Lib.ru/Классика: Лейкин Николай Александрович. Воскресные охотники

Н. А. Лейкинъ

Воскресные охотники
Юмористическіе разсказы
о похожденіяхъ
столичныхъ подгородныхъ охотниковъ

ИЗДАНІЕ ТРЕТЬЕ, ДОПОЛНЕННОЕ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Высочайше утвержд. Т-во "Печатня С. П. Яковлева". 2-я Рождеств., д. No 7
1898.

Весенняя охота.

Былъ апрѣль въ половинѣ. Нева только еще вскрылась отъ льда. По водѣ, то тамъ, то сямъ, плыли большія, бѣлыя, ноздреватыя льдины. Къ одной изъ промежуточныхъ пристаней шлиссельбургскаго пароходства подошелъ большой пароходъ, пришедшій изъ Петербурга и, шипя парами, началъ выпускать пассажировъ. Вышли на пристань четыре мужика въ рваныхъ полушубкахъ и съ большими пилами за плечами, вышла баба съ котомкой, съ закоптѣлымъ котелкомъ и жестянымъ чайникомъ, выпрыгнулъ и охотникъ, среднихъ лѣтъ мужчина, и сталъ высаживать собаку, таща ее на цѣпочкѣ. Охотникъ былъ одѣтъ въ чрезвычайно причудливый нарядъ, состоящій изъ желтой замшевой куртки на лисьемъ мѣху и изъ мѣховой шапки съ ушами, на манеръ капора. Плоскія пуговицы куртки поражали своей величиной, были чуть не двухъ вершковъ въ діаметрѣ и имѣли на себѣ изображенія собачьихъ головъ. Кожаные сапоги съ войлочными отъ икръ до колѣнъ голенищами оканчивались раструбами и походили на средневѣковые испанскіе сапоги. Къ охотнику тотчасъ-же бросился старикъ егерь въ заплатанной сѣрой курткѣ съ зеленой облинявшей оторочкой, принялъ отъ него собаку и сталъ стаскивать съ него ружье въ чехлѣ, перекинутое черезъ плечо.

-- Ивану Павловичу добраго здоровья! Первымъ изъ охотниковъ изволили обновить навигацію, заговорилъ онъ.-- И Фингалка съ вами... Здравствуй, Фингалка... Кажись, Фингалка-то у васъ, Иванъ Павлычъ, немного похудѣлъ.

-- Чудакъ человѣкъ. Собакѣ худоба не мѣшаетъ. Нарочно выдерживалъ его зиму, чтобы не разжирѣлъ, -- отвѣчалъ охотникъ и спросилъ:-- Неужто и въ самомъ дѣлѣ я первый на пароходѣ?

-- Какъ есть первый. Вѣдь вчера только и пароходы-то начали ходить. Пожалуйте сакъ-вояжецъ-то вашъ. Фляжечку не снимете?

-- Что-жъ фляжку-то снимать! Велика-ли въ ней тяжесть!

Они начали взбираться по ветхой скрипучей лѣстницѣ на берегъ. Въ береговыхъ рытвинахъ лежалъ еще снѣгъ, деревья и кустарники были голы и не успѣли даже надуться почками.

-- И зимой ни разу не пріѣхали къ намъ, какъ есть ни разу...

-- Да что-же было дѣлать при такихъ страшныхъ снѣгахъ?-- отвѣчалъ охотникъ.-- На лыжахъ я ходить не умѣю. Къ тому-же и морозы... Вѣдь смучали зимой двадцатиградусные морозы.

-- Бѣда... Чистая бѣда. У насъ и не двадцатиградусные морозы, а по тридцати пяти градусовъ стояли. Углы отъ морозовъ трещали, право слово. Не натопиться было -- вотъ до чего. Бывало, такъ въ полушубкахъ и спали. Лежу я разъ ночью на плитѣ -- вдругъ ударъ словно изъ пушки. А это морозъ объ уголъ...

-- Ну?! Неужто такъ сильно?

-- Съ плиты чуть не свалился -- вотъ до чего. Немного погодя, опять. А потомъ въ третій разъ. А за задворками волки воютъ.

-- Неужто волки на деревню приходили?-- удивился охотникъ.

-- За нашей охотничьей сборной избой всѣ ночи простаивали, -- отвѣчалъ егерь.-- Все собакъ караулили. Запахъ-то собачій чуютъ -- ну, и караулятъ.

-- Стоятъ и воютъ?

-- Стоятъ и воютъ. Да вѣдь какъ воютъ-то! Въ трель.

-- Съ голоду?

-- Само собой, съ радости не завоютъ. Вѣдь на деревнѣ всѣхъ мужицкихъ собакъ переѣли, а потомъ ужъ и къ нашимъ собакамъ подбираться стали.

-- Что-жъ ты ихъ не стрѣлялъ?

-- Позвольте... Какъ-же ихъ стрѣлять, коли ничего не видать? Ночь темная, зги не видать, а волкъ -- онъ хоть и воетъ, но сидитъ, притаившись за угломъ, сидитъ и собаку караулитъ.

-- Охотничьихъ-то собакъ не попортилъ?

-- Какъ возможно попортить! Берегъ я ихъ пуще глазу. Чуть послѣ сумерекъ -- сейчасъ ужъ выводилъ на цѣпочкѣ. Да у меня, правда, зимой-то только двѣ собаки и было: докторова да Семена Гаврилыча.

-- Пріѣзжалъ докторъ-то зимой?

-- Пріѣзжалъ разъ, попробовалъ на лыжахъ, провалился -- и ужъ больше ни ногой... А только и снѣга-же были! Господи! И по сейчасъ снѣгу въ лѣсу на аршинъ, гдѣ его солнцемъ не хватаетъ, а вѣдь ужъ рѣка разошлась.

Они вышли на деревню.

-- Въ сборную избу прикажете? -- спросилъ егерь

-- А то куда-же? Ну, что, какія у васъ въ деревнѣ новости?-- задалъ вопросъ охотникъ.

-- Новый кабакъ открылся.

-- Здравствуйте! Мало было. Это который?

-- Да ежели двѣ штофныя лавки считать, то пятый. Теперича, Иванъ Павлычъ, у насъ канканерція на деревнѣ началась. Такую водку вездѣ продаютъ, что просто шаль. Иванъ Родіоновъ такъ воспламенился, что новое сукно въ трактирѣ на бильярдѣ сдѣлалъ. "Пущай, говоритъ, буду я на отличку..." Это передъ новымъ кабатчикомъ-то. Тотъ шарманку у себя поставилъ, а Иванъ Родіоновъ говоритъ: "Я ему органомъ носъ утру". Красныя занавѣски въ чистой половинѣ на окнахъ повѣсилъ, въ углу купидона поставилъ. Къ каждому стаканчику кильку даромъ предоставляетъ. Новый кабатчикъ садъ на дворѣ разводить собирается. "Пусть, говоритъ, господамъ охотникамъ будетъ въ свое удовольствіе". А Родивоновъ вчера такія слова говорилъ: "Заведу, говоритъ, маркитанта для селянокъ и дутыхъ пироговъ -- пусть господа охотники кушаютъ на питерскій манеръ".

-- Вотъ это хорошо. А то вѣдь прежде у него ничего, кромѣ крутыхъ яицъ, на закуску достать было нельзя, -- сказалъ охотникъ.

-- Бикштесы съ гарниромъ будетъ стряпать, фрикадель...

-- Ну, ну, ну...

-- Вѣрно-съ. "Я, говоритъ, самъ въ погибель войду, а ужъ его погублю". Это то-есть новаго-то кабатчика. Страшная канканерція! Тотъ соловья надъ стойкой въ клѣткѣ повѣсилъ, а этотъ канарейку. У того новая вывѣска съ чайниками, а этотъ говоритъ: "я, говоритъ, флагъ повѣшу". Теперича другъ дружку иначе и не называютъ, какъ "подлецъ" и "мерзавецъ". Иванъ Родіоновъ: "что, говоритъ, у того подлеца, какъ?" А этотъ: "новаго чего не придумалъ-ли мерзавецъ-то?" Такъ и разговоръ у нихъ. Словно у другъ дружки и имени христіанскаго нѣтъ. Даже и не кланяются. Встрѣтятся -- другъ передъ дружкой козыремъ. А жены ихъ такъ даже потѣха!.. Пройдетъ одна мимо другой -- тьфу! А та ей въ отвѣтъ: тьфу! А разговора никакого. Вотъ оно наше новое-то заведеніе. Не желаете-ли зайти?-- предложилъ егерь.

-- Мимо.

-- Ей-ей, водку такую даютъ, что просто одно воображеніе

-- Иди, иди въ сборную избу.

-- Пиво тоже первый сортъ...-- продолжалъ егерь, умильно поглядывая на расписную вывѣску трактира и постоялаго двора, но видя, что охотникъ не сочувствуетъ его словамъ, отвернулся и прибавилъ шагу.

Май въ началѣ. Въ селѣ Ивановскомъ, на берегу рѣки Невы, близь пароходной пристани сидитъ, поджидая шлиссельбургскій пароходъ, пожилой человѣкъ въ охотничьихъ сапогахъ, съ пустымъ яхташемъ и двумя ружьями въ чехлахъ за плечомъ. Одѣтъ онъ въ войлочную шапку и подпоясанный ремнемъ сѣрый, солдатскаго сукна, пиджакъ съ когда-то зеленой, но нынѣ окончательно выцвѣтшей оторочкой. Онъ изрядно выпивши, покуриваетъ окурокъ папиросы, поминутно сплевываетъ и говоритъ двумъ стоящимъ передъ нимъ мужикамъ:

-- Ты думаешь егерь дѣло плевое? Нѣтъ, братъ, шалишь! Егерь долженъ быть человѣкъ умный, да и образованность нужна. Теперича нужно знать, какъ съ собакой обойтись, какъ что... а она у хорошихъ господъ только на французскомъ діалектѣ и понимаетъ. Такъ вотъ ты и учти... И всѣ эти французскія слова надо знать. Понялъ?

-- Ну, и по-русски пойметъ, -- отвѣчаетъ мужикъ въ замасленномъ зипунѣ.

-- Англійская собака, да по-русски?.. Ну, значитъ, ты не знаешь. Попробуй, прикажи ей по-русски -- ну, никакого толку и не выйдетъ. Когда я егеремъ къ графу Калатуеву опредѣлился, я самъ такъ думалъ, анъ вышло совсѣмъ напротивъ. И когда графъ, дай Богъ имъ царство небесное, обучили меня иностраннымъ собачьимъ словамъ, то тутъ я и увидѣлъ свѣтъ. Русская собака -- она и по-русски пойметъ, ей все равно, а попробуй ты съ иностранной... И вотъ съ тѣхъ поръ господа стали меня наперерывъ рвать: Игнатій, иди къ намъ. Игнатій, соблюди собаку... И всѣмъ угодить стараешься. Кромѣ того, нужно вино знать. Нужно знать, что коньякъ, что ромъ. А ты отличишь-ли ромъ отъ коньяку?

-- Ну, вотъ... Подъ городомъ живемъ, а не захолустные, -- отвѣчаетъ мужикъ.-- Пивали.

-- Ты кабацкій ромъ отъ коньяку отличишь, а господскій тебѣ не отличить, ни въ жизнь не отличить. Опять же ромъ есть красный и бѣлый и обязанъ ты знать, что къ чему идетъ. Я вотъ знаю... Знаю и собакъ... Я собаку зажмурясь узнаю, стоитъ мнѣ ее только за носъ потрогать -- сейчасъ я и отрапортую, какая она. А собакъ есть можетъ статься двадцать сортовъ. Я и не одни собачьи слова знаю. Пусть господа промежъ себя по-французски заговорятъ -- сейчасъ пойму. Знаю и хмельныя слова, знаю и слова объ женскомъ полѣ. Двадцать семь годовъ, братецъ ты мой, промежду господъ, такъ стало быть слава тебѣ Господи... Теперь вотъ купцы среди охотниковъ появились... Съ купцомъ надо особо... Онъ особое обхожденіе любитъ и бабъ онъ любитъ круглыхъ и рыхлыхъ... У меня былъ охотникъ такой, что я за нимъ стулъ таскалъ и складной столъ... Отъ докторовъ ему вышло предписаніе, чтобы насчетъ моціону -- ну, онъ и взялся за охоту. А самъ грузенъ, ходить не можетъ. Протащишь его версты съ полторы, да и посадишь на стулъ, а самъ застрѣлишь ему птичку, другую -- ну, онъ и радъ, сейчасъ рубль въ зубы. Такъ вотъ все это, другъ любезный, надо знать, -- закончилъ егерь, обернулся и сталъ смотрѣть по сторонамъ.-- Однако, наши-то охотнички что-то не ѣдутъ. Не сдѣлали-ли гдѣ опять перепутье, да не застряли-ли?

-- Не дураки выпить, надо статься?-- спросилъ мужикъ въ пиджакѣ, опоясанномъ краснымъ кушакомъ.

-- Каждый охотникъ ужъ, знамо дѣло, выпить не дуракъ. Что и за охота, коли на сухую! Сырость, вѣтеръ... Какъ тутъ не выпить! Того и гляди ревматизму схватишь, коли не пить. Сегодня вотъ всю ночь прохороводились. Двѣ четверти было у нихъ на пятерыхъ, да я шестой.

-- И прикончили?

-- Прикончили. На воздухѣ да въ холодкѣ-то вѣдь пьется. Опять же колбаса эта у нихъ съ перечкомъ.... селедки копченыя... Съ соленой закуской чудесно. Выпили и ни въ одномъ глазѣ... Поспать вотъ только теперича нужно. Сдамъ ружья, да и на боковую.

-- Убили-ли что?

-- Еще-бы не убить! Тетеревъ есть. Убилъ я и имъ передалъ. Хотѣли они въ лоттерею его промежду себя разыграть, да не знаю, разыграли-ли.

Егерь прислушался и сказалъ:

-- Ѣдутъ.

Въ отдаленіи послышался колокольчикъ. Минутъ черезъ пятъ показались охотники. Двое изъ нихъ были съ собаками. Одинъ былъ для чего-то въ кавказской буркѣ, другой въ резиновомъ пальто, хотя погода была ясная. Егерь всталъ со скамейки и направился къ нимъ.

-- Рыбки, ваша милость, изволили по дорогѣ купить?-- обратился онъ къ бѣлокурому усачу и заглядывая въ его яхташъ.

-- Женѣ въ подарокъ везу. Нельзя безо всего домой явиться, -- отвѣчалъ тотъ.-- Дичи нѣтъ, такъ ужъ хоть рыба.

-- Кому птица-то у васъ досталась?

-- Евстигнѣю Петровичу. За эту птицу онъ обязанъ всѣхъ насъ на пароходѣ завтракомъ угостить, отвѣчалъ рыжій бакенбардистъ, въ бакенбардахъ котораго торчала солома.

-- А я думалъ, вамъ. У васъ что-то яхташъ-то набитъ.

-- А это у меня березовыя почки въ газетной бумагѣ. Везу домой, четвертушку настоять.

-- На березовыхъ почкахъ чего лучше! Самый пріятный настой.

-- Еще-бы, и лекарственный.

Мужикъ въ пиджакѣ улыбнулся, толкнулъ въ бокъ мужика въ синемъ зипунѣ и сказалъ:

-- Баринъ по березовымъ почкамъ охотѣлся, почекъ настрѣлялъ.

-- Ты не скаль зубы-то! Не твое дѣло!-- крикнулъ на него рыжій бакенбардистъ.-- Въ хорошую охоту я по десятку птицъ стрѣлялъ. А теперь какая охота! Нешто теперь охота! Теперь скоро и совсѣмъ ее кончать надо. Николинъ день на носу. Почитай ужъ въ послѣдній разъ по веснѣ и пріѣхали-то. А ты зубы скалишь.

-- Плюньте на нихъ, Михаилъ Иванычъ, -- остановилъ его егерь.-- Народъ безъ понятіевъ. Нешто они понимаютъ господскій обиходъ! Собачку съ собой возьмете или мнѣ оставите?

-- Возьму, возьму. А вонъ Алексѣй Сергѣичъ муравьевъ бутылку набралъ, -- кивнулъ бакенбардистъ на человѣка въ буркѣ.

-- Муравьи тоже прелестная вещь для домашняго обихода. Отъ ломоты-ли, спину-ли разбить -- первое дѣло. Надо только ихъ въ печкѣ заморить -- и когда изъ нихъ спиртъ выйдетъ -- имъ тереться. Пожалуйте вашу двустволку, Алексѣй Сергѣичъ... Извольте получить. А только и двухстволка же эта у васъ новая! Прелесть одна.

-- Въ летъ по муравьямъ бьетъ, -- пробормоталъ мужикъ въ пиджакѣ, улыбнулся и отвернулся.

Егерь скосилъ на него глаза и, обратясь къ охотникамъ, произнесъ:

-- Покажите, господа, тетерева-то имъ... Пусть они посмотрятъ хорошенько, какой боровъ этой двустволкой убитъ, тогда и не станутъ говорить, что по муравьямъ въ летъ бьетъ. Михаилъ Иванычъ, у васъ что-ли тетеревъ-то?

-- Нѣтъ, у меня сморчки въ яхташѣ. Птица у Евстигнѣя Петровича.

-- Сморчки, -- снова улыбнулись мужики.-- По сморчкамъ стрѣлять еще лучше.

-- Да развѣ я стрѣлялъ, чортовы куклы! Я сморчки у бабы купилъ.

-- Вотъ тетеревъ, вотъ!-- возгласилъ хриплымъ басомъ высокій черный охотникъ въ клеенчатомъ пальто, полѣзъ въ яхташъ, вынулъ оттуда птицу и потрясъ ее передъ глазами мужиковъ.

-- Пароходъ-съ, -- сказалъ егерь.-- Извольте спускаться на пристань. Когда изволите къ намъ опять пожаловать?

-- Да развѣ ужъ послѣ Николина дня въ воскресенье на послѣдяхъ сюда пріѣхать, -- отвѣчалъ охотникъ въ кавказской буркѣ.

-- Ждать будемъ, ждать будемъ. Я для водки-то приготовлю черносмородинныхъ почекъ.

Охотники начали спускаться на пристань.

Осенняя охота

-- Фу, ты пропасть! Бродимъ, бродимъ по лѣсу и полянамъ, а хоть бы ворона попалась! Гдѣ-же птица-то? Куда она дѣлась, чортъ возьми!-- плюнулъ толстый грузный охотникъ въ высокихъ сапогахъ, подвязанныхъ выше колѣнъ ремнями, въ сѣрой курткѣ со свѣтлыми пуговицами и съ зеленой оторочкой, съ франтовскимъ ружьемъ за плечами и съ яхташемъ, въ сѣткѣ котораго виднѣлись три красныхъ гриба.-- Гдѣ-же птица-то?-- еще разъ обратился онъ къ сопровождавшему его мужиченкѣ въ рваномъ пиджакѣ, опоркахъ на босую ногу и въ замасленной какъ блинъ фуражкѣ съ надорваннымъ козырькомъ.

-- Распугали, ваше высокоблагородіе. Очень ужъ здѣсь много охотниковъ ходитъ, -- отвѣчалъ мужиченко.-- Опять же теперь осенью и бабья нація тронулась за грибами въ этотъ лѣсъ. А за бабой солдатъ пошелъ. Сами знаете, здѣсь у насъ солдаты стоятъ -- ну, имъ и лестно. Изволили видѣть даве парочку съ подсолнухами? Птица ничего этого не любитъ.

-- Хоть-бы ворона, простая ворона, а то и того нѣтъ!-- повторялъ охотникъ, снимая съ головы фуражку съ длиннымъ козыремъ и отирая со лба обильный потъ платкомъ.

-- Вороны, ваше высокоблагородіе, теперь по деревнямъ цыплятъ воруютъ. Зачѣмъ имъ тутъ быть! Вонъ дятелъ въ сосну долбитъ. Если желаете позабавиться -- стрѣляйте.

-- Ну, вотъ... Съ какой стати я буду зря ружье коптить? Ружье у меня двѣсти пятьдесятъ рублей... А ты вѣдь повелъ меня на тетеревиныхъ выводковъ.

-- Будутъ-съ. Имѣйте только терпѣніе.

-- А скоро?

-- Да вотъ въ глушь войдемъ. Версты двѣ, двѣ съ половиной.

-- Фу, даль! Я и такъ усталъ, какъ собака.

-- Такъ присядьте вотъ тутъ на пенечекъ. Въ лучшемъ видѣ отдохнуть можно, а я тѣмъ временемъ кругомъ и около грибковъ вамъ поищу.

Охотникъ грузно опустился на пень.

-- Ужъ само собой у насъ здѣсь господская охота больше для проминажу, -- сказалъ мужикъ.-- Первое дѣло для проминажу, а второе, чтобъ выпить и закусить на легкомъ воздухѣ. Вотъ-съ грибъ. Пожалуйте... Все-таки не съ пустымъ яхташемъ. Теперь четыре гриба будетъ.

-- Я думаю, братъ Спиридонъ, сейчасъ выпить и закусить.

-- Самое любезное дѣло, сударь. Выпейте -- сейчасъ вамъ и силы поддастъ. Отдохнете на пенечкѣ, ружьецо мнѣ передадите, чтобы не тяжело вамъ было идти, и побредемъ мы тихимъ манеромъ къ выводочкамъ-то.

-- Да есть-ли выводочки-то? Можетъ ты врешь? Трезоръ! Кушъ! Лягъ тутъ!

Породистый сетеръ съ высунутымъ языкомъ и въ дорогомъ ошейникѣ, тяжело дыша, опустился у ногъ охотника. Охотникъ передвинулъ изъ-за спины фляжку, оплетенную камышемъ и сталъ отвинчивать отъ нея стаканчикъ. Потомъ онъ досталъ изъ кармана куртки сверточекъ въ бумагѣ и развернулъ изъ нея три бутерброда. Мужиченко стоялъ передъ нимъ, улыбаясь, и говорилъ:

-- И меня, егеря, ваша милость, не забудьте.

-- Выпить дамъ, но закуски у меня мало.

-- Закуски мнѣ, ваше благородіе, не надо. Я такъ... А то травкой... Вонъ щавель растетъ. Кисленькимъ куда пріятно...

-- Въ самомъ дѣлѣ щавелемъ хорошо закусить. Давай и мнѣ щавелю, -- сказалъ охотникъ.

-- Щавель первое дѣло. Пожалуйте... Полковника Кожухова изволите знать?.. Всегда щавелемъ закусываютъ. Прекрасный баринъ, такой баринъ, что поискать да и поискать. И всякій разъ, какъ ли охоту пріѣдетъ -- новая водка и самая что ни на есть особенная. То полынная, то на березовыхъ почкахъ, а нынче вотъ пріѣзжалъ, такъ на персиковыхъ косточкахъ фляжку привезъ, Вкусъ -- въ рай не надо, и вкусная превкусная.

Охотникъ выпилъ, крякнулъ и сталъ жевать листокъ щавеля.

-- А вѣдь щавель-то въ самомъ дѣлѣ хорошая закуска, -- произнесъ онъ.

-- Первое дѣло, ваша милость. Теперича ежели кто изъ охотниковъ лишнее переложитъ и кого мутитъ -- первое дѣло щавель. Я ужъ такъ щавельку листики и подаю. Сельтерской воды въ лѣсу нѣтъ, капель тоже никакихъ нѣтъ -- чѣмъ господина выпользовать? Сейчасъ щавель.

-- Пей.

Охотникъ подалъ мужику стаканчикъ. Тотъ, еще не пивши, облизнулся.

-- Желаю здравствовать, ваше высокоблагородіе. Дай Богъ вамъ на многія лѣта всего хорошаго, -- поклонился онъ и медленно выпилъ стаканчикъ.-- Ухъ, зажгло! И что это у господъ всегда за водка такая чудесная, да крѣпкая! Вотъ бы у насъ въ кабакѣ такую продавали, а то вѣдь воду, одну воду, чтобъ имъ ни дна, ни покрышки, даютъ, дьяволы.

-- Такой крѣпкой водки и въ дорогихъ ресторанахъ не держатъ. У меня къ каждой настойкѣ спиртъ очищенный прибавляется. Ты знаешь-ли какая тутъ крѣпость?

-- Да какъ не знать, сударь. Сейчасъ слышно. Это у васъ настой-то какой?

-- Листовый. На черносмородиновомъ молотомъ листѣ.

-- Садъ, совсѣмъ фруктовый садъ во рту, -- умилялся мужикъ.

Охотникъ съѣлъ бутербродъ. Мужикъ, побродивъ около деревьевъ на полянкѣ, принесъ еще грибъ.

-- Это, сударь, хоть и сыроѣшка, а грибъ хорошій. Возьмите и его, -- сказалъ онъ, умильно взглянулъ на охотника и спросилъ:-- Повторили по стаканчику-то?

-- Думаю, не довольно-ли? Стаканчикъ довольно большой.

-- Хромать будете объ одномъ стаканчикѣ, ваша милость. Нехорошо.

-- Ты думаешь?

-- А то какъ-же? Меньше двухъ охотники на привалѣ никогда и не пьютъ.

-- Ну, будь по твоему.

-- Егеря не забудьте, ваша милость. Егерь вамъ услужитъ. Вотъ-съ пожалуйте щавелій листочекъ на закуску.

Опять послѣдовала выпивка. Охотникъ съѣлъ три бутерброда и сталъ позѣвывать.

-- Ты говоришь, версты двѣ до тетеревиныхъ-то выводковъ?-- спросилъ онъ.

-- Да пожалуй и больше будетъ, -- отвѣчалъ мужикъ.

-- Гмъ... Чортъ возьми, какъ здѣсь все далеко. Да есть-ли еще выводки-то?

-- Есть, есть. Насчетъ этого будьте покойны. Помилуйте, вѣдь мы для господъ ихъ разыскиваемъ.

-- Да можетъ быть ты съ пьяныхъ глазъ ихъ видѣлъ?

-- Господи! Да что вы за невѣроятный человѣкъ такой! Трезвѣе вотъ этого гриба я былъ. Пожалуйте грибокъ... Положите въ сумочку. Это ужъ красненькій будетъ.

-- Грибовъ много, а птицы нѣтъ, -- зѣвнулъ охотникъ, пряча грибъ въ яхташъ.-- А что ежели теперь обратно, на деревню, въ охотничью избу идти, ближе это будетъ, чѣмъ до твоихъ тетеревиныхъ выводковъ?

-- Ближе, ваша милость, какъ возможно.

-- Ну, а по моему разсчету, мы ужъ версты три прошли, а то и больше. Знаешь что? Не пойду я на выводковъ сейчасъ, а пойду послѣ обѣда. Пообѣдаю, посплю -- и пойду. На телѣгѣ туда можно проѣхать?

-- Можно, можно, сударь. Съ полверсты развѣ что пѣшкомъ идти придется.

-- Ну, такъ вотъ ты мнѣ и телѣжку подряди, а теперь домой.

-- Въ лучшемъ видѣ подряжу, ваша милость. Идемъ.

Охотникъ поднялся съ пня.

-- Пожалуйте мнѣ ваше ружьецо-то. Чего его вамъ таскать! Пойдете вы полегоньку, будете грибки собирать.

-- Да, да... Хорошо бы къ обѣду грибовъ двадцать набрать на жаркое. Хозяйка бы сжарила мнѣ ихъ.

-- Наберемъ-съ, въ лучшемъ видѣ наберемъ. Супругѣ въ подарокъ еще свезете -- вотъ сколько наберемъ. Теперь грибовъ много. Вотъ грибъ-съ... Да и какой большущій и ядреный!

Охотникъ и егерь возвращались въ деревню.

Дождикъ захватилъ.

Хруститъ валежникъ подъ ногами, шелеститъ желтый опавшій листъ, посвистываетъ вѣтеръ между березовою и осиновою порослью. Пни, пни, гніющіе и поросшіе мохомъ пни безъ конца. Холодно, сыро. Сентябрь на исходѣ. Солнце то проглянетъ на минуту изъ-за тучъ, то опять скроется. Впереди бѣжитъ охотничья собака, останавливается и нюхаетъ воздухъ; понюхаетъ и опять побѣжитъ. Сзади слѣдуетъ баринъ въ охотничьемъ костюмѣ. Все на немъ новое, казовое, хорошее. Прелестная двустволка виситъ на плечѣ, у бедра пустой яхташъ и неизбѣжная франтовская фляжка съ привинченнымъ къ ея горлышку серебрянымъ стаканчикомъ. Рядомъ съ бариномъ идетъ красноносый гунявый мужиченко -- егерь Панкратъ съ тульскимъ ружьемъ на плечѣ. На головѣ у него замасленный картузъ съ разорваннымъ пополамъ козырькомъ. Одѣтъ мужиченко въ какую-то рваную женскую кофту, опоясанную ремнемъ, изъ которой мѣстами видна вата. Панкратъ полупьянъ, ступаетъ стоптанными сапоженками нетвердо и говоритъ безъ умолку, сообщая барину разныя новости.

-- А вчера вотъ тоже случай... Не думали и не гадали... Да и никогда этого у насъ въ нашей округѣ и не было. У Кокорихи въ усадьбѣ флагъ украли, -- говорилъ онъ.-- Кокорихину усадьбу знаете -- такъ вотъ у ней. Вчера ихъ работникъ въ Сережинскомъ кабакѣ сказывалъ. Пришли, сняли съ мачты и увели. Ни въ жизнь у насъ этого не случалось, чтобъ у своихъ воровать. Чужихъ обворуютъ -- это точно, а чтобы своихъ -- ни Боже мой. И куда имъ флагъ? Впрочемъ, и то сказать: на кушакъ годится. Дозвольте, Алексѣй Павлычъ, папиросочку закурить.

Баринъ вынулъ портсигаръ, досталъ папиросу и подалъ.

-- Набаловался я съ господами насчетъ папиросокъ. Своя-то трубка ужъ и не курится, -- продолжалъ Панкратъ.-- Право-слово. Да и вообще у насъ нонѣ... Господинъ Портяевъ ужъ на что мужчина строгій, за семью замками живетъ, а и у него съ недѣлю назадъ кучерской кафтанъ изъ сарая ушелъ. На солдатъ полагаютъ. Копали тутъ у него солдаты картошку. Испьянствовался нонѣ народъ, ужасти какъ -- вотъ это отчего. Пьянства, да буянства такія пошли.

Баринъ улыбнулся, посмотрѣлъ на красносизый носъ Панкрата и сказалъ:

-- Не тебѣ осуждать пьянство. Слѣпой кривому глазъ колетъ.

-- Зачѣмъ такъ! Я, сударь, этому подверженъ, это точно, но я себя соблюдаю. Я егерь, мнѣ не выпить нельзя, потому должность у насъ такая треклятая, а чтобы дебоширить и драться я -- упаси Боже. А вѣдь это что-же: вчера у Сдвиженскаго мужика духъ отшибли, губу разорвали -- до того колотили. И изъ-за чего началось? Продалъ онъ попу улей, получилъ деньги, пришелъ въ кабакъ...

-- Панкратъ! Да скоро-ли-же куропатки-то? -- перебилъ его баринъ.

-- Наведу, наведу. Вы, ваше благородіе, насчетъ куропатокъ не сумлевайтесь. Ваши будутъ. Дѣваться имъ некуда. Вотъ сейчасъ лядину пройдемъ, на сухое мѣсто ступимъ -- тутъ онѣ и будутъ. Выводки прелесть. Вонъ ужъ собачка ихъ почуяла. Ахъ, то-есть и собака-же у васъ, Алексѣй Павлычъ!

-- Да, это песъ добрый!-- отвѣчалъ баринъ.

-- Цѣны нѣтъ вашей собакѣ. Смотрите, какъ-бы не украли.

-- Типунъ бы тебѣ на языкъ.

-- Нѣтъ, я къ тому, что воровство-то нонѣ у насъ... На прошлой недѣлѣ ѣхалъ балахновскій сторожъ и сапоги новые везъ, заѣхалъ въ кабакъ въ Сережинѣ, пріѣзжаетъ домой пьяный -- нѣтъ сапоговъ. Народъ-то ужъ нынче очень избалованъ сталъ.

-- Не тебѣ осуждать. Ты, братъ, самъ избалованъ.

-- Одначе я не ворую.

-- Врешь. У Коромыслова щенка укралъ.

-- Такъ вѣдь это я не для себя, а для Валентина Павлыча. А для Валентина Павлыча я не токма что щенка -- ребенка уворую. Очень ужъ господинъ хорошій. Два рублика мнѣ за щенка-то пожертвовалъ. То-есть вѣрите, Алексѣй Павлычъ, до чего нонѣ народъ избалованъ! Тутъ вотъ у насъ въ четырнадцати верстахъ мужикъ Давыдка Ежъ есть. Ежъ онъ по прозванію. Такъ за двадцать четыре рубля жену свою барину-охотнику продалъ. Тотъ такъ и увезъ ее въ Питеръ. Теперь у него въ Питерѣ живетъ и въ браслеткахъ щеголяетъ.

-- Скоро-ли куропатки?

-- Да ужъ наведу. Будьте покойны. И такіе, сударь, выводки, что вы вотъ изъ этого самаго серебрянаго стаканчика два раза мнѣ поднесете за нихъ. Съ чѣмъ у васъ нонѣ фляжка, Алексѣй Павлычъ?

-- Съ березовкой, -- отвѣчалъ баринъ.

-- Чудесная водка, пользительная. Кустикъ вотъ сейчасъ на бугоркѣ выбрать, на пенькѣ присѣсть первый сортъ. Жену свою продать! Ахъ, ты Господи! Ну, нешто не баловство это? Оттого тутъ у насъ и хлѣбопашество всякое упало. Катушкина знаете? Кривой такой. Нонѣ и не сѣялъ. Дочь отпустилъ въ куфарки, сыновья въ извозъ ѣздятъ -- тѣмъ и питается. А ужъ и пьетъ-же!..

-- Да вѣдь и ты не сѣялъ.

-- Я? Я дѣло другое. Я егерь. Зачѣмъ мнѣ сѣять? Я отъ господъ питаюсь. Меня господа прокормятъ. Стаканчикъ поднесутъ, колбаски съ булочкой дадутъ на закуску -- вотъ я и живъ. Да и не стоитъ сѣять-то нонѣ, ваше благородіе, будемъ говорить такъ. Вотъ я свои полоски старостѣ за девять рублей сдалъ и правъ. Чего мнѣ? Старуха моя брусникой да грибами заработаетъ. Корье нонѣ ее звали драть -- и то не пошла... "Чего, я говорю, ты, дура, не идешь? Ступай! По крайности мужу на вино заработаешь". "Нѣтъ, говоритъ, Панкратъ Семенычъ, будете вы и отъ господъ сыты"... Вотъ старуха у меня облѣнилась, это точно. Она набаловалась -- это дѣйствительно. Въ праздникъ безъ сороковки обѣдать не садится. Я-то по праздникамъ все съ господами на охотѣ, такъ ее и поучить хорошенько некому -- вотъ черезъ это и избаловалась. Прежде она у меня и сѣяла и картошку сажала, а теперь вотъ что ты хочешь! "Зачѣмъ, говоритъ, Панкратъ, намъ сѣять? Сдаемъ мы за тридцать рублей въ лѣто избу господамъ-охотникамъ -- вотъ мы и живы..."

-- Смотри. Что это?-- прошепталъ баринъ.

-- Кажись, куропатка, -- тихо отвѣчалъ Панкратъ.

Собака замерла и дѣлала стойку. Пауза. Раздался выстрѣлъ, за нимъ другой, наконецъ третій. Оба промахнулись. Птица захлопала крыльями и виднѣлась между голыми деревцами.

-- Заряжайте скорѣй, Алексѣй Павлычъ, заряжайте, -- говорилъ Панкратъ.

Баринъ вложилъ патронъ, но было уже поздно. Сталъ заряжать свое тульское ружьишко и Панкратъ.

-- Какая досада!-- говорилъ баринъ.-- Какой тетеревъ здоровый былъ.

-- Не обижайтесь, Алексѣй Павлычъ, сейчасъ на куропатокъ наведу, -- утѣшалъ его Панкратъ.-- Дождикъ-то только вотъ развѣ что начался. Ахъ, ужъ и погода-же нынче! Передохнуть дождь не даетъ. Только выглянетъ солнышко -- смотришь, опять скрылось за тучу и зарядилъ дождь. Вѣдь вотъ весь мокрый иду. Вотъ кабы теперь да изъ фляжечки вашей...-- началъ онъ заискивающимъ тономъ.

-- Наведи прежде на выводковъ, -- перебилъ его баринъ.

-- Наведу, Алексѣй Павлычъ, сейчасъ наведу. Давайте вотъ влѣво держать на сторожку. Тутъ сторожка сейчасъ будетъ. Вѣдь вотъ отъ порубки охраняютъ лѣсъ, а смотри какъ вездѣ вырубили! тo и дѣло свѣжіе пни попадаются. Охъ, грѣхи, грѣхи! А и грѣшенъ-же здѣшній сторожъ Ефимъ. Только слава, что сторожъ, а будемъ говорить такъ, что первый мазурикъ, со всѣми ворами заодно. Дай полтину и руби, Ужасти какъ нынче народъ избаловался!

Лѣсъ становился гуще. Показалась сосна.

-- Вы вотъ давеча, Алексѣй Павлычъ, говорили насчетъ посѣвовъ, -- опять началъ Панкратъ.-- А стоитъ-ли по нынѣшнимъ временамъ сѣять? Вотъ я сдалъ свои полоски старостѣ и правъ. Овесъ нонѣ у лавочника купить -- четыре рубля съ гривенникомъ, картошку вонъ по тридцать пять копѣекъ мѣшокъ продаютъ, рожь не почемъ, сѣно никто не покупаетъ даже, такъ какой тутъ посѣвъ! Такъ ужъ развѣ у кого заведено, такъ чтобы не останавливать. А мнѣ какой расчетъ? Лошади у меня нѣтъ. Коровенка... Да и коровенку къ зимѣ думаемъ продать. Молочишка понадобится, такъ на пятачекъ и купимъ. А вѣдь за коровой уходъ нуженъ. А старуха у меня облѣнилась. А потомъ ежели говорить такъ, то я отъ господъ сытъ, а ей дочка изъ Питера нѣтъ-нѣтъ да и вышлетъ что ни на есть. У меня, ваше благородіе, дочка хорошо въ Питерѣ живетъ, на манеръ барыни живетъ. То-есть она собственно у барина въ услуженіи и надо-бы ее, шкуру барабанную, хорошенько мнѣ проучить за ейное уксусное поведеніе, ну да кто Богу не грѣшенъ, царю не виноватъ. Берегу ее, чтобы подъ старость насъ съ старухой кормила. Она и теперь: то мнѣ на табакъ, то старухѣ свои обносочки съ оказіей... Нынче господскихъ сигарокъ пятнадцать штукъ мнѣ прислала, потомъ жилетку такую травками господскую, отъ своего барина. Не съумѣлъ только я сберечь-то ее, а жилетка чудесная была, дай Богъ здоровья Танюшкѣ. Танюшкой у меня дочь-то звать. И какъ это только она надъ своимъ бариномъ властвуетъ, такъ это просто удивительно! Пожилой ужъ онъ и съ женой не живетъ. Да, вотъ на это далъ ей Господь разумъ. Въ бархатномъ пальтѣ щеголяетъ, при цѣпочкѣ и при часахъ ходитъ. По веснѣ я возилъ господину Голубцову щенковъ отъ евонной рыжей суки, такъ заходилъ къ ней. Бикштесъ изжарила и сразу полдюжину лива выставила. "Тятенька, кушайте, тятенька, закусите". Нѣтъ, она хоть и набаловавшись, а почтительная. Три рубля потомъ на дорогу мнѣ дала, слова не сказала. Живетъ она у барина по кухарочной части, а ежели будемъ разсуждать такъ, то на манеръ какъ-бы въ воспитальницахъ. Пошла она меня провожать на желѣзную дорогу, вырядилась, такъ я думалъ, что барыня. Ей-Богу. Сзади это у ней во какъ оттопырившись.

-- Гдѣ-же выводки-то? Гдѣ куропатки? -- перебилъ Панкрата баринъ.

-- А вотъ сейчасъ. Ужъ я наведу, наведу васъ, Алексѣй Павлычъ, имѣйте только терпѣніе. Одно вотъ, что дождь, а куропатка, она дождя не любитъ. Эхъ, дождь-то зачастилъ! А вѣдь вы, баринъ, промокли, -- сказалъ Панкратъ.

-- Да. Но что-же изъ этого?

-- И я-то промокъ. Конечно, мы къ этому привычны, но главная шутка та, что куропатка дождя боится. Зря идемъ. Лучше переждать дождикъ. Переждать и пообсушиться. Вонъ сторожка стоитъ. Тутъ можно.

-- Знаю, знаю, къ чему ты подговариваешься,-- пробормоталъ баринъ.

-- Эхъ, ваша милость! Намъ-бы только господамъ угодить, потому мы обязаны указать такое мѣсто, гдѣ господинъ обсушиться можетъ. А здѣсь въ сторожкѣ сторожиха вашей милости и самоваръ поставитъ и все эдакое.

Панкратъ наклонился къ уху барина и шепнулъ:

-- Здѣшняя сторожиха и коньякъ для господъ охотниковъ держитъ. Право слово, держитъ. Привозятъ имъ его, а они для господъ...

Баринъ улыбнулся.

-- Веди, веди къ ней. Что ужъ съ тобой дѣлать!

-- Да я не для себя. Видитъ Богъ, для господъ.

Панкратъ посвисталъ собаку и повелъ барина къ почернѣлой сторожкѣ, выглядывавшей изъ-за молодыхъ деревьевъ.

А дождь такъ и сѣялъ, какъ сквозь сито.

Въ пригородныхъ мѣстахъ

-- Ты что-же, хлѣбопашество-то ужъ совсѣмъ бросилъ?

-- Какое, вашескоблагородіе, у насъ тутъ хлѣбопашество! Посѣешь съ Божьимъ благословеніемъ зерно, а уродится, прости Господи, съ позволенія сказать... Да что тутъ! И говорить не стоитъ!

Тщедушный мужиченко съ красными воспаленными глазами и съ плюгавенькой бородкой травками махнулъ рукой, потомъ затянулся окуркомъ папиросы и сплюнулъ сквозь зубы длинной слюной. Одѣтъ онъ былъ въ линючую ситцевую рубаху замасленную жилетку безъ пуговицъ, на головѣ имѣлъ коломянковую грязную фуражку, а босыя ноги его были облечены въ старыя резиновыя калоши.

-- Что-жъ -- земля у васъ очень плоха?-- спросилъ охотникъ, тучный пожилой мужчина въ приличномъ охотничьемъ нарядѣ, сидѣвшій на кочкѣ и отиравшій краснымъ фуляромъ обильный потъ, катящійся съ его лба.

-- Земля-то?-- переспросилъ мужиченко.-- Да не то чтобы она была плоха, а навозу нѣтъ... А безъ навозу сами знаете... Да и не то чтобы навозу совсѣмъ не было, а нѣтъ, не стоитъ пригородному мужику съ хлѣбопашествомъ вязаться. Хлопотъ не стоитъ.

-- Стало быть твой надѣлъ подъ лугомъ?

-- Зачѣмъ ему быть подъ лугомъ! Я его арендателю за восемь рублей сдаю.

-- А ему-то все-таки стоитъ вязаться?

-- Ну, онъ мѣщанинъ. Онъ дѣло другое... Онъ торговый человѣкъ. Нонѣ даже такъ, что хочетъ записаться въ купцы. Онъ овесъ сѣетъ. Онъ у многихъ у нашихъ тутъ надѣлы снялъ.

-- Стало быть имѣетъ барыши?

-- Еще-бы не имѣть! Богатѣетъ. Народъ, сударь, у насъ тутъ голодный, пропойный, за зиму-то съ охотниками пьютъ, пьютъ, разопьются -- свои достатки пропивать начнутъ. А весной охоты нѣтъ, господа не наѣзжаютъ, голодно, выпить не у кого и не на что -- вотъ они къ нему и идутъ... Ну, онъ ихъ сейчасъ пахать, сѣять и три гривенника въ зубы. Больше у него и платы нѣтъ. Ну, за дешево въ отличномъ видѣ все и обработаютъ.

-- Онъ торгуетъ чѣмъ-нибудь, этотъ мѣщанинъ?

-- Почта у него земская. Ну, лавочку имѣетъ. Иной разъ деньгами-то и не даетъ. Хочешь, говоритъ, пять день отработать за жилетку или тамъ десять день за сапожный товаръ?

-- Да голодному-то человѣку зачѣмъ-же жилетка или сапожный товаръ? Вѣдь отъ нихъ не откусишь.

-- А продать можно. Сапожный товаръ сейчасъ сапожнику, жилетку-то писарю волостному, либо... Да ему какое дѣло! Ему до этого дѣла нѣтъ, что отъ жилетки не откусишь, а коли къ нему кто приходитъ и проситъ -- онъ сейчасъ и говоритъ: "вотъ, говоритъ тебѣ жилетка, а денегъ у меня нѣтъ". Ну, двугривенный-то, пожалуй, и дастъ.

-- И работаютъ?

-- Да вѣдь что-жъ подѣлаешь! Я самъ разъ за гармонію четыре дня у него работалъ, а потомъ ее на кирпичный заводъ порядовщику продалъ.

-- На своемъ надѣлѣ работалъ?-- интересовался охотникъ.

-- На чужомъ и на своемъ. Пришлось такъ, что и на своемъ.

-- Такъ ты-бы, не сдавая своего надѣла, самъ его и обработывалъ.

-- Эхъ, сударь! Куда мнѣ съ овсомъ, коли у меня лошади нѣтъ, а только одна корова? Корову овсомъ кормить не станешь. Да и сѣмянъ нѣтъ. Вѣдь сѣять овесъ, такъ сѣмена надо. Нѣтъ, нашему брату не сподручно. Мы и корову-то нонѣ по веснѣ съ женой продали.

-- Зачѣмъ-же это? Вѣдь корова кормительница и поительница.

-- Какое кормительница! Да и какъ ее держать, коли сѣна нѣтъ? Ему-же, этому самому мѣщанину и продали. Коровѣ, ваша милость, сѣно нужно, мѣсятка...

-- Ну, что-жъ изъ этого? Молоко продалъ сѣно и мѣсятки купилъ.

-- Ей-ей, ваша милость, не стоитъ вязаться. Тутъ у насъ господа охотники наѣзжаютъ, такъ они молоко не требуютъ. Они водку пьютъ, пиво. Да и за коровой тоже ходить надо. А уйдетъ баба зимой на облаву, такъ кто за коровой ходить будетъ? Мы съ женой какъ два перста. Ни подросточковъ у насъ, да и малыхъ-то дѣтей не бывало. A за облаву господа охотники каждой бабѣ по сорокъ копѣекъ въ день платятъ да еще водкой поятъ.

-- Стало быть у тебя теперь ни скота, ни хлѣбопашества?-- интересовался охотникъ.

-- Четыре куры при сосѣдскомъ пѣтухѣ есть. Нынче двѣ насѣдки цыплятъ вывели. Не желаете-ли? Пять цыпленковъ еще отличныхъ осталось. Вотъ супругѣ взамѣсто дичи и принесете, -- предложилъ мужиченко.

-- Ну, съ какой стати! Цыплятъ можно и въ Петербургѣ купить. И наконецъ все-таки я надѣюсь что-нибудь убить сегодня.

-- Ходить-то вы много не можете. Тучность эта, самая у васъ... Животъ мѣшаетъ.

-- Да... А между тѣмъ отъ тучности-то да отъ живота я вотъ и хочу поосновательнѣе заняться охотой! Авось, черезъ моціонъ сбавлю.

-- Да зачѣмъ ихъ сбавлять-то? Тучность -- это довѣріе, а животъ -- красота. Какъ круглый человѣкъ -- сейчасъ ему довѣрія больше. Дозвольте, сударь, стаканчикъ изъ вашей фляжечки... Я вотъ все жду, что ваша милость присѣли и закусывать будете, а вы...

-- Буду, буду... Только вотъ простыну -- сейчасъ и начну. А то вспотѣлъ, такъ никакого аппетита. Ты не безпокойся, я тебѣ поднесу, -- успокоилъ мужика охотникъ.

-- Много благодарны вашей милости, -- сказалъ мужикъ и даже облизнулся отъ удовольствія.-- Съ килечкой? -- спросилъ онъ.

-- Нѣтъ, сегодня у меня съ собой колбаса и сыръ на закуску.

-- Такъ, такъ... Въ постный-то день оно-бы мнѣ и нехорошо скоромъ трескать -- ну, да Богъ проститъ.

-- Ты и картошки даже себѣ не сѣешь?-- спросилъ опять охотникъ.

-- Есть тамъ малость на задворкахъ -- посѣяна, да лебедой заросла. Баба копать лѣнится, а мнѣ самому не досугъ. Все съ господами. Теперь вотъ охота началась. Вамъ рябины, ваша милость, не наломать-ли на водку? Баба моя многимъ охотникамъ рябину для настойки поставляетъ.

-- Да вѣдь еще рябина не вызрѣла. Когда вызрѣетъ...

-- Нѣтъ, я къ слову только. А ужъ когда вызрѣетъ, то ни у кого не берите. Баба моя вамъ предоставитъ. Дайте ей заработать.

-- Хорошо, хорошо. Стало быть ты съ женой только тѣмъ и кормишься, что съ охотниками ходишь по лѣсамъ да по болотамъ?

-- Отъ ихъ щедротъ-съ. Только тѣмъ и живы. Вотъ трехъ господскихъ собакъ кормлю по четыре рубля въ мѣсяцъ, а отъ собакъ и сами сыты. Ну, господа поднесутъ съ закусочкой... Это тоже. Баба моя на облаву ходитъ. Вотъ рябина... брусника ягода... Грибы... Остыли? Закусывать хотите?

-- Сейчасъ, сейчасъ.

-- Нониче у васъ, ваша милость, въ фляжкѣ какая?

-- Лекарственная. Особый настой. Мнѣ посовѣтовали отъ тучности,

-- Такъ, такъ... А въ прошлый разъ, я помню, у васъ на березовыхъ почкахъ была. И что за водка чудесная!

-- Да, но она для меня нездорова.

-- Березовая, сударь, почка отъ семи болѣзней...

-- Только не отъ моей. У меня легкая одышка.

Охотникъ сталъ отвинчивать стаканчикъ отъ горла фляжки. Мужиченко предвкушалъ выпивку и облизывался. Охотникъ выпилъ, налилъ вторично и поднесъ мужиченкѣ.

-- Желаю здравствовать...-- сказалъ тотъ и потянулъ водку.

II.

Выпивъ два стаканчика, мужиченко повеселѣлъ, надвинулъ свои засаленный коломянковый картузъ съ разорваннымъ козырькомъ на затылокъ и продолжалъ:

-- А я егерь, прирожденный егерь, такъ зачѣмъ мнѣ хлѣбопашество! Мнѣ вотъ господинъ полтинничекъ пожертвуетъ, чтобъ его сопровождать, да водочки поднесетъ -- съ меня и довольно. И сытъ, и пьянъ. Я господъ уважаю, такъ зачѣмъ мнѣ мужицкое занятіе? Да и такъ будемъ говорить: теперича въ нашихъ мѣстахъ ежели картошку посадить. то и то за нее полтину за мѣшокъ напросишься. Да и гдѣ сѣмена? Безъ сѣмянъ тоже не посадишь. Нѣтъ, не наше это дѣло. Наше дѣло при господахъ... Ружья только вотъ у меня нѣтъ, ружьемъ я поиздержался, а то вотъ я одинъ глазъ прищурилъ, бацъ и прямо въ цѣлъ. Я, бывало, всегда безъ промаха... Право слово... Только вотъ теперь что-то руки стали трястись.

-- Пьешь много, -- улыбнулся охотникъ, разрѣзывая кусокъ ветчины на ломтики и, сдѣлавъ бутерброды, одинъ изъ нихъ далъ мужиченкѣ.

-- Господа охотники, ваша милость, больше пьютъ, вѣрьте совѣсти, -- отвѣчалъ мужиченко и прибавилъ:-- Нѣтъ, не оттого у меня руки трясутся, что я пью много, а я, ваше здоровье, медвѣдя испужался -- вотъ у меня съ той поры и началось.

-- Гдѣ же это тебя угораздило?

-- Господа охотники въ лѣсу забыли. Дозвольте, господинъ, папиросочку. Очень ужъ вашъ табакъ прекрасенъ.

-- На, возьми. Тебя въ лѣсу забыли?

-- Да, меня. Также вотъ было въ лѣсу.. Господъ было много, водка чудесная... Выпили, закусили. Подчиваютъ вѣдь тоже... У насъ господа ласковые. Сами пьютъ и егеря угощаютъ. Я и заснулъ. Какъ ужъ тамъ было, не помню, -- только слышу, что надо мной кто-то фыркаетъ и дышетъ. Открылъ глаза -- медвѣдь. Тутъ я и замеръ. И опять не помню, что было. Долго-ли я лежалъ, не помню, но когда пришелъ въ себя, медвѣдя уже не было. Я ползкомъ, ползкомъ... Прибѣжалъ домой и день пять била меня лихорадка. Лихорадку бабка-знахарка отговорила, а руки и по сейчасъ трясутся.

-- Да былъ-ли это медвѣдь-то? Можетъ быть тебѣ съ просонокъ показалось, -- сказалъ охотникъ.

-- Медвѣдь. Послѣ мы на него облаву дѣлали. Статскаго генерала Купоросова знаете? Изъ желѣзнодорожныхъ онъ. Такъ вотъ онъ и убилъ. Тоже отмѣнный господинъ и завсегда на охоту съ ларцемъ ѣздитъ. Ларецъ такой у него, а тамъ гнѣздо и бутылки. И какихъ, какихъ только сортовъ тамъ нѣтъ! Бенедиктину вы, сударь, пивали?

-- Ликеръ Бенедиктинъ? Еще бы не пивать!

-- Ну, вотъ и я пилъ. Чудесная водка. Дозвольте, сударь, еще стаканчикъ изъ фляжечки. Богъ Троицу любитъ.

-- Смотри, не усни опять. Уснешь -- и ужъ на сей разъ тигра во снѣ увидишь, а то такъ леопарда.

-- Вы, сударь, все сомнѣваетесь, что меня медвѣдь обнюхивалъ? Онъ не только меня обнюхивалъ, но и поцарапалъ лапой. Вонъ на шеѣ царапина. Я ничкомъ лежалъ, а онъ подходитъ -- нюхъ, нюхъ... Потомъ видитъ, что я не шевелюсь -- лапой меня по шеѣ. Тутъ я свѣта не взвидѣлъ и всѣхъ своихъ чувствъ лишился. Этимъ-то меня Богъ и спасъ. Медвѣдь подумалъ, что я мертвый, и отошелъ прочь. Вѣдь онъ такая животная, которая съ мертвымъ человѣкомъ не занимается. Посмотрѣлъ, видитъ, что человѣкъ безъ движеніевъ, и не дышетъ и пошелъ прочь. Это мнѣ изволите стаканчикъ?

-- Да ужъ что съ тобой дѣлать -- пей. Только ты вотъ что... Ты пей и закусывай. А то у васъ извадка пить и ничего не ѣсть. Ты еще и того бутерброда не съѣлъ.

-- А я его вотъ на этотъ стакашекъ приберегъ. Думаю, баринъ добрый, поднесетъ еще, такъ семъ-ка я...

-- Нѣтъ, ты ѣшь. Пить и не ѣсть нездорово. Да и хмелѣешь скоро. Вотъ тебѣ еще хлѣбъ, вотъ тебѣ колбаса.

-- Много благодарны, ваша милость. Ваше здоровье! Тьфу!

Мужиченко выпилъ и плюнулъ.

-- И что это за водка у господъ!-- продолжалъ онъ. Кабы нашъ кабатчикъ такую водку держалъ -- рай красный бы былъ. А то у насъ водка...

-- Ты ѣшь, ѣшь, не оставляй. Тогда и руки перестанутъ трястись.

-- Я съѣмъ. Мы, сударь, люди-охотники. Привыкли и липовымъ листомъ закусывать. Пожуешь липовый листикъ, а то и березовый -- вотъ и закуска. Желаете, ваша милость, я вамъ хорошаго щенка украду? Только ужъ этого щенка нужно держать не здѣсь, а въ другомъ мѣстѣ, потому бабунцовскій егерь, какъ взглянетъ, сейчасъ и догадается. Пойдутъ разговоры, а тогда что хорошаго!

-- Отъ чьей суки-то?-- спросилъ охотникъ.

-- Сука три медали имѣетъ -- во какая сука, а отца изъ-за шестидесяти верстъ сюда привозили. Красавецъ песъ и только что не говоритъ. За пять рублей я для вашей милости въ лучшемъ бы видѣ укралъ. Прикажете-съ?

-- Нѣтъ, не надо. Зачѣмъ тебя въ грѣхъ вводить!

-- Что за грѣхъ, помилуйте... Вотъ ежели бы вещію какую, а то щенка!

-- Да можетъ быть онъ и рубля не стоитъ?

-- Говорю вамъ, сука съ тремя медалями. За отца-то двѣсти рублей давали, но тамъ не согласились отдать. Песъ умнѣй меня -- во какой. Ну, за три рубля я вамъ украду, ежели пять рублей дорого.

-- Нѣтъ, не надо.

-- Очень ужъ мнѣ вамъ услужить-то хочется, потому вы баринъ хорошій, ласковый. Желаете за рубль?

-- Да вѣдь я же сказалъ, что не надо.

-- Ну, себѣ украду. Одно вотъ только -- баба у меня не путевая, не воспитаетъ, -- проговорилъ мужиченко, видимо хмелѣя.-- Всѣ ея понятія только одному, чтобы пива выпить, а на это нѣтъ, чтобы щепка вынянчить. Ахъ, сударь, кабы мнѣ другую бабу, то совсѣмъ бы я человѣкомъ сталъ!

-- А что? Развѣ нехороша?-- спросилъ охотникъ.

-- Баба -- король, но, будемъ говорить такъ, гуляющая... Судейскаго генерала Ивана Астафьича знаете? Я ужъ и то ему говорю: "Эхъ, говорю, ваше превосходительство, кабы вы помогли, чтобы мнѣ съ моей бабой разводомъ..." Оттого у меня и хозяйства нѣтъ черезъ эту самую бабу. Помилуйте: я выпивши -- собаки не кормлены. А вѣдь господа спрашиваютъ, отчего собака худѣетъ. А ей плевать на собаку... Ей что? Ей только бы самой гулять. Дозвольте, ваша милость, еще папиросочки...

-- Ты мнѣ мѣста-то покажи, гдѣ дичь -- вотъ что, -- сказалъ охотникъ.-- А то сидимъ, сидимъ и никакого толку. Собирай вещи, да пойдемъ.

-- Въ моментъ-съ... Сдѣлайте одолженіе... Мѣста у насъ есть, мѣста хорошія, мѣста первый сортъ.

Мужиченко засуетился. Охотникъ тоже поднялся съ мѣста, застегиваясь, вѣшалъ черезъ плечо фляжку и приготовился въ путь. Встрепенувшаяся собака виляла хвостомъ и радостно смотрѣла ему въ глаза.

Для моціона

-- Холодновъ я... Демьянъ Холодновъ... Демьяномъ Васильевымъ Холодновымъ меня звать. Такъ и зовите Холодновымъ, -- сказалъ егерь, сухой, жилистый старикъ съ сѣдыми усами и бакенбардами, но еще очень молодцоватый и напоминающій своей фигурой отставнаго солдата николаевскихъ временъ.-- Я, сударь, прирожденный егерь. Я птицу и звѣря знаю, какъ самого себя, -- продолжалъ онъ.-- А только нѣтъ теперь охоты, совсѣмъ нѣтъ. Помилуйте, нешто это охота, коли каждый день кто-нибудь да бродитъ все по одному и тому-же мѣсту съ ружьемъ и собакой!

-- Да вѣдь какъ-же ты хочешь иначе-то, коли насъ арендуетъ земли цѣлое общество охотниковъ, отвѣчалъ охотникъ -- среднихъ лѣтъ, въ франтоватомъ костюмѣ, мужчина съ яхташемъ съ иголочки, съ отполированной фляжкой черезъ плечо.-- Кто членскія деньги внесъ въ общество, тотъ и бродитъ.

-- Вѣрно-съ... А только выходитъ баловство и ничего больше. Для настоящей охоты выводки-то гдѣ заведутся, такъ ихъ охранять надо, пуще глаза беречь, а потомъ и навести на нихъ барина. "Вотъ, молъ, пожалуйте". А тутъ какъ охранишь, коли сегодня одинъ съ собакой прошелъ, завтра другой? А дичь, вѣдь она слышитъ, что съ собакой прошли, она улетаетъ. Да ежели и охранилъ-бы выводки, будемъ говорить такъ, то не знаешь кого на нихъ навести, не знаешь, кто у тебя настоящій баринъ! Сегодня одинъ пріѣхалъ и пошелъ бродить, завтра другой -- и всѣ они господа, и всѣмъ служи. А я привыкъ одному барину служить, одного барина знать -- и вотъ тогда я буду ему вѣрный рабъ. Я у господина Расколова тридцать одинъ годъ егеремъ былъ. Господина Расколова изволили знавать? Большой баринъ былъ. Вотъ Ковылино его было... Малинники тоже его. Шестнадцать тысячъ десятинъ въ здѣшней губерніи имѣлъ. Крѣпостные его мы были и я сначала казачкомъ около ихъ милости состоялъ, а потомъ въ егеря попалъ и тридцать одинъ годъ... Любилъ онъ меня, царство ему небесное, и когда намъ воля вышла, то чтобы не отпустить меня, десять рублей мнѣ жалованья положилъ и мѣсячину. Такъ я мѣсячину и десять рублей каждое первое число изъ конторы и получалъ, пока они не ослабѣли. А тутъ ослабли, продали у нихъ все съ аукціона -- я и пошелъ бродить по охотничьимъ домамъ. Гдѣ десятерымъ господамъ служишь, гдѣ двадцать пять человѣкъ господствуютъ, а теперь вотъ пришлось служить, такъ и цѣлая полсотня господъ.

-- Больше...-- поправилъ егеря охотникъ. Насъ членовъ больше семидесяти пяти человѣкъ.

-- Ну, вотъ извольте видѣть, даже больше семидесяти пяти, такъ какъ тутъ услужить столькимъ господамъ! И радъ-бы, да какъ тутъ ухитришься по настоящему услужить! Да и какимъ манеромъ? Выбрать-то даже барина любимаго не можешь, чтобы за настоящаго барина его считать, потому сегодня одинъ пріѣхалъ, а завтра другой, а потомъ и нѣтъ ихъ. А ежели который и зачаститъ ѣздить, то только ты его выберешь въ настоящіе барины и пристрастишься къ нему -- смотришь, онъ ужъ и пропалъ. И мѣсяцъ его нѣтъ, и два нѣтъ, и три, а то такъ и больше.

-- Все занятые люди...-- пробормоталъ охотникъ.-- Есть дѣла -- ну, и не ѣздятъ на охоту.

-- Мнѣ-то, сударь, отъ этого не легче. Каково опять новаго любимаго барина выбирать, чтобы къ нему пристраститься! А безъ барина я не могу вотъ что ты хочешь, не могу, -- продолжалъ егерь.-- А пока ты пристрастишься -- все трынъ-трава. Никакого порядка. Есть выводки, пріѣхалъ какой ни на есть членъ, штучку-другую убилъ, а остальныхъ собакой разогналъ, а это ужъ не порядокъ. Вотъ оттого у насъ и дичи нѣтъ. Вотъ теперь бродимъ-бродимъ, а съ чѣмъ вашей милости вернуться? Вѣдь это не охота, а срамъ, коли съ пустымъ яхташемъ.

-- Ну, ничего... За то я хорошій моціонъ сдѣлалъ, -- снисходительно далъ отвѣтъ охотникъ.

-- А вотъ изволите видѣть, ежели вы такія слова говорите, стало-быть вы не охотникъ. А настоящему охотнику это обида, чтобы ни съ чѣмъ вернуться. И сколько у васъ такихъ! Сколько охотниковъ наѣзжаетъ, а станешь ему говорить вотъ эти самыя слова, а онъ сейчасъ: "я для моціона". Выпуститъ на воздухъ два заряда, а то подстрѣлитъ ни въ чемъ неповинную ворону -- вотъ съ него и довольно. Да вы-то еще ходите, такъ дѣйствительно оно какъ будто-бы для моціона, а вѣдь другой какъ! Только вошелъ въ болото, прошелся съ полъ-версты, нашелъ кочку и садится. "Садись, Холодновъ". И начинается вмѣсто охоты-то, будемъ такъ говорить, выпивка и закуска. А говоритъ: "я, говоритъ, для моціона..." Какой тутъ моціонъ, помилуйте!

-- Ну, все-таки, ѣда на свѣжемъ воздухѣ... На свѣжемъ воздухѣ больше аппетита. Также и переваривается все лучше.

-- Такъ выдь ты на огородъ за охотничій домъ, выпей, закуси -- тогда и ходить не надо, и охотничыихъ сапоговъ надѣвать не придется... А то иной пріѣдетъ... И собака при немъ въ сто цѣлковыхъ, ружье рублей въ триста, а поведешь его въ лѣсъ -- смотришь, онъ ягоды или грибы собираетъ. Ты ему объ дичи разговоръ заводишь, а онъ тебѣ отвѣчаетъ о бѣлыхъ грибахъ.

-- А что въ самомъ дѣлѣ, -- перебилъ егеря охотникъ, -- нельзя-ли у васъ гдѣ нибудь здѣсь бѣлыхъ грибовъ купить? Я-бы хотѣлъ привезти женѣ въ подарокъ.

Егерь улыбнулся.

-- Надо по деревнѣ бабъ поспрошать. Есть у нихъ... Какъ не быть...-- отвѣчалъ онъ и опять продолжалъ:-- Третьяго дня господинъ Ваганцевъ пріѣхали, пошли на болото, сѣли, выпили всю свою фляжку, потомъ набрали неспѣлой брусники, положили все это въ фляжку -- съ тѣмъ и уѣхали.

-- Гмъ... И ничего не убилъ?-- спросилъ охотникъ.

-- Изъ подъ носа дичь вылетала. Я имъ указывалъ... Два промаха дали, потомъ махнули рукой и говорятъ: "наплевать". Тѣмъ и дѣло кончилось.

-- Ты мнѣ, Холодновъ, все-таки бѣлыхъ-то грибовъ разыщи, когда въ деревню вернемся.

-- Разыщу, разыщу, ваша милость.

-- Да ежели есть черника у кого набрана, то я и черники фунтовъ десять купилъ-бы. И кисель, и пироги изъ черники прелесть что такое.

-- Какъ черники не быть! И чернику найдемъ.

-- Ну, то-то... Теперь ей время. Вонъ сколько ягодъ повсюду...

Охотникъ присѣлъ къ кочкѣ, сталъ собирать ягоды черники и отправлялъ ихъ въ ротъ.

-- А по веснѣ, сударь, такъ у насъ просто смѣху подобно, что было! Кто не пріѣдетъ изъ охотниковъ -- сейчасъ березовыя почки для вина собирать. Наломаетъ березовыхъ вѣтвей съ почками, набьетъ себѣ яхташъ -- вотъ тебѣ и дичь. Съ тѣмъ и домой возвращается. А теперь другая сибирь -- рябина для водочнаго настоя...

-- Ахъ, да... Вотъ хорошо, что напомнилъ...-- подхватилъ охотникъ.-- Наломай-ка ты мнѣ, Холодновъ, рябины. Жена даже просила, чтобы я рябины привезъ.

-- Слушаю-съ.

-- Да давай ломать сейчасъ. Вонъ сколько рябины. И надо полагать, самая спѣлая. Ломай вонъ съ того дерева, а я съ этого ломать буду.

Охотникъ остановился около одного дерева, а егерь около другого и начали ломать грозды рябины. Егерь улыбался, крутилъ головой и бормоталъ:

-- Оказія! Почитай, что всѣ наши господа охотники на одинъ покрой...

II.

-- Тутъ рябины на цѣлую четверть водки хватитъ, -- говорилъ охотникъ, уминая въ своемъ яхташѣ вѣтки рябины съ гроздями ягодъ.

-- Какое на четверть! Тутъ вы, сударь, можете смѣло полведра настоять, -- отвѣчалъ егерь.-- Даже на полведра и на четверть хватитъ.

-- Ну, тѣмъ лучше. Да и на самомъ дѣлѣ пріятно, что не съ пустымъ яхташемъ домой возвращаешься. Поди, разбери, что тамъ. Въ рябинѣ можетъ быть и дичь.

-- Развѣ ужъ больше не думаете ходить? А я было думалъ...

-- Нѣтъ, довольно. Усталъ я -- вотъ въ чемъ дѣло. Мы вѣдь достаточно бродили. Я такъ думаю, что мы верстъ восемь прошли.

-- Что вы, ваша милость! И трехъ верстъ не прошли.

-- Ну, вотъ... Ежели ужъ не восемь, то шесть верстъ навѣрное.

-- Помилуйте... Да вѣдь мнѣ мѣста-то извѣстны. Вѣдь намъ теперича, ежели вотъ такъ наискосокъ пойти, то черезъ четверть часа мы въ деревнѣ.

-- Такъ вѣдь мы шли не наискосокъ. Мы колесили. Но въ деревню я еще все-таки не пойду. У меня аппетитъ разыгрался и мнѣ хочется поѣсть въ лѣсу на легкомъ воздухѣ. Ты покажи-ка мнѣ поудобнѣе мѣстечко, гдѣ-бы можно было поудобнѣе расположиться, -- обратился охотникъ къ егерю.

-- Да вотъ тутъ на опушкѣ полянка. И мѣсто сухое, и пеньки есть. Пожалуйте.

-- Можетъ быть далеко? Такъ ужъ тогда лучше я здѣсь. Усталъ я очень. А докторъ мнѣ сказалъ такъ, чтобы и моціонъ былъ, и чтобы не очень утомляться.

-- Четверти версты не будетъ.

-- Ну, веди.

Егерь и охотникъ зашагали. Охотникъ то и дѣло останавливался, рвалъ чернику и ѣлъ ее.

-- Какая вкусная ягода, ежели ее прямо съ кустовъ снимать, -- говорилъ онъ.-- Одно только, что вотъ наклоняться надо, а я страсть какъ усталъ.

-- Непривычны къ ходьбѣ стало быть, ваше благородіе.

-- Какая же привычка? Откуда? Занятія мои -- письменныя, все больше сидишь. Ну, вечеромъ поѣдешь куда-нибудь въ загородный садъ и тамъ развѣ сдѣлаешь легкій моціонъ. Да и тамъ больше сидишь въ креслѣ и смотришь представленіе. Въ антрактахъ развѣ пройдешься по саду.

-- Привыкать надо, ваша милость, къ ходьбѣ-то.

-- Да, да... То же самое мнѣ и докторъ говоритъ. "Вы, говоритъ, охотой займитесь". Вотъ по его-то совѣту я и записался въ общество охотниковъ.

-- Охота, коли ежели кто къ ней пристрастится, да настоящимъ манеромъ займется -- любопытная вещь. Не оторвался бы, -- произнесъ егерь.

-- Я привыкну. Непремѣнно къ зимѣ привыкну, -- отвѣчалъ охотникъ.

-- Зимой у васъ зайцевъ много. Облаву будемъ дѣлать.

-- Да, да... На зайцевъ должно быть очень интересно... Скоро мы, однако, дойдемъ? У меня ноги подламываются.

-- Да вотъ, пришли ужъ. Выбирайте только мѣсто посуше. Вотъ пеньки на пригоркѣ... И видъ на овражекъ чудесный.

-- Ну, вотъ здѣсь мы и расположимся. Досадно, что я бурку свою не захватилъ. Я бурку себѣ хорошую кавказскую для охоты купилъ. Жарко только было въ ней ѣхать-то. Вонъ какая теплынь стоитъ. Или не сыро?

-- Не сыро. Смѣло садитесь.

-- Ну, то-то. Я, братъ, боюсь ревматизмы себѣ нагулять. Три года тому назадъ я получилъ ихъ въ яхтъ-клубѣ во время катанья на лодкѣ и на силу избавился.

-- Садитесь на пенекъ.

-- Вотъ такъ я и думаю.

Охотникъ помѣстился на пень и сталъ вынимать изъ жестяной коробки, прикрѣпленной къ поясу, бутерброды и разныя закуски, аккуратно уложенныя.

-- Супруга наготовила?-- спросилъ егерь.

-- Да... Женщины, онѣ вообще на этотъ счетъ мастерицы. Жена... Вотъ потому-то мнѣ и хочется ей угодить въ свою очередь и привезти какого-нибудь гостинца. Здѣсь у васъ раковъ нельзя-ли достать? Вотъ я ей и свезъ бы...

-- Сколько угодно. Стоитъ только мальчишкамъ заказать.

-- Такъ вотъ ты мнѣ, братецъ, закажи на деревнѣ бѣлыхъ грибовъ, черники и раковъ. Только ты мнѣ раковъ-то покрупнѣе.

-- Да вѣдь ужъ это какіе мальчишкамъ попадутся. Здѣсь у насъ ракъ мелкій.

-- Ну, все равно. Такъ вотъ я женѣ съ охоты рябины, черники, раковъ и бѣлыхъ грибовъ.

-- Клади съ вами много будетъ.

-- Садись. Что стоишь-то!-- кивнулъ охотникъ егерю.-- Я и тебя попотчую. Видишь, сколько мнѣ жена наготовила всякаго добра на охоту. Садись.

-- Ничего, ваше благородіе, постоимъ. Я передъ настоящими господами привыкъ стоять, а вы, я вижу, баринъ настоящій, -- отвѣчалъ егерь.

-- Ну, что тутъ... Садись... Я не люблю церемоніи.

-- Коли приказываете, то я не смѣю ослушаться.

Егерь присѣлъ на пень и продолжалъ:

-- Я, баринъ, настоящимъ господамъ служить умѣю. Я ученый. Я весь свой вѣкъ среди господъ скороталъ, а только мало нынче настоящихъ господъ-то среди охотниковъ. Вотъ у насъ въ охотничій-то домъ наѣзжаютъ! Вы меня извините, а это что за народъ! Какой это народъ! Непріятно и служить-то. Купцы, мѣщане. Да это бы еще ничего, коли купцы-то, а приказчики разные, трактирщики. Вонъ къ намъ трактирщикъ ѣздитъ. Какъ я ему настоящимъ манеромъ служить буду, коли онъ, можетъ статься, такой же крѣпостной человѣкъ былъ, какъ и я! А господъ я люблю -- и для нихъ готовъ...

Охотникъ отвинтилъ стаканчикъ отъ горлышка франтовской фляжки, налилъ себѣ, выпилъ, опять налилъ и, подавая стаканчикъ егерю, сказалъ:

-- На-ка... Подкрѣпись.

Егерь покачалъ головой и отвѣчалъ:

-- Увольте-съ... Не потребляю.

-- Какъ? Егерь, при охотничьемъ домѣ живешь и не пьешь! -- воскликнулъ съ удивленіемъ охотникъ.

-- Мнѣ выпить такой стаканчикъ, ваша милость, такъ ужъ послѣ него море водки подавай -- вотъ я и крѣплюсь. Я съ зарокомъ. Не пью и не надо. Выпью -- море подавай.

-- Это вѣдь нехорошо. Зачѣмъ такъ? А ты пей умѣренно.

-- Я, ваше высокоблагородіе, испорченъ. Меня теща покойница испортила, умирая заклятіе не сняла -- и вотъ я мученикъ. Не пью -- и не надо. Но разъ въ годъ, передъ зимнимъ Николой, начинаетъ меня сосать подъ сердцемъ и просить водки. И ужъ тутъ меня запирай...-- разсказывалъ егерь.-- Своей воли не имѣю, но ежели взаперти выдержать день десять -- спасенъ. Ругаться буду, просить, умолять, чтобы вина дали, но не дадутъ -- спасенъ. Третьяго года меня такъ хранили и все обошлось благополучно, а вотъ въ прошломъ году не доглядѣли -- и я все съ себя спустилъ. Двѣ недѣли безъ просыпу... А потомъ какъ начало отворачивать и видѣнія начались. Больше мѣсяца я прохворалъ и голъ какъ соколъ остался.

-- Неужели это болѣзнь? -- спросилъ охотникъ, уписывая за обѣ щеки бутерброды.-- Мнѣ кажется, это недостатокъ характера.

-- Болѣзнь-съ, ваше благородіе. Во мнѣ жаба сидитъ. Она и сосетъ и проситъ проклятаго винища.

-- Ну, полно, что ты!

-- Хотите вѣрьте, хотите не вѣрьте, а я ужъ седьмой десятокъ лѣтъ живу. Мнѣ врать не приходится.

-- Ты хоть съѣшь что-нибудь, -- предложилъ егерю охотникъ.

-- Икорки съ булочкой позвольте. Икру обожаю.

Охотникъ далъ ему бутербродъ съ икрой. Егерь ѣлъ.

-- Все-то у васъ новое, все-то у васъ хорошее,-- любовался онъ на костюмъ охотника и на охотничьи принадлежности.

-- Да... Слишкомъ восемьсотъ рублей мнѣ стоило обрядить себя охотникомъ, -- сказалъ охотникъ.-- Какъ докторъ посовѣтовалъ заняться охотой, такъ я сейчасъ все себѣ и пріобрѣлъ.

-- Много денегъ, много...-- покачалъ головой егерь.

-- Ты мнѣ потомъ покажи какое-нибудь болотце на обратномъ пути. Мнѣ хочется по немъ пройти, чтобы сапоги охотничьи замочить. Надо ихъ попробовать въ водѣ.

-- Это, ваша милость, сколько угодно, -- далъ отвѣтъ егерь.

Охотникъ ѣлъ.

III.

-- Ѣшь, Холодновъ, ѣшь. Хочешь итальянской ветчины? Прелестная вещь, -- предлагалъ охотникъ егерю.-- Жаль только, что тебѣ водки нельзя пить. А водка -- отличная. Она аппетитъ придаетъ.

-- Ветчинки позвольте, -- отвѣчалъ егерь.-- Люблю я эту ветчину. Медвѣжій окорокъ она напоминаетъ.

-- А ты ѣлъ медвѣжину?

-- Я-то? Гм... А вы спросите, чего я не ѣлъ. Я всѣ господскія закуски знаю. Весь вѣкъ съ казачковъ около господъ, да чтобы не ѣсть! А что насчетъ медвѣжины, то у моего стараго барина, господина Расколова, эта медвѣжатина-то ее переводилась. До сотни медвѣдей онъ въ тридцать-то лѣтъ уложилъ, дай Богъ ему царство небесное. Какъ медвѣдя, бывало, обойдемъ -- сейчасъ гостей созывать на охоту. Ну, и пріѣдутъ сейчасъ охотники. Пріѣдутъ изъ уѣзда господа помѣщики, пріѣдутъ изъ Питера. Да не какіе-нибудь охотники изъ купцовъ или еще хуже изъ приказчиковъ, какъ вонъ къ намъ въ охотничій домъ ѣздятъ.

-- Однако, какъ ты золъ на купцовъ да на приказчиковъ...-- перебилъ егеря охотникъ.

-- Не дѣло имъ, ваша милость, охотой заниматься. Охота -- занятіе барственное. А коли ты купецъ или приказчикъ -- ты и торгуй въ лавкѣ. Вотъ твое положеніе... а не охотой заниматься. Такъ вотъ я и говорю... Какъ медвѣдя обойдемъ -- наѣдутъ гости, и все въ генеральскомъ чинѣ. Опять-же князья, графы... Вотъ эдакимъ господамъ служить пріятно. На охоту выѣдемъ и кухня съ нами. Повара ножами стучатъ, лакеи бѣгаютъ, пробки хлопаютъ -- весело. Ну, и уложутъ медвѣдя. Уложутъ -- пиръ горой. Гости дня три-четыре живутъ и все пиры, пиры. Хлѣбосолъ былъ, царство небесное -- ой, какой хлѣбосолъ! Теперь такихъ и не осталось. Вина, бывало, выпьютъ -- страсть! И все вино дорогое. Съ медвѣдя шкуру долой, окорока солить и коптить. Выкоптятъ окорока -- опять сзываютъ гостей со всѣхъ волостей на медвѣжьи окорока. И опять пиръ. А на зайцевъ ежели, то бывали, ваша милость, облавы, что по сотнѣ зайцевъ укладывали, право-слово. Вотъ это охота! А теперь какая охота! Срамъ. Да и охотники-то... Нешто есть у теперешнихъ охотниковъ какое-нибудь пристрастіе?

-- Ты это въ мой огородъ шарики-то кидаешь,-- замѣтилъ охотникъ.

-- Вообще, говорю, сударь. Конечно-же нонѣ во всемъ умаленіе...-- отвѣчалъ егерь и продолжалъ:-- Такъ вотъ насчетъ медвѣдей-то... Шкуру долой -- и сейчасъ пошлютъ въ Петербургъ чучелу изъ нея набивать, а набьютъ -- сію минуту этого медвѣдя въ галдарею. Такъ онъ въ галдареѣ и стоитъ. Цѣлая стеклянная галдарея была въ барскомъ домѣ -- и до сторонамъ все медвѣди. Который медвѣдь на заднихъ лапахъ и съ дубиной, который подносъ держитъ и на немъ графинъ и рюмки, который вѣшалку въ зубахъ... А который медвѣдь на четырехъ ногахъ стоитъ -- это значитъ диванъ. И диваны, и кресла изъ медвѣдей были подѣланы. Медвѣдь и въ видѣ ковра лежитъ. И вѣдь какъ живые стоятъ и лежатъ... И на каждомъ медвѣдѣ ярлыкъ: убитъ такого-то года, такого-то числа. Всѣ съ ярлыками. Такъ эта галдарея у насъ и звалась: медвѣжья галдарея. Нарочно на этихъ самыхъ медвѣдей пріѣзжали гости изъ Питера любоваться. Самъ это, дай ему Богъ царство небесное, ходитъ съ гостями, показываетъ и про каждаго медвѣдя исторію разсказываетъ. Хорошій былъ господинъ!

-- А на лосей была у васъ охота?

-- На лосей? До безконечности. Лосей гибель къ намъ забѣгала. Помилуйте, пятнадцать тысячъ однихъ лѣсныхъ десятинъ у насъ было. Лосю есть гдѣ разгуляться, -- разсказывалъ егерь.-- Изъ лосиныхъ головъ тоже чучелы и на стѣну... А лисы, такъ изъ тѣхъ ковры дѣлали и при кабинетѣ была цѣлая комната, гдѣ стѣны и потолокъ лисьими коврами увѣшаны. А ужъ какъ мнѣ-то у него хорошо жить было! Послѣ каждой охоты съ гостями такъ ужъ и считай, что у тебя тридцать, сорокъ рублей въ карманѣ, а то и пятьдесятъ. Господа настоящіе, щедрые и всѣ егерю въ руку. "На тебѣ, Холодновъ, на тебѣ".

-- И куда-жъ эти всѣ медвѣди и лосиныя головы дѣвались?-- поинтересовался охотникъ.

-- Да будемъ такъ говорить, что безъ пути погибли. Все моль поѣла. Какъ только господинъ Расколовъ ослабли насчетъ капиталовъ -- сейчасъ махнули на все рукой и за границу съ горести уѣхали. А тутъ сейчасъ судебный приставъ: все описали, вездѣ печати приложили, заперли. Прислуги никакой... Прислуга вся разбѣжалась. Оставили приказчика и сторожа. Приказчикъ боялся и дотронуться-то до всего этого, потому казенныя печати. А сторожъ -- что ему! Сторожъ обязанъ на караулѣ быть. Такъ все моль и съѣла. Потомъ какъ начали все это продавать съ аукціона -- никто ничего не даетъ. Переоцѣнка. Опять стоитъ. Опять все моль ѣстъ. Наконецъ глѣбовскій кабатчикъ купилъ штукъ шесть медвѣдей -- диванъ да кресла и выкроилъ себѣ изъ нихъ шубу. А за остальныхъ никто ничего не далъ, потому нельзя даже было шапки изъ нихъ выкроить -- до того моль подъѣла. Вина вѣдь, сударь, что въ погребахъ было, такъ просто страсть! Призови полкъ солдатъ, напусти на погребъ -- всѣ пьяны будутъ -- вотъ сколько.

-- Ну, а вино куда дѣлось?

-- А тутъ ужъ грѣхъ... Пока переписывали, всѣ пили, а переписывали больше недѣли. Сидятъ, переписываютъ, да, и что ты хочешь! Евонный поваръ потомъ остатки на аукціонѣ купилъ, но вина было уже самая малость. Ему и порожнія бутылки потомъ достались. Тысячъ десять порожнихъ бутылокъ было. Поваръ этотъ... Гордѣй Ивановичъ звать... поваръ этотъ потомъ ресторанъ и гостинницу гдѣ-то въ провинціи открылъ, потомъ спился и умеръ.

-- А собаки? Куда собаки дѣлись? -- допрашивалъ охотникъ.

-- Собакъ и не переписывали. Приставъ говоритъ: что ихъ переписывать? Переписывать, такъ вѣдь кормить надо. Кредиторы тоже пренебрегли. Ну, ихъ, говорятъ... Началъ я этихъ собакъ кормить... Годъ кормилъ, но ужъ не подъ силу. Говорю приказчику -- какъ тутъ бытъ... "Давай, говоритъ, продадимъ ихъ..." Ну, и продали... Да что продали! Какъ? Собака сто цѣлковыхъ стоитъ -- за десять шла. На кормъ не выручили, право-слово не выручили! Видали моихъ Чурку и Забѣгая? Вотъ это изъ господина Расколова породы щенки. Діанка была его любимая собака... То-есть ахъ какая собака! Цѣны нѣтъ! Вотъ мои-то отъ нея щенки. Долго она у меня жила, но потомъ ей бревнами задъ отдавили. Стали бревна съ возовъ сваливать -- она тутъ вертится -- ну, и отдавили. Чахнуть, да чахнуть, заднія ноги еле волочитъ -- и подохла.

Охотникъ взглянулъ на часы и встрепенулся.

-- Фу, фу, фу, какъ я засидѣлся!-- воскликнулъ онъ, вставая.-- Пора и къ поѣзду торопиться... Собирай-ка все да пойдемъ, -- обратился онъ къ егерю.

-- А вѣдь вы хотѣли на деревнѣ еще грибовъ купить...

-- Да, да... Ты мнѣ разыщи. Бѣлыхъ грибовъ, потомъ черники. Нельзя домой къ женѣ безъ гостинца явиться.

-- Грибы да чернику разыскивать, такъ къ этому поѣзду не успѣете. Оставайтесь до слѣдующаго.

-- А что ты думаешь? Пожалуй, что и останусь. Поѣлъ я теперь съ аппетитомъ и хочется мнѣ на боковую. Всхрапну въ охотничьемъ домѣ часочекъ, другой, а ты тѣмъ временемъ грибовъ и черники отыщешь.

-- Раковъ еще хотѣли, -- напомнилъ егерь.

-- Да, да... Раковъ... Ну, пойдемъ. Красотка! Фью!-- свистнулъ охотникъ, направляясь въ путь и прибавилъ:-- Вѣдь вотъ много-ли ходилъ, а усталъ ужасъ какъ... Охо-хо...-- зѣвнулъ онъ.

-- Двустволку будете разряжать?

-- Послѣ... Ужасная лѣнь. Я даже-бы здѣсь въ лѣсу прилегъ и соснулъ, ежели-бы не боялся сырости... Веди меня, впрочемъ, на болото. Я хочу сапоги замочить. Новые сапоги... Надо ихъ попробовать... Какъ они... Думаю, что не должны промокать. Этотъ мастеръ славится охотничьей обувью...

Егеръ шелъ. Охотникъ двигался за нимъ сзади.

Перепела.

Изъ ольховой заросли на дорогу, ведущую по топкому мѣсту и сплошь изрытую колесами вышли егерь Холодновъ и охотникъ, коренастый маленькій человѣкъ съ подстриженной бородкой, въ порыжѣлой пиджачной парочкѣ и обыкновенной городской фуражкѣ, которую такъ любятъ петербургскіе дворники и мелкіе приказчики. Охотникъ былъ весь въ грязи. Сапоги, затянутые выше колѣнъ ремнями, были мокры и къ нимъ прилипли цѣлые комки болотнаго ила. Разумѣется, у пояса неизбѣжная фляжка. Черезъ плечо на зеленой тесьмѣ двустволка хорошая и у пустаго яхташа дикая утка, привѣшанная за ноги. И егерь, и охотникъ были съ раскраснѣвшими лицами и отирали потъ платками. Охотникъ особенно усердно утюжилъ себѣ платкомъ и лицо, и щею на затылкѣ и подъ бородой. Бѣжала собака, обнюхивая кочки. Охотникъ говорилъ:

-- Намучились на сто рублей, а дичи и на двугривенный не несемъ.

-- Утку убили, ваша милость, такъ чего-жъ вамъ еще!-- отвѣчалъ егерь.

-- Что утку! Эту утку по настоящему и ѣсть-то нельзя. Отъ нея рыбой пахнетъ.

-- Въ квасу настоящимъ манеромъ вымочить, такъ все-таки жаркое. Суховато будетъ, но ѣсть можно.

-- Этой утки намъ и не попахнетъ. У меня ceмейство-то самъ-шесть. Жена, мать старуха, трое ребятишекъ.

-- Вторая-бы утка была, да вотъ собака-то ваша...

-- Да, да... Воды, подлая, страсть какъ боится. Въ воду хоть ты ее зарѣжь не пойдетъ. Еще если такъ вотъ, что только по брюхо вода -- она, анаѳемская тварь, бѣгаетъ, а чтобы плыть, когда глубоко -- ни за какія коврижки. Ужъ сколько я черезъ нее дичи зря потерялъ.

-- Учить надо, сударь.

-- А ты вотъ возьми да и выучи. Я-бы тебѣ за это полдюжины носовыхъ платковъ изъ нашей лавки.

-- Что-жъ, выучить можно. А на платкахъ благодаримъ покорно. Да вотъ еще что. Все я у васъ хотѣлъ попросить парусины на штаны. Парусина такая есть крѣпкая...

-- Можно и парусины, только собаку поставь на настоящую точку. Я вотъ тебѣ собаку оставлю на недѣльку.

-- Собака будетъ дѣйствовать. Это что!.. Мы изъ нея эту упрямую-то шерсть выколотимъ.

-- Ты мнѣ, Холодновъ, такъ, чтобы ужъ она и всякія штуки умѣла. Вонъ у актера Голубцова собака трель поетъ, сама у парадной двери въ колокольчикъ зубами звонится, съ ружьемъ на караулѣ стоитъ. Чудной песъ. Дашь ей, къ примѣру, кость и только скажешь: "Гамлетъ... Жидъ ѣлъ". Ни въ жизнь не тронетъ. А у меня что за собака! Три хворостины объ нее обломалъ -- не идетъ въ воду за уткой, да и все тутъ. Такъ вотъ, Холодновъ, ты ужъ со всякими штуками ее постарайся обучить.

Егерь гордо посмотрѣлъ на охотника и съ презрительной улыбкой покачалъ головой.

-- Нѣтъ, со штуками я не могу обучать, -- далъ онъ отвѣтъ.

-- Отчего? А еще хвастался, что какой-то знаменитый егерь!

-- Сорокъ пять лѣтъ егеремъ. Тридцать одинъ годъ господину Расколову выслужилъ. Спросите старинныхъ охотниковъ -- всѣ Холоднова знаютъ. Да вотъ графъ Алексѣй Павловичъ Захаринъ. Впрочемъ, нѣтъ... этотъ старичекъ уже померши. Ну, вотъ еще генералъ Панталыковъ. Этотъ должно быть еще живъ, хоть ужъ и древній старичекъ. А то ихъ сіятельство Петръ Львовичъ Устимовичъ... Этотъ тоже, надо статься, живъ. Они помнятъ Расколовскую охоту, помнятъ и егеря Холоднова. Они всѣ скажутъ, какой я егерь.

-- Такъ отчего-же ты со штуками пса не хочешь обучить?

-- Оттого, ваша милость, что я не умѣю. Я знаю охотничью собачью науку, знаю такъ собаку обучить, чтобъ она стойку дѣлала, для охоты была пригодна, а штуки разныя, чтобы трель собакѣ пѣть и въ колокольчикъ зубами звониться, для охоты не требуются. Зачѣмъ для охоты такая собачья музыка!

-- Да просто для удовольствія. Вотъ гости придутъ -- я сейчасъ и покажу имъ, какія штуки моя собака выдѣлываетъ, -- старался пояснить охотникъ.

-- Тогда вы вашу собаку акробату въ циркъ отдайте, а не егерю, -- стоялъ на своемъ егерь.-- Акробатъ акробатство знаетъ, онъ этому самому первый специвалистъ -- вотъ онъ и собаку акробатству обучитъ. А егерь -- нѣтъ... Егерь не для того существуетъ, чтобъ собакъ въ колокольчики звониться пріучать. Нѣтъ... Насчетъ этого ужъ увольте.

Въ голосѣ егеря ясно звучала обидчивость. Охотникъ пристально посмотрѣлъ на него и спросилъ:

-- Съ чего ты обидѣлся-то?

-- Позвольте... Да какъ-же не обидѣться-то? Я егерь, настоящій прирожденный егерь, первымъ господамъ на охотѣ служилъ, а вы вдругъ хотите, чтобы я акробатскимъ штукамъ собаку училъ.

-- Ничего тутъ нѣтъ обиднаго.

-- Да какъ-же не обидно-то, помилуйте! Вѣдь вотъ вы теперича купецъ и специвалистъ, чтобы въ лавкѣ торговать, а вдругъ я вамъ скажу: или помойную яму выгребать. Нешто это вамъ не обидно будетъ?

-- Ну, какое-же тутъ сравненіе! Это совсѣмъ другая вещь.

-- Нѣтъ, сударь, какъ возможно! Совсѣмъ тоже самое. Зачѣмъ я буду супротивъ своей специвальности? Надо вамъ собаку на настоящую точку для охоты поставить -- я вамъ поставлю и собака будетъ шелковая, а чтобы въ колокольчики звониться -- нѣтъ.

-- Да ну тебя!-- снисходительно проговорилъ охотникъ.-- Поставь ужъ хоть для охоты-то...

-- Для охоты могу, а чтобы собака трель пѣла увольте. Мало-ли какія штуки у иныхъ собаки выдѣлываютъ! У насъ вонъ ѣздитъ адвокатъ, такъ у того собака по евонному приказанію водку съ блюдечка пьетъ и потомъ огурцомъ соленымъ закусываетъ

-- Вотъ, вотъ... Объ этомъ тоже я давно воображалъ... Придутъ гости...

-- Мало-ли что вы воображали, а только не охотничье это дѣло. Собаку я вамъ обучу охотницкому артикулу, а насчетъ прочаго увольте. Я егерь... Я...

-- Да ладно, ладно. Слышу ужъ... Ну, что съ одного заладилъ!-- перебилъ его- охотникъ.

Минутъ десять они шли молча и вышла на скошенные овсы. Виднѣлась ужъ деревня. Надъ скошенными овсами цѣлой тучей носились воробьи. Охотникъ долго слѣдилъ за ними взоромъ и наконецъ сказалъ егерю:

-- Холодновъ! Я хочу воробьевъ пострѣлять.

-- Гм... Стрѣляйте, -- улыбнулся тотъ.-- А только какая-же это, сударь, охота!

-- Отчего-же? Та-же дичь. За-границей ихъ такъ ѣдятъ, что въ лучшемъ видѣ... Да и не заграницей... Я самъ ихъ ѣлъ. Для паштета, такъ первое дѣло.

-- Не показанная она птица для ѣды -- вотъ что. А есть такое желаніе, такъ стрѣляйте.

-- Да конечно-же. Тутъ ужъ, братъ, безъ промаха. Однимъ зарядомъ можно штукъ десять положить. Пусть собака ихъ подниметъ. Трезоръ! Пиль! шершъ!

Собака бросилась въ овесъ. Воробьи взвились тучей. Охотникъ прицѣлился изъ ружья. Раздался выстрѣлъ и повалилось нѣсколько воробьевъ.

-- Видишь, какъ удачно, -- сказалъ охотникъ, весело улыбаясь.

Снисходительно, какъ-бы съ сожалѣніемъ улыбнулся и егерь.

-- Подбирать будете?-- спросилъ онъ охотника.

-- Еще-бы. Я ихъ съ собой возьму. Все-таки домой явлюсь съ дичью. Дома у меня ихъ зажарятъ.

Охотникъ и егерь начали подбирать воробьевъ. Охотникъ свертывалъ имъ головы и клалъ въ яхташъ.

-- Смѣяться будутъ домашніе-то ваши, когда съ воробьями домой пріѣдете, -- замѣтилъ егерь.

-- Ну, вотъ! Что онѣ, бабы, понимаютъ! Скажу имъ, что перепела. Такъ за перепеловъ и сойдутъ, далъ отвѣтъ охотникъ.

-- На перепеловъ-то ужъ вовсе не похоже.

-- Я тебѣ говорю, что онѣ ни уха ни рыла въ мелкой дичи не смыслятъ. Знаютъ глухаря, тетерку, рябчика, а чтобы насчетъ мелкопитающейся птицы -- ни Боже мой.

Еще нѣсколько выстрѣловъ по воробьямъ и охотникъ съ наполовину наполненной сумкой направлялся къ деревнѣ. Сзади шелъ егерь, крутилъ головой и улыбался.

По болоту.

Изъ охотничьей избы вышли на задворокъ охотникъ и старикъ егерь Холодновъ, прошли за калитку плетня, выходящую въ поле, и поплелись по задамъ деревни. Охотникъ -- среднихъ лѣтъ мужчина съ закругленными усами и наполеоновской бородой, совсѣмъ напоминалъ тирольскаго стрѣлка. На немъ была надѣта темно-зеленаго поярка тирольская шляпа съ перомъ, сѣрый охотничій, солдатскаго сукна, жакетъ съ зеленой оторочкой и крупными пуговицами съ изображеніемъ собачьихъ головъ и высокіе сапоги съ мѣдными подковками на каблукахъ. Впереди радостно бѣжалъ рыжій сетеръ, обнюхивалъ кочки и кустики и то и дѣло оборачивался, посматривая на хозяина.

-- Такъ Василій Семенычъ вчера былъ, вчера и уѣхалъ?-- говорилъ охотникъ егерю.-- Жалко, жалко, что не подождалъ меня. А я такъ расчитывалъ съ нимъ встрѣтиться.

-- Вчера были, вчера и уѣхали. Пріѣхали они въ субботу съ вечера, переночевали, утромъ побродили по болоту, соскучились и уѣхали.

-- Да, что-жъ онъ, чудакъ, меня-то не подождалъ! Я вѣдь говорилъ ему, что пріѣду. Ну, вчера не могъ, задержали, а сегодня все-таки пріѣхалъ-же.

-- Не могу знать, Викентій Павлычъ... Они объ васъ вспоминали, но потомъ соскучились, потребовали телѣжку и на вечерній поѣздъ...

-- Убилъ онъ что-нибудь?

-- Гдѣ убить! Нешто въ воскресенье у насъ что убьешь? Ни въ жизнь ничего не убьешь, коли на одну птицу по три охотника приходится. По воскресеньямъ всѣ контористы тутъ, господа адвокаты, нѣмцы -- одно слово всѣ тѣ, кому по буднямъ не свободно. Вы знаете, по воскресеньямъ нашъ зеленовскій кабакъ ящиковъ пять-шесть лишнихъ пива продастъ -- вотъ какой съѣздъ бываетъ.

-- Да, да... Это-то, признаться сказать, меня и остановило вчера ѣхать. То-есть оно и задержали меня, но все-таки.

-- Какъ возможно по воскресеньямъ у насъ охотиться! По воскресеньямъ все равно попусту, по воскресеньямъ только, будемъ такъ говорить, для прокламаціи охотники ѣдутъ: во-первыхъ, чтобъ. моціонъ сдѣлать, а во-вторыхъ, чтобъ пива выпить. Настоящему-то охотнику у насъ и въ понедѣльникъ дѣлать нечего, потому съ воскресенья вся дичь распугана, -- разсказывалъ егерь.

-- Ну, въ понедѣльникъ-то еще ничего, -- замѣтилъ охотникъ.

-- Нѣтъ, ваша милость. Вѣдь они, вотъ хоть-бы эти нѣмцы-контористы, шумъ-гамъ въ лѣсу и на болотѣ дѣлаютъ, ходятъ по двое да по трое вмѣстѣ, попусту стрѣляютъ, мальчишки деревенскіе за ними корзинки съ пивомъ таскаютъ. Какая это охота! Это не охота, а безобразіе. Опять-же выпьютъ, сядутъ на пни и давай свои нѣмецкія пѣсни пѣть. А птица -- она шуму боится, она отлетаетъ. Она послѣ такого переполоха въ воскресенье развѣ-развѣ къ средѣ на свои любимыя мѣста вернется и сядетъ. Въ четвергъ или въ пятницу къ намъ пріѣзжать -- вотъ это настоящее охотницкое дѣло.

-- Такъ думаешь, что мнѣ сегодня не посчастливится?

-- Не думаю, чтобы съ хорошей добычей вернулись, -- отвѣчалъ егерь.

-- Я на многое и не расчитываю, а хоть-бы уточекъ пару.

-- Уточекъ-то можетъ быть и порѣшите. Утка у насъ бываетъ такъ, что и съ другого болота налетаетъ. Вѣдь эта птица шляющаяся. Она сегодня здѣсь, завтра тамъ.

-- Жаль, жаль, что Василій Семенычъ меня не подождалъ, -- твердилъ охотникъ.-- А я двѣ бутылки хорошей мадеры захватилъ. Теперь не съ кѣмъ и выпить будетъ. Представь себѣ, мы даже условились и насчетъ закуски: онъ рѣшилъ копченаго сига привезти, а я ветчины и сосисокъ.

-- Копченый сигъ съ ними былъ-съ. Копченый сигъ и сардинки. Выпили они свою фляжку, скушали сига и сардинки, выспались на сѣновалѣ, потомъ напились чаю и уѣхали.

-- Ну, куда я теперь съ закусками и съ мадерой!.. Одному всего мнѣ не одолѣть, запасъ у меня очень большой.

-- Да вѣдь до будущаго раза спрятать можно. У насъ при охотничьей избѣ ледникъ хорошій.

-- Сосиски не улежатъ. Ну, вотъ поди-жъ ты! А я даже и французской горчицы банку захватилъ. Кто здѣсь сегодня изъ охотниковъ?

-- Не ваша компанія. Одинъ изъ нѣмцевъ остался. Забыли его вчера товарищи. Онъ на сѣновалѣ спалъ, а они его и забыли. Сегодня проснулся и опять замотался. Теперь онъ съ женскимъ поломъ бобы разводитъ. Сегодня тамъ у насъ на концѣ деревни дѣвки и бабы картофель копаютъ, такъ съ ними... Подручный Никитка вторую ужъ порцію пива изъ кабака имъ притащилъ. Дамскій полъ угощаетъ.

-- А еще кто есть изъ охотниковъ? -- допытывался охотникъ.

-- Тоже замотавшійся. Не то онъ изъ купцовъ, не то управляющій. Съ субботы онъ тутъ. Вчера поѣхалъ на послѣдній поѣздъ, пьяный былъ, началъ по дорогѣ заѣзжать во всѣ мѣста, гдѣ можно выпить, опоздалъ на поѣздъ и вернулся обратно. Пріѣхали -- ни онъ, ни возница лыка не вяжутъ. Лошадь уткнулась мордой въ заборъ да такъ и стоитъ. Сотскій ужъ нашелъ его. Видитъ, что лошадь стоитъ и двое спятъ въ телѣгѣ... Ну, разбудилъ его и привелъ въ охотничій домъ.

-- Да, дѣйствительно, это мнѣ не компанія,-- согласился охотникъ.

-- Какая компанія, помилуйте... И послѣ воскресенья у насъ все такъ, все этотъ сортъ. Еще хорошо, что онъ вчера по дорогѣ ружье-то свое не потерялъ, -- сказалъ егерь.

-- Да, да... Долго-ли! Да и украсть могли.

-- Очень просто. У насъ здѣсь народъ таковскій. Одно слово -- подгородніе. Эти носъ у человѣка среди двухъ глазъ украдутъ.

-- Гдѣ-же онъ теперь? Спитъ?

-- Насилу уложили. На зарѣ проснулся, опохмелился на старыя-то дрожжи, да и давай крестьянскихъ куръ на задахъ стрѣлять. Трехъ куръ положилъ. Бабы выбѣжали, галдятъ, по полтора рубля за куру требуютъ. Спорили, спорили -- на рублѣ сошлись. Отдалъ за трехъ куръ.

-- Охота хорошая!-- улыбнулся охотникъ.

-- Еще бы. Тутъ можно безъ промаха. Да главное, далеко и ходить не надо. Дичь первый сортъ.

-- Ахъ, какъ жалко, что Василій Семенычъ меня не подождалъ!-- опять воскликнулъ охотникъ.-- Онъ ничего мнѣ передать не велѣлъ?

-- Банку мази для сапоговъ оставилъ и сказалъ: "коли, говоритъ, Викентій Павлычъ попроситъ свои сапоги смазать, то можешь ему дать".

-- Да, да... Мы согласились привезти: онъ банку мази, а я мѣдный чайникъ. Мѣдный чайникъ тоже у тебя здѣсь останется и ежели Василій Семенычъ спроситъ когда-нибудь, то можешь ему дать. Жалко, жалко, что нѣтъ мнѣ подходящей компаніи. Развѣ не подъѣдетъ-ли кто-нибудь?

-- Господинъ ветеранъ этотъ самый хотѣли побывать въ понедѣльникъ или во вторникъ. Конскій докторъ... Вотъ что собаку вашу лечилъ, -- отвѣчалъ егерь.

-- Ветеринаръ Крутогоровъ? Богъ съ нимъ. Онъ у меня двухъ собакъ уморилъ. Началъ лечить отъ чумы, далъ какую-то мазь, чтобы грудь смазывать, со щенка вся шерсть слѣзла и на другой же день онъ подохъ. А щенокъ хорошій, отъ хорошаго отца съ матерью. Я надъ нимъ дрожалъ и думалъ -- вотъ, вотъ воспитаю. Потомъ суку... У суки заболѣло что-то въ ухѣ. Далъ онъ капли... Ты что это, Холодновъ, хромаешь?-- обратился охотникъ.

-- Да должно быть животомъ стряхнулся? Недѣли двѣ ужъ это у меня. Все нѣтъ-нѣтъ ничего, а потомъ какъ хватитъ! Начнетъ съ живота, передастъ въ поясницу -- и вотъ что ты хочешь! Вѣрите-ли, подчасъ разогнуться не могу. Вотъ опять...-- разсказывалъ егерь, согнулся и схватился за животъ.

-- Такъ ступай домой... Ступай... Я одинъ по болоту поброжу, -- проговорилъ охотникъ.

-- Обязанность, сударь, ужъ наша такая, что мы должны при охотникѣ...

-- Что за вздоръ! Ступай домой.

Въ это время раздался звонъ бубенчиковъ. Вдали по дорогѣ ѣхала крестьянская телѣжка, запряженная парой. Егерь оживился.

-- Не къ намъ-ли кто? Не изъ охотниковъ-ли?-- сказалъ онъ.-- Вотъ можетъ быть вамъ и будетъ компанія.

Онъ приложилъ ладонь руки надъ глазами, сталъ вглядываться и наконецъ проговорилъ:

-- Господинъ докторъ... Настоящій докторъ, а не ветеранъ.

-- Мутусовъ? Ну, что-жъ... Это человѣкъ хорошій... Съ нимъ можно пріятно время провести. Махай ему, махай. Онъ остановится.

Охотникъ и егерь замахали руками.

II.

-- Докторъ! Докторъ! Остановитесь! -- кричалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

Телѣжка на дорогѣ остановилась. Изъ телѣжки выскочила черная собака и сталъ слѣзать охотникъ, плотный мужчина въ форменной фуражкѣ военнаго врача и въ черной венгеркѣ, опушенной мерлушкой. Вылѣзши изъ телѣжки, онъ расчитался съ возницей, вскинулъ на плечо ружье въ кожаномъ чехлѣ и сталъ подходить къ охотнику, одѣтому тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Славу Богу! Наконецъ-то пріѣхалъ человѣкъ, съ которымъ можно провести время!-- воскликнулъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.-- Здравствуйте, докторъ!

-- А, Викентій Павлычъ! -- отвѣчалъ докторъ, протягивая руку.-- Вы это что-же, съ охоты или на охоту?-- спросилъ онъ.

-- Какое съ охоты! Только еще иду на болото. Видите, пустой яхташъ.

-- Ну, это, положимъ, по здѣшнимъ мѣстамъ ничего не доказываетъ. Здѣсь вѣдь на одну птицу приходится по два охотника.

-- Такъ зачѣмъ-же ѣздите, если знаете, что здѣсь такія несчастныя мѣста!

-- Я? А затѣмъ, что если не буду ѣздить сюда, то при моей анаѳемской сидячей жизни живо жировое перерожденіе сердца наживешь. Нуженъ-же какой-нибудь моціонъ. Началъ было ежедневно на бильярдѣ играть -- убыточно, да и движенія безъ воздуха. Съ маркеромъ играть -- непріятно; такъ съ кѣмъ-нибудь начнешь -- просятъ заинтересовать партію. Игрокъ я плохой -- ну, рубли и летятъ. Что съ паціента получишь, то партнеру и отдашь. Практика-то наша не ахтительная. Сами знаете, въ Петербургѣ врачей, что собакъ. А! Старина, -- обратился докторъ къ раскланивающемуся передъ нимъ старику-егерю Холоднову.-- Здравствуй, здравствуй! Зачѣмъ это вы, Викентій Павлычъ, его съ собой взяли? -- спросилъ онъ охотника, одѣтаго тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Да такъ... Все-таки онъ лучше здѣшнія хорошія мѣста знаетъ. Кромѣ того, и для компаніи. Вдвоемъ-то все веселѣе ходить.

-- Отошлите его. Старыя кости покоя требуютъ. Лучше пусть онъ намъ дома яицъ на яичницу раздобудетъ. Мы часика два побродимъ, да и вернемся закусить. Ступай, старикъ, ступай домой.

-- Я ужъ и то его посылалъ. Оказывается, что онъ боленъ. Простудился, что-ли.

-- Не простудился, а животомъ стряхнулся, отвѣчалъ егерь.-- Все нѣтъ-нѣтъ ничего, а вдругъ подъ сердце и подкатитъ, и отдастъ въ пояса.

-- Грибами не обожрался-ли? Здѣсь вы живете въ грибномъ царствѣ, -- сказалъ докторъ.

-- Говорю, стряхнулся. Дрова кололъ -- вотъ и стряхнулся. Кабы обожраться -- ныло-бы меня, а то подъ сердце подкатываетъ. Найдетъ -- и подкатитъ.

-- Ну, ступай домой, Холодновъ. Да вотъ про грибы-то я вспомнилъ. Ты намъ раздобудь и грибовъ на деревнѣ, да и съ сметанкой... Сметанка, поди, тоже вѣдь здѣсь найдется. Ну, съ Богомъ! Возьми мой чехолъ отъ ружья и отправляйся.

-- Вы-бы, докторъ, его полечили да прописали что-нибудь, -- сказалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.-- Въ самомъ дѣлѣ человѣкъ нездоровъ. Шелъ, шелъ со мной давеча и вдругъ его схватило.

-- Ну, ладно. Вернемся въ охотничью избу, такъ я его осмотрю. Можно что-нибудь прописать. Только вѣдь онъ все равно лечиться не будетъ. Я его знаю...

-- Отчего?-- задалъ вопросъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.-- Отчего лечиться не будешь, Холодновъ?

-- Да вѣдь что-жъ лечиться-то, коли не поможетъ. У меня это временемъ. Найдетъ -- и отойдетъ. Вотъ какъ желтый листъ полетитъ съ дерева, каждый годъ схватываетъ, такъ гдѣ-жъ имъ помочь.

-- Да вѣдь онъ докторъ.

-- Эхъ, сударь! Не въ обиду имъ будь сказано, ученые доктора не знаютъ, какъ простого человѣка лечить. Ужъ я къ старухѣ ходилъ. Старуха меня растирала и горшокъ накидывала -- и то не помогло. У насъ старуха хорошая. Ужъ ежели старуха не помогла, такъ гдѣ-же имъ-то помочь!

-- Вотъ видите!-- кивнулъ докторъ на егеря. У насъ съ нимъ разговоровъ-то насчетъ медицины было да и перебыло. Ну, ступай, Холодновъ, и хлопочи насчетъ ницъ и грибовъ. Аяксъ! Фю-ю! свистнулъ докторъ собаку.

-- Да здѣсь онъ, здѣсь. Вонъ съ моей собакой нюхается, -- указалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.-- Двѣ собаки и два охотника...-- прибавилъ онъ.-- А какъ будетъ, если мы утку увидимъ? Кому стрѣлять?

-- Утка не бываетъ одна. Ихъ всегда нѣсколько вмѣстѣ. Вмѣстѣ и выстрѣлимъ. Что убьемъ, то подѣлимъ, -- отвѣчалъ докторъ.

-- А одну утку убьемъ?

-- Ну, чья собака принесетъ -- того и утка. Да я, батенька, не изъ-за дичи. Богъ съ ней съ дичью. Будетъ утка -- вы ее и берите себѣ. Я даже не люблю дикихъ утокъ. То-ли дѣло хорошая доморощенная утка да съ груздемъ

-- Однако, вы, докторъ, большой охотникъ до жирнаго.

-- Грѣшный человѣкъ -- люблю. Вотъ оттого-то меня и разноситъ. Но при моціонѣ -- ничего.

-- Напрасно вы грибовъ-то да яичницу заказали Холоднову. У меня привезены съ собой ветчина и отличныя сосиски.

-- Мы и ветчины съ сосисками... Доброму вору все впору. Я два-то часа проброжу по болоту, сгоню съ себя семь потовъ, такъ вернусь какъ крокодилъ голодный.

-- Нѣтъ, я къ тому, что грибы въ сметанѣ, ветчина, сосиски -- все на подборъ трудно переваримое.

-- У меня есть съ собой отличное топливо для усиленія варки желудка.

Докторъ ударилъ себя по фляжкѣ.

-- И у меня двѣ бутылки мадеры въ охотничьей избѣ осталось, -- сказалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Такъ чего-жъ вы хотите! При такой усиленной топкѣ мы топоръ переваримъ.

-- У васъ настой какой-нибудь въ фляжкѣ?

-- Отъ семи болѣзней, какъ говоритъ мой одинъ знакомый купецъ, Про средневѣковой жизненный эликсиръ слыхали? Такъ вотъ это онъ самый и есть.

-- Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ, какая у васъ настойка?

-- Все тутъ. Тутъ и ипекакуана, тутъ и трефоль, и александрійскій листъ, и мята и полынь. Знакомому калашниковскому купцу я этотъ настой прописалъ, такъ онъ и самъ, и вся его семья отъ всѣхъ болѣзней имъ лечатся. А вы зачѣмъ?..

-- Да такъ...-- улыбнулся охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, и спросилъ: -- Вы мнѣ скажите: отъ изжоги онъ помогаетъ?

-- Въ лучшемъ видѣ. Ну, такъ вотъ я давеча, пріѣхавъ въ охотничій домъ, напился чаю съ топлеными сливками и мнѣ что-то не то жжетъ, не то мутитъ.

-- Такъ вы-бы давно сказали! -- воскликнулъ докторъ, хватаясь за фляжку у пояса.-- Садитесь. Сейчасъ я вамъ отпущу дозу. Садитесь на пенекъ. Вонъ пень.

-- Да я и такъ.

-- Садитесь, говорю вамъ. Я и самъ сяду на кочку. Стоя нельзя. Никакого дѣйствія не будетъ имѣть.

-- А закусить есть чѣмъ? У меня ничего съ собой нѣтъ. Я все въ охотничьемъ домѣ оставилъ.

-- А вотъ березовымъ листомъ. А не листомъ, такъ вонъ кустъ брусники виднѣется. Пейте...

Докторъ протянулъ стаканчикъ, наполненный изъ фляжки. Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, выпилъ.

-- Ну, что чувствуете? -- спрашивалъ докторъ, наливая и себѣ стаканчикъ.

-- Да пока еще ничего не чувствую. А вотъ сейчасъ почувствуете и велію радость, и взыграніе сердца. Шестьдесятъ градусовъ, батенька, въ лекарствѣ-то. Ваше здоровье!

Докторъ выпилъ, сморщился, крякнулъ и прибавилъ:

-- Закусывайте березовымъ листомъ-то, закусывайте.

-- Нѣтъ, ужъ я лучше брусникой, -- потянулся къ кусту брусники охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- А я такъ листикомъ... Не вредитъ. Пожую и сплюну. Ну, теперь на привалѣ скрутить папироску, закурить, да и айда прямо на болото, -- сказалъ докторъ, вытаскивая изъ кармана табачницу.

III.

Докторъ и охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, уже около часа бродили по кочковатому болоту, поросшему лознякомъ и ракитой. Попадались и оазисы осиноваго молодятника, перемѣшаннаго съ мелкимъ березнякомъ. Въ сумкахъ охотниковъ до части добычи лежали только по три красныхъ гриба. Докторъ выпустилъ два заряда, якобы въ ястреба, носившагося надъ ихъ головами и, разумѣется, не попалъ.

-- Вредная хищная птица. Она дичь распугиваетъ. Надо ее уничтожать, -- сказалъ онъ.

-- Только это не ястребъ былъ, -- возразилъ товарищъ.

-- А кто-же? Да такъ какая-то птица. Ну, вотъ... Будто я по полету не знаю. Одно только, что очень ужъ онъ высоко летѣлъ. На такомъ разстояніи, само-собой, убить трудно, но все-таки я его задѣлъ. Вы замѣтили, какъ онъ перекувырнулся въ воздухѣ, измѣнилъ полетъ и сталъ опускаться?

-- Да что вы! Ничего подобнаго не было.

-- Ну, значитъ, вы плохо глядѣли. Да и гдѣ вамъ было видѣть! Вы въ это время свою собаку свистали. Нѣтъ-съ, это ястребъ и большой ястребъ. Я ужъ къ нимъ въ Тверской губерніи приглядѣлся, когда стоялъ тамъ съ полкомъ. Прехитрая птица. А видѣли, какъ онъ нападаетъ на добычу? Словно упадетъ на птицу. Какъ камень упадетъ. Нѣтъ, это ястребъ былъ. .

-- Ну, будь по вашему, -- улыбнулся охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Да что вы словно ребенка меня утѣшаете. Конечно-же, ястребъ. Скажу вамъ болѣе. По-полету было замѣтно, что онъ сильно раненъ и ему ужъ не жить.. Навѣрное гдѣ-нибудь околѣетъ. Я увѣренъ, что ежели намъ пройти вонъ въ ту сторону и побродить часокъ, то наши собаки даже найдутъ его.

-- Ну, полноте.

-- Хотите пари держать, что найдутъ?-- воскликнулъ докторъ.-- Положительно гдѣ-нибудь въ кустахъ околѣваетъ.

-- Ну, что за пари!

-- Ага, боитесь! А я-бы въ лучшемъ видѣ на три рубля пари подержалъ.

Пауза. Прошли молча съ четверть версты. Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, нашелъ еще красный грибъ и спряталъ его въ сумку.

-- А вѣдь нѣтъ дичи-то. Егерь правъ, что сюда, вскорѣ послѣ воскресенья, нельзя ѣздить. Воскресные охотники все распугаютъ. Вчера воскресенье и здѣсь, говорятъ, было такое сборище, что страсть, сказалъ онъ.

-- А все-таки я радъ, что поразмялся и пропотѣлъ, -- отвѣчалъ докторъ.-- И, наконецъ, все-таки не безъ дѣла. Я вредную птицу уничтожилъ.

-- Опять про ястреба?

-- А вы все сомнѣваетесь? Удивительно странный человѣкъ.

-- Ну, хорошо, хорошо. Чѣмъ-бы дитя ни тѣшилось... Все-таки вы пострѣляли, ружье попробовали, а я и того нѣтъ.

-- Такъ кто-жъ вамъ мѣшаетъ! Жарьте въ воронъ. Тоже вредныя птицы для дичи. Вы знаете, сколько онѣ мелкихъ выводковъ уничтожаютъ! Вонъ двѣ вороны. Стрѣляйте.

-- Ну, что! Не стоитъ. Нѣтъ, я думаю здѣсь голубиную садку устроить... Сговориться человѣкамъ десяти, привезти голубей изъ города и устроить стрѣльбу въ голубей на призы. Это очень интересно. Десять человѣкъ по десяти рублей сложатся сто рублей. Половину на призы, половину на пирушку. А ежели набрать пятнадцать человѣкъ, то вѣдь сто пятьдесятъ рублей образуется. Нѣтъ, право, и устрою... Я сегодня-же составлю подписной листъ и передамъ его егерю. Вы подпишитесь?

-- Смотрите, смотрите... Ваша собака стойку дѣлаетъ! -- воскликнулъ докторъ.

-- Ахъ, да... Дѣйствительно. Наконецъ-то кое-что попалось.

-- Тише говорите.

Охотники приготовились и взяли ружья на перевѣсъ.

-- Кому стрѣлять?-- шопотомъ спросилъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Да ужъ стрѣляйте вы. Ваша собака стойку дѣлаетъ.

-- Мнѣ нехочется васъ-то обидѣть. Давайте ужъ вмѣстѣ стрѣлять. Стрѣляйте и вы... Однако, что-же это?.. Смотрите, она уже что-то нюхаетъ въ кустахъ. Нѣтъ, это не дичь.

-- Нѣтъ-ли барсуковой норы? Осторожнѣе, осторожнѣе подходите.

-- Да я и такъ осторожно.

Охотники тихо приблизились къ кустамъ ракитника и раздвинули вѣтви. Въ кустахъ лежалъ внизъ лицомъ мужикъ.

-- Фу, ты пропасть! Ну, дичь! -- воскликнулъ докторъ.

-- Мертвый или пьяный? Смотрите, онъ не дышетъ. Это мертвый, -- сказалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, и тронулъ мужика ногой въ бокъ.

Мужикъ пошевелилъ рукой.

-- Пьяный, должно быть, -- отвѣчалъ доктору наклонился надъ мужикомъ, потрясъ его за руку и крикнулъ:-- Почтенный! Ты чего тутъ?

-- Постой... Не замай...-- послышался откликъ.

-- Вставай! Нечего тебѣ тутъ валяться на сырой землѣ. Еще простудишься.

Мужика начали расталкивать. Онъ приподнялся, посоловѣлыми глазами посмотрѣлъ на охотниковъ и сталъ почесывать у пазухи. Черезъ минуту онъ зѣвнулъ и проговорилъ:

-- Гдѣ купецъ-то?

-- Какой купецъ? -- спросилъ докторъ.

-- Да нашъ купецъ... Купецъ Аникій Митрофанычъ. Фу, ты пропасть! Да какъ-же это я заснулъ-то? Повелъ я утречкомъ Аникія Митрофаныча въ Калиново къ бабенкѣ тутъ одной... Вы, господа, его ищете, что-ли? Аникія Митрофаныча?

-- Ничего мы не ищемъ. Мы охотимся, ну, а наша собака и нашла тебя.

-- Охо-хо-хо!-- зѣвалъ мужикъ.-- Какъ-же это я уснулъ-то? Вы изъ Зеленова?

-- Да, изъ Зеленова.

-- И я зеленовскій. Ахъ, ты шутъ! Да гдѣ-же купецъ-то?

-- Никакого мы купца не знаемъ. А вотъ нашли тебя и думали, что ты мертвый.

-- Зачѣмъ мертвымъ быть! Мы сегодня рано утречкомъ съ купцомъ загуляли, да и съ вечера были хвативши. Купецъ вашъ-же охотникъ. Онъ тутъ съ субботы чертитъ. Хорошій купецъ, ласковый... "Все, говоритъ, мужской полъ, да мужской полъ, а мнѣ, говоритъ, съ мужскимъ поломъ пить надоѣло и скучно. Приведи, говоритъ, ты меня къ такой бабѣ, которая-бы разговорить меня могла". Тьфу! Одолжите, господинъ, окурочка покурить.

Докторъ далъ. Мужикъ затянулся окуркомъ, хотѣлъ подняться, но не удержался на ногахъ и опять упалъ въ кусты.

-- Вотъ какъ разлежался! Вѣдь это земля меня притягиваетъ, -- пробормоталъ онъ.-- Тьфу! Неужто купецъ-то ушелъ? "Желаю, говоритъ, видѣть бабу, которая-бы меня разговорила"... Вашъ-же охотникъ... Ну, у насъ есть такая баба въ Калиновкѣ... Василиса Андреевна... Повелъ я его къ ней... Сѣли тутъ, выпили...

-- Пойдемте, докторъ... Ну, его...-- сказалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Постойте... Погодите, Викентій Павлычъ... А молодая и красивая эта баба?-- заинтересовался докторъ.

-- Ахъ, бабникъ, бабникъ! Пойдемте.

-- Погодите. Красивая эта баба?

-- Да ужъ баба -- одно слово -- мое почтеніе! Самая веселая. Ты ей слово, а онъ десять. И пѣсни пѣть горазда. Ахъ, купецъ, купецъ! Тьфу!

-- Постой. Далеко эта баба живетъ?

-- Вдова-то? Василиса-то Андреевна?.. Мы гдѣ теперича, баринъ, будемъ?

-- Да мы на Разваловомъ болотѣ.

-- На Разваловомъ болотѣ? Ну, такъ вотъ тутъ сейчасъ...

-- Можешь ты насъ къ этой бабѣ проводить?

-- Полноте, докторъ, бросьте...-- останавливалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Отчего-же не пройтиться? По крайности увидимъ, какая тутъ дичь есть, которая можетъ купца отъ скуки разговорить. Можешь ты, говорю, проводить насъ съ этой бабѣ?-- спрашивалъ мужика докторъ.

-- Могу, ваше сіятельство, въ лучшемъ видѣ могу.

-- Ну, веди.

Мужикъ поднялся и, шатаясь, повелъ охотниковъ.

-- Оставьте, докторъ... Ну, что вамъ за охота!-- все еще отговаривалъ доктора товарищъ.

-- Нравы хочу наблюдать. У этой бабы чаю напиться можно?

-- Въ ведро самоваръ держитъ, -- отвѣчалъ мужикъ.-- Вдова, одно слово -- ягода.

-- Вотъ видите, Викентій Павлычъ, какъ хорошо. Чаю напьемся у ней, а поѣсть пойдемъ къ себѣ въ охотничій домъ въ Зеленово. Веди, почтенный, веди.

Мужикъ остановился, поправилъ шапку и, улыбаясь, сказалъ:

-- Ослабъ я, ваша милость, очень... Сильно ужъ земля къ себѣ притянула -- вотъ ноги и шатаются. Ежели-бы намъ отъ вашей чести стаканчикъ въ подкрѣпленіе...

-- Ну, пей, пей... Вотъ тебѣ...

Докторъ отвинтилъ отъ горла фляжки стаканчикъ, налилъ настойки и далъ мужику. Мужикъ выпилъ.

-- Вотъ за это благодаримъ покорно. Теперь черезъ это лекарствіе мы куда угодно можемъ живо... Одна нога здѣсь, другая тамъ.

Мужикъ повеселѣлъ. Докторъ и охотникъ, одѣтый тирольцемъ, шли за намъ.

IV.

Полупьяный мужикъ, спотыкаясь о кочки и гнилые пеньки давно срубленныхъ деревьевъ, шелъ впереди охотниковъ и бормоталъ:

-- И куда это купецъ мой дѣваться могъ ума не приложу! Пили вмѣстѣ. Если я былъ пьянъ и онъ долженъ быть пьянъ, коли меня сморило и я уснулъ въ лѣсу, стало быть и онъ долженъ былъ уснуть, потому мы съ нимъ душа въ душу... Онъ стаканчикъ, и я стаканчикъ. Ахъ, Аникій Митрофанычъ, Аникій Митрофанычъ! Вотъ что, господа честные, ваше благородіе... Не завалился-ли онъ какъ-нибудь въ другіе кусты?-- обратился мужикъ къ слѣдовавшимъ за нимъ охотникамъ.-- Меня-то вы нашли и разбудили, а его-то нѣтъ.

-- Веди, веди. Показывай, гдѣ твоя магическая баба Василиса Андреевна, которая отъ тоски разговорить можетъ, -- сказалъ докторъ.

-- Бабу мы найдемъ, насчетъ этого будьте покойны... А вотъ Аникія-то Митрофаныча больно жаль. И навѣрное онъ, сердечный, гдѣ-нибудь въ кустахъ.

-- Да Аникій-то Митрофанычъ твой изъ гостинодворовъ, что-ли?-- спросилъ мужика охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Во, во, во... Краснымъ товаромъ въ рынкѣ торгуетъ.

-- Ну, такъ успокойся. Онъ уже давнымъ давно около охотничьей избы сосѣдскихъ куръ стрѣляетъ. Мнѣ давеча про него нашъ Егоръ Холодновъ сказывалъ.

-- Ну?!-- протянулъ мужикъ.-- Какъ-же онъ меня-то въ кустахъ забылъ и одинъ ушелъ? Вѣдь другъ, первый другъ. Ахъ, Аникій Митрофанычъ, Аникій Митрофанычъ! А только доложу вамъ, господа, и душа-же человѣкъ! Вотъ душа-то! Себѣ стаканчикъ -- мнѣ стаканчикъ; себѣ бутылку пива -- мнѣ бутылку пива. И все въ этомъ направленіи.

-- Ты къ бабѣ-то веди, а разговаривай поменьше, -- перебилъ мужика докторъ.

-- Да ужъ пришли. Чего вести-то? Вонъ ея изба стоитъ. Сама она у насъ крайняя и изба у ней крайняя. Такъ крайняя на деревнѣ и стоитъ. Вонъ она...

Мужикъ покачнулся на ногахъ, показалъ на избу, выглядывающую изъ-за деревьевъ, и продолжалъ:

-- Самъ становой къ ней чаю напиться заѣзжаетъ -- вотъ она баба-то у насъ какая! Вонъ и кузница ейная стоитъ. Кузнечиха она у насъ. Работника кузнеца держитъ. Мужъ кузнецъ былъ и ей кузницу оставилъ. Дозвольте, господа, папироски? Ужасъ какъ томитъ, не покуривши!

-- Вотъ папироска, только не останавливайся.

-- Ну, благодаримъ покорно. А то спички есть, а папироски нѣтъ. Ахъ, купецъ, купецъ! Да неужто ужъ онъ на деревнѣ, у охотничьей избы? Вотъ уха-то! Съ чего-же это я-то такъ напился и уснулъ? Постой... Что мы съ нимъ выпили? На деревнѣ рано утречкомъ пиво пили. Потомъ по холодку пошли... Идемъ -- "давай, говоритъ, землякъ, выпьемъ". Онъ три стаканчика, я три стаканчика... Зашелъ разговоръ, что люди по походному коли ежели, то и изъ берестянаго стакана пьютъ. Присталъ ко мнѣ: "сдѣлай берестяный стаканъ, желаю изъ берестянаго стакана выпить". Ну, я и сдѣлалъ бурачекъ. Онъ бурачекъ выпилъ, я бурачекъ выпилъ. Ну, а вотъ дальше не помню. Съ чего пьяну-то быть? И ума не приложу, съ чего!..

-- Здѣсь, что-ли, твоя Василиса Андреевна живетъ?

-- Здѣсь, ваша милость. Сейчасъ я ей въ окошко постучу.

Охотники остановились около исправной одноэтажной избы о четырехъ окнахъ по фасаду, крытой тесомъ. Замѣтно было нѣкоторое довольство. На окнахъ виднѣлись бѣлыя коленкоровыя занавѣски на шнуркѣ, а на одномъ изъ оконъ стоялъ даже алебастровый купидонъ, опустившійся на одно колѣно и сложившій на груди руки. Мужикъ подошелъ къ окну и постучалъ въ него.

-- Василиса Андреевна! Дома? Я гостей къ тебѣ на перепутье привелъ. Хорошіе господа, питерскіе!-- крикнулъ онъ.-- Господа охотники... Отворяй калитку, принимай гостей, ставь самоваръ.

Въ окнѣ показалась голова среднихъ лѣтъ полной женщины, окутанная расписнымъ шелковымъ фуляровымъ платкомъ, и улыбнулась, показавъ черные зубы.

-- Сейчасъ сейчасъ...-- заговорила она и отошла отъ окна.

-- Это она сама и есть?-- спросилъ докторъ мужика.

-- Сама-съ, -- кивнулъ тотъ.

-- Такъ-какъ же ты говорилъ, что она красивая и молодая?-- прибавилъ шопотомъ докторъ.-- Во-первыхъ, баба уже въ лѣтахъ, а во-вторыхъ и чернозубая.

-- Это-то, господинъ, и хорошо. Это-то купцы и одобряютъ. Зубы черны, брови бѣлы. Становой къ ней чай пить заѣзжаетъ и завсегда передъ ней разныя улыбки... Чего вамъ лучше? Самъ становой. А главное, у ней нравъ веселый. Хоть ты ее разказни, вотъ возьми за косу да объ полъ, и она все будетъ смѣяться и разговоръ разсыпать.

-- И толстая какая!

-- Это она съ пива. Господа потчуютъ. Судите сами: самъ становой и тотъ меньше полдюжины не ставитъ.

-- Разочаровались въ деревенской красавицѣ?-- спросилъ доктора охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Да... но все-таки зайдемъ къ ней... Надо посмотрѣть хорошенько.

Щелкнулъ засовъ калитки и калитка отворилась. На порогѣ стояла Василиса Андреевна. Теперь можно было замѣтить, что она была въ яркомъ зеленомъ шерстяномъ платьѣ, очень плохо сшитомъ. Яркій платокъ ея былъ зашпиленъ подъ подбородкомъ золотой брошкой, изображавшей стрѣлу съ вставленными въ нее нѣсколькими бирюзовыми камушками. На красныхъ рукахъ блестѣло нѣсколько недорогихъ перстенечковъ.

-- Пожалуйте, пожалуйте, гости дорогіе, -- говорила она, смѣясь.-- А я слышу, стучатъ въ окошко. Думаю, кто это такой? Не лошадей-ли ковать привели? А у меня работникъ-то сегодня загулявши. Выглядываю въ окошко -- эво какія лошади! На двухъ ногахъ, совсѣмъ даже и не похожи. Вотъ сюда, въ горницу пожалуйте.

-- Водка у гостей есть, а ты самоваръ ставь, Василиса Андреевна, да яичекъ на закусочку, -- говорилъ мужикъ, входя въ комнату за охотниками. Комната была оклеена дешевенькими обоями. На стѣнѣ висѣла олеографія изъ преміи журнала "Нива" -- "Спящая царевна". Тутъ же тикали дешевенькіе часы съ расписнымъ циферблатомъ и помѣщалось зеркало съ перекинутымъ черезъ него полотенцемъ. На столѣ, покрытомъ красной скатертью, стояла лампа. Вторая стѣна комнаты была заставлена широкой кроватью съ горой подушекъ и взбитой периной, покрытой розовымъ тканьевымъ одѣяломъ. Въ углу образъ въ ризѣ и передъ нимъ лампадка.

Охотники, озирая комнату, сѣли на стулья. Хозяйка удалилась въ смежную комнату. Мужикъ послѣдовалъ за ней. Слышно было какъ онъ говорилъ ей:

-- Магарычь съ тебя -- двугривенный деньгами и поднести обязана.

-- Да ладно, ладно, -- отвѣчала она шопотомъ.-- А только ты скажи господамъ, что меньше какъ за рубль я ихъ чаемъ поить не стану. А ежели яицъ, то у меня тоже меньше какъ за рубль десятокъ яицъ нѣтъ.

-- Заплатятъ, заплатятъ. Ты улыбки-то только дѣлай повеселѣй. Господа хорошіе, господа первый сортъ, -- отвѣчалъ мужикъ.

Охотники слышали все это. Докторъ подмигнулъ товарищу и произнесъ:

-- Вотъ она подгородная-то деревня! Умѣютъ пользоваться.

Въ смежной комнатѣ загремѣла самоварная труба. Мужикъ вышелъ оттуда, уже что-то прожевывая.

Охотники сидѣли на жесткомъ клеенчатомъ диванѣ и въ ожиданіи чая покуривали папиросы. Охотникъ, около котораго лежала форменная фуражка военнаго доктора, кивалъ на кровать съ взбитымъ пуховикомъ и грудою подушекъ и, улыбаясь, говорилъ охотнику, одѣтому тирольскимъ стрѣлкомъ:

-- Мягко же спитъ здѣшняя хозяйка дома. Двѣ перины у ней такихъ, двѣ... Другая вонъ въ той каморкѣ за кухней про гостей припасена,-- отвѣчалъ за охотника, одѣтаго тирольскимъ стрѣлкомъ, мужикъ-проводникъ, помѣщавшійся около двери на кончикѣ стула.-- Богатѣющая баба, даромъ что вдова. Однихъ самоваровъ у ней три штуки. Теперича у ней стакановъ этихъ самыхъ, такъ приходи десять человѣкъ гостей, про каждаго хватитъ.

Охотничьи собаки лежали привязанныя цѣпочками къ ножкамъ дивана и ловили летающихъ по комнатѣ мухъ, то и дѣло щелкая зубами.

Вскорѣ показалась: сама кузнечиха Василиса Андреевна, внося въ комнату кипящій самоваръ и ставя его на столъ передъ диваномъ. Она уже нѣсколько прифрантилась: на зеленое платье была надѣта черная бархатная кофточка, обшитая бахрамой и стеклярусомъ. Она вся сіяла улыбкой и задала вопросъ:

-- А что, господа, позвольте васъ спросить, вы генералы будете?

-- Нѣтъ. Мы нѣсколько поменьше чиномъ, -- отвѣчалъ докторъ.

-- А то ко мнѣ и генералы чай пить заходятъ. Судейскаго генерала Алексѣя Степаныча знаете? Съ шишкой такой онъ вотъ на этомъ самомъ мѣстѣ. Такъ вотъ онъ... Очень прекрасный и веселый мужчина -- надо чести приписать. Потомъ еще одинъ генералъ -- Кирила Афанасьичъ. Ужъ изъ какихъ онъ генераловъ -- не умѣю вамъ сказать, а только генералъ.

-- Кирила Афанасьичъ? Кирила Афанасьичъ по страховкѣ онъ, -- пояснилъ мужикъ.-- Я знаю. Вотъ коли ежели что гдѣ сгоритъ, такъ онъ деньги выплачиваетъ. На Гороховой они въ Питерѣ существуютъ. Я къ нимъ щенка возилъ.

-- Такъ вотъ эти господа сколько разъ у меня бывали, -- поддакнула Василиса Андреевна, заваривая чай.-- Хорошіе господа... хи-хи-хи...-- засмѣялась она, и прибавила:-- Сколько разъ здѣсь у меня и отдыхали. Прикрою я ихъ кисейкой отъ мухъ -- они и спятъ.

-- А ужъ пуще всего ее, вашескоблагородіе, купцы обожаютъ за ея нравъ веселый, -- замѣтилъ мужикъ.

-- Что ты, что ты! Да господа-то больше. На купцовъ-то я не больно-то и вниманія обращаю Что такое купецъ? Придетъ пьяный и начнетъ безобразить. А я люблю, чтобы на деликатной ногѣ. Я, господа, четыре года въ Питерѣ въ кухаркахъ у одного генерала выжила, пока въ дѣвушкахъ была. Я какой угодно соусъ, какое угодно жаркое и сладкое -- все могу. Вотъ судейскій-то генералъ нынче наѣзжалъ, такъ я ему раковый супъ готовила.

-- Все можетъ -- это вѣрно, -- махнулъ рукой мужикъ.-- Ее въ одно ухо вдѣнь, въ другое вынь. Баба походная.

-- Да и по сейчасъ бы, можетъ статься, у того генерала въ кухаркахъ существовала, потому жалованья двѣнадцать рублей на всемъ готовомъ и отъ покупокъ рублей шесть наживала, а пріѣхала я сюда къ себѣ въ деревню на побывку, съ родственниками повидаться, а меня кузнецъ, покойный мужъ, и сталъ сватать. Вдовый онъ былъ, при всемъ хозяйствѣ. Ну, я подумала и вышла за него замужъ. Вотъ кузница послѣ него осталась, лошадей куемъ. Домъ тоже... Съ какой стати теперь въ люди идти? А что ежели къ деликатному обращенію я привыкши, такъ меня здѣсь господа посѣщаютъ -- вотъ мнѣ и не скучно. Семъ-ка я вамъ, гости дорогіе, медку и вареньица къ чаю выставлю. У меня для хорошихъ гостей и свѣжій медъ и варенье есть. Варенье сама варила, -- сказала Василиса Андреевна и отправилась за медомъ и вареньемъ.

-- Господская кухарка, одно слово, первый сортъ!-- подмигнулъ ей вслѣдъ мужикъ и крикнулъ:-- Ты, Василиса Андреевна, яицъ-то господамъ неси на закуску. Они выпьютъ водочки и меня съ тобой попотчуютъ.

Вскорѣ явилось варенье, медъ, яйца. Докторъ сталъ отвинчивать стаканчикъ отъ фляжки. Мужикъ заранѣе облизывался.

-- Нате-ка, хозяюшка, выпейте.

-- Да вѣдь я мужскаго-то почитай совсѣмъ не потребляю. Развѣ что рюмку... Вотъ ежели пивца ваша милость будетъ, то пошлите парочку. Вотъ онъ сбѣгаетъ въ питейный и принесетъ,-- кивнула Василиса Андреевна на мужика, однако взяла стаканчикъ съ водкой, выпила и закашлялась.

-- Пивца желаете? Можно, можно...-- заговорилъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, и полѣзъ въ карманъ за деньгами.

-- Да ужъ что пару-то приносить!-- вскричалъ мужикъ.-- Парой пива и мараться не стоитъ. Господа хорошіе. Они и за полдюжиной пошлютъ. Прикажете полдюжины, ваша милость?

-- Ну, тащи полдюжины.

Охотники выпили передъ чаемъ и закусывали вареными яйцами. Василиса Андреевна сидѣла противъ нихъ и разсказывала:

-- Я въ Петербургѣ-то и въ театрахъ бывала. Всякія представленія видѣла. Хорошо таково въ Александринскомъ театрѣ представляютъ. Лучше чѣмъ на балаганахъ. Я и Пассажъ знаю. Очень чудесно въ немъ проминажъ дѣлать, когда газъ горитъ.

-- Здѣсь-то, поди, скучаете, хозяюшка, послѣ Петербурга?-- спросилъ докторъ, чтобы что-нибудь спросить.

-- Я отъ мужицкаго обращенія скучаю, будемъ такъ говорить, -- отвѣчала Василиса Андреевна.-- Но такъ какъ меня господа посѣщаютъ, то я при ихъ политичныхъ разговорахъ и отвожу душу. Кушайте, гости дорогіе, чай-то, -- кланялась она.-- А что вотъ онъ давеча про купцовъ... Мужикъ этотъ самый... То купцовъ я терпѣть не могу. Купецъ придетъ -- и сейчасъ ему пѣсни пой, сейчасъ ему потрафляй по его нраву. А главное это то, что онъ надъ тобой же куражится. Ты ему потрафляешь, а онъ надъ тобой куражится. А чего тутъ? Я сама себѣ госпожа. Вотъ послѣ мужа домъ поправила, горницу на городской манеръ сдѣлала.

Прибѣжалъ мужикъ съ пивомъ. Василиса Андреевна, не пившая чаю, присосѣдилась къ пиву и въ четверть часа, стаканъ за стаканомъ, осушила двѣ бутылки. Одну бутылку мужикъ взялъ себѣ и, сидя въ почтительномъ отдаленіи на стулѣ около двери, пилъ изъ глиняной кружки. Охотники, напившись чаю, поднялись съ мѣстъ и стали уходить. Докторъ полѣзъ за кошелькомъ, чтобы разсчитаться за угощеніе.

-- Только-то и будетъ?-- удивленно спрашивала, вся раскраснѣвшаяся отъ пива и водки Василиса Андреевна. -- а я думала, вы еще погостите. Что-жъ вы такъ скоро-то? Я бы вамъ раковъ у ребятишекъ на деревнѣ раздобыла и сварила бы..

-- Нѣтъ, ужъ пора. Мы давно по болоту мотаемся, -- отвѣчалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.-- Пойдемъ въ Зеленово въ охотничью избу, оставимъ собакъ да и домой.

-- Ну, напредки милости просимъ. У меня и переночевать можно, колъ до темноты засидитесь. Господа ночуютъ. Сосѣди про меня говорятъ тутъ: "вотъ-де вдова и гостей мужчинскаго полу у себя оставляетъ", а мнѣ наплевать. На чужой ротокъ не накинешь платокъ. А я знаю, что я честная вдова и себя соблюдаю. Хи-хи-хи... Вѣдь ежели они это говорятъ, то говорятъ по зависти, что вотъ у меня господа бываютъ. Ну, прощайте... Благодаримъ покорно, -- закончила Василиса Андреевна, принимая двѣ рублевыя бумажки за чай и яйца, и отправилась за ворота провожать охотниковъ.

-- Ну, вотъ... Теперь мы видѣли и здѣшнюю чаровницу съ черными зубами, -- сказалъ докторъ, когда отошелъ отъ избы.

Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, только улыбнулся.

VI.

Охотяники приближались къ охотничьей избѣ.

Они были не безъ добычи. Докторъ несъ дикую утку, держа ее за горло и помахивая ею.

-- Возьмите утку-то себѣ, право возьмите, -- говорилъ онъ охотнику, одѣтому тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Нѣтъ, нѣтъ... Мы ее раздѣлимъ пополамъ, -- отвѣчалъ тотъ.-- Выстрѣла было два, стрѣляли мы оба, видно даже, что оба заряда попали въ нее, стало-быть добыча пополамъ.

-- Да какъ тутъ утку дѣлить! Возьмите ее всю. Вы человѣкъ женатый, снесете ее женѣ. А мнѣ куда съ уткой? Я человѣкъ холостой и даже не каждый день столуюсь дома. Мнѣ и похвастаться-то добычей не передъ кѣмъ.

-- Передъ кухаркой похвастаетесь.

-- Это половиной-то утки? Да кухарка въ заходъ захохочетъ. Берите, берите.

-- Право мнѣ совѣстно.

-- Берите, говорю вамъ.

Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, пожалъ плечами и сказалъ:

-- Ну, спасибо, коли такъ. Только мнѣ, право, совѣстно.

-- Что за совѣсть! Конечно, одной утки мало на жаркое -- ну, прикупите другую. Навѣрное ужъ у егеря есть на ледникѣ.

-- Знаете, я этого никогда не дѣлаю, чтобы покупать дичь на охотѣ и потомъ выдавать ее за свою добычу.

-- Да вѣдь мало одной-то утки. У васъ велика-ли семья?

-- Самъ-шесть за столъ садимся.

-- Ну, вотъ видите. Что тутъ ѣсть!

-- Цыплятъ кухарка прикупитъ. Кто цыпленка возьметъ, кто утки...

Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, взялъ утку и привѣсилъ ее къ своему яхташу. Видна уже была охотничья изба. На бревнахъ около охотничьей избы сидѣли пять-шесть бабъ и дѣвокъ и тонкими голосами пѣли пѣсню. Противъ бабъ и дѣвокъ стоялъ рыжебородый человѣкъ безъ шапки въ охотничьихъ сапогахъ, съ бутылкой пива въ одной рукѣ и стаканомъ въ другой и покачивался на ногахъ.

-- Кто это такой? Что это за пѣніе?-- спросилъ докторъ.

-- Да купецъ куролеситъ, -- отвѣчалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.-- Пріѣхалъ еще третьяго дня на охоту, запьянствовалъ, ни въ лѣсъ, ни на болото не идетъ, шляется по деревнѣ, поитъ мужиковъ и бабъ. Егерь разсказываетъ, сегодня съ ранняго утра началъ... Перестрѣлялъ на деревнѣ нѣсколько куръ... И вотъ до сихъ поръ...

Купецъ увидалъ охотниковъ и бросился къ нимъ.

-- А! Голубчики! Наши охотнички! Ну, что? Много-ли настрѣляли? -- воскликнулъ онъ.-- А я эво какихъ пять лебедей подстрѣлилъ!

Купецъ указалъ на бабъ, сидящихъ на бревнахъ.

-- Утку подстрѣлили? -- кивнулъ онъ на утку, висящую у яхташа.-- Это на двоихъ-то да одну утку? Ну, моя добыча лучше. Вонъ мои покойнички лежатъ. Разъ, два, три, четыре. Четыре птичьи души загубилъ.

Невдалекѣ отъ бревенъ лежали четыре застрѣленныя курицы.

-- Четыре птичьи души... Право... Да что тутъ по болотамъ-то да по лѣсамъ ноги ломать! Я на деревнѣ дичину нашелъ...-- продолжалъ купецъ.-- Голубчики! Пивца по стаканчику?..-- предлагалъ онъ.-- Съ устатку-то хорошо.

-- Нѣтъ, спасибо. Мы еще не обѣдали. Мы обѣдать будемъ, -- отвѣчалъ докторъ.

-- Да передъ обѣдомъ-то кишечки прополоскать и чудесно.

Охотники прошли въ охотничью избу. Ихъ встрѣтилъ старикъ егерь Холодновъ.

-- А я ужъ васъ заждался, ваша милость. И грибы, и яицъ для яичницы вамъ заготовилъ. Съ добычей-ли? Всего одну уточку порѣшили?

-- Нѣтъ дичи... Никакой дичи нѣтъ...-- отвѣчалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Я вѣдь докладывалъ вашей милости, что у насъ по понедѣльникамъ охотиться нельзя. По воскресеньямъ очень много народу наѣзжаетъ по болотамъ и лѣсамъ шляться -- ну, вся дичь и распугана. Вонъ въ родѣ нашего купца охотничекъ пріѣдетъ и пойдетъ по лѣсу бродить, такъ такой не только что дичь, а и медвѣдей распугаетъ. Жарить грибы и яичницу?

-- Да, да... Да и сосиськи мои сваришь. Также подашь мою ветчину.

Охотники начали раздѣваться. Комната въ избѣ была уставлена по стѣнамъ старыми мягкими диванами. На одномъ изъ дивановъ лежалъ внизъ лицомъ плѣшивый человѣкъ въ кожаной курткѣ и спалъ. При входѣ ихъ онъ пробудился, сѣлъ на диванъ и, почесываясь и позѣвывая, смотрѣлъ на нихъ заспанными глазами. Наконецъ онъ пришелъ въ себя и произнесъ:

-- Добраго здоровья... Съ охоты? Ну, что, счастливо-ли?

-- Плохо...-- отвѣчалъ докторъ.-- Нѣтъ дичи, совсѣмъ нѣтъ дичи. Птица словно вся вымерла. Вонъ одну утку подстрѣлили.

-- Что одна утка! Обидно и домой-то везти. Нѣтъ, я сегодня много-бы убилъ, я всталъ на зарѣ, дичь попадалась, но удивительное несчастіе. Вижу, что утки... подхожу къ болоту -- ястребы носятся. Ну, разумѣется, утки сейчасъ въ разсыпную, въ осоку прятаться. А въ травѣ какъ-же ихъ стрѣлять? Да такъ разъ пять. Хотѣлъ ястреба подстрѣлить -- высоко. Вѣдь внизъ-то, подлецъ, не спускается, а только съ высоты утокъ пугаетъ. Плюнулъ я и отправился въ лѣсъ на тетеревей.

-- Ну, и что-же? Убили?-- спросили въ одинъ голосъ охотники.

-- Можете себѣ представить, убилъ! Но какое несчастіе... Выпускаю зарядъ -- тетеревъ валится. Иди и подбирай... Вдругъ изъ кустовъ выскакиваетъ лисица, хватаетъ тетерева и бѣжитъ, -- разсказываетъ плѣшивый человѣкъ.

Охотники переглядываются и недовѣрчиво смотрятъ на него.

-- Да вы не шутите?-- спрашиваетъ наконецъ докторъ.

-- Зачѣмъ-же я буду шутить? Необычайный случай, потрясающій случай. Я хочу даже корреспондировать объ немъ въ охотничій журналъ.

-- Но вѣдь вы охотѣлись съ собакой?

-- Съ собакой.

-- Какъ-же лисица собаки-то не испугалась. Вѣдь собака была тутъ-же?-- спросилъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

-- Ну, вотъ подите-же!

-- Собака-то все-таки бросилась за лисицей?

-- Бросилась. Но вѣдь у меня не гончая-же собака. Развѣ она можетъ за лисицей?.. Пробѣжала немного и назадъ...

-- Странно, что лисица, слыша выстрѣлъ и чуя собаку, выскочила изъ кустовъ... Вѣдь это что-то невѣроятное.

-- Ну вотъ подите-жъ вы, самъ знаю, что невѣроятное, но между тѣмъ это такъ. Я разсказываю егерю -- и онъ не вѣритъ.

-- Да и невозможно вѣрить, -- откликнулся егерь.

-- Ты долженъ вѣрить! Что мнѣ передъ тобой врать? Корысть какая, что-ли!

-- Позвольте, Романъ Романычъ...

-- Молчи. Иду дальше -- опять собака наводитъ на тетерева. Тутъ вотъ онъ, тутъ... Только-бы стрѣлять. Взвожу курокъ, прицѣливаюсь -- вдругъ шасть заяцъ...

-- И заяцъ тетерева унесъ?

Плѣшивый человѣкъ счелъ за нужное обидѣться.

-- Послушайте... Зачѣмъ вы со мной такъ разговариваете? Я-же вѣдь не лгунъ. Я очень хорошо понимаю, что заяцъ не можетъ схватить тетерева, тѣмъ больше, что тетеревъ на деревѣ. На заяцъ меня окончательно съ панталыку сбилъ. Я растерялся. Не знаю, въ тетерева стрѣлять или въ зайца. Я остолбенѣлъ -- ну, а разумѣется ни тетеревъ, ни заяцъ ждать выстрѣла не станутъ. Тетеревъ улетѣлъ, заяцъ убѣжалъ. А вотъ... вотъ какъ тетеревъ передо мной былъ... Мой-бы былъ, потому не попасть въ него нельзя. Малый ребенокъ попалъ-бы. Также ежели-бы я и въ зайца стрѣлялъ, и заяцъ былъ-бы мой. Вѣдь онъ почти у самыхъ моихъ ногъ пробѣжалъ. А я растерялся. Да и спрошу я васъ -- кто-бы могъ тутъ не растеряться?

-- И объ этомъ случаѣ будете корреспондировать въ охотничью газету?-- спросилъ докторъ.

-- Ну, объ этомъ-то что-же корреспондировать. Тутъ просто совпаденіе... Тетеревъ и заяцъ... Но я васъ спрашиваю: кто-бы не смутился?

-- Случай удивительный...

Именно удивительный. Курьезъ, совсѣмъ курьезъ. Но лисица... О лисицѣ я непремѣнно въ охотничью газету письмо напишу. Ну, тутъ я разсердился, плюнулъ и вернулся въ избу, -- закончилъ плѣшивый человѣкъ.-- Который теперь часъ?

-- Да ужъ скоро три.

-- Экъ, я спалъ-то. Вѣдь я часа два съ половиной отмахалъ. Охо-хо-хо.

Плѣшивый человѣкъ зѣвнулъ.

Егерь Холодновъ внесъ шипящую яичницу на сковородкѣ. Охотники стали присаживаться къ столу. Докторъ отвинчивалъ стаканчикъ у своей фляжки. Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, говорилъ егерю:

-- Холодновъ! Ты подай намъ бутылку мадеры-то, которую я привезъ.

Петръ Михайлычъ.

На дворѣ охотничьей сборной избы сидитъ егерь -- старикъ въ высокихъ заплатанныхъ сапогахъ и съ физіономіею николаевскаго солдата: подстриженные сѣдые усы, слившіеся съ бакенбардами, и пробритый когда-то, но заросшій щетиной подбородокъ. На немъ казакинъ, очень ветхій, и рыжая войлочная шапка, покрывшаяся мѣстами слоемъ сала съ приставшей къ нему пылью. Онъ сидитъ на крылечкѣ избы, пригнувшись съ колѣнкамъ, положивъ на нихъ локти, и покуриваетъ трубку-носогрѣйку, безпрестанно сплевывая. Утро, часовъ семь. Передъ нимъ стоитъ мужикъ въ жилеткѣ поверхъ рубахи и въ замасленномъ картузѣ.

-- Ты мнѣ все-таки скажи, -- говоритъ мужикъ егерю:-- поѣдетъ онъ сегодня обратно на желѣзную дорогу или не поѣдетъ. Я къ тому спрашиваю, что у меня лошадь на лугу и, ежели поѣдетъ, то я долженъ ее ловить.

-- Гдѣ-же ѣхать, коли еще и не охотѣлся! Зачѣмъ-же тогда было пріѣзжать къ намъ?-- отвѣчалъ егерь.-- Вотъ велѣлъ разбудить себя утречкомъ, чтобы идти со мной на охоту -- третій разъ его бужу, не встаетъ и даже дерется.

-- Тсъ... И вчера стало быть не ходилъ?..

-- Гдѣ ходить, коли безъ заднихъ ногъ... Тутъ такое пиршество было, что упаси Богъ. Пришли семинаристы съ погоста, пѣли кантаты, -- ну, и утрамбовался. Раковъ варили, грибы жарили, уха была. Мальчишка изъ кабака ужъ таскалъ, таскалъ пиво, да и усталъ таскать.

-- Поповскихъ дѣтей поилъ?

-- И поповскихъ, и дьяконскихъ, и дьячковскихъ. Всѣхъ поилъ. Сосѣдскіе мужики приходили, бабы -- и имъ подносилъ.

Мужикъ съ сожалѣніемъ прищелкнулъ языкомъ и сказалъ:

-- Скажи на милость, а я и не зналъ. Вотъ незадача-то! Пришелъ-бы я, такъ, пожалуй, и мнѣ поднесъ-бы...

-- Въ лучшемъ видѣ поднесъ-бы. Тутъ онъ чухонца поймалъ, который раковъ везъ, купилъ у него раковъ и его напоилъ. Ребятишки, что грибы принесли -- и тѣ были пьяны.

-- Оплошалъ я, оплошалъ. И который разъ такъ. Я жерди лавочнику возилъ. И дернула меня нелегкая жерди возить! Ахъ, ты, пропади онъ совсѣмъ! Да вѣдь кто-жъ его зналъ, что онъ загуляетъ! Я думалъ, что онъ на охотѣ, по лѣсу бродитъ.

-- Вѣдь ужъ всегда онъ такъ.

-- Да вѣдь два дня. Я думалъ, что онъ день отгулялъ да и на охоту.

-- Осенью разъ на порошу по зайцамъ пріѣхалъ, такъ четыре дня гулялъ и все не могъ остановиться. Такъ изъ избы и не выходилъ. Напьется -- спать, проснется -- опять пить. Баню тогда даже для него топили, чтобъ хмель выпарить и съ чистымъ сердцемъ за зайцами идти, а онъ въ банѣ выпарился -- пуншъ послѣ бани сталъ пить, да такъ съ чѣмъ пріѣхалъ съ тѣмъ и уѣхалъ.

-- Тсъ... То-есть вѣришь, кляну себя, что я не зналъ, что онъ гуляетъ. А все жена. Поѣзжай, говоритъ, за жердями, лавочникъ жерди возитъ къ себѣ на дворъ. И ты, Амфилотей Иринеичъ, съ нимъ пилъ?

-- Малость выпилъ, а такъ, чтобы настоящимъ манеромъ -- не удалось. Гдѣ-же мнѣ! Я съ нѣмцемъ-аптекаремъ въ лѣсъ ходилъ, выводковъ ему указывалъ. Нѣмецъ ужъ дорвался до охоты, такъ часовъ семь по лѣсу бродилъ, а когда мы вернулись въ избу -- все уже выпито было и Петръ Михайлычъ сидѣлъ и клевалъ носомъ. Совсѣмъ готовъ. "Разбуди, говоритъ, меня въ пять часовъ, чтобы на охоту идти" -- и свалился на лавку. Постель мы ему постлали, перетащили его -- и вотъ спитъ до сихъ поръ, -- разсказывалъ егерь.

-- И такъ-таки никакихъ остатковъ послѣ него не осталось?-- допытывался мужикъ.

-- Полторы бутылки пива осталось -- я выпилъ. Коньяку на донышкѣ съ полрюмки было -- тоже выпилъ, а больше ничего.

-- Такъ вечеромъ стало быть онъ сегодня на желѣзную дорогу поѣдетъ, къ вечернему поѣзду, что-ли?

-- Да почемъ-же мнѣ-то знать! Ты знаешь его характеръ! Характеръ нравный. Купецъ богатый, загульный, такъ что ему! Вотъ пойти опять побудить его.

Егерь выбилъ изъ трубки золу, спряталъ трубку въ карманъ и поднялся съ ступенекъ. На крыльцо вышла баба съ ведромъ грязной воды и, услыша слова егеря, заговорила:

-- Проснулся ужъ, ругается за стѣной и самоваръ требуетъ.

-- Проснулся? Ну, вотъ и отлично.

Мужикъ двинулся на крыльцо.

-- Куда-жъ ты лѣзешь!-- остановилъ его егерь. Надо ему еще умыться подать. Дожидайся своего термину. Умоется, за чай сядетъ -- вотъ и позовемъ тебя.

-- Понимаешь ты, у меня лошадь въ ночномъ и долженъ-же...

-- Ну, и пусть будетъ въ ночномъ.

-- Амфилотей!-- послышался изъ избы хриплый голосъ.

-- Иду, иду, ваша милость, -- откликнулся егерь и направился въ избу.

Баба, выплеснувъ ведро грязной воды, стояла еще на крыльцѣ.

-- Второй день чертитъ и все еще не можетъ отправиться на охоту, -- разсказывала она, подмигнувъ мужику.-- Вчера шесть гривенъ мнѣ далъ, дай Богъ ему здоровье.

-- За что?

-- А утенка у меня на огородѣ подстрѣлилъ. И утенокъ-то ледащій. Аграфена съ красной смородиной пришла -- ей тридцать копѣекъ, а и смородины-то на гривенникъ.

Мужикъ слушалъ и съ досады даже бросилъ шапку на землю, снявъ ее съ головы.

-- И чортъ меня дернулъ съ этими жердями возиться! Вѣдь и мнѣ-бы что-нибудь перепало. Онъ меня любитъ. Всегда "стаканъ" да "стаканъ", Такъ стаканомъ и называетъ. И имени мнѣ христіанскаго нѣтъ, чтобы Степаномъ меня назвать.

-- Дьяконскому сыну, пропойному-то, Антошкѣ-то, за представленіе и пѣсни жилетку свою подарилъ. Очень ужъ онъ его распотѣшилъ, -- продолжала баба.

-- Фу, ты пропасть!-- махнулъ рукой мужикъ и съ досады даже плюнулъ.-- Вѣдь и мнѣ перепало-бы отъ него что-нибудь.

-- Въ лучшемъ видѣ перепало-бы. Ашоткѣ двугривенный... "Глаза, говоритъ, у тебя шустрые вотъ тебѣ двугривенный"... Ущипнулъ за щеку и далъ. Васькѣ за грибы...

-- Ахъ ты, Господи!-- вздыхалъ мужикъ.-- А все жена... "Вози, говоритъ, жерди".

-- И дѣвки были... Дѣвкамъ на полтину пряниковъ, на тридцать копѣекъ орѣховъ, а ужъ пива что! Ты знаешь-ли, вѣдь онъ вчера два ящика пива споилъ всѣмъ.

-- Охъ, не разсказывай!

-- Закусокъ разныхъ въ жестяныхъ коробочкахъ привезъ, шесть бутылокъ вина -- и ничего этого не хватило. Яичницу я ему стряпала, уху варила, грибы жарила, раковъ кипятила. И Боже мой, что у насъ тутъ вчера было! Вотъ не знаю, чѣмъ сегодня обрадуетъ. Утку ему сейчасъ буду жарить, что онъ вчера у меня убилъ.

-- Анисья! Ставь самоваръ!-- опять послышался въ избѣ хриплый голосъ.

-- Да ужъ поставленъ, поставленъ, -- откликнулась баба.-- Сейчасъ закипитъ. Подамъ.

Изъ избы выбѣжалъ мальчишка въ красной рубахѣ, босой и безъ шапки.

-- Куда ты, Ванюшка?

-- Къ кабатчику! За ромомъ! Петръ Михайлычъ послалъ!-- крикнулъ мальчишка, махнулъ въ воздухѣ рублевой бумажкой и пустился бѣжать.

-- Опять, стало быть, чудить будетъ, -- улыбнулась баба, покачала головой и направилась въ избу.

II.

Въ избѣ, на старинномъ краснаго дерева диванѣ съ клеенчатымъ сидѣньемъ и съ деревянной спинкой сидѣлъ пріѣхавшій изъ Петербурга охотникъ Петръ Михайлычъ. Это былъ плотный мужчина купеческой складки съ рыжеватой подстриженной бородкой на рябоватомъ лицѣ, сильно опухшемъ отъ вчерашняго пьянства. Рѣдкіе и мокрые послѣ умыванья волосы, только сейчасъ расчесанные, прилипли у него къ вискамъ. Смотрѣлъ онъ на свѣтъ щурившись и покуривалъ папиросу. Передъ нимъ пыхтѣлъ на столѣ самоваръ и стояла полубутылка простого кабацкаго рома. Петръ Михайлычъ былъ въ одномъ нижнемъ бѣльѣ и въ войлочныхъ туфляхъ на босую ногу и говорилъ вертѣвшемуся передъ нимъ егерю:

-- Вотъ, братъ, Амфилоша: хорошее-то вино вчера зря вылакали, а теперь приходится за кабацкій ромъ приниматься. Садись къ столу, голова.

-- Благодаримъ покорно, Петръ Михайлычъ, а только мой совѣтъ вамъ -- не очень съ утра-то на ромъ наваливаться. Лучше послѣ.

-- Отчего?-- спросилъ охотникъ.

-- Какъ: отчего? Какая-же послѣ этого будетъ охота, ежели вы съ утра въ градусъ придете! Вѣдь на охоту надо идти, а выводки-то куропатокъ у меня въ четырехъ верстахъ отсюда.

-- Чудакъ-человѣкъ, да вѣдь опохмелиться-то надо-же послѣ вчерашняго. Вѣдь башка трещитъ.

-- Мой совѣтъ, лучше опохмелиться стаканчикомъ водки и закусить огурчикомъ или яишенкой. Сказать Анисьѣ, такъ она живо на шесткѣ яичницу сварганитъ. Право слово, выпейте лучше простой водки, а ромъ вѣдь онъ ослабляетъ. Не въ себѣ будете.

-- Хмъ... Ты говоришь: водки. А водка у насъ есть или посылать надо?

-- Съ пару-то стаканчиковъ и у меня найдется -- одинъ про васъ, а другой про меня. А ужъ потомъ чайкомъ съ лимончикомъ запьемъ, только безъ рому, яишенкой закусимъ и, благословясь, въ путь. Послушайтесь вы меня.

-- Водки-то-бы дѣйствительно хорошо. Ну, давай.

-- Стряпать, что-ли, яичницу-то?-- послышался изъ-за перегородки женскій голосъ.

-- Стряпай, стряпай, Анисья, -- отвѣчалъ егерь, досталъ изъ кармана ключъ, полѣзъ въ стоящій въ углу сундукъ и досталъ оттуда бутылку съ остатками водки.-- Даже и съ три стаканчика найдется,-- прибавилъ онъ, посмотрѣвъ бутылку на свѣтъ.

-- Вотъ и ладно. Садись.

Егерь хотѣлъ было сѣсть, но вспомнилъ и сказалъ:

-- Тамъ мужикъ Степанъ васъ дожидается на дворѣ. Спрашиваетъ, когда обратно на желѣзную дорогу поѣдете.

-- А! Стаканъ? Да что ему такъ загорѣлось? Будетъ день и будутъ мысли.

-- Вотъ и я то-же самое ему сказалъ, а онъ лѣзетъ: доложи, говоритъ,

-- Я здѣсь, батюшка Петръ Михайлычъ!-- послышалось изъ кухни.-- Съ здоровьемъ вашу милость пришелъ поздравить. Прикажите войти.

-- Или услыхалъ, что водку люди хотятъ пить? Войди, войди, чертова игрушка.

Вошелъ мужикъ Степанъ и поклонился.

-- Чай да сахаръ вашей милости. Съ здоровьемъ честь имѣю васъ поздравить, -- заговорилъ онъ.

-- Ты зачѣмъ пришелъ-то?

-- А узнать, когда, ваша милость, на желѣзную дорогу ѣхать изволите. Ежели сегодня утречкомъ, то нужно приготовить лошадь, потому она у меня на лугу.

-- Лошадь! Чудакъ-человѣкъ, я еще и на охотѣ не былъ. Или тебѣ такъ ужъ очень выжить меня хочется?

-- Зачѣмъ выживать, Петръ Михайлычъ? Мы такому охотнику завсегда рады, вы у насъ господинъ, можно сказать, на рѣдкость, а долженъ-же я свое дѣло справить, ежели вы изволили подрядить меня, чтобы и обратно васъ на желѣзную дорогу отвезти.

-- Ночью сегодня поѣду. Справляйся къ ночи.

-- Вотъ и отлично. Стало быть я и лошадь въ ночное пускать не буду. А ужъ такъ я кляну себя, Петръ Михайлычъ, что я на вчерашній пиръ къ вамъ не попалъ! Дуракомъ себя называю.

-- Да ты дуракъ и есть.

-- Это точно, ваше степенство. Жерди лавочнику съ рѣки возилъ. А какая заработка?

-- Нѣтъ, ты и такъ дуракъ, безъ этого дуракъ.

-- Пусть будетъ по-вашему, ваше степенство, -- улыбнулся мужикъ.-- А вотъ водочки мнѣ поднесите стаканчикъ, чтобы съ здоровьемъ вашу милость поздравить.

-- Водки, братъ, мнѣ и самому мало. Тутъ только мнѣ да егерю.

-- Да вѣдь въ одинъ монументъ къ Астахову въ кабакъ спорхать можно.

-- Нѣтъ, ужъ ты пей ромъ. Вотъ ромъ, есть.

-- Ну, ромъ, такъ ромъ. Доброму вору все въ пору, ваше благоутробіе.

Петръ Михайлычъ сталъ наливать ромъ въ стаканчикъ. Запахло жаренымъ масломъ. Егерь, уходившій въ это время въ сосѣднюю комнату, явился со сковородкой яичницы на таредкѣ. Сзади его Анисья несла огурцы на тарелкѣ. Черезъ нѣсколько минутъ всѣ выпили.

-- Важно!-- говорилъ Потръ Михайлычъ, потирая ладонью желудокъ и прожевывая огурецъ.

-- Кушайте, кушайте яишенку-то, пока горяча,-- предлагалъ ему егерь.

-- Вотъ на ѣду-то меня и не тянетъ. Поѣмъ. Куда торопиться! Вишь, она какъ еще горяча, яишница-то, даже кипитъ въ ней масло.

-- Меня самого, ваше степенство, на ѣду никогда не тянетъ на утро, коли я съ вечера загулялъ, -- сказалъ мужикъ и прибавилъ: -- Да оно и лучше. Водка безъ ѣды всегда ласковѣе пьется. А только, ваша милость, безъ второго стаканчика нельзя, -- улыбнулся онъ, -- поднесите ужъ и второй. Вѣдь я въ двухъ сапогахъ хожу. Да и сами-то вы...

-- Амфилотей! Найдется мнѣ тамъ въ бутылкѣ еще стаканчикъ водки?-- спросилъ егеря охотникъ.

-- Найтиться-то найдется, Петръ Михайлычъ, а только лучше-бы вы спервоначалу яишенки...

-- Ахъ, ты, Господи! Ну, чего ты меня оговариваешь! Чего подъ руку говоришь! Терпѣть я этого не могу.

-- Да вѣдь на выводковъ намъ идти надо, -- вотъ я изъ-за чего.

-- И на выводковъ пойдемъ. Все будетъ... А только не говори мнѣ подъ руку. Черезъ это самое у меня икота всегда дѣлается.

-- Да вѣдь я къ тому, что еще утро. Лучше-же мы въ дорогу съ собой фляжечку захватимъ и на легкомъ воздушкѣ въ лѣску...

-- То само собой. Наливай.

Мужикъ бросился наливать Петру Михайлычу остатки водки, а себѣ ромъ.

-- И чего ты, въ самомъ дѣлѣ, ихъ милости, Петру Михайлычу, препятствуешь? Какую ты имѣешь праву?-- обратился онъ къ егерю.

-- Ну, ну, ну! Не тебѣ меня учить политикѣ! Я тридцать пять лѣтъ съ господами охотниками. Я егерь, прирожденный егерь, а ты мужикъ, сиволдай, -- огрызнулся на него егерь.-- Я съ графами да съ князьями бывалъ.

-- И я графа Льва Петровича возилъ. Чего бахвалишься!

-- Стаканъ! Оставь его! Не суйся!-- крикнулъ на мужика охотникъ.-- Пей.

-- Еще разъ съ здоровьемъ, ваша милость, поздравляю!-- сказалъ мужикъ и выпилъ стаканъ.

Выпилъ и охотникъ. Въ головѣ его уже порядочно шумѣло. Егерь опять приступилъ къ нему:

-- Съѣшьте вы хоть кусочекъ яишенки-то. Иначе зачѣмъ было и требовать ее?

-- Ты требовалъ. А я ни въ одномъ глазѣ... Вотъ ежели-бы раковъ...

-- Да не желаете-ли, ваша милость, я сейчасъ побѣгу и скажу, чтобы мальчишки ловили въ рѣчкѣ?-- засуетился мужикъ.-- Вѣдь у насъ только для господъ и ловятъ.

-- Ваше степенство! Петръ Михайлычъ! Когда-же на выводковъ-то?-- строго крикнулъ егерь.-- Кушайте тогда чай, коли яичницу ѣсть не можете, одѣвайтесь да я пойдемте. Собачка по васъ плачетъ, ружье стонетъ.

-- Сейчасъ, сейчасъ...-- заговорилъ охотникъ.-- Экій какой ты, Амфилотей, ретивый!

-- Да вѣдь надо-же хоть одну птицу убить, коли на охоту пріѣхали. А ты, мужикъ, пошелъ вонъ!

Егерь взялъ за плечи мужика и выпихалъ его за дверь.

III.

Уже было около одиннадцати часовъ утра, а Петръ Михайлычъ все еще не могъ выбраться изъ охотничьей сборной избы въ лѣсъ на охоту. Впрочемъ, онъ уже одѣлъ брюки и высокіе сапоги, перетянутые ремнями выше колѣнъ, и наполнилъ водкой охотничью фляжку. На столѣ стояла уже новая, на половину выпитая бутылка водки, и самъ Петръ Михайлычъ, хвативъ на старыя дрожжи нѣсколько стаканчиковъ, былъ уже изрядно пьянъ. Егерь пересталъ и звать его въ лѣсъ на выводковъ куропатокъ, а бродилъ изъ угла въ уголъ и бормоталъ:

-- Такъ я и зналъ, такъ я и предрекалъ, что эти выводки доктору Богдану Карлычу достанутся. Какой вы теперь охотникъ! Вамъ теперь не дойти до выводковъ-то!

-- Врешь. Въ лучшемъ видѣ дойду, дай только мнѣ въ аппетитъ войти и позавтракать хорошенько, отвѣчалъ Петръ Михайлычъ.-- Вотъ Анисья грибы изжаритъ, я въ аппетитъ войду -- и послѣ завтрака отправимся. Куда намъ торопиться? Надъ нами не каплетъ.

Егерь махнулъ рукой.

-- А къ двѣнадцати часамъ того и гляди докторъ Богданъ Карлычъ пріѣдетъ. Онъ обѣщался сегодня пріѣхать. Пріѣдетъ и потребуетъ, чтобы я съ нимъ на охоту шелъ и дичь ему указалъ.

-- А ты не ходи.

-- Какъ я могу не ходить, ежеіи я свободенъ? Докторъ такой-же членъ охотничьяго общества, такія-же деньги платитъ, какъ и вы.

-- Врешь, опять врешь. Ты не свободенъ, ты занятъ, ты со мной, и какъ только докторъ подъѣдетъ съ избѣ, такъ мы съ тобой и отправимся.

-- Да вѣдь у васъ ужъ и теперь ножной инструментъ плохо дѣйствуетъ, такъ какъ-же отправляться-то?

-- А Стаканъ-то на что? Стаканъ довезетъ до выводковъ. Стаканъ! Ты тутъ?

-- Здѣсь, ваша милость, -- послышалось изъ-за перегородки и показался мужикъ Степанъ.-- Могу-ли я отойти отъ вашей милости, коли вы тутъ! Мы всѣ дѣла бросимъ, а около вашей чести будемъ присутствовать.

-- Такъ закладывай лошадь въ телѣжку. На выводковъ со мной поѣдешь!-- отдалъ приказъ Петръ Михайлычъ.

-- Въ одинъ монументъ, ваше степенство!-- засуетился мужикъ.

-- Стой, стой!-- остановилъ его егерь.-- Твое руководство будетъ не причемъ. Не доѣдемъ мы, Петръ Михайлычъ, до выводковъ на лошади. Вѣдь это въ Кувалдинскомъ лѣсу, а тамъ и проѣзжей дороги нѣтъ, -- обратился онъ къ охотнику.

-- Есть. Я до Акима Михайлова сторожки на прошлой недѣлѣ ѣздилъ, -- сказалъ мужикъ.

-- А отъ Акима Михайлова сторожки еще около трехъ верстъ до выводковъ, а Петръ Михайлычъ сегодня нешто ходокъ!

-- Я на три версты не ходокъ? Нѣтъ, это ты врешь, Анфилоша. Точно, что я теперь поослабѣлъ малость, но вотъ какъ подзакушу грибками, такъ три-то версты въ лучшемъ видѣ... Запрягай, запрягай, Стаканъ! Полдороги ты меня подвезешь, а полдороги я съ Амфилошей -- и въ лучшемъ видѣ выводковъ подстрѣлимъ.

-- Да вамъ теперь, Петръ Михайлычъ, не только что въ куропатку, а въ сидячаго гуся не попасть,-- отвѣчалъ егерь.

-- Мнѣ не попасть? Мнѣ? Нѣтъ, это ты оставь. Я, хвативши-то горькаго до слезъ, еще лучше стрѣляю. Помнишь, на утокъ-то ходили? Какъ я былъ пьянъ! А три утки подстрѣлилъ. Живо, Стаканъ! Одна нога здѣсь, а другая чтобъ тамъ!

Мужикъ побѣжалъ запрягать лошадь.

-- Петръ Михайлычъ! -- кричала изъ кухни Анисья.-- Грибы-то вамъ не подать-ли на огородъ? Все-таки-бы васъ тамъ воздушкомъ пообдуло.

-- На огородъ? Правильно. Давай на огородъ,-- откликнулся охотникъ.-- Тащи туда, Амфилотей, водку. Гдѣ моя шапка? Нѣтъ, ужъ доктору выводковъ не заполучить. Мы ему утремъ носъ.

Началось переселеніе на огородъ, находящійся на задахъ избы. Егерь ворчалъ, но все-таки перенесъ туда водку. Черезъ четверть часа Петръ Михайлычъ и егерь сидѣли на огородѣ подъ старой вишней, усѣянной ягодами. Передъ ними на врытомъ въ землю столикѣ шипѣли грибы на сковородкѣ, стояла бутылка и стаканчики.

-- Наливай мнѣ и себѣ, Амфилотей, -- говорилъ егерю Петръ Михайлычъ.-- Вотъ я сейчасъ выпью, подзакушу и не только что на куропатокъ, а хоть на медвѣдя готовъ.

-- Да ужъ теперь пейте, теперь все равно, -- отвѣчалъ недовольнымъ тономъ егерь.

На огородѣ изъ-за кустовъ смородины показался деревенскій мальчишка безъ шапки и босикомъ. Онъ тащилъ что-то въ тряпкѣ.

-- Есть восемь штукъ! Поймалъ... Пожалуйте, Петръ Михайлычъ... Сейчасъ Степанъ намъ сказалъ, что вамъ раки требуются. Три рака самые матерые...-- говорилъ онъ, развертывая тряпицу и высыпая на траву раковъ.

-- Ахъ, шутъ гороховый! Такъ и есть, раки...-- улыбнулся Петръ Михайлычъ.-- Ну, спасибо Степкѣ. Раковъ теперь любопытно поѣсть. Вотъ что, Амфилоша, мнѣ аппетитъ даетъ, когда я съ похмелья... Раки. Съѣмъ я хоть штукъ пять -- и хоть быка мнѣ тогда на ѣду подавай. Стащи-ка Анисьѣ, да вели сварить. Чего ты усами-то шевелишь, какъ тараканъ? Тащи.

-- Да ужъ теперь сколько хотите чудите! Все равно не видать вамъ выводковъ, -- махнулъ рукой егерь и понесъ варить раковъ.

Петръ Михайлычъ далъ мальчишкѣ пятіалтынный. Тотъ почесалъ затылокъ и заговорилъ:

-- Нельзя, дяденька, за пятіалтынный. Мало. Изъ этихъ денегъ я долженъ Степану на бутылку пива отдать за то, что онъ мнѣ васъ на раковъ подсваталъ, а отдамъ я ему восемь копѣекъ на пиво, такъ что-же мнѣ-то останется?

-- Вонъ, пострѣленокъ! -- закричалъ на него Петръ Михайлычъ.

-- Прибавьте, дяденька, хоть немного, -- пятился мальчишка.-- Вы добрый. Вы вчера Агашкѣ за двадцать раковъ полтину дали.

-- Такъ вѣдь то Агашка, дѣвка разлюли-малина, а ты паршивецъ. Присылай сюда опять Агашку -- еще гривенникъ получишь.

-- Агашка сегодня у лавочника дрова складываетъ. Ей недосужно.

-- На еще пятачекъ и провались отсюда!-- швырнулъ мальчишкѣ Петръ Михайлычъ мѣдный пятакъ.

Мальчикъ поднялъ мѣдный пятакъ, улыбнулся и, пятясь, спросилъ:

-- А Агашку приведу, такъ еще гривенникъ дадите?

-- Агашку и еще какую-нибудь дѣвку показистѣе приведи, тогда и пятіалтынный дамъ.-- Только чтобы и вторая была изъ голосистыхъ и умѣла пѣсни пѣтъ.

-- Хорошо, хорошо... Я вамъ, дяденька, даже трехъ предоставлю -- и все первыя пѣсенницы по нашей деревнѣ, -- проговорилъ мальчишка и побѣжалъ съ огорода.

На улицѣ раздались бубенчики. Показался егерь.

-- Какъ я сказалъ, что докторъ Богданъ Карлычъ на охоту пріѣдетъ, такъ и вышло, -- говорилъ онъ Петру Михайлычу.-- Пріѣхалъ вѣдь. Ну, теперь проститесь съ выводками;

-- Мои выводки, мои. Никому ихъ не уступлю, Наливай, Амфилоша, и выпьемъ, -- отвѣчалъ охотникъ и, взявъ на вилку съ сковородки грибъ, приготовился имъ закусывать.

IV.

На огородъ входилъ охотникъ докторъ Богданъ Карлычъ, худой и высокій старикъ изъ обрусѣвшихъ нѣмцевъ. Одѣтъ онъ былъ въ новый охотничій костюмъ изъ рыжаго верблюжьяго сукна, съ громадными металлическими пуговицами, на которыхъ были изображены выпуклыя кабаньи головы, а на головѣ имѣлъ черную тирольскую шляпу съ перомъ. Костюмъ былъ опоясанъ широкимъ шитымъ гарусомъ поясомъ и на немъ аккуратно висѣли: небольшая фляжка, оплетенная камышемъ, кинжалъ въ ножнахъ съ серебряной оправой, кожаный баульчикъ съ сигарами и папиросами и кабура съ револьверомъ. Въ баульчикѣ и въ кабурѣ также были вставлены вышивки -- въ баульчикѣ бисерная, а въ кабурѣ гарусная. Ноги его были обуты въ полусапожки съ необычайной толщины подошвами, а отъ полусапожекъ доходили до колѣнъ стиблеты изъ какой-то непромокаемой матеріи, застегнутые съ боку на металлическія пуговицы. Онъ курилъ окурокъ сигары, вправленный опять-таки въ бисерный мундштукъ и, какъ журавль, шагалъ большими шагами по огороду на своихъ длинныхъ ногахъ.

-- Амфилотей! -- кричалъ онъ еще издалека.-- Ты гдѣ?

-- Амфилотей, Богданъ Карлычъ, сомной. Амфилотья я уже заарендовалъ. Теперь я его арендатель и мы сейчасъ ѣдемъ съ нимъ на охоту,-- откликнулся Петръ Михайлычъ отъ стола.-- Вотъ только позавтракаемъ и поѣдемъ на куропатокъ.

Докторъ подошелъ къ столу.

-- Ахъ, это вы? -- сказалъ онъ, обзирая сковородку грибовъ на столѣ, водку, ползающихъ по травѣ раковъ, опухшую и перекосившуюся физіономію Петра Михайлыча, и поморщился.-- Здравствуйте.

-- Милости прошу къ нашему шалашу. Закусить не прикажете-ли передъ охотой-то? Грибы на удивленіе. Отдай все, да и то мало. Вотъ раки есть, что твои крокодилы. Сейчасъ велимъ ихъ сварить хозяйкѣ и закуска къ водкѣ будетъ въ лучшемъ видѣ.

Петръ Михайлычъ подалъ доктору свою мясистую грязную руку. Тотъ опять скорчилъ гримасу и, не выпуская изъ зубовъ мундштука съ сигарой, пожалъ эту руку.

-- Но вѣдь я пріѣхалъ на охоту, -- сказалъ онъ, не отказываясь и не соглашаясь на предложеніе, и покосился на раковъ.

-- Передъ охотой-то только и подкрѣпить себя. Вы докторъ, вы сами знаете. Какъ это называется по вашему, по докторскому-то? Санитарная гіена, что-ли?

-- Гигіена, а не гіена, -- отвѣчалъ докторъ.-- Гіена -- звѣрь, а гигіена -- то, что нужно для здоровья.

-- Да, да... Такъ... Дѣйствительно... Гіена звѣрь, а гигіена... И зналъ я, да вотъ перепуталъ, которая гигіена, которая гіена. Ну, да все равно. Мы не доктора. Такъ вотъ для гигіены не хотите-ли?

-- Развѣ ужъ только изъ-за раковъ. Раки очень хороши, -- опять покосился докторъ на раковъ.

-- Восторгъ! Самые нѣмецкіе. Сейчасъ только нѣмецкую пѣсню пѣли.

-- Ну, я какой нѣмецъ! Я совсѣмъ русскій.

-- Садитесь, Карлъ Богданычъ, рядышкомъ со мной на скамеечку.

-- Богданъ Карлычъ я.

-- Ахъ, да... Ну, да говорятъ, у нѣмцевъ это все равно: что Карлъ Богданычъ, что Богданъ Карлычъ. Амфилотей! Тащи варить раковъ! Водочки, Богданъ Карлычъ?

-- Пусть раки будутъ готовы -- выпью, -- отвѣчалъ докторъ, присаживаясь.

-- А вы предварительно первую-то. Теперь самый адмиральскій часъ. Вотъ можно грибками закусить.

-- Раки и грибы! О, это очень трудно для желудка, ежели сразу двѣ такія тяжелыя пищи. Нѣтъ, я позволю себѣ два-три рака послѣ рюмки шнапса и то предварительно закушу парой бутербродовъ съ мясомъ и выпью пару яицъ всмятку. Амфилотей! Принеси мнѣ мой сакъ-вояжъ. Тамъ у меня есть приготовленные женой бутерброды съ телятиной!-- крикнулъ докторъ въ догонку егерю, уходившему съ огорода варить раковъ.

-- Ахъ, какой вы аккуратный нѣмецъ, Богданъ Карлычъ!-- покачалъ головой Петръ Михайлычъ.

-- Да... Я люблю порядокъ. Да такъ и надо для гигіенической жизни. Такъ у насъ и въ природѣ. Сердце бьется каждый день въ одномъ и томъ-же порядкѣ, дыханіе идетъ то-же въ одинъ и тотъ-же порядокъ, -- ораторствовалъ докторъ, посмотрѣлъ на лицо Петра Михайлыча и прибавилъ:-- А вы тутъ кутите?

-- Да, загулялъ немножко, признаюсь вамъ какъ доктору. Другому-бы не признался, а вамъ признаюсь.

-- Да вѣдь это и безъ признаванья видно.

-- Ну!?. А, кажется, я не очень... Ну, да что тутъ! Не пьешь -- умрешь, и пьешь -- умрешь, такъ ужъ лучше пить. Вотъ и сейчасъ выпью. Да вылейте, Карлъ Богданычъ, со мной рюмку-то! Вѣдь не разорветъ васъ.

-- А вотъ сейчасъ егерь принесетъ мой сакъ-вояжъ съ бутербродами, тогда я и выпью, -- отнѣкивался докторъ и обернулся посмотрѣть, не несетъ-ли егерь сакъ-воджъ.

-- Въ такомъ разѣ за вашу гигіену! Будьте здоровы!-- сказалъ Петръ Михайлычъ, налилъ себѣ рюмку водки, проглотилъ ее и сталъ закусывать грибомъ, сильно сморщившись отъ выпитаго.-- И отчего это, Карлъ Богданычъ, такъ плохо водка въ утробу лѣзетъ, когда очень ужъ перекалишь ею себя съ вечера?

-- Желудокъ испорченъ и плохо принимаетъ. О, это самый лучшій нашъ регуляторъ!

Показался егерь съ изящнымъ сакъ-вояжемъ изъ лакированной кожи съ стальнымъ замкомъ и оковкой. На одной изъ сторонъ сакъ-вояжа опять была вдѣлава гарусная вышивка. Егерь положилъ сакъ-вояжъ на столъ.

-- Какія все распрочудесныя вещи, Карлъ Богданычъ, вы въ дорогу берете! -- воскликнулъ Петръ Михаылычъ, любуясь сакъ-вояжемъ.

-- Богданъ Карлычъ, -- опять поправилъ его докторъ.

-- Пардонъ. То бишь, Богданъ Карлычъ. Прелестный сакъ-вояжъ!

-- Это подарокъ отъ жены.

-- И вышивочку, поди, она сама вышивала?

-- Она. На сакъ-вояжъ -- она, на кабуру -- старшая дочь Каролина, на портсигаръ -- младшая дочь Амалія, а на поясъ -- это моя теща, -- похвастался докторъ, вынулъ изъ кармана ключъ, аккуратно отперъ сакъ-вояжъ, досталъ оттуда жестяную коробочку съ крышкой, извлекъ изъ нея два бутерброда, завернутые въ чистую бѣлую бумагу и, развернувъ ихъ, положилъ ихъ на бумагѣ на столъ. Потомъ онъ взялъ рюмку со стола, посмотрѣлъ на свѣтъ и сталъ наливать въ нее водку.

-- Тсъ! Смотрю я на васъ и дивлюсь!-- воскликнулъ Петръ Михайлычъ.-- Вотъ такъ нѣмецкая аккуратность.

-- А развѣ лучше свиньей жить? -- спросилъ его, улыбаясь, докторъ.-- Наука насъ учитъ, что мы главнымъ образомъ погибаемъ отъ нечистоты. Чистота все. Въ чистотѣ не живетъ ни одна бактерія, ни одинъ микробъ, а они-то и есть главные враги нашего здоровья.

-- Вотъ такъ штука! Слушай, Петръ Михайловъ, докторскую лекцію и соблюдай себя, -- проговорилъ Петръ Михайлычъ, погладивъ себя по начинавшей лысѣть головѣ.-- Ну, а теперь, Богданъ Карлычъ, можно съ вами чокнуться?

-- Да вѣдь вамъ много будетъ...-- улыбнулся докторъ.

-- Мнѣ-то много? Гмъ... Смотрите вы на меня: эдакій я большой, а рюмка такая маленькая.

Петръ Михайлычъ всталъ со скамейки и, покачнувшись на ногахъ, выпрямился во весь ростъ. Потомъ налилъ себѣ рюмку водки, чокнулся ею съ рюмкой доктора и хотѣлъ пить.

-- Постойте, постойте, -- остановилъ его докторъ.-- Сейчасъ я себѣ и вамъ капель въ водку накапаю -- и будетъ прелестная настойка, способствующая пищеваренію.

-- Полечить меня хотите? Вотъ такъ отлично! Ай, да, Карлъ Богданычъ...

Докторъ досталъ изъ сакъ-вояжа маленькій пузырекъ съ мельхіоровой крышечкой, привинчивающейся къ горлышку, отвинтилъ ее, вынулъ притертую стеклянную пробочку и аккуратно отсчиталъ изъ него пять капель въ свою рюмку и пять капель въ рюмку Петра Михайлыча, сказавъ:

-- Теперь пейте и будьте здоровы.

Они выпили. Докторъ сталъ рѣзать складнымъ ножомъ на маленькіе кусочки бутербродъ съ телятиной и медленно препровождалъ эти кусочки себѣ въ ротъ. Петръ Михайлычъ икнулъ послѣ выпитой водки и закусывалъ грибами.

Появились сваренные раки. Егерь принесъ также и два яйца всмятку. Онъ зналъ привычку доктора, аккуратно, каждый разъ, передъ отправленіемъ на охоту, съѣдающаго два яйца, и принесъ ихъ.

-- Теперь можно и по второй рюмашечкѣ выпить? -- умильно взглянулъ Петръ Михайлычъ на доктора.

-- Ну, пожалуй, можно и по второй, -- согласился докторъ.-- На охотѣ двѣ рюмки я себѣ еще допускаю выпить. Тутъ усиленное движеніе... происходитъ лишнее сгораніе матеріалу. Наливайте.

-- Вотъ и отлично. Очень ужъ я радъ, что наконецъ-то мнѣ интеллигентный партнеръ для выпивки нашелся! А то, вѣрите-ли, вѣдь съ мужиками и съ Амфилотіемъ пилъ. Со вчерашняго утра я пріѣхалъ сюда -- и охотниковъ ни души.

-- Со вчерашняго утра пріѣхали и все еще на охотѣ не были!-- воскликнулъ въ удивленіи докторъ, аккуратно разбивая яйцо и облупливая его сверху.

-- Нѣтъ, былъ...-- хотѣлъ соврать Петръ Михайлычъ, но остановился, посмотрѣвъ на егеря.-- То-есть, на охотѣ я не былъ, но ружье пристрѣливалъ здѣсь на огородѣ.

-- Даже и утку домашнюю подстрѣлили у xoзяйки, -- сказалъ егерь.

-- Ужъ и утку! Не утку, а утенка. Да и не подстрѣлилъ я его, а просто онъ самъ подвернулся. Ужъ ты наврешь тоже!

-- Цыпленку жизнь прикончили, -- продолжалъ егерь.

-- Цыпленку я нарочно. Нужно-же было мнѣ что-нибудь на ужинъ съѣсть, а зарядъ второй былъ, его нужно было выпустить -- вотъ я, чтобы не колоть цыпленка...

-- И съ утра здѣсь, въ сборномъ мѣстѣ сидите? Ловко! Хорошая охота! -- насмѣшливо проговорилъ докторъ.

-- Да вѣдь скоро-то тоже не соберешься. То одно, то другое... Сначала позавтракалъ, потомъ прилегъ отдохнуть, проснулся -- разные подлецы явились: одинъ несетъ раковъ, другой -- грибовъ, третій -- рыбы...-- разсказывалъ Петръ Михайлычъ.-- То, да ее... А я люблю не торопясь. Дѣвки пришли, начали пѣсни пѣть. А тутъ и ужинъ. Удовольствіе... На чистомъ воздухѣ... Вѣдь вся наша и охота-то изъ-за моціона и чистаго воздуха, а я былъ все-таки на огородѣ! Пьемъ. Рюмка стынетъ!-- крикнулъ онъ.

Выпили. Докторъ съѣлъ два яйца и принялся за раковъ. Петръ Михайлычъ совсѣмъ уже осовѣлъ, говорилъ заплетающимся языкомъ и тоже сосалъ раковъ.

-- Вы, Богданъ Карлычъ, на куропатокъ? спросилъ онъ доктора.

-- Да что попадется...

-- Такъ отправимся вмѣстѣ. Вотъ и Амфилотей съ нами.

-- Гмъ... А меня вы не подстрѣлите? -- улыбнулся докторъ.

-- Кто? Я-то? Да я, батюшка, такой стрѣлокъ, что бѣлку дробиной въ глазъ. Вологодскій уроженецъ, да чтобы стрѣлкомъ не быть!

-- Нѣтъ, Нѣтъ. Я говорю только про сегодня.

-- Я въ своемъ мѣстѣ, когда молодой былъ, на медвѣдя хаживалъ и прямо ему подъ лопатку, подлецу, подъ лѣвую лопатку, въ сердце -- и наповалъ. Одно только, что вотъ по выпивной части вы плохой компаньонъ -- ну, да наплевать. Ѣдемъ вмѣстѣ на куропатокъ, Богданъ Карлычъ! Вотъ Амфилотей укажетъ намъ выводковъ.

-- То-есть какъ это ѣдемъ?

-- А я мужика подрядилъ, чтобъ подвезъ на подводѣ къ самому мѣсту. Зачѣмъ пѣхтурой мучиться?

-- Ну, какая-же это охота! Какой-же это будетъ моціонъ! Нѣтъ, нѣтъ. Я одинъ. Гдѣ выводки?-- обратился докторъ къ егерю.

-- Въ Кувалдинскомъ лѣсу. Да одному вамъ, ваше благородіе, не отыскать, -- далъ отвѣтъ егерь.

-- Вы чего боитесь-то, Карлъ Богданычъ? -- спросилъ Петръ Михайлычъ.-- Я теперь не только на куропатокъ, а даже на медвѣдя въ лучшемъ видѣ готовъ...

-- Вижу вижу, что готовы...-- опять улыбнулся докторъ.

-- Какія пронзительныя нѣмецкія улыбки! Еще по рюмочкѣ?

-- Нѣтъ, довольно. Доѣмъ бутербродъ -- и въ путь. Слушайте... Отпустите со мной егеря. Вѣдь вы все равно не пойдете теперь на охоту.

-- Какъ не пойду? Пойду. Вотъ только мужикъ пріѣдетъ.

-- Я здѣсь, ваше степенство. Пожалуйте...-- проговорилъ мужикъ Степанъ, показываясь изъ-за разросшихся кустовъ черной смородины.-- Въ одинъ монументъ лошадь вашей милости приготовилъ... Баба говоритъ: "поѣзжай за жердями", а я ей: "нѣтъ, старуха!" Позвольте за это вашу честь съ здоровьемъ поздравить?

-- Пей, чортова игрушка!

Петръ Михайлычъ налилъ водки себѣ и мужику.

-- Ѣдете, что-ли?-- спросилъ его егерь.-- Тогда я вамъ сейчасъ спинжакъ, ружье и всю амуницію принесу.

-- Конечно ѣду. Тащи!

Петръ Михайлычъ попробовалъ встать изъ-за стола, но покачнулся и ухватился за столъ.

-- Какой вы теперь охотникъ! Вы лучше спать лягте и ужъ потомъ...-- сказалъ докторъ.

-- Бѣлкой дробину въ глазъ...

-- Вотъ что бѣлкой-то да дробину, такъ это пожалуй...

-- Амфилотей! Что-жъ ты сталъ! Тащи амуницію!

-- Лучше, Петръ Михайлычъ, прилечь. Вѣдь говорилъ я вамъ, что съ утра не слѣдуетъ много съ бутылочкой бесѣдовать, да къ тому-же еще на старыя дрожжи.

-- Молчать! Какъ ты смѣешь во мнѣ сомнѣваться! Дробиной въ глазъ!..

А между тѣмъ на задахъ огорода раздавались визгливые женскіе голоса. Изъ-за кустовъ выбѣжалъ мальчишка Ванюшка.

-- Пожалуйте, дяденька, пятіалтынный! Аришку вамъ и двухъ другихъ дѣвокъ привелъ.

-- Ахъ, ты, шельмецъ, шельмецъ! А я ужъ на охоту собрался, -- отвѣчалъ Петръ Михайлычъ.

-- Да вѣдь сами-же вы приказывали.

-- Ну, дѣлать нечего. Надо двѣ-три пѣсни прослушать. Охота не уйдетъ, Карлъ Богданычъ или Богданъ Карлычъ!.. Погоди! Прослушаемъ русскія пѣсни прежде, коли ты русское чувство чувствуешь. Докажи, что ты русскій хлѣбъ ѣшь, потому русскій нѣмецъ...

-- Пожалуй...-- улыбнулся докторъ, присаживаясь на скамейку.-- Но тогда я долженъ бутылку пива выпить. Это моя обычная порція послѣ завтрака.

-- Пивка? -- встрепенулся Степанъ.-- Въ одинъ монументъ слетаю. Полдюжинки?

-- Зачѣмъ полдюжины? Бутылку! -- отвѣчалъ докторъ.

-- Тащи полдюжины. И я выпью. Да нужно и дѣвокъ попотчивать, егерю дать...-- перебилъ его Петръ Михайлычъ.

-- Меня не забудьте, ваше боголюбію, -- подсказалъ Степанъ.

-- Да, да... Моему возницѣ Стакану тоже стаканъ. Вотъ деньги. Вели изъ кабака дюжину притащить! Теперь не выпьемъ, такъ на вечеръ останется.

Мужикъ схватилъ деньги и побѣжалъ съ огорода. Показались три деревенскія дѣвушки. Онѣ подходили и пѣли пѣсню.

-- А, Ариша! Здорово, живая душа на костыляхъ, стрекоза въ серьгахъ!

-- Здравствуйте, Петръ Михайлычъ, -- поклонилась Петру Михайлычу красивая черноглазая дѣвушка въ зеленомъ шерстяномъ праздничномъ платьѣ и улыбнулась во всю ширину лица.-- Съ работы по вашему приказанію ушла, только-бы вамъ угодить -- вотъ какъ мы вашу милость цѣнимъ.-- Стала я дома переодѣваться -- мамка ругается! Страсть какъ ругала меня, а все изъ-за васъ.

-- Молчи! Посеребрю!

-- Ужъ развѣ, что посеребрите. А то, ей-ей, отъ работы оторвалась. Вѣдь сорокъ копѣекъ въ день...

-- Цыцъ! Водки хотите?

-- Не потребляемъ, сами знаете. Вотъ развѣ пивца.

-- Сейчасъ пиво принесутъ. Пойте!

Дѣвушки запѣли. Докторъ сидѣлъ, закуривалъ новую сигару, улыбался и бормоталъ:

-- И это называется охота! Гмъ..

Появилось пиво. Къ бражничанью Петра Михайлыча присоединились мужикъ Степанъ, егерь, три крестьянскія дѣвушки. Даже мальчишка Ванюшка -- и тотъ просилъ себѣ стаканъ пива. Петръ Михайлычъ взъерошилъ ему волосы на головѣ, назвалъ "паршивцемъ", но пива далъ и приказалъ ему выпить его залпомъ, что тотъ и исполнилъ, похваставъ:

-- Эка, невидаль пиво-то! Я стаканъ водки сразу выпить могу. Мы разъ съ Максимкой, съ сынишкой Василья Корявова, цѣлый двугривенный въ питейномъ пропили. Отъ господина охотника за сморчки деньги получили -- и пропили. Я даже пьянъ былъ.

Докторъ покачалъ головой и сказалъ:

-- Еще хвастаешься, дрянь эдакаяі И не выдралъ тебя отецъ за это?

-- Зачѣмъ драть? Тятька самъ пьянъ былъ. Его тоже охотники напоили.

Дѣвушки голосили пѣсни. Петръ Михайлычъ хваталъ ихъ и сажалъ къ себѣ на колѣни. Онѣ вырывались. Докторъ тоже все еще не шелъ на охоту и сидѣлъ тутъ. Онъ хоть и сказалъ, что выпьетъ только свою положенную порцію, то-есть одну бутылку пива, но пилъ уже вторую. Мужикъ Степанъ разсказывалъ, что въ Гуляевѣ медвѣдь появился и задралъ телку.

-- Медвѣдь?-- встрепенулся докторъ и крикнулъ егерю: -- Амфилотей! Такъ что-жъ ты? Надо его обойти. Ты знаешь, что я давно медвѣдя дожидаюсь, чтобъ свой медвѣжій охотничій аппаратъ испробовать.

Егерь махнулъ рукой.

-- Пустое дѣло, Богданъ Карлычъ! -- сказалъ онъ.-- Никакого медвѣдя нѣтъ. Бабы брешутъ. Я ужъ ходилъ и смотрѣлъ телку. Просто ее чуточку собаки сторожа Кондратья въ лѣсу подрали. Забрела въ лѣсъ и подрали. И подрана-то самую малость.

-- Толкуй! Толкуй! Староста гуляевскій этого медвѣдя видѣлъ, -- стоялъ на своемъ Степанъ.

-- Такъ староста видѣлъ медвѣдя-овсяника, на овсѣ его видѣлъ, а овсяникъ не станетъ телку драть.

-- Какъ не станетъ? Въ лучшемъ видѣ задеретъ. Но ты мнѣ хоть овсяника приготовь для испробованія аппарата. Долженъ-же я когда-нибудь испробовать аппаратъ при господахъ охотникахъ. Аппаратъ удивительный. Я хочу на него даже привиллегію взять. Пожалуйста медвѣдя... Вѣдь тебѣ про медвѣдя не я одинъ говорилъ, тебѣ и другіе охотники говорили.

-- А овсяники будутъ. Дайте только срокъ овесъ скосить. Какъ вотъ овсы скосятъ -- тутъ у насъ овсяники и обозначатся. Придутъ они на скошенное мѣсто по старой памяти -- я давай выть. А теперь какъ-же овсяника обходить? Овсы помнешь. За потраву надо платить.

-- Но вѣдь медвѣдь-то все-таки мнетъ овсы. А убивъ его, мы даже сдѣлаемъ благодѣяніе владѣльцамъ овсовъ. Но, главное, мнѣ хочется аппаратъ свой испробовать.

-- Господинъ докторъ! А какой это такой аппаратъ? -- спросилъ Петръ Михайлычъ пьянымъ голосомъ.

-- А такой, что даже пьяный человѣкъ при этомъ аппаратѣ можетъ одинъ на медвѣдя ходить,-- отвѣтилъ докторъ и улыбнулся.

Петръ Михайлычъ принялъ слово "пьяный" на свой счетъ и обидѣлся.

-- Что это такое? Критика? На мою личность критика? -- спросилъ онъ, поднимаясь съ мѣста.-- Нѣтъ, братъ, господинъ нѣмецъ, я этого не позволю! Я хоть и выпивши, но я двоихъ трезвыхъ нѣмцевъ за поясъ заткну. Я бѣлку одной дробиной въ глазъ... Пьяный!

Петръ Михайлычъ покачнулся, не удержался на ногахъ и грузно опустился опять на скамейку. Къ нему подскочилъ егерь и сталъ его уговаривать:

-- Вы, Петръ Михайлычъ, не обижайтесь. Тутъ критики никакой нѣтъ. У Богдана Карлыча есть дѣйствительно аппаратъ супротивъ медвѣдя, такой аппаратъ, что ежели даже совсѣмъ пьянаго человѣка въ него посадитъ или неумѣющаго стрѣлять -- и тотъ съ медвѣдемъ можетъ сладить.

-- А я неумѣющій? Я стрѣлять не умѣю? Помнишь ты, въ прошломъ году осенью, какъ я дикаго гуся въ летъ?..-- хвастался Петръ Михайлычъ.-- И въ лучшемъ видѣ онъ кувыркомъ, кувыркомъ Ахъ, онъ нѣмецъ!

Докторъ попятился.

-- Да я, многоуважаемый Петръ Михайлычъ, не про васъ... Мой аппаратъ можетъ гарантировать отъ несчастнаго случая и самаго мѣткаго стрѣлка, самаго лучшаго охотника, ежели онъ промахнется по медвѣдю или только ранитъ его, такъ что медвѣдь пойдетъ на него. Ежели охотникъ сидитъ въ аппаратѣ -- медвѣдь хоть-бы и подошелъ къ охотнику на два шага -- ничего не можетъ подѣлать ему, -- заговорилъ докторъ.

-- Толкуй. Знаю я васъ! Я одной дробиной бѣлку въ глазъ, а онъ...

-- Самый лучшій охотникъ можетъ промахнуться. Въ бѣлку не промахнется, а въ медвѣдя промахнется. Да и не промахнувшись... Ну, вы раните медвѣдя, онъ идетъ на васъ, обхватываетъ и начинаетъ васъ ломать. А при аппаратѣ онъ можетъ сколько угодно ломать васъ -- и вы гарантированы, ничего онъ вамъ не подѣлаетъ. Царапины даже не оставитъ.

-- Медвѣдь будетъ ломать охотника и царапины не оставитъ? Врешь, врешь! -- махалъ руками Петръ Михайлычъ.-- Ты думаешь, я пьянъ, ты думаешь, я не понимаю! Нѣтъ, шалишь!

-- Да выслушайте прежде меня. Вѣдь вы аппарата не знаете, не имѣете объ немъ даже малѣйшаго понятія. А выслушаете я тогда поймете. Ну, давайте, чокнемся, выпьемъ пива и я вамъ разскажу объ аппаратѣ.

Докторъ подсѣлъ къ Петру Михайлычу.

-- Выпить я всегда готовъ, -- отвѣчалъ тотъ,-- а только зачѣмъ критика на пьянаго человѣка? Зачѣмъ въ чужой огородъ камешки кидать? Иной и пьянъ да уменъ, стало быть два угодья въ немъ,-- говорилъ, смягчаясь, Петръ Михайлычъ и чокнулся своимъ стаканомъ съ стаканомъ доктора.

-- Ошибка съ моей стороны была та, что я сказалъ, что этотъ аппаратъ для пьянаго охотника. Аппаратъ этотъ самому трезвому охотнику гарантируетъ безопасность, ежели медвѣдь обхватитъ охотника. Вѣдь можетъ-же такой случай быть? Такіе случаи очень часто бываютъ. А аппаратъ мой вотъ изъ чего состоитъ. Это большой желѣзный ящикъ въ ростъ и толщину человѣка. Ящикъ окрашенъ подъ цвѣтъ березовой коры. Сверху ящика крышка на шалнерахъ, Ожидая медвѣдя, вы влѣзаете въ ящикъ и стоите въ немъ съ заряженнымъ ружьемъ. Поняли?

-- Пей!

-- Ну, вотъ и отлично, что поняли. Медвѣдь показывается, онъ передъ вами. Вы стрѣляете въ него и только раните его.

-- Зачѣмъ-же только ранить? Я убью его наповалъ.

-- Ахъ, Боже мой! Да вѣдь можетъ-же промахъ случиться! Раненый медвѣдь идетъ на васъ. Вы мгновенно садитесь на скамеечку, находящуюся въ ящикѣ и, какъ только сѣли, крышка ящика автоматически захлопывается у васъ надъ головой. Передъ медвѣдемъ ужъ не охотникъ, а большой березовый пень, въ которомъ находится этотъ охотникъ. Медвѣдь понюхаетъ этотъ пень и отойдетъ отъ него прочь, а вы тѣмъ временемъ будете стрѣлять въ медвѣдя изъ револьвера, потому что въ ящикѣ есть маленькія отверстія. Вы видите изъ нихъ медвѣдя и стрѣляете въ него, стрѣляете шесть разъ, ежели вамъ угодно.

-- Ха-ха-ха! -- разразился хохотомъ Петръ Михайлычъ и схватился за бока.

-- Чего вы смѣетесь? Стало быть не поняли устройство аппарата?-- обидчиво спросилъ докторъ.

Петръ Михайлычъ продолжалъ хохотать.

-- Понюхаетъ и прочь пойдетъ? Ай, да нѣмецъ!

-- Позвольте... Но допустимъ, что онъ и не понюхаетъ, а обхватитъ пень или ящикъ, въ которомъ вы сидите, повалитъ его и будетъ ломать -- пускай ломаетъ, ибо вы все-таки гарантированы и онъ вамъ даже царапины не сдѣлаетъ. Ящикъ кованнаго желѣза и сломать его медвѣдю никакъ невозможно. Да-съ... Онъ его ломаетъ, а вы въ него изъ ящика стрѣляете изъ револьвера. И вы спасены. Поняли?

-- Ха-ха-ха!-- раскатывался смѣхомъ Петръ Михайлычъ.

Докторъ вскочилъ съ мѣста, весь красный и заговорилъ:

-- Но вѣдь это-же свинство хохотать на то, чего вы не понимаете! Я показывалъ его самымъ компетентнѣйшимъ охотникамъ и всѣ нашли его полезнымъ. Ящикъ мнѣ стоитъ болѣе двухсотъ рублей. Это, по моему, вкладъ въ охотничье дѣло.

-- Вкладъ, вкладъ, Карлъ Богданычъ. Осенью-же пойдемъ на медвѣдя съ ящикомъ, -- заливался смѣхомъ Петръ Михайлычъ.

Докторъ сжалъ кулаки.

-- Съ пьянымъ человѣкомъ не стоитъ разговаривать!-- пробормоталъ онъ сквозь зубы, схватилъ свой сакъ-вояжъ со стола и, не допивъ пива, сталъ уходить съ огорода, крикнувъ егерю:-- Амфилотей! Проводи меня! Я ухожу на охоту!

-- Эй! Ящикъ! Аппаратъ! Вернись! -- крикнулъ ему вслѣдъ Петръ Михайлычъ и захохоталъ еще громче.

VII.

Былъ часъ четвертый второго дня, а Петръ Михайлычъ все еще не собрался на охоту, да и не могъ онъ собраться -- ноги окончательно отказались ему служить, до того много было выпито всякой хмельной дряни. Да и не однѣ ноги. Самое туловище требовало подпоры и не будь врытаго на огородѣ въ землю стола, онъ давно-бы свалился со скамейки, на которой сидѣлъ. Движенія его ограничивались только размахиваніемъ руками, которыми онъ ловилъ увертывающихся отъ него крестьянскихъ дѣвушекъ, все еще находившихся при бражничаньѣ и время отъ времени пѣвшихъ пѣсни. Число дѣвушекъ усилилось уже до пяти. Эти вновь пришедшія дѣвушки явились съ корзинками грибовъ, которые Петръ Михайлычъ и купилъ у нихъ. Около него стояли три объемистыхъ корзины съ грибами. Пришла баба съ черникой -- Петръ Михайлычъ и чернику купилъ у нея и присоединилъ корзину въ грибамъ, а бабу оставилъ при себѣ бражничать. Тутъ-же стояла и корзина, переполненная раками, которую принесли деревенскіе мальчишки и продали ему. Кромѣ Степана съ Петромъ Михайлычемъ бражничалъ и еще мужикъ Антонъ, тщедушный, хромой и одноглазый. Онъ явился съ форелью, продалъ ее Петру Михайлычу и форель эта висѣла тутъ-же на вишнѣ на мочалкѣ, продѣтой сквозь жабры. Пиво лилось рѣкой. Егерь Амфилотей, караулившій Петра Михайлыча, нѣсколько разъ предлагалъ ему отдохнуть, принесъ даже коверъ и подушку, положивъ ихъ на траву подъ вишню, но тотъ упорно отказывался отъ отдыха.

-- Ежели вамъ, ваша милость, теперь часика на два прикурнуть и освѣжиться, то мы часу въ шестомъ все-бы успѣли еще на выводковъ съѣздить,-- говорилъ онъ.

-- Плевать. Успѣется...-- отмахивался Петръ Михайлычъ.

Егерь пробовалъ гнать всѣхъ мужиковъ и бабу, но тѣ не шли. Не уходили и дѣвушки, требуя отъ Петра Михайлыча разсчета за пѣсни, но тотъ не давалъ и кричалъ:

-- Пойте! Пойте веселую! Разсчетъ къ вечеру! Да что-жъ вы такъ-то? Танцуйте кадриль, пляшите.

-- Да вѣдь плясать-то, Петръ Михайлычъ, надо подъ гармонію, а гармониста нѣтъ, -- отвѣчала Аришка.-- Вотъ ежели-бы Калистрата намъ позвать. Ужъ онъ куда лихъ на гармоніи!..

-- А гдѣ Калистратъ? Кто это такой Калистратъ?-- спрашивалъ Петръ Михайлычъ.

-- Онъ кузнецъ, онъ теперь въ кузницѣ.

-- Стаканъ! Волоки сюда Калистрата!

-- Дементья надо, а не Калистрата. Калистратъ теперь на работѣ. Онъ даве мнѣ переднюю ногу у коня подковывалъ, а теперь тарантасъ доктору чинитъ.

-- Ну, вотъ... Поди, ужъ починилъ давно. Что намъ Дементій?.. Дементій только пискаетъ на гармоніи, а Калистратъ настоящій игрецъ, -- стояла на своемъ Аришка.

-- Не пойдетъ, говорю тебѣ, Калистратъ отъ работы.

-- Полно врать-то тебѣ! Посулить ему за полдня рабочаго сорокъ копѣекъ, такъ въ лучшемъ видѣ пойдетъ.

-- Калистрата сюда съ музыкой! Живо!-- стучалъ Петръ Михайлычъ кулакомъ по столу.-- Стаканъ! Что такая моя окупація?

Мужикъ Степанъ побѣжалъ за Калистратомъ и черезъ четверть часа вернулся съ нимъ. Калистратъ -- молодой парень съ серебряной серьгой въ ухѣ, какъ былъ на работѣ въ закопченой рубахѣ и опоркахъ на босую ногу, такъ и явился на пиръ съ гармоніей. Онъ заигралъ какую-то пѣсню, дѣвушки заплясали передъ столомъ французскую кадриль, состоящую впрочемъ только изъ первой фигуры, повторили эту фигуру раза четыре, но тутъ Петръ Михайлычъ, сначала подпѣвавшій подъ музыку, сталъ клевать носомъ и наконецъ, сидя у стола, заснулъ, положивъ на него руки, а на нихъ голову. Дѣвушки, услыша храпъ, стали будить Петра Михайлыча, онъ не просыпался.

-- Петръ Михайлычъ! Что-жъ вы? Проснитесь!-- трясла его за рукавъ Аришка.

Петръ Михайлычъ не откликался и былъ недвижимъ.

-- Довольно, что-ли, Петръ Михайлычъ, пѣть и танцовать? Ежели довольно, то пожалуйте намъ разсчетъ и тогда мы по домамъ поидемъ.

-- Прочь! Чего вы его будите? Дайте покой! Видите, человѣкъ измаялся. Не пропадутъ ваши деньги. Послѣ за ними придете, -- вступился за него егерь.

-- Да онъ забудетъ потомъ объ насъ и пропадетъ у насъ все пропадомъ. Петръ Михайлычъ! Ваше степенство!

-- Не вороши, тебѣ говорятъ! Никогда онъ не забудетъ, а забудетъ, такъ я напомню. Сколько тутъ васъ? Пять душъ?

-- Да онъ, голубчикъ Амфилотей Степанычъ, тверезый-то по двугривенному насъ разсчитаетъ, а отъ пьянаго мы отъ него по полтинѣ можемъ взять. Пьяный онъ щедрѣе.

-- Не таковскій онъ человѣкъ. Человѣкъ онъ обстоятельный, купецъ надежный, а не шишгалъ какая-нибудь, у него два дома въ Питерѣ. Что скажу, то и дастъ.

-- Такъ ты, голубчикъ, похлопочи, чтобы по полтинѣ... Вотъ насъ пятеро, такъ чтобы два съ полтиной. Двугривенничекъ мы тебѣ отъ себя за труды дадимъ, -- упрашивали дѣвушки.

-- Ладно, ладно. Убирайтесь только вонъ.

-- Когда приходить-то?

-- Вечеромъ, вечеромъ приходите. Вечеромъ я его разбужу.

-- Ахъ, какая незадача! За грибы получили, а за пѣсни такъ и не посчастливилось, -- съ сожалѣніемъ говорили дѣвушки, уходя съ огорода.

-- Мнѣ тоже съ него за полдня получить,-- бормоталъ кузнецъ Калистратъ.-- Меня отъ работы оторвали. Ты скажи ему, чтобъ два двугривенныхъ...

-- И мнѣ за рыбу шесть гривенъ...-- прибавилъ одноглазый мужиченко.-- Ты напомни ему, Амфилотей Степанычъ. Да не дастъ-ли онъ рубль? Вѣдь онъ проснется, такъ не будетъ помнить, что за шесть гривенъ сторговался.

-- Все, все до капельки получите вечеромъ, убирайтесь только вонъ!

-- Ты похлопочи, говорю я, чтобъ рубль-то... Можетъ статься онъ забудетъ. А я тебя за это потомъ двумя стаканчиками съ килечкой...

-- Проходите, проходите. Нужно-же дать человѣку покой!-- гналъ всѣхъ егерь.-- Степанъ! Помоги мнѣ Петра Михайлыча оттащить отъ стола и положить вотъ тутъ на коверъ подъ дерево.

Егерь и мужикъ бережно подняли охотника, поволокли его и, какъ кладь, положили на коверъ подъ вишню, сунувъ ему подъ голову подушку.

-- Ну, прощайте, родимые. Пойду я...-- уходила съ огорода баба.-- Я довольна. За ягоды три гривенника получила и пива напилась въ волю, -- пробормотала она.

Кузнецъ Калистратъ шарилъ по столу и допивалъ изъ недопитыхъ бутылокъ пиво. Найдя подъ столомъ непочатую бутылку, онъ хотѣлъ унести ее съ собой, но егерь отнялъ ее.

-- Да вѣдь тебѣ еще останется. Чего ты жадничаешь!-- сказалъ ему Калистратъ.-- Вонъ еще три непочатыя бутылки стоятъ.

-- Проваливай, проваливай! Я жалованье получаю и приставленъ, чтобы охотничье добро стеречь. Вѣдь ужъ и такъ налакался досыта.

-- Такъ смотри, сорокъ копѣекъ!-- сказалъ Калистратъ, уходя, егерю.

-- Что обѣщано -- какъ изъ банка будетъ заплочено.

Передъ егеремъ стоялъ Степанъ и спрашивалъ:

-- Ну, а мнѣ какъ быть? Что мнѣ теперь съ лошадью дѣлать? Отпрягать ее или такъ оставить? Деньги-то я свои получу -- а вотъ поѣдетъ онъ сегодня куда-нибудь или опять не поѣдетъ?

-- Знамо дѣло, никуда не поѣдетъ. Нешто такіе вареные судаки куда ѣздятъ? А онъ совсѣмъ судакъ вареный. Ты поѣзжай домой и отпряги лошадь, а ужъ въ ночное ее не отпускай, -- отвѣчалъ егерь.

-- Ну, ладно. Теперь я и самъ дрыхнуть лягу, а ужо вечеромъ къ нему понавѣдаюсь... Ахъ, Петръ Михайлычъ, Петръ Михайлычъ! Люблю такихъ охотниковъ! Душа.

Степанъ крутилъ головой и уходилъ съ огорода. Онъ и самъ былъ пьянъ и шелъ покачиваясь.

VIII.

Только часу въ девятомъ вечера проснулся спавшій на огородѣ подъ вишней Петръ Михайлычъ, да не проснулся-бы и теперь, если-бы не пошелъ дождь и не сталъ мочить его. Съ всклокоченной головой, съ опухшимъ лицомъ поднялся онъ съ травы, схватилъ коверъ и подушку и, ругаясь, что его раньше не разбудили, направился въ охотничью сборную избу. Уже темнѣло, спускались августовскія сумерки. На дворѣ онъ встрѣтилъ егеря Амфилотея, старающагося поймать на цѣпь рыжаго понтера, но тотъ не давался ему.

-- Подлецъ! Мерзавецъ!.Что-жъ ты меня раньше не разбудилъ!-- сказалъ Петръ Михайлычъ егерю.

-- Три раза будилъ, да что-жъ съ вами подѣлаешь, если вы не встаете и даже деретесь во снѣ? Сонъ-то у васъ какой-то безчувственный.

-- Деретесь! Знамо дѣло, человѣкъ въ забытьѣ. Ну, и выпилъ тоже малость.

-- Ужъ и малость! Отъ такого питья медвѣдь лопнетъ. Вы разочтите: вчера питье, потомъ сегодня...

-- Ты-бы хорошенько меня потрясъ.

-- Господи Боже мой, ваша милость! Да вѣдь не полѣномъ-же по брюху мнѣ васъ колотить. Я ужъ и такъ раскачивалъ васъ, что тумбу.

-- На охоту теперь поздно?-- спросилъ Петръ Михайлычъ.

-- Какая теперь охота! Сейчасъ ночь. Въ слона теперь не попадешь, а не токмо что въ куропаточнаго выводка. Да и лѣшій можетъ въ лѣсу обойти. Пожалуйте чай пить въ избу. Самоваръ готовъ.

Егерь подхватилъ изъ рукъ Петра Михайлыча коверъ и подушку и понесъ ихъ въ избу. Петръ Михайлычъ шелъ и почесывался.

-- Вѣдь эдакая незадача! Второй день не могу попасть на охоту...-- бормоталъ онъ.

-- Завтра утречкомъ надо постараться сходить. Сегодня ужъ какъ-нибудь потрезвѣе, а завтра чѣмъ свѣтъ, -- отвѣчалъ егерь...

-- Такъ-то оно такъ, но вотъ бѣда -- я сказалъ женѣ, что сегодня къ вечеру вернусь домой.

Въ избѣ кипѣлъ самоваръ. За столомъ на клеенчатомъ диванѣ сидѣлъ докторъ Богданъ Карлычъ и еще охотникъ -- молодой человѣкъ изъ мѣстныхъ лѣсопромышленниковъ, въ кожаной курткѣ, въ кожаныхъ штанахъ и въ такихъ высокихъ сапогахъ, что они доходили ему прямо до туловища. На столѣ около самовара стоялъ изящный раскрытый ларецъ въ видѣ баула и изъ четырехъ гнѣздъ его выглядывали четыре горлышка бутылокъ. Докторъ и охотникъ пили чай съ коньякомъ.

-- Петръ Михайлычъ! Вотъ такъ встрѣча! Гора съ горой не сходятся, а человѣкъ съ человѣкомъ сойдется!-- воскликнулъ охотникъ.-- Откуда это?

-- Спалъ...-- хриплымъ голосомъ произнесъ Петръ Михайлычъ, щурясь на свѣтъ шестериковой свѣчки и маленькой жестяной лампочки, которыя уже горѣли на столѣ, протянулъ руку охотнику и сказалъ:-- Здравствуй, Василій Тихонычъ.

Молодой человѣкъ посмотрѣлъ на него и пробормоталъ съ усмѣшкой:

-- Вишь, у тебя ликъ-то какъ перекосило! Или ужъ на охотѣ намучился?

-- Всего было, кромѣ охоты. На охоту еще только сбираюсь. Завтра поѣду.

Петръ Михайлычъ грузно опустился на массивный стулъ съ продраннымъ сидѣньемъ.

-- Такъ вотъ и отлично. И я на завтра съ вечера пріѣхалъ. Вмѣстѣ и пойдемъ, -- отвѣчалъ Василій Тихонычъ.-- А я, братъ, пріѣхалъ на утокъ выписную собаку попробовать. Собаку я себѣ изъ Англіи выписалъ. Тридцать пять фунтовъ стерлинговъ... Это вѣдь на наши-то деньги по курсу -- съ провозомъ и прокормомъ около четырехъ сотъ рублей собака обошлась.

-- А только ужъ и собака-же!-- мрачно откликнулся егерь.-- За эту собаку и четырехъ рублей жалко дать. Вѣдь вотъ сколько ловилъ ее, чтобъ на цѣпь взять -- такъ и не поймалъ.

-- Это оттого, что она русскихъ словъ не понимаетъ, а знаетъ только по-англійски. Собака на рѣдкость. Чутье -- изумленіе... Дрессировка... Да чего тутъ! Я ей папироску зажженую въ зубы давалъ -- держитъ, не смѣетъ выбросить, а ужъ собаки на что табачнаго дыма не любятъ.

-- А къ себѣ ее между тѣмъ кусочкомъ говядины подманиваете.

-- Это оттого, что я англійскихъ словъ не знаю, не знаю, какъ ее къ себѣ подозвать, а она дрессирована только на англійскія слова и русскія слова не понимаетъ. Собаку-то прислали, и счетъ прислали, и все, а англійскихъ словъ охотничьихъ не сообщили, какъ ей приказывать. Ну, да мы теперь агенту запросъ черезъ нашу контору въ Лондонъ сдѣлали, чтобы прислалъ англійскій словарь собачьихъ словъ съ переводомъ на русскій языкъ и чтобъ всѣ эти англійскія слова русскими буквами были написаны, такъ какъ я англійскаго языка не знаю.

-- Арапникъ, Василій Тихонычъ, на эту собаку надо здоровый, а не англійскія слова, -- сказалъ егерь.-- И словами англійскими ничего не подѣлаете, ежели собака воръ.

-- Ну, ужъ это ты оставь... Я ей кладу на носъ кусокъ сахару и только погрожу пальцемъ...

-- А цыпленка сейчасъ у хозяйки на дворѣ задушила и съѣла.

-- Ну, ужъ это ты врешь!

-- Извольте выйти на дворъ и посмотрѣть. Весь дворъ въ перьяхъ, да и по сейчасъ она по двору съ крыломъ возится. Да вѣдь какъ уворовала цыпленка-то, проклятая! Забѣжала въ чуланъ, сняла его съ насѣста и сожрала.

-- Не можетъ быть! Никогда не можетъ быть, чтобы англійская дрессировка братьевъ Роджерсъ... Приведи сюда сейчасъ собаку!-- воскликнулъ Василій Тихонычъ.

-- Да какъ ее привести, ежели она въ руки не дается?

-- Да, да... Русскихъ словъ она не понимаетъ. Англичанка, кровная англичанка... Вотъ тебѣ кусочекъ сырой говядины, примани ее на говядину и приведи. На говядину она сейчасъ подойдетъ. Скажи только слово "на" и протяни говядину. Должно быть "на" и по-англійски значитъ "на", потому что она его отлично понимаетъ.

Василій Тихонычъ полѣзъ въ карманъ своей кожаной куртки, вынулъ оттуда кусочекъ сырого мяса и подалъ его егерю.

Егерь взялъ мясо и цѣпь и неохотно пошелъ за собакой.

-- Ужасныя деньги четыреста рублей за собаку, -- произнесъ докторъ.

-- Но за то ужъ собака! Огонь, а не собака! Я знаю, что люди и по шести сотъ рублей за щенка отъ извѣстныхъ матерей и отцовъ платили, а это вѣдь взрослая сука. Я считаю, что щенками въ два года эти деньги выручу. Да и помимо щенковъ -- медали на собачьихъ выставкахъ буду за нее получать. А вѣдь большая золотая медаль стоитъ семьдесятъ пять рублей. Три золотыя медали въ три года получить -- вотъ ужъ двѣсти двадцать пять рублей. Нѣтъ, тутъ никогда не будетъ убытка, а напротивъ -- барышъ.

-- Цыпленка-то она своровала -- вотъ что нехорошо, -- опять сказалъ докторъ.

-- Позвольте-съ... Да можетъ быть она своровала его потому, что егерь ей какое-нибудь такое слово по-русски сказалъ, которое она приняла за слово взять, -- возражалъ Василій Тихонычъ.-- Говорю вамъ, что собака только по-англійски знаетъ и по-русски ни слова, ну, она и ошиблась.

-- А жрать-то цыпленка зачѣмъ-же?

-- Да не жрала. Никогда я не повѣрю, чтобы жрала! Просто нарочно егерь говоритъ, чтобы за цыпленка съ меня сорвать. Вотъ сейчасъ приведутъ собаку и увидите вы, что положу я ей на носъ кусочекъ мяса и только пригрожу пальцемъ какъ истуканъ будетъ она сидѣть, пока не скажу "на". "На" -- она отлично понимаетъ.

Петръ Михайлычъ сидѣлъ молча и зѣвалъ и даже не слышалъ разговоровъ о собакѣ, до того у него болѣла голова. Въ глазахъ ходили какіе-то круги, въ вискахъ стучали точно молотки, а затылокъ былъ какъ-бы налитъ свинцомъ.

-- А здорово должно быть ты хватилъ сегодня, Петръ Михайлычъ!-- взглянулъ на него молодой охотникъ и покачалъ головой.

-- Охъ, ужъ и не говори!-- вздохнулъ Петръ Михайлычъ.

-- Такъ отпивайся скорѣй крѣпкимъ чаемъ.

-- Чаю потомъ... А прежде... Охъ, не осудите только, господа... Не осуди и самъ не осужденъ будешь... Всѣ мы люди и человѣки. Вотъ чего прежде надо.

Петръ Михайлычъ протянулъ руку къ одной изъ бутылокъ въ ларцѣ Василія Тихоныча и дрожащей рукой сталъ наливать изъ нея себѣ въ рюмку содержимое.

IX.

Егерь привелъ на цѣпи собаку. Въ рукѣ онъ держалъ мертваго цыпленка.

-- Еще одного цыпленка задушила, проклятая!-- сказалъ онъ.-- Вотъ и цыпленка нарочно несу.

-- Не можетъ быть!-- воскликнулъ Василій Тихонычъ, вскочивъ съ мѣста.-- Это ты самъ цыпленка задушилъ.

-- Ну, вотъ... Стану я божью тварь душить, да еще хозяйкино добро, у которой живу. Вотъ смотрите, на цыпленкѣ собачьи зубы-то, если вы такой невѣроятный человѣкъ, что словамъ моимъ не вѣрите.

-- Да это можетъ статься хорекъ!

-- Ахъ, ты, Господи! На мѣстѣ преступленія собаку захватилъ, изо рта у ней цыпленка вырвалъ. Потому только и поймалъ ее на цѣпь, проклятую, что въ чуланъ она забралась. Въ чуланѣ-то ужъ ей было не увернуться. А то-бы и по сейчасъ не поймать...

Василій Тихонычъ разсматривалъ задавленнаго цыпленка.

-- Дѣйствительно, горло перекусила, -- сказалъ онъ.-- Діана! Какъ-же это ты такъ? Ахъ, ты тварь мерзкая!

Онъ размахнулся и хватилъ собаку цыпленкомъ по мордѣ. Собака зарычала и оскалила зубы.

-- Это на хозяина-то! На охотника-то!-- воскликнулъ докторъ.-- Смотрите, вѣдь она васъ чуть не укусила.Ну, англійская дрессировка!

-- Да, да... это оттого, что она русскихъ словъ не понимаетъ, не понимаетъ даже, за что я ее бью. Понятное дѣло, песъ англійскій, родился и воспитывался среди англичанъ.

-- Позвольте, ваша милость, я ее сейчасъ привяжу въ сѣняхъ къ столбу, да арапникомъ смоленымъ разъ пятокъ вытяну -- и въ лучшемъ видѣ русскій арапникъ пойметъ, -- предложилъ егерь.-- А когда бить буду, цыпленка передъ нимъ по ложу.

-- Постой, постой... Ты можетъ быть ее отъ дичи отучишь. Тогда ужъ собака и дичь не будетъ брать, -- остановилъ его Василій Тихонычъ.

-- Будетъ-съ... Чего вы сомнѣваетесь! Я эѳіопскую собаку арапникомъ вышколю, а не то что англійскую. Помилуйте, вѣдь это безобразіе! Охотничій песъ и вдругъ хватаетъ цыплятъ съ насѣста и жретъ ихъ. Это ужъ ни на что не похоже!

Егерь потащилъ собаку.

-- Ты только полегче, только полегче!-- кричалъ ему вслѣдъ Василій Тихонычъ и вышелъ съ егеремъ вмѣстѣ въ сѣни.

Черезъ минуту раздались удары арапника и визгъ собаки. Василій Тихонычъ вернулся въ комнату и тащилъ за собой на цѣпи собаку. Та не шла.

-- Ну, на говядинки, на!-- совалъ онъ ей въ ротъ кусочекъ мяса.

Собака и на мясо не обратила вниманіе. Кой-какъ дотащилъ онъ ее до стола, привязалъ за ножку дивана и она сейчасъ-же спряталась подъ диванъ.

-- Англичанка... Ни слова по-русски не понимаетъ, русская-то дрессировка ей даже дика вотъ это изъ-за чего, -- говорилъ онъ въ оправданіе собаки.

-- Однако, позвольте, милѣйшій. Вѣдь невозможно-же этому быть, чтобъ въ Англіи охотничьимъ собакамъ дозволялось по чуланамъ цыплятъ ловить, -- замѣтилъ докторъ.

-- Ахъ, Богданъ Карлычъ, вѣдь мы съ вами въ Англіи не были и не знаемъ, какіе тамъ порядки.

-- Какъ? Въ Англіи собакамъ цыплятъ позволяютъ жрать!

-- Не то, не то. Я о другомъ... Все можетъ случиться. Можетъ быть тамъ и цыплята другого вида. Вѣдь это русскій цыпленокъ. Почемъ вы знаете, можетъ быть, она, никогда не видавши русскаго цыпленка, за дичь его приняла!

-- За глухаря? Ловко! Хорошая будетъ охотничья собака.

-- Ха-ха-ха!-- разразился хриплымъ смѣхомъ и Петръ Михайлычъ, выпившій уже двѣ рюмки коньяку, нѣсколько пришедшій въ себя и развеселившійся.

-- Теперь не будетъ цыплятъ ловить! Долго будетъ русскую науку помнить!-- махнулъ рукой егерь.

-- Боюсь только, что ты на дичь мнѣ ее испортилъ, -- сказалъ Василій Тихонычъ.-- Будетъ бояться дичь брать.

-- Не станетъ бояться, ежели она настоящая охотничья собака.

-- Покажи-ка, покажи-ка, какіе она у тебя фокусы съ говядиной дѣлаетъ?-- спросилъ Петръ Михайлычъ.

-- Діана! Иси! На!-- крикнулъ собакѣ Василій Тихонычъ, доставъ кусочекъ говядины изъ кармана и вызывая изъ-подъ дивана собаку, но та не шла.-- Нѣтъ, безъ англійскихъ словъ ничего не подѣлаешь да и напугана она поркой, -- прибавилъ онъ.

Вошелъ мужикъ Степанъ.

-- Поѣдете сегодня, ваше степенство, на желѣзную дорогу? -- спросилъ онъ.-- Ужъ ежели поспѣвать на поѣздъ, то надо сейчасъ ѣхать.

Петръ Михайлычъ былъ въ раздумьѣ.

-- Ахъ, и нужно бы домой ѣхать, жена ждетъ,-- сказалъ онъ: -- но какъ я поѣду домой, не бывши еще на охотѣ! Надо хоть какую-нибудь пичужку застрѣлить. Ужъ и не знаю, право.

-- Да полно тебѣ! Оставайся! А завтра чуть свѣтъ на утокъ со мной...-- сказалъ ему Василій Тихонычъ.

-- Какія тутъ утки, ежели у меня выводки куропатокъ есть приготовлены.

-- Тогда сначала на утокъ, а потомъ на куропатокъ и завтра съ вечернимъ поѣздомъ домой.

-- Жена-то ждетъ -- вотъ въ чемъ сила. Опять-же завтра и векселю срокъ въ банкѣ.

-- Да неужто приказчики-то не распорядятся заплатить, ежели съ векселемъ въ лавку придутъ?

-- Такъ-то оно такъ, но вексель-то чужой, а мой только бланкъ. Положимъ, что векселедатель человѣкъ надежный... Но жена, жена...

-- Женѣ телеграмму... Вотъ мужикъ и съѣздитъ на желѣзную дорогу телеграмму подать.

-- Въ лучшемъ видѣ, ваша милость, съѣзжу. Лошадь готова...-- встрепенулся мужикъ.

-- Нельзя, нельзя телеграмму... Напугаешь жену, подумаетъ Богъ знаетъ что... Нѣтъ, ужъ лучше такъ... Позвольте, да у насъ сегодня которое число? Второе вѣдь?

-- Экъ ты хватилъ! Третье. Второе вчера было. Сегодня суббота, третье число...

Петръ Михайлычъ схватился за голову.

-- Батюшки! Такъ вѣдь векселю-то сегодня срокъ, а не завтра. Ахъ, ты незадача какая!-- воскликнулъ онъ.-- А вѣдь я думаю, что все еще второе число!

-- Второе число было вчера и вы изволили весь день...-- началъ было егерь.

-- Молчи! Не сбивай съ толку! И такъ уже я сбился съ этимъ проклятымъ бражничаньемъ! А изъ-за чего? Чуть только сюда придешь -- сейчасъ и лѣзутъ къ тебѣ разные мужики, бабы, дѣвки, ребятишки. Кто раковъ тащитъ, кто грибовъ, кто рыбы... Тьфу! Да неужто, господа, сегодня въ самомъ дѣлѣ суббота?-- удивлялся Петръ Михаилычъ.-- Честное слово, я думалъ, что пятница.

-- Потерялъ купецъ пятницу! Ха-ха-ха!-- захохоталъ Василій Тихонычъ.-- Просто ты проспалъ ее.

-- Ну, чего зубы скалишь! Чего! Нѣтъ, надо ѣхать сейчасъ домой.

-- Прикажете лошадь сейчасъ подавать?-- спросилъ мужикъ.

-- Не надо, не надо, -- перебилъ его Василій Тихонычъ.-- Онъ останется. Ну, чего ты сегодня поѣдешь? Съ какой стати? Не сдѣлавъ ни одного выстрѣла и ѣхать?

-- Да вотъ вексель-то...

-- Ночью пріѣдешь и платить будешь? Кто-же по ночамъ платитъ! Да и не заплатили по векселю, такъ вексель все равно теперь протестованъ. Но какъ не заплатить? Вѣдь у тебя тамъ люди остались торговые, понимающіе люди.

-- Такъ-то оно такъ, -- согласился Петръ Михайлычъ.

-- Ну, и оставайся. Вотъ и Богданъ Карлычъ остается. Сегодня мы выпьемъ, закусимъ, часика на два сядемъ втроемъ съ болваномъ въ винтъ сыграть, а потомъ спать и утречкомъ всѣ трое на охоту. Сначала на уткахъ мою англичанку попробуемъ, а потомъ на твоихъ куропаточныхъ выводковъ... Амфилотей! Сбѣгай въ лавочку и купи карты! Вотъ рубль. Да слышишь! Нельзя-ли намъ велѣть уху сварить!

Егерь отправился исполнять требуемое. Мужикъ стоялъ и переминался съ ноги на ногу.

-- Не поѣдете сейчасъ, Петръ Михайлычъ? Откладывать лошадь?-- спрашивалъ онъ.

-- Откладывай!-- махнулъ рукой Петръ Михайлычъ.

Черезъ полчаса охотники играли въ винтъ съ болваномъ, сидя около потухшаго самовара. Хозяйка готовила за стѣной ужинъ. Было чадно. Пахло пригорѣлымъ масломъ. Ларецъ съ бутылками былъ переставленъ на стулъ. Владѣлецъ его Василій Тихонычъ и Петръ Михайлычъ то и дѣло подходили къ нему, вынимали изъ него фляжки, наливали себѣ рюмки и пили. Не отставалъ отъ нихъ и докторъ Богданъ Карлычъ, но при каждомъ обращеніи къ ларцу приговаривалъ:

-- Въ первый разъ противъ своихъ принциповъ иду и пью то, что мнѣ не положено, но это исключеніе по случаю того, что я сегодня подъ дождемъ на охотѣ промокъ.

-- Карлъ Богданычъ, что вы! Да васъ и дождь-то только чуть-чуть прихватилъ!-- воскликнулъ Василій Тихонычъ.-- Ну, да что тутъ! Выпьемте.

На другой день съ пяти часовъ утра началъ егерь будить спящихъ охотниковъ, но никто изъ нихъ въ это время не всталъ. Петръ Михайлычъ даже и голоса не подалъ. Съ вечера опять было много выпито разной хмельной дряни. Въ половинѣ шестого егерь опять приступилъ къ расталкиванію охотниковъ -- тотъ-же результатъ, Въ шесть часовъ онъ подалъ самоваръ и снова началъ будить -- и снова безъ успѣха. На этотъ разъ Петръ Михайлычъ подалъ признаки жизни, но когда егерь началъ его поднимать, чтобъ посадить на кровати, онъ схватилъ свой сапогъ, пустилъ имъ въ егеря и снова повалился на подушку. Въ половинѣ седьмаго докторъ всталъ и приступилъ къ умыванью. Прежде всего онъ посмотрѣлъ на свой языкъ въ маленькое карманное зеркальце. Языкъ былъ бѣлъ. Докторъ покачалъ головой.

-- Ахъ, какъ скверно, когда съ вечера измѣнишь своимъ правиламъ и поѣшь что-нибудь, -- сказалъ онъ.-- Никогда я не ужинаю, а вчера на ночь поѣлъ -- и вотъ въ результатѣ разстройство желудка. И какой ужинъ! Господи! Грибы, раки... Вѣдь это и утромъ-то съѣсть, такъ три дня не сварится. Вчера думалъ ограничиться только ухой, но вѣдь соблазнъ -- раковъ я страсть какъ люблю.

-- Съ водкой, Богданъ Карлычъ, кажись, ничего ..-- откликнулся егерь.

-- Какое ничего! Водка-то, можетъ быть, все и погубила: аппетитъ разыгрался -- я и не устоялъ, и навалился на раковъ съ грибами. Дай-ка мнѣ стаканъ воды. Я капель выпью.

Выпивъ капель и умывшись, докторъ приступилъ къ чаепитію. Было семь часовъ. Петръ Михайлычъ и Василій Тихонычъ храпѣли во всѣ носовыя завертки.

-- Ежели ужъ намъ вмѣстѣ идти на охоту, то надо будетъ ихъ поднять, -- сказалъ докторъ егерю.

-- Поднять! Хорошо говорить, что поднять, а попробуйте...-- отвѣчалъ егерь.-- Видите, въ какихъ безчувствіяхъ.

Докторъ и егерь начали вдвоемъ будить охотниковъ, но опять безуспѣшно. Егерь прибѣгнулъ къ хитрости.

-- Василій Тихонычъ! Проснитесь! Ваша англичанка сбѣжала!-- крикнулъ онъ.

Хитрость подѣйствовала. Василій Тихонычъ открылъ глаза и приподнялся.

-- Діана сбѣжала? Какъ сбѣжала? Да вѣдь она на цѣпи была! Зачѣмъ-же ты ее съ цѣпи спустилъ?-- заговорилъ онъ, садясь на кровать.

-- Успокойтесь. Цѣла...-- разсмѣялся егерь.-- А только ночью она поднялась на столъ и колбасу вашу съѣла. Нарочно я сказалъ, что пропала, потому вставать надо и на охоту идти. Вставайте скорѣй... Ужъ самоваръ остылъ.

-- Чортъ! Дьяволъ! Только пугаешь попусту. Вѣдь моя собака капиталъ, вѣдь она четыреста рублей стоитъ.

Василій Тихонычъ опять легъ, но ужъ больше не засыпалъ. Около половины восьмаго онъ былъ на ногахъ, но Петръ Михайлычъ продолжалъ спать. Василій Тихонычъ, чтобъ разбудить его, стащилъ съ него пледъ, выдернулъ изъ подъ головы подушку -- не помогло.

-- Вотъ дрыхнетъ-то!-- воскликнулъ Василій Тихонычъ.

Докторъ собирался уже на охоту.

-- Нѣтъ, господа. я вижу, васъ не дождешься. Я одинъ пойду въ лѣсъ, -- сказалъ онъ.-- Пойдемте, если хотите,

-- Нельзя. Я далъ Петру Михайлычу слово, чтобы вмѣстѣ идти.

-- Да вѣдь и я далъ, а однако, видите, онъ въ безчувственномъ состояніи. Нѣтъ, ужъ я отправлюсь.

Докторъ ушелъ.

Старенькіе стѣнные часишки съ мѣшкомъ песку вмѣсто гири прокашляли восемь. Самоваръ давно уже простылъ. Василій Тихонычъ попробовалъ сѣсть на ноги Петра Михайлыча, чтобы разбудить -- тщетно. Петръ Михайлычъ пинкомъ отпихнулъ его отъ себя и продолжалъ спать.

-- Петръ Михайлычъ! Пожалуйте... Телеграмма отъ вашей супруги!-- крикнулъ егерь, пустившись на хитрость.-- Телеграмма... Прочтите... Смотрите, не случилось-ли чего...

Телеграмма помогла. Петръ Михайлычъ поднялся и, держась за голову, заговорилъ:

-- Телеграмма... Фу! Давай сюда... Что такое?

Василій Тихонычъ сунулъ ему въ руки замасленную бумагу отъ колбасы и съ громкимъ смѣхомъ сказалъ:

-- Вотъ телеграмма... Читай...

Въ отвѣтъ послышались ругательства.

-- На охоту вѣдь надо идти, -- пробормоталъ егерь.-- Очухайтесь скорѣй, умойтесь, да и пойдемте. Третій день живете здѣсь и не можете на выводковъ собраться.

-- Охъ, совсѣмъ я боленъ... Каждое мѣстечко у меня ломитъ. А башка, башка, такъ какъ пивной котелъ, -- отвѣчалъ Петръ Михайлычъ.-- Который теперь часъ?

-- Да ужъ девятый. Съ пяти часовъ я васъ будить началъ -- и словно вы каменные, -- разсказывалъ егерь.

-- Отпейся ты скорѣй чаемъ. Сейчасъ полегчаетъ, -- говорилъ Василій Тихонычъ.

-- Прежде всего умыться надо, хорошенько умыться, -- совѣтовалъ егерь.-- Да дайте, я вамъ голову холодной водой изъ ведра окачу. Пойдемте на крыльцо.

-- Веди куда хочешь. Дѣлай со мной что хочешь. Фу! Даже изъ стороны въ сторону шатаетъ. А насчетъ жены -- нехорошо, что вы меня обманываете. Примѣта есть. Нехорошо...-- бормоталъ Петръ Михайлычъ и отправился на крыльцо вмѣстѣ съ егеремъ.

Тамъ ужъ поджидали его, сидя на ступенькахъ, гармонистъ Калистратъ, кривой мужикъ, продавшій съ вечера форель, и пять крестьянскихъ дѣвушекъ.

-- Вамъ чего? Вы чего тутъ, черти? -- крикнулъ на нихъ Петръ Михайлычъ.

-- За расчетомъ, ваша милость, пришли. Вчера вы съ нами не расчитались, такъ вотъ...

-- За какимъ расчетомъ?-- вспоминалъ Петръ Михаилычъ.

-- Да какъ-же... Вѣдь вы за пѣсни не заплатили, что мы вчера вамъ пѣли. Помилуйте, вѣдь мы рабочій день потеряли. Надо-же расчитаться, -- отвѣчали дѣвушки.

-- Вонъ! Видите, я только еще всталъ. Не сбѣгу я... Послѣ придите...

-- На работу, Петръ Михайлычъ, надо идти. Итакъ ужъ три часа потеряли, вашей милости дожидаясь.

-- Въ обѣдъ приходите. Видите, я еще не умылся. Пустите... Дайте мнѣ умыться!

-- Мнѣ за рыбу! -- кричалъ кривой мужикъ.-- Теперь-бы вотъ за жердями ѣхать, а тутъ...

-- Прочь! Чего вы, дьяволы, въ самомъ дѣлѣ пристали, словно съ ножомъ къ горлу! -- закричалъ на мужиковъ и дѣвушекъ егерь и сталъ ихъ гнать съ крыльца.-- Не пропадутъ ваши деньги, не сбѣжитъ Петръ Михайлычъ. Онъ нашъ постоянный гость.

И егерь пустилъ даже въ ходъ кулаки. Мужики и дѣвушки стали уходить отъ крыльца.

-- Опять полъ-рабочаго дня пропадетъ...-- бормотала черноглазая Аришка.

-- Ничего твоего не пропадетъ. Приходи только во-время. Платокъ тебѣ даже подарю, -- сказалъ Петръ Михайлычъ.

-- Баринъ! А баринъ! И мнѣ съ васъ за гармонію двойную плату получить надо, потому вотъ уже я и сегодняшнее утро изъ-за вашей милости прогулялъ! -- кричалъ кузнецъ Еалистратъ.

Петръ Михайлычъ началъ умываться. Егерь вылилъ ему на голову ведро холодной воды и ругалъ мужиковъ и дѣвушекъ.

-- Какъ я пойду теперь на охоту, Амфилоша? У меня даже ноги трясутся и всего меня въ дрожь... лихорадка колотитъ, -- говорилъ Петръ Михайлычъ, присѣвъ на ступеньки крыльца и утираясь полотенцемъ.

-- Ничего, ваша милость, какъ-нибудь расходитесь. Главное дѣло, теперь чаемъ отпиться надо хорошенько.

-- Ну, и опохмелиться чуточку не мѣшаетъ, выскочилъ изъ-за угла кривой мужикъ.-- Послушайтесь, баринъ, моего совѣта: хватите вы теперь стаканчикъ съ перцемъ.

-- Проходи, проходи! Никто твоего совѣта не спрашиваетъ! -- крикнулъ на него егерь.-- Вишь, дьяволъ, притаился! Нечего тутъ...

-- Какъ проходи? Долженъ-же я за вчерашнюю форель деньги получить!

-- Да вѣдь ужъ ты получилъ.

-- Что ты, опомнись! Когда я получилъ? Я изъ-за барина цѣлый день потерялъ, я изъ-за барина пьянъ напился. Мнѣ за форель и за рабочій день получить слѣдуетъ.

-- Тебѣ сказано, чтобъ въ обѣдъ приходить! Въ обѣдъ и приходи. Видишь, я только очухиваться отъ сна начинаю, -- сказалъ Петръ Михайлычъ, поднялся со ступеньки и, покачиваясь, направился въ избу.

-- Баринъ! Голубчикъ! Петръ Михайлычъ! Ты вотъ что!.. Ты опохмели меня сейчасъ, ради Христа, хоть стаканчикомъ! Ей-ей, я вчера изъ-за тебя пьянъ напился! Мочи нѣтъ, какъ башка трещитъ!-- кричалъ ему вслѣдъ мужикъ и лѣзъ на крыльцо. Егерь захлопнулъ дверь и заперъ ее на крючокъ.

XI.

Ведро холодной воды, вылитое на голову, все-таки нѣсколько освѣжило Петра Михайлыча, но во рту у него, послѣ двухдневной попойки, словно эскадронъ солдатъ ночевалъ, какъ говорится. Петръ Михайлычъ кашлялъ съ громкими раскатами, стараясь откашлять что-то засѣвшее и какъ бы прилипшее къ глоткѣ, плевалъ, но тщетно. Въ желудкѣ что-то урчало и переливалось. Онъ попробовалъ сосать лимонъ, но и это не помогло. Также ломило поясницу, ноги были словно пудовыя и передвигались, какъ тумбы.

-- Расхлябался я, совсѣмъ расхлябался, -- говорилъ онъ, присаживаясь и закуривая папиросу.-- Вотъ и отъ папироски такое чувство, словно я на качеляхъ качаюсь или въ бурю на пароходѣ ѣду. А все-таки на охоту-то отправиться надо.

-- Да какъ-же не надо-то!-- подхватилъ егерь.-- Конечно, надо. Не ѣхать-же вамъ обратно домой, не побывавши на охотѣ. Ужъ вы понатужьтесь какъ-нибудь.

-- Да ужъ и то тужусь. Самоваръ-то ужъ остылъ? -- потрогалъ Петръ Михаилычъ самоваръ.

Еще-бы ему, ваша милость, не остыть. Вѣдь съ шестаго часа утра, а теперь ужъ девятый. Желаете, такъ можно подогрѣть? А только вѣдь это опять на полчаса, а то и больше, затянется.

-- Нѣтъ, не надо. Что чай!

-- Вѣрно. Кто чай пьетъ, тотъ отъ Бога отчаявается, -- сказалъ Василій Тихонычъ, улыбаясь.

-- Буду одѣваться, -- вздохнулъ Петръ Михайлычъ, а между тѣмъ самъ посматривалъ на ларецъ Василія Тихоныча.

-- Вижу я, чего тебѣ хочется! -- подмигнулъ тотъ.-- Тутъ кое-что осталось. Коньяку хватить по рюмкѣ. Можно на дорогу и даже не только что можно, но даже должно. А только ужъ по одной, не больше какъ по одной рюмкѣ. Это даже для крови нужно, чтобы кровь перебуторажить. Доктора это такъ и называютъ: перебуторація.

-- Выпьемъ, выпьемъ, Васюша. Одну -- и закаемся. Авось, легче будетъ.

-- Поправка великое дѣло, но надо не перекаливать, -- замѣтилъ егерь.

-- И тебѣ рюмку дадимъ, Амфилоша, -- сказалъ Василій Тихонычъ и началъ наливать коньякъ. Пейте. И ужъ потомъ до адмиральскаго часа -- ни-ни. Адмиральскій часъ въ лѣсу справимъ.

Всѣ выпили по рюмкѣ и начали сбираться на охоту. Петръ Михайлычъ сталъ одѣваться.

-- Стаканъ-то съ лошадью тутъ-ли? -- спросилъ онъ егеря.

-- Даве въ шесть часовъ приходилъ, но такъ какъ вы почивали, то и ушелъ. Сейчасъ сходить за нимъ надо. Ну, да я хозяйкина мальчишку за Степаномъ пошлю.

Онъ вышелъ. Петръ Михайлычъ натягивалъ на ноги охотничьи сапоги, но тѣ не надѣвались.

-- Скажи на милость, ноги опухли, -- кивнулъ онъ Василію Тихонычу.-- И съ чего это?

-- Съ чего! Мало ты въ себя опухоли-то этой самой всадилъ! Вѣдь, поди, выпилъ столько, что лошадь лопнетъ?

-- Да, была игра! А все мужики здѣшніе. Никакого разговора съ ними безъ проклятаго пойла вести нельзя. Ихъ поишь -- ну, и самъ пьешь.

Петръ Михайлычъ кряхтѣлъ, возясь съ сапогами.

-- Не надѣваются?-- спросилъ Василій Тихонычъ.

-- Подаются, но очень туго. Фу! Надѣлъ одинъ сапогъ.

Потъ съ Петра Михайлыча лилъ градомъ.

-- И съ чего это поты послѣ выпивки всегда лѣзутъ -- я даже не понимаю. Утро вѣдь совсѣмъ холодное, -- говорилъ онъ.

Вскорѣ операція надѣванія охотничьихъ сапоговъ была окончена. Петръ Михайлычъ началъ искать жилетъ, но его не находилъ.

-- Фу, ты пропасть! Жилетъ пропалъ. Амфилотей! Гдѣ мой жилетъ?-- крикнулъ онъ егерю.

-- Экъ, хватились! Да вѣдь вы еще третьяго дня вашу жилетку мужику подарили.

-- Какъ мужику? Какому мужику?

-- Да неужто не помните? Семену. Принесъ онъ вамъ лисій хвостъ въ подарокъ, а вы ему жилетку...

-- Да что ты врешь! Съ какой стати я буду жилетку дарить!

-- Однако, вотъ подарили. Ужъ и мы-то не мало дивились, да не отнимешь. Семену жилетку, а Панкрату свою фуражку отдали, а съ его головы себѣ оставили.

-- Фу! Да какъ-же это я такъ?-- протянулъ въ удивленіи Петръ Михайлычъ?

-- Очень ужъ хвативши были здорово. Въ чувство вошли, обниматься начали.

-- Въ Панкратовой шапкѣ стало быть мнѣ и на охоту идти?

-- Да другой нѣтъ. И шапка-то его, что вы у себя оставили, самая замасленная. Вотъ.

-- Ну?! Да неужто-же мнѣ въ ней и въ городъ домой ѣхать?

-- А то какъ-же иначе?

-- Ха-ха-ха!-- хохоталъ Василій Тихонычъ.-- Въ мужицкой шапкѣ явишься къ женѣ! Вотъ это будетъ штука!

-- Тсъ... Нельзя въ такой шапкѣ къ женѣ явиться. Надо будетъ, какъ пріѣду въ Петербургъ, сейчасъ-же новую себѣ купить. А ты то-же егерь. Хорошъ! Чего смотрѣлъ?-- накинулся Петръ Михайлычъ на Амфилотся.

-- Помилуйте, ваша милость... Да вѣдь я не нянька... Не драться-же мнѣ съ вами.

-- Нельзя-ли у этого мужика мою фуражку-то хоть за рубль выкупить?

-- Да этотъ мужикъ еще вчера въ городъ съ сѣномъ уѣхалъ. Вѣдь вы ему фуражку-то свою третьяго дня подарили.

-- Дѣлать нечего, надо въ этой замасленной шапкѣ идти. Но гдѣ-же лисій хвостъ, который я у мужика на жилетку смѣнялъ? Хоть женѣ свезти этотъ хвостъ въ подарокъ. "Вотъ, молъ, убилъ лисицу".

-- А хвостъ вы Агашкѣ подарили за пѣсни.

-- Тьфу ты пропасть! Рѣшительно ничего не помню. Да что я, дурманъ какой пилъ, что-ли!

-- Пиво-съ... Ромъ... Водку... Вѣдь три ящика пива-то у васъ съ компаніей выпито.

-- Ну, дѣла!

Зазвенѣлъ бубенчикъ. Пріѣхалъ Степанъ на лошади, стучалъ кнутовищемъ въ окошко и кричалъ:

-- Ваша милость! Готова подвода! Пожалуйте...

-- Сейчасъ, сейчасъ...

Егеръ отвязывалъ отъ ножки дивана привязанную на цѣпь англійскую собаку Діану. Петръ Михайлычъ надѣвалъ патронташъ и кряхтѣлъ. Василій Тихонычъ осматривалъ бутылки въ ларцѣ.

-- Ну, скажите на милость, весь мой запасъ спотыкаловокъ вчера высосали! Нечего и въ фляжку налить, чтобъ адмиральскій часъ въ лѣсу справить. Четыре бутылки были полныя -- и въ лоскъ... Ни рябиновой, ни мадеры, ни хересу. Только коньяку на донышкѣ. Съ чѣмъ мы поѣдемъ?

-- Насчетъ этого не безпокойтесь, -- отвѣчалъ егерь.-- У кабатчика нынче отличная водка. Даже самая очищенная московская есть. Рябиновый настой тоже прелесть. Пойдемъ мимо кабака, зайдемъ и наполнимъ охотничьи фляжки.

-- А сыръ гдѣ? Гдѣ сыръ? Я вѣдь большой кусокъ сыру и колбасу привезъ. Фу, ты пропасть! Ни колбасы, ни сыру. А съ вечера все на столѣ было.

-- А это ужъ у вашей собачки-англичанки спросите. Не слѣдовало ее на ночь въ избѣ оставлять.

-- Да неужто Діана сожрала?

-- Она-съ. Собственноручно видѣлъ, когда въ пять часовъ утра пришелъ сюда будить васъ. Она еще доѣдала тогда вашу закуску. Вонъ огрызокъ сыра подъ диваномъ валяется. Не въ моготу ужъ и дожрать-то было, подлой.

-- Ну, за это драть! Немилосердно надо драть...-- говорилъ Василій Тихонычъ, сжимая кулаки.-- Ахъ, мерзавка! Да что это въ Англіи нарочно собакъ къворовству пріучаютъ, что-ли! И вѣдь что обидно: безъ закуски, анаѳема, охотниковъ оставила. Ну, чѣмъ мы теперь въ лѣсу на привалѣ будемъ закусывать? Въ здѣшней лавочкѣ колбаса изъ кошатины. Развѣ сардинокъ коробку взять?

-- Въ кабакѣ яицъ крутыхъ захватимъ, въ лавкѣ ситнику -- вотъ намъ и закуска. Сбирайтесь только, ваша милость, скорѣй. Вѣдь ужъ скоро девять часовъ..

Всѣ засуетились. Егерь началъ выносить изъ избы ружья. Петръ Михайлычъ кряхтѣлъ и еле переставлялъ ноги, выходя на улицу деревни.

Черезъ минуту охотники, егерь и собака ѣхали въ телѣгѣ по деревнѣ.

-- Легче, Стаканъ, легче! Животъ у меня дрожитъ очень и подъ сердце стрѣляетъ. Вѣдь ужъ ежели выѣхали, то куда теперь торопиться! Успѣемъ...-- говорилъ Петръ Михайлычъ мужику и держался за животъ.

XII.

Доѣхали до кабака, находящагося на концѣ деревни; онъ-же постоялый дворъ и штофная лавочка. Вывѣска гласила: "Постоялый дворъ лучшихъ водокъ и наливокъ".

-- Прикажете остановиться, ваша честь?-- спросилъ мужикъ Степанъ, все время ѣхавшій по деревнѣ шагомъ по приказанію Петра Михайлыча.

-- Да ужъ брать-ли водки-то съ закуской съ собой?-- перебилъ его Василій Тихонычъ, обращаясь къ Петру Михайлычу. -- Ты весь расклеился, еле сидишь на телѣгѣ.

-- А то какъ-же? Обязательно надо брать. Чѣмъ-же мы подкрѣпимся-то въ лѣсу? Я изъ-за того только и расклеился, что не подкрѣпился съ утра, какъ слѣдуетъ.

-- А подкрѣпишься, перекалишь и опять сдѣлаешься разварной судакъ -- соусъ провансаль.

-- Надо въ умѣренности. Я по малости. Зачѣмъ перекаливать?

-- Возьмите, ваша милость, подкрѣпленія. Какая-же это будетъ охота, ежели безъ подкрѣпленія!-- замѣтилъ Степанъ.

-- Амфилотей! Брать?-- спросилъ Василій Тихонычъ егеря.-- Я боюсь, что какъ-бы намъ...

-- Да ужъ возьмите. Что тутъ...

-- Тпрр...

Степанъ остановилъ лошадь. Петръ Михайлычъ и Василій Тихонычъ слѣзли съ телѣги и вошли на крыльцо кабака, постоялаго двора тожъ. Хотѣлъ слѣзать и егерь, но Василій Тихонычъ остановилъ его.

-- А ты покарауль собаку. Пусть она въ телѣгѣ останется. Я боюсь взять ее съ собой. Какъ-бы она не вскочила тамъ на буфетную стойку да не сожрала что-нибудь.

Въ кабакѣ толпились мужики. Были проѣзжіе, были и мѣстные. Тутъ-же присутствовалъ и кривой мужикъ, продавшій вчера Петру Михайлычу форель и потомъ бражничавшій съ нимъ. Онъ былъ пьянъ.

-- Петръ Михайлычъ! Создатель! Словно солнце засіяло, когда вы вошли!-- воскликнулъ онъ.-- А я изъ-за васъ, ваша честь, сегодня гуляю, потому такъ какъ вы меня вчера попотчивали, а человѣкъ слабъ. Бабій платокъ, ваша честь, пропиваю, право слово. Денегъ нѣтъ, за деньгами я къ вамъ сегодня утречкомъ являлся, чтобы за вчерашнюю рыбу получить, а вы изволили сказать: "приходи потомъ".

-- На деньги. Подавись.

Петръ Михайлычъ расплатился за рыбу.

-- Вотъ за это спасибо! Вотъ благодаримъ покорно!-- воскликнулъ мужикъ.-- А теперь ужъ будьте, ваша честь, благородны и опохмелите меня стаканчикомъ... Дозвольте вашу милость съ здоровьемъ поздравить. Сами вы виноваты, что спутали меня вчера, такъ ужъ должны-же вы...

-- Ну, налейте ему стаканъ!

Лѣзъ въ кабакъ и мужикъ Степанъ.

-- Дозвольте, Петръ Михайлычъ, стаканчикомъ поруководствоваться, -- заговорилъ онъ.-- Ей-ей, поправка нужна. Цѣлый день я изъ-за вашей милости вчера прогулялъ. Отойти невозможно отъ васъ, потому жду, что вотъ-вотъ поѣдете...

-- Еще стаканъ! -- скомандовалъ Петръ Михаилычъ.

Мужики пили, сплевывали длинной слюной и обтирались полами.

-- А вы, господа, пожалуйте на чистую половину. У насъ есть чистая половина на отличку для господъ, -- приглашалъ кабатчикъ охотниковъ.

-- Нѣтъ, нѣтъ...-- отвѣчалъ Василій Тихонычъ.-- Мы заѣхали только въ посудѣ водки съ собой взять, чтобъ на охотѣ при себѣ было. Да дайте намъ десятокъ яицъ въ крутую.

-- Вася! Да выпьемъ здѣсь по рюмкѣ, -- шепнулъ Петръ Михайлычъ Василію Тихонычу.-- Ежели я теперь малость поправлюсь -- ей-ей, я сейчасъ человѣкомъ стану.

-- Да вѣдь перекалишь и на охоту не попадешь. Лучше ужъ тамъ выпьемъ.

-- Тамъ особь статья, а здѣсь по одной... Только по одной.

Выпили и закусили кусочками рубца, лежавшаго на стойкѣ. Кабатчикъ налилъ охотникамъ въ двѣ фляги водки, снабдилъ яйцами и хлѣбомъ и они начали уходить изъ кабака.

-- Ваша милость! Утромбуйте меня вторымъ стаканчикомъ, чтобы не хромать! Вѣдь изъ-за васъ сегодня загулялъ!-- кричалъ имъ вслѣдъ кривой мужикъ, но они не оборачивались.

Опять въ телѣгѣ. Опять поѣхали.

-- Ну, что? Какъ твое брюхо?-- спрашивалъ Василій Тихонычъ Петра Михайлыча.

Лучше. Колетъ-то колетъ отъ тряски, но ужъ куда меньше. Рюмка поправки великое дѣло! Оттого я и мужикамъ въ поправкѣ не отказываю, что самъ понимаю, какъ это пользительно.

-- Погоняй, Степанъ! Погоняй! .

Телѣга заскакала по дорогѣ. Петръ Михайлычъ опять схватился за животъ. Свернули въ сторону и потянулись по берегу рѣчки. У дороги показалась опушка лѣса, съ другой стороны но прежнему шла извилиной рѣка.

-- Стой! Стой! Утка!-- кричалъ Василій Тихонычъ, указывая на рѣку.-- Надо сейчасъ Діану попробовать. Гдѣ ружье? Вынимай изъ чехла ружье! сказалъ онъ егерю.

-- Позвольте, Василій Тихонычъ. Да это домашняя утка. Это сторожихинъ селезень, -- отвѣчалъ егерь.

-- Ну, что ты врешь! Дикая.

-- Ахъ, ты, Боже мой! Да развѣ не видите, что у него павлиній отливъ на головѣ. Домашній селезень.

-- Такъ и есть селезень. Но вѣдь Діанку-то, я думаю, можно и на домашнемъ селезнѣ попробовать, а сторожихѣ за него заплотимъ. Когда еще тутъ дикихъ-то утокъ дождешься! Давай, я выстрѣлю.

-- Оставьте. Безпокойная баба эта сторожиха. Еще привяжется, подниметъ скандалъ. Вотъ ихъ сторожка стоитъ. Тутъ они съ мужемъ и караулятъ лѣсъ. Бросьте. Теперь мы на куропатокъ ѣдемъ, а послѣ куропатокъ я васъ на такихъ дикихъ утокъ наведу, что однимъ выстрѣломъ по три. штуки укладывать будете.

-- Эхъ, селезень-то какъ на водѣ прелестно сидитъ! Хлопъ -- и на мѣстѣ. Жалко. Пошелъ, Степанъ!

Опять поѣхали. Дорога отклонилась отъ рѣки. Показался лѣсъ и направо. Телѣга прыгала по корнямъ, стелящимся по дорогѣ. Петръ Михайлычъ, кряхтѣлъ и держался за животъ.

-- Скоро привалъ?-- спрашивалъ онъ егеря.

-- Да какой-же, ваша милость, привалъ, ежели еще и по лѣсу не побродили.

-- Нѣтъ, я спрашиваю, долго-ли еще намъ на телѣгѣ-то ѣхать?

-- До Антроповой караулки. Какъ караулка Антропа покажется -- тутъ ужъ надо влѣво брать и проѣзда нѣтъ. Степана мы у караулки оставимъ, а сами въ лѣсъ пѣшкомъ пойдемъ.

-- Да вѣдь это еще версты двѣ будетъ.

-- Ну, двѣ не двѣ, а полторы пожалуй...

-- Трясетъ ужъ очень. Василій Тихонычъ, сдѣлаемъ привалъ и съѣдимъ по яичку. И мѣсто-то какое здѣсь приглядное! Вонъ и бугорокъ, вонъ и пенекъ. Словно нарочно для привала.

-- Ваша милость! Петръ Михайлычъ! Да вѣдь ежели мы эти привалы на каждой верстѣ будемъ дѣлать, ей-ей, мы и до куропатокъ не доберемся, сказалъ егерь.-- Дайте сначала хоть по выстрѣлу-то изъ ружей выпустить.

-- Выстрѣлъ выстрѣломъ, а яичко ничкомъ...-- отвѣчалъ Петръ Михайлычъ.

-- Да вѣдь вы яичко-то пропускать въ себя будете съ прилагательнымъ.

-- Ну, до Антроповой избы. Хорошо. А ужъ у Антроповой избы -- привалъ. На тощій желудокъ какіе-же выстрѣлы, какая-же охота!

-- Эхъ, не добраться намъ до куропаточныхъ выводковъ!-- вздохнулъ егерь.-- Вѣдь третій день сбираемся.

-- Доберемся. Вѣдь ужъ поѣхали, такъ какъ-же не добраться?-- отвѣчалъ Василій Тихонычъ.

-- Конечно-же доберемся, -- прибавилъ Петръ Михайлычъ.-- Скоро караулка-то, Амфилотей?

-- А вотъ большой лѣсъ проѣдемъ -- тутъ она и будетъ.

Проѣхали большой лѣсъ, начался мелкій олешникъ.

-- Вонъ караулка стоитъ!-- указывалъ егерь.

-- Погоняй, Стаканъ! Погоняй!-- сказалъ Петръ Михайлычъ, оживившись.

Телѣга запрыгала и черезъ пять минутъ остановилась около ветхой избушки. Изъ трубы избушки валилъ дымъ, у крылечка лаяла, привязанная на цѣпь, кудластая черная собака. Степанъ остановилъ лошадь. Петръ Михайлычъ первый вылѣзъ изъ телѣги и радостно закричалъ:

-- Привалъ! Амфилотей! Доставай провизію.

XIII.

Охотники располагались на бугоркѣ около лѣсной сторожки. Степанъ вытащилъ изъ телѣги рогожу и разостлалъ ее на травѣ около пня. Петръ Михайлычъ тотчасъ-же грузно опустился на нее и сталъ отвинчивать горлышко отъ охотничьей фляжки, дѣлая изъ нея стаканчикъ и торопилъ Василья Тихоныча, говоря:

-- Лупи, Вася, скорѣй яичко на закуску, лупи.

Изъ сторожки вышелъ сторожъ Антропъ, пожилой приземистый мужикъ въ линючей ситцевой рубахѣ и безъ шапки. Онъ поклонился.

-- Съ приваломъ, ваше здоровье, честь имѣю поздравить, -- сказалъ онъ.-- Можетъ быть самоварчикъ вашему здоровью потребуется, яишенку, такъ въ лучшемъ видѣ?

-- Да неужто можно?-- воскликнулъ Петръ Михайлычъ.

-- Дичину моя баба даже изжаритъ, ежели при васъ есть дичина. Она въ Питерѣ въ старые годы у господъ въ кухаркахъ живала.

-- Какая дичина, коли мы еще только на охоту пріѣхали, а вотъ яишенку вели сварганить.

-- И самоваръ, и яишенку, и грибковъ поджарить можно. Бѣлые грибы есть на отличку...

-- Петръ Михайлычъ, ваша милость, да вѣдь эдакъ засидимся, такъ ужъ какая-же потомъ будетъ охота, -- сказалъ егерь.-- Вотъ по стаканчику выпить, ничкомъ закусить и въ путь надо.

-- На скору руку, мы на скору руку... Самовара намъ не надо. Что теплую сырость въ животѣ разводить! Грибовъ тоже не надо. А вотъ хорошенькую яишенку давай... Тепленькимъ пріятно закусить.

-- Настасья! Господа пріѣхали! Жарь скорѣй господамъ яичницу!-- крикнулъ сторожъ женѣ и, возвратясь къ охотникамъ, прибавилъ:-- А васъ позвольте стаканчикомъ съ пріѣздомъ поздравить.

-- Да неужто пьешь?-- улыбнулся Петръ Михайлычъ.

-- Господи Боже мой! Въ лѣсу живемъ, да чтобы не пить! Неужто на землю льемъ?

И заходили по рукамъ два мельхіоровые стаканчика, привезенные охотниками. Всѣ выпили. Петръ Михайлычъ жевалъ крутое яйцо и говорилъ:

-- Вотъ водки-то, пожалуй, мы и мало съ собой захватили. Вѣдь насъ ужъ пять душъ теперь очутилось.

-- Насчетъ водки, ваше здоровье, не безпокойтесь. У меня полъ-четверти къ Успеньеву дню на черникѣ настаивается. Поставили ее съ женой въ укромное мѣсто, чтобы и не смотрѣть на нее до праздника, а для вашего здоровья почнемъ, коли потребуется.

-- Въ лѣсу и водка! Отлично. Ну, пей второй стаканчикъ, коли такъ. И мы выпьемъ по второму, чтобы не хромать, -- сказалъ Петръ Михайлычъ, налилъ стаканчикъ и препроводилъ его себѣ въ ротъ,

-- Петръ Михаилычъ, не накаливай! Ослабнешь передъ куропатками-то, -- замѣтилъ ему Василій Тихонычъ.

-- Поди ты! Теперь-то только у меня подкрѣпленіе чувствъ и выходитъ.

Егерь махнулъ рукой и отвернулся, пробормотавъ:

-- Опять никакого толку съ куропатками не будетъ. Помилуйте, нуженъ вѣрный глазъ, а тутъ...

-- Чудакъ-человѣкъ, да ежели ты хочешь знать, такъ у меня вѣрный-то глазъ только послѣ пятой рюмки дѣлается, -- отвѣчалъ Петръ Михайлычъ.-- На-ка, выпей.

-- Я-то выпью, потому мнѣ не вредитъ. А вы вотъ лучше посмотрите-ка, который теперь часъ, да и положимъ пункту, сколько намъ времени здѣсь сидѣть.

-- Что часъ! Счастливые часовъ не наблюдаютъ, а несчастные ихъ закладываютъ. Эдакое здѣсь мѣсто прелестное, благораствореніе воздуховъ, изобиліе грибовъ земныхъ, а мы будемъ часъ назначать! Сторожъ! Какъ тебя звать? -- Антропомъ-съ.

-- Вели-ка, братъ, Антропъ, женѣ и грибковъ зажарить. Выпьемте, братцы...

-- Ваша милость! Что-жъ это такое! Неужто намъ здѣсь до полудня сидѣть!-- воскликнулъ егерь.

-- Да вѣдь въ полдень-то только самый адмиральскій часъ и настанетъ. Пей, Антропъ! выпьемъ, Вася!

Опять стаканчикъ заходилъ по рукамъ. Степанъ крутилъ головой отъ удовольствія и, улыбаясь, говорилъ:

-- И что за чудесный купецъ у насъ этотъ Петръ Михайлычъ, такъ просто на удивленіе! Вѣдь вотъ сколько приходится всякихъ охотниковъ возить, а нѣтъ ему равнаго по добротѣ и веселости! Рѣдкость, а не охотникъ.

Появилась шипящая на сковородкѣ яичница. Снова выпивка. У Петра Михайлыча началъ заплетаться языкъ.

Егерь смотрѣлъ на него и тяжело вздыхалъ.

-- Съ грибками-то, съ грибками-то только поторапливайся...-- говорилъ Петръ Михайлычъ Антропу.

-- Да ужъ баба и такъ шаромъ катается. Глазомъ не моргнете -- грибы подадутъ. А вы вотъ что... Вы не желаете-ли солененькихъ? Грузди у меня соленые есть.

-- Грузди? Свѣжіе грузди? Да вѣдь это одинъ восторгъ! Что-жъ ты раньше-то про нихъ не сказалъ. Тащи скорѣй грузди! Съ груздемъ по чапорушечкѣ!-- ликовалъ Петръ Михайлычъ.

Антропъ принесъ глиняную чашку соленыхъ груздей и выпивка продолжалась. Петръ Михайлычъ попробовалъ для чего-то встать, но опять упалъ на рогожу. Ноги отказывались служить. Егерь снова махнулъ рукой и произнесъ:

-- Конецъ охотѣ. Мертвое тѣло въ сборную избу повеземъ. Ахъ, Петръ Михайлычъ! Двѣ недѣли берегу ему куропатокъ -- и вдругъ эдакое происшествіе!

-- Амфилотей! Что ты тамъ бормочешь! Во фрунтъ! Сюда!-- заговорилъ Петръ Михайлычъ.

Егерь отошелъ въ сторону.

Солнце поднималось все выше и выше. Запасъ водки въ двухъ охотничьихъ фляжкахъ изсякъ. Антропъ притащилъ четверть съ черничнымъ настоемъ. Появились наконецъ и жареные грибы. Ликованіе было общее. Василій Тихонычъ, отпробовавъ жареныхъ грибовъ, кричалъ:

-- Да здѣсь въ лѣсу французскій ресторанъ! Совсѣмъ французскій ресторанъ! Смотри грибы-то состряпаны! Донону въ Петербургѣ только впору такъ подать. А эти соленые грузди! Въ Милютиныхъ лавкахъ такихъ груздей не найти.

Бражничанье продолжалось.

Въ это время на дорогѣ показался верховой. Ѣхалъ на неосѣдланной лошади деревенскій мальчишка, тотъ самый, который вчера продалъ Петру Михайлычу раковъ и привелъ Аришку и другихъ крестьянскихъ дѣвушекъ для пѣсенъ. Онъ подскакалъ къ охотникамъ и остановился.

-- Фу! Насилу нашелъ!-- сказалъ онъ, не слѣзая съ лошади.

-- Ванюшка! Что тебѣ? Откуда ты, лѣшій?-- удивленно спросилъ Степанъ.

Хозяйка сборной избы меня вотъ за Петромъ Михайлычемъ послала. Петръ Михайлычъ, пожалуйте на деревню. Супруга ваша изъ Питера пріѣхала и васъ требуетъ.

При этомъ извѣстіи Петръ Михайлычъ словно застылъ.

-- Вотъ такъ штука!-- воскликнулъ Василій Тихонычъ.-- Ну, братъ Петръ, будетъ тебѣ отъ жены баня. Всѣ глаза она тебѣ теперь выцарапаетъ.

-- Ужасти какъ воюютъ! Хозяйку ругательски изругали, -- разсказывалъ мальчишка.

-- Поднимите меня, братцы. Надо ѣхать. Что-нибудь вѣрно дома случилось...-- произнесъ наконецъ заплетающимся языкомъ Петръ Михайлычъ.

Егерь и Степанъ бросились его поднимать съ рогожи.

-- Ну, не говорилъ-ли я, что мы не попадемъ на куропатокъ? Такъ и вышло...-- бормоталъ егерь.

Василій Тихонычъ началъ расчитываться съ сторожемъ Антропомъ за выпитое и съѣденное. Петра Михайлыча, держа подъ руки, повели къ телѣгѣ.

XIV.

Телѣга Степана подъѣзжала къ сборной охотничьей избѣ. Сзади ѣхалъ верхомъ на лошади мальчишка, посланный за Петромъ Михайлычемъ. Въ телѣгѣ сидѣли Степанъ и егерь. Самого Петра Михайлыча было не видать. Онъ лежалъ ничкомъ на днѣ телѣги, на сѣнѣ, прикрытомъ рогожей. Петръ Михайлычъ былъ такъ пьянъ, что по дорогѣ заснулъ. Василій Тихонычъ не сопровождалъ его. Онъ остался около лѣсной сторожки и рѣшилъ со сторожемъ Антропомъ идти на охоту.

Время было за полдень, стояла обѣденная пора, а потому на крыльцѣ избы собрались вчерашнія крестьянскія дѣвушки съ Аришкой во главѣ, которымъ Петръ Михайлычъ назначилъ это время, чтобы явиться для полученія денегъ за пѣсни. Тутъ-же стояли кузнецъ Калистратъ, мальчишки съ корзинками грибовъ и раковъ, баба съ яйцами. Калистратъ пришелъ, чтобы получить деньги за услажденіе Петра Михайлыча гармоніей во время его вчерашняго бражничанья, мальчишки и бабы явились, чтобъ продать охотнику свои товары.

-- Привезли!-- крикнулъ, поровнявшись съ избой, верховой мальчишка женѣ Петра Михайлыча, сидѣвшей у окна и ожидавшей мужа.

Это была женщина лѣтъ тридцати, довольно миловидная и нарядно одѣтая. Она тотчасъ-же выскочила на крыльцо, но, не видя Петра Михайлыча, воскликнула:

-- Гдѣ-же? Гдѣ-же онъ, голубчикъ? Что такое случилось? Ужъ не убили-ли его на охотѣ?

На глазахъ ея дрожали слезы.

-- Зачѣмъ убивать? Живъ-съ... А только они изволили умориться и уснули, -- отвѣчалъ Степанъ, вылѣзая изъ телѣги.-- Вотъ-съ... Извольте получить. Они на днѣ телѣги лежатъ.

-- Пьянъ?-- всплеснула руками жена Петра Михайлыча.-- Такъ я и знала, что онъ здѣсь пьянствуетъ, потому статочное-ли дѣло, чтобъ уѣхать на охоту на одинъ день и три дня домой не показываться! Ахъ, мерзавецъ! Ахъ, подлецъ!

-- Маленько загуляли, это дѣйствительно, -- отвѣчалъ егерь и сталъ расталкивать спящаго Петра Михайлыча, говоря: -- Петръ Михайлычъ! Вставайте! Пріѣхали... Судруга ваша васъ дожидаются.

Въ отвѣтъ Петръ Михайлычъ только мычалъ. Супруга подскочила къ телѣгѣ, схватила Петра Михайлыча за волосы и начала его раскачивать приговаривая:

-- Вставай, вставай, пьяница! Поѣдемъ домой скорѣй, путанникъ несчастный! Вѣдь ты дѣло дома бросилъ! Платежи у тебя по дѣлу. Въ лавку къ приказчикамъ съ векселями со всѣхъ сторонъ такъ и лѣзутъ, а ты даже не распорядился, чтобъ деньги приготовить...

Петръ Михайлычъ поднялся въ телѣгѣ и слабо боролся съ супругой, защищаясь отъ нея.

-- Маша! Маша! Оставь! Что это такое?! Я не сплю, -- говорилъ онъ.

Стоявшія около крыльца дѣвушки, мальчишки и бабы смѣялись.

Петра Михайлыча вынули изъ телѣги. Онъ былъ совсѣмъ въ растерзанномъ видѣ: безъ картуза, въ растегнутомъ пиджакѣ, подъ которымъ не было жилета, съ всклокоченной головой и лицомъ, оцарапаннымъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ о дно телѣги. Онъ стоялъ покачиваясь и смотрѣлъ на всѣхъ посоловѣлыми глазами.

-- Домой! Сейчасъ домой! Ѣдемъ домой! Что-жъ ты стоишь, остолопъ!-- кричала жена.-- Мужикъ! Гдѣ его шапка?

-- Позвольте, сударыня... Какъ-же домой, коли они съ нами еще за вчерашнія пѣсни не разсчитались? -- заговорили дѣвушки.-- Намъ пятерымъ по сорока копѣекъ слѣдуетъ.

-- И мнѣ за полдня три гривенника...-- выступилъ кузнецъ Калистратъ.

-- Какія такія пѣсни? Какіе такіе три четвертака? Вонъ! Ничего я не знаю!-- вопила жена и толкнула черноглазую Аришку въ грудь.

-- Ты, барыня, не толкайся!-- въ свою очередь крикнула та, вся вспыхнувъ.-- Я сама сдачи дамъ. Мы за своимъ пришли, мы за деньгами, потому намъ за пѣсни не заплачено.

-- Ну, чего вы лѣзете-то? Не пропадутъ ваши деньги! Чего вы съ можемъ къ горлу-то приступаете? Не въ послѣдній разъ къ намъ Петръ Михайлычъ пріѣхалъ. Послѣ заплатитъ, -- усовѣщивалъ дѣвушекъ егерь.

-- Нѣтъ, ужъ теперь въ послѣдній!-- подхватила жена Петра Михайлыча.-- Вижу я, какая это охота! Это только пьянство одно, кутежъ и больше ничего! Ну! что-жъ ты, выпуча глаза-то, стоишь! Иди на крыльцо! Вѣдь поправиться надо. Нельзя-же тебѣ эдакимъ чучелой домой ѣхать.

-- Маша! Маша! Ты не очень... Зачѣмъ такъ?..-- бормоталъ хриплымъ пьянымъ голосомъ Петръ Михайлычъ и съ помощью егеря началъ взбираться на крыльцо.

Жена отправилась за нимъ слѣдомъ.

-- Сейчасъ, сударыня, на желѣзную дорогу поѣдете, такъ я подожду?-- спрашивалъ ее Степанъ.

-- Сейчасъ, сейчасъ. Будетъ ужъ ему здѣсь пьянствовать!

-- Барыня, а барыня! Петръ Михайлычъ! Такъ какъ-же деньги-то? Вы разсчитайтесь! Что-жъ это такое, помилуйте... Теперича я изъ-за гармоніи второй день прогуливаю...-- говорилъ кузнецъ Калистратъ.

Петра Михайлыча привели въ избу и посадили на диванъ. Жена, ругая его, начала поправлять ему на головѣ волосы.

-- Нѣтъ-ли у васъ хоть квасу? Дайте ему, подлецу, отпиться! Вѣдь такъ нельзя ѣхать домой. Видъ у него такой, что только чертей съ него теперь писать, -- говорила она хозяйкѣ избы.

-- За квасомъ сколько угодно можно въ лавочку послать, -- отвѣчала та.

Послано было въ лавочку за квасомъ и Петра Михайлыча начали отпаивать имъ. Мало-по-малу онъ сталъ приходить въ себя и тяжело отдувался.

-- Маша! Маша! Надо дѣвицамъ за грибы заплатить. Я грибовъ купилъ, -- говорилъ онъ, досталъ изъ кармана трехрублевку и передалъ егерю сказавъ:-- Возьми, разсчитайся.

-- Грибовъ! На три рубля грибовъ! Господи Боже мой!

-- Тутъ, Машенька и раки...

-- А мнѣ-то, Петръ Михайлычъ, за то, что я за вами верхомъ ѣздилъ?-- выступилъ изъ другой комнаты мальчишка.

-- Вотъ тебѣ полтинникъ и убирайся вонъ!-- сунула ему мелочи жена Петра Михайлыча и крикнула:-- Да одѣвайся-же, Петръ Михайлычъ! Вѣдь иначе мы на поѣздъ опоздаемъ. У тебя вексель въ Петербургѣ у нотаріуса протестованъ. Нужно заплатить по векселю...

-- Ну?! Ахъ, ты Господи! Вотъ уха-то! Да какъ-же вы тамъ?..

Петръ Михайлычъ почесалъ досадливо затылокъ и засуетился, но его такъ и качало изъ стороны въ сторону. Онъ надѣлъ на голову мужицкую шапку.

-- Не твоя, не твоя... Экъ до чего допился! Мужицкую шапку надѣваешь!-- остановила его жена.-- Гдѣ-же твоя фуражка?

-- Обстоятельство вышло...-- махнулъ Петръ Михайлычъ рукой.-- На утокъ охотѣлся и въ воду свой картузъ обронилъ.

-- Часъ отъ часу не легче! Какъ-же ты въ эдакомъ вороньемъ гнѣздѣ по городу отъ желѣзной дороги домой поѣдешь...

-- Ну, что дѣлать... Карету наймемъ...

-- Да вѣдь и въ вагонѣ-то, въ вагонѣ-то въ эдакой рвани сидѣть. Гдѣ жилетъ? Надѣвай жилетъ...-- командовала жена.

-- И жилетъ, Маша...

-- Что? Тоже на уткахъ посѣялъ? И жилетъ въ воду уронилъ? Да для какого лѣшаго угораздило тебя жилетъ на охотѣ съ себя снимать!

Петръ Михайлычъ подумалъ и пробормоталъ:

-- Ахъ, да брось... Тутъ звѣрь... Звѣрь у меня жилетъ порвалъ.

-- Какъ: звѣрь? Медвѣдь, что-ли? Волкъ?

-- Всего тутъ было... Брось...

-- Гдѣ-же хоть порванный-то жилетъ?-- допытывалась жена.

-- Оставь.

Черезъ четверть часа жена везла Петра Михайлыча въ телѣгѣ на станцію желѣзной дороги. Въ телѣгѣ стояли въ корзинѣ раки, помѣщалось нѣсколько корзинъ грибовъ, лежала застрѣленная Петромъ Михайлычемъ хозяйкина домашняя утка.

-- Только одну утку въ три дня и убилъ?-- спрашивала жена.

-- Дичи нѣтъ, совсѣмъ нынче дичи нѣтъ, -- жаловался Петръ Михайлычъ и икнулъ.

"Сурьезный".

Было осеннее утро. Дулъ вѣтеръ, гналъ по небу сѣрыя тучи и обрывалъ съ березы желтый листъ. Погода была неприглядная. На крылечкѣ сборной охотничьей избы сидѣлъ егерь Амфилотей въ своемъ сильно поношенномъ сѣромъ пиджакѣ съ зеленой оторочкой и набивалъ порохомъ и дробью металлическіе патроны, постукивая машинкой при надѣваніи на гильзу пистона. Подошелъ тщедушный мужикъ въ рваной шапкѣ, изъ которой въ нѣсколькихъ мѣстахъ торчала вата. Въ рукахъ онъ держалъ корзинку съ пяткомъ большихъ изросшихся красныхъ грибовъ. Передвинувъ передъ егеремъ шапку со лба на затылокъ, онъ сказалъ:

-- Богъ на помочь. Къ Петру Михайлычу можно?..

-- Какой тутъ Петръ Михайлычъ! Петръ Михайлычъ вчера еще уѣхалъ, -- пробормоталъ егерь, не отвѣчая ни на поклонъ, ни на привѣтствіе и продолжая заниматься своимъ дѣломъ.-- Пріѣхала за нимъ его жена и увезла домой.

-- Вотъ-те на!-- почесалъ затылокъ мужикъ.-- А я разлетѣлся къ нему съ грибами. Думаю, не купитъ-ли онъ у меня грибковъ за пятіалтынничекъ мнѣ на поправку. Страсть, башка сегодня трещитъ.

-- Уѣхалъ, уѣхалъ. И такъ ужъ три дня тутъ чертилъ.

-- Незадача. А какъ-же мнѣ на деревнѣ въ кабакѣ сказали, что онъ здѣсь? Я нарочно и въ лѣсъ сходилъ, чтобы вотъ пособрать грибочковъ себѣ на похмелье..

-- Мало-ли что въ кабакѣ говорятъ.

-- Касьянъ къ нему тоже собирается. Три бѣличьи шкурки у него. Продать хочетъ.

-- Пущай собирается.

-- А кто-же здѣсь изъ охотниковъ есть? Кому это ты патроны-то набиваешь? -- допытывался мужикъ.-- Нельзя-ли ему?..

-- Сурьезный человѣкъ.

-- Изъ какихъ? Не изъ купцовъ?

-- Да сначала-то мы думали, что онъ въ Петербургѣ зубы рветъ, а потомъ оказался анхитекторъ. Этотъ не купитъ.

-- А можетъ и купитъ? Что-жъ, грибы хотя и большіе, но ядреные. На закуску ладно.

-- Говорю, что не купитъ. Онъ и мясо-то съ собой привезъ, что вотъ теперь ему хозяйка на бикштесъ жаритъ. Понимаешь ты, безъ фляжки даже на охоту ѣздитъ. Совсѣмъ сурьезный человѣкъ.

-- Ну?!-- удивленно протянулъ мужикъ.-- Неужто безъ фляжки?

-- Зачѣмъ-же ему фляжка, ежели онъ и водки не пьетъ?

-- Водки не пьетъ? Вотъ такъ охотникъ! Какой-же это охотникъ послѣ этого?!

-- Есть у насъ такіе. Кромѣ его кабатчикъ одинъ ѣздитъ. Тотъ не пьетъ. Только чай...

-- Ну, кабатчикъ это больше изъ жадности. А то вдругъ анхитекторъ!..

-- И этотъ не изъ тароватыхъ. Вотъ за бутылкой пива мальчишку въ кабакъ послалъ, чтобы послѣ ѣды выпитъ, да на томъ и заговѣется.

-- И тебѣ не поднесетъ?

-- И мнѣ не поднесетъ.

-- Егерю и не поднесетъ! Это ужъ что за охотникъ! Это срамъ, а не охотникъ,

-- Такой ужъ сурьезный охотникъ. Впрочемъ, у него положеніе: при отъѣздѣ егерю двугривенный.

-- Это за все-то про все безпокойство? Ты съ нимъ цѣлый день прошляешься, а онъ...

-- Онъ одинъ ходитъ на охоту безъ провожатыхъ. И стрѣлокъ хорошій. Да эдакіе намъ лучше. Безъ хлопотъ.

-- Однако вотъ гильзы-то ты ему набиваешь.

-- Три копѣйки за штуку платитъ.

-- Да ужъ по мнѣ лучше за работу не заплати, а поднеси.

-- Такой ужъ сурьезный человѣкъ.

Мужикъ переминался съ ноги на ногу и не уходилъ.

-- Башка-то у меня очень ужъ трещитъ послѣ вчерашняго, а опохмелиться не на что, -- сказалъ онъ, опять почесывая затылокъ.

-- Поди домой и выспись, а потомъ отпейся водой, -- посовѣтовалъ егерь.

-- Да не заснешь. Пилилъ я тутъ дрова на мельницѣ. Вчера утречкомъ получилъ разсчетъ. Пошли съ деньгами домой, да по дорогѣ въ Варваринѣ на постояломъ и загуляли.

-- Неужто все процѣдилъ на постояломъ?

-- Въ томъ-то и дѣло, что до копѣйки.

-- Сколько денегъ-то было?

-- Восемь гривенъ, да сорокъ -- рубль двадцать... Да думаю тридцать копѣекъ не вытащили-ли у пьянаго, потому по разсчету не выходитъ. Спросили мы сначала съ Емельяномъ одну сороковку, потомъ другую... Емельянъ тоже ставилъ... Да по стаканчику... да пару пива... Платокъ я на постояломъ у татарина за двугривенный купилъ, а подъ вечеръ проснулся подъ навѣсомъ -- ни платка, ни Емельяна, ни денегъ.

-- Думаешь, Емельянъ обчистилъ?

-- Нѣтъ. Емельянъ свой человѣкъ. Емельянъ самъ восемь гривенъ получилъ и все пропилъ. Мало-ли тамъ на постояломъ было народа -- ну, и обшарили. Я видѣлся съ Емельяномъ сегодня. Емельянъ не возьметъ. Онъ говоритъ, что въ канавѣ спалъ. Сегодня въ кабакъ нашъ сунулись -- намъ сказываютъ, что Петръ Михайлычъ здѣсь гуляетъ.

-- Гулялъ, да ужъ отгулялъ. Тутъ онъ страсть какъ чертилъ!

-- Чертилъ?

-- Уму помраченье.

-- Ну, вотъ поди-жъ ты: второй разъ я не могу на него попасть.

Опять почесываніе затылка.

-- А этотъ очень сурьезный, говоришь, человѣкъ?-- кивнулъ мужикъ на избу.

-- Кремень, -- отвѣчалъ егерь.

-- Да можетъ быть грибовъ-то купитъ?

-- Не ѣстъ онъ грибовъ. Никогда ничего не ѣстъ, окромя бикштекса. Самъ говядины кусокъ привезетъ, заставитъ хозяйку сжарить бикштексъ, съѣстъ, тѣмъ и сытъ. Чай съ баранками пьетъ и самъ баранки съ собой привозитъ.

-- А женѣ въ подарокъ можетъ статься грибы-то и купитъ? Я-бы за пятіалтынный.

-- Никогда ничего не покупалъ. Ни грибовъ, ни рыбы, ни ягодъ. Тутъ ужасно его обхаживали и ни Боже мой.

-- А семъ-ка я попытаюсь?-- сказалъ мужикъ.-- Можетъ статься женѣ-то и купитъ?

-- Ступай, ступай... Ничего тебѣ отъ него не очистится. Сурьезный онъ человѣкъ, -- отстранилъ егерь мужика рукой.

Мужикъ умоляюще вскинулъ на него глаза.

-- Постой... А можетъ на мое счастье и удастся?-- сказалъ онъ.-- Не удастся насчетъ грибовъ, -- я раковъ наловлю. Мнѣ только ребятишкамъ сказать -- и раки черезъ часъ будутъ. Ты вотъ что, Амфилотей Степанычъ, ты пропусти меня. Получу съ него пятіалтынный -- тебѣ пятачковый стаканчикъ поднесу, право слово поднесу.

Егерь улыбнулся и сдался.

-- Иди, иди, а только не таковскій это человѣкъ, -- сказалъ онъ.-- Сурьезный... Такой сурьезный, что у него въ Крещеньевъ день и льду не допросишься.

-- Ну, вотъ спасибо, спасибо... Все-таки я попытаюсь, -- заговорилъ мужикъ, поднимаясь по ступенькамъ крыльца.

-- Ты ноги въ сѣняхъ о рогожу оботри. У насъ вчера послѣ Петра Михайлыча всѣ полы въ избѣ мыли! -- крикнулъ ему вслѣдъ егерь.

-- Хорошо, хорошо, въ лучшемъ видѣ оботру.

Послышалось, какъ мужикъ скоблилъ въ сѣняхъ ногами о рогожу.

II.

Въ избѣ, за столомъ, на старомъ краснаго дерева диванѣ съ клеенчатымъ продраннымъ сидѣньемъ помѣщался около потухшаго уже самовара пожилой плотный человѣкъ съ сѣдой щетиной на головѣ, одѣтый въ желтую замшевую куртку съ лисьей оторочкой и высокіе охотничьи сапоги. Такъ какъ въ избѣ было довольно жарко, то онъ распахнулъ куртку, что давало возможность видѣть надѣтую на немъ красную канаусовую рубаху съ косымъ воротомъ, запрятанную въ брюки. Выхоленная подстриженная полусѣдая борода обрамляла лицо его. Онъ ѣлъ бифштексъ. Передъ нимъ сидѣла на полу собака и смотрѣла ему прямо въ. глаза, ожидая подачки. Вошелъ мужикъ, держа передъ собою грибы и поклонился.

-- Хлѣбъ да соль вашей милости, -- сказалъ мужикъ.

-- Спасибо. Что надо?-- спросилъ охотникъ.

-- Грибковъ у меня не купите-ли? Грибы на удивленіе. Хоть во дворецъ поставлять.

-- Не требуется.

-- Такъ-съ... А послѣ бикштеса-то любезное дѣло-бы для вашей милости грибковъ покушать.

-- Не ѣмъ грибовъ.

-- Такъ-съ... Собиралъ я ихъ для Петра Михайлыча. Охотникъ тутъ у насъ одинъ есть, наѣзжаетъ. Чудесный господинъ, душа... Но вышла такая незадача, что я съ грибами, а онъ уѣхалъ.

-- Знаю Петра Михайлыча. Пьяница извѣстный.

-- Да вѣдь для насъ, господинъ, хмельной-то охотникъ лучше. Что намъ пути отъ сурьезныхъ-то?

-- Ваше дѣло.

-- Купите, сударь, грибочковъ-то хоть для супруги вашей въ гостинецъ. Въ Питеръ ей и свезете.

-- Въ томъ-то и штука, что не женатъ.

Мужикъ переминался съ ноги на ногу.

-- На марку мнѣ надо. Письмо въ Питеръ племяннику на барку послать требуется, а денегъ на почтовую марку нѣтъ -- вотъ я изъ-за чего, -- сказалъ онъ.-- Купите, сударь, за пятіалтынничекъ, выручите.

Охотникъ молчалъ и ѣлъ бифштексъ. Мужикъ смотрѣлъ прямо ему въ ротъ.

-- Не купите?

-- Нѣтъ. Сказалъ вѣдь, что нѣтъ -- ну, и проваливай.

-- Можетъ раковъ купили-бы, такъ я живо принесу. У меня ребятишки ловятъ -- во какихъ.

-- Ничего не надо.

-- Ну, ягоды брусники? Брусники сейчасъ такой предоставлю, что на удивленіе.

-- Ничего не требуется, и уходи ты вонъ.

-- Эка незадача!-- почесалъ мужикъ затылокъ.-- А вотъ ужъ Петръ Михайлычъ всего-бы купилъ и опохмелилъ-бы меня. Главная статья, что мнѣ марку...

-- Въ стеклянномъ стаканчикѣ?-- спросилъ охотникъ.

Мужикъ вздохнулъ.

-- Эхъ, господинъ, господинъ! А хоть бы и такъ? Всѣ мы люди и всѣ человѣки...-- сказалъ онъ.

-- А главное прибавь: пьяницы.

-- Да вѣдь не пить-то хуже. Кто не пьетъ -- у того души нѣтъ. Вотъ вы сидите и кушаете, а на столѣ...

-- Однако, ты проваливай. Надоѣлъ.

-- Дозвольте вамъ хотя за сороковочкой сбѣгать.

-- Проходи, проходи... Я не пью.

-- Меня-бы попотчивали, егеря... Ужъ такое у насъ здѣсь въ деревнѣ положеніе, что пріѣзжающіе охотники завсегда отъ мужичковъ пользуются.

-- Егерь! Выгони его! Чего онъ ко мнѣ присталъ!-- крикнулъ охотникъ.

Мужикъ пятился и говорилъ:

-- Баринъ, а баринъ, прикажите мнѣ хоть какое угодно дѣло сдѣлать за пятіалтынный отъ вашей милости. Либо пошлите куда, либо что.

-- Егерь! Амфилотей! Да гдѣ-же ты? Амфилотей Степанычъ! Иди! Баринъ зоветъ!-- раздался за стѣной визгливый голосъ хозяйки.

-- Желаете, господинъ, я вамъ цвѣтовъ изъ барской усадьбы спроворю? -- продолжалъ мужикъ.

-- Фингалъ! Пиль его! Бери! Гони! -- крикнулъ охотникъ собакѣ.

Собака кинулась на мужика. Мужикъ выскочилъ за дверь.

-- А къ мировому за эти штуки? Желаете къ мировому? Вотъ я сейчасъ пойду къ уряднику и протоколъ составлю. Она меня за штанину...-- бормоталъ изъ другой комнаты мужикъ, перемѣнивъ-тонъ.

Слышался и голосъ егеря:

-- Что, не говорилъ я тебѣ, что они у насъ этого не любятъ, а ты лѣзешь!

-- Амфилотей Степанычъ, будь свидѣтель. Травятъ собакой -- и собака меня за штанину...

-- Не тронула его собака, не тронула, -- говорилъ охотникъ.

-- Ей-ей, клокъ вырвала.

-- Проходи, проходи...-- выгонялъ егерь мужика.

-- Какъ проходи? Помилуйте, долженъ-же я за свое безчестье... Она за штанину... Штанина денегъ стоитъ. Человѣка собакой травить. Хозяюшка, ты слышала?

-- Ничего я не слыхала. Ты самъ лѣзъ и надоѣдалъ барину, -- переговаривались за стѣной голоса.

-- Нѣтъ, врешь, слышала. На судѣ скажешь. Я подъ присягой.

-- Егерь! Да уйдетъ онъ или не уйдетъ?-- кричалъ охотникъ.

-- Уйти... Уйти послѣ такого предразсудка нешто можно! Собаками травить... За что она мнѣ штанину порвала? Давайте три гривенника, такъ уйду.

-- Проходи, проходи! Ничего тутъ тебѣ не очистится, -- говорилъ егерь.

-- Баринъ, а баринъ, дайте хоть пятіалтынный за безпокойство, а то я, ей-ей, старосту кликну. Такъ невозможно... Скандалъ... Караулъ!

-- Егерь! поди сюда...-- позвалъ охотникъ.

Егерь вошелъ.

-- Вотъ дай ему, мерзавцу, пятіалтынный и наклади въ шею...-- сказалъ охотникъ, вынимая изъ кошелька деньги.

Егерь понесъ мужику монету. Изъ другой комнаты послышался голосъ мужика:

-- Вотъ за это спасибо... Вотъ за это благодаримъ покорно... А то вдругъ собаками травить!

-- Проваливай, проваливай! Довольно ужъ...-- говорилъ ему егерь.

Оставить комментарий Лейкин Николай Александрович (bmn@lib.ru) Год: 1898 Обновлено: 14/07/2014. 267k. Статистика. Сборник рассказов: Проза, Юмор и сатира Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:

Лейкин Николай Александрович Воскресные охотники

Весенняя охота.

Осенняя охота

Дождикъ захватилъ.

Въ пригородныхъ мѣстахъ

Для моціона

Перепела.

По болоту.

Петръ Михайлычъ.

"Сурьезный".

Лейкин Николай Александрович
Воскресные охотники