Ладыженский Владимир Николаевич
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Нет, я не радостно встречаю новый год..."
    "Сменяясь быстрой чередой..."
    Памяти Надсона
    "Прости! Он близок, час разлуки..."
    "В простых речах поэзия темна..."
    Из Библии
    "От шума города я радостно бежал..."
    На берегу
    На могиле Лермонтова
    Из не отосланного письма
    Отрывки из дневника
    "Мне говорят: долой мечты..."

   

* * *

             Нѣтъ, я не радостно встрѣчаю новый годъ,
             Онъ жадной смерти кличъ надъ бездною могилы.
             Рѣдѣетъ строй бойцовъ. За кѣмъ теперь чередъ?
             Падетъ-ли юноша, въ разцвѣтѣ гордой силы,
             Иль лавры старика, добытые въ бою
             За правду и любовь,-- сомнутся безпощадно,--
             Грядущее сильнѣй томитъ печаль мою,
             И новый годъ идетъ съ тоскою безотрадной!
             Какъ радостный напѣвъ въ день грустныхъ похоронъ,
             Какъ пира скучнаго тяжелое похмѣлье,
             Противенъ мнѣ заздравный кубка звонъ
             И въ этотъ мигъ людей привычное веселье.
                                                                                   Вл. Ладыженскій.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 1, 1890

   

* * *

             Смѣняясь быстрой чередой,
             Проходятъ дни, проходятъ годы,
             И жаль мнѣ жизни молодой --
             Какъ заключенному свободы.
             А жизнь не ждетъ. За ней толпой
             Бѣгутъ вопросы безъ отвѣта:
             Уже-ли пѣснь моя пропѣта
             И конченъ путь мой трудовой?..
             Подъ гнетомъ пошлости пустой
             Замрутъ-ли робкіе напѣвы --
             Какъ чахнутъ раннею весной
             Едва всходящіе посѣвы?
                                                     Вл. Ладыженскій.

"Сѣверный Вѣстникъ", No , 1890

   

ПАМЯТИ НАДСОНА.

(19 января 1887 г.).

             Свершился жребій твой суровый!
             Какъ рано смерть въ тебѣ пришла
             И сорвала вѣнецъ лавровый
             Съ спокойно-гордаго чела.
   
             Замолкли скорбныхъ пѣсенъ звуки
             Надъ стороной твоей родной,
             Которой несъ ты сердца муки,
             Какъ дань души твоей больной.
   
             И помню я, былъ день ненастный,
             Когда въ могилѣ дорогой
             Послами родины несчастной
             Сошлись мы съ горькою тоской.
   
             Но, расходясь, мы обѣщали
             Снести, какъ кладъ, въ своихъ сердцахъ
             Все тѣ же пѣсни, что звучали
             На смертью порванныхъ струнахъ.
                                                                         В. Ладыженскій.

"Міръ Божій", No 2, 1897

   

* * *

             Прости! Онъ близокъ, часъ разлуки...
             Я уношу съ собою вдаль
             Тобой осмѣянныя муки,
             Тобой зажженную печаль.
             И знаешь ты, что я, тоскуя,
             Въ тиши родныхъ моихъ степей
             Все буду жаждать поцѣлуя
             И лжи ласкающихъ рѣчей.
             Такъ иногда,-- мечты созданье,--
             Приноситъ призракъ роковой
             Непобѣдимое страданье
             Непобѣдимой красотой.
                                                               Вл. Ладыженскій.

"Міръ Божій", No 11, 1897

   

* * *

             Въ простыхъ рѣчахъ поэзія темна:
             Всплакнетъ ли робкое въ нихъ горе,
             Сверкнетъ ли радости волна,--
             Все тонетъ въ безразличномъ хорѣ.
   
             Поэтъ куетъ изъ этихъ словъ простыхъ
             Вѣнокъ изъ золота и стали:
             Звено изъ радостей земныхъ
             Паяетъ пламенемъ печали/
   
             И человѣкѣ идетъ, судьбой влекомъ,
             Смѣясь и плача въ самомъ дѣлѣ --
             Идетъ, играя тѣмъ вѣнкомъ,
             Къ невѣдомой, но вѣчной цѣли.
   
             И путь его и труденъ, и далекъ,
             И въ мракѣ бъ сталъ путемъ страданій,
             Когда бъ не яркій огонёкъ
             Любви и творческихъ исканій.
                                                               Вл. Ладыженскій.

"Русское Богатство", No 5, 1913

   

ИЗЪ БИБЛІИ.

                                                     Се царь твой грядетъ тебѣ кротокъ.
                                                                         Ев. Матѳ. 21, V.
   
             Народный кликъ, дѣтей молитвы
             И старцевъ гордыя хвалы...
             Ужель въ пылу кровавой битвы
             Склонились римскіе орлы?
   
             Ужель свободна Іудея,
             И царь, вождями окруженъ,
             Идетъ возсѣсть на праздный тронъ,
             Святымъ восторгомъ пламенѣя?
   
             Но нѣтъ, мечтамъ синедріона
             Смѣются римскіе полки:
             Онъ нищъ и кротокъ -- царь Сіона,
             И съ нимъ простые рыбаки.
   
             Греми жъ, хвалебное "осанна",
             Греми въ сердечной простотѣ,
             Рѣшеньемъ злобы и обмана
             Онъ будетъ распятъ на крестѣ.
   
             Но и на немъ, томясь, страдая,
             Онъ будетъ жить въ дали вѣковъ,
             И въ міръ, любя и всепрощая,
             Умчится слава рыбаковъ.
                                                                         Вл. Ладыженскій.

"Міръ Божій", No 4, 1894

   

* * *

             Отъ шума города я радостно бѣжалъ
             Къ степямъ роднымъ, какъ узникъ изъ темницы,
             Покоя я молилъ, забвенья я искалъ...
             И замеръ гулъ покинутой столицы,
             И снова предо мной синѣющая даль,
             Лазурь небесъ; просторъ ихъ безграничный,
             Но въ душу крадется знакомая печаль,
                       Какъ старый другъ, какъ гость привычный.
             И шепчетъ мнѣ она: не вѣрь, просторъ полей
             Не дастъ тебѣ желаннаго забвенья,
             Любовь безумная давно въ душѣ твоей
             Зажгла тоску,-- и нѣтъ ей исцѣленья!
             На муки обреченъ, свой жалкій приговоръ
             Съ собою ты принесъ къ степямъ отчизны,--
             Вотъ отчего тебѣ тяжелъ ея просторъ,
                       Какъ слово горькой укоризны.
                                                                                   Вл. Ладыженскій.

"Русская Мысль", кн.III, 1890

   

НА БЕРЕГУ.

1.

             Какой просторъ! Вся даль горитъ!
             Кипитъ, волнуется и блещетъ.
             По гребнямъ вѣтеръ ли бѣжитъ,
             Крыло ли чайки тамъ трепещетъ?
             Въ единомъ свѣтѣ красоты
             Слились всѣ дальнія примѣты:
             Огнями волны повиты,
             Волной огни лучей одѣты.
             И волны мысли, сердца жаръ,
             Въ душѣ забвенная отвага,--
             То даръ тебѣ, случайный даръ,
             Усталый путникъ Карадага.
             Острѣй и радостнѣй твой взоръ,
             Яснѣетъ мысль и слухъ твой тонокъ.
             Смотри: овецъ по склонамъ горъ
             Пасетъ лѣнивый татарченокъ
             И пѣснь поетъ. Но отчего
             Она грустна, полна печали?
             Вѣдь и въ простои напѣвъ его
             Влились сверкающія дали,
             Завороживъ, зовутъ къ себѣ...
             Его тоска грызетъ и гложетъ,
             Давно знакомая тебѣ --
             Тоска по вѣчности, быть можетъ.
             Въ порывахъ творчества, въ любви
             Вѣдь всѣ идутъ одной тропою:
             Земля -- въ грязи, въ тоскѣ, въ крови,
             А вѣчность манитъ красотою.
   

2.

             Волна кочуетъ за волной
             И льнетъ къ землѣ жемчужной пѣной,--
             Непрерываемой чредой
             И неразгаданною смѣной.
             Потомъ, отхлынувъ, вновь бѣжитъ
             Къ своей невѣдомой отчизнѣ,
             И грустно пѣснь ея звенитъ,
             Подобно тайной укоризнѣ.
             Пустынный берегъ тихъ и нѣмъ.
             Къ скалѣ вдали прильнули дѣти.
             Другіе жили раньше нихъ
             И улыбалися, какъ эти.
             И всѣ прошли, и всѣ ушли,
             Порвавъ, тоскуя, цѣпи жизни,
             Какъ эти волны отъ земли
             Къ своей невѣдомой отчизнѣ.
             Земля и небо тайнъ полны:
             Стою и жду, готовясь къ смѣнѣ,
             Напѣвовъ ласковой волны
             Въ непостижимой перемѣнѣ.
                                                     Вл. Ладыженскій.

"Русское Богатство", No 11, 1912

   

На могилѣ Лермонтова.

             Какъ море, гладь степей раскинулась кругомъ,
             Лишь изрѣдка мелькнетъ убогое селенье,
             И церковь бѣдная съ сіяющимъ крестомъ
             На мирныя поля зоветъ благословенье...
             Такъ вотъ куда, пѣвецъ, всевластною мечтой
             Такъ часто мысль тебя, тоскуя, уносила,
             Загубленный пророкъ страны моей родной --
             Великій Лермонтовъ, такъ вотъ твоя могила!
             Цвѣтущія поля ласкаютъ жадный взоръ,
             Вотъ старый домъ и садъ, и милыя Тарханы,
             И роща вдалекѣ, а тамъ -- опять просторъ,
             Гдѣ вечеромъ въ степи синѣются туманы,
             Какъ стая птицъ, на югъ несутся облака,
             И если твой привѣтъ съ собой, въ страну изгнанья,
             Казбеку вѣчному снесутъ издалека,
             То скажутъ, что поэтъ давно забылъ страданья,
             Что горе спитъ въ землѣ, и что могильный сонъ
             Ни клевета друзей, ни зависть не встревожитъ,
             Что роемъ свѣтлыхъ грёзъ покой твой окружонъ,
             И злоба самая развѣять ихъ не сможетъ.

-----

             Но еслибъ иногда страны своей родной
             Ты могъ бы видѣть жизнь,-- проснулось бы мученье:
             Печально-бъ ты глядѣлъ, съ щемящею тоской
             На племя жалкое, на "наше поколѣнье".
             Напрасно протекли привычной чередой
             Полвѣка долгаго томительные годы,
             Безславенъ, какъ и встарь, нашъ скучный путь земной,
             И сами мы бѣжимъ отъ счастья и свободы.
             Лишь наглой дерзостью твой слухъ бы поразилъ
             Разнузданныхъ страстей пиръ далеко не новый,
             И съ головы "вѣнецъ пѣвца, вѣнецъ терновый"
                                 Ты самъ сорвалъ бы и разбилъ!
                                                                                   Вл. Ладыженскій.

"Русская Мысль", кн.II, 1891

   

Изъ не отосланнаго письма.

             ...Зачѣмъ я вамъ пишу? Не правда ли, смѣшно
             Будить мечты, которымъ нѣтъ возврата?
             Но ночь томитъ меня, стучась въ мое окно;
             Такъ холодомъ душа моя объята,
             Что вы простите мнѣ желанье поболтать
             Хоть издали съ давно забытымъ другомъ...
             Не бойтесь, о любви не стану я рыдать,
             Не ждите-жь слезъ съ презрительнымъ испугомъ!
             Любовь свободная,-- безъ рабства и цѣпей,
             Гдѣ нищихъ нѣтъ и, значитъ, подаяній,--
             Какъ сонъ, вы помните, жила въ душѣ моей,
             И свѣтлый рой моихъ воспоминаній
             Не долженъ васъ смутить. Я помню кроткій взоръ,
             Вашъ милый взоръ, гдѣ я читалъ участье,
             Да ласково тогда звучавшій мнѣ укоръ
             За то, что я не могъ повѣрить въ счастье.
             Вѣдь, вы не сердитесь? Не правда ли, смѣшно
             Встрѣчать теперь холодною улыбкой,
             Что въ нѣдрахъ прошлаго безъ слезъ погребено,
             Что, можетъ быть, признали вы ошибкой?
             Мнѣ просто хочется сказать вамъ, что всегда,
             Гдѣбъ ни былъ я, о васъ воспоминанья
             Зовутъ меня къ труду, какъ путника звѣзда
             Зоветъ опять на долгій путь скитанья,
             И хочется сказать спасибо вамъ за все:
             За счастья мигъ, блеснувшій предо мною,
             За я тотъ краткій мигъ, сознаніе мое
             Зажегшій вновь надеждою святою.
             За это прошлое -- еще спасибо вамъ...
             Я вамъ пишу, и сердцу легче стало,
             И мысль моя летитъ въ далекимъ берегамъ,
             Гдѣ, вѣроятно, вы -- царицей бала.
             И кстати ночь прошла. Надъ дремлющимъ селомъ
             Разсвѣтъ встаетъ чуть видной полосою
             И тѣни по степи расходятся кругомъ
                                 Какой-то странной синевою.
             Еще мгновеніе -- и яркій блескъ лучей
             Зальетъ снѣга, алмазами усѣетъ,
             И ночи скучный мракъ и боль въ душѣ моей
             На цѣлый день властительно развѣетъ...
   
             И онъ пришелъ ко мнѣ, желанный мой разсвѣтъ!
             Мнѣ стыдно, что рука моя солгала:
             Я знаю, безъ тебя мнѣ въ мірѣ счастья нѣтъ,
             Мнѣ въ эту ночь лишь гордость диктовала
             Слова намѣренно-небрежнаго письма,
             И я имъ самъ не вѣрилъ ни мгновенья:
             жизнь безъ тебя пуста, какъ мрачная тюрьма,
             Гдѣ каждый новый день -- звено мученья...
             Жить только для тебя, и жить тобой одной,
             Дѣлиться всѣмъ, что жизнь бы намъ послала,
             И вмѣстѣ-бъ пошутить надъ ревностью -- змѣей,
             Которая мнѣ душу истерзала!
             Прости мнѣ, милая: я дольше лгать не могъ,
             Мнѣ въ эту ночь такъ тягостно и больно,
             Что тщетно я борюсь съ собой и -- видитъ Богъ --
                       Признанье вырвалось невольно.
                                                                                             Вл. Ладыженскій.

"Русская Мысль", кн.III, 1893

   

Отрывки изъ дневника.

I.

             Заснула дѣвочка. И я сажусь писать.
             Зачѣмъ и для кого? Мнѣ все равно,-- не знаю,
             Но молча тяжело и думать, и страдать,--
             Я боль душевныхъ ранъ бумагѣ повѣряю.
             Сегодня дочь меня спросила про отца...
             Мы разошлися съ нимъ, моя спокойна совѣсть:
             Честнѣе разойтись. Прочла я до конца
             Обмановъ мелочныхъ мучительную повѣсть
             И не виню его; но жалокъ онъ мнѣ былъ
             Съ своимъ смущеніемъ, съ своей притворной мукой,
             Когда, рыдая, мнѣ законами грозилъ
             И съ дочерью моей фатальною разлукой.
             Но это кончилось и, къ счастью, навсегда,
             И я живу одна, одна съ своей малюткой;
             Мы съ нимъ встрѣчаемся, онъ хмурится тогда
             И говоритъ со мной съ какой-то плоской шуткой.
             Я не люблю его. Меня тоска томитъ --
             Холодный, мрачный слѣдъ обманутыхъ мечтаній,
             И жаль мнѣ дочь мою: мнѣ сердце говоритъ,
             Что путь нашъ -- путь нужды, терпѣнья и страданій.
             Что ждетъ ее потомъ? Отсутствіе семьи,
             Насмѣшки, можетъ быть, да бѣдность роковая,
             И если матери не станетъ, то любви
             Не будетъ для тебя, малютка дорогая!
   

II.

             Когда мнѣ грустно такъ, чтобъ думы заглушить
             И разогнать кошмаръ, гнетущій лучъ сознанья,--
             Безъ цѣли я люблю по городу бродить
             До утомленія. Причудливыя зданья
             Надъ берегомъ рѣки тѣснятся предо мной,
             И глухо бьетъ волна въ граниты вѣковые,
             Огни уходятъ вдаль, и лентой огневой
             Отражены въ водѣ ихъ искры золотыя.
             Тогда мнѣ кажутся и жалкимъ, и смѣшнымъ
             Обиды мелкія, обманы и страданья,
             Какъ вымыселъ пустой, и я смѣюсь надъ нимъ,
             Ничтожнымъ ужасомъ романа безъ названья.
             Вчера я вечеромъ зашла въ старинный храмъ;
             Я съ дѣтства своего такъ сладко не молилась,
             И волю я дала непрошенымъ слезамъ,
             И хоть на краткій мигъ съ собою примирилась.
             Мнѣ вспомнился другой, старинный храмъ въ селѣ,
             И гнѣзда голубей снаружи, на карнизѣ...
             Священникъ старенькій въ потертой, ветхой ризѣ
             Молился небесамъ; на старческомъ челѣ
             Надежда мирная въ торжественномъ покоѣ,
             Какъ свѣточъ радостный, сіяла предо мной,--
             Ребенкомъ я была: умчался сонъ святой,
             Какъ радость, какъ любовь, какъ дѣтство золотое.
   

III.

             Подруга пишетъ мнѣ. Разстались мы давно
             Средь горькихъ слезъ и клятвъ, наивныхъ обѣщаній,--
             И вотъ ея письмо,-- какъ далеко оно
                       Отъ институтскихъ обожаній!
             Зоветъ меня къ себѣ и пишетъ, что нашла
             Она покой и миръ въ далекой деревушкѣ,
             Что лечитъ мужиковъ, что школу завела,
             Что вечеромъ читаетъ матери-старушкѣ.
             Довольна, счастлива, и хвалитъ свой просторъ,
             Родныхъ степей и нивъ отрадную свободу..
             Какъ свѣтской пустотѣ здѣсь горекъ приговоръ,
             Какъ искренно звучитъ -- служеніе народу!
             Зачѣмъ же медлю я, зачѣмъ же не бѣгу
             Туда, гдѣ такъ нужны живыя наши силы?
             Но совѣсти своей солгать я не могу:
             Пугаетъ степь меня безмолвіемъ могилы.
             Живу я, какъ и всѣ. Мнѣ нуженъ шумъ людской,
             Ихъ суетной толпы немолчное движенье,
             Слѣды ихъ чувствъ и думъ подъ маской ледяной,
             А тамъ... тамъ тишина и самоотверженье.
   

IV.

             Сегодня вечеромъ мы встрѣтилися съ нимъ
             И словно не было трехмѣсячной разлуки,
             Онъ все, по прежнему, немного нелюдимъ,
             Но разговоръ остеръ и такъ далекъ отъ скуки,
             Что съ нимъ болтала я почти что цѣлый часъ,
             Но вспомнила, что мужъ меня къ нему ревнуетъ,
             И отошла. Онъ смолкъ, съ меня не сводитъ глазъ,
             И всѣ замѣтили, что встрѣча насъ волнуетъ.
             Люблю ли я его? Скорѣе -- не люблю,
             И мужъ мой былъ неправъ въ безумныхъ оскорбленьяхъ,
             Но встрѣчу съ нимъ всегда я съ жадностью ловлю,--
             Онъ такъ уменъ, такъ простъ, изященъ въ выраженьяхъ...
   

V.

             Два дня она въ бреду, два дня она больна,
             И таютъ словно воскъ младенческія силы.
             Мнѣ докторъ говоритъ: поправится она,
             Какая-то борьба, какія-то бациллы...
             Но строгость странная въ безжизненныхъ чертахъ...
             Сегодня, бѣдная, все куклу наряжала,
             И кутала ее, и грѣла на рукахъ,
             И ласки дѣтскія такъ нѣжно ей шептала.
             "Она поправится!" Не вѣрю я ему,
             Онъ ошибается, покорный жрецъ науки:
             Есть воля высшая, предѣлы есть уму,--
             Ему ли разгадать младенческія муки?
             За что онѣ, за что? Всю ночь я не спала
             И только предъ зарей тревожнымъ сномъ забылась,
             Но грёза страшная мнѣ сердце обвила
             И холодъ ледяной сковалъ меня. Мнѣ снилось,
             Что сердце у меня живое изъ груди,
             Живое вырвали... и я смѣюсь при этомъ...
             Мнѣ кто-то говоритъ: "Вотъ кукла, погляди";
             И въ гробикъ маленькій, обтянутый глазетомъ,
             Не куклу,-- дочь мою, съ цвѣтами въ волосахъ,
             Кладутъ и съ хохотомъ парчою накрываютъ,
             А жизнь все теплится въ нѣмыхъ ея чертахъ,
             И блѣдныя черты внезапно оживаютъ.
             Ужели я больна?
   

VI.

                                           Холодная весна
             Какъ будто сжалилась надъ мрачною столицей,
             Къ гранитнымъ берегамъ ласкается волна,
             И тучи къ западу умчались вереницей.
             Не только что писать, но думать даже лѣнь;
             Недавняя строка мнѣ будто незнакома;
             Хорошъ на сѣверѣ весенній теплый день,
             Но ласкъ нежданныхъ мнѣ мучительна истома.
             Любви, одной любви! Тотъ счастливъ, кто любимъ,
             И счастья, знаю я, иного не бываетъ.
             Здорова дочь моя, играетъ часто съ нимъ,
             Я съ завистью смотрю, какъ онъ ее ласкаетъ.
             Любви, одной любви! Вся жизнь моя теперь
             Лишь смутный рой мечты, томительныхъ желаній,
             Какъ будто каждый мигъ ко мнѣ стучится въ дверь
                       Неясный призракъ ожиданій.
   

VII.

             О, спи, спокойно спи! Безъ шума надъ тобой
             Вся въ свѣтломъ сумракѣ несется ночь нѣмая...
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             Къ твоей кроваткѣ мать склонилась головой,--
                       Покойной ночи, дорогая!
             Когда-нибудь и ты съ мучительной тоской
             Увидишь мой дневникъ и скажешь съ сожалѣньемъ:
             "Вотъ образъ женщины, любимой въ дѣтствѣ мной!" --
             И память матери окутаешь презрѣньемъ.
             За жажду жить, за ложь, которая кругомъ
             Меня опутала, весну мою встрѣчая,
             За думу горькую о счастіи твоемъ
             Прости меня тогда, малютка дорогая!...
                                                                                             Вл. Ладыженскій.

"Русская Мысль", кн.III, 1895

   

* * *

             Мнѣ говорятъ: долой мечты,
             Онѣ, какъ призраки, обманутъ,
             Больной фантазіи цвѣты
             Не расцвѣтутъ и ужъ завянутъ.
   
             Мнѣ говорятъ: лишь только тотъ
             Достоинъ ласки и участья,
             Кто міръ за вражій станъ сочтетъ
             И какъ добычу -- вырветъ счастье.
   
             Я внемлю скорбной имъ душой
             И міръ мнѣ кажется пустыней,
             Такъ жрецъ стоитъ въ тоскѣ святой
             Передъ поруганной святыней.
                                                               Вл. Ладыженскій.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 1, 1892

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru