Купер Джеймс Фенимор
Колония на кратере

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    The crater or The Vulcan"s peak
    Перевод 1927 г. (без указания переводчика).
    Предисловие А. З.

Фенимор Купер

Колония на кратере

  
   Фенимор Купер. Полное собрание романов. Под редакцией Н. Могучего
   Том XIII
   М.-Л., "Земля и фабрика", 1927
  

J. FENIMOR COOPER

THE CRATER OR THE VULKAN'S PEAK

  

THE SEA LIONS OR THE LOST SEALERS

  

ПРЕДИСЛОВИЕ

   "Колония на кратере" -- соединение своеобразной робинзонады с увлекательным повествованием о зарождении нового общества. Новым, однако, общество колонии на кратере является лишь в географическом смысле, в смысле переселения обитателей Соединенных Штатов на необитаемые острова. По своей социальной сущности это общество на самом деле является точным слепком с любого товарного общества. Фенимор Купер отражает психологию капиталистических и землевладельческих классов в своей совсем не утопичной утопии. Его фантазия никак не может выйти за узкие пределы понимания общественных отношений его собственным классом. Марк и Боб -- герои романа -- имеют максимум экономических и политических прав, потому, якобы, что они открыли острова, и их энергии колония обязана своим существованием. Вокруг Марка и Боба создается группа привилегированных, связанных семейными отношениями, т.-е. отношениями частной собственности. К ним примыкают капитаны, квалифицированные ремесленники и земледельцы -- все, имеющие в своем владении те или другие средства производства. Прочая масса населения колонии, правда, получает участки земли и кое-какую помощь со стороны организаторов колонии, но отнюдь не с целью подъема ее благосостояния. Во-первых, "помощь" идет за счет общественных богатств. Колониальное сырье отправляется на рынки и благодаря специфическим условиям его добычи (дешевизна рабочих рук, особенные неистощенные богатства) обменивается с лихвой на нужные потребительные стоимости. При этом значительная доля поступает в собственные магазины Марка Вульстона и других новоиспеченных буржуа. Естественно, что это позволяет им на весьма и весьма выгодных условиях сосредоточивать в своих руках значительную долю труда колонистов. Независимость колонистов, таким образом, мнимая. Правда, они еще не лишены своих личных средств производства. Но, видимо, недалеко было то время, когда Марк Вульстон "с товарищи" начали бы уже и прямо покупать рабочую силу. Организация заводов по переработке жиров, весь китобойный промысел, судостроительство--все это уже организация на началах промышленного капитализма.
   Фенимор Купер глухо сообщает о каком-то недовольстве населения создавшимися порядками. Появилась газета. Общественное мнение колонии, видимо, выразилось не в пользу Вульстона. Вполне понятно, что в столь молодом обществе формы экономической эксплоатации еще не успели опереться на войско, на чиновников, на церковь и изобретенную для послушания историю (история была на глазах у всех). Вот почему Марку Вульстону пришлось покинуть колонию и поискать почву для эксплоатации в старых странах. Здесь Фенимор Купер закрывает завесу над возможными изменениями общественных отношений в колонии. Романист находит выход в уничтожении колонии вулканическим извержением. Другой "романист" -- общественная история -- показывает другой выход. Социальное извержение уничтожает капиталистические производственные отношения и ставит на месте анархического общества эксплоататоров ассоциацию сознательных в действительно равных производителей, работающих и распределяющих блага на коммунистических началах. В этом подлинно новом обществе не будет места Маркам Вульстонам и эксплоатации индейцев. Народы всех рас и всех национальностей сольются в общую семью.
   Осудить прошлое, между тем, не означает, что надо отвернуться от него, что в нем нечему учиться. Человек -- не только продукт истории, но и сила ее созидания. Роман Купера как капиталистическая романтика советскому читателю не нужен, но как яркая страница величайшей активности человека, как отображение мощной борьбы человека с природой -- он нам должен и не может не быть близким.
   Вся история жизни Марка Вульстона и Боба на голой вулканической скале, вся история разумного использования возможностей, которые может дать природа при приложении человеческого труда,-- представляет в нашей борьбе за трудовую культуру полезный и важный урок. В равной мере это относится к оживленной трудовой деятельности позднейших колонистов.
   Труд общественного человека необходим во все времена. Коммунисты борются за изменение его социальной формы, за то, чтобы работали все люди в меру их сил и способностей, чтобы в обществе не было двух полюсов, чтобы одна часть человечества не пользовалась чрезмерным трудом других. С этой решающей поправкой, которая для советского читателя очевидно ясна, роман Купера безусловно может считаться полезной книгой.
   Вслед за "Колонией на кратере" в этом томе читатель найдет другой роман "Морские львы". И в этом романе ценна для нас картина героической тяжелой работы моряков-промышленников в скованных льдами пространствах полярных стран. Другая сторона романа, рисующая социальные симпатии автора, должна быть предметом критического отношения нашего читателя. Накопительство для себя, религиозное ханжество и другие "прелести" разрушенного у нас общественного строя являются для каждого подлинно-советского гражданина предметом действительной ненависти. И трудно сомневаться, чтобы в фигуре Пратта он не узнал наших собственных городских и деревенских буржуа.

А. З.

  

КОЛОНИЯ НА КРАТЕРЕ

  

ГЛАВА I

  
   Отец Марка был врач и, по тогдашнему времени врач незаурядный. Жил он в маленьком городке Пенсильвании Бристоле. У доктора Вульстона был тут же, в Бристоле, коллега по фамилии Ярдлей. Этот Ярдлей имел над Вульстоном то преимущество, что он был материально более обеспечен. Кроме того, у доктора Ярдлея была только одна дочь, а Вульстон был отцом многочисленного семейства.
   Марк был старшим из детей Вульстона, и, вероятно, этому счастливому обстоятельству он был обязан тем, что получил более тщательное образование.
   В восемнадцатом столетии высшие учебные заведения или коллегии, в Америке были детскими школами: по части словесности преподавалась одна грамматика, а по другим наукам там можно было нахвататься только обрывков знания. Как бы то ни было, но каждый, окончивший курс этой коллегии получал громкое звание бакалавра, и Марк Вульстон получил бы его, без сомнения, наравне с другими своими товарищами, если бы на шестнадцатом году его жизни не случилось одно событие, которое окончательно изменило все его планы и виды на будущее.
   Хотя большие суда редко поднимаются по Делавару выше Филадельфии, однако, река эта доступна даже для крупных судов вплоть до самого Трэншон-Бриджа. Однажды -- это было в 1793 году, когда Марку Вульстону едва только исполнилось шестнадцать лет, -- большое вооруженное судно бросило якорь в конце набережной Берлингтона, маленького городка, расположенного на противоположном конце Делавара, почти как раз против Бристоля.
   Марк поминутно переправлялся на своей маленькой шлюпке на другую сторону реки. Красивый корабль произвел на него сильное впечатление, с той поры он не помышлял ни о чем другом, кроме океана. Ничто не могло поколебать принятого им решения. Все шесть недель его каникулярного времени ушли на всестороннее обсуждение этого важного вопроса, и в конце концов доктор Вульстон сдался; по его согласию, вероятно, немало способствовала мысль, что сбережения, которые будут у него оставаться в том случае, если старший сын его начнет самостоятельно зарабатывать себе кусок хлеба, окажутся отнюдь не лишними для образования младших детей.
   В 1793 году торговля Америки шла уже бойко, и Филадельфия была одним из ее важнейших пунктов. Особенно оживленные сношения поддерживал этот порт с Восточной Индией (Ост-Индией {Ост-Индия -- в широком смысле слова -- вся передняя и задняя Индия с Малайским архипелагом. (Прим. ред.)}).
   Доктору Вульстону был хорошо знаком капитан одного из крупных коммерческих судов; к нему он и решил обратиться за советом в этом деле. Капитан Кретшли согласился принять Марка на свое судно и обещал его отцу сделать из этого юноши хорошего моряка.
   Марк был бойкий, толковый и для своих лет рослый, сильный и здоровый мальчик. Едва только его судно успело сняться с якоря, как Марк почувствовал себя на "Ранкокусе" так же хорошо и свободно, как у себя дома. В тот же день капитан Кретшли сказал о нем своему помощнику:
   -- Этот парень далеко пойдет: из него будет прок.
   Несмотря на то, что Марк быстро освоился с судном и чувствовал себя счастливым в своем новом звании моряка, у него не легко было на душе, когда он впервые в своей жизни потерял из виду родной берег. Он любил своего отца, мать, братьев и сестер, а кроме того, было еще одно лицо, занимавшее в его сердце и воображении несравненно больше места, чем все остальные: это была Бриджит Ярдлей, единственная дочь собрата его отца.
   Взаимные отношения двух коллег были далеко не из лучших, но слишком часто приходилось сталкиваться у постели различных больных, чтобы вести открытую войну. Зато жены явно враждовали между собой. Даже встречаясь у общих знакомых, они делали вид, как будто не замечают друг друга.
   Но взаимные чувства их детей были совершенно иного характера: Анна Вульстон, старшая из сестер Марка, и Бриджит Ярдлей были почти однолетки; они посещали одну и ту же школу и были лучшими друзьями. Следует отдать справедливость матерям: они не противились взаимной привязанности своих детей.
   Девушки были милы и хороши собою, но каждая из них была мила и хороша по-своему. Анна отличалась красивыми чертами и ярким румянцем лица. Бриджит обладала, кроме того, красивыми, вдумчивыми глазами, которые придавали ее лицу особенную выразительность. Марку часто случалось заходить к доктору Ярдлею за сестрой, когда та была в гостях у своей подруги, чтобы проводить ее домой; благодаря этому обстоятельству он вскоре был принят в качестве третьего лица в их тесный дружеский кружок.
   В результате задушевных бесед и частых свиданий в душе Бриджит зародилось к Марку чувство, гораздо более глубокое и серьезное, чем то можно было ожидать от девочки в ее возрасте. С Марком случилось то же самое, но он понял всю силу своей привязанности лишь в ту минуту, когда родной берег стал уходить у него из глаз.
   Служба молодого моряка шла очень успешно; своему делу он обучался под руководством одного старого, опытного матроса, и когда судно вошло в китайские воды, он уже был назначен рулевым.
   Через год "Ранкокус" вернулся из плавания. Красивый, ловкий юноша, повидавший далекие страны и моря, выглядел щеголем в своей синей куртке тончайшего сукна, с небрежно повязанным вокруг шеи настоящим индийским фуляром. Он едва успевал отвечать на сыпавшиеся на него со всех сторон вопросы о Китае и о волнах океана величиною с горы. Жители Бристоля, никогда не видавшие океана, были почти уверены, что в открытом море волны "вышиною с горы"; впрочем, о горах они имели такое же представление: в этой части Пенсильвании нет даже бугра, который был бы настолько высок, чтобы можно было поставить на нем ветряную мельницу.
   Двенадцать месяцев разлуки прошли не даром для Марка и Бриджит: оба они развились, расцвели и возмужали за это время. В течение месяца, который Марк провел в родительском доме в Бристоле, он, конечно, не раз успел повидаться с любимой девушкой. Мало того, он признался ей в своей любви и выманил у ней признание во взаимности.
   Родители не замечали того, что происходит между их детьми, точно так же, как и дети, с своей стороны, не подозревали, до чего возросла взаимная вражда и ненависть их отцов и матерей. Теперь уже коллеги не встречались даже у изголовья больных; если же им когда-нибудь приходилось сталкиваться друг с другом, то каждая такая встреча неизбежно оканчивалась более или менее крупною ссорой.
   Быстро промелькнули для Марка четыре счастливые недели отпуска; по окончании этого срока он обязан был снова вернуться на свое судно.
   Надо было проститься с родными и с Бриджит. Анна, ставшая поверенной влюбленной пары, сделалась вместе с тем и хранительницей весьма важной тайны их взаимного обещания стать мужем и женою.
   Марк уезжал с сокрушенным сердцем, но, тем не менее, полный надежд на будущее. Несмотря на то, что образ подруги не выходил у него из головы, не прошло и недели со дня отплытия судна, как он уже снова был первым весельчаком и затейником из всего экипажа.
   Путь их лежал теперь не прямо на Кантон, как в первое его плавание; "Ранкокус" должен был предварительно сдать в Амстердаме груз сахара и затем уже, занявшись некоторое время каботажем {Каботаж -- прибрежное плавание с грузом товаров.} в Европе, направиться в Кантон. Из Амстердама "Ранкокус" зашел в Лондон, где забрал товары для доставки в Кадикс {Кадикс -- портовый город в Испании, на берегу Атлантического океана. (Прим. ред.)}. По пути приходилось заходить то в тот, то в другой порт, и Марк знакомился с чужеземными странами, народами и обычаями. Он приобрел громадный запас всевозможных сведений, которые ему впоследствии очень пригодились. Перед отправлением в Кантон Марк был произведен в младшие помощники капитана, хотя ему еще не было и восемнадцати лет.
   Плавание от Лондона до Кантона и от Кантона до Филадельфии продолжалось около десяти месяцев. По прибытии на место своей стоянки капитан Кретшли дал Марку торжественное обещание сделать его в следующее плавание своим старшим помощником, и счастливый Марк, не теряя времени, поспешил в Бристоль.
   Бриджит Ярдлей была тогда в полном расцвете своей красоты; Марк застал ее в трауре по матери; эта утрата только еще более сблизила двух приятельниц. Однако, на частые посещения молодого моряка отец Бриджит взглянул совершенно другими глазами. Не прошло и двух недель со дня его возвращения, в течение которых Марк чаще, чем когда-либо, посещал подругу своей сестры, как старик Ярдлей без всякой уважительной причины попросил его не бывать более у него в доме.
   После смерти госпожи Ярдлей Бриджит получила совершенно независимое и довольно большое состояние, и при одной мысли о том, что это состояние может перейти в руки сына его врага, доктор Ярдлей готов был рвать на себе волосы. Поэтому-то он и воспользовался первым попавшимся случаем, чтобы сделать молодому человеку сцену в присутствии смущенной и озадаченной его выходкою Бриджит. Старик не поскупился на всякого рода обидные инсинуации по адресу всех Вульстонов, за исключением Анны, которую, как он выразился, "не смешивает с остальными".
   Во все время этой тяжелой и неприятной сцены молодой моряк вел себя безукоризненно: он ни разу не забыл, что имеет дело со стариком, да к тому же еще с отцом Бриджит. Выслушав до конца речь доктора Ярдлея, Марк поспешно схватил свою шляпу, и по тому, как он вышел из комнаты и из дома ее отца, Бриджит поняла, что он уже никогда более туда не вернется.
  

ГЛАВА II

  
   Тяжелая, неприятная сцена, происшедшая в доме доктора Ярдлея, очень скоро стала известна доктору Вульстону, и хотя он довольно благосклонно относился к Бриджит, конечно, настолько благосклонно, насколько это ему было возможно по отношению к дочери Ярдлея, но оскорбление, нанесенное его семье в лице сына, было так велико, что он в свою очередь запретил всякие сношения между молодыми девушками. Бриджит, любившая Анну почти так же сильно, как и ее брата, положительно не могла свыкнуться с этой разлукой: она загрустила до того, что это отозвалось даже на ее здоровье.
   С целью развлечь и рассеять ее отец решил отправить ее погостить к тетке в Филадельфию, совершенно упустив из виду, что именно там находилось в то время судно, на котором служил Марк, и что там молодым людям легко будет встречаться.
   Понятно, что едва только Марк успел вернуться на свое судно, на котором он уже стал старшим помощником капитана, как стал искать удобного случая видеться с Бриджит. Он начал с того, что прямо явился в дом ее тетки. Та вздумала было воспротивиться этим посещениям молодого моряка, но ведь теток молодежь не особенно слушается, и наши влюбленные часто назначали друг другу тайные свидания. Так прошло недели две; Марк положительно не мог решиться снова уйти в море, оставив свою Бриджит в руках врагов, как он мысленно называл ее отца и тетку. Бедный юноша, казалось, был до того удручен этою мыслью и до того красноречиво высказывал свои опасения и страхи, что Бриджит согласилась на тайное венчание.
   В числе бывших школьных товарищей Марка был один молодой священник, простодушный, бесхитростный малый. Возмущенный поступками старика Ярдлея по отношению к Марку, он охотно согласился совершить обряд венчания. Однажды утром Бриджит, выйдя из дому с одной из своих приятельниц, чтобы совершить, как полагала тетка, свою обычную дообеденную прогулку, направилась на "Ранкокус"; там их уже ожидал молодой священник.
   Свидетелями этого брака были: подруга Бриджит, совершавший обряд священник и матрос, участвовавший во всех плаваниях, которые совершил Марк, и который был назначен капитаном хранителем судна в его отсутствие. Звали его Роберт Бэтс, или, для краткости, просто Боб Бэтс. Он был родом из Нью-Джерсея; в ту пору ему было около тридцати пяти лет. Казалось, Боб был обречен на вечное безбрачие и принадлежал весь и телом и душой морю. С восьмилетнего возраста он поступил юнгой на судно и с тех пор ни на час не расставался с морем. Во все время войны за независимость Боб служил на военных судах, а по заключении мира в 1783 году поступил на службу к капитану Кретшли, с которым и не расставался с тех пор. Этот самый Боб был учителем и наставником Марка, когда тот только что вступил в морскую службу, и под его руководством Марк сделал свои первые шаги на этом новом поприще.
   Боб был рослый мужчина, необычайной силы. Марка он любил и радовался его успехам.
   Хотя, кроме священника, было всего только двое свидетелей, тем не менее, были составлены по всем правилам два брачных свидетельства, из коих одно было вручено Марку, а другое Бриджит. Через десять минут после брачной церемонии наши новобрачные расстались: молодая вместе со своею подругой вернулась домой к своей тетке, а оба моряка остались на судне и, стоя на палубе, провожали глазами быстро удалявшиеся женские фигуры. Когда они скрылись из виду, Боб счел нужным сказать что-нибудь.
   -- А славный у вас теперь фрегатик, славный!-- заметил он по адресу Бриджит.-- А есть ли у нее кое-какие деньжонки? Я слыхал, что в этих водах нередко попадаются золотые рыбки.
   -- Не знаю, Боб, я думаю, что у нее столько же денег, как и у меня, то-есть ровно ничего, но что за беда!
   Марк не лгал. Он действительно ничего не знал о том, что у Бриджит были свои тридцать тысяч долларов; узнал он об этом лишь спустя несколько дней после свадьбы из уст самой Бриджит, умолявшей его бросить службу и остаться жить с нею в Бристоле. Но Марк уже успел полюбить море и свою службу, да и к тому же, несмотря на всю свою любовь к молодой жене, ему не хотелось жить на ее хлебах.
   Марк отправился в Бристоль и чистосердечно признался во всем отцу. При первых словах этого неожиданного признания доктор Вульстон даже привскочил на своем стуле; однако, в этом деле было и нечто такое, что могло казаться утешительным для старика. В глубине души он испытывал некоторую злобную радость при мысли, что все состояние покойной жены его ненавистного коллеги перейдет к его сыну.
   Вульстон известил доктора Ярдлея о случившемся письмом, которое было написано в очень деликатном и вежливом тоне, и благодаря которому, при желании, можно было бы уладить это дело полюбовно. Но у отца Бриджит не было ни малейшего желания к примирению; он пришел в такую ярость от полученного им известия, что его хватил паралич, который чуть было не свел его в могилу. Однако, старик оправился, и едва только успел стать на ноги, как поспешил в Филадельфию с тем, чтобы увезти оттуда свою дочь.
   Марк, конечно, был в праве потребовать к себе свою жену и водворить ее в доме своего отца, но старик Вульстон воспротивился этому и повел дело гораздо разумнее и успешнее. Один из общих друзей устроил у себя в доме свидание двум враждующим коллегам, здесь они объяснились и пришли к обоюдному соглашению почти по всем пунктам. Было решено, что новобрачные останутся на прежнем положении еще года два или три. Доктор Вульстон не коснулся вопроса о приданом, что чрезвычайно порадовало алчного Ярдлея; благодаря этому обстоятельству он мог пользоваться процентами с капитала дочери еще в течение двух-трех лет. Марк должен был продолжать свою службу на "Ранкокусе" и, следовательно, в скором времени опять отправиться в плавание.
   На этот раз его судно отправилось на острова Тихого океана за сандальным деревом {Сандальное дерево -- тропическое растение, имеющее цветную древесину и дающее краски. (Прим. ред.)} для китайских рынков.
   Вернувшись из этого плавания, Марк будет уже совершеннолетним и сумеет получить командование судном в том случае, если он не пожелает расстаться со своей карьерой моряка. Таково было решение обоих отцов, а пока Марк получил разрешение посещать время от времени свою жену и писать ей, сколько его душе будет угодно. Прежние дружеские отношения Анны с Бриджит возобновились. Марк посылал своей молодой супруге письмо за письмом, исполненные самых нежных и страстных выражений его чувств.
   Тем временем судно Марка готовилось к отплытию, и молодому офицеру можно было отлучаться с него только раз в неделю. Воскресные поездки к жене стали для него истинными праздниками: молодые супруги туляли, катались, ездили за город в сопровождении Анны и возвращались до той совершенно довольные и счастливые, с тем, чтобы снова расстаться на целую неделю.
   Не прошло и месяца со дня свадьбы Марка Вульстона и Бриджит Ярдлей, как "Ранкокус" снялся с якоря, намереваясь плыть в Тихий океан, а оттуда далее в Кантон. Перед самым отплытием Марк ухитрился вырваться на денек в Бристоль, а доктор Ярдлей, тронутый горем своей дочери, согласился свезти ее вместе с Анною в Филадельфию для последних проводов молодого моряка.
   Когда, наконец, наступил момент окончательной разлуки, сердце моряка болезненно сжалось, а Бриджит громко рыдала. Два года разлуки -- ведь это целая вечность!
   В своей каюте Марк нашел много следов заботливости и предусмотрительности своей молодой жены: все, что только могло ему быть нужно или приятно в пути, было приготовлено и припасено для него.
   Художники в то время были редкостью в Америке, и заказать портрет было делом не легким; но Бриджит все же заказала свой силуэт и повесила в хорошенькой рамке в каюте мужа. Этот темный профиль слегка склоненной головки, чрезвычайно живо напоминавший оригинал, был самым трогательным знаком ее внимания.
   Жизнь на судне с самой минуты отплытия пошла своим обычным порядком: и в праздники, и в будни, и днем, и ночью, и в бурю, и во время штиля все были заняты работой. Согласно заведенному порядку, капитан Кретшли зашел в Рио-Жанейро, чтобы возобновить и пополнить свои запасы. Простояв с неделю на этом живописном рейде, "Ранкокус продолжал свой путь.
   Обогнув мыс Горн {Мыс Горн -- южная оконечность Америки.}, он зашел в Вальпарайзо и здесь сделал новый запас воды и всяких припасов на случай заболевания кого-либо цынгою, затем, приблизительно через две недели, "Ранкокус" снова пустился в море.
   Всего лет за двадцать до времени нашего рассказа знаменитый Кук совершил свои путешествия и описал их в своих донесениях, но и после него осталось еще очень много неисследованных мест, и карты были далеко не совершенны.
   Тихий океан, если принять во внимание его громадную величину и те ветры, которые там преобладают, не может быть назван бурным; но стоит только взглянуть на карту, чтобы тотчас же убедиться, что в нем островов, рифов, скал и отмелей всякого рода несравненно больше, чем в Атлантическом океане. В продолжение двух месяцев после того, как "Ранкокус" вышел из Вальпарайзо, капитан Кретшли крейсеровал в водах Тихого океана в поисках за намеченными в его инструкциях островами.
  

ГЛАВА III

  
   День был туманный; дул ост-зюд-ост, что было весьма благоприятно-для "Ранкокуса", который шел на зюд-вест {Ост -- восток; зюд -- юг; вест -- запад.}.
   К сожалению, за капитаном Кретшли водился большой недостаток: он слишком усердно тянул за обедом грог.
   Во всякое другое время дня это был человек трезвый, но в обеденный час он залпом выпивал три-четыре стакана рома с очень незначительной примесью воды.
   Тот день, о котором идет речь, был как раз днем рождения супруги капитана Кретшли, а капитан был слишком хорошим мужем, чтобы не отпраздновать этот день еще более усердными возлияниями. Марк, никогда не употреблявший спиртных напитков в таком количестве, с прискорбием смотрел на своего командира, тем более, что только что спустившийся с марса {Mapс -- вышка на мачте для наблюдения.} матрос уверял, будто в момент, когда погода немного прояснилась, он видел впереди на море белую полосу. Марк сообщил об этом капитану и сказал, что, быть может, было бы не лишнее убрать часть парусов, лечь в дрейф {Лечь в дрейф -- прекратить движение вперед.} и бросить лот {}Лот -- прибор для измерения глубины. (Прим. ред.). Но капитан не обратил никакого внимания на его слова, уверяя, что матросы вечно придумывают разные ужасы. Если их слушать,-- говорил он,-- то ни одно судно не достигло бы места своего назначения. На беду второй помощник был очень пьян и с своей стороны поддержал капитана. Поневоле Марку пришлось замолчать.
   Однако, он не мог на этом успокоиться; он знал, что матрос, сообщивший ему весть, человек надежный и знающий свое дело. Пробило шесть часов вечера, Марк сменился с вахты и, пользуясь своею свободою, поднялся на мачту с целью воспользоваться последними минутами дневного света для личных наблюдений. Сперва он не мог ничего различить на расстоянии более мили благодаря туману; но в тот момент, когда солнце стало садиться, на западе вдруг прояснилось, и Марк сразу признал рифы {Риф -- мель, покрытая белой пеной прибоя. (Прим. ред.)}, тянувшиеся на протяжении нескольких миль прямо перед носом судна. Пораженный такого рода неожиданностью, Марк, не долго думая, крикнул:
   -- Впереди подводные камни!
   Этот возглас старшего помощника вывел капитана из полусознательного состояния.
   Он вызвал всех людей наверх и приказал убрать часть парусов. Тем временем Марк спустился вниз, а капитан занял его место, желая лично проверить наблюдения своего помощника. По пути он отдал приказание взять курс на юг, вследствие чего преграждавшая путь подводная гряда оказалась теперь с правой стороны. Однако, оставаясь под ветром, она еще представляла некоторую опасность. Капитан решил выяснить положение корабля и поднялся на мачту с Бобом Бэтсом.
   Оба они внимательно вглядывались в море с подветренной стороны. Младший помощник, с насмешливой улубкой на лице, поджидал, когда они спустятся. Но капитан объявил, что собственно подводных камней он не видал, но что раза два, в тот момент, когда горизонт прояснился, ему показалось, что он видит что-то не совсем ладное; впрочем, то, что он видел, могло быть как беловатою пеной на поверхности моря, так и отблеском последних лучей заходящего солнца на воде. Боб точно так же не мог сказать ничего определенного.
   -- Неужели и вы, Боб, ничего не видали?-- спросил Марк, делая особое ударение на слове вы, как бы для того, чтобы дать понять, что нет ничего удивительного, если капитан ничего не видал, но что Боб, по его мнению, должен был видеть то же, что видел он сам.
   -- Нет, мистер Вульстон,-- отвечал Боб;-- хотя я зорко смотрел вперед, но ничего особенного не видал.
   Это было веское свидетельство против Марка, потому что Боб считался непогрешимым в подобного рода вопросах.
   Капитан приказал подать себе карту и принялся вместе с Хильсоном,-- так звали младшего помощника,-- рассматривать ее.
   По карте море было свободно во всех направлениях, но так как Марк еще с большею настойчивостью утверждал, что они идут прямо на подводные камни, то капитан согласился приказать бросить лот. Это требовало времени. Надо было лечь в дрейф, разместить людей и разложить лот.
   Между тем день угасал с минуты на минуту; моросил мелкий дождичек, еще более увеличивая окружавшую темноту. Исследование доказало, что на глубине четырехсот футов нет дна. Впрочем, это обстоятельство еще ничего не доказывало: хорошо известно, что коралловые рифы в океане часто вырастают совершенно отвесной стеной, так что в нескольких саженях от них нельзя даже подозревать их существования.
   После нового совещания со своими помощниками капитан Кретшли решил, что судно будет продолжать свой путь в том же направлении, на всякий случай уменьшив парусность. Такого рода полумера, конечно, делала грозившую опасность менее ужасной, но далеко еще не устраняла ее окончательно. Тем не менее опасения Марка не улеглись. Что его особенно смущало, так это непроницаемая мгла, которая окружила его со всех сторон, не позволяя различать поверхность моря даже в расстоянии нескольких саженей от судна. Не имея возможности что-либо видеть, он жадно прислушивался к отдаленному шуму волн и старался уловить в этом шуме признак близости подводных рифов и камней. В нем почему-то упорно держалась уверенность, что "Ранкокус" бежит прямо на рифы. Время подходило к полуночи, и Марк с ужасом помышлял о том, что сейчас вместо него встанет на вахту Хильсон, который после вторичного усердного возлияния в честь жены капитана Кретшли стал совершенно не способен к исполнению своих обязанностей.
   И вдруг до его слуха донеслись глухие удары волн обо что-то твердое, неподвижное. Шум этот доносился не спереди, а с правого борта. Опасность была настолько велика, что Марк счел себя в праве, помимо полученных им приказаний, положить руль право на борт и повернуть на другой галс, уходя в противоположную сторону. Долг повелевал ему тотчас пойти и дать отчет о случившемся капитану, но на минуту у него мелькнула мысль никому ничего не говорить, не будить младшего помощника и остаться наверху до утра. Но сознание той страшной ответственности, какую он должен будет принять на себя в случае несчастья, заставило его одуматься, и он, неохотно, с тяжелым сердцем, направился в каюту.
   Разбудить собутыльников было не так-то легко, но положение было слишком критическое, чтобы много церемониться, и Марк принялся трясти Хильсона изо всей силы.
   -- Что там еще?-- досадливо спросил капитан, протирая глаза.
   -- Я слышал шум, указывающий на присутствие рифов и подводных камней на правой стороне. Я дал поворот и взял курс на юг.
   В ответ капитан издал какой-то странный звук, который Марк не знал, как истолковать; неизвестно, было ли то удивление, или неудовольствие. Но видя, что капитан уже совершенно очнулся и готовится итти наверх, Марк счел свое дело сделанным и вернулся к своим обязанностям. Боб также был на вахте, и Марк тотчас же позвал его к себе.
   -- Боб, друг мой, у вас ухо чуткое и привычное, скажите, неужели вы ничего не слышите?
   -- Прошу извинить, мистер Вульстон, ведь я и тогда, как был с капитаном наверху, тоже видел что-то такое, что очень походило на белую пену, но капитан так громко уверял, что там впереди нет ровно ничего, что я не посмел ему перечить.
   -- А знаете ли, Боб, что когда вы стоите на вахте, то не сказать того, что вы видите,-- большое преступление?-- заметил ему Марк.
   -- Ваша правда, мистер Вульстон, я и сам сознаю, что нехорошо поступил, да что прикажете делать? Ведь с капитаном спорить также дело не пустое...
   -- Ну, будет об этом... А теперь скажите, Боб, вы ничего не слыхали?
   -- Как же, мистер Вульстон, я слышал плеск воды о подводные камни, сперва под кормою, затем у носа; а сейчас, когда вы меня кликнули, я слышал этот самый плеск с наветренной стороны.
   -- Неужели это правда, Боб?
   -- Самая истинная правда, мистер Марк, и если вы мне хотите поверить, то вот сию минуту мы плывем над этими подводными камнями и каждую секунду можем разбиться.
   -- Что за чорт!-- вскричал капитан Кретшли, который как раз в это время подходил к ним и слышал последние слова Боба.-- А я так решительно ничего особенного не слышу и готов поклясться, что в таких потемках ни одна кошка ничего не увидит, не только человек!
   Едва успел он произнести эти слова, как плеск волн о подводные камни раздался совсем близко и так явственно, что уже не могло быть никакого сомнения. Марк своим разумным распоряжением на время отклонил опасность, но не в его власти было окончательно устранить ее.
   Не тратя понапрасну слов, капитан вызвал всех людей наверх и скомандовал громовым голосом:
   -- Поворот направо!
   В то время, как судно поворачивало, медленно подаваясь вперед под малыми парусами, все вокруг осветилось каким-то странным фосфорическим светом, а море кругом забелело, и плеск волн стал походить на шум водопада. Это уже несомненно были рифы; они обступали судно со всех сторон,-- и минуту спустя "Ранкокус" коснулся дна. Непроницаемый мрак ночи еще более увеличивал весь ужас этой минуты.
   С первого момента катастрофы капитан совершенно протрезвился и сразу выказал себя тем беззаветно смелым, решительным и опытным моряком с удивительною силою самообладания, каким он и был на самом деле.
   Все приказания его, точные, ясные и определенные, исполнялись немедленно и дружно привычными и опытными матросами, сознавшими всю опасность. Толчки были не особенно сильными, и вскоре благодаря дружным усилиям команды и разумным распоряжениям командира белые пенящиеся волны остались позади; при чем ни одна волна не перекатилась через палубу, что служило прямым доказательством того, что даже в том месте, где судно коснулось мели, было довольно глубины, чтобы поднять его. Глубина двенадцати футов была совершенно достаточна для "Ранкокуса", а лот местами показывал и более значительную глубину. Однако, на баке дело шло плохо, и капитан Кретшли кинулся туда. Младший его помощник едва сознавал, что он делает, и капитан увидал, что ему следует немедленно занять его место. При виде таких оплошностей, да еще в такую критическую минуту, гнев невольно овладевает человеком; взбешенный капитан сам подскочил к якорям и крикнул Хильсону, чтобы он убирался вон.
   В это время внезапный толчок заставил дрогнуть все судно, подводные камни вдруг снова показались со всех сторон; целый каскад белой пены поднялся до высоты борта; когда волны отхлынули, капитана уже не было. Волна, поднявшаяся выше палубы, смыла несчастного и увлекла его в подветренную сторону.
   Едва это несчастье стало известно Марку, он тотчас же понял, что на него выпала громадная ответственность. Нельзя было терять ни минуты, надо было попытаться спасти капитана.
   Марк приказал спустить шлюпку и посадил на нее шесть лучших матросов. Стоя у бушприта {Бушприт - выдающаяся вперед часть носа судна.}, Марк видел, как она промелькнула вдоль борта и скрылась в ужасающей мгле этой страшной ночи; больше ее не видали.
   Несмотря на эти тяжелые утраты, работа на судне шла своим порядком. Теперь и Хильсон понял, наконец, что дело идет о его собственной шкуре, и при этой мысли весь рассудок вернулся к нему. Как он ни был пьян, а все же успел изготовить и спустить вторую шлюпку, приказав матросам перенести в нее все припасы. В капитанской каюте имелось немного звонкой монеты, которая тоже снесена была на шлюпку по приказу младшего помощника.
   Занятый распоряжением на баке {Бак -- носовая часть судна.} судна, Марк не замечал, что творилось на юте {Ют -- кормрвая часть верхней палубы.}, где Хильсон оставался полновластным хозяином, имея в своем распоряжении нескольких матросов.
   Судно, получив несколько последовательных толчков, почти миновало риф; теперь "Ранкокус" лишь чуть-чуть задевал за дно килем, и Марк выжидал только момент, чтобы бросить якорь на таком месте, где была достаточна глубина. Послав осмотреть трюм, Марк убедился, что воды в трюме не прибыло, и что подводная часть судна не получила никаких серьезных повреждений.
   Наконец, настала желанная минута: судно очутилось на достаточной глубине, и Марк приказал отдать якорь. В этот момент Хильсон и его товарищи уже были в шлюпке; и снесло ли шлюпку волной, вдруг неожиданно окатившей всю палубу, или же кто-нибудь в суматохе, царившей тогда повсюду на судне, по неосторожности отвязал ее, только Марк, стоявший как раз у шпиля {Шпиль -- вертикальный ворот для сматывания каната. (Прим. ред.)} в тот момент, как нахлынула волна, обдав его целым облаком тонких брызг, видел, как сквозь туман, злополучную шлюпку на гребне огромной волны; через минуту она скрылась в непроглядном мраке, царившем вокруг. Всякая помощь несчастным была немыслима! Сердце Марка болезненно сжалось, но что мог он сделать?.. В эту минуту Марк и не подозревал всего ужаса постигшего его несчастья. Только после того, как он обошел каюты, помещение матросов и бак, ему вдруг стало ясно, что из всего экипажа на "Ранкокусе" остались только два человека: он и Боб Бэтс.
   Погода улучшалась с часу на час; перед рассветом небо совершенно очистилось, и туман рассеялся.
   Тогда Марку пришло на мысль, что если они находятся вблизи какого-нибудь берега, то судно должно будет непременно подвергнуться влиянию прилива, и может случиться, что приливом его снова бросит на подводные камни... Во избежание этого нового несчастья Марк решил бросить еще один якорь, что они и привели в исполнение вдвоем с Бобом.
  

ГЛАВА IV

  
   Усилия, потребовавшиеся для того, чтобы спустить якорь, были так велики, что совершенно истощили силы Марка и его единственного товарища и помощника Боба. Трудно себе представить, с каким нетерпением они ждали рассвета. Но вот первые лучи нарождающегося дня, осветившие восточную часть горизонта, дали им возможность начать наблюдения. Наши моряки, конечно, прежде всего обратили свои взгляды на подветренную сторону, но так как это был запад, то понятно, что там еще было почти совершенно темно. Они надеялись увидеть там если не целую группу островов, то хоть один какой-нибудь одинокий островок, но земли нигде не было видно. Правда, там было еще настолько темно, что можно было ошибиться. Марк спросил Боба, что он об этом думает?
   -- Подождать надо, мистер Вульстон, пусть немного посветлеет. Вот там, по левую сторону судна, как-будто виднеется что-то. Ох, уж мне эти подводные камни! У меня просто в глазах рябит от них. Всюду стоит тьма-тьмущая!.. Просто даже понять не могу, как это мы пробрались сквозь эту чащу.
   Действительно, хотя волнение теперь совершенно унялось, и подводные камни и рифы казались теперь менее грозными и ужасными, чем в темную беспросветную ночь, все же не было никакой возможности обманываться относительно своего положения. При том состоянии, в каком теперь находилось море, было ясно, что повсюду, где только белела и пенилась вода, были рифы и скалы.
   Большинство из них так мало выдавалось над водою, что волны перескакивали через них, оставляя после себя лишь едва заметную беловатую черту на поверхности моря. Эти подводные камни выростали из-под воды во всех направлениях, и глаз не мог обнять их крайнего предела. Было непонятно, какими судьбами "Ранкокус", врезавшийся в самую средину этого лабиринта утесов, не разбился о них вдребезги.
   -- Да, мистер Вульстон, -- сказал Боб, -- что против этого все наши Делаварские пороги? Сущие пустяки!
   -- Да, положение затруднительное, -- со вздохом отозвался Марк, -- я, право, не вижу, как мы можем отсюда выбраться.
   -- Гм, да!.. Если только с подветренной стороны нет какой-нибудь земли, то ничего не будет удивительного в том, если нам придется стать Робинзонами на весь остаток дней наших, -- заметил Боб.
   На западе над морем расстилался густой туман, но теперь под влиянием солнечных лучей туман этот быстро рассеялся, и Бобу показалось, что он видит в двух милях землю. Взобравшись на мачту, Марк в подзорную трубу увидел бесплодную скалу, густо населенную птицами, но без всяких признаков человеческого существования; и эта скала была единственной точкой земли на всем горизонте. Теперь они поневоле пришли к печальному убеждению, что все их товарищи погибли. Они поняли, что и их положение почти безвыходное. Однако, как истые моряки, они не стали предаваться отчаянию. Сильный голод давал себя знать, и они присели закусить.
   Но пища как-то не шла в горло.
   -- А как вы думаете, Боб, -- спросил вдруг Марк, -- смогли бы мы вдвоем с вами управиться с этим судном в том случае, если бы нам удалось выйти в открытое море?
   -- Об этом следует подумать, мистер Вульстон! -- отозвался Боб.-- Конечно, и вы, и я, мы оба парни сильные и здоровые, да и не робки, а все же до берегов Америки ух как далеко!.. Да и не об этом нам теперь думать надо, мистер Марк!
   -- Как не об этом? Ведь раз нам удастся выйти в открытое море, нам надо будет постараться встретить какое-нибудь судно или же самим, плыть как-нибудь обратно.
   -- Эх, эх! Вот то-то же оно и есть! Ведь раньше-то всего нам надо выбраться отсюда, а в этом вся и штука!
   -- Ах, Боб, так неужели вы думаете, что мы здесь окончательно засели?
   -- Да что таиться, мистер Вульстон! Я думаю, что если бы здесь даже был сам наш покойный капитан Кретшли и весь наш экипаж, то и тогда все они, вместе взятые, ничего тут поделать не могли бы.
   -- Мне грустно слышать то, что вы говорите, Боб, а вместе с тем и я в душе того же мнения.
   -- Да, сударь, дело это пропащее! И рифы-то эти! Хоть бы они в каком-нибудь порядке тянулись в ту или другую сторону, а то ведь нет! Их тут точно пригоршнями насеяно. Сунься-ка с судном тут, так только и услышишь, как у него бока трещать будут.
   -- А все же надо будет попытаться, Боб!
   -- Да что и пытаться-то, если надежды никакой нет? Ведь мы с вами люди, и то, что выше сил, сделать не можем.
   -- Но что же делать, в таком случае?
   -- Что делать? Да вот, поробинзонствуем немного, а там и кости на покой!
   -- Поробинзонствуем? -- повторил Марк, невольно улыбаясь этому выражению, хотя на душе у него было далеко не весело. -- Прекрасно, но ведь у Робинзона был хоть остров, а у нас и того нет!
   -- Вон там, с подветренной стороны, есть какая-то скала, на ней, мне кажется, можно будет прожить как-нибудь,-- заметил Боб с таким невозмутимым равнодушием, что во всякое другое время оно могло бы показаться в высшей степени комичным.-- К тому же ведь у нас есть еще судно! -- добавил он.
   -- А как вы думаете, Боб, долго ли могут выдержать пеньковые канаты, на которых теперь держится "Ранкокус", если при каждом малейшем движении судна они трутся о подводные камни? Нет уж, как хотите, Боб, а на месте мы оставаться тоже не можем; здесь нас ежеминутно ждет верная гибель.
   -- Что правда, то правда! А уж коли так, мистер Вульстон, то, если позволите, вот вам мой совет: там, на корме, у нас еще осталась маленькая шлюпка, вдвоем сесть в нее можно, и парус при ней есть; так вот, возьмем эту шлюпку и отправимся поближе посмотреть ту скалу. Можно будет захватить с собою и лот, и по пути измерить глубину, чтобы узнать, нет ли тут где-нибудь прохода. Исследуем фарватер {Фарватер -- проход для судов. (Прим. ред.)}, осмотрим ту скалу и уж тогда решим, что надо делать: тогда оно виднее будет. А так-то что?!
   Совет был разумный, и Марк согласился. Спустив шлюпку, моряки заняли в ней каждый свое место. Боб отпихнулся, установил парус, и легкий попутный ветерок быстро погнал маленькую шлюпку. Надо заметить, однако, что этот попутный ветер, столь благоприятный в настоящую минуту, мог оказаться менее благоприятным для обратного пути.
   Как только шлюпка отчалила от судна, Боб принялся измерять глубину. Но измерение было крайне затруднительно при быстром ходе шлюпки, и волей-неволей нашим морякам пришлось отказаться от систематического промера, который они первоначально имели в виду. Но, опуская время от времени лот, они все же могли убедиться, что в пространстве между подводными камнями почти повсюду было достаточно воды, чтобы поднять "Ранкокус", но над камнями ее было, конечно, слишком мало для такого большого судна. При этом лавировать между рифами и скалами оказалось, гораздо труднее, чем предполагал Марк. Если они благополучно шли на шлюпке, то этим они были гораздо более обязаны случаю, чем своей опытности, ловкости и искусству.
   Не трудно себе представить, с каким живым интересом приближались моряки к той скале или островку, который они избрали целью своего осмотра; этот единственный клочок суши должен был стать их местопребыванием, быть может, на многие годы, быть может, на всю жизнь. При виде всего этого бесчисленного множества подводных скал, камней и рифов, между которыми им только что пришлось проплыть, у Марка почти окончательно исчезла всякая надежда вывести когда-нибудь из лабиринта скал злополучное судно.
   Он едва смел надеяться, что ему удастся привести его хотя бы только туда, куда они в настоящее время направлялись сами.
   По мере того, как моряки приближались к острову, они все более убеждались в безошибочности своих предварительных наблюдений и предположений: этот риф, или остров, на самом деле не имел одной мили в длину и около полумили в ширину и тянулся в направлении от востока к западу; скалистые берега его возвышались всего на несколько футов над водою; только в части острова, обращенной к востоку, берег был вдвое выше. Середину острова занимала гора, имевшая от шестидесяти до восьмидесяти футов вышины и заканчивавшаяся обширным горным плато, что придавало возвышенности форму правильного усеченного конуса. Здесь, на этом острове, было далеко не так много птиц, как на всех остальных островках, или, вернее, голых рифах и скалах, теснившихся со всех сторон вокруг главного острова; там этих птиц было множество.
   Наконец, шлюпка пристала к острову. Трудно себе представить то чувство, с каким Марк высадился на пустынный берег. Присмотревшись к характеру местной почвы, Марк вскоре убедился, что остров отнюдь не представляет собою кораллового рифа, а все указывает на несомненное вулканическое происхождение.
   Это открытие было далеко не утешительно для Марка и его товарища. Безмолвие пустынных берегов нарушали одни только птицы, кружившиеся над головами пришельцев с громкими криками; их доверчивость, отсутствие у них всякого страха и робости доказывали, что они еще не видали человека.
   Возвышенность, занимавшая всю средину главного острова, естественно, прежде всего остановила на себе внимание прибывших; моряки первым делом направились к ней в надежде, что с вершины горы им откроется более обширный горизонт.
   Но, дойдя до подошвы этой возвышенности, они убедились, что взобраться на нее не так легко, как они полагали. С виду гора эта казалась положительно неприступной; однако, после долгих стараний им, наконец, удалось найти одно место, где с трудом можно было добраться до ее вершины. Здесь их ожидал новый сюрприз: вместо предполагаемого плоскогорья перед ними зияло, точно разинутая пасть, темное, глубокое жерло, которое Марк, не задумываясь, должен был признать за кратер потухшего вулкана.
   Наружные стены кратера представляли собою правильное кольцо, а образовавшаяся из застывшей лавы и шлака кора достигла необычайной толщины. С внутренней стороны эта стена шла совершенно отвесно и лишь в нескольких местах имела небольшие выступы, по которым, и то не без риска, можно было спуститься внутрь кратера.
   Внутренность кратера представляла собою совершенно гладкую равнину, поверхностью, приблизительно, около ста акров {Акр -- английская и американская мера поверхности, равная приблизительно трети десятины. (Прим. ред.)}. Самая стена кратера достигала почти всюду высоты двадцати метров. Только с наветренной стороны она была немного ниже и в одном месте образовала небольшую брешь, представлявшую собою как бы вход в громадную чашу кратера.
   Этот увенчанный естественною аркой вход имел около семи метров высоты и около четырех метров ширины. Вся поверхность этого потухшего вулкана была покрыта довольно твердою, но хрупкою корою; Марк, пробовавший в нескольких местах пробивать ее ногою, заметил, что при этом сапог его каждый раз покрывался микроскопической тонкой, необычайно легкой пылью, или, вернее, налетом, похожим на самый тонкий пепел с примесью песку, гравия и мелких известковых или меловых ракушек.
   Кроме того, почти повсюду встречались явные следы того, что море временами, вероятно, в сильную бурю, навещало эти места: черту его вторжений ясно обозначали оставленные на земле густые слои соли. Этим присутствием осадков морской соли можно было отчасти объяснить отсутствие здесь всякой растительности. Марк заметил также, что птицы боязливо обегали кратер вулкана, точно они инстинктивно чуяли здесь опасность. Они сотнями кружились по соседству, и даже вокруг самого вулкана, но ни одна из них никогда не перелетала через его кратер и никогда не пересекала его.
  

ГЛАВА V

  
   Окончив беглый осмотр кратера, Марк и Боб снова взобрались на обрыв вулкана. Отсюда открывался вид на остров и на значительное пространство океана. Теперь Марку становилась понятной геологическая формация этих рифов: очевидно, они находились теперь на высшей точке горы вулканического происхождения, единственными выдающимися над водою пунктами которой являлись этот остров с кратером потухшего вулкана и небольшая группа окружавших его скал, служивших приютом мириадам птиц.
   Окидывая взглядом пространство океана, Марк старался определить хотя бы приблизительно протяжение, занимаемое подводными скалами, принимая в соображение и то, что ему удалось видеть с своего судна. Он пришел к заключению, что площадь, занимаемая подводными отрогами вулканической группы гор, равняется, приблизительно, двенадцати морским милям {Морская миля -- 1,8 километра. (Прим. ред.)}.
   -- Гм, да-с, мистер Марк, нас таки порядком позатерло здесь,-- заметил Боб.-- Мы здесь словно Робинзон на своем острове. Разве только то, что он, бедняга, был один-одинешенек, а нас с вами двое.
   -- Я бы от души желал, чтобы это была единственная разница между ним и нами, Боб, но, к сожалению, это не так: у Робинзона был остров, а у нас -- неприглядная голая скала; у него был источник пресной воды, а у нас его нет; у него был лес, а у нас ни травинки. Все это весьма неутешительно.
   -- Вы красно говорите, мистер Вульстон, но вы забываете, что у нас есть "Ранкокус", образцовое судно, которое и сейчас еще так же цело и невредимо, как в тот день, когда мы вышли из Филадельфии; а пока есть на воде хоть одна доска, истый моряк никогда не теряет надежды!
   -- В этом я с вами согласен, Бэтс! Но судно наше только тогда может быть годно на что-нибудь, если мы сумеем вытащить его оттуда.
   -- Что и говорить, неважную стоянку себе выбрал наш "Ранкокус", но даже и там, где он теперь стоит, проку нам от него много: во-первых, там у нас такой запас пресной воды, что на нас двоих ее хватит на круглый год, а наступят дожди, так эти запасы и возобновить можно будет. А кроме того, наше судно может служить нам жильем, да еще каким! Вы будете жить в капитанской каюте, а я подвешу свою койку на баке, как будто ничего не случилось.
   -- Бросьте вы эти различия, милый Боб, и не будем никогда более говорить о них. Но вы забыли упомянуть еще об одной важной услуге, которую нам может оказать "Ранкокус": ведь мы можем разобрать его и воспользоваться материалами для сооружения нового судна, надежного для плавания по этим морям и вместе с тем такого, которое можно было бы провести между этими рифами и даже над ними. Тогда нам удастся, быть может, вернуться в Америку и увидать наших близких друзей.
   -- Не робейте, мистер Марк, не робейте! Я хорошо понимаю, что когда неотступно стоит перед глазами образ милой женушки, которая со слезами зовет вас в свои объятия, тогда грешно было бы не стараться придумать какого-нибудь средства, чтобы вернуться к ней. Ведь душа-то у человека не камень. Так пусть уж будет по-вашему, и когда вы приметесь за дело, я не пожалею рук, чтобы помочь вам.
   -- А знаете ли, Боб,-- продолжал Марк после некоторого молчания,-- я думал сейчас о возможности привести сюда наше судно. Если нам удастся привести его в эту бухту, оцепленную подводной стеной скал, то здесь, за ветром, оно простоит многие годы. К тому же, если мы вздумаем строить новое судно, то нам понадобится более обширная верфь {Верфь -- место постройки судов. (Прим. ред.)}, чем палуба "Ранкокуса", да надо будет подумать и о возможности спустить новое судно на воду. В виду всего этого нам прежде всего следует попытаться привести сюда "Ранкокус".
   Боб, конечно, не замедлил согласиться, имея в виду также и то, что здесь его запасы пресной воды со всем тем, что имелось на судне, будут в целости и сохранности, тогда как там, окруженное со всех сторон подводными скалами и рифами, злополучное судно неминуемо должно будет разбиться вдребезги при первой буре.
   Придя к соглашению относительно этого важного вопроса, Марк и Боб спустились с вершины кратера и вернулись к своей шлюпке. Море все еще было спокойно, а потому Марк не особенно спешил возвращением. Он посвятил еще около получаса на измерение глубины природной бухты, огражденной подводною грядою скал, едва заметных над поверхностью моря, но прекрасно преграждавших путь морскому волнению. На поверку оказалось, что здесь достаточная глубина, а дно заливчика чистое, песчаное, как нельзя более благоприятное для будущей стоянки "Ранкокуса".
   Покончив с этим делом, наши моряки пустились в обратный путь. Марк не выпускал из рук лота, тщательно изучая фарватер. Ему пришлось убедиться, что выполнению их замысла мешают два серьезных препятствия. Первое состояло в том, что путь, по которому они теперь следовали, ясно лежал на одном месте между двумя грядами подводных скал, тянувшихся на протяжении более четверти мили, почти параллельно друг другу, на расстоянии всего каких-нибудь ста двадцати пяти метров одна от другой.
   В промежутке между ними глубина была вполне достаточная, но пространство между ними было слишком незначительно, чтобы могло пройти беспрепятственно такое большое судно, как "Ранкокус". Шлюпка четыре раза прошла этот кусок пути, и Марк каждый раз внимательно изучал фарватер, измеряя его глубину чуть ли не на каждом метре, и усердно вглядывался в воду. К счастью, она была прозрачна, и при дневном свете можно было прекрасно видеть на глубине от четырех до шести метров. Наши моряки могли убедиться, что если "Ранкокус" не будет ни на йоту уклоняться ни в ту, ни в другую сторону и пройдет прямо, как стрела, через эту теснину, то никакая иная опасность не будет ему грозить. Вторым же, более серьезным препятствием на пути к упомянутой бухте был большой подводный утес, хотя и находившийся на весьма значительной глубине, но все же не достаточной для судна с таким водоизмещением и так глубоко сидевшего в воде, как их "Ранкокус".
   За исключением только одного места, более тридцати трех метров шириною, представлявшего собою, повидимому, глубокую расщелину подводного утеса, судно никоим образом не могло бы пройти в этом месте, в расщелине же было достаточно воды, и только тут можно было с большою осторожностью провести "Ранкокус". По обе стороны этого узкого прохода необходимо было поставить вехи или буйки, так как малейшее уклонение вправо или влево повлекло бы за собою неминуемую гибель судна.
   Марк и его товарищ вернулись к себе на "Ранкокус" лишь около трех часов пополудни. Бедные животные -- свиньи, птицы и козочка -- со вчерашнего дня ничего не ели. Накормив животных, друзья присели за свою скромную трапезу, состоявшую, главным образом, из холодного мяса. Окончив свой обед, Марк снес на шлюпку два буйка и необходимые для их установки небольшие якоря и затем немедленно отправился вместе с Бобом к опаснейшему месту пути.
   Им пришлось целый час отыскивать это место, и затем они более часа провозились с установкой буйков. Окончив эту работу, наши приятели вернулись, не теряя ни минуты, на судно, так как погода должна была, повидимому, измениться к худшему. Теперь следовало решить, попытаться ли им немедленно тронуть судно с места, чтобы укрыть его в надежной бухте, прежде чем успеет налететь буря и пока только что пройденный путь еще свеже сохранился у них в памяти, или же положиться на выносливость и прочность якорных канатов и вверить им свою судьбу. Несмотря на свою крайнюю молодость, Марк был очень смышлен в своем деле, и на этот раз он решил, что тронуться сейчас же будет все же менее рискованно и опасно, чем при наличности данных условий оставаться на месте. Раз было принято это решение, терять время нельзя было; каждая минута была дорога. Ветер уже начинал давать себя чувствовать порывами, солнце уходило в облака, и на всем горизонте с подветренной стороны небо приняло какой-то зловещий вид. С минуту Марк колебался, но в этот момент Боб Бэтс крикнул ему, что все уже готово, и, высоко подняв над головою топор, Марк ударил им по канату. То был решающий удар.
   В такого рода плавании малейшая ошибка могла бы стать гибельною, а потому Марк настоятельно приказал Бобу зорко смотреть вперед. Он раз десять окликал его, справляясь, не видит ли он буйков. Наконец, он услышал желанный ответ:
   -- Вот они! Славно! Так, так, командир! Разве вы их все еще не видите? Вон, вон!
   Минуту спустя и Марк увидел сперва один буек, а затем и другой; они показались ему на этот раз как-то страшно близко один от другого.
   -- Руль по ветру! Будь, что будет!-- крикнул он. А сам, затаив дыхание, следил за малейшим движением судна, которое легко и свободно направилось между двумя роковыми значками. С замиранием сердца ждал он с секунды на секунду, что оно вот-вот взроет носом землю. Но буйки остались за кормою судна. Первая, страшная опасность миновала.-- Смелей вперед!
   Оставалась еще вторая половина пути; отыскать узкий проход между двумя грядами скал было не легко; а тем временем ветер уже настолько усилился, что море повсюду бурлило и клокотало, дробясь о подводные камни. Но когда, наконец, удалось распознать проход, Марк уже более не страшился ни волнения, ни ветра. Отсюда уже был виден кратер, и ошибиться в направлении не было никакой возможности. Гордо вздымаясь на волнах, "Ранкокус", как стрела, пронесся через узкий проход между скалами и камнями. Теперь осталось только обогнуть северную часть "Рифа", как окрестил Боб главный остров, войти в бухту, выбрать наиболее удобное место, чтобы стать на якоре.
   Когда "Ранкокус" встал, наконец, на лучший из своих якорей, плавно покачиваясь посреди хорошо защищенной бухты, где волнение было почти не чувствительно, всего в каких-нибудь полутораста футах от острова, Боб высоко подбросил в воздух свою шапку и тремя радостными возгласами торжествовал победу.
   Будущие обитатели острова не могли даже желать лучшего якорного места для своего судна. Вскоре Марку и Бобу пришлось от души порадоваться принятому ими решению. В эту ночь не раз налетал шквал, и навряд ли судно могло бы уцелеть, если бы оно оставалось на своем прежнем месте.
   Даже здесь, в закрытой бухте, море бурлило и пенилось, и разбивавшиеся о природную преграду волны обдавали своими брызгами плавно колыхавшийся "Ранкокус". Марк оставался на палубе до полуночи и затем спустился в каюту, где проспал до утра. Боб, отстояв свою вахту, с вечера забрался на свою койку и появился снова на палубе лишь поздно утром. Марк, вставший ранее его, еще раз осмотрел со всех сторон окружавшую их местность и затем спустился в каюту, где уже был накрыт и подан приготовленный Бобом завтрак на обеденном столе капитана. За завтраком завязался между Марком и Бобом обычный дружеский разговор.
   -- А что вы думаете, Боб, ведь, если бы мы остались на нашем прежнем месте, едва ли бы мы с вами сегодня имели такую столовую и такой завтрак!
   -- Да, пора было выбраться оттуда, а все-таки хотя я первый стоял за то, чтобы уйти оттуда, сознаюсь по совести, я не надеялся добраться сюда.
   -- Да, Боб! При всем постигшем нас несчастии, наша участь много отраднее участи наших товарищей и других моряков, суда которых разбивались и шли ко дну.
   -- Да, мистер Марк, ведь много значит, что наше судно уцелело! У нас громадные запасы пресной воды, солонины, свинины и всяких других припасов лет на шесть хватит, муки и хлеба -- на целый век, а, кроме того, и лакомств разных немало.
   -- Да, наше судно имеет прекрасные запасы, но вот беда: мы уже полтора месяца питаемся исключительно соленым мясом, и если это будет продолжаться так еще хотя дней пять, то нам не миновать заболевания цынгою.
   -- Ну, уж это лишнее! Здесь должно быть рыбы вволю, хлеб у нас есть, и, отказавшись хоть на время от солонины и свинины, мы избежим этой беды.
   -- Что и говорить! Свежая рыба весьма полезна в таких случаях, а черепахи были бы еще полезней; но главным образом поддерживает в таких случаях здоровье человека разнообразие в пище; надо чередовать почаще мясо, овощи, рыбу и плоды. Что нам здесь не достает, так это хотя бы только небольшого клочка земли, пригодной для того, чтобы развести здесь нечто в роде огорода. Я не видал вчера здесь клочка травы. И даже морских трав самых обычных я не встречал нигде. А в здешнем климате все овощи и фрукты пошли бы превосходно.
   -- Да, это так, и я-то в этом деле мог бы вам кое-чем служить: есть у меня в одном мешечке отборнейшие семена тех дынь, что мы ели с вами на Востоке. Вот если бы их здесь посеять, так славные бы фрукты были у нас к столу!
   -- Да, это мысль прекрасная, добрейший Боб, тем более, что теперь как раз удобное время для посевов. Думаю, у нас на судне найдется и несколько картошек для посадки.
   -- Картофель у нас есть, я это знаю, да и других семян немало.
   Во все время завтрака приятели беседовали на ту же тему, и едва они встали из-за стола, Марк, не медля ни минуты, принялся сортировать различные найденные им семена, покуда Боб перемывал и прибирал посуду. На судне жило несколько свиней; эти животные избрали для себя жилищем одну из больших шлюпок, которые были спущены с судна в эту роковую ночь. С тех пор, лишившись избранного ими хлева, они бродили по всей палубе, ютясь то тут, то там, вследствие чего, понятно, порядок и чистота на палубе немало пострадали, и Боб решил спустить этих свиней теперь же прямо в море, будучи уверен, что они вплавь достигнут берега. Так и случилось.
   Очутясь на суше, эти четвероногие с большим усердием принялись взрывать землю, повидимому, вполне довольные своею участью, а Марк стал собирать в небольшой боченок оставленные ими нечистоты с целью воспользоваться ими в качестве удобрения для будущего огорода. Заметив это, Боб сказал, что знает несравненно лучшее удобрение, которого к тому же здесь должно быть вволю: в Перу или Чили жители почти исключительно пользуются для этой цели птичьим пометом, который собирают на всех прибрежных скалах и утесах. Птичий помет стал даже немаловажным предметом экспортной торговли под наименованием "гуано". При своих прекрасных качествах это гуано имеет еще и то значительное преимущество, что его надобно сравнительно немного; испанцы, по преимуществу, пользующиеся этим прекрасным удобрением, обкладывают им свои посадки и растения по мере надобности или же сообразно росту и развитию растений. В заключение Боб предложил отправиться сейчас же на один из ближайших островов, кишевших птицами всех величин и видов, чтобы добыть там гуано.
   Марк с радостью принял это предложение; забрав с собою корзину и лопаты, они отправились вдвоем на один из островков. Не более, как в полчаса они собрали изрядный запас удобрения и отправились к рифу. Они пристали близко у входа, ведущего во внутрь кратера.
   Свиньи в нескольких местах уже взрыли почву; присмотревшись внимательнее к их работе, Марк убедился, что под верхним слоем коры лежит довольно рыхлая и крупная зола, которая, будучи подвергнута непосредственному влиянию воздуха, с примесью гуано и возможного мелкого сора, кухонных отбросов и т. п., могла бы дать, быть может, почву, достаточно пригодную для скромных огороднических целей.
   Еще накануне, будучи на вершине кратера, Марк заприметил там два-три местечка, показавшиеся ему наиболее подходящими для первого посева, тем более, что на вершину уж никак не могли взобраться четвероногие обитатели Рифа, а следовательно, ни грядкам, ни ожидаемым всходам не предстояло от них никакой опасности.
  

ГЛАВА VI

  
   Взбираясь на вершину кратера, Марк по пути вырубал в стене выступы наподобие ступеней, которые должны были впредь значительно облегчить этот подъем. Добравшись до вершины, Марк отыскал заранее намеченные им места и, размотав имевшийся при нем обрывок снасти, бросил один конец этой веревки вниз, внутрь кратера. Боб, остававшийся внизу, сейчас же привязал к нему корзинку с гуано, а Марк проворно втащил ее наверх. Повторив эту операцию несколько раз, товарищи перетаскали на вершину все, что им было нужно; после этого Боб повернулся к своей шлюпке, чтобы прикатить оттуда боченок со свиным пометом и разным другим мусором, который они захватили с судна. Втащив и это на вершину кратера, Марк принялся усердно вскапывать землю и перемешивать ее тщательным образом с имеющимися у него различными отбросами. Боб также не терял даром времени; и на одном из островков, ближайших к Рифу, отыскал изрядное количество различных морских водорослей. Он сделал шесть рейсов на своей шлюпке туда и обратно и каждый раз привозил огромную охапку этих водорослей, которые затем были доставлены при помощи каната на вершину и поступили на удобрение почвы для посева. Вслед за последнею охапкой этих трав Боб сам отправился туда же и присоединился к Марку.
   Они проработали около часа, после чего рискнули приступить к посеву. Для опыта они избрали дыни, бобы, горох и кукурузу; кроме того, посеяли огурцы и лук. Все эти семена были припасены судохозяином "Ранкокуса", принадлежащим к секте квакеров, известной под названием "Друзей". Учение "друзей" являлось странной смесью проповеди филантропии и алчности к наживе; вот почему судохозяин в числе массы других полезных и необходимых предметов сделал большой запас всяких дешевых семян, которые предназначались для раздачи туземцам островов, куда шел на этот раз его корабль для своих хищнических и торговых операций.
   Когда приятели спустились вниз с "Вершины",-- как решил назвать весь верхний край возвышенности кратера Боб,-- наступил уже час обеда. В долине кратера Боб устроил род навеса с помощью обрывков старых парусов. Здесь наши друзья обсудили все, что им предстояло сделать для своего удобства и благополучия. Между прочим, было решено на случай беды еще прочнее укрепить "Ранкокус" при помощи надежных канатов.
   Проснувшись около двух часов пополудни, Боб прежде всего позаботился о свиньях: он накормил их и думал было напоить, но Марк нашел это совсем излишним в виду того, что надвигались тучи: можно было ожидать дождя с часа на час. Заметив между тем, что один боровок усердно взрыл почву у самого основания кратера, при чем провел довольно правильную борозду, усеянную на известном расстоянии друг от друга маленькими кучками рыхлой золы, Марк возымел желание воспользоваться этою работою боровка для нового посева горсточки семян лимонов, апельсинов, винограда, смоковниц, померанцев {Померанец -- горький апельсин. (Прим. ред.)} и других плодов.
   По окончании посева Марк стал думать и о том, как оградить его от всяких злоключений, и с этой целью он, выходя из кратера, выгнал оттуда свиней, а самый вход загородил старым парусом, надежно укрепив его.
   Тем временем гроза надвигалась: в виду этого наши приятели поспешили вернуться на свое судно, чтобы не промокнуть до костей. Действительно, едва успели они укрыться в каюте, как полил дождь.
   Благодаря изменившемуся ветру судно прибивало слишком близко к подводной стене, служившей оградой маленькой бухте. Это еще более убедило наших моряков в необходимости прочно утвердить "Ранкокус". Боб подал блестящую мысль свезти на берег наиболее крупный и надежный из якорей, утвердить его в скалах так, чтоб он зацепился за них и сидел неподвижно, а затем притянуть к нему надежными канатами судно.
   Но так как для перевозки якоря понадобился бы плот,-- маленькая шлюпка была не пригодна для этой цели,-- то все предприятие было отложено до следующего дня.
   Марку очень хотелось взглянуть на молодые посадки и посевы после ливня. Было важно также выяснить количество воды, оставленное дождем на рифе. Друзья решили отправиться на часок-другой на остров перед наступлением сумерек. Отправляясь в путь, Боб вдруг вспомнил о проживавших на судне домашних птицах, курах и утках, имевших до крайности жалкий вид; это было не удивительно, если принять в соображение, что эти несчастные пернатые находились уже более пятидесяти дней в открытом море. Боб предложил поселить их на острове, предоставив им самим отыскивать себе пищу, при чем намеревался, с своей стороны, по мере надобности подкармливать их и приглядывать за ними.
   Таким образом куры и утки были выпущены на волю. Завидя сушу, они направились, одни -- вплавь, другие -- летом, к острову, где тотчас же и принялись что-то поклевывать с такою жадностью, как будто перед ними было рассыпано самое отборное зерно. К немалому удивлению Марка, оказалось, что и вся палуба усыпана какими-то мелкими слизистыми шариками, которые выпали, очевидно, вместе с дождем и пришлись, как видно, очень по вкусу не только всем птицам, но также и свиньям.
   Теперь на судне из всех животных оставалась только коза, и хотя от нее едва ли можно было ожидать какой-либо пользы, да и кормиться-то ей здесь на острове было положительно нечем, все же Марку казалось бесчеловечным зарезать или заколоть это животное. Поэтому было решено свезти на остров и ее. Прибыв туда, Марк убедился, что все, даже малейшие углубления скалистой почвы, было наполнено дождевою водою, и что самая почва впитывала в себя лишь очень малое количество. Воды было так много, что ее хватило бы теперь на то, чтобы наполнить все бочки и боченки, имевшиеся на судне.
   Что же касается посевов, то дождь нимало не повредил им. Хотя каждая лунка, вмещавшая в себе зерно или семя, вплоть до краев была наполнена водою, тем не менее ни одна из них не была размыта ливнем. Марк опасался, что запоздал посадкой и что вскоре наступит засуха, которая погубит его всходы. Поэтому неожиданная поливка оказалась весьма кстати. Принимая в соображение могучее влияние солнца в этих широтах, Марк был уверен, что потребуется лишь немного дней для того, чтобы иметь возможность безошибочно судить о результатах смелой попытки оплодотворения мертвой почвы острова. Осмотрев свои посевы и посадки, Марк и Боб вернулись на "Ранкокус".
   И в эту ночь оба они спали так сладко и крепко, как не спали уже давно на "Ранкокусе". Два последующих дня были употреблены ими на укрепление судна на якоре. Старания их, наконец, увенчались успехом. Теперь "Ранкокус" находился всего на расстоянии тридцати метров от берега; с помощью досок, надежно укрепленных на козлах, получился род длинного трапа или мостков, благодаря которому во всякое время можно было сухим путем сообщаться с островом, не имея надобности прибегать для того каждый раз к шлюпке.
   На другой день после окончания этих работ Боб отправился ловить рыбу на один из соседних утесов, которых тут, на пространстве какой-нибудь полумили, было около двадцати. Некоторые наиболее крупные из этих скалистых островов имели до шести акров поверхности, большинство же из них не имело, пожалуй, даже и полсотни метров площади.
   Боб Бате был страстный любитель рыбной ловли; он готов был проводить за этим занятием целые дни напролет, но с условием иметь при себе достаточный запас табаку. Большою для него утехой в настоящем горе было то обстоятельство, что на "Ранкокусе" имелись громадные запасы табаку, оставшегося от погибших товарищей.
   Марк любил охоту, но здесь ружье было почти совсем не нужно, так как из миллионов птиц, кишевших всюду, не было ни одной, пригодной для стола. Хуже всего было, конечно, то, что на рифе не было растительности или хоть воды для орошения посевов на случай, если бы показались всходы. Правда, теперь почти ежедневно выпадал дождь, но со дня на день дожди могли прекратиться, и тогда моряков ожидала страшная засуха. Риф к тому же был до крайности однообразен и очень невелик. Кроме кратера, ничто не нарушало его унылого однообразия. Хорошо еще, что на судне был небольшой запас дров! Ведь здесь нигде нет ни сучка, ни кустика!
   С заходом солнца вернулся Боб. К немалому удивлению Марка, маленькая шлюпка почти по борт сидела в воде; он поспешил на помощь товарищу, направлявшемуся к входу в кратер. Улов Боба состоял из десяти или двенадцати штук крупной рыбы; некоторые из них были даже весьма значительной величины и внушительного вида, но все были совершенно не знакомы морякам. Отобрав наилучшую из них, Марк выбросил остальных свиньям и птицам. Свиньи тотчас же с жадностью накинулись на это угощение; сперва куры немного пожеманились, вероятно, вследствие того, что раньше уже успели утолить свой голод насекомыми и слизняками, но потом в свою очередь налегли на остатки этого еще совершенно нового для них угощения. Теперь морякам нечего было заботиться о пропитании своих животных и птиц; только для козочки такого рода корм был не пригоден.
   Но не одна рыба составляла груз маленькой шлюпки Боба; он нагрузил ее по самые борты илом, который он нашел в расщелине одной из скал, где тот образовался, вероятно, из перегноя разных морских водорослей.
   -- Да ведь этот ил как нельзя более похож на прекрасный чернозем!-- воскликнул обрадованный Марк, предварительно испробовав его на вкус и помяв в пальцах.-- И много его там?
   -- О, сколько угодно, мистер Марк! Пространство, занимаемое этим илом, ничуть не меньше площади нашего кратера.
   -- Прекрасно, с будущей недели мы займемся им; благоразумие требует от нас, чтобы мы не пренебрегали ничем, что может способствовать нашему благополучию, даже и в том случае, если сможем вернуться в конце-концов на родину.
   -- Вернуться вновь на родину! А вы все еще думаете туда вернуться? Нет, мистер Марк, уж лучше нам совсем не говорить об этом! А вот насчет ила, так я вам доложу, что спаржа, наверное, хорошо бы на нем уродилась; семена спаржи у нас ведь тоже должны быть где-нибудь на корабле.
   -- Все семена, какие только есть, находятся в тех двух ящиках, которые стоят между деками {Дек -- палуба.}. Пока я принесу лопату и выгружу ваш ил, вы, Боб, займитесь приготовлением этой рыбы к ужину. Мы уже давно питаемся солониной, а свежая рыбка будет нам куда как полезна!
   Затем и Марк и Боб занялись каждый своим делом. Марк, с помощью лопат и тачки, перевозил весь ил во внутрь кратера, где складывал его в одну большую кучу с намерением навалить впоследствии сюда отбросы, грязь и сор, какие встретятся в их обиходе. А Боб тем временем отправился на кухню на "Ранкокус" и занялся стряпней. Он приготовил к ужину прекрасное жаркое и на завтрак любимую им матросскую похлебку из той же рыбы.
  

ГЛАВА VII

  
   Поутру в воскресенье Марк и Боб отправились погулять на риф.
   Они шли, дружески беседуя, как вдруг Боб вспомнил о том, что в трюме есть остов и все части разобранной пинасы {Пинас, пинаса или пинка -- небольшое мореходное парусное судно. (Прим. ред.)}.
   -- И если только память мне не изменяет, то судно это, кажется, приспособлено носить и паруса, и мачты,-- добавил Боб.
   Марк выслушал его спокойно, но в глубине души он был вполне уверен, что Боб жестоко ошибается на этот раз. Верно было только то, что всякого рода строительного леса и разного другого материала имелось на "Ранкокусе" вдоволь, и что построить из него со временем какое-нибудь судно было весьма возможно, хотя и не легко.
   Ночью выпал сильный дождь, воды повсюду было очень много; Марк захотел взглянуть на запас ила в кратере, а Боб отправился опять ловить рыбу, при чем привез с собой еще немного того же ила. За одну эту ночь дождь до того промыл весь находившийся в кратере ил, что когда Марк попробовал его на вкус, то убедился, что он утратил значительную долю содержавшейся в нем морской соли, что было весьма и весьма утешительно для его широких замыслов по части огородничества.
   Весна была еще только в самом начале, и Марк мог надеяться успеть надлежащим образом подготовить достаточно большую площадь годной под огород земли, чтобы вырастить на ней кое-какие овощи.
   Пока Боб был занят рыбной ловлей, Марк стал работать над настилкой пола на том плоту, который был ими изготовлен ранее для перевозки якорей на риф; теперь же Марк рассчитывал воспользоваться им для пергвозки ила. Едва успел он окончить это дело, как возвратился Боб с новым запасом ила. Его тут же выгрузили и затем решили немедленно вновь отправиться на утес с плотом и с шлюпкой.
   Первой заботой Марка тотчас же по прибытии на место было избрать удобное местечко, вскопать его, смешать с достаточным количеством гуано и засеять маленький участок спаржей. Пока Марк возился со своим посевом, Боб нагрузил и плот и шлюпку, и с этим драгоценным грузом они направились обратно к кратеру.
   Последующие две недели прошли в подобных же занятиях; не проходило дня, чтобы друзья не побывали на Утесе Ила и не вернулись оттуда с полным грузом. Кроме того, за это время было сделано немало и других работ; так, например, они наполнили водою все имевшиеся на судне боченки для воды. Хотя запасы их еще не истощились и, по расчету Марка, имевшейся у них в наличности воды должно было хватить на целые два года, но следовало запастись ею во-время, так как дожди могли со дня на день прекратиться. Когда все бочки и боченки были наполнены и тщательно размещены в порядке в трюме, их накрыли еще старой парусиной, чтобы предохранить от оседавшей пыли. До этого времени еще не было надобности раздавать воду птицам и домашним животным: они всегда имели ее в достаточном количестве в тех лужах, которые образовывались каждый раз после дождей во всех малейших углублениях почвы.
   Бэтс не переставал усердно заниматься рыболовством, исправно поставляя рыбу не только к столу, но и на корм свиньям и курам. Кроме того, он часто отправлялся добывать гуано и привозил его всегда в большом количестве.
   Однажды ему пришло на мысль отправиться подальше за черту подводной гряды. Прошло около двух часов с тех пор, как он уехал, как вдруг Марк, работавший в долине кратера, услышал крик товарища и тотчас догадался, что тот зовет его к себе на помощь.
   Выбежав на берег, он был немало удивлен видом той громоздкой добычи, которую тащил Боб Бэтс.
   Оказалось, что у того утеса, где удил Боб, образовалось громадное скопление пловучих морских трав; когда же эта громоздкая спутавшаяся масса не могла долее умещаться на том пространстве, где она ютилась до тех пор, то вдруг сама собою отделилась и, подгоняемая ветром, поплыла вниз по течению к южной части Рифа. Боб Бэтс не без труда заставил эту пловучую копну обойти южную конечность Рифа и старался направить ее теперь поближе ко входу в кратер. Поняв тотчас же чего от него требуют, Марк захватил веревку и перебросил ее Бобу, который в свою очередь закинул веревку на копну, с успехом подтянул ее туда, куда счел более удобным. Эта нежданная находка пришлась теперь как нельзя более кстати. По своему объему эта пловучая копна не уступала двум большим возам сена; на этой траве засело множество ракушек и улиток, чему особенно обрадовались куры, как блюду, крайне лакомому для них, свиньям же пришлась по вкусу самая трава. Хотя время было уже позднее, наши друзья все же принялись поспешно убирать эту траву внутрь кратера, оставив на берегу лишь незначительную часть для кур и для свиней.
   Первый месяц пребывания робинзонов на Рифе подходил уже к концу. Приятели решили наконец осуществить давно задуманную мысль, приняться за постройку нового небольшого судна, на котором можно было бы добраться до берегов Южной Америки или же хотя бы до одного из ближайших населенных островов.
   На другой день все утро шел сильнейший дождь, вследствие чего наши приятели принуждены были остаться у себя на судне. Они воспользовались этим обстоятельством, чтобы хорошенько ознакомиться со всеми сокровищами и богатствами "Ранкокуса" и прежде всего с теми двумя-тремя ящиками, которые стояли между деками, и где должны были находиться все семена. Затем они спустились в трюм; всякого рода леса и досок здесь было очень много, но ничего похожего на остов или же составные части судна, в роде пинасы, не оказалось, но Боб остался при своем первоначальном убеждении. Различных инструментов и орудий тут было также очень много.
   В числе семян Марк натолкнулся на семена клевера и других луговых трав в таком количестве, что ими можно было бы засеять сплошь весь кратер.
   Тем временем погода прояснилась, и Марк и Боб отправились на Риф, забрав с собою полную корзину гуано и семян. Друзья не были там с тех пор, как Марк удобрил почву и сделал первые посевы. Марк приближался к месту, где были его грядки, почти без всякой надежды на успех. Ведь у него тогда не было даже ила, который бы он мог смешать с той рыхлой пепельной золой, какой являлась здесь повсюду нетронутая, девственная почва. Каково же было удивление и радость друзей, когда они увидели расстилавшиеся по земле зеленые всходы с чуть заметными завязями на тоненьких стеблях.
   Итак, важный вопрос о пригодности почвы Рифа был решен в благоприятном смысле. Понятно, что радость Марка по этому случаю не знала границ. Какое счастье в самом деле, что козочка еще ни разу не была здесь в течение этих двух недель; как видно, безуспешность первых ее посещений отбила у нее охоту взбираться снова на вершину; теперь же если ей случится увидать здесь хоть издали свежую зелень, то нарождающимся дыням наверно грозит беда. Поэтому Марк решил продержать козу взаперти на судне до того времени, пока не будет выстроена изгородь, достаточно прочная, чтобы прекратить козе доступ к драгоценной маленькой бахче; сделать это, в сущности, было совсем не трудно: с внешней стороны взобраться на вершину, хотя бы даже и козе, было возможно только в трех местах. Исключая эти три пункта, стена повсюду поднималась совершенно отвесно на высоту трех или четырех метров. Лишь в двух местах скатившиеся обломки скал и твердой лавы образовали нечто в роде ступеней, которые нетрудно было уничтожить и таким образом сделать и эти пункты недоступными; третий путь к вершине решено было временно загородить особой загородкой.
   Озаботившись сохранением своего вновь приобретенного сокровища, Марк принялся засевать травою внешние скаты кратера. Понятно, что он не рассчитывал на то, чтобы все посеянное взошло; он счел бы свой труд далеко не напрасным даже и в том случае, если бы по склонам кратера засело хотя бы несколько кустиков зеленой травы, на которой мог бы отдохнуть утомленный однообразием глаз. Следом за ним шел Боб, разбрасывая гуано повсюду, куда Марк кидал семена. Выпавший вскоре дождь смочил последние посевы и принес этим немалую пользу будущей растительности.
   Сделав все, что от них зависело, они спустились внутрь в "Долину кратера", где Марк намеревался разбить сравнительно обширный сад. На распланировку, удобрение и подготовку почвы для будущего сада ушло около двух недель; тем временем дожди стали выпадать уже реже; и лишь от времени до времени проливались над рифом сильные ливни; они еще более, чем постоянные дожди, способствовали произрастанию растений.
   За эти две недели посевы, сделанные на вершине кратера, успели дать порядочные всходы благодаря влиянию тропического солнца. Но теперь следовало опасаться в близком будущем тех продолжительных засух, которые обыкновенно губят всякую растительность, и главную причину которых следует искать не в высокой температуре воздуха, а в других местных условиях климата.
   По мере того, как дело подходило к лету, Марк начинал успокаиваться относительно ужасного, губительного влияния местной жары. Он убедился, что пассатные ветры, а быть может, и еще другие какие-либо неизвестные ему причины, постоянно нагоняли тучи, которые не только проливались благодатным дождем над посевами, но вместе с тем и умеряли нестерпимый зной солнечных лучей.
   В виду приближения лета Марк и Боб озаботились устройством внутри вулкана палатки, не желая быть захваченными врасплох жарким временем года. При помощи нескольких старых парусов и мелких мачт здесь вскоре сооружено было довольно просторное и удобное жилье. Но они заботились не только о себе. Был выстроен еще другой навес для домашних животных и птиц, которые с необычайной радостью поспешили укрыться от солнца. Но это простое сооружение оказалось более трудным, чем это предположили Марк и Боб. От него требовались особая прочность и устойчивость в виду того, что оно постоянно подвергалось влиянию сильных ветров. Внутри кратера, защищенного со всех сторон непроницаемою стеною, чувствовался уже недостаток воздуха, вследствие чего Марк решил построить небольшой павильон на самой вершине, где всегда была приятная температура.
   Когда было избрано место для павильона, за материалами дело не стало, и вскоре строители имели еще новое жилище.
   В этих хлопотах прошли еще две недели. Отшельники незаметно доживали третий месяц своего пребывания на Рифе. Они успели свыкнуться со своим одиночеством и урегулировали до известной степени свои работы и занятия.
  

ГЛАВА VIII

  
   Как только новый павильон был готов, Марк перетащил туда значительную часть своих книг, которых у него было изрядное количество, свою флейту и письменные принадлежности. Там он проводил большую часть своих свободных часов. Боб посвящал почти все свое время рыбной ловле, соединяя приятное с полезным и доставляя обильную пищу домашним птицам и животным, не говоря уже о том, что к столу у них во всякое время была свежая рыба.
   Между тем, первые посаженные овощи взошли превосходно. К концу следующего месяца все скаты кратера зазеленели, и даже на совершенно девственной, неподготовленной почве некоторых частей утеса стала, к необычайной радости и удивлению Марка, пробиваться местами зеленая трава. Количество рыбы, ежедневно приносимой Бобом, было так велико, что ему пришло на мысль изготовлять и из нее удобрение.
   С этой целью, пользуясь несколькими часами прохлады поутру и перед наступлением ночи, он принялся готовить место для свалки излишней рыбы. Тут же возвышались целые горы водорослей, смешанных с илом или с гуано.
   Но по мере того, как весна подходила к концу, все работы должны были замедляться вследствие страшной жары, которая становилась положительно невыносимой, несмотря на постоянные ветры. Марк воспользовался этим временем для того, чтобы заняться судном. Пользуясь благоприятной погодой, они занялись просушкой парусов и уборкой их; палубы мылись теперь ежедневно утром и вечером не только в целях порядка и опрятности, но и для того, чтобы дерево не трескалось и не рассыхалось под влиянием непомерного зноя. В то же время они занялись тщательным осмотром трюма. Там оказалось очень много всякого рода полезных предметов: между прочим, два боченка уксуса для изготовления маринадов.
   Однажды, когда Боб опять рылся в трюме, а Марк сидел тут же и наблюдал за ним, Бобу случайно попался под руку какой-то предмет; с большими усилиями его удалось вытащить из-под огромной кучи всякого рода леса и досок, сваленных на полу в самом темном углу трюма.
   Когда Боб вытащил, наконец, эту, по его словам, "никуда не годную корявую дубину", Марк с первого же взгляда признал в ней одну из составных частей довольно крупного мореходного судна.
   -- Вот поистине чудо, Боб!-- воскликнул он.-- Ведь эта ваша негодная дубина не что иное, как одна из частей того пинаса, о котором вы мне говорили.
   -- А ведь и в самом деле так! И как это я, старый болван, сразу об этом не догадался? Ну, а если мы с вами наткнулись на эту оглоблю, так уж, верно и все остальные части пинасы сложены тут же.
   И действительно, все составные части этого судна были отысканы одна за другой и снесены на палубу. Хотя ни Боб, ни Марк не могли назваться искусными строителями, тем не менее оба они прекрасно знали место каждой отдельной части и не были совершенными невеждами в деле кораблестроения.
   Трудно себе представить, какой громадный переворот произвела эта неожиданная находка в душе молодого моряка. Хотя он до сих пор ни на минуту не терял окончательно надежды на свидание с Бриджит, но, тем не менее, надежда эта угасала в нем с каждым днем.
   Теперь же, когда существование пинаса не было уже чем-то гадательным, когда он видел его своими глазами, он едва смог овладеть охватившим его чувством радости; вся кровь прилила разом к его сердцу, так что он принужден был прислониться к ящику, чтобы не упасть под влиянием охватившего его волнения.
   В продолжение нескольких дней Марк находился в каком-то лихорадочном волнении, будучи положительно не в состоянии заняться каким-либо делом. Теперь он мог говорить только о Бриджит и думать исключительно о свидании с нею.
   Боб отнесся к этому более спокойно. Он мысленно решил "поробинзонствовать" в продолжение нескольких лет и до того свыкся с этой мыслью, что она нисколько не огорчала его.
   Марк не захотел даже отложить работы по постройке судна до более прохладного времени года. Боб без возражений высказал полную готовность приступить к работе немедленно.
   Однако, жара становилась до того сильной, что не было никакой возможности работать, не устроив защиты от солнца. К тому же остов пинаса необходимо было собрать где-нибудь на берегу, чтобы иметь впоследствии возможность спустить это судно на воду. По зрелом обсуждении, решено было избрать для верфи место на западной окраине рифа, где самый утес представлял наиболее благоприятные условия для спуска будущего судна. Хотя отшельники еще не видели здешней зимы, но, судя по тому, как в какой нибудь час море подымалось на несколько футов, а во время бурь вода вторгалась и заливала даже часть долины кратера,-- легко могло случиться, что пинас мог быть унесен в море прежде даже, чем его успеют окончить. На эту работу требовалось не менее шести или семи недель.
   При закладке пинаса Марк назвал его "Нэшамони" в честь маленькой бухточки, лежащей почти напротив "Ранкокуса", другого небольшого заливчика, образуемого рекой Делавар и давшего свое имя доброму старому судну.
   Два часа ранним утром и часы перед наступлением ночи,-- вот все то время, которым могли располагать наши кораблестроители для своих работ по сооружению чего-то в роде навеса или сарая. Чтобы построить этот сарай, понадобилось прежде всего вырыть восемь ям глубиною около метра каждая. Это была бы гигантская работа, которая потребовала бы не менее года, если бы Марк не вздумал воспользоваться пушечным порохом. Он взорвал в восьми местах затвердевшую лаву, после чего оставалось лишь удалить находившиеся там обломки камня и утвердить столбы. Тем не менее, постройка верфи отняла у колонистов целый месяц. Боб был в восторге от своей верфи; Марк, с своей стороны, был не менее его доволен своим сооружением и на другой же день приступил к установке килевой части.
   День этот ознаменовался еще одним немаловажным событием. Боб, отправившийся на вершину за каким-то инструментом, случайно взглянув на грядки, заметил, что дыни на них уже совершенно поспели, и, сорвав три-четыре штуки, снес их Марку. Побывав в свою очередь на вершине, он увидал, что не одни дыни дозрели и стали годными для употребления: лук, огурцы, помидоры и некоторые другие овощи тоже уже были совсем готовы и пригодны для кухни. Теперь наши приятели ежедневно имели к столу свежую зелень. Это совершенно успокоило Марка, сильно боявшегося до сих пор заболеть цынгою.
   Осмотрев все составные части пинаса, Марк убедился, что каждый винт и каждая доска были тщательно помечены и занумерованы; оставалось только собрать их в должном порядке. За это кораблестроители и принялись с большим рвением: в одну неделю корпус был окончен, при чем ни разу не пришлось прибегнуть к помощи рубанка.
   Измерив судно, Марк узнал, что килевая часть его имеет восемь метров длины при вместимости приблизительно в одиннадцать тонн {Тонна (грузовая) -- около 1,2 кубич. метров. (Прим. ред.)}.
   Собрать корпус "Нэшамони" было не трудно, но с конопаткой судна предстояло несравненно больше хлопот. Целых две недели провозился Боб с этим делом. В течение этих же двух недель, перебирая кое-что в трюме "Ранкокуса", Боб случайно набрел на сваленную в кучу старую медь; на одном из листов стояла надпись: "Медь для обшивки пинаса". Это была важная находка в виду того, что в этих низких широтах подводные части судов немилосердно разрушаются громадными массами червей. Труднее всего оказалась настилка палубы, тем более, что на корме были устроены две маленькие каютки.
   Теперь оставалось только спустить пинас в воду. И Марк, и Боб, конечно, не раз присутствовали при спуске судов и видали, как это делается; тем не менее, это дело представляло немало затруднений. Марк имел предусмотрительность поместить судно как можно ближе к воде, что значительно облегчило их трудную задачу. Наконец, Марк объявил, что предварительные меры предосторожности приняты, и все необходимые для спуска судна приготовления сделаны; так что на завтра можно будет приступить к спуску. Боб был другого мнения: почему бы им было не воспользоваться тем временем, пока пинас стоит еще на месте, и доступ к нему со всех сторон одинаково удобен, для того, чтобы перенести на него все необходимые припасы? Согласно его плану, на пинас были перенесены несколько боченков пресной воды, боченок с солониной и приличный запас сухарей. Кроме того, были снесены на "Нэшамони" и найденные в числе запасных материалов для пинаса небольшие якоря. Оставалось только устроить парусность судна, чтобы потом в любую минуту поставить паруса. Когда все приготовления были окончены, было уже слишком поздно, чтобы в тот же день приступить к спуску судна, а потому эта процедура была отложена на следующее утро.
   Остатком дня Марк воспользовался для того, чтобы посетить свои грядки на вершине кратера и в нижнем саду и выбрать несколько дынь к ужину. Большинство плодов и овощей совершенно поспело; урожай был во всем чрезвычайно обильный, и -- странное существо человек!-- вид всех блестящих результатов их трудов породил в душе Марка нечто похожее на сожаление при мысли о том, что он должен будет оставить все это навсегда, предав все снова запустению.
   Эту ночь и Марк и Боб провели на "Ранкокусе". Мысленно каждый из них говорил себе, что, быть может, это последняя ночь, которую им приходится провести здесь, и в силу той привязанности, какую питает каждый моряк к своему судну, они решили перед разлукой торжественно проститься со старым, добрым товарищем их радостей и бед, их верным другом "Ранкокусом".
   Здесь следует сказать, что отшельники давно уже подвесили свои койки под кровлей того сарая, который служил для них верфью, для того, чтобы быть поближе к своей работе и, встав поутру, иметь возможность тотчас же приняться за дело. Ранним утром следующего дня Марк был разбужен шумом ветра в снастях; в первую минуту этот знакомый шум, от которого он успел уже отвыкнуть за последнее время, был ему даже приятен. Он поднялся наверх, и ему стало ясно, что над ними была настоящая буря; ничего подобного он никогда еще не видал в Тихом океане. День только что начинал брезжить, но Марк разбудил Боба.
   И море, и небо приняли такой грозный вид, что заставляли опасаться за судно. Им, конечно, было бы весьма прискорбно видеть, как разобьется о подводные камни их верный "Ранкокус", но все же опасность, грозившая пинасу, волновала их несравненно более. На берегу со вчерашнего вечера осталось много разных орудий и инструментов, и хотя они должны были остаться на острове, Марк и Боб поспешили на берег и убрали все во внутрь кратера. Козочке открыли доступ к вершине, а свиней пустили во внутрь кратера, где они с особым наслаждением принялись рыться в огромной куче водорослей, не обращая ни малейшего внимания на затейливо распланированный сад.
   Буря тем временем все усиливалась. Вода прибывала с минуты на минуту, и вся низменная часть острова вокруг кратера была уже затоплена. Марк поспешно добежал до своего павильона на вершине, прибрал, укрыл и припрятал на всякий случай все свои книги и письменные принадлежности и затем бросил тревожный взгляд по направлению к тому месту, где стоял "Ранкокус". Величавое судно плавно вздымалось и опускалось вместе с грузной волной, но, повидимому, ему еще не грозило никакой опасности. Тогда он обошел вершину кратера, направляясь к тому месту, которое было в наиболее близком расстоянии от верфи, с тем, чтобы взглянуть на пинас. И каково же было его удивление, когда он увидел Боба, которого считал занятым уборкою внутри катера, по колена в воде спешившего к доку и затем взобравшегося на пинас...
   Озабоченный сохранностью "Нэшамони", Боб хлопотал то тут, то там, он оживленно жестикулировал и призывал Марка к себе. В эту минуту Марк заметил, что пинас тронулся со стапели, и через мгновение подпоры, поддерживавшие его, были выбиты волнением, становившимся все сильнее и сильнее; вслед за тем пинас сдвинулся до половины всей своей длины. Марк кинулся вниз на помощь Бобу, но в тот момент, когда он добежал до воды, "Нэшамони", поднятая мощным гребнем волны, двинулась вперед и вышла в открытое море.
  

ГЛАВА IX

  
   Понятно, Марк не кинулся в погоню за уносимым волнением пинасом. Он в изнеможении припал к скале в безграничном ужасе и страхе за несчастного товарища, сознавая, что никаких средств к спасению у него быть не могло.
   Боб не пытался даже отдать якорь, зная наверняка, что всякая попытка такого рода опасна в данную минуту. Всего разумнее, конечно, было плыть по ветру до тех пор, пока пинас не вынесет за пределы подводных камней, и затем уже стараться удержаться на месте. У Марка сердце замерло, и, едва дыша, он следил, как пинас мчался над подводными скалами, подобно бешеному коню, который сам не видит и не знает, куда он мчится. Раз двадцать Марку казалось, что злополучное судно уже потоплено разъяренной стихией, но в тот момент, когда он считал его погибшим, оно снова, точно морская чайка, неслось вперед, ныряя и скользя по волнам бурного и пенившегося моря.
   В продолжение почти четверти часа Марк мог следить за "Нэшамони", хотя он несколько раз за это время терял ее из виду, частью вследствие отдаленности расстояния, частью вследствие полнейшего отсутствия на ней парусов.
   Но вот бешеный порыв ветра заставил Марка пригнуться к земле, и когда он мог снова взглянуть на взбаламученное море, "Нэшамони" совершенно исчезла.
   С той самой минуты, как почти на его глазах исчез капитан Крешли, Марк еще ни разу не испытывал такой душевной муки. Когда из глаз его скрылась "Нэшамони", он вдруг сразу почувствовал весь ужас своего одиночества и отчуждения от мира.
   Буря не утихала, но усиливалась. Вода с минуты на минуту прибывала: она проложила себе дорогу во внутрь кратера и затопила низменные части долины на протяжении двух или трех акров. Но "Ранкокус", несмотря на то, что его сильно покачивало из стороны в сторону, все еще держался на своем якоре и, повидимому, не получил никаких повреждений. Не будучи в состоянии что-либо сделать против бешеного своеволия разбушевавшейся стихии, Марк побрел в тот барак, который он вместе с Бобом построил себе в долине кратера, и кинулся в подвешенную койку, где провел весь остаток этого дня и всю следующую за ним ночь. Если бы не бешеный рев бури, доносившийся извне, и не порывы ветра, проносившиеся по временам над его головой, трудно было бы подозревать, что за стеной разыгрывалась страшная буря. Так продолжалось до утра, когда вдруг полил проливной дождь. К счастью, предусмотрительный Марк устроил все крыши с сильнейшим скатом, и потоки дождя сбегали по тенту, не застаиваясь на крыше. Разбитый телом и душою, Марк заснул тяжелым, крепким сном и беспробудно проспал несколько часов кряду.
   Когда он проснулся и пришел в себя, то несколько минут сидел неподвижно на своем ложе, стараясь припомнить случившееся. Затем он стал прислушиваться к шуму бури, но за стеной все было тихо, и когда он вслед за тем встал и вышел из палатки, то увидал над своей головой ясное небо и солнце. Утки и свиньи купались в лужах, образовавшихся во всех выемках и углублениях почвы.
   Сад, казалось, улыбался, омытый дождем, и допущенные во внутрь кратера четвероногие гости, как оказалось, ни до чего не дотронулись. Окончив свой утренний туалет, Марк выгнал свое маленькое стадо из кратера, опасаясь за целость своих всходов. Выйдя за ограду кратера и убедившись, что вода уже убыла, и что, следовательно, домочадцам его не грозит никакой беды, он загородил вход, в кратер и затем уже взобрался на вершину.
   Вместе с пассатными ветрами {Пассатные ветры -- периодические ветры, дующие в определенных направлениях. (Прим. ред.)} вновь наступили тишина и спокойствие. "Ранкокус" неподвижно стоял на своем якоре, океан тихо дышал своею мощною грудью; весь берег Рифа был сплошь усеян громадным множеством рыбы, от которой Марк счел необходимым как можно скорее избавиться.
   Куры и свиньи, как бы угадав мысль своего хозяина, с невероятным усердием принялись уничтожать это, как бы нарочно для них приготовленное угощение; но при всем их старании бедные животные никогда бы не справились с этою трудной задачей, и потому Марк, подкрепившись кое-какою пищей на "Ранкокусе", вернулся на берег и с помощью лопаты и тачки стал убирать эту рыбу, так как, если бы он оставил ее на берегу всего в течение нескольких часов, она разложилась бы под влиянием палящих лучей тропического солнца и заразила бы весь остров своими миазмами. Никогда еще в своей жизни Марк не работал с таким рвением и поспешностью.
   Рыбу он свалил в раньше вырытую глубокую траншею и засыпал густым слоем пепла. Он понимал, что эта усиленная работа необходима ему и для того, чтобы забыться и уйти от мучивших его мыслей и ощущений. Двое суток проработал Марк почти без отдыха, отрываясь от работы лишь на несколько мгновений тогда, когда подымавшиеся отовсюду зловонные испарения не давали ему дышать. К счастью, тысячи слетевшихся сюда птиц помогали ему и работали едва ли не успешнее его. Истощив все свои силы, Марк переселился, наконец, на судно и прожил там около недели, выжидая, пока ветры очистят воздух и унесут с собою все зловония.
   По истечении недели он вернулся на Риф и решил, что в крайнем случае ему можно будет остаться и здесь, но только по прошествии целого месяца воздух на острове окончательно очистился от всяких миазмов. Отражение палящих лучей солнца на скалах и красновато-бурых массах пепла кратера чрезвычайно раздражающе действовало на зрение Марка, причиняя порой такое болезненное ощущение, что ему не раз приходилось закрывать глаза; большим счастьем для него являлось то, что он мог отвести глаза и дать им отдохнуть на нежно-зеленой мураве, покрывавшей местами вершину. Частью из желания сберечь зрение, частью же из настоятельной потребности в лихорадочной деятельности Марк решил засеять травою всю долину кратера, за исключением того пространства, которое ему было необходимо под огород. Марк тотчас же принялся за дело. Тем временем зачастили сильные ливни, но и это не останавливало его, а напротив, как бы подгоняло. Увлажненная дождями почва становилась только еще более благоприятной для посева. На то, чтобы засеять громадную площадь долины кратера, ушел целый боченок семян, и Марк, окончив эту работу, вернулся в свой барак, промокнув до нитки и обливаясь потом.
   Усталый до изнеможения, он бросился в свой гамак и заснул. Проснувшись поутру, он почувствовал, что его голова тяжела, как будто вся она налита свинцом, и в горле пересохло; во всем теле он ощущал сильный жар. Тут только он понял весь ужас своего одиночества. Он прекрасно сознавал, что захворал не на шутку; надо было пользоваться теми немногими минутами, которые ему еще оставались до того момента, когда он окончательно лишится сил и сознания. Только на "Ранкокусе" мог он найти все, необходимое для него в данном положении; а потому ему во что бы то ни стало следовало добраться до судна. Раскрыв зонт и опираясь на палку, он с трудом побрел, двадцать раз останавливаясь и отдыхая по пути или же падая в изнеможении на раскаленный утес, но тотчас же, сделав над собою невероятное усилие, он поднимался и брел дальше, подгоняемый ужасом и отчаянием, задыхаясь и почти теряя сознание. Наконец, он добрался до каюты.
   Трудно описать то чувство наслаждения, которое овладело несчастным, когда он очутился вне палящих лучей солнца, под кровом прохладной каюты. В изнеможении опустился он на один из диванов, чтобы немного передохнуть и собраться с мыслями. Это было необходимо, пока он еще был в силах кое-как двигаться и отдавать себе отчет в своих действиях. Ящик с медикаментами находился тут же в каюте, и он сам не раз уже пользовался его услугами. Приготовив себе с помощью воды, взятой из фильтра, питье, он выпил его с жадностью и наслаждением. Тут он почувствовал себя настолько больным и разбитым, что не мог сделать ни малейшего движения, и только целый час спустя нашел в себе силу перебраться с дивана на кровать. Здесь он лишился сознания. Сколько времени пролежал в этом состоянии, он никогда не мог определить: быть может, несколько дней, быть может, несколько недель. Порою у него были минуты прояснения мыслей, и тогда он с особенной ясностью сознавал весь ужас своего положения. К счастью, в каюте и питья и пищи было вволю; фильтр находился у него как раз под рукою, и в минуты возвращавшегося сознания он почти каждый раз прибегал к нему. Мешок с сухарями лежал тут же около кровати, но он едва-едва мог проглотить самый крошечный кусочек сухаря даже и тогда, когда он был размочен в воде. Под конец он уже был не в силах сделать даже малейшего движения и более двух суток пролежал не шевелясь, в каком-то полусознательном состоянии, близком к летаргии.
   Но вот жар спал, сознание вернулось, но болезнь приняла от этого, как тотчас же понял Марк, только еще худший, более опасный для него оборот. После лихорадочного жара и бреда наступило полнейшее истощение сил, расслабленность, усиливавшаяся с каждым днем. Марк сознавал, что если это продолжится, то он безвозвратно погиб. Он вспомнил, что на судне имелось несколько бутылок превосходнейшего портера; одна из этих бутылок оказалась как раз на полке над его головой. Увидав ее, он вздумал отведать немного этого напитка.
   Достать бутылку было нетрудно, но как ее откупорить? Будь у него даже под рукою пробочник, то и тогда откуда было взять необходимую силу? Отбив горлышко бутылки, он налил себе стакан портера, который и выпил залпом. Напиток этот показался ему превосходным; он повторил прием, и действие не заставило себя долго ждать: едва успел он снова укрыться одеялом и зарыться в подушки, как почувствовал легкое и приятное головокружение и задремал. С полчаса он пролежал в этом полудремотном состоянии; очнулся он уже в поту, а минуту спустя заснул, но на этот раз уже крепким, подкрепляющим сном.
   Когда он после того проснулся, прошло уже много времени, и Марк почувствовал себя здоровым, потому что он не мог дать себе надлежащего отчета в том, насколько он еще слаб. В первый момент ему казалось, будто стоит ему только встать и одеться, чтобы снова приняться за свои обычные работы и занятия, но при виде своих исхудалых ног и при первом усилии приподняться с постели он понял, что ему предстоят еще, быть может, долгие месяцы выздоровления, что прежние силы и здоровье еще не скоро вернутся к нему. Но уже большою для него утехой было то обстоятельство, что голова его была теперь совершенно свежа, и мысли в полном порядке.
   Марк счел за доброе предзнаменование ощущаемое им чувство голода. Он не мог дать себе точного отчета в том, сколько именно времени он прохворал; тем не менее, было несомненно, что он уже много-много времени не принимал никакой пищи, кроме двух-трех глотков воды с небольшим количеством размоченного сухаря.
   Марк стал соображать, насколько позволяла ему его слабость, что теперь ему следовало делать.
   С кровати ему виден был большой обеденный стол каюты и на нем погребок с винами и ликерами. Марк знал, что в числе других дорогих вин там находилось и несколько бутылок портвейна, предназначавшегося специально для больных. Он решил, что ему следует вновь выпить несколько чайных ложек этого вина. Но ключ от погребка находился в бюро; надо было встать, добраться сперва до бюро и потом до того стола, на котором стоял погребок. Он сделал усилие для того, чтобы приподняться, и на этот раз ему удалось сесть и спустить ноги. Врывавшийся в каюту легкий морской ветерок живительно подействовал на него. Марк дотянулся до фильтра и сделал несколько глотков воды; это значительно подкрепило его; тут же, на столике у кровати, лежал остаток сухаря, который он съел, размочив в своем недопитом стакане воды. Тогда он попытался было встать на ноги, но голова его до того закружилась, что он почти без сознания упал на подушки. Несколько минут спустя он очнулся и повторил свою попытку, но уже с большим успехом. Цепляясь за перегородки и стулья, шатаясь из стороны в сторону, добрался он до бюро, взял ключи и добрел до стола, но тут силы окончательно истощились, и он упал без чувств в кресло.
   Под влиянием живительного притока свежего морского воздуха он мало-по-малу пришел в себя; собравшись с силами, он отомкнул и открыл погребок и с некоторым усилием достал бутылку, несмотря на то, что она была почти совершенно пустая. Налив несколько капель вина, он через силу поднес стакан ко рту, и один единственный глоток этой влаги произвел на бедного больного положительно магическое действие. Вскоре после того у него хватило силы дойти до фильтра, наполнить свой стакан водою и влить в него остатки вина.
   Затем, со стаканом вина, он добрался до ближайшей кровати, на что ему потребовалось немало времени, все так же цепляясь за стулья и присаживаясь по несколько раз для того, чтобы вновь, собравшись с силами, продолжать путь. Наконец, он добрался до кровати, которая была приготовлена для Боба, но которою бедняга ни разу не пользовался. Наконец-то Марк очутился на белоснежном свежем белье, что было истинным наслаждением после столь продолжительного лежания все на тех же простынях и на тех же подушках, столько раз смоченных за это время испариной.
   Отдохнув некоторое времи, Марк съел крошечный кусочек сухаря, размоченного в воде с вином; и хотя эта пища и не утолила его голод, он все же воздержался от вторичной порции. Подкрепившись немного, он дотащился до того ящика, в котором покойный капитан Кретшли хранил свое белье, достал оттуда чистую рубашку и колеблющеюся походкой вышел из каюты.
   На палубе постоянно стоял большой бак для дождевой воды, служащей водопоем козочке, ежедневно по несколько раз навещавшей судно. Отсюда же бралась вода для стирки белья и для умывания. Бак этот оказался почти полным, и, сбросив с себя рубашку, Марк вошел в воду.
   Он пробыл в воде всего несколько минут, несмотря на то, что испытывал громадное удовольствие от этой импровизированной ванны. Он опасался, что слишком продолжительное пребывание в воде может повлечь дурные последствия. Выходя из воды, он облекся в чистую рубашку и снова нетвердыми шагами направился в каюту. Очутившись в кровати, укрытый свежими простынями, он съел еще маленький кусочек сухаря и сделал несколько глотков воды с вином, после чего опустил голову на подушки и вскоре заснул крепким, здоровым сном.
   Солнце едва только садилось, когда Марк вернулся в каюту; было уже не рано, так как он проспал более двенадцати часов под благодетельным влиянием ванны и строгой диэты. Первым звуком, донесшимся до него, было блеяние козочки, просунувшей свою маленькую головку в двери каюты. Доброе животное усвоило привычку ежедневно навещать каюту. Марк протянул к ней руку и заговорил с ней, как с добрым другом, который мог понять его слова, и как бы в ответ на его слова коза подошла ближе и стала лизать его руки. Эта ласка животного возбудила в одиноком, больном молодом человеке чувство умиления. В этот день он чувствовал себя бодрым и почти счастливым. Он вторично принял ванну, допил стакан вина с водою и доел свой вчерашний сухарь.
   Один сухарь и два-три стакана воды с вином составляли все его питание в течение целых суток. Но на завтра он уже нашел в себе силу пойти на кухню и приготовить себе чай; в последующие дни он разнообразил свой завтрак жиденьким какао.
   Прошло дней пять. Марк уже мог подняться на ют осмотреть оттуда свои владения.
   Вершина повсюду начинала покрываться травой; четвероногие домочадцы его, повидимому, здравствовали и казались вполне довольными своею участью. Но так как Марк еще и думать не мог о посещении Рифа, то ему, конечно, пришлось удовольствоваться только одним беглым обзором своего поместья. Домашняя птица тоже, как видно, чувствовала себя прекрасно, и он заметил, что около одной из кур теснилась целая гурьба хорошеньких цыплят.
   Прошла еще неделя, прежде чем Марк решился испробовать свои силы и предпринять путешествие на остров. Здесь, как он и предполагал, свиньи взрыли добрую половину сада; коза была поймана на месте преступления в тот момент, когда она объедала бобы; куры не церемонились ни с кукурузой, ни с горохом; словом, оказалось, что домашние животные и птицы в отсутствие своего хозяина предавались обильному пиршеству.
   Палатку свою или барак Марк нашел на своем месте целой и невредимой. С наслаждением кинулся он в свой гамак с тем, чтобы отдохнуть часок-другой после утомительного перехода, который он только-что перед тем совершил. Отдохнув, он продолжал свой осмотр и, к немалому своему удивлению, увидал, что за свиньей следом бежало десять маленьких поросят. После болезни Марка часто мучил голод, и он не находил на судне ничего себе по вкусу; а солонина, рыба и копченая свинина не нравились ему.
   В бараке под рукой находилось его охотничье ружье; при виде поросят ему пришло на мысль полакомиться свежим, нежным мясом; он выбрал удобный момент и застрелил одного из этих маленьких животных. Дотащив свою жертву с большим трудом до кухни, он изготовил из поросенка несколько вкусных блюд, которые немало поспособствовали восстановлению его сил. В течение следующего месяца та же участь постигла еще трех поросят и многих маленьких цыплят, несмотря даже на то, что они были еще очень молоды. Марку казалось, будто он мог проглотить и самый катер, хотя все еще не мог добраться до его вершины.
  

ГЛАВА X

  
   Прошло целых два месяца, прежде чем силы и здоровье Марка восстановились настолько, что он мог приступить к необходимым работам. Его первою заботой было устроить в долину кратера ворота, которые могли бы помешать проникать туда козе и свиньям. Пока беда была еще невелика; свиньи, взрыв землю, только еще лучше взборонили почву, смешав ее с удобрением, и тем избавили его самого от этого труда. Бесцеремонные животные приготовили гряды для вторичного посева ничуть не хуже, чем если бы за это дело взялся сам Марк. Чтобы не дать огороду пустовать до будущей весны, Марк решил засеять его вторично в надежде на два сбора в течение одного года.
   Марк уже окончательно утратил всякую надежду на возвращение Боба. Естественнее было предполагать, что бедный малый повстречался в море с каким-либо судном или же добрался до одного из островов.
   Пинас был хорошо снаряжен и прекрасно мог держаться в море в тихую погоду; и, продолжая держать на запад, Боб мог легко достигнуть берегов Южной Америки. Но что могло это дать Марку? Кто поверит рассказу Боба настолько, чтобы решиться выслать судно для спасения Марка Вульстона?
   Настала уже осень, в этих широтах представляющая собою не что иное, как продолжение того же лета... Овощи на огороде поспели. Их было такое количество, что больше половины пришлось отдать в распоряжение животных и дворовой птицы. Марк понял, что настало время заняться вновь огородом; он сделал новые гряды и выбрал для посева семена лишь тех растений, которые были способны перезимовать в земле.
   Зетем он сделал самый тщательный осмотр всего своего "поместья", внимательно изучая состояние как каждого растения, так и самой почвы, принимая все это во внимание на будущее время. Апельсины, фиги и лимоны, посаженные в ряд под защитою стен кратера, росли на славу; результат этих насаждений превзошел даже все его ожидания. Вода, сбегавшая с вершины, постоянно поддерживала влагу, и кустики поднялись уже более чем на треть метра от земли. Обрадованный их хорошим видом, Марк окопал и обложил каждый отдельный куст гуано, а некоторые из них пересадил, стараясь выбирать наиболее подходящее для каждой породы место.
   Большинство овощей уродилось прекрасно. Марк заметил, которые из них удались лучше других, с тем, чтобы заняться преимущественно их разведением. Дыни, томаты, лук, бобы и обыкновенный картофель принадлежали к числу наиболее удавшихся, тогда как ирландский картофель едва-едва дал маленькие клубни.
   Благодаря гуано, водорослям и всякого рода удобрениям увлажненная бурями и дождями почва стала превосходной. Хорошо было бы вспахать землю перед наступлением зимы, тем более, что в распоряжении Марка были прекраснейшие работники, в способностях которых он успел уже убедиться; поэтому он возложил на них эту работу, и менее чем в трое суток свиньи исполнили свою задачу как нельзя лучше. Однако, эти четвероногие пахари ужасно размножились, и Марк увидел себя принужденным положить предел этому приросту четвероногого населения. Самый жирный кабан был заколот и посолен на зиму, пять других были также убиты и зарыты в землю для удобрения почвы.
   Невольный отшельник предпринял также поездку на Утес Ила с тем, чтобы вновь запастись удобрением. Тут он особенно почувствовал, чего он лишился в своем товарище и помощнике Бобе. Тем не менее он справился с своею задачей, но, прежде чем вернуться на Риф, Марк вздумал взглянуть на посаженную им здесь когда-то спаржу. И что же? Весь его посев прекрасно взошел: из ила торчало множество стройных стеблей совершенно поспевшей спаржи. Это была самая излюбленная Марком зелень, и теперь он мог быть уверен, что в течение круглого года будет иметь это лакомое блюдо. Спаржа была еще новым предохранительным средством от цынги, не уступавшим по своим качествам дыням и другим овощам. А ведь, кроме того, Марк имел вволю и яиц, и цыплят, и свежей рыбы, последней даже более, чем ему было нужно. Кратер, как большинство потухших вулканов, обещал со временем стать необычайно благодарной и плодородной почвой, от которой можно было ожидать в будущем самых лучших урожаев.
   Марк почти ежедневно отправлялся на какой-нибудь из соседних островков, населенных тысячами морских птиц, и ради развлечения присматривался к их нравам и привычкам. Но он не забывал соединять приятное с полезным и возвращался каждый раз на Риф с маленьким запасом водорослей и разных морских трав, которые складывал для удобрения.
   Хотя мы и говорим здесь о зиме и о весне, но, собственно говоря, зимы в том смысле, в каком мы ее понимаем, на острове вовсе не было. В это время года травы зеленели даже ярче и росли еще лучше, чем летом, потому что жары становились не столь сильными, и солнце жгло меньше. В долине кратера раскинулись зеленые ковры, живо напоминавшие самые веселые улыбающиеся пейзажи швейцарских долин.
   Приблизительно в половине зимы Марк приступил к новой работе, которая, служа ему вместе и развлечением, могла иметь для него громадные последствия. Давно-давно лелеял он надежду построить судно достаточно больших размеров, чтобы исследовать на нем всю эту подводную вулканическую гряду во всем ее объеме и во всех направлениях, если уже ему не суждено выйти с этим судном в открытое море. Сооружение этого предполагаемого судна давало одновременно работу и мысли, и мышцам, а это именно и требовалось Марку.
   На "Ранкокусе" было так много всякого леса и досок, что всего этого могло бы хватить на постройку хоть целого десятка шлюпок. Кроме того, он почти каждый раз наталкивался на какую-нибудь неожиданность; так вместо досок, которых он искал, он находил то часть форштевня {Форштевень -- передняя оконечность судна.}, то часть киля {Киль -- четырехгранный брус, проходящий по всей длине судна в середине днища и являющийся хребтом корабля, к которому прикрепляются его ребра -- шпангоуты. (Прим. ред).}. Обрадованный этими находками, Марк перетащил все это на свою верфь и тотчас же принялся за работу. Целых два месяца трудился он над постройкой своего нового судна. Дело было не легкое, в особенности потому, что он теперь был один. Так, ему стоило неимоверных трудов натянуть тент для крыши элинга. Много времени отняло у него также составление чертежей для судна; конечно, он отлично мог определить степень устойчивости судна, но что именно следовало сделать, чтобы придать ему эту устойчивость, он этого не знал. Единственным его руководителем в нелегком вообще и особенно для него деле кораблестроения являлся лишь привычный, верный глаз. Как бы то ни было, но спустя некоторое время Марк очутился счастливым обладателем полного остова судна. Теперь не подлежало уже сомнению, что труднейшая часть задачи им выполнена; но едва он успел справитьея с этой работой, как наступило время распроститься с верфью и заняться исключительно садом и огородом.
   Марк более всего боялся заболеть, а потому поставил себе за правило строго следить за своей пищей, придерживаясь правил гигиены. Свежая зелень почти наполовину составляла его обед и ужин и летом, и зимой. Чаще всего являлась на столе у него спаржа, которая здесь достигала необычайной толщины, так что двенадцати головок спаржи было вполне достаточно для самого сытного ужина. Куры неслись здесь всю зиму; запасы чая, сахара и кофе на "Ранкокусе" были так велики, что еще далеко не истощились, в свежей рыбе также не было недостатка.
   Марк положительно не мог налюбоваться роскошною зеленою муравой которою покрылась вся почти поверхность Рифа. И то была отнюдь не та чахлая, тощая трава, которая, едва лишь появившись, грозит опять пропасть без следа; нет, эта сильная, здоровая трава успела уже глубоко пустить свои корни в почву, так что могла служить пастбищем скоту.
   Козочка давно уже беспрепятственно паслась на вершине, где находила себе полное раздолье, а вскоре к ней присоединились и свиньи. Марк сам показал им дорогу на вершину, куда он допустил этих животных, рассчитывая, что они помогут козочке немного вытравить слишком уж высокую траву. Само собой понятно, что, допустив к этим заповедным местам своих четвероногих приятелей, Марк вместе с тем должен уже был проститься с мыслью разводить там дыни и некоторые другие овощи; но, не желая окончательно забросить доставшиеся ему с таким трудом и превосходно удобренные гряды, он обнес их своеобразной изгородью, которую ему удалось устроить из кольев, вбитых в землю и переплетенных между собою обрывками старых снастей. Впоследствии он пересадил сюда несколько тутовых деревьев, несколько апельсинов, лимонов и других плодовых кустов и деревьев, которым было душно внизу, в ограде стены кратера.
   Довольный своею изгородью, Марк решил обнести такою же веревочной решеткой свой огород и сад в долине кратера, на случай, если ему придется прибегнуть к помощи своих четвероногих косарей, чтоб выкосить и там свой новый луг.
   Тем временем наступила пора посевов. На этот раз Марк решил не засевать всех грядок сразу, а соблюдать постепенность: приготовив лишь одну грядку, он засевал ее, и только потом, спустя несколько дней, Марк принимался за другую. Опыт убедил его, что в этом климате земля не нуждается в отдыхе и одинаково щедро наделяет человека своими дарами круглый год. Здесь следовало только, сообразуясь с тем, какие овощи или плоды лучше других родятся в известное время года, сажать и сеять их в этом порядке, после чего можно было рассчитывать иметь в течение всего года свежие овощи и плоды к столу.
   Этот порядок работ на огороде имел еще то преимущество для Марка, что он предоставлял ему некоторую свободу, которою он пользовался для того, чтобы продолжать свои работы по сооружению судна.
   Таким образом, и огородничество, и кораблестроение шли у него рука об руку, окапывая последнюю гряду, он вместе с тем вбивал последний гвоздь и в свое судно.
   Теперь он мог сравнительно быть даже счастлив, но все же его огорчало полное отсутствие хорошей ключевой воды.
   Весна прошла для Марка настолько хорошо, насколько это было возможно при постоянном горестном воспоминании об отсутствовавшей жене. Все посевы и посадки взошли и удались как нельзя лучше; луга не только радовали глаз своим прекрасным изумрудным убором, но весело запестрели цветами; случайно попались Марку на глаза и несколько кусточков земляники. Обрадованный этою находкой, Марк тотчас же пересадил их в одну из грядок огорода и принялся с особенным усердием разводить эту ягоду.
  

ГЛАВА XI

  
   Наступило лето, а судно Марка все еще не было спущено на воду; Марку хотелось предварительно окончить его до самых мелочей. С целью предохранения судна от червей Марк не поленился обшить его оставшеюся от пинаса медью; затем он с особенным старанием и любовью окрасил его и снаружи, и внутри, при чем не забыл надписать на нем красивым четким шрифтом то имя, которое намеревался дать своему судну; имя это было: "Бриджит Ярдлей". Когда все работы были окончены, и паруса, и снасти прилажены на своих местах, Марк стал раздумывать, как бы спустить свое судно на воду.
   Заранее предвидя, что, предоставленный лишь самому себе и своим силам, он никогда не будет в состоянии сдвинуть с места судно, Марк еще при постройке озаботился придать ему то же наклонное положение, какое имела и "Нэшамони". Соорудить полозья было не так трудно, и несколько дней спустя они уже были готовы, после чего следовало лишь освободить "Бриджит" от окружавших ее со всех сторон подстав и затем уже предоставить самой себе.
   В этот решительный момент Марка охватило сильное волнение. Он не в состоянии был справиться с нахлынувшими на него разнородными чувствами. Колени его подкашивались, голова кружилась, так что он принужден был присесть, чтобы не упасть. Каких только последствий не мог он ожидать от этого наступавшего события? Как знать, не суждено ли было этой "Бриджит" вернуть его той, имя которой она носила?! В этот момент ему казалось, что вся дальнейшая участь его зависит от спуска судна; сердце его замирало при одной мысли, что вдруг какое-нибудь непредвиденное препятствие может помешать этому великому событию. Ему пришлось переждать несколько минут, пока к нему вернулись необходимые в таких случаях хладнокровие и самообладание.
   Наконец, успокоившись, Марк снова принялся за дело. Последние подпоры рухнули, но судно все еще оставалось на месте; тогда Марк ударил по нем мушкелем {Мушкель -- род двухконечного молота или тяжелой деревянной колотушки. (Прим. ред.)}. На этот раз судно послушно подалось вперед, не останавливаясь, скользнуло вплоть до воды и, наконец, вошло в нее, рассекая голубую струю подобно утке, которая шевелит крыльями, сходя в пруд. Марк был в восторге от своей "Бриджит". Это было прекрасное, нарядное судно, устойчиво державшееся на воде. Излишне говорить, что он еще заранее прикрепил к судну канат, с помощью которого можно было бы причалить его к берегу. Затем Марк осторожно подтянул "Бриджит" в маленькую природную бухту, которая как раз имела надлежащие размеры.
   "Бриджит" по размерам своим была в четыре раза меньше "Нэшамони", а по длине равнялась почти половине длины того судна. В общем же "Бриджит" было во всех отношениях прекрасное судно. Так как Марк мог рассчитывать только на паруса, то он настлал в носовой части небольшую палубу для того, чтобы судно не заливало волнами, и чтобы иметь в своем распоряжении такое место, где бы он мог хранить свои съестные и всякие другие продукты и припасы. Несколько боченков свежей дождевой воды заменяли балласт. Они были внесены на судно, как и мачты, паруса и некоторые другие предметы, еще до спуска его на воду.
   Так как было не поздно, то Марк не мог отказать себе в наслаждении теперь же предпринять маленькую прогулку вокруг острова. На всякий случай он снес туда немного провианта и, отвязав судно, поднял паруса. Как только "Бриджит" стала брать ход, охотно повинуясь рулю, душою Марка овладело такое радостное чувство, как будто он нашел нового друга и товарища. Его новое судно живо напоминало ему его любимое занятие в дни юности, когда на Делаваре у него тоже было свое небольшое судно. Сколько приятнейших прогулок он совершил на нем!
   Пользуясь благоприятным ветром, Марк прошел между Рифом и Утесом Ила, обогнув остров, и вошел в тот бассейн, где стоял на якоре "Ранкокус". Затем он обошел вокруг этого судна, как будто желая похвастать перед этим старым другом своим новеньким судном, и, держась круче к ветру, вышел в тот проход, которым он когда-то вместе с Бобом прошел на риф.
   Оказалось, что обойти те рифы, которые могли бы представлять собою некоторую опасность для "Бриджит", было весьма не трудно, тем более, что белевшая на поверхности моря пена прекрасно обозначала их. Впрочем, для "Бриджит" даже и над рифами было довольно глубины. А вот и то опаснейшее место, означенное двумя буйками, которое так счастливо прошел "Ранкокус", "Бриджит", конечно, оказалась не менее счастливою, миновав это место. Марк стал держать в том направлении, где он надеялся найти памятный ему роковой утес, который был виновником злоключений с тех пор, как о него так неожиданно ударился "Ранкокус".
   Якорный буек все еще был на своем месте, точно бессменный часовой на вверенном ему посту; Марк ухватился за его канат и притянулся к якорю, убрав, конечно, предварительно все паруса.
   Теперь "Бриджит" стояла на прежней якорной стоянке "Ранкокуса", или в двух шагах от рокового места, а быть может, и над ним. Марку вздумалось попытать здесь счастья в ловле рыбы; с ним были рыболовные снаряды, и, закинув удочку, он тотчас же вытащил великолепную рыбу. И каждый раз повторялось то же. Здесь рыба была гораздо лучше и крупнее, чем вблизи Рифа. В какие-нибудь полчаса нетрудно было убедиться, что в один день здесь можно было наловить так много рыбы, что даже его судно не будет в состоянии свезти ее всю. Отвязав свое судно, Марк поднял паруса и стал маневрировать, чтоб выбраться на ветер. Вскоре он очутился уже в десяти милях на ветре у острова. Мачты "Ранкокуса" служили ему указанием, так как вершина кратера скрылась за горизонтом. Даже и мачты трудно было различать вследствие отсутствия на них парусов, и если бы не компас, то едва ли Марк мог бы безошибочно определить отсюда направление Рифа.
   Что же касается подводных скал и камней, то хотя ни один из них не возвышался над поверхностью моря, но тем не менее, судя по явным признакам, доказывавшим повсюду их присутствие, Марк мог сказать, что они занимают пространство приблизительно до двадцати миль в окружности. Он уже сделал более чем пятнадцать миль, а все еще не мог выбраться из их заколдованного круга. Тут Марк лег в дрейф и приступил к скромному обеду. День начал уже клониться к вечеру, и потому он счел за лучшее вернуться к кратеру.
   "Бриджит" шла очень ходко, и полчаса спустя Марк вновь стал различать верхушки мачт "Ранкокуса", а спустя еще немного стала довольно ясно вырисовываться на горизонте вершина кратера.
   В этот момент небо приняло угрожающий вид, а самая атмосфера -- какой-то зловещий красноватый оттенок, не на шутку испугавший Марка. Ему хотелось скорее добраться до острова, чтобы успеть загнать своих свиней и кур во внутрь кратера. Все предвещало бурю, сопровождаемую почти всегда сильнейшим наводнением, о котором Марк уже имел понятие.
   В момент, когда "Бриджит" покойно проходила между двумя буйками, паруса ее стали вдруг полоскаться; то был, несомненно, зловещий признак перемены ветра. До Рифа оставалось около двух миль. Спустя немного подул противный ветер; морские чайки и другие птицы с тревожными, резкими криками целыми стаями сновали в воздухе взад и вперед, или описывали над головою Марка круги, спускаясь постепенно все ниже и ниже к воде. Солнце садилось в густых облаках огненно-красного цвета, обнимавших весь горизонт. Теперь до Рифа уже оставалось немного меньше мили, но, несмотря на то, в душе Марка родилось новое опасение: если буря вдруг разразится, и ветер повернет к западу, что было весьма возможно, то его легко могло унести прямо в открытое море. Даже если "Бриджит" и устоит против напора волн, то все же грозившая судну опасность была велика: его могло загнать так далеко, что самое возвращение на Риф, пожалуй, сделается невозможным. Тут только Марк почувствовал, каким великим счастьем являлось для него то, что судьба забросила его на этот остров, где теперь все способствовало его благополучию. Он понял, как было бы ужасно лишиться вдруг всего того, что он имел на Рифе, и быть оторванным от него навеки.
   Как бы охотно отдал он теперь большую половину всех своих плантаций и урожаев, доставшихся ему без труда, лишь бы очутиться на Рифе, в полной безопасности от бури и других невзгод! Но вот, благодаря той ловкости и опытности, которыми он обладал в управлении судном, Марку удалось, наконец, счастливо достигнуть Рифа.
   Часу в десятом вечера "Бриджит" вошла вновь в свою бухту; Марк позаботился о своем стаде и поспешил затем скорей укрыться в каюте старого "Ранкокуса".
   Утомленный трудами и впечатлениями этого богатого для него событиями дня, Марк поспешил раздеться, лег в постель и заснул крепким сном.
   Проснувшись, он вдруг почувствовал, что задыхается, и вслед за тем, раскрыв глаза, был поражен каким-то странным светом, наполнявшим всю его каюту. Сначала он думал, что горит "Ранкокус"; вскочив с кровати, Марк прислушался, но треска горящего дерева нигде не было слышно; он стал смотреть -- огня нигде не видно! Одевшись, он выбежал на палубу и тут вдруг ощутил такой толчок, что лишь с большим трудом мог удержаться на ногах; сотрясение прошло по всему судну. Море кругом бурлило и шумело, точно готовясь выйти из берегов. До слуха Марка доносился какой-то небывалый резкий свист. Зловещие зигзаги пламени прорезали тьму.
   Марк Вульстон сразу понял, что тут происходит; это было не что иное, как землетрясение; не подлежало сомнению, что вулкан вдруг пробудился и заговорил; пресыщенная смрадом атмосфера мешала видеть и дышать. Марк инстинктивно посмотрел в сторону, где находился кратер, но там все было тихо и спокойно. Очевидно, извержение происходило не там, а где-то в другом месте. Вдруг налетевший порыв ветра развеял и разнес все эти зловонные испарения и почти сразу вновь очистил воздух.
   Марк с нетерпением ждал рассвета; минуты казались ему вечностью. Вот показались первые признаки постепенно нарождающегося утра. Марк поспешил на бушприт; глаза его были обращены на восток, и едва только солнце послало первые свои лучи на горизонт, как наш моряк был поражен происшедшей там переменой, ясно свидетельствовавшей о скрытых в недрах земли силах. Повсюду, где еще вчера красиво расстилалась морская гладь, торчали голые утесы; а та подводная гряда, которая оцепляла водяной бассейн, служивший стоянкою "Ранкокусу", и возвышалась над поверхностью моря едва на несколько лишь дюймов, теперь местами достигала от трех и до пятнадцати метров вышины. Природа вновь сделала несколько усилий и, так сказать, в одно мгновение ока создала новые утесы, скалы и острова.
   Едва успел Марк убедиться в этом, как тотчас же поспешил на корму, чтобы посмотреть, какие перемены произошли на кратере. Оказалось, что весь он был как будто выпучен наверх, подобно большинству скал и островков, окружавших его на протяжении нескольких миль. Его поверхность не претерпела между тем никаких изменений. Только сходни, ведущие с кормы "Ранкокуса" на берег, вместо своего прежнего сильно наклонного получили горизонтальное положение.
   Сгорая от нетерпения увидеть, что могло произойти за это время на его острове, Марк побежал туда. К этому времени уже совсем рассвело; он посмотрел во внутрь кратера, затем поднялся на вершину; здесь ровно ничто не изменилось. Стадо его беспечно разбрелось в разные стороны и преспокойно паслось на лугу. Однако, вся поверхность Рифа была осыпана пеплом, на котором каждый шаг оставлял глубокий след, точно на мягком снегу. Долина кратера также была засыпана все тем же пеплом на целый дюйм, не исключая сада, пастбищ и огорода. Но это нисколько не беспокоило Марка: он знал, что первый дождь прибьет этот тонкий слой серовато-беловатого пепла к земле, смешает его с почвой и превратит его в источник еще большего плодородия.
   Взобравшись на самую вершину, Марк вдруг увидел, что вместо прежних пенящихся белых пятен все море вокруг усеяно скалами, рифами и песчаными мелями. Более всего преобладали песчаные мели; некоторые из них находились даже непосредственно около Рифа. Таким образом, Марк мог, прибегая к лодке или шлюпке, не замочив даже ног, прогуливаться целыми часами,-- а как знать!-- быть может, и целыми днями по суше, перебираясь с одного островка на другой, с одной песчаной мели или гряды на другую. Со всех сторон, на протяжении многих миль, поднимались из воды эти островки, отделенные друг от друга маленькими проливчиками.
   Остров Кратера являлся как бы центром этого вновь возникшего архипелага. Хотя сквозь густое облако, которое точно туманом заволакивало горизонт, нельзя было рассмотреть ничего, тем не менее Марк был убежден, что среди этого густого тумана в небольшом расстоянии от Рифа подземные силы нашли себе новый выход, то-есть, пробив земную кору, образовали новый кратер; существование последнего казалось Марку столь же несомненным, как если бы он видел его своими глазами.
   С первого взгляда Марку было довольно трудно определить характер всех тех маленьких озер и прудков, которые образовались кругом и которые, по его мнению, неминуемо должны были испариться, так как между ними и морем не было никакого связующего звена. Кое-где виднелись морские рукава и проливы, к числу которых принадлежало, очевидно, и то водное пространство, которое опоясывало Риф. Кругом ли оно опоясывало его или нет, об этом Марк теперь еще не мог судить, так как с того пункта, на котором он в настоящую минуту находился, ему невозможно было бы видеть, примыкает ли Риф непосредственно к той бесконечной цепи скал или мелей, которая тянулась по направлению к западу, или нет. Остров Гуано и Остров Ила, очевидно, примыкали к этой сплошной массе; это были уже не одиночные островки, а нераздельные части большой вулканической горы. Тем не менее рукав, который омывал и Риф, и эти два важные склада удобрений, остался, и это было приятно Марку, потому что позволяло ему продолжать перевозить эти удобрения прежним порядком -- при помощи лодки или плота.
   Затем Марк озаботился положением "Ранкокуса". Он еще, очевидно, держался на воде, находясь посреди бассейна, но, чтобы вполне удостовериться в настоящем положении дела, Марк вошел в свою лодку и объехал вокруг судна. Вода здесь была так чиста и прозрачна, что легко видно было дно на глубине нескольких метров. Марк увидел, что расстояние между дном бассейна и килем было не более метра. Но в данную минуту еще продолжалось время прилива, и потому было ясно, что доброе старое судно рискует сесть на мель. Что же касается возможности вывести его из бассейна, то о ней речи быть не могло в виду того, что судно стояло над глубокою впадиной дна, где воды было на два, на три метра больше, чем повсюду вокруг. Установив все эти факты, Марк отправился пешком, с ружьем за спиною, осматривать свои новые владения, так значительно увеличившие его территорию.
   Прежде всего он направился к западной части острова, где, как ему казалось, тянувшиеся в этом направлении мели и рифы стали слитою, нераздельною частью его. Дойдя до одной из этих песчаных отмелей он заметил, что по песку бежит небольшая струя воды, вытекавшая, по-видимому, из-под слоев лавы. Марк вздумал попробовать ее на вкус и, зачерпнув воду рукою, поднес к своим губам. Какова же была его радость и удивление, когда вода оказалась не только пресной, но и чрезвычайно вкусной. Марк тотчас вырыл небольшое углубление и обложил его камнем. Не прошло и десяти минут, как ямка наполнилась чистой и светлой водой. Дойдя до самой узкой и выдающейся части Рифа, лежавшей всего ближе к соседним утесам, Марк убедился, что предположение его было ошибочно. Риф остался попрежнему островом, хотя пролив, отделявший его от утесов, не имел и семи метров ширины, но, наверное, был вдвое глубже. Вернуться к верфи, захватить там подходящую доску, перекинуть ее через пролив и с помощью этого импровизированного моста перебраться в свои новые владения было делом нескольких минут.
   В углублениях утесов он нашел множество рыбы, выброшенной на берег морем. Кроме того, он сделал еще одно несравненно более важное открытие: вблизи моста он встретил второй родник, гораздо более обильный. Этот родник давал начало ручью, или, вернее, речке, орошавшей целую отмель на протяжении двадцати акров. Встретив на своем пути значительной величины бассейн, этот ручей или река образовала небольшое озеро, а весь избыток вод несла затем уже прямо в море. Обрадованный Марк не захотел быть эгоистом; он еще раз вернулся на Риф за своим стадом; дойдя до моста, он перебросил с берега на берег другую доску, захваченную по дороге с той же верфи, и перевел по этим двум доскам все свое стадо. И птицы, и четвероногие так знали голос Марка, что даже утки слушались его; о козочке и говорить не стоит: та бегала за ним, как собачонка, и была счастлива, когда ей разрешалось сопровождать его в прогулках. Оставив всех своих животных наслаждаться нежданными благами, Марк приступил к более серьезной части своей экскурсии, которая продолжалась целый день.
   Он отошел всего лишь на две мили от своего жилья, если считать по прямой линии, но если принять в соображение, сколько ему пришлось обходить стороною встречавшиеся на его пути значительной величины озера морской воды, то он, без всякого сомнения, сделал уже добрых четыре мили. Эти озера часто имели более мили в окружности и отличались причудливыми контурами берегов, но вскоре все они должны были бесследно испариться под непосредственным влиянием палящих лучей солнца. Марк шел теперь вдоль узкого, длинного канала, впадавшего в пролив, который омывал кругом весь кратер. Достигнув предела, заранее намеченного им для этой первой прогулки, молодой человек поднялся на вершину одного утеса, который возвышался футов на сто над морем. Отсюда открывался обширный кругозор, и Марк невольно обратил свой взор на океан, который был ему теперь прекрасно виден на расстоянии нескольких миль на северо-восток.
   Далее к западу виднелось множество водных пространств различной величины: бухт, заливов и проливов, глубоко изрезанных и живописных по своим очертаниям. И это множество внезапно и повсеместно образовавшихся речек, озер и ручейков сильно затрудняло наблюдение: на известном расстоянии весьма и весьма трудно было отличить проточные воды от вод стоячих или, что то же, постоянных от временных. Но самое интересное и привлекательное зрелище ожидало Марка в южной части горизонта. Туманная завеса, скрывавшая до настоящего момента всю эту часть горизонта, стала теперь постепенно приподниматься; стройный столб дыма, как бы выходивший прямо из воды, продолжал медленно и плавно выходить кверху, где упирался в густое облако, подобно шатру, нависшее над этим местом. Вначале Марк мог различить лишь темную бесформенную массу, когда же туман понемногу начал рассеиваться, он ясно увидел перед собою гигантскую сильно изрытую скалу, имевшую более трехсот метров вышины и занимавшую пространство около одной мили.
   Расстояние, которое разделяло новый кратер от потухшего кратера на Рифе, Марк определил приблизительно в пятнадцать или двадцать миль, но, в сущности, оно равнялось полным пятидесяти милям.
   Налюбовавшись вволю на происшедшие повсюду перемены, Марк, наконец, спустился с своего утеса и тронулся в обратный путь.
  

ГЛАВА XII

  
   В продолжение десяти последующих дней Марк Вульстон исключительно занимался изучением и исследованием своих новых владений.
   Переправившись через пролив, омывавший Остров Кратера и названный Марком "Браслет", он добрался до той лавовой стены, которая заграждала бассейн, избранный для стоянки "Ранкокуса". Отсюда Марк отправился пешком вдоль тех самых утесов, между которыми он еще так недавно плавал на "Бриджите". Впрочем, узкий проход, через который Марку удалось провести "Ранкокус", существовал еще и теперь, но буйки, обозначавшие это роковое место, были теперь на суше, на двух торчавших над водою небольших утесах.
   Два дня сряду Марк продолжал подвигаться вперед все в том же направлении. И здесь почвенные изменения носили тот же характер чередующихся между собою водных пространств, песчаных мелей и зубчатых гребней скал.
   На пятые сутки Марк снова предпринял маленькое путешествие на "Бриджит". Выйдя из "Браслета" через узкий проход, он вошел в небольшой пролив, направлявшийся прямо на северо-восток. Пролив этот, шириною около полумили, имел на всем своем протяжении достаточно глубины, чтобы поднять даже большое судно. И не было ничего невозможного в том, что какое-нибудь из проходивших мимо судов могло зайти этим путем на Риф. Марк охотно ухватился за эту мысль и находил в ней для себя большое утешение и самый пролив этот назвал "Каналом Доброй Надежды". В трех милях от кратера канал раздваивался: один из рукавов его шел к северу, а другой уходил куда-то вдаль, теряясь в юго-восточном направлении. Чтобы воспользоваться благоприятным ветром, Марк избрал последний путь.
   Проплыв по каналу некоторое время, он вошел в другой канал, ведший на северо-восток. Этот канал имел значительную глубину и при входе достигал более полумили ширины; затем он немного суживался и потом вливался в овальной формы бассейн, диаметр которого равнялся целой миле. Этот бассейн был огражден с восточной стороны как бы поясом, состоящим из гряд непрерывных скал, местами достигавших высоты в семь метров и более. Дно его было совершенно чистое, песчаное, а лот почти повсюду показывал глубину в двадцать брассов {Брасс -- около двух метров. (Прим. ред.)}.
   Это был прекраснейший природный порт, и ничто не могло быть более удобного, чем этот самобытный закрытый рейд.
   Марк плавал уже более часа в "Овальной Гавани", как он назвал этот порт, когда заметил, наконец, что зеркальная гладь этих покойных вод кое-где слегка рябится чуть приметной зыбью, идущей от северовосточной стороны бассейна. Марк тотчас же направил свое судно в ту сторону, откуда шла зыбь, и убедился, что там в одном месте скалы расступились, образуя удобный выход в океан. Ветер был попутный, и Марк, войдя в проход, очутился в открытом море. Проплыв еще немного, Марк очутился в полумиле на ветре у бесконечной каменной гряды. Поставив "Бриджит" в дрейф, Марк бросил лот, но и на сорока брассах он не достал дна. Везде под ветром виднелись рифы, скалы, мели, тогда как с наветренной стороны и впереди повсюду был открытый океан.
   Определить в точности протяжение канала от кратера в "Овальную Гавань" было довольно трудно. Но судя по времени, которое пришлось употребить на этот путь, Марк полагал его длину миль в двадцать пять. "Бриджит" уже более часа находилась в открытом океане; между тем ветер начал свежеть, пришлось брать рифы, и Марк стал подумывать о возвращении на Риф. К сожалению, он не позаботился наметить на берегу приметных пунктов, по которым можно было бы найти тот путь, которым он шел сюда. Ему казалось это совершенно лишним. Но вышло иначе: тот выход из бассейна, которым "Бриджит" вышла в океан, снаружи был замаскирован скалами. Ему не оставалось теперь ничего, как только попытаться найти то место, где эта бесконечная цепь рифов прерывалась и открывала доступ в архипелаг. Подойдя к берегу насколько можно ближе, он все-таки нигде не мог найти желанного прохода; более часа он искал его в различных направлениях, но поиски его остались безуспешны. Провести ночь в открытом море да еще на ветре столь неприветливых берегов не представляло ничего приятного для Марка, и он решил итти на север, покуда не наткнется там на какой-нибудь другой проход.
   В течение целых четырех часов "Бриджит", не останавливаясь, шла на север, вдоль бесконечной каменной гряды; угрюмое однообразие этих скал нарушалось лишь бурною пеною ударявшихся о них морских волн. Но и на всем этом громадном протяжении Марк не нашел не только прохода, но даже и такого места, где скалы расступались бы настолько, чтобы среди них могла укрыться хоть самая простая лодка. За это время, по расчету Марка, "Бриджит" прошла не менее тридцати миль; сообразуясь с этим, он мог определить до некоторой степени величину своих владений. Часов около пяти вечера Марк, наконец, достиг небольшого мыса или косы, вслед за которым берег вдруг круто заворачивал на запад. Марку стало ясно, что он достиг северной границы этой подводной группы вулканических гор. Мыс этот он назвал "Северо-Восточным мысом" и, обогнув его, пошел на запад, держась как можно ближе берегов.
   Было уже слишком поздно, чтобы еще думать о возможности сегодня же вернуться до ночи на Риф; к тому же отважиться итти впотьмах этими не знакомыми еще ему проливами, каналами и рукавами было бы безумием; поэтому Марк счел за лучшее, выбрав небольшую бухту, стать в ней на якорь и переночевать с тем, чтобы поутру как можно раньше отправиться в обратный путь.
   В тот момент, когда солнце скрывалось за горизонтом, и сильный томительный зной летнего дня сменился отрадною прохладой ночи, берег гостеприимно расступился, образуя нечто в роде узенького пролива, все же достаточно широкого для небольшого судна. Придерживаясь ветра, "Бриджит" вошла в пролив, который постепенно расширялся и в конце концов образовал глубокий и довольно обширный залив. Берег его со стороны ветра представлял собою песчаную отмель довольно значительной длины. Следуя вдоль этого берега, Марк увидал прекрасный ручеек и здесь решил причалить. Осторожно завернув, чтобы подвести свое судно ближе к берегу, Марк зацепился багром и соскочил на берег. Прибрежье это, столь недавно вышедшее из недр морских, казалось уже пережившим многие века: пески здесь были чисты и блестящи, с красивым бледно-золотистым оттенком; кроме того, весь берег был усеян роскошнейшими раковинами самых красивых форм и переливов и замечательной величины. Запах, который они издавали, свидетельствовал о том, что еще недавно они служили жилищем своим природным владельцам. Любуясь их затейливою красотою, причудливым разнообразием форм и цвета, Марк мысленно дал слово вторично побывать в этом заливе, прозванном им "Заливом Раковин", и увезти отсюда некоторые экземпляры этих раковин, чтобы украсить ими свою каюту.
   Поужинав кое-чем из своих припасов у самого ручья, Марк разложил захваченный им на всякий случай тюфяк и вскоре заснул здоровым, крепким сном. Поутру, выкупавшись в заливе, он поспешил отправиться в обратный путь. Переплыв "Залив Раковин", "Бриджит" продолжала итти в юго-западном направлении по довольно широкому проливу; последний в конце концов привел ее к тому месту, которое Марк тотчас же признал за раздвоение канала "Доброй Надежды", прозванное им еще тогда же "Вилой".
   Теперь стоило только следовать тем же путем, каким он шел вчера, чтобы вернуться к Рифу.
   Около десяти часов утра Марк был уже дома; он тотчас же поспешил на "Ранкокус", где все было в прежнем порядке. Разведя огонь под плитою, он занялся изготовлением кое-каких блюд и запасов для следующего плавания, после чего взбежал на мачту с целью осмотреть еще раз, в каком положении находятся теперь дела на южной части горизонта.
   Густое облако темного дыма, заволакивавшее до сих пор то место, где происходило извержение вновь появившегося над водой вулкана, теперь почти рассеялось. Лишь одна точка горизонта все еще скрывалась за тонкой струйкой дыма; остальное же пространство было совершенно чисто. Мгновенно выросший из недр океана гигантский пик представлял собою дивное и невиданное зрелище: вершина его возвышалась не на триста метров, как полагал ошибочно вначале Марк, а на семьсот. Пик этот получил название "Пик Вулкана", и Марк решил, что посетит его в самом непродолжительном времени.
   Весь день был посвящен приготовлениям к предстоящему путешествию. Глухие раскаты, еще не раз слышавшиеся ему в тишине предыдущей ночи, теперь уже не повторялись. Опасаться было нечего.
   На этот раз ему пришлось плыть в совершенно ином направлении. Он миновал сперва несколько проливов и каналов, нисколько не похожих друг на друга; из них одни были прямы и широки, другие же, напротив, были узки и извилисты. К полудню "Бриджит" достигла южной конечности архипелага. Марк полагал, что сделал по меньшей мере двадцать миль, но Пик как-будто вовсе не придвинулся к нему; это заставило его задуматься; как видно, расстояние до Пика было еще весьма велико. Марк решил, что проведет остаток дня и ночи там, где он находился в данную минуту, с тем, чтобы на завтра иметь в своем распоряжении целый день. В то же время он был рад воспользоваться случаем и ознакомиться с этим прибрежьем и ближайшими островами, чтобы основательно изучить всю группу.
   Он стал высматривать удобное местечко, чтобы причалить; высадившись на берег, он тотчас же отправился пешком с ружьем в руках осматривать ближайшую местность. Проход, открывавшийся в море, значительно отличался от прохода в восточной части группы: тот залив, которым оканчивался пролив, с наветренной стороны был огражден длинною косою, далеко вдавшеюся в море. И вход и выход здесь были удобны, а самая коса настолько возвышалась над морем, что могла считаться удобным путеводным пунктом.
   В пресноводных источниках и ручейках и речках не было недостатка; между прочим, Марк нашел здесь небольшой, но чрезвычайно чистый и светлый ручеек, впадавший в ту губу, в которой стояла на якоре "Бриджит". Марк поднялся вверх по течению около двух миль и дошел до слияния десятка различных ручейков, бравших начало в большой песчаной отмели в несколько миль длиною. Новейшей ли формации была и эта мель или же она давно уже существовала,-- этот вопрос трудно было решить с первого взгляда.
   На следующий день Марк проснулся за два часа до рассвета и тотчас же стал собираться в путь. В хорошую погоду "Бриджит" делала по пяти узлов {Узел равен одной морской английской миле, или 1,8 километра. (Прим. ред.)} в час; с попутным ветром она могла итти и до семи узлов; но при большом волнении ход ее сильно замедлялся.
   В продолжении двух часов "Бриджит" шла все на юго-запад. С рассветом Пик показался на горизонте; все предметы стали явственно вырисовываться на темном фоне этой горы, хотя до нее оставалось еще не менее девяти миль. Начиная с этого момента Марка на каждом шагу ожидали новые открытия: солнце успело уже взойти и поочередно освещало то холмик, то обрыв, то голую скалу, придавая им удивительные колориты и оттенки. По мере приближения к Пику восторг и удивление Марка все более и более возрастали. Очутившись на расстоянии всего одной лишь мили от Пика, Марк убедился, что самый остров этот имел не менее восьми--десяти миль, хотя в ширину никоим образом не превышал двух миль. Тянувшийся с юга к северу остров был обращен своей узкой частью в сторону Рифа, и вот почему даже такой внимательный наблюдатель, как Марк, с высоты сторожевой площадки "Ранкокуса" мог ошибиться в размерах Пика, особенно за отдаленностью расстояния.
   Под конец плавания ветер стал свежеть; Марк очень желал укрыть свое судно под защитой гигантской скалы, представлявшей собою северную конечность острова. Однако, прибой валов к этому берегу заставил его отказаться от своего намерения. С большим прискорбием он был готов уже повернуть назад, как вдруг совершенно неожиданно очутился против узкого прохода, образовавшегося между двумя утесами почти равной величины, при чем один из них настолько выдавался в море, что совершенно заслонял собою эту узкую щель. Проскользнув между этими двумя скалами, образовавшими род тесной арки, судно Марка очутилось в красивом замкнутом со всех сторон бассейне, имевшем около четырехсот локтей в диаметре.
   Благодаря прекраснейшим песчаным берегам и такому же дну здесь, в любом месте, можно было причалить без хлопот, что Марк и не замедлил сделать. Убрав все паруса и захватив багор, он соскочил на берег. Оглядевшись, он увидал, что от бассейна кверху в гору идет громаднейший овраг, образовавшийся в расщелине гигантских скал; извиваясь змеею, он достигал до самой вершины Пика; по нем, клубясь и пенясь, с шумом мчался поток, вливавший свои воды прямо в бассейн. Сперва у Марка явилось предположение, что в этом потоке тоже соленая вода. Однако, отведав воды из ручья, он убедился, что это настоящий горный ключ.
   С ружьем за спиною и сумкой за плечами Марк стал взбираться в гору вдоль оврага. На деле подъем этот оказывался менее тяжелым, чем то предполагал сначала Марк. К немалому благополучию своему он мог почти все время пути пользоваться отрадной тенью, так как солнце проникало лишь местами в это глубокое ущелье. Марку пришлось пройти не более двух миль, все время подымаясь в гору, прежде чем он достиг ровного места, так называемого горного плато. Еще на полпути характер местности вдруг резко изменился: то не была уже та мертвая, бесплодная природа угрюмых голых скал, так удручающая душу человека; нет, почва, по которой теперь ступали ноги Марка, как видно, не со вчерашнего лишь дня вышла из недр океана. Оглядываясь вокруг, Марк Вульстон с каждою минутой убеждался все более в том, что самая вершина Пика и эта горная равнина долгое время были прекрасным зеленым островком, прежде чем страшное по своей силе извержение вулкана преобразило его в этот гигантский Пик, подняв его высоко над морем.
   Очевидно, этот островок тогда был слишком низменный, чтобы его можно было заметить на таком дальнем расстоянии, какое было от него до Рифа.
   Невольный крик восторга вырвался из уст Марка при виде роскошной зеленеющей равнины Пика. Равнина эта была покрыта лесом; бананы и вся богатая тропическая растительность пленяли взор своею красотою. Яркая изумрудная трава еще носила на себе следы недавнего ливня. Марк видел этот ливень в тот момент, когда подходил к Пику; но, приглядевшись ближе к поверхности лугов и лужаек, он без труда нашел и здесь следы пепельного дождя, выпавшего во время извержения вулкана.
   После продолжительной и быстрой ходьбы, очутившись вдруг под непосредственным влиянием солнечных лучей, Марк счел за лучшее лечь отдохнуть под тенью группы деревьев, где стоило протянуть руку, чтобы сорвать свесившийся чуть не до земли роскошный плод кокоса. Этот прекрасный плод заключает в себе вкусное, питательное молоко, которое является чудеснейшим напитком в жарком климате; а мякоть кокосовых орехов, когда они только что сорваны, представляет собою чрезвычайно сочную и вкусную пищу. Здесь этих кокосов можно было бы насчитать целые тысячи.
   Отдохнув час в тени деревьев, Марк принялся знакомиться с равниной, чтобы судить не только о ее красотах, но и о протяжении. Между прочим, он заметил, что все деревья буквально усеяны всякого рода птицами с необычайно ярким и цветистым оперением, при чем ему показалось, что некоторые из этих птиц должны бы дать прекрасное жаркое. Большинство птиц с видимым наслаждением поклевывали дикие смоквы; эти плоды, не отличаясь особо тонким вкусом, прекрасно утоляют жажду и действуют освежающим образом.
   Вскинув ружье, Марк одним выстрелом убил несколько птиц. С помощью своего кремня и небольшой горсточки пороха он без труда развел костер. Здесь лесу было вволю, и он невольно подумал, что на Рифе ему приходится скупиться на дрова, так как запас "Ранкокуса" уже начинал заметно подходить к концу. Из только что убитых птичек Марк изготовил тут же прекрасное жаркое, обернув каждую из них пучечком листьев подорожника; в его походной сумке имелись морские сухари и фляжка рома.
   Благодаря возвышенному местоположению этой равнины воздух здесь был несравненно легче, прозрачнее и даже прохладнее, чем на Рифе; вдыхая этот горный воздух, Марк испытывал особенное наслаждение, нечто похожее на легкое опьянение. "Как жаль,-- размышлял он,-- что нет здесь со мною живого человека, с кем бы я мог делить это блаженство!"
  

ГЛАВА XIII

  
   Собственно Пик, то-есть скала,-- это наиболее возвышенное место острова,-- находился на северной его окраине в двух милях расстояния от рощицы. Резко отличаясь по своему характеру от богатой растительностью природы всего нагорного плато, сам Пик не мог похвастать не только деревцом, но даже и кустиком; в самом начале подъема кое-где утес этот порос чахлой и жалкой травой, но и эта скудная растительность бесследно исчезала выше, в самом начале последнего подъема, ведшего вверх, на самую вершину.
   Подкрепившись обедом и отдыхом в тени кокосовых пальм, Марк начал взбираться на вершину Пика. Употребив на этот подъем два часа, он очутился, наконец, на самой вершине этой внезапно выросшей горы.
   Горная вершина развернула перед ним все богатства острова -- луга, рощи и ручьи. Марк постоянно имел при себе одну из лучших зрительных труб, имевшихся на "Ранкокусе", и попеременно переводил ее с одного пункта острова на другой в надежде отыскать следы присутствия здесь человека. Но, очевидно, он был единственным человеческим существом на всем этом острове.
   Марк продолжал дальнейший осмотр Пика. Тут было много гуано, которое, вероятно, немало способствовало плодородию долины. Кроме потока, который избрал своим руслом овраг, долина орошалась множеством маленьких ручейков, вливавших свои воды в тот же большой поток. Милях в двух от подошвы Пика все эти воды соединялись, образуя небольшое озеро; выйдя из озера, они бежали дальше извилистыми ручейками, впадавшими затем в море и спускавшимися каскадами по скату гор.
   Марк направил свою трубу на север с целью отыскать те острова, которые служили ему сегодня пунктом отправления.
   С той высоты, на которой он теперь находился, вся группа вулканических островов, к которой принадлежал и его Риф, была прекрасно видна; но за дальностью расстояния она представлялась как бы развернутой картой, нанесенной темными красками на поверхности океана. Простым глазом кратер нельзя было различить отсюда, а бедного "Ранкокуса" невозможно было разглядеть и с помощью трубы.
   Осмотрев внимательно все свои владения, Марк обратил свой взор в другую сторону горизонта в надежде найти где-нибудь землю. Первый предмет, попавшийся ему на глаза, была земля. Земля, вне всякого сомнения, ясно виднелась на западе, на расстоянии, по крайней мере, миль ста; несмотря на значительность расстояния, Марк был убежден в том, что он не ошибается, и что в той стороне, наверное, находится остров, быть может, даже и обитаемый. Обрадованный этим неожиданным открытием, он более часа не мог отвести глаз от этой точки горизонта и принужден был к этому лишь легким головокружением, явившимся у него от пристального и чересчур продолжительного рассматривания одного и того же предмета.
   Марк прохаживался теперь взад и вперед по небольшой площадке Пика с целью дать отдохнуть глазам, как вдруг появившийся в отдалении предмет сразу приковал его к месту и почти лишил способности дышать. Предмет этот был появившийся вдали парус.
   Со дня исчезновения Боба Бэтса глаза Марка теперь впервые видели судно. Оно, казалось, направлялось как раз к этому острову, как будто намереваясь укрыться под защитою его скалистых берегов. То было парусное судно. Двух ли, трех ли мачтовое,-- об этом Марк еще не мог судить.
   У бедного отшельника тряслись колена, он весь дрожал так, что был принужден на время опуститься и сесть на землю, чтобы не упасть. Несколько минут он оставался неподвижно. Когда же к Марку вернулись силы, и он поднялся на ноги, им овладел невыразимый ужас при мысли, что, быть может, то была только игра его воображения.
   Но нет! Он не ошибся: белая точка все еще виднелась на том же месте. Марк схватил свою подзорную трубу, чтобы лучше рассмотреть это судно, и вдруг у него вырвался громкий возглас радости:
   -- Пинас! "Нэшамони"!
   Как безумный он бросился вперед, махая платком, как будто его могли увидеть на таком расстоянии. Прошло четырнадцать месяцев с тех пор, как это маленькое судно было унесено бурей, и вот после такого промежутка времени оно, казалось, снова пыталось вернуться к тем берегам, которые служили ему колыбелью.
   Как только к Марку вернулись самообладание и рассудительность, он тотчас же прибег к наивернейшему способу, чтобы обратить на себя внимание: он дал два выстрела из своего ружья и затем повторил еще несколько раз тот же прием до тех пор, пока на пинасе подняли флаги. В тот момент пинас находился уже почти под самым Пиком. Но вот и с судна раздался ответный выстрел.
   По этому сигналу Марк бросился бежать бегом навстречу судну; несколькими скачками спустился он к оврагу и, не переводя духа, как безумный, мчался все вперед и вперед, рискуя каждую минуту сломать шею. Менее чем в полчаса он добежал, едва дыша, до места, где стояла его "Бриджит", и вскочил на судно.
   Когда Марк миновал последний выдающийся в море утес, выйдя из своей потайной бухточки, невольный крик радости и счастья сорвался с его уст: всего в каких-нибудь ста саженях расстояния его глазам предстала "Нэшамони"; судно шло, придерживаясь берегов и, очевидно, отыскивая удобное место для того, чтобы пристать к острову. С пинаса тоже отозвались: Марк и Боб узнали друг друга. Боб по старой матросской привычке подбросил в воздух свою шапку и издал три громких возгласа, тогда как Марк, совершенно обессилевший от волнения, принужден был опуститься на скамью, а вслед за тем он выпустил из рук и шкот {Шкот -- снасть для растягивания паруса и управления им. (Прим. ред.)} и потерял сознание. Очнулся он в объятиях своего друга на палубе "Нэшамони".
  
   Прошло более получаса, прежде чем Марк вполне овладел собой. Наконец, слезы облегчили его душу; он не стыдился этих слез, слез радости, при встрече со своим старым другом. Тут он заметил присутствие еще одного лица на судне, но так как человек этот был темнокожий, то Марк решил, что, вероятно, это какой-нибудь туземец с тех островов, где по пути остановился Боб, и потому не обратил на него должного внимания. Боб заговорил первый:
   -- Мистер Марк, вот ведь счастье-то! Мог ли я ожидать такую радость? Поверите ли, я дрожал от страха, пускаясь нынче в путь на нашей "Нэшамони"; ведь я ничуть не был уверен в том, что сумею найти вас.
   -- Спасибо вам, дорогой Боб, спасибо! Судя по тому, что я вижу, вы, верно, пристали к одному из населенных островов неподалеку отсюда. Но для меня является загадкой, каким путем вы, Боб, сумели отыскать Риф?
   -- Риф! Да разве это Риф?-- с удивлением воскликнул Боб.-- Должно быть, земля здесь кверху дном перевернулась с тех пор, как я расстался с вами!
   Марк рассказал Бобу о том перевороте, который совершился в его отсутствие, и затем в кратких словах передал ему всю свою эпопею за это время. Бэтс весь превратился в слух, с жадностью слушая его рассказ.
   --- Так вот она причина-то всех тех землетрясений! -- воскликнул Боб.-- Поверите ли, в то время, как у вас все это здесь стряслось, я был более чем в полутораста милях от этих мест, но и у нас были такие землетрясения, что даже старому опытному матросу невозможно было устоять на ногах. Два дня спустя к нам присоединилось судно, которое в ту пору находилось без малого на сто миль ближе к северу, чем мы, и что же? Ведь весь экипаж рассказывал, что там, в открытом море, им казалось, что небеса с землею сошлись.
   -- Вы говорите о каком-то судне, Боб! Но разве возможно, чтобы вы где-нибудь повстречались с ним в этих местах?
   -- Нет, мистер Марк, напротив, это весьма возможно. Впрочем, самое лучшее, конечно, будет, если я расскажу вам все мои делишки по порядку. Однако, сойдем на берег.
   Вход в маленькую бухту находился в двух саженях от них. Оба судна вошли в нее и причалили к берегу. Затем приятели в сопровождении того же туземца стали подыматься на гору. Выйдя на поляну, ни Боб, ни его спутник не могли удержаться от шумного выражения радости и восторга при виде всех чудес этой долины. К немалому удивлению Марка, темнокожий говорил на том же английском языке, как и Боб. Желая ближе разглядеть этого спутника своего друга, Марк обернулся в его сторону и с первого же взгляда узнал в нем знакомое лицо.
   -- Боб!-- воскликнул он, с трудом переводя дух.-- Неужели это в самом деле Сократ?
   -- Да, сударь, это самый Сократ и есть, да и Дидона, его жена, тоже не за сто верст от вас.
   Сократ и Дидона были слугами его жены, которых он оставил при ней. Тысячи мыслей, воспоминаний и предположений разом зашевелились в мозгу Марка; тем не менее он воздержался от всяких преждевременных вопросов. Собственно говоря, он в глубине души чего-то опасался, и потому какой-то безотчетный страх удерживал его.
   Боб опасался за своего друга, предвидя слишком сильное для него волнение, и преднамеренно старался ослабить то впечатление, которое должен был произвести его рассказ на Марка.
   Когдо пинас, вместе с находившимся на нем Бобом, был унесен в море прошлогоднею бурей, то злополучному моряку не оставалось ничего более, как довериться произволу волн, которые, перекидывая его судно с утеса на утес и с рифа на риф, наконец, вынесли его часа три спустя совершенно невредимым в открытое море. Уцелел пинас среди подводных рифов и камней только потому, что буря вздымала волны высоко, и даже поверх скал и рифов для "Нэшамони" было достаточно воды.
   В продолжение целой недели Боб всячески пытался вернуться вновь на Риф, но это ему не удалось.
   По прошествии восьми дней под ветром показался берег; в надежде встретить там людей, Боб стал держать на этот берег, но ожидания его не оправдались. То была громадная гора вулканического происхождения, весьма схожая с Пиком, но только безусловно лишенная всякой растительности. Он назвал ее именем своего старого судна и прожил там несколько дней.
   С наиболее возвышенной точки острова Ранкокуса видна была на севере и на западе земля. Боб решил итти на запад в надежде повстречать какое-нибудь судно и приблизительно в ста милях от острова Ранкокуса наткнулся на группу низких, плоских островов, которые оказались населенными. Туземцы этих островов были очень миролюбивы и, очевидно, привыкли уже видеть белых. Повидимому, неожиданное появление в их водах новенького судна с одним лишь человеком показалось им не совсем естественным событием, которое они, нимало не задумываясь, приписали вмешательству богов; поэтому они встретили Боба со всевозможным почетом. Сам предводитель племени этих островитян вступил в дружеские отношения с Бобом; они побратались, взаимно обменялись с ним именами и даже от души потерлись друг с другом носами.
   Прожив около месяца под гостеприимным кровом радушного индейца, Бэтс вместе с ним отправился однажды на группу соседних островов, расположенных в трехстах милях далее на север. Там Боб рассчитывал встретить какое-нибудь судно, и оказалось, что на этот раз его расчет был верен; на самом деле там стояло большое судно под испанским флагом, пришедшее из Южной Америки для ловли жемчуга. Судно это возвращалось теперь обратно и в то время как раз уже готовилось к отплытию. Вследствие какого-то внезапного недоразумения, происшедшего между командиром брига {Бриг -- двухмачтовое парусное судно с одними только прямыми парусами. (Прим. ред.)} и темнокожим другом Боба, этот последний вдруг совершенно неожиданно уехал и даже не простился с ним. Теперь у Боба не было другого выбора как или оставаться на этих островах, или же плыть на том испанском бриге, который отправлялся на другое же утро. Понятно, что Боб избрал последнее.
   Сойдя в Панаме на берег, Боб перебрался через этот перешеек и прибыл в Филадельфию менее чем пять месяцев спустя после того, как распростился с Рифом.
   Судохозяева "Ранкокуса" категорически отказались от какой бы то ни было попытки вернуть вновь свое судно; они набросились на страховое общество, принудив Боба показать под присягою, что судно их погибло. Почти одновременно с владельцами "Ранкокуса" узнала также от Боба Бэтса о судьбе, постигшей мужа, и Бриджит. Не задолго до того времени Анна Вульстон вышла замуж за молодого симпатичного врача, недавно поселившегося в Бристоле.
   Боб изобразил Бриджит в самых радужных красках прелести Рифа: и мягкость климата тех стран, и плодородие почвы, и вызвался лично сопровождать ее к мужу. Понятно, что первыми узнали о решении Бриджит ехать к мужу молодые супруги Хитон; они не только одобрили намерение Бриджит, но и сами высказали желание присоединиться к ней. Отъезд на Риф был, таким образом, окончательно решен.
   Как раз в это время из Нью-Йорка отправлялось прекрасное судно. Взять тайным образом билеты на проезд было не трудно; все необходимые запасы и покупки уже были сделаны и тотчас же отправлены на судно. Перед уходом судна были отправлены в Бристоль к отцам весьма почтительно и даже трогательно написанные письма; Боб был уже на судне, где к нему присоединились Сократ с Дидоной и Юноной, бежавшие из дома Ярдлея по приказанию своей госпожи. Кроме того, к нашим переселенцам присоединилась некая Марта Уотерс, старинная приятельница Боба. Со времени своего возвращения с Рифа и встречи с Мартой Уотерс Боб сильно изменил свой взгляд на брак, и вскоре сама Марта Уотерс стала его женою.
   С Мартой была еще ее сестра, молоденькая Дженни Уотерс, пожелавшая с своей стороны сопровождать сестру в далекие края.
   Наконец, переселенцы, в числе девяти человек, отплыли. Вскоре благополучно высадились в Панаме. Здесь, на их счастье, тот же испанский бриг, с которым прибыл сюда Боб, готовился опять к отплытию в те же края, где встретил его наш приятель. Боб и его друзья без затруднений были приняты все на бриг, при чем к ним пожелал пристать один молодой корабельный плотник, по фамилии Биглоу, бежавший год назад с своего судна. Он с женою и ребенком были охотно приняты в число будущих сограждан далеких островов. Из Панамы до островов Жемчужин плавание продолжалось долго: лишь на шестьдесят первые сутки переселенцы высадились, наконец, на давно знакомых Бобу островах Жемчужин со всем своим громадным багажем. Тут были и коровы, и молодой бычок, и жеребята, и несколько штук коз, и множество орудий, и инструменты всех родов, каких не было в трюме "Ранкокуса".
   На островах Жемчужин Боб отыскал своих прежних друзей, радушно встретивших его теперь, как и в первый его приезд на эти острова. Он привез им кое-какие пустые для европейца, но очень ценные для индейцев подарки, благодаря которым оказалось нетрудным убедить этих островитян перевезти всю маленькую общину со всем ее имуществом на острова Бэтто, того самого предводителя островитян, с которым Боб когда-то побратался и где оставил свой пинас. Острова эти находились на расстоянии приблизительно трехсот миль от островов Жемчужин. Путешественники, их скот и кладь были благополучно туда доставлены на "катамаранах" -- нечто в роде громаднейших плотов, очень употребительных в этих морях.
   На островах Бэтто Боб нашел свою "Нэшамони" совершенно в том же виде, как он ее оставил. В качестве священного предмета она оставалась для всех жителей этих островов неприкосновенной. Вождь Урууни получил в подарок от Боба ружье и несколько патронов, а лучше этого подарка для него не могло быть ничего: огнестрельное оружие у туземцев считается высшим из благ жизни; оно заменяло счастливому Урууни постоянную боевую армию; благодаря этому ружью давнишняя распря его с предводителем другого племени островитян благополучно разрешилась в его пользу. Здесь Боб без труда уговорил жителей доставить его со всеми его товарищами, животными и пожитками на остров Ранкокус.
   Боб и Хитон сочли более благоразумным и осторожным окончательно распроститься здесь со своими темнокожими друзьями и отпустить их с миром по домам. Так как нельзя было сказать, насколько можно положиться на дружественное расположение островитян, то они и сочли за лучшее не показывать им дорогу к самому Рифу.
   Остров Ранкокус, как говорил Боб, во многих отношениях мог бы считаться лучше Рифа. Там, например, было немало разных плодовых деревьев, а также и прекрасные луга, но на Пике и деревья были лучше, и лесу было больше, и пастбище жирнее, а главное, долина Пика была доступнее.
   Отправиться и далее всем вместе не было никакой возможности уже потому, что "Нэшамони" не могла вместить их вместе со всеми пожитками да еще со скотом; помимо того, случилось как раз одно событие, препятствовавшее дальнейшему путешествию некоторых из числа вновь прибывших друзей. Анна Хитон стала матерью, и муж ее, конечно, не согласился бы везти ее теперь или оставить ее одну в такое время. Присутствие Бриджит было почти так же необходимо для больной в данное время, как и присутствие ее мужа. Было решено, что Боб с Сократом отправятся отыскивать путь к Рифу.
   Боб не мог со всею точностью определить настоящее местоположение Рифа, но он знал наверное и помнил превосходно, что Риф должен был находиться с наветренной стороны и в расстоянии приблизительно ста миль.
   Бродя по вершинам утесов и гор острова Ранкокус, Боб не мог не заметить Пика; вид его одновременно вызвал в нем и радость, и недоумение. Боб не подозревал, конечно, великих перемен и тех переворотов, которые совершились здесь за последнее время, а потому не понимал, как мог он не заметить этого Пика в тот раз, когда впервые был на острове Ранкокусе, или когда они совместно с Марком так тщательно делали наблюдения и изучали эту часть горизонта; радовало же его то, что, глядя на этот Пик, он приходил все больше к убеждению, что Риф обязательно должен находиться на север от него и, вероятно, на расстоянии весьма значительном, иначе не могло случиться того, чтобы они не видели с вершины Рифа этого гиганта.
   Отправившись на поиски, Боб стал держать прежде всего на Пик, насколько то позволял ему ветер. Десять часов спустя после того, как "Нэшамони" вышел в море, Боб, наконец, увидел Пик с палубы судна, а вслед за тем на горизонте показался и кратер нового вулкана. Сюда-то именно и пошел Боб. Проплыв несколько десятков миль в течение ночи, Боб и Сократ с рассветом увидали себя уже вблизи от Пика. Наш моряк прямо пошел к этому острову и вдруг услышал выстрел Марка.
  

ГЛАВА XIV

  
   С закатом солнца "Нэшамони" вышла из маленького залива. Марк дал ему прозвание "Миниатюрная бухта", а овраг, ведущий в гору, назвал "Лестницею", потому что он действительно служил как бы лестницею для того, кто хотел добраться до зеленой равнины Пика. Переезд от Пика на остров Ранкокус мог совершаться без труда во всякое время, потому что в этих морях для такого рода плаваний совершенно достаточно заметить лишь направление ветра. Он дует здесь в одном и том же направлении, за исключением каких-нибудь случайных шквалов.
   Марк был счастлив, видя, как прекрасно "Нэшамони" служит в открытом море; особенно гордился этим Боб, уверявший, что он готов отправиться на этом судне до берегов какого-угодно материка. "Бриджит" осталась на якоре в "Миниатюрной бухточке".
   Солнце едва стало показываться на горизонте, как "Нэшамони" уже очутилась в виду острова Ранкокуса.
   Приблизившись к берегу, Боб поднял на мачте небольшой флаг; то был условный знак, по которому ожидавшие возвращения Боба должны были узнать о том, что его поиски увенчались успехом.
   В числе всевозможных предметов, какими предусмотрительный Хитон запасся перед своим отъездом из Америки, оказались и три палатки. Эти палатки и служили теперь жилищем для переселенцев. Они были раскинуты у подножия горы на прибрежной равнине; Боб указал их Марку.
   Тут же, вблизи палаток, паслись козы, коровы, жеребята; на маленьком плоту, служившем пристанью, стояла молодая женщина; она протягивала руки, как-будто призывая к себе кого-то; вдруг ноги ее подкосились, и она опрокинулась навзничь, будучи не в силах справиться с охватившим ее радостным чувством. Боб так искусно сумел повернуть судно, что оно прошло вблизи самого берега, еще не доходя до пристани. Марк мог свободно соскочить на землю, что он и не замедлил сделать. Боб был настолько деликатен, что отошел опять от берега и пристал в другом месте, не желая нарушить своим присутствием трогательную минуту свидания молодых супругов. Полчаса спустя Марк и Бриджит присоединились к остальным. Марк обнял и поцеловал сестру и ее мужа, которого он еще не знал.
   В течение всего дня происходили трогательные сцены. Марку пришлось пересказать все, что с ним было за все это время.
   Переселенцы прожили целую неделю на острове Ранкокусе. Однако, осторожность не позволяла слишком полагаться на ту сомнительную безопасность, которою они временно пользовались здесь. В группе островов Бэтто, как и всюду, были враждующие между собой партии, и доброму Урууни стоило на этот раз немалого труда принудить все эти враждующие между собой группы подвластных ему туземцев отпустить Боба и его друзей целыми и невредимыми. Вот почему переселенцам следовало немедленно покинуть этот остров и скрыть свои следы. С перевозкою коров, коз и жеребят им предстояло много затруднений: на пинасе не было помещений для четвероногих пассажиров, но все же для одного животного нашлось бы место, при чем возможно было поместить еще и шесть или семь человек.
   Понятно, что прежде всего надо было увезти в надежное место всех женщин и наиболее ценные предметы; этот первый транспорт отправился под предводительством самого Марка, Хитона и Сократа, а Боб и Биглоу остались для присмотра за скотом и остальным имуществом.
   По их расчетам выходило, что пинас может вернуться обратно не ранее восьми дней. Но на этот раз плавание оказалось более затруднительным, так как пришлось итти против ветра. "Нэшамони" вышла в море с закатом солнца, а на следующее утро находилась уже в виду вулкана. Вулкан был в этот день сравнительно спокоен; правда, по временам здесь слышался еще глухой подземный гул, и порою из его жерла вылетали громадные осколки камней; но это были уже последние прощальные ракеты гигантского фейерверка.
   Ночь была очень темная, но около полуночи Марк заметил, что море стало спокойнее, из чего он заключил, что "Нэшамони" находится под ветром у острова и, вероятно, уже недалеко от него. Слишком уверенный в своей памяти, Марк не дал себе труда отметить или рассчитать по компасу место входа в Миниатюрную бухту, о которой он рассказывал своим спутникам, как о прекрасном и надежном убежище для их судов, совершенно скрытом от всяких посторонних глаз. На самом деле оказалось, что она так хорошо скрыта, что и сам Марк не скоро сумел отыскать ее, что подало, конечно, повод к некоторому подтруниванию на его счет. Наконец, "Нэшамони" благополучно вошла в бухту, где на своем месте стояла "Бриджит". Молодая женщина не могла удержаться от улыбки при виде этой хорошенькой шлюпки, носившей ее имя.
   Потребовалось почти двое суток на то, чтобы перенести груз "Нэшамони" на горную равнину, прозванную Бриджит Эдемом. Две из палаток были также привезены сюда; они имели досчатый пол и были больших размеров, но, в сущности, в этом климате едва ли чувствовалась большая надобность в крыше над головою, так как непроницаемые шатры зеленой листвы деревьев с успехом заменяли ее в случае надобности. Рядом с двумя раскинутыми палатками устроили и для скота род навеса, крытого соломой, так что на третьи сутки переселенцы уже устроились отлично. Тогда Марк стал подумывать о второй поездке на остров Ранкокус, где его ожидали товарищи.
   Плавание это от одного острова к другому становилось с каждым разом менее затруднительным для Марка, который с каждым разом лучше ознакомлялся с направлением морских течений, характером волн и силой ветра. На этот раз он вышел с рассветом и около полудня был уже на острове Ранкокус. Здесь, не теряя даром времени, путники сразу же приступили к нагрузке пинаса. Одну корову и ее теленка также нашли возможным принять на борт "Нэшамони", и в тот же день под вечер судно опять отплыло на Пик. И это плавание совершилось вполне благополучно.
   Следующая поездка на остров Ранкокус состоялась уже без участия Марка. Анна поправлялась с каждым днем и к тому времени была почти совсем здорова; а Хитон оставил на острове несколько ящиков с довольно ценными предметами и был не прочь сам лично присмотреть за их нагрузкой и выгрузкой. Он предложил отправиться на остров Ранкокус на этот раз вдвоем с Сократом.
   Четыре дня спустя "Нэшамони" вернулась уже обратно; в числе ее пассажиров оказалась еще корова и ее теленок и несколько штук коз. Убедившись, что Хитон прекрасно управляется с пинасом, и что в его участии в поездках на Ранкокус нет необходимости, Марк, наконец, решил исполнить заветное желание своей жены и вместе с нею отправиться на Риф или, что то же, на Кратер. Ему и самому надо было взглянуть, что делается в прежних его владениях, а Бриджит уж давно сгорала нетерпением увидеть поскорее те места, где ее муж провел так много дней в полнейшем одиночестве.
   Моментом отправления было избрано Марком раннее утро. Едва только "Бриджит" успела выйти из-под прикрытия утесов Пика и почуяла под собой широкую волну открытого океана, как на дальнем горизонте поднялось солнце, окрасив волны в роскошный яркий пурпур, усеянный сотнями золотых блесток.
   Очарованная этим зрелищем, Бриджит не могла отвести от него глаз и, обращаясь к мужу, сказала:
   -- Марк, я верю, что твой Риф прелестен, но посмотри на наш Эдем, взгляни кругом и скажи по совести, может ли у нас хватить духу покинуть Пик и поселиться совсем не здесь, а там, на Рифе, или в каком-либо другом месте?
   -- Можно совместить и то, и другое, мой друг! Конечно, Пик имеет немало преимуществ, но если мы серьезно задумаем основать здесь прочную колонию, то нам понадобится также и Пик и Риф, а быть может, даже и остров Ранкокус, который может служить пастбищем для нашего скота, а Риф будет доставлять нам рыбу и овощи.
   После нескольких часов плавания они увидели сперва скалы и кратер, а затем и мачты "Ранкокуса". Лишь около полудня Марк пристал в обычной своей пристани и высадил на берег Бриджит. Он с первого взгляда убедился, что здесь все осталось в том же порядке, как было. Прежде всего они отправились на "Ранкокус"; посещение этого судна сильно взволновало молодую женщину: безлюдная палуба и голые мачты; мертвенное запустение судна произвело на нее удручающее впечатление. Та самая каюта, в которой происходило еще не так давно ее венчание, как-то сразу навеяла на нее хотя сладостные, но тревожные воспоминания. Они на одну минуту положительно осилили ее. Однако, Бриджит скоро овладела собой. Марк отправился взглянуть на свои огороды, она же занялась приведением в порядок всего, что находилось в его каюте. Каюта эта тотчас же приняла опрятный и уютный вид.
   Когда солнце утратило уже отчасти свою жгучесть и начало клониться к закату, супруги отправились вместе осмотреть кратер и его вершину. Марк ввел жену в свой сад или, вернее, огород, где Бриджит на каждом шагу выражала восторг и удивление. На вершине Марк снял две превосходные дыни. Вершина чрезвычайно понравилась Бриджит; она решила, что это место станет излюбленным местом ее прогулок. Отсюда Марк указал ей на своих кур, число которых успело значительно возрасти со дня его отсутствия, так как прибавились еще два выводка. Все это маленькое пернатое население находило себе прекрасное пропитание на зеленеющих травою скатах кратера, вследствие чего и не пыталось отправляться на фуражировку в сад и огород.
  

ГЛАВА XV

  
   Марк и Бриджит прожили на Рифе с неделю в полном одиночестве, и эта неделя показалась им одним днем. Когда же, наконец, наступило время вернуться, то Бриджит стала ласково протестовать, заверяя мужа, что она желала бы прожить здесь целый месяц, но "губернатор", как в шутку прозвал Марка Хитон, а потом не раз, шутя, приветствовала его Бриджит, объявил, что, несмотря на всю его любовь и привязанность к Рифу, он не считает себя в праве покинуть на Пике своих друзей.
   Обратное путешествие свое они совершили, как и прежние, благополучно, при чем возвращение "Бриджит" случайно совпало с возвращением "Нэшамони", и оба судна почти единовременно вошли в Миниатюрную бухту пристани. Пинас вернулся с острова Ранкокус с последним грузом; теперь уж на этом острове не оставалось более ничего, кроме двух коз, которым предоставили остаться жить в горах. На этот раз приехал и Биглоу, так что теперь маленькая колония была уже в полном сборе.
   Однако, Боб сообщил Марку такую новость, которая не на шутку встревожила его и заставила призадуматься. В тот момент, когда пинас с последним грузом выжидал удобного момента к отплытию, Боб вдруг заметил, что флотилия, состоящая из значительного числа лодок и плотов, плывет к Ранкокусу. Очевидно, флотилия эта шла с островов Бэтто. С помощью зрительной трубы Бобу удалось разглядеть, что впереди других в качестве предводителя плыл на своей лодке один знакомый ему индеец Ваальди. Этот Ваальди считался самым заклятым соперником Урууни, следовательно, если ему удалось появиться в этих местах и во главе такой значительной флотилии, то, очевидно, он каким-либо способом одержал верх над добродушным Урууни и замышлял теперь недоброе.
   Бобу показалось, что в числе туземцев находились и двое белых. Присутствие этих людей не было утешительным. Боб понял тотчас, что ему следует быть настороже. Вместо того, чтобы выйти на ветер острова, что ему и следовало бы сделать в обычном случае, он избрал на этот раз почти противоположное направление, стараясь лишь держаться как можно дальше от берега, чтобы не попасть в затишье под прикрытие скал. Он знал, что в таком случае легкие лодочки туземцев с их длинными веслами непременно нагнали бы его.
   Выйдя в море с закатом солнца, Боб не успел еще уйти далеко, как уже совсем стемнело; настала черная, безлунная тропическая ночь. Теперь он с полной безопасностью мог итти в каком угодно направлении, не опасаясь, что за ним будут следить. Пользуясь мраком ночи, Боб вернулся обратно к острову Ранкокусу, и около одиннадцати часов ночи "Нэшамони", обогнув северную часть острова, прошла вдоль берега и пристала к своей обычной пристани.
   Туземцы не развели костров и не зажгли огней, а потому и не было никакой возможности определить, в каком именно месте они раскинули свой лагерь. Однако, Боб решил во что бы то ни стало добыть те сведения, которые были ему необходимы. Сойдя на берег, он ползком стал пробираться к тому месту, где, по его соображениям, должны были находиться в настоящую минуту туземцы.
   Боб не подозревал, что и за ним могут следить, и в тот момент, когда он полз между кустами с тем, чтобы еще больше приблизиться к лагерю спящих туземцев, вдруг почувствовал на своем плече чью-то сильную руку. Боб уже готовился отправить дерзкого смельчака к праотцам, когда услышал следующие слова:
   -- Куда идешь, товарищ?
   Слова эти были произнесены чуть слышным шопотом, и это успокоило Боба. Очевидно, то были те самые двое людей, которых видел Боб; они, наверное, притаились в кустах, чтобы проследить пинас. Уверив Боба, что в данную минуту нет надобности опасаться чего-либо, так как все спят, а отсюда до места их ночлега далеко, они пошли проводить Боба на "Нэшамони".
   Здесь разыгралась весьма трогательная сценка свидания; оказалось, что эти два матроса служили раньше на том же китобойном судне, на котором служит Биглоу; кроме того, они еще были и земляками Биглоу, из одной с ним деревни. Оба они в разное время ушли с своего судна и затем Питерс и Джонс встретились вновь случайно и вот уже более двух лет скитались вместе по разным островам, не зная, что с собою делать, когда Ваальди предложил им принять участие в той экспедиции, которую он задумал совершить.
   Все, что им удалось понять из разговоров туземцев, было лишь то, что предполагалось ограбление, а в случае надобности, и избиение небольшой горсти белых. Они немедленно же согласились на предложение вождя в надежде сослужить каким-нибудь путем добрую службу своим соплеменникам и спасти их от грозящей им беды.
   Пока Питерс рассказывал это, в лагере индейцев вдруг раздался крик. Медлить здесь далее было бы безумием. Джонс вскочил на "Нэшамони"; Питерс с минуту колебался, не решаясь последовать за ним (впоследствии выяснилось, что он был женат на индеанке, к которой сильно привязался), но в тот момент, когда "Нэшамони" готова была уже тронуться, чтобы выйти в море, Питерс, одумавшись, последовал за Джонсом. И только когда пинас успел уйти более полумили от острова. он высказал вслух раскаяние в своем поступке. Товарищи пытались его утешить, говоря, что, вероятно, ему представится случай послать весточку его Петрине, как назвал Питерс свою молодую индеанку, что рано или поздно она непременно найдет случай свидеться с ним.
   С таким прекрасным подкреплением, как эти два матроса, Боб, не задумываясь, вышел в море, предоставив Ваальди делать все, что ему угодно. Конечно, если эти туземцы взберутся на вершину главной горы, то неизбежно должны будут увидеть дым, выходящий из вулкана, а также и Пик; но Риф должен был остаться недосягаемым для их взоров. Возможно было ожидать, что они решатся совершить переезд от одного острова к другому, но при наличных условиях такое предприятие было весьма рискованно, так как им пришлось бы все время итти прямо против ветра.
   Переселенцы очень радушно приняли вновь прибывших матросов. Бриджит не могла удержать улыбки при намеке Марка относительно того, что Джонс, отличавшийся привлекательной наружностью, может стать прекрасным мужем для Дженни. Однако, в данную минуту им приходилось думать не о свадьбах, а о возможном нападении туземцев.
   На совещании, состоявшемся по этому поводу под председательством Марка, как главы молодой колонии, было принято решение перевезти с "Ранкокуса", на котором было восемь коронад {Коронада -- артиллерийское орудие. (Прим. ред.)} с лафетами весьма несложной системы и у которого пороховая камера была отлично снабжена всем необходимым,-- две коронады и надлежащее количество снарядов.
   Так как овраг, прозванный Марком "Лестницей", являлся единственным путем к вершине горы, а также и к Эдему, то стоило укрепить лишь этот пункт, чтобы воспрепятствовать вторжению туземцев на Пик. Две коронады, установленные на утесах, господствовавших над самым входом в ров, не только преградили бы дорогу к Эдему, но допустили бы неприятеля в бухту, поражая каждое судно, которое появилось бы в проливе.
   Оставалось еще подумать о Рифе, который был со всех сторон открыт для набегов туземцев. Оставив нескольких человек на "Ранкокусе" и предоставив в их распоряжение две-три хороших коронады, Марк рассчитывал удержать на должном расстоянии более пятисот туземцев.
   Хитон привез с собою изрядный запас ружей и зарядов, но все это следовало собрать в надежное место, и притом так, чтобы оно всегда было под рукою. Питерс и Джонс получили приказание устроить для этой цели род погреба из пещеры, находившейся у входа в овраг. Затем Марк приказал сложить на самой возвышенной точке Пика громадные вязанки хвороста и бурелома, которые следовало немедленно зажечь, если туземцы дерзнут приближаться к Пику в его отсутствие ночью. Он не сомневался в том, что огни эти будут видны с Рифа, куда он намеревался отправиться. Отдав все необходимые приказания, Марк отплыл в сопровождении Боба, Биглоу и Сократа, Дидоны и Юноны. Остальные женщины, под охраною Хитона и двух вновь завербованных матросов, остались на Пике.
   Боб Бэтс не мог надивиться переменам, происшедшим в его отсутствие на Рифе; теперь он шел пешком там, где прежде переезжал лишь на плоту. Поверхность кратера сплошь зеленела травой. Посетив долину кратера, Боб был не менее удивлен; не говоря уже о садах, где все произрастало, цвело на славу, там раскинулся громадный луг, который только ждал покоса. Заметив это еще в свой предыдущий приезд на Риф, Марк позаботился о том, чтобы Сократ захватил с собою косу.
   На следующее утро все усердно принялись за работу. Мужчины занялись переноской коронад с "Ранкокуса" на "Нэшамони". Весь этот день грузили они пинас и занимались некоторыми другими хозяйственными делами. Между прочим, Марк пристрелил одного боровка для кухни, а Боб отправился на свое издавна излюбленное место ловить рыбу; менее чем через час Боб вернулся с целою сотней разного рода рыб. Около десяти часов вечера "Нэшамони" вновь вышла в море. Марк держал руль до тех пор, пока они не миновали проливы и каналы, и только выйдя в открытое море, он вручил его Бобу. Биглоу остался на "Ранкокусе" с тем, чтобы основательно ознакомиться с имеющимися в его трюме и между деками строительными материалами. Семья Сократа также осталась на Рифе, так как не успела управиться с работой.
   Но, несмотря на то, что Марк чувствовал сильную усталость, он все же не решился итти отдохнуть, даже и после того, как поручил управление судном Бобу. С напряженным вниманием вглядывался он в южную часть горизонта, в ту точку, где должен был находиться Пик; он хотел убедиться, что огней не зажигали, и, следовательно, в течение дня вражеская флотилия не показывалась у берегов этого острова. Удостоверившись, что на Пике все обстоит благополучно, Марк, наконец, заснул крепким, спокойным сном. Поутру он был разбужен Бобом, который сообщил ему, что они подошли уже к самому Пику, но что найти вход в потайную бухту он положительно не в состоянии.
   Марк помог горю, и вход в бухту был найден. Когда они были на Рифе, Марк, между прочим, пожелал на всякий случай вооружить и "Нэшамони" и с этой целью установил на ней два фальконета {Фальконет -- малокалиберное орудие, стрелявшее свинцовыми ядрами. Прототип современного полевого орудия. (Прим. ред.)}, взятые им с "Ранкокуса". Входя в Миниатюрную бухту, он дал из них по выстрелу с тем, чтобы известить товарищей на Пике о своем прибытии. По этому сигналу мужское население маленькой колонии мигом сбежалось к тому месту, где приставали суда; общими усилиями все приступили к подъему коронад на гору по оврагу до мест, заранее намеченных для установки этих орудий. Когда эта тяжелая работа была окончена, и коронады поставлены были на своих местах, Марк взггумал испробовать эти орудия, для чего зарядил их крупной картечью. Он лично навел ту коронаду, которая находилась над рвом, на вход в Миниатюрную бухту; прицел был верен: все снаряды ударяли в проход, падая в воду и обдавая скалы целым фонтаном брызг и пены.
   Другая коронада была наведена под таким углом, чтобы снаряды ложились вдоль оврага, служившего лестницей для Пика. Найденные впоследствии следы картечи ясно доказали, что и на этот раз цель их была вполне достигнута. Близ каждого орудия устроили по небольшому магазину, или снарядному погребу с тем, чтобы запас снарядов всегда был под рукой. Покончив с этим, переселенцы решили, что на этот раз им можно ограничиться этими средствами для обороны Пика. Затем все занялись доставкой в Эдем привезенного с Рифа провианта.
   Марк заметил нависшую под самой пристанью, на высоте более ста метров, огромную скалу, вершина которой представляла собою плоскость значительных размеров. Здесь он решил устроить для подъема тяжестей и грузов так называемую лебедку, с помощью которой все грузы без труда могли доставляться наверх. Это плато вместе с тем в случае надобности могло служить прекраснейшим местом для засады стрелков; кроме того, Марк вздумал поставить здесь еще одно орудие, так как эта позиция командовала над морем. Между тем прошло уже четверо суток, а флотилия туземцев все еще не появлялась вблизи острова. Пора было между тем вернуться и на Риф. На этот раз вместе с мужем и Бобом отправилась туда и Бриджит.
   По прибытии Марк к немалой своей радости и удивлению увидел, что Биглоу уже соорудил в его отсутствие остов судна, которое обещало быть значительно больших размеров, чем пинас. Кроме того, роясь в трюме судна, Биглоу нашел совсем готовые материалы для другой шлюпки, немного больше "Бриджит".
   В течение всего последующего месяца на верфи постоянно работало несколько человек до тех пор, покуда оба эти судна не были окончены настолько, чтобы, в случае нужды, их можно было употребить в дело. Более значительное по своим размерам судно было названо в честь матери Хитона "Мария", тогда как маленькая шлюпка, выкрашенная, вся сплошь черною краской, к неимоверной радости всей семьи Сократа, была наименована "Дидоной".
   Покуда продолжались все эти работы на верфи, "Нэшамони" исправно делала свое дело; за это время она уже раз шесть побывала на Рифе, привезя оттуда даже живого борова и свиней. Взамен этого она привозила на Риф битую дичь, кокосы и бананы да еще какой-то своеобразный плод, случайно найденный Хитоном и отличавшийся необычайно приятным вкусом, очень напоминавшим землянику с густыми сливками. Впоследствии Марк узнал, что это была шаррамойа, плод, не имеющий себе подобного по вкусу и аромату, когда он сорван во-время. Бриджит, чтобы не оставаться в долгу, набрала на вершине кратера корзиночку свежей крупной земляники и послала ее Анне. Тем временем Сократ управился со своим сенокосом, о чем свидетельствовали огромные стога сена, возвышавшиеся посреди луга.
   На Пике Питерс тоже мог похвастать неменьшей деятельностью на пользу своей колонии; он задался мыслью дать Эдему свой огород и принялся усердно разрабатывать участок земли в две или три десятины, который он обнес живою изгородью из кустарников.
   Губернатор с женою, как понемногу привыкали звать Марка и Бриджит, готовились сесть на "Нэшамони", когда отданное было приказание готовиться к отплытию было вдруг отменено по той причине, что состояние атмосферы предвещало несомненную близость урагана. Действительно, немного погодя вдруг разыгралась сильная буря, не имевшая, однако, на этот раз никаких серьезных последствий, кроме того только, что ознакомила новых переселенцев с особенностями здешнего климата.
   Перед отъездом с Рифа Марк вздумал посетить ту "луговину", которая служила пастбищем для стада. Луговина эта могла бы дать богатые урожаи, так как имела не менее полуторы тысяч десятин прекраснейшей земли. Оградив этот полуостров от вторжения скота посредством изгороди, Сократ занялся посадкою здесь молодых древесных побегов.
   Вернувшись на Пик, Марк нашел, что работы по огородничеству подвигались с чрезвычайной быстротой и успехом. Во многих отношениях Пик переставал уже нуждаться в помощи Рифа, у него были теперь и свои дынные бахчи, и почти все имевшиеся на Рифе овощи. Решено было даже так, что Пик уступит Рифу одну из двух коров с тем, чтобы и тут, и там не чувствовалось недостатка в молоке. Между тем Биглоу задался мыслью, которую отчасти он уже начал приводить в исполнение. В том лесу, который окаймлял Эдем, было немало прекраснейшего строевого дерева, и Биглоу задумал построить из него шунер {Шунер -- двухмачтовое судно. (Прим. ред.)} вместимостью в восемьдесят тонн. Имея в своем распоряжении такое судно, переселенцы получили бы возможность доступа к любой точке всего Тихого океана, и вместе с тем, будучи вооружено двумя или тремя коронадами, это судно могло дать им преобладание в этих водах, по крайней мере, по отношению к туземцам. Судно это Марк решил назвать в память бывшего своего судохозяина "Друг Авраам Уайт".
   На сооружение остова шунера потребовалось около шести недель, и так как успеху этого предприятия не только Марк и Биглоу, но и вся колония придавала огромное значение, все принялись за дело с большим усердием и старанием. Хитон отличался необычайно деятельной фантазией; мысль его постоянно работала, изобретая все новые полезные проекты и планы. В том месте, где ручей, сбегая с равнины вниз, каскадами спускался в овраг, местность как нельзя более подходила для устройства лесопильного завода. Имея под рукою такие благоприятные условия, Хитон никогда не простил бы себе того, если бы не воспользовался ими. Ровно три месяца спустя после начала работ труды Хитона и Питерса увенчались полным успехом, и лесопильня была уже в полном ходу и работала на славу.
   Приходилось уже подумывать и об устройстве настоящего жилья на дождливое время года, которое теперь было не за горами. Располагая лесопильней, не трудно было наготовить необходимое количество досок для постройки дома. Досчатые стены выстрогать недолго, и первый дом на Пике вырос с неимоверной быстротой. Особое внимание было обращено на полы; кроме того, переселенцы позволили себе немалую для здешних мест роскошь -- устроили несколько окон; в них были вставлены стекла, привезенные Хитоном на всякий случай с собой из Америки. Единственным затруднением при постройке явились печи и дымовые трубы: ни кирпичей, ни глины, ни извести у строителей не было под рукой.
   Кирпичи Хитон мог бы еще ухитриться сделать, но извести взять было решительно негде. Сократ посоветовал обжечь устричные раковины, чтобы добыть хотя немного извести. Явилась забота добыть необходимое количество этих раковин. Отправляясь на рыболовство поочередно во все каналы и проливы по соседству с Рифом, Сократ совершенно неожиданно наткнулся на устричную мель значительных размеров, после чего с помощью лодок доставлено было на Пик громадное количество этих раковин, из которых и получилась необходимая известь.
   Все члены колонии работали усердно. Все были счастливы и довольны своей участью, за исключением одного лишь Питерса. Бедняга все не мог забыть покинутой им индеанки Петрины.
  

ГЛАВА XVI

  
   Дом был построен и окончен еще до наступления дождей, но на верфи работы подвигались не так быстро. Пора дождей пришла, затем опять прошла, настало снова лето, а шунер все еще не был спущен на воду.
   За этот год население колонии успело уже значительно увеличиться: Марта подарила Бобу маленького Роберта Бэтса, и почти одновременно с ней Бриджит сделалась матерью прелестной девочки. Как то давно уже предвидел Марк, молодой Джон недолго тратил время в ухаживаниях за миловидною Джени Уотерс, и Марку, в качестве единственного официального лица, пришлось оформить этот союз молодой пары.
   Тем временем Питерс, видя вокруг себя счастливые пары, все более и более страдал от одиночества и не мог примириться с отсутствием своей возлюбленной Петрины или Пэгги, как он любил ее называть. И вот он настоятельно стал просить Марка, чтобы тот доверил ему на время которую-нибудь из шлюпок с тем, чтобы он мог отправиться на ней на острова Ваальди за своей верной подругой и привезти ее сюда на Пик.
   Марк сам слишком долго страдал от одиночества для того, чтобы не понимать и не сочувствовать горю своего товарища, но он не хотел отпустить его совершенно одного и решил поехать с ним сам. К тому же он желал взглянуть на остров Ранкокус, где уже давно не был и куда, кстати, хотел свезти несколько штук свиней для того, чтобы они развелись там в диком состоянии.
   Жену и ребенка Марк перевез на Пик для того, чтобы во время его отсутствия она не оставалась одна, а жила вместе с Анной на равнине Эдема.
   В назначенный день "Нэшамони" вышла в море и, согласно заранее условленному маршруту, направилась к новому вулкану. Несмотря на то, что для этого посещения приходилось сделать пятнадцать миль крюку, все же переселенцам не мешало поближе ознакомиться с таким грозным соседом.
   Так как вулкан еще не потух, то приближаться к нему следовало с некоторой осторожностью. Пристав в том месте берега, где скалы образовали вогнутую линию, и сойдя на берег, Марк приблизился к кратеру вулкана настолько, насколько то позволяло все еще продолжавшееся извержение. Почва и здесь обещала стать со временем чрезвычайно плодородной.
   Наши путешественники уже около часа бродили вокруг вулкана, когда вдруг совершенно неожиданно сделали такое открытие, от которого они невольно содрогнулись: Боб заметил под ветром привязанную между скал лодку и человека, возившегося около нее. В первую минуту у них мелькнула мысль о вражеском нападении, но затем они скоро убедились, что опасаться было нечего, и Марк решил подойти к хозяину лодки. Но Питерс успел опередить его. Он бросился с радостным криком навстречу своей Пэгги.
   Посвятив некоторое время слезам радости и поцелуям, Питерс, довольно бойко владевший родным языком своей жены, перевел Марку, со слов Пэгги, следующие сообщенные ею сведения.
   За последнее время Ваальди, давно уже враждовавший с Урууни, одержал верх над добродушным и честным вождем островитян и вытеснил его на самый маленький из островов, куда за ним последовала небольшая горсть его приверженцев. Ваальди же, став во главе почти всего населения острова Бэтто, снова задумал возобновить свои преследования белых. С этою целью он подготовил настоящую военную экспедицию и стал во главе флотилии в сто лодок, на которых находилось до одной тысячи хорошо вооруженных воинов. Брат Пэгги, Ункус, славный воин, должен был также присоединиться к своим товарищам, а сестра его в числе других пятидесяти женщин получила разрешение сопровождать эту военную экспедицию.
   Ваальди предусмотрительно избрал для начала военных действий наиболее благоприятное время года: в этих краях летом ежегодно бывает известный период, в течение которого пассатные ветры дуют с наименьшей силой и когда нередко случается даже совершенная перемена направления ветров, которые по временам превращаются в легкий, приятный ветерок. Индейцы -- смелые моряки, если принять в соображение дальность расстояния тех плаваний, какие они совершают на своих маленьких, легких лодках или досчаниках. Все благоприятные для плавания условия погоды были им хорошо известны.
   До острова Ранкокуса индейцы добрались без всяких приключений и пристали к тому месту, где некогда раскинули свой лагерь Боб Бэтс и прибывшие с ним переселенцы. Изучая главную гору и другие возвышенности острова в течение почти целого месяца, индейцы не могли не увидать Пика, а также и того столба дыма, который исходил из все еще курившегося вулкана. Понятно, что Пик стал предметом стремлений индейцев; им тотчас стало ясно, что именно сюда, на Пик, переселились белые со всем своим богатством и сокровищами.
   Как Ункус, так и Пэгги прекрасно знали все, что готовилось в отношении белых.
   Бедная женщина, любившая мужа, решила присоединиться к нему, когда Ваальди со своим флотом пойдет дальше, чтобы с полной безопасностью продолжать свой путь; но, услыхав случайно из уст самого Ваальди про страшные пытки, придуманные им для дезертиров, в том случае, если победа останется на его стороне, любящая Пэгги до тех пор не дала покоя брату, пока тот, наконец, не согласился отправиться с ней вместе на принадлежавшей ему пироге на Пик, чтобы предупредить белых о грозившей им опасности и, если можно, спасти Питерса. К этому его побудило еще и то, что Ункус в душе глубоко ненавидел Ваальди и втайне был сторонником Урууни.
   И вот брат и сестра тайком покинули накануне свой лагерь и темной ночью отправились с острова Ранкокуса на Пик. На следующее утро они увидели струю густого дыма, обозначавшую вулкан, но Пика нигде еще не было видно. Тем не менее Ункус и Пэгги продолжали без устали работать своими веслами, стараясь поскорей добраться до вулкана. После тридцатишестичасовой, почти беспрерывной работы веслами они, наконец, высадились у подножия кратера. В тот момент, когда их увидели наши друзья, они готовились отплыть, чтобы продолжать свой путь, так как теперь местоположение Пика им было уже хорошо известно.
   Марк подробно расспросил их о намерениях Ваальди. Ункус предположил, что индейцы, вероятно, воспользуются первым благоприятным для них ветром и пойдут к Пику. В распоряжении Ваальди не более двенадцати ружей, с которыми туземцы не умеют как следует справляться, но воинов у него очень много, и все они прекрасно вооружены всякого рода самодельным оружием. Кроме того, их всех воодушевляет желание поживиться богатою добычей. Ункус был того мнения, что белым следовало немедленно перекочевать на какой-нибудь другой остров даже и в том случае, если бы им пришлось бросить на месте добрую половину своего имущества и богатств и предоставить все это разграблению индейцев. Но Марк не разделял такого мнения; он хорошо знал неприступную позицию своего Пика и вовсе не намеревался бросать его на произвол врагу.
   Более всего тревожила в настоящее время Марка мысль о том, как бы ему обезопасить от погрома одновременно и Пик, и Риф, и старое судно, и новый, еще строившийся шунер, и свое стадо, мирно пасущееся на громадном пространстве соседних с Рифом островов. Что мог он противопоставить силам Ваальди - его сотне лодок и тысяче отважных и привычных воинов? Ведь, даже считая в том числе и Ункуса, который охотно стал на сторону белых, Марк мог располагать всего восемью человеками, способными носить оружие. Конечно, в крайнем случае он мог призвать на помощь еще трех женщин, поручив остальным присмотр за детьми и за скотом. Но что значило все это против сил Ваальди?
   Необходимо было, однако, тотчас же принять какое-нибудь решение, плыть к острову Ранкокусу было бы положительным безумием. К тому же главная цель этого путешествия была уже достигнута: Пэгги была с ними. До ночи оставался всего один лишь час, когда "Нэшамони" вновь вышла в море. Благодаря попутному пассату доброе судно, буксируя пирогу Ункуса, достигло Миниатюрной бухты в тот момент когда солнце поднималось на горизонте, а немного спустя оно вошло и бухту. Марк опасался главным образом, чтобы индейцы не увидали его парусов гораздо раньше, чем сам он заметит их ладьи, и потому спешил скорее укрыться в бухту. Никто из обитателей Эдема не видал, когда "Нэшамони" вошла в закрытый рейд потайной бухты, и Марк уж был почти у дверей дома, а Бриджит еще и не подозревала его возвращения.
   Прежде всего Марк позаботился отправить Биглоу с подзорною трубою на самую вершину Пика, чтобы он наблюдал оттуда за приближением неприятельского флота. А между тем с помощью большой особой формы раковины, с успехом заменявшей рупор, был призван к месту сходки Хитон и другие колонисты, находившиеся в это время в отсутствии в лесу или на рыбной ловле. Минут двадцать спустя все граждане Рифа и Пика были уже в полном сборе. Не тратя даром времени, мужчины готовили свое оружие и заряжали его. Питер и Джонс получили тут же приказание итти в оружейный склад, взять оттуда и раздать оружие тому, кто еще ие имел, затем достать из магазинов необходимые заряды и патроны и тотчас же отправиться на батареи, забить заряды в коронады и заготовить запасные ядра.
   Вскоре Биглоу дал знать через свою жену, которая, вся запыхавшись, прибежала к Марку, что на всем видимом пространстве океан покрыт лодками и катамарами неприятельского флота, и что флотилия находится теперь на расстоянии не более, как в трех милях от острова. Это сообщение, хотя и ожидали с минуты на минуту, привело в ужас маленькую колонию; Марк более всего боялся за свой Риф. Там в настоящую минуту находились только две женщины, и при них не было даже никого, кто мог бы дать им некоторые указания на случай необходимости защиты Рифа от нападения врага. Правда, вся та группа островов была настолько низменна, что с океана их невозможно было видеть, но тут было другое обстоятельство, серьезно осложнявшее этот вопрос. Не проходило недели без того, чтоб та или другая из негритянок, живших на Рифе, не побывала на Пике; никто не мог сравниться с молодой Юноной в уменьи управлять парусами, и она непрочь была похвастать этим своим умением. Весьма возможно было ожидать, что уже в данную минуту она находилась в пути; шлюпка "Дидона" могла считаться во всех отношениях весьма надежным судном, но быстротою хода она похвастать не могла, а это увеличивало еще опасность в том случае, если бы ей пришлось выдерживать преследование индейцев.
   Встревоженные этим обстоятельством, переселецы собрались на вершине Пика, чтобы иметь возможность наблюдать за всем, что происходило в открытом море, и продолжали здесь свои совещания. Только Питерс и Джонс должны были остаться у своих батарей, да Биглоу в качестве часового остался на своем сторожевом посту.
   Однако, пребывание людей на голой вершине Пика имело ту невыгоду, что на столь возвышенном и совершенно открытом месте их было ясно видно с моря. Когда наши друзья поднялись на вершину Пика, вражеский флот был уже виден простым глазом, но не это тревожило в данную минуту Марка; он все свое внимание обратил на север, в сторону Рифа. Жена только что сообщила ему, что она ожидает нынче Юнону, а Боб объявил, что в той стороне моря он видит парус; направленная Марком в указанную точку подзорная труба не оставила более на этот счет никакого сомнения; да, то была "Дидона", и часа через два, не позже, она могла быть здесь. Положение было поистине критическое: была в опасности не только шлюпка и бедная Юнона, но это могло разоблачить и вход в потайную бухту, и путь к Рифу. Так как враг был еще далеко, на расстоянии более мили от острова, то Боб предполагал, что он еще успеет на "Бриджит" выйти в море и поспешить навстречу "Дидоне" с тем, чтобы оба судна могли продержаться на ветре до глубокой ночи и затем, смотря по обстоятельствам, или войти в Миниатюрную бухту, или вернуться вновь на Риф. За неимением другого средства Марк был готов согласиться и на это, как Ункус предложил вновь отправиться навстречу черной шлюпке, чтобы предупредить Юнону об опасности и сообщить ей то, что Марк найдет необходимым.
   Однако, несмотря на то, что Марк, Боб и Хитон и все присутствующие отлично знали, что уроженцы этих южных морей проводят половину суток в воде и часто по несколько часов плывут в открытом океане, предложение Ункуса показалось всем самоотверженным. Но Питерс, отлучившийся ради необходимости быть переводчиком слов шурина от своего поста на батарее, стал уверять, что Ункус не раз переплывал громадные пространства, отправляясь от одного острова к другому, и что, явись в том надобность, он мог бы легко доплыть даже до Рифа, а не только до этой шлюпки. Другое соображение против было то, что Ункус не знал ни слова по-английски, а Юнона, как девушка чрезвычайно смелая и энергичная, увидя, что незнакомый ей индеец пытается взобраться в ее лодку, начнет, пожалуй, отбиваться от него своим багром. Бриджит, хорошо зная доброе сердце девушки, тотчас же опровергла подобное предположение: напротив, она была уверена, что Юнона, увидя выбившегося из сил в открытом океане человека, сейчас же поспешит принять его на свою шлюпку; кроме того, девушка эта была грамотна,-- Бриджит сама когда-то учила ее читать,-- и потому ей можно было написать записку с объяснением дела. На этом было решено. Бриджит пошла писать записку, а Ункус стал готовиться в далекий путь. Когда все было готово, Ункус сошел на берег моря, сбросил одежду и, запрятав в свои узлом подобранные на макушке волосы записку, пустился вплавь с привычною уверенностью и проворством.
   Проводив Ункуса, Пэгги побежала вместе с мужем на батарею, где его присутствие было необходимо; а Марк, также провожавший юного индейца, вернулся на вершину Пика и с первого же взгляда убедился, что роковой момент уже близок.
   В данную минуту главное внимание колонистов обращено было на Ункуса. Он уже выплыл из-под прикрытия прибрежных скал и благодаря необычайной чистоте и прозрачности атмосферы виднелся еще маленькою черной точкой на поверхности океана. Ветер был не особенно силен, и волны не слишком высоки, но океан все же океан, и даже во время полнейшего покоя с ним шутить нельзя.
   Тем временем Юнона доверчиво приближалась к Пику, ловко пользуясь ветром. Ункус, с своей стороны, тоже не плошал. Поравнявшись со шлюпкой, он ухватился рукою за корму и, прежде чем Юнона успела заметить его приближение, одним прыжком очутился в лодке. Не успела она открыть рот, чтоб крикнуть, как он сунул ей записку с добавлением слова "Вульто", которое он произнес со всевозможным старанием.
   Пока Юнона пробегала глазами записку, Ункус принялся поспешно убирать все паруса, так как это было первое средство скрыть свое присутствие от неприятеля. Как только Марк, с помощью своей зрительной трубы, увидал этот разумный прием, он невольно воскликнул:--Теперь все хорошо!-- и с этим словами он проворно сбежал вниз, туда, где было всего удобнее наблюдать за движением неприятельской флотилии.
  

ГЛАВА XVII

  
   Флотилия Ваальди представляла живописное и величественное зрелище: военные ладьи его все до единой были разукрашены с обычной пестротой, соответствующей вкусу индейцев. Перья, знамена, различные эмблемы войны, могущества и славы красиво развевались на носу каждой отдельной лодки. На индейцах были надеты самые богатые праздничные наряды. Боевой флот этот двигался в строгом порядке. Туземцы были уже очень близко, и, очевидно, неприступный вид острова приводил их в смущение.
   Это было нечто совсем иное, чем остров Ранкокус; там всюду расстилалось пологое песчаное побережье, там можно было пристать и выйти на берег в любую минуту, а здесь море разбивалось о неприступную гранитную стену, на которой волны прибоя не оставляли никакого следа, кроме больших черных и влажных пятен от брызг и пены на скале. Ваальди, за которым зорко наблюдал Хитон, очевидно, раздумывал теперь, какое направление ему избрать и с какой стороны подступить к Пику.
   Марку пришло на мысль дать всего хоть один выстрел из орудия; он рассчитывал, что необычайный грохот и раскат от выстрела, а главным образом разные отголоски горного эхо породят панику в войсках Ваальди. После непродолжительного обсуждения этого вопроса было решено испробовать это запугивающее средство. Боб Бэтс, которому прекрасно были известны те места, где страшные раскаты эхо были особенно гулки и оглушительны, принял на себя заботу навести орудие в надлежащую точку, чтобы произвести как можно больше шума и треска.
   И вот когда Ваальди собрал вокруг себя, очевидно, для совещания, своих военачальников, раздался вдруг, как гром, оглушительный выстрел из орудия. Эхо подхватило звук выстрела, и раскат с страшным гулом начал отдаваться во всех утесах, скалах и ущельях острова; гремящие, как гром, раскаты с грохотом и шумом перекатывались с утеса на утес на протяжении более мили.
   Пораженные внезапным ужасом, индейцы долгое время не могли притти в себя и понять случившееся, а потом вдруг со всех сторон поднялся крик: десятки голосов кричали разом, что эта скала заговорила грозным голосом, грозя погибелью им всем, что, очевидно, божества разгневаны на то, что люди дерзнули подступить к их избранным владельцам. И этот крик как будто был сигналом ко всеобщему бегству туземцев; казалось, что люди эти состязаются в том, кому из них скорей посчастливится избежать грозящей опасности. В продолжение более получаса был слышен только плеск весел, погружаемых в воду и подымавших клубы пены и мириады брызг неистовыми ударами по поверхности моря.
   Успех выстрела был полный. Пока Марк и Хитон радовались благополучному исходу этого предприятия, с наблюдательного пункта Пика, где оставалась Бриджит, прибежал посол с известием, что "Дидона" приближается к острову и в настоящую минуту находится уже у северного прибрежья Пика. Теперь необходимо было немедленно выкинуть условный знак, по которому Юнона должна была узнать, можно ли ее судну войти в Миниатюрную бухту. Марк приказал тотчас же подать сигнал; на "Дидоне" тотчас же подняли паруса, и минут двадцать спустя она была уже у пристани.
   Благополучное возвращение Юноны чрезвычайно обрадовало всех переселенцев; индейцы, очевидно, не видали шлюпки, и можно было рассчитывать, что они долго не вернутся к Пику, приписав каменный дождь и дым вулкана, неприступность скалы, а также и раскаты эхо, словом, все внешние эффекты места действию какой-то сверхестественной силы. Ункуса вновь сердечно благодарили, и он, чувствуя себя счастливейшим из людей, поручил своей сестре высказать это своим новым друзьям. Тем временем вся неприятельская армия уже скрылась в юго-западном направлении.
   Однако, Марк был почти уверен в том, что если Ваальди останется на острове Ранкокусе, то не пройдет и полгода, как он снова возобновит свои враждебные попытки, а потому теперь же приходилось решить вопрос, что лучше: начать ли, пользуясь первым удачным шагом и суеверным страхом туземцев, наступательные действия и заставить их вернуться на их острова, или же продолжать укрываться за той таинственной завесой, которая скрывала их до настоящей минуты? Вопрос этот был решен скорее силою самих обстоятельств, нежели путем доводов и рассуждений. При тех условиях, в каких находилась в данное время колония, немыслимо было и думать о наступательных действиях. К тому же Ваальди располагал слишком многочисленным войском, чтобы его можно было атаковать какому-нибудь десятку смельчаков. Необходимо было дождаться хотя бы того времени, когда "Друг Авраам" сумеет поразить их зычным голосом своих орудий. Обладая таким внушительным судном, Марк не терял надежды не только разбить наголову Ваальди и заставить его вернуться на свои острова, но, быть может, и совершенно низвергнуть его и возвратить власть предводителя на островах Бэтто доброму и честному Урууни.
   Итак, прежде всего следовало докончить и спустить на воду судно. Однако, при настоящих условиях даже и это было довольно затруднительно. Отправляя рабочих на Риф, Марк тем самым лишал колонию на Пике содействия этих людей в случае вторичного нападения. Решиться же на морское сражение с наличным составом судов наши переселенцы, конечно, не могли, а следовательно, необходимо было во что бы то ни стало иметь в своем распоряжении судно. Для этого пришлось прибегнуть к такого рода мере: Хитон, Питере и Ункус должны были остаться на Пике для охранения этого важного укрепления, а Марк со всеми остальными членами колонии переселялся на Риф. Биглоу был отправлен туда несколькими днями раньше, чтобы докончить там еще некоторые необходимые работы.
   Десять дней спустя после отступления Ваальди маленькая эскадра Марка, состоящая из пинаса "Бриджит" и йолы {Йола -- маленькая лодочка у индейцев. (Прим. ред.)} вышла в море.
   В виду значительного расстояния между Пиком и Рифом, не позволявшего сообщаться обитателям того и другого с помощью каких-либо сигналов, Марк придумал другое средство, которое могло до некоторой степени заменить сигналы. На вершине Пика росло одинокое громадное дерево, чрезвычайно ясно выделявшееся на светлом фоне неба, так что было далеко видно с моря. Было условлено, что как только на Пике заметят приближение Ваальди с войском, Хитон тотчас же срубит это дерево; а Марк с своей стороны должен был ежедневно высылать кого-нибудь в открытое море с тем, чтобы узнавать, стоит ли на своем месте дерево.
   Благодаря попутному ветру переезд совершился довольно быстро; подъезжая к Рифу и минуя прилегающие к нему острова, Марк не мог налюбоваться успешным произрастанием всех своих посевов. Сократу пришла остроумная мысль: он распустил две-три ивовых корзины и, нарезав из этих еще зеленых прутьев саженки, посадил в землю; все они, за очень немногим исключением, принялись и теперь уже были почти в рост человека, обещая со временем стать если не особенно полезными, то, во всяком случае, весьма красивыми деревьями. Тут же неподалеку Марк заметил посаженные им самим года три назад кокосовые пальмы, которые теперь достигали уже десяти метров вышины.
   Кокосовая пальма -- в высшей степени полезное дерево: плод его отличается сочностью, имеет прекрасный вкус и чрезвычайно полезен для здоровья; скорлупа легко поддается полировке и пригодна для выделки красивых чашек и различной домашней посуды; волокна годны для витья веревок, а листва служит прекрасным материалом для плетенья цыновок, корзин, гамаков, тогда как ствол этого дерева может считаться прекраснейшим строевым лесом: лодки, шлюпки, корыта, желоба и прочее выделываются из этого дерева без особого труда.
   Кроме того, Хитон научил Марка еще одному мало известному употреблению кокоса; однажды он угостил свою жену прекраснейшим на вкус блюдом из какой-то зелени; оказалось, что оно было приготовлено из молодых побегов кокосового дерева.
   Когда маленькая эскадра пристала к Рифу, остров тотчас же ожил от присутствия счастливых, довольных и дружных между собою людей. Биглоу за дни своего пребывания на Рифе заметно двинул вперед работы по постройке судна, а теперь все дружно и усердно принялись за работу, так что на другой день мог состояться торжественный спуск судна "Друг Авраам Уайт".
   Пользуясь последними часами дневного света, Марк предложил своей жене проехаться на "Бриджит" по морю и кстати посмотреть, стоит ли еще на вершине Пика дерево. Благополучно достигнув того места, откуда это дерево было видно, Марк увидел, что оно попрежнему горделиво высится на своей скале; тогда он, повернув назад, направился обратно к кратеру.
   В тот момент, когда "Бриджит" вошла в канал, ведущий прямо к Рифу, солнце уже совсем закатилось. Марк обратил внимание своей подруги на красивую окраску горизонта, как бы исполосованного огненно-яркими лучами только что закатившегося светила, на чудные луга и многочисленное стадо, мирно покоившееся на берегу канала. Плеск волны, рассекаемой кормою судна, встревожил мирно спавших животных: они вскочили и с ворчливым хрюканьем трусцой побежали в разные стороны.
   -- Смотри, мой друг, как мы их напугали: все стадо разбежалось!-- весело заметил Марк.
   -- Нет, дорогой мой! Взгляни туда, вон на том конце луга их еще много; там они даже не тронулись с места.
   -- Не может быть! Наверно, ты ошиблась!
   -- А разве ты не видишь их вон там, на берегу того канала?
   -- Во-первых, это вовсе не канал, это залив, а во-вторых... Ах, боже! Да ведь это индейцы, Бриджит!
   Действительно, ошибиться было невозможно; то, что молодая женщина приняла за спящее стадо свиней, были головы и плечи человек двадцати индейцев, залегших для того, чтобы удобнее наблюдать за маленькой шлюпкой. При них были и две значительной величины лодки, других же лодок или людей нигде не было видно.
   Открытие было чрезвычайно важное. Марк надеялся, что существование Рифа навсегда останется тайной для индейцев; доступ к нему со всех сторон был совершенно открыт и удобен, и оборона этого острова представляла немало затруднений. Беда нагрянула неожиданно; и теперь надо было немедленно принять какие-нибудь меры.
   Так как индейцы все равно успели уже заметить судно, тем более, что на нем были паруса, то менять направление было бы бесполезно. Кратер также был отлично виден индейцам; что же касается "Ранкокуса" и строющегося судна, то и они, вероятно, были видны им, хотя, быть может, и не совсем ясно, так как находились приблизительно в двух милях расстояния от того места, где сейчас расположились краснокожие.
   День угасал, когда Марк с Бриджит и ребенком вернулся на Риф. Прошел час после того, как они впервые увидали индейцев. Переселенцы только что кончили свои дневные работы и сели ужинать под палаткой неподалеку от верфи. Не желая нарушать их мирную трапезу, Марк обождал, когда они окончат ужин, и затем, отозвав в сторону Боба Бэтса, сообщил ему важную весть.
   -- Так уж, верно, нам сегодня ночью придется их ожидать,-- заметил Боб.
   -- Не думаю,-- возразил Марк.-- Ведь тот канал, куда они забрались в своих лодках, никоим образом не может привести их к Рифу; им придется вернуться к западной окраине нашего архипелага для того, чтобы выбраться в открытое море и затем отыскать один из тех проливов, которые ведут сюда. Сделать это ночью им, конечно, не удастся, потому что они, наверно, заблудятся в этом лабиринте каналов, проливов и заливов.
   -- Беда, право, что они нашли сюда дорогу!
   -- Это действительно беда! Я совсем не ожидал ее; до этой минуты нам с вами, Боб, больше везло, чем кому-либо из всех наших бедных товарищей; быть может, и на этот раз судьба еще будет к нам милостива.
   -- Вот кстати вы упомянули о наших товарищах: хотите, я скажу вам о них нечто, что я узнал недавно от Джонса? Вы, конечно, знаете, что он долгое время жил среди этих индейцев. Так вот он говорит, что года три тому назад к островам, называемым у них землей Ваальди, пристала шлюпка, в которой находилось семь белолицых. Кто они были такие, этого Джонс не знал, и сам он их никогда не видал, потому что жестокий Ваальди заставлял этих несчастных работать день и ночь; но все же Джонсу удалось собрать кое-какие сведения о них, а также о той шлюпке, на которой они прибыли.
   -- Неужели вы думаете, Боб, что эти люди -- наши бывшие товарищи?
   -- Да, мистер Марк, я в этом даже убежден; по словам индейцев, на корме шлюпки есть изображение птицы, а ведь вы, наверное, помните, что на нашей шлюпке был изображен орел с распростертыми крыльями? Затем, по слухам, дошедшим до Джонса, один из этих людей имеет красный шрам на щеке; вы, наверное, не забыли, что Билль Броун имел именно такой шрам. По-моему, мистер Марк, это, вне всякого сомнения, наши товарищи.
   Марк призвал Джонса и стал подробно расспрашивать его о всем, касающемся тех людей. Джонс рассказал, что половина людей, бывших в шлюпке, погибла от голода прежде, чем они добрались до этой группы островов; что все они представляли собою уцелевшую часть экипажа коммерческого судна, потерпевшего крушение; что человек с шрамом на лице весьма искусен в кораблестроении, и что ему Ваальди поручил изготовить для себя шлюпку, которая не боялась бы ни бури, ни ветров.
   Эта последняя подробность подтверждала уверения Боба, так как Билль Броун был корабельным плотником на "Ранкокусе". Все, очевидно, говорило в пользу того, что некоторые из матросов "Ранкокуса" уцелели и что они находились в неволе у предводителя индейцев, грозившего теперь погибелью и всей колонии переселенцев. Но сейчас не время было рассуждать, как освободить этих людей из плена, так как в данную минуту все внимание Марка было обращено на способы самозащиты и на средства обороны Рифа и его обитателей.
  

ГЛАВА XVIII

  
   Когда весть о приближении индейцев распространилась среди переселенцев, ими вдруг овладел какой-то безотчетный ужас; однако, вскоре псе они настолько успокоились, что стали прилагать все свои старания к тому, чтобы обеспечить себе некоторую безопасность хотя бы только на первое время. Кратер со своими неприступными с внешней стороны стенами был естественною цитаделью Рифа. Легче всего, конечно, было отстоять "Ранкокус", но кратер, являвшийся, так сказать, житницей и сокровищницей наших переселенцев, Марк никогда не согласился бы оставить на произвол судьбы.
   Слабейшим местом кратера являлся, безусловно, вход; на эту точку направили одно из более крупных орудий "Ранкокуса" с тем, чтобы преградить вход в кратер; со всех остальных сторон кратер спускался отвесными скалами вниз и потому являлся неприступным.
   Две коронады были втащены на вершину. Две другие находились на только что достроенном судне "Друг Авраам Уайт", а остальные орудия, кроме трех, отвезенных на Пик, оставались на старом судне.
   На "Ранкокусе", в его удобной каюте, остались Бриджит с ребенком и семья Сократа и Биглоу, а в качестве экипажа и защитников этого форта -- Биглоу и Сократ. Бобу Бэтсу было поручено командование на кратере, при чем ему был дан в помощники Джонс.
   Так как Риф представлял собою остров, то было ясно, что никто не мог приблизиться к нему иначе, как морем, или же посредством того моста, который был перекинут через маленький пролив, отделявший луговину от Рифа. Кроме того, Марк был уверен, что лодки индейцев никоим образом не могут добраться до Рифа раньше рассвета. Но ни Бобу, ни Марку не спалось и они, сойдясь вместе у судна, предпочитали задушевную беседу, прислушиваясь в то же время к малейшему шуму, доносившемуся до их слуха.
   -- Воля ваша, а только мне кажется, что маловато у нас народа, чтобы тягаться с этими негодяями: ведь их-то точно саранча, целая туча налетела; как смотрел я на это войско тогда с Пика, так их, наверное, было до полуторы тысячи, да и судов-то более ста я тогда насчитал.
   -- Да, правда, Боб, но что нам делать? Если бы даже их было не полторы тысячи, а целых пятнадцать, тогда нам все же пришлось бы вызвать их на бой; ведь в этом все наше спасение.
   -- Да, да, подраться надо, а главное, надо их порядком проучить!-- воскликнул Боб.-- Вот оно, как времена-то переменчивы! Вчера здесь были мир и тишина, а сегодня война, тревога; недавно здесь царило полнейшее спокойствие и беззаботность, а вот теперь суматоха, и страх, и опасения...
   -- Оохэ!.. Судно!.. -- раздался в нескольких шагах от разговаривавших чей-то голос. Эти слова были произнесены на английском языке, да еще с ударением, свойственным только морякам.
   Возглас раздался со стороны узенького пролива, отделявшего Риф от луговины, почти с того самого моста, где был перекинут досчатый мостик.
   -- Что это значит?-- воскликнул Боб.
   -- Мне этот голос как будто знаком,-- возразил Марк,-- мне кажется, что я его узнал... Оохэ!.. Кто окликает "Ранкокус"?
   -- Как! Это судно -- "Ранкокус"?!-- воскликнул голос.
   -- Да, "Ранкокус", а вы не Билль Броун, корабельный плотник?
   -- Он самый! Да это никак мистер Вульстон! Ведь я вас узнал по голосу. Не можете ли вы мне указать, как пробраться через этот пролив?
   -- А вы одни, Билль Броун? Кто еще с вами?
   -- Нас двое: Джим Уаттельс и я; нас было девять человек на шлюпке, но Хильсон и наш матрос умерли с голода в пути, а семеро из нас остались живы.
   -- Тут с вами нет никого из темнокожих?
   -- Нет никого! Мы им откланялись уже часа два назад: как только мы увидали мачты судна, то сговорились тотчас же удрать от них. Сейчас вам нечего их бояться, а завтра поутру вам того не миновать! Теперь примите нас на ваше судно, мистер Вульстон, сжальтесь над беднягами, примите прежних своих товарищей, вызвольте из беды!
   Марк, не задумываясь, указал пришельцам то место, где находился мост. Вновь прибывшие старые матросы "Ранкокуса" были действительно одни. Марк тотчас же свел их в палатку и предложил им поужинать.
   Рассказ матросов во всем согласовался со сведениями, полученными Марком от Джонса. В последнее время Билль Броун настолько сумел завладеть расположением свирепого Ваальди, что тот позволил ему сопровождать его в походе вместе с Джимом Уаттельсом, считавшимся его помощником в качестве корабельного подмастерья.
   Броун и Уаттельс находились в одной лодке с Ваальди в тот момент, когда с Пика вдруг раздался пушечный выстрел, так поразивший всех краснокожих. Даже Броун и тот не сразу сообразил в чем дело, а потом понял, что белые дали выстрел из орудия, при чем воспользовались для своих целей и горным эхо. Будучи в душе сторонником тех неизвестных бледнолицых, он умолчал о своей догадке и задумал направить Ваальди в противоположную сторону от Пика. Имея некоторое представление о направлении тех рифов, о которые разбился "Ранкокус", он решил завести его в эту сторону, рассчитывая здесь найти необходимый материал для сооружения хотя бы небольшого судна. Таким путем он рассчитывал вырваться из рук краснокожего тирана.
   Ваальди, прельстившись добычей от остатков большого судна, на другой же день поутру вышел в море со своим флотом. Вскоре они достигли Пика, а двадцать четыре часа спустя уже очутились под ветром у Рифа. Эта удача наполнила сердце честолюбивого завоевателя Ваальди гордостью и радостью. Здесь не было ни неприступных скал, ни тех таинственных, грозных утесов, и ничто, очевидно, не могло здесь служить преградой его завоевательным целям. Правда, природа этих мест не представляла ничего заманчивого: повсюду виднелись лишь голые скалы, песчаные мели, да залежи морской соли; но при всем том он здесь надеялся на нечто лучшее.
   Главная честь открытия земли в этом направлении принадлежала Броуну. Ваальди с этой минуты во всем следовал исключительно его советам и указаниям; по его мнению, надо было плыть вдоль всей линии острова до тех пор, пока не найдется удобного места для стоянки, чего-нибудь в роде гавани или порта для всей его флотилии. Согласно этому плану, лодки индейцев вошли в первый достаточно обширный залив, и так как тут же была большая песчаная мель, по которой протекали ключи пресной воды, то индейцы и решили расположиться здесь лагерем на всю ночь. Затем Броун предложил Ваальди послать на рекогносцировку две самых ходких лодки, что и было исполнено. Именно этих-то людей, отправленных на разведки, и видел Марк со своей шлюпки, что и послужило ему своевременным предостережением.
   Но замечательнее всего было то, что Броуну ни разу даже в голову не приходило, что эти мачты, которые он видит там вдали, могли быть мачтами их бывшего судна "Ранкокуса". Для них довольно было знать, что тут, наверное, они и встретят белых. И едва только Броун и Уаттельс успели убедиться в том, что индейцы, посланные на разведку, попали не туда, куда им было надо, а заблудились среди этих бесчисленных проливов и заливов, так что не могли двинуться дальше, как они тотчас же приняли решение бежать и укрыться у обитателей кратера. Они, понятно, рассчитывали встретить прекрасно вооруженное судно, вполне снаряженное и готовое в каждую минуту выйти в море при первом же известии о грозившей ему опасности.
   Узнав от Марка в свою очередь о настоящем положении судна и о средствах обороны, имеющихся теперь в распоряжении колонии, они как будто приуныли и опечалились. Кроме того, и Марк, и Боб заметили, что они были очень высокого мнения о военных талантах и способностях индейского вождя.
   Броун сообщил Марку, что число воинов, сопровождавших Ваальди, едва ли простирается свыше девятисот человек. Затем он предостерег Марка, сообщив, что Ваальди имеет в своем распоряжении и кое-какое огнестрельное оружие, а в том числе и одну четырехфунтовую пушку, но что снарядов к ней всего лишь только три. К тому же, по совести говоря, Броун знал, что ядра эти большого вреда принести никому не могут, так как обращаться с орудием и навести его надлежащим образом индейцы не умели. Узнав о том, что судно уже почти готово, с минуты на минуту может быть спущено на воду, Броун стал упрашивать Марка разрешить ему тотчас же приняться вместе с Биглоу за работу, с тем, чтобы спустить судно теперь же, до рассвета. Все необходимое, в том числе даже съестные припасы и вода, уже имелось на "Аврааме"; спустить его намеревались с полною оснасткой и всеми парусами, так что, раз очутившись на воде, судно это становилось весьма значительным пособником при обороне, а на плохой конец оно могло стать и убежищем для всех переселенцев. Раз выбравшись в открытое море, они могли быть в полной безопасности от преследования Ваальди и всего его флота.
   Но Марк Вульстон смотрел на это дело иначе. Прежде всего он очень любил Риф, где столько выстрадал и столько пережил. Дорог был ему также и старый "Ранкокус"; отдать его индейцам, и отдать без боя, он никак бы не решился. Решено было предпринять спуск судна с рассветом. Дело было немаловажное, и в ночной темноте легко могло случиться несчастье или недосмотр, который мог вконец испортить все дело. Приняв затем все меры предосторожности, защитники Рифа отправились на покой, а женщины были расставлены в качестве часовых: одна -- на вершине кратера, другая же -- на судне.
   Едва только забрезжил день, как все население Рифа уж было на ногах. За ночь ничего не случилось. Лишь только Марк с вершины успел убедиться, что неприятель еще далеко, он тотчас же распорядился спуском судна "Друг Авраам Уайт". Двух часов было вполне достаточно, чтобы успеть окончить все необходимые работы; тем временем никто на Рифе не сидел без дела, не исключая и женщин: одни из них занялись приготовлением завтрака, другие усердно подвозили на тачках и тележечках необходимые снаряды, складывая их подле орудий, а Боб заряжал их одно за другим.
   Для большей надежности Марк вздумал преградить вход в кратер сетями, которых на "Ранкокусе" имелось очень много и с помощью которых он мог надеяться удержать индейцев от вторжения в долину кратера.
   Работа эта живо была исполнена, затем все обитатели Рифа собрались к завтраку. "Авраам" был уже совсем готов, но все еще не спущен на воду; некоторых это обстоятельство немало волновало. Марк, однако, объявил, что спешить спуском не было никакой надобности, так как неприятельских лодок еще не видно на горизонте. Все, кроме тех, кто находился на сторожевых постах, сидели за завтраком в палатке, которая была раскинута около верфи, вблизи моста, соединявшего Риф с большою луговиной, служившей пастбищем скоту.
   Позавтракав в каюте на "Ранкокусе" вместе с женой и ребенком, Марк едва только успел вернуться в палатку, как вдруг воздух огласился страшными криками, и банда туземцев выбежала из-за расщелины скалы на луговину и устремилась к кратеру.
   Однако, Марк не растерялся; он тотчас же призвал Джонса и Биглоу и приказал им снять скорее мост, что было тотчас же исполнено, так что осаждающие оказались отделенными от кратера проливом: хотя для островитян этих южных морей было бы сущей безделицей переплыть пролив, все же ими вдруг овладело какое-то смущение; повидимому, они не предполагали существования здесь пролива и потому бежали к верфи напрямик.
   В этот момент Ваальди дал залп из всех имевшихся у него ружей. И в то же время с пироги, являвшейся пловучей батареей, раздался пушечный выстрел, не оказавший никакого действия, кроме пустого шума.
   Теперь черед остался за переселенцами. При первых звуках тревоги все они кинулись к оружию и в мгновение ока все, в том числе и женщины, уж были на своих местах.
   Находившаяся на корме судна пушка, заряженная крупною картечью, была наведена так, чтобы преградить доступ к мосту, а две другие коронады на вершине были направлены на луговину, как раз туда, где теперь толпилась масса индейцев. Сам Ваальди был во главе своих воинов; теперь он, очевидно, отряжал уже людей, которые должны были вплавь перебраться на Риф. Защитникам нельзя было терять ни минуты. Юнона, держа в руках дымящийся фитиль, стояла у затравки пушки, на корме "Ранкокуса"; Дидона с таким же фитилем ждала условного знака у коронады на вершине кратера. Марк подал сигнал, и выстрел прогремел; картечь ударила в кучку толпившихся на берегу индейцев; одни из них упали замертво, другие получили раны; в тот же момент один молодой вождь кинулся вплавь через пролив, с пронзительным криком, воодушевляя им своих товарищей; его примеру последовало еще около сотни молодых воинов.
   Марк снова подал знак, и негритянка невозмутимо поднесла дымящийся фитиль к запалу; раздался новый выстрел; и на этот раз снаряд попал в самую средину толпы осаждающих, из которых оказалось много убитых и очень много раненых. Ваальди понял, что наступил критический момент; он сам рванулся вперед и одним мановением руки двинул вперед толпы своих воинов; сотни пловцов кинулись в воду, а он все еще не переставал возбуждать их и голосом, и жестами.
   Переселенцы все до одного были на своих постах: Джонс и Биглоу стояли на палубе "Авраама", две коронады судна были наведены на ту же луговину. Очевидно, этот пункт должен был стать главным театром сражения, так как луговина была ближайшим к рифу островом, и только оттуда можно было подойти к кратеру почти по суше. Между тем Марк, в сопровождении двух хорошо вооруженных людей, изображал собою резервный корпус своей армии, который, по мере надобности, переносил свои действия с одного боевого пункта на другой. При виде грозной толпы индейцев, запрудившей почти весь пролив между рифом и луговиной и готовой с минуты на минуту достигнуть берега и кинуться на кратер, Марка вдруг осенила блестящая мысль: ведь "Авраам" был готов и мог быть спущен в любой момент. Подставы еще поддерживали киль судна; как только их выбьют, судно двинется вперед; Марк и Броун стояли как раз около подстав. Марк скомандовал:-- Вали подставу, руби канаты! Эй, вы, там, берегитесь! Мы вас спускаем в воду! -- С этими словами он сам схватился за подставу, подле которой стоял, и свалил ее.
   Едва успел он выговорить последние слова, как "Авраам" колыхнулся. Все переселенцы приветствовали первое его движение громкими радостными возгласами, и в тот же миг "Авраам", с плеском и шумом рассекая волны, врезался в самую среду ошеломленных и напуганных пловцов и преградил им путь к берегу Рифа. Одновременно с этим Биглоу и Джонс открыли огонь из обеих коронад "Авраама", и под свистящими ударами градом рассыпавшейся кругом картечи все водное пространство вокруг запенилось и забурлило.
   Этот маневр решил исход битвы. Поражение индейцев было полное. Все воины Ваальди, как обезумевшие, кинулись к бухтам, где они оставили свои пироги, между тем как пловцы, ныряя и топя друг друга, спасались кто как мог. Тем временем, не теряя ни секунды, колонисты тотчас же поспешили причалить судно обратно к берегу при помощи каната, и Марк с Броуном и Уаттельсом вошли на судно; на "Аврааме" образовался экипаж уже из пяти опытных моряков, умевших прекрасно управлять судном. Боб остался главнокомандующим на Рифе, во главе остальных боевых сил колонии. Для установки парусов потребовалось лишь две минуты, и "Авраам" двинулся в бой, направляясь к тому месту, где Ваальди сумел уже собрать вокруг себя главные силы; то был достаточно широкий морской проход, в котором можно было маневрировать даже и большому сунду. Однако, Марк в тот момент был далек от мысли атаковать врага и сначала удовольствовался тем, что проделал различные предварительные маневры, во время которых экипаж беспрерывно обстреливал индейцев. Выстрел за выстрелом следовал с необычайной быстротой. Индейцами овладел панический ужас, и всей силы и авторитета Ваальди оказалось недостаточно для того, чтобы остановить всеобщее смятение...
   Осторожность требовала от Марка, чтобы он не очень теснил своих врагов до той минуты, пока они не выйдут в открытое море, а потому он решился преследовать их на некотором расстоянии; пока "Авраам", подгоняемый ветром, плавно шел на своих парусах, индейцы принуждены были без отдыха работать своими длинными веслами. Их паруса, сотканные из кокосовых волокон, были весьма неплотны и не представляли собою достаточного сопротивления ветру, а потому мало могли способствовать быстроте хода; вот почему их лодки в этом отношении, конечно, не могли соперничать с "Авраамом". Выбравшись, наконец, в открытый океан, Ваальди полагал, что здесь погоня должна прекратиться, но оказалось, что теперь только она и начиналась.
   Нагнав три лодки, богаче разукрашенные, Марк захватил их в плен вместе со всем экипажем; в числе пленных оказался, между прочим, и один юный воин, в котором Биль Броун и Уаттельс тотчас же признали любимого сына Ваальди. Добыча оказалась чрезвычайно удачной, и Марк решил ею воспользоваться как можно лучше. Выбрав одного из своих пленных, он послал его к Ваальди с предложением обмена пленных. С помощью Броуна и Уаттельса Марку не трудно было вести переговоры с индейцами, так как за три года своего плена эти матросы прекрасно изучили родной язык островитян.
   Ваальди не сразу согласился довериться честности своих победителей. Однако, родительское чувство взяло верх, и вождь индейцев явился на судно. Перед Марком стоял теперь его противник. То был бесспорно умный, хитрый индеец. Он предложил было для выкупа и лодки, и одеяния из цветных перьев, китовые зубы -- вещи, весьма ценные для этих народов; но не такого выкупа требовал Марк; в обмен он требовал пятерых своих товарищей, бывших в плену у индейцев; в противном случае он грозил возобновить против индейцев военные действия.
   В душе Ваальди происходила сильная борьба, ему очень не хотелось упустить из своих рук бледнолицых пленников, но любовь к сыну взяла верх.
   После двухчасовых переговоров и препирательств, всевозможных хитростей и изворотов между двумя воюющими сторонами был заключен такого рода договор: "Авраам" будет сопровождать индейский флот до группы островов Бэтто; по прибытии Ваальди должен будет послать кого-нибудь из своих приближенных за пятью матросами, а сам остаться на судне "Друг Авраам Уайт" до той минуты, пока не состоится обмен пленных. Хитрый Ваальди хотел включить в этот же договор еще пункт, обязывающий колонистов содействовать намерениям вождя низвергнуть окончательно ненавистного соперника его Урууни (последний был скорее лишь временно принижен, чем покорен). Марк, конечно, отказался принять на себя такое обязательство. Все граждане Кратера и Пика были гораздо более расположены оказать Урууни посильную поддержку, нежели содействовать его окончательной погибели. Марк даже намеревался лично увидеться с этим благородным изгнанником перед своим отплытием с островов Бэтто.
   Пускаясь в путь вслед за индейским флотом, Марк, вероятно, не смог бы даже известит свою жену о своем отъезде на дальние острова, если бы ему в этом не помог заботливый Боб Бэтс.
   Заметив, что "Авраам" скрылся из вида под ветром, Боб поспешил снарядить "Нэшамони" и издали последовал за "Другом Авраамом Уайтом", рассчитывая в случае беды быть ему чем-нибудь полезным. В тот момент, когда уже договор был заключен, Боб подошел к судну и, повидавшись с Марком, успел получить от него все сведения.
  

ГЛАВА XIX

  
   Прошло дня три прежде, чем "Друг Авраам Уайт" и флот Ваальди очутились в виду островов Бэтто. Лодки индейцев возвратились к своим обычным стоянкам, а "Авраам" остался в открытом море. На следующий день на судно прибыли пленные: Диккинсон, Харрис, Джонсон, Эдварде и Брайт. Индейский вождь с большою неохотой расставался со своими пленными, которыми он чрезвычайно дорожил как людьми, от которых можно было многому научиться. Вместе с тем такое усиление экипажа "Авраама" делало это судно немалой силой в этих морях.
   Двенадцать матросов, все сильных, ловких и здоровых парней, привычных к делу, да еще две исправных коронады и шестифунтовая пушка с большим запасом снарядов представляли действительно такую силу, с которой туземным племенам приходилось считаться. Ваальди понял это с первого же раза и потому вторично сделал попытку заручиться содействием переселенцев против Урууни. Хитрый индеец предложил Марку взамен ожидаемой от него поддержки признать остров Ранкокус собственностью белых. Марк поблагодарил своего нового "приятеля" за щедрый подарок, но при этом заметил, что остров Ранкокус он давно считает собственностью колонии. Марк предупредил Ваальди, что если он посмеет предъявить на Ранкокус свои права, то колонисты вытеснят его силою своего оружия даже и с этих островов. Вследствие такого рода переговоров Марк и Ваальди расстались не совсем дружелюбно. Затем Марк начал обсуждать с товарищами настоящее положение дел. Джонс хорошо знал Урууни, с которым он прожил довольно долго до того времени, когда этот честный вождь был побежден своим соперником. Все признали необходимой поездку Джонса к Урууни.
   Часов шесть спустя Марк имел удовольствие принимать у себя благородного Урууни. Марк в теплых, сердечных выражениях благодарил индейца за его радушие и гостеприимство по отношению к его жене, сестре, Бобу и другим его единоплеменникам и предложил ему свою помощь и содействие в случае надобности.
   Почти все присутствующие матросы знали Урууни если не лично, то по слухам за человека честного и добродушного. Тут же на юте и состоялось совещание, на котором обсуждали все нужды Урууни и все грозившие ему опасности, при чем разбирали взаимные соотношения отдельных островов между собою. Хотя значительная часть населения примкнула в момент переворота к энергичному и предприимчивому Ваальди и тем содействовала его возвышению, но теперь большинство уже раскаивалось в своей ошибке.
   В группе островов Бэтто был один главный остров, служивший центром для всех остальных островов. Урууни родился и жил там всю свою жизнь до того момента, когда Ваальди удалось изгнать оттуда его и всю его семью и запугать злополучное население этого острова угрозами и казнями. Эти люди большею частью против воли должны были признавать в нем своего вождя и повелителя. Если бы Урууни теперь вновь удалось овладеть этим островом, то одного этого было бы уже вполне достаточно для того, чтобы уравнять шансы двух враждующих вождей и даже вполне обеспечить преобладание Урууни до тех пор, пока он будет находиться под покровительством переселенцев.
   Прежде всего Марку хотелось, если возможно, избежать в этом деле кровопролития, и потому он решил более всего действовать страхом и угрозой. С этою целью он подошел на расстояние пушечного выстрела к главной крепости Ваальди и предложил ей сдаться, а командиру гарнизона приказал не только немедленно очистить крепость, но и совершенно удалиться со своими людьми с этого острова.
   Предложение это было встречено самым решительным отказом. Но у Марка имелся довольно веский аргумент. В то же время Урууни высадился на берег; при его появлении все тайные и явные приверженцы его схватились за оружие как один человек; заранее уверенные в поддержке грозного судна, они мгновенно образовали вокруг своего бывшего вождя такую военную силу, с которой он легко бы мог побросать в море сторонников Ваальди. Но тем не менее эта горсть людей оказала самое энергичное сопротивление до той минуты, покуда Марк не дал по ним меткого выстрела из своего шестифунтового орудия. Картечь, пробив ограду крепости и, к счастью, не ранив никого, наделала много шума и произвела страшный переполох в крепостном гарнизоне, после чего начальник крепости послал Марку пальмовую ветвь в знак покорности. Весть об этой победе Урууни произвела громадное впечатление на всех островитян, так что менее чем в двое суток прежний вождь получил прежнюю силу и власть, и свержение Ваальди произошло почти без всякого кровопролития.
   Со дня начала военных действий на Рифе прошло уж около недели, и так как Марк знал, что о нем беспокоятся дома, то он не воспользовался любезным приглашением погостить подольше на островах Бэтто. Убедившись, что эта группа островов изобилует очень редким сандальным деревом, Марк воспользовался случаем и заключил с туземцами договор, в силу которого те обязывались вырубать и поставлять на берег известное количество этого дерева. По истечении трехмесячного срока "Друг Авраам Уайт" должен был зайти сюда вновь и забрать этот груз. Покончив с этими делами, "Друг Авраам Уайт" отплыл в обратный путь.
   С Рифа "Авраама" увидали почти за час до того, как он вошел в порт; все обитатели Рифа вышли навстречу победителям и шумно приветствовали их возвращение.
   Счастливая успехом колония могла теперь надеяться на полное спокойствие и безопасность в будущем.
   Однако, с присоединением еще пяти матросов, составлявших некогда часть экипажа "Ранкокуса", положение колонии значительно изменялось, и у Марка явился вопрос о том, каковы теперь его обязанности в отношении к его судовладельцам.
   Для обсуждения этого важного вопроса он решил вновь собрать совет, и с этой целью на другой же день поутру, забрав с собою всех своих матросов и почти всех переселенцев мужского пола, Марк вместе с женой и ребенком отплыл на Пик.
   Спустя шесть часов "Друг Авраам Уайт" входил уже в Миниатюрную бухту. После взаимных приветствий и радостных поздравлений вновь прибывшие матросы ознакомились со своими новыми товарищами; четверо из них, в том числе Билль Броун, тут же записались в постоянные члены колонии и были приняты в число сограждан Рифа, так как они имели желание провести остаток своих дней в этом благословенном краю. Остальные трое обязались на известный срок остаться на службе у Марка с тем, чтобы по прошествии этого срока им было предоставлено право вернуться вновь на родину.
   На совете Марк изложил свои сомнения относительно судна. Долгое время он думал, что "Ранкокус" навсегда прикован к месту; со времени последнего землетрясения он очутился в яме, где под ним едва хватало воды. Но присутствовавший при спуске "Ранкокуса" Боб знал, что его осадка равняется всего пяти метрам, а Билль Броун брался дать судну еще от шести до семи метров воды для того, чтобы вывести его из западни.
   Раз являлась возможность вывести "Ранкокус" в море, отсюда сам собою вытекал вопрос: не следовало ли теперь вернуть это ценное судно тем, кому оно принадлежит? Но кому? Хотя Авраам Уайт и его компаньоны были давно уже вознаграждены за свои убытки страховою премией, но теперь на "Ранкокус" имели неоспоримое право страхователи. Нагрузив здесь судно сандалом и обменяв его в Кантоне на груз чая, можно было получить такие барыши, которые могли с избытком покрыть все затраты и расходы на судно.
   Однако, Марк не хотел расстаться с мыслью о дальнейшем существовании и процветании основанной им колонии, и потому перспектива покинуть эти края на целые двенадцать месяцев, а может быть, и более страшила его. Он сознавал, что если он и Бриджит с ребенком уедут, то остальные разбредутся в разные стороны, полагая, что они более не вернутся, и столь успешно начатое им дело колонии рухнет неизбежно. Решено было сделать прежде всего попытку извлечь судно из его тесного места заключения, а затем уже обсудить и дальнейший образ действий. Одновременно с этим решением к Урууни и Ваальди были посланы весьма ценные для них подарки, в роде стеклянных бус и ожерельев, ножей, топоров и тому подобных вещей, составлявших часть груза "Ранкокуса"; взамен этого колонисты просили их вновь распорядиться заготовкою возможно большего количества сандала. Для выполнения этого поручения были посланы Боб и Джонс на "Нэшамони". По исполнении возложенного на них поручения они немедленно вернулись на Риф, где их помощь была нелишняя для работы на "Ранкокусе".
   Хитон и Ункус остались на Пике для охраны этой части колонии и для работы на лесопильне, а все остальные мужчины вернулись на Риф, где тотчас же приступили к работам на судне. Очистив трюм от всего, что там было свалено, наши колонисты перетащили на берег все бочки и боченки с пресной водой, которые служили вместе и балластом для судна. Когда весь этот груз был удален с корабля, наши приятели с радостью убедились, что судно поднялось, а после того, как с "Ранкокуса" были сняты все остатки парусов, снастей и мачт, его корпус подняло еще больше. По прошествии недели дело с выгрузкою и уборкой всего, что можно было снять с судна, уже значительно двинулось вперед и подходило к концу. Однажды под вечер, во время прилива подул сильный и свежий ветер, и Марк решил воспользоваться им для того, чтобы вывести "Ранкокус" из его тесного бассейна. И вот, при громких кликах радости всех присутствовавших, судно колыхнулось и тронулось вперед; первый трудный шаг был сделан, и всем было ясно теперь, что нелегкая задача переселенцев увенчалась полным успехом.
   В тот же день "Ранкокус" подвели к берегу, и он стал на якорь так же надежно, как если бы находился у набережной порта в Филадельфии. Затем колонисты приступили к конопатке судна и принялись подчищать и починять его паруса, мачты и снасти. Все было приведено в должный порядок; не забыты были и пресная вода и съестные припасы, и всякого рода инструменты и орудия. Оставалось только позаботиться выбором экипажа. Боб давно уже успел вернуться с вестью, что туземцы на самом берегу главного острова заготовляют громадное количество сандала, и по прошествии месяца "Ранкокус" может принять свой груз и плыть в Кантон.
   Понятно, что в число экипажа прежде всего попали те трое матросов, которые высказали желание вернуться на родину, а именно: Джонсон, Эдвардс и Брайт; Боб был назначен старшим помощником капитана, а Биглоу -- младшим. Билль Броун остался комендантом на Рифе, Уаттельс пожелал остаться с ним, но Диккинсон и Харрис, хотя намеревались вернуться в колонию, все же непрочь были отплыть на судне. Подобно Биллю Броуну, они также мечтали о женитьбе; разница была лишь в том, что Броун поручил Марку выбрать для него подходящую во всех отношениях невесту, а Диккинсон и Харрис предпочитали избрать себе жен по своему личному вкусу. Только один Уаттельс совсем не высказался по этому поводу.
   Пока готовились к отплытию, в среде переселенцев состоялся еще один счастливый брак: Ункус соединил свою судьбу с судьбою Юноны; он построил хорошенькую хижинку на Пике и зажил очень счастливо своим хозяйством.
   Настал момент отъезда. Бриджит долго рыдала в объятиях своего мужа; Марта, повидимому, спокойно рассталась с Бобом, но на душе у ней было также нелегко.
   С рассветом "Ранкокус" вышел в море; Броун и Уаттельс сопровождали его на "Нэшамони" до группы островов Бэтто. Тотчас же по приезде на остров Марк попросил Урууни созвать всех своих старшин, данников и в присутствии жрецов торжественно воспретить всякого рода общение с переселенцами в течение года. По прошествии этого срока Марк обещал снова вернуться к ним с многочисленными и ценными подарками.
   Нагрузив изрядное количество сандала и получив от Урууни восемь ловких, способных индейцев в состав экипажа "Ранкокуса", Марк пошел в Кантон. Пятьдесят дней спустя "Ранкокус" входил в порт города Кантона, где без труда выгодно продал свой груз, после чего, забрав груз чая, он остался с крупным барышом. Как раз в это время продавался небольшой американский бриг. Марк приобрел его за весьма сходную цену, нагрузил всякими полезными товарами и провиантом, в том числе несколькими английскими коровами, богатым запасом железа, снарядов и разного рода оружием. Бриг этот оказался очень быстроходным и легким судном; киль его был обит медью, хотя и не новой, но достаточно прочной. Вооружен он был десятью шестифунтовыми пушками и обладал вместимостью в двести тонн. Все бумаги его были в полном порядке, а назывался он "Сирена". Конечно, Марку пришлось бы отказаться от этой покупки, если бы ему не посчастливилось встретиться в Кантоне с одним из своих прежних друзей, который женился здесь на англичанке и был поставлен поэтому в необходимость отказаться от морской службы ради спокойствия своей жены.
   Приятель этот, по фамилии Саундерс, был всего года на три старше Марка и отличался прекраснейшим характером. Узнав историю вновь образовавшейся колонии, Саундерс захотел стать ее гражданином и предложил набрать экипаж из американцев, как и он, очутившихся без дела в данный момент. С ними он брался довести "Сирену" до Рифа. Порешив на этом, "Сирена" ушла в море накануне того дня, когда "Ранкокус" вышел из Кантона в Филадельфию. Биглоу перешел на "Сирену" в качестве старшего помощника командира, а вместе с тем и лоцмана. Его место на "Ранкокусе", по приглашению Марка, занял другой молодой офицер.
   День прибытия "Сирены" на Риф был великим событием для всех переселенцев, и так как, согласно распоряжениям Марка, это новое судно не должно было отлучаться из колонии до конца года, то присутствие судна столь внушительных размеров могло служить переселенцам гарантией полнейшей безопасности.
   Нет надобности останавливаться на всех подробностях плавания "Ранкокуса". Довольно сказать, что он в надлежащее время вошел еще раз в Делавар, к немалому удивлению всех заинтересованных в нем лиц. Авраама Уайта в это время уже не было в живых, и все товарищество судовладельцев распалось; однако, право собственности на это судно по закону перешло к страховщикам. К ним-то и явился по своем приезде Марк с подробным отчетом обо всем случившемся. Привезенный чай ему удалось продать очень выгодно, о чем он также сообщил страховой компании, которая, обсудив это дело, решила, по вычете суммы, равной сумме выплаченной ею страховой премии, и следуемых ей с нее процентов, самое судно и остаток суммы, вырученной Марком от продажи груза, предоставить добросовестному и честному капитану Вульстону в полное его владение в благодарность за оказанные им обществу услуги. Не только вся его семья встретила Марка с распростертыми объятиями, но и сам доктор Ярдлей переменил о нем свое мнение и соблаговолил протянуть ему руку в примирение. Вслед за тем Марк приступил к разным приготовлениям для скорого отплытия на остров Кратера, который он с Бриджит втайне решили сделать своим основным местопребыванием, предпочитая его всем красотам Пика. На кратере Марк прожил столько тяжелых дней, дней одиночества, отчаяния и муки, что он невольно стал как-то особенно близок обоим супругам.
  

ГЛАВА XX

  
   В числе знакомых Марку людей был один молодой человек, по фамилии Пэннок; женившись очень рано, он успел стать отцом троих детей; человек весьма небогатый, он уже не на шутку начинал ощущать в своем домашнем обиходе бремя многочисленной семьи. Пэннок был прекрасный фермер, человек очень работящий и смолоду привыкший к труду.
   Марк в минуту откровенной беседы предложил ему ехать вместе с собою, захватив также и семью, состоявшую из жены, троих детей и двух его сестер, молодых девушек. После некоторого размышления Пэннок принял предложение.
   Марк поручил ему вербовку добровольных переселенцев для сформирования экипажа, а сам занялся закупкой всего необходимого и приготовлениями к скорейшему отплытию в обратный путь. Двое братьев Марка -- Чарльс и Абрам Вульстон -- также выразили желание переселиться на остров; кроме того, к ним присоединились еще пятьдесят других эмигрантов. Все это делалось под величайшим секретом, с целью не привлекать общественного внимания на новую колонию, потому что это могло пагубно отозваться на ее процветании и благосостоянии.
   По прошествии некоторого времени "Ранкокус" снова ушел в море с полным грузом разнообразного товара. Между прочим, он вез немалое количество всякого рода орудий и инструментов, множество различных семян, штук шесть коров и несколько пар улучшенной породы свиней, двух кобылиц и запряжку волов; всевозможные тележки, тачки и т. п. также имелись здесь в значительном количестве. Кроме того, он вез большой запас железных прутьев, брусьев, гвоздей всякого сорта и других металлических изделий и, наконец, несколько тысяч долларов, преимущественно мелкой медной монетой. Кроме того, и все переселенцы везли с собою в большем или меньшем количестве звонкую монету. В трюме был сложен значительный запас строевого леса, а магазин был полон вооружения для "Ранкокуса". Марк приобрел еще четыре полевых орудия небольшого калибра, две трехфунтовых пушки, две гаубицы двенадцатифунтового калибра, с лафетами, и несколько дальнобойных орудий.
   Помимо артиллерии, Марк вез с собою еще двести штук мушкетов и пятьдесят пар пистолетов. Однако, наибольшее значение Марк придавал не столько предметам, сколько людям, которых он увозил с собою на Риф. Все до единого переселенцы принимались им с большим разбором; при этом особое внимание было обращаемо на нравственные качества каждого человека. Кроме того, Марк позаботился и о том, чтобы в числе переселенцев были представители различных профессий, и, главным образом, разный ремесленный и мастеровой народ: плотники, каменщики, слесари, сапожники, портные и тому подобное. Почти все они были люди семейные, за исключением нескольких молодых людей и девушек, братьев или сестер кого-либо из эмигрантов. Все пространство между деками было предоставлено в распоряжение переселенцев, число которых достигало двухсот семи человек, не считая детей.
   Судно находилось уже сто шестьдесят дней в море, считая в том числе два дня стоянки в Рио-де-Жанейро, и все с нетерпением ожидали окончания плавания; некоторые даже опасались, что капитан не достаточно хорошо знаком с этими морями, чтобы отыскать острова, о которых он говорил им; однако, в существовании этих островов никто не сомневался. Но вот находившиеся на судне краснокожие стали вдруг уверять, что они чуют близость земли; это уверение подействовало успокоительно на всех.
   Вскоре после того, около полудня, Марк взошел на палубу с своим квадрантом и немного спустя объявил о результатах своих наблюдений; по его мнению, их судно должно было вскоре войти уже в воды Кратера. Одно из многочисленных морских течений отнесло их немного дальше к северу, чем он предполагал; по его вычислениям выходило, что они теперь находятся всего в тридцати милях на север от желанных островов. Это известие было встречено всеобщими криками радости и восторга. Но часа три спустя матрос, стоявший на вахте, объявил, что земли еще не видно. Страшное подозрение проснулось на минуту в душе Марка: неужели новое конвульсивное движение недр земли поглотило опять все то, что оно так недавно вызвало к жизни? Но вот сверху кто-то крикнул: -- Парус!-- а уже час спустя оба судна были настолько близко друг от друга, что с помощью зрительной трубы прекрасно можно было различать предметы.
   -- Это "Сирена"! -- воскликнул Марк. -- Но что она здесь делает, на ветре у островов?
   -- Быть может, это готовится для нас торжественная встреча, -- заметил Боб.-- Теперь как-раз то время, когда они должны нас ожидать, и я готов побиться об заклад, что ваша супруга и Марта пожелали выехать навстречу своим мужьям.
   Слова эти вызвали невольную улыбку на устах Марка, продолжавшего между тем свои наблюдения.
   -- Там, на "Сирене", творится что-то странное. Взгляни же, Боб, ведь она рыскает из одной стороны в другую, шатается и кренится, как хмельной матрос! Как видно, там никого нет у руля!..
   -- Да, да, смотрите, как парус-то полощет!
   -- Да что же это такое?!
   Марк с озабоченным лицом расхаживал теперь взад и вперед по палубе, приостанавливаясь лишь по временам, чтобы взглянуть на постепенно приближавшееся судно.
   Оно теперь было уже на расстоянии не более одной мили от "Ранкокуса".
   Вдруг Марк позвал к себе Боба, чтобы отдать приказ снять койки. Это сигнал ужасной, решительной минуты перед сражением.
   -- Все наверх и по местам! -- вдруг крикнул Марк.
   Все бывшие на судне всполошились, забегали, готовясь к сражению; откатывали орудия, заготовляли снаряды, ядра. Тем временем "Ранкокус" подошел к "Сирене" на расстояние пушечного выстрела; теперь уже можно было ясно видеть, что творилось на "Сирене". Никто из присутствовавших не мог понять столь странных эволюции брига. Очевидно, там имели намерение уменьшить ход, но вместо того бриг ежеминутно рыскал то в одну сторону, то в другую, а некоторые менее тяжелые паруса почти все время бились о стеньги {Стеньга -- верхняя часть мачты. (Прим. ред.)}. Марк внимательно следил за всем, происходившим на бриге, а также приглядывался и к людям экипажа, которые суетились у парусов.
   -- Готовь одну из пушек! Случилось какое-то несчастье; наш бриг в руках индейцев, но они не могут с ним справиться.
   Можно себе представить впечатление, какое произвели эти слова на всех присутствующих; если индейцы овладели бригом, то, следовательно, они овладели и Рифом, и Пиком; что же, в таком случае, ожидало переселенцев? Прошло еще около четверти часа страшного ожидания для экипажа и беспредельной муки для Марка. Боб также был встревожен. Случись теперь Ваальди подвернуться ему под руку, индейцу бы не сдобровать. Неужели Урууни мог изменить им, нарушить свои обещания? Нет, этого ни Боб, ни Марк не могли допустить.
   -- Орудие в порядке? Готово оно к бою?-- спросил вдруг Марк.
   -- Да, капитан, совсем готово, по первому сигналу будем палить.
   -- Ну, так открой огонь! Да целься выше! Попробуем сперва только пугнуть их. И горе им, если они не сдадутся!
   Раздался выстрел, но, к немалому удивлению всего экипажа, бриг отвечал тотчас же залпом с целого борта; но эта энергичная демонстрация оказалась единственною попыткой сопротивления со стороны судна. Несмотря на то, что бриг открыл огонь из всех пяти орудий борта, ни один снаряд не причинил вреда "Ранкокусу", потому что индейцы стреляли, не наводя орудий, а просто наугад, и сами же пострадали при этом: три-четыре человека из их экипажа были опрокинуты и зашиблены откатом орудий. Приняв этот неизбежный факт за проявление гнева своих богов, весь экипаж и все присутствующие пришли в какой-то дикий ужас и смятение; они сбились в кучу, кричали, воздевали руки вверх, совершенно забыв о судне; никем не управляемое, оно вышло из ветра, но и этого никто не заметил.
   "Ранкокус" между тем приближался с очевидным намерением итти на абордаж. Марк, в сущности, вовсе не желал, чтобы дело дошло до рукопашной, и приказал стрелять в неприятеля картечью. Этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы решить битву. Двенадцать краснокожих были убиты или ранены, многие поспешили спрятаться в трюм, другие взобрались на мачты, но большинство, нимало не задумываясь, прыгнули за борт и бросились спасаться вплавь. К немалому удивлению зрителей, эти пловцы направились в сторону ветра; это, без сомнения, означало, что в этом направлении они надеялись встретить землю или лодки. Марк, придерживаясь кормы брига, закинул абордажные крюки и во главе двадцати человек из своих людей вскочил на палубу "Сирены" и беспрепятственно овладел судном.
   Отдав матросам необходимые приказания как командир судна и восстановив надлежащий порядок в снастях и парусах, Марк тотчас же спустился во внутренние помещения брига. В каюте он нашел мистера Саундерса (или, как его называли все переселенцы, капитана Саундерса), связанного по рукам и ногам, комиссара и Биглоу постигла та же участь; они были найдены в помещении матросов также связанными. За исключением этих трех человек, весь экипаж "Сирены" состоял еще из двух человек в тот момент, когда она была захвачена индейцами. Саундерс положительно не мог сообщить Марку никаких подробностей о всем случившемся.
   Марк узнал от него, что "Ранкокус" теперь находится не на ветре у кратера, а под ветром, и если бы он продолжал итти в том направлении, в каком шел, когда встретился с "Сиреной", то он к восходу солнца пристал бы к острову своего имени. Кроме того, Саундерс успокоил Марка относительно участи женщин и детей; все они находились на Пике, и ни одна из них не отлучалась из Эдема уже более шести месяцев, то есть с тех пор, как смерть Урууни развязала руки Ваальди. Тотчас же после смерти отца сын Урууни, наследовавший от него власть, был свергнут Ваальди, который, нимало не стесняясь заклятиями и торжественным воспрещением своих жрецов, стал убеждать своих единоплеменников пойти против белых. Наобещав им полный разгром всего имущества переселенцев и груды столь драгоценного для них железа и меди, якобы, имевшихся на судне, Ваальди собрал вокруг себя немалое число соратников. Однако, как хитрый и предусмотрительный политик, он не сразу двинулся войной на белых. После того, как ему удалось захватить верховную власть, Ваальди стал преднамеренно осыпать переселенцев всевозможными доказательствами своего благорасположения и внимания к ним. Он заготовил громадные запасы сандального дерева, которые обещал перевезти на Риф, и первый большой транспорт был действительно им доставлен; одним словом, не было такой дружественной услуги, которую бы он не постарался оказать переселенцам с целью ослабить их бдительность и осторожность. Никто на кратере не ожидал нападения; все готовились к встрече Марка, и возвращение "Ранкокуса" ожидалось со дня на день.
   "Сирена", забрав громадный груз сандала на островах Бэтто, выгрузила его на кратере и затем вышла в море навстречу "Ранкокусу" с тем, чтобы поскорее доставить Марку сведения о делах колонии. Это было как раз поутру того дня, когда произошла встреча "Сирены" и "Ранкокуса". Экипаж "Сирены" состоял на этот раз из капитана Саундерса, Биглоу, комиссара, повара и еще двух людей, нанявшихся в Кантоне. Двое последних стояли, как на беду, на вахте, когда, пользуясь предрассветною мглою, к судну подкрались индейцы. Будучи пьяны, матросы даже не заметили приближения неприятельской флотилии и поплатились жизнью за свое небрежное отношение к долгу службы. Остальные находившиеся на бриге люди были обязаны своей жизни только тому счастливому обстоятельству, что все они спали крепчайшим сном в момент нападения индейцев на их судно. Не видя в них помехи своему разбою, индейцы не нашли нужным их убивать. Завладев бригом, они решили отвезти свою спавшую добычу на острова Бэтто, и бог весть, что сталось бы с злополучным экипажем "Сирены", не повстречай ее "Ранкокус".
   Саундерсу ничего не было известно относительно численности неприятельского флота или дальнейших намерений врага. Он полагал, что судно его было атаковано весьма незначительною частью войск Ваальди, с их грозным вождем во главе. По некоторым словам и жестам, подмеченным Саундерсом в то время, когда его вязали, он полагал, что остальная, более многочисленная часть войск Ваальди проникла в каналы, ведущие к Рифу, понятно, с целью разграбления острова. В настоящее время на кратере пребывали Сократ, Ункус и Уаттельс с их женами и семьями; других защитников там не было. На вершине кратера еще перед отъездом Марка был построен довольно просторный и красивый дом, и хотя он еще не был вполне докончен, но все же имел громадную цену в глазах переселенцев; на луговине повсюду разбрелись стада свиней, число которых достигало в настоящее время двухсот голов; тут же было и несколько штук рогатого скота и большие запасы железа, привезенного из Кантона и сваленного в груду на кратере.
   Выслушав рассказ Саундерса, Марк тотчас же составил план действий. Прежде всего он приказал держать как можно ближе к ветру, с тем, чтобы подойти к индейцам, спасавшимся вплавь. Марку не хотелось бросить их на произвол судьбы в открытом океане. Врезавшись в самую середину пловцов, Марк приказал спустить несколько шлюпок, к которым индейцы, несмотря на внушаемый им судном и его экипажем ужас, все же с радостью поплыли со всех сторон, ища спасения. Затем Марк стал раздумывать уже о дальнейшем. Три различных канала вели на Риф; Марк избрал из них северный, так как то был ближайший путь, а также и потому, что тут не было надобности постоянно лавировать. Оставив на "Сирене" двенадцать человек экипажа, Марк послал ее к западному рейду, чтобы запереть всякое отступление флоту Ваальди, если он успел проникнуть к кратеру и вздумает бежать с захваченной добычей. Что же касается "Ранкокуса", то он час спустя был уже в виду берега, а перед закатом солнца вошел в северный рейд и бросил якорь на достаточной глубине в месте, прекрасно защищенном от ветра; здесь Марк провел всю ночь, не желая рисковать, забираясь темною ночью в узкие, извилистые рукава и проливы.
  

ГЛАВА XXI

  
   Бросив якорь на ночь, Марк не пренебрег сделать маленькую рекогносцировку. Это поручение было возложено на Боба. Согласно инструкциям, данным ему, он должен был проникнуть как можно ближе к Рифу, и если возможно, то даже постараться переговорить с Сократом.
   Имея в своем распоряжении двухпарусную шлюпку, Боб до полуночи очутился в виду Рифа, но, к немалому удивлению, он увидел, что все здесь спало спокойным сном. Боб не удовольствовался рекогносцировкой, сделанной издали, а продолжал свой путь до тех пор, пока не достиг скалистой набережной Рифа; здесь он сошел на берег и пешком, не торопясь, направился в кратер. Вход в него оставался открытым; войдя туда, Боб и его товарищи повсюду застали полнейшую тишину, без всяких признаков недавнего разгрома. Зная, что жители Рифа предпочитали для ночлега вершину, Боб поднялся туда и, зайдя в один из построенных там домов, он, к немалой радости, застал там весь маленький гарнизон кратера спящим сном праведных, не чующим над головою никакой беды. Боб понял, что индейцы еще не появлялись здесь, и что Сократ не знает ничего о том несчастьи, которое постигло бриг.
   Негр несказанно обрадовался возвращению Боба и Марка; даже весть о близости индейцев не смутила его, когда он услышал, что великан "Ранкокус" со столь многочисленным подкреплением находится так близко. Впрочем, Марк дал Бобу двадцать вооруженных человек для сопровождения его во время рекогносцировки, а с таким войском можно было рассчитывать, что кратер будет в безопасности. Боб отослал шлюпку обратно к Марку и поручил четверым человекам, возвращавшимся на судно, подробно сообщить самому капитану обо всем, что им пришлось увидеть и услышать на Рифе.
   У деревянного мостика Боб распорядился поставить несколько вооруженных человек для охраны этого прохода; все имевшиеся здесь коронады были заряжены, и всюду расставлены часовые. Приняв все эти необходимые меры предосторожности, Боб разрешил своим людям заснуть, и сам первый подал им пример.
   Вдруг совершенно неожиданно раздались крики индейцев.
   Прежде всего Ваальди атаковал маленький мост, рассчитывая завладеть им без сопротивления. Зная, что судно находится в отсутствии, он полагал, что теперь нечего уже опасаться его страшного огня.
   Но Ваальди знал также, что на вершине кратера имеются орудия, и ими-то он и рассчитывал овладеть с самого же начала сражения. Эти смертоносные машины пугали всех индейцев, и Ваальди отлично сознавал важность обладания хотя бы только одним из таких орудий. Для этого надо было лишь действовать с большой быстротой. Собрав предварительно подробные сведения о положении дел на Рифе, он думал, что не встретит никакого сопротивления. К тому же, после захвата брига, по его расчетам, на Рифе должно было оставаться всего-на-всего шесть защитников.
   Крики индейцев раздались как раз в этот момент, когда они увидали, что мост был снят. Люди, охранявшие мост, дали тотчас же залп из нескольких ружей. Таково было начало этого сражения, сопровождавшегося бешеными криками и возгласами. Несколько сот человек бросились вплавь и, переплыв пролив, устремились на кратер. Ожидавший этого Боб приказал своим людям отступить и не препятствовать врагу вступить на почву Рифа. Индейцы толпами взбирались на берег и бежали, перегоняя друг друга, с разных сторон ко входу кратера. В этот момент Боб со своими товарищами вошел в ворота, ведущие во внутрь кратера, и, захлопнув их за собою, решил во что бы то ни стало воспрепятствовать вторжению краснокожих.
   Боб отлично знал, что другого пути в кратер, кроме ворот, не было. Ему не трудно было организовать их защиту, поскольку помещавшаяся на вершине коронада была наведена так, чтобы преградить доступ ко входу. Разочарование Ваальди при виде столь неприступной цитадели было весьма сильно, но при всем том он понял, что для того, чтобы достигнуть вершины, нужно было прибегнуть к помощи каких-либо искусственных мер. Тем не менее у наго хватило благоразумия отозвать своих воинов, запрятавшихся среди скал, где они действительно были хорошо укрыты от неприятельского огня, но вместе с тем были обречены и на полное бездействие.
   Жажда наживы не давала покоя Ваальди, и он решился сделать попытку достигнуть вершины снаружи; с этою целью он приказал кучке своих воинов взобраться туда, подсаживая друг друга на плечи. Этот план, казалось, должен был бы удасться, но едва только голова первого индейца показалась над скалами, как меткий выстрел раздробил ему череп, и он, падая, увлек за собою, еще нескольких человек, ломавших себе ребра, руки и ноги во время падения.
   Однако, утомленный продолжительным бездействием, смышленый и находчивый Ваальди решился испытать еще одно отчаянное средство. На верфи, где по временам производились разные починки, оставалось немного разного строевого леса, балок, досок и тому подобное. Ваальди, отобрав сотню решительных и предприимчивых людей, послал их туда с приказанием собрать как можно больше досок, брусьев и всякого другого леса и перетащить все это к подножию кратера.
   Боб только этого и ожидал; он тотчас же навел одну из коронад на самую значительную кучу лесного материала, и как только индейцы собрались вокруг нее, хватил по ним картечью; человек десять или двенадцать были убиты и ранены, остальные же, точно пыль, развеянная ветром, разбежались в разные стороны. Вдруг кто-то крикнул:-- Парус!-- и вслед за тем этот же возглас повторили и часовые на вершине. То был "Ранкокус". Очевидно, выстрел, данный с кратера, был услышан Марком. Он тотчас же отвечал на него, желая ободрить осажденных и давая им знать о своем присутствии. Минуту спустя раздался третий выстрел из орудия с западной стороны, и, оглянувшись в ту сторону, Боб увидал верхушки мачт "Сирены", видневшиеся над вершинами скал.
   Надо ли говорить, что раздавшаяся со всех сторон пушечная пальба и появление двух вооруженных судов разрушили все планы предприимчивого Ваальди, который, с трудом подавляя свою ярость, стал отступать. Отступление Ваальди могло быть названо счастливым. По данному им знаку индейцы бросились в воду и благополучно переплыли пролив. Боб, конечно, мог бы беспрепятственно стрелять в них картечью и перебить большую половину неприятелей, но ему было противно бесполезное кровопролитие, и потому индейцам удалось убраться с Рифа, унося с собою своих убитых и раненых.
   Добраться до своих лодок Ваальди и его людям было легко, но теперь являлся вопрос, как выйти из вод кратера? Всякая возможность отступления и с севера и с запада была отрезана; чтобы выйти с южной или восточной стороны, необходимо было пройти под огнем Рифа и затем еще пройти сквозь строй между цитаделью кратера и грозным "Ранкокусом".
   Однако, Ваальди сообразил, что если они сделают некоторое усилие и быстро промчатся под скалами Рифа, то в узких и тесных проливчиках его флоту удастся выбраться в открытое море, а большие суда врагов не будут в состоянии преследовать их в этих тесных, извилистых рукавах. Боб предоставил им и здесь пройти беспрепятственно, не дав ни одного выстрела.
   Как только "Ранкокус" подошел ближе, Боб отправился навстречу Марку и доложил ему о всех своих действиях. Теперь уже опасность совсем миновала. "Ранкокус" стал на якорь у набережной Рифа, и пассажиры толпою устремились на берега, едва только успели перебросить две-три доски, чтобы облегчить переход с корабля на сушу.
   Менее чем в час времени все имевшиеся на судне животные были сведены на берег и пущены на пастбище кратера, и вскоре на "Ранкокусе" не осталось ни одного животного, кроме крыс и мышей, без которых немыслимо ни одно судно.
   Об индейцах никто не думал. Они бежали и в данный момент были уже очень далеко. Конечно, "Ранкокус" и бриг с успехом могли бы преследовать их, но переселенцы не имели желания пускаться за ними в погоню.
   Таким образом, после долгого отсутствия Марк вновь вернулся к себе на Риф. Все тут дышало довольством и изобилием; тут стояло и его судно, нагруженное всем, что только могло способствовать удобству и благосостоянию его и всей его колонии. Если бы здесь была его жена и дети, то, кажется, в этот момент счастью его не было бы границ. Однако, Бриджит не забыли. Не прошло и получаса с минуты прибытия судна на Риф, как Боб уже успел вскочить на "Нэшамони" и поспешил на Пик с радостной вестью о прибытии "Ранкокуса". Но ему не пришлось даже совершить столь дальнего плавания; едва успел он обогнуть южный мыс, как повстречался с "Авраамом", шедшим к Рифу. На Пике были замечены враждебные намерения Ваальди и потому решено было отправить на Риф "Друга Авраама" с надлежащим экипажем для того, чтобы предупредить тамошних жителей о грозившей опасности и подать им в случае надобности помощь. Бриджит вздумала также ехать на Риф вместе с детьми и Мартой.
   Легко представить радость Бриджит, Марты и других пассажиров и экипажа "Друга Авраама" при получении вести о прибытии "Ранкокуса". После первого обмена приветствий и сбивчивых вопросов и ответов решено было, что "Друг Авраам" со своим экипажем, под начальством Билля Броуна, выйдет в море и будет наблюдать за неприятелем. Надо было заставить Ваальди итти на север и воспрепятствовать ему вернуться еще раз на Риф. "Авраам" как раз подходил для такого плавания, так как не требовал большого количества рук и к тому же был прекрасно вооружен, а Билль Броун отлично умел с ним управляться. Между тем Боб, пересадив к себе на "Нэшамони" обеих женщин и детей, отплыл обратно к Рифу.
   Так как день этот начался для наших переселенцев очень рано, то к полудню "Нэшамони" уже успела притти обратно. Заметив ее издали, Марк сильно встревожился. Он знал, что за это время невозможно было дойти до Пика, и потому у него явилось предположение, что Ваальди со своим флотом преградил ей путь, и Боб вернулся просить подкрепления. Но когда судно подошло ближе, Марк заметил развевающиеся по ветру женские одежды и затем с помощью подзорной трубы ясно различил знакомый облик своей Бриджит.
   Суда, подходившие к Рифу с юга, должны были пройти через тот узкий пролив, который отделял Риф от луговины, и вот в тот момент, когда "Нэшамони" проходила вблизи берега, Марк вскочил на палубу и заключил в свои объятия жену.
   Было уже почти темно, когда Марк снова появился среди вновь прибывших переселенцев. Люди эти уже успели немного оглядеться на Рифе; они уже побывали на ближайших островах, и все, даже и наиболее требовательные из них, оказались вполне довольны тем, что здесь нашли; особенно их очаровало обилие плодов и зелени: роскошная апельсиновая роща, где все деревья были разубраны золотистыми плодами; имбиря, смокв, дынь, тыкв, кокосовых орехов здесь было такое множество, что казалось положительно невозможным съесть все это.
   К ночи большая часть переселенцев вернулась ночевать в последний раз на "Ранкокус". Около десяти часов утра на другой день прибыл и "Друг Авраам Уайт". Билль Броун доложил Марку, что Ваальди ушел, не сделав даже попытки хоть раз оглянуться назад. Выслушав отчет Билля Броуна, Марк решил, что нет более никаких оснований опасаться вторичного нападения индейцев, а также нет и надобности в дальнейшем преследовании неприятельского флота.
   Весь этот, а также и следующий день переселенцы употребили на перетаскивание своих пожитков и большей части груза с судна на берег и вновь на "Друга Авраама", так как сорок семейств должны были поселиться на Пике. Мужчины, женщины и даже дети весело исполняли каждый свою посильную работу, и в данный момент этот кусочек набережной Рифа напоминал своей картиной оживленной работы деятельный муравейник в теплый день. Тем временем Билль Броун, присутствовавший при нагрузке судна, которым он командовал, воспользовался минутой перерыва в работе и, подойдя к Марку, сказал:
   -- А славных товарищей вы нам привезли, мистер Вульстон, выбор неплохой, уж что и говорить! Ну, а меня-то вы там не забыли, если смею спросить?
   -- Нет, Билль, я вас не забыл и, мне кажется, исправно исполнил ваше поручение; Фебе здесь и готова к вашим услугам.
   -- Так что же, за мной остановки не выйдет! -- засмеялся Билль.-- Но только, пожалуйста, укажите вы мне эту молодую женщину. Я уже начинаю ее любить всем сердцем.
   -- Ого! Молодую женщину? Да ведь у нас такого уговора не было, Билль! О возрасте у нас ничего не было говорено; вы лишь желали иметь жену добрую и хорошую, и подумайте сами: ведь чем предмет этот моложе, тем на него больше и спроса.
   -- Ну, ну, не бойтесь, мистер Вульстон, я не оставлю ее у вас на руках, будь она хоть настолько стара, что годилась бы мне в матери; но все же я уверен, что вы по доброте сердечной хоть немножко пожалели вашего бедного товарища и выбрали ему супругу, соответствующую возрасту парня, которому всего тридцать два года отроду.
   -- Об этом судите сами, Билль! Вон она, ваша Фебе; смотрите, она несет большое зеркало и сама любуется в нем своей рожицей. И если нрав ее столь же привлекателен, как и ее наружность, то вы, наверное, будете довольны ею. К тому же будущая ваша жена приехала сюда не с пустыми руками, а привезла с собою много кое-чего, что вам очень и очень пригодится в вашем новом хозяйстве.
   Билль Броун был в восторге от выбора Марка, но что особенно порадовало последнего, так это то, что и хорошенькая Фебе осталась чрезвычайно довольна своим будущим мужем, несмотря на его красный шрам. Счастливая парочка в тот же день сочеталась браком в большой каюте "Друга Авраама".
   Три дня спустя после прибытия "Ранкокуса" на Риф "Друг Авраам Уайт" вышел в море и направился к Пику, увозя без малого сто человек пассажиров, считая в том числе женщин и детей.
   "Нэшамони" вышла несколькими часами раньше вместе с Марком и его семьею. Марк, а в особенности его меньшие братья сгорали от нетерпения увидеть скорее свою сестру Анну. Встреча всех членов семьи Вульстон была поистине трогательная. Молодые братья Вульстоны были приятно поражены благоустройством и удобствами обстановки, в какой жила теперь их сестра. Хитон построил для себя несколько поодаль от других прелестный домик среди фруктовой рощицы и в двух шагах от ручья.
   Около полуночи "Друг Авраам Уайт" вошел в Миниатюрную бухту. Так как было уже слишком поздно, то каждый из переселенцев, захватив с собою какую-нибудь не особенно тяжелую ношу, поднялся с нею вдоль оврага в долину Эдема; ночь была ясная и лунная, и большинство из вновь прибывших переселенцев провели эту ночь под открытым небом, в палатках или даже просто под зеленым навесом, где они вскоре и заснули сладким сном, обвеваемые теплым дыханием тихой ароматной ночи.
   С раннего утра все уже были на ногах. Только что прибывшие сюда переселенцы не могли дать себе отчета, наяву или во сне они видят все то, что представлялось их взорам.
  

ГЛАВА XXII

  
   Первым действием Марка, как губернатора новой колонии, было назначение брата его Абрама Вульстона секретарем колонии. Вступив в исполнение своих обязанностей, Абрам начал с того, что составил перепись всего населения колонии, по которой оказалось что численность населения уже возросла за это время до трехсот двадцати душ обоего пола.
   Вскоре Марк созвал еще и совет для обсуждения важного вопроса о разделе земли. На этом совете все земли колонии были объявлены общественной собственностью. Однако, Марку и Бобу, как первым пионерам этих стран были единогласно присуждены особые наделы. Остальные же земли были распределены всем поровну: каждый гражданин, достигший двадцати одного года, получал на свою долю восемьдесят десятин земли на Пике и полтораста на Рифе. Вслед за тем приступлено было к размежеванию и раздаче земель.
   Как только участки были распределены, каждый колонист принялся за работу.
   Предметом особой заботы явились теперь жилища. К сожалению, на островах, принадлежавших к группе Рифа, лес до сих пор был редкостью, и употреблять его для построек было бы неразумно, а потому необходимо было раздобыть лес где-нибудь в другом месте. Напротив, на острове Ранкокусе рос отличный лес, и особенно было много сосен, а потому Биглоу был командирован туда с целью устройства там водяной лесопильни. Заготовленный там строительный материал -- бревна, балки и доски -- он должен был отправлять на "Друге Аврааме" на Риф и на соседние с ним острова.
   С целью облегчения доставки леса с гор к лесопильне Биглоу прорыл искусственный канал, посредством которого без труда сплавлял весь лес вплоть до лесопильни.
   Осуществление всех этих предприятий не помешало Марку позаботиться и о внешней безопасности его маленькой колонии. Необходимо было постоянно следить за неугомонным Ваальди, и если можно, то проявить свое покровительство юному сыну Урууни. Таково было мнение и всех колонистов, а потому маленькая колония стала снаряжать военную экспедицию, для которой готовились следующие суда: "Сирена", "Друг Авраам Уайт" и только что вновь построенное судно в пятьдесят тонн, под названием "Анна". Это судно Биглоу строил на берегу одного из маленьких заливчиков на острове Ранкокусе, где он нашел весьма удобное для верфи место. Так как остров этот мог поставлять прекрасный строевой и корабельный лес, то было решено устроить здесь постоянную верфь для починки и постройки судов.
   Вообще остров Ранкокус отличался многими преимуществами. Здесь имелась прекрасная кирпичная глина и множество известкового камня, а горы его хранили неисчерпаемые залежи металлов. Только для земледелия он не представлял удобства, и на всем его протяжении едва ли бы нашлось полторы тысячи десятин пахотной земли.
   Вблизи берега были устроены две печи: одна -- для обжигания кирпичей, другая -- для извести; среди переселенцев нашлись люди, привычные к этому делу, и работа закипела.
   Таким образом еще до начала похода против Ваальди было заготовлено изрядное количество и кирпичей, и извести, которые немедленно были доставлены на Риф.
   Так как в течение двадцатимесячного отсутствия Марка было заготовлено огромное количество сандала, то решено было нагрузить им "Ранкокус" и отправить его в Кантон. На этот раз Марк доверил командование судном Саундерсу, который был вполне способен к исполнению возложенной на него обязанности.
   Как только было все готово, "Ранкокус", "Сирена", "Друг Авраам Уайт" и "Анна" отплыли к островам Бэтто. Марк не без умысла провел свой флот мимо большинства островов этой группы, желая блестящим видом своих судов внушить островитянам страх и уважение к себе. После государственного переворота, совершенного Ваальди, те из туземцев, которые ходили (на "Ранкокусе") в дальнее плавание, в Америку, не захотели оставаться под властью этого предводителя и с особенной поспешностью все до единого стали проситься, чтобы их вновь взяли на "Ранкокус". Так как услугами этих туземцев Марк был очень доволен, то он не только согласился взять их на судно, но намеревался привлечь при случае и еще несколько человек.
   При появлении столь грозного для этих морей флота хитрый Ваальди тотчас же проявил самые миролюбивые отношения. Объяснялось это его смирение еще и тем, что на возвратном пути с Рифа флот его был застигнут шквалом, благодаря которому около двадцати лодок были оторваны от остальных и пропали без вести. Носились какие-то смутные слухи; будто три или четыре лодки были выброшены на какой-то отдаленный пустынный берег с горстью полуживых от голода индейцев, тогда как остальные безвозвратно погибли в волнах океана. Этот прискорбный случай сильно подорвал авторитет и популярность Ваальди. Друзья и родственники несчастных жертв были возбуждены против него. Но влияние Ваальди, уже значительно подорванное неудачей, окончательно рухнуло с появлением грозных сил вооруженного флота Марка. Умный и проницательный туземец тотчас же понял и сознал свое безвыходное положение и был настолько благоразумен, что решил добровольно покориться своей участи.
   Недолго думая, Марк послал к Ваальди посла с пальмовой ветвью, предлагая ему возвратить сыну Урууни власть и самому добровольно удалиться в свои прежние владения. Ваальди беспрекословно согласился на все.
   Марк законтрактовал около сотни индейцев в качестве платных работников. Увеличение числа рабочих рук в данное время являлось нелишним подспорьем для молодой колонии.
   Суда новой колонии простояли у островов Бэтто около двух недель. Затем "Ранкокус" ушел в китайские воды, а "Анна" была отослана на Риф с известием о благополучном исходе экспедиции.
  

ГЛАВА XXIII

  
   Прошло около года со времени возвращения Марка с экспедиции против островов Бэтто, и за все это время не случилось никаких выдающихся событий. Колония численно росла. В общей сложности число рождений достигло цифры семидесяти восьми душ. Случаев смертности было очень немного: из взрослых умер всего один, и то вследствие несчастной случайности. Состояние здоровья всех переселенцев было прекрасное. По статистическим сведениям, в конце года оказалось в наличности триста семьдесят девять душ, не считая канаков, как называли здесь туземцев.
   Постройки шли до того быстро, что несколько месяцев спустя после прибытия новых переселенцев более ста жилищ всякого рода красовались частью на Пике, частью на Рифе и на соседних островах. Все эти домики были невелики и по большей части довольно тесны, но представляли собою надежную защиту от дождей и непогоды. Марк построил два дома: один на Пике, бывший его частным жилищем, и другой на Рифе, предназначавшийся стать домом губернатора и составлявший собственность колонии. Этот правительственный дом был построен в целях обороны прэтив моста, ведущего на луговину.
   Решив энергично взяться за дело и построить город на Рифе, Марк отправил к молодому Урууни своего уполномоченного на "Друге Аврааме" для того, чтобы просить его содействия. Юный Урууни был очень рад случаю оказать Марку требуемую услугу и тотчас же прибыл лично, во главе пятисот индейцев, на Риф. Все это множество людей работало на Рифе в течение двух месяцев, после чего Марк объявил, что все необходимые работы окончены, и что теперь он более не нуждается в помощи своих соседей, которых он отпустил, вознаградив предварительно всевозможными безделушками "в знак своей признательности".
   Огромный участок земли был отведен на разведение общественного сада. Этот сад принял вскоре самый привлекательный вид. Его удача породила желание большинства переселенцев развести садики и около своих домов. Но колонисты не ограничились одним лишь разведением общественного сада. Они вырыли более ста глубоких ям в различных местах Рифа, заполнили эти углубления разного рода удобрением и посадили на всех этих местах кокосовые пальмы.
   Наружный, вид Рифа совершенно преобразился. Город на Рифе состоял приблизительно из двадцати домов, населенных преимущественно ремесленниками.
   Упомянув о работах и улучшениях, произведенных за последнее время на Рифе, следует также сказать и о том, что делалось на острове Ранкокусе. Благодаря тому, что там теперь находились и лесопильня, и кирпичный завод, и печь для обжигания извести, каменоломня, верфь и многое другое, где постоянно работало значительное число людей, колонисты построили здесь небольшую крепость, в которой в случае надобности могло бы укрыться все население острова.
   Пик, благодаря своему положению, мог считаться неприступным и потому не нуждался ни в каком подобного рода сооружении, даже и в том случае, если бы неприятелю удалось открыть вход в бухту. О Рифе этого никак нельзя было сказать, потому что к нему со всех сторон был открыт доступ, и хотя правительственный дом в значительной степени облегчал оборону города, все же со стороны моря он сильно нуждался в защите. Четыре прямых широких канала вели к четырем сторонам Рифа. Южный канал оканчивался как раз у маленького мостика, ведущего с луговины на Риф, а потому был достаточно защищен господствовавший над ним правительственным домом, все же остальные были легко доступными для врага. Однако, расположенные на известных точках вершины, батареи могли защищать входы в эти каналы, а потому колонисты немедленно приступили к постройке батарей, из которых каждая имела по два двенадцатифунтовых орудия.
   Ровно год и восемь месяцев спустя после ухода "Ранкокуса" с группы островов Бэтто часовой на Пике оповестил жителей о прибытии судна, которое в данную минуту находилось у входа в северный рейд Рифа, где и готовилось бросить якорь. Узнав об этом, Марк в сопровождении Боба тотчас же отправился на "Анне" к "Ранкокусу", чтобы, в качестве лоцманов, провести судно до самого Рифа, так как только им двоим эти воды были достаточно хорошо знакомы.
   В некотором расстоянии от "Ранкокуса" виднелось еще одно судно: то был бриг "Молодая Курочка", приобретенный капитаном Саундерсом за счет колонии и нагруженный всем, что только могло быть нужно или полезно для обитателей Рифа.
   К немалому удивлению Марка, на "Ранкокусе" прибыло сто одиннадцать эмигрантов, все родственники и друзья прежних переселенцев. Пассажиры после столь продолжительного плавания были чрезвычайно рады возможности сойти на берег.
   Все вновь прибывшие были в восторге от того, что они видели, любуясь всходами и зеленью лугов.
  

ГЛАВА XXIV

  
   "Ранкокус" уже опять готовился к отплытию. Предполагалось отправить его, куда случится, за подходящим грузом, когда один матрос вдруг навел Марка на совершенно новую мысль.
   Экипаж "Ранкокуса" во время своих предыдущих плаваний заметил одно место с подветренной стороны от кратера, где держались киты. Уокер, как звали матроса, который первый заговорил на Рифе о китах, когда-то раньше служил помощником командира на китобойном судне, так же как и еще человек шесть из переселенцев. Все они были хорошо знакомы с этим делом и убедили капитана Саундерса тогда же запастись всеми необходимыми для этого дела орудиями и снарядами, состоявшими, главным образом, из тросса, гарпунов, острог и бочек.
   "Ранкокус" оказался не совсем пригодным для роли китобойного судна и потому должен был служить временно магазином для склада бочек с китовым жиром и другими продуктами этого лова, вплоть до окончания сезона, после чего он должен был отправиться с этим дорогим грузом в Америку.
   Новый бриг "Молодая Курочка", будучи небольшим надежным судном, с большою палубой, сильными мачтами и прекраснейшею оснасткой, был снаряжен в качестве китобойного судна. "Анна" также должна была следовать за бригом. При этих судах имелось пять китобойных лодок или шлюпок; из этих две остались на "Анне" и три -- на бриге. Кроме своих людей, взято было еще на помощь некоторое число канаков, которые могли быть весьма полезными в этом деле в качестве гребцов.
   Предстоящая экспедиция до такой степени возбуждала всеобщий интерес среди переселенцев, что большинство жен, сестер, дочерей и невест предприимчивых китоловов выразили желание присутствовать при первых подвигах своих друзей на этом новом поприще. Это побудило Марка согласиться взять желающих в качестве пассажиров на "Сирену", на которой отправился он сам и вся его семья. Боб на своей "Марте" также присоединился к китоловной флотилии, к которой принадлежал и "Друг Авраам Уайт". "Нэшамони" была отправлена для наблюдений за краснокожими, чтобы они не вздумали воспользоваться отсутствием сотни защитников Рифа для новой попытки нападения.
   Когда все было готово, китоловная флотилия в сопровождении "Сирены" вышла в море. По пути она обошла с наветренной стороны Пик, усеянный сотнями любопытных зрителей, желавших полюбоваться этим еще невиданным ими зрелищем. "Марта" опередила "Сирену" и шла впереди всех остальных судов.
   В тот момент, когда по счастливой случайности из моря у подводных рифов поднялся фонтан, свидетельствующий о присутствии здесь китов, шлюп более чем на целую милю опередил все остальные китобойные суда. Хотя каждая из шлюпок имела свой отдельный экипаж, но эти люди, все, за исключением экипажа "Молодой Курочки", были новички в этом нелегком деле, и призвать к себе на помощь им было положительно некого.
   Боб был не из тех людей, которые, раз взявшись за дело, соглашаются вскоре признать себя несостоятельными. В одну минуту лодка его была спущена, он и Сократ вскочили в нее и, не теряя времени, решились атаковать громадное животное. Боб был ловкий шкипер, он правил прямо на кита. Сократ, весь бледный от волнения, схватил гарпун и в тот момент, когда нос лодки очутился над спиною гигантского животного, бросил в него гарпун с такою силою, какую только могло ему придать сознание, что от этого удара, быть может, зависит для него и жизнь и смерть. В тот же момент раненое насмерть животное пустило длинную струю крови. У китоловов принято считать за необычайный подвиг смертельную рану от ручного гарпуна; в большинстве случаев гарпун только удерживает и останавливает до некоторой степени кита, которого затем приходится добивать острогой.
   Этот случайный счастливый удар положил, однако, начало следующим многочисленным успехам Сократа, так что впоследствии можно было с уверенностью сказать, что раз Боб у руля, а Сократ за гарпуном, то киту наверняка не сдобровать.
   Раненое животное выпустило обильную струю крови, выбрасывая фонтаном воду и заливая шлюпку, которая уже до половины наполнилась водою. Если бы не сильные мускулистые руки Сократа и не убийственный удар, каким он поразил гиганта, шлюпка неминуемо погибла бы. Марк прибыл на место происшествия тогда, когда Боб подтянулся к убитому животному за прикрепленный к гарпуну трос (канат) и, взяв свою добычу на буксир, готовился направиться к Южному мысу. Все суда, минуя убитого кита, приветствовали победителей радостными возгласами, а подгоняемая попутным ветром "Марта" влекла за собою тушу гиганта прямо к заранее уже намеченному Бобом якорному месту.
   Как только убитый кит очутился у берега и затем всплыл над небольшою отмелью в таком месте, где вода была неглубока, Боб и человек двадцать канаков тотчас же принялись разрезать его на части, хотя, быть может, не очень искусно, но все же вполне удовлетворительно. В течение ночи операция эта была окончена, а на другой день с раннего утра все судно было уставлено разного рода жаровнями и таганчиками, на которых на ярком огне вытапливался китовый жир (ворвань), сливавшийся вслед за тем в заранее приготовленные для того боченки. Один этот кит дал сто одиннадцать бочек жиру, что могло считаться вполне блестящим началом в новом промысле. По окончании всех этих операций Боб свез все, что им было добыто от этого кита, на Риф, где "Ранкокус" ожидал свой новый груз.
   Неделю спустя "Сирена" крейсеровала вместе с "Молодой Курочкой" и "Другом Авраамом", безуспешно отыскивая китов в ста милях от Пика, когда к ним вернулся Боб на своей "Марте". Зная присущую Бобу способность различать предметы на море на громадном расстоянии, Марк попросил его подняться на марс {Марс -- круглая площадка вверху мачты. (Прим ред.)} брига и взглянуть, не видит ли он чего впереди. Не прошло и десяти минут, как Боб, обозревавший вокруг поверхность моря, крикнул сверху:
   -- Кит! Кит! Я вижу кита!
   Даны были сигналы "Молодой Курочке" и "Другу Аврааму", и все они пошли в указанном Бобом направлении.
   При закате солнца китоловы увидали значительное число китов, собравшихся в одном месте. Уокер заметил, что, вероятно, они здесь принимают пищу, и потому советовал обождать до утра, так как можно было с уверенностью сказать, что они снова все соберутся на этом же месте. С рассветом шесть китобойных шлюпок были готовы к нападению. На этот раз Уокер шел во главе флотилии; час спустя лодка его поравнялась с громаднейшим китом. Раненый гарпуном кит нырнул вглубь, снова всплыл и начал тащить привязанную к тросу лодку с быстротою не менее двадцати узлов в час.
   Вообще принято, что во время нападения суда держатся на ветре для того, чтобы иметь возможность во всякое время нагнать шлюпку и притти ей на помощь, когда животное будет убито. Но пока кит еще жив, было бы положительным безумием предпринять что-либо, кроме того, что держаться ветра: раненое животное нередко одним прыжком перекидывается на громадное пространство в сторону, что грозит серьезной опасностью судну.
   Иногда же испуганное животное с необычайной быстротою скрывается из виду судна и проплывает по прямой линии расстояние в пятнадцать и двадцать миль; тогда китобойной лодке остается только или отказаться от поимки кита, или рискнуть расстаться надолго со своим судном.
   Отказавшись от кита, теряешь только один гарпун и несколько сотен саженей троса; в противном случае нередко гибнет шлюпка со шкипером и гарпунщиком.
   Гарпун -- это род копья или дротика, наконечник которого снабжен еще боковыми загнутыми назад зубцами. Попадая в тело животного, гарпун сам собою отделяется от древка, оставаясь прикрепленным к тонкой, но чрезвычайно крепкой веревке, называемой тросом. Обыкновенно лодка подходит к киту с носа, но лодки эти должны иметь заостренную с обоих концов форму для того, чтобы можно было с одинаковой ловкостью давать и задний и передний ход, так как приближение к киту может быть крайне опасно, в особенности когда он ранен.
   Раненый кит тотчас же ныряет, и в этот момент надо успеть размотать и спустить как можно больше трос, иначе животное, погружаясь в воду на очень значительную глубину, может увлечь за собой и лодку, к которой привязывается другой конец веревки. Но и животное, как и человек, требует воздуха, чтобы дышать, и чем быстрее кит ушел вглубь, тем скорее он принужден будет вновь всплывать на поверхность.
   Собственно говоря, гарпун и трос служат лишь для того, чтобы только задержать кита, но случается иногда, что этот первый удар бывает и смертельным. Чаще всего раненое животное, нырнув, снова всплывает на поверхность и одну минуту остается неподвижным, а затем уже пускается в бегство; как только кит остановится или умерит ход до более медленного, гарпунщик начинает постепенно подтягиваться к нему со своею лодкой за прикрепленный к гарпуну трос.
   Случается, что чудовище нырнет вторично; тогда необходимо опять как можно проворнее отдать трос и затем, выждав, когда кит вновь выплывет, начать к нему подтягиваться. Часто приходится повторить несколько раз этот прием для того, чтобы овладеть китом. Когда лодка подойдет достаточно близко, тогда тот человек, который управляет шлюпкой, метит в какой-нибудь жизненный орган и добивает животное острогою. Если брызнет кровь, то это значит, что удар удачен; если же никакой орган не задет, то кит снова пускается бежать, и в таком случае все дело приходится начинать снова.
   На этот раз рулевой Уокер, державший наготове гарпун, закинул его так ловко, что он глубоко вонзился в тело животного и крепко зацепил его. Кит обошел вокруг "Сирены" в столь близком расстоянии от судна, что можно было видеть с палубы каждое движение как самого животного, так и преследовавших его китоловов. Раненый кит подошел довольно близко к судну и вдруг пустил над самой шлюпкой громаднейший фонтан, струя которого была на целых два фута выше кормы брига.
   Боб не ограничился своим первым удачным ловом. Он с помощью своего верного приятеля Сократа изловил еще двух китов. На долю шлюпок "Молодой Курочки" также достались два кита, а "Друга Авраама" -- только один, но зато очень большой. "Сирена" и "Марта" пробуксировали четырех из них до того залива или бухты в самом начале Южного канала, куда и Боб свез свою первую добычу; и эта бухта получила с тех пор название "Бухты китоловов". Когда Марк лично убедился в удобствах и пригодности этой бухты для предназначенной цели, то решил тотчас же построить здесь завод, чтобы сосредоточить в этом месте китобойный промысел. Вслед за тем "Друг Авраам Уайт" был отправлен на остров Ранкокус за всеми необходимыми для постройки здесь сараев и завода материалами, а после того было немедленно приступлено к постройкам.
   За время первой китоловной экспедиции, продолжавшейся два месяца, было добыто в общем две тысячи бочек жира, хранившегося в трюме "Ранкокуса".
  

ГЛАВА XXV

  
   Подобный успех, конечно, только еще более пристрастил переселенцев к китобойному промыслу. Вскоре наличных судов оказалось недостаточно. "Молодая Курочка" ушла в Гамбург с грузом в тысячу семьсот бочек жира. Суда для ловли оспаривали друг у друга, а потому решено было построить два новых брига, вместимостью по ста восьмидесяти тонн каждый. Шесть месяцев спустя "Драгун" и "Ионас" были торжественно спущены на воду.
   Пик, то есть его вершина, стал излюбленным местом прогулок всех обитателей этого острова. Однажды рано утром Марк вместе с женой и детьми поднялся на вершину, чтобы полюбоваться оттуда восходом солнца. Утро было прекрасное. Но едва они достигли высшей точки Пика, как зоркие глаза Бриджит увидали вдали три паруса. Вглядываясь в них пристальнее, Марк различил большое трехмачтовое судно и два брига. Суда эти находились на полпути между Пиком и Рифом.
   До настоящего времени никто из посторонних не подозревал о существовании Миниатюрной бухты. Даже канаки не знали о ней; да и самый Пик являлся для них таинственным местом, внушавшим какой-то суеверный страх.
   На вершине Пика постоянно имелось несколько подзорных труб. Марк взял одну из них и направил ее на переднее трехмачтовое судно. Что же это за суда, Марк?-- спросила его жена, видя, что он не говорит ни слова.-- Быть может, это "Ранкокус"?
   -- Нет, он не пошел бы сюда! Это большое судно и, очевидно, сильно вооруженное, но я не могу распознать его флаг. Они как будто держат на Пик, что доказывает, что они, вероятно, не подозревают о существовании здесь колонии.
   -- Но если эти места им не знакомы, то весьма естественно, что они прежде всего направятся сюда, так как Пик -- самое выдающееся место и прежде всего обращает на себя внимание.
   -- Да, ты права. Но все же появление этих судов в наших водах кажется мне подозрительным.
   Тут же на лужайке играли дети. Марк послал с одним подростком записку Хитону, прося его отдать приказание, чтобы ни одна шлюпка не выходила из Миниатюрной бухты и чтобы никто из жителей не появлялся на тех местах, где их можно видеть с моря, и, наконец, чтобы по-вюду были потушены огни.
   Вслед за этим посланным Марк отправил другого, который передал приказание немедленно созвать всех защитников Пика и приготовиться к обороне и, кроме того, держать наготове шлюпку, которая по первому сигналу могла бы отправиться на Риф.
   Тем временем неизвестные суда не стояли на месте, а на всех парусах шли к Пику. При более внимательном наблюдении Марк убедился, что главное судно -- вооруженный фрегат, с исправными батареями и многочисленным экипажем, точно так же, как и оба брига, которые, очевидно, были вместимостью в двести тонн каждый.
   Судя по маневрированию маленькой эскадры, можно было предполагать, что она намеревалась пройти у скал. Из этого Марк заключил, что никто из людей эскадры не знал о существовании Миниатюрной бухты.
   Но вот, наконец, суда подошли уже настолько близко, что стало возможно направить зрительную трубу на палубу фрегата. При этом Марку вдруг показалось, что он в числе других лиц видит несколько индейцев. Мало того, это были не простые индейцы, а кто-то из вождей в полном боевом наряде и вооружении.
   Вглядываясь в них с удвоенным вниманием, он различил в числе их Ваальди, и даже его сына.
   Такого рода открытие было чрезвычайно важно. Присутствие на фрегате Ваальди не могло, конечно, предвещать ничего доброго. Если он в продолжение последних пяти лет молча покорялся своей судьбе, то все же не подлежало сомнению, что в душе его жила бессильная злоба и затаенная ненависть к белым.
   Выждав время, когда эскадра обогнула северную оконечность острова и стала держать на юг, Марк, не теряя ни минуты, отправил шлюпку на Риф с приказанием спешить на всех парусах для того, чтобы своевременно предупредить Пэннока и других, в данный момент находящихся там, о предстоящей опасности. Шлюпка эта уже успела скрыться из вида, когда Хитон, наблюдавший за флотилией с одной из прибрежных скал, послал от себя гонца к губернатору на вершину Пика с вестью о том, что неизвестные суда достигли южного мыса острова и повернули на юго-восток, повидимому, направляясь к вулкану.
   Опасность посещения колонии этою неизвестной флотилией, очевидно, еще не могла считаться миновавшей; флотилия легко могла зайти теперь на остров Ранкокус, так как лесопильня, водяная мельница, завод и главнейшие дома были видны с моря. Надо было предупредить и эту опасность; и потому, как только можно было с уверенностью решить, что эскадра пошла на юго-восток, тотчас же была отправлена другая шлюпка на Ранкокус с тем, чтобы предупредить тамошнее рабочее население о возможности посещения их острова непрошенными гостями.
   Между тем с Пика продолжали наблюдать за подозрительной флотилией до той минуты, пока она не подошла к вулкану, после чего суда эти скрылись из виду, вероятно, потому, что убрали паруса.
   Весь остальной день и вся следующая за ним ночь прошли в тревожном ожидании. На всех пунктах Пика продолжался самый бдительный надзор в продолжение всего дня, но нигде не появилось ни единого паруса. На следующее утро прибыла небольшая китобойная лодка с тремя или четырьмя здоровыми парнями прямо с острова Ранкокуса. Они выехали еще с вечера, но всю ночь им пришлось бороться с пассатными ветрами, вследствие чего они потеряли очень много времени. Привезенные ими вести настолько же огорчили, насколько и удивили всех присутствующих.
   Оказалось, что накануне, с рассветом, три незнакомых судна внезапно появились у берегов острова. Как надо полагать, они избрали это направление, пользуясь темнотою ночи, потому что иначе их бы видели с Пика. Биглоу, находившийся как раз на острове Ранкокусе и пользовавшийся большим уважением среди переселенцев, тотчас же принял на себя роль распорядителя в этом важном деле. Женщины и дети немедленно все удалились в горы, в глубь острова, где были выстроены две-три хижины, предназначавшиеся служить убежищем на случай, подобный настоящему. Туда же были перенесены и наиболее ценные вещи и предметы, между прочим и две лесопильных пилы и всякие другие инструменты.
   Отдав все эти распоряжения, Биглоу остался один без товарищей и вышел навстречу незнакомцам, которые только что успели стать на якорь и в большом числе высадились на берег. Достигнув того места берега, где находились тогда эти непрошенные гости, Биглоу очутился среди сотни вооруженных людей; схватив его, они потащили его к своему начальнику, которого, судя по внешнему виду, можно было принять за старого моряка грубого и дикого нрава. Человек этот совершенно не знал английского языка. Биглоу попытался было заговорить с ним по-испански, но и эта попытка оказалась напрасной. Наконец выискался какой-то человек, прекрасно говоривший по-английски, так что его можно было принять за природного англичанина; с помощью этого переводчика начался форменный допрос.
   От Биглоу потребовали прежде всего, чтобы он сообщил число жителей на каждом отдельном острове, характер имущества их и прочее. По роду этих вопросов Биглоу смекнул, что имеет дело с пиратами. Морские разбойники были тогда не редкость в восточных морях; зачастую собиралось сообща несколько судов для того, чтобы с большей уверенностью совершать крупные грабежи и разбои. Экипаж, который видел перед собою Биглоу, очевидно, принадлежал к различным национальностям, хотя большинство из них были, повидимому, европейцы, во всяком случае европейского происхождения.
   Биглоу был до крайности осторожен и осмотрителен в своих ответах, так что даже раздосадовал тех, кто его допрашивал. Когда его стали расспрашивать о Пике, то он принял особенно таинственный вид и сказал, что там обитают только одни птицы, и что порою там раздается страшный гром, который как будто выходит из самых недр этих грозных скал, и что никто еще до сих пор не мог пристать к этому таинственному острову. Все эти сведения, повидимому, не возбудили никакого подозрения, чего так сильно опасался Биглоу. Обнадеженный этим успехом, он вздумал понадбавить еще страхов, когда дело зашло о Рифе. Он уже принялся было рассказывать бесконечно длинную историю всяких чудес, когда его вдруг прервали на полуслове, заявив напрямик, что он лжет. После этого его тотчас отвели немного в сторону, где он очутился лицом к лицу с Ваальди.
   Как только Биглоу узнал мрачное лицо этого грозного воина, он тотчас же понял, что скрывать и лгать было бы бесполезно, и, недолго думая, прибегнул как раз к обратному средству. Он принялся усиленно преувеличивать и число, и силы, и вооружение судов, которые он все называл по именам, в большинстве случаев не вымышленным, но с тою только разницею, что все мелкие шлюпки в его рассказе превращались в большие суда -- бриги и фрегаты. Судя по его словам, колония во всякое время имела наготове войско в две тысячи человек.
   Командир эскадры, называвший себя адмиралом, повидимому, не был особенно доволен этими сведениями. Он обратился к Ваальди за подтверждением слов Биглоу. Но на его вопрос следовал такого рода ответ, что, мол, он, Ваальди, слышал, что теперь число переселенцев значительно увеличилось против прежнего, но что ему неизвестно, какое число воинов они могут выставить. Он знает только одно, что у этих людей несметные богатства, что у них столько всякого материала, что они могут построить столько судов, сколько им вздумается. Эта последняя подробность в особенности возбуждала алчные аппетиты пиратов.
   После этого адмирал не счел более нужным заниматься расспросами и, не теряя больше времени, принялся обозревать остров. Как все дома, так и мельницы были разграблены. Лесопильня была сожжена. Одна водяная мельница уцелела только потому, что стояла немного в стороне и осталась незамеченной пиратами. Затем они взорвали одну из печей для обжигания извести. Биглоу никто ничем более не беспокоил, о нем даже как будто все забыли. Поэтому, как только настала ночь, он собрал еще двух-трех человек и вместе с ними поспешил с докладом к Марку.
  

ГЛАВА XXVI

  
   Выслушав отчет Биглоу, Марк сразу понял, что имеет дело с пиратами. Экипажи этих пиратских эскадр набирались из подонков всех наций и не отступали ни перед чем, если дело шло о наживе. Раз Ваальди находился при них, не было уже надобности спрашивать, каким путем эти люди узнали о существовании колонии. Не подлежало никакому сомнению, что этот алчный вождь вошел с ними в соглашение с тем, чтобы получить свою долю добычи.
   Марк нимало не опасался за Пик. Даже и в том случае, если бы незнакомцам удалось открыть вход в Миниатюрную бухту, то и тогда защитники его благодаря необычайно выгодному положению своему на неприступных высотах всегда будут в состоянии с успехом отразить каждое нападение. Но если Риф оказался бы во власти пиратов, то потребовались бы целые годы, чтобы загладить эту потерю. Тотчас после полудня Марк приказал приготовить шлюпку и отправился на Риф.
   На полпути со шлюпки заметили судно, которое, казалось, направлялось туда же. То была "Анна", возвращавшаяся после того, как известила всех китоловов о грозящей опасности. На ней находился Боб Бэтс. "Анна" могла быть названа самым быстроходным судном колонии, и потому на ней следовало устроить главную квартиру. Наиболее ходким после нее судном могла считаться "Марта". За ним была послана та шлюпка, на которой выехал Марк, а сам он пересел на "Анну". "Марта" должна была немедленно присоединиться к ним на случай поручений, а сам Марк направился к китобойной бухте.
   Там Марк убедился, что все китоловы уже предупреждены и принимают необходимые меры предосторожности. Однако, всего этого было мало, следовало еще знать, можно ли безусловно рассчитывать на преданность канаков. Число их достигало в общей сложности, по меньшей мере, двухсот человек, а колония могла выставить в данный момент всего-навсего не более трехсот шестидесяти воинов. Легко могло случиться, что все эти боевые силы необходимо будет двинуть на один какой-нибудь пункт; тогда придется оставить у себя за спиною толпу канаков в полтораста человек полновластными хозяевами Рифа. Такого рода перспектива отнюдь не казалась приятной Марку. Он пришел к убеждению, что их следует стянуть всех в одном определенном пункте и занять здесь какой-нибудь спешной, срочной работой. Задача эта была поручена Биглоу, который решил собрать вокруг себя всех индейцев, сформировать из них экипажи для восьми-десяти свободных лодок и отправиться с этой эскадрой в открытое море.
   Таким приемом он рассчитывал удалить их на целые сутки с Рифа и лишить возможности сноситься с Ваальди, если бы тот вздумал появиться у берегов Рифа.
   Когда все эти меры были приняты, Марк вышел из китоловной бухты, чтобы вернуться на кратер; на высоте южного мыса он встретил Боба, прибывшего на "Марте". Тогда оба эти судна приняли на себя заботу самого тщательного наблюдения за морем по направлению к острову Ранкокусу.
   Юго-западный угол группы маленьких островов, примыкавших к Рифу, представлял собою длинную, узкую косу, под ветром которой имелся прекраснейший рейд. Коса эта была известна всем жителям колонии под названием Стрелки острова Ранкокуса, или Ранкокусовой Стрелки, вследствие того, что конец этой косы с математической точностью указывал направление.
   Вот эта-то Ранкокусова Стрелка и была избрана Марком местом встречи или, вернее, сходки для судов его маленькой флотилии. Понятно, что, собирая вокруг себя столь незначительное число судов, Марк не мечтал создать из них силы для сопротивления враждебной эскадре, а намеревался только организовать правильную охрану или, так сказать, сторожевую флотилию. Он был уверен в том, что Ваальди направит своих сотоварищей непременно в западный канал, так как эти места ему были наиболее знакомы, а потому позиция у Стрелки острова Ранкокуса являлась лучшею и удобнейшею для наблюдений.
   "Анна" прибыла первая к назначенному месту; затем и остальные суда пришли одно за другим; все сообщили одну и ту же весть, что неприятель нигде не показывается. По приказанию Марка Боб Бэте продлил свою рекогносцировку до Пика, по и там все было совершенно спокойно, и никто не видал и не слыхал о незнакомцах.
   Около полуночи Марк решил организовать правильную сторожевую линию; каждое судно должно было, отойдя на расстояние семи миль одно от другого, дожидаться рассвета на своем посту, наблюдая внимательно за своею дистанцией.
   Когда солнце уже взошло, прибыла "Нэшамони" с докладом, что в ее районе не показывалось за ночь ни одно судно; затем она получила предписание немедленно отправиться прямым путем на остров Ранкокус. В случае, если там все спокойно, командир должен был сойти на берег и постараться повидать кого-нибудь из жителей этого острова, чтобы получить от них самые точные сведения. Если полученные им известия не принудят его поступить иначе, ему предписывалось зайти на Пик и только после того вернуться вновь на Риф.
   Остальные суда также явились с докладом, что никто не видел чужих судов. Обстоятельство это начинало тревожить не на шутку Марка. Что, если пираты задумали направить нападение на какой-либо другой пункт Рифа? Ведь такое нападение на тот пункт группы, где его не ожидали, могло иметь самые роковые последствия; например, если неприятель подойдет с подветренной стороны, то нападет как раз на ту часть Рифа, которая располагала наименьшими средствами обороны, так как по своему естественному положению менее других нуждалась в них, считаясь в общем смысле самым надежным местом для склада различного имущества колонии.
   Под впечатлением этой новой мысли Марк сделал следующие распоряжения: одной из шлюпок было приказано проследовать северным каналом между мелкими островками вплоть до самого Рифа, другой предписывалось остаться и крейсеровать вблизи Стрелки. "Анна" и "Марта" вместе отправились на поиски за неприятельской эскадрой. Прошло уже около семи часов с тех пор, как они шли на расстоянии двух миль друг от друга по направлению острова Ранкокуса без всякой пользы для дела. Тогда Марк предложил Бобу Бэтсу продолжать итти далее в том же направлении еще некоторое время, а на следующее утро назначил ему свидание у Стрелки. Сам же он отправился на Пик, чтобы там лично осведомиться, нет ли каких-либо известий о пиратах, и посоветоваться с Хитоном.
   Около четырех часов утра "Анна" вошла в Миниатюрную бухту. Здесь все было спокойно, даже и "Нэшамони" еще не показывалась у берегов Пика.
   Повидавшась с Хитоном и некоторыми другими, Марк в восемь часов утра снова вышел в море, а к десяти был уже у Ранкокусовой Стрелки. Три шлюпки на известном расстоянии одна от другой зорко сторожили окрестности, и, как только он приблизился к ним, ему немедленно было донесено, что вдали появился парус, и Марк тотчас же узнал "Друга Авраама", который обошел все прибрежье Рифа для того, чтобы созвать китобойные суда и шлюпки, после чего вернулся обратно и теперь ожидал дальнейших указаний Марка.
   Так как "Друг Авраам" не мог считаться легким и быстроходным судном, то Марк не решился посылать его в открытое море на поиски пиратов, но приказал Биглоу, командовавшему этим судном, охранять берега Рифа и не удаляться от них слишком далеко, чтобы ему нельзя было отрезать сообщение с сушей. При этих условиях ни одно судно не могло бы подойти к берегу без того, чтобы его не увидел Биглоу, а этот последний до того хорошо изучил все внутренние каналы, что не только имел возможность во всякое время уйти от неприятеля, но еще успеть сообщить жителям всех островов этой группы о намерениях неприятеля.
   Придя к назначенному месту, Марк застал уже все суда на месте сбора, за исключением одной только "Нэшамони", которая все еще не возвращалась; ее ожидали с часу на час.
   "Марта" также была уже недалеко, но если что-либо особенно смущало Марка, так это мысль, что среди людей, находившихся в настоящую минуту при Ваальди, могли быть и некоторые из тех канаков, которые употреблялись колонией для различных работ на Рифе. Люди эти хорошо знали все ходы и выходы каналов и проливов, а также и глубину и ширину почти каждого из них. Если так, то пираты могли напасть на Риф одновременно с разных сторон и почти беспрепятственно овладеть всем островом и прилегающей к нему группой островов, несмотря на все те меры предосторожности, которые были приняты Марком. Опасность в подобном случае грозила серьезная.
   Но вот наступила минута, когда, казалось, пришел конец томительной неизвестности. Сторожевые шлюпки одновременно дали знать о приближении "Марты" и "Нэшамони", и полчаса спустя командиры этих судов явились с рапортом к Марку. "Нэшамони" только что пришла с острова Ранкокуса; пираты оставались там очень недолго и вскоре после того, как уехали Биглоу и его товарищи, сели на свои суда и покинули остров с очевидным намерением не возвращаться более туда. Судя по избранному ими направлению, можно было предположить, что они пошли к вулкану, но вместе с тем "Марта", которая обошла кругом вулкан, нигде не видела и признаков пиратских судов. Куда же могли они деваться?
   Марк уже отдал приказание, чтобы "Марта" отправилась немедленно в этом направлении на розыски пиратов, как вдруг совершенно неожиданно одна из сторожевых шлюпок дала знать о появлении неприятельских судов с подветренной стороны.
   Не прошло часа, когда уже на этот счет не оставалось никаких сомнений: то были действительно пираты. Мало того, впереди их шел "Друг Авраам Уайт", спешивший на всех парусах к южному проливу. Неприятельские суда нагоняли его с каждой минутой, и расстояние, отделявшее их от "Друга Авраама", видимо, уменьшалось. Положение злополучного судна было поистине критическое, да притом же и избранное им направление привело бы пиратов как раз к самому Рифу.
   Нельзя было медлить ни минуты. Марк смело пошел навстречу пиратам в надежде, что неприятельские суда также погонятся за ним и тогда принуждены будут разделиться. Бэтс тотчас угадал план губернатора и с своей стороны помог ему в его намерении, выйдя тоже навстречу неприятельскому флоту.
   Их два брига, державшиеся немного южнее, тотчас же погнались за "Анной" и "Мартой", предоставив фрегату преследование "Друга Авраама".
   Марк чрезвычайно обрадовался такому обороту дела, так как знал, что судно с таким водоизмещением не решится войти в столь узкие проливы, в которые, как известно было и всем канакам, никогда не входило ни одно более или менее крупное судно.
   Неприятельские суда неслись, как на крыльях. Счастье еще, что "Друг Авраам Уайт" был недалеко от пристани; все-таки в момент, когда он, обогнув мыс, спешил укрыться у берегов, фрегат почти настиг его, так что он едва только успел войти в пролив. Пираты открыли по нем пальбу всем правым бортом, при чем шхуна потеряла свою грот-мачту и одного канака, убитого наповал.
   Фрегат не решился следовать далее за "Другом Авраамом", как того и ожидал Марк, но не желая вместе с тем даром терять время, тотчас повернул на другой галс и пустился в погоню за "Анной" и "Мартой", которые в это время уж были на полпути между Рифом и Пиком. Однако, Марк отнюдь не хотел допускать неприятеля ближе, чем того требовала необходимость, ко входу в Миниатюрную бухту и потому, как только убедился, что "Друг Авраам" благополучно успел укрыться между островами, тотчас изменил направление и стал держать на остров Ранкокус.
   Все три неприятельских судна последовали за ним и полчаса спустя успели уже настолько удалиться от южного мыса и канала, что, по крайней мере, в настоящее время Марку нечего было опасаться за этот пункт.
   До настоящей минуты все предположения Марка осуществились с поразительной точностью. Погоня осталась за ним в целой миле расстояния, и все, казалось, шло как нельзя лучше. Тогда он сам повернул на другой галс и пошел к северо-западу, вследствие чего пираты выиграли значительное расстояние. Но зато Марк имел перед собой мыс Ранкокусовой Стрелки и знал, что неприятель будет принужден держаться в открытом море, чтобы обойти эту косу, тогда как "Анна" и "Марта", как более легкие и мелкие суда, могли держаться берегов.
   Им пришлось вытерпеть огонь неприятельских батарей, но он не причинил никаких серьезных аварий ни тому, ни другому судну. Вскоре после того они находились уже под прикрытием берегов. Тем не менее пираты не хотели отказаться от преследования, и минут двадцать спустя, благополучно обогнув косу, продолжали погоню. Этого-то именно и надо было Марку! Теперь он был почти уверен, что Ваальди укажет пиратам единственный известный ему путь к Рифу, а с такого рода шкипером им потребуются целые сутки на то, чтобы добраться до Рифа, притом еще под непрерывным огнем расположенных здесь повсюду батарей.
  

ГЛАВА XXVII

  
   Марк желал завлечь своих преследователей в запасный канал, и это ему удалось как нельзя лучше. При входе в этот рейд находился маленький островок, близ которого имелось прекрасное якорное место, где обыкновенно приставали суда колонии. Здесь стояли два-три домика и небольшая батарея из двух девятифунтовых орудий. У этого-то островка экипажи обоих судов сделали высадки после того, как самые суда укрылись в надежном месте, в одном из внутренних бассейнов Рифа.
   Очевидно, враждебные действия неприятеля должны были начаться именно здесь. Отсюда Марк немедленно отправил шлюпку на Риф с письмом, в котором извещал Пэннока о ходе дел и сообщил ему дальнейшие свои распоряжения.
   "Анна" и другие сопутствовавшие ей суда уже около часа стояли на якоре, когда, наконец, неприятельские суда вошли на рейд и легли в дрейф в какой-нибудь полумиле от батарей. Вслед за тем они подняли белый флаг в знак того, что желают вступить в переговоры. Марк, никак не ожидавший этого, не знал, как ему быть. По некотором размышлении он решил сесть на шлюпку с выкинутым белым флагом и, отъехав на известное расстояние от берега, выжидать, что будет дальше. Едва успел он достигнуть заранее намеченной им черты и остановиться, как с фрегата спустили шлюпку под тем же белым флагом, и вскоре обе лодки очутились на расстоянии длины весла друг от друга.
   В неприятельской шлюпке, кроме шести здоровых гребцов, находились еще три человека; один из них, как оказалось впоследствии, был адмирал, другой -- его переводчик, прекрасно говоривший по-английски, а третий был не кто иной, как сам Ваальди.
   Переводчик первый вступил в переговоры.
   -- Есть ли здесь на шлюпке кто-либо, кто был бы уполномочен местными властями говорить с нами от имени всех здешних жителей?
   -- Да!-- отвечал Марк.-- Я имею от них полномочие для переговоров.
   -- К какой нации принадлежит ваша колония?
   -- Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, я желал бы знать, кто меня допрашивает,-- спокойно возразил Марк.
   -- Военное судно признает лишь за военным судном право спрашивать его!-- возразил, улыбаясь, переводчик.
   -- Так вы называете себя военными судами?
   -- Военные ли мы суда, это вы вскоре увидите, если только вы принудите нас прибегнуть к силе. А впрочем, мы пришли сюда не с тем, чтобы отвечать на какие бы то ни было вопросы, а с тем, чтобы задавать их. Отвечайте! Принадлежит ваша колония к какой-либо нации? Да или нет?
   -- Мы все родом из Соединенных Штатов Америки!-- ответил Марк.
   -- Из Соединенных Штатов Америки?-- повторил переводчик с плохо скрываемым чувством презрения.-- Да, ваши суда подчас бывают недурной добычей, как это известно всем воюющим народам Европы. И так как почти все пользуются наживой, то почему бы и нам не поживиться здесь!-- полушутливо-полунасмешливо добавил он.
   Это замечание рассердило Марка, но, тем не менее, он счел за лучшее затаить до поры свой гнев и хладнокровно спросил, что, собственно, от него желают и с какого рода предложениями явились они сюда. На это переводчик изложил ему в кратких словах суть дела: прежде всего от него требовали, чтобы все суда колонии были немедленно переданы адмиралу и снабжены всяким провиантом и запасами на дальнее плавание. Раз это главное условие будет исполнено, то остальное все само собой уладится; при этом, разумеется, от колонии будут потребованы заложники впредь до выполнения колонией принятых на себя обязательств. В числе этих заложников обязательно требовалось несколько опытных лоцманов, так как адмирал имел намерение посетить столицу колонии, которая, как ему сообщили, находится милях в двадцати или тридцати отсюда, в центре архипелага.
   Прежде чем дать ответ на эти наглые требования, Марк еще раз, все с тем же спокойствием, спросил, с кем он имеет дело. Но переводчик и на этот раз обошел щекотливый вопрос молчанием. Тогда Марк объявил им свой решительный отказ.
   Такой ответ, как видно, поразил пиратов. Судя по ровному, невозмутимому тону Марка, они, конечно, ожидали совершенно иного решения и полагали, что им удастся без труда получить все то, чего они желали. Узнав, что представитель колонии отказался удовлетворить его требования, адмирал излил свой гнев в целом потоке проклятий и угроз по адресу всех жителей колонии. Но Марк и его спутники и после того оставались невозмутимыми до конца. Шлюпка пиратов вернулась на свой фрегат, а переселенцы возвратились к своей батарее. Едва лишь адмирал успел войти на палубу своего судна, как с фрегата грянул первый выстрел; то был сигнал начала военных действий. Ядро попало прямо в батарею и перебило руку канаку, который в этот момент прикладывал фитиль к запалу пушки.
   Бомбардировка была серьезная. Тридцати орудиям фрегата Марк мог противопоставить лишь свои два орудия; но эта маленькая батарея действовала на славу, снарядов было вволю; земляной вал служил им превосходной защитой, и вскоре всем стало ясно, что бой этот не столь неравный, как бы оно казалось с первого взгляда. Сам Марк и Бэтс лично наводили орудия, и ни один снаряд их не пропал даром: каждый оставлял по себе след в какой-либо из частей корабля; а между тем снаряды, направленные на батарею, или уходили глубоко в насыпь земляного вала, защищавшего батарею, или перелетали через парапеты. Одним словом, после полуторачасовой пальбы с той и другой стороны у переселенцев был всего только один раненый, тот самый канак, которому первое неприятельское ядро раздробило руку, тогда как у пиратов насчитывалось семь человек убитыми и более двадцати ранеными.
   Если бы бой этот продолжался еще некоторое время при тех же условиях, то он, очевидно, должен был бы окончиться полнейшим торжеством колонии. Но пираты во-время поняли, что плохо взялись за дело, и по приказу адмирала один из бригов двинулся к северу, уходя из-под выстрелов, и вслед за тем обрушился на северную часть батареи.
   Батарея эта была построена таким образом, что огонь ее был обращен только вперед, но в боковых фазах не имелось амбразур, через которые огонь мог бы быть направлен на рейд. Правда, высокие земляные укрепления были воздвигнуты с обоих флангов с целью оградить прислугу, но такого рода пассивное сопротивление не могло оказать делу никакой услуги в случае более продолжительного сражения.
   Видя, что нет никакого расчета оставаться здесь долее, и опасаясь, чтобы не был отрезан путь к отступлению, Марк решил вернуться на суда со своими людьми. Это было дело далеко не легкое и не безопасное. Один из жителей колонии был убит наповал во время этого трудного отступления, двое канаков были тяжело ранены, но в конце концов им все-таки удалось добраться до своих судов. Менее чем через четверть часа маленький дессант вернулся на "Анну" и "Марту". Батарея, понятно, оказалась в руках пиратов. Строения и дома были сожжены, магазин и пороховой погреб взорваны, орудия заклепаны.
   Пиратский фрегат продолжал следовать далее все тем же западным каналом, имея перед собой на расстоянии пушечного выстрела суда колонии. Канал этот был чрезвычайно извилист, не говоря уже о том, что его пересекало бесчисленное множество мелких проливчиков и каналов; в них нелегко было разобраться даже и людям, уже давно знакомым с их расположением и направлением. Это обстоятельство внушило Марку одну счастливую мысль, которая тотчас же заслужила полное одобрение Боба.
   На расстоянии приблизительно одной мили в глубь архипелага между мелкими островами находился один из многочисленных здесь ложных проливов, весьма заманчивого вида; немного далее он вдруг круто сворачивал и уходил на север, в сторону от всех населенных местностей Рифа, суживаясь до такой степени, что там едва ли возможно провести даже "Анну" и "Марту". Боб уверял, что их суда пройдут благополучно и смело выйдут в залив, и что, во всяком случае, необходимо сюда завлечь врага, чтобы отвести его в сторону от кратера и от столицы Рифа и окончательно сбить с пути. Марк, конечно, не мог не согласиться с этими доводами Боба и последовал его примеру.
   "Нэшамони" Марк отослал окольным путем на Риф с письмом к Пенноку, в котором он просил его прислать ему немедленно на тот пункт, где пролив суживается до крайней степени, одно двенадцатифунтовое орудие с лафетом и возможно большее количество снарядов. После того он смело вошел в канал, который был ему очень знаком. Воды здесь было всюду более чем достаточно даже и для большого судна, за исключением, впрочем, только одного места, где находилась весьма значительная по своим размерам и протяжению мель. Над нею было не более пяти метров воды; это было вполне достаточно для судов Марка и даже, может быть, и для обоих бригов, но что касается фрегата, то в случае, если бы нашим друзьям удалось залучить его в этот пролив, можно было сказать с уверенностью, что ему никоим образом не выбраться отсюда.
   Солнце уже клонилось к закату, когда Марк достиг мели. Он принялся лавировать вокруг и около нее, надеясь завлечь сюда в ночной темноте адмиральский фрегат. Но осторожный адмирал был не так прост, чтобы даться в ловушку; едва только стемнело, как он приказал убрать все паруса и бросил якорь. Вероятно, он думал, что находится на пути к Рифу, и потому не видел никакой надобности торопиться, уверенный в том, что добыча не уйдет от него.
   Обе враждующие стороны готовились провести ночь на якоре. В этот момент "Анна" и "Марта" находились менее чем в полумиле расстояния от того места, где пролив суживался до размеров широкой канавы, и где этим судам во что бы то ни стало следовало пройти, так как в этом для них было одно спасение. Пользуясь темнотою ночи, Марк незаметно перешел с "Анны" на "Марту", потому что эта последняя была шире в своей килевой части, и если бы ей удалось пройти через ущелье, то "Анна" вслед за ней прошла бы без труда.
   Без шума, почти крадучись, тайком двинулся шлюп по направлению к скалистому ущелью. Первое время все шло хорошо. "Марта" осторожно подвигалась вперед, но вскоре попала вдруг в такое место, что очутилась, как в клещах. Но обстоятельства не допускали промедления, пройти было необходимо во что бы то ни стало; и вот все бывшие на судне люди дружно принялись за работу. Все имевшиеся под рукой орудия были с большой энергией пущены в дело, и, наконец, после упорного и долгого тяжелого труда им удалось общими силами удалить ту часть утеса или скалы, которая, непомерно выдаваясь вперед, мешала пройти судну. Вскоре после полуночи работа эта была окончена, и "Марта", пройдя победоносно через ущелье, вышла в залив и стала там на якоре в нескольких саженях от опасной теснины.
   Немного отдохнув после того, как эта трудная задача была благополучно выполнена, Марк вернулся назад на свое судно и тайно отвел его подальше от неприятельских судов из опасения, что пираты, пользуясь темнотою ночи, вышлют против "Анны" свои шлюпки.
   Предосторожность эта, как оказалось впоследствии, была совсем не лишней, потому что поутру, когда уже рассвело, со шхуны видели более семи шлюпок, возвращавшихся на пиратские суда после напрасных поисков шлюпа и шхуны, которых они нигде не нашли.
   Вскоре после того пираты возобновили враждебные действия, но перерыв в течение ночи дал нашим переселенцам значительные стратегические преимущества: то крупное полевое орудие, которое требовал Марк, прибыло с Рифа ночью и теперь было уже установлено на своем лафете, вполне готовое к бою.
   С рассветом все суда тронулись с места, продолжая итти по разветвляющемуся во все стороны каналу. Удивленный отсутствием одного из колониальных судов, то есть "Марты", адмирал предполагал, что, вероятно, оно успело уйти вперед, и теперь очень затруднялся относительно того пути, по которому ему надлежало следовать. Из разумной предосторожности фрегат держался все время середины канала, зорко наблюдая за "Анной", которая все еще кружилась около мели. Но вот адмиральское судно, стараясь настигнуть шхуну, повернуло на такой галс, что сразу очутилось по ту сторону мели, которая теперь оказалась у него с подветренной стороны. После того, как этот маневр был счастливо исполнен, адмирал вздумал попытаться подойти ближе к "Анне", которая в то время шла вдоль противоположной стороны мели.
   Воспользовавшись удобною минутой, Марк вдруг совершенно неожиданно повернул на другой галс, делая вид, что хочет вернуться назад. Адмиральское судно повторило за ним его маневр, не желая дать уйти "Анне". При исполнении этой эволюции адмиральский фрегат, как и рассчитывал Марк, вдруг сразу всем корпусом врезался в мель и крепко засел там. Тогда Марк, не теряя времени, еще раз переменил курс и смело прошел мимо фрегата, зная, что экипаж его в данный момент был слишком занят своей бедой, чтобы думать о возможности вредить теперь неприятельскому судну.
   Фрегат засел всего в какой-нибудь полумиле от того места, где было установлено прибывшее в ночь с Рифа орудие, которое тотчас же открыло по нем губительный огонь.
   Тем временем Марк сошел на берег, отдав приказание вывести "Анну" из канала, чтобы обезопасить и ее от враждебных действий двух неприятельских бригов, а сам усердно принялся за дело. На его судне имелась небольшая переносная жаровня, которую он приказал спустить на берег с намерением применить ее для накаливания ядер.
   Между тем один из бригов сделал вид, будто намеревается притти на помощь адмиралу, тогда как другой не переставал палить всем бортом с целью принудить замолчать батарею. Но вскоре ядро колонистов пробило его корпус и тем принудило удалиться. Как с той, так и с другой стороны все внимание сосредоточивалось на фрегате.
   Не подлежало, конечно, сомнению, что адмирал находится теперь в весьма критическом положении. Ему оставалось только стараться сняться с мели под непрерывным огнем неприятельской батареи. А дело это было нелегкое, потому что грунт был илистый. Следовало прежде всего облегчить судно, удалив по возможности большую часть груза, вследствие чего пираты немедленно принялись работать насосами и заводить якоря. В это время бриги, находившиеся, очевидно, под управлением довольно плохих командиров, держались в стороне и совершенно бездействовали. Они не попытались даже хоть сколько-нибудь помочь адмиралу. Люди экипажа без толку суетились и бегали взад и вперед по палубе, не замечалось не только никакого порядка, но и дисциплина, необходимая на судах, здесь совершенно отсутствовала.
   После двухчасовой канонады, имевшей весьма печальные результаты для пиратов и не причинившей ни малейшего вреда переселенцам, Марк, наконец, вытащил из огня докрасна раскаленное ядро и лично зарядил им свое орудие; затем он сам навел его и приложил фитиль к запалу. Весь заряд проник в корпус фрегата, вслед за тем последовал небольшой взрыв, произведший страшный переполох на судне. Второе такое же ядро тоже попало в цель; видя, что пираты окончательно обезумели, Марк не стал более дожидаться раскаленных снарядов, а хватал первый попавшийся под руку и посылал их в неприятеля один за другим беспрерывно, не давая ему времени очнуться.
   Не прошло и четверти часа с того момента, как Марк выпустил из своего орудия первое раскаленное ядро, когда с левого борта адмиральского судна показался сперва легкий дымок, а затем и пламя.
   После того уже не оставалось ни малейшего сомнения относительно исхода сражения.
   С этой минуты пираты забыли всякую дисциплину и, не внимая никаким приказам, распоряжениям и даже увещаниям своего начальства, стали заботиться и хлопотать лишь каждый о себе, стараясь по возможности захватить и спасти свою долю добычи.
   В это время "Марта" и "Анна" снова вошли в канал, благополучно пройдя сквозь тесное ущелье, и подошли к месту сражения. Марк приказал поднять свое полевое орудие на шлюп, на который взошел и сам, решившись в свою очередь гнаться за обоими бригами, которые предусмотрительно удалились более чем на целую милю от злополучного фрегата с целью избежать опасных последствий взрыва, который, казалось, должен был разразиться с минуты на минуту.
   Адмирал и все уцелевшие люди его экипажа кинулись к шлюпкам и, побросав все свои сокровища и богатства, спасали только свою жизнь. После того, как они покинули фрегат, на судне оставалось еще немалое число пиратов в опьяненном состоянии, доходившем до полнейшего бесчувствия, не сознававших и даже не подозревавших грозившей им опасности. Все эти люди, равно как и раненые, были безжалостно предоставлены своей участи, и никто и не подумал позаботиться о них. В числе раненых находился также и Ваальди, которому оторвало ядром руку.
   Хорошо, что Марк, минуя уже охваченный пламенем фрегат, проходил стороною, стараясь держаться от него как можно дальше. Не успел он отойти от него на четверть мили, как злополучное судно взлетело на воздух с невероятным треском и шумом. Ближе других от места катастрофы в роковой момент находилась "Марта". Среди обломков всякого рода, переброшенных силою взрыва на ее палубу, оказался обезображенный труп Ваальди, который тут же был признан всеми присутствующими жителями колонии.
   Пираты ни о чем другом не думали теперь, как только об отступлении. Но Марк не давал им времени очнуться; его полевое орудие не переставало осыпать неприятеля градом ядер. Обезумевшие пираты и их адмирал, вместо того, чтобы преследовать свои прежние цели, принуждены были заботиться лишь о том, как бы спасти свои два брига и благополучно вывести их вновь из тесного пролива в открытое море.
   Адмиралу, конечно, нетрудно было выйти теперь на настоящую дорогу, придерживаясь того самого пути, каким он шел сюда, что он и сделал. Но тут ему совершенно неожиданно представлялось другого рода печальное осложнение. Очевидно, между адмиралом и офицерами одного из его бригов существовали какие-то давнишние недоразумения.
   Вследствие этого адмирал, чтобы обеспечить себе содействие брига в этом деле, взял к себе на фрегат значительную сумму денег, представлявших собою часть добычи, приходившейся на долю этих офицеров.
   Деньги эти должны были, так сказать, служить залогом или ручательством в том, что эти недовольные не покинут своего адмирала в наиболее важный или критический для его предприятия момент.
   Понятно, что такого рода поступок возбудил лишь еще в большей мере гнев и неудовольствие этих людей. Только надежда на крупную наживу, на что рассчитывали все, отправляясь на Риф, еще отсрочила на некоторое время полный разрыв между адмиралом и командирами этих бригов. Но когда эта надежда их обманула, то злоба на "адмирала-неудачника" разразилась с удвоенной силой, и все время отступления своего перед следовавшими за ним по пятам "Анной" и "Мартой" один из бригов готовился принять грозные меры с целью заставить адмирала возвратить забранную у них сумму, а другой, подозревая намерения собрата по ремеслу, готовился с не меньшей энергией к отчаянной обороне.
   И едва только бриги очутились в открытом море, как между ними начался бой. Недовольный бриг открыл огонь по адмиралу, а этот немедленно отвечал ему тем же. Бой разгорался с каждой минутой, и неприятели сходились все ближе и ближе, до того, что вскоре облака дыма от пальбы обоих судов слились в одно громадное белое облако.
   Сражение продолжалось несколько часов. Наконец, перекрестный огонь прекратился, и оба брига занялись каждый починкою своих аварий и уборкою раненых. Но перерыв этот длился недолго, и пальба целым бортом с того и другого судна возобновилась еще с большим ожесточением.
   Марк, видя, что ему здесь делать нечего, и убежденный в том, что всякая опасность миновала, решил вернуться, наконец, на Риф. Между тем оба неприятельские брига продолжали удаляться, не прекращая канонады. Вскоре даже и облака дыма, обозначавшего на горизонте путь этих судов, не стало видно. Колонисты поняли, что, наконец, избавились от этих опасных врагов.
  

ГЛАВА XXVIII

  
   После благополучного окончания того, что жители колонии называли "пиратской войной", колония долгое время наслаждалась полнейшей тишиной и спокойствием. Китобойный промысел продолжал процветать по-прежнему и стал для многих колонистов источником больших доходов.
   В последнее время Марк Вульстон и Бриджит начали подумывать о возвращении в Америку. Нельзя не сознаться, что этому решению много содействовало и оскорбленное мелкое самолюбие Марка, мало подготовленного к свободной общественной жизни. Он не мог помириться с тем, что когда колония развилась и численно увеличилась, колонисты не захотели подчиняться исключительно деспотической власти "губернатора", а после истечения пятилетнего срока даже решили переизбрать своего губернатора. Была принята новая конституция и состоялись выборы. На них был избран губернатором на два года Пэннок. Семья Вульстонов, претендовавшая на первенство в колонии, оказалась устраненною.
   Так произошла незаметно в колонии Кратера та революция, которая Марку казалась совершенно невозможной и была для него неожиданностью. Волей-неволей Марку пришлось подчиниться и стать простым гражданином там, где он надеялся всегда быть первым лицом.
   Марк Вульстон занялся приведением в порядок всех своих частных дел, намереваясь вслед за тем предпринять продолжительное путешествие.
   Когда вернулся "Ранкокус", возивший в Америку полный груз китового жира, Марк объявил о своем намерении вскоре отплыть на этом судне. Братья его, Хитон с женою и детьми, Боб Бэтс с семьей выразили также желание отправиться в Америку вместе с Марком и его семьей, чтобы еще раз повидать берега Делавара. Скупив все оставшиеся еще запасы китового жира и приобретя за дешевую цену громадную коллекцию великолепнейших раковин, Марк собрал почти все свое движимое имущество, состоявшее из множества очень ценных предметов, при чем оказалось, что даже "Ранкокус" не в состоянии вместить всего "губернаторского" имущества, и потому Бэтс решил отозвать с китоловного промысла свой бриг. Месяц спустя по прибытии "Ранкокуса" оба судна были готовы к отплытию, и Марк двинулся в путь вместе с Бобом Бэтсом, следовавшим за ним на своем бриге.
   Возвращение семьи Вульстон, уехавшей, по слухам, бог весть в какие страны на неопределенный срок, явилось настоящим событием для такого маленького городка, как Бристоль. А в семьях Анны и Бриджит этот совершенно неожиданный приезд внес радость и ликование.
   Благодаря прекраснейшему воздуху и климату тех островов, где они жили, обе молодые женщины казались такими же свежими и моложавыми, как в то время, когда обе они были еще молоденькими девушками.
   Когда "Ранкокус" вновь пустился в обратный путь, то уж на судне, кроме людей экипажа, не было никого из бывших жителей колонии Кратера, кроме Марка Вульстона и Боба Бэтса да еще капитана Саундерса, командовавшего "Ранкокусом".
   Рейс между Вальпарайзо и Кратером совершался обыкновенно в течение пяти недель, но иногда на это требовался и более продолжительный срок, что главным образом зависело от состояния пассатных ветров. На этот раз Марк вздумал избрать иной путь к Рифу; ему хотелось попытаться держать больше на юг, чтобы, минуя группу островов Бэтто, подойти прямо к Пику.
   И вот в одно прекраснейшее утро, когда уже, по его расчетам, "Ранкокус" должен был находиться не более как милях в двадцати от Пика, Марк, выйдя поутру на палубу, был крайне удивлен, что гигантских скал все еще нигде не было видно. Окликнув того матроса, который стоял на вахте, Марк осведомился у него, не видно ли ему впереди Пика. На это последовал ответ, что на всем громадном видимом пространстве океана нигде не появлялось берега даже вдали.
   Прошло еще несколько времени. "Ранкокус" продолжал итти все в том же направлении, как вдруг на горизонте показался какой-то остров. Когда же к нему подошли на более близкое расстояние, то, к немалому удивлению всего экипажа, оказалось, что этот остров им совершенно незнаком и даже, очевидно, необитаем. Спустили шлюпку для того, чтобы обозреть его вблизи, и вдруг Марку показалось, что он узнает какие-то знакомые контуры и очертания скал. Когда же лодка подошла к северной стороне острова, или, вернее, утеса, он с ужасом увидел, что на скале, как часовой, стояла одна высокая и одинокая сосна. Невольный крик, крик ужаса и горя вырвался из груди моряков. Страшная истина стала им понятной. То, что они сейчас видели перед собой, было не чем иным, как вершиной Пика, а дерево, одиноко торчащее над голой скалой, было то самое, которое Марк использовал для сигнала в случае приближения грозного Ваальди к Пику. Не могло быть сомнения, что весь Пик со своим сказочным, прекрасным архипелагом вулканических островов был снова поглощен волнами океана.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru