Леонтьев Константин Николаевич
Пессимист

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Гл<ава> 3-я.

   К.Н. Леонтьев. Полное собрание сочинений и писем в двенадцати томах
   С.-Пб, "ВЛАДИМИР ДАЛЬ", 2003
   Том пятый. Произведения конца 1860-х--1891 годов
   

ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ. НАБРОСКИ. ПЛАНЫ

ПЕССИМИСТ

Гл<ава>> 3-я

   Ужином Маврокордато остался очень доволен. -- Были яйца всмятку; -- были очень хорошие отбивные котлеты и даже какая-то особенная каша из розовых круп на прекрасных сливках, каша, которой Маврокордато никогда не видал и, восхищаясь ею, расспрашивал Львова, откуда это блюдо и как его делают. -- Узнавши, что это старинное помещичье блюдо, а также и то, что у Львова готовит не кухарка, а повар из бывших крепостных, -- Маврокордато почувствовал как-то еще больше уважения к образу жизни Львова, к его вкусу и порядочности. -- Скатерть была немножко стара и заштопана; -- но хорошая и совсем чистая. -- Даже в солонках лежали костяные ложечки. -- Эти ложечки совсем восхитили Маврокордато, и
   он, не совсем осторожно воскликнул даже:
   -- Ecoutez, mon cher... Все у вас так хорошо!... Так порядочно.... Я, признаюсь -- и не ожидал.
   Львов улыбнулся и отвечал, смеясь:
   -- Однако... Это тоже недурно....
   Но на лице его заметна была легкая тень неудовольствия.....
   Маврокордато поспешно извинился и, продолжая жадно есть правой рукой, левой коснулся ласково руки Львова и сказал:
   -- Нет, послушайте.... Вы поймите меня.... Я считал вас таким идеалистом; философом.... Чуть не артистом.... Мы люди, знаете, terre à terre входим во все эти мелочи....
   -- Рассказывайте! -- возразил Львов, уже смеясь искренно, -- вы думаете и так, да и не так... Почему же философ или артист должен быть непременно каким-то халуем и свиньей... Простите мне эти некрасивые выражения....
   Вина не было, но зато подали очень хорошую вишневку.
   -- Домашняя? -- спросил Маврокордато.
   -- Нет! -- отвечал Львов грустно; -- вишни у нас давно почему-то перестали родиться... А другие ягоды крестьянские дети поедают каждое лето, прежде чем я успею их собрать.... "Le bon vieux temps" всех этих водиц и наливок прошло с эмансипацией... По крайней мере для Пахомова.... Однако, оставим это. -- Что ж делается в Турции, под Плевной? -- С этого нужно бы начать вам....
   -- А! -- воскликнул Маврокордато, поднимая руки к небу.... -- А! Я, напротив, предпочел бы вовсе не говорить об этом... Все это так мрачно, так грустно.... Вы знаете, что были минуты, когда мы боялись чего-то вроде Седана.... Здесь осуждают некоторых.... лиц Штаба.... Это вздор... Борьба под Плевной, по крайней мере, задержала движение турок нам в тыл. -- Теперь стало ясно, что они не сопротивлялись, а завлекали нас в глубь страны, чтобы потом окружить нас спереди и с боков железным кольцом.... Были ужасные минуты!...
   Он остановился, оглянулся и, увидав, что девочки еще не ушли, а ждут, чтобы они встали из-за стола, заговорил по-французски и даже вполголоса:
   -- Nos outrecmidants se sont imaginés, что можно, понимаете, разрушить великое Царство какими-то летучими отрядами Козаков, которые перешли Балканы и врывались в города с этим известным вам aventurier Рахмановым во главе....
   Лицо Львова изменилось, и глаза его радостно заблистали....
   -- Рахманов молодец! -- Дай Бог побольше таких... Дай Бог!
   Маврокордато немного побледнел с досады и сказал, преклоняясь и разводя многозначительно руками:
   -- Знаю! -- Знаю.... вашу систему хвалить ваших врагов! -- Преклоняюсь перед этим нравственным величием. -- Мне Рахманов не сделал ничего особенного, и не знаю даже, что он может мне сделать; но я удерживаю мое о нем мнение.... Все его качества испорчены каким-то отвратительным шарлатанством.... Он не серьезный человек...
   -- Я люблю людей, которым везет или которые умеют пользоваться всеми обстоятельствами... Я этого никогда не умел и часто бывал смешон поэтому.
   -- К тому же (продолжал Львов, подумав).... Мне Рахманов не сделал вреда. -- Он хотел меня убить.... Ну, что ж? -- Если вы хотите слышать речь откровенную, -- вы с Мальцовым сделали мне больше вреда, чем он. -- Можно ли было поставить нас обоих в такое смешное положение. -- Назначить людям десять секунд для выстрела... и после этого уйти. -- Он медлил стрелять потому, что жалел меня; -- он чувствовал себя неправым... Я просто и очень наивно не успел. -- Я думал дать ему прежде выстрелить в надежде на случай промаха и потом, признаюсь, рассчитывал ранить его в ногу. -- Я сам очень боялся убить его. -- Он мне слишком нравится. -- (Львов одушевлялся все больше и больше и больше, задумчивые чорные глаза его теперь сверкали лихорадочным блеском....) Мне было бы очень, очень больно, если бы я убил его тогда; -- так как я стреляю, вы знаете, недурно, то я надеялся только ранить его в ногу. -- Он здоров и молод, -- вынесет!.. И я за себя отомщу, и он будет цел... Но вы с Мальцовым из этого серьезного дела сделали вашей гуманностью что-то смешное... Ему, конечно, ничего; -- он после этого сделал дела гораздо крупнее дуэли; -- но я ?... Конечно, лично я умею мириться с жизнью, и у меня у самого с тех пор было столько неожиданно-приятного, что я не сержусь за это.... Простите, что я вас перебил.... Конечно, дела под Плевной гораздо интереснее этих воспоминаний....
   Маврокордато был не совсем доволен оборотом, который принял разговор, и поспешил возвратиться к войне и политике.
   -- Мы в самом трудном положении теперь. -- Мы начали игру, не справясь с своими силами. -- Таким людям, как я, которые отдавали туркам всегда должное, не хотели верить. -- Турки обнаружили больше ума, больше знания, больше самоотвержения, чем ожидали те, которые их не знали.... В Европе у нас нет друзей... Все против нас.... А между тем неудачи наши, наше решительное отступление может отозваться у нас глубоким потрясением внутри государства. -- Есть между высоко-стоящими лицами, которые думают, что мы в безвыходном положении, "que nous trouvons entre une coalition et une révolution...." Не доходя до таких крайностей... я не скрываю от себя весь ужас этой минуты. -- Вообразите себе очень простую вещь: вообразите, что Англия и Австрия объявляют нам войну? -- Вообразите, что австрийцы нападают на наш тыл, что англичане захватывают Босфор.... Вспомните, что для Германии в высшей степени невыгодно развитие Славянства... Что для нее самое лучшее -- это усилить Австрию на Юго-Востоке как можно больше и восстановить, так сказать, в новой форме... ее же собственными победами нарушенное равновесие Европы.... Подумайте -- как князь Бисмарк глубок и решителен.... Германии нет нужды воевать с нами; -- сохраняя весь вид доброжелательного нейтралитета, она может способствовать движению Австрии на Юг и создать, не пролив и капли крови, два великих славянских Государства: Россию и сильную Австрию, которые навсегда будут парализовать друг друга...
   -- Навсегда? -- спросил Львов скептично.... -- Что бывает навсегда?.. Все нарушается. -- И Бисмарк такое же слепое орудие судьбы, как все....
   -- А! опять философия!.. Мы теперь говорим о вещах ближайших, практических... -- воскликнул Маврокордато с упреком.
   -- Что такое практические вещи?.. я этого не понимаю; -- отвечал Львов. -- Я вам говорю очень положительную вещь; все, что вы говорите, имело бы смысл, если бы личный разум наш и индивидуальная воля что-нибудь значили в свете... Вам не нравится моя философия, -- подождите.... Я говорю, если бы личный разум наш и индивидуальная воля что-нибудь значили в истории, то вы были бы правы. -- Но так как они равны нулю....
   -- Это еще вопрос... -- перебил дипломат.
   -- Но так как они (по-моему, я говорю, -- по-моему!), они равны нулю.... то все усилия врагов России и Славянства не приведут ни к чему. -- Они не могут ничего сделать.... Вы говорите -- Бисмарк глубок. -- Положим. -- Если так, -- то он должен понимать, что есть в истории потоки, против которых лучше не становиться. -- Италия.... везде побеждаемая даже Австрией, которую все били, -- Италия обходами достигает своего единства; -- Австрия, побеждая ее, -- гибла. -- Франция разбилась неожиданно и внезапно о германский поток потому, что не подумала о простой вещи... О том, что идея Франции уже не нова.... И т. д. -- Если Бисмарк понимает это, то он находится "entre l'enclume et le marteau". -- Мешать России -- можно разбиться... Не мешать -- тоже страшно за будущее... Поэтому он разочарован и думает, может быть, сохранить только свое достоинство, так как будущее Германии он уже спасти не может....
   -- Вы все еще Славянофил? -- спросил немного насмешливо Маврокордато....
   -- Нет, (я просто пессимист теперь....) вы знаете, что [я] изменил Славянофиль<ству> с тех пор как ближе узнал самих славян....
   -- Как! пессимист... Я думал, напротив: ни Плевна, ни хитрость Бисмарка, ни коалиция... ничто вам не страшно, вы верите безусловно в будущее Славянство... Это оптимизм....
   Львов хотел было тотчас отвечать... Он начал так:
   -- Оптимизм для славян в этой войне.... не значит оптимизм для человечества... Может быть.... славяне очень будут рады...
   Но вдруг замолчал, вздохнул и остановился...
   -- Ну, что же? -- спросил Маврокордато. -- Я жду ваших прорицаний.... Вы знаете, как я всегда любил с вами рассуждать.... Вы умеете всегда окрилить как-то ум... Я ведь немножко "terre à terre", каюсь и повторяю это... Вы даете мне всегда другие перспективы....
   Но Львов стал вдруг печален; -- он точно чего-то стыдился.... Облокотясь задумчиво на стол, он перелистывал лежавшую перед ним книжку Шопенгауера "О свободе воли"... и не хотел продолжать разговора....
   -- Хорошенького понемножку, -- сказал он наконец; -- vivons et laissons vivre; dormons et laissons dormir... Вы устали.
   -- Нисколько, -- сказал Маврокордато; -- еще одиннадцать часов всего... Я готов до часу сидеть с вами....
   -- Тогда отпустите бедных детей спать, -- сказал Львов. -- Я думаю -- они заснули в прихожей... Пойдемте туда тихонько.
   Львов взял свечку и пошел; -- Аркадий за ним. -- В прихожей "эти бедные дети" в самом деле спали крепким сном. -- Ванька заснул, положив руки на стол. -- А обе девочки на деревянном коннике. -- Красивая Даша лежала навзничь, и длинные белокурые волосы ее очень живописно рассыпались. -- Руки ее были раскинуты в стороны; -- она была похожа в этом виде на очень изящно сделанную куклу, которую, играя, бросили на пол с раскинутыми руками. -- Повернувшись к подруге лицом и припав к ее плечу, спала полная и милая Катя в голубом своем сарафане....
   Никто из них не пошевельнулся, несмотря на то, что Львов держал свечу очень близко к их лицам и долго объяснял Маврокордато, что это за девочки и зачем они здесь.
   -- Это (сказал он шопотом, указывая на Катю) -- это добродетель; -- честность; она дочь моей скотницы. -- Она помогает мне лечить больных и, что называется -- "душа". -- А та -- эта беленькая -- это демон зла, облеченный в образ ангела.... Это дочь повара.... Та, честная, робка, и с ней скучно иногда, хотя я ее люблю как дочь и ужасно уважаю; -- а этой пальца в рот не клади... Но зато с ней веселее. -- Она кокетничает со всеми, даже со мной... И недавно, вообразите себе, назвала меня даже "старым дураком" в игре; в игре, конечно, в картах; мы в дурачки играли....
   -- Они очень милы! -- заметил Маврокордато. -- Вообще, вы, кажется, окружили себя поэзией насколько могли.... Мне у вас все, признаюсь, очень нравится.... Вы живете тут и как философ, и как трехбунчужный Паша....
   -- Да, мне хорошо здесь, -- сказал Львов и, разбудив девочек, которые со сна вскочили с испуганными лицами, отпустил их спать. -- Вслед за девочками, услышав громкий смех господ, вскочил и Ванька и, совсем потерявшись, начал тоже как помешанный смеяться...
   Львов дал ему прийти в себя и велел идти за собой во флигель, чтобы приготовить все, что нужно для гостя.
   -- Я посмотрю -- так ли он все сделает для вас, а потом и он пусть ложится; а мы с вами посидим сколько хотите, -- сказал хозяин и ушел с мальчиком через галле- рею во флигель.
   Маврокордато, оставшись один, вернулся в длинную и узкую залу. -- Походив по ней немного в раздумьи, он заметил, что не на том конце, с которого он подъехал, а на противоположном была еще не заделана дверь на балкон. -- Луна светила очень ярко, и под горой, за темными деревьями, была видна река.... Он побоялся простуды и не решился выйти, но подумал, что вид тут, должно быть, очень веселый и красивый и, отходя от окна, опять сказал себе:
   -- Я думал, что он тоскует и убит.... а он, кажется, здесь очень счастлив.... Вид хорош; -- повар хорош; дом очень мил; -- книги; -- мысль; свобода! -- Эти девочки... Они уже довольно велики, однако.... Неужели.... Этот м-сьё Семенов, "бестия, Богом помеченная"... (mais c'est charmant, -- cette definition: "бестия, Богом помеченная".... Никогда не слыхал...) Неужели Семенов был прав, говоря, что Львов "ужасный человек"?.. Но, наконец, что мне за дело до чужих пороков и тайн... Я люблю Львова; он ко мне расположен...
   С этими мыслями Маврокордато сел к столу и раскрыл машинально ту книгу Шопенгауера, которую перелистывал Львов. -- Он прочел два-три места очень невнимательно и стал думать, что он ошибся, уверяя Львова, что он не хочет спать. -- Ему так казалось под влиянием горячего разговора; -- теперь, когда он посидел молча на диване, он почувствовал, что заснуть было бы нелишнее, и решился сознаться хозяину в своей ошибке.
   Продолжая без внимания перелистывать Шопенгауера, Маврокордато вдруг в книге нашел небольшую записочку на очень простой и даже грубой бумаге.... Почерк был женский, и Маврокордато, никак не считая эту брошенную в книгу записку секретной, прочел первые строки почти нечаянно....
   "Милый мой Володя! -- Солнышко мое ясное! Позволь мне побывать еще раз в Пахомове.... Мне такая тоска... Родной ты мой, прости, что я такая дура и малодушная.... Я очень хочу тебя завтра видеть....

