Лавров Петр Лаврович
История городского и сельского устройства в Западной Европе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ИСТОРІЯ ГОРОДСКАГО И СЕЛЬСКАГО УСТРОЙСТВА ВЪ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПѢ.

   Georg Ludwig von Maurer: Geschichte der Städte Verfassung in Deutschland (Erlangen, I, 1869; II, ill, 1870; IV, 1871).
   Henry Sumner Maine: Village communities in the east and vest (London, 1871).
   L. Brentano: Zur Geschichte der englischen Gewerkvereine (Die Arbeiter gilden der Gegenwart, I, Leipzig, 1871).

I.

   Приглашаю на этотъ разъ читателя заглянуть въ книги, неотносящіяся къ легкому чтенію, даже не къ популярному изложенію научныхъ предметовъ (кромѣ второй), но войти въ самую глубь нѣмецкой эрудиціи, заняться сочиненіями, трактующими о вопросахъ давно минувшаго времени, трудами, изъ которыхъ основной, именно первый, принадлежитъ очень старому и весьма почтенному человѣку не только въ хорошемъ, но и въ самомъ пошломъ смыслѣ этого истасканнаго слова. И между тѣмъ, надѣюсь, что читатель не посѣтуетъ на меня, что я его пригласилъ на такое скучное путешествіе.
   Прежде всего о Маурерѣ. Большинству читателей это имя очень мало знакомо или вовсе незнакомо; оно и не мудрено. Если наши естествоиспытатели знаютъ капитальныя сочиненія европейской науки, безпрестанно ссылаются на нихъ и редактируютъ ихъ переводы, то далеко нельзя сказать того-же о нашихъ ученыхъ по части иностранной исторіи. Еще труды по новѣйшимъ періодамъ у насъ нѣсколько извѣстны, да и то болѣе сочиненія, заключающія драматическій интересъ; что же касается до основныхъ критическихъ трудовъ по періодамъ отдаленнымъ, то наши профессора и академики или игнорируютъ ихъ, или не считаютъ нужнымъ дѣлиться своими знаніями съ публикою. Въ нашихъ учебникахъ повторяются результаты, считавшіеся вѣрными въ тридцатыхъ и сороковыхъ годахъ. Даже въ компилятивныхъ трудахъ болѣе серьезнаго характера едва встрѣтимъ указаніе на основныя новѣйшія розысканія европейскихъ ученыхъ; не говорю уже объ отсутствіи переводовъ этихъ розысканій. Обращаясь спеціально къ Мауреру, замѣчу, то ни одинъ изъ многочисленныхъ его трудовъ не переведенъ; это неудивительно, потому-что они вообще сухи, полны мелкой нѣмецкой эрудиціи, но все-таки, когда дѣло идетъ о внутреннемъ строѣ средневѣковаго общества, то нѣсколько странно, при существованіи профессуръ по всеобщей исторіи во всѣхъ университетахъ и учителей по этому предмету во всѣхъ гимназіяхъ, что не переведено его "Введеніе въ исторію устройства общественныхъ земель (марокъ), дворовъ, деревень и городовъ и государственной власти", вышедшее въ 1854 году {(Einleitung in die Geschichte der Mark, Hof, Dorfund Stadt-Verfassung und der öffentlichen Gewalt).}, тогда какъ переведено еще въ 1839 году сочиненіе Гюльмана: "Общественная и частная жизнь въ европейскихъ городахъ среднихъ вѣковъ" (Städtewesen des Mittelalters), теперь уже довольно устарѣвшее. Какъ мало наши оффиціальные учителя знакомы съ самыми важными работами но этой части, или если и знакомы, то какъ мало интересуются ими и заботятся о распространеніи ихъ результатовъ, видно изъ того, что г. Стасюлевичъ въ своей "Исторіи среднихъ вѣковъ въ ея писателяхъ и из слѣдованіяхъ новѣйшихъ ученыхъ" въ 1863 году ссылался на Гизо для внутренняго строя средневѣковаго общества, а не указалъ на Маурера.
   Что-же такое, наконецъ, Мауреръ? Можетъ быть, совершенно неизвѣстный ученый, одинъ изъ устарѣвшихъ приватъ-доцентовъ одного изъ многочисленныхъ нѣмецкихъ университетовъ; можетъ быть, одинъ изъ оригиналовъ, нарисованныхъ Фрейтагомъ въ его романѣ: "Потерянная рукопись", невыходившій никогда изъ своего маленькаго города, неимѣющій ни о чемъ понятія за стѣнами своего кабинета, незнающій ничего о вопросахъ современности. Или, можетъ быть, это молодой фантазеръ, который не заслуживаетъ вниманія нашихъ высокоученыхъ историковъ...
   Оно не совсѣмъ такъ. Георгъ Людвигъ фон-Мауреръ родился въ 1790 г., слѣдовательно, ему теперь 81 годъ. При паденіи первой французской имперіи онъ былъ уже назначенъ товарищемъ прокурора въ Майнцѣ, Шпейерѣ и Ландау. Чуть-ли не въ 1824-г. онъ былъ уже членомъ мюнхенской академіи, въ 1825 г. профессоромъ права въ тамошнемъ университетѣ; въ 1829 г. ему предложили замѣстить Эйхгорна въ Геттингенѣ, но онъ отказался. Вскорѣ послѣ того, въ 1833 г., Мауреръ выступилъ на политическое поприще какъ совѣтникъ регентства въ новообразованномъ греческомъ королевствѣ. Здѣсь ему принадлежитъ значительная доля въ организаціи школъ, научныхъ и художественныхъ учрежденій, въ особенности-же ему принадлежитъ составленіе кодексовъ по судоустройству, судопроизводству, по нотаріальной части, а также уголовныхъ законовъ. Онъ-же далъ церкви греческаго королевства устройство, дѣлающее ее независимою отъ константинопольскаго патріархата. Но участіе Маурера въ управленіи было недолговременно. Онъ не могъ ужиться съ властолюбивымъ Арманспергомъ, который захватилъ всѣ дѣла въ свои руки и долженъ былъ распространить въ Греціи самую живую ненависть къ баварцамъ, окружавшимъ короля. Арманспергъ пытался интригою избавиться отъ своихъ товарищей по регентству. Мауреръ произвелъ нѣкотораго рода переворотъ, склонивъ генерала Гейдеггера отнять у президента регентства распоряженіе кассою и управленіе пространными дѣлами. Вслѣдъ за тѣмъ король баварскій изъ Мюнхена рѣшилъ споръ, отозвавъ Маурера 31-го іюля 1834 года, но не могъ помѣшать ему издать противъ Армансперга обвинительный актъ въ историческомъ трудѣ: "Греческій народъ въ его государственныхъ, церковныхъ и гражданско-юридическихъ отношеніяхъ до борьбы за освобожденіе и послѣ мая до 31-го іюля 1834 г." {Das griechische Volk in öffentlichen, kirchlichen und privat-rechtlichen Beriehung vor und nach dem Freibeitskampf bis zu 31 luli 1834; Heidelberg, 1836).} Еще другой разъ, въ гораздо болѣе запутанныхъ обстоятельствахъ, выступилъ Мауреръ на политическое поприще, и это была едва-ли не самая крупная ошибка его долгой жизни. Дѣло было въ 1847 г.; реакціонное министерство клерикаловъ, имѣвшее во главѣ Абеля, долго давило Баварію и стало, наконецъ, надоѣдать королю. Чувствуя свою непрочность, клерикалы пробовали укрѣпиться при содѣйствіи новой любовницы Людвига. Но Лолла Монтесъ, по своему неукротимому характеру, была неспособна сдѣлаться ихъ послушнымъ орудіемъ. Тогда клерикалы рѣшились ее низвергнуть, и министерство не только отказа лось подписать указъ объ натурализаціи Лоллы (безъ чего ей нельзя было дать графскій титулъ), но подало коллективную записку королю, гдѣ указывало на возмущеніе общественнаго мнѣнія противъ безнравственныхъ отношеній его къ Лоллѣ и угрожало революціей. Эта поданная королю записка была напечатана во множествѣ нѣмецкихъ журналовъ. Король уволилъ министерство 13-го февраля 1847 г. и новымъ министромъ иностранныхъ дѣлъ и полиціи назначилъ Маурера, который немедленно подписалъ натурализацію Лоллы, обратившейся въ графиню Ландсфельдъ, хотя еще за пять дней объявилъ въ совѣтѣ, что натурализація Лоллы была "громаднымъ бѣдствіемъ для Баваріи". Позволительно думать, что въ глазахъ Маурера паденіе систематически-вреднаго министерства Абеля было благомъ, которое позволяло забыть, какіе пути привели къ этому паденію; менѣе простительно для историка и государственнаго человѣка было понадѣяться на обѣщанія короля и вообразить, что старый деспотъ разомъ измѣнитъ давно-вкоренившіяся привычки. Во всякомъ случаѣ, большинство баварской интеллигенціи встрѣтило съ радостью преемниковъ Абеля, а журналы назвали министерство Маурера "министерствомъ зари". Но случилось то, что должно было неизбѣжно случиться въ подобныхъ обстоятельствахъ.. Печать осталась стѣснена. Протекціи и ничтожество продолжали быть рекомендаціею для полученія мѣстъ. Лишь въ тѣсной сферѣ судопроизводства Мауреру удалось провести свои реформы, именно учрежденіе словеснаго и гласнаго суда. Въ сущности, баварское правительство, какъ обыкновенно бываетъ, желало имѣть либеральное министерство лишь при условіи, чтобы либерализмъ ограничивался словами, а не переходилъ въ правительственныя распоряженія. Ультрамонтины имѣли полную возможность справедливо выказывать ошибки и злоупотребленія партіи лолломонтановъ. Король быль раздраженъ тѣмъ, что министерство не могло его защитить отъ рѣзкихъ нападеній въ собраніи палатъ, хотя къ самимъ министрамъ собраніе относилось съ уваженіемъ. Министерство Маурера получило оскорбительное увольненіе 30-го ноября 1841 г., а чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ революціонный порывъ унесъ лолломонтановъ вмѣстѣ съ ультрамонтанами, устранивъ Лоллу и самого Лудвига.
   Съ тѣхъ поръ Мауреръ ограничился учеными трудами, и эти труды, по строгости своихъ изслѣдованій и по важности результатовъ для пониманія соціальной жизни въ средніе вѣка, принадлежатъ къ первостепеннымъ трудамъ исторической науки въ Германіи, по сознанію всѣхъ серьезныхъ ученыхъ. Я не намѣренъ упоминать всѣ многочисленныя работы этого ученаго, но обращу вниманіе лишь на одну группу ихъ, которая всего важнѣе и относится къ разбираемому мною вопросу.
   Я не случайно употребилъ слово группа, потому-что всѣ труды, на которые я укажу, составляютъ звенья одного ряда и звенья, находящіеся въ тѣсной взаимной зависимости. При появленіи каждаго изъ нихъ, Мауреръ указываетъ на предыдущіе и предупреждаетъ читателя, что новый трудъ не будетъ ему понятенъ, если онъ незнакомъ съ тѣмъ, что сказано въ появившихся уже томахъ. Но замѣчательнѣе всего, что звенья этого ряда трудовъ выходятъ по опредѣленному плану, начертанному уже 18 лѣтъ, и развиваютъ идею, на которую напалъ авторъ болѣе 40 лѣтъ тому назадъ.
   Именно въ 1829 г. 89-ти-лѣтній профессоръ напечаталъ диссертацію объ устройствѣ баварскихъ городовъ при владычества римлянъ и франковъ {"Ueber die bairischen Städte und ihre Vertfassung unter der römichen und fränkischen Herrschaft" München, 18291.}. Онъ тогда уже убѣдился, что исторію развитія нѣмецкихъ торовъ нельзя понять безъ изслѣдованія устройства и измѣненій первоначальныхъ поземельныхъ союзовъ (марокъ) древней Германіи, развитія господскихъ дворовъ (höfe) и деревень Чрезъ четверть вѣка послѣ того, пройдя чрезъ политическія бури въ Греціи и въ Баваріи, 64 лѣтній академикъ приступилъ къ изданію ряда трудовъ, разъясняющихъ этотъ вопросъ. Вчернѣ работа была уже набросана вся, повидимому, и авторъ прямо далъ читателямъ результаты ея въ небольшомъ томѣ "Введенія", о которомъ я уже упомянулъ выше. Онъ говорилъ въ предисловіи о самой исторіи, къ которой введеніе давалъ читателямъ: "Я давно уже написалъ предлагаемыя основныя мысли такой исторіи. Но я хотѣлъ ихъ напечатать лишь тогда, когда были-бы написаны и слѣдующіе томы, входящіе въ большія подробности. Тѣмъ не менѣе я приступаю къ печатанію, не достигнувъ вполнѣ этой цѣли. Хотя наибольшая часть уже приведена въ порядокъ, но еще недостаетъ очень многаго, и, при моихъ старыхъ годахъ, я не хочу медлить печатаніемъ того, что уже написано. Если мнѣ хватитъ времени и силъ, то недостающее послѣдуетъ за этимъ. Если нѣтъ, то можетъ быть и то, что готово, не остинется безъ вліянія или, по крайней мѣрѣ, побудитъ къ новымъ изслѣдованіямъ". Къ его счастію, времени ему хватило. Въ 1856 году появилась "Исторія устройства общественныхъ земель въ Германіи" (Geschichte der Markenverfassung in Deutschland); въ 1862 и 1863 годахъ 4 тома "Исторіи господскихъ, крестьянскихъ дворовъ и двороваго устройства въ Германіи" {(Geschichte der Fronhöte, der Bauernhöfe und der Notvertassung in Deutschland).} въ 1865 и 1866 годахъ 2 тома "Исторіи деревенскаго устройства въ Германіи" (Gershichte der Dorfverfassung іи Deutsehlang); наконецъ съ 1869 по 1871 вышло 4 тома окончательнаго его труда, соотвѣтствующаго той диссертаціи, которую онъ писалъ 40 лѣтъ ранѣе, именно "Исторія устройства городовъ въ Германіи" которая поставлена въ оглавленіи настоящей статьи.
   Подъ вліяніемъ трудовъ Маурера появился рядъ изслѣдованій по вопросу о развитіи поземельнаго устройства въ средніе вѣка, при чемъ иные авторы разсматриваютъ вопросъ вообще, какъ Леттэ и Ландау. {Litte: Die Vertheilung des Grundeigenthum in Zusammenhang mit der Geschichte der Gesetzgebung und den Volkszuständen; Berlin. G. Landau: Das Salgut; Rassel. Его же: Die Territorien in Bezug aup ihre Bildung und ihre Entwickelung; Homburg.} Другіе ограничиваются только Германіей, какъ наприм. Геснеръ. {W. Gessner: Geschichtliche Entwickelung der gutsherrlichen und bäuerlichen Verhältnisse Deutschlands; Berlin).} Наконецъ Нассэ разработалъ тотъ-же вопросъ для Англіи {Sasse: lieber die mittelalterliiche Jeldgemeinschaft und die Einhegungen des XVl-ten labrhunderts in Englamd; Bonni, 1869.}, и его трудъ скоро появится въ переводѣ на англійскій языкъ.
   Въ Англіи ознакомились съ выводами Маурера едва-ли не изъ статьи Маріера (Marier), помѣщенной въ сборникѣ о системахъ землевладѣнія въ разныхъ странахъ (Systems of landtenure in various countries). Трудъ Нассэ еще болѣе побудилъ обратить вниманіе на этотъ вопросъ и здѣсь послужилъ поводомъ къ его освѣщенію съ точки зрѣнія совершенно неожиданной. Гепрц Сомнеръ Мэнъ, долгое время занимавшій значительную должность въ управленіи Остъ-Индіею, теперь профессоръ права въ Оксфордѣ, давно уже внесъ въ свое преподаваніе сравнительный методъ и не только въ смыслѣ фактическаго сравненія законоположеній разныхъ странъ по тому-же предмету, но и въ смыслѣ объясненія развитія одного законодательства при пособіи наблюденія низшихъ фазисовъ того-же развитія въ другихъ странахъ. Сюда относится его сочиненіе" "Древній законъ" (Ancient law), вышедшее уже четвертымъ изданініемъ въ 1870 г. и вполнѣ заслуживающее вниманія для изученія первоначальнаго періода развитія человѣчества. Въ новомъ трудѣ своемъ, заглавіе котораго приведено выше, Мэнъ указалъ, насколько существующее и доступное наблюденію сельское устройство въ Остъ-Индіи близко къ тому давно исчезнувшему устройству, которое возстановляли для древней Европы Мауреръ, Леттэ, Ландау, Нассэ и другіе ихъ единомышленники на основаніи документовъ и бѣдныхъ остатковъ прежняго времени.
   Съ этимъ вопросомъ, который касается основъ средневѣковой экономической жизни, связанъ попутно другой, не менѣе важный для исторіи развитія Европы,-- вопросъ о происхожденіи и развитіи средневѣковыхъ городовъ, въ особенности-же объ исторіи цеховъ "рабочаго сословія, игравшаго столь важную роль въ XII--XIV вѣкахъ. Это вопросъ на столько крупный, что онъ уже очень давно занималъ историковъ и до сихъ поръ раздѣляетъ ихъ на враждующія партіи. Во Франція и частью въ Италіи до сихъ поръ господствуетъ теорія, возводящая позднѣйшее городское устройство среднихъ вѣковъ къ римской традиціи. Эта теорія, поддержанная громкими именами французскихъ историковъ тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ (Тьерри, Гизо, Рэйнуара), въ Германіи давно поколеблена трудомъ Карла Гегеля объ италіянскихъ городахъ {K. Heyel: Geschichte die Städteverfassung in Jtalien, Leipzig, 1847.}, не смотря на противоположное мнѣніе Савиньи, одного изъ значительнѣйшихъ авторитетовъ въ исторіи права; съ тѣхъ поръ въ Германіи, Бельгіи и Голландіи теорія римскаго господства почти совершенно потеряла значеніе и многочисленные труды возвели исторію городскаго устройства въ Европѣ къ стариннымъ германскимъ элементамъ. Но, согласные въ смыслѣ отрицанія теоріи романистовъ, германисты далеко несогласны между собою, и Мауреръ, во второмъ томѣ своего труда о нѣмецкихъ городахъ, посвятилъ много мѣста разбору и опроверженію различныхъ теорій, выставляемыхъ разными авторами въ этомъ отношеніи. Онъ связываетъ развитіе городовъ и цеховъ весьма тѣсно съ своею основною теоріею поземельнаго устройства въ Европѣ. Но въ новѣйшее время этотъ вопросъ перешелъ изъ области чистой археологіи въ сферу практическихъ общественныхъ задачъ. Аналогію между настоящимъ и средневѣковымъ соціальнымъ движеніемъ замѣтить было не трудно, но и различіе бросалось въ глаза. Брентано уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ издалъ на англійскомъ языкѣ трудъ, гдѣ связывалъ настоящіе рабочіе союзы Англіи съ средневѣковыми ихъ формами. Теперь онъ расширилъ свою программу и началъ изданіе книги, которой заглавіе приведено выше, и которая составляетъ переработку прежняго его труда, беря въ соображеніе и возраженія ему сдѣланныя. Онъ сходится съ Мауреромъ въ нѣкоторыхъ объясненіяхъ и расходится въ другихъ. При разнообразіи мнѣній, вопросъ о развитіи городскаго устройства и цеховъ не можетъ еще считаться окончательно рѣшеннымъ, но можно сказать, что наблюденіе настоящихъ движеній между рабочими можетъ столь-же освѣтить исторію городовъ въ средніе вѣка, какъ наблюденіе остъ-индскихъ деревень можетъ освѣтить старинное поземельное устройство.
   На основаніи этой группы работъ, гдѣ самые основные вопросы соціологіи связаны съ одной стороны съ наблюденіемъ настоящаго, съ другой съ исторіею средневѣковой Европы, я рѣшаюсь предложить читателю обзоръ полученныхъ результатовъ и соціологическихъ вопросовъ, изъ нихъ вытекающихъ. Можетъ быть, читатель замѣтитъ при этомъ, что самыя сухія, повидимому, археологическія изслѣдованія представляютъ иногда весьма живой интересъ.
   

II.

   Вѣкъ живи, вѣкъ учись! Припомните, читатель, учебникъ, который доставлялъ вамъ столько мученіи въ ваши школьные годы, припомните положенія, которыя вамъ высказывали ваши учителя и наставники, какъ непреложныя, общепринятыя истины, недопускающія ни спора, ни сомнѣнія, и посмотрите, что осталось изъ всего этого теперь, когда ваши волосы давно уже сѣдѣютъ и рѣдѣютъ, когда вы сами уже наставляла или наставляете новыя поколѣнія? Конечно, я предполагаю, что вы осматривались около себя въ эти годы и слѣдили затѣмъ, что падало и что строилось рядомъ съ вами. Если-же вы принадлежите къ той счастливой категоріи людей, которая находитъ совершенно ненужнымъ пустое ломанье головы какими-либо вопросами; если вы одна изъ тѣхъ вѣчно милыхъ, вѣчно спокойныхъ, вѣчно уживчивыхъ особей человѣческаго рода, которыя не прочь Ивана Грознаго пожурить, и предъ Наполеономъ Великимъ преклониться, и удивляться, какъ это люди такъ вѣрно предсказываютъ солнечныя затмѣнія, и съ искреннимъ возмущеніемъ толковать о крѣпостномъ правѣ и съ такимъ-же искреннимъ сочувствіемъ говорить объ идеальныхъ фигурахъ въ романахъ графа Льва Толстого или Гончарова... о, въ такомъ случаѣ... тоже предлагаю вамъ подумать о предложенномъ мною вопросѣ и приступить къ чтенію этой статьи, или, точнѣе, первыхъ строкъ этой страницы. Я вполнѣ увѣренъ, что уже теперь вы чувствуете во всемъ тѣлѣ пріятную томность: глаза ваши тихо смыкаются, вашъ старый учитель, давно сгнившій на Смоленскомъ кладбищѣ, смотритъ на васъ живымъ сквозь свои очки и вы опять сидите на школьной скамьѣ... Между буквъ страницы на васъ глядятъ знакомыя и незнакомыя лица... Страница еще не кончена, первая мысль не додумана, а вы уже крѣпко заснули и книга свалилась на коверъ... Спокойнаго сна и пріятныхъ сновидѣній! это ваше нормальное состояніе...
   Но вы, читатель, привыкшій ломать голову надъ ненужными для обыденной жизни вещами, вы, которому нервы давно не даютъ порядочно уснуть и въ кровати, обратите нѣсколько вниманія на то, о чемъ я спросилъ васъ. Вы не заснете, а задумаетесь о потерянныхъ часахъ, дняхъ и годахъ школьнаго ученія, когда пришлось потомъ всему переучиваться; задумаетесь объ этихъ непреложныхъ истинахъ, которыя разлетаются отъ перваго натиска критики и скептицизмъ, горькій скептицизмъ проникнетъ въ вашу душу. Вы знаете, что число безспорныхъ истинъ и неоспоримыхъ фактовъ, которые передаются изъ поколѣнія въ поколѣніе, весьма не велико, и каждому поколѣнію приходится больше забывать, чѣмъ научиться новому.
   Идеи двигаютъ міръ, государства, человѣчества; каждый народъ есть символъ нѣкоторой идеи, которую ему предназначено воплотить въ мірѣ. Древняя идея язычества, цезаризма окоченѣла, совершивъ свое историческое теченіе. Противъ нея стояла новая идея христіанства, которое хранило въ себѣ все благо человѣчества, весь прогрессъ его. Но вино новое нельзя вмѣщать въ мѣха старые. Нужны были новые народы, которые-бы осуществили это великое движеніе, для котораго гніющія міръ язычества былъ несвойственнымъ орудіемъ. Эти новые народы несли въ себѣ идею свободныхъ порывовъ, и съ отвращеніемъ смотрѣли на дряхлую, развратную имперію. Они были символомъ жизни, какъ христіанство; какъ оно, они были представителями личнаго начала; тогда какъ Римъ представлялъ смерть. При встрѣчѣ жизни со смертію прогрессъ, конечно, требовалъ торжества жизни, и вотъ, но имя прогресса человѣчества, провидѣніе или законъ судебъ или діалектическое развитіе безусловнаго духа (выбирайте что нравится) привело варварскіе народы на дряхлый Римъ въ то-же время, какъ въ Палестинѣ занималась заря покой истицы; имперія пала, и новыя государства, подъ знаменами франковъ и феодализма, римскихъ папъ и средневѣковыхъ мистиковъ, повели человѣчество впередъ по пути ему предназначенному. Каждое государство, образовавшееся на развалинахъ римской имперіи, представляло особенную идею; каждый народъ имѣлъ свое особенное назначеніе; и въ этомъ кажущемся хаосѣ средневѣковой исторіи скрывается дѣйствительная гармонія разнообразныхъ національныхъ идей, сливающихся въ одинъ могучій аккордъ христіанской цивилизаціи новой Европы.
   Хорошо? Поняли? Если-бы я писалъ не статью съ цѣлью разсмотрѣть опредѣленный историческій вопросъ, а диссертацію объ исторіографіи, то я могъ-бы привести сотни цитатъ на каждую написанную мною строку и эти цитаты убѣдили-бы читателя, что я вовсе не измыслилъ этого построенія, и что во множествѣ весьма почтенныхъ (а иногда и дѣйствительно дѣльныхъ) трудахъ читатель можетъ встрѣтить столь-же широкое и глубокое объясненіе историческихъ фактовъ и цѣлыхъ періодовъ исторіи; что я говорю не о далекомъ минувшемъ, а о современности и притомъ современности весьма тяжко отзывающейся не только на теоретическихъ разсужденіяхъ, но и на практическихъ рѣшеніяхъ народныхъ вопросовъ.
   Но, подъ вліяніемъ этого псевдо-философскаго взгляда, авторы обратили болѣе вниманія на противоположность формъ различныхъ культуръ, какъ подъ вліяніемъ бюрократическаго взгляда о непрерывной передачѣ дѣлъ изъ одного вѣдомства въ другое, обращала вниманіе лишь на формальное сходство. Теперь разница племенъ и расъ стала любимымъ предметомъ. Рядомъ съ дворомъ римскаго императора или съ жизнію древняго города, предъ вами рисовался дикій лагерь варварскаго начальника, келья христіанскаго отшельника. Въ противуположеніи франковъ и кельтовъ искали разгадку исторія Франціи, какъ въ противуположеніи нормандцевъ и англосаксовъ -- разгадку исторіи Англіи. Всѣ частности привычекъ и преданій, разнообразіе культуры народовъ, получали первостепенное значеніе и наши славянофилы толковали о духѣ славянъ въ противоположность духу германцевъ, о непригодности для насъ всего, что выработала европейская цивилизація, утверждая, что разница расъ начертала неразрушимыя границы между нами и западною Европою. Племенное, различіе! Геній расы! Назначеніе націи!-- таковы были волшебныя слова, которыя должны были уяснить историку всѣ тайны минувшаго.
   И это увлеченіе проходитъ предъ тщательнымъ изслѣдованіемъ. Какъ только наука захотѣла ясно понять, что такое раса, и каковы таковы неизмѣнныя племенныя и національныя различія, то оказалось, что опредѣленіе расы для науки крайне трудно и въ приложеніи этого опредѣленія къ практической классификаціи расъ не могутъ сойтись два самостоятельные изслѣдователя, такъ что объяснять историческія событія расовыми особенностями -- значитъ сводить неясный фактъ на еще болѣе неясное начало. Что касается до неизмѣнныхъ племенныхъ и національныхъ отличій, то здѣсь неизмѣннаго не оказалось ровно ничего. Всякая нація проходила чрезъ рядъ ступеней культуры такимъ образомъ, что, сравнивая культуру высшаго класса ея въ отдаленныя эпохи, приходилось-бы думать, что имѣешь дѣло съ совершенно различными націями, а въ націяхъ, развитіе которыхъ было очень неравномѣрно, почти тоже можно сказать о различіи культурныхъ особенностей высшаго класса отъ низшаго въ одномъ и томъ-же народѣ. Даже самые характеристическіе признаки, въ которыхъ завзятые націоналисты признавало самую суть народнаго духа, оказывались весьма часто заимствованными извнѣ.
   Но кромѣ этого прямого свидѣтельства въ несостоятельности старыхъ теорій, онѣ должны были потерять значеніе въ исторіи и вслѣдствіе нѣсколько лучшаго пониманія законовъ общественной жизни. Внѣшнія формы передачи власти изъ однѣхъ рукъ въ другія и столь-же внѣшнія формы культурныхъ различій, обычныхъ особенностей, оказались для всякаго общества лишь однимъ, и далеко не важнѣйшимъ, элементомъ его существованія. Онѣ, безспорно, имѣли значеніе въ исторіи; съ ними приходилось считаться всякому законодателю, и ломка ихъ приходилась не дешево даже борцамъ въ родѣ Петра I, а другіе, въ родѣ Іосифа II, сами ломали себѣ шею въ подобныхъ попыткахъ. Но эта культурная среда, обусловливающая, что возможно и что невозможно въ данную эпоху для данной націи, стоитъ между двумя элементами, имѣющими далеко важнѣйшее, историческое значеніе, потому-что это элементы не пассивнаго сопротивленія, какъ всякая культурная среда, а элементы дѣйствующіе, активные.
   Первый элементъ есть существованіе естественныхъ потребностей, неизбѣжно обусловливающихъ сущность жизни всякаго народа въ его массѣ. Съ неумолимою строгостью физическіе законы стоятъ передъ всякимъ народнымъ геніемъ, передъ всякою великою историческою идеею., передъ всякимъ священнымъ преданіемъ и говорятъ ему: повинуйся или умри! Съ столь-же неумолимою строгостью экономическіе законы руководятъ, сознательно или безсознательно, всякій народъ и всякое государство, каковы-бы ни были ихъ вѣрованія и каковъ бы ни былъ ихъ расовый составъ, На зло самому нелѣпому аскетизму или самому таинственному историческому назначенію, націи надо жить и рѣшеніе вопроса: какъ она живетъ? предрѣшаетъ весьма значительную часть ея обычаевъ и преданій, ея историческихъ влеченій и ея провиденціальной роли на сценѣ жизни человѣчества. А за тѣмъ являются необходимые законы ассоціаціи представленій и безсознательнаго творчества, которые лежатъ въ основѣ всѣхъ преданій, большей части обычаевъ, и, къ удивленію изслѣдователей, связываютъ самыя странныя явленія жизни дикихъ островитянъ съ явленіями около насъ совершающимися, и съ древнѣйшими фактами историческихъ свидѣтельствъ. И все это такъ-же неизмѣнно, какъ законы тяготѣнія или цвѣта солнечнаго спектра. Все это относится ко всѣмъ расамъ, ко всѣмъ національностямъ, ко всѣмъ государствамъ, объясняя столь значительное число явленій ихъ жизни, что разнообразіе культурныхъ особенностей и разница теченія событій ихъ исторіи становятся второстепенными фактами, какъ результатъ болѣе общихъ основныхъ законовъ, или даютъ очень небольшой, необъяснимый остатокъ, теряющій научное значеніе предъ глазами добросовѣстнаго изслѣдователя.
   Это одинъ элементъ, съ которымъ палъ и придется наиболѣе имѣть дѣло. О другомъ упомяну лишь мимоходомъ для полноты. Въ меньшинствѣ, доступномъ прогрессу и которое сообщаетъ обществу прогрессивное движеніе, застою культуры противодѣйствуютъ личныя убѣжденія. Распредѣленіе и численность партій, руководимыхъ не привычками или преданіями, по убѣжденіемъ, что прогрессъ общества лежитъ въ томъ или въ другомъ направленіи, обусловливаютъ будущность народа и его роль въ исторіи гораздо болѣе, чѣмъ формы существующей культуры. Эпі формы одинаково сопротивляются всякому измѣненію, но численность, энергія борющихся партій, и ихъ пониманіе условій возможныхъ реформъ опредѣляютъ прогрессъ или регрессъ общества, слѣдовательно именно то, что составляетъ сущность его исторіи.
   Какъ только стало ясно относительное значеніе для исторіи общества трехъ элементовъ этой исторіи: неизмѣнныхъ условіи жизни общества, его культурныхъ формъ, и борьбы личныхъ убѣжденій, то основные вопросы дѣйствительно-историческихъ трудовъ измѣнились. Передача дѣлъ изъ одного вѣдомства въ другое или перераспредѣленіе территоріи между государствами получили лишь весьма второстепенный интересъ, въ.родѣ того, который имѣетъ для агронома принадлежность тому или другому владѣльцу -- имѣнія, на земляхъ котораго агрономъ изучаетъ плодородіе почвы даннаго края. Особенность нравовъ и обычаевъ, вся животная, культурная сторона общественной жизни въ данную эпоху, пріобрѣли лишь значеніе данныхъ, для указанія на то, какъ выраженіе неизмѣнныхъ потребностей видоизмѣнялось въ разныхъ мѣстностяхъ подъ вліяніемъ различныхъ случайныхъ комбинацій обстоятельствъ, и какъ убѣжденія прежнихъ эпохъ окаменѣвали въ обычаяхъ эпохъ позднѣйшихъ. Всего важнѣе оказалось узнать: какъ удовлетворялись въ данную эпоху и въ данной мѣстности основныя, неизмѣнныя потребности всякаго общества? Какъ люди приноравливались къ климату и къ топографическимъ условіямъ? Какъ установились отношенія между полами и между различными возрастами? Каковы были ихъ экономическія отношенія? Чѣмъ сдерживалось естественное стремленіе неразвитой личности эксплуатировать другихъ? Въ чемъ это стремленіе проявилось наиболѣе? Какъ выражалось столкновеніе личнаго эгоизма съ связующимъ соціальнымъ началомъ? На сколько въ обществѣ господствовалъ естественный процессъ ассоціаціи представленіи и безсознательнаго творчества? На сколько его регулировала болѣе или менѣе сознательная критика? Какія убѣжденія господствовали въ данное время? Какъ группировались партіи вліятельнаго меньшинства по своимъ убѣжденіямъ? Какъ выражалась борьба убѣжденій между собою и съ существующею культурою? Что въ событіяхъ данной эпохи можетъ быть сведено на неизмѣнныя потребности и на борьбу убѣжденій?
   Когда съ этой точки зрѣнія стали смотрѣть на историческія событія и изучать ихъ, то оказались опять удивительныя вещи, совершенно несогласныя съ непреложными истинами и съ фактами вполнѣ достовѣрными недавняго времени.
   Давно-ли еще южно-американскій плантаторъ считалъ владѣніе негромъ за непреложную истину и доказывалъ ее на основаніи текстовъ св. писанія? Данію ли русскій помѣщикъ принималъ за такую же непреложную истину свое право на трудъ крестьянина? И благонамѣренная муза вторила имъ и обзывала опасными утопистами тѣхъ, кто осмѣливался усумниться въ непреложности этихъ истинъ...
   

III.

   "Настоящей частной собственности въ началѣ вовсе не было", говоритъ Мауреръ, о поземельныхъ отношеніяхъ въ Германіи ("Einlituug" еtс. 93). "Лишь изъ раздробленія общей земли, народной земли произошла частная собственность". Онъ указываетъ, что явленіе, имъ описанное для Германіи, существуетъ для племенъ кельтическихъ, скандинавскихъ, славянскихъ и для другихъ народностей, какъ въ Азіи, такъ и въ Америкѣ. Спеціально подобное указаніе существуетъ для древней Мексики. "Деревенская община въ Индіи -- пишетъ Мэнъ ("Village -- Communities" ect. 12), представляетъ съ нѣмецкимъ селеніемъ сходныя черты слишкомъ поразительныя и слишкомъ многочисленныя, чтобы онѣ были случайны. Различія, при этомъ встрѣчающіяся, могутъ быть удобно объяснены... Земля, ею занимаемая распредѣлена если не совершенно такъ-же, то на тѣхъ же основаніяхъ; идеи, господствующія въ группѣ о взаимныхъ отношеніяхъ и обязанностяхъ ея членовъ, повидимому въ сущности тѣ-же самыя. Но индусская деревенская община есть учрежденіе живое, а не мертвое. Причины, преобразовавшія общественную землю (марку) въ господское владѣніе (Manor), можно прослѣдить и въ Индіи, но онѣ здѣсь дѣйствовали слабо и въ большей части страны деревенская община не была поглощена болѣе обширною группою людей, и не затерялась въ территоріи значительнѣйшей величины". Далѣе: "Деревенская община въ Индіи составляетъ сама источникъ мѣстнаго законодательства... Этотъ законъ опредѣляетъ отношеніе различныхъ отдѣловъ группы между собою, и самой группы къ правительству, къ прочимъ деревенскимъ общинамъ и къ нѣкоторымъ личностямъ, приписывающимъ себѣ право надъ этими группами". И еще: "Повидимому весьма стоитъ старательно изучить обычныя правила, опредѣляющія зависимость и взаимную отвѣтственность членовъ индусской деревенской общины или разныхъ меньшихъ группъ, которыя можно въ ней указать, и формы выраженій ими употребляемыя, которыя, какъ разсказываютъ, колеблются между выраженіями предполагающими братство по происхожденію и выраженіями, предполагающими добровольную ассоціацію".
   Но мы встрѣчаемся здѣсь съ юридическими отношеніями столь непохожими на отношенія, существующія между нами, что самые термины законъ и законодательство получаютъ совершенно необыкновенное значеніе. Въ индусской общинѣ не существуетъ, какъ въ древнеевропейской не существовало самыхъ основныхъ элементовъ того, что мы называемъ законами. Мэнъ беретъ опредѣленіе закона, выработанное новѣйшими юристами и, примѣривая его къ тому, что мы видимъ въ Остъ-Индіи, доказываетъ неприложимость этого опредѣленія.
   "Законъ есть особеннаго рода повелѣніе. Оно обращено политическими начальниками или государями, къ политическимъ подчиненнымъ или подданнымъ; оно налагаетъ на этихъ подданныхъ обязанность подъ угрозою наказанія (или санкціи) въ случаѣ неповиновенія. Власть, которою облечены нѣкоторые члены общества прилагать санкцію къ неисполненію или къ нарушенію обязанности, называется правомъ.
   Если мы не допускаемъ самаго крайняго насилія въ употребленіи словъ, то эти термины: повелѣніе, владѣтель, обязанность, санкція, право, невозможно приложить къ обычному закону, который опредѣляетъ жизнь индусскихъ деревенскихъ общинъ въ продолженіи столѣтій, причемъ онѣ не знали никакого другаго обязательнаго гражданскаго закона. Было-бы вообще неудобно говорить о политическомъ начальствѣ, повелѣвающемъ опредѣленныя дѣйствія жителямъ деревни. Деревенскій совѣтъ не повелѣваетъ чего-либо; од,ъ лишь объявляетъ то, что всегда имѣло мѣсто; онъ и не объявляетъ чего-нибудь въ убѣжденіи, что это -- повелѣніе высшей власти; люди наиболѣе компетентные въ этомъ вопросѣ утверждаютъ, что туземцы Индіи не нуждаются въ теократическомъ или въ политическомъ авторитетѣ, какъ основаніи ихъ обычаевъ; древность этихъ обычаевъ считается сама по себѣ достаточною причиною, чтобы слѣдовать имъ. Въ индусской деревенской общинѣ не существуетъ ни права, ни обязанности въ смыслѣ, который придаютъ этимъ словамъ аналитическіе юристы; истецъ жалуется не на частную обиду, но на нарушеніе порядка, существующаго для всего маленькаго общества. Кромѣ того обычный законъ не поддержанъ санкціею. Въ случаѣ неповиновенія (почти немыслимаго) приго вору деревенскаго совѣта, единственное наказаніе -- по крайней мѣрѣ единственное неизбѣжное наказаніе -- было-бы, по видимому, лишь общее порицаніе".
   Все это совершенно приложимо къ древнему обществу предковъ европейскихъ народовъ. Они точно также не знали ни формальнаго закона, ни государственнаго устройства, ни строгаго раздѣленія области аффективной привязанности отъ юридическаго права, эгоистическаго разсчета или нравственной обязанности. Господство обычая и преданія было основою ихъ культуры, освящало общинную связь и равноправность членовъ общины, но вліяніе личнаго авторитета было сильно; уваженіе къ вліятельной личности или къ вліятельной семьѣ было столь-же важнымъ и полноправнымъ элементомъ общественнаго строя, какъ общинный обычай; предоставленіе сложныхъ вопросовъ случаю или судьбѣ казалось болѣе естественнымъ рѣшеніемъ, чѣмъ юридическій разборъ правъ, тѣмъ болѣе, что оно совпадало съ общимъ характеромъ народнаго міросозерцанія. "Авторитетъ, обычаи и случайность -- суть великіе источники закона въ первобытныхъ общинахъ, на сколько мы знаемъ ихъ", говоритъ Мэнъ.
   Первая обработка земли -- пишетъ Мауреръ (Einleitung, 3) -- произведена была не личностями, а цѣльными родами, племенами, какъ въ Исландіи большими общинами, которыя называются дружинами, товариществами. Германію населили прежде всего кочующіе народы пастуховъ. Какъ для другихъ номадовъ, и для нихъ главное дѣло заключалось въ скотоводствѣ, въ обладаніи большимъ пастбищемъ, но и они не могли долго оставаться безъ земледѣлія, какъ это случалось съ другими кочующими народами стараго и новаго времени. Въ подобномъ положеніи, по его мнѣнію, находились свевы въ эпоху, когда ихъ узнали римляне.
   Вообще въ древнѣйшей формѣ ихъ жизни, насколько она можетъ быть возстановлена на основаніи преданій, свидѣтельствъ, древнихъ обычаевъ, европейскія племена представляются намъ какъ союзъ равноправныхъ семей, внутри замкнутыхъ, вполнѣ независимыхъ отъ общественнаго вліянія и вполнѣ подчиненныхъ произволу главы семьи, извнѣ связанныхъ общимъ интересомъ, общимъ обычаемъ и преданіемъ общаго происхожденія. Эти племенныя дружины мы встрѣчаемъ при ихъ переходѣ изъ кочующаго состоянія въ земледѣльческое. Охота и война уже уступили мѣсто скотоводству. Всѣ учрежденія вращаются около необходимости пастбища, около интересовъ скотоводства. Но земледѣліе уже становится постояннымъ подспорьемъ общественнаго пропитанія. Племена селятся сначала временно въ удобномъ мѣстѣ и обработываютъ его, не разсчитывая долго на немъ оставаться, пока пастбище достаточно прокармливаетъ имъ скотъ, пока враждебныя племена не вытѣснили ихъ изъ занятой мѣстности, или сами они, изъ жажды добычи или просто изъ желанія перемѣщенія, не вздумали искать новаго поселенія. Даже послѣ того, когда племя стало уже смотрѣть на страну, какъ на свое постоянное мѣсто жительства, освященное стариннымъ обычаемъ и преданіемъ, оно сохраняло еще частью привычки переселенія, перенося свои обработанныя поля изъ одного мѣста въ другое. Мало по малу неудобство перемѣщенія и выгоды земледѣлія стали болѣе чувствительны, чѣмъ прелести кочевой и боевой жизни. Племена усѣлись, и въ началѣ средневѣковой исторіи мы находимъ будущіе европейскіе народы разселенные въ группахъ единообразнаго типа, основную единицу которыхъ составляетъ земледѣльческая община съ преобладающимъ значеніемъ скотоводства.
   "Наши предки -- говоритъ Мауреръ (Einleitung etc. 16) были не теоретики, по тѣмъ лучшіе практики. Въ старыхъ поселеніяхъ прежде всего обращали вниманіе на цѣлеобразность и удобство". Подъ культурными потребностями слѣдовать старинному обычаю, уважать нѣкоторыя личности и семьи и прибѣгать къ указанію судьбы, къ случайности жребія, когда приходилось принять какое-либо рѣшеніе, скрывалось дѣйствіе основныхъ естественныхъ потребностей. Это были: необходимость крѣпкой общины для огражденія существованія личности, которая, внѣ своей ассоціаціи, видѣла всюду лишь неумолимыхъ враговъ; влеченіе личности эксплуатировать все окружающее для своей эгоистической выгоды, воспользоваться ассоціаціею для своихъ личныхъ цѣлей и дать другимъ возможно менѣе изъ того, что приходилось дать. Въ культурѣ общиннаго союза древнихъ народовъ Европы мы встрѣчаемъ эти два элемента комбинированными довольно удачно для сравнительной прочности общества и для доставленія личности достаточно-широкаго поля развитія. Первому элементу удовлетворяло равенство членовъ общиннаго союза, одинаковость ихъ правъ и обязанностей въ отношеніи этого союза и общественной земли, имъ занятой; второму удовлетворяла полная независимость и полное господство главы семьи въ огороженномъ своемъ дворѣ, куда не могъ вступить никто безъ позволенія хозяина и гдѣ домочадцы знали лишь власть своего господина.
   Племенныя, дружины захватывали при своемъ поселеніи обширные куски земли, находившіеся въ естественныхъ границахъ и эта земля составляла ихъ общую собственность, которую они отстаивали общими силами отъ новыхъ пришельцевъ. Если племя было не велико, оно селилось все вмѣстѣ, въ одной деревнѣ, на равнинѣ, или въ рядѣ отдѣльныхъ дворовъ, когда мѣстность была гориста, лѣсиста или болотиста. Многочисленное племя размѣщалось въ нѣсколькихъ деревняхъ или въ нѣсколькихъ группахъ дворовъ. Частная поземельная собственность не существовала. Вся общественная земля (марка) принадлежала племени, единственному собственнику. Деревня обрабатывала часть близь-лежащей земли и эта земля, выдѣленная для обработки, составляла общественное поле (Feldmark) или полевую воздѣланную общественную землю, за которою лежала невоздѣланная общественная земля альменда (almeude, gemeine Mark) подъ пастбищами, лѣсами, водами, остававшаяся въ общемъ пользованіи деревенскихъ общинниковъ. Такъ въ Венгріи и теперь находимъ вблизи селенія обработанную землю, при чемъ это пространство обнимаетъ иногда отъ 10 до 12 квадр. миль, а за тѣмъ лежитъ мѣстность, гдѣ продолжается старинная кочевая жизнь.
   Воздѣланная земля общины дѣлилась на нѣсколько полей по роду посѣвовъ, качеству почвы и по отдаленію отъ деревни. Каждое поле заключало участки по числу семей въ деревнѣ, и эти участки раздавались по жребію во владѣніе семей, но не составляли юридической собственности, такъ-какъ въ древнѣйшее время они мѣнялись и передѣлялись, а въ иныхъ случаяхъ подлежали повѣркѣ ихъ мѣры и перераспредѣленію. Мало по малу эти участки сдѣлались наслѣдственными, но самое понятіе о частной собственности было неприложимо къ этимъ полевымъ жеребьямъ или аллодамъ. Въ скандинавскихъ странахъ долго удержался обычай перемѣрки полей. Въ періодъ писаннаго закона, владѣтель участка (boolesinann) полагавшій, что его участокъ менѣе, чѣмъ чей-либо другой" могъ требовать перемѣрки своего участка и всего общественнаго поля. Въ случаѣ подобнаго требованія лишь формальный договоръ, о неповтореніи измѣренія участковъ могъ охранить прочихъ членовъ общины отъ исполненія требованія члена. Объ Ост-Индіи Мэнъ пишетъ (Village Communities. 107): "Если употреблять одинъ общій терминъ, то описаніе нѣмецкой или скандинавской деревенской общины можетъ служить описаніемъ того-же учрежденія въ Индіи. Мы находимъ здѣсь общественное поле (arable mark), раздѣленное на отдѣльные жеребьевые участки, по обработанное согласно подробнымъ обычнымъ правиламъ, обязательнымъ для всѣхъ. Гдѣ климатъ дозволяетъ произрастаніе травъ лучшаго качества, тамъ находимъ раздѣленные луга, лежащіе обыкновенно на предѣлахъ общественнаго поля. Находимъ и пустырь или общую землю, изъ которой было вырѣзано общественное поле и которая служитъ пастбищемъ для всей общины pro indivise. Находимъ и деревню, состоящую изъ жилищъ, управляемыхъ деспотическими pater-familias. Находимъ постоянно и совѣтъ управленія, который рѣшаетъ споры относительно существующаго обычая. Но находимъ и характеристическія черты этого учрежденія, отъ которыхъ не осталось вовсе слѣдовъ въ Европѣ, или очень слабые слѣды...
   "Между не-арійскимъ крестьянствомъ, которое составляетъ значительную долю населенія территоріи, и до сихъ поръ рѣдко населенной и называемой центральными провинціями, въ прежней мѣстности разбоя мараттовъ, встрѣчаются примѣры, что при данныхъ обстоятельствахъ, все общественное поле переносится изъ одной части земли, принадлежащей деревнѣ, въ другую часть ея и примѣры періодическаго передѣла жеребьевыхъ участковъ въ обработанныхъ поляхъ. Я не получилъ никакихъ свѣденій о систематическомъ перемѣщеніи поля и тѣмъ менѣе о періодическомъ передѣлѣ обработанной земли, когда земледѣльцы были арійскаго происхожденія. Но опытные индійскіе чиновники говорили мнѣ, чт хотя практика передѣла, можетъ быть, исчезла, но традиція этого обычая часто осталась и оставленіе его часто возбуждаетъ жалобы, какъ притѣсненіе".
   И въ древней Европѣ собраніе всѣхъ общинниковъ подъ предсѣдательствомъ выборнаго старшины (графа, сотскаго, судьи и т. п.) рѣшало всѣ общинныя дѣла и въ особенности дѣла о пользованіи деревенской общественной землею; производило передѣлы, прирѣзывало новыя части необработанной еще земли къ общественному нолю; назначало пастбища для общественнаго стада и мѣсто рубки общественнаго лѣса; устанавливало время посѣва, пахоты и жатвы, смѣну посѣвовъ, оставленіе поля въ пару, установку и снятіе полевыхъ изгородей; оно-же рѣшало споры между членами и вообще концентрировало въ себѣ всѣ общественныя должности, изъ которыхъ развилась потомъ государственная, судебная, полицейская власть; оно же организовало оборону общественной земли отъ непріятеля, или наступательный походъ за предѣлы этой земли. Въ подобныхъ случаяхъ, впрочемъ, выступало на видъ уже не одно единство поземельной общины, но единство племени, хотя-бга оно было разселено въ различныхъ общинахъ, каждая изъ которыхъ имѣла свою общественную землю, причемъ общественная земля племени была одинаково общею собственностью всѣхъ частныхъ общинъ.
   Всѣ права и обязанности общинника, какъ и пользованіе альмендою для пастбища, для рубки лѣса, для охоты и рыбной ловли, были связаны съ владѣніемъ жеребьевыхъ участковъ въ общественномъ полѣ, а самое владѣніе этимъ аллодовъ было нераздѣльно отъ обладанія дворомъ въ деревнѣ. Какъ деревня была огорожена общими силами, обведена валомъ и рвомъ, а позже иногда и болѣе крѣпкою стѣною съ башнями, такъ каждый общинникъ имѣлъ свой огороженный дворъ, гдѣ былъ его домъ, гдѣ находилась его сельскія постройки, гдѣ жили члены его семьи, его рабы, наемника и крѣпостные, до которыхъ не было дѣла общинѣ. Въ болѣе точномъ смыслѣ, чѣмъ въ нынѣшней Англіи, каждый домъ былъ замкомъ его собственника, куда не проникало никакое управленіе, никакой законъ, кромѣ воли главы семьи, гдѣ существовала полнѣйшая независимость отъ всякихъ обязанностей и податей. Это была дворянская земля (Adelsland), привиллегированное мѣсто (Emunität) личности; священное убѣжище для каждаго, кого хотѣлъ и могъ охранить господинъ двора, дворянинъ (Adelbonde), свободный владѣлецъ (Freiherr). Но, конечно, эта независимость держалась лишь обычаемъ и силою общинника. Въ грубомъ обществѣ, гдѣ насиліе было общимъ правиломъ, и обычай далеко не всегда могъ сдерживать страсти, лишь укрѣпленная изгородь и рѣшимость отстаивать себя могли охранить безопасность дома и право убѣжища.
   Мэнъ проводитъ историческое сравненіе этого древне-европейскаго явленія съ фактами современной Ост-Индіи.
   "Нѣмецкіе писатели, говоритъ онъ,-- были поражены привиллегіею полной независимости германскаго дома отъ внѣшняго вмѣшательства, которое въ нашей странѣ, Англіи, получило позднѣйшее выраженіе въ старинной поговоркѣ, что домъ англичанина это -- его крѣпость. Но характеристическая черта, сопутствующая въ Индіи этой привиллегіи и въ значительной степени объясняющая ее, есть необычайная тайна семейной жизни,-- тайна, которую охраняютъ, какъ мнѣ говорили, въ весьма бѣдныхъ семьяхъ, и при затрудненіяхъ, которыя съ перваго взгляда казались-бы непобѣдимыми. Безспорно, если уединеніе семей въ древнихъ обществахъ всегда сопровождалось тайною ихъ внутренней жизни, то многое, совершенно необъяснимое въ ранней исторіи нрава, было-бы объяснено. Трудно понять, напримѣръ, почему въ римскомъ обществѣ отношеніе pater-familias и filius-familias сдѣлалось такъ поздно предметомъ нравственнаго обсужденія, повлекшаго за собою вмѣшательство претора, или, въ формѣ общественнаго мнѣнія окончательно нашло выраженіе въ законодательствѣ. Но это было-бы гораздо понятнѣе, еслибъ тайна семейной жизни, въ Римѣ, почти столь-же старательно охранялась, какъ даже теперь въ тѣхъ частяхъ Индіи, куда не проникла спеціально-мусульманская ревность, которую ошибочно принимали за чувство общее Востоку... На сколько нынѣшнее индусское общество есть типъ первобытнаго общества, нѣтъ сомнѣнія, что всякая попытка государственнаго законодателя проникнуть въ область, предоставленную законодательной и судебной власти pater-familias, вызываетъ чрезвычайный соблазнъ и чрезвычайное отвращеніе".
   Когда мѣстность не дозволяла селиться деревней, отдѣльные дворы, состоявшіе въ общинной связи, имѣли свое отдѣльное поле, въ обработку котораго община не мѣшалась, но ея собраніе или старшина навѣдывали лишь пользованіемъ невоздѣланной общественной землей, остававшейся общею собственностью подъ пастбищемъ и лѣсомъ, какъ и для деревень съ общимъ полевымъ владѣніемъ. Здѣсь союзъ для общей обороны и для нападенія имѣлъ на столько менѣе крѣпкую экономическую основу, на сколько земледѣліе получало преобладаніе надъ скотоводствомъ, и значеніе общаго пастбища на общественной землѣ ослабѣвало передъ значеніемъ населеннаго поля, независимаго отъ всякаго вмѣшательства.
   Но и въ деревнѣ съ общимъ полемъ была возможность личноности выйдти изъ общей связи, отказаться отъ обязанностей общинника въ пользу личной независимости и неограниченнаго произвола. Обычай опирался на потребность ассоціаціи, союза для личности, которая не имѣла вѣроятности отстоять себя внѣ общины; онъ не могъ брать въ соображеніе случаевъ, повстрѣчавшихся при его происхожденіи, когда личность, въ виду эгоистическаго разсчета, захочетъ отдѣлиться отъ общины. Общинникъ могъ поселиться на своемъ полевомъ участкѣ или гдѣ нибудь на необработанной еще части общественной земли, могъ выгородить (abmarken, einhegen) свой полевой участокъ или свою дальнюю усадьбу и отказаться заразъ отъ всѣхъ своихъ правъ общинника на общественную землю и отъ всѣхъ своихъ обязанностей относительно общины. На свой выгороженный участокъ онъ переносилъ вмѣстѣ съ тѣмъ свое полноправіе и всю исключительность своего независимаго двора; его господскій дворъ (fronhof) и господская земля (hofmark) становились привиллегированными, т. е. освобожденными отъ всѣхъ общественныхъ обязанностей и повинностей (Emunitätsland). Пока каждый обработывалъ свой участокъ собственными силами и могъ защищаться лишь силами своей семьи, или немногихъ рабовъ и наемниковъ, до тѣхъ поръ подобное выселеніе могло быть лишь рѣдкою, почти безумною попыткою. Въ огороженной деревнѣ каждый былъ защищенъ отъ внѣшнихъ враговъ общими силами, отъ своихъ товарищей обычаемъ; кто защититъ выселенца, предоставленнаго собственнымъ силамъ и разорвавшаго связь обычая?
   Уже возможность выгородить свой участокъ изъ общаго цѣлаго и къ привиллегированному двору присоединить привиллегированную землю была почвою борьбы между личнымъ интересомъ и строемъ древне-земледѣльческой общины, причемъ послѣдствія могли быть и дѣйствительно оказались неисчислимы. Но тѣ-же самыя побужденія дѣйствовали еще сильнѣе въ противоположеніи семейнаго и общиннаго интереса, въ возвышеніи значенія наслѣдственнаго имущества на счетъ правъ общинъ распоряжаться полевыми участками Для всѣхъ странъ было справедливо то, что Мэнъ говоритъ объ Ост-индіи, по поводу прекращенія передѣловъ полевыхъ участковъ: "Отдѣльный, неподлежащій обмѣну и неподвижный семейный жребій, въ воздѣланномъ полѣ былъ шагомъ впередъ въ исторіи собственности, но также точкою, на которой индуская деревенская община разбилась на куски". Какъ только идея наслѣдственности проникла въ общественную землю, разрушеніе устройства древней европейской земледѣльческой общины заключалось лишь вопросомъ времени, такъ какъ въ періодъ, чуждый чисто-юридическихъ отношеній, обычай, однажды подавшійся подъ напоромъ семейнаго эгоизма, долженъ былъ уступать болѣе и болѣе, при удобныхъ къ тому случаяхъ, а такіе случаи не могли не преставиться.
   Дѣло въ томъ, что обычай и аффективныя отношенія сливались въ жизни этого древняго общества, какъ уже было замѣчено, въ одно неразрывное цѣлое. Принципъ общины естественно заключалъ въ себѣ требованія равенства аллодовъ, равноправности всѣхъ семей относительно пользованія альмендою, относительно распоряженій внутри общины и относительно выборовъ въ старосты общины, въ предводители во время безпрестанныхъ войнъ, или мирныхъ сношеній съ другими общинами. Фон-Мауреръ не разъ указываетъ на это равенство, но на дѣлѣ оно существовало лишь для большинства общинниковъ, тогда какъ исключительное положеніе нѣкоторыхъ личностей и семей казалось столь-же естественнымъ дѣломъ, столь-же стариннымъ обычаемъ, какъ самое существованіе общиннаго строя. Мэнъ указываетъ нѣкоторую склонность нѣмецкихъ изслѣдователей древней общины придавать ея внутреннимъ отношеніямъ слишкомъ юридическій характеръ, и напоминаетъ вслѣдъ за Ландау, что хотя устройство этихъ древнихъ общинъ можно назвать лишь демократическимъ, по рядомъ съ нимъ существовало традиціонное уваженіе къ нѣкоторымъ семьямъ, которымъ по обычаю поручали вліятельныя должности, но обычаю давали большій участокъ при новомъ распредѣленіи полей, въ новыхъ занятыхъ земляхъ, эта семья скорѣе другихъ получала право выгородить свой участокъ, занять для своей исключительной собственности кусокъ альменды и провести въ свои отношенія къ общинѣ свой семейный интересъ. Фон-Мауреръ самъ указываетъ, что въ Германіи рано уже начальники и князья получали большіе участки, что отдѣленіе своего особеннаго стада со своимъ особеннымъ пастухомъ и выдѣленіе участка въ общественномъ полѣ изъ общиннаго союза составляло повидимому привиллегію лишь тѣхъ членовъ общины, которые были богаче или уже пріобрѣли "большіе участки.
   Къ тому-же, какъ только семейное начало наслѣдственности, права отчужденія, увеличенія и округленія аллода получило освященіе обычая, немедленно аллоды подпали всѣмъ случайностямъ переворотовъ въ семьѣ. Они дробились въ одной семьѣ, накоплялись въ другой: исчезали изъ рукъ неразсчетливаго общинника, чтобы округлять участокъ его сосѣда. Неравенство владѣнія, а съ нимъ неравенство общественнаго значенія и общественныхъ правъ выказывались все очевиднѣе. Раздробленію владѣній противодѣйствовалъ обычай майоратовъ и миноратовъ -- высшее проявленіе семейнаго начала,-- но онъ имѣлъ лишь слѣдствіемъ умноженіе безземельнаго и безправнаго населенія въ семьяхъ около главы семьи.
   Неравенство владѣніи, богатства, значенія ставило разныя личности, жившія на общинной землѣ, въ весьма различное положеніе. Общинникъ, сохранившій за своею семьею старинные жеребьи, разбросанные въ разныхъ поляхъ и обработанные руками его самаго и его семьи, былъ конечно полноправный дворянинъ, но онъ не могъ думать ни объ округленіи своего полеваго участка, ни о выселеніи въ свой особый господскій дворъ въ общественномъ полѣ или въ дальней альмендѣ; онъ былъ связанъ съ судьбою общины. Далеко надъ нимъ стоялъ равный ему но праву членъ семьи, которая накопила богатства войною или ловкимъ хозяйствомъ или случайностями наслѣдства,-- семьи, которая пользовалась обычнымъ уваженіемъ, получила большіе участки и округлила ихъ, господствовала въ собраніи общины и руководила ею по внѣшнихъ экспедиціяхъ. Далеко ниже обоихъ стоялъ бѣдный общинникъ, едва существовавшій съ маленькаго куска, полученнаго въ наслѣдство, или членъ семьи, жившей подъ обычаемъ маіората или минората, или еще потомокъ семьи, потерявшей свой жребій, а съ нимъ и всѣ свои общественныя права. Лишенные всякаго значенія, эти послѣдніе увеличивали значеніе богатыхъ семей, группировались около нихъ какъ кліенты, домочадцы, работники, искали средствъ существованія въ ихъ милости. Усиленные пособниками, богатые могли обращать свои дворы внутри селеній въ укрѣпленные замки, наполненные всякими работниками и служебными людьми, могли смѣло выгораживать свой полевой участокъ, округленный значительными пріобрѣтеніями, могли захватывать себѣ землю въ дальней альмендѣ, гдѣ они были страшны для сосѣдей, а не сосѣди для нихъ. На своихъ отдѣльныхъ господскихъ дворахъ и на своихъ обширныхъ поляхъ, вырѣзанныхъ изъ общаго владѣнія, свободныхъ отъ всякой повинности и всякаго вмѣшательства, какъ огороженный дворъ свободнаго общинника въ деревнѣ, они селили своихъ работниковъ, наемниковъ и свободныхъ крестьянъ, поручая имъ обработку своей земли, какъ барщинную обязанность, или отдавая имъ эту землю въ пользованіе за оброкъ. Ридомъ съ свободными деревнями на свободной общественной землѣ появились деревни господскія на господской землѣ, обремененныя барщиною и оброками, безправныя, населенныя частью невольниками, частью свободными, но зависимыми колонами, частью крѣпостнымъ населеніемъ, связаннымъ съ владѣльцами самыми разнообразными обязательствами. Въ самыхъ свободныхъ деревняхъ, рядомъ съ бѣдными дворами большинства общинниковъ, жившихъ собственнымъ трудомъ, возвышались обширные и богатые замки значительныхъ родовъ, за которыхъ работали невольники или дворовые наемники на ихъ полевыхъ участкахъ.
   Но не только этимъ путемъ произошло неравенство положенія селеніи. Съ увеличеніемъ народонаселенія приходилось прирѣзывать къ общественному полю куски, болѣе и болѣе отдаленные отъ деревни, и въ самой деревнѣ умножилось число жителей, неимѣвшихъ "своего дома" и потому находившихся внѣ устройства общины. Въ обоихъ случаяхъ приходилось выселяться части жителей. Пока альменды были велики, новые колонисты выгораживали себѣ кусокъ родной альменды, гдѣ и располагались точно такимъ образомъ, какъ въ старой деревнѣ, съ обработаннымъ полемъ около новаго селенія и съ альмендою за нимъ, причемъ иногда выгораживалось лишь обработанное поле, а вся остальная альменда оставалась въ нераздѣльномъ пользованіи старыхъ и новыхъ деревень.
   Но иногда на родной альмендѣ мѣста не было. Приходилось селиться на чужой землѣ, принадлежавшей или чужой общинѣ или одной изъ тѣхъ семей, которыхъ выгодныя обстоятельства вынесли на поверхность общественныхъ группъ и которымъ удалось присвоить себѣ куски земли въ исключительную собственность. Образовались деревни свободныхъ людей на землѣ имъ непринадлежавшей и деревни на господской землѣ.
   Уже колоніальныя деревни на родной альмендѣ не всегда сохраняли равноправность съ прежними общинниками, и становились въ положеніе подчиненное относительно ихъ: иногда распоряженіе альмендою, выборъ начальства и судъ оставались исключительнымъ правомъ коренной деревни. Подобное неравенство деревень было еще болѣе значительно при поселеніи на чужой и господской землѣ. Для всякой общины, чужой былъ безправнымъ существомъ, съ которымъ не связывало общинника ни преданіе общаго происхожденія, ни обычай, ни привычная привязанность. Знаменитое изреченіе двѣнадцати таблицъ versus hostem æterna auctoritas, формулировало это вѣчное безправіе чужеземца, какъ старинный ирландскій законъ противуполагалъ обычной платѣ за паемъ земли, которую брали отъ односельца, плату притѣснительную (rack-rent), положенную на чужеземца. Община позволяла чужимъ селиться въ своихъ земляхъ лишь на условіяхъ подчиненія. Точно также свободные поселенцы на господской землѣ становились въ зависимость отъ владѣльца, должны были большею частью подчиняться начальству, имъ назначаемому, идти на его судъ и лишь съ значительными ограниченіями распоряжаться пастбищами и лѣсами, предоставленными имъ въ пользованіе.
   Этотъ естественный ходъ дѣлъ, при столкновеніи общиннаго начала съ семейными интересами, былъ еще ускоренъ послѣдствіями войнъ между племенами и общинами. Когда общественная земля становилась тѣсна для ея поселенцевъ, или вліятельныя семьи желали усилиться, не нарушая обычныхъ отношеній внутри общины, призывъ къ хищническому нападенію на чужихъ былъ большею частью встрѣченъ радостно. Старое кочевое преданіе еще заставляло предпочитать войну мирнымъ земледѣльческимъ занятіямъ и часть населенія всегда надѣялась улучшить свое положеніе на счетъ побѣжденныхъ. Поэтому войны были непрерывны. Но когда одна община побѣждала другую, то ничто не связывало побѣдителей въ отношеніи чужихъ. Часть побѣжденнаго населенія гибла, другая обращалась въ невольничество и продавалась. Земли побѣжденной общины безспорно принадлежали побѣдителямъ, по иногда онѣ входили въ составъ земель торжествующей общины, увеличивали ея альменду и давали новые прирѣзы ея обработанному полю; иногда же онѣ становились добычею лишь той части общинниковъ, которая предпринимала походъ. Въ обоихъ случаяхъ побѣжденные теряли часть земель и переходили въ зависимое, часто въ крѣпостное состояніе; въ случаѣ завоеванія дружиною, предводитель и семьи главныхъ начальниковъ захватывали гораздо значительнѣйшіе участки, чѣмъ при мирныхъ поселеніяхъ и раздѣлахъ альменды; значеніе этихъ предводителей и начальниковъ росло быстро, неравенство между ними и ихъ прежними равноправными общинниками становилось громадно; иногда распоряженіе альмендою завоеваннаго племени оставалось въ ихъ рукахъ, производилось ихъ чиновниками; разница между ихъ выдѣленными участками и общенародною землею, находившеюся въ ихъ распоряженіи, сглаживалась; обычай сохранялъ за ними право высшаго суда и наблюденія за порядкомъ въ странѣ; они могли предоставить значительныя выгоды и весьма дѣйствительную защиту тѣмъ, которые селились на ихъ земляхъ, подъ ихъ господствомъ или отдавались подъ ихъ покровительство; свободныя селенія и цѣлыя племена находили для себя выгоднымъ признать себя зависимыми отъ этихъ сильныхъ покровителей для избѣжанія значительнѣйшихъ опасностей. Государственная власть, опирающаяся на обширныя частныя владѣнія и на обычное уваженіе, начинала выработываться изъ демократическаго устройства общинъ и борьбы аристократическихъ семей.
   Такимъ образомъ изъ естественной потребности сближенія для облегченія борьбы за существованіе возникло общинное устройство съ равными правами его членовъ и съ общею обязанностью взаимной защиты. Столь-же естественное влеченіе личности -- эксплуатировать все окружающее въ виду личнаго эгоизма повело къ обособленію и развитію патріархальныхъ семей внутри общины; къ преобладанію семейнаго начала надъ общественнымъ, какъ только борьба за существованіе между группами нѣсколько ослабѣвала; къ усиленію нѣкоторыхъ семей на счетъ другихъ при удобныхъ обстоятельствахъ; къ употребленію выгодъ своего личнаго положенія для эксплуатаціи окружающаго общества, къ разъѣданію земледѣльческой общины извнѣ и извнутри развитіемъ огороженныхъ дворовыхъ участковъ и территорій, находившихся въ зависимости отъ господскихъ дворовъ, а не отъ общинъ; къ употребленію честолюбивыми семьями общинныхъ силъ на завоевательныя предпріятія, которыя постоянно давали въ результатѣ еще большее усиленіе семей, находившихся уже и прежде въ исключительномъ положеніи и еще большее неравенство въ средѣ большинства равноправныхъ общинниковъ и собственниковъ. Вотъ начало происхожденія государственной власти, когда немногія личности пріобрѣли право надзора и опеки за обширными территоріями, населенными свободными людьми.
   И такъ, при вступленіи предковъ новыхъ европейскихъ народовъ на почву исторической жизни, мы находимъ слабѣющее общинное замлевладѣніе въ борьбѣ съ обширнымъ развитіемъ господскихъ дворовъ внутри и внѣ селеній, и съ зарожденіемъ государственной власти, еще имѣющей скорѣе характеръ привиллегированной семьи, достигшей землевладѣнія, поставленнаго въ исключительно выгодное положеніе. Населеніе свободныхъ, полусвободныхъ и крѣпостныхъ все болѣе группируется около владѣтелей господскихъ дворовъ въ самыхъ разнообразныхъ служебныхъ, податныхъ и крѣпостныхъ отношеніяхъ. Въ общинныхъ селеніяхъ число полноправныхъ свободныхъ общинниковъ уменьшается; рядомъ съ немногими старыми дворянами накопляется тамъ многочисленное населеніе зависимыхъ, неполноправныхъ, крѣпостныхъ; между потомками старыхъ родовъ значительное неравенство богатства производить значительное неравенство и въ общественномъ значеніи; большинство старыхъ дворянъ-общинниковъ обѣднѣло и мало отличается отъ крѣпостныхъ и податныхъ фермеровъ, рядомъ съ которыми оно обрабатываетъ свои аллодіальные участки въ общественномъ полѣ, рядомъ съ которыми оно живетъ въ столь-же бѣдныхъ дворахъ, рядомъ съ которыми толкуетъ на общинной сходкѣ, такъ-какъ фактическое владѣніе землею и дворомъ въ общинѣ опредѣляетъ еще внутреннюю жизнь общины. Нѣкоторыя деревни, съ своими альмендами, перешли въ зависимость одного господскаго двора или замка, возвышающагося въ средѣ старой общины, или рядомъ съ нею, или даже далеко внѣ ея. Въ другихъ вся альменда раздѣлена между нѣсколькими господствующими владѣльцами дворовъ. Тамъ эти единственные остатки старыхъ адельбендовъ, подавившіе и подчинившіе своихъ прежнихъ сообщниковъ, суть и единственные дворяне, единственные привиллегированные и полноправные владѣльцы. Земледѣльческія общины, существующія около нихъ, большею частью не выбираютъ своихъ чиновниковъ и старостъ, но получаютъ ихъ по назначенію отъ полноправныхъ дворянъ.
   

IV.

   Въ слѣдующей статьѣ мнѣ придется говорить о развитіи городовъ изъ этихъ первобытныхъ сельскихъ группъ, и тогда мы увидимъ, при какихъ обстоятельствахъ процессъ феодализаціи и развитія государственной власти на развалинахъ равноправной земледѣльческой общины не имѣлъ мѣста, или, покрайней мѣрѣ, измѣнилъ свой характеръ. Теперь же посмотримъ на то, какъ онъ постепенно разрушался подъ вліяніемъ историческихъ событій и какъ существованіе общаго поземельнаго владѣнія вліяло на нѣкоторыя явленія средневѣковой исторіи.
   Всѣ причины, вызвавшія неравенство между членами общинъ -- выдѣленіе изъ общинъ богатыхъ и сильныхъ семей и развитіе феодальной власти продолжали дѣйствовать еще съ большею силою, когда добычею эгоистическихъ предпріятій сдѣлались не какія нибудь общинныя земли племенъ столь-же низко стоявшихъ въ отношеніи культуры, какъ сами завоеватели, но провинціи распадающейся римской имперіи. Впрочемъ и здѣсь, повидимому, завоеватели приносили на новую почву привычное имъ поземельное устройство. Между семейными участками продолжала существовать связь нѣкотораго рода общиннаго устройства. Но семьи предводителей усилились значительнѣе, чѣмъ прежде и государственная власть стала понемногу приближаться къ типу римской государственной власти, типу весьма привлекательному для предводителей варваровъ. Между громадными землями предводителей племенъ и землею родового аллодіальнаго владѣльца не могло быть никакого сравненія, а еще болѣе положеніе перваго отдѣлилось непроходимою пропастью отъ положенія общинниковъ, остававшихся дома. Но при этомъ, однакожъ, не сейчасъ можно было рѣшить, какіе центры образуютъ государственную власть и какъ сгрупируются около этихъ центровъ прочія могучія семьи, выдѣлившіяся изъ древняго общиннаго строя, по которыя не могли претендовать на господство надъ другими, равносильными имъ семьями. Недостатокъ организованной администраціи не дозволялъ дальнѣйшаго дѣйствія образующимся государственнымъ центрамъ, и потому началась борьба между развитіемъ отдѣльныхъ, независимыхъ владѣній и государственною централизаціей),-- борьба, исходъ которой казался первое время нерѣшительнымъ. Пока преданіе, вынесенное изъ отечества и опасность борьбы съ соперничествующими народами побуждали еще сильныя семьи группироваться около общеплеменныхъ предводителей и дорожить племеннымъ союзомъ, до тѣхъ поръ и государственная власть имѣла какъ-бы преобладаніе, и внѣшность борьбы между варварскими племенами могла обмануть на столько историковъ прежняго времени, что государства гостовъ, вандаловъ, франковъ, бургундцевъ, лонгобардовъ, въ ихъ исторіяхъ, получали характеръ чего-то въ родѣ новѣйшихъ организованныхъ госуда Это продолжалось, пока сильнѣйшіе изъ предводителей племенныхъ дружинъ, франкскіе короли, уничтоживъ всѣхъ соперниковъ по преданію, не остались лицемъ къ лицу съ "опорами своей власти", съ сильными семьями, которыя до тѣхъ поръ разсчитывали, подъ чыімъ предводительствомъ имъ удобнѣе захватить наиболѣе богатую добычу. Какъ только этотъ вопросъ пересталъ для нихъ имѣть значеніе, немедленно выказалась слабость государственной власти въ ея начальномъ развитіи, сравнительно съ реальнымъ значеніемъ феодальныхъ владѣльцевъ. Государь сдѣлался лишь владѣльцемъ значительнѣйшей земли, чѣмъ другія, и государственная власть, почти исчезнувшая подъ напоромъ феодальныхъ претензій, должна была съизнова начинать свою борьбу съ феодализмомъ, но уже теперь нестѣсненная прежними отношеніями къ общинному устройству, къ племенному союзу равноправныхъ, такъ-какъ древнія общинныя поля и общія земли селеній и племенъ совершенно измѣнили свой характеръ.
   Повидимому, государственная власть нисколько не мѣшала существованію и развитію общинныхъ учрежденій и общиннаго землевладѣнія, такъ-какъ политическая власть имѣла преимущественно цѣлью охраненіе спокойствія въ данной территоріи и согласное употребленіе всѣхъ силъ этой территоріи для обороны отъ внѣшнихъ враговъ или для нападенія на нихъ, нисколько не мѣшаясь въ экономическій строй общества; общинныя-же учрежденія имѣли въ виду исключительно послѣднюю цѣль. Мауреръ очерчиваетъ такъ эти отношенія (Einleit. 138 и слѣд.) "Полноправные собственники общаго поля составляли внутри этой общей земли настоящую ассоціацію (Genossenchaft universitas). Она относилась исключительно къ землѣ, находившейся во владѣніи членовъ ассоціаціи. Поэтому, когда, надъ устройствомъ общественныхъ земель (марокъ), образовалась впослѣдствіи государственная власть съ государственными судами, то рядомъ съ нею и подъ нею могла продолжать существовать эти поземельные общинные союзы, потому-что они преслѣдовали совершенно иную цѣль, не только не противуположную общественному спокойствію, но скорѣе способствующую ему. Позже, когда началось паденіе верховной королевской власти и расширеніе новаго мѣстнаго государственнаго господства (Landeshoheit), то значеніе поземельныхъ союзовъ тогда еще возросло въ ихъ борьбѣ за существованіе и за пріобрѣтенныя права. При выгодныхъ условіяхъ они возвысились; изъ нихъ произошли свободныя общины деревенскія, городскія и земскія. При невыгодныхъ обстоятельствахъ онѣ подпали внѣшнему господству и самая ассоціація въ такомъ случаѣ совсѣмъ погибла".
   Кромѣ неблагопріятныхъ для общинъ внѣшнихъ обстоятельствъ, и въ ихъ средѣ былъ элементъ, который направлялъ борьбу не въ пользу ихъ. Полноправнымъ общинникомъ былъ лишь владѣтель жеребьеваго участка въ полѣ и дворѣ въ самомъ селеніи. Кромѣ того новому пришельцу необходимо было согласіе общины, чтобы вступить въ ея среду. Оба эти условія ложились тяжело на новыхъ пришельцевъ, какъ только общинные союзы стали союзами болѣе замкнутыми. "Эти небольшія общества, пишетъ Мэнъ (Village-Communities, 166) -- безъ сомнѣнія обладали сначала способностью поглощенія личностей, когда люди имѣли болѣе цѣнности, чѣмъ земля. Но эта способность потерялась съ теченіемъ времени. Существуетъ множество доказательствъ, что въ эпоху, когда въ западной Европѣ совершился процессъ феодализаціи, она была полна порабощенными классами, а мнѣ кажется, что власть, пріобрѣтенная феодальнымъ начальникомъ, распоряжаться общею землею, была болѣе выгодна, чѣмъ невыгодна для этихъ классовъ, которыхъ онъ широко размѣщалъ здѣсь въ колоніяхъ. Вѣроятно, эта борьба безземельныхъ поселенцевъ и батраковъ противъ исключительности дворянъ общинниковъ не мало помогла утвержденію господства феодальныхъ семей надъ свободными территоріями.
   Какъ бы то ни было, но варварскіе кодексы большею частью игнорируютъ общинное владѣніе землей и обычное право, которымъ жили милліоны населенія Европы. Подъ вліяніемъ юристовъ и совѣтниковъ, пропитанныхъ преданіемъ римскихъ формъ, варварскія государства получаютъ, въ ихъ кодексахъ, подобіе римской имперіи, но это подобіе ограничивается лишь совершенно внѣшними формами и оказывается крайне недолговѣчнымъ. Какъ только рушилось эфемерное государство Карловинговъ съ его многочисленными капитуляріями и съ попыткою соединить въ устройствѣ гау (Gau, pagus) римскую централизацію съ народнымъ поземельнымъ преданіемъ, немедленно выходятъ наружу разнообразные мѣстные обычаи, а съ ними и многочисленные слѣды общаго владѣнія землею.
   Уже въ борьбѣ независимыхъ еще племенъ противъ хищничества покой римской имперіи мы встрѣчаемъ указаніе на обширные поземельные союзы. Мауреръ узнаетъ ихъ (Einleit, 231) у саксонцевъ, баварцевъ и славянъ при Карлѣ Великомъ. Поземельное общинное устройство на господской и имперской землѣ встрѣчаемъ и въ капитуляріяхъ Карла, которыми положено основаніе многимъ средневѣковымъ городамъ. Онѣ послужили точкою исхода многочисленнымъ подобнымъ-же распоряженіемъ феодальныхъ владѣтелей. Но здѣсь, рядомъ съ господствомъ сильныхъ семей, восходящихъ къ древнейшему періоду жизни европейскихъ народовъ, мы встрѣчаемъ развитіе совершенно особеннаго рода владѣнія, которому аналогій не было ни въ варварской древности, ни въ античномъ мірѣ; именно владѣнія церкви, особенность имущественныхъ отношеній, которая своими экономическими и соціальными условіями глубоко вліяла на средневѣковую жизнь.
   До восьмого вѣка духовенство не играло еще слишкомъ значительной роли въ экономическомъ и политическомъ строѣ средневѣковаго общества. Изъ записокъ Григоріи Турскаго мы видимъ, что короли и дворянство во франкскомъ государствѣ, гдѣ духовенство было всего сильнѣе, относились къ нему далеко не благопріятно, употребляли его скорѣе какъ орудіе своихъ цѣлей, чѣмъ признавали его высшее значеніе. Но съ Карла Великаго духовенство получило видное мѣсто въ государственномъ строѣ; духовные владѣльцы, епископы и аббаты становятся на одномъ уровнѣ съ свѣтскими владѣльцами, уподобляются имъ и начинается быстрое распространеніе имущества, принадлежащаго церквамъ, духовнымъ учрежденіямъ, монастырямъ. Безпомощное положеніе заставляло большинство свободныхъ людей искать покровительства сильнѣйшихъ и становиться къ нимъ въ васальныя или полукрѣпостныя отношенія. Церковь, сдѣлавшись собственникомъ, стала въ уровень съ другими сильными владѣльцами, доставлявшими физическую оборону. Эти особенности не могли имѣть большого значенія въ обществѣ, гдѣ церковь стояла-бы внѣ экономической и политической организаціи, но, при равноправномъ участіи ея въ этой организаціи, онѣ очень возвышали ея значеніе. Быть вассаломъ церкви или одного изъ ея главныхъ представителей могло казаться и казалось менѣе унизительно для свободнаго человѣка, чѣмъ быть вассаломъ свѣтскаго феодала. Весьма возможно, что въ первые вѣка развитія новыхъ европейскихъ государствъ и дѣйствительно положеніе колоновъ и крѣпостныхъ на церковныхъ земляхъ было выгоднѣе или нѣсколько сноснѣе, чѣмъ положеніе того-же класса на земляхъ свѣтскихъ. Кромѣ того духовные владѣльцы, получая въ даръ земли, разбросанныя мелкими участками на обширныхъ пространствахъ, не могли такъ удобно округлять свои владѣнія и вводить въ нихъ крѣпкую централизацію господскаго двора, какъ это дѣлали свѣтскіе владѣльцы. Это послужило впослѣдствіи самымъ важнымъ условіемъ быстраго развитія епископальныхъ городовъ, но и въ періодъ Карловинговъ могло уже имѣть вліяніе на быстрѣйшее увеличеніе церковныхъ владѣній. Дѣлаясь вассаломъ или крѣпостнымъ церкви, поселяясь на ея участкѣ, свободный человѣкъ могъ чувствовать, что на разбросанныхъ владѣніяхъ церкви или монастыря ему легче будетъ сохранять долю своей свободы и независимости, чѣмъ въ другомъ мѣстѣ. Государи-же тѣмъ болѣе могли содѣйствовать усиленію духовныхъ владѣній на счетъ прочихъ, что они сохраняли въ этихъ владѣніяхъ долю своего вліянія, такъ-какъ уголовный судъ (Blutbann) въ духовныхъ земляхъ оставался обыкновенно въ рукахъ государственнаго чиновника, потому-что духовенство не могло подписывать смертныхъ приговоровъ.
   Всѣ эти причины вмѣстѣ и отдѣльно повели къ тому, что съ VII-го вѣка мы встрѣчаемъ весьма многочисленные переходы свободныхъ людей подъ покровительство церкви и въ вассальныя отношенія къ ней, находимъ значительное увеличеніе ея крѣпостныхъ и колоновъ, наконецъ быстрое возрастаніе ея земель. Въ концѣ VII и въ началѣ VIII столѣтія уже третья доля всѣхъ имуществъ прежней Галліи принадлежала церкви. Въ IV вѣкѣ аббатство St. Germain de pres обладало имуществомъ, извѣстная часть котораго заключала 221,187 гектаровъ, изъ нихъ 197,710 гектаровъ было подъ лѣсомъ; не считая послѣдняго, доходъ аббатства доходилъ до милліона франковъ (Polyptique d'Jrminon, cd. Guerard).
   Быстрое возвышеніе государственной власти въ началѣ среднихъ вѣковъ имѣло также свое основаніе въ соціальной организаціи общиннаго землевладѣнія. Обширныя племенныя альменды, занятыя большею частью лѣсами и составлявшія собственность племени въ его цѣлости, перешли въ распоряженіе государей. Это право распоряженія, при полномъ отсутствіи контроля, перешло весьма удобно въ полное владѣніе и такимъ образомъ семьи предводителей племенъ разомъ получили въ свои руки обширныя земли, гдѣ могли селить колоновъ, или могли раздавать эти земли въ служебное пользованіе (въ бенефиціи), въ вассальное подчиненіе своимъ приверженцамъ. Это и придало временно большое значеніе государственной власти, пока количество земель, розданныхъ въ бенефиціи или составлявшихъ привиллегировашіую собственность сильныхъ семей, не стало такъ велико, что эти феодальные владѣльцы могли скорѣе разсчитывать на собственную силу, чѣмъ на милость центральной власти для дальнѣйшаго увеличенія своихъ владѣній. Повидимому, коронныя земли Баваріи, Австріи и многихъ другихъ мѣстностей образовались такимъ образомъ изъ общихъ племенныхъ земель.
   При Карловингахъ, когда большая часть западной Европы слилась въ одно государство, всѣ обширныя земли, еще неперешедшія въ привиллегированный феодальный участокъ, слѣдовательно всѣ земли старинныхъ и новыхъ свободныхъ поселеній и пустопорожнія альменды, были подчинены однообразному управленію, причемъ раздѣленіе на ray (gau, pagus) частью приноравливалось къ старинному дѣленію племенныхъ альмендъ, частью было искуственно и напоминало традицію Римской имперіи. При данномъ общественномъ строѣ оно не могло сохранить характеръ административный. Гауграфы пытались сдѣлаться наслѣдственными и независимыми. Первое имъ удалось почти вездѣ, а во многихъ мѣстахъ имъ удалось и второе. Большею частью должность гауграфа перешла въ наслѣдственное право одного изъ сосѣднихъ феодальныхъ владѣльцевъ, духовныхъ или свѣтскихъ. Гауграфы всюду конечно стремились сдѣлаться столь-же полными распорядителями земель, имъ ввѣренныхъ въ управленіе, какъ и земель, составлявшихъ ихъ феодальный привиллегированный участокъ. Феодальные владѣльцы, чтобы оградить себя отъ хищническихъ попытокъ этой власти, выработывали юридически систему привилегированныхъ земель, изъятыхъ изъ управленія гауграфовъ. Общины, желавшія сохранить свою независимость, также стремились пріобрѣсти это привиллегироваиное положеніе (Emunität). Такъ-какъ государственная власть, въ сущности, никакой силы не имѣла, то она почти нигдѣ и не въ состояніи была противиться захватамъ, происходившимъ такимъ образомъ повсюду, если само населеніе не имѣло возможности отстаивать себя. Это стучалось лишь въ рѣдкихъ случаяхъ; я о нихъ скажу во второй статьѣ. Польшею частью, подчиненіе населенія было полное, и старые привиллегированные собственники, семьи которыхъ выдѣлились изъ общинъ уже въ эпоху завоеванія римскихъ провинцій, новые владѣльцы бенефицій и вассальствъ, еще новѣйшіе гауграфы -- администраторы -- слились, къ концу IX и началу X вѣка, въ одну массу феодальныхъ владѣтелей, одинаково враждебныхъ существованію свободнаго населенія внѣ ихъ вассальной іерархіи, одинаково непокорныхъ государственной власти, тамъ гдѣ она не могла заставить ихъ повиноваться. Государственная власть сама вошла въ эту вассальную іерархію, причемъ король или императоръ владѣлъ безусловно, какъ феодальный собственникъ, одною частью земель, былъ сюзереномъ въ другихъ, имѣлъ суверенное отношеніе къ третьимъ, а кое-гдѣ сохранялъ лишь характеръ главы племени, распорядителя племенною альмендою, но въ то-же время, по нѣкоторымъ своимъ владѣніямъ, могъ быть самъ вассаломъ другого сюзерена или суверена.
   Нигдѣ процессъ феодализаціи, во вредъ свободному населенію, не шелъ такъ быстро и не развился такъ полно, какъ во Франціи. Тамъ уже въ концѣ IX столѣтія большинство свободныхъ имуществъ находилось въ рукахъ церкви, графовъ и другихъ привилегированныхъ владѣльцевъ. Нѣсколько позже свободное населеніе совсѣмъ изчезло въ нѣкоторыхъ частяхъ страны. Самое понятіе о свободномъ аллодѣ, который принадлежалъ-бы лицу, стоящему внѣ феодальной іерархіи, стало казаться нелѣпымъ, и въ обычай вошло правило: нѣтъ земли безъ господина (nulle terre sans seigneur).
   Въ Англіи новѣйшія розысканія открыли довольно значительные слѣды общиннаго устройства прежняго времени, которые я укажу читателю, слѣдуя Нассэ и Мэну.
   Земли, представляющія общинное поле и общинные луга древней германской земледѣльческой общины, встрѣчаются болѣе или менѣе во всѣхъ частяхъ Англіи, но въ нныхъ графствахъ болѣе, чѣмъ въ другихъ. Это -- общинныя, открытыя поля (common, commonable, open fields), чрезполосныя земли (intermixed land), жеребьевые луга (lot-meadows). Почти всегда находимъ три поля, отдѣленныя одно отъ другого зелеными полосами дерна, и раздѣленныя на участки иногда очень мелкіе, находящіеся въ отдѣльной собственности. Существуютъ многія доказательства, что въ прежнее время каждый собственникъ имѣлъ участокъ въ каждомъ нолѣ и что всѣ участки въ каждомъ полѣ были приблизительно равны, хотя, съ точеніемъ времени, многіе участки могли накопиться въ однѣхъ рукахъ. На этой общественной землѣ существуетъ по обычаю весьма знакомое намъ, русскимъ, трехпольное хозяйство. Наиболѣе знающіе юристы утверждаютъ, что легально нельзя было-бы поддерживать обычай смѣны посѣвовъ, но что можно легально отстаивать право пасти скотъ на всемъ полѣ въ тотъ годъ, когда оно въ пару, или на пожнѣ другихъ полей, когда жатва кончена, или на дерновыхъ полосахъ, раздѣляющихъ поля. Эти права большею частью перешли къ собственнику, но иногда они принадлежатъ владѣльцамъ различныхъ частей общаго поля. Слѣдъ первоначальнаго обычая еще замѣтнѣе на лугахъ. Въ обработанномъ нолѣ случается, но рѣдко, что участки переходили отъ одного владѣльца къ другому по окончаніи каждаго года. Но это было часто правиломъ для луговъ. Участки ихъ распредѣлены въ такомъ случаѣ по жребію, или переходятъ отъ одного владѣльца къ другому по алфавитному порядку именъ или по порядку этихъ именъ въ особомъ спискѣ. Вообще изгороди луговъ снимаются послѣ окончанія косьбы и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ это совершается, но обычаю, на всеобщей сходкѣ 1 августа (Lammas day) по старому стилю. Число лицъ, имѣющихъ право пользованія лугами, во всякомъ случаѣ значительнѣе числа лицъ, имѣющихъ право отгораживать въ нихъ себѣ участокъ; иногда первое право принадлежитъ всѣмъ жителямъ прихода, а не только тѣмъ, которые имѣютъ въ немъ поземельные участки. Гораздо рѣже подобное расширеніе нравъ относится къ воздѣланному полю. "Это представляетъ свой особенный интересъ -- говорятъ Мэнъ (Village-Communities, 37) -- такъ-какъ въ исторіи первоначальныхъ группъ встрѣчается эпоха, когда онѣ перестаютъ быть способны поглощать въ себя чужихъ. Можно предположить, что земледѣльческія общины въ Англіи допускали новыхъ поселенцевъ къ ограниченному пользованію лугами и послѣ того, какъ поля сдѣлались исключительною собственностью старѣйшихъ семей группы".
   Эти общія ноля и весьма обширныя встрѣчаются почти во всѣхъ частяхъ страны, особенно-же въ срединныхъ и въ восточныхъ графствахъ; но мы находимъ ихъ и на западѣ, напр. въ Уильтширѣ (Wiltschire), на югѣ, напр. въ Сорреѣ (Surrey) и на сѣверѣ, въ Іоркширѣ. Это справедливо для 89 приходовъ Нортгемптоншира (Northamptonshire) изъ 316; для 100 приходовъ въ Оксфордширѣ; въ Уарвикширѣ 50,000 акровъ подъ общими полями; въ Беркширѣ полграфства, въ Уильтширѣ болѣе половины, въ Гонтингдонширѣ 130,000 акровъ изъ 240,000. Поля эти такъ обширны, что въ одномъ случаѣ подъ дерновыми полосами, раздѣляющими поля, находилось до 20 акровъ. Одно изъ самыхъ большихъ общихъ полей лежитъ весьма недалеко отъ Оксфорда. Другое такъ близко подходило къ Лондону, что мѣшало расширенію его предмѣстій и съ желѣзной дороги, ведущей къ Кембриджу, можно видѣть дерновыя полосы, раздѣлявшія прежнія поля.
   Въ Шотландіи уже Вальтеръ Скотъ обратилъ вниманіе на общинныя земли такъ называемыхъ одальныхъ владѣній (Udal tenures). Еще интереснѣе свѣденіе доставляетъ офиціальный отчетъ, представленный палатѣ общинъ въ 1870 г. о владѣніи землею въ шотландскомъ бургѣ Лоудеръ.
   "Въ предѣлахъ округа бурга Лоудеръ находится 105 отдѣльныхъ кусковъ земли, называемыхъ горожанскими акрами (burgessacres). Они измѣняются въ объемѣ отъ полутора акра до 3 1/2 акровъ. Для каждаго изъ нихъ существуетъ особенный родъ документовъ на владѣніе и эти акры составляютъ частную и безусловную собственность личностей... До сихъ поръ никто не былъ принятъ въ гражданство бурга, кто не былъ собственникомъ одного изъ этихъ горожанскихъ акровъ. Земли бурга состоятъ изъ пустоши Лоудеръ, которая съ того времени, какъ только существуютъ какія-либо свидѣтельства, подлежала владѣнію въ слѣдующемъ порядкѣ. Новая часть пустоши назначается періодически, примѣрно чрезъ 5 или 7 лѣтъ, на обработку впродолжеліи такого-же періода времени; въ концѣ-же періода назначается подъ луга, и служитъ пастбищемъ наравнѣ съ остальною землею. "Между тѣмъ другая часть пустоши подобнымъ-же образомъ поступаетъ въ обработку и затѣмъ переходитъ подъ луга. Въ послѣдніе годы часть пустоши, назначаемая на обработку, была около 130 акровъ пространствомъ. Участокъ въ этой части пустоши получалъ владѣлецъ каждаго изъ 105 горожанскихъ акровъ, все равно, былъ-ли онъ гражданиномъ бурга или нѣтъ, по участку на каждый акръ. Часть, назначаемая для обработки прежде всего дѣлится на надлежащее число участковъ, а жребій рѣшаетъ, кому что достанется. Условія, на которыхъ принимаютъ участіе въ раздачѣ холмовыхъ участковъ, были, согласіе на систему обработки, предписанную совѣтомъ бурга, и плата небольшаго налога, вообще какъ разъ достаточнаго для вознагражденія бурга за расходъ по устройству дорогъ, каналовъ и т. п., для увеличенія достоинства обработываемой земли. Эти участки называются "холмовыми участками", и средняя цѣнность ихъ равняется 1 фунту въ годъ. Вся остальная часть обширной земли служила пастбищемъ, при чемъ каждый горожанинъ или вдова горожанина имѣли право выгонять опредѣленное количество мелкаго или крупнаго скота.
   Нельзя не согласиться съ Маломъ, что "сомнительно, чтобы въ Англіи или Германіи можно было найти болѣе полный примѣръ, первобытной земледѣльческой общины... Общее поле, обработанное по правиламъ, предписаннымъ городскимъ совѣтомъ, переносится періодически съ одной части владѣнія на другую, и участки въ обработанномъ пространствѣ распредѣляются по жребію... Право на обрабатываемый участокъ связано со владѣніемъ нѣкоторыми: кусками земли въ предѣлахъ городскаго округа... Съ другой стороны менѣе опредѣленная группа личностей имѣетъ право на пастбище". Оба послѣднія условія встрѣчаются и въ Англіи.
   По свидѣтельству Уильяма Маршала, писателя, жившаго въ концѣ прошлаго столѣтія и въ началѣ нынѣшняго, и цитированнаго" Мэномъ (Village Cammun., 40), "немного вѣковъ тому назадъ почти всѣ земли Англіи находились въ открытомъ болѣе или менѣе общинномъ состояніи". Еще полтораста лѣтъ тому многочисленные остатки этого состоянія существовали въ Англіи въ формѣ пастбищъ и пахоты, переносимыхъ съ мѣста на мѣсто, въ формѣ трехпольнаго хозяйства съ участками, приблизительно равными въ. каждомъ полѣ, въ формѣ снятія изгородей и въ формѣ правъ на общее пастбище. Эти остатки исчезли преимущественно въ прошломъ столѣтіи и въ началѣ нынѣшняго, вслѣдствіе многочисленныхъ выгораживаній этого времени. Слѣды обработки въ мѣстахъ, и теперь находящихся подъ пустырями, свидѣтельствуютъ, но мнѣнію Мэна (99), о перенесеніи общаго поля изъ одного мѣста, альменды въ другое, а существующія ограниченія для количества скота, выгоняемаго каждымъ членомъ общины на общій лугъ, суть остатки прежняго коммунальнаго хозяйства.
   Такимъ образомъ легко прослѣдить обратно исторію настоящаго въ Англіи до періода, когда "вся земля была занята, и обработана отдѣльными обществами собственниковъ. Всякое новое общество было крѣпкимъ и органически полнымъ союзомъ людей, занимавшимъ опредѣленное пространство земли. Въ этомъ, оно сходно съ древними земледѣльческими общинами, по отличается отъ нихъ тѣмъ, что оно связано разнообразными подчиненными отношеніями къ феодальному владѣльцу.... лорду... Группа фермеровъ, организованная и управляемая автократически, наслѣдовала группѣ семей съ демократическимъ управленіемъ и организаціей". Для значительной части Англіи, по мнѣнію многихъ авторитетовъ, общины фермеровъ на господской землѣ именно вышли изъ свободныхъ земледѣльческихъ общинъ, при чемъ существеннѣйшій шагъ экономическаго переворота заключался въ томъ, что общинная земля сдѣлалась господскою землею.
   Впрочемъ существующіе остатки общиннаго землевладѣнія не могутъ быть особенно многочисленны въАнгліи и свидѣтельствуютъ лишь о томъ, какъ упорна была борьба первобытнаго экономическаго строя съ враждебными ему силами, которыя долго я систематически стремились разрушить этотъ строй.
   По мнѣнію Нассэ (Heber die mittelalterliche Feldgemeinschaftete in England, 65), климатъ Англіи способствуетъ системѣ хозяйства, гдѣ обработанное поле переносится съ одного мѣста альменды на другое; вѣроятно, это и была первобытная система хозяйства въ этой странѣ, пока завоеватели съ материка, можетъ быть, англосаксы, принесли съ собою систему трехпольнаго хозяйства, которая и стала общею, и почти повсюду на островѣ, какъ и на материкѣ, она смѣнила древнѣйшій способъ обработки, болѣе близкій къ обычаямъ кочующаго племени. Завоеваніе нормандцевъ въ концѣ Х1 вѣка не вліяло на систему хозяйства, но существенно измѣнило гражданское положеніе личностей. Населеніе почти цѣликомъ сдѣлалось крѣпостными и Domesday book насчитываетъ на 283,242 человѣкъ лишь 12,384 свободныхъ. Земледѣльцы принадлежали большею частью къ разряду виллановъ. Правда, что существовала разница между полными вилланами и вилланами на опредѣленныхъ условіяхъ, къ которымъ приближались съ одной стороны свободные барщинные работники, съ другой стороны мелкіе поселенцы на небольшихъ участкахъ земли, неимѣвшіе доли въ общественномъ іюлѣ, но пользовавшіеся правомъ общественнаго пастбища. Но произволъ господина, ничѣмъ несдержанный и весьма тяжкія условія барщины тамъ, гдѣ эти условія существовали, ставили всѣхъ барщинныхъ работниковъ въ довольно схожее и весьма стѣсненное положеніе. Лишь обычай ограждалъ ихъ нѣсколько отъ произвольнаго притѣсненія господина.
   Тѣмъ не менѣе почти сейчасъ вслѣдъ за завоеваніемъ начинается въ крестьянскомъ населеніи Англіи прогрессивное движеніе къ освобожденію, и это можно приписать лучшимъ экономическимъ условіямъ страны, какъ вслѣдствіе ея географическаго положенія, такъ вслѣдствіе меньшаго развитія внутреннихъ войнъ и большей безопасности сообщеній внутри страны. Оттого уже въ XII вѣкѣ появляются временные арендаторы земли, въ XIII начинается переходъ барщинныхъ работниковъ въ оброчные, и въ XIV вѣкѣ оброчная работа свободныхъ поселенцовъ, наслѣдственная, долгосрочная и краткосрочная аренда получаютъ полное преобладаніе. Сначала владѣльцы, допускавшіе переходъ отъ барщины къ оброку, удерживаютъ за собою право вернуться къ прежнему порядку вещей, но скоро это iipand не можетъ уже быть приведено въ дѣйствіе. Когда, послѣ эпидемій XIV-го вѣка, цѣла работника поднялась и землевладѣльцы вздумали вернуться къ барщинѣ, то возстаніе 1381 г. имъ доказало, что они уже не въ состояніи этого сдѣлать. Рядомъ съ этимъ являются въ XIV вѣкѣ многочисленные памятники, свидѣтельствующіе о переходѣ крѣпостного населенія въ свободное состояніе, а тамъ, гдѣ это не совершилось добровольно, общественное мнѣніе поддерживало протестъ фактически. Вилланы бѣжали съ господскихъ земель; суды и города имъ покровительствовали; по свидѣтельству современниковъ, было почти невозможно принудить вернуться изъ бѣговъ виллана, проникшаго въ Лондонъ или въ другой значительный городъ. Свободное населеніе земледѣльцевъ развилось тогда въ Англіи, сначала сдержанное статутомъ о земледѣльцахъ, потомъ покровительствуемое законами, и образовало значительную часть той крѣпкой yeomanry, которая была употреблена Эдуардомъ III и Генрихомъ V на ихъ хищническіе походы.
   Но это движеніе въ пользу большинства было остановлено и замѣнилось совершенно противоположнымъ движеніемъ подъ вліяніемъ большихъ собственниковъ, которые воспользовались своимъ политическимъ положеніемъ для эксплуатаціи всей страны, на основаніи юридическихъ правъ. Они стали систематически огораживать земли, имъ принадлежащія, и выдѣлять ихъ изъ общаго пользованія, соединять малыя аренды въ одну большую, слѣдовательно вытѣснять съ своихъ земель большинство свободныхъ поселенцевъ и фермеровъ, и обращать поля въ пастбища, для многочисленныхъ стадъ овецъ, которыя имъ давали шерсть, главный матеріямъ au; раничнаго торга Англіи. Это движеніе началось, по мнѣнію Нассэ (lieber die mittelalterliche etc. 33), вѣроятно въ XIV столѣтіи, навѣрное получило значительное развитіе въ XV и окончилось аграрною революціею при Тюдорахъ. Съ Генриха VII начинается рядъ законовъ, постоянно неисполняемыхъ, и рядъ жалобъ на обезлюденіе Англіи, на эгоизмъ помѣщиковъ. Изъ мотивировки законовъ узнаемъ, что много деревень опустѣло и тамъ, гдѣ кормилось 200 человѣкъ честною работою, теперь живутъ лишь 2. 3 пастуха; узнаемъ также, что при Генрихѣ VIII встрѣчались стада овецъ въ 10,000 и въ 24,000 головъ. Именно въ это время нарушеніе обычныхъ правъ земледѣльцевъ достигло крайнихъ размѣровъ. Деспотизмъ короля и его беззастѣнчивая эксплуатація реформаціоннаго движенія въ свою пользу вызывали подражаніе въ дворянствѣ. Владѣльцы секуляризованныхъ духовныхъ земель прямо говорили, что секуляризація уничтожила всѣ старыя права земледѣльцевъ на поле, ими обработываемое. При Эдуардѣ VI лордъпротекторъ назначить комисію для наказанія нарушителей закола, и для возстановленія обычныхъ правъ населенія на поля, но эта мѣра, встрѣченная надеждами большинства, не имѣла послѣдствій. Пріятельство, подкупъ и политическое вліяніе повернули дѣло въ пользу владѣльцевъ, не смотря на страшную картину, представленную комисіею. Съ 1549 г. начинается рядъ возстаній крестьянъ, который длится до начала XVII вѣка, при чемъ срыванія ненавистныхъ изгородей составляютъ его постоянный признакъ, вслѣдствіе котораго мятежниковъ называютъ levellers. Рядомъ съ этимъ идетъ рядъ литературныхъ обвиненій. Епископъ Латимеръ громитъ съкафедры 1549 г. "изгороди и ковъ, луговиковъ, подымателей ренты (enclozers, graziers, rentraisers)" которые обращаютъ свободную yeomanry въ рабовъ и мѣстность, гдѣ жили многочисленныя семьи, въ пустырь, на которомъ живетъ пастухъ и его собака. Чрезъ два года епископъ снова пишетъ, что теперь 10 сохъ тамъ, гдѣ было 30; два акра изъ трехъ, прежде обработанныхъ, остаются впустѣ; сельское населеніе Англіи будетъ скоро походить на французскихъ рабовъ. При Елисаветѣ тѣже жалобы. По рядомъ съ обвинителями находимъ защитниковъ новой системы, при чемъ оказывается, что система обширныхъ пастбищъ была соединена съ возвращеніемъ къ системѣ переноснаго поля съ одного мѣста владѣльческой земли въ другое, что было уже шагомъ къ плодоперемѣнному хозяйству. При хорошемъ сбытѣ" продуктовъ скотоводства, особенно шерсти, и при содѣйствіи климата Англіи растительности травы, этотъ способъ хозяйства былъ дѣйствительно весьма выгоденъ, и никогда торговля шерстью въ Англіи не достигала такого развитія, какъ со времени Эдуарда VI до смерти Елисаветы. Поэтому, не смотря на законы и жалобы писателей, процессъ вытѣсненія прежняго земледѣльческаго населенія, съ обычнымъ правомъ на землю и съ обычнымъ общиннымъ землевладѣніемъ, шелъ своимъ чередомъ. Владѣльцы продолжали замѣнять деревни большими фермами и увеличивать пастбища насчетъ поля: сами фермеры обращались охотно къ скотоводству, какъ выгоднѣйшей отрасли хозяйства; а самое увеличеніе скотоводства, при улучшеніи агрономическихъ процессовъ, усиливало производительность меньшаго количества полей въ рукахъ богатыхъ владѣльцевъ сравнительно съ большимъ количествомъ въ рукахъ бѣднаго населенія. Централизація имущества продолжалась въ XVII вѣкѣ. Въ началѣ XVIII в. приступили къ систематическому законодательству для огражденія бѣдныхъ владѣльцевъ и рядъ постановленій объ изгородяхъ имѣлъ своею точкою исхода законъ 1709 г. Но и тутъ вліяніе богатства и политическаго положенія обратило законодательство въ пользу большихъ землевладѣльцевъ. Лордъ Линкольнъ говорилъ справедливо въ палатѣ общинъ 1845 г., что законъ 1709 г. нарушилъ права бѣдныхъ въ 19 случаяхъ изъ 20. Парламентскимъ комитетамъ положеніе небольшихъ землевладѣльцевъ было незнакомо, а сами они не имѣли средствъ ѣхать въ Лондонъ или нанимать дорогихъ адвокатовъ для защиты своихъ правъ. Въ случаѣ судебныхъ процессовъ и всякихъ дѣлъ по землевладѣнію на небольшія владѣнія съ особенной тяжестью падала дороговизна юридическихъ формъ въ Англіи. Когда, въ концѣ XVIII и въ началѣ XIX вѣка свободные капиталы, пріобрѣтенные промышленностью и торговыми операціями, обратились на покупку земель, не ища большихъ процентовъ, то остальные мелкіе землевладѣльцы охотно продали свои имущества, чтобы употребить выгоднѣе капиталы, такимъ образомъ полученные. Централизація землевладѣнія совершилась окончательно. "Нельзя не замѣтить -- говоритъ Нассэ (lieber die mittelalterliche etc. 70) что между многочисленными причинами полнаго исчезновенія въ Англіи средневѣковаго крестьянства, разрушеніе старой общности полей было первою и важнѣйшею причиною. Преобразованіе общиннаго хозяйства, вмѣсто уничтоженія его, дало-бы возможность малымъ владѣльцамъ усвоить себѣ способъ обработки большихъ хозяйствъ и въ общинной связи доставило-бы имъ поддержку противъ экономической и соціальной силы большихъ землевладѣльцевъ. И полная консолидація, и новый передѣлъ полей съ установленіемъ отдѣльныхъ хозяйствъ были-бы выгоднѣе пути, принятаго реформами и долго ими удержаннаго".
   Въ Скандинавскихъ земляхъ земледѣльческое населеніе, повидимому, вело борьбу долѣе и всего крѣпче отстояло свои древнія и общественныя права. Тамъ мы находимъ всего болѣе слѣдовъ въ позднѣйшее время колоній свободныхъ людей съ общиннымъ устройствомъ. Тамъ сравнительно поздно сохранились полноправные дворяне общинники, но рядомъ съ ихъ полноправными селеніями (by) находимъ неполноправныя деревни (thorp), жители которыхъ суть Bonde, но уже не Athelbende. Въ Даніи, во второй половинѣ прошлаго вѣка, разрушили общее хозяйство раздѣленіемъ всей общей земли; "и лишь тогда, пишетъ Мауреръ (Einleit. 149) -- поняли и описали истинное устройство и высокое значеніе этого общиннаго владѣнія, когда оно исчезло, какъ часто бываетъ относительно исчезнувшихъ благъ". Ученый авторъ указываетъ (Einleit. 3) предшественниковъ своимъ изслѣдованіямъ въ датской литературѣ даже въ XVII столѣтіи. Съ возможностью долѣе отстоять древне-земледѣльческое устройство, указывающею на относительно-лучшее положеніе земледѣльцевъ въ Скандинавіи, связана и особенность скандинавскихъ конституцій, особенно норвежской, гдѣ, какъ извѣстно, земледѣльческое сословіе имѣетъ весьма широкія права; они очевидно восходятъ къ періоду, когда всѣ права заключались въ общинѣ свободныхъ земледѣльцевъ.
   Въ Германіи и въ славянскихъ земляхъ, вошедшихъ въ исторію нѣмцевъ, по мнѣнію Маурера (Einleitung, 49), многія государства прямо развились изъ древнихъ племенныхъ поземельныхъ союзовъ, какъ Баварія, Аллеманія, Турингія, Каринтія, Крайня, Австрія и Бранденбургъ. Въ Швабіи, въ Тиролѣ и въ Швейцаріи сохранилось право охоты (freie Pursch) для участниковъ прежняго поземельнаго союза. Обязанность взаимной поддержки общинниковъ, связанная съ древнимъ правомъ войны, существовала тамъ для свободныхъ людей, была предметомъ гоненій во время законодательства, которое пыталось придать формальную государственность средневѣковымъ націямъ перваго періода. Но когда обычное право снова стало главнымъ руководителемъ жизни народовъ, то эта взаимная защита членовъ общины стала обязанностью. Но раздѣленіе общихъ земель сгладило въ большей части мѣстностей всѣ слѣды первоначальнаго устройства. Въ Баваріи въ 1803 г. прекращено существованіе общаго пастбища, по позже, когда стали лучше понимать важное значеніе общиннаго владѣнія, затруднено раздѣленіе немногихъ оставшихся общинныхъ земель закономъ 1834 г. Всего долѣе оставались вообще въ общемъ владѣніи лѣса, особенно въ Реингау, въ Эльзасѣ и Пфальцѣ.
   Славянскіе народы, особенно въ равнинахъ нынѣшней Россіи, сохранили вѣрнѣе прочихъ европейскихъ своихъ братьевъ деревенскую поземельную общину. Всякому читателю этой статьи должны были неизбѣжно броситься въ глаза многочисленныя сближенія между описанными выше формами землевладѣнія и весьма знакомымъ намъ хозяйствомъ нашей общины. Я поэтому вовсе не останавливаюсь на этомъ предметѣ, отсылая читателя къ многочисленнымъ русскимъ работамъ по этому вопросу. Предъидущія страницы могли показать читателю, какъ нелѣпо видѣть въ общинномъ владѣніи землею какую-то особенную характеристику славянскаго племени и русскаго народа въ противуволожность будто-бы нѣмецкому индивидуализму. На основаніи естественныхъ потребностей и нормальнаго развитія, германцы, какъ славяне, какъ индусы, и вѣроятно, какъ почти всѣ другіе народы -- жили общинами.
   Но если на Руси сохранилась деревенская полевая община съ ея мірскими сходками, выборными старшинами и волостнымъ обычнымъ судомъ, то политическое значеніе этой общины и союза, общинъ давно исчезли. Относительно славянъ западныхъ стоитъ вниманія обычай, на который указываетъ Мауреръ (Einleit. 51 и слѣд.) для Каринтіи, и который, по его мнѣнію, служитъ доказательствомъ существованія у карнитійскихъ славянъ избирательнаго предводителя племеннаго союза въ самое древнее время существованія этого союза. Повидимому, тамъ избирался до времени Карловинговъ общій начальникъ съ названіемъ Dux или Rex. Послѣ утвержденія нѣмецкаго владычества въ странѣ, для примиренія славянскаго населенія съ этимъ владычествомъ, славяне удержали право утверждать или признавать назначеннаго имъ начальника, но онъ долженъ былъ оставаться вѣренъ ихъ обычаямъ. По этому анонимъ, описывающій обрядъ признанія 1287 г., возводитъ его къ древнему времени. Герцогъ пріѣзжалъ въ славянской одеждѣ съ пастушескимъ посохомъ въ рукѣ къ герцогскому столу въ Клагеифуртѣ. Особенный герцогскій крестьянинъ (Herzogbauer) cup вшивалъ населеніе, признаетъ-ли оно герцога, ему присланнаго. Весь обрядовой разговоръ шелъ на славянскомъ нарѣчіи, и лишь послѣ того герцогъ бытъ торжественно облеченъ своею властью. Званіе герцогскаго крестьянина сдѣлалось наслѣдственно въ родѣ Эдлингеръ и оставалось въ немъ до пресѣченія рода въ 1823 г. Послѣдній герцогъ, исполнившій обрядъ, вступилъ въ должность въ 1412 г.; Фридрихъ Ш быль уволенъ отъ исполненія обряда въ уваженіе его императорскаго званія, и съ тѣхъ поръ герцогскій крестьянинъ получилъ лишь право присутствовать при торжествѣ признанія императора и обѣдать при этомъ за особымъ столомъ. Но и это право въ послѣдній разъ имѣло мѣсто въ 1728 г., при иступленіи на престолъ Карла VI.
   Политическую роль сохранили долгое время въ Европѣ поземельные союзы лишь въ немногихъ мѣстахъ. Маленькая республика Андоры, забытая хищническими государствами въ своей пиренейской долинѣ, составляетъ остатокъ древней горной общины. Такое-же явленіе долго составляли Дитмарши, р которыхъ хроникеръ въ концѣ среднихъ вѣковъ писалъ: "Дитмарши живутъ безъ господина и главы, и дѣлаютъ, что хотятъ". Довольно обширное пространство обнималъ племенной поземельный союзъ фризовъ, которые не безъ борьбы уступили свою самостоятельность. Болѣе значительная и болѣе успѣшная политическая роль выпала на долю альпійскимъ поземельнымъ союзамъ, изъ которыхъ выросли кантоны Швицъ, Ури, Унтервальденъ, послужившіе центромъ развитія швейцарскаго союза республикъ.
   Городъ Швицъ еще въ X вѣкѣ былъ свободною общиною. Изъ него населилась окрестная страна и около населенныхъ деревень распространилась общая альмепда, приблизительно охватывавшая нынѣшній кантонъ, конституція котораго и нынче есть, по словамъ Маурера (Einleit. 3U6) въ ея основаніи конституція поземельнаго союза (Markverfassung). Споры общины съ монастыремъ Эйнзадельнъ, которому Генрихъ И выдѣлилъ часть альменды, долго не прекращались. Ури былъ уже въ 813 г. подчиненъ цюрихскому аббатству; тамъ находились многія свободныя поселенія и монастырскія земли; но всѣ были связаны общею землею, какъ и до сихъ поръ страна составляетъ рбщую собственность. Въ документахъ 1208 г. упоминается Universitas vallis Urauiae, въ 1275--Universitas vallis de Switz. На основаніи этого общиннаго союза развились и позднѣйшія политическія права кантоновъ. Ури оставался въ непосредственной связи съ имперіею, которая назначала туда своего повѣреннаго (Vogt), тогда какъ цюрихскіе аббаты назначали своего, на основаніи владѣльческихъ правъ. Графы Ленцбургь пріобрѣли наслѣдственное званіе повѣренныхъ въ странѣ, какъ свѣтской, такъ и духовной власти. Имъ-же передалъ власть повѣреннаго и гаутрафа домъ Цэрингенъ, которому перешло наслѣдство герцогства Аллеманіи въ этихъ мѣстностяхъ. Тѣ-же Ленцбурги подъ тѣми-же Цэрингенъ были фактическими владѣльцами въ Швицѣ, вѣроятно и въ Унтервальденѣ, но Швицъ не былъ прямо связанъ съ имперіею, потому-что былъ подчиненъ не духовной власти, какъ Ури, а свѣтской. Въ 1218 г. линія Цэрингенъ пресѣклась и право назначать повѣреннаго вернулось къ императору. Императоры утвердили непосредственную зависимость отъ имперіи для Ури, дали тѣ-же права Швицу, но оставили въ обѣихъ мѣстностяхъ званіе повѣреннаго дому Габсбургъ, который, рядомъ въ Ааргау, имѣлъ владѣльческія права ландграфа. Началась борьба между старымъ общиннымъ преданіемъ кантоновъ и феодальными стремленіями Габсбурговъ. При жизни Рудольфа Габсбургскаго слитіе въ одномъ лицѣ званія иы нератора, верховнаго повѣреннаго (Obervogt), мѣстнаго повѣреннаго и сосѣдняго ландграфа, затрудняло борьбу, но вслѣдъ за смертью императора (13 іюля 1291), Швицъ рѣшилъ 24 іюля не подчиняться ничьему господству безъ согласія общины, а чрезъ нѣсколько дней, 1 августа, Швицъ, Ури и Уптервальденъ заключили союзъ, въ который нѣсколько позже (16 окт.) вступилъ и Цюрихъ. Чрезъ нѣсколько лѣтъ пришлось швейцарскимъ-общинникамъ прибѣгнуть къ дѣйствительной войнѣ и знаменитый союзъ въ Грютли (1308) возобновилъ прежде утвержденныя условія. Черезъ десять лѣтъ союзъ обратился въ вѣчный и государство Швейцарія было основано. Во многихъ поземельныхъ отношеніяхъ кантоны хранили долго старыя общинныя традиціи, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ хранятъ ихъ и до сихъ поръ. Общинное владѣніе землею, при удобныхъ обстоятельствахъ и при благопріятномъ теченіи событій, оказалось здѣсь весьма прочною основою для политическаго развитіи.
   Конечно трудно возстановить съ достаточною точностью процессъ феодализаціи, совершившійся въ средневѣковой Европѣ, потому что онъ оставилъ мало слѣдовъ въ памятникахъ; но наблюденіе того, что совершалось и совершается въ Остъ-Индіи, нѣсколько помогаетъ изслѣдованію. Рядомъ съ тѣмъ, что было тамъ дѣломъ медленнаго историческаго процесса, мы видимъ во вліяніи англійскихъ административныхъ мѣръ какъ-бы въ увеличительное стекло событія, которыя можно допустить для весьма различныхъ странъ въ давнопрошедшее время.
   "Нѣтъ сомнѣнія, пишетъ Мэнъ (Village communities, 138 и слѣд.) -- что въ Индіи нѣкогда происходилъ процессъ, весьма схожій съ процессомъ феодализаціи; существуютъ въ Индіи явленія" соотвѣтствующія явленіямъ зарождающагося права личной собственности въ Англіи и въ Европѣ, но эти индѣйскія явленія не слѣдуютъ одно за другимъ, а встрѣчаются рядомъ въ настоящую минуту. Феодализація Индіи, если здѣсь можно употребить это названіе, никогда не была полна въ дѣйствительности. Мы не находимъ характеристическихъ признаковъ ея совершенія. Сомнительно, чтобы въ какомъ-либо отдѣльномъ случаѣ полное право распоряжаться дѣлами деревенской общины перешло къ наслѣдственному чиновнику, когда англичане вступили въ страну; съ другой стороны, въ значительномъ большинствѣ примѣровъ находимъ особенности организаціи, которыя ведутъ къ заключенію, что деревенскій союзъ или остался безъ измѣненія, или далеко не перешелъ въ группу, подчиненную господскому двору." Но въ присутствіи развивающейся государственной власти положеніе могущественнаго посредника между нею и общиною, живущею обычаемъ и незнающею юридическихъ правъ, обращается постоянно въ громадное возвышеніе значенія этого посредника.
   "Предположимъ, говоритъ Мэнъ (Village-communities, 149 и слѣд.), -- что какая-либо провинція впервые присоединена къ великобританскимъ владѣніямъ. Первое государственное дѣйствіе новаго правительства есть всегда устройство сборовъ съ страны, т. е. опредѣленіе части продуктовъ почвы или ихъ цѣнности, -- части, сравнительно значительной, которая требуется государемъ всякой восточной державы и которая употребляется на всѣ текущіе правительственные расходы. Между множествомъ вопросовъ, требующихъ рѣшенія, одинъ изъ тѣхъ, которые имѣютъ наиболѣе практической важности, есть вопросъ: кому поручить эти сборы? Приходится опредѣлить общественную единицу для поземельныхъ сношеній, и оказывается, что опредѣленіе этой единицы опредѣляетъ все и устанавливаетъ окончательный характеръ всего политическаго и общественнаго устройства провинціи. Сейчасъ приходится облечь избранный классъ властью, соотвѣтственною его обязанностямъ относительно государя. Вовсе не предполагается дать этому классу новыя имущественныя права, но опредѣляется то, что предполагается его правомъ относительно всѣхъ прочихъ классовъ, а при неопредѣленномъ и колеблющемся строѣ первобытныхъ обществъ, самое опредѣленіе правъ громадно увеличиваетъ ихъ силу.
   "Утверждать близкую аналогію между германскими королями и великобританскимъ правительствомъ въ Индіи было-бы лишь упрямствомъ. Но въ нѣкоторой степени это справедливо и поучительно. Единственный владѣлецъ земли въ Индіи, съ которымъ англійское правительство имѣетъ какія-либо сношенія, есть, въ его глазахъ, лишь чиновникъ. Оно выбираетъ его, гдѣ хочетъ, и требуетъ отъ него услугъ большею частью денежныхъ, въ незначительныхъ размѣрахъ -- личныхъ. Тѣмъ не менѣе оказывается, что чиновникъ, назначенный сильнымъ правительствомъ, своимъ дѣйствіемъ на непрочный строй первобытнаго общества подавляетъ всѣ прочіе классы и возвышаетъ классъ, къ которому самъ онъ принадлежитъ. Можно, по крайней мѣрѣ, сказать, что наблюдая это, мы получаемъ болѣе ясное понятіе о вліяніи раздачи имѣній въ бенефиціи на общее землевладѣніе, и лучше понимаемъ громадную власть начальниковъ, оказавшихъ непосредственныя услуги германскимъ государямъ. "
   Конечно, должно помнить при этомъ, что, приравнивая явленія, совершающіяся въ Остъ-Индіи подъ вліяніемъ англійскаго правительства, къ событіямъ средневѣковой исторіи перваго періода, мы смотримъ въ увеличительное стекло, потому что именно сильное правительство, гдѣ-бы то ни было, въ то время не существовало. Почти немыслимо было вмѣшательство "центральной власти дли защиты населенія отъ притѣсненія лицъ, назначенныхъ посредниками между нимъ и центральной властью. Тѣмъ значительнѣе было подавляющее вліяніе этихъ посредниковъ, но зато отсутствіе юридической традиціи у самихъ герцоговъ, привиллегированныхъ владѣльцевъ, гауграфовъ, ландграфовъ и т. п., не дозволяло имъ дѣйствовать такъ энергически противъ существующаго общиннаго обычая, какъ мы видимъ это въ Остъ-Индіи. Процессъ борьбы шелъ медленно и крайне разнообразію, при чемъ всѣ случайности личнаго характера руководителей борющихся группъ и различныхъ комбинацій обстоятельствъ при борьбѣ отзывались неизбѣжно въ результатахъ. Все это вмѣстѣ производило тотъ хаосъ средневѣковой жизни, который придаетъ ей такую нестройность, но въ тоже время позволилъ въ ея средѣ разниться и укрѣпиться зародышамъ новой Европы.
   Совокупное дѣйствіе феодальныхъ собственниковъ и государства подрывало общинный строй Европы. Свобода общины земледѣльческой давно исчезла въ большинствѣ случаевъ, но и тамъ, гдѣ эта свобода болѣе или менѣе удержалась, и тамъ, гдѣ община стала господскою, крѣпостною, поселенною на чужой землѣ, самая сущность общиннаго строя разрушалась. Этому преимущественно способствовало измѣненіе общиннаго управленія, нечезаыіе отдѣльнаго и самостоятельнаго общиннаго суда.
   Тамъ, гдѣ община стала господскою и рядомъ съ выборными лицами ея управленія находился повѣренный господина, во-первыхъ выборные чиновники скоро замѣнились назначаемыми; затѣмъ сферы управленія господскимъ хозяйствомъ и хозяйствомъ общины легко смѣшивались; часто одно и то-же лицо назначалось для исполненія того и другого рода обязанностей; мало-по-малу община становилась собраніемъ крѣпостныхъ, которые исполняли, что имъ прикажутъ, и, среди безконечныхъ войнъ, доведены были до послѣдней ступени раззоренія.
   Въ старыхъ общинахъ, гдѣ устояло и развилось нѣсколько независимыхъ владѣльцевъ, большею частью земля общины была раздѣлена между ними и произошло столько отдѣльныхъ владѣній съ крѣпостнымъ и полукрѣпостнымъ населеніемъ, сколько было независимыхъ владѣльцевъ.
   Всего выгоднѣе было положеніе тѣхъ мѣстностей, гдѣ рядомъ развилось свободное населеніе, неуспѣвшее, впрочемъ, получить преобладаніе,-- населеніе пришельцевъ съ разнообразными правами и частью крѣпостное населеніе, привлеченное выгодами мѣстности или сгруппированное около нѣсколькихъ господскихъ дворовъ. Тугъ обыкновенно начиналась борьба между сильнѣйшимъ владѣльцемъ и общиною. Владѣлецъ наибольшей части общественнаго поля -- пишетъ Мауреръ (Einleit., 299) -- пытался и здѣсь обыкновенно разширить свое господство, что обыкновенно вело къ борьбѣ между нимъ и полевою общиною; борьба обыкновенно кончалась побѣдою землевладѣльца, по нерѣдко и побѣдою общины. Это, въ немногихъ словахъ, исторія гибели большинства поземельныхъ союзовъ, какъ и сохраненія ихъ въ другихъ мѣстностяхъ." Я еще вернусь именно къ этимъ случаямъ во второй статьѣ.
   То, чего не удалось докончить отдѣльнымъ собственникамъ, окончательно было совершено государственною властью, въ особенности мѣстною, которая изъ вассальнаго отношенія достигла болѣе или менѣе самодержавія. Эти герцоги, князья и графы представляли передъ центральною властью свободное населеніе своей территоріи точно также, какъ владѣльцы земли представляли крѣпостное населеніе, жившее въ этой землѣ. Очень часто земли, составлявшія собственность мѣстнаго государя, и земли государственныя находились подъ управленіемъ тѣхъ-же чиновниковъ. Подданные и крѣпостные мало-по-малу сближались. Положеніе свободныхъ подданныхъ очень мало различалось отъ положенія крѣпостныхъ ихъ государя, тогда какъ служебныя должности при дворѣ послѣдняго быстро возвышали семьи на ступеняхъ феодальной іерархіи. Впрочемъ, это не нарушало самостоятельной жизни мелкихъ общинъ. Государственная власть заботилась объ сохраненіи спокойствія на территоріи; автономическія общины ограничивались экономическими вопросами и внутреннимъ управленіемъ.
   "Но охраненіе общественнаго спокойствія повело къ праву высшаго надзора -- говоритъ Мауреръ (Einleit., 336) -- а это -- къ той высшей опекѣ, которую мы нынче встрѣчаемъ. Государственные чиновники получили сначала право присутствовать при общественныхъ совѣщаніяхъ; потомъ предсѣдательствовать на нихъ съ правомъ выслушивать отчеты, собирать neun и давать имъ назначеніе, къ чему присоединилось еще право назначать общественныхъ чиновниковъ отъ имени королевской власти. Затѣмъ допущена была апелляція къ государственнымъ судамъ и, наконецъ, община подчинена новымъ законодательнымъ мѣрамъ мѣстныхъ государей; это повело къ совершенному уничтоженію общинъ".
   Для большей части европейскаго населенія, именно для сельстаго, средне-вѣковая исторія [принесла такимъ образомъ окончательное исчезаніе той формы жизни общиннаго союза, которая коренилась въ самомъ древнемъ обычаѣ. Но оно и не могло быть иначе. Феодальная организація представляла лучшія средства борьбы; государственная централизація еще лучшія. Поэтому земледѣльческіе союзы должны были уступить феодализму и государственной власти; феодализмъ долженъ былъ въ свою очередь уступить государственной централизаціи.

П. Л. Кедровъ.

"Дѣло", No 10, 1871

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru