Лейкин Николай Александрович
Странствующая труппа

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Н. А. Лейкинъ.

СТРАНСТВУЮЩАЯ ТРУППА

РОМАНЪ
ВЪ 2-ХЪ ЧАСТЯХЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

Типо-Литогр. Р. Голике. Спасская ул., домъ No 17.

1891.

   

СТРАНСТВУЮЩАЯ ТРУППА.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

   Актеръ Котомцевъ, рослый брюнетъ съ гладкобритымъ лицомъ, вошелъ въ номеръ провинціальной гостинницы и, сердито швырнувъ свою складную порыжѣлую шляпу на диванъ, сталъ снимать съ себя пальто.
   -- Чего ты швыряешь-то? огрызнулась на него жена, худая молодая еще женщина, разглаживавшая на столѣ маленькимъ утюгомъ шелковую юбку.
   -- А съ того, что, кажется, мы въ такое мѣсто заѣхали, что хуже Алеутскихъ острововъ, отвѣчалъ Котомцевъ, очутившійся въ черной фрачной парѣ.-- Это даже и не городъ, а посадъ.
   -- У головы былъ?
   -- Былъ и у головы, былъ и у полицейскаго надзирателя или пристава, что ли,-- это двѣ единственныя власти, управляющія посадомъ.
   -- Ну, и что же?
   -- Голова сѣрый мужикъ, хоть и одѣтъ въ крахмальную сорочку съ стоячими воротничками, полицейскій надзиратель истуканъ какой-то.
   -- Ну, и что же они тебѣ сказали?
   -- Голова, спасибо ему, поставилъ графинъ водки, выставилъ кусокъ икры, селедку, сыру и мятные пряники къ чаю, а надзиратель или приставъ и того не сдѣлалъ, а только спросилъ: "паспорты-то у васъ въ порядкѣ ли?"
   -- Насчетъ театра-то что? Насчетъ театральной залы? допытывалась жена.
   -- Да нѣтъ здѣсь, оказывается, никакого театра, и никакой театральной залы нѣтъ.
   -- Зачѣмъ же мы сюда заѣхали?
   -- Да Сусловъ навралъ, что въ семьдесятъ девятомъ году онъ, будто бы, здѣсь концертами съ живыми картинами хорошіе сборы бралъ. Но говорятъ, что здѣсь вообще лѣтъ восемь уже никакихъ представленій не было. Восемь лѣтъ тому назадъ, говорятъ, пріѣзжалъ какой-то циркъ, но давалъ свои представленія въ парусинной палаткѣ, разбитой на площади.
   -- Такъ гдѣ же мы-то будемъ давать спектакли?
   Котомцевъ только развелъ руками.
   -- Все-таки вѣдь клубъ есть и навѣрное при немъ зала? допытывалась жена.
   -- Здѣсь, матушка, такое мѣсто, что и слово-то клубъ не всякій выговоритъ. Какой тутъ клубъ Ничего нѣтъ.
   -- Ну, ратуша... Въ ратушѣ и должно быть зало.
   -- Есть. Но голова говоритъ: "Какъ бы Богъ на насъ не прогнѣвался, если мы его подъ театръ пустимъ". Вотъ какія понятія! Впрочемъ, полицейскій надзиратель обѣщался его уговорить. А и уговоритъ, такъ какъ мы будемъ играть? Нѣтъ ни занавѣса, ни декорацій.
   -- Какъ же ты такъ опрометчиво привезъ насъ сюда?
   -- Сусловъ... Ему повѣрилъ. Теперь ежели уѣзжать отсюда въ Быстринскъ -- съ чѣмъ мы поѣдемъ? У меня денегъ всего только рубль тридцать копѣекъ, и заложить нечего.
   -- Такъ что же мы будемъ дѣлать?
   -- И ума не приложу. Попробовать развѣ дать музыкально-литературный вечеръ въ ратушѣ, если надзиратель выхлопочетъ намъ зало?
   -- Послушай... Есть же здѣсь какіе-нибудь актеры-любители... Ты бы къ нимъ обратился. Вѣдь гдѣ же нибудь они даютъ свои спектакли. Не можетъ быть, чтобъ городъ былъ безъ любителей.
   -- Понимаешь ты, что это не городъ.
   -- И все равно, актеры-любители должны быть. Ты не спрашивалъ про любителей?
   -- Да я, матушка, такъ обезкураженъ, что...
   -- А водку у головы, однако, и обезкураженный пилъ.
   -- Ну, попреки... Только этого недоставало.
   Вошелъ Сусловъ -- худенькій, корявенькій лѣтъ сорока мужчина въ замасленномъ пиджакѣ и отрепанныхъ сѣрыхъ брюкахъ. Онъ держалъ что-то въ кулакѣ, потряхивалъ имъ и говорилъ:
   -- Воронѣ гдѣ-то Богъ послалъ кусочекъ сыру. Два съ четвертью сейчасъ съ одного купца въ трактирѣ на билліардѣ выигралъ.
   -- Ты что жъ мнѣ навралъ, что здѣсь какіе-то сборы бралъ! крикнулъ ему Котомцевъ.-- Здѣсь нѣтъ ни театра, ни театральной залы, ни декорацій...
   -- Вздоръ! Есть, есть. Все есть. Мы въ мыловаренномъ заводѣ тогда играли. Тамъ и декораціи были, и занавѣсъ, отвѣчалъ Сусловъ.-- Нѣтъ, ты вообрази, комику Богъ два рубля съ четвертакомъ послалъ. Ежели такъ каждый день пойдетъ дѣло, то и умирать не надо.
   -- Въ мыловаренномъ заводѣ?
   -- Да, въ мыловаренномъ заводѣ. Тамъ когда-то былъ мыловаренный заводъ.
   -- А гдѣ этотъ мыловаренный заводъ?
   -- А это за городомъ будетъ. Недалеко, но все-таки версты полторы... Тамъ и декораціи, тамъ и... Занавѣсъ мы, впрочемъ, тогда изъ мебельнаго ситцу дѣлали.
   -- Хватайся, Анатолій, скорѣй хоть за мыловаренный заводъ, сказала Котомцеву жена.-- Съѣзди. Посмотри...
   -- Да вѣдь этотъ мыловаренный заводъ былъ въ семьдесятъ девятомъ году, а существуетъ ли онъ теперь? Можетъ быть, давно ужъ развалился или сгорѣлъ, сказалъ Котомцевъ.
   -- Существуетъ, существуетъ. Въ немъ еще на Пасхѣ любители играли, отвѣчалъ Сусловъ.
   -- Вотъ видишь, и любители есть! подхватила жена Котомцева.-- Сусловъ-то лучше тебя. Онъ все узналъ.
   -- Да какъ же не узнать-то! Я сейчасъ съ однимъ любителемъ въ трактирѣ водку пилъ. Здѣшній нотаріусъ. Онъ даже просилъ меня, не будетъ ли ему какой-нибудь рольки, ежели мы спектакли ставить начнемъ.
   -- Видишь, видишь. А ты говоришь, что нѣтъ любителей. Чѣмъ бы, вотъ, у головы водку пить, ты бы лучше въ трактирѣ ознакомился съ здѣшними жителями, заговорила жена Котомцева.
   -- Ахъ ты, Господи! воздѣлъ руки кверху Котомцевъ.-- Да не съ тобой ли мы вмѣстѣ рѣшили, что надо прежде всего къ головѣ итти съ визитомъ!
   -- Тутъ, оказывается, и любительница есть. Самая ярая любительница. Жена лѣсничаго, разсказывалъ Сусловъ.-- Она-то на Пасхѣ и устраивала спектакль. Поетъ даже... Съ голосомъ... Отличный рояль у ней есть, фисгармоника есть. Мужъ ея, лѣсничій, скрипачъ. Это мнѣ все разсказывали нотаріусъ и тотъ купецъ, у котораго я два съ четвертью на билліардѣ выигралъ.
   -- Ну, скажите на милость, а Анатолій вернулся отъ головы и разсказываетъ мнѣ, что здѣсь нѣтъ любителей! всплескивала руками Котоицева.
   -- Все есть. Піанистъ даже есть, который можетъ играть въ антрактахъ спектакля. Онъ здѣсь часовыхъ дѣлъ мастеръ и настройщикъ, а также и на вечеринки играть танцы ходитъ съ своимъ піанино...
   -- Поѣзжай сейчасъ, Анатолій, съ Сусловымъ и осмотрите мыловаренный заводъ.
   -- Душечка, вѣдь мыловаренный заводъ за городомъ... Въ немъ хорошо лѣтомъ играть. Сусловъ ставилъ тамъ живыя картины тоже лѣтомъ, жена лѣсничаго давала спектакль на Пасхѣ, стало-быть весной, но кого понесетъ въ спектакль за городъ глубокой осенью или зимой! говорилъ Котомцевъ.
   -- Однако, надо же гдѣ-нибудь играть, ежели другого мѣста нѣтъ.
   -- А можетъ быть, полицейскій надзиратель выхлопочетъ намъ у головы залу въ ратушѣ. Тогда мы возьмемъ декораціи изъ мыловареннаго завода и будемъ играть въ ратушѣ. По моему, ужъ ежели ѣхать сейчасъ, то ѣхать знакомиться съ лѣсничихой и съ ней переговорить о спектакляхъ. Ѣдемъ, Сусловъ!
   -- Позволь... Какъ же я поѣду къ лѣсничихѣ, ежели у меня другихъ брюкъ, кромѣ этихъ, нѣтъ, отвѣчалъ Сусловъ.
   -- Да у тебя брюки вовсе не такъ плохи.
   -- Ну, все-таки... У меня, видишь, есть брюки черные подъ фракъ, я ихъ купилъ у Десятникова, но они мнѣ длинны и ихъ надо обрѣзать... А эти...
   -- Брось... Ей-ей, можно и въ этихъ брюкахъ...
   -- Однако, вотъ ты во фракѣ... Приличнымъ манеромъ...
   -- Я сейчасъ къ властямъ ходилъ съ визитомъ. Полно тебѣ... Пойдемъ.
   -- Сними фракъ и одѣнься въ пиджакъ, тогда я пойду...
   -- Ахъ, какой несносный человѣкъ! Ну, хороню.
   Котомцевъ отправился за занавѣску переодѣваться.
   

II.

   Спросивъ въ трактирѣ, гдѣ живетъ лѣсничій, Котомцевъ и Сусловъ отправились къ нему на квартиру. Лѣсничій жилъ совсѣмъ на краю посада въ незамощенной еще улицѣ, въ собственномъ небольшомъ вновь отстроенномъ деревянномъ домикѣ съ мезониномъ. Окрашенный въ желтую краску съ зелёными ставнями, домикъ глядѣлъ опрятно и привѣтливо. Около него, вмѣсто тротуара, были сдѣланы новые деревянные мостки. Впрочемъ, дабы дойти до дома лѣсничаго, Котомцеву и Суслову пришлось шагать по изумительной грязи. Стояла осень. Былъ октябрь на дворѣ. Вскорѣ они остановились передъ подъѣздомъ, выходящимъ на улицу, на мѣдной дверной доскѣ котораго была выгравирована надпись "Вадимъ Семеновичъ Гусинъ", и позвонились въ колокольчикъ. Имъ отворила горничная.
   -- Дома баринъ? спросилъ Котомцевъ.
   -- Нѣтъ, они въ отъѣздѣ.
   -- А барыня?
   -- Барыня-то дома... протянула горничная, подозрительно осматривая потертыя пальто посѣтителей, и спросила: -- А какъ объ васъ сказать? Кто вы такіе?
   -- А вотъ передайте ей наши карточки, сказалъ Котомцевъ и полѣзъ въ карманъ.-- Давай твою карточку, отнесся онъ къ Суслову.
   -- Откуда? у меня карточекъ никогда и не бывало.
   Горничная взяла карточку, на которой подъ короной было написано -- "артистъ Анатолій Евграфовичъ Котомцевъ", и захлопнула дверь передъ самымъ носомъ посѣтителей. Черезъ минуту она снова появилась въ открытой двери и ужъ другимъ тономъ заговорила:
   -- Пожалуйте, пожалуйте. Барыня очень проситъ.
   Котомцевъ и Сусловъ вошли въ свѣтленькую прихожую съ ясневой вѣшалкой, ясневымъ диваномъ и ясневымъ столикомъ, поставленнымъ передъ зеркаломъ въ ясневой рамѣ. Горничная сняла съ нихъ пальто. Котомцевъ взглянулся въ зеркало, взбилъ прическу и, крякнувъ, перешелъ въ гостиную съ множествомъ филейнаго вязанья на мягкой мебели. Лампы были подъ шелковыми абажурами, украшенными кружевами. Стоялъ кабинетный рояль, поодаль отъф-ісго -- гармони-флейта, на роялѣ лежала скрипка. Въ гостиной никого не было, но вскорѣ въ нее вышла лѣсничиха, закутанная въ оренбургскій пуховый платокъ и съ сильными слѣдами пудры на лицѣ. Очевидно, ее застали врасплохъ, и наскоро накинутый на плечи платокъ скрывалъ нѣкоторыя неисправности туалета. Это была маленькая, кругленькая женщина лѣтъ за тридцать, блондинка съ кудерьками на лбу и не лишенная пикантности.
   -- Артистъ Анатолій Евграфовъ Котомцевъ, отрекомендовался Котомцевъ.-- А это мой товарищъ по сценѣ, Сусловъ.
   -- Крещенъ Ексакустодіаномъ, но для удобства прошу звать просто Егоромъ Васильичемъ. На Ексакусто... тьфу! На это имя я больше даже и не откликаюсь, вставилъ свое слово Сусловъ.
   -- Очень пріятно, господа, очень пріятно... Прошу покорно садиться, заговорила хозяйка, и усадивъ гостей, и сама усѣлась на маленькій диванчикъ, уютно прислонившись къ спинкѣ его.-- Не ужели вы пріѣхали давать спектакли въ нашемъ захолустномъ Гусятниковѣ?
   -- Вообразите, да... отвѣчалъ Котомцевъ.-- Буду говорить прямо, по душѣ... началъ онъ.
   -- Ты ужъ, Котомцевъ, не утаивая ни единаго слова, не щадя ни родства, ни дружбы, по чистой совѣсти и правдѣ... перебилъ его Сусловъ и захихикалъ.
   -- Молчи... Буду передъ вами говорить откровенно... продолжалъ Котомцевъ.-- Вы женщина образованная, а потому поймете меня. Ваше имя, отчество позвольте узнать?
   -- Ольга Сергѣевна, дала отвѣтъ хозяйка.
   -- Мы захудалые актеры, Ольга Сергѣевна.-- Долго ждали ангажемента на зимній сезонъ, да такъ и не дождались. Не потому не дождались, чтобы ужъ хуже другихъ были, а просто оттого, что нашего брата актера очень ужъ много развелось на святой Руси. Каждый выгнанный гимназистъ -- актеръ, каждая сбѣжавшая отъ мужа жена -- актриса. Некуда дѣться -- въ актеры. Такъ мы актеры, не получившіе ангажемента. А между тѣмъ пить, ѣсть надо. Вотъ мы и составили сосьетэ, артистическое товарищество, заложились, собрали послѣднія крохи и поѣхали играть по маленькимъ городамъ и городишкамъ. ѣхать въ большіе города -- тамъ вездѣ антрепренеры и большія труппы, такъ мы по маленькимъ городкамъ, гдѣ нѣтъ постоянныхъ театровъ. Да вѣдь и товарищество наше маленькое и даже, можно сказать, самое мизерное. Я, жена, моя свояченица, резонеръ и благородный отецъ Днѣпровскій, его супруга -- комическая старуха, грандъ-дамъ Безъимянцева съ супругомъ на народныя роли и роли лакеевъ, и вотъ комикъ Сусловъ, кивнулъ Котомцевъ на товарища.
   -- Холостъ. Безъ супруги. Никогда не былъ женатъ и, по всѣмъ вѣроятіямъ, не буду... привсталъ тотъ и комически поклонился хозяйкѣ.
   -- Сиди. Не дурачься. Я говорю серьезно, остановилъ Суслова Котомцевъ и продолжалъ:-- Въ ваше Гусятниково наше сосьетэ дѣлаетъ первый визитъ и на первыхъ порахъ терпитъ неудачу. Оказывается, театра здѣсь нѣтъ. Какъ распорядитель товарищества, ѣду съ визитомъ къ головѣ просить подъ спектакли залу въ ратушѣ -- и встрѣчаю невѣжество: стѣсняется предоставить намъ залу, опасаясь, что Богъ его накажетъ. Полиція на насъ смотритъ косо. Случайно узнаю, что есть здѣсь въ посадѣ просвѣщенные друзья искусства актеры-любители, то-есть вы и вашъ супругъ -- и вотъ я у вашихъ ногъ.
   Котомцевъ выпрямился во весь ростъ, заложилъ руку за бортъ пиджака и поклонился.
   -- Примите подъ свое покровительство, протяните руку товарищамъ по искусству и своимъ вліяніемъ и участіемъ въ спектакляхъ помогите голодающимъ артистамъ, сказалъ онъ и прибавилъ:-- Говорю прямо -- голодающимъ, ибо, если мы не поставимъ здѣсь спектаклей, не возьмемъ хоть какихъ-нибудь сборовъ, намъ не только не выѣхать куда-нибудь отсюда, но и пить-ѣсть будетъ не на что.
   -- Съ удовольствіемъ, съ удовольствіемъ... заговорила лѣсничиха, вся вспыхнувъ и протягивая руку Котомцеву.-- Мы съ мужемъ сдѣлаемъ все что возможно. Ахъ, какъ жалко, что его нѣтъ дома и онъ въ отъѣздѣ! Но онъ дня черезъ два вернется. Должна вамъ сказать, что я большая любительница играть. Я воспитывалась въ Петербургѣ и много, много играла на любительскихъ сценахъ, но вышла замужъ и судьба забросила меня въ здѣшнее захолустье. Впрочемъ, и здѣсь время отъ времени мы даемъ спектакли. На Пасхѣ я давала спектакль, въ прошломъ году на святкахъ...
   -- Прошу и у насъ принять братское участіе, перебилъ ее Котомцевъ.-- Но прежде всего залу, залу для сцены! Потомъ декораціи...
   -- Непремѣнно, непремѣнно... У насъ есть даже небольшой кружокъ любителей... Нотаріусъ, мой мужъ, дочь нашего дьякона, учитель, учительница. Вотъ ихъ можно на маленькія роли. Учитель очень хорошо суфлируетъ.
   -- Учитель суфлируетъ? Ольга Сергѣевна! Вы меня оживляете! воскликнулъ Котомцевъ.-- А мы пріѣхали сюда безъ суфлера. Суфлеръ у насъ былъ, хотѣлъ ѣхать съ нами, но передъ самымъ отъѣздомъ съ нимъ сдѣлалась бѣлая горячка отъ пьянства и мы отправили его въ больницу. Но зало, зало... Прежде всего зало.
   -- Зало будетъ. Голова не смѣетъ не дать. Мы на него насядемъ, отвѣчала хозяйка.-- Тутъ есть и нѣкоторые полированные купцы-лѣсники изъ бывалыхъ въ столицахъ... И они насядутъ на голову. Но я не понимаю, зачѣмъ вамъ залу въ ратушѣ брать? Здѣсь мы играемъ въ старомъ зданіи мыловареннаго завода. Тамъ и сцена есть. Мы тамъ четыре раза играли.
   -- Вотъ видишь, видишь!.. воскликнулъ Сусловъ.
   -- Да... Но вѣдь это, говорятъ, за городомъ... сказалъ Котомцевъ.
   -- Такъ что жъ изъ этого? Это даже лучше. Будутъ партидеплезиръ... отвѣчала хозяйка.
   -- Я за сборы опасаюсь, уважаемая Ольга Сергѣевна. Вѣдь это далеко. Не каждый поѣдетъ.
   -- Всего только полторы версты. А сборы будутъ, если постараться. Здѣсь билеты надо навязывать, раздавать силою, а ужъ мой мужъ и я постараемся. А для купеческихъ сынковъ, знаете, это даже и лучше, что спектакли не въ самомъ посадѣ. На глазахъ родителей, можетъ быть, они будутъ стѣсняться, а тамъ-то ужъ дѣло заглазное... Вѣдь у насъ здѣсь послѣ спектаклей непремѣнно нужно и танцовальный вечеръ устроить. Право, я совѣтовала бы вамъ на мыловаренномъ заводѣ остановиться. Вы думаете, что онъ холодный? Онъ отопляется. Тамъ чугунки есть. Впрочемъ, мы и въ мыловаренномъ заводѣ, и въ ратушѣ попробуемъ. И тамъ, и тутъ... А теперь, господа, нельзя ли вамъ предложить чаю, кофе, выпить, закусить? весело предложила хозяйка.-- За всякой трапезой какъ-то оживленнѣе идетъ бесѣда.
   -- Я не прочь... сказалъ Котомцевъ.
   -- А я такъ даже съ превеликимъ удовольствіемъ, подхватилъ Сусловъ.
   -- Такъ я сейчасъ распоряжусь.
   И хозяйка вышла изъ гостиной.
   

III.

   Отъ лѣсничихи Котомцевъ вернулся домой повеселѣвшій.
   -- Дѣло-то вѣдь налаживается, сказалъ онъ женѣ.-- Былъ у лѣсничихи, ѣздилъ съ ней на мыловаренный заводъ. Ужасное помѣщеніе, но все-таки спектакли давать можно. Есть двѣ комнатныя декораціи, есть лѣсная, есть изба. Портала никакого, но подмостки есть, занавѣса тоже нѣтъ -- придется изъ ситцу дѣлать.
   -- Господи! Да ужъ хоть какъ-нибудь-то давать спектакли! вздохнула жена и бросила взоръ въ уголъ на икону въ старой потемнѣвшей краснаго дерева кіотѣ
   -- Но все-таки рублей двадцать пять, тридцать приспособленія будутъ стоить,-- а откуда мы ихъ возьмемъ? задалъ вопросъ Котомцевъ.-- Во-первыхъ, порталъ изъ дюймовыхъ досокъ, надо его краской закрасить или задрапировать его чѣмъ-нибудь. Во-вторыхъ, крупнаго рисунка мебельный ситецъ на занавѣсъ. Въ третьихъ, лампы нужны для освѣщенія и хоть два-три ряда стульевъ для публики. Въ мыловаренномъ сараѣ ничего нѣтъ. Однѣ голыя стѣны. Да... Тридцать-сорокъ рублей денегъ необходимо, а у нашего товарищества, если всѣ карманы вывернуть, и то красненькой бумажки не наберется. Что бы заложить такое?
   Онъ сѣлъ на диванъ, взбилъ шевелюру и въ задумчивости сталъ чесать въ затылкѣ.
   -- Объяви о спектаклѣ заранѣе, развѣсь афиши, начни продавать билеты. Первый сборъ и пойдетъ на приспособленія, посовѣтовала жена.
   -- Странная ты женщина! Вѣдь и на афишу надо деньги. Вѣдь и афишу безъ денегъ не выпустятъ изъ типографіи. Развѣ только лѣсничиха поможетъ? Вся надежда на лѣсничиху. Въ ней какого-то добраго генія намъ судьба посылаетъ. Приняла съ распростертыми объятіями, накормила, напоила, въ мыловаренный этотъ заводъ со мной съѣздила, обѣщала даже выхлопотать у хозяина завода позволеніе даромъ играть тамъ. Завтра къ тебѣ съ визитомъ пріѣдетъ.
   -- Ну, вотъ ее и попроси, чтобъ она за тебя поручилась. Боже мой! Неужели не повѣрятъ какихъ-нибудь два десятка досокъ въ долгъ, два-три куска мебельнаго ситцу!
   -- И повѣрятъ, такъ все-таки безъ наличныхъ денегъ ничего не подѣлаешь. Надо хоть красненькую бумажку на рукахъ имѣть на мелкіе расходы. Слушай, Таня, я заложу костюмъ Гамлета. Вѣдь все равно Гамлета намъ здѣсь не играть.
   -- А много ли тебѣ за него дадутъ? Пяти рублей не дадутъ.
   -- Ну, какъ возможно не дать! Все-таки трико шелковое, плисъ, плащъ изъ драдедама, шпага... Я считаю, тамъ чернаго плиса на пять-шесть фуражекъ можно выбрать.
   -- Ты лучше знакомься скорѣй съ здѣшними-то жителями. Знакомство все дѣлаетъ. Познакомишься -- сейчасъ и кредитъ. Тогда, можетъ быть, и занять можно будетъ у кого-нибудь пятнадцать-двадцать рублей.
   -- Да гдѣ знакомиться-то? Ни клуба, ни какого-либо общественнаго мѣста. Развѣ въ трактирѣ? Хорошо. Пойду сейчасъ въ трактиръ.
   Котомцевъ взялъ шляпу и хотѣлъ уходить, но остановился въ дверяхъ.
   -- Вы ѣли что-нибудь сегодня? спросилъ онъ жену и свояченицу, молоденькую дѣвушку лѣтъ восемнадцати, перешивавшую что-то у стола при свѣтѣ лампы.
   -- На пятіалтынный булокъ съѣли съ чаемъ. Два раза самоваръ требовали, отвѣчала жена.
   -- Ну, такъ я вамъ пришлю сейчасъ изъ трактира порцію селянки на сковородкѣ. А я давеча у лѣсничихи ѣлъ. Ужасно радушная хозяйка. И маринованную рыбу на столъ поставила, и ветчину, закуски разныя, наливокъ полонъ столъ. Ты знаешь, Сусловъ у ней въ лоскъ напился, такъ что мы его и съ собой не взяли, когда ѣздили смотрѣть мыловаренный заводъ.
   -- Пьянъ, да практиченъ! Вѣдь вотъ о лѣсничихѣ онъ узналъ, а не ты. А ты два дня живешь здѣсь, и не успѣлъ еще ни съ кѣмъ познакомиться. Ужасно ты какой-то вялый и несообщительный, сказала жена.
   -- Таня! Что за попреки! Я не нахаленъ -- это вѣрно, но гдѣ случится, въ несообщительности меня обвинять нельзя.
   -- А для успѣха даже нужно нахальство, въ особенности въ нашемъ актерскомъ мірѣ. Только нахалы и пользуются успѣхомъ. Ну, ступай, ступай въ трактиръ.
   Котомцевъ вышелъ въ корридоръ и спустился въ трактиръ, находящійся при гостинницѣ. Тамъ, около буфета, за столикомъ, передъ бутылкой водки и остовомъ какой-то жареной рыбы, сидѣли резонеръ Днѣпровскій, коренастый и плотный человѣкъ съ сѣдой щетиной на головѣ и нѣсколько бульдогообразнымъ лицомъ, и простакъ Безъимянцевъ, мужчина лѣтъ тридцати-пяти, бѣлобрысый, безцвѣтный, съ рыбьими, какъ бы оловянными глазами. Одѣтъ онъ былъ въ сапоги съ высокими голенищами и въ австрійскую сѣрую куртку съ стоячимъ воротникомъ и съ зеленой оторочкой. Съ ними сидѣлъ очень маслянаго, елейнаго вида рыжеватый, лысенькій и подслѣповатый бакенбардистъ среднихъ лѣтъ, въ клѣтчатой пиджачной парочкѣ и синемъ галстукѣ.
   -- А! Вотъ и нашъ директоръ! воскликнулъ Днѣпровскій при входѣ Котомцева.-- Ну, что, какъ наши дѣла?
   -- Дѣла, какъ сажа, бѣла, но все-таки въ воскресенье можно первый спектакль поставить, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Гдѣ? Въ мыловаренномъ храмѣ славы?
   -- Ахъ, ужъ и ты знаешь о здѣшнемъ мыловаренномъ храмѣ?
   -- Какъ же, какъ же... О всемъ извѣстился, съѣздилъ даже и въ это мыловаренное обиталище Таліи и Мельпомены. Вотъ новый благопріятель свезъ... кивнулъ Днѣпровскій на рыжеватаго елейнаго господина.-- Позвольте васъ познакомить. Здѣшній нотаріусъ...
   -- Евлампій Петровичъ Буканинъ. Артистъ въ душѣ... подхватилъ елейный господинъ и протянулъ Котомцеву руку.
   Отрекомендовался и Котомцевъ.
   -- Директоръ-распорядитель нашей труппы, прибавилъ Днѣпровскій.-- На него всѣ наши надежды. Въ его рукахъ будетъ и репертуарная часть, и денежная. Ну, что жъ, присаживайся къ столу. Водка еще есть, но ужъ закуска въ умаленіи.
   -- А мы еще чего-нибудь спросимъ, откликнулся нотаріусъ.-- Чего прикажете, господа, на закуску?
   -- Да похлебать бы чего-нибудь, а то цѣлый день въ сухомятку... проговорилъ Безъимянцевъ.
   -- Рыбной селянки прикажете?
   -- Вотъ, вотъ... Да хоть пару пироговъ дутыхъ на четверыхъ.
   -- Арефьичъ! Изобрази! крикнулъ нотаріусъ буфетчику.-- Да подать сюда селедку.
   -- Я, господа, водки пить не стану, сказалъ Котомцевъ.
   -- Ну?! Съ чего же это такъ? Нельзя... Для перваго знакомства надо.
   -- Надо, надо... подхватили Днѣпровскій и Безъимянцевъ.-- Евлампій Петровичъ все равно что товарищъ. Можетъ быть, ему придется быть звеномъ нашей труппы. Актеръ вѣдь.
   -- Я все, господа... И актеръ любитель, режиссеръ, чтобы за выходами слѣдить, и суфлеръ, и кассиръ, и ламповщикъ. Куда хотите, туда меня и ткните. Радъ поработать для васъ и для искусства.
   -- Храмъ-то искусства только уже очень плохъ, сказалъ Котомцевъ.
   -- Э, что тутъ! Только бы сборы брать! махнулъ рукой Безъимянцевъ.-- Мы подъ Петербургомъ, на дачѣ играли разъ даже въ дровяномъ сараѣ, а публику на дворѣ подъ парусинный навѣсъ посадили. Быть бы только здорову, да попасть въ Царство Небесное, а помѣщеніе что!
   Подали селедку. Нотаріусъ разливалъ по рюмкамъ водку.
   -- Приспособимъ вамъ этотъ мыловаренный заводъ для спектаклей, отлично приспособимъ. Вы ужъ положитесь на меня, говорилъ онъ.-- А теперь, господа, за вашъ будущій успѣхъ!
   Всѣ взялись за рюмки.
   

IV.

   Noьозвольте... Но что же вы думаете ставить для перваго спектакля? спросилъ Котомцева нотаріусъ.
   -- Охъ, ужъ и самъ не знаю, что!
   Котомцевъ запустилъ руку въ волосы со лба, провелъ ее до затылка и сталъ чесать затылокъ.
   -- А какія у васъ больше пьесы любятъ: ковровыя или полушубныя? задалъ вопросъ резонеръ Днѣпровскій нотаріусу.
   -- То-есть какъ это ковровыя? недоумѣвалъ нотаріусъ.
   -- Ахъ, да... Вѣдь вы нашихъ театральныхъ терминовъ-то не знаете. Ковровыми пьесами называются пьесы съ великосвѣтскими дѣйствующими лицами, ну, а полушубными -- пьесы изъ мужицкаго и купеческаго быта, пояснилъ Днѣпровскій.-- Такъ вотъ, которыя больше любятъ?
   -- Какъ у насъ могутъ что-нибудь любить, ежели въ годъ бываетъ одинъ, два любительскихъ спектакля, а два года тому назадъ и никакихъ спектаклей не было. Спектакли у насъ только лѣсничиха ввела, когда пріѣхала къ намъ съ мужемъ
   -- Тогда для такой публики ковровыя пьесы, пожалуй, лучше, проговорилъ Днѣпровскій.
   -- Лучше... Ты знаешь, что ковровыя пьесы намъ ставить нельзя, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Отчего? спросилъ Днѣпровскій.
   -- Отчего, отчего... Странный вопросъ! Послушайте, вы въ душѣ артистъ, стало быть, и другъ актеровъ... Могу я говорить откровенно при васъ? отнесся Котомцевъ къ нотаріусу.
   -- Говори, говори... Евлампій Петровичъ человѣкъ рубаха, далъ за него отвѣтъ Днѣпровскій и хлопнулъ его по плечу.
   -- Оттого, что наши дамы всѣ перезаложились еще въ Петербургѣ и пріѣхали безъ костюмовъ. Вѣдь въ будничныхъ шерстяныхъ и ситцевыхъ платьяхъ ковровыя пьесы играть нельзя. Чудакъ! Еще спрашиваетъ!
   -- Моя жена два великолѣпныхъ шелковыхъ платья привезла... похвастался Безъимянцевъ.
   -- Это твоя. Да и то врешь! А моя жена и моя свояченица сюда пріѣхали ни съ чѣмъ. Ты знаешь, мы все лѣто безъ ангажемента просидѣли. Вѣдь нужно было пить-ѣсть, сказалъ Котомцевъ.-- Нѣтъ, ужъ придется на полушубныхъ пьесахъ выѣзжать, да такъ, на водевильчикахъ.
   -- Да полушубныя пьесы для нашей публики и лучше, проговорилъ нотаріусъ.-- У насъ какая публика? Простой сѣрый купецъ: дровяникъ, лѣсопромышленникъ, лавочникъ, хлѣбникъ. Кто овсомъ торгуетъ, кто телятъ скупаетъ, кто кабаки и трактиры держитъ. А что насчетъ вашей откровенности, прибавилъ онъ:-- то можете быть смѣло увѣрены, что я никогда не злоупотреблю вашей откровенностью. Смотрите на меня, какъ на друга, на истиннаго друга, готоваго всѣмъ вамъ помочь и словомъ и дѣломъ.
   -- Ну, спасибо.
   Котомцевъ протянулъ нотаріусу руку. Нотаріусъ сдѣлалъ елейное лицо, прищурился, наклонилъ голову на бокъ, взялъ руку Котомцева въ правую руку и потрясъ ее, прикрывъ лѣвой.
   -- Поставьте тогда для перваго спектакля что-нибудь изъ Островскаго, сказалъ онъ Котомцеву.
   -- Непремѣнно надо изъ Островскаго. "Грѣхъ да бѣда на кого не живетъ" хорошо бы поставить, но у насъ любовника нѣтъ. Былъ и сговорился ѣхать съ нами любовничекъ одинъ безмѣстный, но наканунѣ отъѣзда получилъ телеграмму съ ангажементомъ куда-то на Волгу и сбѣжалъ. Бабаева и некому играть.
   -- Позволь! Да вотъ тебѣ любовникъ! Вотъ тебѣ Бабаевъ! воскликнулъ Днѣпровскій и указалъ на нотаріуса.-- Сыграешь Бабаева?
   Нотаріусъ покраснѣлъ.
   -- Ежели это, господа, роль маленькая, ничтожная... началъ онъ.
   -- Неужели вы пьесы Островскаго "Грѣхъ да бѣда" не знаете! удивился Котомцевъ.
   -- То-есть, какъ вамъ сказать... Я знаю, я, кажется, читалъ, но...
   -- Какой же вы, батюшка, артистъ въ душѣ послѣ этого, ежели Островскаго не знаете!
   Котомцевъ всплеснулъ руками.
   -- Зналъ, но забылъ... совсѣмъ уже сконфузился нотаріусъ.-- Нельзя же все помнить.
   -- Сыграетъ, сыграетъ! махалъ руками Днѣпровскій.-- Роль не ахти какая! Стоитъ ему только одѣться получше, надѣть на голову парикъ, чтобъ лысину прикрыть, я его набѣлю и нарумяню, и отличный Бабаевъ выйдетъ. Это молодой человѣкъ... То-есть онъ можетъ быть и не совсѣмъ молодымъ человѣкомъ, а просто красивый человѣкъ, который вызываетъ на свиданіе жену купца и заводитъ съ ней интрижку, пояснялъ онъ.-- Любезничалъ вѣдь когда-нибудь съ какой-нибудь барынькой? Цѣловался? Ну, вотъ и тутъ надо. Прости только, другъ любезный, что я тебѣ говорю ты. Не могу я въ актерскихъ дѣлахъ разговаривать на вы... Претитъ... хлопнулъ Днѣпровскій по плечу нотаріуса.-- Ну, наливай! Выпьемъ на ты.
   -- Съ удовольствіемъ...
   Нотаріусъ началъ наливать рюмки.
   -- Я не стану больше пить... прикрылъ свою рюмку рукой Котомцевъ.
   -- Нельзя. Видишь, человѣкъ поступаетъ въ нашу труппу и дѣлается товарищемъ, настаивалъ Днѣпровскій.-- И чтобы всѣмъ намъ быть съ нимъ на ты.
   Выпили. Выпилъ и Котомцевъ.
   -- Такъ сыграете? спросилъ онъ нотаріуса.-- То-бишь... Такъ сыграешь Бабаева-то?
   -- Ежели Алексѣй Павлычъ говоритъ, что сыграю, то отчего же... кивнулъ нотаріусъ на Днѣпровскаго.-- Извольте. Повторяю, я для артистовъ на все готовъ.
   -- Да вы... да ты игралъ ли когда-нибудь?
   -- Всѣ три раза у Ольги Сергѣевны игралъ. У лѣсничихи, то-есть. Лѣсничиха только три спектакля здѣсь и ставила. Въ первый разъ я игралъ въ водевилѣ "Мотя", а потомъ...
   -- Да что тутъ разспрашивать! Сыграетъ... перебилъ Днѣпровскій.-- Покажемъ, поучимъ... "Грѣхъ да бѣда" самая удобная пьеса... Я -- Архипъ... Котомцевъ -- Красновъ... Безъимянцевъ -- Аѳоня. Не отмѣнять же оттого, что нѣтъ у насъ любовника. Любовникъ во всякой пьесѣ нуженъ, говорилъ онъ и спросилъ Котомцева:-- Ну, такъ первый спектакль, стало быть, въ воскресенье?
   -- Да... Но вѣдь вотъ надо досокъ на кой-какія приспособленія въ театрѣ... На скамейки, на порталъ... Нельзя ли, Евлампій Петровичъ, какъ-нибудь добыть штукъ двадцать-тридцать досокъ въ долгъ до перваго представленія? сказалъ Котомцевъ
   -- Досокъ? встрепенулся нотаріусъ.-- А вотъ мы сейчасъ... Досками торгуетъ нашъ голова. У него лѣсной дворъ. Эй! Василій! крикнулъ онъ полового.-- Кажется, въ билліардной сынъ нашего головы. Позови его сюда.
   Половой хлопнулъ себя по бедру салфеткой, побѣжалъ въ билліардную и тотчасъ же вернулся.
   -- Сейчасъ идутъ-съ...
   Въ буфетную вошелъ совсѣмъ еще юноша въ сѣренькой пиджачной парочкѣ и синемъ галстукѣ, розовый, полненькій съ только еще пробивающимся пушкомъ на подбородкѣ.
   -- Василій Никитичъ Мелетьевъ, отрекомендовалъ его нотаріусъ,-- Вотъ, Вася, позволь тебя познакомить съ пріѣзжими артистами.
   Актеры назвали свои фамиліи и протянули юношѣ руку. Тотъ такъ и зардѣлся, какъ маковъ цвѣтъ.
   -- Господамъ артистамъ нужны доски для театра, такъ пришли-ка съ вашего двора на мыловаренный заводъ завтра поутру, продолжалъ нотаріусъ.-- А деньги потомъ...
   -- Штукъ пятнадцать дюймовыхъ на порталъ, да штукъ пятнадцать потолще на скамейки, сказалъ Котомцевъ.
   Юноша вспыхнулъ еще больше.
   -- Я не знаю, какъ папенька, проговорилъ онъ.
   -- Да ты отца-то и не спрашивайся. А пришли, да и дѣлу конецъ!.. проговорилъ нотаріусъ.
   -- Послушайте, да вѣдь мы заплатимъ, изъ перваго сбора заплатимъ, вставилъ Котомцевъ.
   -- А хоть бы и не заплатили, подхватилъ нотаріусъ.-- Да чего ты, Васька, срамишься? Ты отцу и говорить ничего не долженъ, а рано утромъ, до его прихода на дворъ, навали на возъ досокъ и посылай. Дуракъ! Ты долженъ за честь считать, что къ тебѣ артисты обращаются. Въ первый разъ къ намъ въ Гусятниково артисты пріѣхали, ачы свинью изъ себя разыгрываешь!
   Нотаріусъ уже кричалъ на юношу. Тотъ опѣшилъ.
   -- Да я готовъ-съ... Я все чувствую... Хорошо-съ... Пришлю... А только ужъ вы, Евлампій Петровичъ, Бога ради, не проговоритесь папашѣ.
   -- Ну, вотъ! Что я? Дуракъ, что ли? Доски будутъ, кивнулъ нотаріусъ актерамъ, а юношѣ сказалъ:-- Ну, садись... Выпей рюмку для перваго знакомства съ артистами.
   Юноша робко приткнулся къ столу.
   

V.

   Еще выпили.
   Котомцевъ радостно потиралъ руки.
   -- Ну, слава Богу, съ лѣсомъ для театра устроились, говорилъ онъ.-- Теперь бы только насчетъ ситца для занавѣса. Занавѣсъ нужно или изъ мебельнаго ситца сдѣлать, или изъ цвѣтного коленкора.
   -- Валяй изъ краснаго или зеленаго коленкора, посовѣтовалъ ему Безъимянцевъ.-- Актрисы наши его сошьютъ, а я вырѣжу изъ золотой бумаги лиру и наклею ее по серединѣ занавѣса. Такъ будетъ приличнѣе. А изъ мебельнаго ситца, такъ на перегородку въ номерѣ гостинницы будетъ смахивать.
   -- Ну, а гдѣ бы намъ этимъ коленкоромъ раздобыться? спросилъ Котомцевъ.
   -- Коленкоръ въ суровской лавкѣ Глоталова, отвѣчалъ сынъ городского головы, сдѣлавшійся нѣсколько смѣлѣе отъ выпитой рюмки водки.
   -- Да, у Глоталова или Аленкина, прибавилъ нотаріусъ.-- Вы погодите... Черезъ полчаса или черезъ часъ навѣрное этотъ самый Глоталовъ сюда придетъ. Вѣдь здѣсь въ трактирѣ по вечерамъ почти всѣ наши крупные обыватели собираются. А не придетъ онъ, такъ мы за нимъ пошлемъ въ лавку слугу.
   Подали рыбную селянку. Всѣ принялись за ѣду. Въ буфетную комнату вошла купеческая фигура въ чуйкѣ на лисьихъ бедеркахъ и въ картузѣ. Это былъ среднихъ лѣтъ человѣкъ съ клинистой бороденкой.
   -- Да вотъ онъ на поминѣ-то легокъ! воскликнулъ нотаріусъ,-- Глоталовъ! Поди сюда. Дѣло есть.
   -- Дѣло? Дѣло не медвѣдь, въ лѣсъ не убѣжитъ, весело проговорилъ Глоталовъ, снимая съ себя чуйку и передавая ее половому.-- Садилъ ли рѣдьку-то сегодня?
   -- Брось свои прибаутки и или сюда. Вотъ, прежде всего, познакомься. Господа актеры.
   Актеры встали и назвали свои фамиліи. Послѣдовало рукопожатіе.
   -- Очень пріятно... сказалъ Глоталовъ.-- Циркъ сюда пріѣзжалъ къ намъ, такъ со всѣми акробатами и клоунами пилъ, а съ актерами выпивать еще не трафилось.
   -- Вотъ господамъ артистамъ нужно зеленаго или краснаго коленкора на занавѣсъ для театра, указалъ нотаріусъ.
   -- Что жъ, это все въ нашихъ рукахъ. Вотъ рѣдьку посадимъ -- и дѣло сдѣлаемъ.
   -- Ты дѣло-то сдѣлай такъ, что коленкоръ имъ
   дай, а деньги билетами на представленія въ театрѣ заберешь. Богатый ты здѣсь обыватель, домовладѣлецъ, такъ долженъ искусство поддержать.
   -- А можетъ быть, они захотятъ у меня всю лавку на билеты смѣнять, тогда что? прищелкнулъ языкомъ Глотало въ.
   -- Намъ только на занавѣсъ. Ну, аршинъ полтораста, двѣсти, пояснилъ Котомцевъ.
   -- Ой-ой-ой! Да вѣдь это четвертной бумажкой пахнетъ.
   -- Да мы заплатимъ, заплатимъ вамъ. Можете и не смѣниваться на билеты. А только заплатимъ послѣ перваго представленія.
   -- Изъ выручки, значитъ. Такъ...
   Глоталовъ улыбнулся и спросилъ:
   -- А кралечекъ съ собой привезли? Познакомите съ канашками, такъ...
   -- Какія тутъ кралечки! Какія канашки! Люди съ женами пріѣхали! крикнулъ на него нотаріусъ.
   -- Съ женами? протянулъ Глоталовъ,-- Ну, пардонъ. А только зачѣмъ же вы, ребята, съ женами ѣздите? Вѣдь это кислота. То ли дѣло купоросныя барышни!
   -- Ты, братецъ, совсѣмъ не такъ понимаешь. Ты по цирку судишь. Тутъ возвышенное искусство. Тутъ совсѣмъ другое дѣло. Такими словамиты только обижаешь.
   -- Ну, пардонъ. А я думалъ...
   -- Такъ вотъ коленкору надо. Половину денегъ ты получишь послѣ спектакля, а половину билетами заберешь.
   -- Отпустимъ. Сойдемся. Сади рѣдьку-то! Что жъ рюмки пустыя стоятъ!
   Нотаріусъ опять налилъ. Выпили.
   -- Позвольте, господа, ужъ теперь отъ меня лимонаду съ коньякомъ для перваго знакомства... предложилъ сынъ головы.
   -- Ай да Вася! Съ чего это ты раскутился? воскликнулъ Глоталовъ.-- А не боишься, что отецъ Травіату изъ русскихъ пѣсенъ на твоей головѣ сыграетъ?
   -- Ставь, ставь! Угощай бѣдныхъ артистовъ! хлопнулъ его по плечу резонеръ Днѣпровскій.-- За это тебѣ сторицею воздастся.
   Сынъ головы приказалъ подать коньяку и лимонаду. Котомцевъ сидѣлъ и перечислялъ:
   -- Два дѣла сдѣлано. Лѣсъ есть, занавѣсъ есть Теперь мебель на сцену, лампы для освѣщенія театра и сцены...
   -- Мебель? проговорилъ нотаріусъ.-- Вотъ насчетъ мебели у насъ плохо.
   -- Позволь... Да какая же такая особенная мебель въ "Грѣхъ да бѣда"? Вѣдь мы "Грѣхъ да бѣду" ставимъ. Четыре стула, столъ, шкапчикъ -- вотъ и все... возразилъ Днѣпровскій.
   -- Однако, вѣдь надо еще и водевиль поставить.
   Кромѣ того, придется и другія пьесы давать. Вѣдь не одинъ же спектакль мы дадимъ.
   -- Мебель придется здѣсь по домамъ собирать. Мебельной лавки здѣсь нѣтъ, заявилъ нотаріусъ.-- Впрочемъ, кой-какую мебелишку я отъ себя дамъ надѣюсь, и лѣсничиха не откажетъ.
   -- Желаете двухспальную кровать? Жертвую. У меня послѣ покойницы жены осталась! воскликнулъ Глоталовъ.
   -- Ха-ха-ха! Да на что намъ двухспальную кровать? разразился хохотомъ Безъимянцевъ.-- Намъ нужно мягкую гостиную мебель.
   -- Да и не одну гостиную. Нужно и въ зрительную залу три-четыре ряда стульевъ поставить, прибавилъ Котомцевъ.
   -- А это ужъ придется у головы изъ ратуши попросить. Больше взять негдѣ.
   -- Вася! Это ужъ твое дѣло! Сваргань! хлопнулъ Глоталовъ по плечу сына головы.-- Или боишься отца?
   Юноша опять сконфузился и замялся.
   -- Дѣйствительно, у насъ папенька на этотъ счетъ на манеръ вампира... тихо произнесъ онъ, потупя взоръ при видѣ обращенныхъ на него взглядовъ актеровъ
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Не требуйте отъ него, господа, этого... сказалъ нотаріусъ.-- Пусть ужъ онъ только лѣсъ доставитъ въ театръ, а стулья для театра у головы лѣсничиха Ольга Сергѣевна Гусина выпроситъ. Насчетъ стульевъ у насъ, впрочемъ, было просто, когда мы любительскій спектакль ставили. Два ряда стульевъ изъ ратуши было, дѣйствительно, поставлено, а потомъ, когда билеты на эти стулья были проданы, то всѣмъ объявили, что кто хочетъ въ стульяхъ сидѣть, то пусть только платитъ деньги за билеты въ стулья, а стулья свои пришлетъ. Такъ и дѣлали. Присылали съ прислугой свои стулья, а потомъ и сидѣли на нихъ.
   Подали лимонадъ и коньякъ.
   

VI.

   Котомцевъ хоть и отказывался отъ водки и вина, но такъ какъ угощали его все нужные люди, то пришлось выпить изрядно, такъ что въ номеръ къ себѣ поздно ночью вернулся онъ значительно захмелѣвшій. Жена и свояченица уже спали. Онъ постучался. Ему отворила жена. Она была босикомъ, въ рубашкѣ и ночной кофточкѣ.
   -- Пьянъ? И не стыдно это тебѣ! воскликнула она, видя при свѣтѣ свѣчки его красное лицо и чувствуя сильный спиртныя запахъ.
   -- Да вѣдь сама же ты послала меня въ трактиръ знакомиться съ здѣшней публикой, отвѣчалъ заплетающимся языкомъ Котомцевъ.-- А трактирное знакомство безъ выпивки -- невозможно.
   -- У васъ все невозможно! Срамникъ... Безстыдникъ... Смотри, даже шатаешься!
   -- За то много дѣла сдѣлалъ. Занавѣсъ есть, порталъ есть, афишки будутъ. Вотъ даже два стула въ первомъ ряду на первое представленіе продалъ.
   Онъ вынулъ изъ брючнаго кармана скомканныя трехрублевку и рублевку и бросилъ ихъ передъ женой на столъ.
   -- Швыряй деньги-то, швыряй! Много ихъ, должно быть, у тебя.
   -- Я чтобъ тебѣ показать.
   -- Много ты помнишь обо мнѣ! Какъ же! Селянки-то порцію мнѣ съ Дашей только пообѣщалъ прислать изъ трактира, да такъ и забылъ.
   -- Таня! Прости! Голубушка, прости! Дѣйствительно, забылъ, хлопнулъ себя Котомцевъ ладонью по лбу.-- Пришелъ въ трактиръ -- наши актеры сидятъ и пьютъ съ публикой. Одинъ пристаетъ, другой пристаетъ...
   -- А мы съ сестрой ждемъ, голодомъ сидимъ. Ужъ въ двѣнадцатомъ часу ночи велѣли подать себѣ самоваръ и напились чаю съ булками. Третій день не обѣдаемъ. Такая жизнь несносна.
   -- Но отчего же вы сами не спросили себѣ селянки? Отчего не послали въ трактиръ корридорнаго?
   -- Бережемъ твои финансы. Думаемъ, не прислалъ ты, такъ ужъ почему-нибудь разсчитываешь. Городишко глухой... Богъ знаетъ, возьмемъ ли еще здѣсь какіе-либо сборы.
   Послѣднія слова жена говорила уже лежа въ постели. Она и ея сестра спали за альковомъ, на кровати. Котомцевъ раздѣвался и укладывался во второй половинѣ комнаты на диванѣ. Не было ни простыни, ни одѣяла. Онъ улегся на свою красную кумачевую подушку безъ наволочки, прикрылся пледомъ и докуривалъ папироску.
   -- Первый спектакль въ воскресенье... говорилъ онъ-женѣ.-- Ставлю "Грѣхъ да бѣда" Островскаго. Тебѣ Татьяну играть. Ситцевое и шерстяное простенькое платье у тебя есть. Для лѣсничихи надо будетъ водевиль пристегнуть. Роль Бабаева навязали нотаріусу. Завтра афишу составимъ. Видѣлся съ жидомъ-типографщикомъ. Онъ же и здѣшній ростовщикъ. Просилъ его выкупить твои заложенныя въ Петербургѣ платья. Показывалъ квитанціи. Вѣдь надо же выкупить тебѣ платья. Безъ платьевъ и играть нельзя.
   -- Ну, и что же? спросила жена.
   -- Ростовщикъ-то? Ни да, ни нѣтъ. "Надо, говоритъ, видѣть, какой будетъ первый сборъ въ театрѣ". Стало быть, ко второму спектаклю ужъ нечего разсчитывать платья имѣть.
   -- И къ третьему, должно быть, не увидаешься съ платьями. Ужасный городишко! Я прошлась вчера съ Дашей по улицамъ. Десятка полтора хорошихъ домовъ, а остальное лачуги да избы. Все бѣднота. Кому тутъ въ театръ ходить!
   -- Говорятъ, надо мировому судьѣ визитъ сдѣлать. Все отъ него зависитъ. Сказываютъ, тутъ какъ-то на масляной пріѣзжалъ фокусникъ и чревовѣщатель и первое представленіе устроилъ у мирового на дому, разумѣется, даромъ, такъ тотъ ему потомъ весь городъ согналъ на его вечера, а вечера онъ давалъ въ здѣшнемъ училищѣ. Два вечера далъ, и залъ былъ биткомъ.
   -- Вотъ видишь, и фокусникъ давалъ представленіе въ училищѣ, а ты хочешь играть въ какомъ-то мыловаренномъ заводѣ, за городомъ.
   -- Въ училищѣ сцены негдѣ поставить. Фокусникъ давалъ представленія въ классѣ. Ему сцены не нужно. Да и всѣ здѣшніе намъ совѣтуютъ, чтобы мы играли въ мыловаренномъ заводѣ. Послѣ спектакля -- танцовальный вечеръ.
   -- Ну, спи. Завтра поговоримъ.
   Котомцевъ заснулъ.
   На утро обитатели номера проснулись отъ сильнаго стука въ дверь. Стучалъ комикъ Сусловъ и кричалъ:
   -- Эй, вы, сонныя тетери! Отворяйте брату двери!
   -- Сусловъ! Это ты?
   -- Я, я, я... Отворяйте. Театральный сборъ несу. Вчера сорвалъ съ одного портерщика рубль за билетъ на первый спектакль и выдалъ ему предварительную росписку.
   -- Погоди, мы еще спимъ. Дай женѣ и свояченицѣ одѣться. Который часъ?
   -- "Седьмой, восьмой, девятый... Ахъ, Амуръ проклятый! И страхъ ихъ не беретъ!" отвѣчалъ Сусловъ, цитируя изъ "Горя отъ ума".
   -- Танечка! Даша! вставайте... сказалъ Котомцевъ женѣ и свояченицѣ.-- Сусловъ стучится. Онъ деньги принесъ.
   -- Пусть входитъ. Мы за альковомъ одѣнемся.
   Котомцевъ отворилъ дверь. Вошелъ Сусловъ.
   Лицо его было блѣдно и опухши, глаза красны.
   -- Экъ, у тебя рожу-то перекосило! Хоть сейчасъ съ тебя чорта писать егорьевскому коню подъ ноги, сказалъ Котомцевъ.
   -- За то дѣло сдѣлалъ. По всѣмъ портернымъ и трактирамъ огласилъ, что пріѣхала драматическая труппа и будетъ давать представленія. Вѣдь газетъ здѣсь не издается, такъ надо же какъ-нибудь оповѣщать до афиши. Вотъ даже рублевое мѣсто тебѣ продалъ. Получай рубль-цѣлковый.
   -- Да какъ тебѣ деньги-то повѣрили? Мало ли кто придетъ въ портерную и назовется актеромъ.
   -- А вотъ повѣрили. И даже даромъ пивомъ употчевали, такъ употчевали, что на лошади и въ гостинницу меня привезли. Это сынъ одного здѣшняго кабатчика и трактирщика. Двѣ портерныя лавки, кромѣ того дровяной дворъ у нихъ. Прекрасный саврасикъ. Подсѣдовъ его фамилія. Самъ просится играть съ нами. "Мнѣ, говоритъ, хоть только на сценѣ постоять". А я ему говорю: "на сценѣ стоять -- стой, но чтобы каждое представленіе билетъ на мѣсто покупать". И вотъ онъ далъ рубль за мѣсто.
   -- Послушайте, Сусловъ, богатый онъ? спрашивала изъ-за алькова Котомцева, всплескиваясь водой изъ умывальника.
   -- Да должно быть, что тятька его при капиталѣ. Торгуютъ, свой домъ имѣютъ.
   -- А нельзя ли у него денегъ занять, чтобы мои костюмы въ Петербургѣ изъ ломбарда выкупить?
   -- А вотъ подберемъ его къ рукамъ, такъ, можетъ быть, будетъ и можно.
   -- Голубчикъ, да вѣдь это надо поскорѣе. Мнѣ играть не въ чемъ.
   -- Желаете, я его самого къ вамъ приведу? Онъ даже умолялъ познакомить его съ актрисами. Пококетничайте съ нимъ. Пусть и Дарья Ивановна передъ нимъ хорошенько глазками пострѣляетъ. Почемъ знать, можетъ быть, въ немъ и свою судьбу найдетъ. Прикажете привести?
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Не надо. Что за попрошайничество! воскликнулъ Котомцевъ.-Будутъ дѣла въ театрѣ -- и сами выкупимъ. У ростовщика проситъ денегъ -- это я понимаю, но у публики...
   -- Дарьѣ-то Ивановнѣ не худо бы съ нимъ заняться.
   -- Не люблю я сиволапыхъ, откликнулась свояченица Котомцева.
   -- Позвольте-съ... Онъ вовсе не сиволапый. Въ губернской прогимназіи два года учился и клѣтчатые брюки носитъ.
   -- Оставь, Сусловъ! Брось! опять остановилъ комика Котомцевъ и спросилъ: -- Такъ ты вчера послѣ лѣсничихи все время по портернымъ и трактирамъ слонялся? Отчего же ты въ здѣшній трактиръ не зашелъ?
   -- Не могъ. Дошелъ до того, что только слово "мама" выговаривалъ. Привезли меня домой, уложили спать -- и вотъ до утра... Проснулся -- и къ тебѣ. Пои меня чаемъ за то, что рубль на нашу странствующую братію заработалъ.
   -- А вотъ сейчасъ велимъ самоваръ...
   Котомцевъ сталъ звонить корридорнаго.
   

VII.

   Часу въ двѣнадцатомъ утра къ Котомцевымъ пріѣхала лѣсничиха. У Котомцевыхъ въ номерѣ все еще "самоварничали" и толковали о предстоящемъ первомъ спектаклѣ. Выпивали второй самоваръ. Собралась вся труппа. Котомцевъ писалъ афишу. Около него сидѣла сожительница Днѣпровскаго Настасья Викуловна Гулина, называющаяся, впрочемъ, женой Днѣпровскаго, сухая женщина неопредѣленныхъ лѣтъ, и жена Безъимянцева Софья Андреевна, полная, рослая, съ черными усиками, совершенная противоположность своего мужа. Безъимянцева немилосердно курила толстыя папиросы самокрутки, да и всѣ курили, отъ чего въ комнатѣ былъ такой воздухъ, что хоть топоръ повѣсь, какъ говорится. За неимѣніемъ въ комнатѣ стульевъ, Сусловъ сидѣлъ на чемоданѣ, Днѣпровскій на подоконникѣ, а Безъимянцевъ просто стоялъ.
   При входѣ лѣсничихи всѣ засуетились. Днѣпровскій началъ отворять фортку. Безъимянцевъ побѣжалъ въ свой номеръ за стуломъ. Котомцевъ бросился снимать съ лѣсничихи шубку. Лѣсничиха была въ прекрасно сшитомъ шелковомъ платьѣ, браслетахъ, свѣжихъ перчаткахъ и дорогой бобровой шапочкѣ, что рѣзко противорѣчило съ убогими костюмами актрисъ.
   -- А я къ вамъ нарочно пораньше, чтобы застать, начала она.-- По дорогѣ заѣзжала къ владѣльцу нашего разваливающагося мыловареннаго завода и выхлопотала вамъ разрѣшеніе ставить тамъ спектакли даромъ. Онъ ничего не будетъ съ васъ брать за помѣщеніе, но выговариваетъ себѣ и своему семейству право бывать на спектакляхъ безплатно.
   Послышались: благодарность, извиненія за безпорядокъ и тѣсноту въ комнатѣ. Всѣ поднялись съ мѣстъ. Котомцевъ каждаго представлялъ лѣсничихѣ, называя по имени и отчеству. Наконецъ лѣсничиха сѣла на принесенный Безъимянцевымъ стулъ и стала снимать съ себя перчатки.
   -- Очень кстати, Ольга Сергѣевна, пожаловали, сказалъ Котомцевъ.-Мы вотъ афишу перваго спектакля составляемъ. Идетъ у насъ "Грѣхъ да бѣда на кого не лшветъ" Островскаго.
   -- Ахъ, какая прелесть! воскликнула лѣсничиха.-- Я видѣла эту пьесу въ Петербургѣ. Вѣдь тамъ, кажется, мужъ убиваетъ жену?
   -- Да, да. Вѣдь это извѣстная пьеса... И вотъ я буду убивать свою Татьяну Ивановну. По пьесѣ жена Татьяна, и моя жена Татьяна. Эта пьеса, Ольга Сергѣевна, у насъ уже готова, тамъ ролей для васъ нѣтъ, но намъ все-таки непремѣнно хотѣлось бы, чтобъ вы участвовали въ первомъ спектаклѣ. Какой водевиль для васъ поставить?
   Лѣсничиха сначала заломалась.
   -- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ... заговорила она,-- Играйте безъ меня первый спектакль. Я потомъ... Я въ одинъ изъ слѣдующихъ спектаклей, и то ежели у васъ некому будетъ поручить какую-нибудь роль.
   -- Позвольте... Но намъ именно хотѣлось бы васъ привлечь на первый спектакль. Вы здѣсь лицо извѣстное и можете намъ дать полный сборъ.
   -- Нельзя ли какъ-нибудь безъ меня обойтись? Я посмотрю сначала, пригляжусь.
   -- Какъ обойтись? Идетъ драма... Спектакль надо заключить водевилемъ. Мы всѣ заняты въ драмѣ. Нѣтъ, ужъ какъ хотите, а назначьте себѣ какой-нибудь водевиль. Вѣдь вы же обѣщались играть у насъ.
   -- Да, да... Пожалуйста... заговорили актрисы.
   -- Мамочка... Голубушка... Не отказывайтесь .. Я на колѣни стану... произнесъ комикъ Сусловъ, скорчивъ преуморительное лицо и подходя къ лѣсничихѣ.
   Лѣсничиха начала сдаваться.
   -- Право, я не знаю какъ... Вѣдь вотъ мой мужъ еще не вернулся изъ объѣзда... сказала она.
   -- Что мужъ! Мужа надо держать въ подчиненіи, проговорила Безъимянцева, пустивъ изо рта густую струю папиросочнаго дыма.-- Вонъ я какъ своего Алешу держу! Онъ противъ меня пикнуть не смѣетъ.
   -- Назначайте, назначайте какой-нибудь водевильчикъ, торопилъ лѣсничиху Котомцевъ.
   -- Но я совсѣмъ не знаю водевилей. Я такъ мало играла.
   -- Назначайте, что играли.
   -- Развѣ "Вспышку у домашняго очага"?
   -- Эта пьеса должна итти для начала, а не въ концѣ. И наконецъ, у насъ на роль мужа любовника нѣтъ. Подумайте что-нибудь другое.
   -- "Соль супружества"...
   -- Опять молодой мужъ. Въ нашей труппѣ нѣтъ молодого человѣка. Былъ, но сбѣжалъ. Можетъ быть, у васъ есть какой-нибудь актеръ любитель на роль молодого мужа?
   -- Я играла съ нотаріусомъ.
   -- Нотаріусъ у насъ играетъ отвѣтственную роль Бабаева въ драмѣ.
   -- Ахъ, вотъ какъ... Но тогда ужь я, право, не знаю... У насъ есть еще учитель. Но, нѣтъ, онъ не можетъ...
   -- Съ учителемъ я вчера уже познакомился въ здѣшнемъ трактирѣ, и онъ взялся у насъ суфлировать. Мы пріѣхали сюда безъ суфлера.
   -- Ахъ, онъ отличный суфлеръ! А за выходами слѣдить, знаете, кого возьмемъ? Вѣдь у васъ, кажется, нѣтъ и помощника режиссера?
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Насъ самая маленькая, самая ничтожная труппа. Такъ кого вы предполагаете?
   -- Моего мужа. Онъ завтра пріѣдетъ и будетъ къ вашимъ услугамъ.
   -- Остается только поблагодарить, сказалъ Котомцевъ.-- Видите, господа, какъ все хорошо устраивается, отнесся онъ къ актерамъ и опять спросилъ лѣсничиху: -- Но какъ же съ водевилемъ?
   -- Тогда ужъ назначайте сами.
   -- Послушайте... Вѣдь вы поете. Мнѣ говорили, что у васъ отличный голосъ. Не хотите ли вы сыграть "Дочь русскаго актера"?
   -- Ахъ, я знаю этотъ водевиль, и даже играла его на домашнемъ спектаклѣ въ Петербургѣ.
   -- Ну, вотъ и отлично. Мужскія роли исполнятъ Сусловъ и Днѣпровскій.
   -- Съ наслажденіемъ! откликнулся Сусловъ и запѣлъ окончаніе куплета изъ водевиля: "съ печатью чистую отста -- авку"...
   -- Такъ можно ставить на афишу? спрашивалъ Котомцевъ.
   -- Ахъ, ужь и не знаю, право... Мнѣ кажется, я стара теперь для этой роли.
   -- Вы, Ольга Сергѣевна, напрашиваетесь на комплименты, а это ужъ не по-товарищески.
   -- А у васъ есть ноты куплетовъ?
   -- Таперъ подберетъ. Я вчера съ нимъ познакомился въ трактирѣ. Это, оказывается, прекрасный малый, хоть и изъ жидковъ. Способности удивительныя. Судите сами: часовыхъ дѣлъ мастеръ, настройщикъ, таперъ, учитель музыки, и даже свой собственный инструментъ въ театрѣ поставить предлагаетъ. Вчера ужъ я съ нимъ покончилъ насчетъ спектаклей. Онъ подберетъ аккомпаниментъ.
   -- Куплеты я ему напою. Я твердо знаю! крикнулъ Сусловъ.-- Соглашайтесь, барынька милая. Водевильчикъ на ура отмахаемъ.
   Лѣсничиха вся вспыхнула и отвѣчала:
   -- Ну, хорошо. Ставьте.
   -- Вотъ и прекрасно! Вотъ и отлично! Первый спектакль, значитъ, будетъ на славу! восклицалъ Котомцевъ.-- Дай Богъ только сборъ хорошій. Сегодня же потащимъ афишу въ типографію, завтра расклеимъ.
   -- Штукъ двадцать пять билетовъ мы съ мужемъ раздалимъ, сказала лѣсничиха.-- Потомъ я съѣзжу къ мировому судьѣ и попрошу его поразсовать билеты.
   -- Ахъ, да... И мнѣ нужно сдѣлать завтра визитъ мировому судьѣ. Мнѣ сказывали, что онъ много можетъ помочь спектаклямъ.
   -- Да, да... Непремѣнно съѣздите. Онъ многое можетъ сдѣлать.
   -- Голубушка! Какъ я радъ, что вы согласились играть! восклицалъ Котомцевъ, протягивая руку лѣсничихѣ.-Дайте вашу ручку поцѣловать за это.
   -- Что я могу, отъ того я никогда не отказываюсь. Я уже сказала, что я другъ искусства, другъ артистовъ, отвѣчала лѣсничиха.-- И вотъ, господа, мое приглашеніе: мой домъ -- вашъ домъ. Всегда во всякіе часы милости просимъ къ намъ, и я и мужъ будемъ очень рады. Репетиціи даже можете у насъ дѣлать, чтобы не ѣздить каждый разъ на мыловаренный заводъ. Вѣдь онъ за городомъ.
   Актеры кланялись и благодарили.
   Вбѣжалъ нотаріусъ. Онъ былъ запыхавшись и, наскоро познакомившись съ актрисами, проговорилъ, еле переводя духъ:
   -- Сейчасъ схлопоталъ стулья для театра у головы. Двѣ дюжины стульевъ даютъ изъ ратуши, двѣ дюжины изъ училища. Привозить ихъ будутъ въ театръ каждый разъ передъ спектаклемъ. Лошадь для перевозки даетъ нашъ кабатчикъ Подсѣдовъ. Мебель для сцены получимъ съ винокуреннаго завода изъ хозяйской усадьбы. Хозяева по зимамъ вѣдь не живутъ въ усадьбѣ -- и вотъ я уговорилъ управляющаго. Есть и мягкая отличная мебель, есть и жесткая. Управляющій просилъ только, чтобы поосторожнѣе, чтобы не поломать.
   -- Спасибо тебѣ, милѣйшій Евлампій Петровичъ, спасибо!
   Котомцевъ раскрылъ свои объятія, заключилъ въ нихъ нотаріуса и звонко поцѣловалъ его.
   

VIII.

   На слѣдующее утро была репетиція въ "театрѣ". По улицамъ посада бѣгалъ разсыльный жиденокъ изъ типографіи и расклеивалъ афиши на видныхъ мѣстахъ. Въ кассѣ, то-есть въ сѣняхъ мыловареннаго завода, гдѣ были двѣ двери -- одна въ бывшую контору завода, а другая въ самый мыловаренный заводъ, а нынѣ театръ, сидѣлъ за столикомъ самъ содержатель типографіи, отпечатавшей афиши, еврей Ааронъ Моисеевичъ Варганчикъ. Это былъ пожилой человѣкъ съ необычайно длинной и косматой бородой въ просѣдь, въ гороховомъ потертомъ пальто и черномъ плисовомъ, значительно уже побурѣвшемъ картузѣ. Афиши онъ только при тѣхъ условіяхъ и согласился напечатать въ долгъ, чтобъ самому сидѣть въ кассѣ и взять изъ сбора за проданные билеты первыя деньги за напечатаніе афиши. Тотъ же Варганчикъ откупилъ у артистическаго товарищества и вѣшалки для сохраненія верхняго платья, буде ежели кто изъ публики пожелаетъ раздѣться. Самъ Варганчикъ обязался вбить гвозди въ стѣну въ сѣняхъ, приставить людей, за сохраненіе верхняго платья брать пятіалтынный, а товариществу выплачивать изъ этого пятіалтыннаго пятачокъ. Театральная зала была очень неприглядна, имѣла закоптѣлыя бревенчатыя стѣны, подшитый досками закоптѣлый потолокъ и походила скорѣй на этапное помѣщеніе для арестантовъ. Залъ отапливался большой печью, гдѣ былъ вмазанъ громадный котелъ, и двумя чугунками, отъ которыхъ черезъ всю залу шли желѣзныя ржавыя трубы, привѣшенныя на проволокахъ къ потолку. Въ глубинѣ зала, на противоположной сторонѣ отъ печи, была сцена. Два плотника стучали топорами и дѣлали къ сценѣ порталъ, прибивая дюймовыя доски, но это не мѣшало на сценѣ происходить репетиціи. Репетировали водевиль "Дочь русскаго актера". Лѣсничиха, не успѣвшая за ночь выучить роль, читала ее по тетрадкѣ. Учитель, согласившійся безвозмездно суфлировать на репетиціи и на спектакляхъ, не могъ сегодня суфлировать, ибо до полудня былъ занятъ въ школѣ. Суфлировалъ Котомцевъ. Онъ сидѣлъ съ книжкой на опрокинутомъ ящикѣ спиной къ зрительной залѣ и говорилъ лѣсничихѣ:
   -- Попробуйте безъ тетрадки... Попробуйте безъ суфлера... Вѣдь роль вы все-таки сколько-нибудь знаете.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не могу... отвѣчала лѣсничиха.-- Я до тѣхъ поръ не могу итти по суфлеру, покуда совершенно не выучу роль. И, добрѣйшій Анатолій Евграфовичъ, я васъ убѣдительно прошу завтра поставить декорацію на сцену. Никакъ я не могу репетировать безъ декораціи, я собьюсь на спектаклѣ, а вѣдь уже спектакль послѣзавтра.
   -- А я хотѣлъ просить васъ позволить завтрашнюю репетицію устроить у васъ на квартирѣ: Ужасно далеко ходить сюда нашимъ актрисамъ. Извозчики дороги, а грязь непролазная. Сегодня моя барынька даже калошу завязила въ грязи, стала ее вытаскивать и вся, вся перепачкалась.
   Лѣсничиха замялась.
   -- Домъ мой всегда къ вашимъ услугамъ, но какъ же декораціи-то? Ей-ей, безъ дверей я не знаю, куда мнѣ уходить и откуда выходить, сказала она.
   -- Полноте, что вы! Суфлеръ подскажетъ, куда вамъ уходить, режиссеръ за сценой двери отворитъ.. Наконецъ, въ день спектакля у насъ будетъ настоящая репетиція.
   -- Генеральная?
   -- Да, да... Генеральная, улыбнулся Котомцевъ.-- Можете даже въ костюмѣ репетировать.
   -- Ахъ, это непремѣнно надо, непремѣнно! Вѣдь это водевиль съ переодѣваніемъ. Я должна разсчитать время, въ которое могу переодѣться. Ну-съ, будемте продолжать.
   -- Пробуйте играть безъ тетрадки... приставалъ Котомцевъ.
   Лѣсничиха попробовала, но сбилась и опять взялась за тетрадку.
   -- Хорошо, хорошо... Чего вы? Идите по суфлеру... ободрялъ онъ ее.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ. Безъ тетрадки я ужъ буду завтра.
   Кончили репетировать водевиль. Актеры бросились въ кассу. Тамъ уже у столика стояли Котомцева и сожительница Днѣпровскаго Гулина.
   -- Ну, что? Какъ? На много ли билетовъ продали? спрашивалъ Котомцевъ Варганчика.
   Тотъ приподнялъ густыя брови и пожалъ плечами.
   -- Вообрази, всего только на полтинникъ, отвѣчала Котомцева,-- И въ самомъ дѣлѣ, кого заберетъ охота тащиться такую даль по грязи въ театръ за билетами!
   -- Ахъ... улыбнулся еврей.-- А вы еще хотите, чтобъ я далъ вамъ на выкупъ вашего гардероба сорокъ рублей.
   -- Но вѣдь мы, Ааронъ Моисеичъ, отдаемъ вамъ вѣшалки, отъ которыхъ вы и можете удерживать нашу треть дохода.
   -- Какое тутъ вѣшалку, ежели публика не будетъ!
   -- Да какъ же не быть-то! Вѣдь годъ здѣсь спектаклей не бывало.
   -- Ничего не значитъ. Здѣсь публика не такая. Зачѣмъ ей спектакль? Откройте винная лавка -- и со всѣхъ сторонъ народъ набѣжитъ.
   -- Никогда я не повѣрю, чтобъ въ первый спектакль не было хорошаго сбора, но билеты, разумѣется, будутъ брать въ день спектакля, говорилъ Котомцевъ.
   -- Нѣтъ, вотъ что надо сдѣлать. Надо билеты продавать въ посадѣ у кого-нибудь въ лавкѣ. Вотъ, напримѣръ, у Глоталова въ суровской лавкѣ. Глоталовъ съ удовольствіемъ за это возьмется, сказалъ нотаріусъ.
   -- Пхе... А я этого не позволю... заговорилъ еврей.
   -- Отчего?
   -- Долженъ же я за афиши деньги получить.
   -- Ты и получишь отъ Глоталова.
   -- Нѣтъ. Такъ нельзя.
   Еврей крутилъ головой.
   -- Ну, а я покажу тебѣ, что можно. Давай сюда билеты и пошелъ вонъ изъ-за стола! крикнулъ на него нотаріусъ.
   -- Не ссорьтесь, не ссорьтесь съ нимъ, Евлампій Петровичъ, остановилъ нотаріуса Котомцевъ.-- Зачѣмъ ссориться? Съ Аарономъ Моисеичемъ лучше же въ мирѣ жить. Вы, Ааронъ Моисеичъ, можете также продавать билеты, но только въ вашей типографіи. Въ слѣдующихъ афишахъ вы даже такъ и печатать будете: "билеты можно получать въ типографіи".
   -- Ну, это совсѣмъ другова дѣла. А сколько проценты за коммиссію?
   -- Какая же тутъ еще коммиссія? Вы нашъ контрагентъ, мы сдали вамъ вѣшалки...
   -- А буфетъ сдали Подсѣдову, а не мнѣ...
   -- Ничего мы еще не сдавали. Дадите вы подходящую цѣну, такъ и вамъ отдать можемъ.
   -- А сколько вы хотите за буфетъ отъ спектакля? Но чтобъ послѣдняго слова!..
   -- Послѣ, послѣ поговоримъ. Послѣ репетиціи... Вонъ учитель пріѣхалъ. Сейчасъ начнемъ "Грѣхъ да бѣда" репетировать.
   Учитель подходилъ къ кассовому столу, здоровался съ актерами и говорилъ:
   -- Два билета по семидесяти пяти копѣекъ для нашей попадьи и поповны...
   -- Ура! Два рубля въ кассѣ сбора! крикнулъ Сусловъ, комически присѣлъ на корточки, сталъ себя бить руками по бедрамъ и запѣлъ "кукареку".
   

IX.

   Слѣдующая репетиція, приходившаяся наканунѣ спектакля, въ субботу, была у лѣсничихи. Самъ лѣсничій Вадимъ Семеновичъ Гусинъ вернулся уже изъ отъѣзда и слѣдилъ по сценаріусу за выходами. Это былъ пожилой, добродушный человѣкъ, типа отставного военнаго, съ сѣдой щетиной на головѣ, въ усахъ и бакенбардахъ, коренастый, не ладно скроенный, но крѣпко сшитый. Онъ былъ въ венгеркѣ на распашку и съ непрерывно дымящейся папироской, вправленной въ черешневый мундштукъ. Вернувшись домой вчера вечеромъ, онъ вечеромъ же съѣздилъ въ гостинницу, гдѣ остановились актеры, познакомился со всѣми, со всѣми выпилъ водки и ужъ Суслову, понравившемуся ему своими прибаутками, говорилъ ты. Котомцеву, дакъ распорядителю актерскаго товарищества, онъ прямо сказалъ1
   -- Ну, батенька, и заѣхали же вы въ медвѣжій уголъ! Врядъ ли вамъ придется у насъ поправить свои дѣлишки. Городишко безъ публики. Обыватели есть, а публики нѣтъ. Ну, да попробуемъ кой кому разсовывать билетишки, будемъ силой сгонять на спектакли.
   Репетиція происходила въ столовой лѣсничаго. Всѣхъ обносили чаемъ съ коньякомъ. Въ углу на маленькомъ столикѣ стояли закуска, водки и наливки. Дамы въ антрактахъ между выходами, по перемѣнкѣ, шили на швейной машинѣ лѣсничихи занавѣсъ изъ зеленаго коленкора, доставленнаго суровщикомъ Глоталовымъ. Репетиція шла вяло. Актеры были печальны. Утромъ Сусловъ побывалъ въ типографіи Варганчика и въ лавкѣ Глоталова, гдѣ продавались билеты на спектакль, и узналъ, что сбору было всего только восемнадцать рублей. Ихъ утѣшалъ нотаріусъ и говорилъ:
   -- По моему, восемнадцать рублей очень хорошій сборъ. Вы разочтите то, что вѣдь спектакль еще завтра. Сегодня день и завтра день. Когда мы играли въ прошломъ году, то у насъ билеты, главнымъ образомъ, брали передъ самымъ спектаклемъ. Пріѣзжали въ театръ и брали. Наконецъ, неизвѣстенъ еще результатъ посланныхъ билетовъ прямо на руки. Мировому судьѣ у васъ выдано на тридцать рублей билетовъ?
   -- Да, на тридцать, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Но онъ мнѣ сказалъ, что дай Богъ ему разсовать половину.
   -- Начальнику станціи, на желѣзную дорогу я послалъ на пятнадцать рублей -- вотъ ужъ сорокъ. Самъ онъ навѣрное будетъ въ театрѣ съ семействомъ, навѣрное будетъ и начальникъ паровознаго сарая. У городского головы на пятнадцать рублей билетовъ. Сами вы съ рукъ продали на десять съ полтиной. Ну, отъ продажи афишъ рубля три-четыре получите. Но главная продажа передъ спектаклемъ.
   Настройщикъ и часовыхъ дѣлъ мастеръ Кацъ, приглашенный играть въ антрактахъ спектакля на рояли, ударилъ по клавишамъ и взялъ аккорды подобранной имъ музыки къ водевилю "Дочь русскаго актера". Лѣсничиха запѣла куплеты. Всѣ стали слушать.
   -- Что, не дурно? спрашивала она, пропѣвъ куплетъ.
   -- Отлично, отлично... отвѣчалъ Котомцевъ и заапплодировалъ.
   Доложили, что пришелъ типографщикъ еврей Варганчикъ, стоитъ въ прихожей и хочетъ повидаться съ Котомцевымъ. Лѣсничій велѣлъ позвать Варганчика въ комнаты. Тотъ отвелъ Котомцева въ сторону и сказалъ:
   -- Ежели буфетъ въ театрѣ мнѣ отдадите, то я согласенъ выкупить гардеробъ вашей жены.
   -- А сколько дашь мнѣ аренды? Вѣдь трактирщикъ Подсѣдовъ обѣщается мнѣ по пяти рублей отъ спектакля платить, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Пхе... что вы! Развѣ этово можно! Вы должны быть съ благодарность къ намъ, что мы даромъ въ вашъ театръ торговать будемъ. Даромъ торговать будемъ, а вамъ вашъ гардеробъ изъ залога выкупимъ. У меня есть знакомый еврей въ Петербургѣ, я пошлю ему вашево квитанціи и черезъ пять-шесть дней гардеробъ будетъ здѣсь.
   Котомцевъ позвалъ Днѣпровскаго, Безъимянцева и Суслова на совѣтъ. Безъимянцевъ потребовалъ, чтобъ и гардеробъ его жены былъ выкупленъ Варганчикомъ.
   -- Да вѣдь ты мнѣ хвастался, что у твоей жены гардеробъ не заложенъ, возразилъ Котомцевъ.
   -- Ну, нельзя сказать, чтобы весь не заложенъ. На тридцать пять рублей тамъ есть у ней заложено.
   -- На тридцать пять! воскликнулъ еврей.-- Ай! Вай! Сорокъ пять вашъ гардеробъ и тридцать пять отъ ихнева супруги -- вѣдь это восемьдесятъ рублей.
   -- Ну, и что же? Десять процентовъ тебѣ за хлопоты, буфетъ тебѣ сдаемъ, а ты намъ за буфетъ пять рублей отъ спектакля...
   Стали торговаться и покончили на томъ, что Варганчикъ будетъ платить товариществу за буфетъ по четыре рубля отъ вечера.
   -- Ну, давайте квитанціи. Сегодня вечеромъ одинъ нашъ еврейчикъ ѣдетъ въ Петербургъ и отвезетъ квитанціи, сказалъ Варганчикъ.-- А я вамъ расписка напишу.
   Выдали квитанціи, получили росписки, выпили съ Варганчикомъ и онъ удалился. Котомцевъ радостно потиралъ руки и говорилъ:
   -- Самъ Богъ послалъ намъ этого еврея. Вѣдь я нарочно натолковалъ ему чорта въ стулѣ. Подсѣдовъ-то трактирщикъ не только не давалъ мнѣ пять рублей, но даже и даромъ-то наотрѣзъ отказался поставить буфетъ въ театрѣ. Прямо сказалъ: хлопотъ не стоитъ.
   -- Тому хлопотъ не стоитъ, а этотъ, посмотрите, дѣло сдѣлаетъ. Съ жидомъ, батенька, въ этихъ случаяхъ, всегда лучше пиво сваришь, сказалъ лѣсничій.
   -- Да теперь у меня ужъ и такъ всѣ дѣла по театру съ нимъ. Афиши печатаетъ онъ, вѣшалку снялъ онъ, буфетъ онъ. Онъ же и лампы поставитъ и будетъ освѣщать театръ.
   -- Ну, а какъ же, батенька, вы насчетъ отопленія театра устроились? спросилъ Котомцева лѣсничій.
   -- Дрова для театра жертвуютъ два юноши: сынъ головы и сынъ Подсѣдова, но просили не говорить объ этомъ ихъ папенькамъ, откликнулся за Котомцева нотаріусъ.-- А чтобъ всякій разъ передъ спектаклемъ вытопить всѣ печки, приставъ Пантелей Федорычъ обѣщался присылать человѣка. Это ужъ я его уговорилъ. Вы знаете, въ нынѣшнемъ году здѣсь на заводѣ нѣтъ даже сторожа. Владѣлецъ совсѣмъ уже на него рукой махнулъ. "Не стоитъ, говоритъ, и сторожа нанимать, пусть такъ разваливается".
   -- А костюмы-то для "Грѣхъ да бѣда", Вадимъ Семенычъ, къ спектаклю у насъ будутъ? спрашивалъ Котомцевъ лѣсничаго.
   -- Да, да... Вчера отъ васъ изъ трактира я заѣхалъ къ портному Беркѣ Коромыслову и сказалъ ему, чтобъ онъ досталъ и привезъ въ воскресенье въ театръ, на репетицію кафтанъ со сборами для васъ, картузъ, жилетку пеструю, сапоги, полушубокъ и валенки для Безъимянцева, сѣрый армякъ и валенки для Днѣпровскаго. Однимъ словомъ, всѣ костюмы по той запискѣ, которую вы мнѣ дали. И будетъ все это стоить четыре рубля.
   -- Какъ четыре рубля? Да вѣдь это четыре мѣста по рублю! воскликнулъ Котомцевъ.
   -- Ну, такъ что жъ изъ этого? И то дешево.
   -- А я думалъ, вы гдѣ-нибудь даромъ отъ лавочниковъ достанете.
   -- Да вѣдь столько же на извозчикахъ проѣздишь, по разнымъ лавкамъ сбиравши сапоги и полушубки. Сначала ихъ привози, потомъ обратно увози. Наконецъ, и мадамъ Безъимянцевой нужно комическое пестрое платье и зонтикъ, а на ея фигуру самому трудно отыскать.
   -- Для Курицына мнѣ костюма не надо. Мнѣ портерщикъ Иванъ Тимофѣевъ все съ своего плеча даетъ, а я ему за это мѣсто въ полтинникъ, заявилъ Сусловъ.
   Котомцевъ крутилъ головой и бормоталъ:
   -- Портному четыре рубля, да портерщику билетъ въ полтинникъ -- ой-ой-ой! Во что же это вечеровый-то расходъ вскочитъ!
   

X.

   Въ воскресенье, въ шесть часовъ вечера, упраздненный мыловаренный заводъ или, какъ громко было сказано на афишѣ, загородный театръ блисталъ тремя десятками бумажныхъ гофрированныхъ фонарей, подаренныхъ нотаріусомъ. Они привѣшаны были на дворѣ у входа въ театръ, около котораго для порядка стоялъ городовой, висѣли на столбахъ распахнутыхъ настежь воротъ и болтались подъ окнами бокового фасада завода, выходящаго на дорогу. Спектакль былъ назначенъ въ семь часовъ, но публика ужъ съѣзжалась. На дворѣ стояли дрожки пристава Котятникова, крытая рессорная бричка мирового судьи Георгія Григорьича Шилки, тарантасикъ нотаріуса и двѣ извозчичьи пролетки. Интеллигенція и власти посада Гусятникова были почти всѣ въ сборѣ. Недоставало только головы и начальника желѣзнодорожной станціи, но сынъ головы Вася Мелетьевъ былъ уже здѣсь. Онъ и сынъ кабатчика Подсѣдова Миша пріѣхали въ театръ еще часовъ съ четырехъ. Всѣ актеры, лѣсничій съ лѣсничихой, учитель-суфлеръ и нотаріусъ забрались сюда около полудня на репетицію и такъ ужъ изъ театра больше и не выходили. Продовольствовалъ всѣхъ холодными закусками и чаемъ буфетчикъ Варганчикъ, да лѣсничиха привезла съ собой большой пирогъ съ капустой и рыбой, который послѣ репетиціи и былъ съѣденъ. Кромѣ извозчиковъ, на дворѣ толпились ребятишки, подросточки и нѣсколько человѣкъ взрослыхъ изъ обывателей Гусятникова. Билетовъ въ театръ они не брали, но пришли изъ посада посмотрѣть на иллюминацію, на публику. Они стояли у входа, заглядывали въ освѣщенныя, но ничѣмъ не завѣшанныя окна театральной залы, залѣзали даже въ прихожую, но тотчасъ же были изгоняемы изъ нея Варганчикомъ, сидѣвшимъ у столика за кассой и продававшимъ билеты. Тутъ же помѣщался буфетъ, то-есть длинный столъ на козлахъ, покрытый скатертью, уставленный бутербродами, холодными закусками, бутылками и т. п. Шипѣлъ, испуская клубы пара, большой самоваръ. За буфетомъ стояли жена Варганчика -- старая еврейка Сара Осиповна съ длинными зубами и въ шелковомъ парикѣ, и его дочка, молоденькая, очень хорошенькая жидовочка Ривка, въ красной юбкѣ и черномъ плисовомъ корсажѣ. Около вбитыхъ въ стѣну гвоздей съ верхнимъ платьемъ пріѣхавшей въ театръ публики, дежурили сыновья Варганчика, курчавые жиденята-подросточки.
   Въ зрительномъ залѣ, освѣщенномъ восемью лампами, никого еще не было и только разсыльный пристава, пожилой ундеръ топилъ печку и подбрасывалъ въ чугунку наколотыя щепки. Вся пріѣхавшая въ театръ интеллигенція толпилась на сценѣ и въ уборныхъ артистовъ. Изъ-за колыхающагося зеленаго коленкороваго занавѣса слышались голоса нотаріуса и лѣсничихи, распѣвающей въ полголоса куплетъ изъ водевиля, и возгласъ Суслова, кричащаго кому-то:
   -- Да пошлите вы своего кучера въ посадъ хоть за бутылкой коньяку-то для уборной! Нашъ жидюга деретъ въ буфетѣ то же самое и съ артистовъ, что съ публики. Вѣдь этакъ жить невозможно.
   Порталъ и занавѣсъ имѣли самый убогій видъ, хотя посреди занавѣса и красовалась налѣпленная большая лира, вырѣзанная изъ золотой бумаги. Порталъ былъ выкрашенъ клеевой краской въ бѣлый цвѣтъ и на немъ было намалевано какое-то подобіе пальмовыхъ листьевъ для чего-то, впрочемъ, съ крупными красными яблоками -- работа Безъимянцева. У самой рампы въ залѣ стояло піанино, немного поодаль помѣщались четыре ряда стульевъ и затѣмъ шли простыя некрашенныя скамейки безъ номеровъ.
   Котомцевъ и Днѣпровскій находились въ уборной, то-есть въ углу за сценой, отгороженномъ ширмами изъ обойной бумаги. На столикѣ стояло складное маленькое зеркальце и по бокамъ его горѣли двѣ свѣчки, вставленныя въ пивныя бутылки. Около зеркальца лежалъ жестяной ящикъ съ красками для гримировки. Котомцевъ и Днѣпровскій одѣвались для спектакля. Передъ Котомцевымъ лебезилъ на колѣняхъ портной Берка и старался надѣть ему русскіе сапоги съ голенищами бутылками, но сапоги были не впору и не лѣзли на ноги.
   -- Господи Боже мой! Что же это такое! Какъ же я играть буду простого лавочника безъ русскихъ сапогъ! раздраженно говорилъ Котомцевъ.-- Тебѣ сказано вѣдь было, мерзавцу, что у меня большая нога! крикнулъ онъ портному.
   Тутъ же стояли полицейскій приставъ и лѣсничій, дымившій папироской.
   -- Сказано, сказано, подтвердилъ лѣсничій,-- Я прямо сказалъ: сапоги съ самой большой ноги.
   -- Да они влѣзутъ, надо ихъ только размочить, отвѣчалъ портной.
   -- Какъ они могутъ влѣзть, ежели они и на носъ мнѣ не годятся! Стаскивай ихъ съ меня, стаскивай! Ну, что ты со мной, мерзавецъ, дѣлаешь!
   -- Чтобъ были сапоги! топнулъ на портного лѣсничій.-- Бери на дворѣ мою бричку, поѣзжай въ посадъ и откуда хочешь привези сапоги, а то и денегъ за костюмы не получишь.
   -- Не поспѣетъ вернуться. Седьмой часъ. Публика ужъ собирается. Я сейчасъ глядѣлъ сквозь занавѣсъ и видѣлъ, какъ двѣ какія-то купчихи пришли, и за ними молодецъ свои стулья притащилъ, замѣтилъ Днѣпровскій.
   -- Ну, что жъ мнѣ теперь дѣлать! всплескивалъ руками Тмотомцевъ.-- Вмѣсто длиннополаго купеческаго сюртука притащили какой-то дворницкій кафтанъ, жилетки русской нѣтъ и сапогъ нѣтъ! Париковъ въ городѣ нѣтъ. Играю безъ парика въ своихъ волосахъ... Какой же типъ выйдетъ!
   -- Послушайте... Да возьмите русскіе сапоги съ моего разсыльнаго, предложилъ приставъ.-- Онъ здѣсь въ театрѣ печки топитъ. У него ножищи преогромадныя.
   -- Батенька! Вы меня спасаете! воскликнулъ Котомцевъ.
   -- Зови сюда моего разсыльнаго Антипова! Пусть придетъ сюда и сниметъ сапоги! отдалъ портному приказъ приставъ.
   Портной побѣжалъ.
   -- Стой! Стой! остановилъ его Днѣпровскій,-- А сюртукъ или сибирку можно снять съ того молодца, который пришелъ сюда давеча съ купчихами и принесъ стулья. На немъ именно такой костюмъ, какой для роли Льва Краснова требуется.
   -- Да неужели?!. радостно вскинулъ на Днѣпровскаго глаза Котомцевъ.
   -- Двѣ капли воды.
   -- Такъ слышишь! Разсыльнаго моего сюда, и позвать этого самаго молодца! прибавилъ портному приставъ.
   Черезъ минуту явился разсыльный. Разсыльный вытянулся въ струнку.
   -- Антиповъ! Сними свои сапоги и дай барину на вечеръ, сказалъ приставъ.-- А самъ можешь въ его сапоги переобуться.
   Разсыльный разулся. Сапоги пришлись Котомцеву впору.
   Разыскали и купеческаго молодца.
   -- Двѣ капли воды -- то, что мнѣ нужно! радостно воскликнулъ Котомцевъ при видѣ его сюртука.-- Послушай, любезный, мнѣ вотъ надо играть простого русскаго лавочника, а сюртука подходящаго у меня нѣтъ...
   -- Ему сказано-съ... Онъ согласенъ, перебилъ Котомцева еврей.
   Молодецъ тряхнулъ волосами, снялъ съ себя сюртукъ и сталъ надѣвать пиджакъ Котомцева.
   -- Эхъ, жилетка-то у тебя хороша! Можетъ быть, и жилетку дашь надѣть? спросилъ Котомцевъ.
   -- Сдѣлайте одолженіе...
   -- Ну, вотъ и отлично. А самъ ты можешь въ мою одежду одѣться, сѣсть въ театрѣ на скамейку и смотрѣть, какъ мы будемъ играть.
   -- Благодаримъ покорно.
   -- Чей ты? спросилъ молодца приставъ въ видѣ привѣтствія.
   -- Изъ лабаза Мавры Тарасьевны Порфирьевой.
   -- То-то, рожа-то знакомая! Ну, ступай.
   -- Голубчикъ, Вадимъ Семенычъ, добудьте ему. въ кассѣ билетикъ на мѣсто, да кстати узнайте, какъ сборъ, обратился Котомцевъ къ лѣсничему.
   -- Давеча всего было двадцать семь рублей, передъ тѣмъ какъ лампы начали зажигать въ театрѣ. Я справлялся, отвѣтилъ Днѣпровскій, ероша себѣ бѣлой краской брови и дѣлая ихъ сѣдыми.
   -- Плохи наши дѣла, плохи! вздохнулъ Котомцевъ, надѣвая на себя длиннополый сюртукъ.-- Ужъ ежели въ первый спектакль не будетъ хорошаго сбора, то что же въ послѣдующіе-то спектакли станетъ очищаться товариществу?
   -- Ну, съ рукъ порядочно билетовъ продали, я думаю, сказалъ приставъ.
   -- И съ рукъ на пятьдесятъ рублей не продали. Театръ далеко отъ города. Чуть не у чорта на куличкахъ. Чтобы дойти до него, нужно полторы версты грязь мѣсить. Эхъ, жизнь актерская!
   И Котомцевъ снова тяжело вздохнулъ.
   

XI.

   Актрисамъ подъ уборную была отведена контора, мыловареннаго завода, кромѣ прихожей, единственная комната въ зданіи, но неудобство этой комнаты заключалось въ томъ, что изъ нея не было выхода на сцену. Дабы загримированнымъ актрисамъ не проходить на сцену черезъ театральную залу, въ уборной была сдѣлана дверь изъ окна, то-есть къ окну изъ комнаты и на дворѣ изъ окна были сдѣланы изъ досокъ но четыре ступеньки и актрисы должны были выходить въ окно на дворъ и перебѣгать по двору саженъ восемь до двери, ведущей со двора на сцену. Неудобство было страшное, и съ нимъ только и можно было примириться при сухой погодѣ. Перебѣгать приходилось не иначе, какъ накинувъ на себя верхнее платье. Отъ окна уборной до двери на сцену, впрочемъ, проложены были по двору доски.
   -- Какъ вы зимой на. святкахъ здѣсь во время спектакля одѣвались и переходили на сцену? спрашивала лѣсничиху Котомцева.
   -- Охъ, ужъ и не говорите! отвѣчала лѣсничиха.-- Я сейчасъ же и простудилась, и цѣлую недѣлю прохворала. Оттого на святкахъ мы и ставили только одинъ спектакль, а вѣдь предполагалось два, А морозъ въ день спектакля стоялъ, какъ на зло, трескучій. Въ залѣ нѣкоторые сидѣли даже въ шубахъ.
   -- А вы бѣгали на сцену черезъ окно и потомъ по снѣгу?
   -- Вообразите, милочка, да... но въ половинѣ спектакля ужъ не выдержали и стали переходить, закутавшись въ платки, черезъ залу.
   Котомцева покачала головой и сказала:
   -- Ну, мы-то ужъ терпимъ всѣ муки, чтобъ кусокъ хлѣба себѣ заработать, а вы-то, люди со средствами, чего себя мучили?
   -- Охота пуще неволи... весело дала отвѣтъ лѣсничиха.
   Сначала въ уборной у дамъ сидѣли и стояли только что представленные имъ два юноши -- сынъ головы и сынъ кабатчика Подсѣдова, а также и мировой судья Георгій Григорьевичъ Шилка -- мужчина хоть и пожилой, но прилизанный, примазанный, съ бакенбардами подобранными волосокъ къ волоску, и въ золотомъ пенснэ на носу. Юноши хоть и просили познакомить ихъ съ актрисами, но въ присутствіи ихъ только молчали и вздыхали, а мировой такъ и сыпалъ комплиментами. Вскорѣ, однако, актрисамъ нужно было одѣваться и лѣсничиха, которая играла въ водевилѣ, въ концѣ спектакля увела мужчинъ изъ уборной.
   Мировой, выйдя изъ уборной, тотчасъ же перемѣнилъ тонъ.
   -- Никакого успѣха не будутъ здѣсь имѣть, даю вамъ слово... сказалъ онъ лѣсничихѣ.
   -- Отчего?
   -- Помилуйте, какія это актрисы! Говоря между нами, это прачки какія-то.
   -- Ахъ, что вы!
   -- Да конечно же. Я летѣлъ сюда заранѣе, стремился, думалъ найти элегантныхъ, граціозныхъ женщинъ, кокетливыхъ, а это, это...
   Мировой замялся.
   -- Судьба ихъ бьетъ, проговорила лѣсничиха.-- Лѣтній сезонъ просидѣли безъ ангажемента, прожились, заложились. Онѣ признавались мнѣ. Всѣ костюмы у нихъ залолгены. На послѣднія крохи сюда пріѣхали. Бѣдность, вы сами знаете, принимаетъ, дѣлаетъ робкими.
   -- Вѣрно. Ну, а публикѣ-то какое до этого дѣло Много я имѣлъ случаевъ знакомиться съ актрисами, но, признаюсь, такихъ вижу въ первый разъ. Неинтересны, совсѣмъ неинтересны.
   -- Полноте вамъ. Сестра Котомцевой, Левина прехорошенькая.
   -- Но вѣдь это еще почти ребенокъ. Котомцева -- это. очевидно, премьерша ихъ -- какая-то кислота. Поднеси къ лицу ея кринку свѣжаго молока -- скиснется.
   -- Ахъ, какой вы зоилъ!
   -- Позвольте... Это мое впечатлѣніе а стало-быть будетъ и впечатлѣніе всей публики. Гулина эта самая -- какая-то маринованная минога, а Безъимянцева тамбуръ-малйръ въ юбкѣ. Клянусь чѣмъ хотите, вы, милѣйшая Ольга Сергѣевна, убьете ихъ всѣхъ вашей красотой.
   -- Ну, ну, ну... Полноте... остановила его лѣсничиха, вся вспыхнувъ.
   -- Ma parole d'honneur.
   Они пришли на сцену. Мужчины уже были одѣвшись и бродили по сценѣ. Днѣпровскій, игравшій дѣда Архипа, въ бѣлой русской рубахѣ и въ валенкахъ, съ сѣдой бородой и въ лысомъ парикѣ, совсѣмъ не подходящемъ для Архипа, смотрѣлъ въ щелку занавѣса на публику и говорилъ:
   -- Не густо, не густо въ зрительной-то залѣ.
   Котомцевъ распекалъ Суслова, значительно уже пьянаго, и говорилъ ему:
   -- Послушай, какъ распорядитель товарищества, я положительно запрещаю тебѣ бѣгать въ публикѣ загримированнымъ! Одѣлся для спектакля, и вдругъ шляешься въ буфетѣ и пьешь тамъ водку съ купцами.
   -- Да вѣдь я только въ кассу, Анатолій Евграфычъ... Сами же вы хотѣли узнать, какой сборъ, ну, а по дорогѣ, само-собой, и выпилъ. Нельзя же, если приглашаютъ. Могутъ обидѣться. А тутъ именно нужно угождать публикѣ и искать знакомства,
   Языкъ Суслова уже слегка заплетался.
   -- И насчетъ выпивки прошу тебя прекратить. Довольно, продолжалъ Котомцевъ.-- Подумай, что тебѣ послѣ главной пьесы еще водевиль играть.
   -- Ну, вотъ... Сыграю. Слава Богу, шестнадцать лѣтъ на сценѣ, отвѣчалъ Сусловъ.
   Къ Котомцеву подошелъ Безъимянцевъ, игравшій Афоню. Онъ былъ въ полушубкѣ на распашку, въ валенкахъ, въ картузѣ.
   -- Ну, что, голубчикъ Анатолій, какъ сборъ? спросилъ онъ.
   -- Тридцать девять рублей въ кассѣ и на пятьдесятъ четыре рубля съ рукъ продано, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Гм... Вѣдь это скверно для перваго спектакля девяносто три рубля...
   -- Что жъ ты подѣлаешь, коли театръ за городомъ! Не многихъ заберетъ охота тащиться сюда, у кого лошадей нѣтъ.
   Къ нимъ подскочилъ лѣсничій и, дымя папироской, сказалъ:
   -- Сейчасъ я изъ кассы. Акцизный сейчасъ пріѣхалъ и взялъ три билета по полтора рубля для себя, жены и дочери. Да купецъ Мельгуновъ съ женой пришли и два билета по рублю взяли.
   -- Четыре съ полтиной и два -- шесть съ полтиной, стало-быть вотъ уже сорокъ пять въ кассѣ тотчасъ же сосчиталъ Днѣпровскій и спросилъ Котомцева:-- Сколько у насъ вечероваго расхода?
   -- Ахъ, Боже мой! Да кто же теперь сосчитать можетъ!
   Публика въ залѣ прибывала. Настройщикъ и часовыхъ дѣлъ мастеръ Кацъ игралъ уже въ залѣ на фортепіано какой-то маршъ. Начали приходить и актрисы изъ своей уборной на сцену. Показалась Котомцева, показалась Безъимянцева, играющая Жмигулину. Котомцева подошла къ мужу и уныло спросила:
   -- Какъ сборъ, Анатолій? должно быть, плохъ?
   -- Давеча было сто рублей безъ полтинника.
   -- Это только то, что въ кассѣ, не считая того, что съ рукъ продано?
   -- Да нѣтъ же, нѣтъ. Всего вмѣстѣ.
   -- А вѣдь мы разсчитывали, что полный сборъ больше двухсотъ пятидесяти рублей.
   -- Мало ли что разсчитывали!
   -- Анатолій, у меня полусапожки совсѣмъ худые. Не знаю, какъ ужъ и играть буду. Думала у сестры взять, но у ней еще хуже моихъ, шепнула мужу Котомцева.
   -- Завтра купишь себѣ и сестрѣ новые сапоги.
   -- Да, но какъ сегодня-то играть! Я ужъ кой-какъ зашила, позачернила чернилами, но...
   -- Обувь только изъ ложъ видна, а изъ стульевъ и мѣстъ въ партерѣ обуви никогда не видать, ложъ же здѣсь нѣтъ. Что жъ, начинать, что ли? спросилъ Котомцевъ.
   -- Погоди... Авось, подойдутъ и подъѣдутъ еще кто-нибудь, откликнулся Днѣпровскій.
   Къ Котомцеву опять подскочилъ лѣсничій и сказалъ:
   -- Радуйтесь... Сынъ головы сказываетъ, что сейчасъ въ театръ помѣщикъ Куликовъ въ долгушкѣ съ семействомъ и гостями пріѣхалъ. Вотъ ужъ тутъ еще приращеніе сбора рублей на десять будетъ.
   -- Ну, слава Богу! проговорила Котомцева и перекрестилась.
   Таперъ Кацъ кончилъ маршъ и принялся играть вальсъ.
   Въ семь съ половиной часовъ Котомцевъ рѣшилъ поднимать занавѣсъ.
   -- По мѣстамъ! крикнулъ лѣсничій актерамъ, и когда все было готово, самъ отдернулъ коленкоровую занавѣсъ въ одну сторону.
   

XII.

   Пьеса "Грѣхъ да бѣда" шла довольно гладко, и только нотаріусъ въ роли Бабаева нѣсколько портилъ дѣло. При открытіи занавѣса интеллигенція посада Гусятниково привѣтствовала исполнителей апплодисментами. Встрѣтили рукоплесканіями и Котомцева. Интеллигенцію поддерживала публика посѣрѣе, но этой сѣрой публикѣ пьеса не понравилась. Кабатчица Подсѣдова прямо сказала головихѣ послѣ второго акта:
   -- Канитель... Что дальше будетъ, я не знаю, а пока канитель... Циркъ-то съ обезьянами и намазанными шутами куда интереснѣе былъ у насъ. Тамъ, по крайности, хоть посмѣяться можно было. Помните, сколько они, бывало, оплеухъ себѣ надаютъ, дураки эти самые? И ничего имъ, какъ съ гуся вода.
   -- Погодите... Можетъ быть, и эти актеры разыграются, такъ посмѣшатъ, отвѣчала головиха.
   -- Нѣтъ, ужъ это такая игра. Тутъ все разговоры, разговоры и ничего больше.
   -- Знаю я. Это театръ, а вы про циркъ... Но и въ театрѣ бываетъ веселая игра. Вотъ, напримѣръ, оперетка, гдѣ поютъ и смѣшатъ. Бывали вѣдь мы съ мужемъ и въ губерніи, и въ Петербургѣ, и въ Москвѣ, такъ видали всякіе театры. Надо вотъ мужу сказать, чтобъ онъ попросилъ ихъ оперетку поставить.
   Мужская интеллигенція въ каждомъ антрактѣ уходила на сцену и старалась выпить съ актерами, требуя на сцену вина изъ буфета. Голова, желая оказать гостепріимство и угостить актрисъ, послалъ имъ въ уборную бутылку мадеры, коробку монпансье и яблоковъ, явился туда самъ и просилъ всѣхъ выбить.
   -- Пожалуйте по рюмочкѣ... Да вотъ и закусить есть чѣмъ... кланялся онъ.
   Актрисы чокнулись съ нимъ и выпили.
   -- По второй, чтобъ не хромать на сценѣ... продолжалъ онъ.
   -- По второй-то ужъ много... отвѣчала Котомцева.
   -- Ничего... Поваднѣе будетъ. Веселѣе играть будете.
   -- Роль моя сегодня не такая, чтобъ весело играть.
   -- А зачѣмъ же вы такую игру поставили? Въ другой разъ поставьте что-нибудь повеселѣе. Вотъ и жена моя говоритъ: "скажи имъ, говоритъ, чтобъ они оперетку поставили".
   -- У насъ для оперетки нѣтъ ни исполнителей, ни костюмовъ, ни декорацій. Кромѣ того, для оперетки оркестръ нуженъ.
   -- Тс... Такъ... кивнулъ голова.-- А хорошо бы веселенькое-то что-нибудь.
   -- Да и кромѣ оперетки, можно какую-нибудь веселую комедію поставить.
   -- Ну, такъ вотъ... Пожалуйста. Да ужъ посмѣшнѣе что-нибудь... Посмѣшнѣе-то, такъ оно лучше... Ну, а еще по рюмочкѣ-то все-таки позвольте просить...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не могу... наотрѣзъ отказалась Котомцева.-- Послѣ спектакля -- извольте.
   -- Давайте, я съ вами выпью, вызвалась Безъимянцева, поднимаясь во весь свой громадный ростъ со стула и подходя къ головѣ -- маленькому, кругленькому, коренастому.-- Сегодня моя роль такая, что можно выпить.
   -- Ну, вотъ и чудесно. Ваше здоровье! А играете вы сегодня на отличку и даже, можно сказать, лучше всѣхъ.
   -- Нравится вамъ? Очень пріятно. А вообразите, роль Жмигулиной даже не моя роль. Я на роли грандъ-дамъ и комическую роль играю сегодня за неимѣніемъ въ труппѣ комической старухи.
   -- Очень потѣшно играли, очень потѣшно, отвѣчалъ голова, выпивая рюмку мадеры.-- Да и зонтикъ у васъ -- смѣху подобно... Вотъ кабы у всѣхъ такія роли были! Ну, до свиданья, прибавилъ онъ.-- Теперь пойду господъ актеровъ шевелить, чтобы позабавнѣе играли.
   Къ мужчинамъ также приставали со всѣхъ сторонъ съ виномъ, и Котомцевъ то и дѣло ходилъ за пьянымъ уже Сусловымъ, стараясь уберечь его отъ дальнѣйшей выпивки.
   -- Господа! Пожалуйста, не угощайте его... Вѣдь ему еще отвѣтственную роль въ водевилѣ играть... упрашивалъ онъ пристава, купца Глоталова и кабатчика Подсѣдова.-- Ну, что хорошаго, если изъ-за него придется водевиль отмѣнить! Лучше же вы послѣ спектакля съ нимъ выпьете. Егоръ! Ради Создателя не пей больше, обратился онъ къ Суслову.
   -- Да вѣдь и то не пью, отвѣчалъ тотъ, покачиваясь.
   Лѣсничій посмотрѣлъ на него и покачалъ головой.
   -- Я ужъ и то стараюсь его зельтерской водой и чаемъ отпаивать, но не пьетъ, сказалъ онъ.
   -- Да что вы ко мнѣ пристали! Будто я не знаю своей препорціи! говорилъ Сусловъ.
   Къ нему подскочила лѣсничиха.
   -- Послушайте, Сусловъ... Я ухожу одѣваться для водевиля, но если вы будете въ мое отсутствіе еще пить, будете пьяны -- я не буду съ вами играть и навсегда разссорюсь.
   -- Матушка, голубушка! Егоръ Сусловъ никогда не бываетъ пьянъ, а только выпивши! воскликнулъ Сусловъ.-- Ручку, голубушка!
   И схвативъ руки лѣсничихи, онъ сталъ цѣловать ихъ мокрыми губами.
   -- Ну, смотрите же! погрозила ему лѣсничиха, убѣгая со сцены.
   -- Не безпокойся, не безпокойся, Оля! Капли больше я ему не дамъ выпить! крикнулъ ей вслѣдъ лѣсничій.
   Дѣло происходило передъ послѣднимъ актомъ драмы.
   -- Ну, что жъ, убивать теперь жену будете? спросилъ Котомцева приставъ, улыбаясь.
   -- Да, убивать. Самый горячій и трудный для меня актъ.
   -- А не боитесь, что я васъ за убійство въ кутузку? Хе-хе... Ну, идите, идите... Убивайте.
   Послѣдній актъ понравился интеллигентной и не интеллигентной публикѣ. Котомцева вызвали нѣсколько разъ. Онъ выходилъ съ женой.
   Въ антрактѣ кабатчикъ Подсѣдовъ подносилъ Котомцевой тарелку съ. фруктами и шутилъ:
   -- Позакусите-ка, послѣ смерти-то лютой, сударыня, яблочкомъ. Отлично оно, воскресши-то изъ мертвыхъ, яблочкомъ побаловаться. А куда вы ей ножъ всадили, почтеннѣйшій? Супругѣ-то то-есть?
   -- Предполагается, что я ее зарѣзалъ, отвѣчалъ Котомцевъ, сдирая съ себя наклеенную бороду.
   -- Такъ, такъ... Да... бормоталъ Подсѣдовъ, прищелкивая языкомъ.-- А и то сказать... Конечно, все это игра, нарочно. А попадется, вотъ, мужу и въ самомъ дѣлѣ вотъ этакая ягода въ жены, такъ что ты съ ней подѣлаешь иначе? За неволю ножемъ пырнешь. Грѣхи! прибавилъ онъ. вздохнувъ.
   Водевиль "Дочь русскаго актера" очень понравился всей публикѣ. Суслова кое-какъ уберегли. Онъ хоть и былъ пьянъ, хоть и покачивался, но публика была отъ него въ восторгѣ за выкидываемые имъ, говоря театральнымъ языкомъ, "крендели" или "колѣна". Его и лѣсничиху принимали просто на ура. Апплодисментамъ не было конца.
   Лѣсничихѣ мировой судья поднесъ букетъ живыхъ цвѣтовъ, что было, впрочемъ, очень безтактно по отношенію къ пріѣзжимъ актрисамъ.
   

XIII.

   Спектакль кончился, актеры разгримировались и первымъ дѣломъ бросились въ кассу считать сборъ. Явились и мужчины, и женщины. Тамъ уже въ сторонкѣ за столикомъ сидѣлъ Котомцевъ, освободившійся послѣ первой пьесы, и провѣрялъ у еврея Барганчика проданные билеты. Всего было продано на сто шестьдесятъ съ чѣмъ-то рублей. Актеры ожидали лучшаго сбора и пріуныли. Варганчикъ тотчасъ вычелъ семь рублей за напечатаніе афишъ и восемьдесятъ рублей, посланные имъ въ Петербургъ на выкупъ гардероба Котомцевой и Безъимянцевой. Прокатъ лампъ и освѣщеніе, также поставленное Варганчикомъ, покрылись платой за буфетъ и долей дохода отъ вѣшалокъ. Приступилъ и суровщикъ Глоталовъ, требуя себѣ за три куска коленкору, пошедшіе на занавѣсъ, но Котомцевъ ему денегъ не далъ, сказавъ, что заплатитъ послѣ слѣдующаго спектакля. Нужно было прежде удовлетворить нуждающуюся актерскую братію. Всѣ просили себѣ на сапоги, а Сусловъ кромѣ того и на брюки. Котомцевъ выдавалъ кому пять, кому шесть рублей и остался самъ не при чемъ, а между тѣмъ приставалъ портной Верка и требовалъ четыре рубля за костюмы, поставленные на сцену. Берку пришлось укротить полицейской властью и отложить уплату за костюмы до слѣдующаго спектакля.
   -- Первый спектакль, и нѣтъ полнаго сбора. Какъ хотите, а это хорошаго намъ не предвѣщаетъ, говорилъ Котомцевъ лѣсничему.
   -- Ну, не скажите. Вѣдь не всѣ еще знаютъ о спектакляхъ. Надо будетъ разослать афиши на за81
   воды. У насъ близъ посада есть нѣсколько небольшихъ заводовъ -- вотъ на кого можно въ праздники разсчитывать. Управляющіе, приказчики, механики. Кромѣ того, и погода сегодня была сомнительная. Она много повредила сбору, утѣшалъ Котомцева лѣсничій.
   Послѣ спектакля въ залѣ убрали скамейки, поставили стулья у стѣнъ и начался танцовальный вечеръ. Публики, однако, осталось на вечеръ едва половина. Таперъ Кацъ заигралъ вальсъ, игралъ онъ его долго, но публика стояла и сидѣла и выжидала, кто начнетъ танцовать первый. Наконецъ нотаріусъ пригласилъ лѣсничиху и прошелся съ нею два-три тура. За нотаріусомъ къ лѣсничихѣ подскочилъ съ приглашеніемъ техникъ съ винокуреннаго завода, но лѣсничиха сказала ему:
   -- Что жъ я одна-то буду вертѣться! Просите кого-нибудь изъ другихъ дамъ, а я ужъ съ вами потомъ...
   Техникъ перебѣжалъ къ дочкѣ головы. Та долго отнѣкивалась, но все-таки сдѣлала туръ вальса, сбилась и попросила посадить ее. Таперъ заигралъ кадриль. Танцовали сынъ кабатчика Подсѣдова съ дочкой головы, мировой судья съ лѣсничихой, сынъ головы съ дочкой пристава. Нотаріусъ долго искалъ себѣ даму, подходилъ къ Котомцевой, къ ея сестрѣ, къ посадской акушеркѣ Молотковой -- всѣ отказались танцовать, и чтобы составить мировому судьѣ визави, онъ еле-еле упросилъ протанцовать съ нимъ жену аптекаря, хотя и молодую, но очень толстую польку. Танцовальный вечеръ, очевидно, не клеился.
   -- Напрасно вы отказывались отъ кадрили. Здѣсь нужно жить съ публикой въ общеніи, тогда только и можно разсчитывать на какой-либо успѣхъ, шепнулъ женѣ и свояченицѣ Котомцевъ.
   -- Какъ мы можемъ танцовать, еліели у меня и у сестры сапоги худые! отвѣчала ему также шепотомъ жена.-- 'Что хорошаго, ежели подошва отлетитъ? Да и такъ въ танцахъ ноги видны.
   А между тѣмъ въ залѣ и въ буфетѣ красовались уже налѣпленныя на стѣнахъ рукописныя афиши, возвѣщающія о второмъ спектаклѣ, назначенномъ въ среду. Афиши гласили, что представлены будутъ комедія "Отъ преступленія къ преступленію" и сценка "Картинка съ натуры". Варганчикъ въ буфетѣ предлагалъ уже и билеты на этотъ спектакль, но билетовъ никто не бралъ. Приставъ подошелъ къ Котомцеву, по-военному повелъ плечами и, кивая на афишу, спросилъ:
   -- Тоже что-нибудь съ убійствомъ?
   -- О, нѣтъ! Обѣ пьесы превеселыя, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Ну, то-то. Да что бы вамъ оперетку съ пѣніемъ и танцами...
   Пришлось опять отвѣчать:
   -- Труппы нѣтъ, хора нѣтъ, костюмовъ нѣтъ, да даже и нотъ не имѣется.
   -- Жалко. Будь оперетка -- ручаюсь вамъ за полный сборъ.
   Кадрилью танцовальный вечеръ и кончился. Таперъ заигралъ польку, но танцовать уже никто не пошелъ. Интеллигенція уѣзжала домой. Просились домой и актрисы. Изъ буфета выскочилъ совсѣмъ уже пьяный арендаторъ бань Бубенцовъ и прошелся безъ музыки по залу казачка, но приставъ тотчасъ водворилъ его обратно въ буфетъ. Тотъ кланялся и говорилъ:
   -- Я, ваше благородіе, и на среду взялъ билетъ. Пущай отъ нашего брата пользуются. Я, ваше благородіе, даже вотъ какъ... Я сейчасъ сказалъ актерамъ: пусть ко мнѣ даромъ въ баню ходятъ. Жертвую!
   Нотаріусъ и приставъ дали свои экипажи, чтобы перевезти домой актрисъ. Актеры остались еще въ театрѣ. Сусловъ, совсѣмъ уже пьяный, тащилъ сына головы покупать билетъ на слѣдующій спектакль. Сынъ головы отнѣкивался и говорилъ, что у нихъ въ среду будутъ поминки по теткѣ.
   -- Такъ вѣдь поминки-то утромъ будутъ. Ты поминки-то справь, а потомъ пріѣзжай сюда, говорилъ ему Сусловъ.
   -- Нельзя. Папенька на дыбы встанетъ. Онъ у насъ строгій.
   -- Ну, такъ хоть билетъ-то купи, а тамъ кому-нибудь передашь его.
   Сынъ головы пожалъ плечами и купилъ двухрублевый билетъ.
   -- Мишка! Ну, а ты-то что жъ?.. приставалъ Сусловъ къ сыну кабатчика Подсѣдову.-- Бери и ты билетъ.
   -- Я тоже у нихъ на поминкахъ, отвѣчалъ молодой Подсѣдовъ.
   -- Ахъ, черти! Что же вы меня-то къ себѣ на поминки не зовете?
   -- Сдѣлай милость, приходи. Мы всѣмъ рады, кто тетенькину душу помянуть придетъ, откликнулся сынъ головы.
   -- Въ которомъ часу? спросилъ Сусловъ.
   -- Да послѣ обѣдни. У насъ большой поминальный обѣдъ будетъ.
   -- Приду, нарочно приду, чтобы васъ обоихъ въ театръ послѣ обѣда утащить. А билетъ-то ты, Мишка, все-таки возьми.
   -- Веселая игра будетъ? спрашивалъ Суслова сынъ кабатчика.
   -- Зажженную паклю я ѣсть буду, такъ чего жъ тебѣ еще!
   -- Ну, ужъ ты наскажешь!
   -- Вѣрно. По-собачьи еще залаю на придачу, пѣтухомъ запою.
   -- Ну, давай билетъ. Самому не удастся пріѣхать, такъ приказчика пошлю.
   -- Бери пару. Приказчикъ самъ по себѣ, а ты самъ по себѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. На среду съ меня довольно и одного билета.
   Молодой Подсѣдовъ вынулъ деньги и взялъ билетъ.
   Къ Котомцеву подошелъ таперъ Кацъ и сталъ просить деньги за свою игру и за инструментъ.
   -- Батюшка! Отецъ родной! Васъ-то я и забылъ, а между тѣмъ меня ужъ всего до копѣечки растаскали. Сейчасъ послѣдніе восемь рублей женѣ и свояченицѣ на сапоги отдалъ, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Какъ же это такъ? Дайте хоть сколько-нибудь.
   -- Ни гроша при себѣ. Все, все роздалъ. Въ среду изъ перваго же сбора вы за оба вечера получите.
   -- Дайте хоть три рубля.
   -- На! Получай сайку съ квасомъ! Вотъ тебѣ даже четыре рубля! крикнулъ таперу Сусловъ и, получивъ съ сына головы и съ сына кабатчика по два рубля за билеты, передалъ ихъ таперу.
   Котомцевъ звалъ Суслова домой, но Сусловъ не ѣхалъ. Котомцевъ плюнулъ и отправился вмѣстѣ съ нотаріусомъ въ его бричкѣ къ себѣ въ гостинницу.
   

XIV.

   Наступила среда. Вечеромъ былъ назначенъ второй спектакль, а въ кассѣ сбора не было. Въ пять часовъ дня въ кассѣ считали всего только восемнадцать рублей, да и то съ тѣми, что получилъ Сусловъ на танцовальномъ вечерѣ послѣ перваго спектакля за навязанные билеты. А между тѣмъ вечероваго расхода по театру было около тридцати рублей. Съ рукъ почти ничего не было продано. Лѣсничій посылалъ билеты на какіе-то заводы, верстахъ въ пяти отъ посада, но оттуда ихъ возвратили. Мировой судья тоже ничего не продалъ. Актеры ходили какъ въ воду опущенные.
   -- Что тутъ дѣлать? растерянно спрашивалъ въ шестомъ часу вечера Котомцевъ, обращаясь къ лѣсничему.
   -- Будни. Ничего не подѣлаешь. Но главное, поминки у головы. Половина посада вѣдь тамъ у него на обѣдѣ, разводилъ тотъ руками.
   -- Какой теперь обѣдъ, помилуйте! Обѣдъ былъ послѣ обѣдни.
   -- Совершенно вѣрно, но остались кто допивать, кто играть въ стуколку. У насъ всегда такъ. Ужъ какія дѣла дѣлалъ здѣсь циркъ, всѣмъ онъ у насъ по вкусу пришелся, но какъ, бывало, похороны, панихиды или крестины у кого-нибудь -- циркъ пустъ и сбора никакого. Вѣдь вотъ и сегодня на поминкахъ: кто приглашенъ къ головѣ, тотъ сидитъ въ комнатахъ, а кто не приглашенъ -- бродитъ мимо освѣщенныхъ оконъ. Подите, и вы увидите около дома цѣлое гулянье. Да вотъ вернется Сусловъ, такъ онъ подтвердитъ мои слова.
   Сусловъ, назвавшійся на поминки еще въ воскресенье и ѣздившій туда съ пачкой билетовъ для продажи, вернулся оттуда передъ самымъ спектаклемъ изрядно пьяный, но безъ успѣха, и привезъ всѣ билеты обратно.
   -- И по сейчасъ море разливное идетъ, разсказывалъ онъ.-- На трехъ столахъ въ стуколку играютъ. Дамы -- и тѣ наклюкались. Начальникъ станціи тоже тамъ. Ему я навязалъ билетъ въ полтора рубля, но наврядъ онъ пріѣдетъ, потому что играетъ въ карты и въ проигрышѣ. Даже Мишку Подсѣдова не могъ съ собой притащить. Около дочери какой-то лабазницы увивается. Сынъ головы тоже не можетъ отъ гостей урваться. Впрочемъ, чортъ съ ними. Билеты-то въ театръ они вѣдь все-таки еще въ воскресенье взяли.
   Все это Сусловъ разсказывалъ за кулисами въ импровизованной мужской уборной, отгороженной ширмами. Днѣпровскій въ это время сидѣлъ передъ складнымъ зеркаломъ и гримировался для роли въ пьесѣ "Отъ преступленія къ преступленію".
   -- Такъ сколько же собственно теперь сбора-то въ кассѣ? спросилъ онъ.
   -- Бѣда. И двадцати рублей нѣтъ, а между тѣмъ черезъ четверть часа надо ужъ спектакль начинать, развелъ руками Котомцевъ.
   -- Ну, ежели двадцати пяти рублей нѣтъ, то я не стану себѣ и брови замазывать. Не стоитъ пачкаться. Буду играть такъ.
   -- Вообразите, братцы, вѣдь и учителя нѣтъ! откликнулся Безъимянцевъ.-- Кто намъ суфлировать-то будетъ?
   -- Да, да, да... И учитель тамъ на поминкахъ, и тоже проигравшись. Его нельзя ждать, подхватилъ Сусловъ.-- Придется намъ другъ другу суфлировать.
   -- Я буду суфлировать, вызвался лѣсничій.
   -- А кто жъ за выходами-то будетъ слѣдить? спросилъ Котомцевъ.
   -- Да какіе тутъ къ чорту выходы при двадцати рубляхъ сбора! воскликнулъ Днѣпровскій.-- Кто выскочитъ на сцену, то и ладно, а когда нужно со сцены уходить, Вадимъ Семенычъ крикнетъ изъ суфлерской будки: "пошелъ вонъ". Я готовъ, господа. Коли хотите, поднимайте занавѣсъ, всталъ онъ со стула и выпрямился во весь ростъ.
   -- Погодите, господа, дайте мнѣ брюки переодѣть, что я отъ Васьки Мелетьева привезъ, да носъ красной краской помазать. Я вѣдь тоже выхожу въ первомъ актѣ, сказалъ Сусловъ.
   -- Охота брюки переодѣвать! Играй въ чемъ Богъ послалъ.
   -- Зачѣмъ же я тогда ихъ отъ Васьки взялъ? Да и нельзя мнѣ въ своихъ брюкахъ... Очень ужъ мои плохи.
   Таперъ Кацъ игралъ въ зрительномъ залѣ вальсъ. Котомцевъ смотрѣлъ сквозь щель занавѣса на публику. Около него стояла уже совсѣмъ одѣвшаяся для пьесы жена.
   -- Пусто въ залѣ? спросила она.
   -- Пустыня Аравійская.
   -- Господи! Что же мы будемъ дѣлать теперь. Второй спектакль, и пустой театръ. Тогда поѣдемте въ Краснопузырскъ играть, что ли!
   -- На какіе шиши выбраться-то, матушка?
   -- Однако, надо же намъ будетъ какъ-нибудь отсюда выбраться. Второй спектакль пустъ -- ну, а третій будетъ еще меньше публики. Вѣдь и здѣсь пить-ѣсть надо.
   -- Третій спектакль въ воскресенье. Въ воскресенье будетъ сборъ. Въ воскресенье здѣсь всегда хорошо бываетъ для сборовъ, утѣшалъ ее лѣсничій.
   -- Полноте вы! раздраженно отвѣчала ему Котомцева.-- Мы не любительствовать сюда пріѣхали, а хлѣбъ насущный добывать. Вѣдь первый спектакль былъ въ воскресенье, а едва полъ-сбора. Ужъ ежели въ первый спектакль хорошо не взяли, то никогда не возьмемъ. Это ужъ сейчасъ видно, что здѣсь проклятое, глухое мѣсто.
   -- Однако, какъ бы то ни было, отъ перваго спектакля ты и Безъимянцева свои гардеробы выкупили, возразилъ мужъ.
   -- Какой же это выкупъ, ежели эти костюмы, какъ только придутъ изъ Петербурга, сейчасъ надо вновь закладывать, чтобы за номеръ и за ѣду въ гостинницу заплатить. Вѣдь ужъ сегодня присылали со счетомъ отъ хозяина, требуютъ.
   -- Возьмете, барынька, недурной сборъ въ воскресенье. Даю вамъ слово, стоялъ на своемъ лѣсничій.-- Сегодня съ заводовъ публики нѣтъ, потому что тамъ въ будни до восьми часовъ вечера работаютъ, а по воскресеньямъ работы нѣтъ.
   Подошелъ Сусловъ съ накрашеннымъ красной краской носомъ и въ клѣтчатыхъ брюкахъ сына головы.
   Котомцевъ взглянулъ на него и спросилъ:
   -- Что жъ ты безъ парика-то? Вѣдь у насъ лысый парикъ свободенъ.
   -- Э, что! Не стоитъ! махнулъ рукой Сусловъ.-- Быть бы здорову, да попасть бы въ Царство Небесное. Днѣпровскій, не замазавши брови, играетъ, и я не хочу въ парикѣ играть. Начинай.
   Котомцевъ еще разъ заглянулъ сквозь занавѣсъ въ зрительную залу и сказалъ:
   -- Какъ будто бы съ давешняго человѣка два въ зрительной залѣ прибавилось. Не подождать ли съ четверть часика? Авось, еще кто-нибудь набѣжитъ.
   -- Теперь наврядъ кто явится! Вѣдь ужъ и такъ четверть восьмого, отвѣчалъ лѣсничій.
   -- Вы думаете? Хоть бы еще рублишекъ на пять...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, ничего не будетъ. Да и дождь накрапываетъ. Сейчасъ я бѣгалъ черезъ дворъ къ женѣ въ дамскую уборную, такъ довольно крупныя капли.
   -- Я ужъ сюда перебѣжала подъ зонтикомъ, сказала Безъимянцева.
   -- А вотъ на счастье двѣ новыя дамы и вошли въ театръ! воскликнулъ Котомцевъ, все еще смотря въ щель занавѣса.
   -- Покажи-ка, покажи-ка... отодвинулъ Котомцева отъ занавѣса Днѣпровскій, заглянулъ въ щель занавѣса и сказалъ:
   -- Ну, братъ, отъ этой публики сытъ не будешь. Это жена и дочь хозяина нашей гостинницы. Онѣ по даровымъ билетамъ.
   -- По даровымъ? Зачѣмъ же имъ дали даровые билеты? Въ гостинницѣ къ намъ пристаютъ съ ножомъ къ горлу со счетомъ и требуютъ денегъ, а вы билеты раздариваете!
   -- Затѣмъ и дали даровые билеты, чтобъ съ ножомъ къ горлу насчетъ денегъ не приставали. Надо же задобрить.
   -- Такъ я, господа, полѣзу въ суфлерскую будку? предлагалъ лѣсничій.
   -- Полѣзайте, полѣзайте... Сейчасъ начнемъ. Ну, господа, кто на сценѣ? Занимайте мѣста.
   Занавѣсъ подняли при совсѣмъ пустомъ театрѣ.
   

XV.

   На третій спектакль въ афишахъ были объявлены комедія Островскаго "Не въ свои сани не садись" и водевиль "Что имѣемъ, не хранимъ". Форматъ афиши былъ увеличенъ вдвое, бѣлая бумага замѣнена красной, желтой и зеленой, названія пьесъ были напечатаны самыми крупными буквами, спектакль былъ назначенъ въ воскресенье. Актеры ожидали хорошаго сбора. Еще съ вечера въ кассѣ, то-есть въ типографіи Варганчикова и въ суровской лавкѣ Глоталова было продано на двадцать шесть рублей билетовъ, мировой судья навязалъ кому-то на семь рублей, лѣсничиха продала на пять рублей, но на этомъ и "заколодило", какъ выражался Котомцевъ. Въ воскресенье съ полудня пошелъ проливной дождь, продолжался вплоть до вечера и театръ во время спектакля былъ пустъ. Не пришли даже и нѣкоторые изъ тѣхъ, которые съ вечера взяли билеты. Актеры, потерявшіе всякую энергію, играли спустя рукава. Уныніе было полное. Котомцева была раздражена.
   -- Вотъ вамъ и воскресенье! Вотъ вамъ и праздникъ! Разсказывали, что здѣсь только по праздникамъ сборы. Подите въ кассу, полюбуйтесь, посчитайте сколько продано, говорила она лѣсничему.-- Сегодня только трое какихъ-то приказчиковъ пріѣхали за билетами, да и то пьяные.
   -- Да вѣдь посмотрите, барынька, какой дождь съ утра, отвѣчалъ лѣсничій.-- А дождь ужъ отъ Бога. Супротивъ Бога ничего не подѣлаешь.
   -- Сегодня дождь -- и отъ того сбора нѣтъ, въ среду поминки у головы -- и отъ того сбора нѣтъ. Что же это за мѣсто такое проклятое, что то дождь, то поминки мѣшаютъ сборамъ! Просто это отъ того, что мы играемъ за городомъ, у чорта на куличкахъ.
   -- И это имѣетъ вліяніе! То, что театръ за городомъ -- большое препятствіе сборамъ, но будь хорошая сухая погода -- даю слово, что около двухсотъ рублей сегодня собрали бы. Я знаю, многіе сегодня собирались въ театръ и изъ-за дождя не пріѣхали.
   -- Чуетъ мое сердце, что застрянемъ мы здѣсь и не съ чѣмъ намъ будетъ даже выѣхать.
   -- Полноте, полноте! Ужъ до Краснопузырска-то мы васъ доставимъ, утѣшалъ ее лѣсничій.
   -- Послѣднее это дѣло будетъ, ежели Христа ради насъ станутъ изъ города въ городъ переправлять. Да и съ чѣмъ мы туда пріѣдемъ? Костюмы-то вотъ мои придутъ изъ Петербурга, изъ заклада -- сейчасъ и придется ихъ вновь закладывать, чтобы съ гостинницей разсчитаться.
   Самъ Котомцевъ угрюмо молчалъ и кусалъ губы.
   -- Въ среду надо попробовать не ставить здѣсь спектакля, а попробовать устроить литературно-музыкальный вечеръ въ ратушѣ, сказалъ онъ наконецъ.-- Ратуша все-таки въ центрѣ посада, и туда публика охотнѣе пойдетъ. Я могу прочесть "Записки сумасшедшаго" Гоголя, ваша супруга споетъ малороссійскія пѣсни. Она отлично поетъ, обратился онъ къ лѣсничему.-- Моя жена прочтетъ нѣсколько стихотвореній, господинъ Кацъ сыграетъ на роялѣ...
   -- Въ чемъ я буду читать стихотворенія-то передъ публикой, позвольте васъ спросить? Не въ этомъ ли ситцевомъ платьѣ? иронически задала ему вопросъ жена.
   -- Да ужъ къ средѣ, душечка, должны же прійти изъ Петербурга твои хорошія платья. Это одинъ единственный исходъ. Въ среду нельзя здѣсь ставить спектакля. Сбору будетъ еще меньше, чѣмъ сегодня. А вечеръ въ ратушѣ -- другое дѣло.
   -- Жена моя къ вашимъ услугамъ... поклонился лѣсничій.
   -- Господа! Я хочу музыкально-литературный вечеръ въ ратушѣ въ среду устроить! крикнулъ Котомцевъ бродившимъ по сценѣ актерамъ.-- А здѣсь спектакль отмѣнимъ. Голова обѣщалъ мнѣ залу въ ратушѣ.
   -- Ну, что жъ, отлично! Я комическіе куплеты пропою, откликнулся Сусловъ.-- Только вотъ въ чемъ штука: у меня фрака нѣтъ.
   -- Найдемъ фракъ, сказалъ лѣсничій.-- Съ нотаріуса, съ Евлампія Петровича фракъ будетъ тебѣ въ самый разъ.
   -- Алексѣй Павлычъ! Ты что прочтешь? спрашивалъ Котомцевъ Днѣпровскаго.
   -- Наизусть ничего никогда не читалъ, но ежели надо, изъ "Братьевъ Карамазовыхъ" Достоевскаго по книгѣ прочту.
   -- Да ужъ надо изъ чего-нибудь вечеръ составлять. Даша качучу станцуетъ. Коротенькая юбочка и трико у насъ найдутся.
   -- Нѣтъ, Анатолій, я не могу... потупилась свояченица Котомцева.
   -- Отчего не можешь? Танцовала вѣдь прежде.
   -- Да, когда я дѣвочкой была. А теперь нѣтъ, нѣтъ!
   -- Глупая! Да ты теперь будешь больше имѣть успѣха, чѣмъ дѣвочкой... На ура примутъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Не просите.
   Къ ней подскочили сынъ головы и сынъ кабатчика Подсѣдова.
   -- Дарья Ивановна, станцуйте, упрашивали они.
   -- Ни за что на свѣтѣ!
   -- Я вамъ букетъ поднесу, говорилъ Подсѣдовъ.
   -- Очень вамъ благодарна, но не могу я качучу танцовать, ежели у меня даже кастаньетъ нѣтъ.
   -- Врешь, врешь. Кастаньеты у тебя въ сакъвояжѣ, замѣтила ей сестра.
   -- Ну, и что же? Одна изъ нихъ лопнувши.
   -- А другая цѣла. И объ одной станцуешь.
   -- Какъ же это такъ объ одной?
   -- Ежели ужъ на то пошло, то лопнувшую кастаньету всегда склеить можно, замѣтила сожительница Днѣпровскаго Гулина, отвела Дашу въ сторону и строго сказала:-- Какъ тебѣ не стыдно отказываться! Товарищество погибаетъ, хватается за вечеръ въ ратушѣ, какъ утопающій за соломинку, а ты упрямишься номеръ исполнить, и номеръ такой, который можетъ быть заманкой.
   -- Я не упрямлюсь, но я просто не могу. Вѣдь я года два уже не танцовала.
   -- Вретъ, вретъ. Будетъ танцовать! мигнула ей сестра и шепнула:-- Намъ на хлѣбъ, намъ пить-ѣсть надо, а ты куражишься! Не имѣешь права отказываться.
   Даша слезливо заморгала глазами и направилась за кулисы.
   -- Желаете, я вамъ на скрипкѣ сыграю? предложилъ Котомцеву лѣсничій.
   -- Батюшки! Объ вашемъ номерѣ-то и забыли! хлопнулъ себя Котомцевъ по лбу.-- Отецъ родной! Непремѣнно сыграйте. Вы будете у насъ украшеніемъ вечера.
   Котомцевъ заключилъ лѣсничаго въ объятія и расцѣловалъ.
   -- Ставь и меня на афишу. Я спою куплеты "Какъ яблочко румянъ", предложилъ Котомцеву Безъимянцевъ.-- Жена прочтетъ "Грѣшницу". Она отлично читаетъ это стихотвореніе.
   -- Нѣтъ, ужъ "Грѣшницу" я буду читать, подскочила къ Безъимянцеву Котомцева.
   -- Отчего же вы непремѣнно, ежели я заявляю про жену? Я первый заявилъ.
   -- Вы первый заявили, а "Грѣшница" Толстого мое репертуарное стихотвореніе.
   -- Сонечка! крикнулъ Безъимянцевъ появившейся на сценѣ своей женѣ.-- Мы ставимъ въ среду литературно-музыкальный вечеръ, я говорю, что ты будешь читать "Грѣшницу", и вдругъ Татьяна Ивановна говоритъ...
   -- Никому не позволю "Грѣшницу" читать! Это мое коронное стихотвореніе, подхватила Безъимянцева.
   -- А вотъ посмотримъ! воскликнула Котомцева.
   -- Что такое: посмотримъ? И мы поглядимъ. Чѣмъ ты кичишься-то? Съ чего ты важность-то на себя напустила? И я такой же членъ товарищества, какъ и ты. На одинаковыхъ маркахъ сговорились ѣздить-то. Фря!
   -- Сама фря!
   Началась перебранка. Къ дамамъ подскочилъ Кото мцевъ.
   -- Таня! Таня! Что это такое! Софья Андреевна. Да какъ вамъ не стыдно! Ужъ и безъ того дѣла плохи, а вы въ самую критическую минуту ссоритесь, заговорилъ онъ и тотчасъ попросилъ лѣсничаго начинать слѣдующій актъ пьесы.
   Лѣсничій отдернулъ занавѣсъ.
   

XVI.

   На утро послѣ третьяго спектакля вся труппа собралась въ номерѣ Котомцева, пила чай и составляла афишу литературно-музыкальнаго вечера въ залѣ ратуши. Вечеръ, назывался "артистическимъ литературно-музыкальнымъ вечеромъ". Безъимянцевъ настаивалъ, чтобы вечеру, кромѣ того, было дано общее названіе "На Олимпѣ", которое требовалъ напечатать самыми крупными буквами, но Котомцевъ не соглашался.
   -- Что ты! что ты! При чемъ же тутъ Олимпъ-то? воскликнулъ онъ.
   -- А при томъ, чтобъ публикѣ въ глаза бросилось. "На Олимпѣ. Артистическій музыкально-литературный вечеръ", отвѣчалъ Безъимянцевъ.-- Здѣсь нельзя безъ громкаго названія, здѣсь публика не такая. Иначе не пойдетъ.
   -- Но какой же тутъ Олимпъ, ежели мы будемъ читать и пѣть во фракахъ!
   -- Ничего не значитъ. Намъ только бы получше сборъ взять. Третьяго года я ѣздилъ съ сосьетэ, такъ мы оперетку "Орфей въ аду" играли въ Колотушкинѣ во фракахъ. Городъ такой есть, не лучше здѣшняго Гусятникова. И хорошій сборъ взяли. Всѣ во фракахъ, а дамы въ обыкновенныхъ платьяхъ, и только я одинъ былъ въ костюмѣ, потому что игралъ Ваньку Стикса. Да какой костюмъ-то, если бы ты зналъ! Красная шерстяная фуфайка на мнѣ была и турецкая феска... Ни трико на ногахъ, ни туфель... а въ обыкновенныхъ брюкахъ и сапогахъ. Куплеты подъ рояль пѣлъ съ трескомъ. Громъ рукоплесканій...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, господа... Я не согласенъ... Попробуемъ первый вечеръ такъ, безъ названія...
   -- Тогда нельзя ли такъ прибавить, предложилъ Днѣпровскій: -- "Артистическій музыкально-литературно-балетный вечеръ". Вѣдь Даша-то ваша будетъ же танцовать качучу. Все-таки для разцвѣтки афиши лучше будетъ.
   -- Качучу мы и такъ поставимъ въ красной строкѣ, сказалъ Котомцевъ.
   -- Красная строка само собой, а слово "балетный" само собой.
   -- Да, да. Надо все сдѣлать, чтобъ больше сбора взять, поддержала Днѣпровскаго сожительница его Гулина.-- Вамъ хорошо разсуждать, коли вы и Безъимянцевъ взяли уже изъ сборовъ восемьдесятъ рублей на выкупъ гардероба, а мы съ Алексѣемъ Павлычемъ только на сапоги двѣнадцать рублей получили, да отъ вчерашняго сбора, словно Христа ради, пять рублей на двоихъ.
   -- Позвольте-съ... Ежели мы взяли сорокъ рублей на выкупъ гардероба, то вѣдь это же пойдетъ на общую пользу, вмѣшалась Котомцева.-- Завтра придетъ мой гардеробъ и мы можемъ ставить ковровыя пьесы, стало-быть у насъ будетъ разнообразный репертуаръ. Не могу же я, напримѣръ, въ "Роковомъ шагѣ" играть въ ситцевомъ платьѣ.
   -- Вѣрно! Ну, а зачѣмъ же ты, взявши на гардеробъ, взяла и на сапоги? Или потому, что мужъ распорядитель товарищества? попрекнула Котомцеву Гулина.-- Что ты первосюжетная, такъ тебѣ все можно? Тебѣ можно, а мы безъ денегъ сиди.
   -- Ахъ, Боже мой! Да не могу же я играть въ сапогахъ, которые ѣсть просятъ.
   -- Пожалуйста, матушка, не разговаривай. Знаемъ. Своя рука -- владыка у васъ. А мнѣ въ субботу не на что было баранокъ купить къ чаю и я должна была у корридорнаго пятіалтынный занять. Нѣтъ, ужъ какъ хотите, а дѣлайте такъ, какъ Алексѣй Павлычъ предлагаетъ.
   -- Неудобно будетъ. Ну, что такое музыкально-литературно-балетный? доказывалъ Котомцевъ.-- Тогда, лучше я вотъ какъ напишу: "музыкалыю-литературный вечеръ съ балетными танцами", а затѣмъ качуча въ красной строкѣ. Согласны, господа?
   -- Согласны, согласны... откликнулись со всѣхъ сторонъ.
   Послышался стукъ въ дверь. Вошелъ хозяинъ гостинницы купецъ Подковкинъ. Это былъ рыжебородый пожилой человѣкъ съ краснымъ лицомъ и лысиной, облеченный въ сѣрый пиджакъ на распашку, изъ котораго выпячивалось довольно объемистое чрево съ нокоющейся на немъ часовой цѣпью. Помолившись въ уголъ на икону, онъ поклонился и сказалъ актерамъ:
   -- Чай да сахаръ!
   -- Милости просимъ. Прошу покорно садиться, отвѣчалъ Котомцевъ и спросилъ:-- За деньгами, должно быть, пожаловали?
   -- Точно такъ-съ, кивнулъ Подковкинъ, присаживаясь на освобожденный для него Сусловымъ стулъ.-- Кто за чѣмъ, а мы все за деньгами. Нельзя ли, господа актеры, хоть сколько-нибудь? Вѣдь ужъ одиннадцатый день живете... опять же ѣда и питье... По буфету забираете... а не видали мы отъ васъ ни копѣйки.
   -- Погодите, любезнѣйшій, дайте разыграться хорошенько, проговорилъ Днѣпровскій.
   -- Да неужто въ три-то раза не могли разыграться? Вѣдь ужъ три раза играли. У меня цирковые актеры въ прошломъ году стояли, такъ тѣ хоть и нѣмцы, а каждую недѣлю платили исправно.
   -- Расходы вѣдь у насъ были порядочные на обзаведеніе въ театрѣ -- ну, вотъ сборы и ушли на нихъ, прибавилъ Котомцевъ.
   -- И у цирковыхъ нѣмцевъ были расходы. Одного звѣрья что приходилось кормить! Медвѣдь былъ, оселъ, пять лошадей, обезьяны, однако, какъ счетъ подашь, они честь честью...
   -- Конечно, у насъ лошадей и звѣрей нѣтъ, но вотъ за занавѣсъ надо было заплатить, за лѣсъ для скамеекъ... Лампы...
   Подковкинъ перемѣнилъ тонъ.
   -- Мели, мели больше! сказалъ онъ, махнувъ рукой.-- Заговаривай зубы-то! Будто я не знаю! Глоталову до сихъ поръ за ситецъ не заплочено, что для занавѣса брали; сынъ головы лѣсъ тайкомъ отъ отца прожертвовалъ.
   Котомцевъ сконфузился, но произнесъ:
   -- Другіе расходы были. Вотъ наши дамы, напримѣръ... Имъ нужно было костюмы себѣ справить. Нельзя кой въ чемъ выходить на сцену!
   -- Такъ-съ... кивнулъ хозяинъ.-- А у кого жъ костюмы заказывали? Что-то не слышно.
   -- Изъ Петербурга пріѣдутъ. Вотъ завтра ждемъ.
   -- Такъ-съ... А вотъ, по нашему, прежде, кажись, нужно было бы въ гостинницѣ отдать.
   -- Погоди, братецъ, погоди. Все до копѣйки получишь, хлопнулъ хозяина по плечу Сусловъ.
   -- Знаемъ, да когда-то еще улита ѣдетъ, да пріѣдетъ. А сегодня нельзя ли хоть красненькую? Вѣдь вчера, поди, пособрали что-нибудь?
   -- Плохо, Артемій Кузьмичъ, очень плохо. Вчера цѣлый день дождь лилъ, сказалъ Котомцевъ и спросилъ:-- Артемій Кузьмичъ, кажется?
   -- Такъ точно. А что плохо, такъ мы этому непричинны.
   -- Дождь...
   -- А въ позапрошлый театръ и дождя не было, а тоже было плохо. Жена моя была вѣдь у васъ, такъ видѣла. И опять будетъ плохо. Не то намъ нужно здѣсь. Вотъ ежели бы на арфѣ умѣли... да пѣсни пѣть, да въ костюмахъ русскихъ были или бы тирольцами, такъ взялъ бы я васъ къ себѣ въ трактиръ и сидѣли бы вы въ моихъ номерахъ на моихъ харчахъ въ лучшемъ видѣ, а что на тарелку соберете съ гостей за пѣніе, ваше бы было.
   -- Мы актрисы, господинъ хозяинъ, а не арфянки. Это совсѣмъ другая статья, вставила свое слово Безъимянцева.
   -- Артистки... Служимъ искусству... прибавила Котомцева, вся вспыхнувъ.
   -- Понимаемъ... Очень чудесно понимаемъ. Но для арфянокъ-то въ нашемъ мѣстѣ повыгоднѣе будетъ. Что такое разговорная игра? Это не по здѣшнему мѣсту. У насъ любятъ, чтобъ вотъ пѣніе было... Чтобъ вотъ русскую пройтись... трепака...
   -- Ну, ужъ что дѣлать... Ничего не подѣлаешь... Каждому свое... развелъ руками Котомцевъ.
   -- Свое-то свое, а намъ-то каково, коли вы будете здѣсь въ номерахъ стоять, пить, ѣсть, а съ театра ничего не получать!
   -- Вотъ въ среду въ ратушѣ вечеръ устраиваемъ.
   -- Коли разговорная игра будетъ -- и въ ратушѣ немного возьмете. У насъ этого не любятъ. Что канитель-то слушать!
   -- Танцы, танцы, господинъ хозяинъ, въ костюмахъ... кивнула ему Гулина.
   -- Вотъ это дѣло десятое. А теперь, господа, нельзя ли хоть красненькую съ васъ получить?
   -- Да ужъ потерпите до среды, сказалъ Котомцевъ.
   -- Э-эхъ! вздохнулъ хозяинъ.-- Неужто ужъ красненькой-то нѣтъ? Кажется, ужъ немного прошу. Пошарьте... Ну, куда вамъ деньги-то? Вѣдь потомъ у меня все равно будете пить и ѣсть въ долгъ.
   Котомцевъ переглянулся съ товарищами и сказалъ:
   -- Вотъ восемь рублей у меня есть. Коли хотите, возьмите.
   -- Давай... Съ актера по мелочамъ не возьмешь, такъ и ничего не возьмешь, отвѣчалъ Подковкинъ и прибавилъ: -- А только чтобъ въ среду ужъ мнѣ не меньше, какъ пару красненькихъ.
   -- Непремѣнно. Будетъ сборъ, такъ до копѣйки разсчитаемся.
   -- Ну, ладно. Прощенья просимъ.
   Хозяинъ взялъ восемь рублей, поднялся со стула и сталъ уходить.
   

XVII.

   Литературно-музыкальный вечеръ, данный въ залѣ ратуши, опять не собралъ публики. Сбору было всего двадцать шесть рублей. Даже обычные посѣтители трехъ первыхъ спектаклей блистали своимъ отсутствіемъ. Не явился и мировой судья, не пріѣхалъ и начальникъ станціи. Голова за безвозмездно уступленное зало въ ратушѣ сидѣлъ со всѣмъ своимъ семействомъ въ первомъ ряду даромъ. Даромъ вошли въ залъ и писцы управы, сторожа ратуши также пропустили изрядное число публики безплатно. Суровщикъ Глоталовъ, не получивъ за ситецъ, который у него брали для занавѣса, со второго спектакля не платилъ уже ни копѣйки и всегда приводилъ съ собой нѣсколько человѣкъ пріятелей. Содержатель гостинницы Подковкинъ и его семья сидѣли также даромъ. А на этотъ разъ даже лѣсничій и лѣсничиха, участвовавшіе въ вечерѣ, потребовали десятокъ даровыхъ билетовъ для своихъ знакомыхъ. Къ довершенію неудачи и еврей Варганчикъ возмутился и отказался платить на этотъ разъ и за вѣшалки и за буфетъ, такъ какъ ему почти никто не отдалъ на сохраненіе платья и никто не пилъ и не ѣлъ въ буфетѣ. Публика сдавала свое платье сторожамъ ратуши, а голова приготовилъ въ одной изъ комнатъ канцеляріи закуску съ водкой и чай, куда и приглашалъ своихъ знакомыхъ выпить и закусить, а знакомыми у него были почти всѣ присутствующіе. Котомцевы и другіе актеры повѣсили головы.
   -- Ну, что? Вотъ и въ центрѣ города даемъ вечеръ, а ничего не беремъ, говорилъ Котомцевъ лѣсничему.-- Нѣтъ, ужъ здѣсь мѣсто такое проклятое!
   -- Позвольте... Былъ бы сегодня сборъ, но на ваше несчастіе у насъ сегодня въ посадѣ два именинника: докторъ Иванъ Иванычъ и помощникъ начальника станціи Иванъ Максимычъ, отвѣчалъ лѣсничій.-- Множество народа тамъ.
   -- Опять? Прошлый разъ были поминки, а нынче именинники, и все это мѣшаетъ сбору?
   -- А вы думали, какъ? И мы съ женой должны бы быть у доктора на вечерѣ, но только вотъ то, что участвуемъ у васъ. Мы были утромъ у него, поздравили, поѣли пирога и отказались отъ вечера. У нихъ множество приглашенныхъ, для ужина они нарочно гусей откармливали. Докторъ какую-то особенную настойку къ этому вечеру настоялъ. Я не знаю, какъ голова-то сегодня здѣсь сидитъ. И онъ бы долженъ быть тамъ. У помощника начальника станціи тоже пиръ и, разумѣется, весь желѣзнодорожный персоналъ присутствуетъ и многіе товароотправители. Неудача. Ничего не подѣлаешь. Подождите до воскресенья.
   -- Но вѣдь этакъ опять можетъ случиться, что и въ воскресенье какія-нибудь именины, крестины, похороны или родины повліяютъ на сборъ, возразилъ Котомцевъ.
   -- Нѣтъ, про слѣдующее воскресенье ничего не слыхать. Развѣ свадьбы... Да нѣтъ, нынче у насъ въ посадѣ на всю осень и свадебъ никакихъ.
   -- Какъ никакихъ? подскочилъ нотаріусъ.-- Въ воскресенье мѣщанскій староста женится.
   -- Батюшки! И то! воскликнулъ лѣсничій.-- Впрочемъ, онъ сбору въ театрѣ не повредитъ. Вопервыхъ, онъ вдовецъ и женится на второй, на своей давнишней дульцинеѣ, да и человѣкъ онъ въ городѣ не особенно популярный.
   -- Ну, какъ не популярный! Мѣщане ему подносятъ хлѣбъ-соль и выписали серебряную солонку изъ Петербурга, разсказывалъ нотаріусъ.-- Нѣтъ, и его свадьба можетъ повліять на сборъ. Не очень сильно, но все-таки повліяетъ. Вотъ начнется Рождественскій постъ, свадебъ вовсе не будетъ, и тогда по воскресеньямъ сборы будутъ лучше.
   -- Отецъ родной! Да до Рождественскаго-то поста наша труппа можетъ съ голоду помереть, отвѣчалъ Котомцевъ, пригорюнился и прибавилъ:-- Женины костюмы пришли изъ Петербурга. Попробуемъ въ воскресенье поставить въ театрѣ ковровую пьесу "Роковой шагъ", нежели на этотъ разъ не возьмемъ хорошаго сбора, то взять да и уѣзжать изъ вашего Гусятникова въ Краснопузырскъ, пока послѣдніе фрачиниси еще не проѣли. Придется, правда, опять закладываться на дорогу, ну, да вѣдь намъ не привыкать стать къ этому.
   -- Молите только Бога, чтобъ къ воскресенью санный путь былъ -- и сборъ въ театрѣ будетъ, сказалъ подошедшій къ Котомцеву приставъ.-- У насъ по первопуткѣ любятъ за городъ кататься, и всѣ пріѣдутъ.
   -- Да, мѣщане. Мѣщане любятъ кататься по первопутку, но мѣщане въ воскресенье будутъ у своего мѣщанскаго старосты на свадьбѣ, подхватилъ нотаріусъ.
   -- Такъ, такъ... Вообразите, вѣдь и я званъ на эту свадьбу, сказалъ приставъ.
   -- Говорю, что Рождественскаго поста нужно ждать, и тогда по воскреснымъ и праздничнымъ днямъ хорошіе сборы начнутся, продолжалъ нотаріусъ.
   -- Что вы толкуете! перебилъ его приставъ.-- Въ Рождественскомъ посту наши купцы и мѣщане будутъ считать за грѣхъ и въ театръ-то ходить. Все сядетъ на треску, да на мороженую судачину.
   -- И то, и то, согласился лѣсничій.-- Нѣтъ, ужъ въ посту вамъ придется на одну интеллигенцію возлагать надежду. Только она одна и можетъ поддержать. Теперь и я помню, что передъ Рождествомъ пріѣзжалъ къ намъ хоръ пѣвцовъ и плясуновъ, давалъ два вечера въ ратушѣ и съ чѣмъ пріѣхалъ, съ тѣмъ и уѣхалъ.
   -- Печально, очень печально... повторялъ Котомцевъ, покачивая головой, и сталъ прохаживаться по комнатѣ, отведенной подъ мужскую уборную.
   Вошла его жена, только что исполнившая передъ публикой свой номеръ -- стихотвореніе "Убогая и нарядная" Некрасова. Одѣта она была въ черное шелковое платье со шлейфомъ.
   -- Безъ единаго хлопка... сказала она мужу про свое исполненіе.-- Нельзя здѣсь устраивать литературные вечера. Не любятъ здѣсь чтеніе.
   -- Здѣсь, матушка, ничего не любятъ, здѣсь любятъ только жареныхъ откормленныхъ гусей да настойку, мрачно отвѣчалъ онъ, намекая на сегодняшнее именинное угощеніе у доктора.
   -- Ну, а что, при сегодняшнемъ сборѣ мы все-таки безъ убытка? спросила она.
   -- Отстань! Надоѣло и говорить объ этомъ.
   Вечеръ прошелъ вяло. Немногочисленная публика зѣвала, а при чтеніи Котомцевой, во второмъ отдѣленіи, стихотворенія "Грѣшница", какой-то купецъ, сидѣвшій во второмъ ряду стульевъ, даже заснулъ и началъ храпѣть, чѣмъ возбудилъ смѣхъ въ публикѣ. Приставъ тотчасъ же направился къ нему и растолкалъ его. Не произвели никакого эффекта и записки сумасшедшаго, исполненныя Котомцевымъ въ костюмѣ. Суслову, за куплеты, еще немножко похлопали. Нѣкоторое оживленіе внесла лѣсничиха своимъ исполненіемъ малороссійскихъ пѣсенъ, да Даша, свояченица Котомцева, чуть не въ слезахъ протанцовавшая качучу послѣднимъ номеромъ. Танцовала она очень плохо, но, тѣмъ не менѣе, костюмъ, тѣльное трико и миловидность ея подкупали зрителей. Ее приняли чуть не на ура и заставили повторить номеръ. Сынъ головы и сынъ кабатчика Подсѣдова сдержали свое слово и поднесли ей букетъ изъ живыхъ цвѣтовъ, купленный отъ садовника изъ оранжереи на винокуренномъ заводѣ.
   Когда Даша, по окончаніи-номера, явилась въ уборную переодѣваться и показала сестрѣ букетъ, та сказала:
   -- Глупые мальчишки! Лучше бы полъ-куска полотна поднесли. У тебя всѣ сорочки худыя.
   Какъ только вечеръ кончился, въ мужскую уборную тотчасъ же вошелъ содержатель гостинницы Подковкинъ, кланялся и говорилъ:
   -- Ну, какъ, господа актеры, сегодня мое счастье? Полностью со мною по счету разсчитаетесь или дадите только двѣ обѣщанныя красненькія?
   -- Ничего не дамъ. Подождите до воскресенья, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Какъ? Опять до воскресенья? Да вѣдь сегодня у васъ хорошо клюнуло.
   -- Гдѣ же клюнуло-то, ежели еле-еле концы съ концами свели? Афиши, билеты, освѣщеніе, таперъ и аккомпаніаторъ, а всего и сбора двадцать рублей съ небольшимъ.
   -- Вотъ те и здравствуй! Да что вы мнѣ зубы-то заговариваете! Полная зала публики.
   -- Публика даромъ въ концѣ вечера прошла. Сторожа и еврей Варганчикъ напустили. Да и, помимо Варганчика и сторожей, на половину даровой публики было. Вотъ вы, напримѣръ, съ женой и дочерьми даромъ сидѣли.
   -- Еще бы мнѣ-то платить! Нѣтъ, послушайте, баринъ, вы дайте мнѣ двѣ красненькія, иначе я завтра вамъ и самоваровъ отпущать не велю.
   -- Ахъ, вы безбожникъ, безбожникъ!
   -- Позвольте... Чѣмъ же безбожникъ-то? Я, слава Богу, обстоятельный купецъ, а не безбожникъ. Ужъ и такъ мирволимъ всячески. Двѣ недѣли въ номерахъ стоите, пьете, ѣдите и никто изъ васъ платить не хочетъ! Вы безбожники, а не мы. Нѣтъ, ужъ какъ тамъ хотите, а завтра сидите безъ самоваровъ.
   -- Ну, вотъ вамъ четыре рубля въ уплату. Послѣдніе отдаю. А остальныя деньги до воскресенья.
   -- Да ужъ слышали, слышали мы про эти воскресенья-то! Эхъ, народъ!
   Подковкинъ взялъ деньги, тяжело вздохнулъ и, никому не поклонившись, вышелъ изъ уборной.
   

XVIII.

   -- Голубчикъ, Пантелей Федорычъ, поддержите, похлопочите! Нельзя ли кому билетиковъ поразсовать на воскресный спектакль? просилъ пристава Котятникова Котомцевъ.-- Вѣрите ли, вѣдь погибаемъ. Въ гостинницу не заплачено. Проклятый Подковкинъ грозится не давать самоваровъ. Уѣзжать отъ васъ -- но съ чѣмъ выѣхать-то? Хоть на уплату Подковкину, да на дорогу намъ похлопочите. Сейчасъ я былъ у мирового и просилъ его, а теперь къ вамъ...
   -- И радъ бы хлопотать, милѣйшій, да никто не беретъ билетовъ, а насильно, сами знаете, навязывать нельзя, отвѣчалъ приставъ.-- Охотниковъ у насъ на театръ нѣтъ. Вотъ ежели бы циркъ съ обезьянами или фокусникъ -- дѣло другое, а то всѣ говорятъ: канитель.
   -- Въ воскресенье канители не будетъ. Ставлю ковровую пьесу: "Роковой шагъ". Не понравились здѣшней публикѣ полушубки въ пьесахъ, но въ этой пьесѣ ужъ не будетъ полушубковъ. Пришли женины костюмы и все будетъ прилично. Послѣ комедіи лѣсничиха играетъ въ "Цыганкѣ". Очень веселенькій водевиль, продолжалъ Котомцевъ.
   -- И что же, все-таки не берутъ билетовъ?
   -- Съ утра сегодня афиша вывѣшена, билеты и у Глоталова въ лавкѣ продаются, и у типографщика Варганчика, а часа полтора тому назадъ я былъ у нихъ, такъ хоть бы на рубль какая-нибудь бестія купила! Теперь вся надежда на васъ и на мирового.
   -- Радъ стараться, но, кажется, ничего не могу сдѣлать. Свадьбу-то вѣдь мѣщанскій староста играетъ не на шутку. Онъ, вонъ, пять человѣкъ музыкантовъ, оказывается, выписалъ изъ уѣзда. Всѣ мѣщане будутъ у него. Кто не въ его домѣ, тотъ на улицѣ подъ окнами. Судите сами: тамъ даровое зрѣлище, а у васъ за деньги.
   -- О, Господи! тяжело вздохнулъ Котомцевъ.-- Неужели же погибать? Нельзя ли хоть не мѣщанамъ предложить билеты?
   -- Есть вонъ охотники. Приходила сегодня наша посадская акушерка -- но та проситъ дарового билета. Вѣдь вы знаете, я всегда душой и чѣмъ могу... Вонъ прошлый разъ вамъ на "Картинку съ натуры" для роли офицера мундиръ понадобился -- я свой далъ, нужды нѣтъ, что онъ не подходитъ. Жена моя вашей супругѣ черное шелковое платье давала надѣвать. Я всегда радъ, что могу, но ежели ужъ не могу, то извините.
   -- Ахъ, грѣхи, грѣхи! опять вздохнулъ Котомцевъ.-- И мировой не обѣщаетъ. Ежели бы взять въ воскресенье порядочный сборикъ, я вамъ прямо говорю, Пантелей Федорычъ, мы сейчасъ бы уѣхали.
   -- И я вамъ скажу: уѣзжайте. Здѣсь вы дѣла не сдѣлаете. Не такое мѣсто. Все будетъ хуже и хуже.
   Отъ пристава Котомцевъ прошелъ домой. Жена его разглаживала полученныя изъ Петербурга платья.
   -- Вообрази, въ гостинницѣ утюга грѣть не даютъ, сказала она.-- Просила истопить печку въ номерѣ -- не топятъ. Даша ужъ бѣгала къ сосѣдямъ и тамъ нагрѣла утюгъ.
   -- Мерзавцы!.. процѣдилъ сквозь зубы Котомцевъ.
   -- Былъ ли въ кассахъ-то?
   -- Былъ.
   -- Продаются ли билеты-то?
   Вмѣсто отвѣта Котомцевъ махнулъ рукой и отвернулся.
   -- Что за бездолье такое! слезливо продолжала Котомцева.-- Слушай... Я рѣшила завтра передъ репетиціей сходить съ Дашей въ здѣшній монастырь и отслужить молебенъ.
   -- Сходи. Это доброе дѣло. А я сейчасъ былъ у пристава, и онъ совѣтуетъ намъ послѣ воскресенья уѣзжать отсюда по добру, по здорову.
   -- Уѣдемъ.
   -- Такъ. Но на что ѣхать-то, если сбора въ воскресенье не будетъ?
   -- Да вотъ продамъ я это гороховое шелковое платье. На что оно мнѣ? Для сцены достаточно и чернаго съ коричневымъ.
   -- А что за него дадутъ-то? Грошъ.
   -- Правда.
   -- Конечно, я еще могу заложить костюмъ Гамлета. Въ Краснопузырскѣ все равно Гамлета играть не придется, но вѣдь это и намъ двоимъ еле хватитъ на проѣздъ, а вѣдь мы должны всю труппу везти.
   -- У Суслова есть деньги. Онъ отъ купцовъ на бильярдѣ выигралъ.
   -- Какія у него деньги! Десять, двѣнадцать рублей.
   -- Все-таки есть. Обязанъ подѣлиться. Наконецъ, онъ можетъ попросить для насъ взаймы у молодого Подсѣдова. Такая у нихъ неразрывная дружба, что просто на удивленіе. Хороши дѣла будутъ въ Краснопузырскѣ, такъ мы ему сейчасъ вышлемъ.
   -- Да, придется занимать, но вотъ, что воскресенье скажетъ. Въ крайнемъ случаѣ и Даша можетъ попросить для насъ взаймы у Подсѣдова. Онъ къ ней очень расположенъ.
   -- Ни за что на свѣтѣ! воскликнула Даша, вся вспыхнувъ.
   -- Да вѣдь это же взаймы.
   -- Ни-ни-ни! Хотите, берите мой золотой крестикъ, подъ него съ цѣпочкой вездѣ четыре рубля давали, а ужъ просить я не намѣрена. Лучше съ голоду подохну.
   Пришелъ Сусловъ и былъ уже значительно выпивши.
   -- Съ радостными вѣстями я, сказалъ онъ весело.
   -- Съ какими? быстро спросили Котомцевы.
   -- А вотъ сейчасъ. На-ка тебѣ бутылку рябиновой.-- Настоящая Крапивинская. Это я отъ Подсѣдова выудилъ. Да пошли-ка за ливерной колбасой на закуску. Поить поятъ, черти, а кормятъ плохо.
   -- Да денегъ нѣтъ ни копѣйки. Посылай ужъ ты за колбасой. Ты богачъ.
   -- Хорошо. Корридорный! Лепорелло! Удивительно нашъ корридорный на Лепорелло похожъ, сказалъ Сусловъ, призвалъ корридорнаго и послалъ его за колбасой.
   -- Въ чемъ заключаются твои радостныя вѣсти-то? торопилъ его Котомцевъ.
   -- Сейчасъ встрѣтился съ лѣсничимъ и узналъ слѣдующую оказію. Въ субботу сюда наѣдетъ компанія охотниковъ, въ воскресенье будетъ охотиться и заночуетъ здѣсь. Компанія человѣкъ въ десять.
   -- Ну?!
   -- Прибавленіе къ сбору. Дѣться некуда -- навѣрное въ театръ пойдутъ. Но два рубля -- двадцать рублей, какъ ты этого понять не можешь! А можетъ быть, ихъ пятнадцать человѣкъ пріѣдетъ. Я даже такъ думаю, что въ субботу, какъ только они пріѣдутъ, безъ дальнихъ разговоровъ пятнадцать билетовъ перваго ряда имъ и послать. Учтивость, внимательность... За внимательность, можетъ быть, и по три рубля за каждое мѣсто пришлютъ. Остановятся они въ охотничьемъ домѣ, а охотничій домъ сейчасъ на выгонѣ, по дорогѣ къ театру. Что жъ ты не радуешься? спросилъ Котомцева Сусловъ.
   -- Чего же мнѣ радоваться-то? Вѣдь это еще буки.
   -- Какъ буки? Телеграмма пришла. Егерь избу будетъ для нихъ топить.
   -- Ахъ, дай-то Богъ! проговорила Котомцева.
   -- Ты, что ли, возьмешься имъ билеты свезти? спросилъ Котомцевъ.
   -- Да, пожалуй, хоть и я. Я, братъ, не спесивъ. Хлѣбъ за брюхомъ никогда не ходитъ, а брюхо всегда, отвѣчалъ Сусловъ.-- И еще есть радостная вѣсть... Не знаю только, какъ ты...
   Сусловъ замялся.
   -- Да говори, говори... торопилъ его Котомцевъ.
   -- Нѣтъ, я къ тому, что вѣдь фанаберіи въ тебѣ много. Гордость эта самая...
   -- Ахъ, не до гордости намъ теперь! сказала со вздохомъ Котомцева.
   -- Хозяинъ здѣшней гостинницы, Подковкинъ, намъ предлагаетъ... продолжалъ Сусловъ.
   -- Что предлагаетъ-то? спросилъ Котомцевъ.
   -- По моему, ежели въ воскресенье сборъ будетъ плохъ, надо согласиться. Да и такъ надо согласиться, потому онъ предлагаетъ весь долгъ на смарку... Ну, а мы...
   -- Ну?! И?! Ну?!
   -- Ну, а мы должны у него въ трактирѣ такой же вечеръ въ среду устроить, какой мы давали въ ратушѣ. Разумѣется, только безъ лѣсничаго и лѣсничихи, потому тѣ не пойдутъ.
   -- Въ трактирѣ гаерствовать? Ни за что на свѣтѣ!
   Котомцевъ сдѣлалъ рукой отрицательный жестъ.
   -- Позволь... Да что жъ тутъ такое непотребное? Въ трактирѣ такой же залъ. Вѣдь гаерствовалъ же ты въ залѣ ратуши. Не все ли равно? разсуждалъ Сусловъ.
   -- Да ты съ ума сошелъ! Нѣтъ, нѣтъ.
   -- Понимаешь ты, вѣдь онъ предлагаетъ весь долгъ на смарку. Рублей шестьдесятъ, что ли... Тапера Каца на свой счетъ пригласитъ. Шестьдесятъ рублей. Развѣ мы можемъ взять такой сборъ въ ратушѣ? А онъ дастъ. Главное, ему качуча Дарьи Ивановны нравится и онъ ужъ проситъ, чтобъ она два раза станцовала: въ первомъ отдѣленіи и во второмъ. По моему, надо согласиться. Что за нѣжности при нашей бѣдности!
   Котомцевъ взглянулъ на жену, и, увидѣвъ что та слезливо моргаетъ глазами, воскликнулъ:
   -- Да вѣдь это же оскорбленіе!
   -- Поди ты! махнулъ рукой Сусловъ и прибавилъ:-- За входъ въ трактиръ онъ не будетъ брать ни копѣйки. Онъ разсчитываетъ главнымъ образомъ на буфетъ.
   -- Съ тарелкой еще не прикажешь ли итти и сбирать у публики пятаки? иронически спросилъ Котомцевъ.
   -- Зачѣмъ же сбирать пятаки, ежели онъ и безъ того шестьдесятъ рублей смарку дѣлаетъ.
   Даша плакала.
   Принесли колбасу. Сусловъ откупоривалъ рябиновую водку.
   

XIX.

   Въ субботу вечеромъ, наканунѣ спектакля, приставъ заѣхалъ къ Котомцевымъ. Котомцева онъ засталъ дома одного. Котомцевъ валялся на диванѣ и при свѣтѣ стеариноваго огарка училъ роль. Жены и свояченицы не было дома. Онѣ ушли къ лѣсничихѣ.
   -- Батюшки! Пантелей Федорычъ! воскликнулъ Котомцевъ, поднимаясь съ дивана.-- Какими судьбами?
   -- Да по несовсѣмъ пріятному для васъ дѣлу, отвѣчалъ приставъ, садясь.
   -- Одно къ одному! На бѣднаго Макара всѣ шишки валятся. Что такое стряслось?
   -- Какъ сборъ у васъ на завтрашній спектакль?
   -- Хуже худшаго. Въ типографіи Варганчика и въ лавкѣ Глоталова давеча было продано всего на четыре съ полтиной. Да мировой продалъ съ рукъ на три рубля и сказалъ, что ужъ больше онъ никому предлагать билетовъ не можетъ.
   -- Дѣйствительно, скверно, согласился, приставъ.-- Съ чего тутъ возьмешь? А между тѣмъ я долженъ съ васъ взять одиннадцать рублей за два спектакля. По рублю съ акта. Про третій спектакль ничего не говорится, потому что, должно быть, въ губернію еще афишка не дошла.
   -- За право представленія пьесъ? Въ пользу общества драматическихъ писателей? быстро спросилъ Котомцевъ.
   -- Вотъ, вотъ... Изъ губернскаго города мнѣ пишутъ... Агентъ общества проситъ... Это служащій въ канцеляріи у губернатора. Знаете вы объ этомъ сборѣ?.. Я долженъ съ васъ получить...
   -- Какъ не знать... Но я совсѣмъ упустилъ изъ виду... Просто изъ головы вонъ...
   Котомцевъ почесалъ затылокъ.
   -- И я долженъ буду завтра съ васъ получить подъ росписку... продолжалъ приставъ.
   -- Что жъ, получайте, ежели будетъ съ чего получить. Чѣмъ хуже, тѣмъ лучше.
   -- Вѣдь и за два другіе спектакля придется съ васъ взять потомъ. То-есть за завтрашній и за третій.
   -- Знаю, знаю.
   -- На два рубля билетовъ я вамъ продалъ и деньги имѣю. Стало быть, съ васъ только девять рублей.
   -- Копѣйки теперь за душой нѣтъ. Хозяинъ гостинницы Подковкинъ ужъ и обѣдовъ не отпускаетъ. Сегодня обѣдали у лѣсничаго, спасибо доброму человѣку.
   Приставъ вытянулся во весь ростъ и сказалъ:
   -- Уѣзжайте послѣзавтра въ Краснопузырскъ. Все-таки уѣздный городъ, все-таки есть публика.
   -- Легко сказать: уѣзжайте... отвѣчалъ Котомцевъ.-- Но вѣдь тоже долги есть. Вы же остановите.
   -- Уѣзжайте такъ, чтобы я не зналъ.
   -- А на какія деньги уѣхать? Даромъ по желѣзной дорогѣ не повезутъ.
   -- Гм... Да... Вы попросите начальника станціи. Можетъ быть, онъ какъ-нибудь... Впрочемъ, нынче строго, очень строго...
   -- Вся надежда на завтрашній сборъ. Но сбора этого, кажется, не предвидится.
   -- Мда... свадьба мѣщанскаго старосты вамъ помѣшаетъ. Вѣдь иллюминацію, анаѳема, дѣлаетъ. Плошки на улицѣ просилъ поставитъ. Шкалики на подъѣздѣ будутъ горѣть.
   -- Вотъ видите. Я вамъ прямо скажу: не выкупи я гардеробы жены и Безъимянцевой, мы какъ-нибудь могли бы еще уѣхать, но теперь... Нѣтъ, надо еще два спектакля попробовать дать. Вѣдь будутъ же такіе дни, когда у васъ ни мѣщанскіе старосты не будутъ жениться, ни поминокъ у головы не будетъ, ни родинъ, ни крестинъ.
   -- Мой совѣтъ уѣзжать, стоялъ на своемъ приставъ.
   -- Какъ? Опять заложить костюмы жены и Безъимянцевой? Но вѣдь актриса безъ костюмовъ все равно, что солдатъ безъ ружья.
   -- Скверно, скверно, что говорить! Впрочемъ, прощайте... Поѣду на винокуренный заводъ къ управляющему въ стуколку играть. Давайте-ка два рублевыхъ билета, я ему всучу.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нельзя. Онъ далъ намъ на сцену изъ хозяйской усадьбы всю мебель и драпировки и за это пользуется правомъ дарового входа на наши спектакли.
   -- Ну, я этого не зналъ. Сколько, однако, у васъ даровыхъ-то посѣтителей!
   -- Ужасъ. Кому должны -- тѣ даромъ и ходятъ. Вотъ это-то насъ и губитъ.
   Приставъ уѣхалъ. Котомцевъ опять прилегъ учить роль.
   Ввалился Сусловъ и, какъ всегда, пьяный.
   -- Ну, что? Былъ у охотниковъ? Продалъ имъ на завтра билеты? задалъ ему вопросъ Котомцевъ.
   -- Былъ. Напоить напоили, а билетовъ взяли всего только два. Вотъ четыре рубля и вотъ оставшіеся билеты. Подлецы!
   Сусловъ положилъ на столъ деньги и билеты и продолжалъ:
   -- А ужъ я-то передъ ними -- и куплеты подъ гитару пѣлъ, и въ присядку плясалъ. Не берутъ. Хорошіе, впрочемъ, ребята. Вотъ одинъ мнѣ фляжку подарилъ въ камышевой оправѣ. Для дороги отлично.
   Сусловъ хлопнулъ по фляжкѣ, перекинутой на ремнѣ черезъ плечо.
   -- Много ихъ? спросилъ Котомцевъ Суслова.
   -- Вчера говорили, что человѣкъ пятнадцать пріѣдетъ, а пріѣхало всего семь человѣкъ. А ужъ и пьютъ же! Ахъ, черти! Эти два билета я уже насильно навязалъ. "Мы, говорятъ, сюда не затѣмъ пріѣхали, чтобъ въ театрѣ сидѣть. Мы для моціону пріѣхали и чтобъ легкимъ воздухомъ дышать".
   -- Дышатъ они, какъ же... Какое же это дышаніе въ охотничьей избѣ!
   -- И я имъ говорилъ. "Вы, говорю, проѣдетесь за городъ. Театръ, говорю, за городомъ". Главное, у нихъ завтра послѣ охоты въ охотничьемъ домѣ ужинъ назначенъ. "Приходите, говорятъ, послѣ спектакля къ намъ на ужинъ въ холостой компаніи". И начальникъ станціи у нихъ будетъ. Оказывается, и онъ въ ихъ обществѣ охотниковъ состоитъ. Поѣдемъ?
   -- Ну, вотъ еще! Это вѣдь значитъ, чтобы потѣшать ихъ за ужиномъ?
   -- А что за важность! Ну, стихи имъ прочтешь. Монологъ изъ Гамлета... А можетъ быть, что-нибудь и очистится? Вещь какую-нибудь подарятъ. Я, вонъ, кинжалъ просилъ у одного.
   -- Ни-ни-ни...
   -- Да чего ты заносишься-то! Дьяволъ! Жрать нечего, а онъ Гамлета принца Датскаго изъ себя разыгрываетъ. "Въ трактирѣ читать не хочу, къ охотникамъ ѣхать не хочу"... Что же ты хочешь? Съ голоду околѣвать, что ли?
   -- Уходи, уходи. Не раздражай меня.
   -- И уйду. Безъ знакомствъ, братъ, въ провинціи ничего не подѣлаешь. А ежели передъ однимъ фордыбачить, да передъ другимъ фордыбачить, такъ толку никакого не будетъ. Ласковое телятко двѣ матки сосетъ. Вотъ я сегодня куплеты имъ спѣлъ -- фляжку заполучилъ. А ты знаешь, ее продать при нуждѣ, такъ всякій три рубля дастъ. Мельхіоровая вѣдь оправа, стаканчикъ привинченъ. Нѣтъ, я поѣду завтра къ нимъ на ужинъ. Поѣду и Днѣпровскаго съ собой возьму. Да... Чего фыркать-то? Нѣтъ, братъ, я не изъ такихъ... Я человѣкъ общественный... Я общество люблю... И наконецъ, это не передъ мужиками, не передъ сѣрымъ купеческимъ невѣжествомъ... Тамъ всѣ люди образованные... Одинъ даже прокуроръ, другой докторъ...
   Котомцевъ молчалъ. Онъ легъ на диванъ, смотрѣлъ въ тетрадку и училъ роль. Сусловъ продолжалъ
   -- А что, лучше будетъ, ежели придется просить у лѣсничихи и у мирового составить подписку намъ на выѣздъ?
   -- Уходи ты, Бога ради! вырвалось у Котомцева.
   -- И уйду. А думалъ, не уйду, что ли? Охотники теперь завалились спать, чтобъ завтра рано вставать и на охоту ѣхать, такъ я другое общество найду. И вездѣ меня отлично принимаютъ. А почему? Потому что я человѣкъ общественный, а не Андрей Степановичъ Бука. Да... Вотъ и завтра на ужинѣ... Хочешь пари держать, что я вымаклачу себѣ этотъ кинжалъ въ серебряной оправѣ? А онъ рублей пятнадцать стоитъ. Хочешь пари на бутылку пива?
   -- Пошелъ вонъ! крикнулъ Котомцевъ.
   -- Дуракъ! Чего ты орешь-то? Уйду... Прощай, бука!
   Сусловъ повернулся на каблукахъ, покачнулся и вышелъ изъ номера.
   

XX.

   Наступило воскресенье. Погода была прекрасная, подморозило, путь къ театру сдѣлался сухъ, но театръ во время спектакля былъ такъ пустъ, какъ еще никогда не бывалъ. Даже лица, пользующіяся даровымъ входомъ на мѣста -- и тѣ не пріѣхали въ спектакль. Свадьбѣ мѣщанскаго старосты хоть и не придавали нѣкоторые особеннаго значенія, но она задержала публику въ посадѣ. Церковь, гдѣ вѣнчался староста, была переполнена любопытными, смотрѣвшими на церемонію вѣнчанія. По окончаніи вѣнчанія вся эта публика перекочевала къ дому старосты, гдѣ происходилъ пиръ, любовалась иллюминаціей, состоявшей изъ двухъ десятковъ плошекъ и полусотни шкаликовъ, и слушала музыку, игравшую за обѣдомъ, слабые звуки которой вылетали изъ дома. Аптекарь посада, бывшій въ числѣ гостей, вздумалъ съ нѣкоторой помпой встрѣтить новобрачныхъ, и когда они подъѣхали отъ вѣнца къ дому, зажегъ приготовленный имъ красный бенгальскій огонь. Это уже окончательно удержало около дома старосты и ту незначительную публику, которая шла въ театръ и только по дорогѣ забрела къ дому старосты. Толпа была огромная и все прибывала. Всѣ ждали, что освѣщеніе бенгальскими огнями повторится. Поговаривали даже, что аптекарь послѣ обѣда будетъ "пущать фейерверкъ".
   А въ театрѣ было уныніе. Таперъ Кацъ съ перерывами раза четыре сыгралъ маршъ, вальсъ, польку и полонезъ передъ началомъ спектакля, замедляя, по настоянію Котомцева, поднятіе занавѣса, въ томъ разсчетѣ, что публика еще подойдетъ, но публика такъ и не подошла. Пришлось открыть занавѣсъ при пустомъ залѣ. Сборъ настолько былъ плохъ, что типографщикъ Варганчикъ, взявшій себѣ изъ сбора семь рублей за афиши и четыре рубля за лампы и освѣщеніе, оставилъ въ кассѣ только четыре съ полтиной, которые таперъ Кацъ тотчасъ же и потребовалъ себѣ, отказавшись въ противномъ случаѣ играть на фортепіано въ антрактахъ и аккомпанировать лѣсничихѣ въ водевилѣ. Когда послѣ перваго акта пріѣхалъ въ театръ приставъ, чтобы взять въ пользу общества драматическихъ писателей за игранныя пьесы -- въ кассѣ ничего не оказалось.
   -- Муха дохнетъ -- вотъ какіе у насъ сборы! встрѣтилъ его у себя въ уборной Котомцевъ.-- Утаивать не буду, скажу прямо: три съ полтиной у меня есть, оставшіеся отъ тѣхъ денегъ, что мировой судья и Сусловъ продали мнѣ съ рукъ, но неужели вы ихъ у меня потребуете? Вѣдь намъ пить-ѣсть надо.
   Приставъ пожалъ плечами и сдѣлалъ гримасу.
   -- Возьмите ужъ и тѣ два рубля, за которые я вамъ вчера продалъ два билета, сказалъ онъ.
   -- А какъ же съ обществомъ-то? спросилъ Котомцевъ.
   -- Одиннадцать рублей съ васъ обществу требуется, такъ неужели въ него два рубля посылать? Напишу агенту, что нѣтъ сборовъ и нечего взять.
   Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, потрубилъ что-то на губахъ и задалъ вопросъ:
   -- Послѣдній спектакль даете? Уѣзжаете отъ насъ?
   -- Съ наслажденіемъ бы уѣхали, голубчикъ, но съ чѣмъ уѣхать-то? Три съ полтиной было, два вотъ вы дали. Съ пятью рублями никуда не уѣдешь. Насъ восемь душъ.
   -- Неужели будете продолжать давать спектакли? Вѣдь этакъ будете все хуже и хуже затягиваться. Какая ужъ это игра, ежели на харчи не хватаетъ!
   -- Такъ что жъ вы подѣлаете! И, наконецъ, все еще думается, что авось... Въ четвергъ праздникъ... Попробую въ четвергъ поставить еще спектакль, подъ видомъ своего бенефиса. Поставлю двѣ сцены изъ "Гамлета"... Костюмъ у меня есть... Жена -- Офелія... Мать-королева -- Безъимянцева. Это очень громко для афиши! "Гамлетъ, принцъ Датскій". Положимъ, у насъ декорацій нѣтъ, ну да ужъ какъ-нибудь. Бенефисъ... "Гамлетъ"... Можетъ быть,; что-нибудь и возьмемъ на выѣздъ. Потомъ оперетку "Всѣ мы жаждемъ любви". Положимъ, тоже съ пропусками, но что же дѣлать-то! За то афиша... Въ антрактѣ Даша станцуетъ качучу. Этотъ номеръ понравился. Сусловъ споетъ куплеты "Купецъ лавку отворяетъ".
   -- Дѣлайте какъ хотите. Вамъ съ гори виднѣе, сказалъ приставъ.
   -- Надо пробовать. Вѣдь иначе выѣхать не съ чѣмъ. Бѣда... отвѣчалъ Котомцевъ.-- Пораньше афишу вывѣсимъ. Завтра къ вечеру она уже можетъ быть готова. А для удешевленія жизни я вотъ что придумалъ: мы завтра же переѣдемъ сюда въ театръ изъ гостинницы, ежели только насъ Подковкинъ выпуститъ.
   -- Не имѣетъ права задерживать, ежели вы выдадите ему росписку въ томъ, что должны.
   -- Такъ вотъ-съ хочу попробовать. И это будетъ ужъ послѣдняя попытка. Не удастся -- сажайте насъ, куда хотите.
   -- Куда я васъ посажу!
   -- Ну, выселяйте по этапу.
   -- И этого нельзя. На это у насъ средствъ нѣтъ.
   -- Однимъ словомъ, дѣлайте что хотите. Да вотъ что: не нужна ли здѣсь кому-нибудь бонна? вдругъ спросилъ Котомцевъ.-- Мы бы Дашу съ удовольствіемъ кому-нибудь въ бонны пристроили. Она въ гимназіи училась, три класса прошла.
   -- Какія, батюшка, у насъ бонны! Что-вы на смѣхъ, что-ли! Здѣсь совсѣмъ не такое мѣсто. И стряпуху-то не каждый держитъ, отвѣчалъ приставъ.
   -- Ну, въ стряпухи она не годится. Однако, что же мы не начинаемъ? Вадимъ Семенычъ! Давайте занавѣсъ! крикнулъ Котомцевъ лѣсничему.
   Прибѣжалъ Днѣпровскій.
   -- Вадимъ Семенычъ у твоей жены въ уборной, сказалъ онъ.-- Съ ней дурно.
   -- Что такое? Отчего? испуганно вскочилъ съ мѣста Котомцевъ.
   -- Истерика. Развѣ пріятно, что такіе сборы, что играемъ при пустомъ театрѣ? Кому угодно нервы надорветъ. Софья Ивановна Безъимянцева волъ по своему здоровью, а и та планетъ.
   Котомцевъ и приставъ бросились въ женскую уборную. Тамъ на диванѣ лежала Котомцева и истерически рыдала. Около нея суетились лѣсничиха, Гулина и старались разстегнуть у ней корсажъ. Лѣсничій подавалъ ей стаканъ съ водой. Котомцевъ подскочилъ къ женѣ.
   -- Татьяна Ивановна! Таня! что съ тобой, матушка? испуганно спрашивалъ онъ ее.
   Та не отвѣчала и продолжала рыдать.
   -- Таня! Танюша! Голубушка! повторялъ Котомцевъ.
   -- Нервы у ней разстроены. Съ утра ужъ плакала. Опять же, большая отвѣтственная роль... отвѣчала за нее лѣсничиха.
   -- Господи Боже мой! Что мы за несчастные, что мы за бездольные! вырвалось, наконецъ, у Котомцевой.-- За что однимъ людямъ счастье, а мы должны съ голоду погибать! Вчера ходила въ монастырь, служила молебенъ, ставила свѣчи, думала, успокоюсь -- нѣтъ! И зачѣмъ я актриса? Зачѣмъ не портниха? Зачѣмъ не учительница, не гувернантка?
   -- И учительницамъ и гувернанткамъ, матушка, не красно живется, отвѣчалъ Котомцевъ, дрожащими руками взявъ руку жены.-- Приди въ себя... Успокойся... Богъ милостивъ.
   Но она продолжала рыдать.
   -- Пошлите кого-ни будь за валерьяновыми каплями въ аптеку на моей бричкѣ... предлагалъ приставъ.-- Можно даже за докторомъ... Докторъ тутъ по близости въ охотницкой избѣ...
   -- Не надо, не надо... Я такъ...
   Котомцева пересилила себя и сѣла, но все еще не могла удержаться отъ слезъ. Лицо и плечи ея судорожно подергивались.
   -- Таня! Танюша! Хочешь, я отмѣню пьесу? предлагалъ Котомцевъ.-- Ольга Сергѣевна сейчасъ начнетъ водевиль "Цыганка", а потомъ мы составимъ наскоро дивертиссементъ. Передъ кѣмъ стѣсняться-то? Публика-то разъ, два да и обчелся. Хочешь?
   -- Нѣтъ, оставь... Я буду играть... Чуточку отдохну и буду играть... отвѣчала Котомцева, отпивъ изъ стакана холодной воды.
   -- Скажите Кацу, чтобъ онъ игралъ "Персидскій маршъ", да погромче! кричалъ Безъимянцевъ Гулиной.-- Настасья Викуловна, сходите и скажите Кацу.
   Минуты черезъ двѣ въ залѣ раздался "Персидскій маршъ". Котомцева лежала на диванѣ и отдыхала. Приступъ истерики постепенно проходилъ. Только еще изрѣдка подергивались плечи. Полежавъ еще минутъ десять, она поднялась и подошла къ зеркалу.
   -- Отдохни еще немного. Видишь, ты даже шатаешься, сказалъ ей мужъ.
   -- Ничего. Это сейчасъ пройдетъ, отвѣчала она и стала пудриться.
   -- Чего ты пудришься-то! И такъ ужъ блѣдна, какъ смерть. Тутъ освѣщеніе плохое. Румянъ побольше клади, замѣтила ей Безъимянцева.
   -- Румяны я потомъ...
   -- Татьяна Ивановна! Готовы? Можете начинать? спрашивалъ лѣсничій, исполняющій должность режиссера.
   -- Иду, иду... Давайте занавѣсъ... отвѣчала она, и все еще нетвердою поступью направилась изъ уборной на сцену.
   

XXI.

   Переселиться, однако, изъ гостинницы въ театръ пришлось не безъ скандала. Подковкинъ шумѣлъ и не выпускалъ изъ номеровъ. Явился приставъ и уладилъ такъ, что Котомцевъ, какъ распорядитель труппы, выдалъ Подковкину росписку въ семидесяти двухъ рубляхъ, съ оговоркой, что Подковкинъ получитъ ихъ въ четвергъ изъ театральнаго сбора, тотчасъ же послѣ удовлетворенія типографщика Варганчика за афиши и освѣщеніе а также и тапера Каца за игру на фортепіано. Кромѣ того, Подковкину было выдано на двадцать рублей билетовъ съ условіемъ, что ежели онъ продастъ ихъ, то можетъ зачесть деньги въ счетъ долга.
   -- Ну, народъ! разводилъ руками Подковкинъ.-- А еще актерами считаются! Цыгане у меня проѣздомъ на ярмарку стояли въ прошломъ году -- и тѣ лучше разсчитались.
   Послѣ полудня труппа переѣхала уже въ театръ. Расположиться пришлось въ единственной комнатѣ, бывшей конторѣ мыловареннаго завода и составляющей женскую уборную во время спектаклей. Изъ мебели въ уборной имѣлся всего только диванъ, да два-три стула со столомъ. Для спанья пришлось устроить нѣчто въ родѣ наръ. Тюфяковъ не было. Были только однѣ подушки да одѣяла. Подстилку кто сдѣлалъ изъ мѣшковъ съ соломой, кто такъ подостлалъ пледъ. Пришлось спать всѣмъ въ повалку.
   Тотчасъ же въ театрѣ затопили чугунки и начали стряпать на нихъ обѣдъ. Лѣсничиха прислала желѣзный чайникъ для кипятку, былъ купленъ котелокъ и нѣсколько тарелокъ и стакановъ. У Котомцевыхъ и у Безъимянцевыхъ нашлось семь столовыхъ мельхіоровыхъ и пять чайныхъ ложекъ. Пошли въ ходъ складные карманные ножи. Безъимянцева даже принялась варить супъ изъ курицы. Кипѣлъ чайникъ для заварки чаю, пеклись яйца.
   -- Точь въ точь цыганскій таборъ... говорила Гулина, иронически улыбаясь, и прибавила:-- Много
   я видала на своемъ вѣку разныхъ актерскихъ бѣдъ, а до такихъ еще не доходила.
   -- Ну, катя еще это бѣды! ободрялъ всѣхъ Котомцевъ.-- Есть что и поѣсть, есть что и похлебать. Пить, ѣсть ежели нечего -- вотъ это бѣды. А здѣсь все-таки сыты. Помѣщеніе плохо, но вѣдь за то оно не стоитъ ни копѣйки. А живи мы по прежнему въ гостинницѣ -- каждый день три рубля за три номера отдай, кромѣ ѣды. Все затягивались бы и затягивались и долгъ наросъ бы такой, что ахнуть можно. Хорошо еще, что Подковкинъ насъ изъ гостинницы-то выпустилъ.
   Онъ приласкалъ жену и спросилъ:
   -- Иногда даже пріятно этакой бивуачной жизнью пожить. Не правда ли?
   -- Ну, ужъ какая тутъ пріятность! отвѣчала та.
   -- Арестанты, и тѣ лучше живутъ, прибавила Безъимянцева, подкладывая въ топку чугунки мелконаколотыхъ дровъ.
   -- Арестанты, Софья Андреевна, свободой не пользуются, а мы птицы вольныя, возразилъ Котомцевъ.-- Куда хотимъ, туда и летимъ.
   -- По образу пѣшаго хожденія хоть сейчасъ можно летѣть, съ ироніей сказалъ Днѣпровскій.
   -- Сапоговъ больше истопчешь, чѣмъ желѣзная дорога стоитъ. Вѣдь до Краснопузырска сто шестьдесятъ верстъ. Да и на постоялыхъ дворахъ надо останавливаться, а это тоже денегъ стоитъ. Да чего вы, въ самомъ дѣлѣ, жизнь-то нашу расхваливать вздумали! Конечно же, каторжная жизнь, продолжала Безъимянцева.-- Ни присѣсть, ни прилечь, ни приткнуться. Вотъ пообѣдаемъ, гдѣ я буду свою новую роль учить на слѣдующій спектакль?
   -- А въ повозкахъ подъ открытымъ небомъ, барынька, живали всей труппой? спросилъ Безъимянцеву Днѣпровскій.-- Не живали? А я живалъ въ старые годы, когда еще повсюду желѣзныхъ дорогъ не было. Пріѣдемъ, бывало, на ярмарку играть, гостинницы и постоялые дворы всѣ биткомъ набиты, театръ -- шалашъ, ну, и спимъ около театра въ тѣхъ же кибиткахъ, въ которыхъ пріѣхали. Въ Полтавѣ даже лѣтъ двадцать пять тому назадъ такъ живали, когда тамъ деревянный лѣтній театръ былъ.
   Сусловъ, однако, въ театръ не переѣхалъ.
   -- Съ какой стати я буду собачьей жизнью жить, ежели у меня въ посадѣ столько пріятелей? говорилъ онъ.-- Сегодня ночую у купца Глоталова, завтра у кабатчика Подсѣдова, а то такъ къ охотникамъ въ охотничій домъ иди. Я и въ гостинницѣ не жилъ. И вездѣ для меня пиры и угощеніе. Это только вы не сумѣли себѣ настоящаго знакомства завести. А оттого, что не ласковы. Я ласковъ -- и ко мнѣ ласковы.
   И онъ, дѣйствительно, всегда былъ сытъ, пьянъ, съ деньгами и то и дѣло пріобрѣталъ себѣ подарки. Еще утромъ, передъ разсчетомъ съ Подковкинымъ, явился онъ въ гостинницу и показалъ Котомцеву кинжалъ въ серебряной оправѣ.
   -- Вотъ не захотѣлъ вчера послѣ спектакля ѣхать на ужинъ къ охотникамъ. Точно такую же себѣ вещь, можетъ быть, стяжалъ бы, сказалъ онъ.-- А вещь-то три синенькія стоитъ.
   -- Вымаклачилъ-таки? воскликнулъ Котомцевъ.
   -- А отчего же не вымаклачить, ежели можно? Я передъ ними глотку-то дралъ -- дралъ вчера, пѣсни подъ гитару пѣвши, ноги-то ломалъ-ломалъ, трепака плясавши, такъ должны же они были меня чѣмъ-нибудь отдарить. Да и кромѣ этого, шесть съ полтиной съ нихъ заполучилъ. Показывалъ я имъ разные фокусы. Нѣтъ ли, говорю, господа, у кого новенькихъ рублевыхъ бумажекъ? Ну, дали. Фокусы изъ бумажекъ я имъ показалъ, а ужъ назадъ ихъ не отдалъ.
   -- Ловкачъ! хлопнулъ его по плечу Котомцевъ.
   -- А что жъ? Отдавать, что ли? Дуракъ былъ бы ежели бъ отдалъ обратно.
   Во вторникъ утромъ по посаду появилась расклеенной громадная красная афиша о бенефисѣ Котомцева. На сей разъ она была украшена обезьянами, скелетами, полумасками. Это были клише, оставшіяся у Варганчика отъ афишъ цирка. Онъ увѣрилъ труппу, что съ такими виньетками афиша будетъ "пользительнѣе", и разсовалъ ихъ по угламъ афиши. Дѣйствительно, передъ афишами, расклеенными на перекресткахъ, останавливались цѣлыя толпы. Ихъ читали по складамъ даже и самые неграмотные. "Гамлетъ принцъ Датскій", крупными буквами гласила афиша и самыми мелкими буквами было прибавлено: "сцены изъ трагедіи Вильяма Шекспира". Ниже еще болѣе крупными буквами стояло: "Всѣ мы жаждемъ любви, фарсъ-оперетта". И наконецъ афиша гласила, что будетъ антрактъ, въ которомъ Д. И. Левина "по востребованію публики исполнитъ танецъ качучу въ балетномъ испанскомъ костюмѣ", а г. Сусловъ пропоетъ комическіе куплеты "Купецъ лавку отворяетъ".
   Вывѣсивъ такую афишу, Котомцевъ опять пошелъ дѣлать визиты съ цѣлью попросить, чтобы похлопотали о продажѣ билетовъ. Былъ онъ у головы, былъ у мирового судьи, былъ у начальника станціи, у акцизнаго...
   -- Послѣдній спектакль даемъ, говорилъ онъ всѣмъ.-- Только бы намъ выручить на дорогу до Краснопузырска и мы сейчасъ бы уѣхали.
   Всѣ взяли по десяти, по пятнадцати билетовъ и обѣщали постараться разсовать ихъ между своими знакомыми.
   Днѣпровскій также ѣздилъ съ билетами. Онъ поѣхалъ въ бричкѣ лѣсничаго въ усадьбы къ двумъ помѣщикамъ, находящіяся верстахъ въ восьми отъ посада, но вернулся безъ всякаго успѣха. Одного помѣщика онъ не засталъ дома, а другой наотрѣзъ отказался взять билеты, отговариваясь нездоровьемъ семьи.
   Въ среду утромъ труппѣ какъ будто бы начало благопріятствовать по части сбора. Въ типографіи у Варганчика было продано на тринадцать рублей билетовъ, такъ что афиши и освѣщеніе были уже окуплены, у Глоталова тоже продали на восемь рублей, но къ вечеру сдѣлалось теплѣе, скованная морозомъ грязь по улицамъ растаяла, пошелъ мелкій дождь и продажа билетовъ опять остановилась. О томъ, что сборъ "заколодило", сообщилъ Сусловъ, пріѣхавшій вечеромъ въ театръ на репетицію. Актеры пріуныли.
   -- Молите Бога, господа, только объ одномъ, чтобы завтра подморозило, говорилъ актерамъ лѣсничій, исполняющій должность режиссера.-- Будетъ завтра сухая морозная погода, и сборъ въ театрѣ будетъ; нѣтъ -- и сбора нѣтъ.
   -- А именинъ, крестинъ или свадебъ завтра не предвидится въ посадѣ? тревожно спрашивали его актеры.
   -- Да не слышно что-то. Впрочемъ, какія же свадьбы въ четвергъ!
   -- Ну, именины, похороны, поминки...
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Ничего такого нѣтъ. Самый удобный день для спектакля, завѣрилъ учитель, сидящій на сценѣ съ суфлерской книжкой.
   -- Только бы уѣхать отсюда послѣ этого спектакля, только бы уѣхать! шептала Котомцева.-- Помоги Богъ!
   И она крестилась.
   

XXII.

   -- Надо бы помочь актерамъ-то нашимъ, говорила лѣсничиха мужу, наканунѣ спектакля.-- А то бьются, бьются и даже не только что на отъѣздъ, на хлѣбъ насущный достать не могутъ. Ты похлопоталъ бы, Вадимъ Семенычъ.
   -- Душечка, да я ужъ и то стараюсь навязывать каждому встрѣчному-поперечному, но что жъ подѣлаешь, коли не берутъ и ругаются. Часъ назадъ еще встрѣтилъ доктора и предложилъ ему два билета. Онъ говоритъ: "увольте! Завтра мнѣ, говоритъ, предстоитъ хорошая партія у механика Крейса". И такъ многіе. Купить развѣ такъ красненькія на полторы и разорвать?
   -- Купить купи, но зачѣмъ же разрывать? Лучше даромъ кому-нибудь отдать, такъ по крайности придутъ и мнѣ похлопаютъ.
   -- Хорошо. Я возьму на десять рублей и пошлю на кирпичный заводъ Глобусова. Приказчикъ съ женой можетъ итти, обжигало. Нашему повару Вавилѣ можно дать. Кузнецъ вотъ завтра придетъ лошадей ковать -- ему. А больше я ужъ и не знаю кому.
   -- Пошли въ ратушу писарю Оленеву. Онъ вѣдь кумъ мой. Я крестила у него.
   -- Хорошо, хорошо.
   И лѣсничій послалъ въ лавку Глоталова за десяткомъ рублевыхъ билетовъ на завтрашній спектакль.
   Старались разсовать билеты и мировой судья, и начальникъ станціи, и нотаріусъ, и акцизный, но дѣло шло плохо, не взирая на ихъ усердіе.
   Наканунѣ спектакля, поздно вечеромъ, послѣ запора лавки пріѣхалъ въ театръ суровщикъ Глоталовъ и привезъ двадцать восемь рублей за проданные въ лавкѣ билеты. Онъ былъ не одинъ. Съ нимъ были сынъ головы и молодой Подсѣдовъ. Они привезли двѣ бутылки водки, бутылку коньяку и бутылку мадеры, а также ветчины и копченой рыбы на.закуску. Актрисы стряпали ужинъ на чугункѣ, Котомцевъ училъ роль, Днѣпровскій и Безъимянцевъ при тускломъ освѣщеніи стеариновыми огарками дѣлали на сценѣ какія-то приспособленія для завтрашней пьесы "Всѣ мы жаждемъ любви".
   -- Актерамъ и актрисамъ наше наинижайшее! Садили ли рѣдысу-то сегодня? кричалъ при входѣ Глоталовъ, прибавляя свою любимую поговорку.-- Не садили, такъ вотъ мы сейчасъ посадимъ. Давайте тарелки и рюмки. Барынямъ почтеніе! Заперли сейчасъ лавку, думаю: куда дѣться? Вотъ и поѣхали къ дружкамъ милымъ. Рады иль не рады, а принимайте.
   -- Милости просимъ, милости просимъ... заговорили артистки, стараясь привести въ порядокъ свои костюмы.
   Подскочила Безъимянцева и сказала:
   -- Пардонъ, что чуть не въ дезабилье принимаемъ.
   -- А для насъ, барынька, безбилье, такъ даже и лучше, отвѣчалъ Глоталовъ-Это мы даже любимъ чудеснѣе. Право слово, такъ куда подходящѣе. Лучше даже, чѣмъ въ спектаклѣ вашемъ. Въ спектаклѣ-то сиди да слушай вашу канитель, а здѣсь пріятные разговоры... Сейчасъ мы вотъ рѣдьку посадимъ. Ахъ, да... что жъ я? спохватился онъ.-- Получайте сайки съ квасомъ! Двадцать восемь рублей вамъ за билеты привезъ.
   -- Ого! весело проговорилъ Днѣпровскій.-- Наши акціи, кажется, поднимаются. Двадцать восемь сегодня, да пятнадцать съ тебя вчера взяли.
   -- Чего радуешься-то! остановилъ его Котомцевъ.-- И все-таки даже мало Подковкину за гостинницу заплатить.
   -- Завтра день и завтра сборъ.
   -- Хлынетъ тебѣ завтра дождь -- и весь сборъ къ чорту.
   -- Нѣтъ, подмораживаетъ теперь. Сухо таково стало, сказалъ Глоталовъ, улыбнулся и прибавилъ:-- А что, господа актеры, не худо бы и мнѣ съ васъ за ситецъ получить, что вы въ лавкѣ брали? Да тамъ еще коленкоръ...
   -- Ну, ужъ за ситецъ мы съ тобой на томъ свѣтѣ горячими угольями разсчитаемся, отвѣчалъ Днѣпровскій.
   -- Ну?!. За что жъ такое происшествіе?
   -- А за то, что должны быть довольны и тѣмъ, что съ актрисами и актерами компанію водите, прибавила Безъимянцева.
   -- На это вамъ очень мерси и даже большая благодарность, а все-таки, кажись...
   -- Послѣ, послѣ... Успѣется вѣдь еще. Тебѣ не на хлѣбъ... сказалъ въ свою очередь Безъимянцевъ.
   -- Ну, имъ будь по-вашему. Давайте рѣдьку садить.
   Сейчасъ около чугунки сдвинули два стола, притащили со сцены стулья и принялись бражничать. Появился чай. Хлопнули пробки бутылокъ. Всѣ выпили по рюмкѣ, стали закусывать ветчиной. Слабый свѣтъ двухъ лампъ безъ абажуровъ освѣщалъ столы, не покрытые салфетками. Глоталовъ посмотрѣлъ по сторонамъ и сказалъ:
   -- Этакая у васъ жизнь-то, подумаешь, собачья! Неужто всегда круглый годъ такъ и живете, что ни кола, ни двора? спросилъ онъ.
   -- Да вѣдь какъ же иначе при разъѣздахъ-то? отвѣчалъ Котомцевъ.-- Впрочемъ, при хорошихъ дѣлахъ всегда живемъ въ гостинницахъ, какъ и раньше здѣсь жили.
   Подсѣдовъ, до сего времени сидѣвшій молча, спросилъ про свояченицу Котомцева:
   -- А гдѣ же Дарья Ивановна?
   -- Дарья Ивановна, какъ дѣвушка, не захотѣла быть въ дезабилье передъ молодыми кавалерами и пошла переодѣться, отвѣчала Гулина.-- Пронзили сердчишко-то ей, господинъ ухаживатель, подмигнула она Подсѣдову, стараясь польстить ему.
   Тотъ покраснѣлъ во всѣ щеки.
   -- Послѣзавтра, стало быть, уѣзжаете отъ насъ въ Краснонузырскъ? спросилъ сынъ головы.
   -- Уѣдемъ, ежели будетъ на что уѣхать, отвѣчалъ Котомцевъ со вздохомъ.
   -- А вотъ похлопочите-ка, ребята, завтра, чтобы къ намъ въ спектакль побольше мѣщанъ согнать, а то у насъ мѣста по полтиннику всегда пустуютъ, сказалъ Безъимянцевъ.
   -- Завтра не сгонишь. День не такой, отрицательно покачалъ головой Подсѣдовъ.
   -- Опять не такой день? испуганно воскликнулъ Котомцевъ.-- Господи Боже мой! Что такое у васъ завтра? Неужели снова чьи-нибудь поминки?
   -- Хуже. Съ завтрашняго дня у нашихъ посадскихъ всегда посидѣлки начинаются. Выбираютъ какой-нибудь домъ, приходятъ парни и дѣвушки, танцуютъ, поютъ, на гармоникѣ играютъ. Парни приносятъ свѣчи, пряники, орѣхи. Изъ мѣщанъ завтра даже даромъ никого въ театръ не заманишь.
   Котомцевъ махнулъ рукой и произнесъ:
   -- Ну, мѣстечко у васъ! Три недѣли здѣсь живемъ и не можемъ даже одного благопріятнаго дня для спектакля выбрать.
   -- Не любитъ здѣсь простая публика театра, отвѣчалъ Подсѣдовъ.-- Вотъ ежели бы скороходы пріѣхали или борды. Здѣсь пріѣзжали лѣтомъ борецъ и скороходъ, въ саду на станціи бѣгали, боролись и рублей по полтораста увезли.
   Появилась Даша. Она принарядилась въ хорошее платье. Подсѣдовъ тотчасъ же подскочилъ къ ней и подалъ ей банку духовъ и банку помады.
   -- Позвольте преподнести отъ насъ маленькій сувенирчикъ по дамскому хозяйству, сказалъ онъ.
   -- Ого! Пріударять вздумалъ за нашей актрисой! воскликнулъ Днѣпровскій.-- Ай да Миша!
   -- Да ужъ у него давно сердце не на мѣстѣ, замѣтила Гулина.
   Подсѣдовъ опять покраснѣлъ и сталъ оправдываться:
   -- Сердце тутъ не при чемъ, а просто чтобы не съ пустыми руками...
   -- Знаемъ! знаемъ! подмигивала ему Безъимянцева, затягиваясь папиросой-самокруткой.
   Глоталовъ спохватился насчетъ Суслова.
   -- А гдѣ же у васъ комикъ, господа артисты? задалъ онъ вопросъ.
   -- Комикъ нашъ не живетъ здѣсь. Онъ пристегнулся теперь къ какимъ-то охотникамъ и днюетъ и ночуетъ въ охотничьей избѣ, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Сегодня послѣ репетиціи уѣхалъ куда-то съ ихней компаніей верстъ за тридцать по желѣзной дорогѣ, но завтра къ репетиціи вернется.
   -- Понялъ, гдѣ тепло и не дуетъ. Онъ свое дѣло знаетъ ловко! А что жъ мы, господа, застыли и рѣдьку не садимъ? воскликнулъ Глоталовъ.-- Виночерпій! Разливай! кивнулъ онъ Днѣпровскому
   Компанія купцовъ просидѣла въ театрѣ до полуночи. Выпито было изрядно. Вино развязало языкъ и молодому Подсѣдову. Онъ млѣлъ передъ Дашей и говорилъ:
   -- Вѣдь вотъ Глоталовъ хоть и говоритъ, что ваша жизнь собачья, а мнѣ эта актерская жизнь до смерти нравится. Кабы своя воля -- сейчасъ бы я къ вамъ поступилъ и сталъ бы обучаться, какъ играть. Не гожусь въ актеры -- въ суфлеры бы къ вамъ пошелъ.
   Онъ тяжело вздохнулъ и, помолчавъ, тихо прибавилъ:
   -- Изъ суфлерской-то будки еще лучше могъ бы любоваться вами.
   Когда гости уѣзжали и актеры вышли на подъѣздъ провожать ихъ, Подсѣдовъ шепнулъ Дашѣ:
   -- Можетъ быть, и въ Краснопузырскѣ придется съ вами встрѣтиться. Подъ Краснопузырскомъ у насъ дровяная заготовка и папашенька собирается меня туда послать по дѣламъ.
   -- Ну, вотъ и отлично, отвѣчала Даша.
   -- Рады будете?
   -- Что жъ мнѣ радоваться-то такъ особенно? Конечно, пріятнѣе ежели больше знакомыхъ, но...
   -- Стало быть, чувствъ никакихъ?
   -- Какія же такія чувства особенныя?
   -- А у меня такъ даже въ груди вопль къ вамъ... Грудной вопль...
   Подсѣдовъ ударилъ себя въ грудь.
   -- Полноте, полноте вамъ... остановила его Даша.
   -- Нѣтъ, я какъ передъ Истиннымъ!.. Пожалуйте ручку на прощанье.
   Онъ схватилъ руку Даши и крѣпко поцѣловалъ. Даша выдернула руку и тотчасъ же убѣжала съ крыльца.
   

XXIII.

   При всѣхъ усиліяхъ со стороны покровителей актерской труппы сборъ въ бенефисъ Котомцева, однако, едва-едва превысилъ сто рублей. Громкая афиша съ обезьянами и скелетами, возвѣщавшая "Гамлета", оперетту "Всѣ мы жаждемъ любви" и "Качучу въ испанскомъ костюмѣ" не привлекла много публики. Та публика, которая явилась въ театръ, явилась только какъ бы по принужденію, вслѣдствіе неотступныхъ просьбъ. Нѣкоторые не досидѣли и до половины спектакля. Какъ ни неизбалованы были зрители, но и на нихъ убогая театральная обстановка производила непріятное впечатлѣніе. Сцены изъ "Гамлета" были читаны при лѣсной декораціи, какъ сцена Гамлета съ Офеліей, такъ и сцена Гамлета съ матерью-королевой. Когомцевъ читалъ Гамлета въ соотвѣтствующемъ костюмѣ, но Офелія-Котомцева -- въ обыкновенномъ бѣломъ кисейномъ платьѣ, Безъимянцева же, исполнявшая мать-королеву, играла въ черномъ шелковомъ платьѣ. Изъ оперетки "Всѣ мы жаждемъ любви", красящейся только музыкой и пѣніемъ, были удалены на двѣ трети всѣ музыкальные номера, Пѣли только два-три номера лѣсничиха, да по номеру Сусловъ и Безъимянцевъ. Пьеса шла вяло, скучно и только Качуча нѣсколько оживила немногочисленную, оставшуюся до конца спектакля, публику. На предполагавшіеся всякій разъ послѣ спектакля танцовальные вечера давно уже никто не оставался. Такъ было и на этотъ разъ. Въ уборной у разгримировывающихся актеровъ сидѣли только купецъ Глоталовъ да содержатель гостинницы Подковкинъ. Подковкинъ ждалъ обѣщаннаго расчета по роспискѣ, Глоталовъ созывалъ актеровъ ѣхать въ трактиръ "рѣдьку садить", то-есть выпить. Съ Глоталовымъ, однако, поѣхалъ въ трактиръ только одинъ Сусловъ.
   Разгримировавшись, Котомцевъ тотчасъ же провѣрилъ кассу и началъ производить денежные разсчеты. Почти весь сборъ ушелъ на вечеровый расходъ и на уплату долга Нодковкину, хотя по выданной роспискѣ Котомцевъ и не додалъ ему двѣнадцати рублей. Актрисы, воспользовавшись кипѣвшимъ у Варганчика въ буфетѣ самоваромъ, тотчасъ же заварили себѣ чай. Пить чай остались и лѣсничиха съ мужемъ, нотаріусъ и учитель -- безкорыстный суфлеръ труппы. У лѣсничихи оказалась привезенная съ собой холодная жареная индѣйка, огурцы соленые, сыръ и хлѣбъ. У актеровъ нашлась и водка. Сѣли ужинать.
   -- Ну, какъ результаты бенефиса? спросилъ лѣсничій, проглотивъ рюмку водки.
   -- Благодаря Бога, съ долгами почти-что разсчитались, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- А на выѣздъ сколько намъ осталось? быстро задала вопросъ мужу Котомцева.
   -- Какой же, душечка, выѣздъ, если у меня всѣхъ денегъ въ карманѣ восемнадцать рублей, и то благодаря тому, что я не додалъ Подковкину по роспискѣ двѣнадцать рублей.
   -- Господи, что жъ это такое будетъ! Опять оставаться! Да мнѣ на все здѣшнее даже противно и смотрѣть-то. Глаза мои не глядѣли бы на этотъ городишко!
   Котомцева слезливо заморгала глазами.
   -- Однако, надо остаться еще хоть на одинъ спектакль, сказалъ Котомцевъ.-- Вотъ ужъ теперь мы будемъ зарабатывать на выѣздъ. Теперь намъ не трудно будетъ. Долгу осталось сущіе пустяки. Даже съ таперомъ Кацомъ до копѣечки разсчитался.
   Лѣсничій сидѣлъ и крутилъ усъ.
   -- Трудно будетъ теперь что-нибудь вамъ взять, сказалъ онъ наконецъ.
   -- Отчего? спросилъ Котомцевъ.-- Квартира намъ въ театрѣ уже ничего не стоитъ, въ питьѣ и ѣдѣ мы скромны. Только вечеровый расходъ въ двадцать съ чѣмъ нибудь рублей.
   -- Отчего... Отчего... Оттого, что публикѣ пріѣлись ужъ спектакли, пресытилась она до отвалу. Вѣдь здѣсь не то, что въ большомъ городѣ. Побывали разика по два въ театрѣ -- ну, и довольно. Говоря откровенно, развѣ легко было сегодня нагнать публики въ театръ на сто рублей? Ой, ой, какъ трудно! Сегодня нагнали, а ужъ въ слѣдующій разъ не нагонимъ.
   -- Предстоитъ воскресенье... Позаманчивѣе афишу сдѣлаемъ. Вотъ только парика у меня такого нѣтъ, а то можно бы сцену изъ "Короля Лира" съ шутомъ поставить.
   -- Да неужели вы думаете, что сегодня афиша вамъ кой-какой сборъ дала? Жестоко ошибаетесь.
   -- А то что же?
   -- Силой публику сгоняли въ театръ. Вы спросите-ка меня, мирового судью, начальника станціи, пристава -- какихъ намъ трудовъ и упрашиваній стоило, чтобы хоть кто-нибудь явился въ театръ!
   -- Да, да... А я такъ ужъ рѣшительно никому не могъ продать билетовъ, подхватилъ нотаріусъ.-- Два лѣсопромышленника, явившіеся ко мнѣ для написанія довѣренностей, буквально убѣжали изъ моей конторы, когда я имъ началъ навязывать билеты.
   -- Ну, городишко чтобъ ему ни дна, ни покрышки! вздохнула Безъимянцева, пыхнувъ дымомъ папироски самокрутки.
   -- Такъ что же намъ дѣлать-то? спросилъ Котомцевъ лѣсничаго.
   -- Уѣзжать. Завтра же уѣзжать.
   -- Съ восемнадцатью-то рублями? Да дорога вчетверо дороже стоитъ.
   -- Сколько дорога стоитъ?
   -- Насъ восемь душъ. Все ужъ больше пятидесяти рублей стоитъ. Да въ дорогѣ пить-ѣсть надо.
   -- Займите у кого-нибудь сколько-нибудь. Заложите, что можно.
   -- Заложить ничего нельзя. Мы имѣемъ у себя только необходимое. Это значило бы руки у себя обрубить. А занять -- у кого тутъ займешь?
   -- Лѣсничій подумалъ и отвѣчалъ.
   -- Не богатые мы люди съ женой, но извольте, двадцать пять рублей вамъ дадимъ. Пришлете.
   Котомцевъ протянулъ черезъ столъ лѣсничему руку и сказалъ:
   -- Глубоко цѣню ваше любезное предложеніе, но этихъ денегъ на выѣздъ намъ мало.
   -- Я дамъ десять рублей. Извините, больше не могу, но десять рублей извольте, предложилъ въ свою очередь нотаріусъ.-- Мировой судья что-нибудь дастъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Я не хочу, господа, такъ... замахалъ руками Котомцевъ.-- Изъ долга мы теперь почти что выпутались. Я хочу попробовать въ воскресенье дать еще спектакль. Авось, Богъ поможетъ. Вѣдь даже ежели всего шестьдесятъ-семьдесятъ рублей будетъ у насъ сборъ, и то за вычетомъ вечероваго расхода намъ тридцать пять -- сорокъ рублей останется. А можетъ быть, возьмемъ что-нибудь и больше? Мы опять дадимъ поминальный бенефисный спектакль. Теперь дадимъ спектакль на имя жены.
   -- Позвольте... А отчего же не на мое имя? Я тоже первосюжетная, обидчиво вставила свое слово Безъимянцева.
   -- Ну, хорошо, хорошо. Дадимъ спектакль на два имени: на имя жены и на ваше имя, проговорилъ Котомцевъ.
   -- И увѣряю васъ, что ничего не возьмете! хлопнулъ лѣсничій ладонью по столу.
   -- Взять возьмутъ, но самые пустяки, такъ что не стоитъ овчинка выдѣлки, подтвердилъ нотаріусъ.
   -- Утопающій хватается за соломинку. Надо пробовать, стоялъ на своемъ Котомцевъ.-- Мы комедію Островскаго "Лѣсъ" поставимъ. Она всегда сборы даетъ. Здѣсь же кстати много лѣсопромышленниковъ. Названіе можетъ заинтересовать ихъ.
   -- И увѣряю васъ, что не заинтересуете.
   Начался споръ. Котомцева заплакала.
   -- Боже милостивый! Хоть бы какой-нибудь былъ другой способъ, чтобы намъ деньги заработать! восклицала она.
   Ее стали утѣшать. Она не утѣшилась и разрыдалась еще больше.
   Ужинъ кончился. Всѣ поднялись съ мѣста. Лѣсничій, его жена и нотаріусъ спѣшили уѣзжать домой. Котомцевъ, разстроенный, провожалъ ихъ и говорилъ:
   -- Поставлю еще одинъ спектакль... Куда ни шло, а поставлю... А тамъ ужъ и сложимъ оружіе...
   -- Дай вамъ Богъ, но сомнѣваюсь, что этотъ спектакль можетъ вамъ быть на поправку, отвѣчалъ лѣсничій, выходя на подъѣздъ.
   

XXIV.

   Опять спектакль, названный на афишѣ "послѣднимъ передъ отъѣздомъ драматической труппы изъ Гусятникова". Кромѣ того, онъ возвѣщался какъ бенефисъ артистокъ Котомцевой и Бсъимянцевой. Безъимянцева уговорила даже Котомцеву ѣхать съ ней съ визитами къ головѣ и къ кой-кому изъ интеллигенціи. Лѣсничій далъ бричку для разъѣздовъ. Головы онѣ не застали, пили чай съ "головихой" изъ громаднаго самовара и оставили ей три билета. Провожая ихъ, "головиха" откровенно высказалась:
   -- А только ужъ и надоѣли намъ эти спектакли! ѣздить-то туда къ вамъ ужъ очень несподручно. И грязь, да и далеко... Ну, да ужъ послѣдній-то разъ пріѣдемъ. И только для васъ, такъ какъ вы теперича сами пріѣхали и просите, а то бы и вниманія не взяли.
   Были и у доктора. Тотъ, бывъ всего одинъ разъ въ театрѣ, принялъ ихъ за паціентокъ, но потомъ, узнавъ въ чемъ дѣло, заговорилъ:
   -- Не могу-съ, не могу-съ... Какъ разъ въ эти часы я долженъ ѣхать къ одной родильницѣ за пятнадцать верстъ. Жена также не можетъ, потому что у насъ дѣти не совсѣмъ здоровы. Ужъ извините.
   Мировой судья, увидавъ изъ окошка подъѣхавшую къ подъѣзду бричку лѣсничаго и вылѣзавшихъ изъ нея актрисъ, не сказался дома. Акцизный, когда къ нему пріѣхали, взялъ только одинъ билетъ, но про жену отозвался, что у ней зубы болятъ.
   Въ воскресенье, въ 11 часовъ, передъ началомъ репетиціи въ кассѣ было сбора только шестнадцать рублей, не считая тѣхъ билетовъ, которые были разосланы. Разослано и оставлено при визитахъ было рублей на двадцать пять, но два купца лѣсопромышленника, на которыхъ Котомцевъ разсчитывалъ, что ихъ особенно заинтересуетъ возвѣщенная на афишѣ комедія "Лѣсъ", часу въ двѣнадцатомъ дня прислали съ приказчиками билеты обратно.
   На репетирующихъ пьесу актеровъ напало какое-то уныніе.
   -- И сорока рублей не соберемъ, это видно, а между тѣмъ у насъ около тридцати рублей вечероваго расхода, говорилъ Днѣпровскій.
   -- И все-таки рублей десять-двѣнадцать останется, отвѣчалъ, стараясь бодриться, Котомцевъ.-- Въ нашемъ положеніи на голодные зубы всякое даяніе благо.
   -- Ты забываешь, что этотъ спектакль ставишь, чтобы выручить намъ на выѣздъ, а съ двѣнадцатью рублями какой же выѣздъ! крикнула ему жена, раздраженная. нѣсколько разъ принимавшаяся плакать.
   -- Ну, не на выѣздъ, такъ на пропитаніе. Останемся здѣсь, такъ надо же ѣсть.
   -- Господи! что-то будетъ! вздыхала Даша.
   -- Съ Подсѣдова должна рвать, а не говорить "что-то будетъ"! огрызнулась на нее сожительница Днѣпровскаго Гулина.-- Что это онъ, въ самомъ дѣлѣ, всякій разъ на двухъ рубляхъ за билетъ отъѣзжаетъ! Долженъ давать десять-пятнадцать рублей за билетъ. А все оттого, что не умѣешь въ руки взять. Мальчишка богатый, влюбленъ въ тебя, какъ котъ въ мартѣ мѣсяцѣ, а ты рохля.
   -- Ну, какой богатый! отвѣчала за Дашу Безъимянцева.-- Отецъ богатъ, а онъ изъ рукъ отца смотритъ. Что отецъ дастъ, то и ладно.
   -- Могъ бы и въ отцовскую выручку руку запустить. Въ отцовскую вѣдь, не въ чужую. А то за актрисой ухаживаетъ, млѣетъ и никакихъ жертвъ. Нѣтъ, ужъ это наша рохля рохлевна виновата.
   Спектаклю, однако, не суждено было состояться. Пріѣхалъ приставъ, покрутилъ усъ, справился сколько въ кассѣ сбора и, подойдя къ Котомцеву, сказалъ:
   -- А я опять къ вамъ съ пренепріятною вѣстью.
   -- Что такое? Въ чемъ дѣло? испуганно спросилъ Котомцевъ.
   -- Да опять агентъ. Агентъ общества драматическихъ писателей.
   -- Батюшки! И то... Да, да, да... Вѣдь я вамъ прошлый разъ за представленія-то пьесъ одиннадцать рублей не отдалъ.
   -- Нѣтъ, ужъ теперь не одиннадцать рублей, а поднимайте выше. Онъ проситъ взыскать за четыре спектакля двадцать три рубля.
   Котомцевъ ерошилъ волосы.
   -- Знаю, знаю. Вотъ ужъ эхо расходъ несчитанный... говорилъ онъ.
   -- Не можете отдать?
   -- Да откуда же, ежели и въ кассѣ-то всего двадцать рублей.
   -- Знаете, а вѣдь онъ пишетъ, что ежели вы не заплатите двадцать три рубля, то не дозволять спектакля.
   -- Да что вы!
   -- Вотъ прочтите. И я не могу не исполнить. Письмо прислано заказнымъ... И онъ губернскій чиновникъ. Просто не могу. Ужъ вы извините, а не могу.
   Приставъ разводилъ руками. Котомцевъ какъ бы застылъ.
   -- Положимъ, что я могу перемѣнить пьесу... Пьесы есть разныя... бормоталъ онъ.-- Пьесу автора, не состоящаго членомъ общества, я могу играть и не плативши сбора, но... Перемѣнять-то спектакль теперь трудно. Да и что дашь? Такихъ пьесъ, за которыхъ можно не платить, такъ немного...
   -- Думайте, думайте... Но дозволить спектакля я не могу... Вся штука, что губернаторскій чиновникъ...
   -- Понимаю, понимаю.
   Тотчасъ же были собраны на совѣтъ всѣ актеры. Женщины охали и бранились. Котомцева, какъ и всегда, плакала. Пришлось отмѣнить спектакль. Подскочилъ лѣсничій.
   -- Ну, что, не говорилъ ли я вамъ? Не говорилъ ли, что здѣсь нельзя больше ставить спектаклей... Помилуйте, въ воскресенье -- и то не окупается спектакль.
   -- Могъ бы окупиться, ежели бы не за пьесы платить, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Однако, вѣдь за пьесы платить надо. Это вечеровый расходъ, сказалъ Днѣпровскій.
   -- Бѣда! Бѣда! Ну, какъ мы теперь отсюда выѣдемъ? махала руками Гулина.
   -- Одно спасеніе -- читать и пѣть въ трактирѣ у Подковкина, отвѣчалъ Сусловъ.-- И я не понимаю? чего вы кочевряжитесь!
   -- Батюшка! Я не кочевряжусь! Но что мнѣ читать, коли я никогда не читывала! Это вонъ они кочевряжутся! И вотъ самая главная кочевряга...
   Гулина указала на Котомцеву.
   -- Диву даюсь, что тутъ такого есть постыднаго! Трактиръ приличный. Подковкинъ устроитъ возвышеніе въ родѣ сцены. И наконецъ, кто узнаетъ? Рѣшительно никто. Вѣдь безъ афиши... Да ежели бы и вывѣсилъ онъ афишу, то мы можемъ пѣть и читать подъ чужими именами.
   -- Сколько онъ дастъ? спросилъ Днѣпровскій Суслова.
   -- Сегодня мнѣ говорилъ, что пятьдесятъ рублей дастъ. Но главное, чтобъ барышня наша танцовала качучу. Котомцевъ, ежели захочетъ, можетъ ее заставить.
   -- Котомцевъ! Поди сюда! крикнулъ Днѣпровскій.-- Мы говоримъ о предложеніи Подковкина.
   -- Пятьдесятъ рублей даетъ за вечеръ. Но намъ нужно уговориться, чтобъ восемьдесятъ рублей за два вечера. И дастъ, дастъ! восклицалъ Сусловъ.-- Вы знаете, изъ-за чего онъ старается? Чтобы трактиръ Подсѣдова перебить и подсѣдовскихъ гостей къ себѣ переманить. Я вотъ сейчасъ говорилъ Днѣпровскому, что вѣдь тутъ представленіе безъ афиши, такъ чего вамъ стѣсняться-то? обратился онъ къ Котомцеву.
   -- Да я ужъ, пожалуй бы, и не прочь, при нашемъ безвыходномъ положеніи, но вотъ жена... сказалъ Котомцевъ.
   -- Что жена! На то ты и мужъ... Можешь приказать
   -- Ахъ, господа!
   Котомцевъ схватился за голову.
   -- Что: господа! Ежели мы за восемьдесятъ рублей или даже за семьдесятъ пять согласимся, то вотъ намъ и на отъѣздъ. Ты вотъ что скажи женѣ и свояченицѣ: ежели онѣ не станутъ участвовать въ трактирѣ у Подковкина, то я съ вами въ Краснопузырскъ не поѣду. Да, не поѣду. А что вы станете дѣлать безъ комика? Безъ комика вамъ дохнуть нельзя.
   -- Скажи, что и я не поѣду, прибавилъ Днѣпровскій.
   Призванъ былъ на совѣтъ лѣсничій.
   -- Конечно же, участвуйте. Что тутъ худого, что люди хлѣбъ себѣ зарабатываютъ? сказалъ онъ.
   Приставъ подтвердилъ то же самое.
   Актеры начали уговаривать Котомцеву и Дашу.
   -- Будь, что будетъ. Поѣзжайте условливаться съ Подковкинымъ, рѣшила Котомцева.
   -- Надо и Дашу. Даша -- главное, говорилъ Сусловъ.
   -- И Дашу уговорю.
   

XXV.

   Котомцевъ и Сусловъ тотчасъ же поѣхали къ трактирщику Подковкину. Лѣсничій довезъ ихъ до трактира на своей лошади. Въ трактирѣ Котомцеву и Суслову сказали, что хозяинъ, по случаю праздника, "на квартирѣ". Они отправились въ квартиру Подковкина. Подковкинъ только что пообѣдалъ и спалъ. Ихъ встрѣтили жена Подковкина -- полная женщина въ фіолетоваго цвѣта шерстяномъ платьѣ и дочка въ красной канаусовой кофточкѣ, поверхъ свѣтлосиней юбки, грызущая сѣмячки.
   -- Намъ по очень важному дѣлу... сказалъ Сусловъ.
   -- Да вѣдь заругается -- вотъ чего я боюсь, отвѣчала трактирщица. И намъ не хорошо будетъ, да и вамъ тоже. Не любитъ онъ, когда его зря будятъ.
   -- Да это не зря. Мы съ очень выгоднымъ для него предложеніемъ. Онъ просилъ, чтобы представленія наши были перенесены къ нему въ трактиръ, и вотъ мы...
   -- Да, да... заговорила дочка.-- Папенька говорилъ.
   -- Такъ вотъ и побудите, барышня, папеньку, прибавилъ Сусловъ.
   -- Что жъ, я пожалуй... Дайте только прежде ему квасомъ отпиться, а потомъ и начинайте.
   -- Пусть чѣмъ хочетъ отпивается. Мы подождемъ.
   Дочка Подковкина удалилась. Съ актерами осталась жена Подковкина. Они сидѣли въ гостиной, поражающей своей чистотой комнатѣ съ стеклянной купеческой "горкой", уставленной росписными фарфоровыми чашками, тарелками и серебромъ въ видѣ солонокъ, сахарницъ, стаканчиковъ съ гравировкой, кубковъ. Тутъ же лежали и новенькія чайныя и столовыя серебряныя вызолоченныя ложки русскаго стиля. На стѣнахъ комнаты висѣли олеографическія картины въ золотыхъ рамкахъ и портреты "самого" и "самой", писанные масляными красками. "Самъ" былъ со счетами въ рукахъ, "сама" была съ платочкомъ, свернутымъ въ трубочку. Крашеный полъ, очевидно, только вчера, въ субботній день, вымытый квасомъ, ярко блестѣлъ.
   Въ сосѣдней комнатѣ послышалось оханье, кряканье и вопросъ: "кто такой?"
   -- Актеры, отвѣчалъ голосъ дочки.-- Говорятъ, по дѣлу... Насчетъ игры въ трактирѣ...
   -- Вишь, ихъ чортъ не во-время носитъ! Дай квасу... Охо-хо-хо-хо!
   -- Встаетъ... кивнула трактирщица на сосѣднюю комнату и прибавила:-- Вотъ сегодня на ваше счастье безъ ругательныхъ комплиментовъ, а то иногда ужасти какъ...
   Въ дверяхъ показалась фигура трактирщика Подковкина съ всклоченной головой. Онъ былъ безъ сюртука, въ проймы жилета выглядывали рукава ситцевой розовой рубахи, зѣвалъ, щурился и почесывался.
   -- Добраго здоровья... сказалъ онъ, подавая руку Котомцеву и Суслову.-- Что такое у васъ стряслось?
   -- Ты бы, пинжакъ надѣлъ. Все-таки чужіе... замѣтила ему жена.
   -- Свои люди, не взыщутъ. А ты иди-ка отсюда, да вели ставить самоваръ, проговорилъ Подковкинъ, еще разъ зѣвнулъ и сѣлъ.
   -- Пренепріятная исторія у насъ стряслась... началъ Котомцевъ.-- Мы свой сегодняшній спектакль отмѣняемъ, а потому ежели хотите, то вечеромъ можемъ читать и пѣть куплеты у васъ.
   -- Ага! Прочванились... Дѣло... процѣдилъ сквозь зубы Подковкинъ, все еще щурясь и почесывая у себя подъ мышками.-- Только какъ же сегодня-то вечеромъ? Это ужъ намъ не подходитъ. Въ другой разъ развѣ, такъ вотъ поторгуемся.
   -- Отчего не подходитъ сегодня вечеромъ? спросилъ- Сусловъ.
   -- Чудакъ-человѣкъ... Да кто же узнаетъ, что у меня въ трактирѣ сегодня вечеромъ представленіе? Положимъ, мы даромъ будемъ публику пущать, но тоже норовимъ, чтобы отъ выпивки и другого угощенія была польза.
   -- Мы сейчасъ можемъ вывѣсить на театрѣ, у входа, анонсъ, что по случаю отмѣны спектакля состоится музыкально-литературный вечеръ съ танцами въ трактирѣ Подковкина, предложилъ Сусловъ.
   -- Нѣтъ, я на это не согласенъ, сказалъ Котомцевъ.-- Я только тогда согласенъ, ежели никакихъ анонсовъ, никакихъ афишъ.
   -- Да и я не согласенъ, такъ о чемъ разговаривать! отвѣчалъ Подковкинъ.-- Вотъ ежели во вторникъ -- дѣло десятое. Во вторникъ у насъ праздникъ.
   -- Вторникъ вторникомъ, но можно и сегодня, чтобъ у насъ день не пропалъ. Послѣ вторника мы и уѣдемъ отсюда. Два дня... И за эти два дня вы намъ дадите, какъ обѣщали Суслову, восемьдесятъ рублей.
   -- О сегодня и рѣчи быть не можетъ. А вотъ за вторникъ и за будущее воскресенье...
   -- Намъ до воскресенья оставаться -- значитъ время терять и проѣдаться, перебилъ Подковкина Котомцевъ.
   -- А это ужъ ваше дѣло, стоялъ на своемъ Подковкинъ и продолжалъ:-- Вотъ за вторникъ и за воскресенье пятьдесятъ рублей!
   -- Да вѣдь вы мнѣ за одинъ только вечеръ предлагали на смарку шестьдесятъ два рубля! воскликнулъ Котомцевъ.
   -- А ты чего жъ тогда не соглашался? И наконецъ, то было на смарку, а ужъ теперь я съ васъ деньги получилъ. Двѣнадцать рублей только за вами осталось.
   Подковкинъ, говорившій до сихъ поръ Котомцеву "вы", видя, что актеры имъ теперь нуждаются, совсѣмъ перемѣнилъ тонъ и перешелъ на "ты".
   -- Ну, да ладно, прибавилъ онъ.-- Пятьдесятъ рублей и двѣнадцать долгу на смарку.
   -- Зачѣмъ же ты пятишься? попрекнулъ его Сусловъ.-- Вѣдь ты еще вчера говорилъ, что восемьдесятъ рублей за два вечера, а сегодня пятишься. Что за пяченый купецъ!
   -- Мало ли что говорилъ! Говорилъ одно, а теперь говорю другое, потому у меня совсѣмъ другія мысли въ головномъ воображеніи. Такъ вотъ-съ... Пятьдесятъ и двѣнадцать...
   Котомцевъ переглянулся съ Сусловымъ и сказалъ трактирщику:
   -- Насчетъ воскресенья будущаго я согласенъ, такъ ужъ и быть, проживемъ здѣсь какъ-нибудь, но зачѣмъ же вы хотите тѣснить насъ въ денежномъ-то отношеніи!
   -- Совсѣмъ другое головное воображеніе... Понимаешь? У каждаго купца свой разсчетъ въ головѣ, тронулъ Подковкинъ себя по лбу пальцемъ и прибавилъ:-- Только чтобъ и барышня ваша плясала. Я, главное, изъ-за барышни... Да ужъ вы что-нибудь повеселѣе.
   -- Программа будетъ веселая, но вотъ въ денежномъ-то отношеніи зачѣмъ насъ жать. Вѣдь цѣлую недѣлю намъ жить здѣсь до воскресенья. Живемъ теперь въ театрѣ, далеко. Пріѣхать надо... Извозчики...
   -- Насчетъ этого разговора не будетъ. Переѣзжайте опять къ намъ въ номера. Все равно, пустые стоятъ. Вечеромъ послѣ игры отъ насъ изъ трактира и ужинъ будетъ. Чай тоже отъ насъ.
   Къ Подковкину подошелъ Сусловъ, дружески хлопнулъ его по плечу и сказалъ:
   -- Не скупись, купецъ. Давай восемьдесятъ-то рублей. Вѣдь ужъ дешево беремъ.
   -- Чудакъ человѣкъ! Да коли по разсчету не выходитъ, отвѣчалъ Подковкинъ.-- Ну, такъ вотъ... Желаете, такъ желаете, а нѣтъ, какъ хотите. Я ужъ было и отдумалъ насчетъ этой самой трактирной-то игры, да вотъ вы сами навязываетесь.
   -- Вовсе мы не навязываемся! вспыхнулъ было Котомцевъ, но Сусловъ тронулъ его за плечо и тотъ, понизивъ тонъ, сказалъ:-- Дайте хоть семьдесятъ-то пять рублей. Намъ на выѣздъ нужно.
   -- Да вѣдь съ номерами семьдесятъ пять рублей и выйдетъ. Ну, ладно, самовары даромъ подавать будутъ.
   -- Семьдесятъ пять рублей деньгами, стоялъ на своемъ Котомцевъ.
   -- Ну, семьдесятъ ровно! махнулъ рукой Подковкинъ.-- Пятьдесятъ восемь рублей деньгами и двѣнадцать на смарку. Да и пойдемъ пить чай. Самоваръ готовъ.
   Подковкинъ поднялся со стула и сталъ потягиваться. Котомцевъ колебался.
   -- Что жъ, надо соглашаться, сказалъ Сусловъ.
   -- Обидно ужъ очень... возразилъ Котомцевъ.
   -- А намъ не обидно? Вы тоже и насъ пожалѣйте. Вѣдь эти деньги надо выручить, проговорилъ Подковкинъ и опять спросилъ:-- Такъ такъ, что ли?
   -- Необходимость заставляетъ согласиться, пожалъ плечами Котомцевъ и протянулъ трактирщику руку.
   -- Только чтобъ съ барышней... опять напомнилъ Подковкинъ.
   -- Хорошо, хорошо.
   -- И чтобъ ты самъ въ этомъ самомъ черномъ арабскомъ костюмѣ читалъ и бѣлками поводилъ.
   -- Въ какомъ арабскомъ костюмѣ?
   -- Ну, въ гишпанскомъ, что ли.
   -- Должно быть, онъ говоритъ про Гамлета, пояснилъ Сусловъ.
   -- Гамлета, Гамлета... подхватилъ Подковкинъ.
   -- Да Гамлетъ не подходитъ для трактира, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Ну, ужъ это наше дѣло -- подходитъ или не подходитъ. А теперь идемъ чай пить.
   И Подковкинъ повелъ Котомцева и Суслова въ столовую.
   

XXVI.

   Въ театръ Котомцевъ пріѣхалъ торжествующій, хотя въ сущности торліествовать было нечего.
   -- Кончилъ! За семьдесятъ рублей кончилъ и, кромѣ того, номера въ гостинницѣ и самовары даромъ, говорилъ онъ окружившей его труппѣ.-- Сбирайтесь сейчасъ переѣзжать. Пѣть и читать будемъ во вторникъ и въ будущее воскресенье. Подковкинъ разсчитываетъ только на буфетъ. Входъ въ трактиръ даромъ, мѣстовъ для публики никакихъ, гдѣ хочешь тамъ и садись за трактирнымъ столикомъ или стой, а за сохраненіе верхняго платья онъ будетъ брать по двугривенному, но ужъ въ шубахъ или въ пальто въ трактиръ никого ни-ни. Я сейчасъ нарочно осмотрѣлъ трактиръ, гдѣ намъ придется давать представленія. Трактиръ очень приличный. Недурной органъ... У органа мы и будемъ лицедѣйствовать. Ничего, очень ничего... По-моему, на садовыхъ открытыхъ сценахъ играть куда хуже, особливо осенью или ранней весной, когда цыганскій потъ прошибаетъ.
   -- Будетъ ли, по крайней мѣрѣ, намъ уборная? Будемъ ли мы отдѣлены хоть какой-нибудь рѣшеткой отъ публики во время исполненія номеровъ? спрашивала мужа Котомцева.
   -- Подъ уборную дадутъ комнатку. Что же касается до рѣшетки, то разговора объ этомъ никакого не было, далъ отвѣтъ Котомцевъ.
   -- Ну, такъ тогда во время исполненія номеровъ пьяные будутъ насъ прямо за руки хватать. Поздравляю.
   -- Позвольте. Какъ же это такъ за руки хватать? вмѣшался Днѣпровскій.-- А кулаки-то у насъ на что?
   -- Не васъ, а насъ, женщинъ, сказала Даша Левина.-- Да еще хуже: за талію облапятъ.
   -- Такъ неужто мы за васъ не заступимся?
   -- Поздно ужъ тогда будетъ заступаться, ежели облапитъ да поцѣлуетъ.
   -- Не можетъ этого случиться, никогда не можетъ случиться... заговорилъ Котомцевъ.-- Помилуйте, вѣдь тутъ въ залѣ полиція будетъ. Самъ приставъ Пантелей Федорычъ...
   -- А вотъ посмотрите... подмигнула ему Даша.-- Ужъ скандалъ будетъ! Будетъ навѣрное.
   Къ ней подскочила Безъимянцева.
   -- Чего ты пророчишь-то, дура! сказала она.-- Только сестру свою разстраиваешь.
   -- Да ужъ схватятъ, облапятъ -- вотъ увидите.
   -- А хоть бы и въ самомъ дѣлѣ схватили, такъ что за бѣда! Пятна не останется. Люди радуются, что вотъ, наконецъ, приведетъ Богъ имъ выѣхать изъ этого городишка, а она про хватаніе какое-то толкуетъ! Актриса... въ актрисы пошла, такъ ужъ ау, братъ!
   -- Ну, это вы такъ разсуждаете, а я иначе.
   Въ семь часовъ вечера начала пріѣзжать и приходить въ театръ публика. Ей объявляли объ отмѣнѣ спектакля и просили взять за билеты деньги обратно. Начался ропотъ.
   -- Помилуйте, мы три версты за городъ по грязи тащились, приходимъ -- и ничего нѣтъ! слышался ропотъ.-- Вѣдь это свинство!
   -- По непредвидѣннымъ отъ дирекціи обстоятельствамъ это такъ вышло, оправдывался Котомцевъ.
   -- Знаемъ мы эти непредвидѣнныя-то!
   -- Во вторникъ въ трактирѣ Подковкина будетъ данъ безплатный литературно-музыкальный вечеръ за нашу проруху. Можете туда пожаловать, прибавлялъ стоявшій у кассы Днѣпровскій.
   -- Зачѣмъ? Зачѣмъ ты это разглашаешь? накинулся на него Котомцевъ.-- Я хочу, чтобъ этотъ вечеръ былъ какъ можно глуше.
   -- Да вѣдь не будетъ въ трактирѣ во вторникъ достаточно публики, такъ трактирщикъ только однимъ вечеромъ и ограничится. И получишь вмѣсто семидесяти рублей тридцать пять.
   -- Нѣтъ, у насъ условіе на два вечера.
   -- А кто ему запретитъ отказаться отъ условія? Взялъ ты съ него деньги впередъ?
   -- Взялъ красненькую.
   -- А что такое красненькая? Вотъ онъ къ красненькой двѣнадцать рублей нашего долга причтетъ, добавитъ тринадцать рублей да и скажетъ -- не надо мнѣ больше.
   Въ довершеніе непріятности въ кассѣ не хватило денегъ, чтобы выдавать за предъявленные билеты. Типографщикъ Варганчикъ удержалъ семь рублей за напечатаніе афиши, четыре рубля за билеты и еще за какіе-то расходы по театру. Котомцевъ размѣнялъ десять рублей, полученные съ трактирщика Подковкина, и сталъ выдавать ихъ, но и этихъ денегъ не хватило. Вышелъ скандалъ. Котомцевъ и Днѣпровскій убѣжали изъ кассы, скрылись въ женской уборной и заперлись тамъ. Публика подходила и требовала за билеты деньги обратно. "Мазурики! Грабители!" раздавались выкрики. Кончилось тѣмъ, что напали на Варганчика, расположившагося съ своимъ буфетомъ въ притворѣ, и побили у него бутылки.
   Только часовъ въ десять вечера, когда все утихло и когда можно было предполагать, что ужъ никто больше не явится въ театръ съ билетами, рѣшились актеры выбраться изъ уборной.
   -- Ну, дѣла! говорила Безъимянцева, прищелкивая языкомъ.-- Двадцатый годъ играю по провинціи. Гдѣ, гдѣ не перебывала! Въ Ташкентъ даже ѣздила, а въ такомъ передѣлѣ, какъ сегодня, въ первый разъ пришлось быть. Что это, помилуйте... Да это не публика, а разбойники какіе-то. Положительно разбойники.
   -- И вѣдь всего только какихъ-нибудь одиннадцати, двѣнадцати рублей у меня не хватило, чтобы возвратить за билеты, оправдывался Котомцевъ.-- Вся штука въ томъ, что билеты-то мы разослали на спектакль, а денегъ-то вѣдь за нихъ не получили еще. Тѣ кому мы билеты разослали, очевидно, сами не поѣхали въ театръ и передали другимъ, а эти другіе-то ужъ начали деньги съ насъ требовать. То-есть тутъ самъ чортъ не разберетъ, что произошло! Знаю только, что у меня было денегъ своихъ больше двадцати рублей, но теперь нѣтъ ни копѣйки, и я даже не знаю, чѣмъ мнѣ за извозчика заплатить, котораго я оставилъ здѣсь на дворѣ, чтобы онъ перевезъ насъ въ гостинницу. Главное, этотъ паршивый жидюга Варганчикъ всему дѣлу виной. Самовольно выхватилъ себѣ изъ кассы восемнадцать рублей. И за что восемнадцать, я ума не приложу!
   -- И неужто у тебя теперь нѣтъ ни копѣйки? спросилъ Днѣпровскій Котомцева.
   -- Ни гроша.
   -- Ну, а могло бы быть рублей сорокъ, однимъ словомъ -- весь сборъ. Не такъ дѣло мы поставили. Ни копѣйки не нужно бы было никому денегъ за билеты выдавать.
   -- То-есть какъ это?
   -- Очень просто. Вѣдь ужъ скандалъ все равно вышелъ. Все равно спрятались и дрожали за свою шкуру, потому, что у насъ не хватило какихъ-то двѣнадцати рублей. Такой бы точно скандалъ былъ и тогда, если бы мы никому денегъ не выдали за билеты. Никому бы не выдали, а сами бы съ деньгами были. Что скандалъ за двѣнадцать рублей, что скандалъ за пятьдесятъ -- не все ли равно!
   -- Я всегда говорю, что мужъ мой самый непрактичный человѣкъ во всѣхъ дѣлахъ и совершенно вы, господа, напрасно его распорядителемъ товарищества сдѣлали, попрекнула мужа Котомцева.
   -- Матушка! Ужъ хоть ты-то пощади! Какъ же не выдать публикѣ денегъ?
   -- Олень просто... и чего стѣсняться? заговорилъ Безъимянцевъ.-- Вѣдь ужъ послѣдній спектакль... Играть въ здѣшнемъ мѣстѣ больше не будемъ. Полиціи въ театрѣ не было. Изъ проклятаго здѣшняго мѣста уѣзжаемъ. Ищи вѣтра въ полѣ!
   -- А трактиръ-то, трактиръ то? Ты развѣ забылъ? Вѣдь тамъ тоже публика. Головами отъ селедокъ бы насъ закидали, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Да, развѣ что вотъ трактиръ. Да и то все равно. Все равно вѣдь есть недовольные, которымъ не возвращено за билеты.
   Скандалъ произвелъ на всѣхъ самое непріятное впечатлѣніе. Всѣ бродили растерявшись и не знали за что приняться. Въ театрѣ было темно. Варганчикъ, увозя изъ театра буфетъ и съѣстные припасы, увезъ даже всѣ лампы съ собой. Остались только тѣ свѣчи въ бутылкахъ, которыми освѣщалась уборная. Съ ними актеры и бродили по пустому и темному театру.
   -- Такъ что жъ, переѣдемъ мы сегодня въ гостинницу или здѣсь въ театрѣ ночевать останемся? спрашивала Котомцева жена.
   -- Какъ же, какъ же. На дворѣ извозчикъ дожидается. Сначала онъ тебя и меня перевезетъ, потомъ пріѣдетъ за другими. Собирай свои вещи, отвѣчалъ мужъ.-- Съ этимъ извозчикомъ можно потомъ прислать сюда и другого извозчика для вещей.
   -- Да вѣдь ни у кого денегъ на проѣздъ нѣтъ. Самъ же ты говоришь, что все до копѣйки отдалъ.
   -- Въ буфетѣ въ трактирѣ извозчикамъ заплатятъ. Вѣдь ужъ мы теперь въ трактирѣ свои люди. Наконецъ, у Суслова можно занять. Онъ съ деньгами. Ахъ, какая досада, что его нѣтъ!
   -- Гдѣ онъ? спросилъ Днѣпровскій.
   -- Да давеча въ трактирѣ съ купцами встрѣтился и остался съ ними бражничать.
   -- Практическій человѣкъ. Хвалю.
   Черезъ часъ актеры переѣхали въ гостинницу.
   

XXVII.

   Уромъ, въ понедѣльникъ, подручный мальчишка изъ трактира Подковкина бѣгалъ по приказанію хозяина по торговымъ рядамъ, забѣгалъ въ лавки и говорилъ:
   -- Изъ трактира Подковкина я... Хозяинъ кланяется и проситъ приходить завтра вечеромъ къ намъ въ трактиръ. У насъ актеры представлять будутъ.
   -- А даромъ публику пускать будутъ? освѣдомлялись торговцы.
   -- Точно такъ-съ. Входъ даромъ.
   Это замѣняло афишу.
   Актеры и актрисы тоже готовились къ музыкально-литературному вечеру. Безъимянцевъ досталъ гитару и репетировалъ у себя въ номерѣ пѣсню "Тройку" Котомцева сшивала для мужа изъ простыни халатъ, для исполненія "Записокъ Сумасшедшаго" въ костюмѣ. Даша штопала свое ветхое трико для качучи. Кипѣлъ самоваръ. У Котомцевыхъ въ номерѣ сидѣлъ сынъ кабатчика Миша Подсѣдовъ, явившійся съ коробкою конфектъ. Котомцева и Даша жаловались ему на обстоятельства, заставляющія ихъ завтра давать представленіе въ трактирѣ.
   -- А папенькѣ-то нашему какъ непріятно, что вы будете играть у Подковкина! сказалъ Подсѣдовъ.-- Рветъ и мечетъ. Всѣхъ насъ ни за что, ни про что ругаетъ, и ужъ теперь ни я, ни маменька къ нему не подступаемся. Вѣдь Подковкину что нужно? Ему нужно насъ подремизить. У насъ трактиръ новый, заново отдѣланный, а у него старый -- ну, понятно, вся хорошая публика къ намъ перешла, а ему хочется теперь насъ обремизить, чтобъ купечество опять у него собиралось.
   -- А если вашему отцу такъ непріятно, что мы будемъ у Подковкина въ трактирѣ играть, то вотъ взялъ бы онъ да и далъ намъ тѣ семьдесятъ рублей, что намъ Подковкинъ даетъ, отвѣчала Котомцева.-- У Подковкина тогда бы мы и не играли, а взяли бы отъ васъ деньги и прямо въ Краснопузырскъ... И намъ было бы хорошо, и вамъ. Вѣдь мы только на дорогу хотимъ заработать. Скажите-ка вотъ отцу.
   Подсѣдовъ подумалъ и отрицательно покачалъ головой.
   -- Невозможно... проговорилъ онъ.-- Насчетъ денегъ онъ у насъ вампиръ.
   -- Ну, вотъ видите. А ужъ какъ бы мы вамъ были благодарны-то, если бы вы насъ избавили отъ Подковкина! Вѣдь это срамъ актерамъ по трактирамъ играть.
   -- Понимаю-съ.
   -- Устройте-ка, въ самомъ дѣлѣ, чтобы отецъ вашъ далъ бы намъ отступного! произнесла Даша и вскинула на Подсѣдова просящій взоръ.
   -- Чего нельзя, такъ нельзя. Не смѣю съ этимъ къ нему подступиться. Вѣдь мнѣ ужъ и такъ отъ него достается, что я съ вами вожусь. Вѣдь вотъ теперь я у васъ сижу, а какъ сижу? На манеръ какъ будто бы я на лѣсопильный заводъ поѣхалъ. Вѣдь у насъ лѣсопильный заводъ въ пяти верстахъ отсюда.
   Даша помолчала, вспыхнула какъ маковъ цвѣтъ и, наклонясь надъ трико, спросила:
   -- А сами вы намъ на отъѣздъ семьдесятъ рублей дать не можете?
   -- Помилуйте... Да откуда же я?..
   -- Да развѣ своихъ денегъ у васъ нѣтъ? въ свою очередь задала вопросъ Котоыцева.-- Въ Краснопузырскѣ мы отдадимъ вамъ.
   -- Есть, но самая малость. Я весь въ папашенькиныхъ рукахъ. Вотъ ежели я пріѣду къ вамъ въ Краснопузырскъ, гдѣ у насъ заготовка дровъ идетъ, то тамъ могу вамъ дать.
   -- Тамъ ужъ намъ не надо.
   Подсѣдовъ всталъ и въ раздумьѣ прошелся по комнатѣ.
   -- И здѣсь можно, если бы вы согласились дровами или кирпичами взять, сказалъ онъ.
   -- То-есть какъ это? недоумѣвала Котомцева.
   -- Дровъ бы я вамъ и кирпичу прислалъ съ двора, а вы его продали бы. Тѣ-же деньги Да нѣтъ, это не подходитъ, тутъ же прибавилъ онъ.-- Эхъ, что бы вамъ за недѣлю раньше сказать!
   -- Да развѣ мы знали за недѣлю, что съ нами такое несчастіе случится!
   -- Въ томъ-то и дѣло. А знай я за недѣлю раньше -- подкопилъ бы выручку на дровяномъ дворѣ. Дровянымъ дѣломъ я управляю, а насчетъ питейнаго дѣла самъ папенька.
   -- Вы это что же: хапнули бы? быстро спросила Даша.
   -- Да ужъ тамъ наше дѣло, а деньги были бы... А теперь... Эхъ, вѣдь и занять-то не у кого! вздохнулъ Подсѣдовъ.-- Подлое у насъ дѣло въ купечествѣ... продолжалъ онъ.-- Живешь, живешь при отцѣ, трешь, трешь ему лямку, и никакого тебѣ положенія. Вотъ тебѣ одежа, вотъ тебѣ шуба, пей, ѣшь до отвалу, а насчетъ денегъ только тѣмъ и живъ, что къ пальцамъ прилипнетъ.
   -- То-есть это какъ же: воруете вы у отца? спросила Даша.
   -- Зачѣмъ воровать! А гдѣ не додашь изъ выручки, гдѣ какъ...
   -- Да вѣдь это же воровство, ежели вы тайно берете.
   -- То-есть какъ вамъ сказать... Онъ и знаетъ что я безъ денегъ жить не могу, знаетъ, что у меня къ пальцамъ прилипаетъ, а только не попадайся. Поспрошать развѣ у кого-нибудь взаймы?
   Подсѣдовъ остановился и сталъ чесать въ раздумьи затылокъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не надо ужъ, коли такъ... сказала Котомцева.
   -- Чувствительность-то ужъ у меня къ вамъ велика. Вотъ для Дарьи Ивановны я готовъ Богъ знаетъ, что сдѣлать.
   Посидѣвъ еще съ четверть часа, Подсѣдовъ ушелъ отъ Котомцевыхъ. Но въ корридорѣ съ нимъ встрѣтилась сожительница Днѣпровскаго Гулина и затащила къ себѣ въ номеръ.
   -- Поди-ка, поди-ка сюда... Садись... сказала она.
   Подсѣдовъ сѣлъ.
   -- Что бы тебѣ дать намъ сто рублей на отъѣздъ отсюда въ Краснопузырскъ, продолжала она.-- Вѣдь мы просто погибаемъ.
   -- Объ этомъ ужъ сейчасъ былъ разговоръ у Котомцевыхъ, Настасья Викуловна, отвѣчалъ Подсѣдовъ.
   -- Ну, и что же?.. Въ разговорѣ толку мало, а надо дѣло сдѣлать. А то эдакъ ты страшно влюбленъ въ нашу Дашу, а не хочешь даже помочь намъ для нея.
   Подсѣдовъ покраснѣлъ.
   -- А вы почемъ знаете, что я влюбленъ? спросилъ онъ.
   -- Да вѣдь ужъ ты даже при мнѣ сколько разъ проговаривался ей объ этомъ.
   -- Когда же это?
   -- А помнишь, когда вечеромъ вмѣстѣ съ Глоталовымъ и сыномъ головы пріѣзжали къ намъ въ театръ съ закуской и напились?
   -- Да неужто я признавался имъ въ любви? удивился Подсѣдовъ.
   -- Какъ же, какъ же... При мнѣ это было. Даже руку цѣловалъ. При мнѣ это было.
   -- Ахъ, совсѣмъ я несчастный человѣкъ! тяжело вздохнулъ Подсѣдовъ.
   -- Неужто не помнишь?
   -- И помню, и не помню. Все это казалось мнѣ, что будто я во снѣ. Но вамъ я вѣрю. Пьянъ я былъ.
   -- А вѣдь что у пьянаго на языкѣ, то у трезваго на умѣ.
   -- Что говорить, это совершенно вѣрно. А за дерзость извините. И у нихъ попросите прощенія.
   -- Да что жъ тутъ извиняться-то? Вѣдь это чувство.
   -- Совершенно справедливо. Я въ нихъ очень влюбленъ. Но нешто я смѣю думать?.. И мечтать не смѣю.
   -- Такъ вотъ ты и помоги намъ во имя предмета-то своего. Намъ взаймы. Мы пришлемъ тебѣ изъ Краснопузырска эти деньги.
   -- Теперь у меня нѣтъ такихъ денегъ, но надо обмозговать это дѣло.
   -- Такъ ты обмозговывай поскорѣй.
   -- Будемъ стараться. Побѣгу сейчасъ по пріятелямъ Христа славить. Можетъ статься, и удастся перехватить. Да гдѣ! Трудно. Будьте здоровы.
   Подсѣдовъ сталъ уходить.
   -- Похлопочи, Мишенька, просила Гулина.
   -- Да ужъ перевернусь и вывернусь. Прощайте.
   Подсѣдовъ ушелъ.
   

XXVIII.

   Наступилъ вторникъ, день перваго представленія въ трактирѣ Подковкина. Всѣ актеры примирились съ мыслью, что они будутъ "ломаться" въ трактирѣ, примирилась даже Даша, которая вначалѣ особенно упрямилась рѣшиться танцовать передъ трактирной публикой, но не примирилась ея сестра Татьяна Ивановна Котомцева, хотя и дала мужу согласіе на участіе. Горько и обидно было ей думать, какъ это она будетъ потѣшать своимъ чтеніемъ пьяныхъ завсегдатаевъ "заведенія" Нодковкина. Она старалась выкинуть это изъ головы, но думы сами лѣзли ей въ голову, при чемъ что-то кололо ей въ сердце и какая-то судорога сжимала горло. "Тѣшить трактирную публику" она считала для себя сильнымъ униженіемъ, и когда наканунѣ, въ понедѣльникъ, легла спать, долго не могла заснуть и тихо плакала. Вспоминалась ей ея прежняя жизнь, дѣтство, отрочество, юность. Видитъ она своего отца, полнаго, рыхлаго, добродушнаго человѣка, отставного военнаго, служившаго, впрочемъ, мировымъ судьей въ томъ уѣздѣ, гдѣ было ихъ помѣстье и усадьба, въ которой они жили. Вспоминаетъ свою мать, урожденную баронессу Шлунгъ, очень кичившуюся своимъ происхожденіемъ и часто разсказывавшую при случаѣ свою древнюю родословную. Отецъ Котомцевой, Иванъ Васильевичъ Культяпинъ былъ хотя и не богатымъ помѣщикомъ въ уѣздѣ, но его всѣ любили и уважали. Въ Ивановъ день, лѣтомъ, въ день ангела его, къ нимъ въ домъ съѣзжались всѣ окрестные помѣщики, всѣ земскія власти и пріѣзжалъ самъ уѣздный предводитель дворянства князь Лужскій. Это она помнитъ, когда она была еще маленькой дѣвочкой и когда она уже была отдана въ институтъ и на лѣтнія каникулы ее брали въ деревню. Помнитъ она и рожденіе сестры своей Даши, старше которой она, Татьяна Котомцева, на двѣнадцать лѣтъ. Помнитъ она и скоропостижную смерть отца отъ паралича сердца. Случилось это зимой, когда она была въ институтѣ. Мать прислала ей письмо на имя начальницы института. Начальница объявила ей о смерти отца съ предосторожностями, боясь испугать ее. Сначала сказала, что отецъ опасно боленъ, потомъ, что на его спасеніе надежды нѣтъ, наконецъ, что онъ уже умеръ и при этомъ уже передала ей письмо матери. Въ письмѣ мать подробно сообщала ей о смерти отца, о его погребеніи и какія лица именно находились при похоронахъ. Князь Лужскій и графъ Траубенфельдъ фигурировали въ письмѣ въ трехъ, четырехъ мѣстахъ. Смерть отца случилась за два года до окончанія Котомцевой курса въ институтѣ. Помнитъ также Котомцева, какъ мать сообщала ей о продажѣ ихъ помѣстья и усадьбы за долги отца; помнитъ, какъ ея мать переселилась на жительство въ Петербургъ По выходѣ изъ института Татьяна Котомцева переѣхала къ матери на Пески и ее очень поразила убогая квартира, въ которой имъ пришлось жить. Въ деревнѣ у нихъ были и поваръ, и лакей, и кучеръ, и горничная, и нянька, здѣсь же имъ служила всего только одна прислуга, кривая кухарка Степанида. Дашѣ тогда минуло только семь лѣтъ. Къ обѣду стряпали только одно блюдо, вторымъ блюдомъ были чай или кофе съ булками. Во всемъ была видна нужда, недостатокъ. Чтобъ переодѣть Таню изъ институтскаго платья въ свое, матери ея пришлось заложить серебряныя ложки, шубу и другія цѣнныя вещи. По выходѣ Тани изъ института мать ея тотчасъ же заговорила, что Танѣ нужно искать мѣсто гувернантки. Просили объ этомъ начальницу института, публиковали въ газетахъ, но мѣста не было. Наконецъ графиня Траубенфельдъ, косвенно покровительствовавшая Танѣ и ея матери, нашла ей мѣсто гувернантки. Танѣ вышло мѣсто въ отъѣздъ, въ провинцію -- и вотъ она отправилась. Въ гувернанткахъ ей пришлось жить у вице-губернатора въ губернскомъ городѣ. Жена вице-губернатора, страстная любительница играть на сценѣ, устраивала любительскіе благотворительные спектакли, гувернанткѣ Танѣ предложили также принять участіе въ спектакляхъ -- и вотъ начало ея актерской карьеры. Режиссировать любительскими спектаклями приглашался молодой актеръ Котомцевъ изъ мѣстной труппы. Красивый, статный, онъ очень нравился вице-губернаторшѣ, а ему нравилась гувернантка Таня. Танѣ онъ вскружилъ голову. У Котомцева и у Тани дѣло дошло до поцѣлуевъ за кулисами. Вице-губернаторша это подмѣтила и тотчасъ же отказала Танѣ отъ мѣста. Котомцевъ сейчасъ же не пожелалъ режиссировать любительскими спектаклями и до отысканія новаго мѣста въ гувернантки пристроилъ Таню на маленькія роли въ ту труппу, въ которой самъ служилъ. Изъ театральной труппы она ужъ такъ и не поступила, никуда въ гувернантки. Актрису никто не хотѣлъ брать къ своимъ дѣтямъ, къ тому же въ городѣ говорили, что она "живетъ" съ Котомцевымъ. Да это было и на самомъ дѣлѣ. Онъ увлекъ ее, но вскорѣ прикрылъ эту связь законнымъ бракомъ Таня не испрашивала у матери соглашенія на бракъ съ Котомцевымъ и только послѣ своей свадьбы увѣдомила мать, что она вышла замужъ за актера. На письмо ея мать не прислала никакого отвѣта.
   Такъ прошло лѣтъ пять. Котомцевы скитались изъ города въ городъ, служили у театральныхъ антрепренеровъ то на сѣверѣ, то на югѣ, наконецъ на лѣтній сезонъ они не получили ангажемента и судьба забросила ихъ въ Петербургъ. Здѣсь Таня бросилась отыскивать мать и нашла ее больною и еще въ большей бѣдности, какъ оставила. Даша училась въ гимназіи на средства графини Траубенфельдъ. Болѣзнь матери Тани была неизлѣчимая. Она страдала отекомъ ногъ, водянкой и, по словамъ доктора, дни ея были сочтены. Это и она сама чувствовала. Она примирилась съ Таней и просила ее не оставлять Дашу. Таня обѣщала. Мать въ концѣ лѣта умерла, графиня Траубенфельдъ была въ это время за границей на морскихъ купаньяхъ -- и вотъ Даша, дѣвочкой по тринадцатому году, очутилась на рукахъ Котомцевыхъ. Котомцевы вскорѣ получили ангажементъ въ одинъ изъ городовъ внутреннихъ губерній и уѣхали изъ Петербурга.
   Въ провинціальномъ городѣ, гдѣ Котомцевы играли, Дашѣ пришлось поучиться еще одну зиму въ гимназіи на средства сестры, но переѣздъ Котомцевыхъ въ новую труппу, въ новый городъ помѣшалъ ученію Даши и съ гимназіею нужно было покончить. Четырнадцатилѣтнею дѣвочкой Даша уже исполняла роли мальчиковъ на сценѣ, играла пажей, участвовала въ дивертиссементахъ, танцуя русскую пляску или качучу и, переѣзжая съ сестрой и зятемъ изъ города въ городъ, постепенно пріучалась и къ болѣе отвѣтственнымъ ролямъ.
   "Трактиръ, трактиръ"... повторяла мысленно Татьяна Ивановна Котомцева, ложась спать наканунѣ представленія въ трактирѣ и вспоминая, что слово "трактиръ" у нихъ въ институтѣ употреблялось не иначе какъ синонимъ чего-то грязнаго, развратнаго. И вдругъ въ этомъ-то трактирѣ ей придется завтра забавлять полупьяную публику! Она вздрогнула и повела плечами. Какія-то мурашки пробѣжали у ней по спинѣ и по всему тѣлу.
   Она легла на постель за занавѣской и начала тихо плакать. Мужъ ея укладывался спать на диванѣ въ другой половинѣ комнаты.
   -- Что ты будешь завтра читать, Таня, на литературно-музыкальномъ вечерѣ? спросилъ онъ ее. Смотри, вѣдь серьезнаго ничего не стоитъ выбирать для завтрашней публики.
   -- Ахъ, оставь ты меня, Христа ради! Дай покой... былъ отвѣтъ.
   -- Ты, кажется, плачешь, Танюша? Напрасно. Плюнь ты на все на это. Вотъ уѣдемъ въ понедѣльникъ, и все пойдетъ какъ по маслу.
   На этотъ разъ Котомцева ничего не отвѣтила.
   Заснула она, однако, не скоро. Послышалось храпѣніе мужа, а она все еще не спала. Сердце билось усиленно, колотило въ виски. Часы за стѣной пробили два, и только въ третьемъ часу на нее спустился благодѣтельный сонъ и успокоилъ ее.
   

XXIX.

   Наступилъ вторникъ, день когда актеры должны были читать и пѣть въ трактирѣ у Подковкина. Музыкально-литературный вечеръ Подковкинъ рѣшилъ начать попозднѣе, часовъ въ восемь, а то и въ половинѣ девятаго, когда въ рядахъ успѣютъ запереть лавки, но публика начала уже собираться часовъ съ семи и занимала столики въ залѣ передъ эстрадой. Женщинъ было, впрочемъ, очень мало, да и то только купеческія и мѣщанскія жены въ повязкахъ и длинныхъ серьгахъ. Дамъ изъ мѣстной интеллигенціи совсѣмъ почти не явилось на вечеръ. Сидѣла только повивальная бабка съ учителемъ и подъ звуки трактирнаго органа, наигрывавшаго маршъ, попивала пиво, да былъ кассиръ съ желѣзнодорожной станціи съ женой. Головихи не было, не было жены начальника станціи, не было и лѣсничихи. Лѣсничій пріѣхалъ въ трактиръ, о женѣ отозвался нездоровьемъ, сидѣлъ въ актерской уборной вмѣстѣ съ актерами и актрисами и пилъ чай, попыхивая трубкой. Изъ мужчинъ не было ни мирового, ни акцизнаго.
   Былъ девятый часъ въ началѣ, актеры и актрисы давно уже были одѣты и ждали, чтобы начинать программу, но Подковкинъ все еще медлилъ начинать, говоря: "пусть понаберутся поплотнѣе", и жаловался на малочисленность публики.
   -- Даровое представленіе даю, плакался онъ передъ лѣсничимъ: -- Думалъ, что народу наберется въ трактирѣ ступа непротолченная, а ежели посчитать, то и четырехъ десятковъ ртовъ нѣтъ. Да еще жалуются, зачѣмъ по двугривенному за сохраненіе платья беру. Нѣкоторые лѣзли въ шубахъ, чтобъ за вѣшалку не платить, я не впустилъ -- и поворотили оглобли назадъ. Вотъ одры-то! Да и пришли-то которые, то по бутылкѣ пива на троихъ потребовали, да и сидятъ надъ ней. А вѣдь у меня все разсчитано на торговлю въ буфетѣ.
   -- Разопьются еще... Погодите... утѣшалъ его нотаріусъ.
   -- Гдѣ распиться, коли ужъ въ самомъ началѣ сквалыжничаютъ! вздыхалъ Подковкинъ.-- Бутылку пива на троихъ! Черти! А вѣдь я вонъ актерамъ-то ужъ выложилъ тридцать пять рубликовъ,-- кивнулъ онъ на Котомцева и его жену, пившихъ чай съ бутербродами,-- да еще пои и корми ихъ во все время вечера. Когда это все окупить!
   Заслыша эти слова, Котомцева покраснѣла.
   -- Анатолій! Заплатимъ ему за чай! Онъ, вонъ, чаемъ и бутербродами попрекаетъ, сказала она мужу.
   -- Это еще съ какой стати? отвѣчалъ тотъ.-- Чай и ужинъ у насъ условлены... Начинать, что ли, Артемій Кузьмичъ? обратился онъ къ хозяину трактира.
   -- Начинать!.. А гдѣ публика-то? Надо, чтобы публика пособралась. Мѣщанскій староста съ своей молодухой хотѣлъ быть, а его нѣтъ. Ни одного лѣсопромышленника нѣтъ. У себя дома ужинаютъ, черти, чтобъ сюда ужъ прійти и даже порціи селянки не заказать. Охъ, дьяволы!
   -- Получилъ ты съ него деньги? спросила Котомцева мужа.
   -- Вчера еще получилъ и подѣлилъ на всю нашу братію. Да и велики ли деньги-то? Всего тринадцать рублей. Десять рублей я еще въ воскресенье взялъ, двѣнадцать рублей мы были должны за номера -- но они на смарку пошли.
   -- Стало быть, у тебя опять ни копѣйки? понизила она голосъ.
   -- Рубль есть.
   -- На какія же деньги мы поѣдемъ въ Краснопузырскъ?
   -- Да вотъ на тѣ, что получимъ за воскресенье.
   -- Тридцать пять рублей? Но вѣдь этаго же мало на дорогу! чуть не воскликнула она.
   -- Конечно же, мало, намъ здѣсь полъ-недѣли жить еще, но ты не безпокойся... мы все равно уѣдемъ отсюда въ понедѣльникъ.
   -- Какъ? На что?
   -- Заложимся, но уѣдемъ.
   -- Боже мой, Боже мой! Вотъ несчастье-то! Унизились до представленія въ трактирѣ, и все-таки должны закладывать гардеробъ, чтобы выѣхать изъ проклятаго гнѣзда.
   -- Да что жъ ты подѣлаешь! Но ты не горюй... Гардероба твоего мы не заложимъ. Я заложу костюмъ Гамлета.
   -- Что ты все съ своимъ костюмомъ Гамлета носишься! За него еле пять рублей дадутъ.
   -- У Суслова денегъ возьмемъ. У него есть деньги. Рублей сорокъ есть... Онъ вчера опять съ купцовъ на билліардѣ выигралъ. Ты, Танюша, успокойся, главное -- успокойся. Все уладится, даю тебѣ слово. Нехорошо передъ началомъ представленія волноваться, успокоивалъ Котомцевъ жену.
   -- Какое это представленіе въ кабакѣ!
   -- Господинъ хозяинъ! Можно намъ начинать?
   -- Да ужъ начинайте, что ли! Пусть только органъ кончитъ играть. А только, господа актеры, вы ужъ пожалуйста подольше какъ-нибудь размазывайте, чтобы намъ по крайности до часу ночи протянуть. Ей-ей, вѣдь надо выручить мнѣ свои деньги, отвѣчалъ Подковкинъ.
   -- Днѣпровскій начинаетъ первымъ номеромъ. Гдѣ Днѣпровскій? искалъ Котомцевъ глазами резонера, но его въ комнатѣ не было.
   -- Днѣпровскій въ залѣ. Онъ съ купцами-телятниками коньякъ съ лимонадомъ пьетъ. Тамъ и Сусловъ сидитъ, отвѣчалъ кто-то.
   -- Ахъ, народъ! Передъ самымъ началомъ исполненія и выходятъ въ публику! Вадимъ Семенычъ, не въ службу, а въ друнсбу: скажите Днѣпровскому, чтобы онъ начиналъ свой номеръ, а я тѣмъ временемъ звонокъ дамъ, обратился Котомцевъ къ лѣсничему.
   Тотъ побѣжалъ въ залу. Органъ кончилъ играть. Котомцевъ зазвонилъ.
   -- Не надо ли что-нибудь помочь? предложилъ Котомцеву свои услуги нотаріусъ.
   -- Нѣтъ... Что жъ тутъ помогать! Благодарю васъ.
   Въ отворенную дверь слышался голосъ Днѣпровскаго, читавшаго стихотвореніе.
   Даша сидѣла въ коротенькой юбочкѣ и въ трико, закутанная въ пледъ, и позвякивала кастаньетками. Около нея помѣщалась Гулина и говорила:
   -- А Миши Подсѣдова нѣтъ до сихъ поръ. Вотъ онъ, влюбленный-то! Испугался, что у него въ долгъ попросили.
   -- Конечно же, ему совѣстно; но у него нѣтъ денегъ, иначе бы онъ далъ, отвѣчала Даша.
   -- Какое нѣтъ! Нѣтъ, такъ всегда могъ бы занять у кого-нибудь. Велики ли деньги сто рублей! У четверыхъ по четвертной бумажкѣ перехватилъ бы -- вотъ и сто рублей.
   -- Я и сестра даже только семьдесятъ рублей просили.
   -- Ну, вотъ видишь! За актрисами ухаживать любятъ, и хотятъ на коробкахъ монпасье выѣзжать. А чуть случилась нужда -- и въ сторону.
   -- Обѣщался даже букетъ мнѣ сегодня поднести, но я ужъ отговорила его, сказала, что трактиръ не мѣсто для этого. Саврасикъ онъ, совсѣмъ саврасикъ, но не дурной мальчикъ.
   -- Или ужъ и ты въ него врѣзалась? спросила Гулина.
   -- Ну, вотъ! Съ какой стати? сказала Даша.
   -- Ну, то-то. Не стоитъ онъ любви. Даже и вниманія не стоитъ. Сначала я тебѣ говорила, чтобы ты его въ руки забирала, а теперь послѣ того, какъ онъ даже въ семидесяти рубляхъ отказалъ -- прямо скажу: не стоитъ его ласкать, не стоитъ и разговаривать съ нимъ. Плюнь.
   Днѣпровскій кончилъ читать и появился въ уборной. Сзади его раздались жиденькіе апплодисменты. Какой-то пьяный голосъ крикнулъ "Днѣпровскаго", но Днѣпровскій не вышелъ на зовъ.
   -- И что они, мерзавцы, за эстраду сдѣлали! говорилъ онъ, морщась.-- Чуть съ ноги на ногу переступишь -- скрипитъ какъ немазанная телѣга. Совсѣмъ читать невозможно. Сдѣлаешь даже жестъ рукой -- и то: скрипъ, скрипъ.
   -- Боже мой! Какъ же я танцовать-то буду? ужаснулась Даша.
   -- А вотъ съ аккомпаниментомъ скрипа.
   -- Анатолій Еграфовичъ, голубчикъ, нельзя ли какъ-нибудь убрать эту эстраду? обратилась она къ Котомцеву.
   -- Какъ же ее теперь уберешь при публикѣ! Нельзя. И наконецъ, сами же вы-ты и Таня -- просили устроить эту эстраду или рѣшетку.
   -- Да вѣдь мы просили не скрипучую, а то что же это такое! Вѣдь это невозможно.
   -- Полно... Брось... Ну, что тутъ, скрипучая или нескрипучая? Все равно срамиться, раздраженно замѣтила ей сестра.
   -- Таня! Оставь... Не разстраивай ее! мигалъ женѣ Котомцевъ, зазвонилъ въ колокольчикъ и крикнулъ: -- Господа! Второй номеръ! Софья Андреевна! Вашъ второй номеръ.
   -- Готова... отвѣчала Безъимянцева, потушила папироску, оправила на себѣ платье и пошла читать стихотвореніе.
   

XXX.

   Исполненіе программы литературно-музыкальнаго вечера продолжалось. Пропѣлъ куплеты Безъимянцевъ подъ аккомпаниментъ тапера Каца на піанино, прочелъ стихотвореніе Котомцевъ. Стихи публика слушала вяло и разговаривала, мѣшая чтенію. Во время чтенія Котомцевъ даже остановился и произнесъ "тсс", но кто-то изъ публики ему крикнулъ:
   -- Какую вы имѣете собственную праву на насъ шикать! Мы за свои деньги...
   Очередь читать дошла до Котомцевой. Хозяинъ трактира былъ тутъ же въ уборной.
   -- Пожалуйста, барынька, что-нибудь посмѣшнѣе, сказалъ онъ ей при выходѣ на эстраду.
   Она презрительно на него покосилась и не сказала ни слова. Лѣсничій и нотаріусъ выбѣжали изъ
   уборной въ залу и приняли ее апплодисментами. Читала она стихотвореніе "Убогая и Нарядная", Некрасова, и тоже безъ успѣха. Апплодировали опять-таки только лѣсничій да нотаріусъ. Подковкинъ, слушавшій изъ дверей уборной, встрѣтилъ ее упрекомъ:
   -- Здѣсь нельзя, матушка, безъ колѣнца... Здѣсь надо повеселѣе... Здѣсь не театръ...
   На этотъ разъ Котомцева не вытерпѣла и крикнула на него:
   -- Да вы съ ума сошли!
   -- Зачѣмъ же мнѣ съ ума-то сходить? Я дѣло говорю. Вѣдь вы не знаете, что значитъ наша публика, а я знаю. Я хозяинъ.
   Она слезливо заморгала глазами. Котомцевъ вскинулся на Подковкина.
   -- Пожалуйста ужь вы, милѣйшій, не мѣшайтесь въ программу... сказалъ онъ ему.
   -- Вотъ те здравствуй! Отчего же не мѣшатьсято? Я деньги плачу, отвѣчалъ Подковкинъ и тутъ же обратился къ Суслову, настраивавшему гитару и приготовлявшемуся къ выходу: -- Распотѣшь хоть ты, братъ, публику.
   -- Да ужъ удружу. Только смотри, братъ, за это обязанъ бутылку мадеры выставить, сказалъ Сусловъ и вышелъ на эстраду.
   Онъ былъ въ красной русской рубашкѣ, въ высокихъ сапогахъ и пѣлъ "Тройку" съ аккомнаниментомъ гитары. Отъ залихватской пѣсни его публика пришла въ восторгъ. Застучали ножами, вилками, стаканами, хлопали въ ладоши, кричали, требовали повторенія. Онъ повторилъ. Апплодисменты и восторги еще больше. Начались вызовы. Сусловъ выходилъ и раскланивался. Кто-то подскочилъ къ самой эстрадѣ и поднесъ ему на подносѣ рюмку коньяку.
   -- Спасибо, сказалъ Сусловъ и выпилъ, утершись рукавомъ рубпхи.
   -- Браво! Браво! раздавалось въ публикѣ.
   При появленіи Суслова въ уборной, Подковкинъ обнялъ его и поцѣловалъ:
   -- Вотъ это актеръ! Вотъ это настоящій актеръ! говорилъ онъ,-- Дай Богъ тебѣ здоровья, Егорушка. Удружилъ.
   -- Ставь обѣщанную бутылку мадеры.
   -- Въ лучшемъ видѣ поставлю и самъ съ тобой выпью. Прислужающій! Мадеры...
   Къ Суслову подскочилъ Котомцевъ.
   -- Зачѣмъ ты, Егоръ, пилъ на эстрадѣ? Ну, что ты изъ себя шута гороховаго корчишь!
   -- Съ волками жить -- по волчьи выть, былъ отвѣтъ.
   -- Но вѣдь послѣ этого осмѣлятся и другимъ всякое пойло подносить.
   Котомцевъ не ошибся. Нѣчто подобное вышло съ Дашей Левиной. Пришла очередь ей выходить на эстраду Она чуть не плакала.
   -- Голубчики... Встаньте около эстрады, покараульте меня... Я боюсь, право, боюсь... Вдругъ что-нибудь... упрашивала она нотаріуса, лѣсничаго и сына головы.
   -- Успокойтесь, успокойтесь... Ничего не допустимъ, отвѣчали они и, выйдя въ зало, помѣстились по бокамъ эстрады.
   Кацъ заигралъ на піанино качучу. Постукивая кастаньетами, Даша выскочила на эстраду и начала танецъ.
   -- Браво! раздались голоса и апплодисменты.
   Эстрада скрипѣла при каждомъ движеніи Даши
   Левиной, но публика мало обращала на это вниманія и все время апплодировала, хлопая въ ладоши въ тактъ подъ музыку. Даша кончила танецъ и поклонилась. Публика заревѣла отъ восторга. Какой-то кудрявый купецъ подскочилъ къ эстрадѣ и протягивалъ Дашѣ тарелку съ яблоками. Даша попятилась и не брала. Кудряваго купца схватили за руки лѣсничій и нотаріусъ.
   -- Почтенный, почтенный... Такъ въ концертахъ не дѣлается, заговорили они.
   -- Отчего? Я отъ чистаго сердца барышнѣ.
   -- И отъ чистаго сердца не надо. Берите ваши яблоки и садитесь на мѣсто.
   -- Вотъ такъ канделябръ! Учтивость не хотятъ принять... проговорилъ сконфуженный купецъ, но тутъ же нашелся и прибавилъ:-- А дозвольте опросъ сдѣлать, что вы такое: ейные отецъ, братъ, кумъ, сватъ? Мы очень чудесно знаемъ, что вы господинъ нотаріусъ, а ты сынъ головы Васька Мелетьевъ.
   -- Какъ ты меня смѣешь Васькой называть, корявая морда! закричалъ сынъ головы.
   Вышелъ скандалъ. Оба лѣзли другъ на друга. Прибѣжалъ хозяинъ и началъ ихъ успокаивать Публика вызывала Дашу, кричала "бисъ", но Даша больше не выходила. Котомцевъ позвонилъ въ колокольчикъ и объявилъ публикѣ, что первое отдѣленіе программы кончилось. Перепуганная Даша тряслась всѣмъ тѣломъ и раздраженно говорила:
   -- Подлецы... Мерзавцы... Съ тарелкой яблоковъ лѣзутъ... Летучіе поцѣлуи посылаютъ. Ручкой мнѣ дѣлаютъ...
   -- Да неужели ручкой дѣлали? спрашивалъ нотаріусъ.
   -- Какъ же, какъ же... Не только ручкой дѣлали, но даже одинъ на сердце свое указывалъ, хлопалъ себя по галстуку и манилъ къ себѣ за столъ выпить. Вѣдь здѣсь не сцена, вѣдь близко, вѣдь я все вижу.
   Котомцевъ набросился на Суслова.
   -- Ну, что? Не говорилъ ли я тебѣ, что послѣ тебя и другимъ исполнителямъ будутъ всякую гадость подносить? Сусловъ, молъ, выпилъ, стало-быть можно и другимъ, говорилъ онъ.
   Сусловъ былъ пьянъ и улыбался.
   -- Позволь... Да какая же тутъ гадость? Яблоки, а не гадость, отвѣчалъ онъ.-- Что такое яблоки? А она не будь плоха, да и взяла бы ихъ. Вотъ они намъ закусывать мадеру и пригодились бы.
   -- Дуракъ! рѣзко выговорилъ Котомцевъ.
   -- Ты больно уменъ. Эхъ, братъ, погоди! Прочванишься. Мало тебѣ, что ты и такъ безъ подметокъ ходишь? При нашей бѣдности, да этакія нѣжности... Совсѣмъ ужъ, братъ, не подходитъ.
   Къ Дашѣ подошелъ Подковкинъ съ жестянкой карамели, похлопалъ Дашу по плечу и сказалъ:
   -- Мерси, барышня, мерси... Отлично... Вотъ за это вамъ сладенькаго... Позабавьте зубки отъ бездѣлья.
   Даша вышибла у него изъ рукъ жестянку. Подковкинъ стоялъ въ недоумѣніи и покачивалъ головой.
   -- Ой-ой-ой, какая шаршавая! За что же это такъ?..
   Сожительница Днѣпровскаго Гулина подняла жестянку и сказала:
   -- Простите ужъ вы ее, господинъ хозяинъ... Она сегодня очень раздражена... Очень ужъ ее ваши пьяные обидѣли. Но мы возьмемъ ваше угощеніе. Спасибо вамъ. Можно?
   -- Берите, берите, но я хотѣлъ барышнѣ, за то что она распотѣшила публику. Ой-ой, какая сердитая! Такая молоденькая и такая сердитая! прибавилъ онъ, ткнулъ Дашу слегка пальцемъ въ плечо и отошелъ отъ нея, крутя головой.
   

XXXI.

   Былъ антрактъ. Актеры приготовлялись ко второму отдѣленію представленія. Котомцевъ снялъ фракъ, надѣлъ поверхъ жилета халатъ, сшитый изъ простыни, а на голову бѣлый колпакъ и готовился къ чтенію "Записокъ сумасшедшаго". Хозяинъ гостинницы Подковкинъ, находившійся въ уборной, увидавъ его въ такомъ видѣ, уперъ руки въ бока и началъ хохотать.
   -- Почтенный! Изъ какой больницы убѣжалъ? спрашивалъ онъ Котомцева.
   -- Ахъ, оставьте пожалуйста... И безъ васъ тошно. Ну, что вы, словно маленькій! огрызнулся на него Котомцевъ.
   Даша на-отрѣзъ отказалась участвовать во второмъ отдѣленіи. Ее принялись упрашивать, но безуспѣшно. Она отговаривалась болѣзнью, накинула на себя пальто и просила проводить ее по корридору въ номеръ гостинницы. Вдругъ появился Миша Подсѣдовъ. Онъ былъ запыхавшись и нѣсколько пьянъ. Отъ него несло виномъ, глаза были красны. Онъ быстро подскочилъ къ Дашѣ.
   -- Куда это вы? спросилъ онъ ее.
   -- Я кончила. Иду домой. Да и нездоровится... отвѣчала она.
   -- А я съ обѣщаннымъ. Принесъ...
   -- То-есть что это? Букетъ? Ахъ, зачѣмъ вы это! Намъ ѣсть нечего, мы изъ-за хлѣба насущнаго унижаемся въ трактирѣ, а вы съ букетомъ!
   -- Не букетъ-съ, а поднимай выше! Подите-ка сюда къ сторонкѣ... произнесъ онъ таинственно, отвелъ Дашу въ уголъ комнаты и, подавая что-то завернутое въ клочекъ газетной бумаги, прибавилъ: -- Вотъ-съ... Получайте.
   Даша сдѣлала изумленные глаза.
   -- Что это? задала она вопросъ.
   -- Сто рублей-съ... Только Бога ради, чтобъ никто не зналъ изъ нашихъ гусятниковскихъ. Своимъ скажите, а изъ нашихъ чтобъ никто ни-ни...
   -- Ну, скажите на милость! всплеснула руками Даша.-- Вѣдь это теперь послѣ ужина горчица. Ну, что бы вамъ раньше-то было ихъ принести, пока еще мы не срамились въ трактирѣ!
   -- Раньше достать не могъ. И то только сейчасъ заполучилъ. Спрячьте же...
   -- Что спрятать! Теперь ужъ и не знаю даже, брать ли ихъ. Погодите, я спрошу сестру.
   -- Бога ради, только потише. Здѣсь папенька мой. Бѣда, ежели онъ узнаетъ.
   -- Таня! Поди сюда, позвала Даша сестру.
   -- Дарья Ивановна! Ради самого Создателя потише. Вонъ и Подковникъ лопухъ свой распустилъ и прислушивается. Узнаетъ въ чемъ дѣло, скажетъ отцу и тогда мнѣ погибель.
   -- Да что вы украли у отца, что ли?
   -- Не укралъ-съ, но вѣдь я ужъ говорилъ вамъ, что у насъ путевымъ манеромъ взять нельзя.
   Подошла Котомцева.
   -- Подсѣдовъ сто рублей денегъ принесъ и даетъ намъ взаймы... шепнула ей сестра.
   -- Тише, Бога ради, тише, вскинулъ на нее умоляющій взглядъ Подсѣдовъ.-- Вонъ и нотаріусъ стоитъ -- услышать можетъ.
   -- Ахъ, вы хотите, чтобъ и нотаріусъ не зналъ? Вѣдь онъ нашъ же...
   -- Ни-ни... Никто чтобы... А только ужъ какъ же и трудно было добыть, Дарья Ивановна!
   Подсѣдовъ вздохнулъ.
   -- Я не знаю, Таня, брать или не брать? спрашивала сестру Даша.-- Вѣдь ужъ мы все равно осрамились, играя въ трактирѣ.
   -- Осрамились, но денегъ у насъ все равно ни гроша. Все, что за сегодняшній вечеръ нами получено, давно уже истрачено и на дорогу у насъ опять ни копѣйки.
   -- Да что ты!
   -- Сейчасъ мужъ говорилъ. У насъ впереди есть еще вечеръ, но дожидаться до воскресенья, чтобъ получить тридцать пять рублей... Вѣдь тоже за это время пить, ѣсть надо и, наконецъ, все равно, даже и на тридцать пять рублей намъ не уѣхать.
   -- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ! Не будемъ давать этотъ вечеръ! Я не въ силахъ больше! Я не могу! воскликнула Даша.-- Бери сто рублей и передай тихонько мужу.
   -- Надо взять, рѣшила Котомцева, приняла отъ сестры свертокъ и, протянувъ руку Подсѣдову, сказала.-- Благодарю васъ, Мишенька... Вы истинный другъ!.. Вы выручаете насъ изъ бѣды. Съ этими деньгами мы завтра же уѣдемъ.
   -- Татьяна Ивановна... Только пожалуйста, чтобы все это было въ тайнѣ, просилъ Подсѣдовъ.
   -- Хорошо, хорошо.
   Котомцева шепнула о деньгахъ мужу. Тотъ сразу просіялъ.
   -- By, вотъ... Ну, вотъ видите! Ну, дай Богъ ему здоровья! заговорилъ онъ.-- Теперь наши мученія кончены. Отваляемъ на скорую руку послѣднее отдѣленіе, а завтра поѣдемъ въ Краснопузырскъ. Какъ все это случилось? Ты, что ли, просила у негъ денегъ?
   -- Я, Даша, Гулина. Всѣ наши актрисы.
   -- Надо будетъ сейчасъ Днѣпровскому и Безъимянцеву сказать, чтобы они его поблагодарили.
   -- Погоди... Не дѣлай сегодня огласки. Завтра скажешь. Подсѣдовъ просилъ, чтобы все это было въ тайнѣ.
   Подошла Даша. Личико ея улыбалось и она сказала:
   -- Онъ просилъ, чтобъ и нотаріусу не говорить объ этомъ, и лѣсничему.
   -- Позвольте... Но что же это за тайна такая? Вѣдь мы не украли, а въ долгъ беремъ.
   -- Подсѣдовъ не хочетъ, чтобы знали. Понимаете вы, онъ не хочетъ, чтобы это разгласилось и дошло до его отца. Ему передъ отцомъ будетъ неловко.
   -- Нѣтъ, я про нотаріуса и про лѣсничаго... Вѣдь имъ извѣстно, что у насъ денегъ нѣтъ, а если завтра узнаютъ, что мы уѣзжаемъ, то тотчасъ догадаются, что мы заняли деньги.
   -- Ну, и пускай догадываются. Не нужно только, чтобъ они знали, у кого мы заняли.
   -- Подозрительное дѣло... покачалъ головой Котомцевъ.
   -- Ты думаешь, что онъ тайкомъ взялъ у отца?!. Но онъ и не скрывалъ отъ насъ, что у его отца въявь взять нельзя, отвѣчала жена.
   -- Стало быть, это воровство, а мы укрыватели?..
   -- Ахъ, оставь пожалуйста! Только бы вырваться отсюда. И наконецъ, вѣдь мы же беремъ въ долгъ, мы отдадимъ потомъ, вышлемъ изъ Краснопузырска.
   -- Тогда надо будетъ мнѣ поблагодарить его и дать ему росписку. Гдѣ онъ?
   Котомцевъ обвелъ глазами комнату, но Подсѣдова не было. Онъ исчезъ.
   -- Начинайте, начинайте... Что жъ вы1 Публика скучаетъ. Нельзя такъ долго проклажаться, подскочилъ къ Котомцеву Подковкинъ.-- Вонъ уже мѣщанскій староста со своей молодухой домой ушли, а все оттого, что вы не поете и не играете, а только пустопорожній моціонъ дѣлаете.
   -- Сейчасъ начнемъ.
   Котомцевъ схватилъ звонокъ и сталъ звонить.
   -- А гдѣ же ваша мамзель? озирался Подковкинъ, ища Дашу.-- Вѣдь по уговору она должна два раза танцовать.
   -- Ушла домой. Она нездорова.
   -- Вотъ какъ! Ну, ужъ это, братъ, нехорошо. Это не благородно. Знаю я, какая ея болѣзнь! Фырканье? Понимаю.
   -- Сусловъ ея номеръ замѣнитъ.
   -- Что Сусловъ! Сусловъ самъ за себя обязанъ. А мнѣ ее надо. Я изъ-за нея-то только и васъ всѣхъ пригласилъ. Нѣтъ, почтенный, въ слѣдующее воскресенье я этого не потерплю. Да, не потерплю! Взяли впередъ деньги, да и куражитесь? Такъ не ходитъ. Во-первыхъ, больше ужъ впередъ ни копѣйки, а коли чего недохватка будетъ вечеромъ -- я денегъ не додамъ.
   -- Ну, и хорошо, ну, и отлично, что впередъ сказали. Въ воскресенье, стало быть, мы и не будемъ у васъ давать своего представленія, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Какъ это такъ?
   -- Очень просто. Въ Краснопузырскъ уѣдемъ.
   -- А на какіе шиши?
   -- Стало быть, есть на какіе, коли говорю.
   -- Да вѣдь вы подрядились на два вечера.
   -- Никогда мы не подряживались ни на что. Гдѣ условіе? Ну, а теперь оставьте меня въ покоѣ. Я сейчасъ иду читать. Господа! Я начинаю! воскликнулъ Котомцевъ, обращаясь къ участвующимъ въ вечерѣ, и пошелъ на эстраду.
   Во второмъ отдѣленіи не участвовала и Котомцева. Она тоже сказалась больной и ушла домой.
   

XXXII.

   На другой день утромъ въ гостинницѣ Подковкина среди труппы актеровъ было необыкновенное оживленіе. Актрисы съ веселыми лицами перебѣгали изт, номера въ номеръ и укладывали свои вещи въ чемоданы и корзины. Котомцевъ еще съ вечера объявилъ всѣмъ объ отъѣздѣ въ Краснопузырскъ. Слова "ѣдемъ, уѣзжаемъ" повторялись на всѣ лады. Изрѣдка слышалось восклицаніе: "дай Богъ здоровья Мишѣ Подсѣдову. Хоть и саврасикъ онъ, а безъ него ни за что бы намъ не выѣхать изъ этого проклятаго Гусятникова!" Подковкинъ, узнавъ, что актеры сбираются уѣзжать не на шутку, тотчасъ же явился къ нимъ и ужъ говорилъ совсѣмъ другимъ тономъ, какъ вчера.
   -- Чего вы это всполошились-то такъ вдругъ? началъ онъ.-- Или на мои вчерашнія слова обидѣлись? Такъ вѣдь это я въ шутку. Да и вообще, мало ли что сгоряча скажешь!
   -- Ни на что мы не обидѣлись, а просто намъ ѣхать пора, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Да вѣдь раньше не сбирались сегодня ѣхать, а хотѣли послѣ воскресенья.
   -- Раньше не сбирались, потому что денегъ не было, а теперь, когда раздобылись деньгами, то и ѣдемъ.
   -- Ѣдемъ, ѣдемъ! весело воскликнула Даша и радостно забила въ ладоши передъ самымъ носомъ Подковкина.
   Тотъ попятился и сказалъ Котомцеву:
   -- Это у тебя все бабы дьяволятъ, а ты бабамъ-то много воли не давай. Какой это мужчина, который позволяетъ на себя женскому сословію насѣдать!
   Къ Подковкину подскочила Безъимянцева и, пыхнувъ на него дымомъ своей самокрутки-папиросы, густымъ контральто проговорила:
   -- Здѣсь нѣтъ ни бабъ, ни мужиковъ, а есть товарищи-артисты, совершенно равные.
   -- Ого! Ну, ладно... произнесъ онъ, помолчалъ и прибавилъ:-- А что, если бы я вмѣсто тридцати-пяти предложилъ бы вамъ за воскресенье пятьдесятъ рублей?
   -- За сто, за полтораста, за двѣсти не останемся, отрѣзала ему Котомцева.
   -- Ого! Богаты ужъ очень стали? Такъ.. Впрочемъ. я къ дамскому полу и не обращаюсь, а съ мужчинами говорю. Почтенные! Пятьдесятъ рублей за воскресенье даю.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Мы ѣдемъ сегодня, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Ну, шестьдесятъ.
   -- Рѣшили ѣхать, такъ что тутъ!
   -- А вотъ выпьемъ мадерки по чапорушечкѣ, такъ, можетъ статься, и сговоримся. Василій! крикнулъ было Подковкинъ корридорнаго и хотѣлъ звонить, но Котомцевъ его остановилъ:
   -- Безполезно, Артемій Кузьмичъ. Не сговоритесь. Да и некогда намъ пить. Сейчасъ надо сходить попрощаться съ лѣсничимъ и его супругой. Еще кой-куда зайти, а потомъ и на поѣздъ.
   -- Богаты ужъ очень стали... И знаться съ нашимъ братомъ не хотите! У лѣсничаго деньги-то заняли, что ли?
   -- Ну, ужъ это наше дѣло.
   -- Ваше дѣло! А зачѣмъ же я на одинъ вечеръ эстраду для васъ въ трактирѣ дѣлалъ? Вѣдь она денегъ стоитъ Вотъ это наше дѣло. Я для двухъ разъ дѣлалъ, да думалъ, что и на третій вечеръ вы останетесь. Также и номера даромъ изъ-за одного раза не далъ бы, самовары тоже самое. А вы спятились, пячеными купцами оказались, сшильничали -- вотъ это такъ.
   Подковкинъ опять перемѣнилъ ласковый тонъ на грубый, но его оборвалъ Днѣпровскій.
   -- Ты, милѣйшій, говорить говори, да не заговаривайся!! крикнулъ онъ на него.-- Ты шильникъ, а не мы шильники.
   -- О! Ну, тогда заплатите за номера и самовары, за три дня -- вотъ что, коли вы не шильники.
   -- Номера и самовары были выговорены нами въ словесномъ условіи, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Врешь. Это условіе было на два вечера, а не на одинъ. Я не выпущу, пока за номера и за самовары не отдадите.
   -- Посмотримъ, какъ это ты насъ не выпустишь! Объ этомъ условіи знаетъ и самъ приставъ Котятниковъ.
   -- Что мнѣ Котятниковъ! Я самъ по себѣ.
   -- А мы къ его защитѣ обратимся. Да вотъ онъ на поминѣ-то легокъ.
   Въ комнату Котомцевыхъ вошелъ приставъ.
   -- Ѣдете? Ну, вотъ и славу Богу, заговорилъ онъ, здороваясь со всѣми.-- Я сейчасъ узналъ, что вы раздобылись деньгами и ѣдете. Положительно вамъ здѣсь нечего дѣлать. Счастливый путь. Не такое у насъ здѣсь мѣсто, чтобы театромъ деньги наживать. Народъ дикій.
   -- Ѣдутъ-то они ѣдутъ, ваше благородіе, а за номера и за самовары денегъ не хотятъ отдавать, началъ Подковкинъ, обращаясь къ приставу.-- Помилуйте, я убытки терплю.
   -- Поди ты! Ты вчера одними двугривенными за сохраненіе платья весь вечеръ окупилъ, огрызнулся на него приставъ.
   -- Помилуйте, Пантелей Федорычъ, вѣдь помѣщеніе-то мнѣ что нибудь да стоитъ. Опять же уговоръ былъ на два вечера.
   -- Защитите насъ, Пантелей Федорычъ, отъ этого озорника, обратилась къ приставу, въ свою очередь, Котомцева.-- Непремѣнно хочетъ, чтобы мы остались у него еще на вечеръ, и притѣсняетъ насъ всѣми неправдами. Обѣщалъ номера и самовары даромъ, а теперь говоритъ: "не выпущу, пока не заплатите".
   -- Не посмѣетъ. Уходи, уходи, почтеннѣйшій. Стыдись безобразничать.
   Приставъ взялъ Подковкина за плечи и выпроводилъ изъ комнаты.
   -- У кого деньгами-то раздобылись? спросилъ онъ актеровъ.
   -- Да у разныхъ лицъ по немногу, уклончиво отвѣчалъ Питомцевъ.
   -- Хватитъ ли вамъ на дорогу-то?
   -- Хватитъ.
   -- Я говорилъ сейчасъ начальнику станціи объ васъ. Онъ вамъ устроитъ какъ бы отдѣльное купе въ третьемъ классѣ. Въ два часа ѣдете? Мы васъ проводимъ честь честью. Сейчасъ лѣсничій съ супругой къ вамъ пріѣдутъ.
   -- Вадимъ Семенычъ? А мы только стѣснялись, что съ ними не простились! воскликнулъ Котомцевъ.-- Нотаріусъ-то знаетъ, что мы сегодня уѣзжаемъ.
   -- Да и лѣсничій знаетъ... Тамъ Сусловъ сидитъ. Лѣсничиха изжарила вамъ на дорогу индѣйку, приготовила пирожковъ съ мясомъ. Я сейчасъ былъ у нихъ. Тамъ Сусловъ сидитъ.
   -- Ахъ, вотъ гдѣ онъ! А мы думали, онъ въ рядахъ съ знакомыми купцами прощается.
   Черезъ полчаса явился лѣсничій съ лѣсничихой и Сусловъ. Лѣсничиха привезла съ собой цѣлую корзину провизіи, для продовольствія труппы въ дорогѣ. Котомцевы благодарили.
   -- Давайте хоть чай пить на прощанье... суетился Котомцевъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Лучше это сдѣлаемъ на желѣзной дорогѣ, на станціи, отвѣчала лѣсничиха и тутъ же прибавила:-- Очень жаль, что вы уѣзжаете. Я такъ оживилась съ вами, играя на сценѣ. Послушайте... Ежели у васъ въ Краснопузьтрскѣ дѣла пойдутъ хорошо, и вы останетесь тамъ на Рождество, я съ удовольствіемъ пріѣду къ вамъ въ Краснопузырскъ сыграть два спектакля. Вѣдь Краснопузырскъ -- это хорошій городъ, не нашему Гусятникову чета. Тамъ, я думаю, дѣла должны быть хороши.
   Котомцевъ пожалъ плечами и отвѣчалъ:
   -- Богъ знаетъ. Теперь нигдѣ въ провинціи хорошихъ дѣловъ нѣтъ. Къ тому же третьяго дня я получилъ письмо изъ Краснопузырска и мнѣ сообщаютъ, что тамъ въ клубѣ фокусникъ и шпагоглотатель даетъ представленія, да кромѣ того, пріѣхало какое-то семейство акробатовъ. И наконецъ, мы-то что изъ себя представляемъ? Вѣдь у насъ до сихъ поръ любовника въ труппѣ нѣтъ.
   -- Ну, тамъ найдете какого-нибудь любителя, отвѣчала лѣсничиха.-- Любителей теперь вездѣ столько, что ими хоть прудъ пруди.
   Черезъ пять минутъ всѣ стали собираться ѣхать на желѣзную дорогу. Пришли корридорные и потащили сундуки изъ номера.
   Лѣсничій и Котомцевъ сходили съ лѣстницы.
   -- Денегъ-то хватитъ ли у васъ на дорогу? спрашивалъ Котомцева лѣсничій.-- Не хватитъ, такъ возьмите у меня пару красненькихъ.
   -- Хватитъ, хватитъ.
   -- Вѣдь и въ Краснопузырскъ пріѣдете, такъ тоже надо жить. Велики ли деньги сто рублей!
   -- А вы почемъ знаете, что у меня сто рублей?
   -- Да Сусловъ мнѣ сказалъ.
   -- Пожалуй, сказалъ, кто намъ и взаймы далъ?
   -- Еще бы не сказать! Молодой Подсѣдовъ...
   -- Ну, скажите на милость, а вѣдь я какъ его просилъ, чтобы онъ держалъ въ секретѣ, у кого мы заняли сто рублей.
   -- Ну, вѣдь это онъ мнѣ сказалъ, мнѣ-то можно.
   -- Самъ Подсѣдовъ меня просилъ, чтобы мы не "оглашали, что онъ намъ далъ взаймы. Онъ, видите, боится отца. Ужъ хоть вы-то, Вадимъ Семенычъ, пожалуйста не расказывайте, откуда у насъ деньги взялись.
   -- Хорошо, хорошо, отвѣчалъ лѣсничій.
   

XXXIII.

   Хоть и не оглашали актеры передъ всѣми свой отъѣздъ изъ Гусятникова, но проводить ихъ тѣмъ не менѣе явилась на вокзалъ вся интеллигенція посада. Кромѣ лѣсничаго съ женой, пристава и нотаріуса, тутъ были акцизный, мировой судья, учитель, даже докторъ, который и въ театрѣ-то былъ всего одинъ разъ. Пришли и пять шесть выдающихся купцовъ спеціально проводить своего пріятеля Суслова, между которыми особенно выдѣлялся Глоталовъ, явившійся уже изрядно выпившій. Приглашая всѣхъ выпить, онъ то и дѣло кричалъ любимую свою фразу: "Господа! Садите рѣдьку-то!" Головы и его сына не было, не было видно и Миши Подсѣдова. Въ маленькомъ станціонномъ буфетѣ, въ которомъ никогда кромѣ водки и пива ничего не пили, на этотъ разъ хлопали пробки бутылокъ мадеры, откупоривался лимонадъ-газесъ, который пили вмѣстѣ съ коньякомъ. Отъѣзжающимъ актерамъ желали счастливаго пути, хорошихъ дѣлъ въ Краснопузырскѣ. Начальникъ станціи далъ Котомцеву письмо къ своему пріятелю, начальнику Краснопузырской станціи, въ которомъ просилъ труппѣ покровительства. Совсѣмъ уже пьяный Сусловъ разсказывалъ купцамъ сцены изъ еврейскаго быта. Тѣ пили за его здоровье, кричали ему ура и качали его. Глоталовъ даже провозглашалъ многолѣтіе. Въ станціонномъ буфетѣ былъ и содержатель гостинницы Подковкинъ, но держался какъ-то въ сторонѣ отъ всѣхъ.
   Но электрическій сигналъ далъ знать, что поѣздъ вышелъ съ послѣдней станціи. Наконецъ раздался и первый звонокъ. Всѣ вышли на платформу. Начались лобызанія. Подходящій поѣздъ виднѣлся уже вдали на рельсахъ. Купецъ Глоталовъ, вытащившій на платформу бутылку мадеры и рюмку, приставалъ ко всѣмъ актерамъ и восклицалъ:
   -- Господа! По послѣдней рѣдичкѣ!.. Посадимъ по послѣдней рѣдькѣ на прощанье!
   Сусловъ бродилъ по платформѣ въ отличной куньей шапкѣ.
   -- Откуда это у тебя такая богатая шапка взялась? спрашивали его товарищи.
   -- Съ купцомъ-лѣсникомъ на мою войлочную смѣнялся. Вотъ она дружба-то! отвѣчалъ онъ заплетающимся языкомъ.-- На память, братъ, это, на память. И вотъ еще на память отъ другого купца.
   Онъ вытащилъ изъ одного кармана пальто бутылку мадеры, а изъ другого бутылку коньяку.
   -- Вездѣ что-нибудь да вымаклачитъ, говорили про него, улыбаясь, актрисы.
   Поѣздъ подошелъ къ платформѣ и остановился. Пассажировъ было немного. Начальникъ станціи тотчасъ же началъ очищать для труппы отдѣльный вагонъ третьяго класса, для чего выгналъ изъ него мужиковъ и пересадилъ ихъ въ другой вагонъ, увѣряя, что первый долженъ быть отцѣпленъ. Въ отдѣльномъ вагонѣ актеры отлично размѣстились съ своими пожитками и въ ожиданіи третьяго звонка вышли на тормазъ. Провожающіе стояли на платформѣ около вагона. Глоталовъ опять лѣзъ съ бутылкой и рюмкой, прося "садить рѣдьку". Къ актерамъ подошелъ Нодковкинъ.
   -- Прощайте, сердитые! произнесъ онъ.
   -- Прощай, прощай. Артемій Кузьмичъ, отвѣчалъ ему Котомцевъ.
   -- Дай вамъ Богъ... кивнулъ имъ Нодковкинъ.-- Но коли тамъ оголодаете очень, то пишите -- на два, на три вечера опять къ себѣ выпишу.
   -- Типунъ бы тебѣ на языкъ! крикнулъ ему Днѣпровскій.
   -- Вотъ тебѣ здравствуй! Я на поправку къ себѣ народъ зову, а мнѣ типунъ сулятъ!
   Вотъ и третій звонокъ. Актеры начали уходить въ вагонъ.
   -- Помните, Котомцевъ, если я въ Краснопузырскѣ въ бенефисъ вамъ понадоблюсь что-нибудь сыграть -- телеграфируйте и я пріѣду! крикнула лѣсничиха.
   Котомцевъ послалъ ей летучій поцѣлуй и махнулъ шляпой провожающимъ.
   Дребезжащій свистокъ кондуктора. Машинистъ откликнулся свисткомъ съ паровоза. Еще дребезжащій свистокъ и еще откликъ -- и поѣздъ тронулся.
   -- Стой! Стой! заоралъ вдругъ Глоталовъ, стоя на платформѣ съ пустой бутылкой,-- А когда же мнѣ будетъ расчетъ за калинкоръ, что на занавѣсъ брали?
   Но актеры были уже въ вагонѣ.
   Когда Котомцевъ подошелъ къ женѣ и сталъ усаживаться рядомъ съ ней, та крестилась и говорила:
   -- Слава Богу! Наконецъ-то уѣхали изъ этого злосчастнаго Гусятникова. Какъ пріѣду въ Краснопузырскъ -- сейчасъ же отслужу благодарственный молебенъ.
   -- И просительный, прибавилъ мужъ.-- Неизвѣстно еще, что-то будетъ для насъ въ Краснопузырскѣ. Тамъ фокусникъ представленіе даетъ, пріѣхали акробаты.
   Вдругъ въ вагонѣ, гдѣ сидѣли актеры, появился молодой Подсѣдовъ.
   -- Подсѣдовъ! Митенька! Откуда? Какими вы судьбами! воскликнула Безъимянцева.
   -- Съ вами ѣду... въ Краснопузырскъ ѣду, отвѣчалъ онъ, дѣлая кислое лицо и глотая слезы.
   -- Когда вы сѣли? Что же мы не видѣли васъ на станціи? спросила Котомцева,
   -- Зачѣмъ же я буду въ народъ лѣзть? Взялъ билетъ, сторонкой пробрался въ вагонъ, да и былъ таковъ. А теперь вотъ въ вашъ вагонъ переберусь.
   -- Отецъ васъ въ Краснопузырскъ послалъ, что ли? задалъ ему вопросъ Котомцевъ.
   -- Нѣтъ, тайкомъ отъ отца... Захватилъ чемоданчикъ съ переодёвкой и...
   Онъ не договорилъ и махнулъ рукой. Глаза его сдѣлались влажны.
   -- Да что съ вами? Поссорились съ отцомъ-то, что ли? пристала къ нему Даша.
   -- Да... отвѣчалъ онъ и отвернулся, чтобы скрыть слезы.
   -- Что-нибудь, должно быть, насчетъ тѣхъ денегъ, что вы намъ взаймы дали?
   -- Отъ лютаго родительскаго звѣрства бѣгу...
   Онъ не оборачивался.
   -- Постой-ка, постой-ка... У тебя и физіономія расцарапана... проговорилъ Днѣпровскій.-- Батюшки! Да синякъ подъ глазомъ!.. Отецъ это тебѣ?.. Воевалъ онъ съ тобой?
   -- Теперь ужъ не завоюетъ...Навсегда...Довольно... Достаточно... Будетъ... Аминь, былъ отвѣтъ.
   Всѣ переглянулись. Подсѣдовъ отошелъ въ другой конецъ вагона.
   -- А паспортъ-то есть ли у тебя? крикнулъ ему Сусловъ.
   Онъ не отвѣчалъ, стоялъ противъ окна, дышалъ на стекло и выводилъ что-то на немъ пальцемъ. Актеры шептались. Минутъ черезъ пять Подсѣдовъ, собравшись съ духомъ, подошелъ къ нимъ и сказалъ:
   -- Примите, господа, меня въ свою труппу хоть суфлеромъ, хоть такимъ режиссеромъ, которымъ у васъ былъ лѣсничій, иначе я пропащій человѣкъ.
   Проговоривъ это, онъ въ поясъ поклонился.
   -- Любовь? Ахъ, любовь, любовь! воскликнула Безъимянцева и покачала головой
   -- Что бы тамъ ни было, но примите... Отецъ отцомъ, но я все равно безъ васъ жить не могу... отвѣчалъ Подсѣдовъ.
   -- Послушайте, Подсѣдовъ... Лучше бы вамъ къ отцу вернуться... проговорила Котомцева.
   -- Къ отцу? Пусть силой беретъ. А добромъ я не вернусь. Господа! слезно прошу васъ, возьмите меня къ себѣ... Мнѣ только бы около васъ быть...
   -- Да хорошо, хорошо... сказалъ Котомцевъ.
   -- Дарья Ивановна... Пожалуйте-ка сюда... поманилъ Подсѣдовъ Дашу.
   Та вспыхнула какъ маковъ цвѣтъ и подошла къ нему.
   -- Вотъ-съ триста рублей еще... Передайте это Анатолію Евграфовичу на театральное дѣло... продолжалъ онъ, умильно смотря на нее.
   -- Да что вы, что вы! Намъ не надо! замахала она руками.
   -- Ну, все равно, я самъ потомъ отдамъ. Господа! Берете меня въ труппу? снова спросилъ онъ.
   -- Да вѣдь ужъ сказали, что беремъ.0 былъ отвѣтъ.
   -- Ну, спасибо, голубчики... Спасибо...
   Подсѣдовъ бросился пожимать всѣмъ руки.
   А поѣздъ летѣлъ на всѣхъ парахъ.
   

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

   Котомцевъ переступилъ порогъ нарядной гостиной съ пунцовой мебелью и золотой багетной отдѣлкой по стѣнамъ. У рояля стоялъ хозяинъ дома -- купецъ Максимъ Дорофѣичъ Кубышкинъ -- благообразный средней полноты мужчина лѣтъ сорока пяти-шести, съ подстриженной русой бородой, въ пиджачной темненькой парочкѣ на распашку, что давало возможность видѣть массивную золотую цѣпь на жилетѣ.
   -- Артистъ Анатолій Евграфовичъ Котомцевъ, отрекомендовался Котомцевъ.-- Прошу любить и жаловать.
   Онъ былъ во фракѣ, въ бѣломъ галстукѣ, въ свѣтлой перчаткѣ на лѣвой рукѣ и съ складной шляпой.
   -- Очень радъ... сказалъ хозяинъ.-- Слышалъ и читалъ про васъ, что пріѣхали. У насъ тутъ есть въ Краснопузырскѣ "Листокъ Объявленій", паршивенькій, правда, такъ вотъ въ немъ. Прошу покорно садиться. Вчера изволили пріѣхать?
   -- Нѣтъ, третьяго дня.
   -- И здѣсь-то наврали, черти! А сегодня напечатано: "вчера прибыла въ нашъ городъ драматическая труппа артистовъ подъ управленіемъ Котомцева". Прежде, когда въ этомъ "Листкѣ Объявленій" статеекъ не было, а только одни объявленія, такъ лучше онъ былъ, а теперь только врутъ. Мѣсяцъ тому назадъ вдругъ напечатали, что у меня на дворѣ происходятъ по воскресеньямъ пѣтушиные бои, а никакихъ и боевъ у меня нѣтъ. Народу послѣ обѣдни нахлынуло къ дому страсть, заглядываютъ въ калитку, лѣзутъ на дворъ. Пришлось разгонять. Встрѣчаетъ меня исправникъ -- мы съ нимъ пріятели... "Послушай, говоритъ, Максимъ Дорофѣичъ, ты это прекрати". "Да ничего, говорю, Нилъ Иванычъ, подобнаго у меня нѣтъ". А это тутъ у насъ такой писулька Лукачевъ есть. Изъ мѣщанъ онъ!.. Служилъ на лѣсныхъ заготовкахъ кой у кого -- прогнанъ за пьянство. Ерыга... Исправникъ говоритъ: "я, говоритъ, призывалъ Лукачева, онъ съ божбой увѣряетъ, что самъ видѣлъ пѣтушиный бой". "Очень можетъ быть, говорю, онъ и видѣлъ, какъ у меня на дворѣ пѣтухи дрались, потому куръ у меня въ хозяйствѣ много; но я-то тутъ при чемъ?". Потомъ вдругъ недѣлю тому назадъ опять извѣстіе: "Во дворѣ дома Кубышкина живетъ ученая галка. Какъ только кухарка направляется черезъ дворъ въ ледникъ -- сейчасъ эта галка слетаетъ съ чердака и садится ей на плечо". Позвольте... Зачѣмъ это? А меня спрашиваютъ про галку, смѣются. Пріятно развѣ это?
   -- И опять ничего подобнаго нѣтъ? спросилъ Котомцевъ, улыбаясь.
   -- Есть. Пріучила кухарка галку, дѣйствительно. Подняла она ее птенчикомъ въ саду, когда та изъ гнѣзда выпала, и воспитала, отвѣчалъ Кубышкинъ.-- По позвольте... къ чему это? Кому это интересно? Вѣдь это просто, чтобы извѣстное въ городѣ лицо на смѣхъ поднять.
   -- Дѣйствительно, не интересно.
   -- А вотъ у насъ любятъ. Придешь въ клубъ -- сейчасъ разспросы: какая галка? Какъ? Что? Попробовалъ бы онъ исправника осмѣять или даже инспектора прогимназіи! А вотъ купца можно. Вы изъ Гусятникова пріѣхали? спросилъ онъ Котомцева.
   -- Изъ Гусятникова.
   -- Ну, хоть это-то не соврали въ Листкѣ. Поди, тамъ дѣла-то плохи были?
   -- Ужасно плохи. Насилу мы выѣхать могли.
   -- Ну, да. Что ужъ вы хотите отъ посада! Сѣрый народъ... Это мѣсто не для спектаклей. Въ клубѣ думаете играть?
   -- Въ клубѣ. Ужъ вы, пожалуйста, поддержите своимъ посѣщеніемъ, привсталъ Котомцевъ и поклонился.
   -- Всенепремѣнно. Я всѣхъ поддерживаю. Вотъ недавно тамъ у насъ фокусникъ давалъ два представленія и шпаги глоталъ -- хорошо взялъ, полный залъ былъ. Акробаты тутъ тоже на-дняхъ представляли... Мужчины и женщины въ трико... Отлично... Мы были... Теперь, кажется, они хотятъ вмѣстѣ соединиться -- фокусникъ и акробаты... чтобы пополамъ...
   -- Да... Трудно будетъ намъ... вздохнулъ Котомцевъ.-- Публика должна будетъ подѣлиться.
   -- Вы когда же первый спектакль дать думаете?
   -- Хотѣли въ воскресенье, но воскресенье занято вотъ этими акробатами и фокусникомъ. Придется ужъ въ понедѣльникъ...
   -- Охъ, какой тяжелый день! Что это вы? Да и сейчасъ же послѣ акробатовъ, такъ какъ же два-то дня подъ-рядъ... Публика вѣдь все одна и та же...
   -- Ну, во вторникъ...
   -- А что поставите?
   -- Пьесу Островскаго "Грѣхъ да бѣда на кого не живетъ".
   -- Пьесу Островскаго? Вѣдь это купцы... Охъ, батюшка! вздохнулъ Кубышкинъ и покрутилъ головой.
   -- А что же? спросилъ Котомцевъ.-- Великолѣпная драма...
   -- Купцы, купцы и купцы... Все насмѣшка надъ сѣрыми купцами. А купцы нынче вовсе ужъ не такъ сѣры. Вы посмотрите вотъ, какъ я живу. А я тоже купецъ... Хлѣбомъ, овсомъ торгую. Вотъ у меня и бронза, и хорошія зеркала... Рояль нынче отъ ВІредера изъ Петербурга выписалъ. Вотъ у меня и ампирчикъ... Смотрите, какіе канделябры... У графа Борищева въ усадьбѣ купилъ. И всему этому я цѣну знаю. Вотъ и часы Луисезъ... Дочь увертюру изъ "Карла Смѣлаго" на роялѣ играетъ. А вы все хотите насмѣшку и насмѣшку надъ купцами.
   -- Позвольте... Да вѣдь въ драмѣ "Грѣхъ да бѣда" нѣтъ насмѣшки. Тамъ мужъ убиваетъ жену...
   -- Знаю я... Все равно купцы и купцы. А здѣсь въ Краснопузырскѣ вы только отъ купцовъ и можете сыты быть. Вотъ мой своякъ купецъ Поликарповъ... У него два крахмальныхъ завода въ уѣздѣ и два винокуренныхъ, фосфоритный заводъ... Гувернантку француженку при дѣтяхъ держитъ. Отчего, напримѣръ, не поставить пьесу "Гишелье"? Лѣтъ десять тому назадъ я ее въ Петербургѣ видѣлъ.
   -- У насъ труппа мала. Наконецъ, эта пьеса постановочная, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Да... Вотъ это развѣ... Ну, тогда что-нибудь другое... Не бейте вы сразу по носу купцамъ. Мало ли есть пьесъ! Да вотъ недавно у насъ исправничиха устраивала любительскій спектакль, и даже моя дочь у ней играла. "Отъ преступленія къ преступленію" давали. Весело, хорошо, никому изъ купцовъ не обидно.
   -- Ежели "Отъ преступленія къ преступленію" недавно шло, то нельзя же его опять ставить, сказалъ Котомцевъ.
   -- Да не это, а что-нибудь въ родѣ этого.
   -- Хорошо. Мы подумаемъ. "Роковой шагъ" можно поставить.
   -- Вотъ, вотъ... Купцовъ въ пьесѣ нѣтъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Ну, и жарьте, благословясь. Вѣдь ужъ устарѣли эти купцы сѣрые. Ежели бы вы ихъ мѣщанами звали -- ну, туда-сюда. Между мѣщанъ много еще сѣраго невѣжества, а ужъ купецъ, да къ тому же еще потомственный почетный гражданинъ, давно ужъ отполировался. Да вотъ я, напримѣръ... Я безъ всякихъ предразсудковъ отпускаю дочь играть въ театръ. Вы посмотрите на мою квартиру -- я исправнику нашему носъ утеръ. Не угодно ли? предлагалъ Кубышкинъ, указывая на слѣдующую комнату.
   Котомцевъ поднялся со стула. Кубышкинъ повелъ его по квартирѣ.
   -- Вотъ кабинетъ мой... Вотъ столъ для журналовъ и газетъ. Восемь журналовъ и газетъ выписываю. Вотъ шкапчикъ Буль. Настоящій Буль... Вотъ часы съ курантами... Письменнаго стола такого изъ губерніи-то ни у кого нѣтъ. Пожалуйте въ спальную... Жены нѣтъ... За закупками съ дочерью уѣхала.
   Вотъ-съ... Умывальникъ мраморный съ педалью... Фонарикъ... Столикъ Маркетри... И даже купеческой двухспальной кровати нѣтъ. Столовая въ русскомъ стилѣ. А я купецъ. Гдѣ же тутъ сѣрость? А вотъ, ежели на чердакъ вамъ подняться, то тамъ у меня сдѣлана свѣтелка для сына -- въ прогимназіи учится -- и даже телескопъ стоитъ, чтобы учиться ему небесныя планеты разсматривать. Убѣдились? улыбнулся Кубышкинъ.
   -- Благодарю васъ. И позвольте откланяться... сказалъ Котомцевъ, тоже улыбаясь.
   Кубышкинъ вышелъ его проводить въ прихожую.
   -- А пьесу изъ купеческаго быта въ первый спектакль не совѣтую ставить, еще разъ проговорилъ онъ.
   -- Приму къ свѣдѣнію.
   Котомцевъ снова поклонился и вышелъ изъ прихожей.
   

II.

   Было около трехъ часовъ дня, когда Котомцевъ вышелъ отъ Кубышкина. Лишь только онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, какъ изъ-за угла улицы выскочилъ Миша Подсѣдовъ въ нарядной бараньей чуечкѣ и въ такой же шапочкѣ скуфейкой.
   -- А я васъ, Анатолій Евграфычъ, ужъ давно дожидаюсь, сказалъ онъ.-- Порученіе ваше исполнилъ. Секретарь полицейскаго управленія Мошкинъ съ удовольствіемъ будетъ играть роль Бабаева въ "Грѣхъ да бѣда", ежели вы ему выхлопочете у исправника дозволеніе. Онъ къ вамъ придетъ въ гостинницу переговорить сегодня вечеромъ.
   -- Очень пріятно, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Но только на роль-то Бабаева мнѣ не надо. "Грѣхъ да бѣда", кажется, не пойдетъ въ первый спектакль.
   -- Что такъ?
   -- Да вотъ Кубышкинъ говоритъ, что здѣсь купцы купеческихъ пьесъ не любятъ; предсѣдатель клуба Марушевичъ также не совѣтуетъ ставить на первый спектакль что-нибудь серьезное.
   -- Знаете, вѣдь это вѣрно, что купцы не любятъ купеческихъ пьесъ. Конечно, сѣрое невѣжество всегда слѣдуетъ бить, но какъ хотите, вѣдь для нихъ-то это все-таки мараль, а они будутъ вдругъ деньги за мѣста платить! Два полушубка и валенки для актеровъ также будутъ. Забѣгалъ и къ парикмахеру. Парики у него были, да ихъ лѣтомъ моль съѣла, но онъ два лысые парика можетъ поправить и отдаетъ по рублю на прокатъ за весь сезонъ. А ежели вы ему отъ каждаго спектакля будете платить по полтора рубля, то онъ и самъ будетъ являться на весь вечеръ, бороды и усы изъ своего волоса наклеивать. Какую я вамъ жилетку черную съ красными полосками добылъ для роли! Ахъ, да... Парикмахеръ вечеромъ самъ зайдетъ къ вамъ.
   -- Спасибо, Мишенька, вамъ, спасибо.
   Подсѣдовъ улыбнулся и сказалъ:
   -- Знаете, Анатолій Евграфычъ, а вѣдь меня тамъ въ Гусятниковѣ хватились. Отецъ прислалъ приказчику на дровяную заготовку телеграмму и спрашиваетъ, здѣсь ли я. Я просилъ приказчика, чтобы онъ отвѣчалъ, что меня здѣсь, въ Краснопузырскѣ, нѣтъ, но онъ ни за что не согласился -- и вотъ теперь отецъ, пожалуй, самъ сюда пріѣдетъ.
   -- Поѣзжайте, Миша, обратно, поѣзжайте и просите прощенія у отца, посовѣтовалъ Котомцевъ.
   -- Я? Ни за что на свѣтѣ! Я и здѣсь-то буду по постоялымъ дворамъ скрываться. Только ужъ вы, смотрите, меня не выдавайте, ежели онъ приступитъ къ вамъ и будетъ требовать, чтобы вы меня ему показали.
   -- Да вѣдь вы безъ паспорта.
   -- Здѣсь паспорта не надо. Здѣсь я безъ паспорта три мѣсяца проживу. Въ полицейскомъ управленіи меня всѣ знаютъ, въ полицейскомъ управленіи у меня все друзья.
   -- Такъ отецъ васъ черезъ полицейскихъ разыщетъ.
   -- Пускай разыщетъ, а я все равно въ Гусятниково не поѣду. У мирового съ визитомъ были? У исправника были?
   -- Былъ у исправника, но не засталъ. Сказали, что онъ пробудетъ въ полицейскомъ управленіи до трехъ часовъ, а въ полицейское управленіе къ нему я ужъ не захотѣлъ являться. Это, знаете, не визитъ, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Вотъ сейчасъ ѣду къ нему на квартиру.
   -- Досадно, что я своего извозчика отпустилъ. Онъ бы васъ довезъ. Вѣдь до исправника отсюда не близко.
   -- Какіе тутъ извозчики, Мишенька! У насъ и на необходимое-то денегъ нѣтъ.
   -- Возьмите у меня. Я съ запасомъ... У меня денегъ сто пятнадцать рублей есть.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Я пѣшкомъ... Ступайте сейчасъ къ моей женѣ и скажите ей, что все идетъ благополучно. Насчетъ клубной сцены я сдѣлался за тридцать рублей въ вечеръ съ освѣщеніемъ, съ декораціями, съ прислугой на сценѣ. Идите.
   -- Ну, хорошо. Прощайте.
   Молодой Подсѣдовъ подалъ руку Котомцеву и побѣжалъ въ другую сторону. Котомцевъ зашагалъ къ исправнику.
   Исправникъ жилъ почти что на краю города въ старомъ сѣромъ одноэтажномъ большомъ домѣ, напоминающемъ старинную помѣщичью усадьбу въ средней полосѣ Россіи, съ садомъ, съ большимъ дворомъ, съ широкимъ подъѣздомъ, на которомъ лежали два гипсовые льва. На дворѣ за рѣшетчатымъ заборомъ высилась сушильня для бѣлья изъ дранокъ и рядомъ съ ней голубятня съ балкончикомъ, на перилахъ котораго сидѣли бѣлые голуби. Когда Котомцевъ звонился у подъѣзда, исправникъ только что вернулся изъ полицейскаго управленія, ибо кучеръ проѣзжалъ въ санкахъ пару лошадей, изъ коихъ одна была на пристяжкѣ. Котомцевъ раздѣлся и передалъ служителю свою карточку. Тотъ только что понесъ ее во внутреннія комнаты, какъ ужъ оттуда раздался басокъ съ хрипоткой:
   -- Проси... Пожалуйте, пожалуйте, господинъ Котомцевъ!
   Исправникъ самъ распахнулъ дверь изъ гостиной въ прихожую и попятился. Это былъ средняго роста, коренастый старикъ въ военномъ сюртукѣ на распашку. съ штабъ-офицерскими полицейскими погонами, съ коричневымъ лицомъ, обрамленнымъ подстриженной сѣдой бородкой, и съ чернымъ ручнымъ костылемъ.
   -- Актеръ Анатолій Котомцевъ... Распорядитель труппы товарищества драматическихъ артистовъ... Позвольте представиться... отрекомендовался Потомцевъ, переступая порогъ.
   -- Знаю, знаю... Слышалъ... Докладывали ужъ мнѣ объ васъ. Очень пріятно... Люблю театръ, люблю актеровъ, да городъ-то у насъ такой паршивый, что никакъ у насъ постоянная труппа ужиться не можетъ. Два, три, много четыре спектакля съ публикой, а тамъ ужъ господа актеры и кладите зубы на полку. Прошу покорно садиться.
   Котомцевъ сѣлъ.
   -- Не радостныя же вы мнѣ вѣсти сообщаете о здѣшней публикѣ. А мы разсчитывали погостить у васъ подольше.
   -- Впрочемъ, какъ поведете дѣло. Главное, здѣсь не любятъ скучныхъ пьесъ. Ставьте что-нибудь веселое, съ пѣніемъ -- это публика здѣшняя любитъ. Какъ что посмѣшнѣе -- сборы, какъ начнутъ носъ на квинту вѣшать актеры -- театръ пустъ. И ужъ послѣ скучныхъ пьесъ давай или не давай веселое -- все равно публика не вѣритъ и не идетъ въ театръ. Вы ужъ постарайтесь что-нибудь позабавнѣе, посмѣшнѣе.
   -- Къ сожалѣнію, у насъ почти весь репертуаръ строго-драматическій, пожалъ плечами Котомцевъ.
   -- Знаете, вѣдь это скверно... покачалъ головой исправникъ.-- Что вы ставите на первый спектакль?
   -- Хотѣлъ поставить "Грѣхъ да бѣда на кого не живетъ", но...
   -- Знаю, знаю. Это купецъ въ свою жену ножемъ пыряетъ? Потомъ слѣпой старикъ?
   -- Да, да... Но я ужъ отдумалъ.
   -- И хорошо сдѣлали. У насъ въ третьемъ году пріѣзжали актеры и играли эту пьесу, такъ не понравилась. Купцы, батенька, здѣсь... Что имъ за интересъ на себя самихъ смотрѣть! А театръ-то больше чѣмъ на половину они одни и посѣщаютъ, потому, только у нихъ однихъ и деньги на театръ есть,
   -- Знаю, знаю. Мнѣ ужъ это говорили.
   -- Вы что-нибудь въ испанскихъ костюмчикахъ хватите. Чтобы вышла бабеночка съ бубномъ и танецъ какой-нибудь доложила -- вотъ это любятъ. Чтобы рыцарь вышелъ, шутъ какой-нибудь...
   -- Костюмовъ-то у насъ никакихъ характерныхъ нѣтъ.
   -- Ну, такъ что-нибудь позабавнѣе, съ пѣніемъ...
   -- Водевиль мы дадимъ веселенькій, но главною пьесой полагаю поставить "Роковой шагъ".
   -- А что это за пьеса такая? Не купцы?
   -- Нѣтъ, нѣтъ.
   -- Движенія побольше. Чтобъ вертѣлись, прыгали, щебетали, приплясывали.
   -- Этого въ пьесѣ нѣтъ.
   -- Ну, для перваго-то раза пожалуй... А то какъ затянутъ страданія какой-то женщины отъ любви или отъ чахотки, да проноютъ четыре акта...
   -- Пьеса интересно смотрится.
   -- Ну, жарьте. Вы смотрите, вѣдь вамъ придется на перебой итти. У насъ въ клубѣ фокусникъ и акробаты... Три бабенки у нихъ, и одна другой шустрѣе. Одна даже, можно сказать, красавица и ужъ спутала тутъ головы тремъ купцамъ.
   Котомцевъ пожалъ плечами и развелъ руками.
   -- Хоть и очень прискорбно, что драматическимъ артистамъ приходится бороться съ акробатами, но будемъ стараться бороться... сказалъ онъ.
   -- Да, да... Они здѣсь очень нравятся. Однако, что же я васъ не познакомлю съ женой и дочерью? Онѣ у меня тоже актрисы... Дочь въ благородномъ спектаклѣ два раза играла. Прасковья Федоровна! Лиза! Идите сюда! крикнулъ исправникъ въ другую комнату женѣ и дочери.
   

III.

   Въ дверяхъ показалась полненькая бѣлокуренькая дѣвушка лѣтъ восемнадцати, въ простенькомъ шерстяномъ платьицѣ и съ губками сердечкомъ. Увидя посторонняго человѣка, она попятилась. Исправникъ заговорилъ:
   -- Вотъ, душенька, позволь тебѣ представить... Артистъ... Вотъ ужъ, какъ васъ по имени и по фамиліи -- извините, забылъ.
   -- Актеръ Анатолій Котомцевъ, подсказалъ Котомцевъ и поклонился.
   -- Да, да... Котомцевъ. Дочь моя Лизавета.
   Она подала ему руку.
   -- Котомцевъ, Котомцевъ... твердилъ исправникъ,-- Во время войны въ Турціи я знавалъ одного Котомцева.-- Онъ командовалъ тогда батареей.
   -- Это мой дядя, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Петръ Иванычъ Котомцевъ вашъ дядя? А у, ты пропасть! Мы стояли съ нимъ подъ Плевной. Прекраснѣйшій человѣкъ... простякъ и выпить былъ не дуракъ. Ну, скажите на милость, такъ это вашъ дядя! Онъ потомъ былъ, кажется, убитъ.
   -- Не убитъ, а умеръ отъ раны.
   -- Да, да... Я знаю, что онъ погибъ. А гдѣ же, Лиза, мамаша? спросилъ исправникъ дочь.
   -- Она, папаша, не одѣта. Она салатъ картофельный къ обѣду дѣлаетъ.
   -- Ничего... Зови ее... Артистъ человѣкъ походный и не осудитъ. Видалъ, я думаю, виды-то!
   Черезъ пять минутъ показалась жена исправника Прасковья Федоровна -- рослая, полная бобелина. Она куталась въ большой пуховый оренбургскій платокъ.
   -- Вотъ, матушка, Прасковья Федоровна, артистъ Котомцевъ. Мы съ его дядей подъ Плевной... отрекомендовалъ исправникъ.-- Скажите пожалуйста, какое обстоятельство! Вѣдь и я былъ раненъ подъ Плевной, да вотъ Богъ спасъ. Я въ Чингисханскомъ полку служилъ. Такъ вы у насъ обѣдаете? обратился онъ къ Котомцеву.
   -- На сегодня прошу извинить, мнѣ нужно много хлопотать по дѣлу. Воскресенье въ клубѣ занято акробатами и фокусникомъ, такъ, я думаю, нельзя ли намъ успѣть въ субботу первый спектакль поставить?
   -- Въ субботу? Не пойдутъ, и только даромъ себя надсадите. Здѣсь у насъ, по субботамъ, по всѣмъ
   дворамъ бани топятъ -- и кто ко всенощной въ монастырь, кто въ баню. Калачемъ не заманите.
   -- Въ понедѣльникъ, говорятъ, тяжелый день и сейчасъ же вслѣдъ за акробатами, а до вторника долго дожидаться.
   -- Во вторникъ, во вторникъ... Иначе, увѣряю васъ, вы только себя надсадите. А какимъ я васъ заливнымъ поросенкомъ угощу! Сливки... Въ Москвѣ такого не найдете. Прасковья Федоровна, что у насъ сегодня еще къ обѣду?
   -- Я просилъ бы на сегодня меня уволить. Жена дома ждетъ, и вся труппа ждетъ.
   -- Э-хъ! Но водки-то вѣдь все-таки выпить можно. А какой я васъ водкой угощу! Водка шестидесятиградусная, настоянная на особенной травяной смѣси. Нашъ аптекарь настой мнѣ приготовляетъ. Прасковья Федоровна! Скорѣй закусочки... Уточки копченой вели подать, ѣдали ли вы когда-нибудь копченую утку? Это нѣчто совсѣмъ уже деликатесъ. Да захвати маринованныхъ сморчковъ, ѣдали ли вы когда-нибудь маринованные сморчки? Навѣрное не ѣдали. Маринованные бѣлые грибы самая обыкновенная вещь, а сморчки... Нѣтъ, нѣтъ, я васъ не пущу, покуда водки не выпьете. Кладите вашу шляпу.
   Исправникъ взялъ у Котомцева складную шляпу изъ рукъ и положилъ ее на столъ. Исправничиха удалилась. Котомцевъ подошелъ къ дочери исправника, перелистывающей альбомъ съ фотографическими карточками.
   -- Вы, я слышалъ, Елизавета Ниловна, тоже актриса. Вотъ съ нами не желаете ли сыграть? предложилъ онъ.
   -- Не знаю... Какъ папенька... вся вспыхнула та.
   -- Зачѣмъ же? Зачѣмъ же? Съ какой стати? откликнулся исправникъ.-- Она играетъ у насъ только въ благородныхъ спектакляхъ. Да и какая она актриса! Я такъ сказалъ только, что актриса.
   При словахъ "въ благородныхъ спектакляхъ" Котомцева какъ-то всего покоробило.
   -- Вотъ вы намъ вашъ фотографическій портретъ дайте для альбома, сказала дочь исправника.-- Мы это всѣхъ беремъ, кто въ нашъ городъ заѣзжаетъ. Вотъ ужъ акробаты тутъ у насъ посажены, вотъ и фокусникъ... Ахъ, какая красавица у насъ тутъ акробатка! Вотъ женщина-то! Такъ дадите вашу карточку-то?
   -- Теперь не имѣю портрета, но ежели буду сниматься -- съ удовольствіемъ.
   -- Непремѣнно снимитесь У насъ тутъ нашъ фотографъ отлично снимаетъ, ежели не пьянъ.
   -- Да, вотъ тоже... подхватилъ исправникъ.-- Изъ отставныхъ военныхъ, бывшій штабсъ-капитанъ, а фотографіей занялся. Лиза! Поди, дружечекъ, сходи къ мамашѣ и скажи, чтобы она и сыръ изъ гусиной печенки подала. Вотъ этотъ сыръ изъ печенки -- неземная закуска. Пойдемте, почтеннѣйшій, въ столовую.
   И исправникъ повелъ за собой Котомцева. Они вошли въ кабинетъ, убранный тяжелою мебелью, крытою зеленымъ репсомъ съ прошивками изъ гарусныхъ вышивокъ по канвѣ и съ такими же занавѣсами на окнахъ и портьерами на дверяхъ.
   -- Все это жена и дочь меня наградили. Ихъ работа... тыкалъ исправникъ въ вышивки, подвелъ къ какой-то литографіи, вырѣзанной изъ иллюстрированнаго журнала, наклеенной на кардонъ и вставленной въ рамку подъ стекломъ, и сказалъ:-- Вотъ воспоминаніе о Плевнѣ... Видите землянку? А тамъ, въ землянкѣ я сижу... Нарочно вырѣзалъ изъ журнала и въ рамку на память вставилъ. Точь въ точь такая у меня землянка была подъ Плевной и жили мы въ ней трое: я, поручикъ Треуховъ и штабсъ-капитанъ Бабунцевъ. Помню я, досталась намъ большая коробка сардинокъ... А водка, надо вамъ сказать, у насъ всегда была...
   Въ кабинетъ заглянула исправничиха.
   -- Нилъ Иванычъ, готово... Идите водку пить... сказала она.
   -- Сейчасъ, сейчасъ... Пойдемте выпить.
   Они вошли въ столовую, убранную по стѣнамъ фарфоровыми тарелками и шитыми полотенцами. Для обѣда былъ уже накрытъ большой столъ. Въ А'глу на маленькомъ столикѣ помѣщалась закуска и водка. Исправникъ подошелъ къ одной тарелкѣ и указалъ на нее костылемъ:
   -- Вотъ эта тарелка, говорятъ, принадлежала королевѣ Маріи Антуанетѣ и она ѣла на ней въ тюрьмѣ передъ самой казнью. Тарелку эту подарила мнѣ княгиня Повенежская, дай Богъ ей Царство небесное. Назначено было къ описи ея имущество, а я пріѣзжаю наканунѣ къ ней...
   -- Нилъ Иванычъ, пейте водку-то. Вѣдь намъ обѣдать пора... торопила мужа исправничиха.
   -- Сейчасъ, сейчасъ... А вотъ тамъ въ углу есть тарелка Ермака Тимофѣича, покорителя Сибири... завирался исправникъ.-- Вотъ пожалуйте рюмку этой настойки... Но какъ выпьете, сразу не закусывайте, а посмакуйте губами. Садъ, чистый садъ почувствуете во рту. Аккуратъ фруктовый садъ послѣ дождя. Ну, что? спросилъ онъ, когда Котомцевъ выпилъ.
   -- Прелестно.
   -- Ну, такъ уточкой, уточкой теперь копченой, да и по второй... Какова утка-то? Только у насъ и есть. Нигдѣ такой утки не найдете. Ковырните маринованный сморчокъ-то.
   Котомцевъ не отказывался. Выпивъ три рюмки, онъ началъ откланиваться.
   -- Обѣдать какъ-нибудь ко мнѣ... Тогда я вамъ всѣ свои тарелки покажу. У меня есть тарелка Карла Двѣнадцатаго, на которой онъ ѣлъ подъ Полтавой. И даже съ полтавскимъ клеймомъ. Приходите обѣдать-хо въ воскресенье. Кстати, что-нибудь намъ прочтете по части стиховъ. Жена и дочь это очень любятъ, приглашалъ исправникъ и вдругъ спросилъ:-- Вы женаты?
   -- Женатъ-съ.
   -- То-есть настоящимъ манеромъ женаты, или такъ только?
   -- Настоящимъ, настоящимъ... У меня законная лсена.
   -- Ахъ, Нилъ! воскликнула исправничиха,-- Да развѣ это можно!..
   -- Что, матушка! Вѣдь я ихъ актерскую породу знаю. Говоритъ: жена, а посмотришь въ паспортъ -- съ боку припека. Ну, коли настоящая супруга, то милости просимъ съ ней -- вмѣстѣ обѣдать. Очень пріятно будетъ...
   Котомцевъ поблагодарилъ и удалился.
   гостинницу, гдѣ остановилась вся труппа, было уже темно. Въ корридорѣ горѣли лампы. Сосѣдъ ихъ по гостинницѣ акробатъ -- нѣмецъ атлетическаго тѣлосложенія, съ подстриженными усами, со стиснутой въ зубахъ сигарой и въ кожаной курткѣ, пользуясь
   

IV.

   Когда Котомцевъ вернулся къ себѣ домой, въ длиной корридора, заставлялъ своихъ двухъ маленькихъ мальчишекъ-акробатовъ дѣлать съ разбѣга прыжки и кувыркаться въ воздухѣ черезъ голову, что мальчишки и исполняли съ самымъ недовольнымъ видомъ. Одинъ изъ нихъ, который былъ поменьше, даже плакалъ. Оба они были въ одномъ нижнемъ бѣльѣ и безъ сапогъ, въ чулкахъ. У стѣны стоялъ корридорный лакей съ салфеткой подъ мышкой и таращилъ заспанные глаза, смотря, какъ мальчишки кувыркаются. Когда Котомцевъ поравнялся съ усатымъ акробатомъ, тотъ подалъ ему руку и, не выпуская сигары изо рта, сказалъ:
   -- Добрый вечеръ, коллега... А мы тутъ маленьки проба..
   Котомцевъ только улыбнулся, ничего не отвѣчалъ и прошелъ къ себѣ въ номеръ. Тамъ его уже ждали. Была въ сборѣ вся труппа, кромѣ Суслова, шушукался въ уголкѣ съ Дашей Миша Подсѣдовъ и сидѣлъ маленькій подслѣповатый блондинчикъ въ очень потертомъ пиджакѣ, въ пенснэ и съ длинными волосами. На столѣ стоялъ потухшій самоваръ и помѣщалась чайная посуда съ остатками чая.
   -- Ну, наконецъ-то! заговорили актеры.-- А мы тебя ждемъ не дождемся, чтобъ обѣдать. Всѣ животы подвело. Чтобы дешевле выходило, сговорились всѣ вмѣстѣ обѣдать, назначили время въ три часа, а ты не являешься.
   -- Да вѣдь, вотъ, все эти проклятые визиты, отвѣчалъ Котомцевъ.-- И какой это злой духъ выдумалъ, что антрепренеръ или завѣдывающій труппой долженъ непремѣнно обѣгать все городское начальство и всѣхъ вліятельныхъ людей въ городѣ!
   -- Да вовсе и не злой духъ, а просто брюхо, которое всегда ходитъ за хлѣбомъ, отвѣчалъ Днѣпровскій и, указывая на подслѣповатаго блондинчика, прибавилъ:-- Вотъ позволь тебя познакомить, Анатолій... Семенъ Яковлевичъ Лукачевъ... пишетъ въ здѣшней газетѣ.
   Блондинчикъ протянулъ Котомцеву руку и прибавилъ:
   -- Фельетонистъ и театральный рецензентъ "Краснопузырсісаго Листка объявленій". Прошу любить и жаловать.
   -- Насъ прошу любить и жаловать, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Ну, что? Какъ? Гдѣ побывалъ? спросила мужа Котомцева.
   -- Да почти что у всѣхъ. Былъ у исправника, былъ у городского головы, былъ у мирового, у предсѣдателя клуба, у старшины клуба и здѣшняго мецената купца Кубышкина. На васъ онъ, между прочимъ, мнѣ жаловался, обратился Котомцевъ къ Лупачеву.
   -- Ахъ, это насчетъ пѣтушиныхъ-то боевъ? Да вѣдь это извѣстный пѣтушатникъ. Не правда ли, какъ носъ задираетъ и какого о себѣ высокаго мнѣнія? А вѣдь, говорятъ, когда-то за стойкой цѣловальникомъ въ кабакѣ стоялъ. У нашего редактора были?
   -- Нѣтъ, не былъ. Да вѣдь когда же?
   -- Напрасно. Сходите. Это онъ у насъ любитъ. Иначе вѣдь мнѣ нельзя будетъ и рекламы вамъ дѣлать. Онъ возьметъ да самъ жука и подпуститъ. Я вотъ сейчасъ говорилъ уже вашей супругѣ, какой онъ у насъ. Съѣздите.
   -- Непремѣнно, непремѣнно съѣзжу.
   -- Вы сегодня же вечеромъ, послѣ обѣда, съѣздите. А то бы онъ чего въ завтрашнемъ номерѣ не подпустилъ. У насъ и фокусникъ былъ съ визитомъ, и акробаты были. Фокусникъ даже у него на квартирѣ фокусы показывалъ -- вотъ оттого онъ его и хвалитъ.
   -- Хорошо, хорошо.
   -- Когда же у насъ спектакль, Анатолій? спросила Котомцева жена.
   -- Во вторникъ. Ни въ субботу, ни въ понедѣльникъ не совѣтуютъ. Воскресенье снято фокусникомъ и акробатами, и уже расклеены афиши.
   -- Что ставимъ?
   -- Вотъ тутъ-то и запятая. Пьесъ изъ купеческаго быта не совѣтуютъ ставить, драмъ тоже. Всѣ въ одинъ голосъ говорятъ, что здѣсь только веселыя пьесы могутъ имѣть успѣхъ. А что мы поставимъ веселое? "Роковой шагъ" думаю поставить. Костюмы у тебя теперь въ порядкѣ. Потомъ водевиль. "Что имѣемъ, не хранимъ" можно сыграть.
   -- Это, значитъ, Матрену-то Марковну мнѣ играть. Ну, какая я старуха! Я вѣдь на грандъ-дамъ поѣхала, проговорила Безъимянцева и пыхнула папиросой.
   -- Зачѣмъ же вамъ-то непремѣнно? Настасья Викуловна сыграетъ, проговорилъ Котомцевъ, кивая на сожительницу Днѣпровскаго Гулину.
   -- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ! Я боюсь такихъ большихъ ролей, отвѣчала Гулина.
   -- Надо же вамъ когда-нибудь привыкать играть и большія роли.
   -- Помилуйте, да вѣдь Матрена Марковна отвѣтственная роль.
   -- И отвѣтственную сыграете. А то гдѣ же я возьму другую актрису? Въ товариществѣ нельзя отказываться. Вы Матрену Марковну, Сусловъ вашего мужа, Пѣтухова -- Днѣпровскій.
   -- Любимая моя роль... подхватилъ Днѣпровскій.-- Такъ вотъ и уговорите Настасью Викуловну Матрена Марковну сыграть. Вѣдь она же съ нами на роли комическихъ старухъ поѣхала.
   -- Да, но не на такія... опять вставила Гулина.
   -- Сыграетъ, сказалъ Днѣпровскій и махнулъ Гулиной рукой, чтобы та замолчала.
   -- Софью -- Даша, продолжалъ Котомцевъ.-- Живописца этого самаго Александра... Любовникъ долженъ быть. Вотъ любовника у насъ совсѣмъ нѣтъ! вздохнулъ Котомцевъ.-- Тысячу разъ вспоминаешь гусятниковскаго нотаріуса... Хоть и плохо, а все-таки онъ намъ замѣнялъ любовника. Дѣлать нечего, Александра придется мнѣ сыграть. Послушайте, милѣйшій, обратился онъ къ Лукачеву: -- нѣтъ ли у васъ здѣсь какихъ-нибудь любителей? Наша труппа такая маленькая, что очень бы было пріятно сойтись съ какими-нибудь любителями. Вотъ, напримѣръ, на роли молодыхъ людей. Я жду актера на эти роли, писалъ уже ему въ Петербургъ, но онъ требуетъ денегъ на дорогу, а мы въ очень и очень тонкихъ обстоятельствахъ.
   -- Любители есть-съ, какъ не быть, но они, знаете, привыкли въ благородныхъ спектакляхъ... отвѣчалъ Лукачевъ.
   Котомцевъ плюнулъ..
   -- Фу, ты пропасть! Да что это все у васъ "благородные", да "благородные"! Какіе же мы-то спектакли играемъ? Подлые, что ли? воскликнулъ онъ.-- Исправникъ давеча тоже вывезъ, что его дочь играетъ только въ благородныхъ спектакляхъ.
   -- Нѣтъ, я къ тому, что будутъ стѣсняться съ настоящими актерами. Мужчины-то, впрочемъ, пожалуй... А вотъ женщины... Знаете, вѣдь всѣхъ на свой аршинъ не передѣлаешь.
   -- Да намъ на первыхъ порахъ актрисъ и не надо. Давайте актеровъ.
   -- Я, пожалуй, къ вашимъ услугамъ. Я комикъ... Ежели пьянаго, то въ лучшемъ видѣ...
   -- Это все прекрасно, но намъ на роли молодыхъ людей надо.
   -- Я поищу-съ... Вотъ развѣ кто изъ учителей... Да нѣтъ, съ настоящими актерами не станутъ играть. Побоятся начальства. Вотъ развѣ сынъ аптекаря... Онъ при отцѣ... Но полякъ, и говоритъ съ польскимъ акцентомъ. Впрочемъ, онъ у исправничихи въ спектаклѣ игралъ.
   -- Давайте хоть съ польскимъ акцентомъ. Одѣвается хорошо?
   -- Франтъ.
   -- Ну, вотъ и давайте его.
   -- Послушайте! Да что же вы секретаря-то полицейскаго управленія Мошкина забыли! крикнулъ изъ угла комнаты Миша Подсѣдовъ.-- Вѣдь ужъ онъ согласился и надо только вамъ для него у исправника позволеніе выхлопотать.
   -- Ну, вотъ... Лучше ужъ съ полякомъ аптекаремъ сойтись, а то исправникъ опять заговоритъ о благородныхъ спектакляхъ.
   -- Да и не дозволитъ, прибавилъ Лукачевъ.
   Въ номеръ вошелъ корридорный и спросилъ:
   -- Прикажете обѣдать подавать?
   -- Да, да... скорѣй... Алчемъ и жаждемъ.
   -- Прикажете всѣмъ поставить приборы?
   -- Да, всѣмъ. Сколько насъ? Суслова нѣтъ. Съ гостемъ девять человѣкъ. Но мы уговорились съ хозяиномъ, чтобы хватало на всѣхъ, а платить только за шесть обѣдовъ. Да водки бутылку захвати.
   -- Водки побольше. Принеси полторы бутылки! кричалъ Днѣпровскій вслѣдъ удаляющемуся корридорному.
   

V.

   Корридорный сдвинулъ столы, покрылъ скатертями, поставилъ приборы, и подалъ водку и супъ. Сѣли обѣдать. Мужчины накинулись на водку и закусывали говядиной изъ супа. Миша Подсѣдовъ спросилъ для дамъ бутылку мадеры.
   -- Мишенька, остерегитесь кутить, удерживала его Котомцева.-- Вѣдь вы теперь не подъ родительскимъ кровомъ, а на чужбинѣ, и деньги могутъ очень и очень понадобиться.
   -- Ничего... Я знаю... Оставьте... отвѣчалъ Подсѣдовъ и показалъ глазами на Лукачева, давая знать, чтобы при Лукачевѣ не говорили объ его, Подсѣдова, бѣгствѣ изъ родительскаго дома.-- "Пропечатать можетъ меня", шепнулъ онъ потомъ Котомцевой.
   Водка и вино развязали языки. Дамы стали спрашивать про театръ, про сцену.
   -- Послѣ Гусятниковскаго театра здѣшній театръ не оставляетъ желать ничего лучшаго. Приличная зала въ клубѣ и въ глубинѣ ея сцена съ занавѣсомъ, съ декораціями, съ лампами, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Правда, все это въ миніатюрѣ, но прилично. Ни мебели на сцену, ни стульевъ въ залу не придется на сторонѣ клянчить.
   -- Луна даже есть... подсказалъ Лукачевъ.-- Когда исправничиха ставила спектакль, аптекарь отличную луну сдѣлалъ и было очень похоже.
   -- Все прилично. Только бы сборы были, прибавилъ Днѣпровскій.-- Я тоже былъ, осматривалъ. Даже пестрый коверъ на сценѣ.
   -- Этотъ коверъ для акробатовъ, и они его, я думаю, не дадутъ, проговорилъ Лукачевъ.
   -- А какъ въ клубѣ водка дешева. За пятачокъ вотъ этакую большую рюмку дали! показалъ Днѣпровскій.
   -- Ну, тебѣ бы только водка... махнула рукой Гулина.-- Молчи ужъ лучше.
   -- Удивляюсь, какъ смѣлъ съ васъ взять буфетчикъ и пятачокъ-то... сказалъ Лукачевъ.
   -- А что?
   -- Да какъ же... Вѣдь вы своими спектаклями будете къ нему публику сгонять, барышъ давать. Акробаты даже выговорили себѣ, чтобъ онъ имъ на сцену каждое представленіе дюжину бутылокъ пива присылалъ.
   -- Котомцевъ... Такъ надо и намъ выговорить, сказалъ Безъимянцевъ.
   -- Непремѣнно выговорите. Чай, полбутылки водки, десятокъ бутербродовъ и хоть полдюжины пива. Фокусникъ бутылку русскаго шампанскаго для фокусовъ два раза требовалъ и ни копѣйки не платилъ. Это мнѣ отлично извѣстно. Чего вамъ буфетчика-то жалѣть! Вѣдь вамъ и самимъ придется множество даровыхъ билетовъ раздать.
   -- А сколько? поинтересовался Котомцевъ у Лукачева.
   -- Старшинамъ клуба придется, я думаю, весь второй рядъ отдать.
   -- Да что вы!
   -- Вѣрно, вѣрно. Четверо старшинъ, пятый предсѣдатель, и всѣ съ женами.
   -- Позвольте... Но вѣдь клубъ же съ насъ будетъ брать за зало по тридцати рублей отъ спектакля. Вѣдь мы не даромъ залу получаемъ.
   -- Все равно. Тотъ же буфетчикъ у васъ пару стульевъ для жены и дочери попросить, и вы не можете ему отказать.
   -- Но за что же буфетчику-то?
   -- Не дадите -- онъ все равно жену и дочь даромъ въ театръ проведетъ. Потомъ полицейскіе стулья. Это ужъ правило.
   -- Ну, это мы знаемъ. Это само собой.
   -- Намъ въ редакцію. Неужто вы съ насъ будете деньги брать? Редактору я вамъ совѣтую въ первомъ ряду три кресла послать.
   -- Три? Зачѣмъ же три-то? спросили всѣ въ одинъ голосъ.
   -- Самъ онъ, жена и сынъ. Ну, вашъ покорный слуга съ своей бабой сядетъ гдѣ придется.
   -- Вы женаты? спросила Безъимянцева.
   -- То-есть, какъ вамъ сказать... отвѣчалъ Лукачевъ и замялся.
   -- Ну, знаю, знаю... махнула та рукой.
   Котомцевъ задумчиво почесалъ пальцемъ подбородокъ.
   -- Зальце-то не велико, сказалъ онъ.-- Всего двѣнадцать рядовъ стульевъ, кажется.
   -- Четырнадцать. Тутъ зало на двѣсти человѣкъ. Билетовъ двадцать пять смѣло придется вамъ на каждый спектакль даромъ раздавать. Въ типографіи у васъ попросятъ. Вѣдь афиши-то будете печатать.
   -- Да... Но вѣдь печатать-то мы будемъ за деньги.
   -- Э, батенька, не жалѣйте! Все равно вѣдь полныхъ сборовъ не будете брать.
   -- Отчего вы такъ думаете?
   -- До сихъ поръ еще никто не бралъ.
   Въ половинѣ обѣда пришелъ Сусловъ. Онъ былъ уже, какъ говорится, на второмъ взводѣ.
   -- Гдѣ это ты пропадаешь? встрѣтилъ его вопросомъ Котомцевъ.
   -- Какъ гдѣ? Съ публикой знакомлюсь. Я сейчасъ съ такимъ восьмипудовымъ купцомъ знакомство свелъ, что получилъ отъ него заказъ, чтобы ему на каждый спектакль два кресла перваго ряда присылать.
   -- Кто такой? поинтересовался Лукачевъ.
   -- Курносовъ.
   -- Поліевктъ Степанычъ Курносовъ? Да, да... Вотъ этотъ васъ всѣхъ мадерой и жжонкой запоитъ. Одно только -- буенъ во хмелю. Страшный безобразникъ. Онъ у насъ, какъ напьется -- сейчасъ на улицѣ фонарные столбы съ корнемъ выворачиваетъ. А жена у него образованная. Изъ гувернантокъ. За красоту онъ на ней женился. Второй ужъ годъ ждемъ, что сбѣжитъ,-- нѣтъ, не сбѣгаетъ... разсказывалъ Лукачевъ и прибавилъ:-- У него четыре лавки въ Гостиномъ. Всѣмъ торгуетъ. Есть и шелковые товары, есть и вина, и сигары, и канцелярскія принадлежности. Чай, сахаръ, духи, керосинъ, лампы -- все у него можно получить.
   -- И вотъ я сейчасъ взялъ у него на пробу изъ виннаго отдѣленія... Получайте...
   Сусловъ вынулъ изъ кармана пальто бутылку коньяку и поставилъ ее на столъ.
   -- Купилъ или стяжалъ? спросилъ его Днѣпровскій...
   -- Ну, вотъ... Стану я ему деньги платить! Долженъ за честь считать, что такъ-то взялъ. Вы знаете, господа, Иволгинъ здѣсь, объявилъ Сусловъ.
   -- Какой Иволгинъ? спросилъ Котомцевъ.
   -- Антошка Иволгинъ, съ которымъ мы вмѣстѣ служити въ Екатеринославѣ.
   -- Любовничекъ-то этотъ? Бѣлобрысенькій такой?
   -- Ботъ, вотъ...
   -- Зачѣмъ же онъ сюда пріѣхалъ?
   -- Въ тонкихъ... Затѣмъ и пріѣхалъ... Къ дядѣ на хлѣба пріѣхалъ... Дядя у него, оказывается, здѣсь портной. Заявляетъ, что выходило ему два мѣста на югъ -- одно въ полтораста рублей, а другое въ сто восемьдесятъ, но не поѣхалъ изъ-за гонора, потому, что привыкъ на трехъ стахъ рубляхъ въ мѣсяцъ служить.
   -- Какъ онъ кстати здѣсь. Надо будетъ съ нимъ сойтиться. У насъ только любовника-то и не хватаетъ, сказалъ Котомцевъ.
   -- Я говорилъ ему. Придетъ. Сегодня же вечеромъ придетъ. Но, кажется, у него насчетъ костюмовъ-то того... Въ порыжѣлой бархатной визиткѣ съ чужого плеча щеголяетъ и пальтишко худое на свиномъ визгѣ...
   -- Ну, вотъ. Самъ же ты говоришь, что у него дядя портной. Сошьетъ...
   -- Ну, это еще старуха на двое сказала. Дядя-то, кажется, чуть ли не на рогатину его принялъ, вмѣсто широкаго-то гостепріимства. Антошка Иволгинъ поговариваетъ ужъ о переѣздѣ въ гостинницу. Спрашивалъ меня, нельзя ли вмѣстѣ со мной въ номерѣ помѣститься. Но я, господа, въ гостинницѣ жить не буду. Меня купецъ Курносовъ къ себѣ жить зоветъ и комнату мнѣ даетъ, торжественно заявилъ Сусловъ.
   Днѣпровскій хлопнулъ себя по колѣну и воскликнулъ:
   -- То-есть, это удивительное дѣло! Бездѣ себѣ пріятелей найдетъ.
   -- А то зѣвать, что ли? Гм... Мы тоже сами съ усами. Однако, господа, вотъ что... Я принесъ бутылку коньяку, а вы требуйте самоваръ. Пуншъ пить будемъ.
   -- Корридорный! Самоваръ приготовь! закричалъ Днѣпровскій.
   

VI.

   За чаемъ начали составлять афишу. Котомцевъ торопился это сдѣлать, чтобы снести ее въ типографію, а оттуда зайти съ визитомъ къ редактору мѣстной газетки. Котомцевъ, играющій главную роль въ "Роковомъ шагѣ", поставилъ себя на афишу и въ водевилѣ "Что имѣемъ -- не хранимъ", какъ вдругъ вошелъ Иволгинъ. Это былъ средняго роста блондинъ лѣтъ подъ сорокъ, худой, съ помятымъ желтымъ лицомъ и рѣдкими волосами. Пальто на немъ было, дѣйствительно, какъ выражался Сусловъ, подбито "свинымъ визгомъ", но уже вмѣсто порыжѣлаго бархатнаго пиджака съ чужого плеча одѣтъ онъ былъ въ приличную черную визитку. На шеѣ его красовался темнокоричневый галстукъ съ красными крапинками и въ галстукъ была воткнута булавка съ маленькимъ черепомъ изъ слоновой кости. Очевидно, идя къ товарищамъ, онъ прифрантился. Войдя въ номеръ, онъ даже снималъ лайковыя перчатки съ широкимъ швомъ. Расцѣловавшись, по актерской привычкѣ, съ Котомцевымъ и поцѣловавъ ручки у Котомцевой и Даши, онъ тотчасъ же отрекомендовался всѣмъ остальнымъ присутствующимъ, которыхъ онъ не зналъ, и сѣлъ на освобожденный для него Подсѣдовымъ стулъ.
   -- Сама судьба тебя съ нами сводитъ, Антонъ... началъ Котомцевъ и запнулся. Вотъ ужъ по отчеству-то какъ, я забылъ... прибавилъ онъ.
   -- Никитичъ... подсказалъ Иволгинъ.
   -- Да... Антонъ Никитичъ... Вѣдь ты безъ мѣста. Хочешь къ намъ въ товарищество? У насъ только любовника-то и не хватаетъ.
   -- Да вѣдь ты любовникъ...
   -- Ну, какой же я любовникъ? Я играю Льва Краснова, Ананія Яковлева, Лира, Гамлета...
   -- Гамлета-то и я играю...
   -- Ты? удивленно воскликнулъ Котомцевъ.
   -- Я. Что жъ тутъ удивительнаго? Я въ Коренной на ярмаркѣ въ прошломъ году игралъ Гамлета. И съ большимъ успѣхомъ игралъ.
   -- Нѣтъ, такъ... Я тебя знавалъ актеромъ больше на вторыя роли.
   -- Было, да прошло. Посмотрѣлъ бы теперь, какъ я Уріеля Акосту играю!
   -- Ну, все равно. Гамлета и Акосту здѣсь не придется играть, потому что костюмовъ нѣтъ. Хочешь къ намъ въ товарищескую труппу?
   -- А какъ марки? Это зависитъ отъ условій,
   -- У насъ всѣ поровну получаютъ -- по одному паю, и только я, какъ распорядитель труппы, два...
   -- Гм... замялся Иволгинъ.-- Реномэ можно уронить. Ты знаешь актерское реномэ! Я сейчасъ могу ѣхать въ Чернилинскъ на сто восемьдесятъ рублей въ мѣсяцъ, стоитъ только телеграфировать: "высылайте на дорогу", но боюсь потерять реномэ и вотъ рѣшилъ отдыхать. Кромѣ того, полубенефисъ даютъ. Но я меньше трехсотъ не получалъ.
   -- Больше мы не можемъ предложить. Такъ ужъ поѣхали на такихъ условіяхъ...
   -- А мнѣ не можно согласиться, развелъ руками Иволгинъ.
   -- Да полно тебѣ ломаться-то! хлопнулъ его по плечу Сусловъ.-- Вѣдь ужъ голодно и холодно. Видимъ. Сами мы не отъ радости въ товарищество сошлись. Въ Гусятниковѣ-то до пріѣзда сюда мы какое горе мыкали! Страсть... Здѣсь тоже особенной радости не предвидится. Тутъ и акробаты, и фокусники куски отрываютъ, а ты хочешь товарищей прижать.
   -- Никого я прижимать не хочу. Я просто требую должное должному.
   -- Да ежели у насъ всѣ только по одному паю имѣютъ.
   -- А какъ у васъ насчетъ бенефисовъ? спросилъ Иволгинъ.
   -- Номинальный бери, пожалуй.
   -- Что мнѣ номинальный! Дайте хоть половинку.
   -- Чудакъ-человѣкъ! Да ежели мы не условились.
   -- Ну, теперь условьтесь. Вѣдь вы здѣсь всѣ въ сборѣ. Можетъ быть, труппа и согласится?
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Зачѣмъ же мы будемъ нарушать свои правила? Номинальные бенефисы мы, можетъ быть, будемъ брать, а такъ зачѣмъ же... заговорили актеры и актрисы.
   -- Право, я не могу безъ бенефиса...
   -- Призы за билеты на номинальный бенефисъ, ежели будутъ, можешь брать себѣ -- это мы не воспретимъ, сказалъ Котомцевъ.
   -- Ахъ, господа, господа! Я въ Самодурскѣ триста рублей въ мѣсяцъ получалъ... проговорилъ Иволгинъ.
   -- Да получалъ ли? спросилъ Днѣпровскій.
   -- Антрепренеръ сбѣжалъ. Это точно... но я недополучилъ всего какихъ-нибудь рублей двѣсти пятьдесятъ.
   -- Да, поди, не доиграли недѣли четыре.
   -- Нѣтъ, двѣ. Но такъ какъ это было передъ самой масляной, то мы сейчасъ же составили товарищество и на масляной брали сборы.
   -- Да соглашайся же, Антошка, чортъ тебя побери! Вѣдь все равно здѣсь сидишь на бобахъ и безъ дѣла. Ну, выйдетъ тебѣ ангажементъ куда-нибудь, и поѣзжай служить. Вѣдь мы тебя не въ кабалу беремъ. Все у насъ на честномъ словѣ.
   Иволгинъ помолчалъ и сдѣлалъ гримасу.
   -- Да пожалуй... если на такихъ условіяхъ, сказалъ онъ.-- Только Котомцевъ... Прошу меня ролями не обижать. Я первыя роли играю.
   -- Ладно, ладно. Вѣдь я фатовъ совсѣмъ не играю... Всѣ фаты твои.
   -- Мнѣ чтобъ и Уріеля Акосту сыграть.
   -- Да говорятъ тебѣ, у насъ костюмовъ нѣтъ.
   -- Ну, какіе тамъ костюмы! Для Уріеля у меня есть костюмъ, а остальные какъ-нибудь своими средствами... Тутъ пустяки... Дамы изъ чего-нибудь сошьютъ, перешьютъ.
   -- Не обѣщаю, Антонъ Никитичъ, не обѣщаю. Да у меня и экземпляра пьесы нѣтъ.
   -- У меня есть. Я дамъ. Непремѣнно надо Уріеля Акосту поставить. Эта пьеса намъ сборы дастъ.
   -- Ну, здѣсь не еврейскій городъ. Эту пьесу любятъ въ еврейскихъ городахъ. А вотъ въ роли живописца Александра въ водевилѣ "Что имѣемъ, не хранимъ" я тебя сейчасъ на афишу поставлю. Навѣрное ужъ игралъ когда-нибудь?
   -- Игралъ-то игралъ, но какая же это дебютная роль!
   -- Но зачѣмъ же тебѣ непремѣнно дебютная роль? Потомъ себя покажешь.
   -- Я привыкъ съ трескомъ...
   -- Эхъ, Антоша, не заливай! Ну, къ чему это? Зачѣмъ? опять хлопнулъ по его плечу Сусловъ.-- Вѣдь здѣсь все свои, а я и Котомцевъ знаемъ тебя вдоль и поперекъ...
   -- Ничего ты не знаешь. Въ Бобруйскѣ я получилъ серебряный лавровый вѣнокъ.
   -- А ну-ка покажи...
   -- Понятно, онъ заложенъ... Но все-таки... Впрочемъ, я могу тебѣ показать рецензію. Тамъ сказано. Вѣнокъ почти въ фунтъ вѣсу... Я тамъ громадный успѣхъ имѣлъ. Дамы меня просто на рукахъ носили. Жена одного учителя чуть-чуть не сбѣжала со мной...
   -- Чуть-чуть, братъ, не считается.
   -- Да и сбѣжала... Въ вагонѣ ужъ сидѣла. Однихъ брилліантовъ было при ней тысячи на полторы... Да мужъ спохватился. Прибѣжалъ на станцію... Вбѣжалъ въ вагонъ... Вытащилъ ее изъ вагона... Цѣлый скандалъ... Право слово, брилліантовъ на полторы тысячи...
   -- У жены учителя, да брилліантовъ на полторы тысячи! Свѣжо преданіе, а вѣрится съ трудомъ! пожалъ плечами Днѣпровскій.
   -- Она у него изъ купеческой семьи.
   -- Такъ по рукамъ?.. еще разъ спросилъ Иволгина Котомцевъ.-- Ты поступаешь къ намъ въ товарищество, на тѣхъ условіяхъ, что я сказалъ, и я ставлю тебя сейчасъ на афишу въ роли Александра.
   -- А какая главная пьеса у васъ?
   -- "Роковой шагъ".
   -- Видишь, себѣ-то какую роль берешь! Ну, хорошо, хорошо.
   -- Давай всѣмъ руку.
   -- Вотъ моя рука.
   Иволгинъ подходилъ къ актерамъ и актрисамъ и протягивалъ руку.
   -- Нашего полку прибыло, стало быть. Вотъ и отлично, сказалъ Котомцевъ.-- Ну, вы сидите тутъ, а я сейчасъ съ афишкой въ типографію... прибавилъ онъ, вставая съ мѣста, и сталъ одѣваться.
   Поднялся и Лукачевъ.
   -- И я съ вами, Анатолій Евграфычъ, проговорилъ онъ.-- Къ нашему редактору послѣ типографіи зайдете?
   -- Да, да...
   -- Вотъ и отлично. Тогда мнѣ будетъ можно и рекламировать васъ.
   Котомцевъ и Лукачевъ отправились.
   

VII.

   Типографія "Краснопузырскаго Листка Объявленій" помѣщалась въ домѣ редактора-издателя листка купца Макара Денисовича Уховертова. Типографія находилась во дворѣ, во флигелѣ, а въ лицевомъ домѣ, во второмъ этажѣ, жилъ самъ Уховертовъ съ семействомъ. Кромѣ изданія Листка, Уховертовъ занимался и торговлей. Въ нижнемъ этажѣ его дома былъ его магазинъ канцелярскихъ принадлежностей, въ которомъ также продавались учебники и благовонные товары и помѣщалась библіотека и кабинетъ для чтенія. Сдавъ въ типографіи афишу для напечатанія и заказавъ билеты для спектакля, Котомцевъ въ сопровожденіи Лукачева отправился съ визитомъ къ Уховертову. Входъ былъ со двора.
   -- Погодите немножко... Нѣтъ ли тутъ на лѣстницѣ собаки. Какъ бы не бросилась, проговорилъ Лукачевъ и вошелъ на лѣстницу первый.
   Большой сизый догъ, дѣйствительно, лежалъ на половикѣ на верхней площадкѣ лѣстницы у самой двери.
   -- Тубо, Трезоръ... Тубо... Свои... погладилъ Лукачевъ собаку, взялъ ее за ошейникъ, и сказалъ Котомцеву:-- Проходите. Не тронетъ. Песъ не злой, а только глупый... Кидается -- ну и пугаетъ. Изъ-за чего война съ Кубышкинымъ-то загорѣлась? Задушилъ этотъ Трезоръ у Кубышкина трехъ племенныхъ куръ. Кубышкинъ на нашего Макара Денисыча къ мировому... Мировой оштрафовалъ нашего на пять рублей, да присудилъ отдать три рубля за куръ. Дѣло до съѣзда доходило. Съѣздъ утвердилъ. И вотъ теперь мы донимаемъ Кубышкина пѣтушиными боями, галкой. Какое онъ имѣетъ право пѣтушьи бои?.. Пѣтушьи бои запрещены по закону... разсказывалъ Лукачевъ и прибавилъ:-- Да и дрянь человѣкъ этотъ Кубышкинъ. Гордецъ... Даже на поклоны не отвѣчаетъ.
   Въ прихожую выбѣжала молоденькая горничная.
   -- Дома Макаръ Денисычъ? спросилъ ее Лукачевъ.
   -- У себя въ кабинетѣ. Пожалуйте.
   -- Доложите, милая, что актеръ Котомцевъ... попросилъ Котомцевъ.
   Горничная ввела ихъ въ пестро-убранную гостиную съ плющемъ на окнахъ. Гостиная была освѣщена лампой подъ ярко-краснымъ абажуромъ. Вскорѣ въ гостиную вышелъ редакторъ въ домашнемъ пиджакѣ и въ рубашкѣ съ косымъ шитымъ воротомъ, выглядывающимъ изъ-за жилета. Это былъ коренастый мужчина лѣтъ за пятьдесятъ, съ краснымъ лицомъ, носъ луковицей, лысый и съ полусѣдой подстриженной бородой.
   -- А! добро пожаловать! заговорилъ онъ, протягивая руки къ Котомцеву и не давая ему отрекомендоваться.-- Прошу покорно... Слышалъ, что пріѣхали, печатаю даже рекламы о вашемъ пріѣздѣ, а еще до сихъ поръ не имѣлъ удовольствія видѣть васъ у себя. Господинъ Котомцевъ? спросилъ онъ.
   -- Точно такъ... Анатолій Евграфычъ Котомцевъ, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Прошу покорно въ кабинетъ.
   Кабинетъ былъ угловой, имѣлъ четыре окна, и всѣ подоконники въ немъ были уставлены бутылками и четвертными бутылями съ настойками. У одного изъ оконъ помѣщался письменный сталъ, горѣла лампа на столѣ, лежали торговыя книги и большіе счеты съ крупными костяжками. Тутъ же помѣщалась стопочка нумеровъ "Краснопузырскаго Листка".
   -- Прошу покорно на диванъ. Отъ оконъ-то у меня немножко дуетъ, приглашалъ Уховертовъ Котомцева.-- Вы смотрите, отчего я бутыли на окнахъ держу? продолжалъ онъ.-- Хоть и холодно теперь, а утромъ и днемъ все-таки бываетъ солнце. Солнце же производитъ на настойку всегда особое дѣйствіе. Никакія печурки и теплыя лежанки не заставляютъ водку такъ настаиваться, какъ солнце. А настойками, батенька, я славлюсь. Въ цѣломъ мірѣ вы не найдете такого ассортимента настоекъ, какъ у меня.
   -- У Макара Денисыча только на кирпичѣ нѣтъ настойки, а то на чемъ угодно есть, вставилъ фразочку Лукачевъ и подобострастно улыбнулся.
   Онъ сидѣлъ въ уголкѣ, на кончикѣ стула, какъ-то весь съежившись. Очевидно, редакторъ держалъ его въ черномъ тѣлѣ. Котомцевъ вспомнилъ, что при встрѣчѣ Уховертовъ Лукачеву даже и руки не подалъ. И въ самомъ дѣлѣ, при словахъ Лукачева Уховертовъ бросилъ въ его сторону строгій взглядъ и произнесъ:
   -- Ты, однако, глупости-то не говори. Да-съ... продолжалъ онъ.-- Есть у меня настойки и наливки даже на облепихѣ и на мамурѣ... Знаете, сѣверныя ягоды такія есть. Есть на зарѣ, на звѣробоѣ, на всевозможныхъ древесныхъ почкахъ... Да что! Всѣхъ названій и не перечтешь. По каталогу... У меня есть каталогъ имъ... По каталогу шестьдесятъ семь сортовъ...
   -- Да... Это большая коллекція, сказалъ Котомцевъ.
   -- Вотъ милости просимъ какъ-нибудь въ понедѣльникъ вечеромъ. Въ понедѣльникъ у меня журъфиксъ. Тогда и попробуемъ. Да, батенька, не чаялъ я, что вы меня будете такъ игнорировать. Три дня какъ уже пріѣхали, и ко мнѣ ни ногой... сказалъ Уховертовъ.
   -- Да вѣдь хлопоты... оправдывался Котомцевъ.-- Все въ хлопотахъ по спектаклямъ...
   -- Однако, у мерзавца Кубышкина были, у исправника были, у мирового были, у предсѣдателя клуба были, а мнѣ это, какъ хотите, обидно. Въ хлопотахъ-то вашихъ и мы вамъ помогли бы... Повѣрьте, что безъ насъ здѣсь, батенька, даже ничего и не устроится. Вонъ акробаты... Пріѣхали въ Краснопузырскъ -- первымъ дѣломъ ко мнѣ съ визитомъ. А фокусникъ такъ въ прошлый понедѣльникъ у меня на квартирѣ даже и представленіе для меня и моихъ гостей давалъ. Да-съ... Надѣюсь, что и вы въ понедѣльникъ вечеромъ пожалуете со всей труппой и прочтете и пропоете, кто что можетъ. Я, знаете, это очень люблю, когда у меня музыкально-литературные вечера... Кромѣ того, это дастъ вамъ и нѣкоторый тонъ... У меня по понедѣльникамъ бываетъ наша интеллигенція...
   -- Въ понедѣльникъ вечеромъ, наканунѣ спектакля, мы хотѣли репетицію... началъ было Котомцевъ.
   -- Репетицію вы можете и днемъ сдѣлать. А впрочемъ, какъ хотите... Насильно милъ не будешь... обидчиво произнесъ Уховертовъ.
   Котомцевъ подумалъ и сказалъ:
   -- Хорошо... Я постараюсь.
   -- А вы постараетесь, такъ и мы постараемся.
   Начались разспросы, когда первый спектакль, что ставятъ. Котомцевъ сказалъ.
   -- "Роковой шагъ", "Роковой шагъ"... твердилъ Уховертовъ.-- Это вѣдь не Островскаго?
   -- Что вы, помилуйте. Карѣева.
   -- Карѣева, Карѣева. Не слыхалъ такого. Ну, что жъ, навѣрное и объявленіе о спектаклѣ у насъ въ Листкѣ поставите?
   -- Я заказалъ афиши у васъ въ типографіи.
   -- Афиши само собой, а объявленіе само собой... Вѣдь это въ сущности пятнадцать-восемнадцать рублей, а очень помогаетъ.
   -- Денежныя-то обстоятельства труппы очень плохи. Мы совсѣмъ въ тонкихъ... началъ было Котомцевъ.
   -- Мы въ долгъ вамъ повѣримъ, а потомъ послѣ спектакля получимъ, перебилъ его Уховертовъ.
   -- Пожалуй...
   -- Лукачевъ! Ты сдалъ въ типографію анонсъ о ихъ спектаклѣ во вторникъ?
   -- Нѣтъ еще, Макаръ Денисычъ.
   -- Ну, такъ распиши получше и сдай... Да хорошенько...
   -- Слушаю-съ. Такъ я сейчасъ...
   Лукачевъ поднялся и вышелъ изъ кабинета. Поднялся и Котомцевъ и сталъ прощаться. Уховертовъ жалъ ему руку и говорилъ:
   -- Вы насъ будете поддерживать, а мы васъ -- вотъ и будетъ отлично. Объявленіе я съ афиши возьму.
   -- Будьте добры, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Билетики, надѣюсь, на спектакль пришлете? спрашивалъ Уховертовъ, провожая его въ прихожую.
   -- Всенепремѣнно.
   -- Вы штукъ шесть пришлите. Положимъ, что у меня только я, жена да сынъ, но я хочу послать сестрѣ съ мужемъ и еще кой-кому... Пришлите семь...
   -- Извольте.
   -- Вы на прессу не жалѣйте. Пресса всегда вамъ поможетъ, утѣшалъ Котомцева Уховертовъ и спросилъ:-- Такъ въ понедѣльникъ вечеромъ у меня?
   -- Да, да... Мое почтеніе.
   Котомцевъ удалился.
   

VIII.

   На слѣдующій день въ клубѣ была назначена репетиція спектакля. Репетицію назначили собственно для того, чтобы пріучить Подсѣдова къ суфлированію, который раньше никогда еще не суфлировалъ. Подсѣдовъ, суфлируя, конфузился, сбивался, перелистывалъ два листа вмѣсто одного и, не замѣтивъ этого, продолжалъ "подавать" фразы.
   -- Мишенька! Что же это? Вы вѣдь цѣлое явленіе перемахнули! Такъ нельзя... говорили ему актрисы, останавливаясь.
   -- Ахъ, да... Это я по нечаянности... отвѣчалъ онъ и конфузился еще болѣе.
   -- Видите, что выходитъ безсмыслица, и все-таки продолжаете подавать дальше. Вы вѣдь читали вчера пьесу.
   -- Даже два раза прочелъ.
   Онъ продолжалъ суфлировать и опять сбивался.
   -- Это чортъ знаетъ, что такое! возмущался любовникъ Иволгинъ.-- Такой суфлеръ зарѣзать можетъ, въ гробъ вколотить.
   -- Ничего... Какъ-нибудь привыкнетъ... отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Однако, пока онъ привыкнетъ, онъ можетъ пьесу остановить. Нѣтъ, я не могу играть съ такимъ суфлеромъ.
   -- Ну, ладно, ладно. Водевиль я самъ вамъ буду суфлировать, вызвался Котомцевъ и прибавилъ:-- Откуда же намъ взять лучшаго суфлера? Изъ экономіи товарищество поѣхало вовсе безъ суфлера, а этотъ доброволецъ, даровая сила.
   И Котомцевъ разсказалъ Иволгину всю исторію Миши Подсѣдова.
   Зрительная зала и сцена произвели на всѣхъ пріятное впечатлѣніе. Все это уже походило на настоящій театръ. Былъ занавѣсъ, писанный на полотнѣ и изображавшій лиру, флейты, трубы и лавры на красномъ фонѣ, были портальныя сукна, рампа съ лампами, софиты. Передъ сценой стояли ряды буковыхъ стульевъ, за сценой имѣлись двѣ уборныя -- довольно просторныя комнаты.
   На репетицію пришелъ редакторъ "Листка" Уховертовъ и принесъ съ собой нѣсколько экземпляровъ сегодняшняго номера газеты и билеты на спектакль.
   -- Вотъ тутъ въ номерѣ и ваше объявленьице и реклама объ васъ, говорилъ онъ, передавая Котомцеву номера и билеты, и тутъ же прочелъ во всеуслышаніе "рекламку". Въ "Листкѣ" стояло:
   "Нынѣшній зимній сезонъ особенно счастливъ для краснопузырцевъ по части развлеченій. Пріѣхавшая на-дняхъ въ Краснопузырскъ драматическая труппа подъ управленіемъ А. Е. Котомцева обѣщаетъ рядъ эстетическихъ наслажденій. Труппа не велика, но очень ловко составлена. На первыя женскія драматическія роли имѣется т. п. Котомцева -- актриса, имѣвшая крупный успѣхъ въ провинціи и на петербургскихъ частныхъ сценахъ. Далѣе слѣдуетъ молодая енженю д., И. Левина, отличительная черта которой -- заразительная веселость въ легкихъ пьесахъ и водевиляхъ. На роли грандъ-дамъ приглашена г-жа Безъимянцева, очень опытная и даровитая актриса, а на роли комическихъ старухъ имѣется прекрасная исполнительница въ-лицѣ г-жи Гулиной. Самъ г. Котомцевъ серьезный актеръ на героическія и бытовыя роли. На роли резонеровъ имѣется г. Днѣпровскій, пользовавшійся солиднымъ успѣхомъ на югѣ. На роли простаковъ пріѣхалъ очень дѣльный артистъ г. Безъимянцевъ; а комикомъ въ труппѣ состоитъ г. Сусловъ, по увѣренію провинціальныхъ газетъ, обладающій заразительною веселостью. На роли свѣтскихъ молодыхъ людей въ труппѣ имѣется г. Иволгинъ, пожинавшій въ прошломъ зимнемъ сезонѣ лавры въ одномъ изъ большихъ городовъ западнаго края. Репертуаръ уже составленъ на нѣсколько спектаклей и отличается строгимъ выборомъ. Серьезныя пьесы будутъ чередоваться съ пьесами болѣе легкаго содержанія. Первый спектакль назначенъ во вторникъ"...
   -- Вотъ-съ вамъ... Кажется, не дурно обо всѣхъ сказано... проговорилъ Уховертовъ и торжественно обвелъ всѣхъ глазами.
   Къ нему потянулись руки актеровъ и актрисъ съ изъявленіемъ благодарности.
   -- Спасибо, спасибо вамъ, многоуважаемый Макаръ Деннеычъ, проговорилъ Котомцевъ.
   -- Кажется, хорошо? спрашивалъ его Уховертовъ.
   -- Чего еще лучше, помилуйте!
   -- Ну-съ, теперь только остается пожелать вамъ полныхъ сборовъ и полнаго успѣха. Афиши будутъ готовы къ вечеру. Билеты уже можете продавать. Тамъ я взялъ себѣ обѣщанные вами-семь билетовъ.
   -- Очень пріятно.
   -- А не можете ли вы мнѣ дать еще парочку? Ко мнѣ, видите ли, пріѣхалъ своякъ мой. помѣщикъ, такъ хотѣлось бы рядомъ...
   Котомцева нѣсколько покоробило, однако онъ отвѣчалъ: "сдѣлайте одолженіе" и передалъ Уховертову еще пару стульевъ.
   -- Ну, спасибо. Вы будете для насъ, и мы будемъ для васъ... Услуга за услугу... продолжалъ Уховертовъ.-- Вотъ счетецъ за объявленіе. Это ужъ вы заплатите изъ сбора, вмѣстѣ со счетомъ за афиши и билеты. Объявленіе стоитъ семнадцать рублей. Ахъ, да! спохватился онъ.-- Я записалъ васъ подписчикомъ на мой "Листокъ" на полгода. А то какъ же вамъ читать рекламы и рецензіи о вашихъ спектакляхъ? "Листокъ" будетъ доставляться вамъ рано утромъ въ день выхода. Надѣюсь, что вы у насъ въ Краснопузырскѣ-то весь сезонъ пробудете. А ежели переѣдете въ другой городъ, то и "Листокъ" можно туда перевести. По почтѣ тоже аккуратно доставляться будетъ. Вотъ билетикъ. Это тоже можете вмѣстѣ съ афишами и объявленіемъ уплатить.
   Котомцевъ сильно поморощился, но взялъ и билетъ на "Листокъ".
   Репетиція продолжалась. Репетировали водевиль. Уховертовъ сидѣлъ и слушалъ. Котомцевъ понесъ сдавать билеты для продажи въ буфетъ. Буфетчикъ сразу отдѣлилъ почти весь второй рядъ стульевъ и сказалъ:
   -- Эти билеты у насъ не продаются. Эти билеты, по заведенному порядку, старшинамъ и ихъ семействамъ. Позвольте ужъ и мнѣ парочку билетиковъ... Самъ-то я и постоять могу, а у меня жена и дочь...
   Котомцевъ далъ и сталъ, какъ ему совѣтовали, уговариваться съ буфетчикомъ насчетъ платы въ пользу труппы за содержаніе буфета во время спектакля. Буфетчикъ наотрѣзъ отказался.
   -- Помилуйте, я же вамъ за это даромъ билеты продаю, отвѣчалъ онъ.
   -- Но вы, говорятъ, акробатамъ платите, фокуснику платите, сказалъ Котомцевъ.
   -- Ничего-съ... Ни копѣйки...
   -- Но мнѣ говорили, что вы имъ даровое угощеніе на сцену отпускаете.
   -- Акробатамъ, дѣйствительно, полдюжины пива отпускаемъ. Извольте, будемъ и вамъ отпускать.
   -- Тогда ужъ лучше чай отпускайте.
   -- Это можно. Чай съ булками. Хорошо-съ.
   -- И коньячку графинчикъ.
   -- Можно.
   -- Вы ужъ и на репетиціи пожалуйста...
   -- Эхъ...
   Буфетчикъ почесалъ затылокъ, но согласился.
   -- Хороводьте только господъ гостей и членовъ къ буфету -- вотъ о чемъ мы васъ просимъ, прибавилъ онъ.
   -- Ну, ужъ насчетъ этого не обѣщаю, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Помилуйте... Отчего же?.. Вамъ ничего не стоитъ, а мнѣ польза, когда больше пьютъ и ѣдятъ. Для васъ же, когда вы безъ публики и за свои деньги будете кушать и пить, мы будемъ двадцать пять процентовъ скидки дѣлать.
   -- Это ужъ само собой. Это вездѣ такъ дѣлается.
   -- А какъ же вы не хотите намъ гостей хороводить?
   -- Да хорошо, хорошо. Я скажу своимъ. Конечно же, наше присутствіе здѣсь въ клубѣ дастъ вамъ больше барыша, чѣмъ если бы насъ совсѣмъ здѣсь не было.
   -- Пожалуйста, постарайтесь. А мы будемъ стараться пьяненькимъ билеты на спектакль распихивать. Вы намъ, а мы вамъ... Такъ и будетъ у насъ въ этомъ направленіи...
   Буфетчикъ протянулъ Котомцеву руку. Тотъ улыбнулся и пожалъ ее въ знакъ согласія, хотя какое-то гадливое чувство и укололо его.
   

IX.

   Первый спектакль былъ назначенъ во вторникъ. Въ понедѣльникъ репетиціи не было. Вторую репетицію рѣшили сдѣлать передъ спектаклемъ, не уходить изъ клуба домой, пообѣдать тамъ и вечеромъ играть. Въ понедѣльникъ всѣ актрисы сидѣли у себя дома въ гостинницѣ и освѣжали свои костюмы для спектакля. Кто разглаживалъ платье, кто пришивалъ кружева и бантики. Онѣ сошлись въ одинъ номеръ, и номеръ былъ похожъ на швейную мастерскую. Въ комнатѣ рядомъ Котомцевъ и Днѣпровскій составляли афишу на второй спектакль. Тутъ же былъ и Иволгинъ и просилъ, чтобы для него поставили "Уріеля Акосту".
   -- Нельзя на первыхъ порахъ драмы ставить. Это ужъ потомъ, когда публика во вкусъ войдетъ, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Буфетчикъ сказывалъ, что при покупкѣ билетовъ только и спрашиваютъ, что веселая ли пьеса "Роковой шагъ". Вонъ у акробатовѣто съ фокусникомъ въ воскресенье чуть ли не полный сборъ былъ, а у насъ на завтра еле берутъ билеты.
   -- Вздоръ! Это все зависитъ отъ дня. Развѣ можно равнять воскресенье съ буднями! Дай "Уріеля Акосту" и ты увидишь, что будетъ. Громкое названіе для афиши.
   -- Вчера я обѣдалъ у исправника -- и то же самое говорили, чтобъ не ставить тяжелыхъ пьесъ, стоялъ на своемъ Котомцевъ,-- Да наконецъ, у насъ и костюмовъ нѣтъ.
   -- Для моей роли у меня есть костюмъ. Я въ Забубенскѣ у антрепренера за долгъ взялъ. А остальные какіе же костюмы! Купилъ въ лавкѣ штуку дешеваго чернаго драдедама -- вотъ дамы наши и нашьютъ костюмовъ.
   -- И такъ -Счастливый день" пойдетъ, потомъ "Домовой шалитъ", затѣмъ дивертиссементъ, а для начала я прочту монологъ изъ "Гамлета", рѣшилъ Котомцевъ.-- Днѣпровскій! Пиши.
   -- Видишь, для себя-то все-таки изъ "Гамлета"... подмигнулъ Иволгинъ.
   -- Такъ вѣдь только монологъ. Хочешь, я и для тебя поставлю изъ "Уріеля Акоста"? Читай монологъ.
   -- Да тамъ такого монолога нѣтъ. Нѣтъ, ужъ лучше я цѣликомъ поставлю "Уріеля Акосту" въ мой бенефисъ.
   -- Помни, въ бенефисъ только, что лишнее за билеты пришлютъ, твое, а весь сборъ на долю товарищества.
   -- Неужели я на кусокъ-то драдедаму призовъ не наберу?
   -- Навѣрное не наберешь. Посмотри, здѣсь городъ какой: вотъ мы разослали билеты почетнымъ лицамъ въ городѣ и никто денегъ за билеты не шлетъ. Всякій думаетъ, что это ему въ подарокъ за то, что онъ власть. Только одинъ Кубышкинъ и прислалъ. Старшины клуба буквально ограбили. Цѣлый второй рядъ стульевъ даромъ взяли. Полъряда взялъ редакторъ "Листка" Уховертовъ. Сегодня вдругъ секретарь городской думы и управы за даровыми билетами прислалъ. Говоритъ, что и ему полагается два даровыхъ стула. Что мы даровыхъ билетовъ роздали, такъ это просто ужасъ!
   -- Ну, секретарю-то можно и не давать.
   -- Не дай, попробуй, такъ они тебѣ подведутъ какую-нибудь штуку, да и спектакли прихлопнутъ.
   -- Ну, врешь. За насъ исправникъ.
   -- Всѣ они заодно.
   Подъ вечеръ забѣжалъ Лукачевъ.
   -- Скоро къ нашему-то отправитесь? спросилъ онъ, здороваясь со всѣми.
   -- А что такое у вашего? спросилъ Котомцевъ.
   -- Да какъ же, вѣдь сегодня у Макара Денисыча журъ-фиксъ. Онъ вѣдь васъ приглашалъ со всей труппой.
   -- Боже мой! Я совсѣмъ и забылъ! воскликнулъ Котомцевъ.-- Ну, хорошо, я и Днѣпровскій пріѣдемъ попозднѣе.
   -- Какъ, вы и Днѣпровскій! Онъ васъ со всей труппой звалъ. Помилуйте, онъ наприглашалъ гостей на вечеръ съ артистами. Поѣзжайте въ полномъ составѣ, а то онъ обидится и чортъ знаетъ, что вамъ натворитъ. Тогда мнѣ и рекламъ вамъ ставить въ газетѣ будетъ уже нельзя.
   -- Помилуйте, да вѣдь мы и такъ ему совершенно ненужнымъ объявленіемъ подачку дали, девять даровыхъ билетовъ на спектакль онъ взялъ, подписной билетъ на полученіе "Листка" намъ всучилъ.
   -- Это само собой. Нѣтъ, ужъ вы пожалуйста всѣ ступайте, а то, право, не хорошо будетъ. Онъ ужасно обидчивъ и мстителенъ, упрашивалъ Лукачевъ.-- Вообразите, онъ назвалъ гостей, чтобъ ваше чтеніе слушать -- и вдругъ ничего не будетъ!
   -- Какъ? И читать еще! проговорилъ Котомцевъ.
   -- Да вѣдь онъ же вамъ при мнѣ говорилъ, когда вы были у него, и вы обѣщали.
   -- Ничего я не обѣщалъ, а только поблагодарилъ за приглашеніе.
   -- Нѣтъ, обѣщали. Онъ цѣлый музыкально-литературный вечеръ при вашемъ участіи затѣваетъ. Фокусника Барбаросу пригласилъ. Этотъ тоже покажетъ нѣсколько фокусовъ.
   -- Этого только недоставало! Акробаты не будутъ ли еще? спросилъ Котомцевъ Лукачева.
   -- Нѣтъ, акробаты не будутъ.
   -- Слава Богу! А то бы онъ еще акробатовъ... Нѣтъ, не поѣдемъ мы.
   -- Анатолій Евграфычъ! Зачѣмъ вы хотите съ нимъ ссориться! Онъ мстителенъ.
   -- Не можемъ же мы, артисты драматической труппы, на одну доску вмѣстѣ съ фокусникомъ становиться! Какъ онъ этого не понимаетъ! Дуракъ онъ, что-ли?
   -- Положимъ, что онъ дѣйствительно не умный, но не совѣтую вамъ съ нимъ ссориться.
   -- Ссориться мы съ нимъ не желаемъ, но нельзя же намъ и читать вмѣстѣ съ фокусникомъ, прибавилъ Днѣпровскій.
   -- Совершенно справедливо, отвѣчалъ Иволгинъ.-- По моему, ѣхать къ нему въ гости можно, но ужъ отнюдь не затѣмъ, чтобы читать.
   -- Онъ будетъ упрашивать, сказалъ Лукачевъ.
   -- Мало ли что онъ будетъ упрашивать! Онъ будетъ просить, а мы не согласимся. Не будь фокусника -- дѣло другое.
   -- Однакоже Сусловъ и прочтетъ, и споетъ.
   -- Суслова, батенька, теперь и съ собаками не сыщешь. Онъ, поди, сидитъ у купца Курносова, проговорилъ Котомцевъ.
   -- Вотъ именно съ Курносовымъ-то онъ сегодня и былъ у Уховертова. Выпили они съ Макаромъ Денисычемъ и Сусловъ обѣщался вечеромъ даже съ гитарой придти, чтобы "Тройку" пѣть.
   -- Фу, ты пропасть! хлопнулъ себя по бедрамъ Котомцевъ.-- Нашъ пострѣлъ вездѣ поспѣлъ! И онъ знаетъ, что вечеромъ фокусникъ будетъ фокусы показывать у Уховертова?
   -- Да конечно же. Фокусникъ тоже при нихъ былъ у Макара Денисыча. Сусловъ съ нимъ познакомился. Они вмѣстѣ настойку пили. Фокусникъ чревовѣщаніе дѣлалъ, а Сусловъ показывалъ какъ муха жужжитъ и къ спящей кухаркѣ на носъ садится. Макаръ Денисычъ за этотъ фокусъ бутылку мамуровки ему подарилъ.
   -- Егорка Сусловъ! Я узнаю тебя! воскликнулъ Иволгинъ.
   Котомцевъ вышелъ въ комнату, гдѣ были актрисы, сообщилъ имъ о приглашеніи ихъ редакторомъ Уховертовымъ, и разсказалъ въ чемъ дѣло. Дамы еще
   больше возмутились и наотрѣзъ отказались ѣхать къ Уховертову.
   -- Я, Днѣпровскій и Иволгинъ пойдемъ къ нему, чтобы не ссориться, но читать ни за что не станемъ. Пусть Сусловъ одинъ кривляется, сказалъ Котомцевъ.-- Пожалуй, и Безъимянцева съ собой захватимъ
   -- Не совѣтовала бы и вамъ я ходить, произнесла Котомцева.-- Что онъ, въ самомъ дѣлѣ, объ насъ думаетъ! Дуракъ.
   -- Невозможно, Танюша, совсѣмъ не итти. Зачѣмъ обострять отношенія? произнесъ Котомцевъ.-- Напортить намъ онъ можетъ много, если захочетъ. А мы пойдемъ, но будемъ себя держатъ съ достоинствомъ.
   Лукачевъ смотрѣлъ на него умоляющимъ взоромъ.
   -- Не идутъ дамы? спросилъ онъ.-- Рѣшительно не идутъ? Ну, напортите вы себѣ, много напортите. Ахъ, ахъ, какъ не хорошо будетъ! Макаръ Денисычъ именно для артистокъ-то и приглашалъ гостей, а артистки не будутъ. Анатолій Евграфычъ, уговорите ихъ хоть такъ-то ѣхать. Пусть хоть не читаютъ, но все-таки поѣдутъ.
   -- Что вы ко мнѣ привязались-то! Съ какой стати я ихъ буду уговаривать! огрызнулся на него Котомцевъ.
   -- Ахъ, ахъ, ахъ! Не хорошо будетъ, крутилъ головой Лукачевъ и тяжело вздыхалъ.
   

X.

   Часу въ девятомъ вечера Котомцевъ, Днѣпровскій и Иволгинъ звонились у квартиры редактора-издателя "Листка" Уховертова. Имъ отворила горничная и впустила ихъ въ прихожую, сплошь завѣшанную верхнимъ платьемъ, такъ что для пальто актеровъ недостало уже мѣста на вѣшалкахъ и ихъ пришлось положить на стулъ. Гостей, очевидно, было уже много. Изъ комнатъ доносились громкіе мужскіе голоса, среди которыхъ слышно было побрякиваніе гитары.
   -- Гитара... Это навѣрное Сусловъ... проговорилъ Котомцевъ и покачалъ головой.
   -- Онъ, онъ... кивнулъ ему Иволгинъ.
   Актеры, поправивъ передъ зеркаломъ прически, вошли въ гостиную. Ихъ встрѣтилъ Уховертовъ.
   -- Ну, наконецъ-то! Добро пожаловать... сказалъ онъ, протягивая имъ руки.-- А я ужъ думалъ, что заспесивились. У меня ужъ больше часу гости собрались, прибавилъ онъ, заглянулъ въ прихожую и спросилъ:-- А гдѣ же остальные?
   -- Безъимянцевъ нѣсколько попозже придетъ, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- А дамы? Дамы? Гдѣ же ваша супруга?
   -- Она не совсѣмъ здорова и проситъ извиненія...
   -- Ну, вотъ... Отчего же вчера была здорова? И завтра будетъ здорова. Эхъ, батенька!-- и при этомъ Уховертовъ сдѣлалъ недовольное лицо.-- А ваша свояченица Левина?
   -- Тоже что-то хохлится, далъ отвѣтъ Котомцевъ.-- Знаете, женское дѣло.
   -- Ну, что жъ это такое! Ну, скажите на милость! А я всѣмъ гостямъ объявилъ, что у меня и актрисы будутъ. Ну, ужъ это, знаете, не хорошо. Неужели никто изъ дамъ не пріѣдетъ?
   -- Гулина и Безъимянцева съ костюмами возятся къ завтрашнему спектаклю.
   -- Стало быть, никто изъ дамскаго пола не будетъ? Благодарю покорно! А я всѣмъ гостямъ разсказалъ, что Левина отлично качучу и русскую танцуетъ. Разодолжили, батенька, редактора, разодолжили, нечего сказать. Не ожидалъ.
   Гостей былъ полный домъ, но это была далеко не аристократія города. Большей частью были торговцы и промышленники, что ихъ тотчасъ же и выдавало по ихъ купеческой складкѣ. Въ гостиной на диванѣ сидѣли двѣ пожилыя дамы въ старинныхъ наколкахъ съ широкими лентами. Молодыя дамы и дѣвицы отличались дебелостью и рыхлостью. Отъ дамъ тотчасъ же отдѣлилась хозяйка -- пожилая полная дама совершенно безъ бровей, съ рѣдкими волосами и широкимъ проборомъ, одѣтая въ свѣтлокоричневое шелковое платье съ необычайно толстой басонной отдѣлкой.
   -- Вотъ это моя хозяйка Аграфена Степановна, указалъ на нее Уховертовъ и тотчасъ же отрекомендовалъ гостей.
   -- А гдѣ же ваши госпожи актрисы? спросила она въ свою очередь актеровъ.
   -- Представь, Аграфенушка, не пріѣхали, сказалъ Уховертовъ.
   -- Ай-ай-ай... Да какъ же это имъ не стыдно! А мы для нихъ и гостей-то созвали.
   -- Что дѣлать... Когда-нибудь ужъ въ другой разъ онѣ пріѣдутъ, ежели позволите... проговорилъ Днѣпровскій.-- А сегодня онѣ не совсѣмъ здоровы.
   -- Такъ я и повѣрилъ, что вся женская команда заболѣла! воскликнулъ Уховертовъ.-- Нѣтъ, батенька, тутъ не то. Я знаю, что... Впрочемъ, что жъ, насильно милъ не будешь.
   Начались представленія актеровъ дамамъ. Актеры раскланивались. Обезкураженный хозяинъ повелъ гостей въ кабинетъ. Бутылки съ настойками и наливками на этотъ разъ съ подоконниковъ были сняты, но взамѣнъ ихъ въ углу кабинета стоялъ столъ съ изрядно уже разрушенной на тарелкахъ соленой закуской, а сзади закуски помѣщалась цѣлая батарея бутылокъ и графиновъ. Около этой закуски гости главнымъ образомъ и группировались. Нѣкоторые были уже, какъ говорится, на первомъ взводѣ. Накурено было ужасно. У самаго стола сидѣлъ на стулѣ Сусловъ съ гитарой. Противъ него стояли гости-мужчины, изъ которыхъ выдѣлялся гигантскаго роста жирный, съ отекшимъ лицомъ и бородой лопатой купецъ Курносовъ -- первый торговецъ въ городѣ. Онъ хлопалъ Суслова по плечу и говорилъ:
   -- Выше "Тройки" у тебя ни одной пѣсни нѣтъ. За "Тройку" тебѣ спеціальную медаль въ три пуда и ничего больше!
   -- Отъ медали отказываюсь. Подари лучше ящикъ сигаръ хорошенькихъ, отвѣчалъ Сусловъ.
   И здѣсь хозяинъ началъ знакомить актеровъ съ гостями и, указывая на Суслова, прибавилъ:
   -- Ну, а этотъ изъ вашей артели. Вотъ онъ, неспесивая-то душа! Утромъ былъ, вечеромъ пожаловалъ. Сидитъ, брянчитъ на гитарѣ и всѣхъ насъ потѣшаетъ. О, батенька, это у васъ артистъ! Это у васъ большой артистъ! обратился онъ къ Котомцеву.-- А гдѣ же Левъ? спросилъ онъ, ни къ кому особенно не обращаясь и ища глазами.
   Изъ другого угла комнаты вышелъ откормленный молодой человѣкъ, необычайно пестро одѣтый, и, переваливаясь съ ноги на ногу, сказалъ лѣнивымъ тономъ:
   -- Я здѣсь. Чего вамъ?
   -- А это вотъ нашъ единственный сынъ Левъ, мой помощникъ по магазину и "Листку".
   Молодой человѣкъ протянулъ актерамъ жирную, потную руку съ множествомъ колецъ на пальцахъ. На немъ были сѣрыя широкія брюки, бѣлый жилетъ съ массивной часовой цѣпью и кучей брелоковъ. черный бархатный пиджакъ и голубой галстукъ бабочкой. Въ груди сорочки блистали два брилліанта, а на манжетахъ были запонки величиной чуть не съ блюдечко и звенѣли вдѣтыми въ нихъ для чего-то толстыми кольцами. Прическа его была а-ля-Капуль, съ зачесомъ на лобъ, что вмѣстѣ съ маленькими усами, закрученными въ струнку, дѣлало лицо его до нельзя комичнымъ. Протянувъ актерамъ руку, онъ произнесъ:
   -- Я тутъ съ вашимъ конкурентомъ акробатомъ Кноблохомъ. Учитъ онъ меня, какъ шляпу на палкѣ вертѣть, но никакъ у меня не выходитъ. Онъ вашъ сосѣдъ по гостинницѣ. Вы незнакомы? спросилъ онъ и крикнулъ:
   -- Кноблохъ!
   Подошелъ красивый молодой человѣкъ съ усиками, очень изящно одѣтый, и улыбаясь и показывая бѣлые зубы, проговорилъ:
   -- Мы видѣлись на корридорѣ... Добрый вечеръ, господа коллеги...
   Актеры и ему протянули руки.
   -- Вотъ тоже не спесивъ... кивнулъ на него актерамъ Уховертовъ-отецъ.-- А какой онъ жонглеръ-то! Вы не видали, что онъ съ тарелками дѣлаетъ? Ты, Карлуша, потомъ покажи имъ. Я ужъ его попросту Карлушей зову.
   -- Я Вильгельмъ, улыбнулся акробатъ.
   -- Ну, а для меня Карлуша. Хочу звать Карлушей и буду звать Карлушей. Что онъ намъ сейчасъ съ двумя графинами дѣлалъ, такъ просто на удивленіе! Швыряетъ какъ мячики и ловитъ. И вѣдь, главное, настойки не пролилъ. А вашимъ дамамъ я этого никогда не прощу, что онѣ не пріѣхали, снова обратился Уховертовъ-отецъ къ актерамъ.-- Все это вздоръ и пустяки -- ихъ болѣзнь. Просто тонъ задаютъ. А это не хорошо, не любезно. Представь себѣ, Левъ, артистки-то ихъ не пріѣдутъ.
   -- Отчего? Что за музыка?
   -- Больны будто бы, простудились.
   Котомцева начинало уже коробить отъ этихъ разговоровъ. Онъ морщился, кусалъ губы. Хмурились и Днѣпровскій съ Иволгинымъ, но помня, что Уховертовы нужные люди, молчали.
   -- Вотъ тебѣ здравствуй! развелъ руками Уховертовъ-сынъ.-- И мамзель Левина не пріѣдетъ?
   -- Никто, никто.
   -- Это жалко. То-есть даже просто обидно. Сусловъ разсказывалъ, что она отлично танцуетъ. Послушайте... Да вѣдь можно сейчасъ послать за ней, сказалъ онъ актерамъ.-- Можетъ быть, ежели мы пошлемъ свою лошадь, такъ она пріѣдетъ?
   -- Какъ же она можетъ пріѣхать, ежели она больна, рѣзко отвѣтилъ Иволгинъ.-- Вамъ вѣдь сказано, что она больна.
   Уховертовъ-отецъ покосился на Иволгина и сказалъ сыну:
   -- Оставь, Левъ... Не надо. Не хотятъ потѣшить,-- и не надо.
   -- Дамы наши всѣ сдѣлаютъ вамъ визитъ -- объ этомъ вы не безпокойтесь, сказалъ Котомцевъ.
   -- Эхъ, батенька, дорого яичко въ Христовъ день... Сегодня вотъ у меня гости -- я и хотѣлъ гостямъ похвастать. Ну, да все равно, отвѣчалъ Уховертовъ-отецъ.-- А теперь, господа, пожалуйте къ закускѣ и съ дорожки нашихъ произведеній по рюмочкѣ хватите, обратился онъ къ актерамъ.-- Репертуаръ настоекъ и наливокъ у меня обширный, но первымъ номеромъ я совѣтовалъ бы вамъ хватить Уховертовки. Этимъ именемъ я называю настойку на смѣси шести различныхъ древесныхъ почекъ. Пожалуйте.
   Онъ взялъ Иволгина и Днѣпровскаго подъ руки и потащилъ къ закускѣ.
   

XI.