Твоя З....

   Папка совсем с ума сошел. Все такой вздор говорит. -- Даже жалко... Брани меня, только позволь прийти..."
   Дальше Маврокордато из деликатности не стал читать.
   -- А! вот оно почему -- все здесь мило.... Je reconnais mon Львов.... Даже и теперь... и в эти года....
   Он закрыл поспешно книгу и прилег. -- Когда Львов вернулся из флигеля -- гостя уже одолевала дремота.
   

ВАРИАНТЫ И РАЗНОЧТЕНИЯ

   Копия М. В. Леонтьевой: ОР ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 21.
   С. 571
   1 на л. 1 рукой Л.: Песс<имист>. -- Гл. 3-я.
   28 после слишком нравится. -- зачеркнуто синим карандашом: Понимаете, -- если бы этот молодой человек со всеми его огромными, исполинскими по моему, задатками был бы прогрессистом, или либералом, что ли.... то, вы знаете мои убеждения, я бы с наслаждением, как Герцог Гиз "le Balafré" адмиралу Колиньи, -- наступил бы ему на лицо... Но разве он либерал....
   30 зачеркнут л. 8, начинающийся с окончания слова вставая, и л. 9. Т. о. следует считать зачеркнутым все предложение, которое было начато на л. 7;
   -- Послушайте меня,<продолжил он, вставая и уводя собеседника с собою в другой конец залы>... Одно то, что он, будучи еще студентом, когда был вопрос об этих матрикулах, отделился от целой толпы этих негодяев и дураков, которыми нынче полны наши университеты. -- Вы знаете эту историю?..
   -- Нет, отвечал Маврокордато. --
   -- Слушайте. -- Он отделился. -- Его грозились убить. -- Он выходил из университета и увидал целую толпу этих холопьев демагогии.... этих жалких прихвостней прогресса. -- О! -- я воображаю эти лакейские рожи.... Но мой... Да мой (не удивляйтесь, что я говорю мой Рахманов.... Я хочу быть в сердце моем царем Природы; и все прекрасное в Природе мне драгоценно.... Роза, тигр... Синее небо;... Скобелев;.... Гёте;... Рахманов.... все мое, -- что для меня прекрасно...).... Слушайте же, -- мой Рахманов шел и надевал свежую перчатку.... Он ведь человек не очень богатый... Но он надевал и застегивал эту перчатку перед ними.... Какой-то "bravi" подошел к нему и начал требовать от него отчета в его поведении. -- Рахманов остановился и, продолжая застегивать перчатку, отвечал ему, что он не видит никаких причин быть солидарным с ними всеми, что их мнение для его мнения -- не закон. -- И, что вообще он находит, что университет создан не для пустых и вредных демонстраций, а для науки... И, наконец, -- спросил у них решительно, что они, -- намерены ли употребить над ним насилие целой толпой или нет?.. "Если вы хотите сделать эту низость, сказал он; -- что ж.... Бейте меня... я один теперь перед вами...." Вот он какой!...
   30 сначала зачеркнут синим карандашом весь лист <л. 9>, потом отделено и отменено зачеркивание от слов Мне было бы очень больно...
   С. 572
   17 в копии: que nous nous trouvons
   С. 573
   33 вы знаете ~ Славян... вписано синим карандашом над зачеркнутым: я просто пессимист теперь....
   приводим зачеркнутый вариант в основном тексте, поскольку он необходим для связи со следующей фразой
   35 было: этих славян
   С. 574
   5 Славяне ~ рады вставка синим карандашом
   

КОММЕНТАРИИ

   Автограф неизвестен; копия М. В. Леонтьевой с авторской правкой: ОР ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 21.
   Датируется: 1878--1879 гг.
   Печатается впервые по копии М. В. Леонтьевой. {В подготовке текста принимала участие Р. Г. Пашко.}
   
   В конце 1876 г. Ф. Н. Берг просил Леонтьева прислать для "Русского мірa" маленькую "повесть из болгарской жизни" (Т. 3. С. 760). Для газеты требовалось сочинение на модную балканскую тему. Однако зимой 1876--1877 гг. писатель был занят другой работой, не забывая, впрочем, и об этом предложении. События начавшейся русско-турецкой войны, а возможно, и появление "Анны Карениной", побуждали Леонтьева обратиться к современной теме. 28 марта 1877 г. он писал Вс. С. Соловьеву: "Мне теперь очень хочется кончить к маю еще отрывок из Одиссея и не отказываясь от него вовсе навсегда, оставить его на время, чтобы к зиме сделать хоть раз в жизни моей что-нибудь в угоду времени -- приготовить Болгарскую повесть. -- И сверх того еще сознаюсь Вам в одном тайном побуждении: Вы подстрекнули меня, уверяя, что только Л. Толстой и Достоевский могут писать теперь из русской жизни. {Подразумевается высказывание Вс. Соловьева в его статье о Леонтьеве о том, что не все писатели, не лишенные дарования, могут "надлежащим образом осветить туман переходного времени, в котором мы живем" (Рус. мір. 1876. No 51. 22 февраля. С. 1).} -- Хочется -- из русской писать" (РГИА. Ф. 1120. Оп. 1. Ед. хр. 98. Л. 18 об.). Но "Одиссей" все не кончался...
   3 сентября 1878 г. Леонтьев полушутя сообщал О. С. Карцевой: "Все мне хочется вас, О<льга> С<ергеевна>, описать, но сюжета не придумал еще; помогите!" (Сборник. С. 289). А уже 30 октября он писал из Кудинова К. А. Губастову: "Я начал роман из современ<ной> русской жизни; -- действие будет происходить третьего и прошлого года в Петербурге и его окрестностях. -- Вы понимаете? -- Будет там спиритизм, Православие, немного (вдали) нигилизм, -- Гартман и Шопенгауер, Цертелев {Князь Алексей Николаевич Цертелев (1848--1883).} и многое другое. -- Я полагаю, что он будет занимателен и правдив. -- А впрочем -- что Бог даст!" (РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 28. Л. 86 об.).
   В начале ноября, переехав в Козельск, Леонтьев сообщал о том же замысле Н. Я. Соловьеву: "Я начал большую повесть из современной русской жизни. -- Охота писать большая; но еще здесь в первые дни покоя мало. -- Не сосредоточился" (ОР ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 59. Л. 45--45 об.). {О том же говорилось и в письме к Е. С. Карцевой от 9 ноября 1878 г.; Сборник. С. 293.} 29 декабря тому же адресату: "...я задумал писать роман из русской, современной жизни, такой хороший, такой живой и смелый, что даже и Вам, столь мало расположенным к моим "кружевам", {Напоминание корреспонденту о высказанном им сравнении "Одиссея Полихрониадеса" с дорогими тонкими кружевами (см. Т. 4. С. 959).} он бы, я думаю, понравился. -- Задумал, начал, но вдруг как сразил и запутал меня отказ Каткова, что вот уже около 3-х недель -- некогда за дело приняться... Переезды, мелкие расчеты, заботы о завтрашнем дне за себя и за близких...
   Впрочем и то сказать -- роман этот такого рода, что он едва ли может быть напечатан у Каткова или у кого бы то ни было. -- А надо серьезно подумать заранее о заграничной печати" (Там же. Л. 49).
   Еще до этого, в письме к Н. Соловьеву от 7 декабря Леонтьев просил его узнать адреса германских издателей: "Узнайте, голубчик, повернее у кого-нибудь 2--3 адреса германских (преимущественно лей<п>цигских и берлинских) издателей таких именно, которые издают или вообще печатают русские вещи в подлиннике или переводах. -- Я знал имя одного в Лейпциге, но забыл. -- Разумеется, имя издателя и типографии главное; ну и адрес. -- Только все поподробнее" (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 1017. Л. 9--9 об.). 29 декабря Леонтьев благодарил за присланные адреса, сетовал на неразборчивость имен и просил переписать записку" (ОР ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 59. Л. 49--49 об.).
   В январе 1879 года, уже из Оптиной пустыни, о романе сообщается Вс. Соловьеву: "Роман начал из русской жизни, по вашему желанию... Но не знаю -- уж не слишком ли дерзок он будет... "Оставте всякую надежду". Ничего кроме прозы и разрушения нет впереди; не только в Европе, но и у славян и даже в Азии... С тех пор -- как этот су.... с..н Микадо Японский надел цилиндр европейский... чего можно ожидать от Азии? -- Цилиндр и сюртук -- это внешний признак, как опухоль желез в чуме. -- А зараза значит уже в крови, если и одежда понравилась. -- Мусульманство везде гибнет под ударами не Христианства (какое это Христианство -- Петербургское и Лондонское... Христианство -- вот здесь в Оптиной да на Афоне), но под ударами все того же прогрессивного европейского мещанства, у нас притаившегося за Гуркой, за Скобелевым, за мужиком: а в Англии (по-своему гнетущей и расслабляющей Мусульманство) за Лордами, у которых очень скоро отнимут право первородства и разжалуют в мещане и простые землевладельцы, так как разжаловали наших Вронских, Облонских и Шастуновых -- в это же самое благодетельные реформы....
   Понимаете -- все один чорт... Все Гамбетта, Вирхов, Ласкер, Тьер, Бильбасов, болгарские прогрессисты, Шатов {Не говорите, ради Бога, этого Достоевскому... Убьет!}... Все одно, одно... А это одно -- сухо и плохо. -- Где ж луч, где заря, где варвары?.. Их нет! А без варваров что делать?..
   Трудно это изобразить ясно в романе, но хочу хоть неясно, да изобразить..." (РГИА. Ф. 1120. Ед. хр. 98. Л. 41 об.--42 об.).
   О новом замысле Леонтьев еще в ноябре 1878 г. писал О. С. Карцевой: "...Я начал роман, в котором вы будете играть большую роль. Все хочу описать и арфу, и не арфу, и все. <...> Постараюсь, будьте покойны, чтобы вы были довольны <...> Будет тут что-то вроде Цертелева, вроде Г<ейде>на, вроде того тигра, который сжег лошадь и вроде других. Только опишите мне какой-нибудь хороший туалет для бала на девушке такой, как вы. Идеального в этом романе будет очень много" (Сборник. С. 298--299). В январе 1879 г. Ольга Сергеевна отвечала: "Ваш новый роман очень меня интересует, не говоря уже о том, что самолюбие мое приятно задето! С нетерпением ожидаю появления этой рукописи -- боюсь только чтобы не надоел Вам этот сюжет. Если еще нужно описание туалета, я напишу когда хотите. -- Нужно заняться и сообразить что-нибудь изящное!" (ОР ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 142. Л. 18)
   Об этом же произведении идет речь в письме к Т. И. Филиппову от И мая 1879 г.: "Я осенью начал работу из современной русской жизни (в самом пессимистическом духе и анти-либеральном вместе с тем); прав ли или нет в том пессимизме, который проповедует мой герой; но у меня нестерпимая потребность это написать; написал 5--6 глав еще до Рождества; но с тех пор благодаря секвестру Каткова <...> не могу оторваться от срочных трудов и не могу к работе возвратиться" (РГАЛИ. Ф. 2980. Ед. хр. 1023. Л. 19).
   Весной эти первые главы были, по обыкновению, отданы для переписки М. В. Леонтьевой. 4 июня Леонтьев уже благодарил ее: "Маша, с неделю тому назад я получил мой роман твоего рукописания и приписку карандашом, что это очень хорошо. -- Благодарю тебя особенно за эту приписочку. -- Ты знаешь как я дорожу твоей критикой; может быть никакой в міре так не дорожу" (РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 68). Но, по-видимому, уже после этого к работе над произведением Леонтьев не возвращался. Об этом свидетельствует его письмо Н. Соловьеву от 20 июня: "О том, чтобы продолжать тот большой роман из русск<ой> жизни, к<ото>рый я было решил начать зимою, и думать невозможно. -- Невозможно углубиться и предаться той задумчивой и осмысленной лени, которая родит живые образы и наводит на неожиданные соображения" (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 1017. Л. 38).
   Предлагать заграничным издателям незавершенное произведение было невозможно, и Леонтьев обратился к своему приятелю, редактору "Нивы" Ф. Н. Бергу. Отвечая на предложение писателя, Берг писал 19 декабря 1879 г.: "Присылайте <...> во всяком случае. Конечно пока Вы писали у нас уже много приобретено произведений, но это ничего не значит и я жду давно. Присылайте целиком, если оно готово и мы решим с двух слов" (ОР ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 10). Леонтьев между тем переехал в Варшаву, где стал помощником редактора "Варшавского дневника"; цензором и своеобразным официальным "куратором" газеты был его друг Губастов. Почему-то именно с ним в дальнейшем Берг и обсуждал вопрос о публикации леонтьевского произведения.
   "Как вы ладите с К. Н. и бросил ли он теперь беллетристику. Он хотел мне рассказ дать в Ниву" -- приписал Берг слева на полях в письме Губастову от 5 января 1880 г. (PO ИРЛИ. Ф. 463. Ед. хр. 5. Л. 1). В не найденном в настоящее время письме Губастов, вероятно, передал условия Леонтьева и сообщил, что речь идет не о рассказе, а о крупной вещи. И января Берг отвечал: "Что касается повести Л. (между нами) то признаюсь 7 листов -- это неудобно. Видите ли, пока К. Н. писал для нас (вот уже год) я приобрел много довольно больших вещей и при небольшом размере журнала всего этого девать некуда. Если бы Вы перебили ее у меня, даже с видом будто мы с Вами завели пререкания, борясь за удовольствие напечатанья, я не прочь бы. Конечно, я уверен, что это хорошо, но поднимать толки об новой вещи с моим купцом -- неудобно и неприятно, тем более что запас есть большой" (Там же. Л. 3 об.--4). Вероятно, это следует понимать как совет печатать беллетристику Леонтьева в каких-либо приложениях к "Варшавскому дневнику". Никаких сведений о том, обсуждался ли этот вопрос в Варшаве, не сохранилось.
   Работа в газете исключала возможность завершить произведение. 12 марта 1880 г. Леонтьев писал Филиппову: "Я обдумал ясно и начал еще прошлого года большой роман и очень правдивый из современной русской жизни. Но, поверьте, срочные занятия и вообще "борьба за существование" не дают мне возможности его продолжать. Называется он "Против течения". Я уверен, что он Вам очень бы понравился, и я бы его кончил в один или полтора года, если бы мог хоть три раза в неделю за него садиться. Но ни жизнь моя в деревне моей, ни жизнь в Варшаве не дают возможности ничем кроме срочной работы заняться. Так все и пропадает" (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 1023. Л. 30--31). Роман "Против течения" упомянут и в других письмах к Филиппову: "Ах, как бы я был рад получить цензорское место в Москве и в часы досуга добраться до моего большого романа!" (29 марта; Там же. Л. 31). "Вот хоть бы "Варшавский Дневник": можно бы в течение 2-х лет, напр<имер>, отрывая от времени, ему посвященному, по несколько дней в месяц, кончить большой роман "Против течения". Но крепко ли это издание?" (15 апреля; Там же. Л. 34).
   1 января 1883 г. Леонтьев жалуется Губастову на то, что приходится дописывать роман "Египетский голубь", -- "когда нужно бы продолжать то, что Вы называете "Против течения"" (РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 28. Л. 113--113 об.). Не исключено, что летом 1883 года Леонтьев все же мог обратиться к незавершенному произведению (в таком случае копия сохранившейся главы относится к этому времени).
   Есть еще фрагмент письма (начало утрачено, и дата неизвестна -- вероятнее всего, декабрь 1885 г.) к Филиппову, в котором говорится о необходимости кончить "два больших романа", первый -- "Святогорские отшельники" (продолжение "Матвеева"). "Другой роман я бы назвал: "Пророк в отчизне". Он начат еще в 79 году и с тех пор обстоятельства не дают мне средств продолжить "его. План этого труда еще шире. Драма личная, трагедия сердца идет вперемежку с проповедью мысли. Человек этот задумал научно доказать, что так нельзя, прогресс уже потому не серьезная вещь, что рано или поздно гибель человечества, т. е. "светопреставление" неизбежно. Начало я читал два раза при студентах и при женщинах. {Леонтьев читал свой "новый роман" на "пятницах" П. Е. Астафьева (письмо к Г. И. Замараеву от 16 октября 1884 г.; PO ИРЛИ. Ф. 93. Оп. 3. Ед. хр. 722. Л. 3 об.--4).} Говорят, что оно необыкновенно живо и весело" (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 1025. Л. 35).
   В 1888 году Леонтьев намеревался завершить роман для PB. 2 января 1889 г. Ф. Берг писал ему: "Очень буду рад Вашей вещи беллетристической и статье..." (ОР ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 22). Возможно, что какое-то редактирование глав, написанных в конце 70-х годов, Леонтьев предпринял в конце 1888 года. 15 марта 1889 г. Леонтьев писал А. А. Александрову: "Вы выразились печатно, что я пишу роман "неспеша"; {Речь идет о заметке Александрова в "Русском Деле" (1888. No 51. С. 10).} уж так не спеша, что и в руки его не брал с прошлогоднего нашего свидания. -- Скучно! Все думается -- что не хорошо напишу, если буду в тенденциях своих стесняться; а дам им волю -- так все с презрением скажут: себя описал; свои барские, пессимистические и оптинские бредни понес; испортил публицист -- рассказчика.
   Третьего пути нет! Изливать душу -- испортишь направлением, длиннотами... Не изливать -- охоты мало сочинять самый ход дела.
   Да и вообще как разочтешь, что будет от Мещерск<ого> или от Берга денег столько-то и на то-то и то-то, -- то и впадаешь в такой приятный покой, долгий и сладкий, и начинаешь находить, что гораздо приятнее думать как взбредет на ум -- для себя <...> чем мыслить последовательно и принудительно для публики, которая и знать-то меня не желает" (РГАЛИ. Ф. 2. Оп. 1. Ед. хр. 669. Л. 78--78 об.).
   О необходимости вернуться к неоконченному произведению Леонтьев вспоминает и в письме Губастову от 17 августа 1889 г., когда в Москве создавался новый журнал "Русское обозрение": "Бобар<ыкин> просит меня окончить давно начатый и брошенный роман (помните -- Маврокордато (вроде Ону {М. К. Ону; см. прим. на с. 847.}) философствует в русской деревне?); я соглашаюсь на следующих условиях: 200 р. с. за лист и аванс в 1500 р. с. <...> Бобар<ыкин> условия принял; -- а осуществится ли его дело -- не знаю" (РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 28. Л. 202). Но Леонтьев не спешил возобновить работу над брошенным романом, он лишь раздумывал. "Я теперь торгуюсь с Бобарыкиным об романе из русской жизни 70-х годов, где пессимист à la Гартман перейдет в искреннее Православие. -- Не буду писать, если на мои условия не согласятся. -- Так и От. Амвросий благословил. -- Не сойдемся насчет этого -- буду для этого журнала другого рода статьи писать" (из письма о. И. Фуделю от 6 сентября 1889 г.; РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 50--50 об.).
   Зимой 1889 г. о. Амвросий благословил Леонтьева заканчивать роман "Подруги", но не забывал писатель и о другом брошенном произведении. И июня 1890 г. он делился с А. Александровым своими планами: "...Был занят до последних дней -- сочинительством своей новой повести <...> Это не то, что я Вам читал: "Дипломат Маврокордато едет через лес к помещику и философу-Пессимисту Львову и т. д.". -- По совести сказать, писать об этом пессимисте мне было бы гораздо приятнее и легче, и сюжет сам по себе сразу занимательнее; но делать нечего -- надо повиноваться жребию!" (РГАЛИ. Ф. 2. Оп. 1. Ед. хр. 669. Л. 135).
   5--6 глав, написанные в 1878--1879 годах, утрачены; {В "Описи бумагам и сочинениям..." (1893) под номером 7 указаны "6 тетрадей" романа "Пессимист" (РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 80. Л. 6). 8 октября 1899 г. по этой описи 42 рукописи Леонтьева для передачи М. В. Леонтьевой получила О. М. Кошевская (ее расписка есть на л. 6 об.). Правда, справа от упоминания о 6 тетрадях карандашом поставлен вопросительный знак.} сохранился только отрывок об упомянутом выше дипломате Маврокордато, гостящем в деревне Львова, также дипломата, но подавшего в отставку. Владимір Львов -- автобиографический персонаж, кроме того, в нем узнается и Владимір Ладнев "Египетского голубя" (ср. с фрагментами его дневника 1879 года), и Александр Матвеев из "Подруг". Фамилия Львов (используемая также в "Подругах") отсылает к отброшенному автором замыслу "Реки времен". Один из героев эпопеи -- дипломат Львов, ему был посвящен роман "В дороге". Судьба Ладнева-Львова, от "Подлипок" до "Пессимиста", точно следует жизненному пути Леонтьева (в романе "От осени до осени", например, захвачены крымский и петербургский периоды его жизни -- в эпизодах с Андреем Львовым). Центральное же событие -- обращение героя и его путь к монашеству -- должно было раскрыться или в романе "Святогорские отшельники", или в "Пессимисте", или в "Подругах". Но подойти к описанию собственно "обращения" Леонтьев уже не успел.
   Дети, изображенные в третьей главе "Пессимиста", также имеют реальных прототипов: Катя -- это воспитанница Леонтьева Варя, дочь скотницы Агафьи (в замужестве Пронина; ум. в 1950 г.); Даша -- Феня, дочь кудиновского повара, Ванька -- Николай (Николай Сергеевич Орлов). Появляющаяся в конце главы "за сценой" З. несомненно нашла позднее воплощение в Зинаиде Судогдиной ("Подруги"); а прообраз обеих героинь -- Людмила Осиповна Раевская (см. с. 894).
   С. 569. ...особенная каша из розовых круп... -- гурьевская каша, старинное русское десертное блюдо, которое Л. очень любил. Ср. в письме матери из Крыма от 2 июля 1856 г.: "Пожалоста наделайте побольше розовых круп. -- Страшно хочется розовой каши" (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 1015. Л. 43). Другой вид цветной манной крупы Л. упоминал в повести "Второй брак"; "Старушка <...> дала ей при ее отъезде небольшой мешок с зеленою крупою и просила доставить сыну, который очень любил зеленую кашу" (Т. 2. С. 267).
   
   С. 569. Ecoutez, mon cher... -- Послушайте, мой дорогой... (фр.)
   С. 570. terre a terre -- реалисты (фр.)
   С. 570. Le bon vieux temps -- доброе старое время (фр.)
   С. 570. ...под Плевной? -- Плевна (Плевен) -- главный город одноименного болгарского округа. Во время русско-турецкой войны за Плевну шли упорные бои с 8 (20) июля по 28 ноября (10 декабря) 1877 г. Три штурма русских войск были неудачны, после чего город был осажден. 28 ноября 1877 г. Осман-паша после неудачной попытки прорыва вынужден был капитулировать со всей своей армией.
   С. 570. ...чего-то вроде Седана -- см. прим. на с. 872--873.
   С. 570. Nos outrecmidants se sont imaginés... -- Наши наглецы вообразили себе... (фр.)
   С. 570. aaventuner -- авантюристом (фр.)
   С. 571. ...вы с Мальцовым... -- Мальцевы -- родственники Н. П. Игнатьева; см. письмо К. А. Губастова Леонтьеву от 12 сентября 1867 г.: "Игнатьев вернулся из Крыма и привез гостить сюда свою тетку Мальцеву, с двумя молоденькими дочерьми" (ОР ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 109. Л. 25).
   С. 572. que nous nous trouvons entre une coalition et une révolution... -- что мы находимся между коалицией и революцией... (фр.)
   С. 572. ...князь Бисмарк -- Отто фон Шенхаузен Бисмарк (1815--1898), князь, рейхс-канцлер Германской Империи в 1871--1890 гг.
   С. 573. Италия обходами достигает своего единства... -- С конца XVIII в. в Италии началась борьба за освобождение от иноземного господства и объединение раздробленных областей. В 1870 г. в результате национально-освободительных войн и революций Итальянское королевство было окончательно объединено.
   С. 573. Франция разбилась неожиданно и внезапно о германский поток... -- имеется в виду франко-прусская война 1870--71 гг. Политическим результатом этой войны стало объединение Германии под главенством Пруссии, оккупация значительной части французской территории и подавление Парижской Коммуны 1871 г.
   С. 573. entre l'enclume et le marteau -- между молотом и наковальней (фр.)
   С. 574. ...книжку Шопенгауера "О свободе воли"... -- речь идет о трактате Артура Шопенгауэра (1788--1860) "О свободе воли" (1839), вошедшем в книгу "Свобода воли и основы морали. Две основные проблемы этики".
   С. 574. ...vivous et laissons vivre; dormons et laissons dormir... -- будем жить и дадим жить другим; будем спать и дадим спать другим (фр.); ср.: Т. 2. С. 66.
   С. 575. ...помогает мне лечить больных... -- Варя была обучена делать перевязки больным, помогала приготовлять лекарства.
   С. 575. ...демон зла, облеченный в образ ангела... -- 1 января 1883 г. Л. писал Губастову о Фене, ставшей женой Николая Орлова: "Она красивенькая, вроде куклы, характером напоминает С. П. Хитрово, только потише и повялей; холодная и лукавая кокетка" (РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 28. Л. 107 об.).
   С. 575. ...как трехбунчужный Паша... -- титул высшего сановника в Оттоманской Империи. Бунчук (конский хвост или хвост тибетского быка, насаженный на древко с золоченой медной или костяной маковицей) являлся знаком власти и сана пашей. По числу хвостов на бунчуке паши получали названия "двухбунчужный", "трехбунчужный". Перед султаном носили бунчук с семью хвостами.
   С. 576. mais cest charmant, -- cette definition -- но это прелестно, -- это определение (фр.)
   С. 576. Je reconnais mon -- я узнаю моего (фр.)
   

ВАРИАНТЫ И РАЗНОЧТЕНИЯ

   С. 760. ...Герцог Гиз "le Balafré" адмиралу Колиньи... -- Франциск (Франсуа) Лотарингский (1519--1563), герцог Гиз, прозванный "le Balafré" ("имеющий рубец на лице"), и граф Гаспар де Шатильон Колиньи (1519--1572) сначала дружили, а затем глубоко враждовали между собой. Адмирал Колиньи в 1572 г. был ранен в руку, когда проезжал мимо дома Гизов, а затем, будучи главой гугенотов, погиб одним из первых в Варфоломеевскую ночь, организованную сыном Франсуа Гиза, главой Католической лиги, Генрихом I Гизом, герцогом Лотарингским. Позднее Генрих Гиз получил то же прозвище "le Balafré", что и его отец.
   С. 761. ...когда был вопрос об этих матрикулах... -- "Матрикулами" (от лат. matricula, список; аналог современных студенческого удостоверения и зачетной книжки) были прозваны утвержденные в 1861 г. "новые правила для студентов, отменявшие форменную одежду <...> запрещавшие сходки и ограничивающие число освобождаемых от платы за лекции". "...Упразднялись публичные лекции, которые читали профессора для увеличения средств студенческой кассы, упразднялись концерты <...> библиотека и кассы подлежали закрытию, студенческая корпорация упразднялась, наконец, каждый студент обязан был взять матрикулы. Сами по себе матрикулы не заключали ничего такого, что могло бы привести унивеситет в возбужденное состояние. Это были особые книжки, служившие видом на жительство и в которых помещались правила поведения студентов и вообще, так сказать, студенческая конституция. Но студенты обобщили матрикулы с теми запрещениями и ограничениями, которые были введены, и взять матрикулы -- значило признать новые стеснительные правила и им подчиниться" (Шелгунов Н.В. Из прошлого и настоящего II Шелгунов Н.В., Шелгунова Л.П., Михайлов М.Л. Воспоминания: В 2 т. Т. 1. М., 1967. С. 146, 148). Неисполнение правил каралось исключением из университета. О студенческих волнениях, приведших к закрытию Санкт-Петербургского университета см.: Там же. С. 148--154. Новый устав университетов был выработан в 1863 г.
   С. 761. ...все прекрасное в Природе мне драгоценно.... Роза, тигр... Синее небо;... Скобелев;.... Гете... -- Начало этого ряда напоминает образы, перечисленные Милькеевым ("В своем краю"; Т. 2. С. 23); ср. с упоминанием Гете в "Двух избранницах" (с. 161).
   С. 761. Скобелев Михаил Дмитриевич (1843--1882) -- русский военный деятель, генерал-адъютант, генерал от инфантерии. Участвовал в Хивинском походе и подавлении Кокандского восстания; во время русско-турецкой войны 1877--78 гг. участвовал во втором и третьем штурмах Плевны, сыграл решающую роль в бою при Шипке-Шейново, занял Сан-Стефано под Стамбулом; позже руководил второй Ахал-Текинской экспедицией, взятием Ашхабада. При большой личной храбрости проявлял смелую тактическую инициативу, отличался независимым и не чуждым внешней эффектности поведением, на самых опасных участках боевых действий он обычно появлялся верхом на белом коне, в белом кителе и белой фуражке, за что был прозван "белым генералом". Человек яркого темперамента и крупных страстей, Скобелев в своих поступках иногда нарушал требования дипломатического такта (его выступление в Париже в 1882 г. в защиту балканских народов против политики Германии и Австро-Венгрии вызвало международные осложнения) и переступал границы общепринятой морали. Для Л. Скобелев олицетворял тот тип деятелей, который своими выдающимися из плоско-демократической массы личными чертами придает рельефность истории, порождает те сложно-многообразные ее формы, которые делают историческое развитие похожим на "героическую поэму". Это эстетическое качество истории, с точки зрения Л., гораздо ценнее ее утилитарно-гуманистического содержания; поэтому для Л. так важно, что "в Цезаре и Скобелеве в тысячу раз больше поэзии, чем в Акакие Акакиевиче и в самом добром и честном из <...> сельских учителей", поэтому Л. так дорожит тем, что "Скобелев был оригинален даже и в пороках своих" (письмо кн. Е. А. Гагариной от 22 мая 1888 г.; РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 26. Л. 3 об.). Однако поддержка Скобелевым балканских народов в их политических притязаниях и его мнение в пользу русско-французского союза вызвали осуждение у Л. ("Гамбетта, Скобелев и Бисмарк").
   С. 761. bravi -- нахал (фр.)
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru