Lib.ru/Классика: Лейкин Николай Александрович. Человек Божий

Н. А. ЛЕЙКИНЪ

НЕУНЫВАЮЩІЕ РОССІЯНЕ

РАЗСКАЗЫ И КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2
1879

ЧЕЛОВѢКЪ БОЖІЙ.
(очеркъ).

Осень. Одиннадцатый часъ вечера. На столѣ горитъ сальный огарокъ, вставленный въ желѣзный подсвѣчникъ и тускло освѣщаетъ закоптѣлую внутренность избы, широкую печь и молодаго красиваго парня въ линючей ситцевой рубахѣ, читающаго какую-то толстую книгу въ кожаномъ переплетѣ. Парень по-временамъ отнимаетъ отъ книги глаза и шевелитъ губами, какъ-бы стараясь запомнить прочитанное; но книга, какъ видно, мало интересуетъ его, потому-что его ротъ то и дѣло раскрывается для зѣвоты. Въ избѣ душно, пахнетъ сыростью, махоркой и тулупомъ. Тишина стоитъ невозмутимая и лишь изрѣдка прерывается трескомъ сверчка за печкой да паденіемъ съ потолка на полъ неосторожнаго таракана.

Парень недолго читалъ. Черезъ нѣсколько времени онъ громко зѣвнулъ, отпихнулъ отъ себя книгу и проговорилъ: "шабашъ", потомъ снялъ со стѣны гитару и сталъ перебирать струны, стараясь наиграть какую-то пѣсню, но пѣсни не выходило. Онъ обозлился, звонко плюнулъ, съ силой ударилъ всей пятерней по струнамъ, и оборвавъ дискантъ, бросилъ гитару на лавку. Минутъ съ пять длилось созерцаніе сальнаго огарка, но вскорѣ ему надоѣло и это. Онъ всталъ съ лавки, потянулся, крякнулъ и принялся ходить по избѣ, шлепая по полу надѣтыми на босу ногу опорками, причемъ обозначилась его рослая фигура съ красивымъ лицомъ, длинными волосами и маленькой русой бородкой.

-- Эка, тоска-то, Господи!-- вслухъ проговорилъ онъ, опять сѣлъ на лавку, набилъ махоркой "носогрѣйку" и съ остервененіемъ принялся курить ее, ловко поплевывая въ сторону,

Съ улицы кто-то стукнулъ въ дверь. Онъ встрепенулся и громко крикнулъ:

-- Кто тамъ? Мѵроносица, это ты?

-- Это я, Арсеній! Я -- Алена!-- отвѣчалъ изъ-за дверей голосъ.

Арсеній всталъ и отворилъ дверь. Въ избу вошла полная и красивая дѣвушка, въ ситцевомъ платьѣ и байковомъ платкѣ на головѣ и съ громкимъ шопотомъ: "здравствуй, лукавый", звонко чмокнула его въ губы.

-- Что долго не приходила? Знаешь, я этого не люблю!-- крикнулъ онъ.

-- Нельзя было. Все ждала, пока всѣ наши спать улягутся,-- отвѣчала она.

-- А цѣнное мѵро принесла?

-- Нѣтъ. Тятенька ѣздилъ съ требой въ Пахомово, вернулся домой и все до капельки выпилъ.

-- Ну, значитъ, юродивая дѣва! А развѣ раньше отлить было нельзя?

-- Экой ты чудной! Ну, какъ отольешь, коли было только на донышкѣ? Неушто-бъ я для тебя пожалѣла?.. Я для тебя и себя-то не жалѣю, а то вдругъ вино...-- и съ этими словаки Алена бросилась Арсенію на шею, но тотъ оттолкнулъ ее.

-- Будетъ! Довольно!-- проговорилъ онъ.-- Кажи, что принесла! Жрать до смерти хочется. Индо все брюхо подвело!

-- На, вотъ, ѣшь!

Алена полѣзла въ карманъ платья, вытащила оттуда что-то, завернутое въ бѣлую тряпицу и положила на столъ. Арсеній развернулъ тряпицу и вынулъ изъ нея краюху ржанаго пирога съ кашей.

-- Были и щи, да маменька остатки свиньямъ выплеснула,-- сказала она.

Арсеній промолчалъ, сѣлъ на лавку и съ жадностью принялся ѣсть пирогъ. Алена помѣстилась противъ него и съ любовью смотрѣла ему въ глаза.

-- Экъ накурено-то у тебя! Точно адъ...-- проговорила она и закашлялась.-- Вѣдь это вредно, Арсеній. Можно въ чахотку произойдти.

-- Ври, что знаешь! Табакъ грудь очищаетъ, а она -- вредно...

-- Ты все поди глаза портилъ?-- спросила она, указывая на книгу.

-- Неученаго въ попы не ставятъ.

-- Въ попы! Ужь хоть-бы въ дьячки-то куда-нибудь .

-- Дура!

Трапеза кончилась. Арсеній направился къ ведру съ водой, зачерпнулъ изъ него цѣлый ковшъ и принялся пить. Алена любовалась имъ и слушала, какъ булькали глотки воды и падали въ его объемистый желудокъ.

-- Важно!-- проговорилъ онъ, выпивъ цѣлый ковшъ, отеръ губы рукавомъ рубахи и снова сѣлъ на лавку.

Алена молчала и продолжала смотрѣть ему въ глаза. Онъ подбоченился и крикнулъ:

-- Аль порядку моего не знаешь?

Алена улыбнулась, сбросила съ себя платокъ, и сѣвъ къ Арсенію на колѣни, обвила его шею руками..

-- Ахъ, ты лукавый, лукавый! Совсѣмъ ты меня опуталъ! слышались ея слова.-- Что-то будетъ со мною? Какъ вздумаю объ этомъ, такъ вотъ словно кто ножомъ...

-- Богъ не выдастъ, свинья не съѣстъ!

-- Тебѣ хорошо говорить, а каково мнѣ-то? Тятенька узналъ, что я къ тебѣ бѣгаю. Стращаетъ выпороть. Вчера съ діакономъ совѣтовался.

-- Не посмѣетъ. Ну, цѣлуй, что-ли! Что стала?

Алена опять обняла его.

-- Крѣпче... Вотъ такъ!

Арсеній обхватилъ ее и сжалъ въ своихъ могучихъ объятіяхъ. Она вскрикнула.

-- Тише, дура! Услышать могутъ!-- проговорилъ онъ, зажимая ей ротъ ладонью, и загасилъ свѣчу.

-----

Арсеній былъ единственный сынъ деревенскаго дьячка, вдовца, овдовѣвшаго въ молодыхъ годахъ и нежелавшаго жениться во второй разъ въ силу того обстоятельства, чтобы не лишиться стихаря, а также и не потерять права когда-нибудь быть діакономъ. Матери Арсеній не помнилъ и дѣтство свое до тринадцати-лѣтняго возраста провелъ безъ всякаго присмотра, такъ-какъ родитель его, будучи горькимъ пьяницей, цѣлые дни проводилъ въ кабакѣ, въ силу чего и былъ прозванъ крестьянами "кабацкимъ засѣдателемъ". Ежели-же когда и выдавались у него трезвые дни, то онъ дорожилъ ими и употреблялъ ихъ на поддержаніе своего скуднаго хозяйства, то есть, на тотъ трудъ, который не могла выполнить работница, а именно -- на заготовку дровъ, вспахиваніе огорода и починку крыши, вслѣдствіе чего на присмотръ за сыномъ ему рѣшительно не оставалось времени. Арсеній буквально выросъ на улицѣ въ сообществѣ крестьянскихъ ребятишекъ и домой являлся только спать. Шалунъ онъ былъ страшный. Перешибить пѣтуху камнемъ ногу, разбить носъ товарищу по играмъ, украсть изъ поповскаго огорода яблоковъ и ягодъ, разорить птичье гнѣздо -- было его дѣломъ.

-- Экой несчастный ребенокъ!-- часто говорила про него попадья.-- Хоть бы кто изъ жалости надралъ ему вихры, а то выростетъ и разбойникомъ сдѣлается. Попъ, да хоть-бы ты выпоролъ его, что-ли?-- обращалась она къ мужу.-- Все равно, что не нашъ. Вѣдь за это воздастся.

Иногда слова попадьи не были гласомъ вопіющаго въ пустынѣ; попъ или иные сердобольные люди рѣшались сдѣлать Арсенію благодѣяніе, въ видѣ выволочки или порки, но онъ былъ хитеръ, боекъ, зорокъ и всегда умѣлъ спастись бѣгствомъ. Это удавалось ему, однако, только до-тѣхъ-поръ, пока отецъ не отдалъ его въ деревенскую школу, гдѣ онъ и вкусилъ впервые всю сладость лозы и до того привыкъ къ ней, что поступивъ въ семинарію, безъ страха и трепета ложился на скамейку и приговаривалъ: "воля ваша, шкура наша, розги казенныя, слуги наемныя; дерите, сколько хотите!"

Въ семинаріи первое время Арсеній отличался лѣностью, тупостью и хорошимъ дискантомъ, а потому за послѣднее достоинство и былъ избранъ архіереемъ въ "исполатчики". Гордость, вслѣдствіе обладанія стихаремъ исполатчика, хожденіе съ пѣвчими по похоронамъ и свадьбамъ окончательно отбили его отъ ученья, такъ-что онъ даже счелъ за лишнее имѣть при себѣ книги и продалъ ихъ. Вскорѣ, однако, дискантъ у него исчезъ и сталъ переходить въ басъ, а съ нимъ вмѣстѣ исчезли для него навсегда должность исполатчика и на время должность пѣвчаго, но онъ продолжалъ лѣниться по прежнему и къ своимъ личнымъ достоинствамъ прибавилъ пьянство и буйство.

Въ семинаріи просидѣлъ онъ ровно двѣнадцать лѣтъ, и наконецъ, на двадцать-пятомъ году былъ выключенъ оттуда "за великовозрастіе". Покончивъ съ наукой, Арсеній пришелъ къ отцу въ деревню и на радости свиданія до того захороводилъ его въ пьянствѣ, что тотъ не выдержалъ и черезъ недѣлю, по выраженію крестьянъ, сгорѣлъ отъ вина, оставивъ сыну въ наслѣдство развалившуюся избушку, овчиный тулупъ, нанковый сюртукъ и десятка два книгъ духовнаго содержанія. Похоронивъ отца, Арсеній продалъ книги, купилъ гитару и началъ сбираться поступить въ архіерейскіе пѣвчіе, имѣя темную надежду когда-нибудь сдѣлаться діакономъ, но намѣреніе его поступить въ пѣвчіе такъ и осталось намѣреніемъ.

Арсеній жилъ въ своей избушкѣ, помогалъ въ домашнихъ работахъ попу и діакону и питался отъ крохъ, падающихъ съ трапезы причта или церковнаго старосты. Но это было не продолжительно. Вскорѣ на него начали посматривать косо, какъ на лишній ротъ, а впослѣдствіи и совсѣмъ отказали въ крохахъ. Пришлось или заняться какимъ-нибудь дѣломъ или голодать. Онъ пробовалъ заняться, но дѣло не давалось ему, и что всего удивительнѣе, кромѣ пьянства и лѣности, ему мѣшала, главнымъ образомъ, необыкновенная физическая сила. Такъ, обладая грамотностью, онъ сдѣлался волостнымъ писаремъ, но послѣ перваго-же засѣданія, когда явилось неизбѣжное угощеніе, онъ напился пьянъ, и подобно древнему Самсону, сокрушившему зданіе, разнесъ стѣны кабака и въ кровь разбилъ носы сельскимъ властямъ, вслѣдствіе чего и покончилъ съ должностью писаря. Пробовалъ онъ наниматься читать псалтирь по покойникамъ, но такъ какъ при этомъ являлось опять угощеніе, то- прочитавъ обыкновенно страницы двѣ, онъ засыпалъ на третьей и растягивался на столѣ, рядомъ съ покойникомъ, во всю длину своего богатырскаго роста, причемъ ронялъ аналой и книгу, а подчасъ сталкивалъ со стола и самаго покойника. Результатомъ, разумѣется, было то, что его выгоняли съ позоромъ и не заплативъ ни копѣйки. Оказывалось, что и роль чтеца была ему не по силамъ. Нанимался онъ караулить скотину, но и здѣсь мѣшалъ неотвязчивый богатырскій сонъ, во время котораго пропадала какая-нибудь корова, и онъ лишался мѣста.

-- Скажи на милость! Эдакой здоровый парень и ни на какое дѣло не годится!-- толковалъ про него причтъ и изъ жалости дозволилъ ему "прислуживать по церкви", но онъ рвалъ цѣпочки у кадила, ронялъ аналои, сворачивалъ съ мѣста хоругви, а когда разъ въ большой праздникъ ему поручили оттрезвонить въ колоколъ, то онъ, желая показать свое рвеніе къ дѣлу, до того постарался, что выворотилъ край у колокола.

На этомъ послѣднемъ подвигѣ попытки Арсенія заняться какимъ нибудь дѣломъ и покончились.

-- Нѣтъ,-- рѣшилъ онъ;-- то не мое дѣло. Мнѣ или попомъ быть или въ монахи идти!

Одно удавалось Арсенію -- это ухаживаніе за женскимъ поломъ. Молодыя бабы и дѣвки были безъ ума отъ него и изъ этого-то онъ извлекалъ себѣ пропитаніе. То какая-нибудь шустрая бабенка, у которой мужъ ушелъ на зароботки, накормитъ его обѣдомъ, то какая-нибудь дѣвка принесетъ кринку молока и грибовъ, и Арсеній бывалъ сытъ. Трудно было, однако, объяснить его успѣхъ у женщинъ. Кромѣ красоты тѣлесной и здоровья, онъ не имѣлъ никакихъ достоинствъ. Франтомъ онъ не былъ и ходилъ постоянно оборванный; балагуромъ и любезникомъ тоже не былъ, напротивъ, отличался грубостью и дерзостью, а "въ пьяномъ образѣ" великимъ безобразіемъ и ругательствами.

Такъ прожилъ Арсеній въ своей избѣ съ годъ, сжегъ въ печи для согрѣванія своего могучаго тѣла развалившіеся амбаръ и хлѣвъ, доставшіеся ему въ наслѣдство отъ отца и питался "отъ міра бабьяго", какъ онъ выражался, но скоро нашелъ себѣ постоянную кормительницу въ лицѣ поповской дочки Алены. Близкое знакомство его съ нею началось слѣдующимъ образомъ:

Однажды лѣтомъ Алена возвращалась съ рѣки домой и везла на ручной телѣжкѣ двѣ объемистыя корзины только-что выполосканнаго бѣлья. Дорога шла полемъ и въ гору. Алена съ трудомъ тащила телѣжку, какъ вдругъ изъ густой травы поднялась колосальная фигура Арсенія, гдѣ онъ до сихъ поръ лежалъ кверху брюхомъ свистѣлъ въ перепелиныя дудки. Увидавъ Арсенія, Алена зардѣлась, рванула телѣжку въ сторону и при этомъ, не замѣтивъ, выронила изъ корзины рубаху. Арсеній поднялъ ее и крикнулъ:

-- Поповна! Рубаху потеряли!

Она оглянулась и зардѣлась еще больше прежняго. Къ ней подходилъ Арсеній и несъ въ рукахъ рубаху. Она поблагодарила его.

-- А что, не подвернись я, такъ не избѣжать-бы вамъ руготни отъ маменьки,-- проговорилъ онъ.-- Что, тяжело, поди, въ гору-то?.. Семъ ко я вамъ помогу...

Онъ уперся сзади мощными руками въ телѣжку и съ силой двинулъ ее впередъ, но такъ неловко, что ударилъ ею Алену по ногамъ. Она вскрикнула, запуталась въ колесо телѣги подоломъ платья, упала и не могла встать. Арсеній подбѣжалъ къ ней, и схвативъ ее въ охапку, поднялъ.

-- Экія вы, однако, грузныя, поповна!-- проговорилъ онъ.-- И что это вы замужъ не выходите?

-- Жениховъ нѣтъ. Ѣздилъ тутъ какъ-то тятенька въ семинарію и звалъ студентовъ на смотрины, да не явились.

-- А я чѣмъ не женихъ?

-- Какой-же вы женихъ, коли ежели безъ мѣста.

-- Теперь безъ мѣста, такъ буду на мѣстѣ. Лѣто вотъ отгуляю, а тамъ поступлю въ пѣвчіе, а послѣ въ діаконы буду рукоположенъ, такъ какъ у меня басъ громадный.

-- Тятенька говоритъ, что вамъ одна дорога -- на висѣлицу,-- отвѣчала Алена.

-- Ну, это онъ вретъ и на этихъ качеляхъ пусть самъ покачается!

Разговаривая такимъ образомъ, Арсеній дотащилъ телѣжку Алены до погоста.

-- Ну, довольно. Спасибо вамъ!-- проговорила она.

-- Только то и было? Нѣтъ, намъ этого мало! Три поцѣлуя слѣдуетъ и одну обнятку!

-- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ! Тятенька увидитъ и тогда бѣда!-- заговорила она и опрометью бросилась отъ телѣжки.

-- Наше не пропадетъ! Мы свое когда-нибудь да возьмемъ!-- крикнулъ ей вслѣдъ Арсеній, но не преслѣдовалъ ее, а пошелъ своей дорогой.

Арсеній сдержалъ слово и "свое взялъ".

Спустя нѣсколько дней послѣ этого происшествія, Алена, въ сообществѣ діаконской дочки, отправилась въ лѣсъ за грибами и прошла мимо избушки Арсенія. Арсеній чинилъ у окна перепелиныя сѣти, увидалъ ее, и пропустивъ немного впередъ, шажкомъ послѣдовавъ за ней въ лѣсъ. Войдя въ лѣсъ, Алена разсталась съ подругой и "аукая" удалилась въ чащу. Арсеній слѣдилъ за ней и держался отъ нея невдалекѣ по кустамъ, но вдругъ, съ словами "за своимъ пришелъ", вышелъ къ ней на встрѣчу. Алена вскрикнула, но онъ схватилъ ее поперекъ тѣла, какъ перышко, поднялъ на руки и принялся цѣловать ее. Сначала Алена отбивалась и царапалась, расковыряла ему носъ, но черезъ пять минутъ сидѣла уже съ нимъ рядомъ подъ деревомъ, и отвернувшись въ сторону, говорила:

-- Экой вы, обидчикъ какой!

-- Какой-же обидчикъ? Нешто я изъянъ какой сдѣлалъ?

-- Изъяну нѣтъ, а только развѣ слѣдъ, такъ съ дѣвицей обращаться?

-- А какъ-же обращаться-то по-вашему? Бить и ругать, что-ли?

-- Нѣтъ, что ни говори, а вамъ доподлинно быть на висѣлицѣ!-- воскликнула Алена.

-- Ну, еще это буки! А вотъ ежели вы будете прекрасной дѣвицей, такъ ужо вечеромъ, какъ эти самые грибы изжарятъ, такъ вы возьмете, отложите ихъ въ горшечекъ малую толику да мнѣ и принесите.

-- А маменька?

-- Можете это сдѣлать тогда, когда маменька съ тятенькой спать улягутся.

-- Ни за что на свѣтѣ!

Въ это время невдалекѣ послышалось ауканье діаконской дочери. Арсеній вскочилъ съ земли, на-скоро чмокнулъ Алену въ губы, и съ словами, "такъ приходите-же", бросился въ кусты, откуда незамѣтнымъ образомъ пробрался домой.

Хоть и сказала Алена "ни за что на свѣтѣ", но въ тотъ-же вечеръ часу въ одиннадцатомъ, съ замираніемъ сердца, легонько постучалась въ окно Арсеньевой избушки. Арсеній отворилъ дверь.

-- На, возьми грибы-то,-- прошептала она и сунула ему въ руки горшокъ съ грибами, но Арсеній, вмѣстѣ съ горшкомъ, заарестовалъ и ее.

Съ этого вечера Алена сдѣлалась постоянною кормительницею Арсенія. Каждый вечеръ являлась она къ нему въ избушку и приносила что-нибудь съѣдобное, а подчасъ и пузырекъ съ водкой, которую она умѣла отливать изъ тятенькиной четвертной бутыли. И Арсеній былъ сытъ. Даже мало того, вслѣдствіе дружбы съ Аленой, у него появилось нѣкоторое благосостояніе въ видѣ нѣсколькихъ полотенецъ и новой холщевой рубахи съ ситцевыми ластовицами.

-- А важная ты дѣвка!-- говаривалъ онъ иногда Аленѣ.-- Вотъ поступлю въ архіерейскіе пѣвчіе и какъ выйдетъ мнѣ ваканція на діакона,-- безпримѣнно буду къ тебѣ свататься...

Но Аленѣ смутно вѣрилось въ эти обѣщанія. Она знала, что удобнѣе верблюду пройдти сквозь игольныя уши, нежели Арсенію получить мѣсто діакона.

По уходѣ Алены, Арсеній не зажигалъ огня, легъ на лавку, завернулся въ тулупъ и хотѣлъ уснуть, но ему не спалось. По какому-то странному случаю ему чуть не первый разъ въ жизни полѣзли въ голову мысли о своей и Аленовой будущности.

-- "Ну, еще три мѣсяца такъ промаемся, полъ-года, а потомъ что?" -- задавалъ онъ себѣ вопросъ.-- "Рано-ли, поздно-ли, а попъ спуститъ съ нея семь шкуръ и запретъ подъ замокъ, а то такъ и въ монастырь отправитъ. А жалко ее! Дѣвка важная!"

Арсеній, и самъ того не замѣчая, привязался къ Аленѣ и любилъ ее.

-- "А вдругъ ребенокъ?.." -- лѣзло ему въ голову.-- "Тогда что?"

Онъ ворочался съ боку на бокъ, сильно напрягалъ свою мысль, стараясь отыскать отвѣта на вопросъ: "что тогда будетъ?",-- на голова, непривыкшая къ мысли, не давала отвѣта.

-- "Нѣтъ, надо на-дняхъ-же ѣхать въ городъ и проситься въ архіерейскіе пѣвчіе, а тамъ что будетъ, то будетъ!" -- рѣшилъ онъ, и при мысли о полученіи мѣста пѣвчаго, воображеніе его начало рисовать ему возможность быть діакономъ, нѣкоторое благосостояніе, почетъ отъ купечества за голосъ, угощеніе, подарки отъ щедротъ прихожанъ, въ видѣ мѣховой шапки и серебряныхъ часовъ и Алену въ качествѣ жены...

На этой пріятной мечтѣ Арсеній заснулъ и надъ его головой залетали самыя радужныя сновидѣнія.

Снилось ему, что будто-бы онъ не діакономъ въ городѣ, но попомъ того прихода, гдѣ отецъ его двадцать пять лѣтъ состоялъ въ должности дьячка. Вотъ онъ, Арсеній, вѣнчаетъ свадьбу и свадьбу богатую. За вѣнчаніе даютъ ему два рубля. Съ какимъ удовольствіемъ беретъ онъ эти деньги и прячетъ ихъ! Его зовутъ въ домъ новобрачныхъ, сажаютъ за столъ на почетное мѣсто, предлагаютъ сдобные пироги, вино и брагу. Онъ не отказывается, ѣстъ и пьетъ, пьетъ, пьетъ. Все ликуетъ, ликуетъ и онъ.

Но картина мѣняется.

Его приглашаютъ, на похороны. Семья покойника въ слезахъ. Онъ утѣшаетъ ее словомъ Божіимъ, а между-тѣмъ думаетъ "сколько-то дадутъ?" Покойника принесли на кладбище, опустили въ могилу. Поднимаются плачъ и рыданія родныхъ; они сливаются въ какой-то оглушительный вой и среди этого воя онъ слышитъ приглашеніе помянуть покойника "чѣмъ Богъ послалъ". Онъ не отказывается и входитъ въ домъ умершаго. Посреди избы стоитъ сосновый столъ, покрытый скатертью. На столѣ, между просяной кашей и грудой бѣлыхъ блиновъ, возвышается четвертная бутыль съ водкой. Его просятъ благословить трапезу. Онъ поетъ литію и благословляетъ. Домочадцы плачутъ.

-- По что стенанія и слезы? Всѣ тамъ будемъ!-- восклицаетъ онъ, первый садится за столъ, ѣстъ и пьетъ, пьетъ, пьетъ. Всѣ въ уныніи, но онъ ликуетъ.

На поляхъ засуха. Дождя ни капли. Крестьяне складываются по двугривенному и просятъ его отслужить просительный молебенъ о дождѣ. Онъ служитъ. По окончаніи молебна, староста приглашаетъ его въ мірскую избу закусить и выпить. Онъ идетъ, ѣстъ и опять пьетъ, пьетъ.

Но картина опять мѣняется.

Арсеній видитъ себя на другихъ похоронахъ, но уже не попомъ, а просто святошей-странникомъ, съ сучковатой палкой въ рукахъ, съ подвязаннымъ глазомъ и съ котомкой за плечами.

-- Богъ помочь, православные!-- говоритъ онъ, входя въ избу.

-- Добро пожаловать, божій человѣкъ!-- привѣтствуетъ его вдова покойника и начинаетъ рыдать.

-- Не гнѣви, сударка, Господа Бога уныніемъ и слезами! Сказано: аще печаль имѣешь, не ропщи,-- проповѣдуетъ онъ.-- Всѣ мы смертны... Можетъ, супругъ твой уготовалъ себѣ мѣсто тамъ... въ горныхъ селеніяхъ...-- Онъ указываетъ на потолокъ и продолжаетъ: жизнь земная это тлѣнъ, пріуготовленіе къ жизни вѣчной, иде-же нѣсть болѣзни и печали! Вдовица кроткая, будь терпѣлива и не оскорбляй печалью силы небесныя! Охъ, грѣхи, грѣхи! призри на смиреніе раба твоего! Утомился. Зѣло утомился!

-- Вѣрно, издалека, святой отецъ?-- спрашиваетъ его вдова, еле проглатывая слезы.

-- Издалека, голубка сизая, издалека! Шествіе свое имѣю изъ града Кіева, по дорогѣ заходилъ въ Соловецкую обитель. Много страху натерпѣлся и многой благодати сподобился. Зрѣлъ ангеловъ небесныхъ и врага человѣческаго діявола... жупелъ, геену огненную и адъ кромѣшный...

-- О, Господи! присядь божій человѣкъ и помяни мужа моего съ нами.

Онъ садится, творитъ крестное знаменіе и говоритъ:

-- Помяни, Господи, новопреставленнаго раба твоего... Какъ, голубка, имя-то было твоего сожителя?

-- Филатъ.

-- Помяни, Господи, новопреставленнаго раба твоего Филата и сотвори ему вѣчную память!..

-- Прежде всего вотъ щецъ откушай,-- говоритъ хозяйка.

-- Мяснаго, милая вдовица, не вкушаю. Съ юныхъ лѣтъ ни зерна не вкушаю. Развѣ вотъ кашки, либо блинковъ...

-- А отчего-же, отецъ, у тебя лицо такое красное?-- спрашиваетъ какой-то скептикъ.

-- Отъ вѣтра буйнаго, любезный мой! Отъ зноя, отъ мраза!

-- Такъ, такъ...

-- А много-ли, вдовица прекрасная, ты брачнаго сожительства имѣла?

-- Съ покрова шестой годъ пошелъ. Думала-ли когда-нибудь?.. И вдругъ...

Но слезы не даютъ ей кончить.

-- Немного, немного. Боже, буди милостивъ мнѣ грѣшному! Кхе!.. Кхе!.. Вдовица юная, убери ты сію сткляницу съ очей моихъ; врагъ силенъ, а плоть немощна...-- говоритъ онъ, указывая на четвертную бутыль.

-- Подкрѣпись, божій человѣкъ... Что-жъ, всѣ вкушаютъ...

-- Не смущай меня, не смущай!

-- Нынче вторникъ, день скоромный... Налить стаканчикъ?

-- Охъ, многи борятъ мя страсти! Дай-ко лучше ковшичекъ. Изъ стекляннаго не пью! Смутила окаянная, смутила!

Послѣ обѣда онъ спрашиваетъ коснѣющимъ языкомъ:

-- А гдѣ-же опочивальня твоя, вдовица прекрасная?

-- Зачѣмъ тебѣ, святой отецъ?

-- Смутила меня, окаянная, смутила!..

Онъ тыкаетъ хозяйку пальцемъ подъ мышку, вскакиваетъ изъ-за стола, пляшетъ въ присядку и во все горло оретъ:

"Эхъ, Настасья, эхъ, Настасья!

Отворяй-ка ворота!"

-- Юродствуетъ, юродствуетъ!-- слышится въ толпѣ гостей.-- Христа ради юродствуетъ!

А онъ пьетъ, пьетъ, пьетъ и наконецъ засыпаетъ...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Арсеній проснулся. На дворѣ свѣтло. Онъ сѣлъ на лавку и началъ почесываться. "И что это за сонъ странный?-- думалось ему.-- "А вѣдь жизнь хорошая!"...-- подсказалъ онъ себѣ внутренно и крѣпко о чемъ-то задумался.

Весь этотъ день ходилъ онъ, какъ въ воду опущенный и на слѣдующее утро, простившись съ Аленой, отправился въ городъ отыскивать пѣвческаго мѣста.

Алена плакала и дала ему на дорогу два пятіалтынныхъ.

-----

Прошелъ мѣсяцъ, а Арсеній все не возвращался; Алена тосковала, плакала и замѣтно похудѣла. Наконецъ, послѣ пятой недѣли своего отсутствія, Арсеній явился. Узнавъ о его приходѣ, Алена въ ту-же ночь бросилась къ нему въ избу.

-- Ну, что?-- спросила она его послѣ обычныхъ цѣлованій и ласкъ.

-- Ничего. Весело было. Все это время у пѣвчихъ жилъ. Пріятели вѣдь... Какъ рады-то были! За все это время, почитай, больше двадцати ведеръ одной водки выпили. На трехъ похоронахъ были... у купцовъ... Одинъ пѣвчій опился даже... Вотъ ѣдятъ-то, такъ ужъ ѣдятъ! Шесть перемѣнъ, кромѣ кутьи!

-- Что-же насчетъ мѣста-то? Насчетъ мѣста-то что-же?.. Былъ у владыки?-- допытывалась она.

Арсеній махнулъ рукой.

-- Насчетъ мѣста не судьба!-- проговорилъ онъ.-- Ваканцій, говоритъ, нѣтъ...

-- Ахъ, ты безталанный, безталанный!

Арсеній промолчалъ.

-- Видишь, что, Алена,-- продолжалъ онъ.-- Оно, пожалуй, и приняли-бы меня, да оказія вышла. Въ воскресенье, за литургіей былъ я немножко выпивши. Стой, думаю, покажу свой голосъ. Выждалъ, знаешь, то мѣсто, гдѣ верха есть, да какъ хвачу "и всѣхъ и вся!.." Такъ хватилъ, что даже паникадило зазвенѣло. Владыко оглянулся, подозвалъ къ себѣ діакона, указалъ на меня перстомъ, да и говоритъ: "выведите его"; ну, и вывели...

-- Ахъ, Арсеній, Арсеній, не выйдетъ изъ тебя прока.

-- Выйдетъ. Дай только срокъ одно дѣло оборудовать. Я ужъ обмозговалъ.

-- Никакого у тебя дѣла не выйдетъ!

Алена закрыла лицо руками и заплакала.

-- Чего ревешь-то, дура?

-- Горе у меня, Арсеній, горе!

-- Ну?

Она отняла отъ лица руки, улыбнулась сквозь слезы, и бросившись ему на шею, что-то' шепнула на ухо.

Арсенія передернуло.

-- Врешь?!-- проговорилъ онъ и вскочилъ съ мѣста.-- Ты, Алена, не дури; всѣмъ про это не разсказывай,-- продолжалъ онъ, пройдясь по избѣ.-- Можетъ, это такъ только. Ты вѣдь... дѣвушка... Гдѣ-жъ тебѣ знать? и опытныя бабы и тѣ ошибаются.

Она отчаянно махнула рукой.

-- Гдѣ ужъ тутъ ошибаться, коли онъ вотъ гдѣ... подъ сердцемъ.

На другое утро Арсеній сталъ искать покупщика на свою избу, нашелъ его въ лицѣ дьячка и продалъ ее ему за двадцать пять рублей, выговоривъ себѣ право прожить въ ней до весны, а черезъ недѣлю послѣ полученія денегъ изъ двадцати пяти рублей у него осталось только четырнадцать. Одинадцать рублей были пропиты.

Въ это время, вечеромъ, когда онъ, ложась спать, сидѣлъ за столомъ и при сальномъ огаркѣ считалъ свои капиталы, состоявшіе изъ двугривенныхъ, гривениковъ и пятіалтынныхъ, въ избу къ нему вбѣжала Алена.

Лицо ея изображало рѣшимость.

-- Ну, парень, выручай!-- проговорила она. Скрываться больше нельзя. Маменька и то косо посматриваетъ. Любишь кататься, люби и саночки возить. Придумывай что дѣлать? Скоро ужъ и время придетъ...

Арсеній заскоблилъ затылокъ.

-- Я ужъ придумалъ.-- сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія.

-- Ну?

-- Просись у тятиньки на богомолье къ Тихону Задонскому. А я за тобой слѣдомъ; четырнадцать рублей есть. Тамъ и родишь.

-- Ахъ, ты глупый, глупый! Просилась ужъ, да не отпускаютъ.

Арсеній поднялся съ мѣста и заходилъ по избѣ. Алена слѣдила за нимъ взоромъ.

-- Думай, думай!-- говорила она.-- Коли смутить умѣлъ, такъ и расхлебывай!

Онъ остановился.

-- Сбѣги, а тятькѣ оставь записку, что-де видѣла во снѣ старца, который повелѣлъ мнѣ идти и поклониться угодникамъ, а потому я и рѣшилась уйдти тайно.

-- А погоня? А вдругъ накроютъ? Тогда что?

-- Мы на Задонскъ не пойдемъ, а отправимся на Новгородъ.

Алена задумалась. Арсеній подошелъ къ ней и положилъ ей на плечо руку.

-- Рѣшай, что-ли, Аленка? Тогда я и собираться буду.

Она молчала.

-- Что-жъ молчишь? Рѣшай! Раскинь умомъ-то?

-- Рѣшилась. Уйдемъ...-- прошептали ея губы.

-- Когда-же?-- приставалъ Арсеній.

-- Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше...-- еле выговорила она и горько заплакала

Арсеній сѣлъ съ ней рядомъ и обнялъ ее.

-----

Годъ спустя послѣ этого вечера, по прямой улицѣ большаго села одной изъ приволжскихъ губерній шелъ юродивый. Онъ былъ босъ и опирался на большую суковатую палку. На головѣ его былъ надѣтъ чугунный горшокъ. Тѣло было покрыто рубищемъ, а подъ рубищемъ звенѣли желѣзныя вериги. Сзади его слѣдовали три молодыя женщины, одѣтыя въ черные коленкоровые сарафаны и таковые-же платки. Женщинъ этихъ юродивый назвалъ "мѵроносицами".

-- Покайтеся, православные!-- кричалъ онъ дикимъ голосомъ.-- Близко-бо часъ, егда разверзнутся нѣдра земныя и огонь палящій пожретъ грѣшниковъ!

Сердобольныя бабы и дѣвки выбѣгали изъ избъ, крестились и совали ему въ руки гроши, хлѣбъ и концы холста, но онъ не бралъ приношеній и приказывалъ ихъ отдавать "мѵроносицамъ". Нѣкоторыя подносили къ нему больныхъ дѣтей и подводили разслабленныхъ старухъ. Юродивый дулъ на нихъ, плевалъ и воздѣвалъ очи къ небу.

Юродивый этотъ былъ никто иной, какъ Арсеній, а одна изъ "мѵроносицъ" Алена.

Оставить комментарий Лейкин Николай Александрович (bmn@lib.ru) Год: 1879 Обновлено: 14/05/2015. 32k. Статистика. Очерк: Проза Неунывающие Россияне (1879)	Скачать FB2 Ваша оценка:

Лейкин Николай Александрович Человек Божий

Лейкин Николай Александрович
Человек Божий