   Актеры выпили по рюмкѣ уховертовки, чокнувшись съ хозяиномъ.
   -- Ну, что? спрашивалъ тотъ про водку.
   -- Хороша, отвѣчалъ Днѣпровскій.
   -- Ну, этого мало сказать, что хороша. Восторгъ... Вы знаете, нашъ аптекарь не можетъ даже догадаться, изъ чего она составлена. Дѣлалъ анализъ -- никакого толка. Ранней весной я самъ отправляюсь въ лѣсъ и собираю почки для настоя, а какія почки -- это мой секретъ. Скажу только, что тутъ шесть сортовъ почекъ. Исправникъ умолялъ меня открыть ему секретъ. "Нѣтъ, говорю, Нилъ Иванычъ, не просите, не могу. Тарелочку, говорю, для украшенія вашей столовой, извольте, подарю, а секретъ -- ни-ни"... Вы знаете, вѣдь онъ разныя тарелки для стѣнъ столовой собираетъ, и ничѣмъ ему такъ не угодишь, какъ если подаришь такую фарфоровую или фаянсовую тарелку, какой у него нѣтъ. Сейчасъ онъ произведетъ ее въ тарелку Наполеона или Шекспира и будетъ съ ней носиться какъ курица съ яйцомъ.
   -- А исправникъ у васъ сегодня не будетъ? спросилъ Котомцевъ.
   -- Долженъ бы былъ быть, да вотъ не плоше вашихъ бабъ шаршавится. Вовѣкъ я не забуду это насчетъ вашихъ дамъ. Я живу попросту, больше по купечески, чѣмъ по писательски... Я купецъ, и горжусь этимъ. Вотъ у меня и закусочка весь вечеръ въ углу на купеческій маноръ. Радушіе у меня полное... Хотѣлъ я устроить маленькій домашній артистическій вечерь, чтобы всѣ попѣли, почитали, показали свои фокусы, однимъ словомъ, кто во что гораздъ,-- и вдругъ дамы не пріѣхали. Послушайте... Нельзя ли, въ самомъ дѣлѣ, хоть за одной Левиной-то послать, чтобы она намъ станцовала качучу?
   -- Да вы въ своемъ умѣ, Макаръ Денисычъ? вырвалось у Котомцева.
   -- А что? удивленно спросилъ Уховертовъ.-- Я ее послѣзавтра въ "Листкѣ" похвалилъ бы.
   -- Неужели вы думаете, что она стала бы танцовать передъ вашими гостями качучу, ежели бы и пріѣхала?
   -- А что же? Отчего же? Здѣсь въ своемъ кругу. И отчего не потѣшить редактора?
   -- Да полноте... Что вы! Балетный танецъ... Въ костюмѣ.. Нѣтъ, вы совсѣмъ не дѣло говорите.
   -- Ну, шаршавость, шаршавость... Я это вижу. А съ шаршавостью далеко не уѣдешь.
   Сусловъ бренчалъ на гитарѣ и пѣлъ какіе-то куплеты. Купецъ Курносовъ слушалъ его и хохоталъ. Наконецъ онъ подошелъ къ Котомцеву и спросилъ его:
   -- Умѣете такъ докладывать?
   При этомъ онъ кивнулъ на Суслова.
   -- Нѣтъ, не учился, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Это не моя спеціальность.
   -- А насчетъ чего же вы специвалистъ?
   -- Я актеръ... Играю и читаю на сценѣ... Только на сценѣ...
   -- А въ веселой компаніи ничего подпустить не можете?
   -- Не могу.
   -- И они не могутъ? кивнулъ Курносовъ на Днѣпровскаго и Иволгина.
   -- Не можемъ, отвѣчали тѣ въ одинъ голосъ.
   -- Жаль. Ну, все равно. Выпить-то все-таки можете?
   -- Это можемъ.
   -- Ну, такъ выпьемте за компанію.
   Актеры выпили съ Курносовымъ. Онъ кивалъ на нихъ и говорилъ:
   -- Не зашли въ лавку-то. Ни разу не зашли... А вѣдь, поди, десять разъ мимо пробѣгали. Я на юру торгую. Вонъ Егорка какъ пріѣхалъ -- сейчасъ прибѣжалъ, этотъ ласковый, кивнулъ онъ на Суслова и прибавилъ: -- Заходите. Я вѣдь вашъ покупатель. Завтра у васъ въ театрѣ буду.
   -- Спасибо. Зайдемъ какъ-нибудь, поблагодарилъ Днѣпровскій.
   Въ прихожей раздался звонокъ. Молодой Уховертовъ тотчасъ же выбѣжалъ изъ кабинета узнать, кто это звонился, вернулся и заговорилъ:
   -- Джузеппе Барбароса пріѣхалъ... Фокусникъ пріѣхалъ. Съ цѣлой корзиной своихъ аппаратовъ пріѣхалъ, снасибо ему.
   Черезъ минуту показался черномазенькій жидочекъ во фракѣ и раскланивался. Сзади его шелъ Уховертовъ-отецъ и возглашалъ:
   -- Знаменитый престидигитаторъ и магъ Джузеппе Барбароса, а попросту Осинъ Моисѣичъ. Какъ фамилія-то настоящая, я все забываю?
   -- Зачѣмъ вамъ моя фамилія? съ еврейскими ухватками отвѣчалъ фокусникъ, хихикая.-- Я Джузеппе Барбароса и ничего больше.
   -- Бердичевскому первой гильдіи!.. привѣтствовалъ его Курносовъ, протягивая ему руку.
   -- Зачѣмъ первой гильдіи? Я свободнова артистъ, художникъ -- и ничего больше.
   Увидя актеровъ, онъ подошелъ къ нимъ и поздоровался. Они вчера еще познакомились съ нимъ въ клубѣ во время магическо-акробатическаго представленія.
   -- Ну, какъ у васъ сборъ на завтра? спросилъ фокусникъ у актеровъ.
   -- Ничего. Берутъ билеты по немногу.
   -- А мы вчера взяли очень хорошо. Почти вся зала была полна.
   Къ фокуснику подскочилъ старикъ Уховертовъ.
   -- Осипъ Моисѣичъ, выпей да и начинай. Столъ для тебя поставленъ въ гостиной, говорилъ онъ.-- Публика ждетъ съ нетерпѣніемъ. Ты будешь номеромъ первымъ, за тобой прочтутъ что-нибудь господа артисты, за ними Сусловъ съ гитарой, а ужъ Карлуша закончитъ. Онъ сегодня хочетъ показать что-то особенное со стуломъ, поставленнымъ на стаканахъ, и съ поясами.
   При фразѣ "за тобой прочтутъ что-нибудь артисты", актеры переглянулись между собой и насмѣшливо улыбнулись.
   -- Ося! Ты выпилъ? продолжалъ хозяинъ, спрашивая фокусника.
   -- Нѣтъ еще. Сейчасъ выпью.
   -- Ну, такъ выпьемте всѣ вкупѣ. Карлуша! Левъ, идите сюда къ столу! кричалъ Уховертовь акробата и сына.
   -- И мы, и мы съ вами! заговорили Сусловъ и купецъ Курносовъ, подходя къ закускѣ.
   Хозяинъ началъ наливать рюмки. Котомцевъ, Днѣпровскій и Иволгинъ отказались пить. Они отошли, въ сторону, пожимая плечами, и шептались.
   -- Это чортъ знаетъ какое нахальство! Онъ насъ хочетъ заставить цѣлое представленіе дѣлать вмѣстѣ съ фокусникомъ и акробатомъ. И замѣтьте, даже не просилъ еще насъ читать, а ужъ распоряжается нами, заговорилъ Котомцевъ.
   -- Свинья! выругался Иволгинъ.-- Я ни за что не буду читать. Строчки не прочту.
   -- Да кто же будетъ-то? Никто не будетъ. И я не стану.
   У закуски слышался возгласъ Курносова:
   -- Бердичевскій первой гильдіи!.. Можешь ты эту селедку превратить въ перчатку?
   Сусловъ напѣвалъ:
   
   "Настоечка двойная,
   "Настоечка тройная,
   "Сквозь уголь пропускная --
   "Удивительная!"
   
   Актеры слышали, какъ старикъ Уховертовъ громко говорилъ про нихъ фокуснику:
   -- Пришли и ходятъ, какъ аршинъ проглотивши. И чего они важность на себя напускаютъ! Кажется, у редактора-то мѣстной прессы это вовсе ужъ некстати.
   Черезъ четверть часа фокусникъ показывалъ въ гостиной фокусы. Ему неистово апплодировали за каждый его фокусъ. Актеры стояли въ дверяхъ и смотрѣли. Но вотъ фокусникъ проговорилъ: "дѣлаю перерывъ сеанса", и отошелъ отъ стола. Новый взрывъ апплодисментовъ.
   Къ Котомцеву подскочилъ старикъ Уховертовъ и, кланяясь, произнесъ:
   -- А теперь я васъ попрошу что-нибудь прочесть, добрѣйшій Анатолій Евграфовичъ.
   -- Съ удовольствіемъ бы прочелъ, но не могу. У меня горло болитъ.
   -- То-есть какъ это? удивленно выпучилъ на него глаза Уховертовъ.
   -- Боленъ. Не въ состояніи.
   -- Боленъ? Ну, теперь я понимаю! протянулъ Уховертовъ.-- А вы, господа артисты? спросилъ онъ Днѣпровскаго и Иволгина.
   -- Простите, но и мы не въ расположеніи. Въ другой разъ когда-нибудь съ удовольствіемъ, отвѣчали они въ одинъ голосъ.
   -- И вы тоже? Понимаю, понимаю...
   -- Почтеннѣйшій Макаръ Денисычъ, вѣдь у васъ и такъ ужъ сегодня много развлеченій: фокусникъ, Сусловъ, акробатъ, пробовалъ уговаривать хозяина Котомцевъ.
   -- Понимаю, понимаю... твердилъ тотъ.-- И это называется: вы намъ, а мы вамъ! хороню. Такъ и будемъ знать.
   Старикъ Уховертовъ отошелъ отъ нихъ нахмуренный и крикнулъ:
   -- Сусловъ! Распотѣшь "Тройкой"! Начинай!
   Сусловъ настроилъ гитару и запѣлъ.
   -- Надо уходить. Здѣсь намъ больше нечего дѣлать... сказалъ Котомцевъ.
   Котомцевъ, Днѣпровскій и Иволгинъ незамѣтнымъ манеромъ стали по одному пробираться въ прихожую и, отыскавъ свои пальто, уходили.
   Когда они сходили съ лѣстницы, имъ попался Безъимянцевъ. Онъ еще только шелъ къ Уховертову.
   -- Вернись. Не стоитъ ходить.
   -- Отчего? Что такое?
   Они разсказали ему.
   -- Ай-да провинціальный меценатъ! покачалъ онъ головой.
   Всѣ отправились къ себѣ въ гостинницу.
   

XII.

   Утромъ, въ день спектакля была продана едва только половина мѣстъ въ залѣ. Актеры и актрисы были не веселы.
   -- Неужели ужъ въ первый-то спектакль не будетъ полнаго сбора? спрашивали они другъ друга.
   -- Богъ вѣсть... отвѣчалъ Котомцевъ и пожималъ плечами.-- А расходы, долженъ вамъ сказать, у насъ по спектаклю порядочные, нужды нѣтъ, что имѣется готовая сцена, мебель при сценѣ, обмеблированная зала и освѣщеніе. Здѣсь вечеровый расходъ будетъ куда больше вечероваго расхода въ Гусятниковѣ. За помѣщеніе, за афиши, за публикаціи, за билеты, въ общество драматическихъ писателей за пьесы, парикмахеръ -- и наконецъ оркестръ, перечислялъ онъ.
   -- Вотъ ужъ оркестръ-то ты совершенно напрасно пригласилъ, сказала жена.-- Можно бы было и съ таперомъ обойтись, какъ въ Гусятниковѣ.
   -- Да вѣдь думаю, чтобы какъ-нибудь получше себя зарекомендовать передъ публикой. Таперь просилъ съ меня десять рублей отъ спектакля, считая тутъ и одну репетицію, а семь человѣкъ евреевъ-музыкантовъ взяли восемнадцать рублей. Только на восемь рублей лишняго, а ужъ эффектъ совсѣмъ другой. Вотъ расходъ на объявленіе въ "Листкѣ", за которое съ насъ содралъ Уховертовъ, совсѣмъ лишній. Афиши имѣются, расклеены по всему городу -- ну, и довольно.
   Во время репетиціи актеры то и дѣло бѣгали въ буфетъ, гдѣ продавались билеты, справляться у буфетчика насчетъ сбора, и, вернувшись, выкрикивали на всю залу что-нибудь въ родѣ слѣдующаго:
   -- Докторъ изъ больницы присылалъ сейчасъ за двумя билетами по полтора рубля!
   На репетиціи постороннихъ сначала никого не было, но къ концу прибѣжалъ Лукачевъ. Здороваясь съ актерами, онъ качалъ головой и говорилъ:
   -- Крѣпко вы вчера нашего старика обидѣли, что не пріѣхали къ нему на вечеръ въ полномъ составѣ. Да это бы еще ничего, что не всѣ пріѣхали, а изъ пріѣхавшихъ-то никто не прочиталъ у него ни полъ-строчки.
   -- Нельзя же, батенька, артистовъ равнять съ фокусниками и акробатами и ставить ихъ на одну доску, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Знаю, знаю, но что жъ вы подѣлаете, коли человѣкъ глупъ!
   -- А сильно сердится? спросили дамы.
   -- Рветъ и мечетъ. Онъ ужъ вамъ свинью подпустилъ въ завтрашнемъ номерѣ.
   -- Какую?
   -- Мы слышали, говоритъ, что составъ прекрасной труппы гимнастовъ и жонглеровъ на-дняхъ увеличится новымъ сюжетомъ. Ожидаютъ клоуна съ дрессированными пуделемъ и обезьяной, выдѣлывающими удивительныя штуки". А между тѣмъ, акробаты никакого и клоуна-то не ожидаютъ, какъ мнѣ извѣстно. Просто изъ своей головы сочинилъ.
   -- Какая же тутъ свинья?
   -- Какъ: какая! Помилуйте. Паша публика сѣрѣе сѣраго. Будутъ ждать клоуна съ обезьяной и пуделемъ, а къ вамъ на спектакль не пойдутъ.
   -- Да полноте!
   -- Увѣряю васъ. Нѣтъ, онъ мстительный. Жалко, что меня не было вчера у него на вечерѣ, а то я посовѣтовалъ бы вамъ прочесть что-нибудь, обратился Лукачевъ къ Котомцеву.-- Чортъ съ нимъ. Бросили бы кость собакѣ.
   -- А отчего вы, въ самомъ дѣлѣ, вчера у него не были? спросилъ Котомцевъ.
   -- Не удостоилъ приглашеніемъ.
   -- Да вѣдь журъ-фиксъ у него, стало-быть въ назначенный день и безъ приглашенія...
   -- Для другихъ журъ-фиксъ, а не для меня. Онъ у насъ съ сотрудниками очень гордъ и любитъ, чтобы они являлись только по приглашенію. Ну, какъ у васъ сборъ?
   -- Да нельзя сказать, чтобы важенъ былъ.
   -- Немножко помѣшало то обстоятельство, что сегодня канунъ Екатеринина дня. Именинницы...
   -- Здравствуйте. Да вѣдь это канунъ, а не Екатерининъ день!
   -- Ничего не значитъ. У насъ привыкли и наканунѣ своихъ именинъ дома сидѣть. И гости тоже самое... "Завтра, молъ, буду на именинахъ, такъ зачѣмъ я сегодня въ театръ пойду?" Два дня подърядъ у насъ не любятъ дома не быть, разсказывалъ Лупачевъ -- Наконецъ, и сегодня есть именинники... Сегодня Александра...
   Гулина развела руками.
   -- Боже мой! Да есть ли ужъ, въ самомъ дѣлѣ, удачные дни для спектаклей! воскликнула она.
   -- Воскресенье и праздники -- вотъ удачные дни.
   Изъ буфета шелъ Сусловъ. Онъ прожевывалъ бутербродъ и кричалъ:
   -- Два билета по рублю сейчасъ продала!
   -- Кто взялъ? спрашивалъ Лукачевъ.
   -- Какая-то физіономія изъ купеческаго быта. Взялъ и спрашивалъ: будутъ ли пѣніе и пляски.
   Начали репетицію водевиля. За выходами въ комедіи "Роковой шагъ" слѣдилъ Сусловъ, незанятый въ комедіи, теперь же его обязанности принялъ на себя Котомцевъ, не играющій въ водевилѣ. Около Котомцева былъ Лукачевъ и говорилъ:
   -- Съ удовольствіемъ бы помогъ чѣмъ-нибудь вамъ сегодня вечеромъ на сценѣ, но идолъ-то нашъ запретилъ. "Ты, говоритъ, не вздумай у нихъ участвовать -- не хочу я этого".
   -- Ахъ, вотъ какъ разсердился! сказалъ Котомцевъ.-- Но спасибо, сегодня мы и одни справимся. Развѣ что потомъ...
   -- И потомъ боюсь, если вы съ нимъ не помиритесь. Зато ужъ отъ Суслова онъ просто въ восторгѣ! Такую онъ ему въ завтрашнемъ номерѣ рекламу накаталъ, что просто на удивленіе!
   -- Еще бы. Человѣкъ цѣлый вечеръ потѣшалъ его и всѣхъ гостей.
   -- Въ присядку, говорятъ, потомъ плясалъ.
   -- Свинья!
   -- Часу въ пятомъ утра, говорятъ, онъ уѣхалъ съ Курносовымъ отъ нашего-то и ужъ были елееле... Курносовъ, говорятъ, пьяный ворвался къ булочнику Феклистову на дворъ и опрокинулъ всѣ доски съ тѣстомъ въ снѣгъ.
   -- Зачѣмъ?
   -- Да просто изъ безобразія. Булочники у насъ, передъ посадкой булокъ въ печи, выставляютъ ихъ для чего-то на морозъ -- вотъ онъ ворвался и давай безобразничать. И Сусловъ былъ съ нимъ вмѣстѣ.
   -- Безобразники!
   -- Курносовъ-то сегодня, разумѣется, заплатитъ булочнику убытки, но я боюсь, какъ бы онъ не распился, да не пріѣхалъ сегодня пьяный къ вамъ въ спектакль. А пріѣдетъ пьяный -- навѣрное наскандальничаетъ.
   -- Ну?! А вы тоже пресса... Вотъ бы и печатали, и обличали безобразниковъ.
   -- Какъ же про него можно печатать, ежели онъ пріятель нашего редактора! Да и со всѣми въ городѣ онъ пріятель. Съ нимъ и исправникъ ничего подѣлать не можетъ. Развѣ только совѣстить начнетъ. А тотъ стоитъ да улыбается: "полно, говоритъ, брось... вѣдь всѣмъ заплачено". Вы знаете, что онъ у насъ разъ сдѣлалъ? Былъ въ клубѣ вечеръ. Пріѣзжалъ нѣмецъ и показывалъ туманныя картины. Въ посту дѣло было. Распутица на улицѣ. Къ разъѣзду публики около театра собрались всѣ извозчики. А Курносовъ пьяный вышелъ заранѣе изъ клуба, да и подрядилъ всѣхъ извозчиковъ на всю ночь. Подрядилъ, да и увелъ ихъ къ трактиру Ланецкаго. Публика выходитъ изъ клуба -- ни одного извозчика. Ну, и пришлось всѣмъ шагать домой по грязи. А у насъ весной грязь-то бываетъ какая! Да про его похожденія написать, такъ цѣлая книжка бы вышла, разсказывалъ Лукачевъ и спросилъ Котомцева:-- Сусловъ-то вашъ живетъ у него, что ли?
   -- Живетъ. Совсѣмъ переселился. Говорятъ, что Курносовъ ему отдѣлалъ двѣ комнаты въ мезонинѣ, отвѣчалъ Котомцевъ.
   Изъ буфета пришла Котомцева и шепнула мужу:
   -- Дешевыя мѣста по полтиннику и по семидесяти пяти копѣекъ всѣ разобраны. Пожалуй, и полный сборъ будетъ.
   

XIII.

   Спектакль, однако, не увѣнчался полнымъ сборомъ. Недовыручено было рублей шестьдесятъ. На рукахъ остались дорогія мѣста первыхъ рядовъ. Да и вообще на спектакль какъ-то вяло собирались. Евреи музыканты въ оркестрѣ грянули передъ поднятіемъ занавѣса увертюру изъ "Фенелы" при на половину пустомъ залѣ, хотя спектакль и начался вмѣсто назначенныхъ семи съ половиной часовъ ровно въ восемь. Публика наполнила залу только въ концѣ перваго акта. Актеры, впрочемъ, были довольны и этимъ сборомъ.
   -- Дай Богъ, чтобы хоть такъ-то дальше продолжалось, говорили нѣкоторые.
   -- Еще бы! Но такъ дальше продолжаться не можетъ. Второй спектакль въ провинціи всегда бываетъ на половину хуже перваго по сбору, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Это ужъ какой-то неотразимый законъ.
   Котомцева и Котомцеву при выходѣ на сцену приняли очень слабо, хотя сидѣвшій въ первомъ ряду стульевъ исправникъ и подалъ примѣръ, первый заапплодировавъ. Послѣ перваго акта актеровъ вызвали, но апплодисменты были тоже не сильные, а со стороны Уховертова послышалось даже легкое шиканье.
   Въ антрактѣ исправникъ, всѣ старшины клуба и интеллигентный купецъ Кубышкинъ, какъ онъ себя называлъ, пришли на сцену, но Уховертовъ на сцену не явился. Старшины [и исправникъ знакомились съ дамами. Исправникъ говорилъ:
   -- Ну, что жъ, на сборъ и сочувствіе публики вы не можете сегодня пожаловаться. Почти весь городъ у васъ въ залѣ.
   -- Больше бы было публики, если бы не канунъ Катеринина дня, перебилъ Кубышкинъ.-- Свояченица моя Екатерина Николаевна не пріѣхала съ мужемъ. У нихъ сегодня дома всенощную вечеромъ служатъ. Нашего мирового судьи Подкузьмина нѣтъ, потому что и у него жена Екатерина, а нѣтъ мадамъ Подкузьминой, нѣтъ прокурора Благонскаго. Съ желѣзной дороги многихъ нѣтъ, пересчитывалъ Кубышкинъ.
   -- На желѣзной дорогѣ ревизіонную коммиссію ждутъ -- вотъ отчего не пріѣхали, сказалъ исправникъ,-- Да желѣзная дорога васъ поддержитъ въ слѣдующіе спектакли. Тамъ все большіе театралы.
   -- Ахъ, кабы вашими устами да медъ пить! вздохнулъ Котомцевъ.
   -- Не давайте только туманныхъ и мрачныхъ пьесъ. Вотъ сегодня, напримѣръ... Конечно, для перваго спектакля оно ничего, но вѣдь канитель...
   -- Да неужели, многоуважаемый Билъ Ивановичъ, вамъ "Роковой шагъ" не нравится?
   -- Ничего. Но канитель... рѣшилъ исправникъ и отправился курить въ мужскую уборную.
   Тамъ сидѣлъ уже купецъ Курносовъ и поилъ Суслова и Безъимянцева мадерой. На тарелкѣ лежали мандарины. Нилъ Иванычъ тотчасъ же покосился на тарелку, снялъ съ нея мандарины, осмотрѣлъ ее со всѣхъ сторонъ и спросилъ:
   -- Чья эта тарелка?
   -- Изъ буфета, отвѣчалъ Курносовъ.-- А что, понравилась?
   -- Отличная тарелка, и въ моей коллекціи такой нѣтъ.
   -- Царя Гороха эта тарелка, Нилъ Иванычъ, что ли?
   -- Ты не остри. Я этого не люблю. А вотъ лучше скажи буфетчику, что я ее беру съ собой, а ему завтра хорошую фарфоровую гладкую пришлю. Уберите ее до конца спектакля пожалуйста.
   Нилъ Иванычъ подалъ тарелку Котомцеву.
   Главная пьеса не понравилась публикѣ. Это чувствовалось по вялымъ апплодисментамъ, которые въ слѣдующихъ актахъ были еще жиже. Котомцева сердилась на суфлера Подсѣдова и говорила:
   -- Это невозможно... Онъ всю пьесу зарѣзалъ. Пялитъ влюбленные глаза на Дашу, а подавать реплики -- не подаетъ.
   Новоиспеченный суфлеръ Миша Подсѣдовъ стоялъ, какъ къ смерти приговоренный, и бормоталъ:
   -- Татьяна Ивановна... Я бы и радъ былъ душой, но вѣдь сами, знаете, въ первый разъ...
   Водевиль "Что имѣемъ, не хранимъ" прошелъ при цѣломъ рядѣ рукоплесканій, хотя главную женскую роль Матрены Марковны Гулина и плохо играла. Выручали только остальные артисты. Благодаря Уховертову и Курносову, Суслова при появленіи его на сценѣ встрѣтили громомъ апплодисментовъ; Уховертовъ-отецъ и Уховертовъ-сынъ, въ пику другимъ актерамъ, подскочили къ самой рампѣ, неистово били въ ладоши и кричали "браво, Сусловъ". Курносовъ, изрядно уже наглотавшійся мадеры, закричалъ даже "ура". Эти трое пріятелей Суслова рукоплескали ему за каждое смѣшное слово, за каждый, такъ называемый, сценическій "крендель", а Сусловъ, играя, такъ и кренделилъ на каждомъ шагу. По окончаніи водевиля опять безконечные вызовы. Уховертовы кричали Суслова даже тогда, когда уже и вся публика разошлась изъ залы.
   Въ уборную Сусловъ вошелъ весь сіяющій и торжественно сбросилъ съ себя парикъ. Переодѣвавшійся тамъ Днѣпровскій сказалъ ему:
   -- Великъ ты, Егорка! Совсѣмъ великъ! Умѣешь себѣ успѣхъ подстраивать.
   -- А что жъ? Я не щетинюсь ни передъ кѣмъ. Я ласковый, а ласковое телятко всегда двѣ матки сосетъ.
   -- Да, ужъ теперь пословиду нужно такъ говорить: не родись уменъ, не родись пригожъ, а родись ласковъ... согласился Днѣпровскій.
   Прибѣжавшій въ уборную Курносовъ заключилъ Суслова въ свои объятія и восклицалъ:
   -- А ужъ и распотѣшилъ же ты всѣхъ до слезъ! Иди скорѣй въ буфетъ! Иди! Самъ исправникъ желаетъ съ тобой выпить.
   -- Сейчасъ, сейчасъ... Дай только переодѣться и съ рыла гримировку смазать, отвѣчалъ Сусловъ.
   Вошелъ въ уборную и Уховертовъ-сынъ, остановился передъ Сусловымъ и, беззвучно апплодируя, произнесъ:
   -- Браво, браво! Браво, Сусловъ! Талантъ, большой талантъ! Всѣхъ исполнителей похерилъ своей игрой. На московскую сцену тебя. Тамъ такого комика даже нѣтъ!
   И онъ, выпяливъ впередъ брюхо, протянулъ Суслову руку и покровительственно -похлопалъ его по плечу.
   -- А теперь къ вамъ-съ... обратился онъ къ Котомцеву, разсчитывавшемуся съ парикмахеромъ и какими-то рабочими.-- По условію, наша фирма должна тотчасъ лю послѣ спектакля получить съ васъ за напечатаніе афишъ, билетовъ и объявленія въ газетѣ. Вотъ счетъ-съ... Тутъ еще прибавлено и за билетъ на полученіе "Листка"!..
   -- Сдѣлайте одолженіе... отвѣчалъ Котомцевъ.-- Сейчасъ можете получить. Только пойдемте со мной въ буфетъ, потому что я еще не принималъ кассы отъ буфетчика. Тамъ и получите.
   Всѣ отправились въ буфетъ. Тамъ около стойки стояла цѣлая толпа съ Уховертовымъ-отцомъ.
   -- Сусловъ! Сусловъ идетъ. Браво, браво, Сусловъ! послышались возгласы и опять раздались апплодисменты.
   -- Прекрасно, прекрасно сыграли, заговорилъ исправникъ, подходя къ Суслову и подавая ему руку.
   -- И Днѣпровскій, господа, хорошъ. Очень хорошъ. Ловко онъ этого самаго капитана докладывалъ вмѣстѣ съ Сусловымъ въ послѣдней пьесѣ. Вотъ онъ, Днѣпровскій... говорилъ кто-то, подводя къ толпѣ Днѣпровскаго, участвовавшаго въ роли капитана ГГЬтухова въ водевилѣ.
   -- Да, да... господинъ капитанъ! Выпить съ нами! раздался чей-то возгласъ.
   А на Котомцева, появившагося въ буфетѣ, никто и вниманія не обращалъ. Уховертовъ-отецъ сухо поздоровался съ нимъ за руку и сказалъ:
   -- Нельзя ли, пожалуйста, съ сыномъ моимъ разсчитаться.
   -- Да, да... Сейчасъ...
   Котомцевъ началъ принимать отъ буфетчика кассу. Уховертовъ-сынъ не отходилъ отъ него и ждалъ расчета. Съ другой стороны Котомцева стоялъ Иволгинъ и шепталъ ему:
   -- Бога ради, дайте мнѣ въ счетъ десять рублей... Мой дядя, портной, сшилъ мнѣ новую парочку и требуетъ непремѣнно хоть сколько-нибудь въ уплату. Можно пятнадцать? Дайте пятнадцать. У меня и у самого ни копѣйки...
   -- Потомъ, потомъ, голубчикъ... Завтра... Прежде надо расходы свести, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Какъ завтра, ежели дядя здѣсь въ буфетѣ дожидается! Онъ нарочно пришелъ.
   -- Вотъ восемь рублей. Больше не могу сегодня..
   -- Эхъ! крякнулъ недовольнымъ тономъ Иволгинъ, но восемь рублей взялъ.
   Клубный лакей, между тѣмъ, вывѣшивалъ на стѣнѣ въ буфетѣ афишу на второй спектакль. Афиша гласила, что пойдутъ: сцена изъ "Гамлета" и пьесы "Счастливый День" и "Домовой шалитъ".
   

XIV.

   На другой день послѣ спектакля Котомцева съ сестрой и мужъ и жена Безъимянцевы ходили съ визитомъ къ Уховертовымъ, но ни редактора, ни сына не застали дома. Ихъ приняла жена Уховертова Аграфена Степановна. Извиняясь, что одѣта по домашнему, она вышла къ нимъ, кутаясь въ большой ковровый платокъ, усадила дамъ, по купеческой провинціальной манерѣ, на диванъ въ гостиной, передъ которымъ стоялъ столъ, покрытый бархатной салфеткой и на немъ большая лампа; сама она помѣстилась рядомъ въ креслѣ и говорила:
   -- Что это вы къ намъ въ понедѣльникъ на журъ-фиксъ-то не пожаловали? Не хорошо, не хорошо такъ спесивиться. Мужъ очень на васъ сердился, да и по сейчасъ сердится.
   -- Мнѣ нездоровилось, у другихъ костюмы были не въ порядкѣ, но вотъ ужъ сегодня мы исправляемъ нашу оплошность. Передайте вашему супругу, что очень жалѣемъ, что не застали его, отвѣчала Котомцева.
   -- Что сегодня! Сегодня-то ужъ могли бы и не пріѣзжать. Мы не за визитами гонимся, а вотъ чтобы намъ на журъ-фиксѣ кто что-нибудь прочиталъ, кто спѣлъ. У насъ всѣ такъ дѣлаютъ. Ужъ на что чванная пріѣзжала тутъ пѣвица одна, изъ княгинь она... Какъ ее?.. Ну, да все равно. А и она пѣла. А въ воскресенье у насъ и два акробата были, и фокусникъ -- и всѣ представляли. Фокусникъ-то и акробаты ужъ второй разъ представляютъ.
   -- Извинитесь передъ вашимъ супругомъ за насъ и скажите ему, что въ будущемъ мы исправимъ нашу ошибку, сказала Безъимянцева.
   Посидѣвъ минутъ съ десять, гости поднялись и стали прощаться.
   -- Наливочки по рюмочкѣ? Мы наливками славимся. У насъ больше десяти сортовъ... предложила Уховертова, но гости отказались.
   Визитъ актрисъ, однако, не помогъ къ скрѣпленію дружественныхъ узъ между труппой и редакторомъ и Листка", какъ разсчитывалъ Котомцевъ, посылая къ Уховертовымъ своихъ дамъ. Черезъ день послѣ спектакля въ "Листкѣ" появилась очень несочувственная рецензія о первомъ спектаклѣ. Расхваливали только одного Суслова, Про него говорилось, что онъ оживилъ весь спектакль своей игрой, что онъ головой выше всей труппы, и что ему настоящее мѣсто не въ глухой провинціи, а на одной изъ столичныхъ сценъ. Про исполненіе комедіи "Роковой шагъ" говорилось:
   "Исполнителей пьесы приняли очень сдержанно, если не сказать -- сухо. Премьерша труппы г-лса Котомцева читала свою роль не дурно, но и только... Въ горячихъ мѣстахъ роли оставалось желать болѣе лучшей исполнительницы. Г-нъ Котомцевъ не испортилъ своей роли, но и у него было много шероховатостей. Объ остальныхъ артистахъ, игравшихъ въ пьесѣ, подождемъ давать свои заключенія до слѣдующаго спектакля. Того, что называется ансамблемъ, въ пьесѣ не было, и до водевиля "Что имѣемъ, не хранимъ" публикѣ пришлось проскучать".
   Номеръ "Листка" съ рецензіей принесъ Лукачевъ актерамъ еще раньше разсыльнаго, подающаго газету. Онъ явился въ гостинницу рано утромъ, когда актеры только еще встали и пили чай. Онъ былъ сильно встревоженъ и даже блѣденъ.
   -- Вотъ что вы надѣлали! Вотъ какую рецензію нашъ самъ написалъ! воскликнулъ онъ, подавая газету, и тутъ же прибавилъ:-- Только вы Бога ради не подумайте, что это я! Онъ, онъ, у меня бы и рука не повернулась такъ написать.
   Котомцевъ взялъ газету, прочелъ вслухъ рецензію и сказалъ:
   -- Мерзавецъ!
   Подобные же эпитеты редактору "Листка" послышались и изъ устъ другихъ артистовъ, собравшихся во имя дешевизны для чаепитія за общимъ самоваромъ. При чтеніи только Суслова да Иволгина не было, которые жили не въ гостинницѣ, а въ мезонинѣ у купца Курносова.
   -- Совершенно ненужное объявленіе о спектаклѣ человѣку дали и оплатили, девять билетовъ на мѣста вручили -- и вдругъ онъ такую рецензію пишетъ! плакался Котомцевъ.
   -- Не посылать ему за это даровыхъ билетовъ на второй спектакль! Не посылать! воскликнулъ Днѣпровскій въ волненіи, вскакивая съ мѣста и шагая по комнатѣ.
   -- Голубчики! Не ссорьтесь съ нимъ! Хуже будетъ... упрашивалъ актеровъ Лукачевъ.
   -- Да посланы билеты, посланы. Вчера еще послалъ, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Жаль. Пусть бы покупалъ на свой счетъ билеты, пробормоталъ Днѣпровскій.
   -- Нѣтъ, это не жаль, а очень хорошо. Можетъ быть, онъ какъ-нибудь на слѣдующіе-то спектакли и угомонится, произнесъ Лукачевъ.
   -- Разумѣется, что я послалъ не девять билетовъ, какъ онъ у меня вымаклачилъ на первый спектакль, а только всего три, по числу членовъ его семьи.
   -- И этого не слѣдовало такому скоту посылать, порѣшилъ Безъимянцевъ.
   -- Ну, чортъ съ нимъ! махнулъ рукой Котомцевъ.-- А вотъ объявленій о спектакляхъ я ужъ у него не буду ставить въ "Листкѣ". Со второго спектакля прекращаю. Во-первыхъ, лишній расходъ, а во-вторыхъ, нисколько они и не помогаютъ. Вѣдь афиши расклеиваются по всему городу, такъ зачѣмъ тутъ объявленія!
   -- Да ужъ объявленіе о второмъ спектаклѣ въ "Листкѣ" есть! воскликнулъ Лукачевъ, подавая газету.-- Потъ оно.
   -- Кто же это просилъ его ставить? удивились актеры.
   -- Самъ, должно быть, поставилъ. На основаніи перваго спектакля поставилъ, отвѣчалъ Лукачевъ.-- На первый спектакль вы ему заказали объявленіе -- вотъ онъ и на второй...
   -- Да я не заказывалъ ему на второй... Помилуйте, зря за объявленія платить при нашихъ несчастныхъ сборахъ! На второй-то спектакль вонъ совсѣмъ еще не берутъ билетовъ, а ужъ спектакль завтра. А такая рецензія и вконецъ расхолодитъ публику. Ничего я ему не заплачу за это объявленіе. Я не заказывалъ.
   -- И не слѣдуетъ платить, подтвердили актеры.
   -- Ахъ, господа, не ссорьтесь съ нимъ! Хуже будетъ, качалъ головой Лукачевъ.
   -- А хуже будетъ, такъ я прямо поѣду къ исправнику и буду просить его защиты! кричалъ Котомцевъ.
   -- Да въ чемъ-съ, въ чемъ-съ вы будете просить защиты? спрашивалъ Лукачевъ.-- Вѣдь онъ не обругалъ васъ, а только не похвалилъ.
   -- Нѣтъ, я про то, что ежели, какъ вы говорите, хуже будетъ. Помилуйте, ужъ и тутъ проглядываетъ полное недоброжелательство. А ежели ругаться будетъ -- ей-ей, поѣду къ исправнику и разскажу ему всю подкладку.
   -- Нѣтъ, ужъ вы какъ-нибудь поласковѣе... Погодите... Вѣдь вотъ Суслова же онъ хвалитъ и даже до небесъ превозноситъ...
   -- Такъ вѣдь въ этомъ-то вся подкладка и заключается. Тотъ у него гаерничалъ цѣлый вечеръ, чередовался съ фокусникомъ и акробатами, а мы въ этой компаніи гаерничать не захотѣли.
   Негодуя на рецензію, всѣ актеры отправились въ клубъ на репетицію.
   Первымъ дѣломъ, разумѣется, актеры подошли къ буфету и стали спрашивать у буфетчика, какъ продаются билеты.
   -- Плохо, совсѣмъ плохо. На восемь рублей съ полтиной всего продано, отвѣчалъ тотъ.
   -- Не можетъ быть. Вѣдь ужъ вчера вечеромъ было продано на шесть рублей, сказалъ Котомцевъ.
   -- А сегодня только на два съ полтиной прибавилось. Извольте провѣрить.
   -- Да мы вѣримъ, вѣримъ... проговорилъ Днѣпровскій.-- Вотъ такъ штука...
   Онъ сдѣлалъ гримасу и досадливо почесалъ затылокъ.
   -- Да вы чего безпокоитесь-то? Сегодня еще день, завтра день. Два дня еще продавать будемъ, утѣшалъ актеровъ буфетчикъ и тутъ же прибавилъ: -- Конечно, ужъ теперь полныхъ сборовъ ожидать нельзя.
   -- Отчего?
   -- Четыре представленія въ недѣлю. Два вашихъ и два акробатовъ и фокусника. У насъ въ нашемъ городѣ и публики-то столько не наберется. Да вотъ на сегодняшній вечеръ у акробатовъ... Всего только на тридцать четыре рубля я продалъ для нихъ, а ихъ у насъ здѣсь любятъ. Смотрите-ка, какъ за акробаткой-то мамзель Розой ухаживаютъ послѣ спектакля!
   -- Акробаты! Что вы мнѣ говорите про акробатовъ! Акробаты -- или драматическіе артисты! закричалъ, вспыливъ, Котомцевъ.
   -- А какъ же-съ... Конечно же, ихъ больше любятъ. Мамзель Розу и угощаютъ, и конфеты ей на сцену носятъ. Я пять-шесть бутылокъ настоящаго шампанскаго въ вечеръ продаю, когда она здѣсь представляетъ, а у васъ и въ первый спектакль я всего только одну бутылку настоящаго шампанскаго продалъ, спокойно отвѣчалъ буфетчикъ.
   

XV.

   Въ четвергъ въ клубѣ былъ увеселительный вечеръ фокусника и акробатовъ и представленіе шло при на половину пустомъ залѣ, въ пятницу драматическая труппа давала второй спектакль, и сборъ за мѣста не превысилъ и ста рублей. Какъ буфетчикъ предсказывалъ, такъ и вышло: актеры помѣшали акробатамъ и фокуснику, а фокусникъ и акробаты актерамъ. Публика раздвоилась. Ба спектаклѣ было, впрочемъ, больше публики, а къ концу спектакля зала и почти совсѣмъ наполнилась, но это были все даровые зрители, члены клуба, занявшіе мѣста, не платя за нихъ. Контроль у входа въ залъ въ началѣ спектакля производился самими актерами: стоялъ сначала у дверей и наблюдалъ за прислугой, пропускавшей въ залу по билетамъ публику, Сусловъ. Когда же онъ ушелъ въ уборную одѣваться для своей роли, клубная прислуга уже не могла остановить безбилетныхъ зрителей изъ числа членовъ клуба. Они ея не слушались и занимали мѣста.
   Котомцевъ для начала спектакля прочелъ монологъ изъ "Гамлета", но безъ успѣха, и занавѣсъ опустили при нѣсколькихъ хлопкахъ. Семейство редактора Уховертова и онъ самъ къ началу спектакля не явились. Лукачевъ, сидѣвшій въ первомъ ряду стульевъ, пробовалъ вызвать Котомцева, но Лупачева не поддержали.
   Котомцевъ переодѣвался въ уборной и говорилъ Иволгину:
   -- Видите, какъ здѣсь принимаютъ за монологи изъ классическаго репертуара, а вы еще просите дать вамъ прочесть монологъ изъ "Уріеля Акосты".
   -- Ну, изъ "Уріеля-то Акосты" я такъ прочелъ бы, что весь залъ дрогнулъ! похвастался Иволгинъ.
   -- Ничего бы не дрогнуло, кромѣ тебя самого, возразилъ ему Днѣпровскій.-- Здѣсь райка нѣтъ, а гдѣ райка нѣтъ, тамъ всегда апплодисменты жидки. Въ клубахъ вообще играть трудно, ежели кто разсчитываетъ на вызовы.
   -- Ничего не трудно, а просто здѣсь невѣжественная публика и ей гаерство надо, а не осмысленную игру и хорошее чтеніе, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Акробатовъ и фокусника предпочитаютъ актерамъ.
   -- Однако и у акробатовъ сборъ былъ плохъ, еще плоше нашего. Но какъ принимали и провожали акробатку мамзель Розу! Дай Богъ, чтобъ женѣ моей досталась десятая доля тѣхъ апплодисментовъ сегодня.
   -- Вели твоей женѣ одѣться въ трико -- и твою жену такъ же примутъ! крикнулъ Сусловъ.
   -- Дуракъ!
   -- За что же дуракъ-то? За то, что комплиментъ твоей женѣ сказалъ? обидчиво проговорилъ Сусловъ.-- Успокойся, братъ, не примутъ такъ, какъ мамзель Розу, хоть и одѣлась бы твоя жена въ трико. Тѣлеса не тѣ.
   -- Трижды дуракъ... еще разъ подтвердилъ Котомцевъ.-- Шутъ... Гаеръ...
   -- Ну, хорошо... Ну, шутъ, ну, гаеръ, а посмотри, какъ буду хлопки срывать, когда выйду на сцену. Нужды нѣтъ, что я не акробатъ, нужды нѣтъ, что здѣсь райка нѣтъ, похвастался Сусловъ.
   -- Да что, господа, тутъ говорить объ апплодисментахъ! перебилъ Днѣпровскій.-- Не апплодисменты намъ нужны, а буаръ и манже. Котомцевъ! Много ли намъ сегодня отъ спектакля очистится?
   -- Да и сорока рублей не очистится.
   -- А на девять паевъ дѣлить? Швахъ... И это во второй-то спектакль! Что же будетъ въ послѣдующіе спектакли? Храни Богъ, ежели здѣсь повторится наше гусятниновское сидѣнье.
   -- Да и навѣрное повторится, ежели акробаты не уѣдутъ отсюда и не оставятъ намъ воскресенья подъ спектакли.
   -- Поставимъ, господа, "Уріель Акоста" и, увѣряю васъ, будетъ полный сборъ, сказалъ Иволгинъ.
   -- Дался ему этотъ "Уріель Акоста"! Въ гарнизонныхъ мундирахъ мы "Уріеля Акоста" будемъ играть, что ли! раздраженно проговорилъ Котомцевъ и сталъ приглашать всѣхъ на сцену, чтобы начать пьесу "Счастливый День".
   Пьеса "Счастливый День" понравилась публикѣ. Всѣмъ апплодировали, всѣхъ вызывали, но наибольшій успѣхъ опять имѣлъ Сусловъ. Уховертовы отецъ и сынъ апплодировали ему чуть не за каждую фразу, оборачивались къ публикѣ, подмигивали ей и приглашали на апплодисменты. Публика, подготовленная дифирамбомъ Суслову въ "Листкѣ", не отставала отъ нихъ.
   Въ антрактѣ исправникъ, старшины, Кубышкинъ и Курносовъ пришли въ уборную.
   -- Вотъ что надо ставить, вотъ... Веселенькое... А не "Роковые шаги"... Это и для пищеваренія послѣ обѣда хорошо, говорилъ исправникъ.
   -- Конечно же... прибавилъ предсѣдатель клуба прокуроръ Марушевичъ.-- Вотъ вы поставили сцену изъ "Гамлета". Гамлетъ хорошъ, когда онъ цѣликомъ идетъ и при хорошей обстановкѣ.
   -- Распотѣшилъ! На славу распотѣшилъ! хлопалъ
   Курносовъ Суслова по плечу.-- Выпьемъ за это мадеры.
   Въ концѣ спектакля случился инцидентъ. Миша Подсѣдовъ уже лѣзъ въ суфлерскую будку, чтобы суфлировать пьесу "Домовой шалитъ", какъ вдругъ пришелъ на сцену секретарь полицейскаго управленія Мошкинъ -- молодой человѣкъ, и шепнулъ Мишѣ, что въ залѣ находится его отецъ, старикъ Подсѣдовъ. Миша до того испугался, что даже поблѣднѣлъ. Руки его дрожали.
   -- Надо бѣжать... Надо спасаться... А то онъ придетъ на сцену и скандалъ сдѣлаетъ... говорилъ онъ про отца.-- Анатолій Евграфычъ... Бога ради, отпустите меня... обратился онъ къ Котомцеву.
   -- Какъ же васъ отпустить, ежели вамъ надо суфлировать!
   -- Я не могу теперь суфлировать. У меня руки-ноги дрожатъ... Я и буквъ-то въ книжкѣ не могу видѣть. Я все перепутаю... Нѣтъ, ужъ отпустите меня. Я побѣгу. Хуже будетъ, ежели онъ меня изъ будки вытащитъ.
   -- Какъ онъ можетъ вытащить? Мы не пустимъ его на сцену.
   -- Ахъ, вы не знаете его! Онъ силой ворвется. Нѣтъ, я побѣгу спасаться.
   -- Куда ты побѣжишь спасаться, ежели со сцены всего одинъ выходъ въ залу? Ты выйдешь въ залу и носъ съ носомъ столкнешься съ отцомъ, доказывалъ ему Мошкинъ.
   -- Ну, тогда спрячьте меня.
   -- Куда? Въ уборную? Такъ въ суфлерской будкѣ безопаснѣе, чѣмъ въ уборной.
   -- Да я сяду хоть подъ сцену и тамъ подъ подмостками посижу.
   -- Садись въ будку. Не выдадимъ мы тебя во время спектакля отцу.
   Мишу Подсѣдова уговорили. Онъ сѣлъ въ суфлерскую будку, но суфлировалъ первый актъ пьесы до того плохо, что во второмъ актѣ всѣ актеры отказались играть съ нимъ. Актеры были всѣ заняты и въ будку влѣзъ Мошкинъ, какъ когда-то суфлировавшій на любительскихъ спектакляхъ. Миша же Подсѣдовъ весь послѣдній актъ просидѣлъ или, лучше сказать, пролежалъ подъ подмостками на полу.
   

XVI.

   Спектакль кончился, но Миша Подсѣдовъ, опасаясь встрѣчи съ отцомъ, изъ-подъ сцены не выходилъ. Опасенія его были основательны. Актеры не успѣли еще переодѣться, какъ старикъ Подсѣдовъ пришелъ въ мужскую уборную. Онъ былъ, однако, сдержанъ. Подойдя къ Котомцеву и не подавая ему руки, онъ спросилъ:
   -- Мишутка мой у васъ?
   Котомцевъ нѣсколько смѣшался и покраснѣлъ.
   -- Нѣтъ, его нѣтъ у насъ, произнесъ онъ.
   -- Нѣтъ? А какъ же всѣ въ одинъ голосъ говорятъ, что онъ у васъ находится и даже по актерской части служитъ. Я даже и отъ полиціи имѣю свѣдѣнія.
   -- Онъ былъ тутъ у насъ въ прошлый спектакль, но...
   -- Ну, вотъ что, господинъ артистъ, или какъ васъ тамъ... перебилъ Котомцева старикъ Подсѣдовъ.-- Вы выдайте мнѣ Мишутку, а то и вамъ худо будетъ, право, худо. Онъ вѣдь не просто ушелъ изъ-подъ родительскаго крова, а сбѣжалъ безъ паспорта и слизнулъ больше трехсотъ рублей изъ выручки. Да-съ... Такъ вы и знайте. Не выдадите добромъ -- жаловаться по начальству буду, и ужъ тогда вы будете сообщникъ. Поняли? Онъ воръ.
   Подсѣдовъ это сказалъ тихо, почти шопотомъ.
   -- Насчетъ его воровства ничего мнѣ не извѣстно, а потому я и не могу быть его сообщникомъ, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Ну, я сказалъ... Теперь довольно. И это за мою-то хлѣбъ-соль вы такъ супротивъ меня дѣйствуете! съ упрекомъ покачалъ головой Подсѣдовъ.-- За то, что я вамъ даже лошадь давалъ въ Гусятниковѣ каждый спектакль для перевозки мебели изъ ратуши! Спасибо, господа артисты, спасибо!
   Поклонившись иронически, онъ подошелъ къ снимавшему съ себя гримъ Суслову, который сидѣлъ въ сообществѣ Курносова, и сталъ съ нимъ шептаться. Сусловъ воскликнулъ:
   -- Вотъ присталъ-то! Откуда я тебѣ сына возьму! Что я нянька его, что ли! Видаю я его, но за хвостъ ловить не намѣренъ. Проси исправника. Онъ тебѣ разыщетъ его и предоставитъ. Сынъ у него сбѣжалъ сюда изъ Гусятникова, а онъ къ намъ пристаетъ: отдай ему сына, пояснилъ Сусловъ Курносову.
   -- Придетъ, самъ придетъ, какъ проголодается, пробормоталъ Курносовъ, разливая въ рюмки мадеру.-- А ты вотъ выпей прежде -- подалъ онъ Подсѣдову рюмку.
   Тотъ отказался и снова обратился къ Суслову:
   -- Ты мнѣ все-таки скажи вотъ что: здѣсь онъ? Въ клубѣ онъ?
   -- Былъ въ клубѣ, а теперь кто жъ его знаетъ, куда его вѣтромъ понесло.
   -- Ну, такъ мнѣ и сказали, что онъ въ клубѣ.
   Старикъ Подсѣдовъ потоптался въ уборной и ушелъ. Актеры стали придумывать, какъ бы Мишѣ Подсѣдову выбраться изъ-подъ сцены и, не бывъ замѣченнымъ отцомъ, выйти изъ клуба. Рѣшено было такъ, что Сусловъ и Курносовъ заведутъ отца въ буфетъ, помѣщающійся въ противоположномъ концѣ зданія отъ зала и выхода, а сынъ въ это время вылѣзетъ изъ-подъ сцены и проскользнетъ
   черезъ залу къ выходу. Объявили объ этомъ Мишѣ Подсѣдову. Тотъ согласился.
   Проводивъ Мишу Подсѣдова, Котомцевъ пришелъ въ буфетъ принимать кассу отъ буфетчика и разсчитываться по вечеровому расходу. Къ нему подошли Сусловъ и купецъ Курносовъ.
   -- Ну, что? спрашивалъ Сусловъ.
   -- Спровадилъ. Трясется парень, какъ въ лихорадкѣ. Поѣхалъ къ какому-то желѣзнодорожному служащему на станцію ночевать.
   -- Съ чего онъ отъ отца-то сбѣжалъ? задалъ вопросъ Курносовъ.
   -- Любовь. Въ его свояченицу втюрился, кивнулъ Сусловъ на Котомцева.
   -- Ахъ, вотъ что. Ну, это совсѣмъ другой калинкоръ!
   Котомцеву, какъ и послѣ перваго спектакля, тотчасъ же при появленіи его въ буфетѣ, молодой Уховертовъ представилъ счетъ за напечатаніе афишъ, билетовъ и объявленія, и просилъ уплаты.
   -- За афиши и билеты уплачу, но за объявленіе о спектаклѣ въ "Листкѣ" -- ужъ извините... Мы объявленія не заказывали на второй спектакль, сказалъ Котомцевъ.
   -- То-есть, какъ это не заказывали? Насчетъ объявленія у васъ съ моимъ отцомъ разъ на всегда было условлено.
   -- Нѣтъ, вы ошибаетесь. Рѣшительно ничего не было условлено. Объявленіе о первомъ спектаклѣ я заказывалъ, но о второмъ и рѣчи не было, а потому я не обязанъ платить.
   -- Ахъ, вотъ какъ! Ну, хорошо. Такъ я и объявлю отцу. Хорошо-съ, хорошо-съ. Потрудитесь заплатить только за афиши и билеты.
   Уховертовъ сынъ какъ-то прищелкнулъ языкомъ и сдѣлалъ недовольную мину. Котомцевъ расплатился съ нимъ.
   Черезъ четверть часа Котомцевъ увидѣлъ Уховертова-отца и подошелъ къ нему. Тотъ сидѣлъ въ столовой съ исправникомъ. Они ужинали. Передъ ними стояла бутылка вина.
   -- Я къ вамъ, Макаръ Денисычъ... обратился Котомцевъ сколь возможно ласковѣе и учтивѣе къ Уховертову.-- Я позволилъ себѣ не заплатить за объявленіе о сегодняшнемъ спектаклѣ, потому что оно не было нами заказано и появилось въ "Листкѣ", очевидно, по вашей ошибкѣ.
   -- Слышалъ, слышалъ-съ... Черезъ это "Листокъ" не разорится, сухо отвѣчалъ Уховертовъ.
   -- Будьте добры, ужъ и на слѣдующіе спектакли объявленія не ставить.
   -- Конечно, ужъ не поставимъ. Мы объявленій никому не навязываемъ.
   -- Я знаю. Но вы не подумайте, уважаемый Макаръ Денисычъ, чтобы я не ставилъ объявленій изъ-за чего-либо другого... кромѣ экономіи. Просто они намъ не по карману. Вы посмотрите, какой сегодня несчастный сборъ.
   -- А вѣдь безъ объявленій и такихъ сборовъ не будетъ.
   -- Не знаю. Но я не придаю значенія объявленію, если мы печатаемъ афиши, расклеиваемъ ихъ по всему городу и разсовываемъ во всѣ торговыя помѣщенія. Вѣдь и городъ-то не великъ.
   -- А вотъ увидите, какіе сборы будутъ безъ объявленій.
   -- Будутъ плоше сегодняшняго -- дѣлать нечего, надо будетъ переѣзжать въ другой городъ.
   -- Хорошо-съ, хорошо-съ. Такъ и запишемъ. Такъ и будемъ знать.
   Уховертовъ даже поклонился, какъ бы давая знать, что аудіенція кончилась.
   Котомцевъ отошелъ отъ стола, но его догналъ исправникъ, отвелъ его въ сторону и, взявъ за жилетную пуговицу, тихо сказалъ:
   -- Вотъ что, милѣйшій... Вы ужъ больше Подсѣдовскаго сына Мишку не хороводьте, бросьте.
   -- Боже мой! Да мы и не думали его хороводить, Нилъ Иванычъ, весь вспыхнулъ Котомцевъ.
   -- Однако, онъ у васъ суфлируетъ, онъ у васъ въ труппѣ днюетъ и ночуетъ.
   -- Какой же это хороводъ?
   -- Ну, все равно. И это бы еще ничего, пусть суфлировалъ бы, но пріѣхалъ изъ Гусятникова его отецъ и заявилъ мнѣ, что сынъ его сбѣжалъ отъ него безъ паспорта.
   -- Я видѣлся сейчасъ съ его отцомъ.
   -- Тѣмъ лучше. Нашелъ онъ у васъ своего сына?
   -- Старикъ требовалъ у меня выдачи сына, но какъ я могу его выдать, ежели я его не скрывалъ?
   -- Однако, онъ у васъ сегодня суфлировалъ.
   -- Суфлировалъ полъ-спектакля, а потомъ, узнавъ, что отецъ его въ клубѣ, испугался и ушелъ изъ клуба, и ужъ окончаніе спектакля суфлировало другое лицо.
   -- Такъ вотъ-съ, пожалуйста, милѣйшій, прогоняйте его отъ себя и ужъ чтобы онъ больше у васъ не суфлировалъ, а то чего бы не вышло непріятнаго. Отецъ его заявилъ мнѣ конфиденціально, что онъ даже и похитилъ у него какую-то сумму. Такъ вотъ-съ... Пожалуйста... Чтобъ его не было больше у васъ. Просто гоните его отъ себя... закончилъ исправникъ, пожалъ руку Котомцеву и отправился къ столу, гдѣ ужиналъ.
   Котомцевъ только пожалъ плечами.
   

XVII.

   На утро въ гостинницѣ среди актеровъ только и разговоровъ было, что о Мишѣ Подсѣдовѣ. Котомцевы только еще встали, какъ въ ихъ номеръ пришелъ Днѣпровскій. Онъ былъ въ туфляхъ и въ старомъ пальто, замѣнявшемъ ему халатъ.
   -- Подсѣдовъ-то старикъ, оказывается, остановился въ нашей гостинницѣ, ходитъ теперь по корридору около нашихъ номеровъ и старается подкараулить сына, когда онъ придетъ къ намъ, сказалъ онъ.
   -- Да что ты! удивился Котомцевъ.
   -- Вѣрно, вѣрно. Я давеча сапоги чистить выставлялъ въ корридоръ, такъ онъ аккуратъ противъ вашихъ дверей стоялъ. Надо было бы Мишутку-то предупредить, чтобы онъ какъ-нибудь не нарвался на отца. Теперь онъ того и гляди прибѣжитъ къ намъ въ гостинницу. Вѣдь каждое утро ходитъ.
   -- Да какъ его предупредить, ежели адресъ неизвѣстенъ. Говорилъ онъ вчера, что поѣдетъ ночевать на станцію желѣзной дороги къ кому-то изъ служащихъ тамъ, но кто этотъ служащій -- ничего не извѣстно.
   Котомцевъ покачалъ головой и прибавилъ:
   -- Нехорошо, ежели старикъ Подсѣдовъ у насъ его застанетъ. Вы знаете, господа, всѣ думаютъ, что мы его подговорили бѣжать отъ отца. Даже исправникъ вчера говоритъ мнѣ: "вы, говоритъ, бросьте его хороводить". И никакъ не могъ я убѣдить исправника, что мы тутъ не при чемъ. "Помилуйте, говорю, Пилъ Иванычъ, кто его хороводитъ!
   Мы и не думали..." А онъ улыбается. "Гоните, говоритъ, его отъ себя, по шеѣ гоните". Отецъ всѣмъ разглашаетъ, что триста рублей у него укралъ сынъ, и ужъ исправнику объ этомъ объявилъ.
   -- Не кралъ онъ, ничего не кралъ у отца! Я нѣсколько разъ его допытывала! воскликнула Даша Левина, вся вспыхнувъ.
   -- Такъ онъ вамъ сейчасъ и скажетъ! отвѣчалъ Днѣпровскій, подмигнувъ ей.
   -- Клялся, божился, что занялъ у пріятелей деньги.
   -- А мнѣ разсказывалъ, что продалъ лѣсъ на лѣсномъ дворѣ.
   -- Ну, да, это онъ и мнѣ сказалъ... На восемьдесятъ рублей что-то онъ продалъ лѣсу, но говоритъ, что взялъ свое, что эти деньги его по праву...
   -- Позвольте... Да откуда у него свое-то, ежели онъ весь въ отцовскихъ рукахъ?
   -- Зажитое свое взялъ, за труды взялъ.
   Днѣпровскій не возражалъ, но съ сомнѣніемъ покачалъ головой.
   -- Одѣнусь и пойду сейчасъ на желѣзную дорогу. Можетъ быть, у кого-нибудь изъ служащихъ и найду его тамъ, проговорилъ онъ.
   -- Сходи, Алексѣй Павлычъ, сходи, голубчикъ, поищи его тамъ и предупреди, сказалъ Днѣпровскому Котомцевъ.
   Днѣпровскій вышелъ изъ номера, но тотчасъ же опять заглянулъ изъ корридора въ номеръ и, улыбнувшись, шепнулъ:
   -- Выгляните въ корридоръ-то. Старикъ Подсѣдовъ тутъ!.. Караулитъ...
   Котомцевъ махнулъ рукой, чтобы Днѣпровскій уходилъ, и когда дверь заперлась, произнесъ:
   -- Все-таки это пренепріятная исторія.
   -- Чѣмъ? Чѣмъ? Мы-то тутъ при чемъ? возразила Даша.-- Развѣ не властенъ взрослый человѣкъ въ своихъ дѣйствіяхъ?
   -- Поди ты... Ничего ты не знаешь... Вѣдь часть денегъ-то мы у него на желѣзной дорогѣ все-таки взяли, когда вмѣстѣ съ нимъ сюда ѣхали.
   -- Ну, и что жъ? У него взяли, взаймы взяли. Отдадимъ, когда дѣла труппы пойдутъ хорошо, прибавила отъ себя Котомцева.
   -- Ахъ, и ты такой же младенецъ, какъ Даша! проговорилъ Котомцевъ.-- Непріятно, кромѣ того, еще тѣмъ, что мы теперь суфлера лишились. Исправникъ прямо запретилъ мнѣ его занимать въ спектакляхъ. Теперь надо искать суфлера, а какъ его тутъ сыщешь! Большой городъ, уѣздный городъ, а насчетъ этого хуже всякаго посада Гусятникова. Намъ къ слѣдующему же спектаклю нуженъ суфлеръ. Въ "Грѣхъ да бѣда" вся труппа занята.
   -- Попроси Лукачева суфлировать, сказала Котомцеву жена,-- Онъ такъ расположенъ къ намъ.
   -- Да вѣдь ты слышала, что Уховертовъ строжайше запретилъ ему всякое участіе въ труппѣ. На ножахъ съ редакторомъ, а сотрудникъ будетъ намъ помогать! Со вчерашняго дня наши отношенія къ "Листку" еще больше обострились. Я отказался ставить въ "Листкѣ" объявленія.
   -- Ахъ, зачѣмъ это ты! воскликнула Котомцева.
   -- Зачѣмъ! Просто не по средствамъ такіе расходы. И вы ужъ теперь приготовьтесь ко всякому наѣздничеству на насъ со стороны Уховертова.
   Явившійся вскорѣ въ номеръ Лукачевъ подтвердилъ опасенія Котомцева. Въ номеръ онъ, какъ и всегда, вбѣжалъ запыхавшись, схватился за голову и, прежде чѣмъ поздороваться, заговорилъ:
   -- Ахъ, что вы надѣлали, что вы надѣлали вчера! Нашъ принципалъ громоноснѣйшую статью пишетъ противъ васъ! Завтра появится отчетъ о вчерашнемъ спектаклѣ и всѣ будутъ изруганы.
   -- Я этого ожидаю, это для меня не новость, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Ахъ, не слѣдовало у него отнимать объявленія! Это ему пуще всего.
   -- Вотъ и я мужу говорю, что не слѣдовало, сказала Котомцева.
   -- Не слѣдовало, не слѣдовало. И я вамъ говорилъ, что не слѣдовало, а вы... Ахъ!
   -- Да вѣдь труппа не можетъ выдержать такихъ расходовъ.
   -- Теперь хуже не выдержитъ. Три удара ему одинъ за другимъ, и теперь онъ рветъ и мечетъ. Не читали у него на журъ-фиксѣ -- разъ, послали на второй спектакль только три билета -- два, и наконецъ, отняли объявленія.
   -- Три билета! Не отдать же ему все зало даромъ для его знакомыхъ. Вѣдь мы сборами живемъ.
   -- Ну, насчетъ билетовъ онъ могъ бы еще кое-какъ примириться, своихъ родственниковъ онъ все-таки на старшинскіе стулья посадилъ, но объявленія, объявленія!..
   -- Если онъ только изъ-за объявленій будетъ насъ ругать, то мы эту причину будемъ всей публикѣ разсказывать.
   -- Да что наша публика! Онъ, вонъ, объ обезьянѣ и о дрессированномъ пуделѣ срекламировалъ для акробатовъ и завтра они, пожалуй, полный сборъ возьмутъ. Я сейчасъ былъ въ клубѣ. Билеты отлично разбираются.
   -- Да вѣдь вы мнѣ сказывали, что у акробатовъ никакой обезьяны и никакого ученаго пуделя нѣтъ.
   -- Нѣтъ, и на афишѣ о пуделѣ нѣтъ, а публика все-таки толкуетъ объ обезьянѣ и пуделѣ и беретъ на завтра билеты. И акробаты завтра возьмутъ сборъ! торжественно возгласилъ Лукачевъ и даже поднялъ руку къ потолку.
   -- Да, потому что завтра воскресенье, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Нѣтъ, не потому. Реклама, батенька, великое дѣло -- реклама! А вы во вторникъ, послѣ завтрашней статьи останетесь съ своимъ спектаклемъ на бобахъ.
   -- Ну, еще это ничего не извѣстно. Не такъ страшенъ чортъ, какъ его малюютъ. У насъ во вторникъ въ водевилѣ "Дочь русскаго актера" моя свояченица танцуетъ сальтареллу, а о ея танцахъ самъ же Уховертовъ передъ первымъ спектаклемъ прокричалъ.
   -- А завтра будетъ ругать.
   -- Ну, Сусловъ... Съ ней вмѣстѣ Сусловъ играетъ и будетъ танцовать.
   -- И Суслова съ завтрашняго дня будетъ ругать.
   -- Какъ? За что? Своего-то пріятеля?
   -- Со вчерашняго дня ужъ не пріятели. Просилъ онъ вчера Суслова въ клубѣ послѣ ужина "Тройку" ему спѣть, за гитарой даже домой послалъ, а Сусловъ взялъ да и уѣхалъ куда-то съ Поліевктомъ Степанычемъ Курносовымъ. Ну, а онъ этого стерпѣть не можетъ.
   -- Стало быть, и Сусловъ верхнимъ концомъ да внизъ?.. Вотъ тебѣ и здравствуй!
   И Котомцевъ, разведя руками, иронически поклонился Лукачеву.
   

XVIII.

   Сильно обезкуражились актеры, когда на утро во время репетиціи прочли въ "Краснопузырскомъ Листкѣ" рецензію о второмъ спектаклѣ. Труппа ихъ тамъ называлась жалкой, обстановка сцены -- убогой, говорилось, что объ ансамблѣ исполненія никто изъ актеровъ не имѣетъ ни малѣйшаго понятія. О Сусловѣ было напечатано: "комика Суслова, котораго мы считали головой выше всей труппы, очевидно, хватило только на одну роль. Впрочемъ, объ игрѣ его во второмъ спектаклѣ мы пока умолчимъ".
   Въ отдѣлѣ городской хроники, кромѣ того, сообщалось, что "драматическая труппа теперь переживаетъ драматическіе моменты, ибо въ настоящее время оказалась безъ суфлера". При этомъ разсказывалась исторія купеческаго сына П., влюбившагося въ одну изъ актрисъ труппы и вслѣдствіе этого убѣжавшаго изъ-подъ родительскаго крова и поступившаго въ суфлеры труппы, но нынѣ отысканнаго отцомъ и водвореннаго въ нѣдра семьи.
   -- Фу, какая мерзость! Какая гадость! Какая мелкая душонка этотъ Уховертовъ! восклицала Котомцева, дрожа отъ негодованія.-- Анатолій! Неужели ты это такъ оставишь? спрашивала она мужа.
   -- Да что жъ, милая, я могу сдѣлать? разводилъ руками Котомцевъ.
   -- Жалуйся исправнику.
   -- На что? Если разсудить здраво, то онъ говоритъ правду. Конечно же, наша труппа не изъ блистательныхъ, обстановка сцены убогая, ансамбля въ исполненіи нѣтъ, но надо понимать, что съ болѣе лучшей труппой въ Краснопузырскъ никто и не поѣдетъ, а онъ не хочетъ этого взять въ расчетъ.
   -- Вотъ на это и жалуйся.
   -- Брось, Таня. Этимъ еще хуже раздражишь Уховертова, вмѣшалась въ разговоръ Безъимянцева,-- Послушайте, Анатолій Евграфычъ. Дайте ему объявленія отъ спектаклей. Авось, онъ умилостивится, обратилась она къ Котомцеву.
   -- Самимъ будетъ ѣсть нечего, Софья Андреевна, если будемъ платить ему за объявленія. Посмотрите, сборъ-то какой въ кассѣ, а вѣдь всего только третій спектакль ставимъ.
   -- А сколько?
   -- Шесть рублей. Да и то взялъ на эту сумму три стула Курносовъ, который ужь обязался брать каждый спектакль три стула. А посмотрите у акробатовъ... На ихъ сегодняшнее представленіе берутъ...
   -- Воскресенье сегодня -- вотъ это почему, сказалъ Днѣпровскій.
   -- Ну, а у насъ воскресеній нѣтъ въ нашемъ распоряженіи. Мы даже праздыика-то на недѣлѣ не можемъ дождаться, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Вы то возьмите, что съ уходомъ Миши Подсѣдова мы лишились дарового суфлера и должны нанимать кого-нибудь, чтобы намъ суфлировалъ.
   -- Я нашелъ суфлера! воскликнулъ Сусловъ.-- Онъ сегодня придетъ и его надо попробовать.
   -- Кто такой?
   -- Сынъ здѣшняго дьякона. Убояхся бездны премудрости и возвратился изъ семинаріи вспять. Премилый малый... Здѣсь онъ пѣвчимъ при церкви, суфлировалъ два раза въ любительскихъ спектакляхъ исправничихи и съ удовольствіемъ къ намъ пойдетъ.
   -- Все-таки ему надо платить.
   -- Ну, трешницу. Съ него будетъ довольно.
   А Даша въ это время сидѣла въ уголкѣ сцены на стулѣ и незамѣтно для всѣхъ плакала. Наконецъ слезы ея увидалъ Котомцевъ.
   -- О чемъ ты? спросилъ онъ ее.
   -- Да какъ же... Вдругъ этакая ложь. Пишутъ даже въ газетѣ, что Подсѣдовъ сбѣжалъ отъ любви... Вовсе онъ не отъ любви ко мнѣ сбѣжалъ, а просто отъ родительскаго гнета, отвѣчала она.
   -- Дурочка, да развѣ тамъ сказано, что отъ любви къ тебѣ? Тамъ сказано, что вслѣдствіе любви къ одной актрисѣ.
   -- Да вѣдь ужъ всякій можетъ догадаться, про кого идетъ рѣчь.
   Подскочила къ ней и Безъимянцева и стала ее утѣшать.
   -- А что жъ тутъ такого постыднаго, что изъ-за любви къ тебѣ человѣкъ сбѣжалъ? Актриса должна этимъ гордиться. Чѣмъ больше изъ-за актрисы сбѣгаютъ, тѣмъ для нея лучше. Изъ-за меня, десять лѣтъ тому назадъ, одинъ даже топился въ Волгѣ, а я черезъ это самое только хорошій бенефисъ взяла. Дѣло было лѣтомъ, сборовъ никакихъ, а у меня въ бенефисъ вслѣдствіе этого былъ полный сборъ.
   -- Вы такъ себя понимаете, а я иначе, отвѣчала Даша Левина и продолжала плакать.
   Репетиція началась. Суфлировалъ Сусловъ, не занятый въ первомъ актѣ. Даша тоже не была занята. Она сидѣла за кулисами съ заплаканными глазами. Къ ней подошелъ Днѣпровскій и, улыбаясь, бросилъ ей на колѣни заклеенный конвертикъ.
   -- Нате-ка... Прочтите... Приказано въ собственныя руки и тайно передать, сказалъ онъ.
   -- Отъ кого? спросила она, вскинувъ на Днѣпровскаго глаза.
   -- Да все отъ него же... Отъ того, о комъ плачете.
   -- Отъ Подсѣдова? Вовсе я не объ немъ плачу, а о томъ, что такой скандалъ, такая огласка въ газетѣ...
   -- Читайте, читайте.
   -- Отецъ еще не поймалъ его? Когда вы это письмо получили? задавала она вопросы.
   -- Письмо получилъ вчера вечеромъ на желѣзной дорогѣ, но не имѣлъ случая передать вамъ его безъ свидѣтелей. Подсѣдова я нашелъ на желѣзной дорогѣ, у багажнаго кассира, и сообщилъ ему, чтобы онъ не заходилъ къ намъ въ гостинницу, ежели не хочетъ попасть въ руки отца.
   Даша разорвала конвертъ, вынула оттуда розовый листикъ бумаги съ двумя цѣлующимися голубками въ заголовкѣ и прочла слѣдующее:
   "Ангелъ небесный Дарья Ивановна! Лютая тоска гложетъ меня, что не вижу вашего ангельскаго личика. Чувствую, что погибаю отъ любви къ вамъ, да и погибну, ибо любовь моя безконечна, а податься некуда. Пить съ горя запоемъ? Но что изъ этого выйдетъ? Ничего хорошаго не выйдетъ, да я и не изъ тѣхъ личностей, которые называются саврасы безъ узды. Хочется повидаться съ вами, а не могу ни къ вамъ въ гостинницу придти, ни въ театръ явиться, ибо лютый папашенька мой вездѣ меня караулитъ, гдѣ вы находитесь, а я не желаю съ нимъ разсужденія имѣть. Завтра суббота. Если есть въ вашемъ сердцѣ жалость къ погибающему человѣку, то приходите въ церковь Успенья, что на Дворянской улицѣ и дайте лицезрѣть васъ и слышать вашъ бархатный голосокъ. Онъ прольетъ бальзамъ въ мое растерзанное сердце. Умоляю. Вашъ на вѣкъ погибшій человѣкъ -- Михаилъ Подсѣдовъ".
   Даша кончила читать письмо и рѣшилась идти на свиданіе.
   -- Алексѣй Павлычъ... тронула она за плечо Днѣпровскаго, когда тотъ, отрепетировавъ свою сцену, вышелъ за кулисы.-- Вы никому не говорили, что передали мнѣ письмо отъ Подсѣдова?
   -- Никому.
   -- Ну, такъ и не говорите. Пожалуйста, никому не говорите. Ни сестрѣ моей не говорите, ни вашей Настасьѣ Викуловнѣ Гулиной не говорите...
   -- Хорошо, хорошо... обѣщалъ Днѣпровскій.
   Въ залѣ къ рампѣ между тѣмъ подошелъ неуклюжій. рослый и косматый молодой человѣкъ въ потертомъ черномъ сюртукѣ, застегнутомъ на всѣ пуговицы, изъ короткихъ рукавовъ котораго торчали красныя жилистыя руки, и басилъ, переговариваясь съ Котомцевымъ, стоявшимъ на сценѣ. Это былъ новый суфлеръ, сынъ дьякона Козьмодемьянскій, о которомъ говорилъ Сусловъ.
   

ХІХ.

   Репетиція кончилась. Послѣдніе акты суфлировалъ уже новый суфлеръ Козьмодемьянскій. Съ нимъ актеры условились, что онъ будетъ суфлировать по четыре рубля отъ спектакля, считая тутъ и репетиціи. Обѣдали актеры въ клубѣ и послѣ обѣда пришли домой въ гостинницу пить чай. Послѣ чая Сусловъ началъ созывать актеровъ къ купцу Курносову въ баню, такъ какъ у Курносова на дворѣ всегда по субботамъ топилась баня.
   -- А баня у него -- шикъ, съ липовыми досками въ потолкѣ. Распарятся онѣ и такой ароматъ въ банѣ липой, что просто на удивленіе! расхваливалъ онъ.-- А послѣ бани въ раздѣвальной комнатѣ будетъ чай, и обѣщался приличную нашему званію и состоянію закуску съ водкой соорудить. Въ прошлую субботу я былъ у него, такъ мы послѣ бани, такъ не одѣваясь, безъ рубахъ и бражничали. Пойдемте-ка, господа.
   -- Да вѣдь ты, пожалуй, тамъ пѣть будешь и потѣшать Курносова? сказалъ Котомцевъ.
   -- Что ты, что ты! По субботамъ у него тишина и благообразіе. Ты не знаешь его. Наканунѣ праздника у него но всѣмъ комнатамъ лампадки горятъ и самъ ужъ онъ никуда, кромѣ бани.
   -- А какъ же говоришь, что въ прошлую субботу послѣ бани бражничали.
   -- Ну, то-есть выпили по три-четыре рюмки водки, закусили, а потомъ принялись за чай, но все это тихо и благообразно.
   Актеры соблазнились и отправились. Отправился въ баню и Котомцевъ.
   Даша начала придумывать, какъ бы ей одной уйти ко всенощной для свиданія съ Мишей Подсѣдовымъ, какъ бы не вызвались съ ней вмѣстѣ итти сестра, ея Татьяна или другія актрисы, но судьба помогла ей: у сестры заболѣла голова и она, обвязавъ голову компрессомъ, легла на постель. Воспользовавшись моментомъ, что Гулина и Безъимянцева ушли изъ ихъ номера въ свои комнаты, Даша быстро надѣла пальто и стала пришпиливать къ косѣ барашковую шапочку.
   -- Куда ты? спросила ее сестра Татьяна.
   -- Розоваго шелку надо купить, чтобы трико починить, да кстати зайду ко всенощной. Давно въ церкви не была, отвѣчала Даша.
   -- Да, да... Сходи, Дашенька, помолись. Очень ужъ у насъ дѣла наши плохи. А отчего? Ни молебна въ день открытія спектакля не служили, ничего... Анатолій говорилъ, что ежели служить молебенъ, то нужно было и угощеніе. Вздоръ... Молебенъ можно было бы отслужить и безъ угощенія, даже и не въ клубной залѣ, а просто въ церкви, разсуждала жена Котомцева, которая вообще была религіозна.-- Вотъ возьми гривенникъ на свѣчку, прибавила она.
   -- Да я поставлю, поставлю свѣчку. У меня есть деньги, проговорила Даша.
   -- То ты отъ себя, а это отъ меня съ мужемъ.
   Даша взяла деньги и юркнула за дверь, но носъ съ носомъ столкнулась съ старикомъ Подсѣдовымъ. Тотъ былъ въ лисьей шубѣ на распашку и въ шапкѣ и возвращался откуда-то къ себѣ въ номеръ, держа въ рукѣ ключъ. Даша испугалась и невольно попятилась. Старикъ Подсѣдовъ посторонился, скосилъ на нее глаза и проговорилъ:
   -- Проходите, проходите.
   Даша, опустя глазки, шмыгнула на лѣстницу и стала спускаться внизъ, но вдругъ услышала за собой возгласъ:
   -- Барышня! Повремените маленько.
   Она обернулась. Ее догонялъ Подсѣдовъ-отецъ. Она вспыхнула и, прибавивъ шагу, стала скакать черезъ двѣ ступеньки.
   -- Куда жъ вы бѣжите-то, милая? Я честь честью... Я безъ скандала... Остановитесь! кричалъ онъ.
   Дашу нагналъ онъ уже на улицѣ. Она остановилась. Сердце ея такъ и билось, такъ и прыгало.
   -- Что вамъ угодно? спросила она.
   -- А вотъ отойдемте къ сторонкѣ... Поговорить надо.
   Они сошли съ тротуара и приблизились къ стѣнѣ дома.
   -- Барышня! Явите Божескую милость, скажите, гдѣ мой сынъ... началъ скромно и тихо Подсѣдовъ.
   -- Почемъ же мнѣ-то знать! Не знаю я, ничего не знаю... отвѣчала Даша и на глазахъ ея показались слезы.
   -- Ну, какъ не знать! Вѣдь вы та самая, изъ-за которой онъ и сбѣжалъ. Пожалѣйте меня, барышня... Вѣдь я отецъ... Ростилъ, ростилъ сына, думалъ, что онъ помощникъ отцу будетъ, а онъ, нате-ка, въ актеры!
   У Даши ноги подкашивались.
   -- Онъ вовсе не изъ-за меня сбѣжалъ. Онъ говорилъ, что сбѣжалъ оттого, что вы съ нимъ худо обращались, еле выговорила она.
   -- Ну, вотъ те здравствуй! И я, и мать не надышались на него. Барышня! Всѣ говорятъ, что онъ изъ-за любви къ вамъ... Ну. что вамъ въ немъ?.. Бросьте его, наплюйте на него, уговорите его, чтобъ пришелъ ко мнѣ и повинился честь честью, а я вамъ за это хорошаго лисьяго мѣху на пальто подарю. Ходитъ, что ли?
   И старикъ весело взглянулъ на Дашу, тронувъ ее рукой по плечу.
   -- Я не знаю, что вы мнѣ говорите!.. Какъ вы смѣете! Зачѣмъ?..
   -- А ему, видитъ Богъ, ничего не будетъ, ежели вернется, всѣ его грѣхи простятся. И такъ ужъ изстрадалось родительское сердце, продолжалъ Подсѣдовъ и опять спросилъ: -- Гдѣ онъ скрывается? Ну, что вамъ стоитъ сказать! Скажите.
   Старикъ снялъ шапку и поклонился. Даша сдѣлалась нѣсколько смѣлѣе.
   -- Гдѣ онъ скрывается, я не знаю, а увижусь съ нимъ, такъ скажу ему, что вы его прощаете, ежели онъ вернется къ вамъ, отвѣчала Даша.
   Ей сдѣлалось жаль старика.
   -- Ну, вотъ спасибо! Ну, вотъ и за это спасибо! заговорилъ тотъ.-- А только какъ не знать вамъ, гдѣ онъ! Навѣрное знаете. Поди, къ нему и идете?
   -- Хорошо, хорошо, я поговорю ему, ежели его увижу, а ужъ послушается ли онъ меня -- не знаю, сказала Даша, уклоняясь отъ отвѣта.-- Прощайте.
   Она кивнула ему и пошла.
   -- Похлопочите, барышня, и помните, что лисій мѣхъ... проговорилъ онъ ей вслѣдъ.
   Она остановилась, обернулась и погрозила ему пальцемъ.
   -- Нѣтъ, ужъ этимъ меня не обижайте. Никакого мѣха... сказала она.
   -- Какая же тутъ обида? Я за спасеніе погибающаго.
   -- Повторяю вамъ: никакого мѣха. А то и говорить ему ничего не стану.
   -- Ну, ладно, ладно. Вы добрая, вы хорошая. Я по глазамъ вижу, что хорошая и вразумительна;! барышня, нужды нѣтъ, что актриса! ласково кивалъ ей старикъ Подсѣдовъ и, когда она стала уходить, долго смотрѣлъ ей вслѣдъ.
   Даша прошла три четыре темныя улицы, освѣщаемыя обывательскимъ свѣтомъ изъ оконъ съ незапертыми еще ставнями да фонарями у торговыхъ помѣщеній, и свернула на Дворянскую улицу. Показался темный силуэтъ старинной церкви, въ окнахъ которой мелькали огни.
   -- Эта церковь называется Успенской? спросила она у прохожаго мужика въ новомъ тулупѣ.
   -- Она, она, барышня.
   Даша прибавила ходу, подошла къ паперти и стала подниматься но ступенькамъ ко входу въ церковь, проходя мимо двухъ рядовъ нищихъ, протягивающихъ къ ней руки за подаяніями.
   

XX.

   Оглядываясь по сторонамъ, Даша вошла въ церковь, набожно нѣсколько разъ перекрестилась и подошла къ свѣчной выручкѣ. За выручкой стоялъ благообразный купецъ съ широкой полусѣдой бородой. Она подала ему два гривенника на свѣчки.
   Молящихся въ церкви было немного, все больше женщины. Церковь была маленькая, закоптѣлая, скудно освѣщенная. Пѣли въ ней дьячки и имъ подсобляла "сборная братія" изъ усердствующихъ прихожанъ. Пѣніе было нескладное, иногда сборная братія отставала и два дьячка тянули одни. Даша отошла къ сторонкѣ и, наблюдая за сторожемъ, ставившимъ ея свѣчи, принялась молиться. Раза два она положила по земному поклону, поднялась и стала слушать кафизму, какъ вдругъ сзади ея раздалось "здравствуйте". Она вздрогнула и обернулась. Около нея стоялъ Миша Подсѣдовъ въ пальто съ барашковымъ воротникомъ и мялъ въ рукахъ барашковую шапку.
   -- Спасибо, спасибо, моя дорогая, что пришли утѣшить страдальца, изнывающаго въ одиночествѣ, шепталъ онъ замирающимъ, дрожащимъ голосомъ и тутъ же прибавилъ:-- Выйдемте на улицу, здѣсь говорить неловко. Вонъ кабатчица Родіонова ужъ и такъ уставилась на меня глазами.
   -- Погодите немножко. Дайте мнѣ помолиться, отвѣчала Даша.
   -- Ну, хорошо, хорошо. Молитесь. А отмолитесь -- выходите. Сначала вы выйдете, а потомъ, незамѣтнымъ манеромъ, и я. Вы меня у ограды подождите.
   Онъ отошелъ отъ нея. Даша опять принялась усердно креститься, прослушала эктенію, поклонилась еще разъ въ землю и незамѣтно стала уходить изъ церкви.
   Опять на паперти нищіе съ протянутыми руками и съ припѣвомъ "подайте, матушка, барышня, Христа ради". Даша раздѣлила на шестерыхъ- три копѣйки, сошла съ паперти и тихо пошла мимо давно некрашенной. облупившейся деревянной ограды. Ей пришлось завернуть за уголъ, постоять минуты двѣ и опять вернуться по направленію къ паперти, когда она увидала Мишу Подсѣдова. Онъ стремился къ ней на встрѣчу съ сіяющимъ лицомъ.
   -- Здравствуйте, голубушка, здравствуйте! Вотъ утѣшили, такъ утѣшили! Можно сказать даже жизненный бальзамъ влили мнѣ въ душу! говорилъ онъ, протягивая ей обѣ руки.
   -- Я сейчасъ вашего отца видѣла и разговаривала съ іінмъ, проговорила Даша.
   -- Ну?! удивленно и, вмѣстѣ съ тѣмъ, недовѣрчиво протянулъ Миша.
   -- Вѣрно, вѣрно.
   -- Боже мой! Неужели, ангелъ мой небесный, онъ вамъ скандалъ сдѣлалъ? О, ежели онъ наговорилъ разныхъ ругательныхъ словъ!..
   -- Напротивъ. Я повстрѣчалась съ нимъ въ корридорѣ нашей гостинницы. Вѣдь онъ въ одной гостинницѣ съ нами стоитъ.
   -- Знаю, знаю. Вчера мнѣ Днѣпровскій сообщалъ. Ну, и что же онъ?
   -- Онъ просилъ меня, умолялъ, чтобы я передала вамъ, что онъ очень груститъ объ васъ и готовъ все вамъ простить, если вы явитесь къ нему съ повинной головой.
   -- Ни за что на свѣтѣ! воскликнулъ Миша Подсѣдовъ.
   -- Полноте, Мишенька... Ступайте къ нему, повинитесь. Онъ говоритъ, что и мать ваша убивается.
   -- Пускай убивается, но я не могу безъ васъ быть. Нѣтъ, нѣтъ! Не мѣсяцъ же онъ будетъ здѣсь жить. Поживетъ, поживетъ, да и уѣдетъ, а я опять буду около васъ и буду лицезрѣть васъ и слышать вашъ сладостный голосъ.
   -- Но вы знаете, что вѣдь и исправникъ запретилъ Анатолію Евграфычу держать васъ суфлеромъ, сказала ему Даша.
   -- Да неужели?
   Голосъ Миши Подсѣдова осѣкся.
   -- Намъ Анатолій говорилъ, кивнула ему Даша.
   Они обогнули ограду и шли по пустынной, темной улицѣ. Миша Подсѣдовъ схватился за голову.
   -- Боже! Что я за несчастный человѣкъ! Вотъ ужъ безпременный-то страдалецъ! воскликнулъ онъ.
   -- Ступайте, Мишенька, къ отцу, просите прощенія и все уладится, продолжала уговаривать его Даша.
   -- Какъ уладится? Чѣмъ уладится? Ну, со мной уладится, а вы-то какъ?
   -- Я останусь съ труппой.
   -- Жить не могу безъ васъ. Къ отцу я могу явиться только съ вами, только съ вами!
   Миша Подсѣдовъ плакалъ.
   -- Полноте, полноте... Чего вы это? успокоивала его Даша, растерявшись.
   -- Дарья Ивановна! Повѣнчаемтесь! Только повѣнчавшись съ вами, я могу явиться къ отцу, упасть ему въ ноги и умолять. Согласится принять -- ладно, нѣтъ -- пойдемъ искать но свѣту, гдѣ оскорбленному есть чувству уголокъ.
   -- Невозможное вы говорите.
   -- Отчего?
   -- Мишенька, вѣдь актерскій хлѣбъ горекъ. Смотрите, какъ мы бѣдствуемъ.
   -- И я буду бѣдствовать. Я готовь бѣдствовать! Готовъ на все, только-бы быть съ вами.
   -- Да я-то не согласна. Теперь я одна, одна голова, а выйду замужъ, могутъ быть и дѣти.
   -- Боже! И это называется любовь!
   Миша снялъ съ головы шапку и въ раздраженіи колотилъ ею себя по колѣнамъ. Даша помолчала и отвѣтила:
   -- Голубчикъ, да вѣдь я вамъ никогда и не говорила о моей любви.
   Мишу какъ водой облили. Онъ накрылся шапкой и заговорилъ:
   -- Ахъ, да, да... Дѣйствительно... А я-то дуракъ, а я-то дубина! Но мнѣ казалось...
   -- Видите ли, продолжала Даша.-- Вы хорошій человѣкъ, милый, съ теплымъ сердцемъ и я пошла бы за васъ при другихъ обстоятельствахъ, пошла бы, и потомъ, я увѣрена, полюбила бы васъ, но обстоятельства такъ сложились.
   -- Дуракъ, дуракъ! Дубина! твердилъ Миша.-- Мерзавецъ! Нахалъ!
   -- Полноте вамъ ругать-то себя.
   -- Нельзя не ругать! Смѣлъ вдругъ мечтать о счастіи, сунулся съ суконнымъ рыломъ...
   Дашѣ стало жалко его.
   -- Мишенька... Я не отказываю вамъ совсѣмъ, но погодите немного.
   -- Чего годить! Погибель, погибель...
   -- Не отчаявайтесь. Можетъ быть, дѣло какъ-нибудь и уладится потомъ. Помиритесь прежде съ отцомъ.
   -- Помиритесь и пейте напропалую съ душевнаго горя... Понимаю.
   -- Мишенька... Начать съ того, что вѣдь вамъ и жениться нельзя. Васъ никто вѣнчать не станетъ. Вѣдь у васъ нѣтъ паспорта.
   -- Паспорта, паспорта... Да, да... Но паспортъ мой отецъ не смѣетъ задерживать!
   -- Однако вотъ задерживаетъ.
   -- Да, да... Ахъ, я бездольный человѣкъ!
   Миша остановился и опять заплакалъ. Даша пробовала его утѣшать, но тщетно.
   -- Пить, пить мертвую -- вотъ мой удѣлъ!.. воскликнулъ онъ и, махнувъ рукой, проговорилъ: -- Прощайте, Дарья Ивановна.
   -- Послушайте... Ежели будете пить, тогда и дружбѣ нашей конецъ, сказала ему Даша, подавая Руку -- Теперь ужъ все одно! махнулъ онъ рукой и сталъ цѣловать ея руку.
   Даша не отнимала своей руки и говорила ему:
   -- Совѣтую вамъ помириться съ отцомъ. Ну, для меня помиритесь.
   -- Э-эхъ! Горе, горе!
   -- Помните, что насчетъ себя я вамъ совсѣмъ не отказываю. Помиритесь съ отцомъ, а мнѣ дайте подумать. Вѣдь мы молоды...
   -- Прощайте!
   -- Не смѣть пить, Мишенька! И еще разъ помните, что я вамъ не отказала.
   -- Ступайте. Вотъ ваша дорога къ гостинницѣ, указалъ онъ ей налѣво, а самъ пошелъ направо и сталъ переходить улицу.
   

XXI.

   Третій спектакль, состоявшій изъ драмы Островскаго "Грѣхъ да бѣда на кого не живетъ* и водевиля "Дочь русскаго актера", далъ совсѣмъ ничтожный сборъ. Занавѣсъ подняли при пустомъ залѣ, не взирая на то, что наканунѣ актеры, видя пустую кассу, объѣзжали кое-кого изъ почетныхъ горожанъ и просили похлопотать о продажѣ билетовъ. Котоыцевъ былъ у исправника, Днѣпровскій съѣздилъ къ мировому судьѣ, Сусловъ обошелъ съ билетами нѣсколькихъ знакомыхъ купцовъ, но распространять билеты никто не взялся.
   -- Помилуйте, говорили актерамъ.-- Только что въ воскресенье публика была у акробатовъ на представленіи, а во вторникъ опять иди. Нѣтъ, у насъ не любятъ такъ. У насъ сходятъ въ театръ въ воскресенье, а въ будни ужъ дома сидятъ.
   Только Сусловъ принесъ четыре рубля за проданные съ рукъ билеты, а остальные вернулись ни съ чѣмъ.
   Котомцевъ просилъ исправника:
   -- Нельзя ли, многоуважаемый Нилъ Иванычъ, похлопотатъ какъ-нибудь у правленія клуба, чтобы оно уступило намъ хоть два воскресенья подъ спектакли. Ей-ей, иначе намъ не выдержать.
   -- Я ужъ просилъ-съ, я ужъ намекалъ объ этомъ, но старшины говорятъ, что у нихъ письменное условіе съ акробатами насчетъ воскресеній вплоть до перваго января, отвѣчалъ исправникъ.-- И вѣдь что удивительно... До пріѣзда вашего акробаты погибали, такъ что должны были соединиться съ фокусникомъ, а съ вашимъ пріѣздомъ у нихъ сборы начались.
   -- Ну, это не потому. Съ половины ноября всегда сборы поднимаются.
   -- Однако, вотъ у васъ нѣтъ хорошихъ сборовъ.
   -- Дайте намъ воскресенья и праздники, и у насъ хорошіе сборы будутъ.
   -- Нѣтъ, это не оттого. Акробаты умѣютъ завлечь публику. Вотъ въ воскресенье акробатъ Карлъ Кноблохъ объявилъ въ афишахъ, что онъ вызываетъ борцовъ на ратоборство съ нимъ и кто его поборетъ, тому онъ выдастъ пятьдесятъ рублей. Какъ хотите, а это заманчиво. Купцы у насъ такіе охотники до всего этого, и, понятно, они всѣ поголовно привалили въ театръ. Курносовъ вонъ трехъ крючниковъ привелъ, чтобы боролись съ нѣмцемъ. Объ этомъ прокричали въ "Листкѣ". А вы хотите пьесой "Грѣхъ да бѣда" заманить къ себѣ публику. А "Грѣхъ да бѣда" на моей памяти здѣсь у насъ раза три шла. Кто только изъ актеровъ ни пріѣзжалъ -- всѣ ставятъ эту пьесу.
   -- Да вѣдь постановка удобная.
   -- А публикѣ-то что за дѣло! И наконецъ, я вамъ русскимъ языкомъ говорилъ, что у насъ купцы не любятъ на пьесы съ купцами смотрѣть. Поставьте оперетку -- сборъ будетъ.
   -- Какъ я могу поставить оперетку, если у меня ни опереточной труппы, ни костюмовъ, ни нотъ нѣтъ.
   -- Ну, такъ пеняйте на себя.
   Котомцевъ пожалъ плечами и удалился.
   Пьеса Островскаго прошла, какъ говорится, безъ хлопка, да и некому было хлопать. Даже и взявшіе билеты на мѣста, просмотрѣвъ первый актъ, остальные акты просидѣли въ буфетѣ, ожидая водевиля "Дочь русскаго актера", про который было объявлено въ афишахъ, что въ немъ Д. II. Левина исполнитъ качучу и салтареллу. Даже старшинскій даровой рядъ -- и тотъ былъ пустъ. Но къ водевилю публика начала собираться и залъ наполнился болѣе половины. Котомцевъ, успѣвшій переодѣться послѣ первой пьесы, обрадовался приращенію публики, бросился въ кассу посчитать сборъ, но оказалось, что сборъ нисколько не увеличился и что залъ наполнился даровой публикой, не заплатившей за мѣста. Взбѣшенный, онъ вошелъ въ залу и сталъ провѣрять билеты, требуя у сидѣвшей публики предъявленія ихъ, и почти у половины зрителей билетовъ не оказалось. Имъ пришлось оставить зрительную залу. Оказалось, что все это были, главнымъ образомъ, члены клуба, которыхъ клубная прислуга, контролирующая билеты, не смѣла остановить при входѣ. Произошли пререканія, споры. Кто говорилъ, что онъ потерялъ билетъ, кто увѣрялъ, что его, какъ члена, не имѣютъ права удалять изъ залы, ибо онъ, какъ членъ клуба, можетъ въ клубѣ сидѣть, гдѣ ему вздумается.
   -- Невѣжа! слышалъ себѣ въ догонку Котомцевъ.-- Ему члены клуба чуть не даромъ сдаютъ залу, а онъ къ нимъ придирается изъ-за того, что кто-нибудь полъ-акта даромъ посмотрѣлъ.
   Какъ бы то ни было, но контроль этотъ поставилъ Котомцева въ сильно непріязненныя отношенія съ членами клуба. Суматоха во время представленія повліяла и на успѣхъ водевиля. За исполненіе качучи Дашѣ апплодировали, но не такъ, какъ того ожидалъ Котомцевъ. Салтареллу, которую въ концѣ водевиля танцовала Даша вмѣстѣ съ Сусловымъ, также не заставили повторить. Неистовствовалъ, вызывая послѣ водевиля Дашу и Суслова, только Курносовъ, да ему вторили два его пріятеля купца, а
   Уховертовъ съ сыномъ въ это время шикали. Дашу и Суслова, впрочемъ, вызвали два раза.
   Послѣ спектакля въ буфетѣ у Котомцева начались обычные разсчеты по вечеровому расходу. Какъ и всегда, первымъ предъявилъ ему свой счетъ за афиши Уховертовъ сынъ и Котомцевъ долженъ былъ отдать ему почти весь сборъ, который ему передалъ буфетчикъ за билеты, проданные изъ кассы.
   -- Кончаете ужъ со спектаклями-то? спросилъ его Уховертовъ сынъ, принимая деньги.
   -- Нѣтъ. Съ чего вы взяли? отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Отчего же на слѣдующій спектакль анонсъ не вывѣшенъ на стѣнѣ?
   -- Завтра вывѣсимъ и завтра же доставимъ вамъ для напечатанія афишу.
   -- Охота надсажаться и играть при пустомъ залѣ!
   -- Ну, ужъ это наше дѣло. За печатаніе афишъ мы вамъ платимъ аккуратно.
   -- Да я васъ же жалѣючи говорю. Вѣдь не капиталисты, съ ядовитой усмѣшечкой говорилъ Уховертовъ.
   Приступилъ къ Котомцеву и буфетчикъ съ просьбой объ уплатѣ въ буфетъ за обѣды въ дни репетицій и спектаклей, до сихъ поръ не требовавшій денегъ.
   -- Въ слѣдующій разъ, голубчикъ, въ слѣдующій разъ, а ужъ сегодня погодите, проговорилъ Котомцевъ, крѣпко пожимая руку буфетчику.
   -- Да что въ слѣдующій разъ! А ежели въ слѣдующій разъ и совсѣмъ сбора не будетъ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Мы готовимъ къ слѣдующему спектаклю нѣчто особенное.
   -- Давно пора. А ежели будете ставить то, что вотъ теперь ставите, то никакого толку не будетъ, напередъ вамъ говорю. Вотъ третьяго дня у акробатовъ... ѢІа сто сорокъ тесть рублей буфетъ торговалъ, а сегодня и на сорокъ рублей еще не продано.
   Котомцева такое наставленіе и такое сравненіе коробило, но онъ промолчалъ.
   Приступили евреи музыканты, прося расчета. Котомцевъ далъ имъ только пять рублей, а остальныя деньги просилъ подождать до слѣдующаго спектакля.
   -- Въ слѣдующій спектакль ставлю оперетку "Всѣ мы жаждемъ любви", сказалъ онъ еврею капельмейстеру.-- Кое-какія ноты для куплетовъ у насъ есть, а ужъ чего нѣтъ -- придется музыку такъ подобрать.
   -- Подберемъ, подберемъ... Денегъ-то только вы сегодня мало даете.
   -- Откуда же взять? Сегодня незадача. Самъ безъ копѣйки остаюсь.
   -- Гм... А вы, можетъ быть, хотите заложить какія-нибудь серебряныя вещи, колечки отъ жены, серьги, часы, такъ я могу хорошево пріятель найти. который даетъ деньги за честнова проценты? предложилъ еврей.
   -- Ахъ, вы и этимъ занимаетесь? удивился Котомцевъ.
   -- Хорошаво еврей долженъ всѣмъ заниматься.
   -- Нѣтъ, благодарю. Теперь не надо.
   Днѣпровскій, Безъимянцевъ и Иволгинъ, оставшіеся въ клубѣ послѣ спектакля, ходили по комнатамъ унылые. Съ нимъ не подходилъ никто изъ членовъ клуба. Члены клуба дулись и на Котомцева за учиненный имъ во время водевиля скандалъ контролемъ, и на нихъ.
   -- Неужели мы сегодня и вечеровый расходъ не покрыли? спросилъ Котомцева Днѣпровскій.
   -- Гдѣ же покрыть! Откуда? Ни за залу, ни за оркестръ, ни за авторскія права не заплочено. Вотъ восемь рублей оставилъ себѣ на расходъ, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Швахъ... Не повторилась бы гусятниковская исторія.
   Днѣпровскій покачалъ головой и отошелъ въ сторону.
   

XXII.

   Афиша возвѣщала четвертый спектакль труппы Котомцева въ Краснопузырскѣ. Было объявлено, что представлены будутъ сцена изъ комедіи Островскаго "Лѣсъ" и оперетта "Всѣ мы жаждемъ любви". Въ "Листкѣ" появился также анонсъ о спектаклѣ, но въ слѣдующей формѣ:
   "Заѣхавшая къ намъ странствующая труппа актеровъ, и на первыхъ же порахъ сильно потерпѣвшая отъ справедливаго равнодушія публики, дѣлаетъ послѣднія усилія, чтобы привлечь къ себѣ вниманіе публики и ставитъ оперетку "Всѣ мы жаждемъ любви". Посмотримъ, увѣнчаются ли эти потуги успѣхомъ, при неимѣніи въ труппѣ голосовъ и надлежащей обстановки".
   Котомцевъ во всеуслышаніе прочелъ этотъ анонсъ на репетиціи и прибавилъ:
   -- Нѣтъ, какова скотина этотъ Уховертовъ! Топитъ, топитъ и топитъ. Вотъ месть-то!
   -- Корсиканская какая-то месть... проговорилъ Днѣпровскій, вмѣстѣ съ Безъимянцевымъ красившій тутъ же въ залѣ на разостланныхъ рогожахъ холстъ крыши и трубы, составляющій декорацію для оперетты "Всѣ мы жаждемъ любви".
   -- Послушай, Анатолій, дай ты этому Уховертову объявленіе о спектаклѣ, заткни ты ему глотку, сказала мужу Котомцева.
   -- Не только объявленія не дамъ, но даже и билетовъ даровыхъ въ редакцію не пошлю.
   -- Ахъ, напрасно! Ахъ, напрасно! Съ какой стати войну поднимать! ахалъ Иволгинъ.
   -- Да вѣдь все равно ужъ поднята и все равно, такъ или иначе, мы здѣсь погибнемъ и, не сегодня, такъ завтра, намъ нужно перебираться въ другой городъ, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Здѣсь двѣ труппы немыслимы. Акробаты, вонъ, еще четыре воскресенья захватили у клуба и выписываютъ изъ Москвы какого-то клоуна съ учеными пуделями и обезьянами. Сегодня, вонъ, къ нимъ шпагоглотатель пріѣхалъ. Надо въ Быстринскъ отсюда убираться. Я получилъ письмо, что тамъ всю зиму не было никакой труппы.
   -- Позвольте... Но мы должны еще бенефисами сборы пробовать. Мы еще бенефисами не пробовали! вскричалъ Иволгинъ.
   -- Бери себѣ слѣдующій спектакль въ номинальный бенефисъ, пробуй, а я и пробовать не желаю. "Всѣ мы жаждемъ любви"... Пожалуйте, господа, на сцену!
   Котомцевъ захлопалъ въ ладоши.
   Актеры, пившіе въ залѣ за столикомъ чай, отправились на сцену. Котомцевъ, не занятый въ этомъ актѣ, налилъ себѣ стаканъ чаю и подсѣлъ къ столику. Вдругъ, въ глубинѣ зала показался Подсѣдовъ-отецъ. Онъ шелъ медленно, подошелъ къ столику, за которымъ сидѣлъ Котомцевъ, уныло протянулъ ему руку и сказалъ:
   -- А я все по тому же дѣлу...
   -- Насчетъ сына? Не нашли его?
   -- Гдѣ найти! То-есть я знаю, что онъ здѣсь скрывается, но найти-то его не могу. Ахъ, дѣла, дѣла! вздохнулъ Подсѣдовъ.
   -- Чайку не прикажете ли? предложилъ ему Котомцевъ.
   -- Да что жъ васъ-то опивать... Можно и свѣжаго спросить.
   -- Да и этотъ свѣжій. Прошу покорно присѣсть.
   Старикъ подсѣлъ къ столу и продолжалъ вздыхать. Котомцевъ ему налилъ стаканъ.
   -- Не у васъ онъ? спросилъ старикъ Котомцева.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. У насъ другой суфлеръ суфлируетъ. Не хотите ли посмотрѣть?
   -- Вѣрю, вѣрю... Что тутъ смотрѣть! Грѣхи! Письмо вѣдь мнѣ съ какимъ-то мальчишкой прислалъ.
   -- Ну, вотъ видите. Какое письмо?
   -- Да вотъ оно. Прочтите. Самъ-то я безъ очковъ плохо разбираю.
   Старикъ полѣзъ въ карманъ, досталъ письмо и подалъ его Котомцеву. Тотъ началъ читать вслухъ. Миша Подсѣдовъ писалъ отцу слѣдующее:
   "Любезный папенька! Черезъ оную дѣвицу Дарью Ивановну я узналъ, что вы зовете меня повиниться и чтобъ я шелъ къ вамъ въ домъ, но я этого никакъ не могу сдѣлать, ибо въ оную дѣвицу влюбленъ больше жизни и ежели вернусь безъ нея, то буду пить съ горя и все равно умру отъ чахотки. Да я и не вернусь безъ нея по своей волѣ. Конечно, вы можете поймать вашего несчастнаго сына и привести по этапу, но вѣдь живую личность не укараулишь дома и я опять сбѣгу, куда глаза глядятъ, и такъ до безконечности, до края гроба и пропасти. Буду ходить въ рубищѣ и питаться кускомъ черстваго хлѣба, но мнѣ это все равно, ибо я чувствую ко всему этому равнодушіе чувствъ. Любовь, одна любовь для меня священна и эта дѣвушка мелькаетъ передо мной наяву и во снѣ въ лучезарной коронѣ изъ звѣздъ. По ежели вы и маменька желаете дать согласіе на нашу свадьбу, то я явлюсь къ вамъ, упаду въ ноги и буду на всю жизнь работникъ на васъ. Отвѣтъ передайте Дарьѣ Ивановнѣ, которая живетъ супротивъ васъ черезъ корридоръ, а я уже отъ нея узнаю всѣ послѣдствія родительской власти. Вашъ сынъ Михаилъ Подсѣдовъ".
   -- Что скажете, почтеннѣйшій? спросилъ старикъ Подсѣдовъ Котомцева и покачалъ головой.
   -- Прежде всего скажу вамъ то... для меня совсѣмъ новость, что моя свояченица Даша видается съ вашимъ сыномъ, произнесъ Котомцевъ.
   -- Какъ же, какъ же... Она сама сказала мнѣ, что видается, подхватилъ старикъ.-- Я просилъ ее передать ему, что я его прощаю, что онъ только пусть вернется ко мнѣ и повинится -- и вотъ отвѣтъ его, что вы читали.
   Котомцевъ пожалъ плечами и сказалъ:
   -- Все это для меня совершенно ново. Самъ я не видалъ вашего сына уже больше недѣли.
   -- А вотъ она видитъ его.
   Старикъ помолчалъ и опять заговорилъ:
   -- Я къ вамъ вотъ изъ-за чего... Ужъ повѣнчать мнѣ ихъ, что ли?
   -- То-есть какъ это? недоумѣвалъ Котомцевъ.
   -- Да свояченицу-то вашу и моего Мишутку. Очень ужъ мнѣ сына-то жаль. Парень вѣдь онъ до сего времени былъ ласковый и работящій. Онъ у меня дѣло дѣлалъ. А?
   -- Право, ужъ не знаю, какъ вамъ сказать... Надо будетъ объ этомъ Дарью Ивановну спросить.
   -- Да что жъ тутъ спрашивать! Вѣдь ужъ, вѣрно, снюхались они. Одно вотъ только... Отвѣтъ-то черезъ нее ему надо переправить. Позовите-ка ее...
   -- А вотъ сейчасъ, только она актъ кончитъ. Кушайте чай-то.
   Старикъ налилъ себѣ на блюдечко изъ стакана чаю и сталъ пить.
   -- Бѣда, у кого взрослыя дѣти! сказалъ онъ, покачавъ головой.-- Ты думаешь, что вотъ выростилъ, вотъ ужъ онъ тебѣ помощникъ, а у него фанаберія въ головѣ.
   Актъ кончился. Котомцевъ подозвалъ Дашу. Подойдя къ старику, она вспыхнула.
   -- Я сказала вашему сыну, что вы просили... проговорила она.
   -- Знаю, знаю и ужъ отвѣтъ отъ него получилъ, отвѣчалъ старикъ Подсѣдовъ.-- Нате-ка, прочтите, что онъ пишетъ.
   Даша взяла письмо, отошла къ сторонкѣ и стала читать. Старикъ подошелъ къ ней, подошелъ и Котомцевъ. Когда Даша прочла письмо, старикъ спросилъ ее:
   -- Ну, что, барышня, скажете хорошенькаго?
   -- Я уже объявила ему, что замужъ за него не пойду.
   -- Какъ? Совсѣмъ не пойдете?
   -- Да конечно же... Зачѣмъ же быть раздоромъ въ семьѣ? Да наконецъ, у него и документовъ нѣтъ по которымъ бы онъ могъ вѣнчаться.
   -- Ну, а ежели мы просимъ.
   -- То-есть вы просите? Вы переспросила Даша.
   -- Ну, да, да... Мы, его отцы и матери... Что жъ, коли онъ лѣзетъ на рогатину, отвѣчалъ старикъ.
   Даша смутилась. Она не ожидала такого положенія дѣла и молчала.
   -- Ну, такъ какъ же, барышня? Какъ ему писать? Какой ему мнѣ отвѣтъ дать? повторилъ вопросъ старикъ.
   -- Право, ужъ не знаю. Послушайте... Да вы въ серьезъ? задала она вопросъ.
   -- Въ серьезъ, въ серьезъ... Кто жъ такими вещами шутитъ!
   Даша взглянула вопросительно на Котомцева и молчала.
   -- Отвѣчай же... проговорилъ ей тотъ.
   -- Не могу сейчасъ отвѣчать... Дайте подумать, отвѣчала она, потупившись.
   -- Да. да... Дайте ей подумать, дайте съ сестрой посовѣтоваться, поддержалъ ее Котомцевъ.
   -- Да чего жъ тутъ думать-то! Богатый купеческій сынъ сватается! воскликнулъ старикъ.
   -- До завтра, только до завтра. Завтра она скажетъ вамъ отвѣтъ, отвѣчалъ за нее Котомцевъ и повелъ старика опять къ чайному столу.
   

XXIII.

   -- Зачѣмъ пришелъ Подсѣдовъ? Что онъ съ тобой говорилъ? засыпали Дашу вопросами сестра и другія актрисы, когда Даша вернулась на сцену для продолженія репетиціи.
   Смущенная Даша тотчасъ же передала весь разговоръ.
   -- Вотъ счастье-то! Вотъ счастье-то дѣвкѣ привалило! воскликнула Гулина.-- И неужели, милушка, ты не согласишься?
   -- Я не знаю, право... Я просила дать мнѣ подумать до завтра, отвѣчала Даша.
   -- Да что жъ тугъ думать-то, Дашенька! перебила ее Безъимянцева, пыхтя папироской.-- Мнѣ кажется, тутъ и думать нечего. Богачи... Свои дома имѣютъ... Торговля...
   -- Сѣрая купеческая семья... пробормотала Даша.
   -- Да вѣдь самъ-то Миша не сѣръ. Право, не сѣрѣе моего Безъимянцева, сказала Безъимянцева.-- Ты посмотри, какой онъ франтикъ.
   -- Не въ франтовствѣ дѣло... А онъ какой-то рохля, какой-то несамостоятельный...
   -- Да съ такимъ, милушка, лучше жить. Что хорошаго съ вострымъ-то? Вострый-то и слушаться не будетъ, да того и гляди, что сбѣжитъ, возразила Гулина.
   Котомцева, до сихъ поръ молчавшая, заговорила не вдругъ. Она кусала губы и соображала.
   -- Знаешь, Даша, я почти ожидала этого, сказала она.
   -- Чего? Что придетъ отецъ Подсѣдова и будетъ мнѣ предлагать выйти замужъ за его сына?
   -- Нѣтъ, вообще... Я вообще ожидала, что это должно такъ случиться. ВЬдь ужъ даромъ человѣкъ не побѣжитъ за дѣвушкой, не кинетъ домъ и дѣло.
   -- И наконецъ, онъ ей уже раза три дѣлалъ предложеніе, прибавила Гулина.-- Въ Гусятниковѣ, здѣсь дѣлалъ. Въ Гусятниковѣ при всѣхъ насъ дѣлалъ -- она-то только не внимала.
   -- Какъ не внимала? Я все внимала, но меня всегда брало сомнѣніе, отчего онъ только тогда дѣлалъ предложеніе, когда выпивши, отвѣчала Даша.
   -- Ахъ, Боже мой! Да потому, что онъ не смѣлъ, потому, что онъ робокъ.
   -- Но въ субботу я встрѣтилась вечеромъ съ нимъ на улицѣ и онъ ужъ трезвый мнѣ сдѣлалъ предложеніе.
   -- Ахъ, въ субботу-то ты это и ходила къ нему на свиданіе? Теперь я понимаю, сказала Котомцева.-- Знаешь, Даша, я бы пошла за него замужъ на твоемъ мѣстѣ.
   -- Нѣтъ, сестрица, нѣтъ. Сразу нельзя... Надо объ этомъ подумать, заговорила Даша.
   -- Да подумай, подумай, но все-таки рѣшись.
   -- Ахъ, Таня, Таня! Вѣдь надо самостоятельности лишиться, жить въ домѣ у его отца... Свекоръ и свекровь... Берутъ въ домъ нежеланную невѣстку, берутъ только по настоянію сына,
   -- Милая, выходи только замужъ, а тамъ ужъ можно мужа такъ повернуть, что десять разъ съ нимъ изъ дома уѣдете, уговаривала ее Безъимянцева.
   -- И еще есть, что меня останавливаетъ. Вѣдь ужъ я не могу быть актрисой-то.
   -- А какая это радость, подумаешь! иронически улыбнулась Гулина.-- Да неужто тебѣ всѣ наши бѣды-то актерскія не надоѣли? Горекъ, милая, хлѣбъ актерскій, горекъ.
   -- Да, и я скажу, не сладокъ... вздохнула Котомцева.
   -- Мало ли что не сладокъ, а все-таки мнѣ актерская жизнь нравится.
   -- Нравится, а сама въ Гусятниковѣ говорила: "ужъ хоть бы въ бонны куда на мѣсто пойти".
   -- Мало ли, сестрица, что говорится! А потомъ выйдешь на сцену, сыграешь успѣшно, похлопаетъ тебѣ публика и думаешь "вѣкъ, кажется, не ушла бы со сцены".
   Даша улыбнулась, а на глазахъ ея были слезы.
   -- А ужъ выйдешь замужъ за Подсѣдова, такъ прощай сцена, прибавила она.
   -- Какой вздоръ! Въ лучшемъ видѣ будешь въ Гусятниковѣ играть въ любительскихъ спектакляхъ съ лѣсничихой и нотаріусомъ.
   -- Ахъ, жалко разстаться съ свободой!
   -- Да какая же у тебя теперь-то особенная свобода? Пришпилена ко мнѣ и къ моему мужу.
   -- Ну, все-таки...
   Стали продолжать репетировать "Всѣ мы жаждемъ любви". Даша была въ сильномъ волненіи, сбивалась и совсѣмъ не могла пѣть, какъ ни подлаживался къ ней еврейскій оркестръ.
   Когда актъ кончился, сестра Татьяна обняла ее и, пройдясь съ ней по сценѣ, сказала:
   -- Мой совѣтъ, Даша, сейчасъ тебѣ подойти къ
   Подсѣдову и объявить ему, что ты согласна итти за Мишу.
   -- Ахъ, нѣтъ, сестрица, нѣтъ. Дайте еще до завтра подумать.
   -- Да что жъ тутъ думать-то, душечка? Будешь ни въ чемъ не нуждаясь жить. Ты гляди на вещи попрактичнѣе.
   -- Вѣрно, сестрица, вѣрно, но мнѣ все кажется, что я его не люблю.
   -- А не любишь, такъ зачѣмъ завлекала? Зачѣмъ голову мальчишкѣ вскружила? подскочила къ нимъ Безъимянцева, услыхавъ слова Даши.
   -- Когда же я его завлекала, Софья Андреевна? Онъ самъ завлекся, отвѣчала Даша.
   -- Врешь, врешь, мать моя... Вотъ здѣсь въ Краснопузырскѣ, такъ когда ни взгляни на васъ, вы все вдвоемъ въ уголкѣ сидите и шушукаетесь. Зачѣмъ же ты съ нимъ цѣлые дни шушукалась, ежели не хотѣла его завлекать?
   -- Ахъ, да вѣдь онъ самъ...
   -- И мнѣ кажется, что онъ тебѣ нравится, сказала сестра.
   -- И нравится, и не нравится... Нѣтъ, нѣтъ... Я просто не знаю, что мнѣ дѣлать. Дайте до завтра подумать, закончила Даша, подошла къ рампѣ и стала разговаривать съ музыкантами.
   Репетиція кончилась. Актеры стали сбираться уходить домой. Старикъ Подсѣдовъ былъ все еще въ залѣ. Онъ вмѣстѣ съ Котомцевымъ подошелъ къ Дашѣ и сказалъ:
   -- Такъ вотъ, барышня, будемъ ждать до завтра. Только ужъ пожалуйста до завтра, потому Рождество на дворѣ и ежели быть промежъ насъ доброму дѣлу, то надо и приданымъ торопиться, чтобъ сейчасъ послѣ святокъ свадьбу сыграть. Я не уѣзжая изъ Краснопузырска и полотенца бы закупилъ для бѣлья и всякой разной разности.
   -- Завтра, завтра я вамъ дамъ отвѣтъ, отвѣчала Даша.-- Только бѣлья мнѣ никакого не надо.
   -- Какъ не надо? Вѣдь у васъ добра-то, поди) не особенно завалило, такъ долженъ же женихъ сдѣлать. Нѣтъ, барышня, намъ какъ-нибудь нельзя свадьбу играть. Ужъ играть, такъ играть, какъ слѣдоваетъ, а то насъ осудятъ... Мы по всему уѣзду извѣстны. Да что по всему уѣзду! Меня и въ губерніи знаютъ. Такъ въ которомъ часу завтра прикажете къ вамъ зайти?
   -- Утромъ. Я сама за вами пришлю. Или нѣтъ...
   -- Да вотъ что... Приходите завтра утромъ часу въ одиннадцатомъ къ намъ въ номеръ чай пить. А репетицію мы ужъ сдѣлаемъ попозже... перебилъ Дашу Котомцевъ.
   -- Ну, ладно. Ахъ, дѣла, дѣла!.. вздохнулъ Подсѣдовъ и опять обратился къ Дашѣ:-- Толь я ужъ пожалуйста, барышня... Дарьей Ивановной васъ звать?
   -- Да.
   -- Только ужъ пожалуйста, Дарья Ивановна, чтобы все это завтра рѣшить, не откладывая въ дальній ящикъ. Да ужъ пожалѣйте сына-то, пожалѣйте Мишутку-то. Что ему одному скитаться! Конечно, дуракъ онъ, но все же несчастный человѣкъ, прибавилъ Подсѣдовъ.
   -- Хорошо, хорошо, сказала Даша.
   -- Да и мнѣ-то, чтобы не быть ни въ тѣхъ, ни въ сѣхъ... Письмо вѣдь какое ни на есть надо ему написать въ отвѣтъ. А то живу безъ дѣла здѣсь... Замучился.
   -- Завтра, завтра. И навѣрное она вамъ дастъ благопріятный отвѣтъ, проговорилъ Котомцевъ.
   Они вышли изъ клуба. Подсѣдовъ началъ со всѣми прощаться и опять обратился къ Дашѣ:
   -- Предупредите Мишутку-то, чтобы приходилъ въ гостинницу и самъ присутствовалъ при вашемъ отвѣтѣ. Вѣдь знаете, гдѣ онъ скрывается. Пусть видитъ, что отецъ его не извергъ лютый.
   -- Хорошо. Я пошлю ему письмо, увѣдомлю его, проговорила Даша.
   -- Еще разъ прощенья просимъ, господа актеры.
   Подсѣдовъ снялъ картузъ, поклонился и отдѣлился отъ актеровъ, направляясь въ противоположную сторону.
   -- Прелестный старикъ! Разсудительный и предобрый. Рѣшительно не понимаю, какъ могъ Миша убѣжать отъ такого отца! сказалъ Котомцевъ женѣ и свояченицѣ.
   

XXIV.

   Слезы душили Дашу, подступали ей къ горлу, но она сдерживала ихъ, пока шла съ репетиціи въ гостинницу, и ужъ только дома дала имъ волю. Снявъ съ себя пальто, она бросилась за альковъ, упала внизъ лицомъ на кровать и горько заплакала.
   -- Да вѣдь не хочешь выходить замужъ, такъ не выходи, мы тебя не неволимъ, сказала ей сестра.-- Что же такъ-то ужъ очень убиваться...
   -- Нѣтъ, я такъ, сестрица, я такъ... Это пройдетъ... отвѣчала Даша, продолжая плакать.
   -- Съ нами и вообще со сценой тебѣ жалко разстаться, что ли? проговорилъ Котомцевъ.-- А то вѣдь какъ сынъ, такъ и отецъ люди хорошіе.
   -- Ахъ, Анатолій, Анатолій! Вѣдь все-таки это золотая клѣтка! воскликнула Даша.
   -- Ты вотъ пьесъ-то разныхъ насмотрѣлась и наигралась, да изъ нихъ и говоришь. А въ жизни, мать моя, все это совсѣмъ другая статья, говорила ей Гулина, пришедшая въ номеръ Котомцевыхъ.
   Даша быстро вскочила съ постели и съ заплаканными глазами вышла изъ-за алькова.
   -- Надо Мишѣ письмо сейчасъ написать, чтобы приходилъ къ намъ завтра... произнесла она, отирая платкомъ глаза.
   -- Рѣшилась? въ одинъ голосъ спросили ее сестра и Гулина,
   -- Рѣшилась или не рѣшилась, но все равно нужно, чтобы онъ тутъ былъ, когда отецъ его придетъ къ намъ за отвѣтомъ.
   -- Пиши, пиши, а мой Алексѣй Павлычъ снесетъ ему это письмо. Онъ знаетъ, гдѣ Миша живетъ, проговорила Гулина про Днѣпровскаго.
   -- Его-то я и хотѣла попросить снести. Сама я не знаю адреса Миши, отвѣчала Даша.-- Дай, Таня, пожалуйста, листикъ бумажки и конвертъ.
   Она подсѣла къ маленькому столу у окошка и принялась писать, но мысли путались, фразы не слагались и ничего не выходило. Она разорвала уже два листа, положила передъ собой третій листъ и задумалась, смотря въ окно и почесывая ручкой пера въ волосахъ.
   Въ комнатѣ накрывали на столъ къ обѣду. Труппа изрядно уже задолжала въ клубномъ буфетѣ за обѣды и такъ какъ буфетчикъ просилъ уплаты, а Котомцевъ не могъ этого сдѣлать до слѣдующаго спектакля, то и рѣшилъ сегодня кормить всѣхъ въ гостинницѣ.
   Гулина, видя, что Даша никакъ не можетъ написать письма, сказала ей:
   -- Можетъ быть, хочешь лучше, чтобы Алексѣй Павлычъ на словахъ ему передалъ?
   -- Да придется, чтобы онъ на словахъ передалъ ему подробности, но я все-таки хоть что-нибудь напишу.
   Даша обмакнула перо въ чернила и написала:
   "Сегодня отецъ вашъ былъ у насъ и просилъ, чтобы я вышла за васъ замужъ. Я обѣщала ему подумать до завтра и завтра дамъ отвѣтъ. Приходите къ намъ, къ 11 часамъ утра, за отвѣтомъ. Дарья Левина".
   Обѣдать вся труппа явилась въ номеръ Котомцева. Не было только Суслова и Иволгина, которые и жили, и столовались у купца Курносова. Даша подошла къ Днѣпровскому.
   -- Вотъ, миленькій Алексѣй Павлычъ!, отнесите это письмо къ Мишѣ Подсѣдову. Простите, что я васъ затрудняю, сказала она.
   -- Хорошо, хорошо. Какое тутъ затрудненіе! отвѣчалъ тотъ.
   -- А что передать на словахъ-то? На словахъ-то что передать? приставала къ ней Гулина.
   -- Да что видѣлъ и слышалъ, то пусть и передастъ. Ахъ, я не могу, не могу... Ничего не могу! У меня голова кругомъ идетъ и всѣ мысли путаются!
   Даша схватилась за голову и на глазахъ ея опять показались слезы.
   -- То-то нашъ Мишутка обрадуется! Къ потолку! поди, подпрыгнетъ! проговорилъ Днѣпровскій.
   -- Да не на что ему покуда радоваться-то. Я еще ни на что не рѣшилась, отвѣчала Даша.
   -- Рѣшилась, рѣшилась! Я ужъ по глазамъ вижу, что быть свадебкѣ, подмигнула ей Безъимянцева.-- Да и какъ не рѣшиться-то? Богатый домъ... Люди приданое тебѣ дѣлаютъ. Оберъ-дурой надо быть, чтобы не рѣшиться. И если бы у тебя еще какая-нибудь другая зазноба была, кто-нибудь другой нравился бы, а то никого...
   -- Въ новаго суфлера, можетъ быть, влюбилась. Нужды нѣтъ, что у него сизый носъ и красныя руки, подшучивала надъ Дашей Гулина.
   За обѣдомъ Даша почти ничего не ѣла. Безъимянцева это замѣтила и, шутя, сказала ей:
   -- Для подсѣдовской ѣды себя бережешь, что ли? Береги, береги... Невѣсты всегда мало ѣдятъ. А ужъ за то какъ выдутъ замужъ, то и начнутъ... То-то пироговъ-то ты купеческихъ потомъ поѣшь! У купцовъ каждое воскресенье пироги и кулебяки! Ужасъ, какъ пироги люблю! Изъ-за однихъ пироговъ вышла бы замужъ за любого купца, если бы не была связана съ моимъ фитюлькой, прибавила она.
   Кончили обѣдать. Всѣ разошлись по своимъ номерамъ. Днѣпровскій понесъ записку къ Мишѣ Подсѣдову. Котомцевъ отправился къ исправнику по какому-то театральному дѣлу. Котомцева и Даша прилегли отдохнуть: Котомцева на кровати, за альковомъ, Даша на диванѣ. Воцарилась тишина. Миша Подсѣдовъ и Подсѣдовъ-отецъ не выходили у Даши изъ головы.
   "Старикъ Подсѣдовъ, кажется, хорошій человѣкѣ, мягкій, онъ не будетъ меня притѣснять, но вѣдь я еще не знаю матери Миши и никогда не видала ея, думала она.-- Какова его мать? Что она такое? Можетъ быть, она что-нибудь въ родѣ Кабанихи въ "Грозѣ" Островскаго? Впрочемъ, нѣтъ. Миша никогда мнѣ не говорилъ даже о ея строгостяхъ, д напротивъ"..
   И тутъ ей припомнилось, какъ Миша Подсѣдовъ сказалъ однажды про свою мать: "маменька у насъ овца". Она тотчасъ же улыбнулась на эту характеристику.
   "Одно обидно, что ежели я рѣшусь выйти замужъ за Мишу, они примутъ меня въ домъ, какъ нищую. Вотъ ужъ старикъ давеча заговорилъ о Сдѣланіи мнѣ бѣлья въ приданое, увѣряя, что иначе ему нельзя, потому что его весь уѣздъ знаетъ", мелькало у ней въ головѣ. "Приданое! Приданое-то сдѣлаютъ, а потомъ и начнутъ попрекать имъ. Что тогда? Вѣдь я тогда не стерплю. Прямо вѣдь такъ и говоритъ въ глаза: "бѣлья-то у васъ вѣдь, поди, не завалило", Но сцена! Сцена! Вѣдь ее придется оставить. Какіе-нибудь два спектаклишка въ годъ сыграть съ лѣсничихой, какъ утѣшаютъ меня наши, совсѣмъ не то, что постоянно быть на сценѣ. Ахъ, какъ жалко сцену!" воскликнула она мысленно. "Только изъ-за этого стоитъ отказаться отъ Миши. Но самъ Миша?" -- и мысли ея перенеслись за Мишу Подсѣдова". Вѣдь онъ любитъ меня, искренно любитъ. И не выйди я за него замужъ -- онъ погибнѣтъ, вконецъ погибнетъ, начнетъ пить и сопьется. А что онъ, опять сбѣжитъ отъ отца, ежелні тотъ водворитъ его къ себѣ силой, какъ онъ говоритъ въ, письмѣ, то это вѣрно. Ежели ужъ одинъ разъ убѣжалъ изъ дома, то убѣжитъ и второй разъ и опять придетъ къ намъ.. А я-то что тогда? О, Болсе мой!' Выходить мнѣ за него или не выходить? Люблю я его или не люблю?"
   Задавая мысленно себѣ эти вопросы, Даша сложила руки и хрустнула пальцами. "Нѣтъ, любовь не такая бываетъ, любовь не разсуждаетъ, любовь не колеблется. Нѣтъ, стало -быть не люблю, но все-таки мнѣ его жалко... Но вѣдь и безъ любви люди живутъ. и- какъ-то счастливы, бываютъ"...
   Она поднялась съ дивана и сѣла. Единственная свѣчка на столѣ тускло освѣщала комнату. На полу валялась разорванная бумага отъ испорченныхъ писемъ Даши къ Мишѣ. Даша подняла одну изъ бумажекъ, разорвала ее пополамъ, на одной половинкѣ написала: "да, выходить", на другой: "нѣтъ, не выходить", свернула эти бумажки, каждую порознь, положила ихъ въ свою барашковую шапочку, потрясла и стала вынимать одну изъ. бумажекъ, зажмурясь.
   "Да, выходить", прочла она, улыбнулась и тутъ же мысленно сказала себѣ: "да развѣ можно такъ о всей своей жизни рѣшать!"
   Въ комнату кто-то стучался въ дверь.
   -- Кто тамъ? спрашивала Даша.
   -- Это я, Днѣпровскій, отвѣчалъ голосъ.-- Отнесъ ваше письмо и передалъ Мишѣ въ собственныя руки.
   -- Спасибо вамъ, Алексѣй Павлычъ.-- Ну, что онъ? Какъ?
   -- Просіялъ. Завтра явится, а теперь побѣжалъ молебенъ служить, чтобы Богъ вложилъ вамъ добрыя мысли, проговорилъ Днѣпровскій.
   

XXV.

   Котомцевъ всталъ на другой день поутру, по обыкновенію, въ девять часовъ, а Миша Подсѣдовъ дежурилъ уже въ корридорѣ. Когда Котомцевъ выглянулъ въ корридоръ, чтобы взять выставленные съ вечера для чистки свои сапоги, Миша Подсѣдовъ тотчасъ же бросился къ нему.
   -- Здравствуйте, Анатолій Евграфовичъ. Ну, что? Какъ? Какъ моя судьба? спрашивалъ онъ.
   Онъ былъ блѣденъ, какъ полотно, руки его тряслись и отъ него пахло виномъ.
   -- Да ничего еще не извѣстно. Она спитъ еще, улыбнулся онъ.-- Вы ужъ очень рано пришли. Вѣдь она приглашала васъ явиться къ одиннадцати часамъ утра.
   -- Ахъ, Анатолій Евграфычъ, Анатолій Евграфычъ! Вѣдь не терпится. Вѣрите ли, я всю ночь не спалъ. Ну, я подожду, я подожду въ здѣшнемъ трактирѣ. Господи! Вложи ей въ умъ мое счастье!
   -- Только ужъ въ трактирѣ-то вы, Мишенька, не пейте. А то какой же это будетъ женихъ! Отъ васъ и такъ пахнетъ.
   -- Это отъ вчерашняго. А сегодня я только чайку... Только нельзя ли пораньше одиннадцати часовъ?..
   -- Хорошо, хорошо. Я пришлю за вами.
   Миша побѣжалъ въ трактиръ. Котомцевъ вошелъ въ номеръ.
   -- Таня! Даша! Вставайте! Женихъ сейчасъ ужъ былъ въ корридорѣ! крикнулъ онъ женѣ и свояченицѣ, спавшимъ за альковомъ и сталъ надѣвать сапоги.
   -- Я не сплю, откликнулась Даша.-- Я давно проснулась и только такъ лежу.
   -- Ну, что жъ ты -- рѣшилась?
   Даша сдѣлала маленькую паузу и отвѣчала:
   -- Рѣшилась. Будь, что будетъ!
   -- Рѣшилась? Ну, вотъ и слава Богу... послышался заспанный голосъ Котомцевой.-- А я, вѣришь ли, всю ночь то тебя, то его во снѣ видѣла.
   -- Я рѣшилась, продолжала Даша.-- Но только хочу выговорить себѣ у старика кое-какія права.
   -- Права-то, голубушка, ты ужъ послѣ... сказалъ Котомцевъ.-- Не пугай старика правами. Права эти потомъ съ помощью мужа отвоюешь.
   -- Да конечно же отвоюешь, поддакнула сестра.
   Женщины стали одѣваться: за альковомъ послышался всплескъ воды въ умывальникѣ. Котомцевъ вышелъ въ корридоръ заказывать самоваръ. На этотъ разъ старикъ Подсѣдовъ выглядывалъ изъ своего номера.
   -- Можно, итти къ вамъ? спрашивалъ онъ.
   -- Да лѣтъ же, нѣтъ. Мои дамы только еще встаютъ. Я приглашу васъ.
   -- Ну, а какъ? Въ какихъ смыслахъ намъ ожидать рѣшенія?
   -- Кажется, все кончится благополучно.
   Старикъ просвѣтлѣлъ и сказалъ:
   -- Давай-то Богъ. За Мишуткой посылали?
   -- Приходилъ ужъ онъ, но я сказалъ, что рано. Онъ черезъ часъ зайдетъ.
   -- Ну, вотъ и отлично. Только что жъ онъ, дурья порода, ко мнѣ не зашелъ!
   Старикъ покрутилъ головой и скрылся за дверью. Выглянули изъ дверей своего номера Безъимянцевы. Безъимянцева была въ юбкѣ и ночной кофтѣ.
   -- Ну, что Даша? задала она вопросъ.
   -- Рѣшилась.
   -- Ну, умница. Сейчасъ мы съ мужемъ одѣнемся и придемъ къ вамъ.
   Часамъ къ десяти въ комнату Котомцевыхъ собралась вся труппа, такъ что даже сидѣть было не на чемъ и Днѣпровскій притащилъ изъ своей комнаты стулья. Пришли даже Сусловъ и Иволгинъ, до того всѣмъ хотѣлось скорѣе узнать рѣшеніе Даши и видѣть, какъ она будетъ объявлять свое согласіе отцу и сыну.
   -- Отлично! Отлично, что рѣшилась Дарья Ивановна. Молодецъ-дѣвка! воскликнулъ Сусловъ.-- Стало быть, я теперь выигралъ съ Мишки Подсѣдова кожаную куртку на байковой подкладкѣ. Вчера я утѣшаю его въ буфетѣ на желѣзнодорожной станціи, а онъ не вѣритъ, чтобы все кончилось благополучно. Побились объ закладъ -- и вотъ теперь онъ долженъ мнѣ купить кожаную куртку.
   -- Во всемъ-то этотъ Сусловъ себѣ выгоду найдетъ! воскликнулъ Днѣпровскій и хлопнулъ ладонью по столу.
   -- А то зѣвать, что ли? Такъ и надо... откликнулся Сусловъ и захохоталъ.
   На столѣ пыхтѣлъ самоваръ. Всѣ пили чай.
   -- Позвать, что ли, Подсѣдовыхъ-то ужъ? спросилъ Дашу Котомцевъ.
   -- Позовите. Только, Бога ради, не дѣлайте изъ этого торжественности! отвѣчала Даша.-- И не понимаю я, зачѣмъ это всѣ собрались къ намъ!
   -- За тебя радуемся. Радуемся, что ты изъ собачьей жизни въ хорошую жизнь переходишь, откликнулась Безъимянцева, дымя папироской-самокруткой. Котомцевъ вышелъ въ корридоръ, чтобы пригласить старика Подсѣдова и послать въ трактиръ за Мишей Подсѣдовымъ, но Миша стоялъ уже въ корридорѣ.
   -- Можно войти? спросилъ онъ Котомцева.
   -- Идите, идите. Она согласна.
   Какъ бомба влетѣлъ Миша въ комнату и, ни съ кѣмъ не здороваясь, бросился къ Дашѣ.
   -- Богиня моя! Вы осчастливили погибавшаго человѣка! воскликнулъ онъ и началъ цѣловать ей руки.
   Даша смутилась, стала прятать руки и наконецъ заплакала.
   -- Погибшій человѣкъ! Не забудь, что съ тебя кожаную куртку!.. крикнулъ Сусловъ.
   -- Хоть двѣ, Егорушка! Есть о чемъ разговаривать! откликнулся Миша, ловя руки Даши.
   -- Господинъ Подсѣдовъ! кричала ему Безъимянцева.-- Даже и въ американскихъ земляхъ такъ принято, что когда люди входятъ въ комнату, то здороваются.
   -- Ахъ, да... Простите, Софья Андреевна! Простите, Татьяна Ивановна! спохватился Миша и сталъ со всѣми здороваться.-- Голубчики! Вѣдь вы мнѣ теперь всѣ родные! говорилъ онъ.
   Вошелъ Котомцевъ съ старикомъ Подсѣдовымъ. Подсѣдовъ прежде всего отыскалъ въ углу икону, помолился на нее и потомъ сказалъ-. "здравствуйте". Миша бросился къ нему и воскликнулъ:
   -- Папашенька! Вѣрить ли мнѣ своему ужасному счастью?
   Отецъ отстранилъ его отъ себя и проговорилъ:
   -- Ты прежде повинись въ мерзостяхъ-то своихъ. Какъ ты посмѣлъ изъ-подъ родительскаго крова сбѣжать? За что ты отца съ матерью двѣ недѣли мучаешь?
   Сынъ, отступилъ шага два, потупился и произнесъ:
   -- Простите, папашенька... Любовь къ одной дѣвицѣ...
   -- Простите! Любовь!.. передразнилъ его отецъ.-- Надо бы тебя, дурака, при всей честной компаніи за волосья оттаскать за всѣ твои художества -- ну, да ужъ Богъ тебя проститъ.
   Миша приблизился и поцѣловалъ отца въ щеку.
   -- Дарья Ивановна, папашенька, согласна... сказалъ онъ.
   -- А вотъ сейчасъ объявитъ мнѣ, коли согласна, отвѣчалъ отецъ.-- Надо честь честью...
   -- Согласна, согласна... заговорила Даша, отирая платкомъ слезы.
   -- А коли согласны, то и пожалуйте сюда ко мнѣ.
   -- Зачѣмъ вы хотите какую-то торжественность?
   -- Да вѣдь надо же честь-честью. Надо Богу помолиться, надо и отцу жениха поцѣловать васъ.
   Даша протискалась между актеровъ, подошла къ старику и произнесла:
   -- Я согласна выйти замужъ за вашего сына, но только съ условіемъ. Во-первыхъ, что до свадьбы я буду играть на сценѣ съ сестрой и зятемъ, какъ до сихъ поръ играла...
   -- Да не подобаетъ это, барышня, не подобаетъ... Я вотъ дамъ вамъ сегодня денегъ, такъ лучше же вамъ съ Мишей приданое себѣ запасать, отвѣчалъ старикъ Подсѣдовъ.
   -- Не надо мнѣ приданаго, никакого не надо.
   -- Нельзя этого, Дарья Ивановна. Нельзя намъ безъ приданаго.
   -- А по моему, что есть, то и ладно!
   -- Вотъ дура-то! вырвались восклицанія у Гу линой и Безъимянцевой.
   -- Станьте съ сыномъ рядомъ, Дарья Ивановна, передъ образомъ и молитесь Богу\ продолжалъ съ улыбкой старикъ Подсѣдовъ.-- А ужъ поторгуемся потомъ.
   -- И еще у меня условіе. Ежели вы будете обижать меня и притѣснять -- я убѣгу изъ вашего дома.
   -- Обижать... Притѣснять... Господи! Да за что же это? воскликнулъ старикъ.-- Молитесь Богу, барышня, молитесь.
   Старикъ взялъ Дашу за руку и поставилъ рядомъ съ сыномъ передъ образомъ. Даша и Миша стали креститься.
   -- Въ землю, въ землю кланяйтесь, командовалъ старикъ.
   Даша и Миша сдѣлали земной поклонъ.
   -- Ну, а теперь поцѣлуйтесь сами и я васъ поцѣлую...
   Миша чмокнулъ Дашу въ губы. Старикъ Подсѣдовъ заключилъ ихъ въ свои объятія.
   Начались поздравленія.
   

XXVI.

   -- Шампанскаго! кричалъ Сусловъ.-- А то что это за поздравленіе на сухую!
   -- А ты думаешь, не спрошу? Спрошу, братъ, отвѣчалъ старикъ Подсѣдовъ.-- Миша! Распорядись-ка, чтобы подали пару сулеечекъ на рукобитіе, обратился онъ къ сыну.
   -- Да не надо, не надо, Иванъ Филипповичъ., заговорилъ Котомцевъ.-- Ну, что деньги зря тратить Какое теперь шампанское натощакъ! Мы чайкомъ поздравимъ жениха и невѣсту. Пожалуйте вотъ сюда къ столу.
   -- А кто тебѣ сказалъ, что Натощакъ будемъ пить? не унимался Сусловъ.-- Пусть сватъ -- вѣдь онъ намъ всѣмъ теперь въ сватовствѣ приходится,-- пусть сватъ приличную нашему званію и состоянію закуску соорудитъ. Червячка заморить пора.
   -- Можно и закуску, господинъ Сусловъ.-- Я не сквалыжникъ. Миша! спорхай-ка въ буфетъ и скажи, чтобы подали солененькой всякой всячины, да водочки, да бутылку мадеры.
   -- Въ одинъ моментъ, папашенька.
   Миша Подсѣдовъ бросился въ корридоръ.
   -- Стой! стой! остановилъ его отецъ,-- Да не-хотите ли, господа актеры, кстати и селяночки рыбной похлебать? Отличную здѣсь селянку готовятъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Зачѣмъ селянка? Намъ еще сегодня на репетицію надо, отказывались актеры.-- А закуска-то ужъ лишняя.
   -- Ну, селянка за мной.
   -- Михаилъ Иванычъ! Михаилъ Иванычъ! Ежели ужъ накрывать закуску, то пусть въ комнатѣ Безъимянцевыхъ накроютъ, а здѣсь тѣсно, говорилъ Котомцевъ.-- Здѣсь мы чайку попьемъ, а потомъ въ комнату Безъимянцевыхъ закусывать и перейдемъ.
   -- Хорошо, хорошо... пробормоталъ Миша и юркнулъ за дверь.
   Старика Подсѣдова стали усаживать на диванъ, къ самовару. Котомцева, Безъимянцева и Гулина бросились ему наливать чаю. Онѣ выхватывали другъ у дружки стаканъ и блюдечко. Гулина выполоскала стаканъ, Безъимянцева насухо вытерла его полотенцемъ, Котомцева стала наливать чай.
   -- Покрѣпче, Иванъ Филиппычъ, прикажете или послабже? спрашивала она.
   -- Всяко пью, отвѣчалъ тотъ, поманилъ къ себѣ Дашу, посадилъ ее рядомъ съ собой на диванъ и, улыбаясь, погладилъ ее по волосамъ.-- Невѣсткой потомъ вѣдь будешь, сказалъ онъ и тутъ же задалъ вопросъ ей:-- Какъ ты такая молоденькая въ актрисы-то пошла? Вѣдь и избаловаться не долго на этой зарубкѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ... Зачѣмъ же? Она при сестрѣ, при мнѣ, при зятѣ... заговорилъ Котомцевъ.-- Пить, ѣсть надо, Иванъ Филиппычъ,-- вотъ и пошла въ актрисы. кромѣ того, у ней талантъ -- несомнѣнный талантъ.
   -- Ну, то-то... Развѣ только что при старшей сестрѣ и при зятѣ, а то мало ли есть ахальниковъ на свѣтѣ! Живо опутаютъ молодую дѣвушку. Да и хлѣбъ-то горекъ вашъ. Охъ, какъ горекъ! Я ужъ это вижу, говорилъ Подсѣдовъ.
   -- Ну, это какъ кому какое счастье... возразила Котомцева.-- Выдвинутся люди при счастьѣ, такъ тысячи загребаютъ. И мы никогда не были въ такомъ плохомъ положеніи, какъ нынче. Мы всегда въ большихъ городахъ служили и хорошее жалованье получали отъ антрепренеровъ, а это ужъ такая несчастная полоса нашла. Остались безъ ангажемента, пришлось составить небольшое товарищество и поѣхали по захолустнымъ городкамъ скитаться.
   Подсѣдовъ опять ласково погладилъ Дашу по волосамъ и сказалъ:
   -- Ничего, ничего... А вотъ теперь купчихой будетъ.
   Даша Невольно улыбнулась на эти слова и потупилась. Подсѣдовъ вынулъ изъ кармана бумажникъ, досталъ оттуда сотенную бумажку и прибавилъ:
   -- На вотъ тебѣ на первый разъ на булавки отъ жениха. Далъ бы больше, да мало денегъ сюда привезъ. Не за невѣстой ѣхалъ, а дурака-сына ловить.
   -- Не надо мнѣ, не надо, отстранила его руку Даша, вся вспыхнувъ.
   -- Бери, бери, коли ужъ даютъ. А ужъ что на приданое надо, то мы съ Мишуткой сегодня здѣсь закупимъ и вечеромъ къ вамъ пришлемъ.
   Подсѣдовъ сложилъ сторублевую бумажку и засунулъ Дашѣ за корсажъ.
   -- Благодари же, Даша, благодари! кричали ей женщины.
   -- Готово-съ! воскликнулъ Миша, вбѣгая въ комнату.
   Сзади его шелъ слуга изъ трактира и несъ на
   большомъ подносѣ двѣ бутылки шампанскаго и стаканчики.
   Хлопнула пробка. Розлито вино. Подсѣдовъ подвинулся на диванѣ и сказалъ сыну:
   -- Садись рядомъ съ невѣстой, а мы васъ поздравлять будемъ. Ну, дай Богъ счастливо! проговорилъ онъ, взявъ въ руку стаканъ съ шампанскимъ, когда Миша усѣлся рядомъ съ Дашей, и протянулъ къ нему и къ ней стаканъ.
   Къ Мишѣ и къ Дашѣ потянулись и руки актеровъ, вооруженныя стаканами.
   -- Куртку кожаную не забудь... подмигнулъ Мишѣ Сусловъ, протягивая къ нему свой стаканъ.
   Старикъ Подсѣдовъ выпилъ вино и принялся за чай. Онъ пилъ его, наливъ на блюдечко, и говорилъ:
   -- Вѣдь вотъ одна незадача, что теперь у насъ постъ и свадьбу скрутить скоро нельзя, но послѣ Крещенья мы сейчасъ же веселымъ пиркомѣ да и за свадебку. На Рождествѣ вы вотъ и супруга ваша привезете къ намъ въ Гусятниково невѣсту и поселимъ мы васъ у насъ на лѣсномъ дворѣ во флигелѣ, а оттуда мы и повеземъ ее къ вѣнцу, обратился онъ къ Котомцевымъ.
   -- Ахъ, многоуважаемый Иванъ Филиппинъ, мы Рождества-то и святокъ, въ нашемъ театральномъ дѣлѣ, какъ манны небесной ждемъ, сказалъ Котомцевъ,-- а вы хотите, чтобы мы на Рождествѣ въ Гусятниково пріѣхали! Да вѣдь на святкахъ бываютъ въ театрѣ лучшіе сборы.
   -- Ну, у меня-то во флигелѣ на всемъ готовомъ и безъ сборовъ проживешь, похлопалъ его старикъ по плечу.
   Остальные актеры и актрисы переглянулись между собой.
   -- А какъ же мы-то? спросила мужа Безъимянцева.-- Стало быть, послѣ Рождества и актерскому товариществу конецъ.
   Въ отвѣтъ тотъ только пожалъ плечами.
   -- Но все-таки до Рождества вы позволите невѣстѣ доиграть съ нами спектакли? началъ Котомцевъ.
   -- Да что она вамъ? Оставьте вы ее въ покоѣ. Еі будетъ чѣмъ прожить и безъ спектаклей. Не обидимъ. Своя вѣдь ужъ теперь, отвѣчалъ старикъ.-- Сами вы играйте до Рождества, сколько влѣзетъ, а ей дайте приданымъ заниматься. Мало ли ей что надо къ свадьбѣ соорудить! Портнихи, да бѣлошвейки... Смотри-ка, сколько всякой всячины мы съ Мишухой сегодня вечеромъ къ вамъ изъ лавокъ нашлемъ!
   -- Я бы хотѣла играть. Позвольте мнѣ до Рождества играть и свой хлѣбъ заработывать, заявила Даша.
   -- Уймись... сказалъ ей старикъ съ улыбкой и опять погладилъ ее по волосамъ.
   -- Но позвольте ей хоть слѣдующій спектакль сыграть. Она у насъ на афишѣ стоитъ, проговорилъ Котомцевъ.
   -- Да что ты, Анатолій, упрашиваешь-то! Вѣдь я не продалась имъ, не въ кабалу пошла! вспыхнула Даша.
   -- Уймись... Экая какая шаршавая! ласково сказалъ ей старикъ и опять погладилъ ее по головѣ.-- Ну, да ужъ играй, играй этотъ-то спектакль. Что съ тобой дѣлать! прибавилъ онъ.
   -- Нѣтъ, ужъ я вплоть до Рождества.
   -- Нельзя до Рождества, понимаешь ты, нельзя. Здѣсь насъ тоже знаютъ и Гусятниковскіе наши сюда то и дѣло наѣзжаютъ, такъ надо показать всѣмъ, что ты уже съ этимъ самымъ актерствомъ покончила, коли ужъ въ нашу семью вступаешь.
   -- Да вѣдь это же ремесло не позорное.
   -- Уймись. Ну, что тутъ?.. Не будемъ объ этомъ разговаривать. У васъ воображеніе такъ, а у насъ иначе. Ну, полно, потѣшь старика, не перечь. Завтра сыграешь, а ужъ тамъ и зашабашишь.
   Даша не возражала.
   -- Ну, а какъ же я-то, папенька? спросилъ отца Миша.-- Гдѣ я буду до онаго Рождества? Я безъ существованія около Дарьи Ивановны...
   -- Завтра мы съ тобой должны въ Гусятниково поѣхать. Долженъ передъ матерью повиниться и въ домѣ побыть, чтобы всѣ видѣли, что ты не въ бѣгахъ, ну, а потомъ до Рождества можешь сюда на день, на два къ невѣстѣ понавѣдываться. Пріѣдешь и опять уѣдешь. Вѣдь и мнѣ придется сюда за закупками-то наѣзжать.
   Сынъ молчалъ, взялъ руку Даши и крѣпко пожалъ ее.
   -- Иванъ Филиппычъ! Да возьми ты на святки и меня къ себѣ на хлѣба! воскликнулъ Сусловъ.-- Я у Даши вѣдь шаферомъ буду. У ней холостыхъ-то вѣдь никого, кромѣ меня, знакомыхъ нѣтъ.
   -- Я могу быть шаферомъ... вызвался Иволгинъ -- Врешь, врешь! Тебѣ нельзя. Ты женатый. У тебя жена въ бѣгахъ. Женатые шаферами не бываютъ, отвѣчалъ Сусловъ.
   Въ комнату вошелъ трактирный слуга и доложилъ, что въ сосѣдней комнатѣ уже накрыта закуска Всѣ присутствующіе направились туда.
   -- Только, господа, не очень бражничайте за закуской. Помните, что надо на репетицію, говорилъ актерамъ Котомцевъ.
   

XXVII.

   На утро уже весь Краснопузырскъ зналъ, что актриса Левина выходитъ замужъ за купеческаго сына Подсѣдова. Разгласили купцы, у которыхъ Подсѣдовы закупали приданое, разгласилъ и Сусловъ по трактирамъ. Обстоятельство это произвело говоръ, вслѣдствіе чего на спектакль начали брать билеты и такіе люди, которые прежде вовсе не интересовались театромъ. Всѣ шли смотрѣть невѣсту.
   -- Почти на полтораста рублей билетовъ продалъ, заявилъ буфетчикъ актерамъ, когда они въ одиннадцать часовъ явились въ клубъ на репетицію, и весело подмигнулъ глазомъ, прибавивъ:-- Во-первыхъ, оперетка, а во-вторыхъ, невѣста. Пожалуй, полнаго сбора не было бы...
   -- Вашими бы устами да медъ пить, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Да вѣдь и намъ пріятно-съ. Хорошій сборъ въ театрѣ -- буфетъ лучше торгуетъ. Сегодня ужь по счетцу за обѣды прикажете мнѣ получить?
   -- Получайте.
   -- Въ такомъ разѣ, вотъ и счетецъ. Я ужъ и счетъ по сегодняшнее число приготовилъ. Тутъ: "получилъ сполна". Я заранѣе расписался.
   Приступили и евреи-музыканты, прося денегъ, пришлось отдать клубу за залу. Котомцевъ со всѣми разсчитался, но самъ вечеромъ остался съ нѣсколькими рублями, хотя сборъ былъ почти полонъ. Безъимянцевы и Днѣпровскій съ сожительницей вопіяли.
   -- Неужели и сегодня ничего не получимъ на руки? спрашивали они.
   -- Съ долгами разсчитался, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Я и въ клубѣ за буфетъ отдалъ, въ гостинницѣ отдалъ. Вѣдь вы же и изъ буфета ѣли, вы же и въ гостинницѣ стояли.
   -- Пойми ты, намъ съ женой на сапоги нужно. У Софьи Андреевны нѣтъ теплыхъ калошъ, говорилъ Безъимянцевъ.
   -- Подожди. Отъ слѣдующаго спектакля получите, ежели что отъ вечероваго расхода останется.
   -- Ну, ужъ слѣдующіе спектакли какіе будутъ безъ молоденькой актрисы!
   -- Я лѣсничиху изъ Гусятникова выпишу на водевиль. Вѣдь лѣсничиха обѣщалась намъ помочь. Сама даже навязывалась, сказалъ Котомцевъ.
   -- Не поѣдетъ твоя лѣсничиха. Дай хоть два рубля на подметки къ сапогамъ. У меня подметки заказаны.
   Котомцевъ далъ.
   -- Займи у Даши, приставалъ къ Котомцеву Днѣпровскій.-- Вѣдь старикъ Подсѣдовъ далъ ей сто рублей на булавки. Онѣ вонъ съ сестрой ужъ купили себѣ по хорошимъ польскимъ сапогамъ, шелковые чулки купили, а я и моя старуха безъ гроша.
   Даша услыхала объ этомъ и сама дала Днѣпровскому десять рублей.
   -- Это ужъ, душечка, въ долгъ безъ отдачи, заговорила Гулина.-- Это мнѣ за сватовство, а мужу за то, что онъ жениха твоего разыскивалъ и письма ему носилъ.
   Узнавъ, что Даша дала десять рублей Днѣпровскому, къ ней подошла и Безъимянцева.
   -- Подѣлись, Дашенька, хоть пятерочкой съ нами. Ее мнѣ третій день прачка пристаетъ, чтобы я ей за бѣлье отдала, Тебѣ теперь что! Захотѣла еще сто рублей отъ жениха взять -- еще сто рублей возьмешь.
   Даша дала и Безъимянцевой десять рублей.
   -- Ну, вотъ за это спасибо, за это спасибо, милушка! воскликнула та и звонко чмокнула Дашу въ губы.
   Сусловъ явился къ спектаклю въ новой кожаной курткѣ, которую онъ получилъ отъ Миши Подсѣдова.
   -- Съ паршивой собаки хоть шерсти клокъ, говорилъ онъ въ уборной, любуясь на себя въ зеркало.
   -- Ну, какая же онъ паршивая собака! Премилый вьюноша, замѣтилъ Иволгинъ.
   -- Однако, и ты съ него два новыхъ галстуха и перчатки взялъ.
   -- Но паршивымъ-то его все-таки не называю. Такъ себѣ купеческій саврасикъ, и больше ничего.
   -- А актрису-то водевильную все-таки у насъ увелъ. Что мы теперь будемъ дѣлать безъ водевильной актрисы? Вѣдь онъ труппу разбилъ. Сегодня вотъ сборъ, а посмотри, что потомъ будетъ! Нѣтъ, я считаю, что теперь нашему товариществу конецъ. Я считаю такъ, что намъ за все это разстройство труппы надо съ Мишутки по крайней мѣрѣ хоть на проѣздъ отсюда до Москвы взять. Безъ водевильной актрисы здѣсь намъ немыслимо оставаться, а въ Москвѣ еще можно кое-какое мѣстишко найти, говорилъ Сусловъ.
   -- Да онъ дастъ, ежели у него есть. Онъ добрый. Я у него сегодня пятерку попросилъ -- слова не сказалъ и далъ, отвѣчалъ Иволгинъ.
   -- Пятерку? Пятерку вымаклачилъ? Ну, не мерзавецъ ли ты послѣ этого!
   -- Да вѣдь ты кожаную куртку...
   -- Я кожаную куртку на пари выигралъ, увѣряя его, что Даша пойдетъ за него замужъ, а онъ плакался, что не пойдетъ. Ну, а ты-то за что взялъ съ него галстухи, перчатки и пять рублей?
   -- Да вѣдь самъ же ты говоришь, что онъ разстроилъ наше товарищество.
   -- Нѣтъ, ежели ты пять, то я долженъ взять десять -- и сегодня же возьму. Это такъ оставить нельзя. Я думалъ по благородству, по-товарищески, а ужъ ежели ты взялъ, то съ какой же стати мнѣ-то зѣвать?
   Въ уборную вошелъ Котомцевъ.
   -- Одѣвайтесь, одѣвайтесь, господа. Пора... говорилъ онъ и тутъ же прибавилъ радостно:-- Сегодня хорошій сборъ.
   -- Ну? протянулъ Сусловъ,-- Стало быть, послѣ спектакля раздача, мзды будетъ?
   -- Только съ долгами Богъ привелъ разсчитаться. За то мы теперь уже почти чисты.
   -- Нельзя ли мнѣ хоть зеленую бумагу дать?
   -- Да вѣдь у тебя есть деньги. Чего ты товарищество-то теребишь!
   -- Ну, какое ужъ теперь товарищество безъ водевильной актрисы!
   -- Водевильная актриса будетъ. На слѣдующіе спектакли я попрошу лѣсничиху пріѣхать, а тѣмъ временемъ спишусь съ Тюльпановой. Тюльпанова въ Москвѣ безъ дѣла сидитъ. Я получилъ письмо. Это хорошая актриса на водевиль и оперетки.
   -- Поѣдетъ къ тебѣ Тюльпанова въ захолустье!
   -- ѣсть хочетъ, такъ поѣдетъ, а она, говорятъ, съ половины лѣта безъ ангажемента.
   Актеры и актрисы одѣвались. Зала наполнялась публикой, евреи музыканты настраивали инструменты. Около запертой двери женской уборной бродилъ Миша Подсѣдовъ и говорилъ въ дверь:
   -- Дарья Ивановна! Скоро вы?.. Я вамъ сегодня букетецъ изъ живыхъ цвѣтовъ съ графской оранжереи подношу.
   Въ редакцію "Листка" Потомцевъ рѣшилъ не посылать даровыхъ билетовъ, но все-таки утромъ послалъ одинъ рецензентскій билетъ, а потому въ спектакль пріѣхалъ только одинъ Уховертовъ сынъ. Самого редактора не было. Уховертовъ сынъ, чтобъ чѣмъ-нибудь досадить, тотчасъ же послалъ Котомцеву на сцену счетъ изъ типографіи за напечатаніе афишъ и билетовъ, прося немедленной уплаты денегъ, но Котомцевъ переслалъ Уховертову счетъ обратно, велѣвъ объявить, что ему теперь некогда разсчитываться и что онъ, какъ и всегда, заплатитъ по счету послѣ спектакля. Уховертовъ ходилъ по рядамъ стульевъ и громко возглашалъ:
   -- Вотъ актерики! Богатыхъ жениховъ за шиворотъ ловятъ, а какъ за типографію разсчитываться, такъ ихъ надо за воротъ хватать.
   Первой шла сцена Островскаго изъ комедіи "Лѣсъ", гдѣ Счастливцева и Несчастливцева играли Сусловъ и Котомцевъ. Сцена успѣха не имѣла. Всѣ ждали оперетки "Всѣ мы жаждемъ любви" и появленія Даши Левиной. Даже старикъ Подсѣдовъ пришелъ въ театръ и сидѣлъ въ первомъ ряду стульевъ.
   Но вотъ поднялась занавѣсъ для оперетки, вотъ появилась на сценѣ Даша и раздались апплодисменты. Уховертовъ пробовалъ шикать, но шиканье было заглушено. Апплодировавшій Миша, бывшій въ первомъ ряду, подскочилъ къ Уховертову и, бросивъ на него грозный взглядъ, сталъ съ нимъ рядомъ. Всѣхъ больше хлопалъ, отбивая себѣ ладоши, купецъ Курносовъ и громко говорилъ:
   -- Браво, браво, Левина!.. Теперь ужъ скоро будешь нашего полку... Купчихой станешь... Нашъ братъ Исакій! Браво, Левина!
   Онъ оборачивался къ публикѣ, подмигивалъ знакомымъ, приглашая ихъ на апплодисменты, и опять хлопалъ. Даша кланялась. Она не ожидала такого пріема. Слезы подступили ей къ горлу и душили ее. Когда апплодисменты прекратились, она не сразу пришла въ себя и путалась въ репликахъ. Но вотъ робко пропѣтъ ею куплетъ и она ужъ овладѣла собой. Бойкость и увѣренность вернулись къ ней. Въ своей роли она была очень пикантна. Дамы въ зрительной залѣ смотрѣли на нее и говорили:
   -- Бой-дѣвчонка... Не мудрено, что такая вахлака. Подсѣдова облапошила. А только, смотрите, прооретъ же она ему послѣ глаза!
   -- Просто сбѣжитъ. Обмундируется, навѣситъ на себя дорогихъ мѣховъ, да и сбѣжитъ. Такая воструха, да чтобы въ купеческомъ домѣ ужилась -- ни въ жизнь. Нынче и не вострухи-то, да и то отъ мужей бѣгаютъ. Гдѣ ей въ четырехъ стѣнахъ сидѣть, коли ужъ она всякаго воздуха нанюхалась!
   Актъ кончился. Опять вызовы. Даша вышла на сцену и еврей капельмейстеръ протянулъ къ ней громадный букетъ съ широчайшей красной лентой. При второмъ выходѣ опять подношеніе. Купоросовъ тащилъ большой лавровый вѣнокъ, перевитый кускомъ синей шелковой матеріи, растолкалъ евреевъ-музыкантовъ и самъ подалъ его Левиной, громко проговоривъ:
   -- Будущей купчихѣ отъ восьмипудового купца. Принимай, принимай! Теперь нашъ братъ Исакій.
   А у Миши Подсѣдова въ это время завязался споръ съ молодымъ Уховертовымъ.
   -- Не смѣешь шикать! кричалъ ему Миша, сжимая кулаки и весь побагровѣвъ.
   -- Не ты ли запретишь? спрашивалъ Уховертовъ.
   -- Не только запрещу -- глотку законопачу. Это моя невѣста.
   -- Пока на сценѣ, не невѣста, а актриса, а я представитель прессы и имѣю право... Шш...
   Миша схватилъ его за бортъ пиджака. Къ нимъ подскочила публика и стала ихъ успокоивать.
   -- Ты только у меня пикни въ слѣдующемъ актѣ -- я тебѣ покажу прессу! грозился Миша Подсѣдовъ и побѣжалъ на сцену.
   На сцену шли и Подсѣдовъ отецъ вмѣстѣ съ Курносовымъ. Подсѣдовъ говорилъ Курносову:
   -- Въ послѣдній разъ ужъ она сегодня балуется. Съ завтрашняго дня шабашъ. Не ко двору намъ эти баловства.
   

XXVIII.

   На другой день послѣ представленія оперетки "Всѣ мы жаждемъ любви" отецъ и сынъ Подсѣдовы уѣхали въ Гусятниково, оставивъ въ номерѣ Котомцевыхъ для Даши куски полотна, шертинга, кружевъ и прошивокъ для отдѣлки бѣлья, ситцу и на нѣсколько платьевъ шерстяной и шелковой матеріи. Также были доставлены лисій мѣхъ, куній воротникъ и шелковая покрышка на мѣховое пальто.
   -- Ну, а парадную шубу -- песцовую изъ Москвы выпишемъ, сказалъ старикъ Подсѣдовъ.
   -- Да не надо мнѣ парадной шубы, не надо... конфузливо говорила Даша.
   -- Вамъ-то не надо, да намъ-то надо. Не васъ процыганятъ, ежели парадной шубы не будетъ, а меня съ сыномъ. Вы не знаете нашихъ гусятниковскихъ. Нѣтъ, ужъ дѣлать, такъ дѣлать, какъ подобаетъ обстоятельному купечеству.
   Актрисы разсматривали матерію на приданое охали, ахали и восторгались.
   -- Вотъ ужъ можно сказать, что прямо съ неба Дарьѣ счастье привалило! восклицала Безъимянцева, попыхивая папиросой.
   -- И ума не приложу, какимъ угодникамъ дѣвушка молилась! какъ-то захлебываясь, произносила Гулина и покачивала головой.
   Уѣзжая съ сыномъ, старикъ Подсѣдовъ взялъ съ Даши слово, что она на сценѣ въ ихъ отсутствіе играть не будетъ, и обѣщалъ, что черезъ недѣлю Миша пріѣдетъ въ Краснопузырскъ дня на четыре, на пять, погостить къ невѣстѣ. Ихъ проволсали на поѣздъ всѣ актеры. Въ буфетѣ старикъ Подсѣдовъ потребовалъ мадеры и фруктовъ и пилъ со всѣми на прощанье. Онъ былъ веселъ и доволенъ. Сусловъ, видя его веселое расположеніе духа, рѣшилъ что-нибудь сорвать съ него. Онъ улучилъ минуту, отвелъ старика въ сторону и сказалъ:
   -- Вконецъ вы насъ разоряете, милѣйшій, отнявъ актрису. Ужъ и до сихъ-то поръ было голодно и холодно, а что дальше будетъ, и ума не приложу. Погибать придется. Дайте десяточку взаймы до лучшихъ дней.
   Старикъ крякнулъ, поморщился, но далъ десять рублей, проговоривъ:
   -- Зачѣмъ же погибать-то? Другую такую же актрису найдете.
   -- Ну, это не такъ легко. Хорошія актрисы по улицамъ не валяются. А за десятку -- мерси.
   Сусловъ пожалъ ему руку и незамѣтно отошелъ отъ него.
   Садясь въ вагонъ, Подсѣдовы перецѣловались со всѣми. Миша сунулъ Дашѣ въ руку что-то и сказалъ:
   -- Колечко съ бирюзой и съ брилліантами на мизинчикъ... ѢІа память... Почаще взглядывайте и не будете забывать обо мнѣ.
   Сунулъ и старикъ Подсѣдовъ Дашѣ пачку денегъ, подмигнувъ глазомъ.
   -- На вотъ еще. Тутъ пятьдесятъ рублей... Мнѣ не нужно больше. Домой ѣду... Да спрячь и никому не показывай... Про себя береги. А пріѣдетъ сынъ, такъ привезетъ еще, чтобы за шитье приданаго разсчитаться, тихо проговорилъ онъ.
   Но вотъ и третій звонокъ. Поѣздъ тронулся. Миша стоялъ на тормазѣ вагона и махалъ шапкой. Ему отвѣчали.
   Всѣ отправились домой. Дома у актрисъ началось аханье на приданое.
   -- Ахъ, какой кембрикъ! Отрѣжь мнѣ хоть на одну кофточку тоненькаго-то кембрика... говорила Безъимянцева.-- Ну, куда тебѣ такая уйма!
   Даша отрѣзала на двѣ кофточки и дала Безъимянцевой и Гулиной.
   Мужчины начали придумывать пьесы на слѣдующій спектакль, но спектакль безъ Даши составить было очень трудно. Пришлось остановиться на пьесѣ Островскаго "Не въ свои сани не садись".
   -- Но вѣдь это же невозможно! воскликнулъ Безъимянцевъ.-- На афишкѣ опять будетъ: купецъ, купецъ, купецъ; а исправникъ русскимъ языкомъ намъ говорилъ, что здѣшніе купцы пьесъ изъ купеческаго быта не любятъ. Да и сами мы имѣли уже опытъ на драмѣ "Грѣхъ да бѣда".
   -- Знаю... отвѣчалъ Котомцевъ,-- но что жъ вы подѣлаете, коли ничего другого не составляется. Я писалъ вчера лѣсничихѣ, писалъ Тюльпановой. Погодите, дайте имъ пріѣхать, тогда и другое что-нибудь поставимъ.
   -- Конечно, нужно ставить "Не въ свои сани не садись", но, помяни мое слово, и вечероваго расхода на половину не выручишь, сказалъ Днѣпровскій и махнулъ рукой.
   На утро афиша на всѣхъ углахъ возвѣщала комедію "Не въ свои сани не садись" и "Дивертиссементъ изъ чтенія и пѣнія", при чемъ, какъ было сказано въ красной строкѣ, г. Сусловъ пропоетъ "Тройку". Въ день выхода афиши вышелъ и номеръ "Листка". Спектакль этотъ въ "Листкѣ" анонсировали такъ:
   "И безъ того уже убогая талантами гостящая у насъ драматическая труппа лишилась лучшей своей представительницы. Г-жа Левина выходитъ замужъ за молодого купеческаго сына П. и покидаетъ сцену. Свадьба тотчасъ послѣ рождественскихъ святокъ. Романъ разыгрывался уже давно. Купеческій сынъ П., плѣнясь еще въ Гусятниковѣ г-жей Левиной, пріѣхалъ сюда вмѣстѣ съ труппой суфлеромъ-добровольцемъ, а теперь сталъ женихомъ г-жи Левиной. На сегодняшней афишѣ, возвѣщающей намъ заигранную пьесу Островскаго "Не въ свои сани не садись", г-жи Левиной уже нѣтъ среди исполнителей, что несомнѣнно послужитъ къ умаленію и той немногочисленной публики, которая хоть рѣдко, но все-таки поддерживала своимъ посѣщеніемъ драматическіе спектакли. Драматическіе спектакли безъ участія г-жи Левиной должны сдѣлаться теперь и на самомъ дѣлѣ "драматическими".
   Актеры прочли это сообщеніе и долго возмущались. Кончилось тѣмъ, что Котомцевъ рѣшилъ не посылать въ редакцію "Листка" даже и единственнаго рецензентскаго билета.
   Насталъ день спектакля. Плохого сбора актеры ожидали, поэтому, дабы сократить расходы, они отказали еврейскому оркестру, замѣнивъ его пьянистомъ, взявшимся играть въ антрактахъ на клубномъ роялѣ за пять рублей, но ничтожество сбора превзошло всякія ожиданія. Въ кассѣ билетовъ было продано только на четырнадцать рублей, да обычный посѣтитель спектаклей купецъ Курносовъ принесъ и вручилъ Котомцеву за свои два стула четыре рубля. Занавѣсъ подняли при совершенно пустомъ залѣ. Упавшіе духомъ актеры играли какъ попало. Игравшій трактирщика Маломальскаго Сусловъ рѣшилъ даже, что не стоитъ гримироваться, и только наклеилъ себѣ на подбородокъ клокъ волосъ. Актеры въ одинъ голосъ говорили, что до пріѣзда лѣсничихи или Тюльпановой надо прекратить спектакли. Съ этимъ согласился и Котомцевъ. Храбрился только одинъ Иволгинъ.
   -- Дай мнѣ хоть изъ любителей поставить "Уріеля Акосту", говорилъ онъ Котомцеву.-- Я увѣренъ, что играя Акосту, я возьму хорошій сборъ. Для себя у меня костюмъ есть, а любители сами себѣ костюмы сдѣлаютъ.
   -- Да ставь, ставь... отвѣчалъ ему Котомцевъ.-- Только ужъ ставь на свой рискъ.
   Иволгинъ на утро же поѣхалъ къ секретарю полицейскаго управленія, прося его участвовать въ спектаклѣ, получилъ согласіе и отправился къ исправнику, чтобы просить дочь исправника взять и на себя роль но по дорогѣ встрѣтилъ такую процессію, послѣ которой положилъ отказаться отъ спектакля. Со станціи желѣзной дороги тянулся кортежъ извозчиковъ. На первой пролеткѣ сидѣлъ ихъ сосѣдъ акробатъ Муссъ и держалъ въ рукахъ большой щитъ на шестѣ съ надписью крупными красными буквами на бѣломъ фонѣ: "въ воскресенье, въ клубѣ театръ ученыхъ собакъ и обезьянъ". У ногъ акробата Мусса сидѣли въ пролеткѣ два черныхъ пуделя. За этой пролеткой ѣхала вторая пролетка и въ ней помѣщался акробатъ Кноблохъ, а у ногъ его сидѣли два бѣлыхъ пуделя; сзади Кноблоха ѣхалъ усатый мужчина въ шотландской курткѣ и шотландской клѣтчатой шапкѣ и у него на колѣняхъ и на плечахъ сидѣли маленькія обезьяны, одѣтыя въ пестрые костюмы. Одна обезьянка помѣщалась даже на головѣ у усатаго мужчины. Это былъ давно ожидаемый труппою акробатовъ клоунъ съ дрессированными обезьянами и собаками. Около пролетки клоуна гарцовалъ громадный голубой догъ и на немъ верхомъ также сидѣла обезьяна. Пролетка ѣхала шагомъ. Сзади ихъ бѣжали уличные мальчишки и кричали "ура". Прохожіе останавливались и въ удивленій смотрѣли на кортежъ.
   "Ну, ежели такая труппа покажется въ клубѣ въ воскресенье, то мнѣ ужъ въ пятницу съ "Уріелемъ Акостой" нечего соваться. Понятное дѣло, что здѣшняя публика въ пятницу въ театръ не пойдетъ и будетъ ждать воскреснаго спектакля съ учеными собаками и обезьянами", рѣшилъ Иволгинъ,-- и вмѣсто того, Чтобы итти къ исправнику, направился въ гостинницу, чтобы сообщить актерамъ о прибытіи въ Краснопузырскъ новыхъ конкурентовъ.
   

XXIX.

   Прошла недѣля, а актеры сидѣли безъ дѣла, не рѣшаясь ставить спектакли въ томъ составѣ труппы, который былъ налицо. Изъятіе изъ труппы Даши связало ихъ по рукамъ и по ногамъ. Никакого хоть сколько-нибудь интереснаго спектакля нельзя было составить при одной актрисѣ на молодыя роли, а лѣсничиха, которую, согласно ея обѣщанію, Котомцевъ приглашалъ пріѣхать изъ Гусятникова и принять участіе въ спектакляхъ, прислала отказъ. Она прислала письмо, въ которомъ отговаривалась нездоровьемъ. По ея словамъ, мѣшали ея пріѣзду и частые отъѣзды мужа.
   "Ка святкахъ могу пріѣхать дня на три, чтобы сыграть одинъ спектакль и тотчасъ же уѣхать, но ужъ передъ Рождествомъ меня не ждите".
   Также поздравляла она въ письмѣ Дашу съ женихомъ, желала ей счастья и расхваливала Мишу Подсѣдова, сообщала, какой неодобрительный говоръ идетъ среди купцовъ въ Гусятниковѣ о предстоящей женитьбѣ Миши на актрисѣ.
   Письмо это было прочитано при всей труппѣ. Актеры и актрисы выслушали письмо уныло.
   -- Устроимъ литературно-музыкальный вечеръ въ клубѣ вмѣсто спектакля. Дочка купца Кубышкина, говорятъ, хорошая піанистка. Вотъ ее привлечь можно, предлагалъ Днѣпровскій.-- Помощникъ начальника станціи не дурной баритонъ -- его попросить.
   -- Ничего въ будни здѣсь не возьмешь, махнулъ рукой Котомцевъ.-- Ты видишь, даже излюбленная труппа акробатовъ -- и та въ будни даетъ представленія при пустомъ залѣ, нужды нѣтъ, что усилила себя собаками и обезьянами. Въ воскресенье биткомъ, въ будни нѣтъ сбора. Нѣтъ, надо ждать Тюльпанову. Тогда можно начать спектакли.
   -- Уѣзжать надо, а не Тюльпанову ждать, сказалъ Иволгинъ.-- Дай ты мнѣ, Бога ради, хоть пятнадцать рублей на дорогу и я поѣду въ Москву.
   -- Откуда я тебѣ, голубчикъ, возьму? разводилъ руками Котомцевъ.
   -- Возьми у свояченицы. У ней есть деньги;
   -- Ей деньги даны на закупку приданаго.
   Иволгинъ вспылилъ.
   -- На приданое! У самихъ-то густо, тепло и не дуетъ, такъ вамъ до другихъ и дѣла мало! вскричалъ онъ.
   -- Какъ до другихъ дѣла мало! Я и то васъ пою и кормлю на Дашины деньги.
   -- Врешь. Меня купецъ Курносовъ кормитъ, у котораго я живу.
   -- Однако, ты нѣсколько разъ обѣдалъ въ гостинницѣ на товарищецкій счетъ, чай пилъ, завтракалъ. У товарищества теперь денегъ нѣтъ вы копѣйки, а только одни долги.
   -- Я не дѣлалъ долговъ.
   -- Дѣлало товарищество, въ которое ты по ступилъ.
   -- А теперь нѣтъ товарищества, и потому я хочу уѣхать въ Москву. Отчего нѣтъ товарищества? Оттого, что ты актрису снялъ со сцены. Стало-быть товарищество лопнуло по твоей винѣ -- ну, и давай мнѣ отъ себя на дорогу въ Москву.
   -- Начать съ того, что мы тебя не изъ Москвы и пригласили. Ты здѣсь былъ, безъ дѣла сидѣлъ. Ты пріѣхалъ къ своему дядѣ портному гостить, пріѣхалъ на хлѣба, потому что ангажемента никуда не получилъ.
   -- Это не твое дѣло.
   Подобные разговоры происходили у Котомцева и съ Безъимянцевыми и съ Днѣпровскимъ. Всѣ высказывали, что по винѣ Котомцевыхъ разстроилось товарищество. Разговоры эти доходили и до Даши и она нѣсколько разъ говорила Котомцеву:
   -- Анатолій, ставь какой-нибудь спектакль со мной. Я сыграю. Надо же занять труппу.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ... Дали слово, что ты не будешь играть, и должны держать его, отвѣчалъ Котомцевъ.-- Дождемся Тюльпанову. Я уже телеграфировалъ ей вчера съ оплаченнымъ отвѣтомъ.
   Наконецъ пришла телеграмма отъ Тюльпановой, Она телеграфировала:
   "Не могу выѣхать. Вышлите пятьдесятъ дорогу и долги".
   Но откуда было взять товариществу пятьдесятъ рублей для высылки Тюльпановой? Труппа на половину жила на деньги Даши, данныя ей Подсѣдовымъ, да и эти деньги у ней уже изсякали. Безъимянцева, пріѣхавшая въ товарищество съ хорошимъ гардеробомъ, заложила уже кое-какія вещи. Носились слухи, что у Суслова были кой-какія деньжонки, которыя онъ успѣлъ выиграть на билліардѣ и сорвать съ купцовъ, но Сусловъ тотчасъ же послѣ телеграммы Тюльпановой заявилъ, что онъ покидаетъ товарищество и присоединяется къ труппѣ акробатовъ.
   -- Ты? Ты къ акробатамъ?! воскликнули] всѣ въ одинъ голосъ.-- Да развѣ ты акробатъ, или фокусникъ?
   -- Не нужно быть непремѣнно акробатомъ или фокусникомъ, чтобы работать въ ихъ труппѣ, спокойно отвѣчалъ онъ.-- У меня есть свои номера пѣнія, разсказовъ -- и я буду составлять свое особое отдѣленіе. Они слышали, какъ я пою "Тройку", "Касьяна", "Камаринскую" и предложили мнѣ сто рублей въ мѣсяцъ.
   -- И ты вмѣстѣ съ дрессированными пуделями и учеными обезьянами будешь нѣтъ? удивленно спросилъ Днѣпровскій.
   -- Одинъ буду пѣть, а не съ обезьянами, отшутился Сусловъ,-- и наконецъ, будетъ пѣть не Сусловъ, а Каленовъ. Я мѣняю фамилію.
   Котомцевъ только развелъ руками и покачалъ головой.
   -- Чего ты головой качаешь! Тебѣ хорошо разсуждать, Коли ты съ женой къ Подсѣдовымъ въ Гусятниково на хлѣба собираешься, а мнѣ пить, ѣсть надо. Теперь половина сезона зимняго прошло. Гдѣ я другое мѣсто найду? приводилъ свои доводы Сусловъ.
   Онъ пригрѣлся у купца Курносова, жилъ въ квартирѣ Курносова на его счетъ и ему не хотѣлось уѣзжать изъ Краснопузырска.
   Черезъ три дня на афишѣ труппы акробатовъ, среди номеровъ, исполняемыхъ жонглерами, силачами, фокусника и дрессированныхъ собакъ и обезьянъ, стояло:
   "Эксцентричный русскій пѣвецъ и разсказчикъ г. Каленовъ исполнитъ пѣсню "Тройку" съ аіскомпаниментомъ гитары и пропоетъ юмористическіе куплеты".
   Вскорѣ въ Краснопузырскъ пріѣхалъ Миша Подсѣдовъ. Отецъ хоть и обѣщалъ отпустить его къ невѣстѣ черезъ недѣлю, но Миша пріѣхалъ ровно черезъ двѣ недѣли. Труппа сидѣла уже совсѣмъ на бобахъ, хотя содержатель гостинницы и не очень тѣснилъ актеровъ требованіемъ денегъ за постой и продовольствіе, зная, что у Котомцева свояченица выходитъ замужъ за богатаго купеческаго сына. Миша привезъ невѣстѣ въ подарокъ великолѣпные золотые часики и дорогой браслетъ и явился съ изрядными деньгами, дабы расплатиться за придай мое Даши, которое шили портнихи и бѣлошвейки.
   -- Хотѣлъ пріѣхать сюда съ маменькой, но маменька хохлится, а потому я одинъ, говорилъ онъ Котомцевымъ.-- Мы знаемъ уже, что съ спектаклями вы покончили, Дарья Ивановна писала мнѣ, а потому папашенька и мамашенька приглашаютъ васъ, не дожидаясь святокъ, ѣхать къ намъ. Флигель вамъ уже приготовили.
   Узнавъ, что актеры задолжали, Миша тотчасъ же расплатился съ ихъ долгами. Котомцевъ пожималъ ему руки и бормоталъ:
   -- Нравственнымъ долгомъ буду считать при первой же возможности разсчитаться съ вашимъ папенькой.
   -- Ну, вотъ! отвѣчалъ онъ.-- Мы труппу разорили, отнявъ актрису, да еще съ нами разсчитываться! Ваша актриса, наши деньги -- вотъ башъ на башъ и смѣнялись.
   Приступили Безъимянцевы и Днѣпровскій съ сожительницей, прося у Миши въ долгъ денегъ, на переѣздъ въ Москву. Иволгинъ раньше уже занялъ у Курносова на дорогу и уѣхалъ.
   -- Въ Москву! А въ Гусятниково ко мнѣ на свадьбу развѣ не поѣдете? спросилъ Миша Безъимянцева и Днѣпровскаго.
   -- Да вѣдь свадьба-то еще когда? До свадьбы-то вѣдь здѣсь жить надо, безъ дѣла питаться, а въ Москвѣ, можетъ быть, какое-нибудь дѣло наклюнется.
   Миша согласился, что Безъимянцевъ и Днѣпровскій говорятъ правду, и далъ имъ на дорогу по тридцати рублей. Безъимянцевы и Днѣпровскій тотчасъ же собрались въ путь и, распрощавшись, уѣхали.
   

XXX.

   До отъѣздѣ товарищей въ Москву, Котомцевы и Даша прожили въ Краснопузырскѣ всего три дня. Отданное Дашей въ шитье приданое было уже все доставлено портнихой и бѣлошвейкой и Миша Подсѣдовъ торопилъ невѣсту и ея сестру съ мужемъ скорѣй ѣхать въ Гусятниково.
   Громадные сундуки, нагруженные бѣльемъ и платьемъ Даши, двинулись за ними въ день отъѣзда изъ гостинницы на станцію. Изъ лавки Курносова привезли на станцію купленныя у него двѣ бронзовыя складныя кровати для жениха и невѣсты и ящики съ драпировкой и мягкой мебелью для будуара Даши. Самъ Курносовъ и его адъютантъ Сусловъ провожали жениха и невѣсту и Котомцевыхъ на поѣздъ. Тайкомъ пріѣхалъ проводить ихъ и репортерчикъ Уховертова Лукачевъ.
   -- Душою преданъ вамъ, на всякую услугу для васъ готовъ, изливалъ онъ свою душу въ буфетѣ передъ Котомцевыми и Дашей:-- но что же тутъ подѣлаешь, ежели вы поссорились съ моимъ патрономъ и онъ запретилъ мнѣ бывать у васъ не только въ спектакляхъ, но даже и на дому. И чуть только замѣчу, что ты съ ними якшаешься -- вонъ тебя и ни одной строчки твоей не помѣщу въ "Листкѣ". Такъ прямо и сказалъ... У него разговоръ коротокъ.. Даже сказалъ: "по шеѣ... Поганымъ помеломъ по шеѣ"... Ну, а вы сами знаете, мнѣ пить, ѣсть надо.
   Говоря это, Лукачевъ все озирался по сторонамъ, опасаясь, не пріѣхалъ бы на станцію кто-нибудь изъ Уховертовыхъ -- отецъ или сынъ.
   -- Поліевктъ Степанычъ, ужъ вы, Бога ради, не выдавайте меня передъ нашимъ патрономъ, что я здѣсь былъ, упрашивалъ онъ Курносова.
   -- Ну, вотъ... протянулъ тотъ.-- Выдумай что-нибудь! Я когда-нибудь, урѣзавши муху, сбираюсь твоему патрону ликъ на изнанку выворотить, а ты просишь, чтобы я тебя не выдавалъ.. Пей!
   -- Я выпью, Поліевктъ Степанычъ. За здоровье Дарьи Ивановны! А талантъ, большой талантъ у Дарьи Ивановны и это большая потеря для искусства, что она сходитъ со сцены, покачивалъ Лукачевъ головой.-- А напрасно вы, Анатолій Евграфычъ, поссорились съ моимъ патрономъ, напрасно. Доложимъ, онъ свинья, но все-таки не слѣдовало ссориться. Прямо говорю: не слѣдовало. Не поссорься вы съ нимъ -- успѣхъ бы труппа имѣла, громадный успѣхъ, обратился онъ къ Котомцевз.
   -- Ну, что вы врете! махнулъ тотъ рукой.-- Городъ, гдѣ акробатовъ и обезьянъ предпочитаютъ актерамъ...
   -- Не предпочитаютъ-съ, а это все Уховертовъ напортилъ. Онъ-съ... А то бы все вышло отлично и навѣрное вы хорошія бы дѣла дѣлали. Вѣрно, вѣрно... Не поссорься вы съ Уховертовымъ, и я бы билъ въ бубны и литавры о вашихъ спектакляхъ, а то вѣдь мнѣ всякая сочувственная вамъ строчка въ "Листкѣ" была запрещена.
   Раздался звонокъ, возвѣщающій приближеніе поѣзда. Всѣ вышли на платформу. Началось прощанье.
   -- Не поминайте лихомъ... говорилъ Сусловъ, Обращаясь къ Дашѣ.-- Урвусь отъ акробатовъ и пріѣду къ вамъ на свадьбу шаферомъ вѣнецъ держать.
   -- Пожалуйста, пожалуйста... приглашалъ его женихъ.-- У насъ и остановишься.
   -- Ну, а меня зовешь на свадьбу? спрашивалъ Курносовъ.
   -- Да какъ же, Поліевктъ Степанычъ. Вы у насъ первый гость. Билетъ пришлю.
   -- Ну, такъ и я пріѣду вмѣстѣ съ Сусловымъ.
   -- Миша! Поди-ка сюда на пару словъ, отвелъ Подсѣдова Сусловъ и шепнулъ ему:-- Я пріѣду на свадьбу, но только смотри: дорогу туда и обратно я отъ Курносова себѣ смаклачу, а ты ужъ мнѣ заплатишь тѣ деньги, которыя подлецы-акробаты съ меня высчитаютъ за прогулъ. Рублей двадцать, пятнадцать.
   -- Есть о чемъ разговаривать!-- кивнулъ ему
   Миша, отходя къ невѣстѣ.
   -- Ну, то-то. А то съ какой же стати бѣдному актеру терпѣть убытокъ!
   Подошелъ поѣздъ тихимъ ходомъ И, ухая паромъ, взялъ Котомцевыхъ и Дашу и потащилъ ихъ въ Гусятниково.
   Ѣхали во второмъ классѣ. Миша Подсѣдовъ сидѣлъ рядомъ съ Дашей и говорилъ:
   -- Даже и не вѣрится, что все это такъ случилось. ѣду съ вами, а самъ думаю, не во снѣ ли это все со мной, не сонъ ли я такой прекрасный вижу, что такая прекрасная дѣвушка и актриса Моей женой будетъ?
   -- А вы ущипните себя побольнѣе за ухо, вотъ и не будете думать, что это сонъ,-- улыбнулась Даша.
   -- Ущипнуть! Кусокъ мяса изъ-за васъ готовъ вырвать у себя, мой ангельскій бутонъ.
   -- Не говорите, Мишенька, такихъ безсмысленныхъ словъ, отвыкайте отъ нихъ. Ну, что такое -- ангельскій бутонъ!
   -- Любя, Дарья Ивановна, любя васъ... Это отъ ужасной любви.
   И онъ крѣпко пожималъ ей руки.
   -- Вечеромъ будемъ у насъ. Къ самому ужину потрафимъ... шепталъ онъ ей.-- Я телеграфировалъ, что ѣдемъ. Теперь насъ ждутъ. Къ ужину маменька всякихъ разныхъ разностей настряпаетъ. Вы что, Дарья Ивановна, любите? Какую ѣду? Ахъ, батюшки! Да вѣдь у насъ теперь постъ, Рождественскій постъ, и у насъ по древнему благочестію постное ѣдятъ. Вы, Дарья Ивановна, кушаете ли постное-то?
   -- Все ѣмъ, все... Успокойтесь,
   -- Однако, до сегодня скоромное изволили кушать. Ежели желаете, то со станціи Гусляево я могу телеграфировать маменькѣ, чтобы для васъ скоромнаго настряпали?
   -- Что вы, что вы! Да зачѣмъ это?
   -- Какъ зачѣмъ? Чтобы вамъ угодить. Конечно, маменька получитъ такую телеграмму и удивится, потому домъ у насъ старый, насчетъ постовъ строго, но для васъ я на все готовъ.
   -- Не надо, не надо.
   -- Не надо?-- ну, и отлично. Этимъ вы маменькѣ по сердцу потрафите. Маменька у насъ человѣкъ добрый, простой, но дама, можно сказать, стараго лѣса и цивилизаціи въ ней нѣтъ. Вотъ, напримѣръ, она потчевать любитъ. Съ ножомъ къ горлу иногда пристаетъ: ѣшь да ѣшь. И первый ея другъ тотъ, кто ея стряпню ѣстъ и хвалитъ. Старый человѣкъ -- ничего не подѣлаешь! Такъ ужъ вы не обидьтесь, что она къ вамъ приставать будетъ: е съѣшь, милушка, судачка-то заливного, позобли, скушай осетринки жареной". Ужъ пожалуйста, не обидьтесь, Это она отъ радушія.
   -- Да что вы, Мишенька!
   -- Нѣтъ, я къ тому, что иногда въ самомъ дѣлѣ надоѣдаетъ. Она у насъ и не за столомъ, а подчасъ и просто такъ. Сидитъ, сидитъ, взглянетъ и вдругъ: "а что, не скушаете ли вы пастилки клюквенной съ теплой саечкой?"
   -- Ну, что жъ тутъ такого? А я и съѣмъ. Я клюквенную пастилу очень люблю, отвѣчала Даша.
   -- Первый другъ будете маменькѣ! воскликнулъ Подсѣдовъ и продолжалъ: -- Вотъ тоже и чай. У насъ чай разъ по пяти въ день пьютъ. Утромъ, послѣ обѣда... Обѣдаемъ мы, по русскому манеру, въ часъ. Потомъ чай передъ ужиномъ, потомъ послѣ ужина. Да такъ, ежели какой ни на есть чужой человѣкъ наклюнется -- опять чай. А ужъ вареньемъ всякимъ къ чаю, такъ она васъ просто закормитъ. Садъ у насъ фруктовый свой, ягоды всякія, яблоки, и наша маменька только развѣ что изъ кирпича варенья не варитъ, а то изъ всего варитъ, разсказывалъ Миша Подсѣдовъ.
   А поѣздъ такъ и летѣлъ на всѣхъ парахъ.
   

XXXI.

   Поѣздъ, на которомъ ѣхали Котомцевы и Миша Подсѣдовъ съ невѣстой, прибылъ въ Гусятниково въ восемь часовъ вечера. Миша извѣстилъ отца телеграммой, что они ѣдутъ. На станцію были высланы двое саней и ломовая подвода для багажа. Работники Подсѣдовыхъ, сидѣвшіе на козлахъ, знали, что повезутъ хозяйскую невѣсту, и поздравляли "съ начатіемъ дѣла". Начальникъ станціи и помощникъ его, знавшіе Котомцевыхъ и Дашу по печальнымъ спектаклямъ въ Гусятниковѣ, тоже поздравляли. Сани двинулись по темнымъ улицамъ посада, занесеннымъ снѣгомъ. Сытыя лошади бѣжали бойко. Стоялъ изрядный морозъ. Полозья скрипѣли по скованному морозомъ снѣгу. На поворотахъ сани раскатывались. Котомцевъ, сидя рядомъ съ женой, былъ въ ватномъ осеннемъ пальто безъ мѣхового воротника и кутался въ накинутый сверху пледъ. Котомцева тоже была безъ зимней одежды и голова и плечи ея были покрыты и пуховымъ платкомъ, и пледомъ. Даша ѣхала съ Мишей Подсѣдовымъ и была въ новомъ лисьемъ пальто, опушенномъ куницей -- подарокъ жениха. Миша держалъ ее за талію и прижимался къ ней.
   -- Еще два поворота и мы дома, шепталъ онъ.
   Вскорѣ сани въѣхали во дворъ и подкатили къ крыльцу. Пріѣзжихъ уже ждали. На крыльцо выскочила баба со свѣчкой, заслоняя ее отъ вѣтра рукой, улыбалась, кланялась и говорила: "пожалуйте, пожалуйте". Работники соскочили съ козелъ и стали высаживать пріѣзжихъ. Пріѣзжіе поднялись по ступенькамъ и вошли въ сѣни. Въ сѣняхъ ихъ встрѣтила мать Миши Подсѣдова. Это была коротенькая, не старая еще, но сильно расплывшаяся въ толщину женщина въ сѣрой байковой блузѣ и въ темномъ шелковомъ платкѣ, накинутомъ на голову и завязанномъ подъ подбородкомъ. Миша бросился къ матери, расцѣловался съ ней и, указывая на Дашу, сказалъ:
   -- Вотъ, маменька, невѣста. Прошу любить и жаловать.
   Мать Миши заключила ее въ свои объятія и прослезилась.
   -- Здравствуй, милушка, здравствуй, голубушка, говорила она, цѣлуя ее.
   Миша представилъ матери и Котомцевыхъ. Котомцевы протянули ей руки.
   -- Позвольте, позвольте... Надо ужъ а съ вами по Христіански... Родней вѣдь будемъ... продолжала она и троекратно облобызалась съ Котомцевымъ а его женой.
   Пріѣзжіе вошли въ прихожую и начала раздѣваться. Двѣ бабы въ платкахъ на головѣ -- одна босая, другая въ валенкахъ, подскочили къ нимъ и начали снимать съ нихъ одежду. Натоплено было страшно. Гостей повели въ комнаты. Въ комнатахъ пахло деревяннымъ масломъ. Вездѣ горѣли лампадки, вездѣ по полу были разостланы половики" Въ гостиной ихъ встрѣтилъ старикъ Подсѣдовъ. Опять объятія и троекратныя цѣлованія. Гостиная съ старой краснаго дерева мебелью въ чехлахъ была освѣщена лампами съ матовыми колпаками.
   -- Покажись-ка, милушка, при свѣтѣ-то мнѣ, покажись-ка... подошла къ Дашѣ мать Подсѣдова и, взявъ ее за руки, начала разсматривать.-- А и тоненькая ты какая да субтильная! говорила она, покачивая головой.-- Глазенки-то быстрые, а тѣла нѣтъ. Ну, да Богъ дастъ, у насъ пооткушаешься, такъ и пополнѣешь.
   -- Что это вы, маменька, Дарью Ивановну слови лошадь разсматриваете, замѣтилъ съ неудовольствіемъ Миша.
   -- Да вѣдь я, голубчикъ, любя, я отъ чистаго сердца. Можетъ быть, по актерскому это не годится, а я попросту. Пусть не взыщутъ.
   -- Все годится, Мавра Алексѣевна, все... и по актерски все годится, ежели отъ чистаго сердца... заговорилъ Котомцевъ.
   -- Ну, то-то. А ужъ ежели что не ладно, то простите, потому мы не знаемъ вашихъ порядковъ. Ну, а теперь, милушка Дашенька, подойди, я тебя набѣло поцѣлую, обратилась мать Миши къ Дашѣ и опять:раза два чмокнула ее въ губы.-- Умываться, поди, съ дороги-то будете, такъ вотъ къ намъ въ стариковскую спаленку пожалуйте. Тутъ у насъ и рукомойничекъ стоитъ, приглашала она гостей.-- Сначала дамскій полъ умоется, а тамъ и мужской полъ. Пойдемъ, милушка Дашенька, пожалуйте, Татьяна Ивановна. Татьяна Ивановна, кажется? спросила она Котомцеву о ея имени и повела сестеръ въ свою спальную.
   Въ спальной за ситцевой занавѣской, гдѣ помѣщалась двухспальная кровать съ грудой пуховиковъ и большихъ и маленькихъ подушекъ, стоялъ ярко вычищенный большой мѣдный тазъ съ висѣвшимъ надъ нимъ такимъ же рукомойникомъ. Мавра Алексѣевна сама подала гостямъ чистыя полотенца съ расшитыми краснымъ узоромъ, концами.
   -- Вы крючки-то у платьевъ, милушки разстегните, да такъ и оставайтесь, а то что за радость въ подпругахъ сидѣть. У насъ попросту, никто не взыщетъ, говорила она.-- Будьте какъ дома.
   -- Что вы, что вы! Да мы и дома никогда въ разстегнутыхъ платьяхъ не сидимъ, отвѣчала Котомцева, улыбаясь.
   -- Нѣтъ, вѣдь я къ тому, что тамъ у васъ корсеты да бланжетки разныя, а мы сейчасъ ужинать будемъ, такъ куда трудно кутать во всей этой сбруѣ-то. Давай-ка, Дашенька, я разстегну.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Этого мы не будемъ дѣлать, сказала Даша.
   -- Да вѣдь съ дороги. Съ дороги-то тяжко. Жениха ежели церемонишься, такъ вотъ я платокъ дамъ. Платокъ сверху накинешь, и чудесно будетъ. Никто и не замѣтитъ.
   Разстегивать платья дамы, однако, наотрѣзъ отказались.
   Вскорѣ гости сидѣли въ столовой за столомъ. На столѣ стояли бутылки съ наливками, графинъ квасу, разные сорта водокъ. Миша помѣстился рядомъ съ невѣстой, Котомцевъ сѣлъ бокъ о бокъ съ старикомъ Подсѣдовымъ. Котомцеву Мавра Алексѣевна посадила съ собой рядомъ. Подсѣдовъ палилъ себѣ и своему сосѣду водки и предлагалъ маринованныхъ грибовъ на закуску. Мавра Алексѣевна приставала къ Дашѣ и Котомцевой, чтобы тѣ выпили наливки, и когда тѣ отказывались, говорила:
   -- Нельзя, нельзя... Съ дороги непремѣнно надо. Съ дороги и не пьющія вкушаютъ. И я съ вами выпью, а потомъ солененькимъ закусимъ. Кушайте. Миша! да что жъ ты словно какой пришибленный сидишь и не угощаешь невѣсту, обратилась она къ сыну.
   -- Она, маменька, не любитъ хмельного.
   -- Мало ли что не любитъ! Съ дороги слѣдуетъ. Съ дороги для живота пользительно.
   Даша пригубила изъ рюмки.
   -- Всю, всю... Нельзя такъ. Полную налили, чтобы полнымъ домомъ жить, полную и выпить надо... не унималась Мавра Алексѣевна.-- Вонъ сестрица выкушала, и вамъ слѣдуетъ.
   -- Выпейте. Потѣшьте маменьку, иначе она не отстанетъ, шепнулъ Миша Дашѣ.
   Даша улыбнулась и выпила.
   -- Ну, вотъ и отлично. А то что это: изъ актеровъ, и не пьютъ! У насъ и по купечеству, да дамы и дѣвицы пьютъ, не стѣсняются. Ну, а теперь солененькимъ... ѣшь, голубушка, Дашенька, икорку-то. Съ икорки потомъ пьется таково хорошо, а у насъ квасъ отличный домашній, да послѣ ужина и самоваръ велимъ поставить.
   Столъ былъ постный. По купеческому обычаю, подали сначала холодное -- заливного судака съ хрѣномъ. Опять угощеніе.
   -- Да что вы, гости дорогіе, мало взяли! приставала Мавра Алексѣовна.-- Такъ у насъ не дѣлается. Берите больше. Миша! подкладывай невѣстѣ-то! Что жъ ты идоломъ сидишь! Кушай, Дашенька, кушай. Что за малоѣшка такая! Солененькимъ еле окрупенилась, надъ судакомъ уперлась. Или ѣда наша не нравится?
   -- Очень нравится, Мавра Алексѣевна, но я уже довольно съѣла.
   -- Потѣшьте маменьку, скушайте еще, шепнулъ Дашѣ Миша.
   Даша взяла на вилку кусокъ судака.
   -- Вотъ такъ, вотъ такъ... проговорила Мавра Алексѣевна.-- А то словно канарейка поклевала. Вотъ изъ-за того-то и тоненькая, изъ-за того-то и тѣла нѣтъ, что мало кушаешь.
   Послѣ судака была подана грибная лапша, послѣ лапши окуни жареные и наконецъ клюквенный кисель съ медовой сытой. Баба-прислуга, подававшая кушанье, просила брать больше и кланялась, приставала при каждомъ блюдѣ Мавра Алексѣевна, вскакивала изъ-за стола и сама подкладывала на тарелки, упрашивалъ и Миша невѣсту не пренебрегать просьбой маменьки. На гостей въ полуотворенную дверь изъ кухни заглядывали головы приказчиковъ и рабочихъ Подсѣдовыхъ.
   -- Охъ, малоѣшки, малоѣшки!.. качала головой Мавра Алексѣевна.-- Страхъ и подумать-то, сколько скушали. Воробей больше склюетъ, право слово. А ужъ невѣста дорогая, такъ меньше всякой маленькой пичужки поклевала. Ну, да авось, за чаемъ пастилки яблочной позоблитъ, Пастилку-то любишь, милушка?
   -- Все люблю, но сыта по горло, отвѣчала Даша.
   -- Охъ, да съ чего сытой-то быть! Нѣтъ, ужъ видно, наша ѣда не по вкусу гостямъ. Вы скажите гости дорогіе, что вы любите, того я и велю завтра постряпать. Селяночку изъ соленой рыбки не любите ли? Вотъ я завтра и закажу стряпухѣ къ обѣду. Или ушки прикажете? Да вотъ у насъ завтра день то не базарный, такъ живой рыбы, пожалуй, и не найдешь. Аладушковъ съ патокой не велите ли испечь? приставала Мавра Алексѣевна.
   -- Все будемъ кушать, все, не безпокойтесь только для насъ, сказалъ Котомцевъ.
   Всѣ встали изъ-за ужина и благодарили хозяевъ, но только-что прислуга убрала со стола послѣ ужина посуду, какъ загремѣли чайнымъ приборомъ и появился громадный самоваръ. Мавра Алексѣевна тащила двѣ тарелки -- одну съ пастилой, другую съ кедровыми орѣхами, и говорила Дашѣ:
   -- Орѣшковъ-то ужъ навѣрное пощелкаешь, милушка. Всѣ дѣвушки орѣшки лущить любятъ. А то, можетъ быть, сѣмячекъ подсолнечныхъ прикажешь?
   

XXXII.

   Котомцевыхъ и Дашу помѣстили Подсѣдовы во флигелѣ. Флигель этотъ хотя и стоялъ на томъ же дворѣ, гдѣ домъ Подсѣдовыхъ, но находился отъ него на разстояніи почти четверти версты, такъ какъ дворъ былъ длинный и проходной и выходилъ на двѣ улицы. Тутъ были и постройки, и фруктовый садъ съ спящими подъ снѣгомъ фруктовыми деревьями, закутанными въ солому, и оканчивался дровянымъ, лѣснымъ и кирпичнымъ складомъ, который уже выходилъ на другую улицу. Котомцевымъ и Дашѣ были отведены двѣ комнаты во второмъ этажѣ надъ конторой склада. Помѣщеніе было хоть плохонькое, съ заледенѣлыми отъ мороза окнами, но чистенькое, оклеенное даже новыми обоями. Мебель была невзрачная, стараго краснаго дерева, тяжелая, но за то постели поражали своей чистотой и обиліемъ пуховиковъ и подушекъ. Рядомъ съ ними жилъ приказчикъ съ женой и парой ребятъ, очевидно, вытѣсненный на время изъ комнатъ, отданныхъ гостямъ,
   Въ помѣщеніе это послѣ ужина проводилъ гостей Миша и долго еще сидѣлъ у нихъ, строя планы своей будущей женатой жизни.
   -- А скучать будете, Дарья Ивановна, по театрѣ, такъ вѣдь лѣсничиха-то и нотаріусъ около насъ, говорилъ онъ.-- Они всегда готовы играть. Сейчасъ, это, любительскій спектакль, и въ мыловаренномъ заводѣ закатимъ въ лучшемъ видѣ представленіе въ пользу нашего Гусятниковскаго училища. Потомъ ужъ папенька дозволитъ, потомъ ужъ я уговорю его.
   -- Я, вотъ, думаю, что мнѣ-то съ женой не устроить ли здѣсь что-нибудь на святкахъ съ помощью лѣсничихи и нотаріуса, сказалъ Котомцевъ,
   -- Да конечно же, устройте пару спектаклей, но мы ужъ будемъ у васъ въ видѣ публики, подхватилъ Миша.
   -- То-то, думаю устроить. Авось, хоть что-нибудь очистится.
   -- И хорошо очистится. На святкахъ -отлично очистится. На святкахъ у насъ на мыловаренный заводъ поѣдутъ прямо изъ-за того, Чтобы прокатиться. На святкахъ у насъ любятъ кататься. И мѣщане катаются, и купцы, и образованная публика.
   -- Да, да. Непремѣнно завтра сдѣлаю визитъ лѣсничихѣ и ея мужу и переговорю съ ними.
   И зажили Котомцёвы и Даша во флигелѣ на лѣсномъ дворѣ Подсѣдовыхъ въ ожиданіи свадьбы. Свадьба была назначена сейчасъ послѣ Крещенья и прожить до нея приходилось недѣли три. Гостямъ прислуживала приказчичья стряпуха. Каждое утро втаскивала она въ помѣщеніе гостей громадный ярко вычищенный самоваръ красной мѣди и гремѣла чашками. Отъ Подсѣдовыхъ работникъ приносилъ цѣлый ворохъ разныхъ булокъ и булочекъ, и наконецъ являлся Миша поздравить съ добрымъ утромъ невѣсту и Котомцевыхъ. Передъ обѣдомъ, то-есть часовъ въ двѣнадцать, заглядывалъ старикъ Подсѣдовъ, возвращавшійся послѣ обхода своихъ торговыхъ заведеній. Не снимая съ себя чуйку на лисьихъ бедеркахъ, онъ присаживался на стулъ и спрашивалъ Дашу:
   -- Ну, что, невѣстушка будущая, не скучаешь у насъ?
   -- Зачѣмъ же скучать-то? отвѣчала Даша.-- Мы съ сестрой цѣлые дни въ работѣ. То то пошить надо, то другое.
   -- Видѣлъ, видѣлъ я, что рукодѣльница. Показывалъ мнѣ Мишутка, какое ты ему полотенце съ расшитыми концами подарила. Хвалю.
   -- Это полотенце я еще лѣтомъ вышивала.
   -- Все-таки рукодѣльница, все-таки сама... Ну, одѣвайтесь, да приходите къ намъ обѣдать, заканчивалъ онъ, вставая, и уходилъ къ себѣ.
   Гости шли обѣдать, и опять начиналось угощеніе, опять всѣ члены семьи приставали къ гостямъ, чтобы они ѣли больше, накладывали имъ кушанья по два раза на тарелки, стыдилщ ихъ, что они отказываются, называли спесивыми.
   Старуха Подсѣдова заходила во флигель къ гостямъ большей частью послѣ обѣда, выспавшись дома, и непремѣнно при этомъ приносила что-нибудь изъ лакомства: пастилы, медовую коврижку, варенья, а то и краюшку домашняго пирога съ вареньемъ. Лишь только Мавра Алексѣевна входила къ гостямъ, какъ тотчасъ же словно изъ земли, выростала приказчицкая стряпуха и спрашивала:
   -- Самоварчикъ?
   -- Ставь, ставь... Какъ же... Безъ этого нельзя... Затѣмъ я и пришла, чтобъ у гостей чайку попить, отвѣчала Мавра Алексѣевна, садилась и вытаскивала изъ кармановъ постный сахаръ, карамельки, миндаль, фисташки.
   -- Вотъ, позоблите, гости дорогіе. Съ чайкомъ-то оно куда хорошо!
   Втаскивался въ комнату громадный самоваръ и начиналось чаепитіе.
   Самъ старикъ Подсѣдовъ, вставъ отъ послѣобѣденнаго сна, дома чаю не пилъ, а отправлялся опять въ обходъ по своимъ торговымъ заведеніямъ и пилъ уже чай въ одномъ изъ своихъ трактировъ, которыхъ у него въ Гусятниковѣ было три.
   Напившись у гостей чаю, Мавра Алексѣевна цѣловалась со всѣми и уходила обратно къ себѣ, говоря:
   -- Къ ужину-то, голубушки, приходите пораньше. Что вамъ тутъ-то зря сидѣть! Пораньше придете, такъ передъ ужиномъ-то успѣемъ еще чайку попить.
   -- Да ужъ во что пить-то, улыбалась Котомцева.
   -- И, милушка, для питья всегда мѣсто найдется. Чай не хмельное, а тепленькимъ куда какъ пораспариться пріятно. Приходите, приходите пораньше. Дашеньку-то мнѣ ужъ въ особенности очень хочется распоить и раскормить къ свадебкѣ.
   И такъ Жизнь шла день за день. Въ субботу и наканунѣ каждаго праздника топили на дворѣ баню и звали гостей париться. Въ воскресенье и праздники предлагали лошадь, чтобы ѣхать къ обѣднѣ.
   Котомцевы На другой же день послѣ пріѣзда съѣздили къ лѣсничихѣ... Лѣсничаго не было дома, онъ былъ въ отъѣздѣ, но лѣсничиха приняла гостей съ распростертыми объятіями и не знала гдѣ посадить.
   -- Какое счастье Дашенькѣ-то привалило! Человѣкъ-то какой прекрасный! восклицала она.-- Одно -- сѣроваты немножко,-- ну, да молодая, образованная невѣстка войдетъ въ домъ, такъ многое своимъ вліяніемъ можетъ перестроить.
   -- Ну, мнѣ кажется, что ихъ не перестроишь. Привѣтливые они, ласковые, гостепріимные, но совсѣмъ стараго лѣса, а старый лѣсъ ломать трудно.
   На предложеніе Котомцева поставить на святкахъ спектакликъ или два, лѣсничиха откликнулась съ готовностью.
   -- Отлично, отлично! заговорила она.-- У насъ кстати и любителей прибавилось. Къ намъ пріѣхалъ новый -землемѣръ -- и оба съ женой актеры-любители. У насъ ужъ о спектаклѣ былъ даже разговоръ. Надо только печки переправить на заводѣ, чтобъ можно было хорошенько залу то вытопить, а то вѣдь, вѣрите, въ сильные морозы такъ просто играть невозможно. Въ уборной нужно также чугунку поставить. Ну, да мужъ мой верпется, такъ онъ все устроитъ. Репетиціи будутъ у насъ въ квартирѣ.
   Уходя отъ лѣсничихи, Котомцевъ говорилъ женѣ;
   -- Хоть что-нибудь заработаемъ, а то вѣдь послѣ свадьбы Даши намъ и выѣхать будетъ отсюда не съ чѣмъ. А ужъ занимать на выѣздъ у Подсѣдо.выхъ куда какъ не хочется! И такъ уже теперь сколько времени на ихъ счетъ живемъ.
   Котомцева поморщилась и отвѣчала мужу:
   -- Не на ихъ счетъ, а на счетъ Даши. Какую она имъ жертву-то приноситъ, выходя замужъ за ихъ сына! Трудно ей будетъ жить у нихъ, трудно. Вѣдь это будетъ для нея совершенно новая жизнь, нисколько не похожая на прежнюю жизнь, жизнь улитки, жизнь птицы въ золотой клѣткѣ.
   -- Добрые, радушные люди... попробовалъ возразить мужъ.
   -- Да добротою-то и радушіемъ они ее и замучаютъ, закончила Котомцева.
   

XXXIII.

   Приближалось Рождество, а съ нимъ вмѣстѣ и день свадьбы Даши. Къ свадьбѣ шли у Подсѣдовыхъ усиленныя приготовленія. Въ домѣ отдѣлывали двѣ комнаты для будущихъ новобрачныхъ: оклеивали новыми яркими обоями,: разрисовывали птицами и цвѣтами потолки. Прибыла изъ Москвы мягкая мебель для будуара, обитая темно-розовой шелковой матеріей, зеркальный шкафъ, туалетный столикъ, умывальникъ съ мраморной доской, розовый фонарикъ и лампы. Доморощенный гусятниковскій обойщикъ дѣлалъ альковъ для двухъ кроватей. Миша привелъ Дашу въ ея будущій уголокъ и спрашивалъ ее, нравится ли все это.
   -- Пестро и ярко какъ-то, ежели говорить правду, сказала она.
   -- Ничего-съ. Пусть и наша жизнь будетъ Яркая, отвѣчалъ Миша.
   Котоицевъ и лѣсничиха съ мужемъ хлопотали о спектаклѣ, который хотѣли поставить на святкахъ. Узналъ объ этомъ старикъ Подсѣдовъ и сталъ коситься.
   -- Опять игру затѣваете въ мыловаренномъ заводѣ? спросилъ онъ за обѣдомъ Котомцевыхъ.
   -- Думаемъ парочку спектаклей устроить... проговорилъ Котомцевъ.
   -- Охота!
   -- Да вѣдь безъ"Даши, Иванъ Филипповичъ.
   -- Еще бы съ Дашей-то! Понимаю. А только брось. Никакого толку у насъ здѣсь не выйдетъ. Не такое мѣсто.
   -- А вотъ говорятъ, что ма праздникахъ можно взять сборы. Хочется попробовать что-ыибудь заработать, Иванъ Филипповичъ, себѣ на отъѣздъ.
   -- Изъ кармана заработаете, это вѣрно, проговорилъ старикъ и умолкъ, но вечеромъ передъ ужиномъ пришелъ къ Котомцевымъ и опять началъ о спектакляхъ.
   -- Слышишь... Брось ты эту театральную игру у насъ въ Гусятникѣ, пренебреги, оставь... обратился онъ къ Котомцеву, присаживаясь на стулъ.-- Я нарочно зашелъ, чтобы сказать тебѣ объ этомъ. Наплюй, пока у насъ живешь. Не ловко мнѣ. Право слово, не ловко. Разговора не оберешься. Скажутъ: "вотъ сродственниковъ невѣсты допускаетъ театры играть и все эдакое"... Я ужъ и то разсказываю, что со всей этой игрой вы покончили, а тутъ опять... Цыганить станутъ, пронесутъ. Ну, что за охота подъ цыганство меня подводить!
   Котомцевъ посмотрѣлъ удивленными глазами на Подсѣдова и отвѣчалъ:
   -- Не съ чѣмъ выѣхать намъ будетъ изъ Гусятникова, если я и жена что-нибудь не заработаемъ
   -- Ну, вотъ... Дамъ на выѣздъ.
   -- Да вѣдь это опять будетъ взаймы, опять отъ васъ, а я хотѣлъ бы заработать.
   -- Зарабатывай ул;ъ другимъ чѣмъ-нибудь, а не театрами. Понимаешь ты, надо, чтобы все это было забыто, чтобъ разговора не было. А заработать надо, такъ вотъ поѣзжай завтра вмѣсто Мишутки на Поберезъ, шестьдесятъ верстъ это отсюда. Тамъ у меня заготовка дровяная, лѣсъ теперь рубятъ и въ рѣку на сплавъ возятъ. Свезешь приказчику къ празднику для расчета съ рабочими пятьсотъ Рублевъ, повѣришь у него книжки. Мишутка разскажетъ, какъ провѣрять. Провѣришь и вернешься къ намъ. А за это тебѣ пятьдесятъ рублевъ. Вотъ и заработка.
   Котомцевъ колебался. Старикъ поднялся съ мѣста, ласково и заискивающе взглянулъ въ лицо Котомцева, похлопалъ его по плечу и произнесъ:
   -- Поѣзжай. Потѣшь старика... Уважь... Наиграетесь еще въ другихъ городахъ-то. Чего тутъ! Брось пока эту театральщину.
   Котомцеву пришлось согласиться.
   На утро онъ сходилъ къ лѣсничихѣ и объявилъ ей и ея мужу объ этомъ.
   -- Давленіе... Большое давленіе... Сѣры, не отесаны... Ничего не подѣлаешь, отвѣчала лѣсничиха.-- А только напрасно согласились. Надо было ихъ пріучать ко всему этому, просвѣщать. Черезъ это и Дашѣ жилось бы легче потомъ, ежели бы вы старика переломили.
   -- Ну, Богъ съ нимъ! махнулъ рукой Котомцевъ.
   -- Значитъ, теперь изъ актеровъ-то да въ приказчики на лѣсную заготовку?
   -- Не дразните ужъ. Оставьте. Все-таки заработка.
   -- Да оно и лучше, что такъ устроилось, сказалъ лѣсничій.-- Играть въ такіе морозы въ мыловаренномъ заводѣ -- прямо нарываться на болѣзнь.. Я ѣздилъ вчера и смотрѣлъ помѣщеніе. Никоимъ, образомъ нельзя его приспособить для игры въ морозы. Щели въ стѣнахъ, печи развалились, двери не затворяются.
   Котомцевъ взялъ у Посдѣдовыхъ тулупъ, валенки и, снабженный деньгами, уѣхалъ на дровяную заготовку, откуда вернулся наканунѣ Рождества вечеромъ. У Подсѣдовыхъ онъ засталъ всю квартиру наполненную кухоннымъ чадомъ. Запекали окорокъ ветчины, жарили гуся, варили поросятъ на заливное. Старикъ Подсѣдовъ, встрѣтивъ его, обнялъ и поцѣловалъ.
   -- Ну, вотъ спасибо, что потѣшилъ старика. И мнѣ хорошо, и тебѣ хорошо, говорилъ онъ.-- Мнѣ службу сослужилъ, себѣ деньги заработалъ. На вотъ... Получай пятьдесятъ рублей.
   И онъ, принявъ отъ него отчетъ расходамъ по поѣздкѣ, вручилъ ему пять новыхъ красненькихъ бумажекъ.
   -- Да вѣдь вся эта работа моя не стоитъ пятидесяти рублей, Иванъ Филипповичъ, сказалъ старику Котомцевъ.
   -- Мое дѣло -- стоитъ или не стоитъ. А за услугу спасибо. На святкахъ еще что-нибудь поруку сдѣлать по нашему лѣсному дѣлу -- и дамъ еще полсотни. Вотъ и будетъ тебѣ съ женой на выѣздъ.
   Наступило Рождество. Утромъ часовъ въ шесть всѣ въ домѣ Подсѣдовыхъ отправились въ церковь къ ранней обѣднѣ. Котомцевы и Даша не хотѣли ѣхать, но старики Подсѣдовы уговорили ихъ.
   -- Нѣтъ, ужъ вы поѣзжайте... Какъ же это въ Рождество-то да не быть у обѣдни? Неловко. Осудятъ. Насъ здѣсь всѣ знаютъ. Будутъ искать невѣсту, а невѣсты-то и нѣтъ. Мало ли что могутъ подумать! Разговору не оберешься. Ужъ пусть хоть Даша-то ѣдетъ, ежели сами не поѣдете. Мы приготовили для васъ сани. Пожалуйста... Ей нужно рядомъ съ женихомъ стоять... упрашивала старуха Подсѣдова.-- Одѣнься, милушка, показистѣе и поѣзжай. Намъ всегда большой почетъ въ церкви въ Рождество и въ Пасху. Для насъ мѣсто приготовляютъ за рѣшеткой, обратилась она къ Дашѣ.
   -- Да хорошо, хорошо, ежели это непремѣнно нужно. Я поѣду съ удовольствіемъ, отвѣчала Даша.-- Немножко рано въ шесть часовъ вставать -- вотъ я изъ-за чего.
   -- Да ужъ понатужься, милушка.
   -- Слѣдуетъ, слѣдуетъ... заговорилъ старикъ Подсѣдовъ.-- У насъ такіе порядки. Когда же и показать невѣсту, какъ не въ Рождество! И вы поѣзжайте, сказалъ онъ Котомцевымъ.-- Все-таки она будетъ при сестрѣ и при зятѣ. Мишутка при насъ, а она при васъ.
   -- Извольте, Иванъ Филипповичъ. Непремѣнно поѣдемъ.
   -- Да, да... Поѣзжайте. А вернемся домой -- всѣ вмѣстѣ разговляться будемъ, Придутъ къ намъ христославы со звѣздами, пѣвчая братья, священники.
   И Котомцевы были у ранней обѣдни вмѣстѣ съ Подсѣдовыми. Всѣ стояли за рѣшеткой, противъ алтаря. Дашу поставили рядомъ съ Мишей. Гусятниковскія купеческія дамы съ особеннымъ любопытствомъ разглядывали Дашу. Дашѣ слышалось, какъ говорили про нее:
   -- Изъ актерокъ... Искали, искали Подсѣдовы сыну невѣсту по купечеству-то, чванились, рылись, рылись, и вдругъ верхнимъ концомъ да и внизъ -- и актерку подцѣпили. Убили бобра, нечего сказать! Говорили: красавица -- за красоту беретъ. Какая же это красавица!
   -- Миленькая... возразилъ кто-то.
   -- Миленькая да голенькая, такъ что въ ней! Нѣтъ, этакую не стоило брать, чтобы отъ себя приданое ей дѣлать. Тоже вѣдь и мараль... Изъ актерокъ беретъ. Дуракъ Мишка, совсѣмъ дуракъ!
   Разумѣется, до Даши долетали только отдѣльныя слова этихъ рѣчей, но общій смыслъ говора понять было не трудно.
   

XXXIV.

   Прошелъ первый день Рождества и потянулись святки. Первый день Рождества Котомцевы и Даша провели у Подсѣдовыхъ съ утра до ночи, явившись прямо изъ церкви, сейчасъ послѣ ранней обѣдни, для розговѣнъя. Въ этотъ день у Подсѣдовыхъ не было ни обѣда, ни ужина, но столъ съ самыми разнообразными мясными яствами и закусками стоялъ накрытымъ до ночи. Старуха Подсѣдова то и дѣло указывала Котомцевымъ и Дашѣ на столъ и упрашивала покушать то ветчины, то телятины, то гуся, то поросенка. Въ домъ являлось мнолсество всякихъ христославовъ и поздравителей, Христославы были съ бумажными звѣздами и безъ звѣздъ, мальчики и взрослые, помимо мѣстнаго духовенства и приходскихъ пѣвчихъ. Все это пило и ѣло, а христославы, кромѣ того, одѣлялись и деньгами. Мальчишекъ приходило нѣсколько партій, приходили рабочіе и приказчики съ лѣпного двора, приходили мѣстные молодые парни изъ мѣщанъ по пяти, по шести человѣкъ, приходили дѣвушки, приходили рабочіе гончарнаго завода.. Домъ неумолкаемо оглашался пѣснопѣніемъ "Христосъ рождается" и "Дѣва днесь". Христославовъ и поздравителей было такъ много, что около полудня старуха Подсѣдова объявила мужу, что она уже третье ведро водки начинаетъ, хотя всѣмъ подносили только по стаканчику. Старикъ Подсѣдовъ, видимо, гордился этимъ и, подвыпивъ, сказалъ Котомцову:
   -- Видишь, какъ меня почитаютъ здѣсь, а вы еще хотѣли театръ устроить.
   -- Позвольте, да что жъ тутъ такого конфузнаго? попробовалъ возразить Котомцевъ.
   -- Конфузнаго ничего, но у васъ свои понятія, а у насъ свои. Глаза колоть станутъ, будутъ говорить: "вотъ дѣвушку въ домъ беретъ, а сродственниковъ ея въ театрѣ представлять допущаетъ". Вамъ ничего, а мнѣ неловко.
   На святкахъ, но вечерамъ опять не званные посѣтители. Начали являться ряженые. Все это по большей части въ вывороченныхъ шерстью вверхъ тулупахъ или мужчины переодѣтые женщинами, а женщины мужчинами, въ уродскихъ маскахъ, съ гармоніями или гитарами. Ряженые топтались, плясали, притоптывали, угощались водкой, орѣхами и пряниками, но, главнымъ образомъ, интересовались посмотрѣть невѣсту, которая уже каждый вечеръ присутствовала около жениха.
   На второй день Рождества, послѣ обѣда, Миша просилъ Дашу съ ея сестрой кататься по улицамъ Гусятникова и далъ имъ хорошія сани, покрытыя ковромъ. Катающихся на улицахъ было много. Все это въ праздничныхъ одеждахъ, въ пестрыхъ платкахъ. Даша съ сестрой ѣхали въ однѣхъ саняхъ, а самъ Миша въ другихъ, бѣговыхъ, вмѣстѣ съ Котомцевымъ, самъ правилъ лошадью и обгонялъ ихъ.
   -- Вотъ наши гусятниковскія удовольствія, а театровъ наше сѣрое невѣжество не знаетъ, говорилъ Миша Котомцеву.-- У кого своей лошади и санокъ нѣтъ -- сегодня за санки-то съ лошадью по три рубля платятъ, чтобъ часъ -- два покататься, а въ театръ за рубль и помеломъ не загонишь. Не чувствуютъ...
   А днемъ на святкахъ шли приготовленія къ свадьбѣ. Еще все что-то шили, примѣряли, передѣлывали. Прибыла наконецъ песцовая шуба, крытая синимъ бархатомъ, заказанная для Даши въ Москвѣ. Ее выложили въ гостиной на столѣ и вмѣстѣ съ другимъ приданымъ, вмѣстѣ съ бѣльемъ, перевязаннымъ въ стопочкахъ по полудюжинамъ, показывали гусятниковскимъ мѣщанскимъ дѣвушкамъ, спеціально являвшимся въ домъ, чтобы посмотрѣть приданое невѣсты.
   Наступилъ новый годъ. Новый годъ у Подсѣдовыхъ не встрѣчали, а послѣ ужина въ десять часовъ тотчасъ же разошлись по своимъ апартаментамъ, но Миша Подсѣдовъ явился во флигель къ Котомцевымъ съ двумя бутылками шипучки, и дождавшись полуночи, поздравилъ невѣсту и Котомцевыхъ съ Новымъ годомъ.
   -- У насъ дома насчетъ Новаго года сѣрое невѣжество, а мы ужъ давайте по цивилизаціи Новый годъ справимъ, говорилъ онъ невѣстѣ и ея роднѣ.
   Послѣ Новаго года по Гусятникову и окрестностямъ были разосланы пригласительные балеты на свадьбу. Свадьба была назначена черезъ день послѣ Крещенья. На свадьбу сына звали родители. Текстъ билетовъ начинался такъ: "Иванъ Филипповичъ и Мавра Алексѣевна Подсѣдовы покорнѣйше просятъ пожаловать на бракосочетаніе ихъ любезнаго сына Михаила Ивановича съ дѣвицею Дарьей Ивановной" и т. д.
   -- Иллюминація въ день свадьбы будетъ-съ -- вотъ какъ мы будемъ праздновать, разсказывалъ Миша Дашѣ.-- Весь заборъ и ворота шкаликами уберемъ, а у дома звѣзда. Триста шкаликовъ заказалъ. А потомъ бенгальскій огонь аптекарь нашъ дѣлаетъ.
   Но Даша была какъ-то безучастна ко всѣмъ этимъ приготовленіямъ. Ее они мало радовали. Миша замѣтилъ это и спросилъ о причинѣ. Даша помедлила, горько улыбнулась и отвѣчала:
   -- Свободы своей, Мишенька, жалко. О театрѣ тоскую. Вѣдь ужъ теперь я вижу, что насчетъ театра никогда, никогда...
   -- Свобода будетъ-съ... Ей-ей, будетъ... заговорилъ Миша.
   -- Какая свобода... Свобода пить, ѣсть -- да. Да и то... И потечетъ наша жизнь монотонно, монотонно, какъ сегодня, такъ и завтра.
   -- Иго вы, что вы! Въ Краснопузырскъ будемъ ѣздить. Вѣдь тамъ у насъ лѣсная заготовка. Лѣтомъ въ Москву поѣдемъ. Напишетъ намъ Анатолій Евграфычъ, гдѣ онъ будетъ играть съ Татьяной Ивановной -- мы и къ нимъ повидаться поѣдемъ. А въ Москвѣ по всѣмъ театрамъ, по всѣмъ увеселительнымъ мѣстамъ... Въ волю выгуляемся. Помилуйте, неужто же я допущу, чтобы вамъ скучать? Да и насчетъ актерства... Пріѣдемъ къ Анатолію Евграфовичу на свиданье, такъ кто вамъ запретитъ сыграть два-три спектаклика, ежели шито-крыто будетъ? Кто узнаетъ? Играйте себѣ съ Богомъ...
   -- Ахъ, Миша, Миша! Все это легко говорится, да не такъ легко дѣлается! вздохнула Даша и прибавила:-- Нѣтъ, ужъ свободѣ конецъ, игрѣ на сценѣ -- аминь.
   -- Ну, вотъ, ей-ей-же, все устрою!-- воскликнулъ Миша.-- Да и здѣсь... Даю вамъ слово, коли вы очень заскучаете, то я и на папеньку съ маменькой не посмотрю. Сейчасъ лѣсничиху и нотаріуса лѣтомъ за бока -- и давайте спектакль любительскій ставить и играть.
   -- Да вѣдь это ссориться надо.
   -- А я развѣ изъ-за васъ съ родителями не ссорился? Кто изъ-за васъ изъ-подъ родительскаго крова сбѣжалъ? Не тужите -- обстряпаемъ такъ, что все малина будетъ.
   Дня за два до Крещенья пріѣхалъ Сусловъ изъ Краснопузырска. Онъ пріѣхалъ вмѣстѣ съ купцомъ Курносовымъ. Сусловъ былъ въ новой хорьковой шубѣ.
   -- Вотъ дѣла-то на святкахъ труппа дѣлала! разсказывалъ онъ Котомцевымъ про Краснопузырскъ.-- Акробаты черезъ день представленія давали и каждый разъ зало биткомъ... Мнѣ шубу поднесли купцы вмѣсто букета. Вотъ, на, полюбуйся. Шуба двѣсти пятьдесятъ рублей.
   -- Вижу, вижу... Комики не горятъ, не тонутъ, отвѣчалъ Котомцевъ.
   -- Еще бы тонуть! Зачѣмъ тонуть, коли дураковъ на свѣтѣ много! Ты думаешь, что я только пѣлъ у акробатовъ и разсказывалъ. Я и драматическое... Дилетанта пятаго яруса отмахивалъ. Довольно. Не пойду больше къ акробатамъ. Все взялъ, что можно. У меня во Псковъ ангажементъ. Я списался. Тамъ оперетка... Туда и поѣду Менелая и губернатора изъ "Периколлы" играть. Фракъ себѣ новый сшилъ для свадьбы-то Дарьи Ивановны -- вотъ какъ у насъ! Въ новомъ фракѣ буду у васъ шаферствоватъ, милушка чудесная моя,-- обратился Сусловъ къ Дашѣ и три раза чмокнулъ ея ручки.-- Розу-то для шафера въ петличку приготовите ли?
   -- Будутъ розы, будутъ. Всѣмъ шаферамъ розы заказаны, сказалъ Миша.-- Такія розы, что быкъ забодаетъ. А невѣстѣ букетъ живыхъ цвѣтовъ изъ заводской оранжереи братьевъ Подлипаловыхъ. Все будетъ на отличку.
   Наканунѣ свадьбы, по настоянію Мавры Алексѣевны, топили баню для невѣсты и для жениха и справляли дѣвичникъ и мальчишникъ. Сначала мылся Миша со своими пріятелями, съ Сусловымъ и Курносовымъ. Въ баню втащили цѣлую корзину вина. На каменку поддавали пивомъ. Послѣ жениха отправилась въ баню Даша съ какими-то знакомыми Подсѣдовымъ дѣвушками. Дѣвушки встрѣчали Дашу въ банѣ торжественно, били въ мѣдные тазы, пѣли пѣсни.
   Послѣ бани весь домъ Подсѣдовыхъ былъ пьянъ или полупьянъ.
   

XXXV.

   Наконецъ насталъ день свадьбы Даши. Тревожно она спала ночь наканунѣ, не безъ тревоги въ сердцѣ проснулась она и поутру.
   "Что-то будетъ! Что-то будетъ! Сегодня къ вечеру я ужъ буду женой Михаила Подсѣдова. Сыто, обильно, богато вокругъ, но тина, тина и тина повсюду. Выдержу ли я эту тину? Свыкнусь ли я съ ней? думала она.-- Какая страшная монотонная жизнь предстоитъ! Сегодня, какъ вчера, завтра какъ сегодня -- и такъ каждый день, каждый день, пока будутъ живы старики Подсѣдовы. Ужъ и теперь-то, когда я невѣстой, жизнь до невозможности скучна, а что потокъ-то будетъ! Теперь покуда есть сестра при мнѣ, есть съ кѣмъ по душѣ слово перемолвить, а уѣдетъ сестра и что тогда? Безконечные разговоры о ѣдѣ со старухой -- ничего больше. "Ты бы, милушка, съѣла, ты бы, милушка, выпила", передразнила она мысленно старуху Подсѣдову и горько улыбнулась. Добрые люди Мишины старики, ласковые, но вѣдь они ласковы ко мнѣ только покуда я не вылѣзаю изъ ихъ тины, покуда я дѣлаю то, что у нихъ заведено и положено. А попробуй-ка я вводить что-нибудь новое въ домѣ или не согласиться съ ихъ порядками -- какъ они тогда поднимутъ голосъ!"
   И вспомнился Дашѣ еще вчерашній случай, когда она вздумала протестовать противъ бани съ купеческими свадебными порядками и просила дѣвушекъ не пѣть пѣсни и не бить въ тазы, о, какъ строго прикрикнула на нее будущая свекровь!
   -- Нельзя, милушка, нельзя... У насъ ужъ такіе порядки! Въ купеческій домъ родней входишь, такъ должна и купеческіе порядки соблюдать, сказала она ей.-- Что же это за свадебная баня, ежели безъ пѣнья и веселья. Вѣдь мы невѣсту въ свой домъ принимаемъ, а не покойницу хоронимъ".
   И Дашѣ пришлось согласиться и исполнять всѣ купеческіе обычаи, сопряженные съ свадебной баней. Полупьяныя женщины лѣзли къ ней со стаканами и рюмками вина и пива и заставляли ее выпить, а будущая свекровь уговаривала:
   -- Ну, выпей же, душечка, выпей. Потѣшь дѣвушекъ. Отъ рюмки тебя не разорветъ, а это ужъ такой порядокъ. Зачѣмъ ихъ обижать?
   Она не прекословила и выпила. Женщины начали ее пивомъ и медомъ поливать.
   "И это тетерь, покуда я еще невѣста, а что тогда, когда женой Миши буду? Помоги мнѣ, Господи!" сказала она мысленно и, вставъ передъ темнымъ стариннымъ образомъ съ серебрянымъ вѣнчикомъ вокругъ лика, начала креститься.
   Помолившись, она вышла въ комнату сестры и зятя, которые уже сидѣли за самоваромъ, и принялась пить чай, но только что обмакнула въ чашку кусокъ булки, какъ вошла старуха Пидсѣдова. Поздоровавшись съ Котомцевыми и радушно-поцѣловавъ Дашу, она вдругъ воскликнула:
   -- Да никакъ ты, милушка, чай пьешь и булку ѣшь! Ну, что ты надѣлала! Ай-ай-ай! Не подобаетъ, голубушка, невѣстѣ до вѣнца кушать, ничего не подобаетъ. И я-то, дура полосатая, тебя вчера не предупредила! Да вѣдь думала, что ты хоть про эти-то порядки слышала. Ахъ, какъ не хорошо! Вотъ не хорошо-то! Ну, что мы теперь будемъ дѣлать? разводила она руками и, обратясь къ Котомцевымъ, прибавила:-- А вы, господа, постарше ея все-таки, а сидите и ничего ей не скажете. Брось, ангельчикъ, не ѣшь. Не хорошо, сказала она Дашѣ.
   -- Да я еще и не ѣла, а только обмакнула кусочекъ въ чашку, отвѣчала Даша и, скрѣпя сердце, отставила отъ себя чашку съ обмокнутой въ нее булкой.
   -- Поздороваться къ тебѣ, ангельчикъ, пришла и узнать, ладно ли у тебя все, продолжала старуха.-- Да вотъ принесла тебѣ золотой. Будешь къ вѣнцу одѣваться, такъ положи золотой-то въ правый сапогъ. Такъ слѣдуетъ, такъ по порядку слѣдуетъ.
   И она подала Дашѣ полуимперіалъ. Даша улыбнулась и отвѣчала:
   -- Хорошо. Положу.
   -- Ну, то-то. А вы, старшіе, понаблюдите, чтобъ все было, въ порядкѣ, опять обратилась къ Котомцевымъ старуха.-- Сегодня она до вѣнца съ Мишей не увидится, такъ, кромѣ васъ., ужъ некому будетъ ей сказать.
   -- Да развѣ Миша сегодня не зайдетъ ко мнѣ? спросила Даша.-- Онъ обѣщалъ зайти.
   -- Голубушка, да развѣ это можно! Въ день свадьбы женихъ до вѣнца не долженъ съ невѣстой видѣться, а ежели онъ сказалъ, что зайдетъ къ тебѣ, то это сдуру. Не пустимъ мы его, ни за что не пустимъ. Такъ вотъ въ два часа дня мы пришлемъ двое саней съ дружкой жениха и съ мальчикомъ образникомъ, а вы уже къ тому времени будьте готовы, чтобъ ѣхать въ церковь. Дѣвушекъ, которыя тебѣ, Дашенька, помогутъ одѣваться, я сейчасъ же послѣ обѣда пришлю къ тебѣ, а обѣдать сегодня будемъ пораньше.
   -- Да не надо мнѣ дѣвушекъ, не надо, сказала Даша.
   -- Да нельзя, милушка. Какъ же тебѣ быть безъ подругъ и поѣзжанъ? Вѣдь ужъ это не порядокъ. Ну, прощайте. Дружка нашъ, сынъ головы, хоть и молодой вьюноша, а дружкой ужъ много разъ бывалъ, стало-быть порядки наши купеческіе знаетъ и разскажетъ вамъ, что надо дѣлать. Ну, прощайте, прощайте... закончила старуха и вышла изъ комнаты.
   -- Такъ я и буду изъ-за ея купеческихъ порядковъ голодомъ сегодня/сидѣть! проговорила по уходѣ старухи Даша и, придвинувъ къ себѣ чашку съ булкой, принялась ѣсть.
   -- Назвалась груздемъ, такъ ужъ полѣзай въ кузовъ, замѣтила ей на это сестра и улыбнулась.
   -- Вотъ это-то мнѣ и горько, вотъ это-то мнѣ и обидно, что я должна быть груздемъ.
   У Даши затряслась губа и она слезливо заморгала глазами.
   -- Любишь кататься, люби и саночки возить, прибавила сестра.
   -- Зачѣмъ ты ее раздражаешь! Зачѣмъ ты ее поддразниваешь? остановилъ жену Котомцевъ, тронувъ за руку, но Даша тотчасъ же перебила его.
   -- А кто меня заставилъ въ этихъ саняхъ кататься? Кто меня уговаривалъ выходить замужъ за Мишу? Не ты ли сама приставала съ ножемъ къ горлу! воскликнула Даша, не выдержала и разрыдалась.
   Сестра и Котомцевъ стали ее утѣшать, подали ей стаканъ воды, но она долго не могла уняться.
   Въ полдень пришли дѣвушки, какія-то дальнія родственницы Подсѣдовыхъ, тѣ самыя, которыя вчера встрѣчали Дашу въ банѣ пѣніемъ и звономъ въ тазы, и принесли отъ жениха подвѣнечное платье, сорочку всю въ прошивкахъ и кружевахъ и бѣлые полусапожки. Онѣ уже были одѣты въ парадныя платья, чтобы пряно ѣхать въ церковь на вѣнчаніе. Вмѣстѣ съ дѣвушками налѣзли въ комнаты какія-то грязныя бабы со двора, пришла приказчица-сосѣдка съ ребятишками. Бабы столпились у дверей и съ любопытствомъ смотрѣли на Дашу, на подвѣнечное платье.
   Дѣвушки и жена приказчика повели Дашу въ ея комнату одѣваться къ вѣнцу.
   -- Сынишка вѣдь мой маленькій съ вами, Дарья Ивановна, образникомъ къ вѣнцу поѣдетъ, говорила жена приказчика.-- Теперь его взяли къ хозяевамъ и обряжаютъ тамъ въ новую рубашку, а дружка жениха пріѣдетъ съ санями и привезетъ его.
   Даша начала одѣваться. Сестра ея присутствовала тутъ же. Жена приказчика говорила Дашѣ:
   -- Поплачь, душечка Дарья Ивановна, поплачъ, покой... Слѣдуетъ по дѣвичьей жизни поплакать, а то словно и не невѣста. Вѣдь съ дѣвичьей жизнью, съ дѣвичьей волюшкой разстаешься.
   Слова эти очень понравились Дашѣ. Они были сказаны такимъ добродушнымъ, такимъ искреннимъ тономъ. Даша взглянула на нее, улыбнулась и отвѣчала:
   -- Да я ужъ раньше много плакала, до васъ плакала. Видишь, глаза мокрые.
   -- Развѣ ужъ что раньше плакала, а то по порядку слѣдовало бы. Ну, да вотъ сестрица съ зятемъ образомъ будутъ благословлять къ вѣнцу, такъ ужъ тогда поплачешь.
   Около часу дня пришелъ Сусловъ. Онъ былъ во фракѣ и бѣломъ галстухѣ, полупьянъ, принесъ въ карманѣ пальто початую бутылку мадеры и кричалъ:
   -- Гдѣ невѣста? Вѣрный Личарда ея пришелъ! Пусть своего Личарду розой украшаетъ.
   Суслова сопровождалъ купецъ Курносовъ. Онъ говорилъ Котомцеву:
   -- Думалъ, думалъ, съ чьей стороны мнѣ поѣзжанымъ гостемъ ѣхать -- съ жениховой или съ невѣстиной, и порѣшилъ, что съ невѣстиной. Принимайте восьмипудового купца.
   -- Прошу покорно. Желанный гость будете, кланялся ему Котомцевъ.
   

XXXVI.

   Вѣнчаніе, какъ стояло въ пригласительныхъ билетахъ, было назначено въ два часа дня. Въ половинѣ второго Даша была уже одѣта и вполнѣ готова, чтобы ѣхать къ вѣнцу, но дружка жениха -- сынъ головы Вася Мелетьевъ пріѣхалъ съ санями за невѣстой только въ третьемъ часу. Невѣста и окружавшія ее женщины ужъ испугались -- не случилось ли чего съ женихомъ, вслѣдствіе такого запозданія, но Вася Мелетьевъ, улыбнувшись, отвѣчалъ:
   -- Нарочно медлили для парада. Пусть гости ждутъ въ церкви.
   Съ дружкой, пріѣхали во дворъ четверо саней.. Возницы были въ синихъ кафтанахъ, изъ пазухъ у нихъ торчали концы красныхъ бумажныхъ платковъ. Сбруя и дуги у лошадей были убраны цвѣтными лентами, сами сани покрыты коврами, лошади позвякивали бубенчиками. Одни сани -- для невѣсты -- были парныя, остальныя въ одиночку.
   -- Платки подарокъ отъ невѣсты... заявилъ дружка.-- Но я ужъ кучерамъ заранѣе роздалъ. Гдѣ вашъ шаферъ, Дарья Ивановна? Вотъ ему роза.
   -- Здѣсь... откликнулся Сусловъ.-- Давай, сюда.
   -- А мнѣ нельзя-ли ужъ хоть елку за бортъ сюртука заткнуть? шутилъ купецъ Курносовъ.
   Вася Мелетьевъ былъ во фракѣ, въ бѣломъ галстухѣ, съ вышитой гладью грудью сорочки, въ лаковыхъ сапогахъ.
   -- Можно отправлять невѣсту? спрашивали Котомцевы Васю Мелетьева.
   -- Повремените еще немножко. Параду будетъ больше.
   -- Но вѣдь въ церкви же женихъ и гости ждутъ.
   -- Пускай ждутъ. Дочку у кожевника Крутогорова выдавали замужъ, такъ гостей три часа въ церкви проморили.
   Вася Мелетьевъ пріѣхалъ за невѣстой не одинъ. Съ нимъ была молодая дама,-- племянница стариковъ Подсѣдовыхъ и двоюродная сестра Миши-лавочница, въ яркомъ свѣтлозеленомъ платьѣ съ кружевами и въ зеленой же накидкѣ, опушенной бѣлыми перьями, былъ мальчикъ образникъ, сынишка приказчицы, въ красной шелковой рубашкѣ съ золотымъ поясомъ и въ стучащихъ новыхъ сапогахъ.
   -- Василій Никитичъ... Не будемъ задерживать... Пора ѣхать... сказалъ Котомцевъ Мелетьеву.
   Тотъ взглянулъ на часы, и отвѣчалъ:
   -- Ну, ладно. Благословляйте невѣсту образомъ.
   Котомцевъ взялъ въ руки образъ въ массивной серебряной ризѣ -- подарокъ Миши Подсѣдова, а, Котомцева хлѣбъ съ врѣзанной въ него серебряной солонкой, и стали рядомъ. Котомцева была въ синемъ бархатномъ платьѣ, нѣсколько уже потертому въ томъ, въ которомъ она, обыкновенно, играла Марію Стюартъ. Даша подошла къ нимъ и опустилась на колѣни. Въ бѣломъ шелковомъ платьѣ и въ тюлевомъ вуалѣ съ флеръ-доранжемъ она была очень эффектна. Толпа бабъ въ комнатѣ усилилась. Дѣвушки-поѣзжане заплакали, Даша не выдержала чужихъ слезъ и сама разрыдалась.
   -- Повойте, дѣвушки! Повойте хорошенько! командовала имъ поѣзжаная дама.-- Въ голосъ надо. Повойте въ голосъ.
   И дѣвушки завыли.
   Благословеніе кончилось. Сестра и зять поцѣловали Дашу и Вася Мелетьевъ сталъ накидывать на невѣсту новую песцовую ротонду, крытую бархатомъ, выписанную изъ Москвы.-- Нѣсколько дѣвушекъ подскочили къ ней и стали ее посыпать изъ горшка ржанымъ зерномъ и хмелемъ.
   -- Садись, душенька, садись на стулъ. Дружка надѣнетъ тебѣ теплые сапоги, опять командовала поѣзжаная дама.
   -- Зачѣмъ? Я сама... отвѣчала Даша.
   -- Нельзя... Порядокъ...
   Дашу повели садиться въ сани. Весь дворъ былъ запруженъ любопытствующимъ народомъ. Въ сѣняхъ и на крыльцѣ пришлось даже расталкивать народъ и отгонять его. Впереди Даши шелъ мальчикъ образникъ съ образомъ въ рукахъ. Рядомъ съ Дашей шла поѣзжаная дама.
   -- Креститесь, Дашенька, креститесь на каждомъ порогѣ.
   Наконецъ всѣ усѣлись въ сани. Размѣстились такъ. Даша сѣла рядомъ съ поѣзжаной дамой, а у ногъ ихъ помѣстился образникъ съ образомъ. Во вторыя сани сѣли Вася Мелетьевъ и шаферъ Даши Сусловъ, въ третьи -- мужъ и жена Котомцевы, а въ четвертыя -- четыре дѣвушки, цѣпляясь другъ за дружку. Двумъ мѣста не хватило, но ихъ захватилъ Курносовъ, пріѣхавшій въ своихъ саняхъ.
   -- Выѣзжай на Посадскую улицу, сверни на Мѣщанскую, потомъ по Пустой опять въ Посадскую до ратуши и ужъ оттуда прямо въ церковь!-- приказывалъ дружка возницамъ.-- Да не рысить! Лошадей сдерживать и трусцой...
   -- Вы хотите въ объѣздъ? спросилъ Мелетьева Котомцевъ.
   -- Такъ слѣдуетъ для парада. Кружить будемъ, а то церковь очень близко.
   Лошади выѣзжали со двора шагомъ среди толпы народа. Даша нѣсколько разъ услыхала изъ толпы слово "актерка". Поѣзжаная дама сидѣла съ ней рядомъ и шептала:
   -- Въ воротахъ крестись, душечка, на поворотѣ -- крестись, на перекресткѣ крестись.
   До церкви отъ дома было рукой подать, но свадебный поѣздъ, кружа по улицамъ, ѣхалъ добрые полчаса. За ворота изъ домовъ вездѣ выскакивали мужчины и женщины и смотрѣли, какъ везутъ невѣсту Подсѣдова.
   Вотъ и церковь. У церкви и на паперти опять толпа. Дружка жениха первый выскочилъ изъ саней и бросился въ церковь. Когда Даша въ сопровожденіи поѣзжаной дамы, Суслова, зятя, сестры и дѣвушекъ вошла въ церковь, на клиросѣ раздалось пѣніе концерта, исполняемое учениками мѣстной школы подъ управленіемъ учителя. Два полицейскихъ служителя съ приставомъ во главѣ шли впереди и раздвигали народъ. И здѣсь изъ толпы два раза донеслось до нея слово: "актерка"Посреди церкви, въ огороженномъ рѣшеткой пространствѣ, стояли приглашенные гости. Вотъ Вася Мелетьевъ подошелъ къ Дашѣ, взялъ ее за руку и подвелъ къ Мишѣ Подсѣдову, стоявшему уже передъ аналоемъ.
   Вѣнчаніе кончилось, кончился и молебенъ. Начались поздравленія. Передъ Дашей замелькали лѣсничій, лѣсничиха, мировой судья, начальникъ станціи, докторъ, Курносовъ, Нодковкинъ, хозяинъ той гостинницы въ Гусятниковѣ, гдѣ когда-то вмѣстѣ съ труппой жила Даша, нотаріусъ, голова, приставъ и, наконецъ, купецъ-суровщикъ Глоталовъ. Глоталовъ поздравилъ ихъ, наклонился къ Мишѣ Подсѣдову и произнесъ свою любимую поговорку:
   -- Садилъ ли рѣдьку-то сегодня? Ну, да ужо за обѣдомъ посадимъ, прибавилъ онъ.
   Отъ вѣнца Даша уже ѣхала съ Мишей Подсѣдовымъ. Миша пожималъ ей руку и говорилъ, затая дыханіе:
   -- Сижу рядомъ съ вами, голубка моя сизая, чувствую, что въ великомъ счастіи я, но самому просто не вѣрится, что все это такъ случилось: Ангелъ небесный! Будешь ли ты любить своего Мишу? шопотомъ прибавилъ онъ.
   -- Буду, буду, если не очень станешь стѣснять мою свободу, тихо отвѣчала Даша, въ свою очередь пожавъ ему руку.
   -- Да развѣ я?.. Да когда же я?.. Ахъ, Господи!. Вотъ развѣ что иногда папенька съ маменькой... Но нѣтъ, Дашенька, вы не бойтесь. Обойдется -- все будетъ малина.
   У Подсѣдовыхъ пиръ великій длился до глубокой ночи. Обѣдъ стряпали повара изъ трактира Подсѣдова, Подковкина и на сладкое подали желе съ живой птицей. Лишь только невѣста тронула и еле ложкой, изъ него вылетѣлъ воробей и залеталъ по комнатѣ къ немалому восторгу гостей. Тостовъ во время обѣда было великое множество. Гости кричали ура, били въ тарелки вилками и ножами, подходили къ новобрачнымъ, чокались и говорили слово "горько". Новобрачные должны были подсластить -- и Дашѣ до полусотни разъ пришлось Во время обѣда поцѣловаться съ Мишей. Она пробовала отказываться, но сидѣвшая съ ней рядомъ старуха Подсѣдова съ какимъ-то испугомъ всякій разъ говорила ей:
   -- Нельзя, милушка Дашенька, нельзя... Такой ужъ порядокъ. Ты слушайся.
   Послѣ обѣда были танцы подъ рояль. На роялѣ игралъ гусятниковскій часовыхъ дѣлъ мастеръ и таперъ Кацъ, нѣкогда замѣнявшій собой во время спектаклей въ гусятниковскомъ театрѣ-заводѣ оркестръ.
   Въ концѣ бала Сусловъ и купцы Курносовъ и Глоталовъ, сильно подвыпившіе, плясали въ присядку.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru