Лафонтен Август
Диогенова бочка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

http://az.lib.ru

Діогенова бочка.

Повѣсть, соч. А. Лафонтена.

(Съ Нѣмецкаго.)

   Діонъ. Ты все останешься неправъ, Любезной Діогенъ, хотя бы я во всемъ согласился съ тобою; разсказывая приключенія жизни своей, ты даешь имъ совсѣмъ другія краски; но естьли Философовъ -- -- --
   Діогенъ. О! естьли послушать Философовъ, то я не иное что, какъ тщеславной глупецъ, которой странностями хочетъ обратить на себя вниманіе всѣхъ Грековъ. Я разсказалъ тебѣ приключенія моей жизни; теперь суди, что необыкновеннѣе: онѣ, или мой характеръ? Я думаю, приключенія.
   Діонъ. Конечно, естьли положиться на твои слова. Однакожъ въ моихъ глазахъ ты все не правъ. Что за странная мысль жить въ бочкѣ! Признайся, Діогенъ, что ты хотѣлъ блеснуть своими затѣями.
   "О боги! блеснуть!" вскричалъ Діогенъ, вставъ съ мѣста и сложивъ печально руки. Онъ прошелъ взадъ и впередъ нѣсколько разъ, опять сѣлъ подлѣ своего пріятеля, взялъ его за руку и говорилъ съ жаромъ: ,,Въ этой бочкѣ, другъ мой! прежде меня жили люди, и теперь еще живетъ человѣкъ, которой научился въ ней быть человѣкомъ. О! естьли бы ты зналъ, что заставило меня поселиться въ ней, тогда скорѣе почелъ бы меня Платоническимъ энтузіастомъ, нежели глупцомъ тщеславнымъ.. Клянусь, что я не хотѣлъ ни блистать, ни отличаться. Каждой разъ, бывая въ Коринѳѣ, провожу ночь въ бочкѣ, и орошаю ее горячими слезами.
   Діонъ. Ты возбудилъ во мнѣ великое любопытство. Пожалуй разскажи мнѣ...
   Діогенъ. Ты не забылъ еще, какъ оба мы жили въ Аѳинахъ. Послѣ отъѣзда твоего въ Азію, и я скоро простился съ Аѳинами. И что дѣлать мнѣ тамъ оставалось? Всѣ указывали на меня пальцами; я прослылъ чудакомъ за то -- что не хотѣлъ обобрать богатаго Морона; евнухомъ -- что не соблазнилъ дочери почтеннаго моего хозяина, которая чувствовала ко мнѣ склонность; богоотступникомъ -- что двѣ мины, за которыя хотѣли допустить меня къ таинствамъ левитскимъ, я отдалъ бѣдному семейству; трусомъ -- что я не хотѣлъ ложно присягнуть для погубленія главнаго жреца, моего непріятеля; словомъ, я увидѣлъ что былъ не на своемъ мѣстѣ и -- отправился въ Коринѳъ. Не думай, чтобы я надѣялся найти тамъ другихъ людей: Нѣтъ! я пошелъ въ Коринѳъ для того, чтобы попировать у богатаго сластолюбца Леонта, и между тѣмъ уговорить его сдѣлать двухъ человѣкъ щастливыми. Мнѣ удалось изполнить мое желаніе. Леонту было очень пріятно видѣть Діогена, сидящаго съ нимъ за роскошною трапезою, на которой стояло двадцать разныхъ яствъ и столько же сортовъ винъ самыхъ вкусныхъ. Я съ терпѣніемъ глоталъ ядъ; но отъ того зависѣло благополучіе двухъ человѣкъ. И такъ я отправился въ Коринѳъ, какъ, сказано, на пиръ къ богатому Леонту.
   Путешествіе мое также покажется тебѣ страннымъ -- и не мудрено; потому что для тебя всего обыкновеннѣе видѣть молодыхъ Аѳинянъ, Спартанцевъ, Эпиротовъ, оставляющихъ отечество для того, чтобы возвратиться домой повѣсами или нищими, обжорами или больными, чтобы надоѣдать каждому разсказами о статуяхъ Діанина храма, или описаніемъ великолѣпной фелюки, на которой они имѣли честь гулять по морю съ какимъ-нибудь Сатрапомъ. А я предпринималъ путешествіе именно для того, чтобы попировать.
   Діонъ. Гдѣ же бочка, бочка?
   Діогенъ. Тотчасъ. Я сперва шелъ по дорогѣ; потомъ, оставивъ ее, нечувствительно взобрался на красивой холмъ, спустился въ долину и очутился на берегу моря. Что нужды? думалъ я: мнѣ не трудно будетъ берегомъ дойти до Коринѳа. На деревахъ и кустахъ вездѣ я находилъ для себя обильную трапезу; ночи проводилъ въ рыбачьихъ хижинахъ или на утесахъ, и такимъ образомъ приближался къ Истму. Наконецъ я зашелъ въ самую глубину утесовъ, которые простираются черезъ весь перешеекъ; видѣлъ вокругъ себя высокія крутыя скалы, здѣсь и тамъ прохладныя долины, осѣняемыя дубами, дикими розовыми и другими кустами, межъ которыми струились източники воды прозрачной; слышалъ вдали шумъ морскихъ волнъ, разбивающихся о гранитной берегъ; не было никакой дорожки, никакихъ слѣдовъ ноги человѣческой. Я легъ подъ кустомъ розовымъ и предался сладкой дремотѣ. Вдругъ вѣтеръ заревѣлъ въ утесахъ, и шумъ волнъ раздался на подобіе ударовъ грома. Самъ не знаю, отъ чего вздумалось мнѣ посмотрѣть на разъяренное морѣ, которое прежде много разъ видѣлъ. Взбираюсь на крутые утесы, но не вижу моря; всхожу еще выше, выше, достигаю вершины послѣдней скалы, но буря уже миновалась, и море тихо колебалось въ берегахъ своихъ; проглянуло солнце красное, и я увидѣлъ внизу предъ собой пріятную долину, окруженную гранитами. Взоры мои летаютъ надъ долиною, и встрѣчаютъ сидящую подъ кустомъ женщину, которая держала младенца на рукахъ своихъ. Не видно было никакой хижины. Нещастная! ей, можетъ быть, нужна помощь, подумалъ я и сошелъ внизъ. Приближась къ ней, увидѣлъ молодую, прекрасную женщину, одѣтую въ богатое платье. Незнакомка была одна; не смотря на то, прелести ея скрывались подъ одеждою -- ты знаешь, что женщина стыдливая все изъ меня можетъ сдѣлать. На лѣвой рукѣ она держала младенца; правою брала изъ пазухи смоквы, и ѣла ихъ, омочая пищу свою слезами.
   Она услышала шорохъ, посмотрѣла вокругъ, вскочила, затрепетала, протянула ко мнѣ руку, показывая, будто хочетъ оттолкнуть меня, хотя я стоялъ отъ нея не близко; потомъ искала взорами, куда бы уйти отъ меня. Я стоялъ неподвижно и просилъ ее не бояться. Незнакомка ничего не отвѣчала, но слезы ея полились еще сильнѣе. Я предложилъ ей свои услуги перевести ее черезъ утесы и возвратить людямъ. ,,Людямъ!" повторила она со вздохомъ, и прижалась лицемъ своимъ къ дитяти. Наконецъ мы познакомились. Она разсказала мнѣ въ короткихъ словахъ, что корабль, на которомъ ѣхала, разбился у здѣшнихъ береговъ, и что волны выбросили ее съ маленькимъ сыномъ на берегъ.
   Я примѣтилъ, что другое нещастіе удручаетъ ее. Она равнодушно разказывала о кораблекрушеніи; но при каждомъ словѣ, которое, по видимому, ничего не значило, а въ самомъ дѣлѣ имѣло отношеніе къ нещастнымъ ея приключеніямъ, жестокая горесть раздирала ея сердце. Я соболѣзновалъ объ участи ея, и въ другой разъ предложилъ ей свою помощь. Она покачала головою, посмотрѣла на меня съ недовѣрчивостію и ясно дала мнѣ замѣтить, что боялась меня болѣе, нежели дикаго уединенія. Между тѣмъ солнце закатилось. ,,Сколько ни кажусь страшнымъ для тебя, я сказалъ ей съ усмѣшкою, однакожъ ты позволишь мнѣ провести ночь въ твоемъ убѣжищѣ; не уже ли захочешь, чтобы я сломилъ себѣ шею между скалами?"
   Она кинула взоръ на утесы и, ударивъ себя рукою въ лобъ, произнесла медленно: ,,какъ я нещастлива". ,,Праведные боги!" вскричалъ я противъ воли своей: ,,какія злодѣйства поселили въ этой невинной душѣ толь мрачную недовѣрчивость? Я человѣкъ; боюсь боговъ и уважаю друзей ихъ -- нещастныхъ. Будь въ томъ увѣрена и ничего не опасайся!" Въ самомъ дѣлѣ, говоря это, я столько было тронутъ, что на глазахъ моихъ навернулись слезы.
   Она зарыдала и подала мнѣ руку; такимъ образомъ мы заключили оное знакомство. Я сыскалъ себѣ мѣсто для ночлега на одной сторонѣ между утесами; она укрылась на другой. По утру мы опять сошлись на долинѣ. Мнѣ хотѣлось узнать о небольшомъ ея хозяйствѣ. Взявъ ее за руку, я сказалъ съ чувствомъ состраданія: ,,какъ мнѣ жаль тебя! безъ хижины, безъ крова, подвержена суровостямъ воздуха!" Она улыбнулась и отвѣчала: ,,у меня есть хижина; ахъ! она прилична моему положенію". Тутъ она привела меня къ подошвѣ одного утеса, при которомъ лежала большая бочка выброшенная на берегъ морскими волнами. ,,Вотъ мое жилище!" Горестно смотрѣлъ я на постелю, сдѣланную изъ тростника и листьевъ древесныхъ; постелю, которую боги и злодѣянія людей опредѣлили для невинности. Я не могъ удержаться, чтобы не объявить ей моего мнѣнія. Слезы блеснули въ глазахъ ея, и мнѣ кажется, что это были слезы благодарности. ,,При всемъ томъ я здѣсь несравненно щастливѣе," сказала она ,,нежели когда была бы въ другомъ мѣстѣ."
   Я просилъ ее оставить дикую пустыню и идти со мною. Легкимъ движеніемъ головы она дала мнѣ знать, что не можетъ на то рѣшиться. Я усугубилъ мою прозьбу и услышалъ въ отвѣтъ, что она не въ силахъ предпринять путешествія по гранитнымъ утесамъ. ,,Ахъ! продолжала она: дай мнѣ спокойно умереть здѣсь; мнѣ остается жить не долго." Теперь только я могъ примѣтить, чего прежде, не знаю по чему, не удалось мнѣ сдѣлать, что огонь погасъ уже въ ея взорахъ, что розы поблекли на щекахъ ея. Теперь только съ ужасомъ я увидѣлъ томное, блѣдное лицо ея, которое улыбалось ко смерти; услышалъ слабый, тихій голосъ ея, которой, подобно пѣнію лебедя, возвѣщалъ близкую кончину.
   Наше знакомство скоро превратилось въ нѣжную дружбу. Сердце ея примѣтно становилось искреннѣе. Она около часа уже сидѣла подлѣ меня, и облегчала скорбь свою повѣствованіемъ о любви своей къ дитяти, и о томъ, какъ она занималась его судьбою. О! я съ радостію согласился бы просидѣть подлѣ нее цѣлой годъ, прижавъ руку ея къ моему сердцу, устремивъ взоръ на ея угасшіе глаза, чуждые нескромныхъ желаній, и слушать томной, но милой голосъ ея! Развѣ мало горестей боги посылаютъ намъ? Нѣтъ! Надобно еще, чтобы люди съ яростію Фурій отнимали у невинности краткія минуты веселія, которыя въ удѣлъ ей достаются! -- Приключенія этой женщины поселили во мнѣ ненависть къ человѣчеству; прежде я только насмѣхался надъ людьми, а тогда готовъ былъ проклинать ихъ. И эту перемѣну сдѣлала -- бочка!
   Діонъ. Ты еще не кончилъ. Разскажи мнѣ приключенія женщины.
   Діогенъ. Въ одинъ прекрасной вечеръ я сидѣлъ на гранитномъ утесѣ подлѣ Xариклеи, такъ называлась женщина. Одною рукою она оперлась на плечо мое, другую положила на мое колѣно. Тутъ она разсказала мнѣ горестную свою исторію; повѣствованіе продолжалось до самой ночи.
  
   Она родомъ изъ Андоса -- небольшаго острова въ морскомъ заливѣ; на пятнадцатомъ году вышла за мужъ за Калліаса, прекраснаго молодаго человѣка. Описывая щастливые дни первой любви своей и брака, на минуту забыла она горесть настоящую. Нѣжная краска показалась на щекахъ ея; слабый лучь веселія живилъ ея взоры, грудь ея примѣтно поднималась подъ одеждою. Это служило доказательствомъ истинны словъ ея, когда она говорила, что чувственныя удовольствія не были однимъ изъ главнѣйшихъ ея наслажденій. Съ возторгомъ она возпоминала о протекшихъ дняхъ блаженства и часто обращала къ морю радостные взоры, какъ бы желая найти ту хижину, въ которой была столько щастливою. Но когда дошло дѣло до претерпѣнныхъ злоключеній, огонь погасъ въ глазахъ ея и слезы полились ручьями. Она поднесла дитя къ лицу своему, омочила его слезами и покрыла поцѣлуями.
   Цѣлой годъ протекъ въ невинности, добродѣтели, любви и щастіи. Мелонъ, богатый Коринѳянинъ, имѣвшій въ Андосѣ сельской домъ, увидѣлъ ее на праздникѣ. Красота Хариклеи плѣнила сластолюбца. Онъ предложилъ ей золото, жемчуги, драгоцѣнные камни, помѣстья за одну ночь наслажденій -- и его предложенія отвергнуты съ презрѣніемъ. Ему вздумалось похитить ее. Калліасъ настигаетъ его въ то самсе время, когда злодѣй увлекалъ свою жертву; разгоняетъ невольниковъ, повергаетъ на землю робкаго похитителя и возвращается домой съ своею супругою. Вдругъ требуютъ Калліаса къ суду, читаютъ доказательства вины его, выслушиваютъ свидѣтелей, пожимаютъ плечами, сожалѣютъ о нещастномъ жребіи Калліаса, совѣтуютъ ему во всемъ положиться на волю боговъ и, въ силу законовъ, отдаютъ его Мелону въ вѣчное рабство. Мелонъ вырываетъ Хариклею изъ объятій супруга ея, котораго приказываетъ, отягчивъ оковами, отправить въ рудокопни Коринѳскія на работу.
   Сластолюбецъ предлагаетъ Хариклеѣ свободу мужа ея на постыднѣйшемъ условіи, достойномъ развращенной души его. Любовь и цѣломудріе борются въ невинномъ сердцѣ. Хариклея въ нерѣшимости: она повергается къ ногамъ властелина судьбы мужа своего; злодѣй улыбается и требуетъ пожертвованія непорочностію. Она обѣщается изполнить его волю, естьли Калліасъ на это согласится; отправляетъ вѣрнаго невольника съ пись-омъ къ своему супругу. Калліасъ читаетъ письмо, блѣднѣетъ, возводитъ къ небу взоры. Онъ написалъ въ отвѣтъ слѣдующее: ,,Нѣтъ, Xариклея! я знаю тебя. Невѣрность твоя спасетъ меня; но ты не будешь спокойна во всю жизнь. Живи для твоего и моего младенца, залога любви нашей. За Стиксомѣ увижу тебя вѣрною, непорочною. Прощай -- за тебя умираю."
   Отдавъ письмо, Калліасъ бросился въ пропасть бездонную. Невольникъ возвращается, съ рыданіемъ разсказываетъ то, что видѣлъ, и отдаетъ письмо нещастной. Она въ отчаяніи падаетъ на землю. Пришедъ въ себя, бѣжитъ на площадь, рыдаетъ, кричитъ и требуетъ правосудія. Народъ вступился за бѣдную. Мелонъ убѣжалъ въ Коринѳъ и, въ объятіяхъ прелестницъ, забылъ свое преступленіе. Хариклея рѣшилась сама ѣхать за нимъ и тамъ собственными руками заклать злодѣя въ жертву тѣни своего супруга. Она беретъ сына и отправляется съ нимъ на кораблѣ.
   Одна горесть, одно отчаяніе подкрѣпляло ея силы. Буря занесла корабль въ тѣсноту утесовъ и потопила всѣхъ, которые на немъ находились, одна Xариклея съ сыномъ спаслась отъ погибели. Бочка, выброшенная па берегъ, была ея жилищемъ. Здѣсь провела она нѣсколько недѣль, питаясь плодами; силы ея отчасу ослабѣвали. Она съ ужасомъ представляла себѣ, что сынъ ея долженъ будетъ умереть голодною смертію, когда сама лишится жизни; отчаявалась, надѣялась; наконецъ, увидясь со мною, обрадовалась и не боялась уже, что сынъ ея умретъ отъ голода.
   Вотъ краткая исторія этой женщины! Я слабо и холодно изобразилъ тебѣ только главныя черты ея горести. О! естьли бы ты слышалъ ее самую! есть-либы видѣлъ, какъ она вдругъ вставала съ мѣста, простирала руки къ свѣтлому мѣсяцу, жаловалась на боговъ, потомъ опять садилась подлѣ меня и съ тихими вздохами, томнымъ, прерывающимся голосомъ продолжала свое повѣствованіе естьли бы ты видѣлъ, какъ она вспомнивъ о своемъ супругѣ, изступленіи бросалась ко мнѣ на шею, омочала лицо мое своими слезами и требовала отъ меня и отъ боговъ мщенія! Твердые граниты смягчились бы ея жалобами, естьли бы могли понимать ихъ. Я, холодной, нечувствительной Діогенъ, которой надо всѣмъ насмѣхался, я самъ заливался слезами, какъ маленькой робенокъ, лежалъ у ногъ ея, склонялъ печальное лице на грудь ея и въ сладостномъ умиленіи цѣловалъ ея руки.
   Посмотри, Діонъ! я и теперь плачу, возпоминая объ этой Ночи. Слушай далѣ. Мы жили на долинѣ, какъ будто небо опредѣлило намъ быть заточеннымъ между скалами. Ни одинъ разъ не приходило мнѣ на мысль желаніе съ нею разстаться. Я забылъ о свѣтѣ и провелъ цѣлой мѣсяцъ -- щастливѣйшій въ моей жизни -- въ семъ тѣсномъ кругѣ скорби и сѣтованія. Здоровье Хариклеи часъ отъ часу изнемогало; каждое утро она выходила изъ своей бочки блѣднѣе и слабѣе; ея чувствованія каждой день становились тише и спокойнѣе. Часто я съ горестію и досадою смотрѣлъ на нее, сидящую въ глубокой задумчивости, сложивъ руки, съ печальною улыбкою; казалось, она внимала гласу смерти, которая готова была разлучить ее съ міромъ; смотрѣлъ, и понималъ ее. Когда въ безмолвныхъ мечтаніяхъ своихъ поднимала она вверхъ руки, клала ихъ на разтерзанное сердце. потомъ, прижавъ голову невиннаго младенца къ блѣднымъ губамъ своимъ, тихо произносила: ,,будь щастливъ!"
   Такое для меня зрѣлище, такія впечатлѣнія продолжались цѣлой мѣсяцъ. Наконецъ силы совершенно оставили ее; она не могла уже встать съ одра болѣзни. Я сидѣлъ у ея постели, держалъ сына ея на своихъ колѣнахъ, и видѣлъ, какъ она умирала каждую минуту; ничего болѣе не видѣлъ, не слышалъ, не чувствовалъ, кромѣ ея смерти. Вся долина ничего болѣе не вмѣщала въ себѣ, кромѣ плачевныхъ приключеній Хариклеи. О вы, живущіе въ шумномъ свѣтѣ! тысяча предметовъ развлекаетъ васъ, тысяча предметовъ удаляетъ васъ отъ зрѣлища человѣческой бѣдности! а я сидѣлъ при Хариклеѣ, и ничего другаго не видѣлъ, кромѣ того, какъ смерть перерывала нити жизни ея, одну за другою; однѣ горестныя стенанія наполняли слухъ мой; одни угасающіе глаза были предметомъ моего зрѣнія. Я умиралъ каждую минуту вмѣстѣ съ нею.
   Наконецъ Хариклея улыбнулась, подала мнѣ руку, взглянула на сына, вздохнула и -- скончалась. Не буду разсказывать тебѣ, какимъ странностямъ я предавался послѣ ея смерти; теперь я слыву въ Греціи холоднымъ насмѣшникомъ, но тогда прослылъ бы сумазброднымъ мечтателемъ и фанатикомъ. Ненависть моя къ людямъ была безпредѣльна. Я поклялся на могилѣ Хариклеи никогда не оставлять долины, умереть тамъ, гдѣ она скончалась, и скрыть отъ сына ее, что существуютъ на свѣтѣ другіе люди, они умертвили его родителей, слѣдственно онъ не могъ любить ихъ. Бочка Хриклеи досталась мнѣ въ наслѣдство. Ни одинъ сынъ Царскій не наслѣдовалъ Престола отца своего съ такою гордостію, съ какою я вступилъ въ обладаніе бочкою, въ которой скончалась невинность. Садясь въ нее, я торжественно обѣщался самъ передъ собою, жить тамъ до моей смерти. Ахъ, Діонъ! Ни одной ночи я не провелъ въ бочкѣ безъ того, чтобы не сдѣлаться смиреннѣе, чувствительнѣе, терпѣливѣе. Казалось, что Геній добродѣтелей Хариклеи: терпѣнія, кротости, доброты сердца, еще оставался на одрѣ ея смерти. Никогда я не ложился на постелю Xариклеи, не повторивъ клятвы своей быть столь же терпѣливымъ, стольже человѣколюбивымъ, кроткимъ и простосердечнымъ, какъ эта женщина.
   Время умѣрило печаль мою, а вмѣстѣ съ нею погасило во мнѣ ненависть къ человѣчеству. Я разсуждалъ о томъ, что должно дѣлать съ робенкомъ, котораго боги даровали мнѣ, и которой столько былъ дорогъ моему сердцу. Я зналъ и чувствовалъ, что праздное уединеніе не есть назначеніемъ для человѣка, хотя бы бѣды и нещастія ожидали его въ обществѣ. ,,Такъ!" сказалъ я, прижимая дитя къ моему сердцу: ,,ты долженъ учиться терпѣть, сынъ мой! ты долженъ жить между людьми! Наслѣдіе твоей матери, эта бочка, единственный памятникъ ея существованія, пусть научитъ тебя быть человѣкомъ, пусть научитъ терпѣливо сносить то, чего избѣжать не можно!"
   Едва успѣлъ я кончить, какъ вдругъ слышу человѣческій голосъ. Вижу лодку, приставшую къ берегу, иду на встрѣчу и нахожу Лаомедона, стариннаго своего пріятеля. Онъ удивляется моему пребыванію въ пустынѣ и предлагаетъ мнѣ ѣхать съ нимъ вмѣстѣ. Я требую, что бы бочка, драгоцѣнное наслѣдство моего сына, взята была на корабль. Лаомедонъ смѣется моей странности. ,,На что тебѣ бочка?" спрашиваетъ онъ. --,,Я живу въ ней; а человѣкъ не долженъ оставлять своего жилища." -- Какая мысль! Діогенъ все таковъ же, какъ былъ прежде !
   Бочку мою взяли. Простясь съ прахомъ Хариклеи на ея могилѣ, я сѣлъ на корабль. Скоро мы очутились подлѣ Коринѳа. Меня съ мальчикомъ и бочкою высадили на берегъ, и выгрузили привезенные товары. Насъ окружила толпа любопытныхъ. Тутъ вздумалъ я о Мелонѣ, убійцѣ родителей моего мальчика, и вдругъ мысль о намѣреніи Хариклеи, отмстить злодѣю, подобно вдохновенію боговъ, проникла мою душу, овладѣла ею. Я подкатилъ бочку подъ тѣнистое масличное дерево, сѣлъ съ мальчикомъ на землѣ и дожидался вечера. Шумъ утихъ; по захожденіи солнца, я легъ въ бочкѣ и заснулъ спокойно съ планомъ въ головѣ моей.
   Между тѣмъ Лаомедонъ разсказывалъ въ Корннѳѣ о Діогенѣ и его бочкѣ.
   На другой день, открывъ глаза, я увидѣлъ уже стоящую около бочки толпу любопытныхъ, которые смотрѣли на насъ и шутили. Встаю, умываюсь, умываю, мальчика, набираю плодовъ и учу ходить моего сына. Это занимало всѣхъ, а мнѣ того-то и хотѣлось. Сперва подходилъ народъ и насмѣхался надо мною. Потомъ явились знаменитые граждане, осматривали бочку, останавливались, смѣялись, подходили ближе, спрашивали. Я давалъ отвѣты самые простые, по моему обыкновенію, и между тѣмъ освѣдомлялся объ имени каждаго посѣтителя. Наконецъ явился Мелонъ. ,,Ты называешься Мелономъ? ты сынъ Лизіаса?" -- Точно. -- Я пристально смотрѣлъ на него. Онъ шутилъ надъ бочкою. ,,Эта бочка, пріятель дорогой!" сказалъ я, ,,ближе къ тебѣ, нежели, можетъ быть, ты думаешь. Ты отдалъ бы за нее мраморные чертоги, съ тѣмъ только, чтобы провести въ ней хоть одну ночь такъ спокойно, какъ я живу уже цѣлой мѣсяцъ. Слушай!" прибавилъ я: ,,естьли Фуріи вздумаютъ когда-нибудь напасть на тебя съ своими пламенниками, то ожидай ихъ изъ этой бочки. Въ ней живетъ Діогенъ -- и твое отчаяніе."
   Злодѣй смутился. ,,Естьли ты хочешь знать болѣе", прибавилъ я, ,,то приходи ко мнѣ въ нынѣшнюю ночь; я разскажу тебѣ нѣчто. Онъ пошелъ отъ меня въ глубокой задумчивости; по наступленіи ночи опять явился. Я хотѣлъ разтерзать его сердце. Оба мы сѣли подлѣ бочки, въ которой дитя уже спало. Ясной мѣсяцъ освѣщалъ насъ. Можно было наблюдать лицо его. Я разсказалъ ему слышанныя тобою приключенія Хариклеи, не упоминая объ ея имени. Начало повѣствованія онъ слушалъ съ смущеніемъ, не прерывалъ продолженія и становился часъ отчасу внимательнѣе. Я видѣлъ, какъ лицо его измѣнялось; видѣлъ, какого труда стоило ему казаться спокойнымъ. Взоръ его помрачился, когда я говорилъ объ отчаяиіи нещастной по полученіи извѣстія о смерти ея мужа. Вздохъ насильно вырвался изъ груди его, не смотря на то, что онъ всячески старался удержаться. Наконецъ рѣчь дошла до послѣднихъ часовъ жизни Xариклеиной и ея смерти; онъ затрепеталъ, отворотился отъ меня, закрылъ рукою лицо свое и, казалось, утиралъ текущія слезы. ,,Здѣсь," говорилъ я, ,,въ этой бочкѣ скончалась нещастная." Онъ уныло взглянулъ на бочку. ,,Посмотри," продолжалъ я: "на сіи доски градомъ падали ея слезы, слезы горести безконечной; въ семъ тѣсномъ жилищѣ раздавались ея вздохи и стенанія. Оставленная отъ всего свѣта, въ нищетѣ, въ изнеможеніи, въ отчаяніи, принужденная съ невиннымъ младенцемъ умирать голодною смертію, Xариклeя скрывалась въ сей бочкѣ, которая была гробомъ ея. Такъ, Мелонъ! между сими досками, надъ которыми ты смѣешься, раздавалось смертное храпѣніе женщины, лишенной жизни отъ твоего злодѣйства." -- Я замолчалъ.
   Мелонъ, опять взглянувъ на бочку, вскочилъ съ трепетомъ, показывая, что слышитъ нѣчто ужасное. ,,Слышишь ли?" вскричалъ онъ голосомъ робкимъ. ,,Теперь понимаешь," я сказалъ ему, ,,что у тебя есть совѣсть? Тихое дыханіе сына тебѣ кажется храпѣніемъ умерщвленной матери! Нигдѣ не скроешься отъ Фурій: онѣ гнѣздятся въ твоемъ сердцѣ; собственное твое дыханіе будетъ казаться тебѣ послѣдними вздохами умирающей Xариклеи." Мелонъ онѣмѣлъ и дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ. Я схватилъ его за правую руку, насильно притащилъ къ бочкѣ, и продолжалъ съ жаромъ: ,,Здѣсь я поклялся мстить за нещастную; здѣсь умерла она, здѣсь раздавалось послѣднее храпѣніе твоей жертвы. Злодѣй! ты слышишь его? вотъ казнь твоя! Въ этой ужасной для тебя бочкѣ поселюсь въ Коринѳѣ, охотно возложу на себя должность Фурій, которымъ надлежитъ мучить тебя,убійца нечестивый! Теперь торжествуй, сластолюбецъ! усыпляй совѣсть свою забавами, музыкою, пирами! Я подкачу бочку свою передъ твои чертоги. Собесѣдники твои скажутъ со смѣхомъ: ,,вотъ Діогенъ съ бочкою!" Тогда отчаяніе разольетъ желчь во всѣ твои члены; тогда сердце перевернетея во внутренности твоей; тогда онѣмѣешь среди пированія и съ трепетомъ будешь взирать на предметъ твоего мученія."
   Мнѣ казалось, что Мелонъ не слышалъ послѣднихъ словъ. Онъ упалъ на бочку, обнялъ ее своими руками, зарыдаль; потомъ, вставъ съ поспѣшностію, побѣжалъ изо всей силы. Я имѣлъ намѣреніе только отмстить за нещастную; но сдѣлалъ болѣе -- привелъ въ чувство злодѣя. Спустя два дни, ночью разбудилъ меня голосъ говорящаго человѣка: это былъ Мелонъ. ,,Діогенъ!" сказалъ онъ горестно: ,,ты разтерзалъ мою душу." Онъ наклонился къ младенцу, омочалъ его слезами и продолжалъ, всхлипывая: ,,О естьли бы боги возвратили жизнь родителямъ твоимъ, я купилъ бы ее собственною моею кровію! но постараюсь сдѣлать то, что въ моей власти. Отнынѣ будешь моимъ сыномъ. Симъ рукописаніемъ укрѣпляю за мальчикомъ половину моего имѣнія и дѣлаю его своимъ наслѣдникомъ."
   Это изумило меня. Я не могъ ввѣрить дитя сластолюбцу, и не зналъ, что дѣлать, не смотря на всѣ доказательства любви Мелоновой къ невинному малюткѣ. Между тѣмъ онъ разорвалъ связь съ прелестницами и началъ вести себя воздержно и кротко, безъ принужденнаго оказанія наружной честности, такъ что я отважился отдать ему мальчика и бочку. Я перешелъ къ нему въ домъ. Мелонъ поставилъ бочку въ самомъ скрытномъ мѣстѣ своего сада, сдѣлалъ надъ нею кипарисовую бесѣдку, и большую часть дня въ ней просиживалъ. Спустя нѣсколько мѣсяцовъ я разстался съ нимъ, будучи совершенно увѣренъ въ его изправленіи.
   По прошествіи немногихъ лѣтъ, я посѣтилъ Мелона. Печаль его уже разсѣялась; характеръ важный и твердый занялъ ея мѣсто въ душѣ его. Сынъ Хариклеи любилъ новаго своего благодѣтеля съ дѣтскою нѣжностію. Я бросился въ объятія Мелоновы. ,,О Діогенъ!" сказалъ онъ: ,,какимъ драгоцѣннымъ подаркомъ ты наградилъ меня! Буря с страстей утихаетъ; возникающая чувственность изчезаетъ, когда прикасаюсь къ твоей бочкѣ." Теперь минуло уже пятнадцать лѣтъ тому, какъ бочка поставлена въ саду Мелоновомъ; каждой разъ, бывая въ Коринѳѣ, провожу ночь въ бочкѣ, и каждой разъ просыпаюсь умнѣе и чувствительнѣе въ семъ тѣсномъ вмѣстилищѣ, бывшемъ жилищемъ отчаянія и добродѣтели.
   Вотъ исторія бочки, которая была причиною, что я прослылъ глупцомъ и чудакомъ. Да благоволятъ боги, чтобы каждой человѣкъ жилъ въ чертогахъ съ такою честію для себя, какъ я въ бочкѣ! -- Ахъ! смотри, какъ этотъ бѣдной юноша измучился подъ тяжелою своею ношею; мнѣ жаль его! помогу ему нести.
   Діонъ. Пускай его несетъ одинъ! Скажи же мнѣ, Діогенъ, развѣ Мелонъ -- -- Діогенъ. Мелонъ также скорѣе пособилъ бы юношѣ, нежели сталъ разсказывать. Прости до свиданія!

М. К -- ій.

"Вѣстникъ Европы". Часть XVI, No 17, 1804

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru