Теплый вечеръ. Солнце садится. На набережной Черной Рѣчки, на скамейкѣ, прислоненной къ периламъ, сидитъ мать -- пожилая женщина съ апатичнымъ, но добрымъ лицомъ и сынъ -- пестро одѣтый молодой человѣкъ лѣтъ двадцати-пяти, то, что на языкѣ рыночниковъ называется "фертикъ". Сынъ замѣтно выпивши.
-- Ну, вотъ опять! Какъ дома, такъ и тоска... Отчего это? спрашиваетъ мать.
-- Отъ скуки! Нешто отъ васъ можетъ быть веселье? Вы только сопите да вздыхаете.
-- Оболтался ты -- вотъ отчего. Пришпилить-бы тебѣ хвостъ-то, такъ тоски-бы ле было.
Нѣсколько секундъ молчанія. Сынъ вертитъ часовую цѣпочку, тешетъ въ затылкѣ и, видимо, что-то придумываетъ.
-- Въ вѣдомостяхъ пишутъ, что нынче люди съ-тоски-то то и дѣло что рѣжутся да вѣшаются, -- начинаетъ онъ снова. Одинъ, купеческій сынъ отъ тоски въ Неву съ моста бросился, а другой взялъ въ руки ножикъ -- чикъ себя до горлу, да и шабашъ! Третій...
-- Миша, Миша, голубчикъ, не говори ты этого, не терзай ты меня! -- перебиваетъ мать. Поди лучше къ Петру Захарычу, сыграй съ нимъ въ шашки.
-- Очень мнѣ нужно деревянное масло нюхать. У него вонъ весь домъ лампадками пропахъ.
-- А позвольте вамъ допросъ сдѣлать: какой нашему брату отъ этихъ барышень толкъ можетъ быть? Нешто отъ нихъ чего нибудь добьешься?
-- Чего-же отъ нихъ тебѣ добиваться-то?
-- Свинячьяго визгу, собачьяго лаю! Вотъ чего!-- отчеканиваетъ сынъ. Ужъ молчали-бы лучше, коли ничего путнаго не понимаете.
-- Экой ругатель! Такъ куда-же ты хочешь?
-- Извѣстно на Минеральныя хочу, а нешто туда можно съ двумя рублями? Два рубля тамъ -- тьфу! и больше ничего.
-- На Минеральныхъ-то только выпьешь лишнее, растеряешься, да, Богъ вѣсть, когда домой сыщешься. Вѣдь ужь пилъ сегодня, довольно пилъ. Вишь глаза-то!..
-- Еще въ глаза тычете! А спрашивается, нешто вы сами сегодня за обѣдомъ штучки три не хлобыстнули? Такъ вѣдь вы женщина, а я мужчина. Да и много-ли я выпилъ? Три-четыре рюмки водки да два стакана лимонаду съ коньякомъ. Ну, пивца выпилъ. Такъ теперь нешто можно не пить? Теперь холера.
-- Не безпокойтесь, папенька теперь въ Москвѣ и сами въ самомъ лучшемъ видѣ лущатъ. Видали мы ихъ хмѣльныхъ-то. У нихъ натура-то наша: попала въ голову рюмка -- и шабашъ! Поддавай на каменку!
-- Такъ онъ отецъ.
-- А я сынъ. Яблоко недалеко отъ яблони падаетъ. Лучше ужь молчите, коли Богъ умомъ обидѣлъ.
Сынъ умолкаетъ и глядитъ куда-то въ сторону.
-- И хорошо утопиться, чудесно! -- говоритъ онъ черезъ нѣсколько времени и какъ-бы про себя. Взялъ вотъ здѣсь на рѣчкѣ лодку, выѣхалъ на середину Невы и бултыхъ въ воду, а тамъ ужь по топорному. А то такъ снялъ съ сахарной головы веревку -- и въ Строгановъ садъ. Сучковъ-то не искать стать. А тамъ въ вѣдомостяхъ: найдено мертвое тѣло купеческаго званія...
-- Ты про кого это? Про кого? спрашиваетъ мать.
-- Про всѣхъ, у кого на душѣ тоска да скука, а также у кого родители безчувственные, -- уклончиво отвѣчаетъ сынъ и вдругъ брякаетъ:-- маменька, дайте мнѣ двадцать-пять рублей.,
-- Откуда у меня такія деньги? Опомнись! Что ты! Отецъ-то что скажетъ?.
-- Коли такъ, прощайте!-- и сынъ встаетъ съ мѣста,
-- Михайло, опомнись! Куда это ты? Куда? -- тревожится мать.
-- Въ Строгановъ садъ, а нѣтъ, возьму лыжи и на середину Невы...-- говоритъ сынъ, не глядя на мать, и, шатаясь, идетъ по мосткамъ къ плоту, гдѣ отдаются на прокатъ лодки и лыжи.
-- Михайло! Миша! Мишенька! Вернись! -- кричитъ ему вслѣдъ мать. Пойдемъ лучше домой. Тамъ чайку съ коньячкомъ напьешься.
-- Нѣтъ, ужь зачѣмъ-же? Лопайте сами. Съ какой стати вамъ своего единороднаго сына къ пьянству пріучать?
-- Миша! Миша! Водочки выпьешь. У меня лососинка маринованная на закуску есть.
Но сынъ молчитъ и сходитъ на плотъ. Мать слѣдуетъ за нимъ. Онъ требуетъ лыжи и садится на нихъ.
-- Плотовщикъ! Не давай ему лыжъ! Останови его! Нешто не видишь, что человѣкъ выпивши?-- говоритъ она лодочнику.
-- Маменька, не забудьте, что насчетъ безобразій городовой имѣется, -- замѣчаетъ сынъ. Вонъ онъ на углу стоитъ. Прощайте! На столѣ въ моей комнатѣ найдете письмо съ изліяніемъ моихъ чувствъ, а я на середину Невы.
Лыжи трогаются и плывутъ по направленію къ Невѣ. По мосткамъ, слѣдя за ними, глазами, бѣжитъ мать и то лаской увѣщеваетъ сойдти сына на берегъ, то грозится созвать дворниковъ, но сынъ неумолимъ и ѣдетъ далѣе.
-- Господи! Что-же это такое? Вѣдь утопится! Ей--Богу, спьяна утопится!-- Она, со слезами на глазахъ, перевѣшивается черезъ перила и спрашиваетъ: Чего-же ты разсердился? Чего хочешь?
-- Тридцать рублей! -- брякаетъ сынъ и гребетъ дальше.
-- Нѣтъ у меня такихъ денегъ? Ей-богу, нѣтъ. На, вотъ, десяточку, возьми красненькую!
Она вынимаетъ изъ портмоне десятирублевую бумажку и машетъ ею въ воздухѣ.
-- Ни копѣйки меньше! Доѣду, вонъ, до этого дерева, такъ цѣна будетъ сорокъ рублей, а у моста такъ и пятидесяти не возьму!
Мать хватаетъ за голову.
-- Господа, заступитесь! Удержите его! Пьяный человѣкъ, и въ Неву топиться ѣдетъ!-- упрашиваетъ она какихъ-то двухъ кучеровъ, идущихъ на плотъ за водой.
-- Ничего, сударыня! Небось, не утопится! Нонѣ вода холодна!-- отвѣчаетъ одинъ изъ нихъ.
-- Не доѣзжая Невы, сверзится, а здѣсь курица вбродъ перейдетъ, -- добавляетъ другой и хохочетъ.
-- Голубчики, вѣдь сынъ онъ мнѣ! Миша! Мишенька! Ну, гдѣ-же мнѣ такихъ денегъ взять, коли ихъ у меня нѣтъ?-- со стономъ кричитъ она.
-- Не заговаривайте зубы-то! Самъ видалъ, какъ вамъ вчера приказчики сто рублей принесли!-- доносится съ лыжъ.
-- Да, вѣдь, это за дачу платить. Ну, сойди на берегъ, двадцать рублей дамъ!
-- Тридцать рублей и ни копѣйки меньше!
-- Пожалѣй мать родную!
-- Что мнѣ васъ жалѣть, коли вы сами меня не жалѣете.
-- Ахъ ты, Господи!-- всплескиваетъ руками мать.-- Ну, сходи на берегъ и пойдемъ домой. Дамъ тридцать рублей, дамъ!
-- Шалишь! Не надуете. Идите домой и несите сюда, а я вотъ здѣсь у бережка постою.
-- Не вѣрю! Потому что ужь сколько разъ надували. Пуганая ворона и куста боится. Несите деньги, и тогда, шабашъ!
-- Ахъ ты, Ѳома невѣрный! Ахъ ты, езуитъ поганый! Причаливай къ берегу, сей часъ вынесу!-- восклицаетъ мать и отправляется на дачу за деньгами. Черезъ нѣсколько времени она приноситъ ихъ на берегъ.
-- Выходи и бери!
-- Стара пѣсня! Несите на плотъ, -- отвѣчаетъ сынъ.
-- Ахъ ты, безобразникъ, безобразникъ! -- бранится она, однако сходитъ на плотъ и отдаетъ сыну деньги. Тотъ, не сходя съ лыжъ, пересчитываетъ и кладетъ въ карманъ и говоритъ:
-- Вѣдь, вотъ, есть-же деньги! Ахъ вы, алчная! Говорите, что любите сына, а изъ-за тридцати рублей чуть жизни его не лишили.
Черезъ пять минутъ онъ отводитъ лыжи на то мѣсто, гдѣ взялъ ихъ, и подымается на берегъ, гдѣ его ожидаетъ мать.
-- Срамникъ! Непотребникъ!-- встрѣчаетъ она его.-- Пойдемъ домой чай пить! измучилъ ты меня всю!
Сынъ подбоченивается, надѣваетъ шляпу на бекрень и вообще принимаетъ ухорскій видъ.
-- Такъ сейчасъ я и пойду домой съ тридцатью рублями въ карманѣ. Нѣтъ ужь, дудки! Съ этими деньгами я почище васъ компанію найду!-- отвѣчаетъ онъ, вскакиваетъ на стоящаго у мостковъ извощика и кричитъ:-- Дуй бѣлку въ хвостъ и гриву! На Минеральныя! Пали! Цѣлковый!
Настеганная лошадь трогается и увозитъ Мишу на Минеральныя, а обманутая мать вздыхаетъ, горько смотритъ ему вслѣдъ и, съ болью въ сердцѣ, слышитъ возгласы сына въ родѣ: "пали! дери! накаливай!" и т. п.