Квитка-Основьяненко Григорий Федорович
Предание о Гаркуше

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Григорий Федорович Квитка-Основьяненко

Предание о Гаркуше

В уездном городе, в Малороссии, городническое присутствие.

   Городничий подписывает бумаги, не читая их.
   Квартальный (войдя в присутствие). Как прикажете, ваше высокоблагородие, с задержанными беспашпортными?
   Городничий. Эх, боже мой! Я вам сколько раз подтверждал, чтобы вы о всем, к должности относящемся, докладывали дома. Ну, что же я вам теперь скажу?
   Квартальный. Что прикажете?
   Городничий. То-то и есть! что вам приказать? Ведь дело важное, они пашпортов не имеют.
   Квартальный. Они говорят, что вовсе несомнительные имели пашпорты, но потеряли и что их вся Владимирская губерния знает.
   Городничий. Так зачем же их и задержали, когда они несомнительны? Зачем удерживать, когда вся губерния знает?
   Квартальный. Так прикажете отпустить?
   Городничий. Да... или нет... знаете что? Проводите меня домой, я вам резолюцию скажу дома... Я дома как-то покойнее духом и тотчас найдусь, что делать, а здесь окружен бумагами. Вот их сколько у меня!
   Квартальный. Нет ли ко мне чего относящегося? (Перебирает бумаги, подписанные городничим, и вскрикивает:) Что вы это наделали?..
   Городничий (оторопев). А что?
   Квартальный. Губернаторское предписание к вам, а вы и его подписали!
   Городничий. Видишь, каковы штуки нашего письмоводителя! Прошу покорно! Он уже это со мною не впервые так подыгрывает. Там как-то подложил спорную расписку; да когда я ее по ошибке подписал, так он же и на меня вину вздумал складывать, зачем я, не читавши, подписываю. То-то и есть. Куда мне эту пропасть перечитать? Семь бумаг, семь полулистов, а есть и в лист. То-то и есть. Никто не видит нашей службы, никто не чувствует, как голова кругом идет.
   Квартальный. Позвольте доложить и об этом арестанте, что неделю сидит на одном хлебе и воде.
   Городничий. А что же, не признается?
   Квартальный. Только и дела, что песенки попевает.
   Городничий. Запоет он у меня сегодня по-моему. Всю правду скажет. Готово ли у вас все к допросу?
   Квартальный. Готово все. Прикажите при вас его допрашивать?
   Городничий. То-то и есть. Мне бы крайне не хотелось видеть его, но как жена моя любопытна знать об этой шайке, так и просила при ней произвести допрос. Я сейчас иду домой, отделался здесь; прикажите арестанта вести ко мне. Крепко ли он содержится?
   Квартальный. Помилуйте, я каждый день его видаю. И выбрал к нему четырех приставов из богатейших обывателей. Они попеременно стерегут его; а упустят, будут отвечать, да и есть чем, правду сказать.
   Городничий. Ну, так и примемся за дело. (Сложив подписанные им бумаги.) Фу ты пропасть! Не верится, что все это в один день подмахнул! А все ни во что, все выговор за выговором, замечание за замечанием. Подвели под выговор самого наместника, графа Румянцева[328]. Нет и году, как открыто наше наместничество и здесь учрежден город, а уже успели меня совсем очернить. То-то и есть! Побывали бы они в моей коже. (Встает.) Пойдем. Всех дел не переделаешь.
   
   В доме городничего.
   
   Жена городничего присматривает, как ключница ее укладывает яйца, хлебы, яблоки и др. приносы.
   Ключница. Вот сколько добра наносят вам каждый день! Я уже не знаю, куда с ним и деваться.
   Жена городничего. То ли бы у нас было, как бы место получше...
   Обывателька (вбегает и, кидаясь к ногам городничевой жены, просит). Матиночко, голубочко, добродеечко! Помилуйте же меня, несчастную! Вы же у нас отец и мать! Не погубите моих сироточек!..
   Жена городничего. Что тебе надобно? (Продолжает считать яблоки.)
   Обывателька (все лежит у ног ее). Без вашей защиты я пропащая с моими деточками! Одним одна коровка была, и ту сегодня взяли к квартальному. Говорят, его корова куда-то забежала, так он напал на мою бедность! У меня только и имущества, только тем и пропитываю деточек...
   Жена городничего (оставя свои занятия, с любопытством к ней). А хороша ли была твоя корова?
   Обывателька. Отменная была, добродейко! Давала много молока; я, кроме того, что пропитывала деточек, залипшее продавала.
   Жена городничего (кличет). Оська, иди сюда! (Слуга входит.) Ступай сейчас во двор квартального и возьми там всех коров и пригони сюда. Скажи, что я велела.
   Обывателька (кланяясь в ноги городничихе). Покорно вам благодарим, добродейко! Вы наша защита, наша помощь. Правду люди говорят, в вашем хозяине толку мало, а вы нам всем голова. Подержи вас Бог на свете!
   Жена городничего (не внимая ей, говорит ключнице). А ты, Устя, как пригонят ее корову, так отправь ее на хутор.
   Ключница. Попробовать бы прежде, хороша ли на молоко?
   Жена городничего. Все равно, не будет пригодна нам, можно будет продать.
   Обывателька (от удивления всплеснув руками). Мою корову?
   Жена городничего (равнодушно). Уже она, голубочка, не твоя. У тебя отнял квартальный; а чтобы он не смел своевольничать, так я у него отняла, а ты своего ищи на нем. Ступай себе.
   Обывателька (бросаясь к ногам ее). Помилуйте вы меня, несчастную!..
   Жена городничего. Полно, полно; ты мне надоела. Ступай домой. (Видя, что она не встает и рыдает у ног ее, приказывает ключнице:) Выведи ее, Устя, из дому и прикажи проводить со двора. От них нет покою.
   Ключница (выводит обивательку, не могущую от рыдания слова промолвить). Иди же, иди проворнее. И не принесла ничего на поклон. Так ли приходят к начальству? (Уводит ее.)
   Немного времени спустя, приходит к городничихе обыватель и говорит ей с упреком:
   -- Что же это будет хорошего, добродейко? Вы приказали огород отдать мне, потому что я умею с ним обращаться не как хозяин его, а теперь приказываете возвратить соседу; на что это похоже. Мало ли я вам передавал? И огород того не стоит, что вы с меня перебрали за это дело, которое и начать сами же велели. Конечно, он больше моего дал? Скажите только, что надо, я не постою; только не приказывайте возвращать.
   Жена городничего. Кто же у тебя отбирает? С чего ты взял это? Разве не я приказала квартальному отдать тебе, а соседа выгнать?
   Обыватель. Вестимо, что вы, спасибо вам за вашу правду; так же его высокоблагородие, муж ваш, не то повелевает.
   Жена городничего. Как? А что он смеет повелевать?
   Обыватель (вынимая из-за пазухи бумагу). А вот что: извольте просмотреть.
   Жена городничего. Показывай ее своему батьку. Разве не знаешь, что я неграмотна? Ты мне расскажи, в чем дело. Что там написано, и кто подписал?
   Обыватель. Написано просто: самоуправно захваченный мною огород возвратить такому-то, взыскав с меня за самовольное повладение; а подписать изволили они сами, г-н городничий.
   Жена городничего (с сердцем выхватила бумагу и разорвала ее). Вот тебе и раз!
   Обыватель (испугавшись). Ах, боже мой!.. Помилуйте, что вы сделали?
   Жена городничего. Что сделала, то сделала. Как он смеет такие бумаги подписывать? (Городничий входит.) Вот же и сам на глаза, когда хотели. Что ты там это понаделал? Какую бумагу подписал?
   Городничий. Я... я... и не одну подписал...
   Жена его (с криком). Добром хвалишься! И все такие же глупости, как и это? Как ты смел из-за моего приказания делать противное?.. Так у тебя письмоводитель больше значит, нежели я, законная жена твоя? Зачем ты отнял у него огород? А?..
   Городничий. Потому... потому, что он завладел неправильно...
   Жена. Как ты смеешь говорить неправильно, когда я, я так приказала? Владей, мужичок, огородом, никого не слушай, знай одну меня и не бойся никого... А за повладение... что же?.. надобно заплатить, нечего делать! Так ты, что следует, доставь ко мне, и всегда одну знай, а на них не смотри.
   Обыватель (отходя, все кланяется). Всенижайше благодарим, добродейко, за вашу правду и неоставление.
   Жена городничего (мужу). А ты как смел переумничивать то, что и я тебе приказала? Мало ли тебе доставалось? Того и смотри, что с пойманным разбойником так же наделаешь дурачеств. Я приказала, чтобы его при мне допрашивали. Что же не ведут?
   Городничий (упрашивая жену). Сейчас приведут; тут и начнем. Сделайте милость, только не беспокойтесь, не надрывайте здоровья своего!.. А на меня отложите свой гнев. Что же? виноват так виноват. Спешил прочитать да, не разобравши, и подписал.
   Жена. И тебе еще разбирать? Вперед не смей в полиции ни одной бумаги подписать; принеси ко мне, прочти, и когда скажу, тогда только и подписывай. Арестанта же надо хорошенько допросить. Нам до их числа нужды нет и кто у них начальник; черт с ними! Пуще всего выпытать надобно, много ли они награбили, что именно и где это спрятано. Можно бы уговорить его, чтобы довел наши подводы и выдали бы все, а за то потом и отпустить его: пусть снова разживаются...
   
   Четыре мужика вбегают в расстроенном виде. Квартальный за ними вошел и стал у двери. Они, бросаясь к ногам городничихи, кричат все вместе: "Помилуйте, вельможная добродейко!.. Помилуйте!.. Пропали мы и с головами!.. Помилуйте!.. не осиротите наших детей!.."
   Жена городничего. Что такое? Что вам надобно?
   Городничий заложа руки за спину, ходит по комнате и насвистывает песню.
   Мужики. Помилуйте!.. Ей, истинно мы не виноваты!.. Он сам ушел...
   Жена городничего. Кто ушел?
   Мужики. Харцыз, разбойник, что у нас под арестом был.
   Жена городничего. Как? Так это вы его отпустили? Он откупился у вас?
   1-й мужик. Когда бы откупился, так оно бы и ничего; было бы за что отвечать, а то же ушел без всего да еще и сбрехал, солгал на свою беду.
   Жена городничего. Это ваши плутни!.. Расскажи, как это случилось.
   1-й мужик. А как случилось? Так, просто случилось. Вот как случилось. Мы его берегли до сего часу крепко-накрепко; не давали ему и есть, а ему кто-то из стороны приносил всего. Мы никак не додумались, кто ему это приносил. А не раз заставали, что он доедает поросятину да еще и горилку пьет. Мы станем его бранить и приказывать, чтоб он ничего не ел, а он в ответ песни поет. Вот так и было до этого часа. Как приказали нам вести его, мы и хотели связать ему руки, а он и говорит: "На что вы свяжете меня?" -- а мы говорим: "Чтоб ты часом не ушел". А он говорит: "Я и так не уйду"; а мы спрашиваем: "Jo?"[329] -- а он говорит: "Ей-богу", -- а мы говорим: "А ну, побожись больше". Он и побожился, и таки крепко. Вот мы и повели его. Только что вышли на улицу, смотрим, он не то думает, поворотил в другую сторону. Мы ему говорим: "Иди за нами". А он поет, рукою махнул и идет своею дорогою. Мы ему кричим: "Брехун! сбрехал; побожился, а сам уходишь". А он все-таки идет и не оглядывается. Глядим, уже далеченько отошел; мы стоим и советуемся, что нам делать? А вот этот Климко и говорит: "Побежим да поймаем его". А мы говорим: "Побежим". Вот, сложивши свои палки, начали перепоясываться, стянулись поясами крепче, знаете, чтоб легче было бежать. Как совсем, то, схвативши палочки, и побежали за ним изо всей мочи, а он, дурень, и не уходит, не бежит, а идет развалом. Мы так и набежали на него... а он... вдруг как оборотится к нам да как погрозит на нас пальцем... мы так и обмерли!.. даже присели от страху!.. Глядим, примечаем, а он все далее, все далее. Как же совсем скрылся, тут мы принялись ругать его... и уж как ругали!.. Поверите ли, добродейко, так ругали, что и сам письменный так не выдумает набранить, как мы ему спроста докладали. Откуда у нас слова набрались?.. Сами себе удивлялись. Уже будет помнить...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   И проч., и проч. Кончилось на том, что пойманный разбойник из нововозникавшей шайки ушел. Жена городничего с упустивших не оставила взыскать по своему усмотрению. Не пощадила и квартального за слабый присмотр: обобрала все, что тот за полгода службы собрал. Не переставала жалеть, что не успела выспросить, где они скрывают свои награбленные вещи. Хвалилась, однако ж, что она его везде узнает, и лишь бы поймался, выпытает своим манером у него все.
   Городничий же при всяком случае и обстоятельстве ходил по комнате и насвистывал песню.
   
   Муж и жена Долбины в своей деревне; муж занимается счетами с приказчиком, жена заботится о приготовлении чая. Октябрьский вечер, пасмурный и сырой.
   
   Слуга (входит к Долбину и докладывает). Приехал, сударь, гость и с ним верховых человека четыре.
   Долбин. Конечно, кто из соседей заехали по незнанию. И наверно, охотники. Очень кстати. Подай огня в гостиную и доложи барыне. (Сам выходит и встречает гостя, не знакомого ему.) Позвольте узнать, кого имею удовольствие принять у себя на новоселье?
   Гость. Извините мою невежливость и наносимое вам беспокойство. Я здешнего уезда помещик, отставной поручик Бурьяновский. Возвращаясь из города в свою деревню, рассудил, чтоб покойнее провести ночь, остановиться, с дозволения управителя, в доме. Я вовсе не знал о приезде вашем, иначе бы ни за что не обеспокоил вас...
   Долбин. Помилуйте; я рад случаю, доставившему мне при первом случае такое приятное знакомство. Покорно прошу пожаловать... (Входят в гостиную. Долбин о чем-то беспокоится и тихомолком отдает приказания людям своим, рассылая их одного за другим.)
   Гость. Как я вижу, так я вас обеспокоил своим наездом.
   Долбин. Уверяю вас, ни малейше. Я приказываю насчет помещения и угощения людей ваших.
   Гость. Извините меня, если я вас отягощаю ими; но провожатые и вооруженные в теперешнем случае необходимы.
   Долбин. Отчего же это?
   Гость. Неужели вы ничего не знаете?
   Долбин. Я не имел к тому времени. Купив эту деревню и быв задержан в Москве, я послал приказчика принять имение, а сам с женою только сегодня утром приехал и кое-как успел расположиться. Вот почему не успел ничего узнать, о чем изволите говорить...
   Гость. Так, может быть, я и потревожу вас своим рассказом. Весь уезд -- или, точно, весь край наш -- в страшной тревоге. Все вооружены, все на страже. У нас запорожцы частенько пошаливали, грабили помещиков и проявляющихся тиранили и даже умерщвляли; но все это проказничали так называемые "гайдамаки, харцызы", являвшиеся в разных местах и потом скрывавшиеся из наших мест. Теперь же явилась сильная партия, в короткое время составившаяся или нахлынувшая откуда, неизвестно ничего, и, обращаясь все в наших местах, наводит ужас всем помещикам. Не далее как третьего дня наехали к одному помещику, забрали все, что могли, впрочем, даже не ударив никого. Под заграбленные вещи взяли у помещика фуры и волов; а после нескольких дней, в одно утро, все фуры и волы найдены близ двора помещичьего и деньги с запискою, что уплачивается за столько-то дней работы волами.
   Долбин. Так вот отчего пред вечером, незадолго до приезда вашего, я увидел, что человек десять с дубинами приведены приказчиком во двор. На вопрос мой он сказал, что это ночные сторожа. Я приказал отпустить их, а он, покачав головою, сказал: "Напрасно, сударь. К ночи нельзя рассказать вам всего; пусть до утра. Тогда вы одобрите мои распоряжения!" Все это я оставил без внимания. Так вот какие чудеса происходят у вас! А я полагал, что в Малороссии -- тут-то и житье. С такими мыслями всегда искал случая в здешних местах купить имение.
   Вошла хозяйка; гость рекомендовался; пили чай, говорили о всем, о выгодах различных имений, о хозяйственных заведениях в тех местах и пр. Г-же Долбиной очень нравилось местоположение новой их деревни; рассказывала о будущих своих заведениях, и, наконец, речь склонилась опять на разбойников. Узнав о существовании их в сих местах, г-жа Долбина испугалась крепко. Муж начал успокаивать, обещевая сформировать целую роту гарнизона, вооружить всех крестьян и не допустить напасть на себя.
   
   Гость. Вам вовсе нечего опасаться, они не придут к вам. Странно очень, что они нападают только на таких, о ком идет худая молва. В одном селении жили два помещика. К одному из них, о котором говорили очень дурно, нагрянули разбойники. Управившись там по своему желанию, возвращались мимо другого. Увидев его среди двора, с небольшим числом людей приготовившегося к обороне, разбойники сказали ему: "Не бойся ничего, ты добрый пан. Мы тебя не тронем: иди в дом и успокой свою панью и деточек". И в самом деле, прошли мимо, не сделав ему ничего, как, напротив, соседа его обобрали и сверх того сделали ему чувствительное наставление.
   Долбин. Это странно! Берет ли начальство меры к истреблению такого зла?
   
   Гость. Вам известно, что с открытием наместничеств введен только порядок и что благодетельные меры правительства не всеми поняты, да и сами исполнители не по всем частям еще готовы у нас; а потому действия по некоторым предметам идут слабо, как это нередко случается при введении нового устройства. Притом же суеверный простой народ распускает ужасные нелепости об этой шайке. Надобно вам знать, что за несколько лет явился какой-то шалун, по прозванию Гаркуша. Собрал небольшую шайку, ходил с нею открыто, проповедывал какие-то странные идеи. Его очень скоро схватили и упрятали в Сибирь. Теперь действующая у нас шайка распускает слухи, что будто этот самый Гаркуша вырвался из Сибири и атаманствует над ними. В самом деле, они при действиях своих всегда кричат: "Батько Гаркуша так приказал". Впрочем, собирали толпы мужиков, вооружали их и намеревались выступать против разбойников. Тут шайка совершенно исчезала, а проявлялась очень скоро в другом уезде, подалее от прежних действий. Надобно правду сказать, не слышно, чтобы эти разбойники кого убивали, тиранили или зажигали где; они только грабят, а у иного оставят что-нибудь для прожития. В нашем же уезде как-то необыкновенно долго гостит эта шайка, о местопребывании коей при всех усиленных стараниях не могут никак узнать. Их нет нигде, а являются везде. Может быть, и выдумывают, но только уверяют, что атаман их, называющийся Гаркушей, является в разных видах. Вечером, при холодной, ненастной погоде, вот как теперь, к кому-либо из помещиков въедет военный чиновник, купец с товарами или мимо проезжающий чиновник и просит укрыть его в предостережение от разбойников. Ему дают убежище, а ночью, когда в доме все обеспечивались, странник впускал товарищей и в благодарность за гостеприимство ограбливал добродушных хозяев.
   Г-жа Долбина (с ужасом оглядывает гостя, бледнеет и дрожащим голосом говорит). Но если... отдают ему все... то он уже... не убивает?
   Гость (смеясь). Э! я вижу, сударыня, что вы крепко струсили и по странному моему у вас появлению почитаете меня за самого Гаркушу или за товарища его? Не бойтесь ни меня, ни настоящего Гаркуши... Его скоро изловят. К спокойствию нашему, у него с нашим начальством завелась личность, и оно теперь все меры употребляет схватить его. Надобно вам знать, что нашим городом управляет не городничий, а жена его; от нее вся расправа.
   Долбин. Воображаю, как все части благоустроены в городе.
   Гость. Именно. Все городские обыватели работают ей как помещице; в случае надобности к ней идут и от нее покупают защиту. Сверх того, она берет у них все, что ей нравится.
   Долбин. Порядок.
   Гость. Она пользуется временем. Знавши, что муж ее не способен к этой должности и потому будет удален, она спешит изо всего извлекать свои пользы. Не умею вам сказать, по какому случаю схвачен один из разбойнической шайки. Говорят, что будто сам Гаркуша поддался с умыслом, чтобы высмотреть действия городничихи. Какое бы ему, казалось, до того дело? Как ни идет управление, ему нет ни пользы, ни вреда; но так говорят. Верно только то, что городничиха приказала схваченного разбойника содержать под строгим присмотром. Не представляя его к суду, морила голодом, выспрашивала ни о чем более как только о месте, где хранятся награбленные им сокровища. Уже располагала приступить к пытке, как арестант ушел. Вскоре за тем доставлено к городничему письмо от Гаркуши, коим он благодарит жену его за хлеб-соль и угощение, оказанное товарищу его, и что он вскоре посетит ее сам с семьею своею и лично покажет свое расположение к ней. "Причем, -- так пишет он, и городничий имел дух показывать это письмо многим, и мне также, -- покажу, братику, и тебе любовь свою за твое мудрое управление городом". Натурально, что это все самохвальство: как сметь ему показаться в городе, хотя бы и с многочисленною шайкой, а особливо, когда городничиха взяла свои меры и распорядилась, чтобы при малейшем даже подозрении о появлении Гаркуши в городе каждый хозяин дома бежал бы к ней, кто с дубиной, кто с топором, ружьем, с чем попало. Эта мера, кажется, заставит его удалиться от наших мест. Помещики также взяли все предосторожности. Одним словом, город и уезд вооружен. Гаркуше плохо приходит[ся].
   В таком тоне разговор продолжался до ужина. Гость веселыми рассказами старался истребить в хозяйке подозрение, что не он ли сам Гаркуша. Для ночлега ему отвели покойную комнату. Долбин, осмотрев запертые двери, прилег в кабинете, положив близ себя заряженные пистолеты и поставив у дверей двух человек с дубинами. Жена же его к отражению неприятеля взяла больше предосторожностей. Она собрала всех своих женщин и девок, заперев накрепко двери спальни и заставив их стульями, скамейками, сундуками, приказала страже своей лечь около ее кровати, а при малейшем сомнении хотя одной, всем поднимать крик и звать на помощь.
   Не обошлось без тревоги, к счастию, фальшивой: Машка, любимая кошка барыни, гоняясь за мышью, задела одну из служанок... Тревога готова была подняться, но, узнав причину, все успокоилось.
   
   Сборная изба обывателей того города, где вместо мужа управляла городничиха.
   
   Обывательский голова (к собравшейся громаде). А что, панове громада! Что присудите сделать с явными ослушниками? Сколько раз приказано и подтверждено было всем хозяевам, чтобы непременно вчера еще сносили свои подарки для пани городничихи, а сегодня бы нам всею громадою идти и поздравить ее вельможность; так вот же Степана Быркы нет как нет! А ему следует поднести за себя пять ульев пчел, от жены 30 аршин холста, а от маленьких детей двадцать рублей денег. Сама пани городничиха так расписала. Как же нам идти с поздравлением? Будет поверка подаркам, а Быркыных приносов не окажется, тогда что? Известно, что по заведенному порядку мы платим за бедных; так же Бырка не беден, а явный ослушник. К чему его присудите?
   1-й обыватель. Взыскать с него вдвое. А то чтобы и нам чего не досталось от пани городничихи для ее же именин. До сих пор она уже в церкви, молится и акафисты[330] служит. Поскорее послать да и взыскать с него, что под руку попадет. Пусть после рассчитывается с начальством.
   2-й обыватель. Я вчера видел Бырку; хвалился, что все приготовил; только тужил, бедняга, что денег нет; бегал везде и занимал.
   3-й обыватель. Ну, уж у нас найдет у кого занять!
   4-й обыватель. Особливо как часто будем поздравлять панью городничиху.
   Голова (прикрикивает). Кто там горланит? Промолчал бы.
   Один из толпы. Да чего молчать, когда мочи нет терпеть.
   Другой. Хоть и берут, зато есть защита.
   Первый. Защищают, пока можно взять, а как оберут, так ты же и в виноватых.
   Голова (грозно). Кто там бунтует?
   Голоса из кучи. Мы не бунтуем, пане голова!.. Видите, все даем, что приказывает пани городничиха... Скоро и давать нечего будет... Оно бы и не жаль, кабы пан городничий назначал... а городничихе нет закона управлять.
   Голова. Говорите, говорите. Вот как даст она вам закон, так будете помнить ее. Она у нас начальство. Надобно ей донести про бунт.
   Старик. Пане голова! Послушайте меня, старого человека. Не доносите ничего. Бунта никакого нет, а такая уже наша привычка: как почешешь язык, то будто и легче на душе. Городничиха будто самовластна; есть и над нею высшее начальство. Благодарим Бога, защищают нас. Было прежде сотничество, потом комиссарство; тесно было нашему брату, да только до тех пор, пока проведывало о нашей беде начальство; тогда их сменяли, проучивали их на порядках и так, что новый начальник не смел поступать с нами худо, и мы отдыхали. Теперь наставили нам городничего; он думает, что не он нам дан, а мы отданы на разживу ему. Добрый человек, да никуда не годится; даже жена им управляет; что же из него? Пани городничиха теснит нас крепко, совсем обирает; но мы не бунтуем, повинуемся во всем, а не выдерживаем, чтобы не погоревать о нашей беде; молва пойдет далее, и надеемся, что не укроется городничиха с своими делами пред главным начальством и нам дадут защиту и без нашей жалобы. От малого и до большого: вы, пане голова, в маленькой своей должности смотрите за всем, доглядаете до всего, чтоб везде был порядок; так и высшее начальство...
   Бырка (с поспешностью, обвешанный разными мешками). Простите, пане голова, и вы, честная громада! Может, я задержал вас идти к пани городничихе с поклоном. Меня постигла было большая беда; не мог нигде найти денег.
   Голова. Есть ли же деньги? Без них не можно...
   Бырка. Есть, и очень есть. Спасибо, добрый... Господи, прости меня! Он хоть и недобрый... ну, спасибо, помог.
   Один из обывателей. А у кого ты занял?
   Бырка (вздохнув). Занял!.. Он не думает о займе, а помогает...
   Несколько голосов. А кто?.. кто?.. Не старый ли Чуприна?
   Бырка. Ну, уж нашел человека! Нет, панове громада! со мною такое случилось, что страшно и подумать, не то что рассказывать.
   Несколько голосов. Расскажи... расскажи... пожалуйста, скорее...
   Бырка. Вы знаете, что я на деньги не богат, а деньги надобны; пани городничиха не свой брат. Вы не ссудили меня, я и затужил. Оно не безделица: двадцати рублей на подарок не взнесу, всю худобу заберут. Я на всю ночь к Супоне, даже на Сухую Балку, а это будет верст пятнадцать...
   Голоса. Будет... будет и, пожалуй, будет.
   Бырка. Вот же я туда. Просил, молил, убивался около него; ничего, как стена! С тем и домой вернулся. Сидим с женою, горюем, куда бы все лучшенькое припрятать, пока набежит команда от пани городничихи... как вдруг... рып в хату человек... купец не купец, згонщик не згонщик, бог его знает кто... Вошел, помолился... ей-богу, я сам видел, как положил крест на себя по-христиански; учтиво поздоровался с нами и просил позволения покормить пока лошадь. "Я остановился было, -- сказал он, -- при въезде в город, да не нашел в домах хозяйства. С тем и весь город прошел; в хатах только женщины и дети. Мужики пошли, сказали мне, на праздник. Где у вас и какой это праздник?" Я ему сказал, что городничиха именинница и что все пошли, по-нашему, на ралец, с поздравлением. "Отчего же ты не идешь?" -- спросил он меня. "А оттого, -- говорю, -- что не с чем", -- и рассказал ему про свою беду; видите, затем ему признался, что он мне показался добрым человеком и прямо по-нашему говорит. Он выслушал все, задумался и покручивал свои усы. Потом, усмехнувшись, говорит: "Жаль мне приятельки моей, вашей пани городничихи! Не получит от тебя, меньше у нее будет". Потом встал и стал ходить по хате и говорит: "Жаль мне и тебя, человече добрый! Пока солнце взойдет, роса очи выест; или как наши латынщики говорят", -- да что-то и пробормотал по-немецки, что ли; "Но ты этого, говорит, не поймешь. Вот тебе двадцать рублевиков, неси их с прочими подарками и поспешай, тебя громада одного ожидает", -- и начал отсчитывать мне рублевики. Я стоял как каменный, после таки одумался и говорю: "До которого срока вы мне поверите такую сумму, и куда вам ее доставить?" -- "Не хлопочи об этом, -- сказал он. -- Это я передаю своей приятельке, вашей пани городничихе; а придет время, я от нее получу обратно. Скажи ты ей от меня, -- тут стал говорить грозно, а глаза так и засияли, -- что я никогда не забуду ее угощения, как она меня голодом хотела заморить, чтобы я открыл ей, где мои богатства; не забуду ее пощечины, которую она из ласки влепила мне, когда я не признавался. Она думала, что она имела надо мною волю? Как бы не так. Слышавши про нее многое, я нарочно поддался и пробыл у нее под арестом. Меня мои товарищи кормили и стерегли, чтобы со мною не сделали какого худа. Но когда она вздумала меня выпытывать уже непутем, тут я плюнул ей и не ушел, а пошел, так как и сидел, по своей воле. Зато уверился во всех ее деяниях, и скажи ей, что скоро буду к ней прямо в гости. Скажи ей..." Тут я не смею и подумать, какими словами он ругал нашу панью городничиху; не в отказ слово; и потом продолжал: "Скажи ей, что я все ей припомню. Будет она помнить меня повек, не забудет, что я Гаркуша!.." Как сказал он мне это, панове громада, так мы с женою и не опомнились и не расслушали, что он еще говорил. Проговоривши все, он помолился Богу, поклонился, вышел...
   Я за ним; он сел на лошадь и поехал тихою ступою, да не из города, а в город, к дому пани городничихи.
   Голова. Зачем ты его не схватил?
   Бырка. Как бы я мог один с ним связаться? Он бы перекинулся в собаку, в зверя какого или птицу и ушел бы, а после мне отплатил бы.
   Голова. Спрячьте же все подарки вот сюда; теперь не время; давайте ловить Гаркушу; знаете, что нам приказано от пани городничихи. Нуте, братцы, ловите Гаркушу!
   Крик. Ловите, ловите Гаркушу!
   Все обыватели, сложив в кучу деньги и вещи, бегут кучами в разные стороны, крича: "Ловите Гаркушу!" Вскоре по всему городу раздается тревога, бьют в набат, крик, шум, стук трещотки, беготня по улицам, обыски по домам, и ничего более не слышно, как: "Гаркуша, Гаркуша, ловите, ловите!.. где?.. вон там Гаркуша!.."
   
   При выезде из леса на поляне восемь человек охотников расположились отдыхать и завтракать. Слуги им приготовляют, подают; псари, выкликавши из лесу собак, управляются с ними. Всей прислуги человек двадцать; ружья сложены в кучу. Охотники, сидя на траве, пьют, едят, рассказывают анекдоты, подвиги собак своих -- и весело им.
   Вдруг на пригорке показался человек верхом, остановился, высматривал во все стороны, начал делать рукою разные знаки: то поднимал ее вверх, протягивал, тряс ею, как будто распоряжал чем-то. Потом, осматривая, заметил вдали отдыхающих охотников, сделал несколько новых знаков и шагом поехал вперед.
   Лошадь под ним была добрая, сбруя простая; сам седок был в обыкновенном платье: черкеска, пояс; но ни ножа, как бы следовало, за поясом; шапка казацкая, но не франтовская, а степенная. Лицо обгорелое, усы густые, широкие, недлинные; глаз быстрый, проницательный. Он ехал шагом, казалось, не примечая вовсе охотников. Они заметили его в близком уже расстоянии.
   Поравнявшись с охотниками, всадник, будто только тогда их увидевший, снял шапку и, окинув их своим взором, вежливо приветствовал: "Не годится, господа честные, желать вам удачи; охотники не любят этого слышать; но поздравить с добрым днем позвольте".
   Охотники. Спасибо, человек добрый! И, ежели не противно, желаем тебе благополучного пути.
   Всадник. Пожелайте мне, господа, вместе удачного исполнения в намерении моем; тогда больше буду благодарен вам.
   1-й охотник. Если намерение твое благое, желаем тебе успеха.
   Всадник. Как не благое? Желается, государи мои, добыть больше денег. Что может быть лучше приобретения денег?
   2-й охотник. Лишь бы честным образом.
   Всадник. Suum cuique artifcium videtur esse honestum.
   1-й охотник. Мы тебя не понимаем.
   Всадник. Всякому свое ремесло кажется честным.
   1-й охотник. Вашица чем промышляете?
   2-й охотник. А не угодно ли вашици сойти с коня и разделить с нами хлеб-соль?
   Всадник.(слезая с лошади). Как вы попали на мысль мою. Признаться сказать, выехав сегодня очень рано с ночлега, не привыкши возить с собою ничего запасного, я крепко проголодался, и ваше занятие меня соблазнило до того, что я решился с вами в речь вступить, надеясь быть приглашенным. (Управившись с лошадью, подошел к охотникам, кланяясь всем.) Всей честной компании мой поклон! Усталому позвольте отдохнуть. (Садится к охотникам.)
   Подносят ему водку, подставляют закуску. Он пьет и ест порядочно.
   
   3-й охотник. А куда вам путь лежит, и кто вы такой?
   Всадник. Я человек, живущий промыслами и оборотами. Еду к Лубнам; туда я должен был выставить три тысячи рублей за купленных овец на сало. Теперь везу их.
   4-й охотник. И одни душою, в теперешнее время, без провожатых?
   Всадник. А что же? Время благоприятное, дорогу твердо знаю, провожатые не нужны; одному же ехать для меня свободнее: никто меня не стесняет, и я никого не отягощаю своими распоряжениями. Вольный казак.
   5-й охотник. Но теперь опасно пускаться в дорогу, как вы, даже без вооружения.
   Всадник. К чему мне вооружение? Я между людьми. Вы, государь мой, знаете по-латыни?
   5-й охотник. Нет; и никто из нас не разумеет.
   Всадник. Жаль, я бы кстати вам привел стих из Цицерона[331]. Скажу просто: можно ли человеку бояться людей?
   6-й охотник. Каков человек, каковы люди. Попадитесь вы этому головорезу в руки, так он даст вам себя помнить!
   5-й охотник. Прежде всего отнимет у вас деньги.
   6-й охотник. А вас изжарит да съест с своею шайкою.
   7-й охотник. Или оборотит в сову или ворону да и пустит гулять по белу свету до Страшного суда.
   Всадник.(с удивлением посматривает на всех их). Что вы это, господа, мне рассказываете? Я что-то вас не понимаю.
   5-й охотник. Мы говорим, сохрани вас Бог попасться в руки этому извергу, душегубцу, этому Гаркуше, который разбойничает в наших местах...
   Всадник. Странно! О каких разбоях вы говорите?
   5-й охотник. Неужели же вы ничего не слыхали о Гаркуше?
   4-й охотник. Как он всех грабит?
   1-й охотник. Сколько людей погубил?
   8-й охотник. Сколько детей зарезал и кровь их пил?
   7-й охотник. Сколько заколдовал людей? Кого навек оставил невидимкой, кого зверем, кого птицею. Страх берет вспомнить.
   Всадник. И это вы все про Гаркушу говорите?
   Все охотники. Как же? Это известный разбойник... душегубец... колдун... изверг... оборотень...
   Всадник. Постойте, господа честные; полно, правда ли, что вы говорите? Кого он зарезал, убил, скажите?
   2-й охотник. Пропасть погубил. Счету нет!
   Всадник. Да скажите хоть одного, назовите по имени. Молчание? То-то же. Слушайте. Гаркуша никого не убил и не погубит никого ни за какие блага в мире. Он и не грабит благо нажитого. Одним словом, Гаркуша ни одному человеку безвинно не причинил даже испуга, не только зла. Вся цель Гаркуши исправить людей и истребить злоупотребления.
   Голоса охотников. Кто дал ему на то право? Ему ли взяться за это?.. Ему ли разуметь что?.. Он просто разбойник... каторжный... душегубец... сорвался с сибирских цепей и явился у нас. Это диавол!
   Всадник. Не горячитесь, господа честные, и не спешите осуждать человека, которого вовсе не знаете. Известно ли вам, что Гаркуша обучался в Киевской академии[332]? И как он учился! Гаркуша в классе философии был из отличных, об этом можно удостовериться из списков академических. На диспутах он побеждал своих противников. И с такими сведениями, познаниями, понятиями как можно, чтобы он вдался в разбойничество, душегубство и еще более подлый грабеж для своей пользы? Не унижайте так человека с такою душою.
   Охотники. Но он был в Сибири... Он заслужил каторгу... он ушел оттуда.
   Всадник. Все это не так. Будучи одарен чистым, здравым рассудком, видя вещи, как они есть, сострадая угнетенным, не видя благородного употребления даров, случайно людьми полученных, он негодовал, скорбел и, почувствовав в себе призвание пресечь зло, искоренить злоупотребления, дать способы добродетельному действовать по чувствам своим, а у сильного отнять возможность угнетать слабого, он принялся действовать, по молодости и неопытности, без обдуманного плана. Его не поняли, схватили, судили и сослали было на житье в Сибирь. Если бы он мог быть там полезен, он бы остался; но, видя, что ему там нечего делать, он нашел средство возвратиться сюда и начал действовать для пользы общей.
   6-й охотник. Не забывая и себя.
   Всадник. О, если бы его поняли или открыли бы ему, как лучше действовать для такой цели, он был бы благодарен.
   3-й охотник. Вы так подробно описали нам Гаркушу, как будто знаете его коротко.
   Всадник. Это правда, что я знаю его очень коротко.
   2-й охотник. Знать его может лишь товарищ. Не из их ли вы числа, не в противность вам будь сказано?
   Всадник (хладнокровно). Нет, я не из числа их, а я сам Гаркуша.
   Охотники (вскочив). Как?.. Гаркуша?.. Это Гаркуша?.. Люди! Бросайте все... сюда все... схватите лошадь его... Кидайтесь все на него... свяжите его!..
   
   Псари и вся охотничья прислуга суетятся, мечутся; лошадь увели в густоту леса. Охотники распоряжают, кричат, приготовляют ремни, пояса, своры, приказывают: "Берите его, все разом нападите на него. Смелее. Он без оружия".
   Гаркуша между тем, равнодушно придвинув к себе блюдо с жарким, спокойно ест и потом говорит: "Не советовал бы я вам, господа, так шалить. Покушайте лучше вкусного жаркого, а там разопьем прощальную чарку и расстанемся добрыми приятелями. Не шалите, нуте, полно! Не подражайте тем, кои postea habent seria ludo[333]".
   Охотники с людьми кидаются на него, схватывают его сзади, повалили, связали руки, ноги, привязали его к пню дерева.
   Гаркуша ни малейше не противится, позволяет делать с собою, что угодно, и только говорит с досадою: "Ах, какие несносные! Любимого моего кусочка не дали доесть. Так ли угощают гостя?"
   Охотники в восторге.
   
   1-й охотник. Не прогневайся за угощение. Чем богаты, тем и рады.
   Гаркуша (лежа). Если бы ты учился по-латыни, так я бы тебе сказал к этому случаю приличную присловицу.
   2-й охотник. Вот будет тебе латынь!
   3-й охотник. Эх, братцы, какого мы зверя заполевали!
   4-й охотник. Куда думаете представить его?
   5-й охотник. В город, прямо в город повезем с торжеством.
   Гаркуша. Я должен городничихе своим посещением и сам без ваших хлопот буду у нее на сих днях.
   6-й охотник. Ты нас потчевал латынскими поговорками, а мы тебе скажем нашу, собственную: хвалько нахвалится, будько набудется. О! да сколько нам чести и славы! Не везти ли прямо к губернатору?
   7-й охотник. Куда-нибудь, только скорее, а то того и смотри, что оборотится в жабу или змею и ускользнет из наших рук.
   Гаркуша(к нему с досадою). Слушай ты, дурень! Ты мне пуще всех несносен. Над их глупою радостью и торжеством я смеюся; но ты с своею глупостью просто несносен. В какой науке или книге ты почерпнул, что человек может принимать на себя другой вид? Что есть колдовство, волшебство? Докажи мне, существует ли оно? Probetur mihi logice[334].
   1-й охотник. Готово ли?
   Охотники. Готово все; как бы нам удачнее поместить нашу добычу?
   Другие охотники. В торока его... к лошадиному хвосту... на свору... пусть бежит за нами.
   2-й охотник. Берите его разом и взвалите поперек на мою лошадь.
   3-й охотник. Мы все кругом около него; а мой Тишка поскачет вперед, чтоб мужики с телегою и кандалами поспешали сюда.
   4-й охотник. Заряжены ли ружья в случае нападения?
   5-й охотник. У всех заряжены. Куда им сметь напасть на нас? Сколько нас и людей, и все вооруженные! Нуте, поднимите его.
   Гаркуша(с тем же хладнокровием). Советовал бы я вам, господа, ехать свободно своею дорогою, а меня хоть и так оставьте. Найдется сострадательный, развяжет меня: misericordia nunquam defuit mundo[335].
   Охотники. Мы тебе покажем сострадание. Нуте. (Приступают к нему, чтобы поднять его)
   Гаркуша. Не взыщите же, вашицы! (Свищет громко и пронзительно)
   
   Вдруг из-за деревьев и кустов, окружающих место, является двенадцать человек страшного вида и вооруженных; бросаются к Гаркуше, чтобы развязать его.
   
   Гаркуша. Обо мне не хлопочите, я еще полежу, мне тут покойно. Управьтесь-ка с этими молодцами. Перевяжите всех их поодиночке.
   
   Охотники при внезапном появлении разбойников до того оторопели, что стояли как вкопанные и, имея при себе большие ножи, не смели обороняться, а допустили себя перевязать всех. Псари и другие хотели было убежать, но один из разбойников закричал на них: "Стой, ни с места!" -- и они остановились и так же, не защищаясь нимало, дали себя перевязать.
   Гаркуша. Теперь распутайте и меня. (Его развязывают) Эки шалуны! Вздумали, что они могут совладеть с Гаркушею! Располагали представить его в город. Подождать было денька два, тогда бы пани городничиха великое спасибо сказала вам. Что же мне с вами делать? Вы наделали мне собою хлопот. Чего желаете? Переколоть или перестрелять вас?
   Охотники и люди (их жалким и умоляющим голосом). Помилуйте, помилуйте! не погубляйте нас!..
   Гаркуша. А как вы меня честили? а?
   Охотники. Мы не знали, что это вы!..
   Гаркуша. Homini, quern nescis, nequaquam male dicendum est. (He знавши человека, не должно говорить о нем худо.)
   Охотники. Мы вперед не будем! Только не дайте нам безвременно умереть!
   Гаркуша(посмотрев на них, с презрением качает головою). Дурни, дурни! Вы еще и теперь думаете, что Гаркуша способен сделать злодеяние? Пропадай ваша голова! Сложите их в кучу; коней их пустите, они прибегут домой и оповестят, что панам их приключилась беда; люди бросятся их отыскивать. Собак всех привяжите подле них, пусть воем извещают об арестантах; тем скорее отыщут. На первый раз довольно с вас и этого. Я о каждом из вас поразведаю, и если узнаю какие шалости за вами, то я вас и дома найду и проучу. Оставайтесь, цур вам! На коней живо! (Хотел было сесть на лошадь и остановился.) Да чего доброго! Эти дурни будут рассказывать, что я их за то повязал, что они нехорошо про меня говорили от незнания. Брешете. Я на ваши слова плюю.
   А повязал я вас вот за что: вы прирожденные шляхтичи; вы вместо того чтобы исполнить долг дворянина, служить в какой-нибудь службе, вы ведете жизнь праздную, неполезную ни себе, ни обществу. Отняв у родителей сыновей, у семьи кормильцев, у земли работников, рыскаете с ними по полям, развращаете и их, как сами есте развратны. Лежите же до выручки. После этого маленького урока я буду за вами присматривать. Будьте вперед осторожны. Толпыга! Подъезжай ко мне; что слышно?
   
   Один из разбойников подходит к нему и долго что-то рассказывает шепотом.
   
   Гаркуша. Все мешают мне погулять у городничихи. (Командует шайке.) Врознь все. По дороге лубенской направляться от острых могил, сдать коней одному, а самим идти врознь до сухой вербы; там лежать также врознь и ждать свистка. (Гаркуша ускакал вперед, разбойники поехали врознь.)
   
   Деревня
   
   На высоком крыльце господского дома Марфа Петровна встречает при ехавшего мужа своего Ивана Ивановича, вылезающего из брички. Изо всех людских, коими обстроен большой двор, глядят мужчины, женщины, девки, дети. Вечер наступает.
   
   Марфа Петровна. Насилу-то я вас дождалась! Где это вы так долго пробыли? Сказали, что вчера будете, да вот только что сегодня приехали. Как бы еще немного, так бы уже и вечер.
   Иван Иванович(между тем всходил на крыльцо при помощи лакея). Здравствуй, Марфинька! Здорова ли была без меня? Уф, закачало!
   Марфа Петровна. Идите скорее в комнату да лягте. Палашка! Скорее самовар. Не видишь, что барин приехал?
   
   Дети выбегают кучею из дома навстречу Ивану Ивановичу, целуют его руки, кричат, прыгают, шумят и провожают отца в дом.
   
   Марфа Петровна. Уж непременно просрочите! Сколько раз случалось, что назначите срок да и не приедете. Замучилась, ожидая вас!
   Иван Иванович. Что же, Марфинька? Не мог раньше управиться. То ведь губернский город, и дела там не так идут, как у нас в уезде. Все же у вас благополучно по хозяйству и по дому?
   Марфа Петровна. Все идет хорошо, благодарение Богу! Я от вашей записки не отступала ни на волос; всегда приказывала по ней на каждый день. Атаман с своими рассуждениями пустится -- то бы лучше делать, то нужнее; но у меня ему один ответ: "Делай так, как приказал барин. Нам с тобою и в десять лет того не выдумать, что он распорядил". Оттого и шло все порядочно. Только не прогневайтесь, никак не могла обойтиться, сделала и свое распоряжение.
   Иван Иванович. Что же такое? Не насчет ли того куска, что я приказал оставить не пахавши? Неужели приказала вспахать?
   Марфа Петровна. И сохрани меня, Мати Божия, передумывать то, что вы придумали! А я вот что сделала: страх мною овладел от этого проклятого разбойника Гаркуши! Только и слышно что про него! Да это чудно: в одно время, в одну ночь был там и там; тех ограбил, тех побил. Ужас, да и полно. Так я, душечка Иван Иванович, детей ради, чтоб не боялись, приказала... не знаю, хорошо ли?.. чтобы на каждую ночь было для караула из деревни мужиков десять с дубинами... только я их после потчую водкою и кормлю.
   Иван Иванович. Ну, это ничего. Впрочем, и своя дворня управилась бы, если бы и вздумал Гаркуша показаться к нам. Ведь человек сорок наберется таких, что могут с дубинами управляться. Ничего, что назначала сторожей, тебе было отраднее. (Марфа Петровна сделалась веселее, что муж извинил ее распоряжение.) А этот Гаркуша, правду сказать, не дает никому покою. Никак не могут схватить его.
   Ключница (стоявшая у дверей). Как вы думаете и схватить его? Ну, ну; таковской, чтоб отдался.
   
   
   Там где-то, говорят, у какого-то барина как набежал с своею шайкою и забирает все, а дворовые да с мужиками и приободрились; да как вошла ватага в кладовую, в анбар, в погреб, они их там и заперли; а сам-то главный их, Гаркуша, выбирал из сундука все господское добро, а сундук пребольшенный, да и добрался до дна, да и влез туда, а его тут и накрыли... Что же, бестия, сделал? Перекинулся в мышь, прогрыз сундук и выскочил, да на средину двора, и стал куковать кукушкою, все слышали. Только-таки что в третий раз кукукнул, так все разбойники из запертых мест вылетели воробьями и скрылись, а сам-то он, кто его знает, где и девался! Божился человек, что всему этому правда; а это он рассказывал кузнецу, что ездил в город покупать уголья, не знаю, из какого-то села; а кузнец рассказывал Ульяне Ведмедихе; я таки ее и не знаю, и не видала, а говорят, немного запивает; однако же она, тверезая бывши, рассказывала в нашей слободе, не знаю-таки именно кому. Так, говорят, после и разбойники тем людям, что поймали было их, отплатили добрым порядком. Будут помнить!
   Иван Иванович (слушавший все с большим вниманием). Что же они им сделали?
   Ключница. Не знаю, что именно, а уж, верно, не без чего было. Как и вспомнишь, так мороз по коже рассыпается!
   Иван Иванович. Теперь не бойтесь ничего, я приехал, не допущу ни до чего.
   Марфа Петровна. Бог с ними, душечка Иван Иванович! Поберегли бы свою жизнь и здоровье, для ради меня и детей наших! Придет, откупимся, чем можем. Лишь бы не мучил.
   Иван Иванович. Чтоб он не дождал и волосом у меня попользоваться! Не мешай он только своего волшебства, я бы его как раз схватил! Против колдовства, конечно, сила человеческая ничего не может. Вот как и там, что ключница рассказывает: схватили, было, всех и заперли; так поди же с колдуном! И в городе всякий раз городничиха поймала бы его; явится, каналья, и объявит -- я, говорит, Гаркуша; бросятся все, крик, гам, тревога; а он тут же кошкою, собакою или невидимкою промежду народом и скроется. Нарочно дразнит городничиху, в разных видах является; раз скотарем, и гнал скот через город. Идет и говорит: "Скажите пани городничевой, пусть ловит меня, я Гаркуша; а не то я сам побываю к ней". Пока сюда-туда, пока соберутся, а он и вышел из города, а если и станут преследовать, так он за волшебство. (С жаром.) Нет, не употребляй он волшебства, я гунстват[336] буду, когда бы его сразу не поймал. Уж я не дал бы себя так дурачить, как наш городничий или городничиха.
   Марфа Петровна. Ох, Иван Иванович! не накликайте на себя беды. Цур ему! Чтоб не было и с вами -- сохрани нас Бог! -- того же, что с одним кем-то, не знаю, и где это было, и того не знаю, а только мне рассказывал кто-то, не помню; так, говорит, хвалился -- я сякого-такого Гаркушу поймаю, я ему то и то сделаю. Ну, и ничего. Вдруг приходит нищий, а тот-то, что хвалился на Гаркушу, и вышел к нему и стал разговаривать. Тут, должно думать, нищий что-нибудь сделал, потому, что тот, что хвалился, вдруг исчез, невидимкою стал. (При сем Иван Иванович весь в лице изменился и сотворил крестное знамение.) Вот, ей-богу, не лгу! Невидим и невидим. С ним жена и дети разговаривают и все, а его не видят. Плачет, сердечный, что навек погиб! Так я против того, Иван Иванович, говорю, что не раздражайте его похвалками на него.
   Иван Иванович. Конечно, что его затрагивать! Но при случае не лишнее и пригрозить; вот как и сегодня случилось мне с ним встретиться...
   Марфа Петровна. Как, душечка! Вы с ним встречались?
   Иван Иванович. Встречался -- и ничего.
   Марфа Петровна. Как же это? Расскажите.
   Иван Иванович (хвастливо). Вот, еду дорогою, смотрю -- он идет в виде чумака. Я таки немного струхнул, как пришла мне мысль: не Гаркуша ли это? да скорее за ружье, что всегда со мною. Оно не заряжено, но нужды нет, я его начал оправлять. Подъезжаю, смотрю, он точнехонько!
   Марфа Петровна (в большом испуге). Что же он вам?
   Иван Иванович. Ничего. Видит, что у меня ружье, и ничего; снял шапку, поклонился и идет своею дорогою. Я тоже поехал и думаю: "Вот как вас надобно учить! О, если бы я был городничий!"
   Марфа Петровна. Скажите же мне на милость, разве вы его видали прежде когда?
   Иван Иванович. Никогда не видал, но хоть где узнаю. Городничиха так живо описала все его приметы, что нельзя не узнать. Да и зла же она на него!
   Слуга. Какой-то барин к вам пришел.
   Иван Иванович. Барин? Пришел?
   Слуга. Да, пешком пришел.
   Иван Иванович. Знакомой или незнакомой?
   Слуга. Так что больше незнакомой.
   Иван Иванович. Отоприте же гостиную и свечу зажгите. Проведи туда его, а мне подайте сюртук.
   
   Вошел гость лет сорока с небольшим, лицо смуглое, загорелое, запекшееся на солнечном жару; волосы на голове подстрижены, как обыкновенно в то время у малороссиян; усы широкие, густые, черные; глаза быстроглядящие и проницательные; одет в малороссийское платье, скромное, т. е. темного сукна и без блестящих выкладок; рукава верхней черкески не закинуты назад, но вздеты на руки. Один только обыкновенный нож на цепочке за поясом, как должно, и никакого больше оружия, т. е. сабли при боку, пистолетов за поясом, по обычаю дорожных, ничего этого не было.
   Хозяин встречает его.
   Гость голосом чистым, звонким, приятным говорит свободно, без замешательства, свойственного при первом знакомстве: "Не откажите, почтенный хозяин, в странноприимстве заезжему человеку и великодушно извините грубость его, что он беспокоит вас собою".
   
   Иван Иванович. А кого имею удовольствие видеть у себя в доме? Позвольте узнать.
   Гость. Проезжий из-за Новгорода-Северска; имею там именьице, а потому и дела. Еду в Киев или в Чернигов приискать благонадежного и искусного поверенного. Коли желаете знать даже до моего мизерного имени, то я Роман Степанов сын Гоневский.
   Иван Иванович. Фамилия мною малослышанная, но нужды мало: прошу присесть. (После некоторых церемонностей гость садится. По приемам его видно, что ему известно светское лучшее обращение.) Чем могу служить вам?
   Гость. Благосклонным вашим приемом. Проезжая вашу деревню и узнав, что далек переезд до ближнего селения, я решился здесь ночевать. Но, остановясь, признательно вам доложу, скука взяла меня смертная! Не имея с кем слово сказать и даже никакой книги, я не знал, что и делать. Узнав же о доброте души вашей, что вы не отринете странного, решился быть дерзким и, явясь у вас персонально, просить позволения провести с вами вечер в приятной беседе и сократить время.
   Иван Иванович. Очень много благодарен, что и мне доставили удовольствие (и проч., и проч., как следует между двумя знакомящимися).
   
   Разговор переходил из материи в материю: о дороге, о погоде, о урожае, о местных происшествиях. Гость говорил приятно, рассуждал здраво, доказывал сильно, пересказывал виденное где или слышанное от кого твердо, несбивчиво; называл правительственные лица, как давно и хорошо ему знакомые; из действий их пересказывал некоторые черты и одобрял их или находил что неполным. После чаю, коего гость, как после дороги, выпил три чашки, вошла Марфа Петровна; гость знакомился с нею, извинялся еще сильнее, нежели пред Иваном Ивановичем, в нанесенном беспокойстве и примолвил: "Бог приведет, и я могу в чем-нибудь быть полезным вам".
   Неприметно, без всякого наклонения со стороны гостя, разговор склонился на Гаркушу; гость любопытствовал знать о нем, и хозяин со всем красноречием принялся описывать деяния его, основанные на пересказах ключницы и всех ей подобных. Марфа Петровна пересказывала все жестокости и тиранства, какие делает Гаркуша над богатыми, выманивая у них деньги. Все это с подробным описанием, у кого именно жилы мотали, с кого кожу содрали, кого на угольях прижаривали, подтверждала она уверением ключницы, кухарки, огородницы и других, столько же доверие заслуживающих лиц, слышавших все подробности в ближних селениях от неизвестных им людей.
   Гость (выслушивая все со вниманием, смотрел на рассказывающих с прискорбием, опустив голову; потом, вздохнув, сказал тихо). Ессе judicia hominum! Ессе quanti pendunt facta nostra! (Вот суждения людские! Вот оценка делам нашим!) Потом встал, походил и, обратясь к хозяевам, сказал: "Как жаль, что люди, не вникнув в намерения человека, судят его по поступкам, также не понявши и не исследовавши причин, заставляющих так действовать, осуждают его по первой достигшей к ним молве и, чтобы больше сделать ее справедливою, прибавляют из своего воображения и приписывают то, чего злословимый ими человек не мог бы и помыслить!
   Так-то пересуживаются людьми все благороднейшие предприятия человеческие! Что же, если я вам скажу, что это все на Гаркушу клевета? Если я знаю достоверно, что он не пролил ни одной капли крови, а тем более не убил никого?
   Знаю из самых достоверных источников... и слышал от испытавших то людей, что он не только не имеет в виду корысти, но помогает бедным, поправляет состояние разорившихся от несчастных случаев... Вы сами, узнав короче Гаркушу, перемените о нем мысли..."
   Марфа Петровна (вскрикнула и начала креститься). Сохрани нас, Мати Божия, от всякого на него воззрения! Хоть бы на виселицу вели этого харцыза, не пошла бы на него смотреть, ей-богу бы не пошла, радовалась бы, а не пошла.
   Гость. Не говорите, пани, так утвердительно. Всякие случаи бывают... но не станем об нем говорить до времени...
   
   И в самом деле, гость круто переменил разговор, но тем не успокоил Марфу Петровну. Она сидела как на иголках; осматривала его с ног до головы, а не с головы до ног, потому что, боясь взглянуть на него, все смотрела вниз и с трудом могла поднимать голову. Когда взор ее достигал до ножа, прицепленного у гостя к поясу, который, впрочем, был очень обыкновенный и только годный для того, чтобы отрезать хлеба, то она мертвела и полагала в уме своем, что этот гость непременно должен быть сам Гаркуша, потому что такой страшный и так защищает его. Дрожа всем телом, она не смела уйти из той комнаты, потому что почитаемый ею за Гаркушу все ходил вдоль и поперек. Она боялась пройти мимо его, чтоб он не пырнул в нее ножом... Наконец гость как-то уселся и поворотился к Ивану Ивановичу... а наша Марфа Петровна -- шмыг! и как ни в чем не бывала, уже в девичьей, уже передает свои сомнения ключнице-наперснице и всем, сбежавшимся даже с кухни послушать, "что пани рассказывает такое страшное".
   А гость продолжает беседовать с хозяином без всякого принуждения, как между тем дверь ближней комнаты осаждена всеми Гапками, Явдохами, Стехами и проч. штатом Марфы Петровны. К малейшей, едва заметной щелочке примкнуло несколько глаз, и голубых, и черных, и карих, и серых... и все эти глаза быстро и внимательно рассматривают страшного гостя... и все, имеющие эти глаза, вздрогнув всем телом, отбегают от дверей, кидаются к трясущейся от страха барыне и утверждают с клятвою, что это именно есть он, растреклятый харцыз Гаркуша...
   А гость все продолжает беседовать с хозяином свободно, как вдруг он вышел... Тут Марфа Петровна кинулась к мужу с уведомлением, что гость их есть... Гаркуша...
   
   Иван Иванович. Кто это тебе сказал?
   Марфа Петровна. Помилуйте вы меня, Иван Иванович! Все говорят: и ключница, и кухарка, и птичница, и все. А бабуся, она, правда, не видала его, потому что с постели не встает, так та божится и клянется, что это он.
   Иван Иванович. Послушать их вздоров! Они его никогда не видали, а я сам сегодня видал его и приметы помню. И похожего нет ничего.
   Марфа Петровна. Мое дело было вам объявить, а ваше дело действовать; вы глава мне и хозяин в доме. Только как он нас порежет, тогда что скажете? Небось, и тогда будете уверять, что это не он?
   Иван Иванович. Полно же, полно, Марфинька! Вот он идет... Иди к своему делу...
   Марфа Петровна (ломает руки, уходя). Боже многомилостивый! Вот это он, начнет нас живых резать!..
   
   Возвратившийся гость начал просить хозяина не замешкать с ужином... "У вас, -- говорит, -- дети маленькие, барыня ваша трусиха; пусть лучше пораньше уснут".
   И хозяин распорядился, чтобы скорее подавали ужинать, а сам подсел к гостю дослушивать его занимательный рассказ... Как вдруг из другой комнаты встревоженным голосом начала кликать Марфа Петровна:
   "Иван Иванович!.. Иван Иванович! ради бога, скорее сюда... все оставьте, идите сюда!.."
   Иван Иванович, извинившись пред гостем, поспешил в другую комнату, к жене...
   Марфа Петровна (бросаясь пред ним на колени и простирая к нему руки). Иван Иванович!.. душечка... голубчик!.. Это Гаркуша!.. именно Гаркуша!.. Божусь вам, что Гаркуша!..
   Иван Иванович (с досадою). Да кто это вас смущает? Кто это лучше меня знает? Я его видел сегодня, и как небо от земли.
   Марфа Петровна (умоляя его). Помилуйте же вы меня! Не дайте мне погибнуть без покаяния!.. Как он вышел, а Федька за ним, за ним... он к забору садовому, а Федька за ним... вдруг гость потихоньку свистнул, а ему кто-то из саду отвечал...
   Иван Иванович. Эка диковина!
   Марфа Петровна. Да вот такая диковина, что гость с тем, что в саду, и начали шептаться... Федька только и слышал, как гость говорил: "Я не буду спать..." Видите ли, какие нам беды предстоят!
   Иван Иванович (понизя голос и несколько смущенно). Пустое, пустое. Вот поужинаем, тогда рассудим. Иди, Марфинька, к столу; ужин поставили. Подайте водки перед ужином! -- сказал он, входя к гостю, и просил его к ужину.
   
   Марфа Петровна, бледная, дрожащая, едва может на ногах держаться -- нечего делать! -- вышла к столу, муж приказал. Трясется всем телом и в уме читает молитвы... "Ах, боже мой! гость, садясь за стол, сотворил три знамения креста со всем усердием, как православный!" -- подумала она и спокойнее стала духом. Укрепилась и роздала горячее... Гость, по благочестивому обычаю, за первою ложкою перекрестился... и она могла покушать немного... Был постный день, и говорить нечего, что весь стол был постный... Гость, к речи пришлось, рассказал, как он, к несчастию, два раза в жизни оскоромился нечаянно и как после "отпокутывал" этот грех... Марфа Петровна благосклонно взглянула на него и, подумав, что харцыз не может быть так благочестив, сама налила ему вишневки.
   Отужинали. Гость начал хлопотать, чтобы скорее уложили детей спать, и самую Марфу Петровну уговаривал успокоиться. "Это он меня сонную хочет зарезать!" -- сказала она, пришедши в свою спальню, ключнице, ожидающей приказаний на завтра и уже успевшей поселить в барыне сомнение вновь насчет честности гостя. Она пересказала, что по самому верному розыску во всех двадцати дворах деревни их нет ни в одном ни одного проезжего и чрез весь день никто не въезжал. "Видите ли, какие беды! -- сказала Марфа Петровна. -- А Иван Иванович ничему не верят. Но я не усну и не лягу, чтоб без покаяния не умереть! Буду ожидать, что будет".
   Иван Иванович как вежливый хозяин начал раскланиваться с гостем и желать ему покойной ночи и приятного сна. "Для безопасности вашей я прикажу людям проводить вас на квартиру", -- сказал хозяин и начал кликать: "Филька, Сенька!"
   
   Гость. Не беспокойтесь, вашиц. Я не намерен от вас уходить и просижу до своего времени. Мне на квартире будет скучно, а здесь так что-нибудь поговорим да и дело сделаем.
   Смутился Иван Иванович и в рассеянии спросил: "А в котором часу вы ложитесь?"
   
   Гость. Я не по часам живу и делаю, что когда придется.
   
   Иван Иванович вышел в переднюю и приказал людям, чтобы не расходились. Нечего делать, подсел к гостю, и пошли рассказы, воспоминания о молодости, о бурсацких проказах; ну так, что Иван Иванович все бы и слушал его, но уже поздно, к полуночи подходит, добрые люди часа три как спят уже.
   Говорят, вдруг гость спросил: "К чему вы, Иван Иванович, имеете свои деньги в монете? Гораздо лучше бы обратить их в ассигнации. Неужели вы не верите казне и думаете, что монета -- деньги, а то пустые бумажки?"[337]
   У Ивана Ивановича прилип язык к гортани... Он что-то силился проговорить, но мямлил, мямлил и только всего и пробормотал: "Какие деньги?.."
   Гость. Ваши тридцать тысяч. Зачем, говорю, вы их держите в монете? Будь они в ассигнациях, лежали бы в ларчике; набежали бы разбойники, вы бы ларчик удобно скрыли, а того ужасного сундука, где лежат ваши деньги, утаить невозможно. Да еще и все предковское серебро туда же навалили! сундук и без того тяжел, окован ужасно и за тремя замками, а тут серебра три пуда и шестнадцать фунтов; так ли? Да в монетах сколько весу! Ведь золота мало, правда? Все серебро и мелочь; одними гривенниками три тысячи. Так ли? Зачем вам вздумалось поставить этот сундук в погреб и заставить бочками? Вы думаете, не отыщут и не поднимут? Ничего не бывало. Я знаю таких молодцов, что обонянием слышат деньги за десять сажень в земле; а что вынесут, так и не говорите: как игрушку приподнимут и швырнут к себе в кучу, как перышко...
   
   Иван Иванович терялся совершенно. Язык у него, как после сам рассказывал, сделался совершенно как войлочный, и он не мог его пошевелить и только издавал глухие звуки: "Какие у меня деньги?.. какие деньги?.."
   Гость. Серебряные тридцать тысяч, что лежат в сундуке за тремя замками, а сундук в погребе... Пойдем в погреб, я укажу место, где сундук стоит. 
   Положение Ивана Ивановича было незавидное: он дрожал всем телом... он видел ясно, что подозрения ключницы оправдываются, и городничиха неверно передала ему приметы. Помощи ниоткуда; он, к большему страху, слышал, что оба его лакея, коим он приказал бодрствовать, храпят на всю переднюю... Гость настоятельно требует вести его в погреб, и вот Иван Иванович вздумал отыгрываться: "Те... теперь уже поздно; ключник спит", -- едва мог проговорить.
   
   Гость. А на какого черта нам ключник? Ключи у тебя в кабинете, в берестовом комоде... Ну и не хлопочи, когда ленишься; я знаю людей, что и без ключей управятся...
   Иван Иванович (бросаясь пред ним на колени). Помилуй! не разори меня вовсе!.. У меня дети... а деньги еще от отца... Я не успею столько собрать. Пощади меня! Так ли ты мне благодаришь за хлеб-соль? Я знаю, ты Гаркуша!..
   Гость (равнодушно, покручивая усы). Ничего, Иван Иванович, ничего! Ты не ошибся, я точно Гаркуша. Но это ты видишь цветочки... а вот начинается комедия!..
   
   В самом деле, с этим словом на дворе раздается страшный шум, крик, треск, вопль! Кричат: "Помилуйте! Гаркуша, Гаркуша напал!" -- "Сюда наши! Бей, вяжи, ломай, отбивай замки, выбирай все; Гаркуша приказал!.." Смятение на дворе было ужасное!.. Иван Иванович, стоя на коленях, упал к ногам гостя и только простонал: "Пощади жизнь!"
   Гость (хладнокровно). Пойдем поглядим поближе на эту комедию, spectaverimus, dilectati fuerimus (посмотрим, полюбуемся).
   
   Он взял хозяина с земли и почти вынес его на крыльцо мимо спящих слуг. Вынесши, запер плотно дверь и остановился на крыльце, поддерживая почти бесчувственного хозяина и уговаривая его: "Будьте ласковы, придите в себя! Смотрите внимательнее; тут будут дивные вещи! То-то после будете смеяться".
   Было чему смеяться, а особливо Ивану Ивановичу, смотрящему, как двенадцать человек страшных разбойников, вооруженных сколько возможно, выломали ворота, разломали забор, зажгли среди двора солому; вооруженные дубинами мужики из деревни первые разбежались, а дворовых разбойники вяжут и сваливают в кучу; с зверским видом и с поднятым вверх топором стоит над ними разбойник с тем, чтобы изрубить всех, если хотя малейшее сопротивление им оказано будет. Другие отбили кладовые, выносят все, что ни попало, накладывают на фуры и телеги, взятые ими же тут из сараев, все это сваливают, укладывают, запрягают здешних же лошадей; чего не могут взять, бьют, ломают... дело близко уже до погреба, где точно хранятся известные тридцать тысяч и все серебро, еще предковское. К довершению всего Марфа Петровна, услыша страшный шум и тревогу, хочет с детьми и женщинами бежать спасаться, но все двери заперты!.. Она, не видя уже Ивана Ивановича в доме и почитая его убитым, кричит, вопит; дети тоже бросаются к ней, она, думая, что уже идут к ним убийцы, бросается на детей, защищает их... женщины вне ума бегают, плачут, голосят... Все это видит Иван Иванович, слышит, сочувствует жене... и на что бы он не решился? Но сам Гаркуша, сам атаман всей этой шайки стоит на крыльце, держит его за руку, утешается всею этою "комедиею", как он называет, и тайными знаками, едва приметными, распоряжает действием... Иван Иванович не знает, о чем молить злодея Гаркушу. Он просил бы смерти прежде себе, чтобы не видеть погибели милых ему; но еще надеется умилостивить его, и в этих мыслях то и дело повторяет: "Пощади жизнь их!.. Возьми все... еще не все взяли... я укажу сам, где мои драгоценности... но пощади жизнь их! Прикажи меня убить, но пощади их!.."
   
   Гаркуша (продолжая все держать его крепко за руку, сам наблюдает за действиями разбойников). Говори, голова! Тут совсем не до тебя... управимся с тобою после. Посмотри-ка, как ребята дружно работают! Удалые хлопцы! Гаркуша вам поблагодарит. Вот, эти фуры уже наложены полнехоньки... вот и выезжать хотят... Нужны новые работники... (Тут Гаркуша свистнул громко и резко.)
   
   В одно мгновение как будто тени мелькнули, и явились еще человек двадцать разбойников... и что же?.. вновь прибывшие напали на разоряющих. Прежде всех словно исчез тот, что стоял с топором над связанными; мгновенно накинутый на него аркан оттащил его за несколько сажней... прочие все как будто невидимою рукою так быстро были опрокинуты и уже связаны.
   Не более пяти минут прошло, как вновь прибывшая шайка перевязала и сложила в кучу прежних, развязала всех дворовых людей, выстроилась у ворот и, скинув шапки, чинно стояла. Один из них, отделясь, почтительно подошел к Гаркуше и спросил: "Теперь куда, батьку?"
   
   Гаркуша. До города, хлопцы! Но врознь. Собираться у сухого брода.
   
   Победившая шайка мигом исчезла, словно провалилась сквозь землю. Не слышно было ни малейшего шума от ухода их...
   Тут Гаркуша, обратясь к Ивану Ивановичу, спросил: "Понимаешь ли ты что, Иван Иванович? (Иван Иванович и себя не понимал.) Я точно Гаркуша, и действую, как говорил тебе. Я узнал, что запорожцы вошли в этот край в намерении поживиться и, слыша о твоем сундуке -- об нем молва рассеяна от твоих же людей -- хотели с тебя начать свои подвиги. Я их теперь истребил. Я до тех пор непокоен, пока не искореню зла, о котором дойдет ко мне сведение. Потому и отправляюсь в город; мне там давно должно быть; другие дела мешали. Иди же к своей барыне, успокой ее; укладывайте вещи по-прежнему; а этих харцызов, что смели называться товарищами моими, отправляй в город, и сам поезжай, сам лучше все расскажешь. Спасибо вам за хлеб за соль. Надеюсь, не вспомянете Гаркушу лихим словом".
   Сказав это, Гаркуша тихо пошел со двора...
   И ввечеру, когда соседки съехались к Марфе Петровне разузнать, что и как у ней поводилось (Иван Иванович еще не возвратился из города, отвезши туда пойманных запорожцев), она, пересказывая все подробности, неоднократно повторяла: "Подержи, Бог, на свете Гаркушу! Без него все бы наше имущество и мы сами бы пропали".
   
   В доме городничего гости, собравшись вечером, пьют чай.
   В числе гостей Иван Иванович уже в десятый раз рассказывает, как посетил его Гаркуша, как он его тотчас узнал, но все выжидал, что от него будет; объяснял, как он ему благодарен за помощь и защиту от запорожцев.
   
   Жена городничего. Так вы, стало быть, сообщник Гаркуше?
   Иван Иванович. Как? почему?
   Жена городничего. Вы одобряете его варварские деяния и чувствуете к нему благодарность.
   Иван Иванович. Никаким побытом нельзя мне не чувствовать к нему благодарности; он спас мне жизнь и маленькое имущество. Добрые дела его одобряю, а злые не одобрю никогда. Встречусь с ним, пройду мимо, будто и не знаю.
   Стряпчий. Это будет зловредное действие.
   Иван Иванович. Неужели же мне лишь завидеть его -- я его теперь издали узнаю -- то и кричать "Вот Гаркуша!" Напротив, я обязан ему благодарностью.
   Жена городничего. Не только кричать, но где бы вы ни увидали его, тотчас должны схватить. Поверьте мне: он не допустил запорожцев ограбить вас потому, что сам собирается воспользоваться вашими деньгами.
   Иван Иванович. Да какие у меня деньги? Помилуйте, скажите!
   Уездный судья. Я рассуждал долго о положении вашем, Иван Иванович, в отношении к общей пользе и Гаркуше. Вы тут должны действовать двусмысленно, ибо дело ваше поступает на ревизию к совести. Действуйте тонко; например: встретясь с ним, вы ничего больше не говорите, как вскричите: "А, Гаркуша!" Его схватят, вы сделали благое дело, вы объявили о злодее; освободится, он будет вам пенять за открытие, вы скажете, что не могли удержать радости вашей при встрече с ним; и, поверьте, дельцо сойдет с рук преблагополучно.
   Жена городничего. И без них узнают, лишь бы явился. Так, небось, слышал, я думаю, как его здесь примут, то боится и нос показать.
   Городничий (куря трубку). То-то и есть.
   Жена городничего. Он сказал вам, что вечером будет в городе?
   Иван Иванович. Да, сказал. Это, кажется, ничего, что я объявляю; он мне не по секрету говорил.
   Жена городничего. Хотя бы и по секрету, мстить не успеет. Лишь только ногою вступит в город, я тогда же буду знать, тут ему и карачун[338].
   Судья. В уезде трудно его схватить, он там повсюду, а здесь как в западне.
   Городничий. То-то и есть.
   Входит молодой офицер в мундире. "Позвольте узнать, кто здесь г. городничий?"
   
   Жена городничего (подступает к нему). А на что вам городничий?
   Офицер (ей). Имею надобность. (К мужчинам.) Кто г. городничий?
   Жена городничего. А что за надобность? Позвольте узнать.
   Офицер. Полагаю ненужным вас беспокоить. Должен объяснить самому городничему.
   Городничий (выбивая трубку и выдувая ее, подходит к нему). А что вам угодно? Я городничий.
   Офицер. Его превосходительство, мой генерал, следуя из армии по причине раны в Москву, проезжает ваш город и просит назначить ему квартиру, где бы он мог покойно провести ночь.
   Городничий. Очень хорошо. Где бы?.. (Задумывается.)
   Жена городничего. А кто его превосходительство, ваш генерал?
   Офицер. Василий Васильевич Смирневич.
   Судья. О! известный генерал! Прочтите газеты, там...
   Жена городничего. Из немцов или из русских?
   Офицер. Из русских. Владимирской губернии помещик. (Городничему.) Покорнейше же прошу не задерживать меня и скорее назначить квартиру. Его превосходительство изволит ожидать у ворот...
   Городничий. То-то и есть. Я все думаю...
   Жена городничего. Всего лучше, просите его превосходительство пожаловать к нам. Нигде так не будет ему покойно, как у нас.
   Городничий. То-то и есть. Всего лучше.
   Офицер. Не нанесет ли вам это беспокойства? Не будете ли после сожалеть?
   Жена городничего. За честь себе поставлю и за великое одолжение. Просите же его превосходительство пожаловать скорее, как в собственный дом. (Мужу.) Одевайтесь же скорее в мундир; да есть ли у вас рапорт, чтоб подать?
   Городничий. Есть еще прошлогодний: как губернатора ожидали и он не приехал, так рапорт и остался; он чист.
   Жена городничего. Скорее же, скорее. (Гостям.) А вы же как? Без мундиров нельзя представляться.
   Судья. Куда представляться? Теперь поздно уже. Завтра явимся по всей форме, а теперь постоим в передней, хочется хоть взглянуть на славного генерала.
   Иван Иванович. И я же постою с вами. Отроду не видал ни одного генерала в лицо; хоть бы издали удостоиться...
   
   В передней шум: "Приехали, приехали!" Колокольчики гремят у крыльца, ямщики кричат на усталых лошадей, слуги из дому выходят со свечами на крыльцо, за ними поспешает городничий, застегивается, торопится, прицепляет шпагу, служанка догоняет его с треугольною шляпою, он схватывает ее и, вытянувшись, стоит на крыльце, держа в руках рапорт.
   Карета венской работы с чемоданами и ящиками останавливается у крыльца. Восемь почтовых лошадей, измученные, все в мыле, от усталости шатаются. Человек, весь запыленный, подобия в лице не видно, быстро вскакивает с козел, ловко отпирает дверцы у кареты, откидывает подножку. Из кареты выскакивает бывший уже офицер и становится принимать генерала. Другой слуга, также вершков десяти, как и первый, встает лениво с запяток, видно, спал всю дорогу, едва протер глаза, весь в пыли, зевает и с удивлением непроснувшегося вовсе рассматривает всех и все, разбирая, куда они приехали.
   Судья вполголоса закричал городничему: "К подножке! Идите к подножке!.. Там должно встретить..."
   Городничий опрометью бросился с крыльца к карете, зацепился за шпагу и чуть было не упал.
   Из кареты показался генерал... на пышном плаще блестящая звезда; на голове, сверх колпака, шелковая стеганая шапочка; щека подвязана белым платком. Лицо чистое, белое, румяное; заметны морщины, как у человека лет за шестьдесят. Из-под колпака висели развитые пукли седых волос. Он вылезал медленно, потому что одна нога была окутана и обвязана; он с трудом двигал ее.
   Адъютант и первый слуга взвели генерала на крыльцо; городничий подал рапорт и донес о благополучии в городе и пошел вперед, указывая дорогу.
   Адъютант с слугою воротился к карете, приказывал дать ямщикам на водку знатно, отвязать только постель его превосходительства и больше ничего; лошадей не отпускать, потому что завтра чуть свет едет его превосходительство.
   Между тем генерал вошел в переднюю, где стояли гости городничего и робели, видя перед собою такую знаменитую особу. Генерал, оборотясь к судье, сказал: "Прими-ка, голубчик, мой плащ". И судья поспешил снять. Потом генерал, взглянув на Ивана Ивановича, очень ласково спросил его: "Вы не из чиновников ли?"
   Иван Иванович, отроду впервые удостоившийся видеть генеральскую особу, тут, слыша от него вопрос прямо к себе, от радости чуть не задохся и едва мог сказать: "Никак нет-с, я помещик, ваше превосходительство".
   -- А! -- сказал генерал и вошел в залу, где городничего жена, успевши накинуть на голову покоевый чепец с лентами, с низким поклоном встречала его превосходительство; благодарила за осчастливление дома ее высоким посещением; предлагала дом и все, что только нужно, в полное распоряжение его превосходительства и просила, чтобы его превосходительство располагался, действовал, спрашивал, приказывал, как у себя дома.
   За вежливость генерал отсыпал вежливостями; извинился, что он обеспокоил ее; может быть, и более обеспокоит, что она будет раскаиваться, дав ему убежище... и проч., и проч. Генерал говорил очень приятно, чистым, сладким великороссийским наречием. Голос его был звонкий, слова отборные...
   Бывшие у городничего вечером гости, встретив генерала, насмотревшись на него сквозь двери, наслушавшись из третьей комнаты умных речей его, признали нужным разойтись по домам. Дорогою только у них и речей, что о генерале. "Какой рост, благородное лицо!.. Какими отборными словами говорит!.."
   -- Признаться вам, господа! -- сказал идучи судья. -- Когда он, сочтя меня за лакея, приказал взять плащ, то я не опомнился от радости. Как? генеральский плащ принимаю и прямо с него? От полноты восторга я, приняв плащ и свернув, поцеловал его с особенным почтением.
   
   Уездный казначей. Иначе же и нельзя, ведь то особа.
   Иван Иванович. Судите же о моем положении! Я, удостоиваясь впервые видеть генеральскую особу, любуюсь, смотрю и каждую черточку замечаю в памяти своей, вдруг... этот генерал удостоивает меня вопросом!.. Я так восхитился, что чуть было не бросился целовать его руку.
   Казначей. И почему же? Ведь то особа, генерал. А много ли их?
   Иван Иванович. И как легко отличить генерала от нашего брата! Все не то. Самые черты лица показывают нечто величественное, умное. Подумаешь, генералы другие люди! Век не забуду этой благосклонности, изображавшейся на лице его при разговоре со мною. Впервые, именно впервые вижу такую значительную "физиогномику".
   
   Расстались, положа завтра чуть свет явиться в полной форме к его превосходительству засвидетельствовать свое почтение и благодарить за честь, сделанную их городу высоким своим проездом.
   Между тем в доме городничего генерал, отдохнув после дороги, разговорился; был любезен, ласков; просил хозяев оставить с ним дальние церемонии, обходиться и говорить свободнее. "Нам это уважение -- поверите ли, сударыня! -- наконец, делается тягостным! Не слышишь искреннего слова, не видишь чистосердечной улыбки. И потому-то я теперь, вне моей обязанности, совершенно отдыхаю и прошу вас, говорите со мною прямо, свободно и откровенно".
   
   Хозяева кланяются, благодарят за милостивое расположение и уверяют, что никогда не забудут его милостей.
   
   Генерал. И мое желание есть, чтобы вы навсегда помнили меня и теперешний мой приезд. Снимите, любезный городничий, шпагу. Службы нет между нами. Садитесь-ка поближе и послушайте, что я вам расскажу.
   
   И разговор не прерывался. Генерал в подробности рассказывал о военных действиях в недавно конченную войну с турками, чертил на столе планы сражений, штурмов; адъютант без запинки подсказывал имена штаб- и обер-офицеров храбрейших, коих генерал не мог же всех припомнить. Городничий слушал, городничиха слушала, и обое удивлялись, не понимая дела ни на волос.
   Разговор коснулся и до Гаркуши. Городничиха тут рассыпалась в рассказах. Что знала, слышала, все высказала генералу и заключила описанием мер, какие она предприняла, чтобы схватить проклятого харцыза...
   Генерал. Извините меня, сударыня! Я впервые проезжаю чрез Малороссию и слышу много слов, для меня непонятных. Харцыз, это имя его?
   Жена городничего. Нет, ваше превосходительство; харцыз -- это значит... как бы?.. харцыз -- и только; разбойник по-вашему, что ли?
   Генерал. А, понимаю. Схватите его, сударыня, непременно схватите. Жаль, что не могу оставаться здесь и видеть, как вы заманите его, обманете и схватите его. Уж как бы я проучил его за те беспокойства, которые он причиняет вам.
   Подали ужин. Генерал кушал хорошо. Немного мешала ему больная, раненая щека, но ничего.
   После ужина генерал просил хозяйку успокоиться, а сам расположился с хозяином покурить трубки, "пока до чего дело дойдет". Так примолвил он, снимая платок, коим завязана была щека его.
   Городничиха вошла в спальню, кликала девок, никто нейдет. Она в девичью -- нет ни одной. Она прошла в переднюю, чтобы послать за ними слугу -- ни одного человека нет в передней. Она вышла на крыльцо, звала девок, слуг -- никто не отзывается. Рассердилась, воротилась, еще дожидала, нет никого! Что могла, сбросила с себя, села на кровать -- никто нейдет... Она прилегла, вздремнула... потом, утомясь чрез-весь день, заснула крепко.
   Генерал продолжал пересказывать разные приключения из жизни своей. Городничий слушал его почтительно, ожидая с нетерпением, когда его превосходительство благоволит отпустить его к покою... как вдруг вступили в ту комнату четыре человека страшного вида в казачьих платьях.
   "Управились со всеми, батьку!" -- сказал один из них грубым голосом и малороссийским наречием, обращаясь к генералу.
   
   Генерал (также по-малороссийски). Всех ли спутали? Не урвался ли кто?
   Казак. Не малой ребенок, батьку! Все лежат в куче; при них Товпыга.
   Генерал. Спасибо, хлопцы! А дети где?
   Казак. Все налицо, в бурьянах лежат, около двора. Уши настороже.
   Генерал. Добре. (Адъютанту.) Ну, Довбня, полно величаться в офицерском мундире. Принимайся-ка за дело.
   Городничий (оторопев, спрашивает). Помилуйте, что это?
   Генерал (продолжая курить трубку, во все время говорит с большим хладнокровием). Ничего, пан городничий! не тревожьтесь! Пришло время расплачиваться. Я Гаркуша; узнали ли вы меня?
   Городничий. А! Гаркуша! Разбой, разбой!..
   Гаркуша. Не дери горла по-пустому, оно еще тебе нужно будет. Сколько бы ты не кричал, никто не услышит. Двор окружен моими, не подпустят ни одного человека. Люди же твои, как сам слышал, все перевязаны. Ниоткуда не жди помощи; не противься и покорись.
   Городничий. Пощадите, не убивайте меня!..
   Гаркуша. На какого черта нам такая скаредная жизнь, как твоя? Мы ее тебе оставим, а только урок дадим. Теперь послушай: не смей думать, что я мщу тебе за держание меня под стражею. Не ты, жена твоя виновата в том. Я это в грош не ставлю и прощаю отныне навсегда. Но других вин тебе не прощу. Скажи мне, сделай милость, какой ты городничий? Зачем ты шел к должности, когда вовсе не способен к ней? Ты бумаги не смыслишь -- и не понимаешь, что другие напишут тебе. Ты дела не поймешь, хотя бы тебе целый день толковать; когда же надобно дать человеку решение, так ты, черт знает, чего наговоришь. А взятки брать умеешь; это смыслишь. Правда, и то не ты, жена твоя берет; как бы сам, так ты бы и того не сумел. Какой ты мужчина, муж, что дал жене волю управлять не только собою, но и городом? После этого ты дитя, ребенок. Ты и наказания большего не стоишь, как ребяческого. Я пока докурю трубку, а там пойдем к пани городничихе. (Городничий хотел что-то сказать, хотел просить за жену, но Гаркуша вскрикнул на него грозно:) Молчать! (Потом с прежним хладнокровием.) Садись сюда, пока я кончу...
   
   Кончив трубку, Гаркуша с прежним равнодушием встал и сказал: "Пойдем же к пани городничихе. Веди, ты муж, дорогу должен знать. Хлопцы, за мною. (Мужу.) Войди один и объяви, что Гаркуша здесь".
   
   Городничий (дрожа, вошел в спальню жены и робким голосом насилу проговорил). Душечка! Гаркуша здесь!..
   
   Городничиха как ни спала крепко, но это известие и во сне поразило ее. Она мигом вскочила и вскричала: "Здесь? Наконец поймали!"
   
   Гаркуша. Нет, голубочка, черта два меня поймают. Я сам явился. Вот и хорошо, что ты одетая спала; нам меньше забот. (Взяв ее за руку.) Сядь, голубочка, подле меня. (Посадил ее.) Пана городничего я задобрил, он не приревнует вас ко мне. Ну, поговорим же любенько. Узнала ли ты меня, пани городничиха?
   Городничиха (дрожа всем телом). У... у... узнала...
   Гаркуша. Теперь только узнала? а? Каково я переодеваюсь? Да не озябла ли ты, что так трясешься? Нет ли чего пока накинуть на нее; мне нужно поговорить с нею полюбовно. Подайте, нет ли чего?
   Городничиха (мужу, делая ему знаки). Там Осип... знаешь? Поскорее только.
   Гаркуша (смеясь). Что у тебя там за знаки?.. Неужели думаешь и теперь меня перехитрить и отделаться от меня? Тогда я сам поддался, чтоб покороче узнать тебя и увериться в молве, всюду о тебе идущей. Теперь же пришел с тобою расплатиться за все. Знай, Степанидко, что люди твои все перевязаны и не смеют застонать, не только крикнуть. И к чему бы послужил крик их? Твой двор окружен моими, и не дадут они не только человеку подойти, но и мухе подлететь. Да и близлежащие дворы наблюдаются моими же, чтоб и там не сделали никакой тревоги. Видишь ли, голубочка, что нам никто не помешает заняться своим делом? Ты плачь, вой, голоси, сколько в тебе силы есть, а я с хлопцами примусь за свое...
   Городничиха. Помилуй!.. Не дай безвременно умереть!..
   Гаркуша (смотря на нее равнодушно). А была в тебе жалость, сострадание, когда ты меня морила голодом, хотела допрашивать по-своему, чтоб выведать, где собранное мною богатство, чтоб им покорыстоваться? Нет же и к тебе никакого снисхождения. Однако знай, Стешка, что я твоей паскудной жизни ни за копейку не хочу. Пусть эта дрянь тебе останется. А урок тебе дам порядочный. Встань, негодная, подай сюда ключи свои. (Городничиха повиновалась.) Довбня! Возьми хозяина под руку, веди его к кладовым, отоприте замки порядком, и пусть он выдает, что есть лучшее у него. Нам дрязгов не надобно, оставляй им; а бери деньги, вещи... ты слышал, что они хранят все это в закромах между зерновым хлебом. Проси его убедительно, по-нашему, чтобы не медлил и не забывал бы, где что лежит. Иди же, пан городничий, не мешкай; не мешает тебе приговаривать твою привычную поговорку: то-то и есть. Не слушать было Евы своей, не преступать заповедей!.. Ну, а ты, Степанида, угощай нас здесь. Подавай жемчуги, брильянты, вот те, что у жидов отняла. Не должно бы этого делать, отнимать чужое грех; он хоть и жид, но также человек. Я из них сделаю лучшее употребление. (Городничиха между тем отпирает комоды, ящики, вынимает все по требованию Гаркуши и кладет перед ним. Он рассматривает некоторые и хладнокровно рассуждает:) Vanitas vanitatum![339] К чему эти драгоценности?.. Ну, теперь деньги, ассигнации. Только смотри, не забрала ли ты у жида фальшивых? Ты что-то недаром заботишься о судьбе его и посылаешь ему подаяния в острог, а меня, христианина, голодом морила. Ну, подавай еще. Неужели это все?
   Городничиха. Все до последнего; не знаю, с чем останусь. Хоть присягну, что больше ничего не осталось...
   Гаркуша. Какая же ты, голубочка, непамятная! А китайский ларчик где, что с золотою насечкою, в сафьянном футляре? Ты и забыла про него? Я тебе напомню. Он у тебя в постели под головными подушками. Ты всегда его на ночь там прячешь. Достань-ка, достань; не ленись.
   
   Надобно было городничихе вынуть и самые драгоценнейшие вещи свои, и значительную сумму денег, тщательно хранимые ею в заветном ларце!..
   
   Гаркуша (пересмотрев и уложив все по-прежнему). Ну, теперь совсем. Если что и осталось у тебя, так, верно, такая безделица, что даже и я не знаю об ней. Видишь ли, Степанида, я недаром прожил у тебя; высмотрел и разузнал все, что касается до тебя, моя голубочка! Вот же и наши управились. Все ли взято, Долбня?
   Довбня. Все, батьку. Замешкались немного. Пан городничий как-то память потерял, забывал, где что лежит; но, спасибо, убедился моими напоминаниями. (Смеется.)
   Гаркуша. Тяжелые вещи, кубки, чаши и все старинное уложите в карету бережно, оно, приданое моей голубочки, с фамильными гербами; а мелочь и деньги прячьте по карманам. Этот ларчик осторожнее. Теперь, хлопче, запали мне трубку. (Подают. Он сел в кресло, курит трубку и спокойно говорит, обращаясь к жене городничего:) А ты, моя голубочка, не бойся ничего. Не почитай меня таким свирепым, что я буду мстить за каждую вину твою; а что их много за тобою, так совесть твоя говорит тебе яснее моего. Вот видишь ли? Primo, ты скверная жена, взяла против закона власть над мужем, управляешь, командуешь им, даже бьешь его; за все это хотя бы и следовало взыскать с тебя, но как тут никто не страждет, кроме мужа, а он не заслуживает никакого сострадания, то сия вина тебе вовсе прощается. Secundo, за истязание меня в заключении, желание морить голодом и пытать меня для своей корысти я, как судья в собственном деле, великодушно прощаю и забываю личное оскорбление. Но есть вещи гораздо более важные, и я предостерегаю тебя: не управляй городом, не бери на себя неследующего тебе... Хотя бы ты и умнее была мужа, но наставлять его советами должна только дома, а не кричать при всех "муж мой дурак, я управляю". Нехорошо это... непохвально... Отстань от этого. Не обижай бедных людей, не обирай у них последнего... Сколько ты разорила семей, из богатых в нищие пустила!.. Твое ли дело судить и давать людям расправу?.. Femina es, feminam te semper esse cogites atque ostendas. (He умничай больше того, сколько дано женщине.) Не должно корыстоваться ничем. Ты плачешь, теперь жалко; каково же плачут те, у которых ты последний кусок отняла?.. Нехорошо, Степанида, делаешь; гадко, скверно; отстань, исправься... Слушайте, пан городничий, и ты, моя голубочка! Если вы не исправитесь и не бросите своих гнусных дел, то я, находясь всегда тут близко, наведаюсь к вам еще. Готова карета?
   Довбня. Все готово. Начинает светать.
   Гаркуша. Добре. Поедем далее. Спальню на замок. Пани городничиха и пан городничий пусть оплакивают здесь прегрешения свои и положат на мере, как им исправиться вперед. Людей оставьте связанных и заприте избу так, чтобы не скоро добрались к ним. Прощайте, нежные супруги! Не забывайте Гаркуши; помните, что если не исправитесь, он паки явится к вам. Довбня! По выезде моем вели ворота так заколотить, чтобы только к вечеру отперли их.
   Накинув на себя плащ со звездою, Гаркуша сел в карету и покатил по городским улицам. Остановясь у полиции, приказал разбудить квартального и сказал ему:
   -- Послушайте, г. офицер. Я ночь провел у г. городничего очень приятно и с большою для себя пользою. Поблагодарите от меня г. городничего и почтенную супругу его. Пусть извинят, если я чересчур обеспокоил их. Такие случаи для меня редки. Мы целую ночь не спали, и я обещал хозяевам, что их долго не обеспокоят. Пожалуйте, наблюдите и вы, чтобы никто и ко двору их близко не подходил. Дайте им и людям отдохнуть после тревоги. Попросите их, чтоб ловили Гаркушу. Судье вашему скажите, что он исправлением своей должности обязывает меня побывать и у него, как и у г. городничего.
   Квартальный, вытянувшись, как долг велит, перед генералом, то и дело, повторял: "Слушаю, ваше превосходительство!"
   -- Пошел, -- закричал Гаркуша из кареты и благополучно выехал из города.
   Квартальный во всей точности исполнял приказание генерала, и никто не знал, что делается в доме городничего. Наконец, уже почти к вечеру, проходящие мимо ворот услышали раздающийся из людской вопль и стон. Мало-помалу молва об этом пронеслась по городу, собрались люди, решили отбить ворота... и в самом деле, многих трудов стоило отколотить их... Вошли в людскую, освободили несчастных и наконец дошли и до бедствующих городничего с женою...
   Дня через два жена городничего могла подписать явочное прошение, что "ночным временем наехал в дом ее известный разбойник Гаркуша и похитил у нее серебряных вещей на такую-то сумму и денег столько-то" -- вдвое, втрое против взятого. Это явочное прошение самым секретным образом подано было в уездный суд, где, запечатанное, положено храниться с секретными делами.
   Чрез несколько дней потом от городничего послан был рапорт к губернатору, что "из содержащихся под стражею жид Самойло Ицко, судимый за делание ассигнаций, бежал и неизвестно, где обретается".
   
   Вечер. На дворе ветер, мороз, вьюга, снег клочьями носится по улицам того же города. В хате обывателя, тускло освещенной каганцем, Орина с дочерью Наталкою работает; молодой обыватель Иван сидит на лавке в большой задумчивости.
   
   Орина. Нет, Иван; что хочешь выдумывай, как хочешь рассчитывай, а нет такого умного человека, кто бы выдумал безо всего жить в довольстве.
   Иван. А может быть, мы трудами своими что-нибудь приобретем и, поживя первые годы в нужде, после будем довольны всем.
   Орина. Спроси опытных людей; всяк тебе скажет, что твое "может быть, что-нибудь, да как-нибудь" никуда не годится. А как может не быть по твоему расчету, тогда что? Люди вы оба молодые; тут бы в радости и довольстве пожить, а у вас во всем недостаток. Хорошо, двор отдам за Наталкою, она у меня одна, как порох в глазе. Так надобно же его выкупить из залога. Срок придет, вас выгонят, пойдете по чужим людям... Господи! и не обдумаешь, сколько горя окружает бедность!
   Иван (сцепив руки). Что же мне делать? Посоветуйте мне, матусенька! Чувствую, что не переживу своего горя! Не могу подумать жить без Наталки!
   
   Наталка рукавом утирает слезы.
   
   Орина. Что же и мне делать с тобою? Как-нибудь попривыкнете друг без друга.
   Наталка. Не говори этого, матусенька! Можно ли жить без жизни? Как бы тебе это растолковать: можно ли назвать то жизнию, когда ни около себя, ни в будущем не видишь никакой радости? Знаешь, что милый мой сокрушается, тоскует и будет горевать вечно...
   Орина. Не говори мне, доня; ты мне душу раздираешь.
   Наталка. Вспомни, матусенька, свою любовь, как любила моего пан-отца.
   Орина. И любила его много; но нам не было никакого препятства. Мы полюбились и скоро "побрались". Имели достаточен; довольно было бы его и теперь, чтобы устроить судьбу вашу, так же за этою злодейкою, городничихою нашею, ничего не сберегли, все вытянула.
   Иван. Рассказывали люди, что не усмирилась после урока Гаркушиного.
   Орина. Сначала было пошло все хорошо. Всем защита и правда пошла; кто ни придет к ней с жалобою, идите, говорит, к мужу, мне не след в ваши дела мешаться. Как же этого харцыза не стало слышно, изловили его, что ли, так она опять разобралась.
   Иван. Жаль, если этого злодея кто поймал; уже если бы мне это счастье!
   Наталка. Какое ж тут счастье -- поймать человека, которого все гонят?
   Иван. А тоже и не счастье? Сто рублей обещала городничиха тому, кто поймает этого изверга.
   Наталка. Такой ли он еще злой, как про него слава идет?
   Иван. Что он угостил на порядках городничиху, за это все ему, стар и млад, все благодарят; а другие дела его -- о! нехороши. Попался бы он мне, так я на все пошел бы, а сцапал и получил бы деньги; вот и счастлив стал бы.
   Наталка. И уж такое счастье! чрез чужую беду.
   
   Стучат в окно, и человек кричит: "Отоприте, бога ради, скорее! Околеваю совсем".
   Наталка (бросилась в сени отпирать дверь). Ах, беда! человек замерзает.
   Орина (к окну). А кто такой?
   Голос за окном. Я Гаркуша, когда слыхали. Отоприте, пока не околел еще. Или в крайности зажгу все и перебью всех.
   Орина (дочери кричит). Цур ему, не отпирай; это Гаркуша. Пусть злодей пропадает.
   Наталка (продолжая отпирать дверь). Вот еще. Ведь он же все человек.
   Иван. Впусти, впусти его. Схвачу его, тут мое счастье.
   Орина (между тем схватившая дочь за руки, не допускает ее отпирать двери). Говорю тебе, не отпирай этому проклятому харцызу! Лучше станем кричать "гвалт", так он и отбежит от нашей хаты.
   Наталка (вырываясь от нее). А между тем замерзнет на улице. Да это не кто другой, как проказник Тимоха. Он часто такие шалости делает. (И в это время отперла дверь. Что-то ввалилось в сени. Нельзя было счесть его за человека, но за движущуюся массу снега.)
   Наталка (увидев такое чудовище, сцепив руки, вскрикнула). Ах, Мати Божия!.. (Дрожит от страха и не может сойти с места.)
   Привидение. У-у-у!.. Еще немного, пришлось бы пропадать!.. Кто тут в сенях?.. веди меня скорее в хату, а то я скоро упаду. А-а-а!..
   
   Наталка подходит к нему с большим страхом, едва осмеливаясь взять его за руку, и вводит в избу. Орина от испуга взлезла на печь, а Иван покойно сидит на лавке.
   Вошедший проворно скинул с себя шапку и шубу, потер руки, растер замерзавшие пальцы и, первое дело, обратился в угол к св. иконам, сделал три крестных знамения и положил земной поклон, сказал с большим чувством: "Боже, благодарю тебя за спасение от явной смерти!" Но, силясь приподняться от земли и не могши сам по себе встать, начал просить Наталку, чтобы та помогла ему. Наталка бросилась к нему и поддерживала его.
   Вставши, он начал ходить по хате сперва тихо, пока расправились члены, а наконец уже и довольно скоро. Потом сказал: "Вот уже прошла мучительная дрожь, я согреваюсь сам по себе. Уже безопасно погреться и у печки".
   Грея лицо и руки, он начал рассматривать все по избе, и, увидя Наталку со сложенными руками у дверей и все еще боящуюся, он начал говорить к ней: "Спасибо тебе, доня, что впустила меня и избавила от смерти. Еще немного, я точно околел бы. Какие жестокие в этом городе люди! От самого въезда стучался у каждой хаты, именем Бога просил, чтобы впустили меня, и везде отсылали меня далее. Они достойны быть под властию такого чудовища, какова у них городничиха. В крайности решился сказаться своим настоящим именем, надеясь, что если уже не из сострадания, так от страха впустят меня отогреться. (Увидев Ивана, по-прежнему сидящего.) А ты, парень, и не пошевельнулся, чтобы пособить мне. Девка сама хлопотала около меня. Это брат твой?"
   Наталка (в замешательстве). Нет... это... Иван.
   Приезжий (осматривая его). Иван? -- гм. А есть у тебя, девка, отец или мать?
   Орина (из-за печи, шепотом). Скажи, что нет никого, сама себе живешь.
   Приезжий (рассмеялся). Ну, хорошо; теперь все знаем. Когда же нет у тебя никого, так ты сама, доня, угощай меня. Найди мне прежде всего, что бы поужинать, чего-нибудь перекусить.
   Наталка. Ох, горечко мое, бедность наша крайняя! Нечего вам подать. Хлеб святой есть, больше ничего; а паляницы и не спрашивайте.
   Орина (так же из-за печи, шепотом). А забыла соленые огурцы с хреном, что на "полице"? Поставь ему.
   Уже не только гость, но и сама Наталка рассмеялась такой осторожности Одаркиной, желающей угостить заезжего, но боящейся выйти из так безопасного места. Начались убеждения, уверения, что ей бояться нечего, что никто и не думает сделать ей малейшее зло и что, знавши, где она скрывается, можно бы очень свободно вывести ее оттуда, но приезжий хочет видеть ее как настоящую хозяйку и просит побеседовать с ним и усладить скудную трапезу, по усердию, с каким она предложена, принимаемую им за самую роскошную и изобильную. Употребив все свое красноречие и даже украсив речь свою в некоторых местах латинскими изречениями, из Цицерона заимствованными, гость успел наконец убедить Орину выйти из засады.
   После первого страха оправившись, Орина уже без боязни осматривала приезжего; далее, слыша его приветственные слова, она могла свободно глядеть на него, а потом уже могла сказать ему: "Как же мне, человек добрый, и не испугаться было, когда ты назвал себя таким страшным именем?"
   
   Приезжий. Каким же это таким страшным именем?
   Орина. Как же? Ты сказал, что будто ты... пусть Бог сохранит тебя от такой беды... что будто ты -- Гаркуша.
   Приезжий. Я же действительно и есть Гаркуша. Какая же в этом беда?
   Орина, вскрикнув: "Ах, боже мой!", помертвела от страха. Наталка поправляла в то время "каганец" и не обратила никакого внимания на объявление приезжего.
   Иван, внимательно все слушавший и рассматривавший приезжего, как будто обрадовался и, встав с своего места, начал ходить по хате.
   Гаркуша. Чего же ты так боишься моего имени, когда не боишься самого меня? Выкинь, тетушка, все пустяки из своей головы. Гаркуша не злодей и добрым людям, богобоязливым и честным, не сделал никому никакого зла. Пусть боится меня ваша городничиха, не исправляющаяся и после данного ей мною урока. Пусть боятся все подобные ей. Не злых же, но только дурней, не умеющих пользоваться благом, от Бога им данным, я, попугав по мере заблуждения каждого, наставляю на истинный путь. Тебе же за добрую дочь твою я обязан очень много. Так мне ли делать какое зло? Я совсем не располагал быть в вашем городе. К вечеру усилилась метель, и я, потеряв дорогу, нечаянно очутился в том городе, где владычествует моя "приятелька". Некогда мне с нею управляться, а то побывал бы у нее. Переночую у вас хорошенько и -- даст бог, дождемся света, -- раненько от вас...
   Иван (схватив Гаркушу сзади за руки, кричит). Попался ты мне! Мамо, Наталка! Подайте пояс... веревку... я его свяжу...
   Гаркуша (не освобождаясь и оборотясь, смотрит на него со вниманием и спокойно спрашивает). Что тебе надобно? Не сумасшедший ли он?
   Наталка (вскрикивает). Иван! не боишься ли ты Бога? Что ты делаешь?
   Орина (так же). Можешь ли ты с ним справиться? Через тебя он и нас всех порежет.
   Иван (все держа Гаркушу за руки, не перестает кричать). Пояса, скорее пояса!.. я не выпущу его!..
   
   Наталка бросается к Ивану, чтобы отвлечь его от Гаркуши.
   
   Гаркуша (хладнокровно). Не мешай ему, доня; пусть малой натешится. Однако, Иван, что ли ты, пусти уже меня. По милости хозяев я поужинал, теперь привык трубку выкурить. Не шали, пусти меня.
   Иван. Ни за что не пущу. Я и не думал о таком счастье.
   Гаркуша. Сделай милость, пусти меня, и скорее пусти; ты и не воображаешь, какая тебе случится беда.
   Иван (торжествуя). Не боюсь никакой беды, когда завладел тобою.
   Гаркуша (с небольшою досадою). Отвяжись же! (Стряхнулся, и Иван стремглав упал к печке.) Вот тебе. Связался же комар с медведем. (Подошел к нему, поднял его и осматривает.) Видишь ли, как ты стукнулся о землю! Если бы так ударился о печку, то и я не поднял бы тебя. Скажи мне на милость, с чего вздумалось тебе вязать меня? Что я сделал тебе?
   Иван. Ничего не сделал, но ты Гаркуша.
   Гаркуша. Я Гаркуша, а ты Иван. За что же нам злиться друг на друга?
   Иван. Как бы я тебя схватил, так бы великое счастье нашел себе.
   Гаркуша. Какое это счастье? Нельзя ли мне объяснить?
   Иван. Наша городничиха сказала, что кто объявит ей, что Гаркуша в городе, тому даст сто рублей; а кто схватит его и представит к ней, тот получит двести.
   Гаркуша (качает головою). Дурень, дурень! И ты поверил бабе, злой, глупой бабе, вмешивающейся не в свои дела? Что ей за нужда так хлопотать обо мне? Она не есть начальство. А тебе, молодому парню, стыдно так быть привязанному к деньгам и из-за них брать грех на душу свою: человека, не сделавшего тебе никакого зла, предавать в руки врагов его.
   Иван. Но ты объявленный разбойник, тебя везде ищут.
   Гаркуша. Ищет начальство; к нему бы представить меня, а не к городничихе, из корысти. Тебе нужны деньги? Работай, трудись, приобретай честным образом.
   Иван. Я тружусь, работаю, у меня есть все нужное; но мне нужно денег на первое обзаведение...
   Гаркуша. А чем ты думаешь завестись?
   Иван. Люблю Наталку, женился бы на ней; но как я беден и она также, то нечем нам "зацепиться" на хозяйство.
   Гаркуша. Так бы ты, дурень, сказал мне давно. Ну, тетушка, сядем теперь к столу. Хотя есть нечего, так будем разговаривать. Садись, Иван, и ты к нам. Вот там, подле Наталки. Тебе веселее будет, не уснешь, слушая в сотый раз рассказ, отчего твоя будущая теща из богатой свелась на такую мизерность, что нет и борщу для заезжего человека. По всему видно, что ты была "заможненькая". У тебя хата большая, Божее благословение вижу в св. иконах, устроенных благолепно. Отчего ты обеднела? (Закурив трубку, сел к столу.)
   Пристыженный неудачею в своем намерении, признанном ближними его за недоброе, Иван, хотя и сел, по указанию Гаркуши, подле Наталки, но не смел и взглянуть на нее, видя ее сердящуюся. Орина между тем начала описывать по обыкновению, как она от богатого отца вышла за весьма достаточного и красивейшего во всем городе парня; как они жили-поживали; как нажились в любви и согласии и между любовью все богатели; как муж умер и она осталась во вдовстве с подрастающею Наталкою. "Как вот на бед у на шу, -- так говорила Орина, -- определилась к нам городничиха такая, что и боже сохрани всякий город от такой. Тут и пошла драча!" И тут Орина со всею подробностью начала исчислять, что, когда и по какому случаю взято у нее, как у вдовы беспомощной, за которую никто не смел заступиться. "Злая городничиха, узнавши о моем достатке, -- продолжала Орина, -- и беззащитном сиротстве, начала придираться ко всему. Дай за то, что у меня некому работать; дай за то, что другие по найму обрабатывают мое поле; дай за то, что другие за меня, по моему же найму, несут общественное дело; дай служащим; дай за то, что от меня некому служить; одним словом, дай за свет божий, за тепло, за холод, за воздух, за жизнь, за все дай. Кроме того, увидит что мое, сейчас и шлет с приказом: "На что ей, вдове, одинокой, то и то? взять и представить ко мне". Таким-то побытом так меня скоро успела обобрать, что я уже с трудом имею дневное пропитание, и если бы не Наталка трудами своими поддерживала меня, то я не знаю, что бы и было с меня. Посудите же и то: Наталка моя на возрасте; все знают ее, что из нее будет хозяйка и работница в семье; много сыскивается женихов, а она ни за кого не хочет, как за Ивана; полюбились еще с детства, как и мы с покойным Гаврилом, мужем моим".
   
   Гаркуша. Иван же каков? Почему не отдашь за него?
   Орина. Иван "милая дитина", можно без греха сказать. Разумнее, работящее его трудно между парнями в городе найти. Услужлив, почтителен, все его знают за отличного; но как за него отдать? Наша бедность, его недостатки -- чего доброго ждать? Хоть бы им на первое обзаведение сколько-нибудь, пошли бы помаленьку жить и приобретать трудами своими.
   Гаркуша. А много ли по твоему расчету нужно им на первое обзаведение?
   Орина. Известно, мало ли чего надобно! Как ни думай, а необходимо нужно рублей пятьдесят. А где взять такую сумму?
   Гаркуша. О владыко господи! А сколько тысяч рублей проигрывают, проматывают, пускают на ветер без всякого удовольствия себе и другим! Здесь же только и нужно пятьдесят рублей, чтобы за эту ничтожную сумму устроить благо и спокойствие целого семейства! (Задумывается. Стучат в окно особым образом.)
   Гаркуша (встрепенувшись). А! это из наших. Наталка! впусти его сюда.
   Орина (испугавшись). Ах, нам лихо!.. Теперь как ваши товарищи пришли, то вы нас возьмете и порежете.
   Гаркуша (с досадою). Полно пустяки городить. Стара, а нерассудлива. Видела, как швырнул Ивана? а вас бы ногтем раздавил, не дожидаясь товарищей. К чему мне душить вас... Отопри скорее, Наталка. (К Ивану, крепко струсившему.) А ты чего так жмешься? Не получил ли ты от меня урока? Ну, и кончено. Счастлив ты, что не при моих затеял ты свои проказы.
   
   Входит Довбня.
   
   Гаркуша. Какими судьбами? А дети где?
   Довбня. Чуть не пропали, батьку! Пробирались порознь, как ты указал, мимо города, но как прижучила погода, тогда, нечего делать, аукнулись и в силу добрались до города.
   Гаркуша. Все ли и здоровы ли?
   Довбня. Жид з Горбанем где-то пропадает, не отыскали. Жаль Горбаня, а жиду туда и дорога.
   Гаркуша. Что вы его не любите? Не замечаете, как он ретива желает услужить мне.
   Довбня. Их же брат, целуя, отдавал на смерть. Чуть и наш не из того ли колена. Товпыга, батьку, не сможет еще с печи слезть, перезяб очень; так я явился. Не будет ли какого дела?
   Гаркуша. Перезяб и кинулся на печь. По-нашему ли это? Приказал бы себя обдать холодною водою, скорее бы вышел мороз. Как же ты меня нашел?
   Довбня. Добравшись до города, мы прямо к нашему шинкарю. Никого из прихожих не было, так мы, запершись, отогрелись и отдохнули порядком. Городничиха, батьку, вас никак не чает скоро в здешние места. Она считает, что вы на Запорожье.
   Гаркуша. Пусть надеется, а сама по-прежнему проказничает; но упаду ей как снег на голову. Кто же сказал, что я здесь?
   Довбня. Горобец привел меня сюда.
   Гаркуша. Я его отправил отсюда с моим конем к нашему Максиму и не надеялся, чтобы вы там были. Conduxit nos fatum. (Судьба нас свела.) Теперь пока за погодою нет дела никакого, только кого бы послать к городничихе объявить ей память мою об ней. Товпыга недужает, а жид где-то пропадает. Не придумаю, кого бы послать?
   Довбня. Я же у вас на что?
   Гаркуша. Тебя узнает сразу как адъютанта гостившего у нее генерала.
   Довбня. Пусть узнает. За мною пойдут из наших сколько человек.
   Гаркуша. Правда твоя. Нам не след бояться ее. Сбегай же к Максиму, спроси бумаги и чернил, да в кобуре у меня там сверток. Принеси сюда и наряди охотников для охранения посла моего к пани городничихе. Нечего делать. И дурень может наделать столько зла, что десять умных не исправят.
   Довбня ушел, а Гаркуша, продолжая расспрашивать хозяйку, когда и на сколько чего отнято, считал по пальцам что-то. Потом трунил над ретивостью Ивана услужить городничихе, не одобрял поступка его, но в то же время внушал ему, что если бы начальство послало его за чем, то он уже, несмотря ни на что, хотя бы на явную смерть идти, но должен приступить к исполнению приказанного.
   Затем возвратился Довбня с бумагою и чернилами; принес также небольшой сверток, зашитый в клеенку. Гаркуша тут же написал сле дующее:
   
   "Приятелька моя, Степанида!
   Ты все не перестаешь беситься. Гляди, чтоб не было паче первого. Ради дружбы нашей пришли мне чрез сего подателя пятьсот рублей. Погода отбила меня от моих, и при мне денег ни гроша, а нужда встретилась неожиданно. Знай, голубка, что сим ты платишь часть старого долга. Остальное я сам получу с процентами. Остаюсь
   всегда тебе добра желатель
   Гаркуша".
   
   Свернув записку и дав Довбне секретно наставления, как вести себя в этом щекотливом посольстве, отправил его, а сам продолжал беседовать с хозяйками, обращаясь иногда и к Ивану с наставлениями, прикрашенными, как водится у малороссиян, шуточками.
   Часа через два возвратился и Довбня с деньгами и положил их на столе.
   
   Гаркуша. Что, успел?
   Довбня. Благополучно, и все сполна.
   Гаркуша. Не было какого смятения?
   Довбня. Все тихо и смирно. Жалко, что хлопцев своих водил по такому холоду. Сердечные! без дела продремали под забором городничего.
   Гаркуша. Стало, приятелька моя приняла тебя ласкаво?
   Довбня. Как прочитал ей муж твою, батьку, записку, то крепко побледнела, затряслась и не знала, что делать. Метавшись сюда и туда, не скоро уже вынесла деньги и, отдавая, сказала: "Доложи пану Гаркуше, что я с ним сосчитаюсь".
   Гаркуша. Невыгодный для тебя, Степанида, будет счет со мною! Ну, так ты так без счета и принял деньги?
   Довбня. Как то уже, батьку, без счета? Я при комиссарстве когда служил, то находился по счетной части. Взявши деньги, я сказал ей: "Не прогневайся, пани, а я деньги пересчитаю. Не взыщи за порядок, я человек посланный". А она мне в ответ: "Правда, твоя правда. Посла, говорит, ни секут, ни рубят, с добрым словом отпускают. Жаль, говорит, что сам пан Гаркуша не пожаловал, я нашла бы его чем угостить теперь". А я ей на это сказал: "Не беспокойся, пани. Наш батько любит сам воздавать каждому должное". И с сим словом пошел от нее, но, не веря хитрой бабе, переходя через двор, кинжал имел напоготове и запустил руку под черкеску к пистолету. Однако прошел двором покойно и не заметил ничего подозрительного.
   Гаркуша. Сполать тебе, козаче. Теперь иди к своим и дожидайте меня скоро к себе. Максиму скажи, чтобы приготовил мне чего поужинать. Судьба привела меня к таким людям, что и сами скоро помрут голодною смертью. Но вижу, что приход мой был недаром. (Довбня ушел.)
   Ну, старая мати! Теперь примемся рассчитываться, когда ты так расхваливаешь Ивана и надеешься, что он будет тебе добрым сыном. Наталка же любит его без души; а она, я вижу, девка с толком, худого не полюбит, то и отдавай ее, с Божиим благословением, за него. А чтоб им было чем на хозяйство подняться, так вот тебе пятьсот рублей...
   
   Орина, Наталка и Иван бросаются к ногам его, благодаря каждый своими словами.
   
   Гаркуша (поднимая одну Орину). Бог с тобою, старуха, что ты делаешь? Встаньте и вы, нуте вас совсем. Вам не за что меня благодарить, деньги не вам даются, а матери вашей. Да и это, старушка, я даю тебе деньги не свои, а рад очень, что имел случай отнять у городничихи заграбленное ею у тебя. По рассказам твоим, она отняла у тебя всего ста на три; городничихе это безделица, а тебе все состояние. Может, считая, ты кое-что и забыла, да полагая процент, так вот тебе для ровного счета пятьсот рублей. Сыграй дочернину свадьбу да и прибери деньги к рукам плотно. Не верь ни ласкам детей, ни просьбам. Дети удивительно покорны и почтительны, когда в руках родителей имение, а выпросив его себе, не хотят знать их, не только почитать. То когда хочешь, чтоб дети по смерть твою были к тебе покорны и послушны, не отдавай им всего, а отделяй по часточке на заведение какого торга или промысла да и спрашивай самого верного отчета в самой безделице. Иначе не будет у вас порядка. Молодые, что дурные, от неопытности спустят все, а ты опять останешься при прокислых огурцах. А вы, дети, любите друг друга, как вам и при венчании скажут. Более всего почитайте, уважайте и слушайте мать свою. Бог у нас на небе, а родители -- образ его -- на земле. Как мы все под властью милосердного Бога, так дети во всем должны зависеть от родителей. Без воли и одобрения матери не предпринимайте ничего, и тогда, что ни начнете, Бог вам благопоспешит за уважение родительской власти по закону его святому. Иван! Ты один у них кормитель. Трудись, работай, защищай их от всякой нужды. Не бросайся действовать по первой мысли, как, было, связался со мною. Всякое предприятие обдумай, спроси совета у знающих, благословения у тещи, что уже тебе, сироте, мать родная. Я буду узнавать, как вы поживаете, и заеду полюбоваться житьем вашим или взыскать на нерадивом. Видите ли, я и такому страшному зверю, как есть ваша городничиха, не спустил за ее непорядки. Затем прощайте, люди добрые!.. Нет, постойте; вот было и забыл. (Развертывает сверток, принесенный Довбнею. Там серьги, перстни брильянтовые, нитки жемчуга.) Как невесте быть под венцом без украшения? Отдать тебе все, так тогда и лучший пан не погнушался бы жениться на тебе...
   Наталка. Так я же не пошла бы за него, ей же то богу, не пошла; хоть бы сын самого полковника, то не пошла бы. Выбрала себе Ивана, и с ним повек буду счастлива без ваших цац.
   Гаркуша. Умно рассуждаешь, моя голубка. Но как мать не даст из денег ничего на украшение тебе под венец, то вот от меня: пять ниток жемчуга, вот эти серьги и перстень. Надень все это под венец, и кто будет спрашивать, откуда ты такие дорогие вещи взяла, скажи, нашла или хоть и прямо скажи, от меня получила. (Укладывает прочее.) Это еще пригодится где и кому-нибудь. Теперь прощайте, живите здорово, благополучно. Вспоминайте Гаркушу добрым словом и не давайте безвинно поносить его. Non frusfra adveni. (Приход мой был недаром.)
   
   Уходит, провожаемый благодарениями изумленных хозяев.
   
   Весна. Помещичья деревня. Вечер. Господский дом освещен, и слышна в нем музыка.
   У сада река. На плотине, обсаженной вербами, прохаживается взад и вперед молодой человек, закутанный в плащ. За плотиною на пригорке показался всадник, посмотрел на дом, встал с лошади, отдал ее кому-то, а сам пошел к плотине. Встретясь на ней с молодым человеком, окинул его быстрым взором, поклонился и вступил в речь.
   Неизвестный. Позвольте узнать, государь мой, отчего такое освещение у Омельяна Никитича?
   Молодой человек. Свадьбу празднует.
   Неизвестный. Дочери или сына?
   Молодой человек. Дочери. Сына женить будет после.
   Неизвестный (всматриваясь в лицо молодого человека). Кажется... он выдает ее за здешнего исправника?
   Молодой человек. Да.
   Неизвестный (все больше всматриваясь). Как же это согласить?.. Сколько знаю, вашиц, то вы здесь капитан-исправник...
   Молодой человек (отворачиваясь). Так что ж?
   Неизвестный. Весьма удивительно, что молодой на другой день своей свадьбы, оставя новобрачную и веселящихся родных и гостей, прохаживается один в пустом месте.
   Молодой человек. Что же тут удивительного? Может, я имею нужду в прохладе или имею о чем размышлять. Какое вам до этого дело? Ехали бы или шли своею дорогою. И кто вы сами такой?
   Неизвестный. Я?.. Если нужно вам знать, я промышленник, и промысел мой честный и благородный. Вы весьма справедливо заключаете, что постороннему человеку нет дела вмешиваться в ваши обстоятельства. Но Омельяну Никитичу я очень непосторонний, и мне хотелось бы знать, не произошло ли у вас чего с ним или семейством, тогда я берусь вам кончить все в двух словах.
   Молодой человек. Благодарю вас за участие, но, признаюсь, предмет так щекотлив, что я не имею духа объяснить его вам.
   Неизвестный. Напрасно скромничаете. Честью вашею -- моей вы не знаете, следовательно, и не поверите -- уверяю, если что вышло между вами, окончить для меня совершенная безделица. Ради же пользы вашей прошу объяснить мне все дело, и я вступлюсь только за правого. Не откроетесь, уеду, но вряд ли скоро встретится вам человек, могущий так скоро вас успокоить.
   Молодой человек (подумав). Быть так. Хоть и незнакомому человеку, открою мое беспокойство, но, уверенный в благородстве его, надеюсь, что если вы и не можете мне помочь, все останется между нами.
   Неизвестный. Именно.
   Молодой человек. Я полюбил дочь Омельяна Никитича. Матушка моя нашла мне другую невесту и не соглашалась на мой выбор. Узнав все от Омельяна Никитича, я представил матушке и любовь мою, и число приданого. Последнее поколебало матушку, и она согласилась на желание мое. Свадьба вчера сыграна; сегодня я должен известить матушку о том и о принятии мною приданого по условию. Я получил все сполна, но не выдали мне серебра, которого обещано было три пуда. Я объяснился с тестем, но он прехладнокровно мне отвечал, что время впереди и я получу его когда-нибудь. Я верю ему и готов ожидать, но каким я покажусь перед матушкою? Или обманувшим, ее, или поссорю оба мои семейства. Все это крепко меня смущает, и я, не придумывая, что писать к матушке, ушел от всех и размышляю, но ничего не выдумываю.
   Неизвестный. Идите, вашиц, за мною к тестю получать обещанное вам серебро.
   Молодой человек. Неужели?.. И вы это сделаете?..
   Неизвестный. По-пустому не старался бы вас выпытывать. Когда могу что сделать, услужить кому, никогда не откажусь... Омельян Никитич иногда пошаливает... знаю как... мне и довлело бы его посетить, но озабочен был другими делами далеко отсюда.
   
   Пошли к дому чрез большой необделанный сад. Дорогою говорят о сем и том. Неизвестный расспрашивает, какова должность его, привык ли к ней и приятно ли служить?
   
   Исправник. Должность почетная, благородная, но отяготительна мно госложностью своею, особливо по новости учреждающегося порядка. По времени обойдется и будет хорошо; но теперь пока тягостно по обширности уезда на одного начальника. Если бы еще заботиться вообще о порядке, так оно бы и ничего; но нам всем не дает покоя этот ужасный злодей Гаркуша.
   Неизвестный. Разве вы знаете, что он в здешних местах?
   Исправник. Черт его знает, где он именно находится! Будет здесь, наделает проказ, бросятся все туда, а он в другом уезде с своею ватагою все вверх дном переставляет. Не знаем, где и как его схватить. Все дела бросили, нарядили людей преследовать его, оторвали от работ, как между тем простой народ боится помыслить сделать ему какое зло. Одни верят, что он колдун, оборотень; другие превозносят его; тому дал на подушное, другого одарил и извлек из бедности; и скажу вам откровенно, что если где, как слышно, наедет и ограбит кого, так точно поделом. Но не наше дело судить о том. Мы должны исполнить строжайшее предписание начальства: во что бы ни стало схватить этого изверга и шайку его истребить.
   Неизвестный (в размышлении). Sorte casuve omnia gubernatur (всем управляет случай).
   
   Между тем подошли к дому, и неизвестный просил исправника провести его так, чтобы никто не заметил, что он хочет с Омельяном Никитичем поговорить секретно.
   Исправник ввел его в особую комнату, обыкновенно у помещиков называемую "кабинет", где ничего кабинетного не увидите, кроме чернильницы с заплеснелыми чернилами и пером, починенным домашним цирюльником к новому году. Еще на стенке на гвоздике висят счеты, каждого вечера употребляемые господином, когда "отаман" приходит с донесением, сколько было на гумне молотильщиков, сколько сбили копен и сколько получено зерна. Сосчитав все это, помещик скажет "так", повесит счеты на гвоздик, ляжет на тут же стоящую, черною кожею обитую софу, закурит трубку и, дочитывая No "Московских ведомостей", начатый им еще на прошлой неделе, тешится в мыслях, "какой-де я хозяин!"
   В такой кабинет введен был неизвестный, и исправник просил подождать здесь, пока он, отыскав Омельяна Никитича, приведет к нему.
   Скоро вошел Омельян Никитич, быстро взглянул на неизвестного, на коем малороссийская одежда, так ясно описанная в объявлениях, от правительства еженедельно рассылавшихся, бросилась ему в глаза. Неизвестный почтительно поклонился ему и сказал приветствие в отборных словах по радостному случаю в семействе его.
   Хозяин (продолжая рассматривать его). Благодарим покорно. Конечно, вашиц, ходили до школ, что так штатски изъясняетесь?
   Неизвестный. Cupiditas discendi est attributum hominls. (Желание просвещения врожденно в человеке.) Но я не экзаменоваться прибыл к вам. Мне поручено принять приданое, которое вы назначили за любезною дочерью вашею.
   Хозяин. Оно уже все сдано зятю. Тут не маетности какие, а деньги и вещи. Целое утро занимались счетом червонцев и дукатов и... сдачею вещей. Кому какое дело? Кто вашиц прислал?
   Неизвестный. Domina justitia, сиречь, пани справедливость, с которою вы вовсе не знакомы, пане бунчуковый товарищ[340]. А от незнания ее напрасно утверждаете, что якобы вещи все сданы. Без политики дозвольте сказать вам, что вы сбрехали, пане бунчуковый товарищ!
   Хозяин. Как сметь так говорить со мною? Кто ты такой, дерзкий?
   Неизвестный. Я не дерзкий, а присный[341] раб справедливости. По ее законам, тебе не известным, я опять повторю тебе, что ты и в сем случае так же сбрехал, как сбрехал перед судом, что проценты Семену Дмитриевичу заплатил. Стыдно! и в том побожился, грешно! Сбрехал так же, как выпрошенного тобою жеребца на время у молодого есауленка запровадил в свою дальнюю деревню, а ему сказал, что он издох. Стыдно! А что грешно, так ты и сам почувствовал, когда лучшие кобылы в твоем заводе пропали. Много я имею подобного на тебя, но мне еще не время управляться с тобою; есть больше тебя бездельники. К ним пробираюсь. Теперь же по дороге, заехал к тебе, пане бунчуковый товарищ, сказать, что ты во многом бездельник и в том, что не отдаешь зятю обещанных за дочерью в приданое трех пудов серебра.
   Хозяин. Так это он тебе нажаловался и пригласил в посредники? Кто ты такой и по какому праву вмешиваешься в чужие дела?
   Неизвестный. Зять твой вовсе не знает, кто вызвался помочь ему; тогда я действовал бы иначе. Вмешиваюсь же я в чужие дела по тому зароку, данному мне самим мною, чтобы истреблять все несправедливости, о которых только узнаю.
   Хозяин. Пожалуйте... Так я теперь догадываюсь...
   Неизвестный. Что я Гаркуша? Справедливо. Вы отгадали. Я Гаркуша.
   Хозяин (торопливо). Так позвольте же... (Хочет выйти.)
   Гаркуша (удержав его за руку, равнодушно). Не турбуйтесь, пане бунчуковый товарищ. Вы намереваетесь схватить меня? Напрасные хлопоты. Произведете пустой гвалт, и день радости вашей обратите в общий страх, и не ручаюсь, чтобы не было кому и беды. За какого вы дурня почитаете меня, чтобы я без всякой осторожности пришел в такое многолюдное собрание, где, может быть, есть люди, знающие меня по данным им от меня наставлениям? Скажу вам, государь мой, что я от плотины вашей пришел сюда один, как видите. Но дети мои наверное тишком и тайком все за мною; часть их есть и между приезжими и вашими людьми везде, другие обсели дом и не спускают меня с глаз. Да вот попробуем. (Стучит в окно особым образом. В тот же миг являются к стеклу три лица и ожидают приказания. Гаркуша делает знак, чтобы они скрылись.) Видите, пане бунчуковый товарищ, что тщетны будут все ваши усилия? Такими хлопцами окружен дом ваш; и не угодно ли прогуляться со мною, так вы ни одного не откроете. Это истинные невидимки. Стоит мне подать знак, и они все явятся здесь. К чему же вы в такой развеселившейся беседе будете заводить шум? Все перепугаются, а найпаче паньи и панночки, расположившиеся веселиться, а мне ничего не сделаете.
   Бывали опыты, и я, как, верно, слышали, везде выходил без беды. То-то же. Останемся приятелями. Сдайте серебро зятю при мне, потом исправьте свои погрешности; буду мимо ехать, заеду, скажу спасибо, а не то... тогда не прогневайтесь. Насмерть не люблю неправды. Не силкуйтесь от меня уйти. Призовите кого сюда, прикажите принести серебро, пусть примет при мне, а мне пора уже в мой путь.
   Хозяин (в большом смущении). Да оно... оно... знаете, пан Гаркуша, я вас очень чту за ваши правила... и потому дозвольте вам сказать самую истинную правду...
   Гаркуша. Да, да -- самую правду. Пожалуйста, уже хоть передо мною не бреши, пане бунчуковый товарищ.
   Хозяин. Нет... вот уже вам всю правду скажу... и пусть это, по-приятельски, останется между нами. Вам известно, как предосудительно нашему брату помещику, и еще с таким достатком, как я имею, быть должным хотя бы сто рублей. Тотчас соседи узнают и разнесут нелепую молву, что я не хозяин, что у меня все в расстройстве, доходов не получаю и по уши в долгах. А когда имение заложено в банке, так и между людей не являйся. Решительно кричат: "Мот, промотал все имение". Вот мне по случаю дочериной свадьбы понадобились деньги, а доходы с имения не подошли. Должен был прибегнуть к крайности, занять, чтоб не упустить выгодного жениха. Занял так секретно, что не только кто, но и шуйца моя, сиречь жена, не знает. А занял у ближнего соседа, Степана Федоровича, рублевиками восемь сот...
   Гаркуша (прерывая его). Да он же бедняк. Едва пропитывается.
   Хозяин. Не говорите этого, почтенный друг! Он скрытен, а денег у него бездна. Как же он не дает взаймы без залога, то я... ох... избегая одного стыда, впал в другой -- заложил ему серебро...
   Гаркуша. Будто все три пуда за восемьсот рублей?
   Хозяин. Именно. Скряга без того не хотел; да еще ужасный процент насчитывает. Скоро из маетностей получу доходы, в то же время выкуплю, а до того перед зятем изворачиваюсь.
   Гаркуша (подумав). И все это истинно?
   Хозяин. Честь моя вам порукою. Подвергаю себя вашему взысканию.
   Гаркуша. Последнее принимаю, а первое хоть за окно выкинь. Jnfamia mordet dente iniquo ipsam famam. (Честь бесчестна у бесчестного.) Дайте мне записку заложенному серебру. (Хозяин достает.) Хорошо. Покличьте ко мне зятя вашего. (Хозяин хочет идти, Гаркуша удерживает его.) Постойте, исполняйте мои требования буквально; я сказал: "Покличьте", а не "сходите за ним". Вы, конечно, не были в школах, что превратно толкуете предложение. Отпусти вас, так тут же впадете во искушение. Покличьте сюда.
   Хозяин. Только, пожалуйста, не открывайте ему...
   Гаркуша. Я не вы; я сказал и слово сдержу.
   Хозяин кличет несколько раз зятя; наконец он приходит.
   Гаркуша. Видите, молодой человек, тут вышло маленькое dimidia intelligentia (недоразумение). Следуемое вам серебро у меня, и вы получите его непременно в эту же ночь. Верный человек доставит вам его, а вы не очень любопытствуйте, не расспрашивайте, откуда и как что произошло. Себе навлечете одни неприятности. Теперь вы, Омельян Никитич, уверились ли, что зять ваш незнаком со мною и никак не подозревает, что я Гаркуша?..
   Зять (с большим удивлением). Как?.. Вы?..
   Гаркуша. Что же тут удивительного? Не думаете ли меня схватить? Те сть уверит вас, что это отнюдь невозможно. И за что преследуют меня? О, если бы гонящие меня постигли цель и намерения мои!.. Не близки ли вы, господин капитан-исправник, с вашим губернатором?
   Зять. Как это?
   Гаркуша. То есть, не имеете ли вы от него доверенности, оставя обязанности служебные, говорить ему прямо мысли ваши, догадки, что вы заметили, что слышали?
   Зять. Нет, я очень далек от того, и его превосходительство по правилам своим из непосредственно подчиненных ему едва ли позволит кому свободно объясняться с собою.
   Гаркуша. Жаль, очень жаль. Давно ищу такого человека, который бы, поняв меня совершенно, передал правительству, кто есть Гаркуша и для чего он так действует. (Ходит по комнате в размышлении; потом вздохнув.) А! не так я начал. Теперь трудно вразумить, очень трудно!.. Ну, прощайте, добрые люди; спасибо вам, пан бунчуковый товарищ, за доверенность; я сделаю еще одно доброе дело. А вы, молодой человек, получите серебро все сполна. Будьте знакомы на будущее время.
   Зять. Одолжение принимаю, как следует; но тут же, по долгу моему, буду преследовать вас.
   Гаркуша. Frustra laboratur[342]. Напрасно будете беспокоиться и в эти восхитительные для вас дни оставлять в скуке молодую жену. Возьмите бумагу и донесите начальству, что, по вернейшим известиям, вы знаете, что Гаркуша из сих мест отправился в Хорольский уезд. На что вернее, когда сам Гаркуша вам сказал? Я и действительно следующую ночь там буду.
   Зять. Не знаю, как вы явитесь там? Весь уезд на ногах, и военные команды везде рассеяны.
   Гаркуша. Неоднократно проходил я между ними и доселе безбеден. Чего лучше, когда и теперь имею честь говорить с господином капитан-исправником в его уезде и, почитай, в доме? Прощайте, господа, до побаченья. Мне еще предстоят хлопоты.
   Ушел. Хозяин и зять его, оставшись одни, долго смотрели друг на друга и, не сказав ни слова, вышли к веселящимся гостям, но не могли ничем развлечься...
   Та же ночь. Хутор в степи. Три-четыре крестьянских избы и между ними почти такая же изба, немного больше и несколько опрятнее от прочих. Ее окружает высокий плетень. Ворота изнутри заперты. Ночной сторож, ходя по двору, стучит в ручную доску. Цепная собака, вылезши из конуры, начинает ворчать. Сторож, продолжая стучать в доску, дошел почти к избе, в которой сквозь запертые ставни виден свет.
   Мальчик, отворив изнутри сенные двери, выглядывает и кричит сторожу: "Гаврило! не подходи близко к панским окнам. Они от твоего стука жахаются (боятся), и мешаешь им Богу молиться. Разве когда приедет Денис, так тогда под окном застучи крепче. Да еще пан спрашивает, на кого Покот ворчит?"
   
   Сторож. А кто его знает? Известно, собака глупая, всего боится. (Отошед к воротам.) Не хуже, как и сам пан. Сам не спит и нам спать не дает. (Стучит крепко в доску. Собака залаяла горячо, но тут же захрипела и смолкла. Два человека схватили сторожа, не дав ему крикнуть, завязали рот и утащили. Третий выхватил у него доску и начал стучать, подходя к господской хате.)
   Мальчик (опять выглядывая). А что, приехал?
   "Приехал", -- сказал стучавший, швырнул от себя доску, схватил мальчика за волосы и кинул его в руки следующих за ним. Сам вошел в сени и далее в хату вошел свободно.
   Изба и расположением, и убранством ничем не отличалась, как бы и у крестьянина, притом еще бедного. За столом сидел старичок небольшого роста, сухенький, плешивый. При сальном огарке он пересматривал тетрадь, в коей вписаны были все должные ему. Против каждого из них он отмечал, сколько по тот день следует получить процентов. На шум вошедшего он снял очки, бывшие у него на носу, и, выглядывая из-за свечи, спрашивает спокойно: "А что, Денис, ты уже и воро-ро-ро-ро"... Увидев незнакомого и вооруженного, он помертвел, дрожит и не может встать с места.
   Незнакомый (вошед в избу, по обычаю помолился иконе и, кланяясь хозяину, сказал приветливо). Дай бог вам, Степан Федорович, вечер добрый!
   Степан Федорович ни жив ни мертв, протянув руки вперед, разинув рот, не может проговорить ни полслова.
   Незнакомый. Дозвольте мне, Степан Федорович, присесть. (Садится у другого конца стола.) Признаться сказать, целый день в пути, так требуется и отдыха.
   Степан Федорович (понемногу собираясь с духом). А... кто... вы такой?
   Незнакомый. Я? Как бы вам лаконически сказать? Я чистильщик.
   Степан Федорович (все дрожа). Чего же вы ко мне?
   Незнакомый. Проезжая в окрестности, увидел у вас свет, то и рассудил по-приятельски заехать к вам отдохнуть и по возможности услужить вам.
   Степан Федорович. А чем это?
   Незнакомый. Видите ли, я сказал вам, что я чистильщик. Так я рассудил поочистить у вас дом от всего, не принадлежащего вам, а чрез то очистится и душа ваша, которая, как знаю, крепко запачкана. (Видя, что Степан Федорович более еще испугался.) Да не беспокойтесь так. Я у вас недолго прогощу. Во-первых, позвольте мне по-приятельски попросить чего поужинать!
   Степан Федорович (силится встать). Вот я позову кого-нибудь...
   Незнакомый. Я сказал вам, не беспокойтесь. Вы -- никого не отыщете. Все ваши люди перевязаны и под надзором моих товарищей. Последнего хлопца вашего я вышвырнул из сеней в кучу.
   Степан Федорович (сложив руки, хочет броситься на колени). Помилуйте!.. Умилосердитесь!..
   Незнакомый (встав и удерживая его). Да ну-те же, Степан Федорович, не тревожьтесь. Вы и бог знает, что предполагаете. Я прошу у вас прежде всего закусить что-нибудь.
   Степан Федорович. Ей! ничего не имею... Такая бедность, такая мизерность!.. едва сам могу пропитываться... чуть с голода не умираю!..
   Незнакомый. Ну, и нужды нет. На нет суда нет. Я ужин найду в другом месте. А чтоб нам не скучно сидеть было вечер, так достаньте ваши деньги. Станем скуки ради пересчитывать их.
   Степан Федорович. Какие у меня деньги? Божусь вам, что в такой крайности живу, что почти...
   Незнакомый. И то правда. Раздавши столько денег, конечно, у вас их немного окажется в наличности. Но вот что, домине... учились вы по-латыни?
   Степан Федорович. Куда мне учиться! Едва кусок хлеба имею.
   Незнакомый. Жаль мне вас, любезный друг! Позвольте мне хоть договорить с вами дружелюбно. Нехорошо вы сделали, что раздали свои деньги и теперь живете как истинный бессребреник, не имеете не только необходимого для себя, но и чем угостить странника. Жаль мне вас, искренно жаль.
   Степан Федорович (ободряясь). Что же делать! Такая моя сострадательная натура. Узнав человека в крайности, я свое последнее отдаю ему.
   Незнакомый. Прекрасно, похвально и благородно. Надеюсь, что мой приезд будет не вотще. Знаете ли, любезный друг? Все те, которые вам отдали свое серебро и другие вещи в залог, крепко нуждаются в них и прислали меня просить вас о возвращении.
   Степан Федорович. Где, какие вещи? У меня нет ничего.
   Незнакомый. Неоднократно прошу вас быть покойным. Вы до того растревожились, что и не знаете, есть ли у вас что или нет. Потрудитесь отпереть вот те сундуки, так мы и сами достанем. Правда, вы крепко встревожены, дрожите; я найду, кому прислужить нам. С позволения вашего, любезный хозяин! (Отодвинув стекло, отпирает ставень и кричит в окно:) А что, дети? Кто есть свободный, идите послужить нам.
   И мигом небольшая хата Степана Федоровича наполнилась нежданными гостями. Несчастный хозяин, ожидая скорой смерти, пал на колена и читал молитвы, какие в этом положении только мог припомнить.
   Гаркуша. Да ну, старый хрен. Не задерживай моих хлопцев. Им время нужное. Давай-ка, голубчик, ключи.
   Степан Федорович (плача и ломая руки). Ох, пощадите!.. Ох, умилосердитесь!..
   Гаркуша. Да в чем тут милосердовать? Лиха не будет. Возьмем заграбленное тобою. (Увидев книгу, берет ее к себе.) А вот и записка твоему сокровищу. Всего лучше, примем по описи, как будто судовые. Давай доброю волею ключи, а не то...
   Один из шайки, хлестнув Степана Федоровича плеткою: "Давайте же скорее".
   Гаркуша (грозно вскрикнул). Кто смеет руку поднимать на -- уже и без того -- жалкого? (Потом с большим хладнокровием.) Товпыга! отсчитай виновному за дерзость пятьдесят барбар да двадцать прибавь для памяти.
   Товпыга, схватя провинившегося за шиворот, вывел его из избы; а Гаркуша между тем, не могши убедить, чтобы Степан Федорович отдал добровольно ключи, приказал разбить замки у сундуков, вынул из них серебро, поверил против тетради, разложил в кучи -- и принадлежащее Омельяну Никитичу приказал одному из своих хлопцев немедленно отвезти к нему в деревню и сдать все зятю его со всею исправностью. Потом, обратясь к Степану Федоровичу, сказал: "И все прошу тебя об одном: не беспокойся и не сетуй так много. Кроме отправленного к Омельяну Никитовичу, я раздам все каждому по принадлежности".
   Степан Федорович (плача горько). Но мои деньги... мои деньги... пропал я!..
   Гаркуша. Отчего же пропадать? Мы и тут тебе поможем. Кроме того, что я, возвращая вещи каждому, напомню о заплате должных тебе денег, а вот тебе еще открытый лист, с которым ты явись к твоим должникам.
   И, оторвав от тетради листок, написал:
   
   "Кто должен Степану Федоровичу, прошу возвратить ему половину суммы, а другую взнести в Переяславскую бурсу на вспоможение бурсакам, от них же один позаботится о точном исполнении сего.
   Гаркуша,
   Не советую ожидать от меня напоминания".
   
   Потом, обратясь к Степану Федоровичу, начал говорить: "Не обманывай Бога и добрых людей. К чему ты притворялся нищим и обманул даже меня? Справляясь о жизни здешних панов, о тебе я только и слышал, что ты беднейший, мизернейший. Я и не трогал тебя. Но лишь узнал, что ты имеешь деньги и тайком ссужаешь ими, кому трафится нужда, -- ну, это бы еще и ничего: почему не пособить ближнему в горе, -- но ты берешь ужасные проценты, насчитываешь большой рост и тем разоряешь вверяющихся тебе. Это не годится. Это не может быть терпимо. Такое зло надобно искоренять. И мне ли оставить это без наказания? Я знаю, что у тебя денег в наличности очень мало; а если бы стоило того, я взял бы их. Впрочем, не сетуй. Должники твои хоть по небольшим частям, но по моей просьбе взнесут. Ты же привык к умеренности, к воздержанию; тебе немного надобно, чтоб докормить себя по смерть. Жить ты не умел и не сумеешь. Еще вот что: продолжай молиться и читать акафисты; но не забывай, что так же свято служить ближнему и во всяком случае быть ему полезным. Прощай, помни слова смиренного Гаркуши. А ну, дети, в путь. Серебро и обоз до случая. Развезем мимоездом".
   
   По большой дороге едет берлин отличной отделки. Шесть коней, одношерстных, породных, в богатых шорах, управляемые одним кучером с бичом, везут его довольно тихо. За берлином четыре человека, легко вооруженных, едут верхами и ведут доброго коня в богатой сбруе, покрытой красивою попоной. В берлине стекла со стороны пыли подняты, а на другую сторону опущены. На роскошных подушках в берлине лежит пан в малороссийском богатом платье. Около него заметны штуцер[343], пара пистолетов и сабля, все в богатой, одно другому отвечающей оправе.
   Навстречу едущему берлину показывается толпа крестьян, вооруженных косами, топорами, вилами, дубинами; у весьма немногих есть ружья без кремней, курков, шомполов и тому подобной исправности. В куче между ними идут пятнадцать человек настоящих солдат с ружьями. За всею этою командою идет шагом тройка с колокольчиком. На тележке капитан-исправник сидит и дремлет.
   Чтобы дать так пышно едущему пану свободно проехать, команда с дороги своротила в сторону, и когда проходили мимо берлина, то, заглядывая в него, лишь усматривали лежащего пана, то по своему обычаю снимали шапки и почтительно кланялись.
   Два казака, едущие верхами по сторонам тележки исправничьей, долгом сочли предостеречь своего начальника, и один из них, наклонясь к исправнику, начал донесение, разбуживая его: "Ваше... ваше благородие. Не во гнев вам будет: неякаясь персона изволят шествовать. Не соблаговолите ли им решпект отдать?"
   Исправник поспешил протереть глаза, взглянул вперед и удостоверился, что нечто важное едет ему навстречу, да еще и цугом; поспешил, все на марше, вынуть из коробки свою треугольную шляпу и вздеть на себя по форме; потом начал стягивать с себя дорожный сюртук, чтобы в параде проехать мимо шествующей особы. Пока привел себя в порядок, как уже экипаж его поравнялся с вельможеским берлином. Чтобы оказать видимо знаменитой особе должное уважение, исправник, сняв шляпу, приветствовал его почтительным поклоном и внимательно смотрел, не будет ли удостоен каким отзывом.
   И хорошо, что он так был предусмотрителен. Вельможа, заметив исправника, из берлина важно махнул ему рукою, подзывая к себе.
   Мигом соскочил исправник с тележки и со всех ног подбежал к берлину, придерживая одною рукою треугольную шляпу, едва держащуюся на голове, а другою болтающуюся у бока шпагу, чтобы не мешала ему бежать с явным почтением.
   Остановясь у берлина и поклонясь почтительно, спросил: "Что угодно приказать вашему...", далее не договорил, не зная, как возвеличить такого барина. Генерал ли он, князь или граф? Кто его знает, а что-то очень непростое; и потому, чтобы не унизить и не возвеличить, титулующее слово пропустил сквозь зубы, чтобы вельможа не услышал и не прогневался, если в случае не к ладу будет сказано.
   Пан, не снимая шапки, потягиваясь и зевая, как будто после сна, важным голосом спросил исправника: "Не чиновник ли вы нижнего земского суда?"
   Исправник. Капитан-исправник здешнего уезда.
   Пан. Что это у вас за команда, и куда вы с нею следуете?
   Исправник. По предписанию начальства отрядился искать злодея Гаркушу.
   Пан. А-а-а! Сколько в команде вашей людей? Да вижу, и военные есть?
   Исправник. Точно так-с. Сто семьдесят человек мужиков из ближних селений, да от военного начальства прислано ко мне пятнадцать человек при унтер-офицере, для примера и порядка.
   Пан. Скажите, пожалуйста, разве Гаркушина шайка так значительна, что с таким многолюдством надобно преследовать его?
   Исправник. В каком числе шайка его, совершенно неизвестно. Иные говорят, что он имеет человек пятьдесят, а другие утверждают, что не более двадцати. Но он сам ужасно хитер! Сколько раз -- это было в других уездах, а не у меня -- совсем его окружат, захватят на месте, и только чтобы взять его, он тут подпустит какую хитрость, то переоденется, то произведет в стороне тревогу, развлечет внимание и уйдет из рук. Поверите ли, ваше... ство: до сих пор ни одного из шайки его -- нигде не схватили. Их трудно настигнуть, а еще труднее схватить. Словно вода из рук уплывают, так пишут ко мне соседние исправники. Увидим, как-то он станет от нас отделываться. (Последние слова исправник проговорил с насмешкою.)
   Пан. Признательно скажу вам, г. исправник, о Гаркуше я не имею никакого понятия. Что он, разбойник, душегубец, грабитель?
   Исправник. Сказать о нем этого нельзя. Не слышно, чтобы шайка его где убила кого. Главные его действия -- наезжает внезапно к помещику; под предлогом, что деньги нажиты кем-либо неправедно, он оберет их, вещи и все ценное; а потом слышно, наделил кого из бедных и недостаточных.
   Пан. Но... как слышно, наезжая на проезжающих, останавливает их?
   Исправник. Всего случается. Во всех почти уездах здешних наместничеств наделал столько тревоги, что иначе не смеет никто выезжать, как в препровождении значительного конвоя. Везде его преследуют, ловят; но как все без плана, без соображений, то и не удается никому схватить его. Посудите, как действуют мои товарищи, исправники других уездов: лишь заслышат, что в уезде их показался Гаркуша, они, собрав толпу крестьян, преследуют его по пятам, а он идет себе свободно вперед. Правда и то, что он неуловим и трудно заманить его; сегодня он здесь, завтра слухов нет никаких, нигде не проходил, никто не видал ничего, могущего дать подозрение. Вдруг узнают, что он в Конотопском уезде и проказничает свободно. Не знаю, долго ли удастся ему шалить. Дали мне знать, что он намерен побывать в моем уезде, и я взял свои меры.
   Пан. Как же вы поступите с таким хитрецом, который, не замечаем нигде, является везде, переряжается, ускользает?..
   Исправник. Хоть бы он чертом -- извините -- нарядился, я его везде узнаю. Описаны все приметы, по чем можно узнать его. У меня своя диспозиция. Я собрал людей поболе, вооружил их, чем мог, вытребовал военную команду и смело иду на него. Недалеко отсюда, верст десять, подметили мои собирающихся в лесу конников. Вот я и нагряну на них, окружу своими и по рукам их разберу. Самого же молодца Гаркушу непременно схвачу. Я его везде узнаю.
   Пан. Там ли он еще, где вы предполагаете? Быть может, пока вы собрались, он уже перекочевал?
   Исправник. Там; знаю наверное, что там. Куда бы ни обратился, где бы ни явился, я тотчас буду знать.
   Пан. Похвальна ваша деятельность и сметливость. Заранее поздравляю вас с успехом. Будучи в Чернигове, не премину сказать о вас губернатору. (Исправник благодарит за лестное внимание.) Но... позвольте сказать вам, г. исправник, о моем беспокойстве. По делам моим я еду, и здесь со мною все... понимаете вы меня, что должно разуметь под этим? К огорчению моему, я выехал в ваш уезд, когда в нем такой страшный гость. Согласитесь, что очень неприятно впасть в его руки и видеть все, решительно все свое состояние им отнятое. Мне воротиться невозможно, вперед ехать опасно. Ну что если Гаркуша с шайкою уже впереди меня, и я, где-нибудь далеко от вас, попадусь ему в руки? В отвращение такой беды не можете ли вы меня снабдить хотя небольшим конвоем?
   Исправник. Весьма охотно, ваше... ство. Десять человек сейчас отделю. Извините, что пешие, конных при мне нет. Вы изволите тихо ехать, а они за вами будут следовать до первого села. Туда и далее по дороге дам приказание, чтобы вас двенадцать человек конвоировали до границы моего уезда. Далее не имею власти. Где вы изволите отдыхать? Я сам туда явлюсь и доставлю приказания.
   Пан. Я буду кормить лошадей вон близ того леска, что видно. И что же вам самим беспокоиться? пришлите.
   Исправник. Помилуйте, ваше... ство, я за счастье поставлю, что имел честь встретиться с вами и могу оказать вам хотя малую услугу. Люди дойдут до назначенного места, станут отдыхать, а я, написав, что нужно, прискачу к вам.
   Очень усердно благодарил пан за внимание к нему исправника, а тот в восторге, что так легко приобрел себе милостивца, покровителя, заступника пред его превосходительством г. губернатором, отделив десять лучших мужиков с своим вооружением, приказал препровождать генерала и отправился за командою.
   Берлин тронулся, и поезд нога за ногою, чтобы конвойные имели возможность следовать, подвигался вперед. Вершники, препровождавшие берлин, встали с коней и, смешавшись с конвойными, вступили в разговор, и скоро речь спала на Гаркушу. Люди едущего вельможи пересказывали все, что слышали по дороге о Гаркуше; как его совсем было окружили, но он своих товарищей превратил в волков и приказал разорвать на куски ловивших его. В другом месте вышли против Гаркуши три полка. Он махнул рукою -- где взялись реки, и полки потонули до одного человека. Однажды вот его, казалось, и поймали; исправник сам связал и вел на веревке; вдруг и Гаркуша, и исправник стали воробьями и полетели себе. Гаркуша же нашелся после, как Гаркуша, а исправник где-нибудь и поныне воробьем летает, и бедного, его не знает никто.
   "Цур же этому Гаркуше и с его шайкою! -- вскрикнули конвойные, выслушавши такие и подобные рассказы. -- Дай бог благополучно довезти вашего пана, то мы тотчас и уйдем в домы, и уже нас исправник ни за что не вышлет на войну с Гаркушею. И, не видавши таких див, а только слушая про них, можно умереть; так страшно!"
   Подвигаясь все далее и далее, берлин со всею свитою достиг леска, при коем пан рассудил отдохнуть и дождаться вечерней прохлады. В тени для пана разостлали богатые ковры и мягкие подушки, на коих он и лег роскошно. В стороне люди развели огонь и принялись стряпать из имевшейся у них провизии. Конвойные, не оставляя оружия, легли в куче, ожидая обещанной от пана порции.
   Часа через два прискакал исправник и почтительно донес пану, что он нашел указанное ему место и что по всем приметам Гаркуша должен находиться там с шайкою. Он тесно окружил это место и поспешил просить у его... ства человек двух верховых в помощь к своим казакам, чтобы в случае, когда разбойник прорвется сквозь цепь, так догонять его. "При вас же останутся конвойные, и вам будет безопасно", -- примолвил он, располагая на ковре писать что-то.
   "Bene, domine"[344], -- сказал пан и тут же приказал своим двум человекам приготовиться.
   Между тем исправник, расположив все для писанья, вежливо спросил пана: "Приказание о препровождении вашем готово, оставлен только пробел для вписания титула и почтенного имени вашего. Как прикажете?"
   Пан. Что до титула? Довольно и одного имени. Впишите просто: "Гаркуша".
   Исправник (в недоумении). Как это?..
   Пан. Так, просто; потому что я есмь именно Гаркуша. Как это, г. исправник, вы меня не узнали, имея верное описание примет моих? Гонором моим уверяю вас, что я Гаркуша, и в доказательство того распоряжусь с вами, как знаю.
   "Гаркуша!.. Гаркуша!.. это Гаркуша!.. пропали мы!.." -- так вскрикнули конвойные, слышав слова Гаркуши, и, побросав свое все оружие, каждый побежал куда зря, крича во все горло: "Ой лихо!.. ой лишечко! Гаркуша, Гаркуша!.."
   Гаркуша (с улыбкою). Видите, г. исправник, что сделалось? И вы с этим народом хотели схватить меня с детьми моими? Напрасен труд. Теперь я должен распоряжаться по своей воле. (К одному из своих.) Довбня! Садись на повозку пана исправника и ступай к той команде, что пошла нас брать, и объяви им приказание пана исправника, чтобы каждый шел домой, а военные к своему начальству, потому-де, что Гаркуши в указанном месте нет уже, а где он находится, про то знает сам господин капитан-исправник.
   Исправник (едва пришедший в себя). Но как же?.. мне лошади очень нужны... Я должен поспешить...
   Гаркуша. Ох, за кого же вы меня почитаете? Как вы думаете, что Гаркуша не знает политики? Вы мне сделали отличную честь, с таким решпектом относились ко мне, называли меня что-то вроде превосходительного и даже сиятельного, для препровождения моего отрядили конвой и предписали во всем уезде охранять меня. Другие господа исправники не были так предусмотрительны; не правда ли? И за все это мне вас отпустить ни с чем? Напротив. Теперь прошу покорно разделить со мною дорожную хлеб-соль, а там увидим. Подавайте, дети, что есть у нас.
   
   Подали обед, довольно порядочный для дорожного. Достали из берлина бутылку рейнского. Но сколько гостеприимный хозяин ни упрашивал гостя покушать того, другого, выпить вина, исправник отказывался от всего, сидел как на иголках, не мог сообразить, как он с такою многочисленною партиею не только не схватил Гаркуши, но еще очутился у него в плену и не может придумать, что ожидает его впоследствии.
   Со всею ласкою и приветливостью Гаркуша начинал говорить с ним о разных предметах, вводил его в разговор, но все было напрасно; исправник мог иногда проговорить несколько слов, и то невпопад.
   Воротился Довбня с уведомлением, что он отыскал команду, из коей большая часть уже разбежалась до его приезда, остальных он именем исправника отпустил, как приказано.
   
   Гаркуша. Сполать, сын. Теперь попроси исправника сесть с тобою на его повозку и отвези в пасеку к Кузьме. Кучер не знает дороги; посадить на место его нашего Левка. Кузьме скажи, чтоб угощал пана исправника ровно семь дней, не давал бы скучать ему и заставлял ловить рои. По прошествии же семи дней по порядку вывез бы его, куда следует. Не скучайте там, г. исправник, место отменно приятное. Лес и небо делают вид единственный. Общество ваше будут составлять пчелы; от них много полезному можно научиться. Впрочем, не тревожьтесь: вам не будет ни малейшей неприятности. В сказанный срок вас выпустят, и вы тогда похвалитесь успехом распоряжений своих против Гаркуши. Видите ли, как ничтожны все ваши против меня расчеты? Там, где вы полагали, что я нахожусь с моими, там я был точно; но там же и узнал о всех ваших секретных предприятиях и поспешил встретить и угостить вас. Да послужит вам это уроком, что с Гаркушею надобно умеючи обходиться. Sapienti sat[345]. Прощайте... но я с вами не вовсе расстаюсь. Вы мне понравились; я надеюсь найти в вас человека, какого давно ищу. Может, вы сведете меня с господином губернатором. О, как я жажду того! В путь!
   Немедленно все бросились убирать, укладывать и изготовлять берлин в дорогу, а Довбня, приняв исправника в телегу, пустился с ним в сторону от дороги...
   Во всем уезде отыскивали исправника целую неделю и, к немалому всех удивлению, нигде не могли его отыскать, ни дома, ни по службе где. По прошествии недели он прибыл к должности, но где все это время был, не открывал никому, из чего многие заключили, что ему от начальства дано было секретное поручение.
   Со всем старанием он разыскивал около какого-то буерака; рассказывал очень верно, что там есть, но не находил, и слышавшие от него не могли никак указать его. "Расскажите нам хотя, что окружает его?" -- спрашивали его.
   "Мог ли я что заметить, когда меня и привезли и вывезли с завязанными глазами?" -- так проговорился он однажды, придя в досаду от неудачи открыть интересующее его место.
   Постоялый двор на дороге к Киеву. Гаркуша в виде простого торговца, взъехавши туда, остановился кормить лошадей. Три человека, с ним приехавшие, занимаются своими делами у кибитки, сам же он в общей комнате пишет перевод из одной латинской книги. Чрез несколько времени въезжает туда же на простой тележке в одну лошадь пожилой человек с сыном лет двадцати. По наружному виду и экипажу видно было, что они недостаточны. Хозяин, как водится, не встретил их и не заботился спрашивать, что нужно им.
   Свободно вошли они в комнату, где занимался Гаркуша, и, расположась в ней, осматривали один другого, а далее, как водится у съехавшихся, пошли расспросы.
   Гаркуша свободно рассказывал, что он по торговым делам своим едет в Киев, уже, конечно, не сказавши настоящего имени своего; а пожилой человек, в свою очередь, объяснил, что он из дворянского сословия, имеет самый мизерный хуторок, который едва может пропитывать его с женою, тремя дочерьми и сыном. Что он очень хотел бы, чтобы сын его вступил в службу, преимущественно в военную, как следует дворянину; но сын не хочет слышать и говорит, что без наук офицер тягость для службы и не полезен себе. "На сей конец, -- продолжал рассказывать дворянин, -- я, снисходя желанию моего Петра, отдавал его в Переяславскую семинарию, где имел отличных благодетелей, и помощию их сын мой, без малейших издержек моих, прошел все семинарское учение. Казалось бы, и довольно. Довлело бы пользоваться плодами ученья, вступить в службу и исполнить долг свой отечеству, пока здоровье и молодость позволяют; но что же? Петр мой одно твердит, что надобно каждому науку пройти всю, иначе нельзя извлечь никакой пользы. Чего бы ему, кажется, желать? Пример перед глазами.
   Я обучался в семинарии, и довольно для меня. Проживаю век мой хотя и в недостатке, но покойно; а в это время, пока он располагает заниматься высшими науками, успел бы что-нибудь выслужить и облегчить издержки мои. Не слушая моих убеждений, все отвергнул и пристал ко мне отвезти его в Киев. Как-нибудь доеду и ворочусь; но как мне его устроить там, не приложу ума. Все представлял сыну; он твердит одно: "Дайте мне средство питать душу, а о теле не думайте, равно как и я не забочусь. Не найду благодетеля, который бы из милости содержал меня, буду жить подаянием, но любезных наук, не постигши их совершенно, не оставлю". Все это он твердит, и заставил меня везти себя в Киев; там пущу его в Академию, и как знает, так пусть и пробывается".
   Гаркуша (встает и с почтением подходит к молодому человеку). Приветствую тебя, юноша, одаренный истинными сокровищами души. (Обнимает его.) Не унывай, шествуй вперед. Науки не оставят возлюбившего их и сами позаботятся о участи твоей теперь и в будущее время на всю жизнь твою.
   Сказавши такое приветствие на латинском языке и расцеловав молодого человека, он посадил его подле себя и начал говорить диссертацию, как науки полезны человеку во всех обстоятельствах жизни его. Подтверждал примерами из разных случаев, ссылался на известных авторов, приводил из них целые цитаты и был необыкновенно одушевлен. Казалось, наслаждался давно желанным удовольствием говорить на любимом языке и о предмете, постигнутом им в совершенстве.
   Молодой человек ясно понимал все, делал иногда, также на латинском языке, возражения, просил изъяснить подробнее и наконец, восхищенный рассказчиком, воскликнул: "Вы, домине, не то, чем называете себя!"
   Гаркуша (остановясь, подумал, прискорбно вздохнул). Что же делать, когда меня не понимают, не дают мне средства уверить о благородной цели моей! (Поведя рукой по лицу, как будто желая удалить неприятные рассуждения.) Да, я не то, чем я в душе моей!.. Скажу вам коротко, я учился со всем жаром. В Академии, где вы будете, имя мое известно... обстоятельства заставили меня быть, чем меня видите теперь... Но довольно об этом. Не угодно ли вам почтить меня разделить со мною трапезу? Для вас, как я примечаю, хозяин не скоро позаботится, а у меня уже готово. Прошу не отказать.
   В продолжение обеда разговор был о разных предметах, и как необходимо было в то время, то и начали говорить о Гаркуше, показывавшимся с своею шайкою неожиданно в разных местах и уже пробирающимся к Киеву, и что уже дорога в этот город делается небезопасною. "Это заставляет меня, -- сказал помещик, -- заблаговременно до вечера останавливаться на ночлег, чтобы не впасть в руки разбойника".
   Гаркуша. Какого это разбойника? Позвольте спросить вас, государь мой.
   Помещик. Разбойника Гаркуши.
   Гаркуша. Расскажите мне, где сделал Гаркуша разбой и пролил хотя каплю человеческой крови?
   Помещик. Как? Этот изверг? Весь край наш в страшной тревоге, все дрожит при одном имени его. Только и слышно о грабежах, убийствах, им сделанных. Имея многочисленную шайку, он доселе счастливо отделывается от преследований правительства. Но придет его час. Слышно, что располагают проклясть его публично в церкви, надеясь, что тогда некоторые из шайки оставят его.
   Гаркуша (содрогнувшись при последних словах помещика). Проклясть! выслушайте меня со вниманием, государь мой!.. Кричат все: "Гаркуша разбойник, убийца!" И никто не скажет, никто не знает, чтобы не только сам Гаркуша, но кто-либо из товарищей его убил кого. Гаркуша человек с душою и сердцем, каким желательно было бы, чтобы многие одарены были. Людей любит горячо, как следует братий. В каждом человеке, не разбирая звания, состояния, вероисповедания даже, он видит ближнего, и, чтобы устроить благо его, он жизнью готов пожертвовать. Знает людей, видит все несправедливости их, как они утесняют слабого, невинного, как рука сильного подавляет все во вновь благодетельным правительством учрежденных для общего блага судах; правосудие не может водвориться; корысть попирает законы, приличия; одним словом, Гаркуша увидел, что зло сильно владычествует между людьми, что из блаженной жизни, данной в удел каждому, враги добра, не страшась преследования закона, превратили ее в мучительное истязание и, услаждаясь стенаниями ближних, забыли мыслить о возмездии, -- и вот Гаркуша, одушевленный на истребление зла, изшел на дело. Он не убивает, но, узнав о лихоимстве судей, корыстолюбии их, несправедливом управлении, является, выставляет пред ними пороки, злоупотребления, неправды их, стремится еще навести их на истинный путь убеждениями, увещаниями, угрозами -- и воздать не кающимся по делам их. Говорят, Гаркуша -- грабитель. Вот с какою целью отнимает он у иного достояние.
   Услышав о скупце, собравшем или, правильнее сказать, содравшем, из чего только мог, великое богатство и не обращающем его на общую пользу; проведав о зловредном ростовщике, пользующемся слабостью ближнего и разорившем его непомерными процентами и лихвенными начетами, Гаркуша является у таких, отбирает неправедно ими нажитое, берет к себе, но не для себя. Объезжая сам и имея великое число во всем здешнем крае верных людей, узнает бедные семейства, худо устроивших дела свои, небольших помещиков и других, впавших в несчастное положение, он снабжает их из денег, отнятых у тех, которые не умели из них сделать общеполезного употребления, наставляет, как устроить дела свои, -- и слышит от них благодарность, сам имеет душевное наслаждение, видя их прежде бедных цветущих состоянием. И за это Гаркушу проклинать, преследовать, уготовлять заранее казнь, как возмутителю общего спокойствия? А сколько Гаркуша истребил, переловил шаек гайдамак, настоящих харцызов, набежавших сюда из вольницы запорожской и разбойничавших во всем крае, и разглашавших, что они из шайки Гаркуши? Нет, он, не любя и малейшей неправды, не потерпел такого зла и отбил у настоящих разбойников охоту набегать сюда на промыслы; одним словом, Гаркуша иско реняет зло, преследует пороки людей.
   Молодой человек (слушавший его с большим вниманием). А кто дал ему право судить деяния других? Кто уполномочил его действовать?
   Гаркуша (посмотрев на него с удивлением). Ум, душа и сердце.
   Молодой человек. Неужели он одарен необыкновенно проницательным умом, сердцем и душою, более других сострадающих бедствиям ближних? Если он сам в себе сие ощущает, то он гордец, а гордость заглушает в нас все добрые качества. (Гаркуша хотел говорить, но остановился; молодой человек продолжает:) Гаркуша заслуживал бы извинение в неустроенном обществе. Но в благоучрежденном государстве, где для каждого сословия есть свой суд, свое правление, для каждого рода и вида преступлений положена законом и справедливая мера наказаний; в государстве, где учреждена особая власть, пекущаяся о[б] общем благе и спокойствии каждого, где все части разнородно и независимо одна от другой действуют с желанием обеспечить спокойствие каждого и сохранить всеобщую целость, и когда все эти звенья составляют одну крепкую, неразрывную цепь, поддерживающую все и ведущую к одной цели, в таком порядке управления Гаркуша есть злодей, возмутитель общего спокойствия, требующий всеобщего преследования и искоренения зловредных действий его.
   Гаркуша (с изумлением). Как?.. Что ты говоришь, юноша?
   Молодой человек (с жаром). Я говорю, что Гаркуша есть государственный злодей, заслуживающий примерное наказание. (Смотря на него значительно.) Горе тому, кто не поймет и не возвратится! Самоуправство нетерпимо нигде, и оно разрушает все меры правительства, для блага нашего устраиваемые. Сегодня действует Гаркуша; по его разумению судьи несправедливы, начальствующие невнимательны, помещики нерасчетливы, соседы неужиточны, в семействах он предполагает неустройство и, поборая правде, гонит и карает виновных в его мнении. Назавтра я, принимая вещи уже по собственному понятию, начну преследовать то, что устроил Гаркуша, и буду требовать от людей действий по моим понятиям. Далее является третий, ниспровергающий все, нами введенное; за ним четвертый; далее каждый из могущих действовать пожелает, чтобы все шло по его хотению, примется также наклонять, к тому силою, подобно Гаркуше; угрозами и наказаниями все станут требовать исполнения воли своей. Что выйдет из того? Всеобщая путаница, хаос, разрушение всякого порядка, уничтожение власти правительства. (Гаркуша силился что-то сказать; молодой человек выжидал, но, видя, что Гаркуша не находил слов, продолжал говорить:) Решительно я не признаю в Гаркуше ума, а почитаю его возгордившимся ложными понятиями своими и, при непозволительных средствах, дерзнувшим поступать самовольно. Он гордится, что не убил никого? Но из слов ваших видно, что он не доверяет правительству, следственно, он враг его и потому всех вообще. Одна гордость Гаркуши утвердила в нем мысль, что он понимает вещи яснее других, видит предметы с настоящей точки и имеет право искоренять зло. Допустив каждого действовать свободно, к чему будут распоряжения властей, так чинно, стройно и, не забудьте, человеколюбиво последующих? Узнают о преступлении, исследуют все действия, все причины, побудившие к тому; обсуживают, полагают меру наказания, взносят на рассмотрение высшего суда; кроме того, не отнято у подсудимого, даже у явно виновного, представлять все, что может послужить если не к оправданию, то хотя к облегчению участи его. Мало того: он может жаловаться на несправедливое решение. Не истинно ли семейственное рассмотрение, отеческая попечительность о впавшем в вину?
   А как действует Гаркуша? Избрав людей из отверженных обществом, уполномочивает их разыскивать все неправды по их понятию, принимая за истину клеветы, что кто-нибудь живет, действует, даже мыслит не так, как бы желалось ему; он наезжает со всею видимостью как истый разбойник, одолевает всех внезапностью; не разобрав, не исследовав в точности сказанного ему, приступает к непозволенным действиям; усиливает наказание существенно, отнимает достояние, отдает его другим также по произволу. Но допустим, что Гаркуша прав в своих заключениях: зло действует сильно и требует искоренения; так. Кто дал ему на это право? Кто уполномочил его действовать? Если он одарен необыкновенною прозорливостью и имеет дар видеть там зло, где все полагают добро, он мог бы приезжать явно, не скрываясь, не принимая никаких личин, говорить с замеченным им в чем -- а он имеет дар слова, -- с кротостью убедил бы его исправиться, оставить неприличные деяния, поступать по долгу своему, и, наконец, угрожая, что известит о нем начальстве и будет просить обуздать его. Послушал бы его виновный, исправился? Какое наслаждение Гаркуше, какая слава о нем! Появление где-либо Гаркуши услаждало бы добрых, а злых заставляло бы осматриваться. Не послушал бы кто его? Какая ему нужда? Есть люди, призванные оберегать всеобщее спокойствие; они властью закона обуздают его, и тогда -- поверьте или, лучше, разберите сами, и вы согласитесь со мною -- Гаркуша был бы везде превозносим, свидание с ним доставляло бы истинное наслаждение, а не как теперь, что одно имя его произносится с ужасом, везде преследуют его и, наконец, готовы во храме Божием призвать на него месть праведного судии небесного за все то зло, которое он, один почитая добром, разливает во всем здешнем крае.
   Гаркуша (в большом смущении). Зло, говоришь ты?
   Молодой человек (с таким же жаром). Говорю и утверждаю, что Гаркуша рассеивает у нас величайшее зло, и потому он изверг, злодей. Все мы, благоденствующие под кровом мудрого правительства, ревностно должны ополчиться против врага, нарушающего общее спокойствие, отнимающего у правительства драгоценное время, нужное для распоряжений к общему благу. Разбойничай, грабь Гаркуша, он меньше причинил бы в обществе зла; но настоящие действия его превышают всякое злодеяние, убивают нравственность людей, поселяют в них мысли о слабости сил правительства и бездействии законного порядка, а в подобно дерзких, буйных умах могут поселить мысль, что и каждый может действовать так же свободно. Тогда-то может возникнуть всеобщее бедствие, о котором сказал я. И потому-то следует Гаркушу гнать, истребить, проклясть его!..
   Так говорил молодой человек с большим жаром, опровергая возражения, кои Гаркуша иногда делал ему, а большею частью не слушая его, а продолжая высказывать, что было у него на душе. В конце рассуждений молодого человека Гаркуша был неравнодушен; встал, ходил, погрузясь в размышления; потом сказал мрачно: "Ori juvenis praesidet veritas!" (Истина говорит устами юноши.)
   Молодой человек продолжал еще говорить в таком же тоне, Гаркуша, казалось, уже не слушая его, был занят своими мыслями, но часто повторял: "Истина говорит устами юноши". Потом вдруг приказал людям своим готовиться к отъезду, и вскоре кибитка подана была ему. Гаркуша, собравшись в дорогу, помолился Богу и, обратясь к отцу молодого человека, сказал: "Я полюбил сына вашего. В нем много доброго. Жаль, что нужда и недостаток будут стеснять его дарования. Его нужно поддержать. Вот триста рублей; на них он может иметь квартиру, стол и быть одет прилично. Это будет он получать ежегодно. Не стесняясь ничем, пусть идет далее к утешению вашему".
   Отец стоял в нерешимости и не брал денег.
   Молодой человек. Благодарите, батюшка, за усердие, но не принимайте.
   Гаркуша (с удивлением). А почему бы это?
   Молодой человек. Это деньги не ваши. Они вами отняты. Слезы, а может быть, и кровь, пролитые при похищении их, вопиют о мщении.
   Гаркуша (с жаром). Как?.. Что ты это говоришь, юноша?
   Молодой человек. Вы Гаркуша; я вас узнал по всему и не могу принять от вас никакого одолжения. Я изъяснился уже, как я разумею о вас; но если бы вы уму вашему, душе и сердцу дали направление другое, благородное, законом одобряемое, я бы сам вас отыскал, из отдаленного места пришел бы к вам пешком поклониться вам. Теперь же вы не что другое, как я описал вас. Спросите не ума своего, а рассудка, и он вам подтвердит слова мои. А если дадите волю совести говорить все, что она знает, так вы от нее услышите еще более, нежели я сказал вам.
   Гаркуша затрясся, скомкал в руках деньги, швырнул их оземь и бросился стремительно из комнаты. Сидя в кибитке своей, погруженный в размышления, он иногда проговаривал: "Истина говорила устами юноши!.. Не тот путь я избрал!.. Проклятие мне?.. О, если бы не поздно!.."
   
   Густой лес, удаленный на большое пространство от всякого селения и дороги. В нем расположился Гаркуша и вся шайка его. Из всех мест, где только находились посланные им для разведываний, о чем ему нужно было знать, все, имевшие какие-либо поручения, все призваны, собраны. Несколько дней кочуют на одном месте, не получают никаких приказаний, ни слова не слышат от Гаркуши, всегда удаляющегося от всех, ходящего по лесу в глубокой задумчивости. Вдруг спросил он к себе Довбню, первого исполнителя всех его приказаний и поверенного во всех замыслах и предприятиях Гаркуши, преданного ему неограниченно, готового пожертвовать всем, лишь бы исполнить волю повелителя своего, сделать угодное ему. Довбня, несколько дней не слышавший от Гаркуши ни одного слова и томившийся от необыкновенного положения его, поспешил явиться к нему.
   Гаркуша. Полагающийся на разум свой заблуждается. Я жестоко ошибся, и тем прискорбнее, что умом своим введен в эти ошибки. Что науки, что ум наш без истинного света рассудка! Гордость, самонадеяние... оттого и все зло. Горько сердцу моему! Много пало на него, но не могу и не имею времени высказать всего. Надобно спешно действовать. Я собрал сюда всех детей, приказал свезти, что приобретено нами. Деньгами одели всех и отпусти с миром, кто куда желает. Тяжко мне с ними прощаться; благословляю их и... не забуду их усердия. Впрочем, когда прослышат о действиях моих где, могут отыскать меня. У меня им всегда и везде дело будет. Не оставлю их никогда. Уплати всем семействам, получающим от нас пособия, за год вперед и, смотря кому по нужде, и более; остается на твое распоряжение. Прочее же все наше имущество, уложив в чумацкие фуры, насыпать солью. Ты, жидок, Товпыга, Липник и Стягайло в виде чумаков везите эту соль в Киев. Я встречу вас там. Там скажу о намерении своем, которое теперь обдумываю. Распорядись сам, чтобы ко мне ничто не доходило. Я зайду от вас далеко, пока придумаю что. Завтра в эту пору чтобы никого уже здесь не было. При мне остается Лавренко и хлопчик Горобец; довольно для меня. Иди.
   Довбня. Твоя воля, батьку; как приказал, все будет исполнено. Только позволь мне избавиться от жидка и отпустить его с прочими. Дай на место его другого.
   Гаркуша. Странное дело, почему из вас никто не любит его, когда я вижу в нем много усердия, расторопности и готовности в самой малости служить мне и исполнить волю мою?
   Довбня. Все так, батьку, но он -- сказано -- жид. Чисты ли его усердие и верность? Зачем же по временам отлучается от нас на несколько дней?
   Гаркуша. Известно, жид. У него суббота и другие праздники. Надобно их провести с своими.
   Довбня. В других же местах бывает, так ему и суббота нипочем, наряду с нами гуляет.
   Гаркуша. Я за него порукою. Я оставил бы его и при себе, но все лучше, как в небольшом вашем числе будут все расторопные и верные. Всякий случай может вам встретиться, а жид на выдумки и увертки хитр. Не забудь, что в руках ваших будет все, собранное нами и так необходимое для будущих планов моих. При мне остается только незначительная сумма на всякий непредвидимый случай, потому вам в дороге надобно быть крепко осторожными. Надеюсь, что не забудешь уложить в фуры ружья и прочее необходимое на случай крайности. Иди, собирайся; в Киеве только увидимся.
   Довбня, поцеловав руку своего начальника, пошел распоряжаться по его велению, а Гаркуша быстро удалялся в лес... но потом тихо пробрался к табору и из-за кустов смотрел на действия Довбни. Всякий из шайки, получив от него деньги, посылал заочно Гаркуше благодарения и, съев горсть земли, клялся отыскать "милостивого батька" и служить ему с прежним усердием.
   Из-за кустов смотрел на все это Гаркуша и рыдал горько.
   Пять дней прошли после отправления Довбни с фурами. В продолжение этого времени Гаркуша все был мрачен и ходил по лесу. Изредка подходил к тому месту, где кочевала его шайка; останавливался там, думал, тосковал, утирал глаза от слез и опять скрывался в чащу леса.
   На шестой день пришел к оставшейся при нем малочисленной прислуге. Один из отпущенных ни за что не хотел оставить Гаркушу, и сколько тот ни отсылал его, сердился на него, грозил даже ему, но он упадет перед ним и просит: "Убей меня, батьку, а волею не пойду!" И так против воли Гаркуши он остался при нем.
   Гаркуша, пообедав приготовленного ему Горобцом, сидел задумавшись, как вдруг из-за кустов въехал на добром, но измученном коне Товпыга с подвязанною рукою и перевязанною головой.
   -- Все пропало, батьку! -- вскричал Товпыга, проворно вставая с коня.
   Гаркуша. Как?.. Что хочешь сказать?
   Товпыга. Ничего хорошего, а много худого. Вышли мы из лесу благополучно, взошли на дорогу, скоро сошлись с другими чумаками, к утешению нашему также "идущими с солью". Долго ли нам, тобою воспитанным, сойдясь с ними, подружиться? "Скинувшись по слову, стали приятели", свои фуры разместили между их фурами, "палим люльки", песни поем и идем весело от места до места. Дорога лежит нам на тот город, где ты, батьку, проучил городничиху; мы и ничего. Посоветовавшись с Довбнею и своим ничего не сказавши, объявили чумакам, что нам надобно завернуть в сторону верст пятнадцать от города. Почему же мы не пошли через город? Уж ли бы не стало у нас сметливости? Не могли бы мы обмануть городничихи? Эге! Оно так, да не так. Городничиху обманули жиды и между дровами провезли знатные товары. Городничиха взяла с них за провоз дров, и как узнала, что товары прошли мимо ее рук, то, прибивши мужа с сердцов, приказала все, везомое через город, объявлять ей, и сама все осматривает. Вот мы и побоялись попасться ей в руки. Хорошо сделали, да вышло нехорошо. Отстали от чумаков и расположились в поле ночевать, от города верстах в трех. После первого сна Довбня будит меня и говорит: "Беда! Жидка нашего нет с нами, чуть ли не с вечера ушел!" Нечего делать, видимо, измена. Как только можно скорее вооружась, запрягли фуры и поспешили отъехать от того места, где ночевали, и начали запутывать путь свой. Ничто не помогло. На заре набежали верховые. Первое дело -- Довбню убили... Что мы могли против такой силы? Нас окружили... Ссадил и я несколько человек; вижу, что я уже почти один, схватил свободного коня и к тебе, батьку!..
   Гаркуша (закрыв лицо руками, рыдает горько). Довбня, Довбня!.. Оставил ты меня сиротою!.. Первая кровь за меня и чрез меня!..
   Товпыга. Фуры наши тут же поворотили в город, и при них поехала городничиха на своей таратайке, а с нею и предатель жид, как видно, известивший ее и наведший на наш ночлег. Получила добра немало!.. Батьку! Все наше пропало. Собери детей, разорим город, возьмем свое и потешимся над городничихою.
   Гаркуша (рыдая). Все прах!.. Вдвое, вдесятеро дал бы столько, лишь бы Довбня был со мною!..
   Горесть Гаркуши была невыразима. Совершенно потерянный, он не внимал ничему... Сколько Товпыга ни спрашивал у него, что он предпримет теперь, сколько ни представлял, что нужно действовать и взять предосторожность на будущее время, Гаркуша все говорил одно, что он в эти часы не может придумать ничего, подумает, обдумает... и, упав на землю, опять плачет, вспоминая о Довбне. "Я, я один виноват за него! -- говорил Гаркуша. -- Я, избрав ложный путь, увлек и его в погибель! О, если бы он был со мною! Действуя по новому плану, я стер бы с себя пятно... и Довбня был бы понят!.."
   Не сделав никаких распоряжений, остались ночевать на том же месте.
   -- Что вы, дети? Откуда взялись? -- спрашивал Гаркуша бежавших к нему с разных сторон отпущенных им прежде товарищей.
   -- Беда, батьку! -- кричали они в большом волнении, бросаясь к нему, целуя полы платья его и все крича: -- Беда! где наши все, где оружие? Подавайте нам его!..
   Едва одного из них мог остановить Гаркуша, чтоб расспросить, что случилось. "Нам изменил жидок, -- говорил он. -- По известным ему приметам он ведет к нам большое число вооруженных солдат... Мы тебя, батьку, не оставляли, мы не выходили из леса, стерегли тебя... куда бы ты ни пошел -- и мы бы за тобою. Теперь помрем за тебя... где наше оружие?.. Мы дадим себя знать..."
   Оружие было сложено в чаще леса... Второпях едва вспомнили место; отыскали, поспешно вооружались, торопливо заряжали ружья; шайка Гаркушина никогда не действовала вооруженно, а потому и обращаться с ружьями и саблями не всякой в ней умел. С пришедшими всего составилось не более тридцати человек.
   Товпыга со слезами умолял Гаркушу скрыться в густоту леса: "Мы все поляжем, -- говорил он, -- а тебя, батьку, не выдадим".
   Гаркуша. За последнего из вас жизнию пожертвую. Моя жизнь ничего. Скорее, скорее. Не ожидайте нападения, идите против них. Утешьте меня: повалите жида... отмстите за Довбню!..
   Гаркуша был окружен совершенно военною командою. Не привыкших к битве, но все-таки нападающих, почти шутя отбивали; по необходимости убито несколько, прочие все взяты...
   В городе суматоха. Мужчины, женщины с детьми бегут, даже немощные старики, едва передвигая ноги, все идут к одному месту.
   Женщина (подошла к соседке). А что тут будет такое? Не будут ли кого штрафовать?
   Соседка. Нет, то будет после, а теперь только этою улицею повезут лютого харцыза Гаркушу.
   Женщина. Разве уже схватили его?
   Соседка. Живого схватили. Да еще как? Из самой Москвы проявился один полковой офицер да пошел против него с солдатами; вот и сошлись, начали биться... бились, бились, бились, бились; то-то уже бились!.. Как видит Гаркуша, что не сила, превратился в ястреба и полетел... а офицер себе -- молодой, да великую силу знает! -- превратился в орла и сбил его назад. Гаркуша стал собакою, а офицер волком, и загрызлись между собою. Гаркуша видит, что плохо ему, стал мышью, вот чтоб ловче уйти в лесу, а офицер себе стал кошкою, за ним, за ним... и поймал его. Это было в виду всех солдат. Кум Демьян все это мне рассказывал.
   Женщина. Когда б хорошенько стерегли его! а то чтоб не стал невидимкою, как он часто делал.
   Соседка. Не в такие руки попал. Видишь ли, вон везут его, закованного и по рукам, и по ногам; за шею к колодке прикован и еще привязан к телеге...
   Когда заковывали Гаркушу и Товпыгу особо, то Гаркуша сказал: "Как ни жалка смерть моего Довбни, но завидую ему! Он избежал посмеяния от злой городничихи. А мне эта участь предстоит!" -- и, скрежеща зубами, тряс цепями в ярости.
   По снятии допросов Гаркуша заключен был в тюрьму, и караул приставлен уже не из обывателей, а из военной команды, поймавшей его.
   Городничий с военным офицером и другими членами, устроивши все, пришли в дом. Городничиха долго не выходила из комнаты, где была запершись с кем-то. Наконец вышла, а бывший у нее прокрадывался под окнами.
   Выходя к гостям, городничиха говорила сама с собою: "Мало и запросил, бестианский сын! Половину! Я тебе дам половину! Счастье мое, что попался мне в руки". Вошедши же напала на мужа с криком:
   -- Чего вы смотрите? Вон крадется тот жид, что содержался за делание фальшивых ассигнаций и ушел от нас. Неужели его не схватите?
   -- Где он, где? -- закричал городничий и прочие, бросаясь к окну.
   -- Он, он, точно он! Ловите его, ловите!
   И не ожидавший ничего худого, а еще надеявшийся на получение чего-либо, жид тут же был пойман...
   -- Смотрите, не участвовал ли он с Гаркушею? Не вместе ли с ним разбойничал? Не сводите их вместе, а издали покажите Гаркуше, что он скажет?
   Жида закованного и, по приказанию городничихи, с завязанным ртом подвели к окну тюрьмы, где содержался Гаркуша.
   -- Гаркуша! Знаешь ли ты этого жида? -- спросили его.
   Гаркуша выглянул, изменился в лице, цепи на нем страшно загремели, и он заревел:
   -- Иуда!.. предатель!.. Довбня...
   Жида поспешили увести и, написав к прежнему его обвинению в делании ассигнаций, что он ушел из тюрьмы и пристал к Гаркуше, не замедлили осудить к должному наказанию.
   При поимке Гаркуши и шайки его найдена у каждого из них значительная сумма, а у Гаркуши были еще жемчуг и другие ценные вещи. Все это описали и, обратив внимание на явку городничихи, поданную после первого посещения Гаркуши о забранных у нее вещах, по мере показанных цен вещам, уплатили ей все сполна. Об отнятых же возах с солью и прочей принадлежностью умолчано и по бумагам о том нигде не значилось.
   Вскоре после того, когда известилось начальство о управлении городничего и наряжено было следствие, он умер скоропостижно.
   
   Когда объявили Гаркуше решительный о нем судебный приговор, он, поклонясь присутствующим, сказал: "Справедливо. При всем учении моем я ложно понял вещи, а пред законом и в том уже преступник, что принялся действовать самовластно. Участь мою еще прежде вас истина изрекла устами юноши".
   

Примечания Л. Г. Фризмана

   Впервые -- "Современник" (1842, т. XXV, кн. 1, с. 1--89; т. XXVI, кн. 2, с. 1--86).
   

Примечания

   329 Неужели?
   330 Акафисты -- здесь: молитвы. (Прим. Л. Г. Фризмана)
   331 Цицерон Марк Туллий (106--143 до н. э.) -- древнеримский политический деятель, оратор, философ, писатель. (Прим. Л. Г. Фризмана)
   332 Киевская академия -- Киево-Могилянская академия -- первая высшая школа и важный культурно-просветительский центр на Украине. (Прим. Л. Г. Фризмана)
   333 Позднее серьезные дела принимают за шутку (лат.).
   334 Пусть будет мне доказано логически (лат.).
   335 В мире никогла не было недостатка в милосердии (лат.).
   336 Гунстват -- негодяй, каналья (искаж. от нем. Hundswut -- бешеная собака). (Прим. Л. Г. Фризмана)
   337 Тогда ассигнации только лишь были учреждены.
   338 Карачун -- др. -- рус. смерть. (Прим. Л. Г. Фризмана)
   339 Суета сует! (Лат.)
   340 Бунчуковый товарищ -- почётное звание, которым малороссийские гетманы сначала награждали сыновей генеральной старшины и полковников. (Прим. Л. Г. Фризмана)
   341 Присный -- истинный, вечный. (Прим. Л. Г. Фризмана)
   342 Лишний труд (лат.).
   343 Штуцер -- старинное нарезное ружье. (Прим. Л. Г. Фризмана)
   344 Хорошо, господин (лат.).
   345 Для понимающего достаточно (лат.).
   

Сокращения, принятые в примечаниях:

   МП-1 -- Малороссийские повести, рассказываемые Грыцьком Основьяненком. Книжка первая. М., 1834.
   МП-2 -- Малороссийские повести, рассказываемые Грыцьком Основьяненком. Книжка вторая. М., 1837.
   МП-3 -- Малороссийские повести, рассказанные Основьяненком. Книжка третья // Отдел рукописей Института литературы им. Т. Г. Шевченко НАН Украины.
   ОР -- Отдел рукописей Института литературы им. Т. Г. Шевченко НАН Украины.
   Письма -- Квітка-Основ'яненко Г. Ф. Твори. Т. 8. К.: Дніпро, 1970. С. 101-- 297.
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru