Lib.ru/Классика: Лаффан Мэри. Ирландская месть

ИРЛАНДСКАЯ МЕСТЬ.

РАЗСКАЗЪ

Миссъ Лафанъ.

Была пятница, базарный день въ Гальтитаунѣ. Погода стояла жаркая, душная, какъ обыкновенно въ началѣ августа, когда ядовитый іюльскій зной не умѣряется іюльскими освѣжающими грозами. Базаръ былъ очень многолюдный и хотя торговля почти кончилась, но рыночная площадь застилалась такимъ облакомъ пыли, что каждый невольно съ завистью смотрѣлъ на ласточекъ, порхавшихъ въ чистомъ воздухѣ. Ослы, болѣе сотни, пожираемые стаями мухъ, терпѣливо ждали, пока ихъ хозяйки, бѣлыя чецпы которыхъ виднѣлись въ сумрачныхъ лавкахъ, не закупятъ своихъ недѣльныхъ запасовъ передъ отъѣздомъ домой. Почти весь привезенный товаръ былъ проданъ; курицы и утки перешли отъ своихъ первоначальныхъ собственниковъ въ руки торговцевъ, засовавшихъ ихъ въ плетеныя корзины, очевидно, противъ ихъ воли, судя по громкимъ стонамъ. Яичники быстро упаковывали въ дорогу свои ящики, сортируя куриныя и утиныя яйца въ особые ряды, переложенные соломой. Рыбникъ, пріѣзжавшій съ своимъ возомъ еженедѣльно по пятницамъ изъ Вотерфорда, спустилъ весь запасъ сонной трески и теперь изощрялъ все свое краснорѣчіе, чтобы отдѣлаться отъ зловонной корзины соленой мокрели, уступая дюжину за четыре пенса, т. е. вдвое дешевле, чѣмъ утромъ. Тряпичникъ, который въ то же время былъ продавцемъ стараго платья, нагрузилъ уже цѣлую телегу купленными тряпками и, покуривая трубку, лѣниво поглядывалъ на двухъ молодыхъ дѣвушекъ, перебиравшихъ изношенныя юбки и полинялые платки, которые составляли главный предметъ его торговли. Солнечный зной и общее утомленіе значительно охладили пылъ торговли въ первобытной ея формѣ мѣны, который, за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ, могъ соперничать съ полуденной горячкой на биржѣ. Мухи сонно жужжали вокругъ воза съ рыбой и на свободѣ терзали несчастныхъ ословъ, которые такъ дремали отъ усталости, что даже не шевелили ушами или хвостомъ. Посреди площади находился фонтанъ съ круглымъ желѣзнымъ резервуаромъ, столь высоко отстоявшимъ отъ земли, что животныя не могли имъ пользоваться. Онъ былъ снабженъ полдюжиной крановъ, повернувъ которые можно было мгновенно наполнить водой висѣвшія тутъ же кружки. Торговцы почти каждую минуту утоляли свою жажду у этого источника, но никому не входило въ голову наполнить ведро для бѣдныхъ, терпѣливыхъ животныхъ. Пора было отправляться по домамъ; полдюжины телегъ уже медленно поднимались по крутой дорогѣ, которая вела изъ Гальтитауна къ Вотерфердскимъ горамъ, а нѣсколько другихъ тянулись по Дублинской и Типерарской дорогамъ, но толпа все-таки не рѣдѣла. Съ перваго взгляда это народное сборище казалось не имѣло связующаго центра, но при болѣе близкомъ наблюденіи оказывалось, что главные торговцы и ихъ кліенты тѣснились вокругъ фонтана и передъ отелемъ, какъ называли первую таверну въ городѣ. Тутъ всегда останавливались возы рыбника и тряпичника. Вблизи отъ нихъ помѣщались продавцы съ жестяной посудой и плетеными корзинами; а направо и налѣво тянулись телеги значительнѣйшихъ изъ поселянъ, явившихся на базаръ. Это мѣсто было теперь самое жаркое, и лучи солнца какъ бы высасывали всѣ зловонія, среди которыхъ съ успѣхомъ соперничали запахъ соленой рыбы и вѣчно присущій одеждѣ поселянъ запахъ торфа. Кляча рыбника Бланея была выпряжена и привязана къ сосѣдней телегѣ мистрисъ Рошъ, жены фермера изъ одного селенія окрестной горной страны. Мистрисъ Рошъ ѣла кусокъ сухого хлѣба. Она была въ состояніи ѣсть хлѣбъ съ масломъ и дома позволяла себѣ эту роскошь, но не считала благоразумнымъ быть расточительной въ публикѣ, и къ тому же, масло, благодаря долговременной засухѣ, слишкомъ поднялось въ цѣнѣ, чтобъ его бросать на свое удовольствіе, да еще на глазахъ сосѣдей. Прислонясь къ колесу своей телеги и грызя свою краюшку хлѣба, она бесѣдовала съ постоянно мѣнявшейся группой женщинъ по другую сторону телеги. Выдающейся фигурой этой группы была дородная женщина лѣтъ шестидесяти, на головѣ которой виднѣлся большой черный платокъ, вмѣсто бѣлаго, сплоеннаго чепца, какъ на всѣхъ остальныхъ. У нея такъ же были надѣты серебряныя очки и легко было заключить, по ея манерамъ, а также по замѣтному уваженію, съ которымъ всѣ обращались къ ней, что она была особа съ извѣстнымъ положеніемъ въ свѣтѣ. Дѣйствительно, это была экономка приходскаго патера, первая сплетница во всемъ городѣ и величайшій его оракулъ. Ея головной уборъ и черное платье изъ толстой шерстяной матеріи придавали ей какой-то полу-религіозный видъ. Правда, на ней былъ бѣлый передникъ, но этотъ символъ рабства былъ такъ закрученъ, что оставался не замѣченнымъ. Она покупала цыплятъ для своего господина и, старательно ощупывая грудную кость барахтавшейся въ ея рукахъ живности, упорно торговалась.

-- Вы можете говорить что вамъ угодно, мистрисъ Мурфи, говорила экономка патера, обращаясь къ старухѣ, стоявшей немного поодаль отъ группы: -- но ваши цыплята дороги; заплатить пять шиллинговъ за шесть штукъ -- кусается. Мистрисъ Риди сегодня утромъ купила четырехъ молодыхъ пѣтуховъ за полкроны и они еще лучше кормлены, чѣмъ ваши цыплята.

-- О, сударыня, отвѣчала мистрисъ Мурфи:-- напрасно вы теряете слова. Я лучше увезу домой своихъ цыплятъ, чѣмъ спущу одинъ пенсъ.

-- Хорошо, увозите, я не помѣшаю, произнесла экономка, выпуская цыплятъ изъ своихъ рукъ и обращаясь къ другой женщинѣ, сказала ироническимъ тономъ: -- очень хорошее масло можно купить въ лавкѣ Баульса по девяти пенсовъ за фунтъ, и я, конечно, не обезпокою васъ просьбой свѣсить мнѣ фунтъ по одиннадцати пенсовъ.

Потомъ, нагнувшись къ стоявшей подлѣ нея поселянкѣ, она промолвила, понизивъ голосъ:

-- Мистрисъ Агернъ, я ни за что не сказала бы Клифордамъ, что Лаудеръ возвращается сегодня вечеромъ съ своей молодой женой.

-- Сегодня вечеромъ! повторила мистрисъ Агернъ, толстая, сорокалѣтняя женщина съ краснымъ лицомъ: -- Господи, они обвѣнчались въ пятницу и возвращаются въ пятницу! Съ нами крестная сила, я не желала бы быть въ шкурѣ Лаудера, когда Чарли Клифордъ увидитъ...

Въ эту минуту сосѣдка толкнула ее въ бокъ, и она, оглянувшись, умолкла. Рыбный торговецъ, Бланей, запрягалъ свою лошадь, и съ нимъ разговаривалъ констэбль высокаго роста.

-- Лаудеръ -- дьяволъ, клянусь небомъ, онъ настоящій дьяволъ! воскликнула визгливымъ голосомъ маленькая, сгорбившаяся старушка, загорѣлое, морщинистое лицо которой походило на печеное яблоко.-- Мы получили повѣстку очистить нашу хижину къ Михайлову дню... а ее строилъ дѣдъ моего мужа и самъ таскалъ глину на своихъ плечахъ вверхъ въ гору. Сорокъ лѣтъ я сплю въ этомъ домѣ и не могу спать въ другомъ мѣстѣ. Да... я умру. Мой сынъ, Джэмсъ, возвращается на будущей недѣлѣ изъ Англіи, тамъ нѣтъ никакой работы. И насъ всѣхъ выбросятъ на дорогу. Посмотрите на меня, я всегда въ своей таратайкѣ ѣздила къ обѣдни въ воскресенье и принесла приданнаго въ домъ Гефернановъ сто фунтовъ стерлинговъ и двѣ прекрасныя телки, не говоря уже о перинѣ, которую мы едва вчетверомъ внесли въ домъ. А теперь меня Христа-ради привозитъ на базаръ сосѣдка въ телегѣ, запряженной осломъ. Боже мой! Боже мой! Еслибы только моя родня, Брафи, знала до чего я дожила.

-- Это... кажется, Мери... Мери... произнесла экономка, какъ бы съ трудомъ вспоминая имя и фамилію старухи, хотя она ихъ знала отлично и дѣлала это только, чтобы придать себѣ болѣе важности.

-- Да, сударыня, я -- Мери Брафи, но меня зовутъ Гефернанъ, отвѣчала бѣдная женщина сквозь слезы.

Сорокъ лѣтъ она была женой Кона Гефернана, но, благодаря родовому инстинкту, еще сохранившему въ Ирландіи большую силу, она все еще считала себя членомъ семьи Брафи. Она почтительно присѣла къ экономкѣ пастора, а та холодно взглянула на нее сквозь свои очки, которыя были брошены, за негодностью, ея господиномъ и отлично пришлись ей по носу, хотя приходились ли они ей по глазамъ -- былъ еще большой вопросъ.

-- Что вы взяли сегодня за своихъ цыплятъ? спросила она.

-- Пятнадцать пенсовъ за три штуки, отвѣчала Мери Гефернанъ:-- я продала ихъ содержателю банкирской конторы; онъ -- такой скряга и не хотѣлъ дать мнѣ настоящей цѣны, т. е. восемнадцати пенсовъ.

-- Они всѣ такіе! хоромъ произнесли всѣ присутствовавшія женщины.

Онѣ очень хорошо знали, что Мери Гефернанъ отдала цыплятъ по пенсу дешевле рыночной цѣны, по той простой причинѣ, что Конъ Гефернанъ долженъ былъ содержателю банкирской конторы тридцать фунтовъ стерл. и желалъ возобновить вексель еще на полгода, а потому его жена хотѣла такой уступкой умилостивить кредитора. Эти тридцать фунтовъ пошли частью въ уплату ренты землевладѣльцу, частью на покупку кукурузной муки, а на оставшіеся нѣсколько фунтовъ имъ, можетъ быть, удастся, на этотъ разъ, отсрочить выселеніе и спасти себя отъ рабочаго дома. Послѣдніе два года были тяжелые, неурожайные. Женатый сынъ, съ которымъ они жили, нашелъ въ Англіи мало работы и, что хуже всего, въ Америкѣ также были тяжелыя времена, такъ что дочери, жившія въ Нью-Йоркѣ, на заработки которыхъ Гефернаны всего болѣе разсчитывали, не могли имъ ничего прислать. Они теперь желали одного -- отсрочки на полгода.

-- Я слышала, замѣтила мистрисъ Агернъ, смотря прямо въ глаза экономкѣ:-- что Лаудеръ взялъ за своей новой женой четыре тысячи фунтовъ стерлинговъ.

-- Четыре, повторила экономка: -- да, это совершенно справедливо; но вѣдь и Лаудеръ имѣетъ много; онъ выжимаетъ отсюда около тысячи фунтовъ въ годъ, а пришелъ сюда почти голышемъ.

Всѣ окружавшія молчали и только знаменательно поглядывали другъ на друга.

-- Четыре тысячи! произнесла Мери Гефернанъ съ удивленіемъ, точно дѣло шло о четырехъ милліонахъ.

Впрочемъ, какъ одна, такъ и другая сумма одинаково превосходили ея пониманіе.

-- Четыре, промолвила иронически мистрисъ Агернъ:-- у него теперь хватитъ денегъ заплатить бѣдной Мери Клифордъ...

Одна изъ сосѣдокъ быстро закрыла ротъ говорившей, но слишкомъ поздно. Мистрисъ Рошъ, молча слушавшая весь этотъ разговоръ, теперь воскликнула, подбѣгая къ группѣ:

-- Что? заплатить? Вы сказали, мистрисъ Агернъ, заплатить! Да знаете ли вы при комъ это сказали? Моя мать была урожденная Клифордъ. Заплатить! прибавила она, гнѣвно возвышая голосъ:-- пусть онъ предложитъ намъ денегъ. Мы ему дадимъ сдачи свинцомъ. Будь онъ проклятъ, негодяй.

-- Аминь! промолвила Мери Гефернанъ, которая не разслушала и половины словъ мистрисъ Рошъ.-- Я сяду въ телегу, прибавила она, обращаясь къ сосѣдкѣ, которая привезла ее на базаръ:-- я такъ устала, что еле держусь на ногахъ.

Лаудеръ, поземельный агентъ лорда Гольтимора, на землѣ котораго жила, по крайней мѣрѣ, треть собравшихся на базарѣ въ Гальтитаунѣ поселянъ, былъ человѣкъ лѣтъ сорока, но наружности очень красивый и пріятный. Онъ самъ проложилъ себѣ дорогу въ жизни; будучи по рожденію католикомъ, онъ съ цѣлью финансоваго и соціальнаго возвышенія перешелъ въ протестантство и, достигнувъ совершеннолѣтія, поступилъ въ масоны. Онъ началъ свое поприще писцомъ въ конторѣ одного изъ дублинскихъ стряпчихъ, но, обнаруживъ большую ловкость и трудолюбіе, онъ вскорѣ пошелъ въ ходъ и сталъ самостоятельно заниматься дѣлами. Пріобрѣтя въ графствѣ кусокъ земли, онъ, семь лѣтъ тому назадъ, добился и мѣста поземельнаго агента лорда Гольтимора. При первомъ прибытіи Лаудера въ окрестности Гальтитауна, глава этого древняго рода жилъ въ замкѣ, новомъ, большомъ четыреугольномъ домѣ среди великолѣпнаго помѣстья, близь развалинъ Кромвельскаго форта, составлявшаго главную защиту города. Но теперь уже болѣе года лордъ Гольтиморъ со всей семьей находился въ отсутствіи и, повидимому, не долженъ былъ вернуться. Эта перемѣна въ ихъ жизни произведена была различными причинами. Главной характеристической чертой Лаудера была любовь къ власти. Пока лордъ Гольтиморъ жилъ въ своемъ помѣстьѣ, его положеніе было второстепенное; хотя его принципалъ ни во что не вмѣшивался и никогда не выслушивалъ жалобъ на своего управляющаго, но Лаудеръ хотѣлъ господствовать неограниченно, открыто, а въ присутствіи лорда и жены его, значеніе агента стушевывалось. Онъ никакъ не могъ понять, что они проводили съ удовольствіемъ восемь мѣсяцевъ изъ двѣнадцати въ такой горной трущобѣ, какъ Гальтитаунъ, и считалъ Лондонъ или Парижъ болѣе приличнымъ мѣстопребываніемъ. Не прошло и трехъ мѣсяцевъ послѣ его поступленія на службу къ лорду Гольтимору, какъ онъ рѣшилъ въ своемъ умѣ, что гольтиморскій замокъ перестанетъ служить пріютомъ его собственнику. Ему слѣдовало жить въ Портлэндъ-Скверѣ, что, конечно, будетъ очень нравиться-миледи, а ихъ агентъ поселится въ замкѣ и въ одной изъ низшихъ комнатъ устроитъ контору. Собственная ферма и резиденція Лаудера отстояли на пять миль, и онъ находилъ очень неудобнымъ держать контору въ городѣ.

Лордъ Гольтиморъ не былъ образцовымъ землевладѣльцемъ, но пользовался популярностью среди своихъ фермеровъ. Онъ отличался привѣтливыми манерами и умѣлъ говорить съ народомъ, что, само по себѣ -- большой талантъ; но это не мѣшало ему безъ зазрѣнія совѣсти возвышать ренту тамъ, гдѣ увеличивалась стоимость земли. Въ его помѣстьѣ не существовало арендныхъ контрактовъ; всѣ фермеры жили безъ всякихъ условій изъ года въ годъ и рента возвышалась довольно часто. Лордъ Гольтиморъ былъ съ малолѣтства воспитанъ въ Англіи и въ молодости жилъ такъ шибко, что около половины его доходовъ шло теперь на уплату закладныхъ. Поэтому, получивъ нѣсколько угрожающихъ писемъ въ своемъ лондонскомъ клубѣ, онъ былъ немного обиженъ, но не особенно удивленъ. Онъ послушался предостереженія и болѣе не возвращался въ свое помѣстье. По всей вѣроятности, однако, онъ не поступилъ бы такъ быстро, еслибъ не рѣшилъ, по случаю совершеннолѣтія своего старшаго сына, продать часть помѣстья и погасить долги, съѣдавшіе его доходы. Онъ хотѣлъ поднять ренту къ Михайлову дню, но не съ цѣлью взысканія ея, а только номинально. Фермеры будутъ платить ему прежнюю ренту, покупщикъ земли уже могъ распорядиться, какъ желалъ. Онъ уже однажды такъ поступилъ въ отношеніи небольшой части своего помѣстья. Лаудеръ ничего не зналъ объ этомъ намѣреніи своего патрона, но Гальтитаунъ узналъ объ этомъ какимъ-то таинственнымъ образомъ и это извѣстіе увеличило еще общую ненависть къ агенту. Лордъ Гольтиморъ былъ слишкомъ добродушенъ, чтобы хладнокровно присутствовать при какомъ-нибудь бѣдствіи, а возвышеніе ренты должно было несомнѣнно отозваться бѣдственно на комъ-нибудь изъ фермеровъ. Что же касается до Лаудера, то онъ не отличался такой деликатностью чувствъ, хотя далеко не былъ непріятнымъ человѣкомъ. Напротивъ, онъ былъ щедръ и великодушенъ во всемъ, что не касалось служебныхъ или дѣловыхъ отношеній. Проходя мимо старухъ, продававшихъ яблоки на городскихъ улицахъ, онъ всегда бросалъ имъ мелкую серебряную монету. Въ сущности онъ старался заслужить общее расположеніе, но, несмотря на все, его презирали, какъ выскочку, а его настоящія стремленія, бывшія гораздо аристократичнѣе даже наклонностей лэди Гольтиморъ, возстановляли противъ него народъ. Онъ упорно стоялъ за кастовыя привилегіи и отличія, и находилъ, что мелкіе фермеры живутъ слишкомъ хорошо. Онъ едва могъ удержать свое негодованіе, узнавъ, что одинъ изъ нихъ отдалъ свою дочь въ хорошій пансіонъ и вполнѣ соглашался съ лэди Гольтиморъ, что простой народъ долженъ оставаться въ невѣжествѣ и что граматность только можетъ увеличить число безпокойныхъ людей. Хотя Лаудеръ и леди Гольтиморъ сходились въ мнѣніяхъ по этому вопросу, но въ другихъ отношеніяхъ между ними существовало большое различіе. Она отличалась тѣми изящными манерами и тѣмъ достоинствомъ, которыя составляютъ признакъ истиннаго феодализма и грозятъ исчезнуть вмѣстѣ съ нимъ. Она никогда не оскорбляла и не унижала никого; не одобряя многія изъ чувствъ и обычаевъ народа, она, однако, или уважала ихъ, или притворялась, что уважаетъ. Самая же учтивость Лаудера была ненавистна народу. Какъ смѣлъ этотъ выскочка задавать тоны, держа лошадей и охотничьихъ собакъ? Мѣстное дворянство пришло въ совершенный упадокъ, если допускаетъ на свои охоты такого проходимца. Его любовь къ спорту вмѣстѣ съ тѣмъ фактомъ, что онъ имѣлъ гончихъ, получавшихъ призы, расположили къ нему сердца нѣсколькихъ юношей, сыновей состоятельныхъ фермеровъ, но вообще весь народъ относился къ нему недовѣрчиво. Къ тому же онъ имѣлъ репутацію безнравственнаго человѣка; онъ прибылъ въ Гальтитаунъ женатый, но уже три года вдовѣлъ. У него былъ одинъ ребенокъ и его хозяйствомъ завѣдывала, со смерти жены, пожилая родственница, которая съ полгода передъ этимъ уѣхала изъ его дома, благодаря тому "скандалу", о которомъ говорили на базарѣ съ такимъ негодованіемъ, въ виду его вторичной женитьбы, повидимому, не долженствовавшей пройти ему даромъ.

Экономка пастора кончила тѣмъ, что купила цыплятъ у мистрисъ Мурфи по своей цѣнѣ и послала ее съ ними въ церковный домъ.

-- Не люблю я семью Мурфи, сказала она, обращаясь къ одной изъ окружавшихъ ее женщинъ:-- они ужасно дерзки. Помните, какую они съиграли штуку съ пасторомъ на свадьбѣ Дана Мурфи. Нѣтъ? а я думала, что это всѣмъ извѣстно. Дѣло въ томъ, что пасторъ согласился его повѣнчать за фунтъ стерлинговъ и не хотѣлъ взять меньше; у жениха же было въ карманѣ всего тринадцать шиллинговъ. Данъ попросилъ его тогда не начинать службы нѣсколько минутъ, пока онъ сбѣгаетъ и у кого-нибудь займетъ недостающіе шиллинги, увѣряя, что у него былъ въ городѣ знакомый, который ему не откажетъ въ подобной услугѣ. Что же онъ сдѣлалъ, какъ вы думаете? Взялъ верхнюю одежду пастора, висѣвшую на гвоздикѣ, и заложилъ ее ростовщику Луби за семь шиллинговъ. Потомъ вернулся и послѣ вѣнчанія отдалъ пастору фунтъ стерлинговъ и билетъ на его заложенную одежду.

-- Какой нахалъ! промолвила мистрисъ Агернъ, неодобрительно качая головой.

Но мистрисъ Рошъ громко и долго смѣялась. Она происходила изъ старинной протестантской семьи, сохранившей кромвелевскій закалъ, и шутка Дана Мурфи ей очень поправилась.

-- Спасибо ему за это, промолвила въ полголоса Мери Гефернанъ, вторя своей покровительницѣ, хотя въ сущности ей было все равно, и еслибъ мистрисъ Рошъ призвала на Дана Мурфи небесное проклятіе, то она подтвердила бы это.

-- Онъ и теперь -- такой же разбойникъ, продолжала экономка пастора:-- на дняхъ они подняли такую драку, что ихъ разняла полиція; онъ колотилъ ее гусемъ, а она защищалась старой индюшкой. О, они ужасные люди, эти Мурфи!

-- Индѣйка -- очень деликатная тварь: вѣроятно, она околѣла, замѣтила глубокомысленно мистрисъ Агернъ.

-- Да, конечно, отвѣчала экономка: -- Лаудеру слѣдовало бы отдѣлаться отъ нихъ, да, онъ никогда не дѣлаетъ того, что слѣдуетъ.

-- Приданое въ четыре тысячи! произнесла мистрисъ Рошъ, возвращаясь къ предмету, всѣхъ интересовавшему:-- любопытно знать, на что она походитъ. Если она молода, да съ деньгами, то это -- находка.

-- Она молода, и красавица, ядовито замѣтила экономка.

Она въ сущности не знала ни того, ни другого, но ей пріятно было подливать масла въ пламя народной ненависти къ Лаудеру.

-- А! воскликнула съ жаромъ мистрисъ Рошъ: -- такимъ людямъ всегда везетъ. Посмотрите какъ онъ живетъ, держитъ лошадей и собакъ, купилъ новый кабріолетъ и загребаетъ кучу денегъ, ничего не дѣлая. Сидитъ себѣ только въ конторѣ, да получаетъ ренты и, можетъ быть, кое-когда напишетъ какую-нибудь бумаженку.

Лаудеръ былъ энергичный, работящій агентъ, но мистрисъ Рошъ считала работой только очистку поля отъ камней или сбиваніе масла въ знойный лѣтній день.

-- Ну, прощайте, прибавила она неожиданно: -- въ дорогу!

Эти послѣднія слова относились къ ослу, котораго она схватила за голову, и вытащила свою телегу изъ толпы.

Мэри Гефернанъ вся покраснѣла отъ чрезвычайныхъ усилій, которыхъ ей потребовалось, чтобъ взобраться на телегу, но, усѣвшись, она вспомнила о своемъ бѣдственномъ положеніи и, проѣзжая мимо высокаго констэбля, погрозила ему кулакомъ.

-- Эй, ты, полицейскій! воскликнула она съ пламеннымъ гнѣвомъ:-- если мнѣ придется въ этомъ году покинуть свою хижину, то я убью Лаудера.

Констэбль взглянулъ на слабую маленькую старуху, угрожавшую ему съ такой необычайной энергіей, и громко разсмѣялся. Мистрисъ Рошъ, только, что помѣстившаяся рядомъ со старухой, толкнула ее въ видѣ дружескаго предупрежденія. Но какъ ни былъ слабъ этотъ ударъ, его было достаточно, чтобъ нарушить равновѣсіе мистрисъ Гефернанъ. Она упала навзничъ въ сѣно, лежавшее на днѣ телеги и усталая, утомленная, тотчасъ заснула.

Было около пяти миль до перекрестка дорогъ, гдѣ мистрисъ Рошъ и мистрисъ Гефернанъ должны были разстаться. Онѣ выѣхали изъ города въ половинѣ шестого, и оселъ шелъ очень тихо, несмотря на то, что возвращался домой. Вскорѣ его хозяйка соскочила съ телеги, чтобъ облегчить грузъ, и такъ какъ осла не надо было вести, то она медленно шагала по пыльной дорогѣ рядомъ съ нимъ, поощряя его по временамъ странно звучавшими словами. Между тѣмъ, Мэри Гефернанъ спала сномъ праведнаго. Солнце медленно опускалось въ желтоватомъ ослѣпительномъ блескѣ за Киперскія высоты по ту сторону долины. Рѣка блестѣла, какъ новое серебро, сквозь листву окаймлявшихъ ее деревьевъ. Жаръ былъ еще нестерпимый; воздухъ не колыхался, и мистрисъ Рошъ, отирая потъ съ своего лица, вспоминала съ благодарностью о своемъ овсяномъ полѣ. Картофель уже почти созрѣлъ на поляхъ, мимо которыхъ шелъ ихъ путь; тамъ и сямъ виднѣлась большими пятнами рожь, и ея запахъ слышался въ воздухѣ, несмотря на благоуханіе многочисленныхъ цвѣтущихъ сорныхъ травъ.

Эти плевелы виднѣлись повсюду. Бурьянъ поднималъ свой мѣдный лобъ даже въ бороздахъ картофельныхъ полей и увѣнчивалъ каждую канаву; крапива, лопухъ и волчецъ вездѣ пробивались изъ земли даже на самой дорогѣ, точно они были настоящими собственниками почвы, а подъ ихъ тѣнью гнѣздились одуванчики, журавлиный горохъ и красные вербейники. Все созрѣло; ежевика почернѣла, боярышникъ пожелтѣлъ, а рябина висѣла блестящими кистями, красный отливъ которыхъ, какъ бы повторялся макомъ среди сорныхъ травъ по краямъ дороги. Поселяне уже ушли домой съ полевыхъ работъ, и только охриплые августовскіе звуки дроздовъ и воркованіе лѣсныхъ голубей нарушали безмятежную тишину.

Наконецъ, телега остановилась на перекресткѣ дорогъ, гдѣ сосѣдки должны были разстаться, и въ туже минуту Мэри Гефернанъ, проснувшись, проворно спустилась на землю.

-- Благослови васъ Господь и воздай вамъ! вы -- добрая женщина, мистрисъ Рошъ, произнесла она, взваливая себѣ на плечи мѣшокъ съ мукой.

-- Добраго вечера, Мэри Гефернанъ.

-- Вы очень добры ко мнѣ, мистрисъ Рошъ.

-- Э, полноте, прощайте, воскликнула мистрисъ Рошъ и, вскочивъ на телегу, ударила по той части осла, которая была къ ней ближе. Вскорѣ она скрылась въ сосновомъ лѣсу, а Мэри. Гефернанъ поплелась вверхъ въ гору, къ своему жилищу, которое отстояло на полторы мили. Почти на каждомъ шагу она оступалась и часто останавливалась, чтобъ перевести духъ. Наконецъ, она повернула на тропинку, которая вела къ ея маленькой закоптѣлой хижинѣ и скорѣе походила на русло горнаго потока, чѣмъ на дорогу. Большіе голыши, принесенные изъ далека зимнимъ наплывомъ воды и побѣлѣвшіе на солнечномъ припекѣ, валялись среди тропинки, полускрытые въ пыли. По краямъ, массы синеватаго известняка виднѣлись изъ-за папоротниковъ и терновника; колокольчики возвышались надъ зеленымъ мхомъ, а макъ и наперсточная трава густо росли среди запыленной крапивы и вездѣсущаго бурьяна. На полудорогѣ до дома, Мэри Гефернанъ встрѣтила своего мужа, который ждалъ ее. Онъ былъ худощавый старикъ, съ безпокойнымъ взглядомъ прекрасныхъ черныхъ глазъ, очень бѣдно одѣтый и повидимому больной, унылый.

Жена его остановилась, положила на землю мѣшокъ съ мукой и, обтеревъ руками потъ съ лица, сказала безъ всякаго вступленія:

-- Я продала цыплятъ, а сколько было на рынкѣ живности -- страхъ! Конъ, прибавила она, сунувъ руку въ карманъ: -- вотъ тебѣ табакъ. О, тяжеленько тащить этотъ мѣшокъ (она его снова взвалила себѣ на плеча). Я бы, право, умерла на дорогѣ, еслибъ меня не подвезла добрая женщина. На рынкѣ было не много масла; изъ горныхъ деревень привезли не много. Все это отъ засухи.

Конъ закурилъ трубку и шелъ молча впереди. Она съ трудомъ слѣдовала за нимъ, болтая безъ умолку. Всякій другой на его мѣстѣ понялъ бы по этой лихорадочной болтовнѣ, что она принесла дурныя вѣсти и никакъ не могла найти достаточно окольный путь, чтобъ подойти къ дѣлу. Это была ея всегдашняя привычка, но часто случается, что мужъ и жена, живущіе вмѣстѣ сорокъ лѣтъ, знаютъ всѣхъ менѣе привычки другъ друга.

-- Мистрисъ Рошъ, продолжала она, едва переводя дыханіе:-- взяла десять пенсовъ за свое масло -- прекрасное масло отъ ея рыжей коровы. Но, голубчикъ Конъ, мѣшокъ ужасно тяжелъ.

Конъ сочувственно крякнулъ, но не повернулъ головы.

-- Мистрисъ Агернъ получила письмо отъ своего сына Джани съ двумя фунтами стерлинговъ. Она говоритъ, что онъ въ Нью-Йоркѣ, а письмо помѣчено Бруклинъ. Эти Агерпы никогда не говорятъ правды. Онъ получаетъ на фабрикѣ по двѣнадцати долларовъ въ недѣлю.

-- Двѣнадцать долларовъ въ недѣлю; значитъ, два фунта десять шиллинговъ, промолвилъ старикъ, оборачиваясь:-- жаль, что я не поѣхалъ юношей въ Америку. Ты заходила на почту, Мэри?

-- Да, но писемъ нѣтъ, Конъ.

Они теперь были въ виду своей маленькой, заросшей мхомъ, приземистой хижины. Она стояла во впадинѣ, ниже уровня тропинки, и съ запада ее закрывала купа сосенъ, высокіе, красные стволы которыхъ блестѣли знойнымъ пыльнымъ блескомъ, подъ лучами вечерняго солнца. Громадный очитокъ росъ на крышѣ, и его красные цвѣты развѣвались какъ перья надъ самой дверью. Нѣсколько куръ, вѣроятно, мать и тетки проданныхъ въ это утро цыплятъ, встрѣтили на порогѣ свою госпожу голоднымъ кудахтаньемъ. Она нелюбезно толкнула ихъ ногой, отчего они взлетѣли наверхъ, а не разбѣжались по сторонамъ. Внутри хижины было совсѣмъ темно. Она взяла охапку сухого дерна изъ груды подлѣ очага, руками сгребла золу и раздула огонь. Потомъ она пошла въ уголъ, гдѣ лежалъ желѣзный котелъ на трехъ ножкахъ, для удобства крылатыхъ обитателей дома, которые имѣли привычку подчищать его. Взявъ котелъ, она отправилась на источникъ, находившійся вблизи хижины, вымыла его и, наливъ до половины водой, принесла и поставила на огонь.

Конъ курилъ, сидя на камнѣ передъ дверью; когда же трубка погасла, онъ вошелъ въ хижину и сѣлъ на стулъ у огня. Котелъ на трехъ ножкахъ уже кипѣлъ, и хозяйка мѣшала въ немъ щепотки муки. Мерцающій свѣтъ горѣвшаго торфа выказывалъ всю бѣдность ихъ жилища. На старомъ истрескавшемся буфетѣ виднѣлись полдюжины тарелокъ, три кружки, изъ которыхъ только одну можно было еще употреблять, нѣсколько чашекъ, различной формы и различнаго цвѣта, и черный чайникъ со сломаннымъ носикомъ, очевидно долго пользовавшіеся отдыхомъ. Въ углу валялась маслобойка -- корова была продана болѣе года.

-- Что ты получила за цыплятъ? спросилъ старикъ, высыпая на полъ золу изъ трубки.

-- Четыре шиллинга и шесть пенсовъ за всѣхъ. Я продала три штуки Дорси за пятнадцать пенсовъ.

Говоря это, Мэри Гефернанъ смотрѣла изъ подлобья на мужа.

Онъ положилъ трубку подлѣ себя и сидѣлъ, облокотись на палку. Послѣ минутнаго молчанія, во время котораго онъ повидимому съ трудомъ соображилъ сказанное женой, онъ стукнулъ палкой объ полъ и спросилъ:

-- Велѣлъ онъ мнѣ что-нибудь сказать?

-- Онъ сказалъ, что тебѣ напрасно къ нему и заходить, отвѣчала Мэри Гефернанъ глухимъ голосомъ.

Онъ ничего не отвѣчалъ, но посмотрѣлъ на нее пристально, а потомъ, поникнувъ головой, громко застоналъ.

Похлебка въ котлѣ кипѣла; мерцающій блескъ огня мало по малу стушевалъ послѣдніе слѣды вечерняго свѣта и уныло озарялъ сѣдую голову старика и полинялую красную шаль Мэри Гефернанъ, которая угломъ ея обтирала слезы, тихо катившіяся по впалымъ щекамъ.

Отъ перекрестка, гдѣ мистрисъ Рошъ разсталась съ сосѣдкой, ей надобно было пройдти еще двѣ добрыя мили до своего дома. Поднимаясь въ гору сначала подъ благоуханной тѣнью сосновой рощи, а потомъ по пастбищамъ, дорога была до того крута, что, несмотря на все желаніе доброй женщины достичь скорѣе своего жилища, она подвигалась очень тихо и почти на каждомъ шагу помогала своему старому ослу тащить тяжелую телегу. Было уже поздно, солнце быстро исчезало за Киперской вершиной, которая еще сіяла золотистымъ заревомъ, тогда какъ по откосамъ поднимались пурпурныя тѣни, и массы вереска, еще недавно ярко сверкавшія, погасали какъ свѣчки одна за другой. Наконецъ, показалось селеніе, если можно назвать селеніемъ полдюжины хижинъ, заросшихъ мхомъ и пріютившихся среди утесовъ. Ея ферма лежала поодаль отъ другихъ, и къ ней вела маленькая, узенькая тропинка, по которой не успѣла мистрисъ Рошъ сдѣлать и нѣсколькихъ шаговъ, какъ изъ-за большого камня выскочила рослая, сухощавая дѣвочка, съ державшимся за ея юпку мальчуганомъ, лѣтъ четырехъ, босымъ, съ загорѣлымъ лицомъ и бѣлокурой, мохнатой головой.

-- Мама, мама! воскликнулъ онъ, выбѣгая на средину дороги передъ самой телегой.

-- Ступай вонъ, не мѣшай! отвѣчала мистрисъ Рошъ, рѣзкимъ тономъ.

-- Гдѣ мои леденцы? продолжалъ мальчуганъ, прыгая и кружась въ пыли.

Его мать, повидимому, очень устала и, забывъ въ базарной суматохѣ купить леденцы своему любимому Веніамину, окончательно вышла изъ себя при напоминаніи ей объ этой непростительной забывчивости.

-- Леденцы! воскликнула она сердито:-- какъ ты смѣешь просить леденцевъ! Нора, отчего ребенокъ не спитъ? Тебѣ надо леденцовъ? погоди я тебѣ задамъ такихъ леденцовъ, что тебѣ не поздоровится!

Онъ широко открылъ глаза отъ удивленія при такой непривычной рѣчи всегда баловавшей его матери, но, увидавъ, что она сдѣлала шагъ впередъ, какъ бы желая схватить его, онъ бросился бѣжать со всѣхъ ногъ по дорогѣ. Она погрозила ему въ слѣдъ кулакомъ, но его курчавая, русая какъ ленъ головка ни разу не оглянулась.

-- Леденцы! Скажите, пожалуйста! Ты мнѣ его совсѣмъ испортила, Нора, проворчала мистрисъ Рошъ, хотя уже далеко не столь суровымъ тономъ.

Дѣвочка не обратила никакого вниманія на эти слова, а, взявъ подъ уздцы осла, тянула его за собой по крутой тропинкѣ.

-- Вы оба отравляете мнѣ жизнь! продолжала мистрисъ Рошъ:-- а я еле жива отъ усталости. Томъ, прибавила она, увидавъ во дворѣ мужа:-- иди сюда, возьми телегу.

Человѣкъ высокаго роста и съ очень добродушнымъ лицомъ молча повиновался. Онъ былъ въ рубашкѣ, безъ сюртука, который висѣлъ на изгороди.

Ихъ жилище, хотя и некрасивое, носило на себѣ ясные признаки благоденствія и изобилія; низенькій скотный дворъ, съ отворенной настежъ дверью, обнаруживалъ пару телятъ, привязанныхъ къ стойламъ. Всѣ коровы были въ полѣ; за домомъ виднѣлись гряды картофеля и нѣсколько акровъ земли подъ овсомъ. Большая грязная лужа, на поверхности которой стояла пѣна съ опаловымъ отливомъ, красовалась передъ скотнымъ дворомъ. Завидѣвъ издали свою госпожу, стая гусей съ шумомъ и гамомъ двинулась къ ней на встрѣчу, покинувъ соблазнительное сосѣдство этой лужи. Цѣлый рядъ индюшекъ унизывалъ полуразвалившуюся стѣну, а утки и курицы свободно расхаживали въ дверяхъ дома. Передняя часть двора была когда-то вымощена, но уже давно требовала исправленія. Трава росла повсюду, хотя и притоптанная; значительное число оконъ въ домѣ было залѣплено бумагой. Овсяное поле, на которое открывался обширный видъ, благодаря обломанной стѣнѣ, представляло настоящій ботаническій садъ по числу и разнообразію цвѣтущихъ и благоухающихъ сорныхъ травъ, отъ сокольника, высящагося надъ своими болѣе смиренными сосѣдями -- макомъ, одуванчиками, чертополохомъ и журавлинымъ горохомъ, до составлявшихъ кайму лабазника и бурьяна. Никто не мѣшалъ имъ рости на свободѣ; дѣти, у которыхъ теперь были каникулы, валялись цѣлый день на солнцѣ, и имъ такъ же мало приходило въ голову полоть, какъ читать или писать. У Норы было еще двѣ старшія сестры, которыя воспитывались въ монастырской школѣ; расходъ на это нѣсколько превышалъ средства семьи, но у мистрисъ Рошъ былъ дядя патеръ, а потому она считала необходимымъ, для поддержанія достоинства ея семьи, чтобы дочери учились французскому языку и географіи. Мальчики, въ числѣ трехъ, отъ пятнадцати лѣтъ до четырехъ, считали такъ же, какъ ихъ родители, что полоть было совершенно излишне. Никто не полетъ, да и къ тому же, еслибы вырвать съ корнемъ одуванчики и чертополохъ, то они явятся снова на томъ же мѣстѣ изъ сѣменъ, занесенныхъ вѣтромъ отъ сосѣдей. Они имѣли въ своемъ пользованіи около двухъ сотъ акровъ земли, изъ которыхъ было хорошей всего восемь, да еще въ томъ числѣ было потеряно болѣе двухъ акровъ на канавы. "Такъ всегда было", говорили они и держались въ этомъ отношеніи того же правила, которое заставляло ихъ садить дрянной картофель выродившейся породы только потому, что "всѣ такъ дѣлали". Они держали двухъ лошадей, болѣе для забавы, такъ какъ Рошъ и его старшій сынъ любили посѣщать похороны и скачки; а для пользы они нанимали скотницу для кормленія животныхъ.

Внутренность двухэтажнаго, оштукатуреннаго дома походила на несчастное жилище Гефернановъ. Полъ былъ такой же глиняный, подъ очагомъ такъ же горѣлъ торфъ; все было тоже, но въ большемъ размѣрѣ; на буфетѣ было болѣе посуды, подъ очагомъ болѣе торфа, большой котелъ висѣлъ надъ огнемъ на цѣпочкѣ. А главное былъ тотъ же запахъ торфа, дыма, грязнаго пуховика, куръ и кислаго молока. Около дюжины картинъ религіознаго содержанія, почернѣвшихъ отъ копоти и запачканныхъ мухами, висѣло на стѣнахъ, но не было никакого различія между Рошемъ, при всѣхъ его достаткахъ, и сельскимъ рабочимъ, получавшимъ десять шиллинговъ въ недѣлю. Мистрисъ Рошъ надѣвала по воскресеньямъ шелковое платье и ѣздила въ церковь въ своей собственной линейкѣ, но это не мѣшало ей бросать горящій кусокъ торфа въ маслобойню передъ сбиваніемъ масла и обращаться, въ случаѣ заболѣванія коровъ, къ помощи знахарки, а не ветеринара въ Гальтитаунѣ. Мать Роша жила съ ними, и она очень хорошо ладила со старухой. Но мистрисъ Рошъ, старшая, только постоянно ворчала, что ея невѣстка расходовала слишкомъ много. Она возставала противъ линейки, въ которой, однако, каждое воскресенье ѣздила въ церковь къ поздней службѣ, и особливо противъ дорогого воспитанія внучекъ. По ея мнѣнію, было гораздо лучше отложить эти деньги на ихъ приданое. Она повторяла на каждомъ шагу и совершенно излишне, такъ какъ это бросалось само собой въ глаза, что она была неученая. Она не умѣла ни читать, ни писать, и ея исповѣди ставили въ тупикъ приходскаго патера. Однако, это немѣшало ей откармливать телятъ и индюковъ, ткать, вязать и дѣлать свѣчи, чего не умѣли ея ученыя внучки. Во всемъ домѣ не было ни одной книги, кромѣ дѣтскихъ школьныхъ учебниковъ. Рошъ постоянно читалъ газету "Free man" (Свободный человѣкъ) на которую онъ подписывался вмѣстѣ съ двумя сосѣдями. Это былъ лѣнивый, добродушный человѣкъ; свою землю онъ арендовалъ изъ года въ годъ; рента его была уже дважды возвышена съ тѣхъ поръ, какъ онъ пользовался фермой, и онъ ожидалъ не безъ основанія третьяго повышенія, что, конечно, нисколько его не поощряло къ улучшеніямъ.

Трудно себѣ представить что-нибудь безсмысленнѣе и неэкономнѣе, какъ его система фермерства; какой-нибудь провалъ въ полѣ затыкался срубленнымъ кустомъ, колесомъ отъ телеги или сохой, какъ дѣлали прежде его отецъ и дѣдъ. Онъ упорно отворачивался отъ всякихъ улучшеній и ненавидѣлъ нововведенія. Онъ питалъ нѣчто въ родѣ уваженія къ лорду Гольтимору, какъ къ аристократу стараго покроя, и терпѣть не могъ Лаудера. Его трудно было назвать религіознымъ; онъ вѣрилъ, что всѣ протестанты пойдутъ въ огненную геенну на томъ свѣтѣ, но платилъ десятину патеру неохотно, говоря, что дѣлаетъ это лишь съ цѣлью отдѣлаться отъ докучливыхъ приставаній патера. Онъ любилъ общество и не былъ лишенъ нѣкотораго рода идеальныхъ стремленій. Онъ съ любовью вспоминалъ геройскіе подвиги 98 года, видалъ не разъ Смита О'Брайена, и могъ на память повторить одну или двѣ поэмы Дэвиса. Онъ любилъ, хотя и безмолвно, красоту природы, что встрѣчается въ его классѣ не такъ рѣдко, какъ предполагаютъ, и часто въ лѣтній вечеръ любовался великолѣпнымъ закатомъ солнца. Но онъ не замѣчалъ всего безобразія своей внутренней обстановки, хотя видалъ примѣры чистоты и опрятности. Обычаи и привычки, укоренившіеся вѣками не легко уничтожить, когда личный интересъ и національные предразсудки побуждаютъ ихъ сохранять. Лэди Гольтиморъ, показывая свое помѣстье англійскимъ знакомымъ, обыкновенно объясняла, что католическое духовенство виновато въ этой дикости и грязи. Она забывала, что трудно найти больше чистоты, какъ въ католическихъ монастыряхъ, и что Франція и Бельгія -- католическія страны; но ей надо было чѣмъ-нибудь объяснить мрачное явленіе, которое, она хорошо понимала, бросало тѣнь на нее.

Рошъ, конечно, былъ націоналистъ и проводилъ часто вечера въ тавернѣ на перекресткѣ дорогъ, что очень не нравилось его женѣ. Она не знала о томъ, что это были за собранія или о чемъ тамъ говорили, хотя догадывалась; но ея мужъ возвращался иногда пьяный и по временамъ въ "семейномъ чулкѣ" оказывались таинственные дефициты.

На порогѣ дома мистрисъ Рошъ была встрѣчена ея свекровью, которая мяла въ рукахъ тѣсто для булки, хотя въ домѣ была, скалка, признаваемая ею за ненужную новизну.

-- Поздненько, Мэри-Анна, сказала она:-- я уже начала печь булку, не дожидаясь тебя. Томъ проситъ пораньше ужинъ. Онъ идетъ сегодня вечеромъ въ таверну.

Обѣ женщины многозначительно переглянулись.

-- Какія ты принесла новости? продолжала старуха.-- Мистрисъ Конноръ заѣзжала сюда по дорогѣ изъ города. Сынъ Гефернана возвращается домой на будущей недѣлѣ. Онъ не досталъ работы, и ихъ, вѣроятно, выселятъ съ фермы. Мэри Клифордъ вчера повезли въ Коркъ, а оттуда отправятъ въ Америку.

-- Я вижу, вы уже знаете всѣ новости, произнесла рѣзко мистрисъ Рошъ, которая, какъ партизанка Клифордовъ, не допускала, чтобы о нихъ дурно отзывались.

-- А что говорятъ о Лаудерѣ и его молодой женѣ? спросила старуха, хотя знала не менѣе своей невѣстки.

-- Будетъ игра, промолвила мистрисъ Рошъ, понижая голосъ и скорѣе про себя, чѣмъ обращаясь къ свекрови, которая теперь занялась печеніемъ булки.

-- Да, да, отвѣчала она: -- сегодня на базарѣ не было ни одного Клифорда. Впрочемъ, не удивительно, что они прячутся, бѣдные люди. Лаудеръ привозитъ сегодня вечеромъ свою новую жену, за которой онъ взялъ приданаго...

Въ эту минуту вошла служанка, молодая дѣвушка лѣтъ двадцати, толстая, бѣлая, съ ведромъ воды. Старуха вдругъ умолкла. Въ критическія минуты осторожность необходима.

-- Посмотрите, булка сгоритъ, воскликнула мистрисъ Рошъ съ сердцемъ, и, дѣйствительно, старуха не замѣтила, что одинъ уголъ булки задымился.

-- Оставь меня, я знаю, какъ печь булки, отвѣчала она гнѣвно.

-- Что ты сдѣлала съ Микки? послышался голосъ фермера, который, сидя на ступенькѣ у наружной двери, держалъ за руку ребенка.

-- Поди сюда, негодяй, сказала мать и, вынувъ изъ буфета привезенный ею хлѣбъ, отрѣзала кусокъ и посыпала его бурымъ сахарнымъ пескомъ:-- надо ему дать что-нибудь, а то онъ меня назоветъ лгуньей. Ну, поблагодари, разбойникъ, и не смѣй болѣе дуться.

Ребенокъ повиновался и, съ улыбкой схвативъ лакомство, ушелъ снова къ отцу на ступеньку. Онъ былъ очень хорошенькій мальчишка, меньшой въ семьѣ и общій баловень.

-- Ну, теперь ты доволенъ, сынишка, сказалъ отецъ, смотря на него съ любовью.

-- Ты идешь сегодня въ таверну на перекрестокъ? спросила его жена съ замѣтнымъ неудовольствіемъ въ голосѣ.

Онъ ничего не отвѣтилъ, а только затянулъ:

Сыны Эрина собираются,

И лордъ Эдуардъ будетъ тамъ.

Онъ продолжалъ распѣвать эту національную пѣсню и разговаривать съ ребенкомъ, пока не испеклась булка. Мистрисъ Рошъ болѣе не задавала ему вопросовъ, и тотчасъ по окончаніи ужина фермеръ надѣлъ шляпу и пошелъ внизъ съ горы.

Было уже темно, когда Рошъ очутился на большой дорогѣ; въ воздухѣ было свѣжо послѣ дневного зноя и выпала обильная роса, словно дождь. Луна, виднѣвшаяся сквозь дымку тумана, окутавшаго долину, казалась громаднымъ мѣднымъ щитомъ, висѣвшимъ на небѣ. Онъ не успѣлъ сдѣлать и двадцати шаговъ, какъ раздался въ окружавшей его темнотѣ голосъ:

-- Рошъ! Эй... Томъ Рошъ!

-- Чарли, ты меня ждалъ?

Высокая, статная фигура выдѣлилась изъ мрака и подошла къ Рошу.

-- Да, я тебя ждалъ. Гдѣ сегодня собираются?

-- У Бруффа внизу. Тамъ будетъ городскіе и много сосѣдей. Но, слышишь, Чарли, держи языкъ за зубами. Придутъ Фентонъ и Гайнсъ; берегись, опасно.

-- Я тебѣ говорю, Томъ, что я не допущу жеребья, отвѣчалъ Чарли въ полголоса:-- мое дѣло -- застрѣлить этого... и ни кто мнѣ не помѣшаетъ.

-- Полно, дуракъ, не горячись. Никто съ тобой не споритъ, но зачѣмъ ты хочешь, чтобы тебя схватили. Не мѣшай, пусть бросятъ, какъ всегда, жребій и предоставь остальное мнѣ, Бруффу Коннору. Во всякомъ случаѣ, Гайнсъ и Фентонъ не должны знать кто обдѣлаетъ это дѣльце. Мы уже все устроимъ.

-- О, значитъ будетъ второе засѣданіе. Я повторяю только, что не пройдетъ недѣли...

Онъ не окончилъ своей фразы, снялъ шляпу и откинулъ назадъ со лба свои густые, черные волосы.

Рошъ также остановился и взглянулъ на него. Чарли былъ блѣденъ, какъ полотно, и глаза горѣли лихорадочно.

-- Успокойся, Чарли, сказалъ Рошъ:-- успокойся; все будетъ по твоему. Но зачѣмъ лѣзть въ петлю? Право, я не вижу причины, почему бы не бросить всѣмъ жребій. Вѣдь каждый имѣетъ такую же причину къ ненависти, какъ ты. Конноровъ и Гефернановъ выселяютъ.

-- Полно, Рошъ! Развѣ это тоже?

Рошъ ничего не отвѣчалъ, и они молча продолжали путь.

Вскорѣ они достигли таверны на перекресткѣ двухъ дорогъ. Ея хозяинъ, Питеръ Бруффъ, пользовался безупречной репутаціей, а его братъ служилъ констэблемъ, но, по общему мнѣнію, болѣе восьми аграрныхъ убійствъ подготовлено было въ этой тавернѣ.

Рошъ и Чарльсъ Клифордъ пришли послѣдніе. Таверна кишила народомъ; тутъ были сельскіе рабочіе, мелкіе фермеры и сыновья крупныхъ фермеровъ, состоятельные, хорошо одѣтые люди. Многіе вернулись прямо съ жатвы, ибо время было страдное, и отъ усталости у нихъ слипались глаза. Всего въ сборѣ было около пятидесяти человѣкъ; большинство курило, и еслибы окна не были отворены, то духота и смрадъ были бы нестерпимы. Освѣщеніе таверны ограничивалось двумя маленькими масляными лампами, копоть которыхъ усиливала общее зловоніе отъ табачнаго дыма, водки и торфа.

Одинъ изъ присутствующихъ сидѣлъ за маленькимъ дубовымъ столомъ и вносилъ въ книгу номера, а не имена всѣхъ бывшихъ на лицо. Это былъ секретарь тайнаго общества. Окончивъ свое дѣло, онъ всталъ и взявъ въ руки книгу, началъ выкликать номера. Каждый, услыхавъ свой номеръ, отвѣчалъ громко: здѣсь. Рошъ и Конноръ сѣли у стола. Клифордъ съ поникшей головой забился въ уголъ. Они трое, вмѣстѣ къ содержателемъ таверны, Клифордомъ и секретаремъ, лавочнымъ приказчикомъ въ Гальтитаунѣ, были вожаками тайнаго общества.

-- Со времени нашего послѣдняго засѣданія, началъ секретарь:-- No 18 внесъ тридцать пять шиллинговъ, и, согласно новымъ правиламъ, три четверти этой суммы отправлены въ Дублинъ. Два новые члена вошли въ наше общество.

-- Чортъ васъ возьми съ вашими новыми правилами! воскликнулъ Клифордъ, выскакивая изъ своего угла:-- кому до нихъ дѣло! покажите скорѣе ружье, которое вы обѣщались принести.

-- Молчи, Чарли, не перебивай, произнесъ Рошъ, вынимая трубку изо рта и махая рукой пылкому юношѣ: -- надо, чтобы все шло по порядку.

-- Ружье здѣсь, хотя Пэка нѣтъ, сказалъ какой-то человѣкъ, вставая со стула въ заднемъ углу таверны:-- я бы желалъ знать кому его передать. Я уже цѣлый день съ нимъ вожусь, вырылъ его изъ земли и вычистилъ.

Онъ подошелъ къ столу и положилъ на него ружье. Это была энфильдская винтовка. Для удобства упаковки, дуло было разрѣзано на двое, но очень искусно и спайка была совершенно покрыта кольцомъ. Глаза всѣхъ присутствовавшихъ устремились, словно привлекаемые чарующей силой, на ружье, которое было такъ щедро смазано, что сало капало одинаково съ металлическихъ и деревянныхъ его частей. Рошъ протянулъ руку и только что хотѣлъ осторожно дотронуться до ружья, какъ молодой Клифордъ грубо оттолкнулъ его и схватилъ ружье, что, конечно, обратило на него общее вниманіе. Онъ подошелъ къ лампѣ, свѣтъ которой упалъ прямо на его красивое, юное лицо, съ блѣдными, хотя загорѣлыми щеками и дико блестѣвшими глазами.

-- Пэкъ придетъ? спросилъ кто-то позади.

-- Не знаю, Фентонъ, отвѣчалъ секретарь громко:-- мнѣ гоговорилъ сегодня Бланси, торговецъ изъ Вотерфорда, что Пэкъ отправился въ Чарлевиль.

Пэкъ было прозвище человѣка, убившаго одного землевладѣльца въ Коркѣ и подозрѣваемаго не безъ основанія въ другомъ аграрномъ преступленіи годъ тому назадъ. Онъ былъ отличный стрѣлокъ, и многіе полагали, что это искуство служило ему ремесломъ. Его голова была оцѣнена въ двѣ тысячи фунтовъ, но на эту сумму только приростали проценты въ продолженіи пяти лѣтъ и, по всей вѣроятности, ей такъ и суждено было остаться ни кѣмъ не взятой. Его жена и семейство жили въ Гальтитаунѣ, въ маленькомъ переулкѣ за зданіемъ суда; онъ часто ихъ навѣщалъ, даже среди бѣлаго дня, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, всегда предпочиталъ пробираться по канавамъ и скрытымъ тропинкамъ, чѣмъ идти по большимъ дорогамъ.

Секретарь переглянулся съ Бруффомъ и Рошемъ при вопросѣ Фентона, котораго они подозрѣвали въ шпіонствѣ. Его надо было тотчасъ сбить съ толку и направить на ложный слѣдъ. Рошъ толкнулъ своего юнаго друга Клифорда, какъ бы предупреждая его быть осторожнымъ, и тотъ нетерпѣливо махнулъ головой.

-- Все будетъ сдѣлано по правиламъ, продолжалъ секретарь:-- бросимъ жеребья.

-- Запишите и Тома Гефернана; онъ вернется черезъ недѣлю и будетъ недоволенъ, если его исключатъ, произнесъ одинъ изъ пріятелей отсутствующаго.

Вслѣдъ за этимъ благоразумнымъ замѣчаніемъ, было заявлено еще двадцать именъ не явившихся членовъ общества. Секретарь занялся писаніемъ номеровъ на кусочкахъ бумаги, а пока разговоръ сдѣлался общимъ.

-- Неужели правда, произнесъ голосъ съ американскимъ акцентомъ:-- что лордъ Гольтиморъ хочетъ сдѣлать общую переоцѣнку къ будущему году, когда будетъ праздновать совершеннолѣтіе своего старшаго сына?

-- Я знаю, что это значитъ, отвѣчалъ Рошъ, вставая:-- онъ просто возвышаетъ ренту передъ продажей помѣстья. Пятнадцать или шестнадцать лѣтъ тому назадъ, онъ сдѣлалъ тоже въ Гортскрипѣ. Онъ увѣрялъ своихъ фермеровъ, что возвышаетъ ренту только для проформы и что онъ никогда не возьметъ лишняго пенса, а въ ту же осень продалъ помѣстье англичанину, и возвышенныя ренты такъ и остались. Эй, ребята, его надо остановить сразу; это -- игра опасная.

-- Бруффъ! произнесъ секретарь:-- дай портеру.

-- Сейчасъ, отвѣчалъ хозяинъ таверны, услуживавшій другимъ гостямъ.

-- Вы говорите, что сынъ Гефернана вернется на будущей недѣлѣ, сказалъ юноша, который еще не промолвилъ ни слова:-- онъ не досталъ работы въ Англіи. Его жена работаетъ у капитана Крофорда. Имъ уже объявлено о выселеніи, если они не заплатятъ ренты. А откуда имъ заплатить, чортъ возьми!

-- Заплатить! повторилъ секретарь:-- да эти горные фермеры всѣ въ долгу, какъ въ шелку. Кулакъ хочетъ взять исполнительные листы противъ двѣнадцати семей въ будущую сессію; они ему должны болѣе восьмидесяти фунтовъ, да и намъ должны за картофель и сѣмена овса.

-- Это всегда такъ, задолжай немного -- тебя сейчасъ и выбросятъ на дорогу, произнесъ голосъ съ американскимъ акцентомъ.

Произнесшій эти слова теперь подошелъ къ столу. Это былъ молодой человѣкъ двадцати восьми лѣтъ, по имени Кассиди.

Онъ побывалъ въ Америкѣ и считался вожакомъ среди молодежи; онъ выражалъ самыя крайнія мнѣнія и самъ называлъ себя "краснымъ". Онъ заимствовалъ у радикаловъ всѣ ихъ термины, называлъ народъ не иначе, какъ пролетаріатомъ. Капиталъ и трудъ, солидарность и монополія не сходили съ его устъ. Онъ никогда не ходилъ въ церковь и громилъ "черную бригаду", "клерикальную братію" и т. д. Молодежь слушала его пламенныя рѣчи съ жадностью, но главной тайной его вліянія было не краснорѣчіе, а рѣдкая трезвость. Онъ никогда не бралъ въ ротъ водки. Кассиди былъ честолюбивъ, научился стенографіи и хотѣлъ сдѣлаться журналистомъ. Онъ посылалъ статейки въ газеты и зналъ, что ему не слѣдовало отуманивать свою голову водкой, которую юные фермеры уничтожаютъ въ столь громадномъ количествѣ. Кромѣ легкости въ изложеніи, которую многіе принимаютъ за истинное краснорѣчіе, онъ читалъ не безъ пользы національныхъ поэтовъ и умѣлъ кстати привести нѣсколько строчекъ изъ Кларенса и Мангана, Мура или Дэвиса, такъ что напоминалъ старикамъ ораторовъ юной Ирландіи и преданія высшей культуры, уже давно исчезнувшей. Поэтому, вліяніе Кассиди съ каждымъ днемъ увеличивалось. Время было критическое, и онъ пользовался удобнымъ случаемъ. Всѣ фермеры и рабочіе были въ долгу. Денегъ нельзя было достать иначе, какъ за большіе проценты. Каждый имѣлъ основательную причину къ неудовольствію и потому съ интересомъ слушалъ, когда его сѣтованіямъ придавали научную форму. Секретарь этого собранія, какъ мы уже сказали, былъ прикащикомъ въ одной изъ лавокъ, хозяинъ которой давалъ деньги въ займы поселянамъ. У него было векселей на громадную сумму, и, конечно, его должники были обязаны забирать товаръ въ его лавкѣ. Бруффъ, содержатель таверны, давалъ деньги сосѣдямъ и бралъ не менѣе сорока процентовъ. Какимъ образомъ убійство агента лорда Гольтимора выведетъ ихъ изъ этого затруднительнаго положенія -- никто себя не спрашивалъ. Таковъ былъ ихъ вѣковой обычай протеста, мести и удовлетворенія національной гордости. Лаудеръ, въ теченіи одинадцати лѣтъ, былъ поземельнымъ агентомъ и безнаказанно возвышалъ ренты тѣмъ изъ фермеровъ, которые пристраивали къ своей хижинѣ одну или двѣ комнаты, чтобъ отдѣлить взрослыхъ дочерей отъ ихъ братьевъ и рабочихъ, или получали хорошій доходъ съ земли, превращенной ими самими изъ болота въ удобренное поле. Если преслѣдуемый агентомъ или раззоренный арендаторъ покидалъ ферму, то всегда было кѣмъ его замѣнить. Нечего опасаться, чтобъ ферма пустовала тамъ, гдѣ нѣтъ другого занятія людямъ, какъ земледѣліе. Что было дѣлать бѣдному народу при такомъ положеніи вещей? Законъ не охранялъ ихъ интересовъ, и жаловаться въ судъ было тратой времени, такъ какъ всѣ судьи были сами землевладѣльцы или родственники землевладѣльцевъ.

Но отчего Лаудеръ не былъ доселѣ убитъ? Потому что, по народной поговоркѣ, общее дѣло -- ничье дѣло. Кассиди объяснилъ бы это "рабскимъ недостаткомъ иниціативы". Теперь же, чуть Чарли Клифордъ рѣшился отомстить за позоръ и погибель сестры, каждый сталъ требовать кровавой мести и за учиненное ему агентомъ зло. Въ сущности же, эта манія убійства была лицемѣрная, и всѣ знали, что Чарли, такъ или иначе, убьетъ Лаудера, а потому совершенно безопасно бросать жеребья.

-- Однако, самъ лордъ Гольтиморъ былъ сносный хозяинъ, сказалъ Конноръ:-- съ нимъ можно было жить. Онъ никогда не мѣшалъ фермерамъ подраздѣлять свои участки. Онъ никого не преслѣдовалъ, жилъ въ помѣстьѣ и давалъ работу бѣднымъ людямъ.

Хотя и занимая видное мѣсто въ тайномъ обществѣ, Конноръ былъ далеко не радикалъ. Онъ былъ работящій человѣкъ и платилъ аккуратно ренту. Онъ былъ неграматный. Лэди Гольтиморъ питала къ нему нѣкоторое уваженіе, потому что, встрѣтивъ его однажды и спросивъ, умѣетъ ли онъ читать, получила отвѣтъ:-- "Нѣтъ, миледи, я не граматный, да и какую пользу принесла бы мнѣ грамата?

-- Какіе вы всѣ холопы! воскликнулъ Кассиди:-- вы благодарите хозяевъ за то, что они вамъ даютъ работу, тогда какъ имъ слѣдуетъ благодарить васъ за то, что вы работаете. О, тупоголовые рабы! по вашему, хозяинъ вправѣ васъ покупать и продавать, какъ стадо свиней. Это время давно прошло. Вы -- не люди, вы позволяете какому-нибудь проклятому стряпчему наживаться на вашъ счетъ и распоряжаться вами, какъ вьючными животными. Что онъ такое и кто ему далъ эту власть? Да и самъ лордъ Гольтиморъ, что это за птица? Его предокъ былъ кромвелевскій офицеръ, и лордами они стали за содѣйствіе Англіи въ уничтоженіи національнаго парламента въ Дублинѣ! Ихъ земли прежде принадлежали О'Флэерти и церкви, а первоначальные ирландскіе владѣльцы были изгнаны въ Коннаутъ. Церковныя земли принадлежатъ народу, а помѣстья О'Флэерти должны вернуться ихъ потомкамъ.

-- Да, да, промолвилъ Рошъ.

-- Ирландія для ирландцевъ, продолжалъ Кассиди:-- пора намъ освободиться отъ англичанъ, которые дерутъ деньги со всего свѣта, а сами бьютъ баклуши. Посмотрите сколько денегъ, вырабатываемыхъ въ Нью-Йоркѣ, Калифорніи и другихъ мѣстахъ Америки, идетъ на уплату рентъ англичанамъ. Дочери Гефернана присылаютъ изъ Нью-Йорка ренту за ферму своихъ стариковъ. Я бы посадилъ Лаудера на эту ферму, да заставилъ бы его воздѣлывать землю, кормиться, да еще платить ренту. Хорошо тутъ говорить объ агентахъ, землевладѣльцахъ, министрахъ, королевѣ! я бы ихъ заставилъ воздѣлывать землю и снискивать себѣ пропитаніе трудомъ.

-- Да, честнымъ трудомъ, прибавилъ Фентонъ.

Онъ, повидимому, всѣхъ внимательнѣе и сочувственнѣе слушалъ Кассиди. Другой шпіонъ, Гайнсъ, уже былъ совершенно пьянъ, такъ какъ онъ нашелъ необходимымъ угостить четырехъ сосѣдей, искоса на него поглядывавшихъ. Впрочемъ, никто изъ присутствовавшихъ ни мало не боялся шпіоновъ. Пусть ихъ себѣ доносятъ судьѣ или полицейскому инспектору, что такой-то выбралъ для убійства такого-то. Кому отъ этого будетъ хуже? Полиція не могла предупредить убійства, а послѣ его совершенія не могла обнаружить убійцъ или доказать ихъ вины. Нетолько эти шпіоны дѣлали доносы, но даже иногда этимъ занимался и Бруффъ, для сохраненія за собой права содержать таверну. Это было хорошо извѣстно тайному обществу, и никто не протестовалъ. Что же касается до аграрнаго убійства, бывшаго въ настояшую минуту на очереди, то оно собственно до общества не касалось, и вожаки, Рошъ, Бруффъ, Конноръ и секретарь, подвели его подъ юрисдикцію общества только изъ желанія помочь Клифорду и предохранить его отъ опасности.

-- Бумажки готовы, сказалъ, наконецъ, секретарь, бросивъ въ шляпу горсть свернутыхъ бумажекъ, на каждой изъ которыхъ былъ написанъ номеръ.

Каждый изъ присутствующихъ вынулъ жеребій, а за отсутствующихъ вынималъ, по общему выбору, Рошъ, который вскорѣ и объявилъ, что роковая бумажка съ краснымъ крестомъ имѣла надпись: No 62. Судьба указала на Гефернана. Клифордъ закрылъ лицо руками. Всѣ вздохнули свободнѣе и тотчасъ начали зѣвать, очевидно желая поскорѣе разойтись по домамъ.

-- Онъ будетъ здѣсь въ понедѣльникъ или во вторникъ, сказалъ Рошъ, вставая.-- Черезъ недѣлю мы, братцы, опять соберемся, и вы, конечно, узнаете важную новость, а теперь прощайте, Христосъ съ вами.

Послѣднія слова имѣли особый смыслъ для посвященныхъ въ тайны общества, и оба шпіона были тотчасъ окружены полдюжиной молодцовъ, которые ихъ и проводили домой, такъ что отняли у нихъ возможность тотчасъ донести полиціи объ оставшихся въ тавернѣ вожакахъ общества.

Когда всѣ разошлись и стукъ шаговъ замеръ вдали, Бруффъ заперъ дверь таверны.

-- Ну, сказалъ Кояноръ: -- дѣло въ шляпѣ, Чарли. Въ будущую пятницу здѣсь не будетъ собранія.

-- Клифордъ, возьми заряды, воскликнулъ поспѣшно секретарь: -- вотъ и клеенчатый чехолъ для ружья. Я побѣгу за остальными, это будетъ безопаснѣе.

И онъ быстро удалился.

-- Чарли, произнесъ Бруффъ: -- въ будущую пятницу въ Гортекрипской часовнѣ будутъ исповѣдывать мужчинъ. Лаудеръ каждый день послѣ обѣда выходитъ въ садъ покурить. Ты знаешь ровъ, который идетъ отъ угла сада до картофельнаго поля. Посреди него есть провалъ, аккуратъ противъ двери дома. Моя двоюродная сестра, Джюди, у него кухаркой и говоритъ, что онъ выходитъ съ сигарой никогда не позже шести часовъ и три четверти. Если ты бросишься со всѣхъ ногъ къ рѣкѣ -- ты знаешь тамъ бродъ, гдѣ мы осенью ловили угрей -- и взберешься на гору, то десятки насъ засвидѣтельствуютъ, что ты былъ все время на исповѣди. Тебѣ нечего бояться, тамъ будутъ только друзья.

-- Да, прибавилъ Рошъ:-- я знаю этотъ ровъ; его скрываютъ отъ оконъ кусты. До часовни оттуда миль семь не болѣе, Чарли, но смотри, ни капли. На берегу у брода тебя встрѣтитъ другъ и поможетъ тебѣ взобраться на гору.

Клифордъ стиснулъ въ рукахъ ружье и внимательно слушалъ своихъ товарищей. Лампы уже потухли, и только пламя свѣчки мерцало въ темнотѣ; воздухъ былъ пропитанъ міазмами. Рошъ былъ полупьянъ и еще подливалъ себѣ въ стаканъ водки изъ бутылки.

-- Смотри, не показывайся нигдѣ съ ружьемъ, сказалъ онъ, подмигивая.

-- Куда же я его дѣну? спросилъ съ сердцемъ Клифордъ.

-- Оставь его у меня и чехолъ, отвѣчалъ Бруффъ:-- а заряды возьми съ собой. Я спрячу его во рву, въ сухомъ мѣстѣ, ты тамъ его и найдешь.

-- Если ты меня обманешь, то берегись, промолвилъ Клифордъ, съ неохотой выпуская изъ рукъ ружье.

-- Не бойся, отвѣчалъ Бруффъ и, взявъ ружье, засунулъ его въ солому, торчавшую на потолкѣ между балками:-- пускай оно тутъ лежитъ до пятницы.

-- Ой, хорошо ли мы это дѣлаемъ! вдругъ промолвилъ Конноръ.

-- Хорошо ли? повторилъ Бруффъ: -- да что же намъ дѣлать иначе? Только страхомъ ихъ проберешь! А то они и ухомъ не ведутъ, знаютъ только грабить, да тѣснить насъ.

-----

За нѣсколько минутъ до пяти часовъ, въ назначенный день, то-есть въ ближайшую пятницу послѣ собранія тайнаго общества въ тавернѣ Бруффа, Чарльсъ Клифордъ медленно шелъ по дорогѣ, окаймлявшей ферму, которая прилегала къ Карна-Гаузу, гдѣ жилъ Лаудеръ.

Достигнувъ купы каштановыхъ деревьевъ и липъ, онъ повернулъ въ сторону и, пробираясь подъ тѣнью изгородей, миновалъ нѣсколько луговъ. Черезъ двадцать минутъ онъ очутился передъ рвомъ у картофельнаго поля. Онъ боязливо оглянулся во всѣ стороны. Картофель поспѣлъ, и въ понедѣльникъ должны были начать его вырывать. Клифордъ безсознательно повторилъ про себя это свѣдѣніе, доставленное ему какой-то старухой, которую онъ встрѣтилъ утромъ на большой дорогѣ. Лаудеръ нанялъ ее для этой работы по восьми пенсовъ въ день. Клифордъ вспомнилъ слова старухи, смотря на картофельное поле. Поле было большое, и урожай картофеля былъ отличный. Въ голубовато-сѣрой массѣ виднѣлись красныя головки мака, надъ полемъ летали бабочки, а въ бороздахъ прыгали вороны, скрываясь за густымъ ольховникомъ. Клифордъ ясно видѣлъ передъ собой фасадъ дома. Это былъ большой старый домъ, оштукатуренный, выкрашенный въ желтую краску и съ многочисленными маленькими окнами, окруженными плющемъ, который унизывалъ всѣ стѣны. Низенькая крыша быта покрыта бѣлой черепицей. Большія лавровыя деревья росли по обѣ стороны дома и скрывали службы, такъ-что виднѣлась только полуотворенная дверь конюшни. Песчаная дорога окружала домъ, а выходившій на нее подъѣздъ заросъ желтыми розами и жасминомъ. Большой садъ опускался террасами до картофельнаго поля. Одинъ изъ прежнихъ владѣльцевъ устроилъ его на итальянскій образецъ. Но каменная баллюстрада лѣстницы была сломана и съ одной стороны совершенно обрушилась, увлекая за собою и розы, которыми она обросла. Одинъ изъ кипарисовъ, стоявшихъ на верхней террасѣ, засохъ и представлялъ странный контрастъ съ темно-зеленой листвой своего товарища.

Лаудеръ собирался вскорѣ переѣхать отсюда и не очень заботился объ этомъ домѣ. Сквозь отворенную дверь были видны

сѣни. На лѣстницѣ красовался новый коверъ, а надъ нимъ чернѣли перила, съ которыхъ краска совершенно сошла. На окнахъ были новыя кружевныя занавѣси, но сторы отличались ветхостью. Въ саду было тоже самое; среди астръ и гераніевъ росли въ изобиліи крестовникъ и палочная трава.

Вечеръ былъ душный; всѣ окна были отворены, и въ знойномъ воздухѣ жужжали мухи и осы. Около четверти часа Клифордъ, сидя на корточкахъ, смотрѣлъ на террасы и окна. Потомъ на дворѣ старый разбитый колоколъ пробилъ шесть часовъ; его унылые звуки раздавались въ ушахъ Клифордъ какимъ-то роковымъ набатомъ. Еще прошло нѣсколько минутъ, хлопнули ворота, и залаяла собака. Вернулся это Лаудеръ или ушли рабочіе? Онъ стиснулъ зубы и не спускалъ глазъ съ террасы. Никто на ней не появлялся. Быть можетъ, хозяинъ вошелъ въ домъ со двора. Клифордъ не могъ долѣе оставаться на мѣстѣ: онъ припалъ лицомъ къ землѣ и, ползкомъ обогнувъ поле, скатился въ канаву. Потомъ вдоль нея сталъ пробираться на колѣняхъ и на рукахъ, не обращая вниманія на крапиву, обжигавшую ему руки, или лягушекъ, прыгавшихъ вокругъ него. Черезъ нѣсколько минутъ, онъ, уже утомленный, едва переводя духъ, лежалъ на спинѣ среди папоротниковъ и колокольчиковъ въ глубокомъ рву, который отдѣлялъ садъ отъ картофельнаго поля. Онъ вскорѣ нашелъ ружье подъ зеленью въ значительно увеличенномъ логовищѣ кролика. Оно было совершенно сухо; онъ вынулъ его изъ чехла, зарядилъ и положилъ рядомъ съ собою. Онъ посмотрѣлъ на часы; было двѣнадцать минутъ седьмого, и ему приходилось ждать еще двадцать минутъ.

Теперь онъ только почувствовалъ, что ему ужасно жарко, что волосы его мокры и крупныя капли пота выступали на лбу. Онъ вынулъ изъ кармана платокъ, обтеръ себѣ лицо и, повернувшись на бокъ, лежалъ довольно долго недвижимо. Вдругъ онъ вскочилъ и, оставивъ на землѣ ружье, поползъ къ сосѣднему дереву, которое могло скрыть его отъ дома. Тамъ онъ могъ стоять во весь ростъ, никѣмъ не замѣченный, передъ изгородью, доходившей ему до груди. Медленно раздвинулъ онъ вѣтви и бросилъ жадный взглядъ на домъ. Прямо передъ нимъ были окна столовой, но снизу онъ не могъ видѣть самой комнаты. Вотъ въ одномъ окнѣ показался бѣлый чепецъ: это была служанка. Онъ не сводилъ глазъ съ оконъ, притаилъ дыханіе и крѣпко держалъ раздвинутыя вѣтви. Черезъ нѣсколько времени кто-то подошелъ къ другому окну, на которомъ была спущена стора до нижняго звена. Въ этомъ звенѣ виднѣлась бѣлая масса; потомъ стора тихо поднялась, и онъ увидѣлъ женщину въ бѣломъ платьѣ. Онъ впился въ нее глазами. Она была высокаго роста, статная, на таліи у нея виднѣлся букетъ розъ. Это была жена Лаудера. Клифордъ пожиралъ ее гнѣвными взорами. Она была молода, хороша собою и бѣлокурая. Она обернулась; въ эту минуту къ ней подошелъ Лаудеръ и отворилъ окно.

Проклятіе вырвалось изъ устъ Клифорда, и еслибы у него было въ рукахъ ружье, то онъ убилъ бы ихъ обоихъ. Они исчезли, онъ спустилъ вѣтви дерева и прыгнулъ въ канаву, скрежеща зубами отъ злобы. Спустя нѣсколько минутъ, онъ снова занялъ свой постъ за деревомъ. У него засѣло въ горлѣ, и его мучила жажда; въ глазахъ у него рябило. Время шло нестерпимо тихо. Онъ тщетно прислушивался; изъ дома не долетало до него ни малѣйшаго звука. За то, какъ-то странно, громко и ясно раздавались жужжаніе пчелъ въ цвѣтахъ, щебетъ ласточекъ, летавшихъ вокругъ своихъ гнѣздъ въ карнизахъ, и однообразныя ноты сверчка въ сухой травѣ. Вдругъ поднялся вѣтерокъ, и листья дикой смоковницы, стоявшей невдалекѣ, такъ шумно зашелестили, что Клифордъ съ испуга бросился въ ровъ. Прошло мгновеніе; онъ всталъ и, несмотря на домъ, направился къ тому мѣсту гдѣ оставилъ ружье. На краю рва были кусты розовыхъ лавровъ и шиповника. Они едва могли его скрыть, но онъ все-таки поднялъ голову и посмотрѣлъ.

Въ дверяхъ дома стоялъ Лаудеръ. Онъ былъ красивый мужчина, высокаго роста, съ черными волосами и такой же густой бородой. На немъ былъ свѣтлый охотничій съютъ, обрисовывавшій его фигуру. Онъ закуривалъ сигару. Схватить ружье и просунуть его сквозь листву куста было дѣломъ одной секунды. Клифордъ прицѣлился; его палецъ прижималъ уже курокъ; вдругъ къ Лаудеру подбѣжалъ его маленькій сынъ и, очевидно, что-то у него попросилъ. Минута была ужасная; Клифордъ закрылъ лицо руками, выпустилъ изъ рукъ ружье и застоналъ отъ злобы и страданія. Крупныя капли холоднаго пота выступили у него на лицѣ, и онъ ясно слышалъ, какъ Лаудеръ отвѣтилъ ребенку: "Да, да, пойди къ ней". Ребенокъ убѣжалъ въ домъ; Лаудеръ съ сигарой во уту вышелъ въ садъ. Въ эту минуту раздался выстрѣлъ. Лаудеръ вздрогнулъ и упалъ лицомъ на землю у порога своего дома.

Клифордъ мгновенно бросилъ ружье и побѣжалъ вдоль рва, потомъ онъ ползкомъ пробрался по канавѣ до слѣдующаго поля, которое пересѣкъ съ быстротою молніи и продолжалъ свой путь къ рѣкѣ, держась какъ можно ближе къ изгородямъ. Весь въ крови и съ изорванной одеждой отъ преграждавшихъ ему дорогу крапивы, терновника и шильной травы, онъ наконецъ, достигъ рѣки. Онъ осторожно оглянулся; никого не было въ виду; корова, пившая воду, убѣжала, испугавшись его неожиданнаго появленія. Онъ спрыгнулъ на берегъ и бросился къ тому мѣсту, гдѣ долженъ былъ находиться бродъ. Снявъ сапоги и держа ихъ высоко надъ головой, онъ вошелъ въ воду, которая доходила ему до груди. Онъ остановился и сталъ жадно пить; потомъ, облилъ себѣ голову и смылъ съ рукъ кровь отъ колючекъ. Достигнувъ противоположнаго берега, онъ сѣлъ на землю, чтобы надѣть сапоги. Въ ту же минуту изъ-за сосѣдняго дерева вышелъ какой-то человѣкъ и пристально посмотрѣлъ на него. Клифордъ въ отвѣтъ кивнулъ головой и послалъ его къ чорту съ какой-то истерической злобой! Это былъ сынъ Мэри Гефернанъ.

-- Ты успѣешь, сказалъ онъ и подалъ Клифорду бутылку съ водкой.

Тотъ выпилъ ее залпомъ и бросилъ на землю. Гефернанъ засмѣялся.

-- Держись, Чарли, кустовъ и войди въ часовню со стороны церковнаго дома. Всѣ тебя ждутъ.

-- Я знаю, чортъ тебя возьми! Убирайся, дуракъ! Тебя еще увидятъ.

-- Не думай обо мнѣ, отвѣчалъ Гефернанъ спокойно.-- Но что съ тобой, ты словно боишься?

Клифордъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ, и на губахъ у него выступила пѣна; онъ поднялъ руку на Гефернана, словно хотѣлъ его ударить, но потомъ бросился бѣжать по полю, какъ сумасшедшій.

Джэмсъ Гефернанъ поднялъ съ земли бутылку, спряталъ ее въ карманъ и пошелъ на берегъ къ тому мѣсту, гдѣ вышелъ изъ воды Клифордъ. Тамъ не было ни малѣйшаго слѣда отъ его ногъ, и вода, которая струилась съ его одежды, уже вся просочилась въ траву. Ему оставалось еще пробѣжать по жарѣ пять миль, и въ это время одежда могла высохнуть; но, еслибы она и не высохла, никто этого не замѣтилъ бы.

Солнце сѣло, и летучія мыши уже летали по кладбищу, когда Клифордъ, утомленный, едва переводя дыханіе, вошелъ въ Гартскрипскую часовню. Около десятка людей стояли на колѣняхъ въ различныхъ ея углахъ. Царила мертвая тишина, въ полумракѣ блестѣла лампада -- передъ престоломъ. Патеръ исповѣдывалъ въ своей будкѣ, и изъ нея долеталъ глухой шепотъ. Клифордъ прошелъ къ рѣшеткѣ передъ престоломъ и упалъ на колѣни. Глаза всѣхъ присутствующихъ слѣдили за нимъ. Нѣкоторые знаменательно переглядывались. Съ минуту онъ оставался неподвижнымъ; его губы судорожно шевелились. Потомъ онъ съ трудомъ всталъ и поплелся въ отдаленный уголъ, гдѣ снова упалъ и пролежалъ безъ чувствъ, пока его не вывели изъ часовни.

-----

Гефернана арестовали по подозрѣнію въ убійствѣ Лаудера, на томъ основаніи, что его родители имѣли зубокъ противъ агента, но онъ представилъ свидѣтелей, которые подъ присягой показали, что онъ весь вечеръ былъ на исповѣди въ часовнѣ, и его освободили. Затѣмъ, арестовали Клифорда и точно такъ же освободили въ силу достовѣрныхъ показаній тѣхъ же свидѣтелей. Такимъ образомъ, пятьсотъ франковъ, назначенные правительствомъ въ награду за поимку убійцы Лаудера, увеличили только кровавый капиталъ, лежащій безъ употребленія въ дублинскомъ замкѣ

"Отечественныя Записки", No 10, 1881

Оставить комментарий Лаффан Мэри (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1881 Обновлено: 22/08/2019. 75k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", No 10, 1881.

Лаффан Мэри Ирландская месть

ИРЛАНДСКАЯ МЕСТЬ.

Миссъ Лафанъ.

Лаффан Мэри
Ирландская месть