Лавров Петр Лаврович
Хлопоты науки с низшими организмами

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ХЛОПОТЫ НАУКИ СЪ НИЗШИМИ ОРГАНИЗМАМИ.

1. Человѣкъ -- царь созданія.

   "Царь созданія!"
   Да, не мало поэтовъ привѣтствовали человѣка этимъ восклицаніемъ и несравненно большее число людей готово было повѣрить своему царскому достоинству среди другихъ существъ, не считая нужнымъ даже подвергнуть его ни малѣйшей критикѣ. Долгое время, мыслители противуполагали человѣка животнымъ-автоматамъ. Не многимъ болѣе двухъ вѣковъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ знаменитый натуралистъ рѣшился подвести человѣка подъ рубрику приматовъ съ нѣкоторыми другими его товарищами по жизненному строенію, но не вымерли еще знаменитости въ естествознаніи, которыя и въ классификаціи органическихъ существъ, рядомъ съ царствомъ растительнымъ и царствомъ животнымъ, провозглашаютъ особое "царство человѣка". Итальянскій геологъ Стоппани создаетъ особый "антропозоическій" періодъ въ геологіи, признавая появленіе на землѣ человѣка "внесеніемъ въ природу новаго элемента, силы, вовсе неизвѣстной въ прежніе періоды "теллурической силы, которая по могуществу и по всеобщности можетъ быть поставлена рядомъ съ величайшими земными силами". Даже болѣе умѣренный Маршъ признаетъ, что "дѣйствіе человѣка на поверхности земли далеко превосходитъ по степени то, которое производятъ другія животныя, если и не отличается существенно отъ ихъ дѣйствія по роду". Подобную же оцѣнку дѣятельности человѣка встрѣчаемъ и въ послѣдней главѣ извѣстной книги Элизэ Реклю, "Земля". Историческое время жизни человѣка считается около семи тысячъ лѣтъ, но далеко въ періодъ его доисторической жизни распространяются начала его индустріи, т. е. его попытокъ утвердить свое господство надъ природою. Даже можно сказать, что самыя существенныя начала этой индустріи были заложены въ этомъ періодѣ, а въ историческое время человѣкъ только развивалъ и разработывалъ ихъ. Насколько же "царь созданія" успѣлъ утвердить свое владычество въ это время, конечно, не малое?
   Пространство земли, которое онъ подвергъ обработкѣ, едва составляетъ Уі0 долю материковъ и тѣ самые ученые, которые съ гордостью указываютъ на эти завоеванія, должны признать, что его способъ обработки на самой большой долѣ этого пространства есть способъ обработки хищнической, истощающей почву. Самые благопріятные для его дѣятельности писатели (наприм. Бреславльскій профессоръ Розенталь) перечислили до 12,000 растеній, которыя онъ болѣе или менѣе основательно употребляетъ на свою пользу, для питанія, для медицинскаго дѣйствія или для промышленной цѣли, но, приводя это очень широкое перечисленіе, приходится прибавить, что "главные обработываемые человѣкомъ виды растеній, тѣ, безъ которыхъ человѣкъ исчезъ бы съ поверхности земли, такъ какъ они доставляютъ намъ пищу, одежду и всѣ удобства жизни, составляютъ лишь самую незначительную долю земной флоры", и что "люди, оставаясь крайними рутинерами въ своихъ пріемахъ культуры, воспользовались лишь весьма небольшою долею растеній, которыя могли имъ быть полезными, а между тѣми, которыя они обрабатываютъ съ наибольшимъ стараніемъ, многія принадлежатъ къ ядовитымъ породамъ, какъ опій, бэтель и этотъ отвратительный табакъ, достоинство котораго заключается въ толъ, что онъ ослабляетъ тѣло и усыпляетъ мысль!" (Прошу извиненія у огромной и достопочтенной касты курильщиковъ, нюхателей и жевателей, но это говорю не я, пишущій эту статью, а говоритъ Элизе Реклю).
   Но растенія не представляли человѣку опаснаго сопротивленія. Малое число ихъ, которое онъ умѣлъ заставить платить себѣ дань, показываетъ лишь какъ не далеко ушелъ онъ въ искуствѣ правленія даже по отношенію къ своимъ самымъ смиреннымъ, беззащитнымъ и неподвижнымъ подданнымъ. Но совсѣмъ иной характеръ имѣли его отношенія къ своимъ болѣе или менѣе дальнимъ сродникамъ животнаго міра. Здѣсь прежде всего пришлось отстаивать самое свое существованіе. Какъ только человѣкъ сталъ человѣкомъ, онъ вступилъ въ непримиримую войну съ хищниками, съ ядовитыми пресмыкающимися, съ грызунами, оспаривающими у него пищу, съ миріадами насѣкомыхъ, паукообразныхъ, ракообразныхъ, которыя то осыпали его мелкими, но мучительными уязвленіями, то поселялись на немъ, какъ паразиты. На первой же ступени своей культуры, онъ попытался одомашнить, приручить животныхъ его окружавшихъ, какъ это сдѣлали и муравьи въ своей сферѣ. Каковы же были результаты этой войны, продолжавшейся многія тысячелѣтія? Къ чему привели стремленія человѣка къ одомашненію животныхъ? Что вышло изъ его попытокъ дѣйствительно царствовать надъ животнымъ міромъ? Чего достигъ человѣкъ въ этомъ направленіи до нашей эпохи, когда онъ съ гордостью говоритъ, что въ 1860 году работа машинъ въ одной Великобританіи превосходила по своей величинѣ работу, которую способна была бы въ тоже время доставить мышечная сила всего человѣчества?
   Человѣкъ истребилъ нѣсколько безвредныхъ или даже полезныхъ животныхъ, истребляетъ и вѣроятно истребитъ окончательно въ скоромъ времени слоновъ (которые были прирученными животными въ арміи Аннибала), китовъ, бобровъ, горныхъ козъ. По всѣмъ даннымъ онъ значительно уменьшилъ число своихъ ближайшихъ родствениковъ, которые ему могли быть всего полезнѣе, именно четырерукихъ, а теперь когда индустрія нашла выгоднымъ изготовлять муфты изъ мѣха обезьянъ и десятки тысячъ кожъ черныхъ Colobus'овъ привозятся изъ Африки въ Лондонъ для охраненія нѣжныхъ ручекъ чувствительныхъ лэди отъ лондонской сырости, истребленіе пойдетъ еще скорѣе.
   Настоящихъ хищниковъ человѣкъ вытѣснилъ лишь изъ тѣхъ странъ, гдѣ цивилизація его подвинулась достаточно далеко, да и то лишь тѣхъ, которые, какъ животныя кошачьей породы, охотятся въ одиночку, а не составляютъ временныхъ союзовъ, дружинъ. Въ странахъ, даже принадлежащихъ къ цивилизованнымъ государствамъ, но гдѣ раздѣленіе на касты дѣлаетъ человѣка безсильнѣе, или въ странахъ, не достигшихъ исторической жизни, отношеніе человѣка къ большимъ хищникамъ еще таково, что оно даетъ намъ ясное представленіе о періодѣ, когда человѣкъ обожалъ льва, тигра, змѣю, крокодила, большую обезьяну, какъ силы высшія, у которыхъ можно просить помилованія, которыя могутъ удовлетвориться немногими жертвами, но предъ которыми онъ долженъ признать свое бессиліе. Прочтите у Врэма впечатлѣніе, производимое появленіемъ льва около загороди африканскаго пастуха. Вспомните, что, по оффиціальнымъ отчетамъ, въ десяти округахъ Индостана, входящихъ въ составъ имперіи королевы Викторіи, погибло въ 3 года болѣе 12,000 человѣкъ, растерзанныхъ тиграми, леопардами и другими хищниками, а въ одномъ бенгальскомъ президентствѣ въ 6 лѣтъ погибло ихъ болѣе 10,000. Одинъ тигръ истребилъ болѣе 100 человѣкъ, окончательно остановилъ всякое сообщеніе на сосѣдней съ его логовищемъ довольно значительной дорогѣ; другой заставилъ выселиться 13 деревень и прекратить обработку земли на пространствѣ 250 квадратныхъ англійскихъ миль. На островахъ Великобританіи медвѣди и волки были истреблены, но на материкѣ Европы они даже размножились послѣ наполеоновскихъ войнъ, а въ Сѣверной Америкѣ медвѣдь появился снова послѣ междоусобной войны 60-тыхъ годовъ въ округахъ, гдѣ его давно не видали. Даже съ пресмыкающимися человѣкъ не въ состояніи справиться на территоріи самыхъ цивилизованныхъ своихъ государствъ. Въ 1869 году въ одномъ бенгальскомъ президенствѣ 11,416 человѣкъ погибло отъ укушеній ядовитыхъ змѣй и вся часть Индостана, находящаяся подъ владычествомъ Англіи, доставляетъ имъ ежегодно болѣе 40,000 жертвъ. Во Франціи, въ эпоху второй имперіи, когда въ одномъ департаментѣ назначили 50 сантимовъ преміи за голову гадюки, въ префектуру принесли сразу 12,000 головъ; въ 1859 г., подъ однимъ камнемъ очага французской фермы нашли 1,500 змѣй и семьѣ фермера пришлось выселиться, такъ какъ амбары, конюшни, крыши, самыя постели кишѣли змѣями. Нантскій врачъ донесъ сразу о 200 недавнихъ случаяхъ укушенія змѣями, изъ которыхъ 24 кончились смертью. Департаментъ Cote d'Or заплатилъ въ 1866 году 18,000 франковъ за головы гадюкъ по 30 сантимовъ за штуку. Признаться, если человѣкъ есть царь созданія, то его подданные достаточно непокорны, а бунтовщики въ его царствѣ достаточно сильны.
   Но и не столь опасныхъ, а все-таки мучительныхъ враговъ онъ долженъ терпѣть, не будучи въ состояніи бороться съ ними. Древній міръ не имѣлъ средства бороться съ мышами, которыя явились въ Европу чуть ли не съ индо-европейскими пришельцами и вызвали легенды о чудесномъ спасеніи отъ нихъ, или о вынужденномъ выселеніи безсильнаго человѣка предъ нашествіемъ грызуновъ. Средніе вѣка столь же были безсильны противъ крысъ, сопровождавшихъ, повидимому, великое переселеніе народовъ и которыхъ не остановили даже новые союзники европейскаго человѣка, кошки. Въ эпоху Вольтера новый пришлецъ, пасюкъ, столь же безпрепятственно завоевалъ Европу и европейскія колоніи въ Америкѣ, побѣдивъ своихъ болѣе слабыхъ родственниковъ. Типъ членистыхъ представляетъ непобѣжденныхъ овраговъ другого рода. Комары, мошки, мустики и вся обширная родня нашего culex pipiens, доказываютъ весьма наглядно безсиліе "царя созданія" передъ его маленькими непокорными подданными. Ученыхъ заставляли они прекращать наблюденія подъ 72-мъ градусомъ сѣверной шароты. "Они дѣлаютъ страну необитаемою отъ іюня до первыхъ морозовъ, пишетъ Тулэ о мѣстности, населенной индѣйцами Чиппеваями -- это мученіе до того истощаетъ, такъ какъ оно не прекращается ни днемъ, ни ночью, что не можешь ни говорить, ни думать". Черныя мошки (blackflies) обращаютъ въ бѣгство и животныхъ и человѣка. Африканская муха цэцэ уже прямо убиваетъ и первыхъ и второго, при чемъ человѣкъ столь же безсиленъ для обороны отъ нея, какъ обычныя ея жертвы -- лошадь, быкъ и собака. Изъ другихъ семействъ насѣкомыхъ достаточно назвать таракановъ, клоповъ, блохъ, отравляющихъ намъ жизнь, достаточно вспомнить вопли, наполнявшіе газеты послѣднихъ лѣтъ по поводу разнообразныхъ враговъ земледѣлія и садоводства, чтобы сказать, что для человѣка довольно-таки безстыдно въ настоящее время претендовать на господство надъ животнымъ міромъ.
   Чѣмъ ниже мы спускаемся въ строеніи животныхъ, тѣмъ безсильнѣе оказывается передъ ними человѣкъ. На немъ самомъ поселились съ незапамятныхъ временъ нѣсколько дюжинъ паразитовъ, которыхъ онъ, при всей своей цивилизаціи, при всѣхъ своихъ машинахъ, истребить до сихъ поръ не могъ. Ван-Бенеденъ перечисляетъ слѣдующихъ самыхъ обычныхъ гостей человѣка: "4 цестода (солитеры) живутъ въ кишкахъ, 3 или 4 дистома въ печени, въ кишкахъ или въ крови: 9 или 10 нематодовъ обитаютъ пищеварительные органы или мышцы. Встрѣчаются нѣкоторые молодые, недоразвитые цестоды подъ разными названіями (Cysticerques, Echinocerques, Hydatides, Acephalocystes), избирающіе своимъ жилищемъ глазное яблоко, желудочки мозга, сердца или соединительную ткань. Далѣе, встрѣчаются 4 вида вшей, одинъ видъ блохи, и два клеща, не считая низшихъ организмовъ, которые роятся въ отложеніяхъ около зубовъ и въ слизи слизистыхъ оболочекъ". А относительно послѣднихъ, недавнія изслѣдованія Вейля сводятъ всю порчу зубовъ на работу бактерійнаго грибка Leptothrix bucalis, отъ котораго, распространяемаго со слюною, зависятъ, повидимому, многія болѣзни и другихъ частей тѣла. Но здѣсь уже я перешелъ въ область именно тѣхъ низшихъ организмовъ, которые составляютъ главный предметъ этой статьи.
   Безсильный передъ большинствомъ животныхъ, въ борьбѣ съ ними, какъ съ врагами, конечно, еще менѣе человѣкъ могъ покорить ихъ, обращая въ своихъ помощниковъ или пользуясь тѣмы или другими ихъ свойствами. Недавно выбранный профессоромъ въ Эдинбургскій университетъ (и уже успѣвшій отказаться отъ каѳедры, пока писалась эта статья), замѣчательный зоологъ Эдуинъ Рэй Ланкэстеръ, въ своихъ лекціяхъ объ употребленіи животныхъ на пользу человѣка, читанныхъ тому нѣсколько лѣтъ назадъ въ Южно-Кенсингтонскомъ музеѣ, долженъ былъ сознаться, что человѣкъ сдѣлалъ весьма мало завоеваній между низшими животными, понимая водъ этимъ названіемъ всѣхъ безпозвоночныхъ. Но и среди позвоночныхъ, завоеванія человѣка были и остались весьма ограничены въ области одомашненія и прирученія. Не будемъ брать въ соображеніе единичные случаи, которые показываютъ только, какъ велики возможные успѣхи человѣка въ будущемъ въ этомъ направленіи, и какъ мало имъ сдѣлано до сихъ поръ для систематическаго утвержденія своего господства. Но достаточно просмотрѣть классическую книгу Гэна ("Kulturfplanzen und Hausthiere" 3-е изд. 1877), чтобы видѣть, что всѣ завоеванія человѣка въ животномъ мірѣ едва ли достигаютъ двухъ десятковъ породъ животныхъ, и большинство этихъ породъ приручено или одомашнено имъ въ доисторическій періодъ своего существованія, т. е. эти завоеванія были не слѣдствіе научно-обдуманнаго, критически-разсчитаннаго метода, во само собою получившимся результатомъ ряда попытокъ случайныхъ или вызванныхъ аффектомъ, капризомъ личностей. Человѣкъ не тогда подчинилъ себѣ большую часть своихъ нынѣшнихъ подданныхъ изъ животнаго міра, когда онъ сталъ вполнѣ человѣкомъ, противупоставляя систематическій анализъ и разсчитанный синтезъ слабымъ пріемамъ различенія, обсужденія и умозаключенія, встрѣчаемыхъ у другихъ наилучше мыслящихъ животныхъ, но тогда, когда едва возвышался въ своей общественности надъ муравьемъ, едва воспользовался членораздѣльною рѣчью для перваго слоя обобщающихъ представленій, все еще остававшихся болѣе въ области конкретныхъ предметовъ, чѣмъ отвлеченныхъ понятій. Научная мысль до сихъ поръ почти не была вовсе приложена человѣкомъ въ утвержденіи своего царстьа въ мірѣ животномъ, гдѣ въ его пріемахъ управленія часто дѣйствуетъ грубый эмпиризмъ, старинная рутина или самое печальное воспитаніе животныхъ въ направленіи удовлетворенія самымъ низшимъ стремленіямъ и вкусамъ человѣка.
   Но подъ міромъ рѣзко отличающихся по своимъ типамъ позвоночныхъ, членистыхъ и моллюсковъ, которые одни обращали на себя вниманіе человѣка, какъ въ его борьбѣ за существованіе и за господство, такъ и въ его немногихъ попыткахъ къ прирученію животныхъ, оказывается еще огромный міръ формъ менѣе опредѣленныхъ, весьма часто незамѣтныхъ невооруженному глазу, но тѣмъ не менѣе оказывающихся могучими или грозными дѣятелями, какъ строители горъ, острововъ, цѣлыхъ материковъ, какъ источники большинства болѣзней и важнѣйшихъ жизненныхъ процессовъ, какъ ближайшія формы къ предкамъ всѣхъ высшихъ типовъ животныхъ и самаго человѣка, какъ первая почва проявленія и жизни, и сознанія, и общественности... Передъ этими едва видимыми или совсѣмъ невидимыми врагами и дѣятелями человѣкъ чувствуетъ, что его царскій вѣнецъ сидитъ на его головѣ уже совсѣмъ плохо. Въ этихъ неопредѣленныхъ формахъ онъ долженъ искать и первые фазисы развитія того, что позволило ему создать фантастическій образъ его царства, и первыя династіи существъ, которыя въ тотъ или другой геологическій періодъ могли считать себя царями созданія... "De minimis non curat lex", говорили съ гордостью древніе юристы. Но въ природѣ эти едва замѣтныя мелочи, эти микроскопическія существа оказываются ключомъ къ пониманію всѣхъ важнѣйшихъ явленій и процессовъ жизни, всѣхъ нынѣ господствующихъ въ мірѣ существъ. Человѣку приходится изучать ихъ, или онъ навсегда останется безсильнымъ царемъ непокорнаго царства. Его царство окажется фантазіею Поприщина.
   Можетъ быть человѣкъ и сдѣлается когда-нибудь царемъ созданія, но ему прежде нужно завоевать это царство.
   

2) Пониманіе животнаго міра человѣкомъ.

   Завоевать это царство человѣкъ можетъ только путемъ пониманія. Оно есть необходимое условіе его власти надъ природою, которая можетъ быть имъ подчинена лишь на столько, на сколько она имъ разгадана.
   Недавно Гэксли, въ одной изъ своихъ популярныхъ лекцій для рабочихъ, доказывалъ, что весь методъ современной науки заключается въ методѣ вольтеровскаго Задига, который "достигъ проницательности, дозволявшей ему замѣчать безчисленныя мелкія различія между предметами, которые, для неупражнявшагося зрителя, казались совершенно одинаковыми". И въ самомъ дѣлѣ, если мы внимательно вглядимся въ основные пріемы нашего процесса мышленія, на сколько мы признаемъ его правильнымъ, мы должны согласиться, что самою типическою способностью сознательныхъ особей является аналитическая способность сознательнаго различенія и отличенія, способность искать и находить сходство и различія, которая служитъ основою синтетической способности обобщенія, построенія, творчества и критическаго вывода, и вмѣстѣ съ нею составляетъ область мысли. Она можетъ быть направлена на элементарныя ощущенія, на общія состоянія аффекта, на волевыя побужденія, точно также какъ на предметы внѣшняго міра, наконецъ, на собственные продукты: представленія и понятія, образы творческой фантазіи и нравственные идеалы: но всюду и везіѣ ея отличительною характеристикою является, во-первыхъ, различеніе въ данномъ предметѣ его составныхъ элементовъ, возможно ясное представленіе каждаго изъ нихъ, и затѣмъ сознательное совокупленіе ихъ въ составное цѣлое, во-вторыхъ, отличеніе разсматриваемаго предмета отъ всѣхъ остальныхъ намъ извѣстныхъ предметовъ, т. е. опредѣленіе ему надлежащаго мѣста въ рядѣ вещей нами сознаваемыхъ, опредѣленіе его отношеній къ ближайшимъ и дальнѣйшимъ точкамъ сравненія. Внѣ элементарныхъ и какъ бы частныхъ процессовъ этого различающаго и отличающаго сознательнаго мышленія невозможны первые шаги развитія сознанія. На расширеніи области этого различенія и отличенія опирается вся жизнь мысли. На почвѣ первыхъ продуктовъ этого процесса выростаютъ первое знаніе, первая техника, первый обычай человѣческаго общежитія. При помощи этихъ продуктовъ вырабатывается вест. процессъ творчества, будетъ ли то творчество художественное, начинающее съ сознательно нацарапанной фигуры оленя на кускѣ кости въ Перигорѣ современникомъ ледниковаго періода земли, чтобы дойти до драмы Шекспира: или творчество супранатуралистическое, учившее бродячаго пастуха сознательно мазать масломъ камень, который облеченъ таинственною силою въ его воображеніи, и точно также побуждавшее позднѣйшаго мыслителя преклоняться передъ столь же таинственнымъ "нравственнымъ порядкомъ міра"; или, наконецъ, творчество философское, коренившееся уже въ первомъ смутномъ представленіи о мірѣ, какъ о совокупности предметовъ, служащихъ жизненнымъ потребностямъ, и сверхъестественныхъ вліяній, и о системѣ обыденныхъ обычаевъ и обрядовъ культа, какъ практически соотвѣтствующихъ этому представленію; творчество, доработывающееся въ послѣдствіи до научной системы достовѣрныхъ, болѣе или менѣе вѣроятныхъ и гадательныхъ положеній о теоретической истинѣ и практической справедливости, системы, составляющей дезидерату современной реалистической философіи. На этотъ процессъ различенія и отличенія опирался каждый шагъ и въ ростѣ критики, которая требуетъ, чтобы продукты комбинаціи, слѣдующей за процессомъ различенія и отличенія, были постоянно реальные предметы, какъ разъ соотвѣтствующіе тѣмъ, которые дали начало упомянутымъ процессамъ, а, слѣдовательно, допускаетъ провѣрку на каждомъ шагу и тѣмъ самымъ служитъ къ переустройкѣ обычая, къ реалистическому направленію въ искуствѣ, къ постепенному убыванію и окончательному устраненію сверхъестественнаго элемента, къ созданію прочнаго скелета научныхъ данныхъ для міросозерцанія философіи теоретическое и для идеаловъ философіи практической.
   Этотъ пріемъ различенія и отличенія въ приложеніи къ конкретнымъ предметамъ, выражается въ ихъ классификаціи, и организмы, встрѣчающіеся въ природѣ, совершенно естественно вызывали съ самаго ранняго времени въ человѣкѣ потребность отличать нѣкоторыхъ изъ нихъ по впечатлѣнію, ими на не, то производимому, и различать ихъ между собою по различію отношеній къ нимъ человѣка, отношеній, обусловливаемыхъ и потребностями человѣка, и обстановкою его жизни.
   Въ доисторическій періодъ жизни человѣчества, при самомъ процессѣ созданія языковъ, номенклатура, установившаяся для нѣкоторыхъ животныхъ и растеній, была первою грубою попыткою подобной классификаціи важныхъ для человѣка организмовъ, получившихъ названія и различаемыхъ по впечатлѣніямъ, отъ нихъ получаемымъ, и отдѣленія отъ нихъ неважныхъ, оставшихся безъ названій. Къ тому же періоду приходится отнести внесеніе нѣкоторыхъ животныхъ въ систему религіознаго почитанія, куда они вошли какъ фетиши, какъ таинственные покровители рода или племени, какъ добрыя или злыя силы, какъ воплощеніе злыхъ и добрыхъ демоновъ, душъ предковъ или враговъ, какъ символы божествъ природы, наконецъ, какъ избранные дары болѣе очеловѣченныхъ божествъ людямъ въ помощь или въ наказаніе. И рядомъ съ этимъ религіозно-миѳологическимъ творчествомъ, пользовавшимся біологическими наблюденіями первобытнаго человѣка, какъ матеріаломъ, шла художественная работа животнаго и растительнаго эпоса, морализующей басни, которыя опять-таки приноравливали свои повѣствованія, образы, нравственныя поученія къ тѣмъ же наблюденіямъ. Здѣсь уже отличеніе и различеніе усложнились представленіемъ о іерархіи высшихъ и низшихъ организмовъ, заслуживающихъ большую или меньшую степень культа, благопріятныхъ или враждебныхъ, группированныхъ въ царство съ породами владычествующими, аристократическими, подчиненными, но промышленными и способными отстоять себя, наконецъ, совсѣмъ безсильными передъ другими. Само собою разумѣется, что всѣ эти элементарныя попытки классификаціи охватывали изъ міра животныхъ лишь ясно опредѣленные типы, которые впослѣдствіи вошли въ классы позвоночныхъ и членистыхъ. Изъ остального міра лишь презрѣнный "червь", въ самомъ неопредѣленномъ смыслѣ того слова, встрѣчался въ лингвистическихъ, религіозныхъ или художественныхъ созданіяхъ человѣка древнѣйшихъ періодовъ.
   Съ первымъ пробужденіемъ критической мысли были заложены первыя прочныя основанія и для приложенія истинныхъ пріемовъ различенія и отличенія къ животнымъ. Въ школѣ іонійскихъ атомистовъ возникло понятіе о необходимости всего совершающагося, какъ слѣдствія предшествующихъ причинъ и какъ причины возникающихъ затѣмъ слѣдствій, о неуничтожаемости всего сущаго, допускающей не новое созданіе, а лишь перемѣщеніе атомовъ, какъ источникъ всѣхъ измѣненій, имѣющихъ мѣсто. Рядомъ съ этимъ въ другихъ школахъ выработалось представленіе о механическомъ происхожденіи цѣлесообразныхъ комбинацій въ природѣ, путемъ борьбы "любви и ненависти", путемъ размноженія и истребленія, такъ что могло существовать лишь прочное и цѣлесообразное; выработалось представленіе о постоянномъ измѣненіи всего сущаго, о переходѣ одной формы въ другую, одного существа въ другое; выработалась и тщательная критика употребляемыхъ терминовъ обыкновенной рѣчи, вмѣстѣ съ стремленіемъ придать имъ строгую научную опредѣленность и точность. Изъ этихъ разнородныхъ стремленій философской мысли, въ борьбѣ мнѣній и школъ, великій стагиритъ впервые, по выраженію современныхъ историковъ зоологіи, "создалъ вообще обдуманную, научную обработку животнаго царства, которая нетолько могла служить и дѣйствительно послужила исходнымъ пунктомъ для позднѣйшихъ изслѣдованій, получившихъ твердую опору въ новооткрытыхъ или въ прежде извѣстныхъ, но усовершенствованныхъ способахъ изслѣдованія, но которая прежде всего впервые внесла зоологію и сравнительную анатомію въ рядъ индуктивныхъ наукъ и тѣмъ самымъ сдѣлала возможнымъ развитіе подобныхъ воззрѣній". Для Аристотеля "животный міръ представлялъ опредѣленныя группы, въ различной степени между собою родственныя, которыя, хотя и совпадали поверхностно съ различными другими группами въ отдѣльныхъ признакахъ, но, по общей своей характеристикѣ, рѣзко и отчетливо отграничивались одна отъ другой." Въ этихъ-то группахъ, изъ которыхъ пять относятся къ нынѣшнему типу позвоночныхъ, двѣ къ типу членистыхъ и двѣ къ типу моллюсковъ, именно въ низшей группѣ животныхъ, снабженныхъ раковинами, какъ привѣсокъ къ послѣдней, является группа "особенныхъ породъ", въ которыхъ новые зоологи признаютъ низшихъ животныхъ, выступающихъ съ тѣмъ самымъ впервые на горизонтъ человѣческой мысли.-- Само собою разумѣется, что, при полномъ отсутствіи простѣйшихъ механическихъ понятій, при крайне недостаточныхъ анатомическихъ данныхъ и совершенно фантастической физіологіи, въ этой гордой попыткѣ построить сразу сравнительную анатомію и систематическую зоологію ошибки и пробѣлы должны были подавлять собою замѣчательныя свидѣтельства прозорливости геніальнаго мыслителя; но ошибки должны были постепенно отпасть, пробѣлы -- пополниться, а живыя задачи мысли должны были, по мѣрѣ этого отпаденія и пополненія, найти себѣ все болѣе полное удовлетвореніе.
   Одна изъ самыхъ важныхъ и надолго вліятельныхъ ошибокъ Аристотеля въ его философскомъ воззрѣніи на животныхъ заключалась въ систематическомъ приложеніи телеологическаго отношенія къ строенію организмовъ. Но эта ошибка была неизбѣжна. Для того, чтобы дойти до нынѣшняго представленія о формахъ организмовъ, какъ о механическомъ результатѣ громаднаго процесса эволюціи, нужно было долгое воспитаніе человѣческой мысли изученіемъ законовъ механики въ самыхъ простыхъ случаяхъ взаимодѣйствія тѣлъ, многостороннимъ приложеніемъ механическаго философскаго воззрѣнія на міръ въ астрономіи, въ (физикѣ, въ химіи; нужно было близкое знакомство съ развитіемъ отдѣльныхъ организмовъ и тщательное сближеніе нѣсколькихъ рядовъ этого развитія, а это было невозможно безъ микроскопа; нуженъ былъ рядъ геологическихъ раскопокъ и палеонтологическихъ открытій, самое представленіе о которыхъ было чуждо древней мысли; нужно было знакомство съ фактами географическаго распредѣленія флоръ и (фаунъ различныхъ странъ земного шара, о самомъ существованіи которыхъ не имѣли понятія мыслители, кругозоръ которыхъ шелъ неособенно далеко за прибрежье Средиземнаго моря; нуженъ былъ, наконецъ, печальный опытъ страшнаго вреда, принесеннаго и мысли и жизни человѣка тѣмъ міросозерцаніемъ, которое сплелось самымъ тѣснымъ образомъ съ представленіемъ о цѣлесообразности и разумности въ природѣ. Въ эпоху Аристотеля совпаденіе строенія животныхъ съ наивыгоднѣйшими условіями для поддержанія существованія ихъ вида было такъ же очевидно, какъ въ эпоху Дарвина, а понятіе о превосходствѣ логическаго, послѣдовательнаго разумнаго мышленія надъ обычными пріемами разсужденія было еще ново и привлекательно своею новизною. Представленіе о логикѣ, перенесенное въ самое строеніе міра, о разумѣ, управляющемъ міромъ и дающемъ форму пластическому веществу, казалось совершенно естественною основою самаго вѣроятнаго міросозерцанія. Земля, какъ центръ міра, для которой существовалъ весь міръ; человѣкъ, какъ царь созданія, для котораго существовали всѣ прочіе организмы, и цѣлесообразное строеніе организмовъ въ виду сохраненія именно для пользы человѣка всѣхъ существующихъ видовъ -- эти элементы вполнѣ гармонировали, какъ высшій философскій продуктъ одного періода. Конечно, въ міросозерцаніи Демокрита, Гераклита и Эмпедокла были элементы для другого болѣе стройнаго міросозерцанія, и эпикурейцы воплотили въ поэмѣ Лукреція подобное міросоцерцаніе, за которымъ намъ приходится признать гораздо болѣе прозорливости относительно истиннаго пониманія міра. Но должно помнить истину, много разъ доказанную исторіею, что въ борьбѣ міросозерцаній въ каждую эпоху наиболѣе разутое имѣетъ всего менѣе шансовъ восторжествовать, пока надлежащее упражненіе въ критическомъ мышленіи составляетъ достояніе небольшаго меньшинства; что вслѣдъ за Аристотелемъ начался періодъ отдѣленія спеціальной науки отъ философіи, такъ что Эрозистраты, Евклиды, Архимеды, Гиппархи столь же мало вошли въ исторію послѣдней, какъ Клеонты, Лукреціи, Эпиктеты и Платоны въ исторію первой; что, поэтому, именно среди ученыхъ была вѣроятность установиться философіи наиболѣе узкой, наиболѣе повидимому близкой къ фактамъ наблюденія. А цѣлесообразность зубовъ льва, руки человѣка и кокона насѣкомаго была, повидимому, такъ очевидна.
   Въ послѣдующіе пятнадцать вѣковъ (отъ послѣднихъ ученыхъ работъ Галена и здоровой критики Лукіана до работъ Галилея и разсужденій Френсиса Бэкона) дѣло шло лишь о сохраненіи традиціи критической мысли, хотя бы въ приложеніи къ самымъ нелѣпымъ вопросамъ, и о накопленіи матеріала для работъ будущей мысли, хотя бы смѣшаннаго съ самыми безполезными элементами. Въ компиляціяхъ послѣднихъ вѣковъ классической древности, въ средневѣковыхъ бестіаріяхъ, въ комментаріяхъ схоластиковъ на Аристотеля драгоцѣнны эти крохи, надъ которыми могло упражняться размышленіе человѣка, чтобы сохранить способность наблюдать природу, относительно которой ему упорно говорили, что это -- царство діавола, что изученіе ея ведетъ къ магіи и ереси, къ костру въ этой жизни и къ вѣчнымъ мученіямъ въ будущей.
   Но процессъ жизни умственной способенъ, повидимому, отстоять себя при самыхъ невыгодныхъ обстоятельствахъ и надъ всякимъ періодомъ человѣческихъ заблужденій раздаются легендарныя слова магической головы, сдѣланной средневѣковымъ волшебникомъ: "время будетъ! время настало! время прошло!" Ученые нашего періода уже достаточно прослѣдили черезъ всѣ самыя глухія эпохи среднихъ вѣковъ этотъ процессъ жизни критической мысли въ самыхъ странныхъ, уродливыхъ формахъ, но неутомимой въ своихъ превращеніяхъ для борьбы съ подавляющимъ авторитетомъ. И она пережила его.
   Явились наслѣдники Архимеда и возникла новая механика. Самый осторожный, даже черезчуръ боязливый "философъ, котораго признали отцомъ и главою новаго спиритуализма, далъ человѣчеству стройную механическую систему міра, охватывающую всѣ организмы, даже ближайшіе къ человѣку, какъ рядъ автоматовъ. Онъ исключалъ, конечно, человѣка, но когда же непослѣдовательность "философа вредила послѣдовательности выводовъ изъ его здравыхъ основаній? Самый ревностный унитаріанецъ, коментаторъ апокалипсиса, человѣкъ, расходившійся съ друзьями изъ-за легкомысленнаго отношенія ихъ къ религіи, нетолько укрѣпилъ всею силою своего геніальнаго ума и самыхъ могучихъ орудій науки конца XVII вѣка почву для представленія о механической системѣ міра, но внесъ въ человѣческую мысль еще иную, въ высшей степени важную, привычку: обходиться безъ наглядныхъ представленіи старинныхъ матеріалистовъ -- элемента, для точной науки весьма часто невозможнаго -- и вообще допускать твердую увѣренность въ обширномъ обобщающемъ законѣ, не нуждаясь нисколько въ ясномъ представленіи, какъ этотъ законъ связывается съ основными міросозерцаніями. На этой почвѣ всеобщее тяготѣніе могло сдѣлаться вполнѣ усвоеннымъ убѣжденіемъ и для супранатуралистовъ, подобныхъ Котесу, и для скептиковъ, сенсуалистовъ и матеріалистовъ, группировавшихся около французской энциклопедіи, и для нѣмецкаго идеализма въ лицѣ Канта и его духовнаго потомства. На этой же почвѣ совпаденіе строенія организмовъ съ условіями поддержанія существованія ихъ видовъ мало-по-малу перестало непремѣнно требовать и метафизическаго основанія древнихъ философовъ и Бойлевскаго часовщика мудреныхъ часовъ вселенной съ ея тяготѣющими другъ къ другу мірами, а могло сдѣлаться общепризнаннымъ закономъ органическаго строенія, который, для своего раціональнаго объясненія, могъ спокойно ожидать Ламарковъ и Дарвиновъ, и дождался ихъ скорѣе, чѣмъ ньютоновское тяготѣніе, до сихъ поръ не получившее себѣ удовлетворительнаго нагляднаго объясненія съ точки зрѣнія механической системы міра, точки зрѣнія, утвержденію которой никто столько не содѣйствовалъ, какъ Декартъ со своею спиритуалистическою двойственностью и Ньютонъ съ своею искреннею и щепетильною раздражительностью во всемъ, касающемся религіи.
   Но Ламарки и Дарвины были еще въ далекомъ будущемъ, а пока въ біологіи эти будущія завоеванія подготовлялись рядомъ совершенно другъ отъ друга независимыхъ, почти случайныхъ открытій, изобрѣтеній и угадокъ мысли. Геніальный художникъ и простой горшечникъ въ XVI вѣкѣ уже видѣли въ окаменѣлостяхъ остатки древнихъ животныхъ. Медикамъ приходилось изучать паразитовъ и различать ихъ формы. Въ борьбѣ противу авторитета Галена анатомы рисовали рядомъ скелеты птицы, обезьяны и человѣка, и современникъ и соперникъ Гэрвея сравнивалъ одно и тоже физіологическое явленіе въ цѣломъ родѣ животныхъ. Между тѣмъ, какъ XVI вѣкъ передавалъ въ наслѣдство своимъ преемникамъ отличенный имъ особый разрядъ "зоофитовъ", смѣшеніе термина рыбъ и водныхъ животныхъ вообще (aquatiliae) вызывало въ срединѣ того же вѣка рядъ болѣе точныхъ описаній низшихъ морскихъ животныхъ. Наконецъ, микроскопъ, открытый въ концѣ XVI вѣка и впервые приложенный къ изслѣдованію строенія пчелы въ 1625 г., позволилъ во второй половинѣ XVII вѣка Мальпиги положить основаніе тщательному изученію строенія животныхъ вообще, какъ особой отрасли біологіи; позволилъ знаменитому голландскому диллетанту Лэвенгуку видѣть впервые обращеніе крови, открыть кровяные шарики, развитіе гидръ, описать коловратку, открыть міръ инфузорій. Въ тоже самое время опыты Ради впервые показали относительно огромнаго числа существъ, которыя во времена "Книги Судей", поэмы Лукреціи и даже до Северино (1645) считались происходящими "изъ гніющихъ веществъ", что ихъ развитіе не имѣетъ ничего общаго съ самопроизвольнымъ зарожденіемъ. Но относительно многихъ другихъ существъ, въ особенности паразитовъ, вопросъ оставался открытымъ и тѣмъ болѣе затруднительнымъ, что ихъ существованіе приходилось примирять съ нѣкоторыми священными преданіями и съ существующими метафизическими воззрѣніями. И вотъ Валлиніери создалъ цѣлую теорію о томъ, какимъ образомъ эти паразиты могли существовать во время Адама и Евы; Рэди предоставилъ ихъ выработку сенситивной душѣ существа, ихъ вмѣщающаго, и т. п. Не многіе рѣшались сознаться въ томъ, что объяснить этого явленія не могутъ. Другое затрудненіе представляли все болѣе многочисленные ископаемые остатки. Цѣлыя ученыя коллегіи принимали нетолько остатки низшихъ животныхъ, но даже кости слона за "игру природы" и за "фигурные камни" (что вызывало вюрцбургскихъ студентовъ на представленіе профессору Бэрингеру ряда "игръ природы" съ созвѣздіями, крестами, изображеніями святыхъ, которые почтенный ученый добродушно вносилъ въ ученое изданіе 1726 года и умеръ потомъ съ досады, узнавъ о подлогѣ); другіе натуралисты содѣйствовали весьма серьёзному развитію палеонтологіи, ревностно собирая эти, по ихъ мнѣнію, безспорныя "свидѣтельства потопа" и доказывая ихъ животное происхожденіе; имъ казалось уже невозможнымъ поддерживать взгляды иного рода нѣкоторыхъ ихъ предшественниковъ, считавшихъ заботливость при созиданіи столь великою, что ни одинъ видъ животныхъ не гибнетъ, и они не предвидѣли, какимъ опаснымъ оружіемъ противъ самыхъ дорогихъ имъ преданій черезъ какой-нибудь вѣкъ явятся эти самые diluvii testes. Теорія "фигуристовъ" была слишкомъ явно нелѣпа, чтобы не сойти очень скоро съ арены научныхъ споровъ, но противъ защитниковъ теоріи потопа въ первобытной палеонтологіи выступала теорія, для которой окаменѣлости были продуктами пластическихъ силъ самой земли подъ вліяніемъ животнаго сѣмени, и эта теорія имѣла тоже своихъ защитниковъ въ ученомъ мірѣ. Шелъ споръ и въ области низшихъ животныхъ формъ: самые значительные авторитеты признавали въ первой четверти XVIII вѣка кораллы растеніями, но возвышались уже голоса за ихъ принадлежность къ животнымъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ изучались болѣе тщательно и спеціально какъ гидры, такъ и иглокожія, причемъ для послѣднихъ палентологическія находки сближались въ коллекціяхъ и въ ихъ описаніяхъ съ живыми породами.
   Матеріалъ зоологіи росъ и необходимость придать ему какой-либо, хотя искуственный, порядакъ, становилась все насущнѣе. Во второй половинѣ XVII вѣка являются уже попытки точной терминологіи и устанавливается понятіе зоологическаго и ботаническаго вида, понятіе, гораздо болѣе живое и гибкое, чѣмъ оно сдѣлалось позднѣе. Вмѣстѣ съ тѣмъ выработывается и первая попытка сколько-нибудь стройной -- но далеко еще недостаточной -- системы организмовъ (Рэя и Уилоуби). Наконецъ, въ XVIII вѣкѣ появляется трудъ, который, по своей систематической, хотя и искуственной стройности, надолго удовлетворяетъ потребностямъ большинства натуралистовъ, а своимъ ловкимъ пріемомъ номенклатуры увѣковѣчиваетъ имя Линнея. Но слѣдуетъ замѣтить, что порядокъ, внесенный въ область организмовъ великимъ систематикомъ средины XVIII, вѣка установился насчетъ низшихъ организмовъ. Классъ червей (Vermes) былъ сдѣланъ Линнеемъ, по словамъ современнаго историка зоологіи, "общимъ складочнымъ мѣстомъ всѣхъ недостаточно извѣстныхъ животныхъ" и "Systema naturae" въ этой области "стояла положительно ниже Аристотеля" и его послѣдователей XVI вѣка. Нечего говорить, что этотъ пробѣлъ не могъ быть пополненъ и знаменитымъ современникомъ и соперникомъ Линнея, Бюффопомъ, который болѣе дѣйствовалъ путемъ "философской догадки и изящной формы своихъ описаній; самъ не дѣлалъ никакихъ анатомическихъ и физіологическихъ наблюденій даже въ высшихъ животныхъ, которыхъ удостаивалъ своего труда, а въ низшихъ существахъ, слишкомъ далекихъ отъ человѣка, не могъ видѣть ничего интереснаго, слѣдя съ большимъ удовольствіемъ въ своей мысли за группировкой "органическихъ молекулъ" но нѣкоторымъ "moules intérieurs", чѣмъ при помощи микроскопа за движеніемъ какой-нибудь инфузоріи. Столь же мало можно было ожидать точныхъ успѣховъ въ наукѣ отъ фантазирующихъ предшественниковъ теоріи животной эволюціи въ эпоху Линнея, отъ какого-либо де Малье или Робинэ. Но были умы, которые немедленно обратили свои усилія на различеніе и отличеніе въ области, оставленной въ сторонѣ Линнеемъ при его предварительной громадной работѣ. Это былъ Бонна, который умѣлъ соединить проницательный обобщающій взглядъ на природу съ любовью къ точному наблюденію, и Палласъ, который лишь потому не сталъ въ исторіи мысли на принадлежащее ему мѣсто, что повелъ рядомъ слишкомъ много большихъ работъ, но внесъ жизнь и болѣе ясное пониманіе во всѣ области, до которыхъ коснулся, положилъ основаніе систематическому различенію низшихъ животныхъ и противупоставилъ "лѣстницѣ существъ" Боннэ, какъ общей картинѣ совокупности организмовъ, болѣе раціональное представленіе развѣтвляющагося древа.
   Съ тѣхъ поръ, въ работѣ различенія и отличенія въ зоологіи опредѣлилось нѣсколько направленій. На первое мѣсто, какъ естественное слѣдствіе характера работъ Линнея, стала схоластика зоологіи, которая выказалась въ умноженіи видовъ, въ ихъ мелочномъ описаніи и въ окаменѣніи понятія о видѣ вообще. Рядомъ съ этимъ, подъ вліяніемъ современника Линнея, великаго физіолога Галлера, распространило на зоологію свое господство направленіе физіологическое, въ которомъ (формы и строеніе организмовъ отступали передъ жизненными процессами, и животныя подвергались сравненію съ точки зрѣнія одинаковости или различія ихъ жизненныхъ функцій. Но вмѣстѣ съ этими господствующими вліяніями мало-по-малу пробивали себѣ пути еще двѣ отрасли зоологическихъ работъ, уже ближе относящихся къ изученію формъ и строенія организмовъ. Во-первыхъ, стремились распредѣлить животныхъ въ возможно меньшее число обширныхъ типическихъ группъ, что было связано съ установленіемъ естественной системы организмовъ (цѣль, которую въ отдаленіи ставилъ натуралистамъ и Линней). Во-вторыхъ, стремились внести въ міръ низшихъ существъ такое же строгое различіе видовъ, которое уже было установлено для высшихъ типовъ. Не лишено, можетъ быть, интереса то обстоятельство, что уже 10 лѣтъ послѣ смерти Линнея мало извѣстный профессоръ въ Іенѣ намѣтилъ рѣшенія, отъ которыхъ недалеко ушли и самые послѣдніе результаты зоологическихъ работъ. Не многимъ знакомо имя Аугуста Іоганна Георга Карла Бача и его "Опытъ руководства къ познанію и исторіи животныхъ и минераловъ" 1788 года, а тамъ уже встрѣчается, во-первыхъ, сближеніе всѣхъ нынѣшнихъ позвоночныхъ въ обширную группу костистыхъ (Knochenthiere, Ossea), установленіе рядомъ съ этою группою равнозначущей ей группы, соотвѣтствующей нынѣшнимъ членистымъ, и признаніе, что низшія "несовершенныя" животныя представляютъ "формы самыя разнообразныя, можно сказать, самыя неправильныя", хотя допускающія различеніе "семействъ". Бачъ только не могъ, при тогдашнихъ данныхъ сравнительной анатоміи, разглядѣть опредѣленность типа моллюсковъ, который въ наше время не можетъ подлежать сомнѣнію и который у Бача смѣшанъ съ прочими "несовершенными животными".
   Въ началѣ нашего вѣка морфологическій элементъ въ зоологіи опять получилъ надлежащее мѣсто подъ вліяніемъ двухъ геніальныхъ зоологовъ. Въ противуположеніе фантастическому единству животнаго типа у Жофруа Сентъ-Илера и еще болѣе фантастическимъ построеніямъ животнаго царства нѣмецкими натуръ-философами, Кювье установилъ четыре различныхъ животныхъ типа, признавъ въ каждомъ изъ нихъ единство строенія, іерархію признаковъ и, послѣ нѣкотораго колебанія, признавъ за нервной системой господствующее морфологическое значеніе. Но при этомъ хотя цѣлый рядъ раннихъ работъ Кювье былъ посвященъ "червямъ" Линнея, опять-таки низшій типъ ".лучистыхъ" животныхъ оказался въ невыгодѣ, такъ какъ въ него и новый законодатель сложилъ все, невошедшее въ опредѣленные типы позвоночныхъ, членистыхъ и моллюсковъ, и въ немъ были сближены слишкомъ разнообразныя формы; кромѣ того, въ немъ, большею частью, недоставало характеристическаго признака животныхъ типовъ, именно нервной системы. Главный недостатокъ системы Кювье, именно что типы его различались по тѣмъ формамъ, которыя наблюдались во вполнѣ развитомъ животномъ, былъ исправленъ еще при жизни Кювье другимъ вeликимъ зоологомъ, главныя работы котораго охватываютъ къ сожалѣнію лишь очень немногіе годы его долгой жизни, такъ какъ онъ слишкомъ скоро попалъ въ ту же тлетворную для научной мысли среду, которая повредила и Палласу. Карлъ Эрнстъ фонъ-Бэръ показалъ, что въ каждомъ животномъ приходится отличать не только типъ его, но и степень развитія этого типа, установилъ вмѣсто четырехъ типовъ строенія животнаго четыре типа его развитія, и тѣмъ самымъ потребовалъ отъ будущихъ біологовъ, чтобы они сближали и раздѣляли группы организмовъ, лишь тщательно прослѣдивъ законы ихъ развитія. Онъ дожилъ до эпохи, когда эта мысль, брошенная имъ въ оборотъ, принесла неожиданные плоды, повидимому, испугавшіе даже того, кто далъ этой мысли начало.
   Въ самомъ дѣлѣ цѣлый новый періодъ открывался этимъ для біологіи.-- Издавна стоялъ предъ наблюдателемъ вопросъ: какой смыслъ имѣетъ форма животнаго? Древніе и новые телеологи отвѣчали: въ природѣ, управляемой высшимъ разумомъ, она удовлетворяетъ потребностямъ человѣка, царя созданія. Когда оказалось, что этотъ отвѣтъ слишкомъ грубъ и что слишкомъ многое въ животномъ мірѣ совсѣмъ не благопріятствуетъ потребностямъ человѣка, болѣе тонкіе телеологи измѣнили отвѣтъ: въ природѣ -- говорили они -- форма животнаго удовлетворяетъ цѣли поддержанія его существованія. Это позволило уже дальнѣйшіе вопросы: почему разнообразіе формъ? Почему данныя формы охраняютъ существованіе животныхъ? Какой смыслъ въ охраненіи этого существованія имѣетъ каждая форма?-- Былъ на первой изъ этихъ вопросовъ одинъ очень простой отвѣтъ, который вполнѣ прекращалъ, всякіе споры, но имѣлъ небольшой недостатокъ: онъ вовсе не былъ отвѣтомъ для естествоиспытателя, хотя его далъ великій Линней и поддерживалъ не менѣе великій Кювье. "Есть столько видовъ, сколько первоначально создано", сказалъ первый. Второй, для палеонтологическихъ видовъ, открытіе которыхъ составляетъ одну изъ многочисленныхъ его заслугъ, прибавилъ даже нѣсколько эстетическое представленіе послѣдовательнаго ряда созданій, безжалостно уничтожаемыхъ одно за другимъ для замѣны ихъ новымъ рядомъ существъ, созданныхъ съ столь же неизмѣнными признаками, чтобы столь же фатально сдѣлаться жертвами столь же произвольнаго истребленія. (Какъ извѣстно, Байронъ въ своемъ "Каинѣ" не замедлилъ воспользоваться этимъ пессимистическимъ мотивомъ). но какъ только типы строенія замѣнились типами развитія, то представленіе объ измѣнчивости формъ привело къ болѣе или менѣе ясному убѣжденію, что отвѣты даже великихъ людей могутъ быть недостаточными.
   Довольно долго, подъ вліяніемъ представленія о неизмѣнности первоначально-созданныхъ формъ, думали видѣть самыя формы взрослаго животнаго въ зародышѣ и въ яйцѣ, но, наконецъ, восторжествовало въ ученомъ мірѣ представленіе такъ называемаго эпигенезиса, т. е. представленіе развитія сложнаго строенія изъ простого, дифференцированія однороднаго въ разнородное. Всякая форма всякаго отдѣльнаго существа получила для естествоиспытателя смыслъ одной изъ ступеней ряда постепеннаго морфологическаго развитія этого существа. Этотъ смыслъ имѣлъ удобство подходить подъ механическое міросозерцаніе, восходившее къ Демокриту и укрѣпленное Декартомъ и Ньютономъ. Возникъ вопросъ о томъ, нельзя ли оставить возможно менѣе мѣста въ природѣ грубоватымъ отвѣтамъ великаго Линнея и великаго Кювье, и дать возможно болѣе мѣста представленію естественнаго развитія, подобно тому, какъ въ спиритуалистическомъ міросозерцаніи Декарта собственно духу, громко восклицающему: "я мыслю, слѣдовательно я есмьЬ было оставлено очень маленькое мѣсто въ механическомъ мірѣ автоматовъ, и какъ первоначальному "толчку" въ механизмѣ движущихся міровъ Ньютона предоставлено лишь одно мгновеніе. Сравненіе типовъ развитія организмовъ показало, что въ каждомъ типѣ, рядомъ съ различіемъ на высшихъ ступеняхъ, представляется странное сходство на низшихъ, при чемъ къ тому же зародышныя формы высшаго существа выказываютъ поразительное общее сходство съ зрѣлыми формами низшихъ. Нельзя было не спросить: какой смыслъ этихъ аналогій? А тутъ еще оказывалось, что органы весьма различные по физіологической роли суть видоизмѣненія одного и того же плана строенія; но что означали эти сходства и различія? Далѣе: органы какъ бы недоразвитые, или атрофированные, во всякомъ случаѣ не имѣющіе видимой функціи у однихъ животныхъ, были наблюдаемы въ другихъ, весьма отдаленныхъ иногда группахъ, какъ имѣющіе весьма опредѣленное отправленіе и важные для жизни; и опять возникалъ вопросъ: какъ объяснить этотъ фактъ? Наконецъ, чѣмъ богаче становился матеріалъ палеонтологіи и чѣмъ точнѣе изучалось географическое распредѣленіе организмовъ, тѣмъ болѣе накоплялись и сходства и различія между организмами, раздѣленными громадными геологическими періодами во времени, или обширными разстояніями въ пространствѣ; факты приходилось признать, но каковъ былъ ихъ смыслъ?-- Невольно возникала новая задача: нельзя ли всѣ эти размножающіеся вопросы разрѣшить на основаніи представленія развитія? Нельзя ли найти законъ развитія всѣхъ органическихъ формъ, различая ихъ лишь по ихъ мѣсту въ обширномъ процессѣ генезиса всего живого, характеризуя ихъ отличительные признаки какъ указанія этого мѣста?
   Но тогда приходилось искать еще и причину самого процесса развитія, на который въ отдѣльномъ существѣ привыкли смотрѣть какъ на нѣчто само собою разумѣющееся, но который въ сущности былъ загадоченъ и здѣсь, а тѣмъ болѣе во всей совокупности организмовъ. Ламаркъ и Тревиранусъ попробовали въ самомъ началѣ вѣка угадать этотъ процессъ въ его законахъ и въ его причинахъ, но данныя морфологическія были еще недостаточны, эмбріологія должна была еще четверть вѣка ожидать Бэра, и геніальный эмпиризмъ Кювье съ его ясными и ограниченными вопросами подавлялъ всякую широкую постановку задачи, тѣмъ болѣе, что рядомъ съ нимъ Окенъ доставлялъ весьма достаточныя доказательства крайностей, до которыхъ можетъ дойти слишкомъ широкая фантазія въ естествознаніи, а геологическія теоріи давали слишкомъ короткіе періоды для трансформизма видовъ. Но еще при жизни Кювье труды Ляйеля одновременно устранили теорію внезапныхъ и громадныхъ геологическихъ катастрофъ и придали геологическимъ періодамъ громадную величину. Окаменѣлое понятіе неизмѣннаго вида подвергалось ряду нападеній. Высказывались, какъ догадки, представленія борьбы за существованіе и естественнаго подбора, какъ причины развитія видовъ. Ровно двадцать лѣтъ послѣ смерти Кювье, Гербертъ Спенсеръ давалъ философскую теорію эволюціи органическихъ существъ. Чрезъ семь лѣтъ послѣ этого, появилась книга Дарвина во всемъ вооруженіи самой строгой фактической науки и самой неумолимой, но спокойной аргументаціи. Съ тѣхъ поръ не прошло четверти вѣка. Извѣстіе о смерти геніальнѣйшаго естествоиспытателя XIX вѣка, а можетъ быть и всѣхъ вѣковъ, только что появилось въ газетахъ когда писались послѣднія строки. Но побѣда новаго пониманія формъ органическаго міра надъ старымъ уже одержана. Всѣ молодые естествоиспытатели, достойные названія ученыхъ -- трансформисты, хотя иные изъ нихъ и отходятъ въ разныхъ частностяхъ отъ воззрѣній Дарвина. Къ трансформистамъ приступили лучшіе изъ представителей стараго періода естествознанія (какъ Ляйель), отказавшись отъ взглядовъ, которые защищали въ продолженіи долгаго времени. Послѣдній недавно умершій знаменитый противникъ трансформизма, Луи Агассисъ, задолго до смерти долженъ былъ сознаться, что новое ученіе побѣждаетъ. Современная наука, какъ недавно выразился Рэй Ланкэстеръ, ставятъ себѣ "основною задачею и для зоологіи, и для біологіи -- найти родственную близость (cousinships) и точныя генетическія степени родства всѣхъ различныхъ растеній и животныхъ и показать, какимъ спеціальнымъ способомъ физико-механическія причины дали начало формамъ живыхъ существъ и видоизмѣнили эти формы". Классификація организмовъ съ ея процессомъ различенія и отличенія оказывается задачею возстановленія "генеалогическаго древа" организмовъ.
   Само собою разумѣется, что при этомъ интересное мѣсто общихъ предковъ для сложныхъ типовъ позвоночныхъ, членистыхъ и моллюсковъ заняли именно низшія животныя. Но эти простѣйшія формы получили, вскорѣ послѣ работъ Ф. Бэра, еще иное весьма важное значеніе. Тѣло всѣхъ организмовъ оказалось совокупностью одной и той же простой органической формы, именно клѣточки, для которой впослѣдствіи нашлось и еще болѣе элементарное основаніе, та живая слизь, которую провидѣла фантазія Окена, современная протоплазма. А чѣмъ далѣе шли изслѣдованія въ области "червей" Линнея, "лучистыхъ животныхъ" Кювье, тѣмъ ближе подходили простѣйшія изъ ихъ неисчислимыхъ формъ къ элементарнымъ клѣточкамъ, изъ которыхъ состоялъ и дубъ, и человѣкъ, къ комку протоплазмы, которая одна жила во всѣхъ живыхъ существахъ. Что такое были эти странныя корненожки, изъ отложеній которыхъ строились материки и которыя сами не имѣли ни одного обособленнаго органа? Какое отношеніе имѣли амэбы, открытыя около средины нашего вѣка, къ элементамъ, входящимъ въ составъ мозга человѣка, къ кровяннымъ шарикамъ, путешествующимъ по его артеріямъ и венамъ, къ яйцу, изъ котораго онъ развивается и которое такъ похоже на низшее животное? Ужь не живутъ ли самостоятельно въ человѣкѣ всѣ элементы его тѣла, какъ живетъ въ лужѣ отдѣльная амэба или инфузорія? Не есть ли человѣкъ фиктивное цѣлое, въ дѣйствительности же общественный союзъ микроскопическихъ существъ, изъ которыхъ каждое стремится къ своимъ особеннымъ цѣлямъ, удовлетворяетъ своимъ особеннымъ потребностямъ? Не приходится ли признать первыми обществами всѣ сложные организмы, первыми гражданами -- клѣточки и выводить законы обществознанія изъ сравненія всѣхъ членовъ ряда, послѣдними наблюдаемыми членами котораго были бы дѣятели нашихъ биржъ, парламентовъ, ученыхъ обществъ, а первыми -- комочки протоплазмы, раздѣляющіе между собою трудъ добыванія пищи, ея перевариванія и трудъ размноженія? Гдѣ въ этомъ длинномъ ряду солидарныхъ союзовъ начинается между членами союза солидарность сознательная, и до которыхъ поръ доходитъ лишь результатъ механическаго взаимодѣйствія? Если процессъ сознанія въ той или другой формѣ и степени придется признать за элементарными организмами, входящими въ составъ человѣка, попугая или муравья, то въ какомъ отношеніи находятся психическіе процессы этихъ царей и аристократовъ созданія къ психическимъ процессамъ элементовъ, входящихъ въ ихъ составъ? Не развились ли сами психическіе процессы въ членахъ всѣхъ союзовъ живыхъ существъ, какъ результатъ общежитія, и не зависятъ ли законы психологіи отъ формы общенія? Но если болѣе тщательное изученіе низшихъ существъ заставляетъ искать первыя проявленія общежитія и сознанія среди этихъ низшихъ формъ жизни, то не придется ли пересмотрѣть самый основной вопросъ о зависимости между собою явленій жизни, сознанія и общежитія? Не придется ли совсѣмъ передѣлать систематическое распредѣленіе знаній, которыя мы привыкли группировать подъ особенными рубриками біологіи, психологіи и соціологіи?
   Оказывается, что низшіе организмы, доставляющіе человѣку немало жизненныхъ хлопотъ, требуютъ не меньшей возни и тогда, когда онъ, для лучшаго господства надъ ними, собирается ихъ понять орудіемъ науки. Они заставляютъ его пересмотрѣть самыя основанія его науки.
   

3) Біологія, какъ отдѣльная наука.

   Пріемъ различенія и отличенія, приложенный къ самымъ общимъ группамъ человѣческаго знанія, даетъ классификацію наукъ или самую обширную задачу человѣческой аналитической мысли. Надъ нею немало работалъ умъ человѣка, и въ первой половинѣ нашего столѣтія эта задача въ позитивизмѣ Огюста Конта, была даже отожествлена съ задачей философіи вообще. Одинъ изъ самыхъ могучихъ мыслителей своей эпохи, Огюстъ Контъ установилъ отличительные признаки позитивнаго или критическаго мышленія отъ мышленія метафизическаго, въ области критическаго мышленія различилъ области мысли теоретической или научной и прикладной или технической, и поставилъ для философіи своего времени требованіе исключительно систематизировать продукты научной мысли. Затѣмъ, въ самой сферѣ теоретической мысли онъ принялъ за точку исхода различіе наукъ, которыя онъ назвалъ конкретными и которыя имѣютъ своимъ объектомъ предметы, отъ наукъ, изслѣдующихъ законы явленій, и названныхъ имъ абстрактными. Въ этихъ послѣднихъ онъ установилъ свою извѣстную іерархію шести наукъ, расположенныхъ въ рядъ по убывающей общности и по растущей сложности, именно въ слѣдующій рядъ: математика, физика, астрономія, химія, біологія и соціологія, особенно напирая на то, что соціологія должна быть внесена въ этотъ рядъ, какъ самостоятельная и равноправная другимъ наука.
   Конечно, различные элементы построенія учителя позитивизма имѣли весьма различное значеніе. Его противоположеніе научной сферы мышленія сферамъ метафизической и технической мысли, повидимому, останется надолго существеннымъ пріобрѣтеніемъ человѣческаго ума. Научная (философія нашего времени въ разныхъ своихъ школахъ ставитъ свою задачу весьма близко къ задачѣ контовскаго позитивизма. Мы видѣли выше, что дезидерата научной философіи есть объединенная "научная система достовѣрныхъ, болѣе или менѣе вѣроятныхъ и гадательныхъ положеній о теоретической истинѣ и практической справедливости", но преобладаніе въ этомъ построеніи научнаго элемента и строгое требованіе установленія относительной степени вѣроятности всѣхъ гипотетическихъ элементовъ, никогда не имѣющихъ права противорѣчивъ элементамъ научнымъ, сохраняетъ крѣпкую связь всѣхъ отраслей современной научной философіи съ позитивизмомъ. Въ классификаціи, установленной Огюстомъ Контомъ въ самой сферѣ научной мысли, опять-таки придется придать совсѣмъ иное значеніе порядку, установленному Контомъ для научныхъ задачъ, и рубрикамъ, въ которыя онъ воплотилъ этотъ порядокъ. Порядокъ задачъ, указанный Контомъ, останется, по всей вѣроятности, надолго основаніемъ научнаго пониманія вещей человѣкомъ: понятія математическія останутся почвою, безъ которой понятія механическихъ и физическихъ свойствъ, общихъ всѣмъ тѣламъ, были бы невозможны; пониманіе законовъ химическаго разнообразія и химическихъ совокупленій и разложеній останутся промежуточнымъ звеномъ между механическимъ пониманіемъ міра и научнымъ изслѣдованіемъ явленій жизни; процессъ развитія человѣческихъ обществъ, живущихъ историческою жизнью, останется послѣднимъ звеномъ въ рядѣ тѣхъ явленій и процессовъ, которые входитъ въ область познаваемаго. Но совсѣмъ иное дѣло -- сохраненіе знаменитыхъ шести рубрикъ Конта въ ихъ неприкосновенности. Современные позитивисты, по ихъ словамъ ("La Phil. Pos., 1880. Mai-Juin, 346--347), придаютъ особенную "важность" всему, "что касается вопросовъ классификаціи знанія", тщательно "помѣщаютъ на свое мѣсто всякое ученіе, которое стремится образовать независимую науку" и признаютъ "прежде всего задачею философіи -- классифицировать и внести въ систему разныя области знанія". Это все очень хорошо, хотя и съуживаетъ задачу философской мысли; но, при этомъ ревностнымъ ученикамъ Ог. Конта не худо бы помнить и надлежащимъ образомъ обдумать слова своего учителя: "Разграниченія, устанавливаемыя нами между нашими науками -- искуственны по самой своей сущности. Въ дѣйствительности предметъ нашихъ изслѣдованій единъ; мы его подраздѣляемъ лишь съ цѣлью раздѣлить встрѣчающіяся затрудненія, чтобы ихъ удобнѣе разрѣшить". "Раздѣленія, которыя сами собою вошли въ систему наукъ, могли быть обусловлены лишь испытываемымъ въ продолженіи значительнаго времени сознаніемъ истинныхъ потребностей человѣческаго ума". Отсюда слѣдуетъ, что "истинныя потребности человѣческаго ума", если только онѣ развиваются, неизбѣжно должны "обусловливать" иное "раздѣленіе" научныхъ рубрикъ, которое и "войдетъ само собою въ систему наукъ", и этому, по мнѣнію самаго Конта, не слѣдовало бы придавать особенной "важности", такъ какъ всѣ "разграниченія, установленныя между науками", все-таки остаются "искуственны по самой своей сущности", имѣя въ виду лишь практическую цѣль: удобнѣйшее разрѣшеніе встрѣчающихся затрудненій.
   По этому поводу позволю себѣ цитировать страницу изъ предисловія къ недавно вышедшему русскому переводу антропологіи Тэйлора.
   "Всякая новая наука возникаетъ изъ требованій жизни. Опредѣленный кругъ задачъ обособляется практически, какъ взаимно-обусловливающія другъ друга данныя. Этими задачами занимаются, потому что онѣ нужны, а вовсе не потому, чтобы онѣ лежали въ гідеѣ предмета. Потомъ эти задачи раздѣляются на группы, для легчайшаго разбора ихъ, но еще вовсе не для болѣе яснаго пониманія ихъ теоретической зависимости. И уже впослѣдствіи, когда, какъ результатъ ряда работъ, связь между разсматриваемыми задачами установилась сама собою, приступаютъ къ раціональному распредѣленію науки на части, выдѣляя то, что составляетъ лишь вспомогательный элементъ, заимствованный изъ иной области, и то. что относится къ приложенію науки, а не къ ея сущности; приступаютъ въ то же время къ разграниченію обособляющейся науки съ другими уже установившимися и къ установкѣ ея отношеній къ этимъ наукамъ. Но рядомъ съ подобнымъ естественнымъ ростомъ науки, идетъ работа логической и систематической мысли, устанавливающая -- во имя сходства и различія, подчиненія и зависимости понятій -- рубрики отдѣловъ, которые, можетъ быть, никогда не будутъ обособлены практически, сближаетъ въ одну отрасль работы ученыхъ, употребляющихъ совершенно различные методы, и ставитъ будущему задачи, надъ которыми иногда смѣются современники, но въ которыхъ потомки найдутъ, можетъ быть, замѣчательное предугадываніе ихъ работы мысли. Къ этимъ двумъ задачамъ систематики присоединяется болѣе скромная, по имѣющая весьма важное значеніе работа педагоговъ, располагающихъ отдѣлы знанія въ томъ порядкѣ, который наиболѣе доступенъ развивающемуся уму, всего проще ведетъ отъ извѣстнаго къ неизвѣстному, отъ элементарныхъ данныхъ къ сферамъ, требующимъ работы мысли, предполагающей въ послѣдней болѣе упражненія и опытности. Задача раціональной систематики наукъ заключается въ группировкѣ, которая беретъ въ соображеніе всѣ эти три отрасли развитія мысли для данной эпохи. Ея дѣло -- въ каждую минуту согласить наилучшимъ образомъ для "разрѣшенія затрудненій" мысли, реальное распредѣленіе ученыхъ занятій съ требованіями логическаго и систематическаго мышленія и съ задачами педагогіи. Предположить, что мы можемъ найти безусловно-истинное и разъ навсегда установленное распредѣленіе всѣхъ отдѣловъ знанія, значитъ допустить, что мы достигли предѣловъ послѣдняго, что работа научной мысли остановилась. Отдѣлы науки и цѣлыя науки измѣняютъ свое значеніе для "единой науки", о которой и говорилъ Огюстъ Контъ, смотря по ихъ различному росту и различной разработкѣ, смотря ко энергіи работы философской мысли, смотря по искуству дидактики. Они то выдѣляются какъ отдѣльныя систематическія особи, то сближаются въ группы; то приближаются къ логическому построенію, то удаляются отъ него; по временамъ располагаются то подъ вліяніемъ педагогическаго, то историческаго, то философскаго принципа. Если ученые различныхъ отраслей не имѣютъ ничего общаго въ своихъ работахъ, то какъ ни были бы близки логически понятія о предметахъ ихъ занятій, изъ этихъ предметовъ можно составить одну науку лишь на бумагѣ, и образованіе подобной науки можетъ развѣ только уяснить философское пониманіе предмета для будущаго, но для настоящаго расширенія и углубленія точныхъ знаніи въ данной области никакого значенія имѣть не будетъ. Въ свою очередь, совершенное пренебреженіе логическими требованіями различенія разнороднаго и сближенія сходнаго можетъ имѣть вредное вліяніе для данной научной области въ двухъ отношеніяхъ: при отсутствіи строгаго обзора подраздѣленій иные немаловажные вопросы могутъ долго не привлечь вниманія спеціалистовъ, тогда какъ ихъ рѣшеніе можетъ имѣть вліяніе на общее развитіе всей научной области; при отсутствіи философской разработки даннаго отдѣла науки, его мѣсто въ общемъ строѣ человѣческой мысли можетъ быть очень неяснымъ для неспеціалистовъ, вслѣдствіе чего сочувствіе общества къ этого рода занятіямъ должно быть слабымъ, связь науки съ жизнью въ этой области не можетъ усилиться, развитыхъ умовъ будетъ къ ней привлечено меньше, и дѣятели на ней рискуютъ впасть въ мелочную спеціализацію, къ рутину, и выйти изъ общаго движенія современной имъ цивилизаціи" (стран. XIX--XX).
   Съ этой точки зрѣнія всѣ рубрики Конта требуютъ постояннаго пересмотра, что нисколько не потрясаетъ значенія ни общихъ философскихъ началъ позитивизма, ни даже той общей іерархіи научныхъ понятій, которую установилъ Контъ. Въ то время, какъ онъ выработывалъ свою классификацію наукъ, она могла быть вообще самой лучшей; могла точнѣе другихъ удовлетворить самымъ насущнымъ потребностямъ человѣческаго ума или отступать отъ нихъ не особенно значительно (вопросъ, которымъ заняться здѣсь было бы совсѣмъ не кстати), но въ полвѣка, съ тѣхъ поръ прошедшіе, и научная и философская мысль работали на столько, что весьма сомнительно, чтобы рубрики Конта могли остаться такою неприкосновенною святынею, какою ихъ считаютъ нынѣшніе эпигоны позитивизма. Надо впрочемъ сознаться, что классификація наукъ, предложенная представителями другихъ школъ, нетолько не представляетъ лучшаго пониманія современныхъ потребностей человѣческаго ума, но безспорно менѣе удовлетворительна, чѣмъ рядъ Конта. Упомянемъ только о двухъ попыткахъ, вышедшихъ изъ двухъ различныхъ, но весьма замѣтныхъ отраслей современной научной философіи. Глава "философіи эволюціи, Гербертъ Спенсеръ, посвятилъ особый трудъ классификаціи наукъ съ прямою цѣлью противопоставить ее ряду шести рубрикъ Конта. Не говоря о крайней сложности этой классификаціи и о томъ, что въ ней не видно даже слѣда мысли, что существующія научныя единицы могутъ быть, вслѣдствіе новыхъ "потребностей человѣческаго ума", разложены на элементы, которые сгруппируются иначе, достаточно указать на два обстоятельства: во-первыхъ, философъ эволюціи составилъ классификацію наукъ совершенно независимую это того самаго принципа, который онъ положилъ въ основаніе своей философіи; во-вторыхъ, онъ начертилъ и частью выполнилъ планъ систематическаго труда, элементы котораго (біологія, психологія, соціологія, этика) нетолько не составляютъ главныхъ рубрикъ его классификаціи, но играютъ въ ней совершенно различныя роли {Въ таблицѣ III, приложенной къ брошюрѣ Герберта Спенсера: "The Classification of the Sciences" (3-е изд. 1871, есть русскій переводъ), и заключающей пауки конкретныя (по его наменклатурѣ), біологія составляетъ подраздѣленіе 5-го порядка, въ нее психологія входитъ какъ одна изъ рубрикъ второго порядка, и точно также соціологія представляетъ одно изъ вторичныхъ дѣленій психологіи.}. Мнѣ кажется, что авторъ, осудившій практически самъ такъ рѣшительно свою собственную классификацію, имѣетъ мало права на то, чтобы другіе мыслители отнеслись къ ней серьёзно. Другая попытка вышла изъ лагеря молодыхъ нѣмецкихъ мыслителей, группирующихся около журнала Авенаріуса (Vierteljahrsehrift für wissenschaftliche Philosophie) и разработывающихъ научную философію преимущественно съ точки зрѣнія "теоріи познанія". Въ первой книжкѣ второго тома (1878 г.) Бэнно Эрдманъ изложилъ свой взглядъ на "Расчлененіе науки". Предоставляю читателю самому посмотрѣть, что это такое, но приходится сознаться, что въ этой молодой и многообѣщающей школѣ не мало осталось книжнаго, схоластическаго, рутиннаго элемента, который, при замѣчательныхъ частныхъ трудахъ ея членовъ въ избранной ими области, столько же мѣшаетъ этой школѣ внести новую жизнь въ классификацію наукъ, сколько мѣшаетъ современнымъ эпигонамъ позитивизма высвободиться изъ схоластики рубрикъ и терминовъ Конта, имѣвшихъ важный смыслъ въ его трудахъ, но потерявшихъ теперь всякую жизненность. Несостоятельность работъ этого рода въ школахъ, для которыхъ классификація въ области мысли не составляетъ существенной задачи, ни сколько не избавляетъ мыслителей, придающихъ именно этому вопросу важность, отъ обязанности рѣшить его на основаніи именно настоящихъ потребностей человѣческаго ума.
   Я буду здѣсь говорить лишь о біологіи, такъ какъ установленіе ея объема и границъ охватываетъ цѣлую группу вопросовъ, касающихся и всѣхъ наукъ ей сопредѣльныхъ. "На вопросъ о понятіи и значеніи какой-либо отдѣльной науки, говоритъ совершенно вѣрно Эрдманъ, котораго мнѣ только-что пришлось осудить: -- можно отвѣтить лишь путемъ попытки систематически группировать всю область знанія".
   Когда Ог. Контъ устанавливалъ свой рядъ наукъ, органическая химія была совсѣмъ въ иномъ положеніи, чѣмъ теперь, а синтетическія работы въ ней, можно сказать, еще не существовали. Между неорганическимъ и органическимъ веществомъ существовала весьма опредѣленная граница, которую переступить можно было лишь при помощи фантазіи или смѣлой угадки. Вѣрующихъ въ "жизненную силу" могли обвинять въ метафизической терминологіи, но если употребляемый ими терминъ принимался лишь въ смыслѣ формулы, обозначающей совершенно особую область изслѣдованій, ему трудно было противупоставить особенно убѣдительныя возраженія. Въ настоящее время послѣдовательное и тщательное разсмотрѣніе состава, формы и отправленій живого вещества сравнительно съ неживымъ, указываетъ въ первомъ нѣкоторыя характеристическія особенности, но, въ тоже время, доказываетъ и полную невозможность провести въ какомъ бы то ни было отношеніи рѣзкую черту, раздѣляющую живой міръ отъ неживого. "Совокупность всѣхъ извѣстныхъ результатовъ опыта, писалъ Геккель еще въ первомъ своемъ обширномъ трудѣ:-- ведетъ насъ къ убѣжденію, что различія между организмами и неорганизованными существовали лишь относительны, именно основаны на большей сложности химическаго состава, углеродныхъ соединеній, и что вещество тамъ и здѣсь подлежитъ тѣмъ же законамъ естественной необходимости". На конгрессахъ ученыхъ громко было заявлено, что "пала преграда между физикою и физіологіею, между неорганической и органической природою". Біологи, наиболѣе напирающіе въ наше время на особенность явленій жизни, признаютъ, что эта преграда разрушена между органическими и минеральными комбинаціями. Мнѣніе о невозможности провести рѣзкую границу между неорганическимъ и органическимъ міромъ вообще такъ распространено, что цитатами подобнаго рода можно наполнить цѣлыя страницы. Такимъ образомъ граница между біологіей и предшествующими ей членами ряда Ог. Конта сдѣлалась для человѣческой мысли далеко не столь опредѣленною, какъ была, и весьма возможно, что здѣсь въ скоромъ времени образуется особая промежуточная область между химіей и біологіей. Впрочемъ, эта нижняя граница біологіи представляетъ еще наиболѣе отдаленный изъ систематическихъ вопросовъ, возбуждаемыхъ новыми работами въ этой области.
   Ог. Контъ, именно въ сферѣ органическихъ явленій, взялъ примѣръ рѣзкаго отличія конкретной области науки отъ абстрактной, противуполагая ботанику и зоологію общей физіологіи. И онъ былъ правъ, такъ какъ, за исключеніемъ небольшой группы работъ, относившихся болѣе къ эмбріологіи -- да и то лишь къ высшимъ животнымъ формамъ -- зоологическія работы его времени были поглощены описаніями и установленіями новыхъ видовъ. Но теперь, относительное значеніе работъ, направленныхъ на обособленіе новыхъ формъ, на "опредѣленіе способа существованія каждаго живого тѣла въ частности" (какъ выражался Контъ для конкретныхъ біологическихъ наукъ), совершенно уступили задачѣ, которую онъ самъ считалъ главною задачею біологіи, именно задачѣ "сравненія всѣхъ организмовъ біологическаго ряда". Даже болѣе: формы отдѣльнаго существа для современнаго зоолога имѣютъ смыслъ только какъ элементъ въ ряду гомологій и аналогій, связывающихъ какъ близкія, такъ и самыя отдаленныя между собою группы существъ. Дѣло не въ томъ, чтобы приступить къ теоріи трансформизма (хотя всѣ неокаменѣлые зоологи приступили къ ней), но въ томъ, чтобы всѣ формы организмовъ внести въ возможно меньшее число рядовъ возможно близкихъ между собою членовъ, такъ чтобы эти ряды вполнѣ уподоблялись ряду формъ, чрезъ которыя проходитъ одна и таже особь, развиваясь изъ элементарной клѣточки до того, что мы называемъ состояніемъ ея зрѣлости. Современная морфологія, въ которую выработалась недавняя сравнительная анатомія, поглотила настолько содержаніе зоологіи, что въ послѣдней, внѣ морфологіи, почти ничего научнаго не остается. Конечно, можно сказать, что это все -- расширеніе абстрактной науки, біологіи. Но тогда, во-первыхъ, конкретныя науки, долженствовавшія соотвѣтствовать біологіи, перестали существовать, да и въ самой біологіи дѣло идетъ уже не о противуположеніи статическихъ" вопросовъ анатоміи "динамическимъ" вопросамъ (физіологіи, а о противуположеніи законовъ эволюціи животныхъ формъ законамъ повторяющихся явленій жизненныхъ процессовъ. Потребности человѣческаго ума въ области изученія организмовъ на столько измѣнились, что прежнее раздѣленіе -- вполнѣ законное -- отдѣла конкретнаго изученія отъ абстрактнаго теперь совсѣмъ потеряло смыслъ и вся область требуетъ новой группировки {Группировку Гэксли, принятую имъ въ статьѣ "Biology" III тома девятаго изданія "Encyclopedia Britanica (1875), нельзя признать удовлетворительною.-- Насколько требованія пересмотра систематики біологіи стали насущны, видно изъ того, что даже самый жалкій изъ современныхъ намъ учениковъ Конта, въ своемъ столь же жалкомъ трудѣ, изданномъ по русски и относящемся будто бы къ соціологіи, перенесъ зоологію и ботанику въ область абстрактной науки и даже "выразилъ удивленіе по поводу того, что эти науки были сочтены за конкретныя."}.
   Психологію Ог. Контъ цѣликомъ внесъ въ біологію, какъ физіологію нервной дѣятельности, при чемъ обрушился самымъ рѣзкимъ образомъ на исключительный пріемъ внутренняго наблюденія.. Относительно неточности пріема внутренняго наблюденія согласны въ наше время всѣ изслѣдователи, заслуживающіе вниманія. Крайнее несовершенство результатовъ современной психологіи никѣмъ не оспаривается. Тому восемь лѣтъ, Люисъ говорилъ: "Психологіи все еще недостаетъ основныхъ данныхъ, необходимыхъ для того, чтобы она сдѣлалась наукой". Тому два года новый историкъ психологіи, Зибэкъ, говорилъ, что психологія только что теперь начинаетъ выдѣляться изъ рамки философіи вообще, какъ другія науки выдѣлялись ранѣе ея". Но это не мѣшаетъ современнымъ изслѣдователямъ признать, что психическія явленія составляютъ, каковъ бы ни былъ ихъ источникъ, особую область наблюденія, доступную только субъективному воспріятію той особи, въ которой процессъ совершается; что, конечно, самая громадная доля точныхъ результатовъ, пріобрѣтенныхъ наукою психическихъ явленій, пріобрѣтены ею путемъ изученія явленій объективно наблюдаемыхъ, сопровождающихъ психическіе процессы и позволяющихъ умозаключать о послѣднихъ; но что тѣмъ не менѣе, результаты, о которыхъ мы здѣсь умозаключаемъ, законы, которые мы здѣсь ищемъ, относятся окончательно къ области субъективныхъ фактовъ, которые тѣмъ самымъ, что они ускользаютъ отъ объективнаго наблюденія, составляютъ неизбѣжно совершенно особую область. Какъ бы ни мала была доля внутренняго, субъективнаго наблюденія и опыта въ психологіи, какъ наукѣ, сравнительно съ тѣмъ, что вноситъ въ нее изученіе объективно-наблюдаемыхъ фактовъ, и какъ ни была бы необходима для точнаго установленія первыхъ провѣрка ихъ вторыми, но эта небольшая доля субъективнаго элемента не можетъ быть исключена, составляетъ, въ дѣйствительности, весь смыслъ психологическаго изслѣдованія и тѣмъ самымъ указываетъ здѣсь на существованіе особаго рода научныхъ работъ. На этомъ пунктѣ высказались и самый раннія и самыя вѣскія возраженья противъ классификаціи Конта, именно со стороны мыслителей, всего ближе стоявшихъ къ позитивизму. Джонъ Стюартъ Милль, Гербертъ Спенсеръ, до извѣстной степени Люисъ отстаивали обособленіе области психологіи, нисколько не отрицая впрочемъ зависимости психическихъ явленій отъ біологическихъ. Въ настоящее время едва ли подлежитъ сомнѣнію, что въ той или другой формѣ, психологія должна обособиться отъ біологіи нетолько такъ, какъ изученіе нервной системы въ физіологіи и анатоміи обособляется отъ изученія системъ кровеносныхъ сосудовъ, но гораздо радикальнѣе, образуя или отдѣлъ, спеціально посвященный субъективнымъ явленіямъ въ цѣломъ, преимущественно занятомъ изслѣдованіемъ объективныхъ данныхъ, или особое цѣлое.,
   Казалось, нужно было лишь дополненіе ряда, и совершенно естественно, въ промежутокъ между біологіею и соціологіею, помѣщали психологію. Но затрудненіе при этомъ оказалось гораздо значительнѣе.
   Уже въ позднѣйшихъ трудахъ Конта встрѣчаются смутныя указанія на то, что теорія аффективныхъ и интеллектуальныхъ процессовъ невозможна безъ установленія для нея основъ въ соціологіи. Люисъ самымъ опредѣленнымъ образомъ высказалъ, тому восемь лѣтъ, что умственная жизнь имѣетъ свой собственный источникъ: организмъ животнаго и организмъ общества. Такимъ образомъ, въ систематическомъ ряду группъ знаній, гдѣ всякая послѣдующая группа находитъ себѣ объясненіе въ предыдущихъ, весьма значительная доля того, что обыкновенно разсматривается теперь подъ общею рубрикою психологіи, требуетъ предварительнаго изслѣдованія нѣкоторыхъ истинъ и законовъ соціологіи.
   Но, съ другой стороны, общество существуетъ реально лишь какъ солидарный союзъ личностей, имѣющій въ виду удовлетворять потребностямъ личностей, слѣдовательно, столь же невозможно, въ раціональномъ систематическомъ ряду группъ знанія, изучать законы соціологіи въ ихъ цѣломъ, независимо отъ пониманія потребностей личности, не беря въ соображеніе общественную среду, которая обусловливаетъ эти потребности и самое существованіе личности.
   Очевидно, потребности человѣческаго ума не позволяютъ уже сохранить въ систематическомъ ряду психологію и соціологію, какъ два отдѣльныхъ цѣлыхъ, но требуютъ раздробленія ихъ на новыя самостоятельныя группы, которыя слѣдовали бы тому порядку ступеней эволюціи, въ которомъ простѣйшія психическія явленія возникаютъ какъ результатъ общежитія, обусловливаютъ своимъ существованіемъ новыя формы общежитія, которыя опять воздѣйствуютъ на психическіе процессы, пока, наконецъ, та и другая сфера настолько укрѣпляются и получаютъ самостоятельность., что психическія явленія допускаютъ обособленное изслѣдованіе независимо отъ ихъ происхожденія, а общественная солидарность становится тоже опредѣленною идеею, требующею лишь логическаго анализа и развитія.
   Но систематическія затрудненія распространяются и далѣе..Тюисъ допускаетъ, что умственная жизнь человѣка отличается отъ умственной жизни животныхъ "символическою рѣчью" или "логикою знаковъ", которая есть одновременно и причина и результатъ цивилизаціи. Но и въ умственной жизни животныхъ есть ступени. Умственная жизнь позвоночныхъ, членистыхъ и моллюсковъ въ ихъ формахъ съ лучше развитою нервною системою значительно разнится по степени отъ жизни ихъ сродниковъ, не столь хорошо развитыхъ. И тутъ формы общежитія могли играть весьма значительную роль нетолько какъ результатъ, но и какъ причина. Въ группахъ, не выработавшихъ высшаго нервнаго типа, сознательныя или полусознательная жизнь еще слабѣе, но она есть. Позволительно заключить по аналогіи, что и здѣсь ея фазисы, самая выработка нервной системы могли быть результатами общенія болѣе или менѣе самостоятельныхъ элементовъ и были обусловлены формами этого общенія. Развитіе формъ животнаго организма, точно такъ же какъ самыя элементарныя проявленія его психической жизни, оказываются, такимъ образомъ, въ тѣсной связи съ простѣйшими формами общенія существъ или органическихъ элементовъ. Передъ нами рядъ морфологическихъ и физіологическихъ задачъ, восходящій отъ задачи о группировкѣ клѣточекъ въ простѣйшее многоклѣточное животное или въ яйцо высшаго животнаго, которыя не имѣютъ ни обособленныхъ органовъ, ни дифференцированныхъ отправленій, но живутъ, до задачи о разнообразныхъ органахъ и функціяхъ сложной колоніи клѣточекъ и зоонитовъ (элементарныхъ животныхъ), которая питается, размножается, страдаетъ, желаетъ и расчитываетъ какъ обособленная оса или собака. Предъ нами другой рядъ психологическихъ задачъ и постепенно усложняющихся и уясняющихся субъективныхъ процессовъ, отъ простого уклоненія отъ боли и насчитаннаго движенія для захвата пищи, до мысли Шекспира, Дарвина, Оуэна. Предъ нами третій рядъ задачъ, относящихся къ явленіямъ общенія живыхъ существъ: это сначала лишь сохраненіе связи между нѣсколькими элементарными монерами и смутное для насъ ихъ взаимодѣйствіе; это потомъ, колоніи жгучекъ, гдѣ остается сомнительнымъ, насколько здѣсь одна особь распалась на органы почти совсѣмъ самостоятельные, или собраніе особей довело раздѣленіе физіологической работы до крайности; это далѣе линейныя колоніи червей, гдѣ члены колоній сохраняютъ особые органы, даже особые глаза, или двѣ головы спорятъ за первенство; это, наконецъ, безспорныя общества муравьевъ, пчелъ, журавлей, людей, причемъ изученіе обществъ послѣднихъ усложняется еще историческою эволюціей) общественныхъ формъ. И эти три ряда задачъ возникаютъ вмѣстѣ, представляютъ сначала параллельные и тѣсно зависимые одинъ отъ другого процессы эволюціи, и лишь на высшихъ ступеняхъ обособляются такъ, что біологическія, психологическія и соціологическія задачи нетолько могутъ быть разсматриваемы особо, но становятся уже столь различны, что для тѣхъ, кто привыкъ видѣть ихъ лишь на этихъ высшихъ ступеняхъ, кажется смѣшнымъ и педантичнымъ искать чего либо общаго въ процессахъ, образчикомъ которыхъ можетъ служить въ одномъ случаѣ выдѣленіе слюны, въ другомъ созданіи сикстинской мадонны, въ третьемъ -- зависимость между спросомъ и предложеніемъ. Но на низшихъ ступеняхъ этихъ рядовъ не особенно легко разрѣшить вопросъ: какова ихъ взаимная зависимость? Гдѣ морфологическое явленіе есть результатъ общенія элементовъ? и гдѣ форма общенія обусловлена формою элементовъ? Которое жизненное явленіе имѣло своимъ необходимымъ предшественникомъ болѣе или менѣе сознанную потребность, и которое психическое явленіе вызвано привычнымъ повтореніемъ механическаго процесса? Насколько, наконецъ, привычка и потребность особи выросли въ данномъ случаѣ изъ условій общежніія, безъ котораго особь и существовать не могла, и насколько формы общежитія обусловливались заранѣе развившимися потребностями и привычками особи?
   Точка зрѣнія эволюціи, приложенная какъ къ высшимъ, такъ и къ самымъ элементарнымъ проявленіямъ жизни, сознанія и общенія, сдѣлала совершенно невозможнымъ въ будущемъ сохранить біологію, какъ цѣлое, отдѣльное отъ психологіи и соціологіи, точно также какъ не дозволяетъ отдѣлить эти послѣднія двѣ области цѣликомъ одну отъ другой. Есть доли біологіи, психологіи и соціологіи, которыя останутся дифференцированными одна отъ другой, но именно для того, чтобы это дифференцированіе было возможно, "потребности человѣческаго ума" обусловливаютъ образованіе новыхъ научныхъ группъ, въ которыхъ сольются нераздѣльно другія доли того, что теперь входитъ въ области, сохраняющія свои прежнія названія.
   Въ посмертномъ томѣ послѣдняго труда Люиса авторъ вѣрно замѣтилъ: "Люди, занимающіеся философіею, должны были замѣтить, что въ самое послѣднее время, рядомъ съ распространеніемъ ученія объ эволюціи, образовалось сильное теченіе, которое грозитъ снести всѣ старинные пограничные столбы и вызвать необходимость новой классификаціи понятій". Пересмотръ классификаціи наукъ, ихъ раціональнаго раздѣленія и разграниченія составляетъ лишь вопросъ времени, такъ какъ привычныя группы перестали удовлетворять современнымъ задачамъ мысли.
   Въ связи съ этимъ находится и крайнее затрудненіе, представляющееся изслѣдователямъ при установленіи основныхъ понятій жизни, мысли общества, понятій, которыя служатъ центральными пунктами для біологіи, психологіи и соціологіи.

Н.

(Продолженіе впредь).

"Отечественнныя Записки", No 4, 1883

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru