.
   
   
                   Эпитафия себе
   
   Когда умру, а это будет скоро, --
   Не надо мне слезоточивой ивы,
   Живых цветов, фиалок из фарфора,
   Запомнить так легко -- ведь это будет скоро --
   Пусть надо мной растёт, иглясь, крапива
   И жалит всех, как мыслью жалил я:
   Да будет мне, как и была, тяжка земля.
   
   
                   * * *
   
   И дремля едем до ночлега,
   А время гонит лошадей.
   Кружит колёсами телега,
   И хлест кнута: скорей-скорей.
   
   Упало солнце. День сгорает.
   Вот и ночлег. Подземный сон.
   Никто меня здесь не встречает...
   Телега стала...
   
   
                   Беатриче
   
   У всякой девичьей прозрачной красоты
   Есть право ожидать: терцин бессмертных Данта.
   И странно девушке, что говорит ей "ты"
   Какой-нибудь самец в очках с акцизным кантом.
   Глаза прекрасные глядят издалека:
   Меж красотой и жизнью -- беспредельность.
   И заменить канцонного стиха
   Не в силах слов влюблённая поддельность.
   Не всякой девичьей, далёкой красоте
   Дана душа, далёкая от мира:
   Вот отчего в кричащей суете
   Молчит и ждёт настроенная лира.
   Так, променяв легенду на фантом,
   Терцины вечности на счастья щебет птичий,
   Уходят в старый мир проторенным путём
   Отвергнувшие Данта Беатриче.
   
   
                   Книжная душа
   
   Переплетенные книги
   Чинно стали в ряд.
   На стене считает миги
   Белый циферблат.
   Щёлкнул ключ. Шаги за дверью.
   Дальше. Глуше, тише.
   За окном танцуют капли,
   Брызжут струи с крыши.
   И в тиши сквозь переплёты,
   Буквами шурша,
   Выползает на свободу
   Книжная Душа.
   Крылья тихо раскрывает,
   Смятые во сне,
   И спокойно размышляет,
   Сев на корешке.
   К белым стенам серый сумрак
   Погостить пришёл.
   Тень лиловая сквозь стёкла
   Поползла на пол.
   
   
                   Душа и книга
   
   На библиотечной полке
   одной книгой стало больше:
   это оттого, что в мире
   одной жизнью стало меньше. --
   
   Я осыпаюсь белыми страницами,
   Я облетаю лепестками слов.
   Как ночь июльская звездами-летавицами,
   Душа исчерчена зигзагным лётом снов.
   
   Над бегом строк, склоняясь, молча никну я:
   Меня оденут в буквенный налёт,
   И ляжет жизнь под чёрный переплёт.
   Полу-душа и полу-книга... -- никну я.
   
   Обряд свершён: завит навек я в строки,
   Меж фолиантов мудрых погребён.
   Роняя пыль, крылами веет Сон.
   Обряд свершён: навек завит я в строки.
   
   И дни идут. -- Под слоем книжной пыли
   Душе, в паучьих нитях, должно ждать, --
   Чтоб переплёт истлевший вновь раскрыли
   И дали Истине молитву прошептать.
   
   Ты улыбаешься, мыслитель дней грядущих:
   Поблек-отцвёл мой стиль, и мысль моя тщетна.
   Нам не было дано, как Вам, коснуться Дна:
   Отмыслив, смыты мы все плеском дней бегущих.
   
   -- Но ты простишь, Грядущий, и поймёшь.
   Ты тоже в книге траурной уснёшь.
   И ты не человек: завейся в нити строк.
   Сон Метафизиков божественно глубок.
   
   Публикация Веры Калмыковой.
   Исходник здесь: http://sites.utoronto.ca/tsq/20/kalmykova20.shtml
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru