Лазарев-Грузинский Александр Семенович
История бриллиантового кулона, рассказанная им самим

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Александр Грузинский

История бриллиантового кулона, рассказанная им самим

I

   Есть вещи, которые приносят несчастье. Я из таких. Помню, был славный весенний день; я только что вышел из рук мастера, в открытом футляре лежал в витрине ювелира и, когда солнечный луч падал на мои бриллианты, они сверкали мириадами разноцветных искр. Мне было весело. Я чувствовал, что притягиваю взгляды всех парижанок, проходивших мимо окна, и гордость поднимала меня так высоко, как высоко поднимает волна купальщицу во время купанья на морском берегу. Часа в 3 у дверей ювелира остановился автомобиль, из него выпрыгнула молоденькая девушка, почти девочка, и вылез старик, прихрамывавший и опиравшийся на костыль (кажется, старик страдал подагрой); у девушки были рыжие волосы, такие яркие, как будто ее голову освещало солнце, у старика не было никаких волос, ни рыжих, ни темных, ни светлых: голова его была гладка, как камень, отполированный горным ручьем. Девушка была жива, как юла, старик двигался медленно, как кукла, у которой руки и ноги прикреплены к туловищу с помощью пружин; девушка была красива, как бабочка, лицо старика напоминало лицо восковой куклы. Ее губы были похожи на лепестки роз, у него были бледные, бескровные, чуть-чуть синеватые дубы. В ее прелестных глазах сверкал живой ум, в его стеклянных глазах ничего нельзя было увидать, кроме тупости. Позже я слышал, что когда-то он был очень умным человеком, и из ума выжил только от старости. Не думаю. По-моему, он всегда был глупым человеком, хотя у себя на родине (он был русским) занимал важный пост. Говорят, в России это возможно:
   Когда старик и девушка вошли в магазин, он сел, охнув, в кресло, а девушка бросилась ко мне.
   -- Покажите, -- торопила она ювелира. -- Я хочу видеть этот кулон. Скорей.
   Ювелир начал доставать меня, а старик прошамкал, как эхо:
   -- Д-да... покажите скорей...
   Девушка взяла меня в руки, вертела и подставляла мои бриллианты солнечным лучам.
   -- Charmante, -- говорила она. -- Charmante!
   -- Обратите внимание на работу, mademois... -- начал ювелир.
   Она быстро поправила:
   -- Madame!
   Она была дамой! Кто бы мог этого ожидать?
   Она продолжала вертеть меня, смотрела на игру моих бриллиантов и повторяла: "Charmante!" И когда она поднесла меня к старику, и я сверкнул перед ним мириадами искр, он тоже сказал: "Charmante".
   А затем она сказала:
   -- Я хочу иметь этот кулон?
   И он покорно отвечал:
   -- Хорошо. Сколько он стоит?
   Ювелир поспешил назвать цену.
   -- Двадцать пять тысяч франков, monsieur!
   Он поморщился; но молодая женщина капризно сказала, указав на два кольца:
   -- Я хочу! И это тоже. И это...
   Старик коротко ответил:
   -- Хорошо, хорошо, ma petite!
   Моя судьба была решена; более я никогда не видал "родительского дома", то есть того магазина, в мастерской которого я явился на Божий свет. От ювелира я перешел к хорошенькой даме. У нее было немало драгоценных вещиц, но, конечно, в магазине я был в более избранном обществе. Во всяком случае, перемена в моей судьбе была не к худшему, а к лучшему, так как вместе с молодой дамой я начал выезжать, кататься в Булонском лесу и бывать в театрах. После мне приходилось вести более веселую жизнь, но она доставляла мне менее удовольствия; впечатления притуплялись. А тогда все казалось таким милым, все было так свежо.
   Вскоре я навсегда, простился с родиной: мы уехали в Россию. Почти ничего не могу сказать о пути: я ехал в футляре, который был спрятан в чемодан, -- на железных дорогах трясло очень порядочно, затем мы два-три дня отдыхали, а когда я вновь увидел белый свет, по дороге в театр, было холодно, деревья стояли с запушенными снегом ветвями, и колеса автомобиля чуть-чуть скрипели по снежному пути.
   Моя госпожа взглянула в окно автомобиля и спросила с тревогой:
   -- А белые медведи не нападут на нас?
   Старик брюзгливо поморщился.
   -- Ну, вот какие глупости, -- сказал он. -- В столице, Сюзанна, нет белых медведей.
   -- А где же белые медведи?
   -- На севере, ma petite.
   -- А другие медведи? Не белые?
   -- Те -- в лесах.
   Наша жизнь катилась ровно и гладко, моя госпожа быстро успокоилась насчет нападения белых медведей, а других тревог у нее не было. Не могу сказать, как долго шла эта спокойная жизнь; кажется мне, что недолго. И вдруг -- все изменилось...

II

   Моя госпожа потеряла един из моих бриллиантов; бриллиант был некрупный, и в этом еще не было беды. Беда была в том, что, когда Сюзанна с своим стариком приехала со мной к ювелиру, у ювелира выбирал себе кольцо офицер, красивый, как бог. На своем веку позже я много встречал красивых мужчин, но такого, кажется, никогда не встречах. Потому, как Сюзанна закусила свою верхнюю губку, потому, как зажглись ее глаза, я решил: "Быть беде!"
   Ровно через неделю Сюзанна (на этот раз одна) заехала к ювелиру, чтобы взять меня из починки; красивый офицер был опять в магазине: он выбирал себе новое кольцо. Сюзанна уронила носовой платок; он его поднял; они обменялись парой-другой фраз. Я успел заметил только, что офицер говорил по-французски, как парижанин; а у Сюзанны чересчур сверкали глаза, и она вела себя вызывающе.
   Затем довольно долго я не встречал красивого офицера; да, признаться, довольно редко видел и свою госпожу: ее почти никогда не было дома.
   Старик угрюмо бродил по опустевшим комнатам, вздыхал, а когда тоска, чересчур донимала его, разговаривал со своим камердинером, почти таким же старым, как и сам он. Камердинера звали Максимом; старик называл его Максом.
   -- А Сюзанны все еще нет? -- спрашивал он капризно.
   -- Никак нет, ваше превосходительство! -- отвечал камердинер.
   -- Куда же она уехала, Макс?
   -- Кто ж их знает, ваше превосходительство? Разве они говорят, когда уезжают?
   Старик садился в кресло, вытягивал ноги и говорил:
   -- Плохи мои дела, Макс!
   -- А что, разве опять в ножку стрельнуло?
   -- Ничего подобного, Макс! Я говорю о... о... (старик понижал голос) о сердечных делах. Офицер не выходит у Сюзанны из головы: проклятый кулон принес мне несчастье.
   Моя госпожа бросала свои вещи, где попало, и потому я от слова до слова мог слышать жалобы старика.
   Раньше камердинер пробовал его успокаивать.
   -- А вы не волнуйтесь, ваше превосходительство! -- говорил он. -- Бог даст, все образуется... все по-хорошему пойдет.
   Но старик отрицательно качал головой.
   -- Нет, -- печально говорил он. -- Чует мое сердце, Макс, что дело не пойдет по-хорошему. Раньше Сюзанна была влюблена в меня, как кошка, а теперь этого нет. Я даже не думал, что человек моих лет может внушить такую страсть молоденькой женщине, зажечь... э... э... так сказать, пламень в ее груди...
   -- Да какие же ваши лета, ваше превосходительство? Вы -- мужчина, можно сказать, в расцвете сил! Какие же это лета: 69 лет?!
   -- Шестьдесят пять, Макс! Всего 65.
   -- Извините-с, ваше превосходительство. Запамятовал.
   -- Извиняю. Я знаю, что память начала изменять тебе, Макс. Да, и подумать, что я взял из грязи эту женщину, и подумать, что я хотел жениться на ней, я -- представитель известного старинного рода?
   -- Ваше превосходительство! Разве француженка может это понять?
   Проходило два-три дня, и старик опять заводил прежние жалобы.
   -- А Сюзанны-то нет и нет?! -- вздыхал старик.
   -- С утра нет, ваше превосходительство.
   -- По магазинам, будто бы, ездит. Вздор. Двадцать пять раз можно бы объездить все магазины. Знаю я эти магазины, Макс!
   -- Бросили бы вы это дело, ваше превосходительство!
   -- Не могу, Макс. Нужно бы бросить, но не могу. Жалкая девчонка должна бы молиться на меня, и если... э... э... забрала себе в голову глупости, самое лучшее -- ответить ей презрением, но... не могу, Макс. Не могу.
   -- Развлеклись бы чем, ваше превосходительство...
   Но без Сюзанны старику не нужны были не только развлечения, но и самая жизнь. В глубине души у него, еще таилась слабая надежда.
   -- А кто знает, может, она еще опомнится и выкинет дурь из головы? -- порой шептал он.
   Макс качал головой с сомнением.
   -- Где ж выкинуть, ваше превосходительство! -- говорил он. -- Бабья, нация вообще глупа на этот счет. А француженки -- особливо.
   И Макс был прав: вскоре Сюзанна объявила старику, что уезжает за границу; старик покраснел, побледнел, затем стукнул кулаком по столу и сказал:
   -- Ты лжешь! Произошла безобразная сцена; старик молил, пытался стать на колени, затем грозил, что не пустит ее, что обвинит в краже, подкупит свидетелей, сошлет в Сибирь, вообще, говорил невероятную чепуху. После угроз он просил прощения, грозил опять и говорил о своей горячей любви.
   Француженка гадливо морщилась:
   -- Фи... люпоф? Старый турак!
   Затем быстро собралась и пошла; старик отирал слезы, протягивал к ней руки и повторял растерянно:
   -- Ma petite! Ma petite!
   A Сюзанна опять гадливо морщилась и опять бросала ему на прощание:
   -- Он говорит про люпоф?! Фи...
   За вещами по утру пришла ее горничная; когда она прятала меня в футляр, старик скользнул по мне взглядом и сказал с тоской:
   -- Этот кулон принес мне несчастье! Если бы не он, Сюзанна до сих пор любила бы меня. Проклятый кулон!..
   Более я никогда старика не видал. Он первый открыл мне, что я приношу несчастье.

III

   Мы зажили очень весело: вместе с красивым офицером, мы бывали в театре, весною на скачках, катались на яхте, на автомобиле, ужинали в большой компании красивых, изящных людей, пили шампанское, веселились напропалую. Да и дома смех Сюзанны звенел как серебряный колокольчик, как пение жаворонка (славная птичка, о которой мне рассказывал один из моих друзей).
   Когда красивый офицер целовал у Сюзанны лицо и плечи, она хохотала, как сумасшедшая.
   Ничего подобного этому веселью я никогда не видал в квартире старика. Сюзанна выучилась цыганским романсам, пела их под аккомпанемент гитары, и то и дело в нашей квартире звучало что-нибудь вроде:
  
   Поцццелуем дай забвенье,
   Муки сердца утоли...
  
   А когда Сюзанна кончала, все кричали:
   -- Прелесть! Прелесть!
   Но... "праздником светлым вся жизнь промелькнула"; и эта жизнь была очень недолга.
   Красивый офицер вел большую игру, и карта начала жестоко бить его в последнее время; не было вечера, чтобы он не спустил очень крупного куша. Вначале это забавляло его.
   -- Счастье изменчиво! -- говорил он. -- Это бывало со мною и прежде. Да, наконец, давно же известно, что тот, кто счастлив в любви, несчастлив в картах.
   Он смеялся; повторяю, вначале это забавляло его; но дни шли за днями, а счастье не приходило; карта продолжала, его бить: и с каждым днем лицо его становилось все печальнее и печальнее. Я помню такой случай. Сюзанна пела (не понимаю, зачем поют такие печальные романсы?):
  
   Мне блаженства с тобой
   Не дадут, не дадут...
  
   Я взглянул на, красивого офицера: он смахнул слезы, которые дрожали на его пушистых ресницах. Да, у него были длинные, пушистые ресницы; я увидал это через несколько дней, когда он рассматривал меня, держа у окна и говоря Сюзанне:
   -- Я продам его. На счастье! Я чувствую, что нынче я отыграюсь.
   Ему уже не на что было играть.
   Сюзанна печально махнула рукой, и красивый офицер отвез меня к ювелиру; ювелир дал за меня немного; только пять тысяч; ювелиры никогда не дают за драгоценные вещи настоящей цены. Получив пять тысяч, красивый офицер уехал, а я остался у ювелира; но раньше, чем через неделю, рядом со мной в витрине оказался перстень красивого офицера, который досказал мне его историю.
   В тот же день, когда я очутился у ювелира, офицер проиграл все пять тысяч, взятые за меня.
   -- Проклятый кулон! Он принес мне несчастье! -- то и дело повторял он.
   Делая последнюю крупную ставку, офицер передернул карты, -- так безумно ему хотелось выиграть! Передержку заметили, его уличили. Утром собрались товарищи и решили исключить его из полка. Но они судили мертвого: вернувшись домой после карточной игры, красивый офицер пустил себе пулю в висок.
   Стреляясь, он повторил старую фразу:
   -- Он принес мне несчастье, этот проклятый кулон!
   Теперь вы видите, что я прав: я действительно, приношу несчастье.
   Принеся позор и смерть красивому офицеру, я недолго залежался в витрине ювелира: меня купил...
   Впрочем, о том, что было дальше, и о моей встрече с Сюзанной (через несколько лет я опять встретился с ней!), я расскажу когда-нибудь в другой раз...
  
   1913 г.
  

----------------------------------------------------------

      Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru