Lib.ru/Классика: Леопольдов Андрей Филиппович. Исторические заметки о Самарском крае

А.Ф. ЛЕОПОЛЬДОВ (1800 -- 1875)

ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ О САМАРСКОМ КРАЕ

Предисловие автора:

Заметки эти -- не что иное, как материалы для истории Самарского края, любопытного и весьма замечательного во многих отношениях. Они копились несколько лет, в свободное от службы время. Невозможно же быть настолько нелюбознательным, чтобы не знать прежнюю судьбу края, в котором живёшь. Многие из этих заметок извлечены из разных печатных сочинений; иные взяты из местных официальных документов, или почерпнуты из рассказов людей -- старожилов, заслуживающих доверие, и из случайно попадавшихся давнишних бумаг, особенно о Николаевском и Новоузенском уездах; в последнем некогда я служил два года, следовательно, имел полную возможность близко ознакомиться с местностью и с преданиями народа. Таким-то образом и составились мои заметки. В них я старался, сколько можно, соблюсти хронологический порядок. Знаю, что в них есть пропуски или пробелы; но в провинции, где нет никаких исторических пособий, нельзя этого избегнуть. Пускай же от истребления времени сохранится то, что есть; а пробелы, со временем, легче пополнить, чем вновь составлять полное обозрение края. Quid potui, feci; faciant meliora potentes. ("Я сделал всё, что мог; кто может, пусть сделает лучше" -- лат.)

А. Леопольдов

Длинная полоса земли, на которой в настоящее время раскинута недавно (1851 г., 1 января) открытая Самарская губерния, была оконечностью Азии. Величественная Волга, осеняемая дремучими лесами, служила гранью этой части света и Русского Царства. Здешний край, несмотря на огромные его богатства и таившиеся в нём сокровища, был тогда действительною пустынею; никогда плуг не бороздил неизмеримых волн диких растений. Летом поверхность степи представлялась зелёно-золотым океаном, сбрызнутым миллионами разных цветов; здесь царствовала вечная тишина, только зимние бураны, бушуя, нарушали глубокое безмолвие страны. Обитателями её были дикие звери -- медведи, волки, лисицы, хорсы, зайцы, куницы; в глубоком безмолвии степей плодились обширные табуны торпанов [1] и многочисленные стада сайгаков [2]; в сени дубрав, в сонме пернатых, водились красивые фазаны, хищные соколы, огромные орлы и кровожадные беркуты и коршуны; реки покрывались бесчисленною дичью, а в глубине их кипели мириады рыб всякого рода. Многие веки эта страна, обильная дарами природы, лежала в диком состоянии. Наконец, дикари со своими стадами, вышедшие из глубины Азии, первые пришли в эту обетованную землю и были изумлены богатством здешней природы. Среди дивного Божьего творения, они блаженствовали в ней дотоле, пока оружие других подобных им номадов не вытеснило их отсюда. Дикие племена, одно за другим, проходили по здешнему краю и после себя оставили только слабые следы своего пребывания. История не сохранила нам почти никаких заметок о дикарях, некогда здесь кочевавших. Хотя они кое-где испестрили необозримые степи курганами и дали названия некоторым рекам и урочищам; но время мало-помалу сглаживает бугры с лица земли, а названия некоторых рек и урочищ остались в тёмных преданиях народов, наследовавших кочевья первобытных обитателей. Смены дикарей кончились в эпоху присоединения здешней страны к Русскому Царству. В свою очередь, Русские вытеснили отсюда дикарей и, постепенно утверждаясь, заселили страну, лежащую между Волгою и Уралом. Соберём же исторические заметки о Самарской губернии, сколько можно извлечь, частью из намёков истории России, частью из оставшихся в народе некоторых устных преданий.

Во времена доисторические жили здесь Финские племена, вероятно, Мордва, Вотяки и другие, как летописи темно намекают об этом. Памятниками пребывания их остались кумиры больших размеров, или, по простонародному выражению, каменные бабы, болваны. Их находили на пространствах, занимаемых ныне Николаевским и Новоузенским уездами и далее к северу. Долго они стояли среди обширных пустынь, и рука любителей древностей не касалась их. Возвышаясь на курганах и на равнинах, они придавали однообразным степям очарование тайны, которою полны были их дикие физиономии для изыскателя старины. Эти бабы представляли женскую фигуру в сидячем положении, иссечённую из дикого камня или известняка. Головы их несоразмерно велики в сравнении с туловищем; на них заметен головной убор, довольно похожий на повязки (кички), употребляемые и поныне в некоторых местах России женщинами; волосы на висках и с боков представляли вид плёток; по спине шли две косы, соединяясь внизу. Груди необыкновенно большие и висячие; живот также большой, выдавшийся вперёд; ноги едва обозначались рельефом на пьедестале; сложенные ниже пояса руки придерживали какой-то четвероугольник. Другой род истуканов представлял, по-видимому, мужчину с непокрытою головою и также в сидячем положении, без рук и без ног; голова круглая; лицо, на котором заметны места глаз и ушей, но без носа, имело сходство с обликом Монгольским или Финским. Вокруг головы обруч, отчего голова представлялась в виде скуфейки; пониже половины туловища высечен пояс выпукло; ниже пояса камень без всякой отделки. Длина болванов от 2,5 до 3 аршин, толщина около аршина 11 вершков; весу в них от 25 до 30 пудов. Археологи считали их изображениями покойников; но едва ли это верно; ибо фигура их везде одинакова. Вероятнее, это были символические изображения, составлявшие необходимую принадлежность гробниц. Русские видели в каменных бабах для себя какие-то страшилища; проходя мимо них, они творили молитву и крестились, веря, что в них живут нечистые духи. Но время истребило суеверие, и те же Русские, перестав, наконец, страшиться истуканов, свезли их в селения и положили под здания, или на лежни у ворот для сиденья. Теперь их нет на степях, и в памяти народной осталось одно только слабое и тёмное об них воспоминание.

В IX веке история застала здесь два народа, называвшиеся Узами и Торками, в соседстве с Печенегами, по правую сторону Волги, и Хвалисами, к морю Каспийскому. Их кочевья рассеяны были около рек Еруслана, Узеней, Тарлыка, Саратовки, Караманов, Иргизов, Чагры, Мочи, и далее вверх по Волге, до владений Болгар, живших в нынешней Казанской губернии [3]. Эти два народа, пришлецы из Азии, были несильны и немногочисленны, потому и не могли долго держаться в местах привольных, близь опасных соседей. Нестор говорит о Торках, что они в 1060 году ушли из здешних мест и погибли от голода. Византийские летописцы то же говорят об Узах, соплеменных Торкам. Их привольные места захватили Болгары, народ сильный, воинственный, коего владения простирались вниз до Каспийского моря; он был смесь племён Турецких, Финских и Славянских. Этот народ вёл жизнь полукочевую, исповедовал Магометанскую Веру, управлялся Ханами и знаком был с роскошью и торговлею. Болгары находились в различных сношениях с Русскими: иногда были их врагами, и Русские считали Христианскою обязанностью бить их, поганых; иногда Болгары, во время голода, снабжали Русских хлебом, потому что места Приволжские были хлебородны. Наконец, и эта знаменитая Волжская держава внезапно пала от руки Татар, которые пришли на Волгу, в 1237 году, и основали свою столицу на левом берегу Ахтубы. Россия сделалась позорищем кровопролитий, и порабощена Татарами. Батый победил Болгар и распространил свои кочевья до нынешней Казани.

При Чанибеке, около 1357 года, в орде случилось происшествие, памятное для здешнего края. Жена Хана, Тайдула, страдала тяжкою болезнью, от которой не могли вылечить её ни волхвы, ни шаманы, ни ворожеи, бывшие в орде. Она требовала помощи тогдашнего Русского Святителя Алексия Митрополита, славившегося добродетельною жизнью. Хан писал к Великому Князю Иоанну II Иоанновичу: "Мы слышали, что Небо ни в чем не отказывает молитве главного попа вашего, да испросит он здоровье моей супруге. Если он исцелит мою Царицу, то мир и тишину будешь иметь со мною; если же не пустишь его, то я пленю и разорю твою землю". Святый Алексий поехал в орду с надеждою на Бога; в царском шатре совершил молебное пение с водосвятием и с зажжёнными свечами от гроба Св. Петра, окропил Царицу святою водою; больная вдруг освободилась от своей болезни, к удивлению Хана и его двора, к радости Св. Алексия, увидевшего себя орудием чудес Божиих. Благодарная Царица устроила Чудотворцу дорогое облачение, снабдила ярлыком и предоставила ему в Московском кремле место Ханского конюшенного двора, которое Святитель обрек на устроение монастыря во имя чуда Св. Михаила Архангела, что ныне Чудов монастырь. После, при Хане Бердибеке, Св. Алексий опять был в орде и, по ходатайству Тайдулы, получил от этого кровожадного Хана ярлык на разные льготы духовенству и право судить разбой, татьбу и лихое дело, как сказано в летописи [4].

Случай поездки Св. Алексия в орду (только неизвестно, первый или второй) остался для Самары достопамятным. В народе сохранилось предание, что Святитель, плывши со своею духовною свитою по Волге в Сарай, посетил урочище Самарское, где он нашёл густой лес и в нём пустынника, который дал название реке Самаре [5]. Любуясь красотою местоположения, Святитель предсказал, что "на сем месте некогда воздвигнется град велий". В Степенной книге не упоминается, что Св. Алексий посетил место, на коем, в последствии времени, спустя более 200 лет, построен город Самара. Но летописец, как видно, не заботился о том: он излагает главное существо дела, зачем Святитель ездил в орду. Предание глубоко врезалось в память народную. В ознамевование посещения Самарского урочища этим иерархом Русской церкви, по причтении его к лику Святых, здесь устроена часовня ещё до основания города, а впоследствии и каменная церковь во имя Успения Пресвятыя Богородицы, с приделом во имя Митрополита Алексия. Подобные памятники не воздвигаются народом без твёрдого убеждения в истине события. С того времени в Самаре имеют к Святителю Алексию особенное уважение и благочестиво чтут священную его память 20 мая, а в каменной часовне, устроенной на берегу Волги, пред иконою его теплится неугасимая лампада.

После этого события здешний край долго ещё находился во власти Татар. Наконец, Золотая Орда, коей центром был обширный, пышный и знаменитый город Сарай, на берегу Ахтубы [6], пала. Из обломков её образовались два новые царства: Казанское и Астраханское, который сделались довольно сильными. Иоанн III начал бороться с ними; но судьба определила покорить их не ему, а внуку его, Иоанну IV Грозному. С покорением их, Россия наложила свою руку на всё низовое Поволжье, до моря Каспийского, и учредила в бывших столицах административные пункты.

Когда Россия взяла окончательный верх над Татарами, Русские начали выселяться за Волгу; время от времени стали в здешних привольных степях возникать селения, которые, впрочем, не могли ещё быть совершенно безопасны со стороны оставшихся кое-где ордынцев. Правительство Русское, видя, что недостаточно для обезопасения этого нового обширного края двух административных пунктов, в Казани и Астрахани, предположило усилить управление основанием крепостей в разных местах. Вскоре после покорения Астрахани, Иоанн IV повелел, около 1555 года, построить Царицынскую крепость. Князь Ногайский, Исмаил, друг Иоанна IV, советовал ему построить тогда же крепость на Большом Иргизе, для обуздания и страха Мурз, кочевавших по Уралу и ещё не хотевших повиноваться России.

В 1586 году основана Самара. Вот единственное и достоверное сказание о начале её.

Астраханский Воевода, Князь Фёдор Михайлович Лобанов-Ростовский, в сентябре 1586 г. писал к Царю Феодору Иоанновичу [7]: "Пишет, Государь, Урус, Князь Ногайский, чтобы твоим Государевым городам на Уфе и на Самаре впредь не быти". В этом же году, говорит Карамзин, весною, начали строить ту и другую крепости, первую на Белой Воложке, вторую на реке Самаре [8].

В 1783 году Самарский Магистрат, обще с Комендантом, писали о Самаре следующее:

Письменные акты о Самаре сгорели в 1700 и 1765 годах. По словесным преданиям известно, что город построен на пограничном месте, для прикрытия Русских границ от набегов Волжских Калмыков и Ногайских Татар и для обезопасения от Казани до Астрахани судоходства по Волге и Уральской коммерческой дороги. Начиная от реки Самары, на горе, устроен был замок или кремль с высоким и глубоким рвом. В конце его, по направлению к пригороду Алексиевску, стояла большая и очень высокая башня, обведённая рубленою стеною с башнями и обойницами, а позади её рогатки; тут исстари жили служилые жалованные люди: дворяне, иностранцы и казаки. Впоследствии, когда эти люди переведены в Оренбург, казаки, жившие за рекою Самарою в Мачинской слободе, составляли стражу Самары, без жалованья; им давали его только тогда, когда они были командированы далее 100 вёрст, по окладам Донских казаков. Управляли Самарою Воеводы.

При начале устроения города Самары, как и других, в ней не было правильно организованного управления. Это был только военно-административный пункт, в коем сосредоточивалась военная рать для отражения силы силою, в случае набегов хищников. Впрочем, в царствование Годунова, в 1600 году, в Самару уже послан был Воевода для управления городом. Это заставляет думать, что город был уже довольно населён и имел политическое значение. В Самаре находились два монастыря, мужской и женский; первый назывался Успенским, второй -- Спасопреображенским. Соборная церковь в древности была Троицкая, потом Казанская, каменная, наконец, Вознесенская. В крепости были Воеводская Канцелярия, артиллерийский цейхгауз, три выхода под собором для пороха и денежной казны, три соляные магазина и Соляное Правление.

Чрез 5 или 6 лет после основания Самары устроен другой город (1591 г.), Саратов, при устье реки Саратовки, впадающей в Волгу, который чрез 13 лет разорён Ногаями и перенесён на правый берег Волги. Самара и Саратов построены в царствование Феодора Иоанновича.

Самара находилась в ведении Казанского Главного Приказа, заведовавшего делами бывших царств Казанского, Астраханского и Сибирского [9]. В царствование Петра I в табели губерний, составленной в 1708 году, с обозначением городов, Самара значится в составе Казанской губернии, и в ряду уездных городов поставлена девятою. В 1719 году Самара причислена к Астраханской губернии, и в ней показано 210 дворов собственно городских обывателей, да кроме того ясачных крестьян 107 душ. Управлял городом Воевода; но провинциального управления тогда в Астраханской губернии не было. Вот странное обстоятельство в истории города Самары: известно, что Пётр Великий в 1722 году, плывши по Волге в Персидский поход, любовался на пути Жигулёвскими горами, посетил Саратов, в Камышине велел на Магистрате поставить медный арбуз в знак изобилия там этого овоща, крепость Царицынскую подарил Императрице и оставил на память жителям свой картуз и трость; -- но красивая местность Самары и её окрестностей как будто не могла привлечь внимания Монарха, коего орлиный взор далеко прозирал сквозь тьму будущего. В первом географическом полном атласе России, изданном по воле Правительства в 1745 г. Императорскою Академиею Наук, Самара опять включена в Казанскую губернию и поставлена в составе Симбирской провинции; в 1766 г. она показана тут же. При учреждении наместничеств, в 1785 г., Самара вошла в состав Симбирского наместничества и сделана уездным городом. С этого времени, в продолжение 65 лет, с Самарою никаких перемен в административном отношении не было; зато она сделалась одною из главных пристаней Приволжских и стала играть важную роль в торговом отношении. Наконец, Высочайшим указом, данным Правительствующему Сенату, 6 декабря 1850 года, город Самара из уездного города возведён на степень губернского, по имени которого получила название и вся губерния. Это преобразование дало ей новую форму, составило важнейшую эпоху в её истории и произвело благодетельное влияние на быт её.

Но прежде, нежели Самара испытала эти перемены, события в других частях государства касались и здешнего края. В несчастный для России период междуцарствия, сопровождаемый смутами и мятежами, Самара уже была укреплённым городом и имела политическое значение. Заруцкий хотел взять её. Этот атаман буйной шайки казаков Донских и Запорожских, разбитый близь Воронежа, ушёл в Астрахань с Мариною и сыном её, рождённым от Лжедимитрия. Он действовал как бы в защиту младенца Иоанна, сына Самозванца; но за этою мнимою целью скрывались другие замыслы Заруцкого: говорят, что честолюбец хотел сам сделаться Царём; но вернее, кажется, что он был орудием постоянного врага России, Короля Польского Сигизмунда II, обещавшего ему Новгород и титло первого Боярина, если покорит Россию. Из Москвы посланы были против него Воеводы -- Боярин Князь Иван Никитич Одоевский и Окольничий Семён Васильевич Головин. Правительство предварительно писало увещательные грамоты от имени Царя, собора духовного, Бояр и всяких чинов на Дон, Волгу, Яик, Терек, к Ногаям и в Астрахань, с убеждениями не верить изменнику. Воеводы в Казани собирали войско и от себя писали в те же места, писали даже к Заруцкому; но он, веселясь в Астрахани, смеялся над Москвою, говоря: "Знаю я Московские сборы, пока войска пойдут из Москвы, я успею взять Самару, да попытаюсь и над Казанью" [10]. Воеводы не спешили из Казани с собранным войском. Они получили весть, что Заруцкий, с открытием весны (1615 г.), хочет идти на Самару. Чтобы пресечь ему путь к Казани, они послали Стрелецкого Голову Пальчикова с 500 стрельцов и велели сделать укрепление на устье реки Усы, против нынешнего Ставрополя, с тем, чтобы наблюдать, как бы сверху по Волге не прошла помощь к Заруцкому, а в случае появления перед Самарою помогать Самарскому Воеводе Дмитрию Петровичу Пожарскому. Жители Самары и Воевода роптали на распоряжение Московских Воевод и писали к ним, что Пальчиков с Усы не может подать помощи, если мятежник подступит под Самару, и просили отряд стрельцов перевести в Самару, где они будут гораздо полезнее. Наконец, 17 мая, Царская дружина с Воеводами приплыла в Самару. Тут они остановились и завели переписку с казаками и Ногайцами, убеждая тех и других идти вместе с ними на Заруцкого. Мятежник не пошёл на Самару и на Казань. Верные Астраханцы и казаки, вышедши из терпения от жестокого и буйного обращения атамана, восстали на него и осадили его в Кремле. Он бежал на Яик, откуда думал пробраться на Самару, послав вперёд отряд казаков для разведывания путей. Стрелецкие Головы Пальчиков и Онучин преследовали мятежника и уже тайно оцепили стан его. Казаки, видя беду неминуемую и желая заслужить прощение, решились выдать Головам своего атамана, Марину и сына её. Пленников отвезли в Москву, где Заруцкий был посажен на кол, сын Марины повешен, а сама она умерла в тюрьме.

В это же время Ногаи грозили Самаре и Саратову, для них опасным. Они успели уничтожить Саратов; но Провидение сохранило Самару, предопределив ей, после невзгод и политических бурь, быть важнейшим торговым пунктом и матерью других городов. Казаки и служилые люди прогнали Ногаев от Самары.

В царствование Михаила Феодоровича проведён вал, известный под названием Камского рубежа или линии, для разделения собственно Русского населения от кочевьев Башкирских, Киргизских и Каракалпацких. Для образования этого оплота присланы были тысячи лопатников. Линия начата от устья реки Шешмы, впадающей в Каму, Казанской губернии, в Чистопольском уезде, направлена на реку Черемшан, мимо Калмыцких улусов, и доведена, мимо Сергиевска, до реки Самары. Кончена она в 1732 году Генералом Наумовым. Ею отодвинуты земли беспокойных инородцев далее на северо-восток, к горам Уральским. Эта новая военная линия вначале заселена была стрельцами, а впоследствии полками регулярных войск. По ней расположены были, в слободах и селениях, полки Екатеринославский, Архангельский, Петропавловский, Новошешминский, Билярский, Старошешминский и воздвигнуты крепости Черемшанская и Кондурчинская, как центры управления военного. Слободы, селения и крепости до сих пор сохранили свои названия, напоминая первобытные их стратегические назначения. Потомки первых поселенцев линии назывались малолетками, получив своё наименование от того, что им определено было только 25 лет службы; между тем, по существовавшим тогда законам, все, находившиеся в военной службе, не имели срока и должны были нести службу во всю жизнь. Они не платили податей и освобождены были от рекрутства; но все годные из них обязаны были, по требованию Начальства, наподобие нынешних казаков, нести военную службу, исключая одного сына при отце, остававшегося для поддержания семейства. Наконец, малолетки обращены в казённых крестьян. Земляной вал до сих пор сохранился в целости.

При внешней безопасности, в Самаре образовался перевозочный пункт Яицкой рыбной промышленности, которая возникла ещё в 1639 году трудами гостя Гурьева, а потом сделалась достоянием казны и год от году принимала большие размеры [11]. Торговцы чрез Самару ездили на Яик покупать рыбу и икру, и привозили в неё, где с них брали десятую пошлину. Таких промышленников в конце XVII века было чрезвычайное множество. С тех пор Самара стала принимать торговую физиономию [12]. Караваны ходили в год два раза, весною и осенью.

Самара основана в краю, ещё тогда враждебном России, и набеги неприятельские были нередки. Потому в это время Царь Михаил Феодорович велел послать колокол со следующею, вылитою на нём надписью: "Лета 7151, августа в 20 день, по Государеву, Цареву и Великого Князя Михаила Феодоровича всея России указу сей вестовой колокол послан с Москвы на Самару, и весу в нем 44 пуд и 25 гривенок". Из надписи видно, что этот колокол был вестовой, т.е. служил набатом в случае нападений неприятельских. Он висел на крепостной башне, а по упразднению крепости его повесили на соборную колокольню, где он и теперь находится.

Вскоре встретилась в нём надобность. В 1639 году Калмыки, кочевавшие по рекам Торгуну, Еруслану и обоим Узеням, народ хищный и промышлявший часто грабежами и разбоями, пробрались вверх по Волге и напали на Самару, которая хотя и была укреплена валом, рвом и тыном с рогатками, но охранная стража в ней была слаба и малочисленна. Самарский Воевода, узнав о приближении хищников, послал гонца в Казань и просил подать ему помощь. Дикари, в числе около 10000, подступили к городу. Жители заперлись в крепости и решились обороняться. С башень и вала стреляли из пушек и ружей, при звоне набата. Но дикари не решались идти на приступ. Наконец из Казани приплыла водою рать пешая, а конница, в числе коей было Татар до 5000, пришла сухим путём. В одно и то же время пехота из крепости, а конница из лесу, ударили на неприятелей. Калмыки в страхе бросились вплавь чрез реку Самару; многие были побиты, многие перетонули в реке. Самарские казаки и Татары преследовали их, и из них лишь небольшая часть воротилась в свои улусы.

Но во вновь присоединённом пустынном крае была ещё неурядица от так называемой вольницы или удалых молодцов. Их называли общим именем разбойников; потому что они нападали на жилища, разбивали суда и обозы, грабили и убивали ограбленных. Сами они говорили о себе: "Мы не воры, не разбойники, мы удалые добрые молодцы". Так и теперь воспеваются они в старых песнях. Эта удаль вызвала с Дона Ермака, Разина, Булавина, Некрасова и других. Грозный, в письмах к Султанам и Ханам Таврическим, называл вольницею казаков, производивших грабежи и разбои на Волге [13], и подвергал их опале. Он посылал дружины на берега Волги и Дона для истребления хищников. Стольник Мурашкин, ещё в 1577 году, предводительствуя сильным отрядом, многих из них схватил и казнил; другие не смирялись, укрывались на время в пустыни, откуда снова являлись на Волгу и злодействовали на дорогах и перевозах. К числу буйных атаманов принадлежал тогда Ермак Тимофеев, родом, как сказано в Сибирской летописи, неизвестный, но знаменитый душою [14]. Строгоновы, живя в неизмеримых лесах Биармии (Перми), пишет Карамзин, слышали про удальство казаков на Волге и, приглашая их воевать Сибирь, послали к ним дары и советовали им оставить ремесло, недостойное Христианских витязей, быть не разбойниками, а воинами Царя Белого, примириться с Богом и Россиею, свергнуть с себя Царскую опалу делами честными, заслугою государственною и имя смелых грабителей променять на имя добрых сынов Отечества [15]. Ермак прослезился от умиления, внимая умным советам их; поднял знамя на берегу Волги, ушёл на реку Белую, а оттуда в Сибирь, с обетом доблести и целомудрия, на подвиг славы, и завоеванием Сибири не только смягчил гнев Царя и сверг опалу, но даже получил от него богатые дары и название Князя Сибирского. В здешнем крае сохранилось предание, будто Ермак имел притоны в Жигулевских горах, близь Самары, и будто там именем его зовётся одна пещера, а село Кольцовка в Сызранском уезде, на берегу Волги, зовётся в память пребывания на этом месте сподвижника его Кольца. После того, во второй половине XVII века, Поволжское удальство проявилось в огромном размере. То была громкая, буйная и страшная, хотя уже забытая теперь пора Стеньки Разина. В числе воров-казаков Донских был Степан Тимофеев Разин, Войсковой Товарищ войска Донского, родом Зимовейской станицы. Степан или Стенька, как обыкновенно называли его, по тогдашнему обычаю называть полуименами, был казак духа предприимчивого; Тихий Дон был для него тесен. С умом быстрым и находчивым, с характером суровым и жестоким, пристрастный к хмельным напиткам и чувственным наслаждениям, простой в обхождении с казаками, ненавистник всего высшего себя, заклятый враг Бояр и всех служилых (чиновников), посылаемых Царём на Дон для надзора, он был во всей форме воровской казак. Буйные простые казаки, недовольные вмешательством Царя и Бояр в их расправу, стекались к Разину. И набралось у него такой сволочи более двух тысяч. Тогда он ушёл в Поволжье, в Царицын. Тамошний Воевода Унковский, сведав о нападении, требовал войска из Саратова, Самары, Чёрного Яра; но войско не пришло. Пространство от Симбирска до Каспийского моря сделалось театром злодеяний Разина. Он взял Астрахань, Чёрный Яр, Царицын, Камышин, Саратов. Самара сдалась ему без сопротивления, и первый в ней погиб от руки злодея Воевода Алфимов. Кто противился, тот подвергался мучительной смерти. Дьяки, подъячие, все, носившие благородное звание или какой-нибудь начальнический чин, были перетоплены в Волге; имущество их разграблено и разделено между чернью. Город на время принял казацкое устройство, а жители получили название казаков. Но этот образ правления тотчас был уничтожен, как скоро разбойники удалились из Самары. Под Симбирском шайка его разбита. Сам Разин ушёл на Дон; там Атаман Яковлев схватил его и отвёз в Москву, где он и четвертован в 1672 году.

С наступлением XVIII столетия в здешний край начали сильнее проникать Русские населения, вследствие влечения к раздолью и простору. В это время буйная вольница и дикие орды стали уже утихать, окружённые со всех сторон правильною силою гражданскою; так, на юго-востоке из степей Узенских Калмыцкий Хан Убаши ушёл за Урал, а Каракалпаков и Башкир не велено было впускать в Россию [16]. Здешнее низовье делалось полным, бесспорным достоянием мирной оседлости, прочного водворения для трудолюбия и гражданской жизни.

В 1703 году Пётр Великий повелел основать город Сергиевск, при реке Соке, и населить его стрельцами, коих потомки до сих пор ещё не перевелись; а потом поселены в нем ландмилиционные солдаты. Первоначальная крепость основана была на гребне горы, возвышающейся с востока. Она состояла из двух квадратных площадей, смыкавшихся одна с другою, в виде параллелограмма; южная называлась Кремлём, а северная -- Земляным городом. Кремль обведён был глубоким рвом и высоким валом, на котором устроены деревянные стены, а по углам башни, вооружённые пушками. Земляной город был окружён также земляным валом, только гораздо ниже первого. То и другое укрепления и теперь ещё заметны. В валу Кремля было двое железных ворот, южные и северные; остатки тына до сих пор виднеются в насыпи. В Кремле находилась церковь во имя Рождества Христова, вокруг коей погребали покойников; на месте церкви теперь стоит часовня. Долго хранились в крепости чугунные пушки, которые недавно перевезены в город Бугуруслан. Недалеко от города, за рекою Соком, кочевали Каракалпаки, враждебные Русским; военная команда вытеснила их отсюда, но в памяти народной остался лес, под именем Воровского, где укрывались Азиатцы.

Близь Сергиевска, в 10 верстах, открыты серные воды. В 1717 году, по указу Петра I, Лейб-Медик Доктор Шобер [17] был командирован для осмотра этих минеральных вод, которые он и описал в следующем году. Но внимание Монарха обращено было не столько на целительность вод, сколько на присутствие при них, в значительном количестве, природной серы -- вещества, необходимого для государства. В видах государственной пользы, при серных источниках был устроен серный завод. Под этим названием и самое местечко было известно до 1720 года. При заводе находились Управляющий с другими чинами и воинская команда. На добывание серы употребляли ссыльных и вольнонаёмных работников. Добываемый горючий материал, от 40 до 70 пудов в год, отправляем был на казённые пороховые заводы, где он шёл в состав так называемого зелья, т.е. пороха. Завод существовал только 10 лет. Отсюда он переведён в Самарскую Луку, на правый берег Волги, и устроен близь села Усолья. Здесь, на новом месте, в 1722 году Пётр I, проезжая по Волге в низовый поход, обозревал красивую местность Жигулёвских гор и это казённое заведение, вероятно, нашёл его не соответствующим ожидаемой пользе и велел упразднить. Со смертью Петра Великого оканчиваются все сказания об этом серном заводе. Жители этого местечка, писал Шобер, лечатся ключевою водою от чесотки, коросты и других нечистот на коже, пьют её и потом садятся в воду, где просидев несколько часов, избавляются от всякой сыпи. Уверяли Шобера, что один человек, долго страдавший коростою и вередами, просидев целые сутки в воде, вышел из неё здоровым. Таким образом, Сергиевские воды в прошлом столетии мало были известны во врачебном отношении. В 1808 г. один случай раскрыл силу целительности их: местный помещик Глазов, пользуясь ими, вылечился от застарелой и упорной болезни. Вследствие этого на воды обратили внимание. В 1810 г. Профессор Казанского Университета Фукс первый описал их. После того многие счастливые случаи выздоровления больных обратили внимание попечительного Правительства на эти целебные источники, и в 1820 году в первый раз были присланы для лечения из Оренбурга нижние чины, а потом из Казани, Симбирска, Уральского войска и проч. В 1844 г. число их простиралось уже до 500 человек. Потом стали приезжать частные лица, коих доверие к целительности вод с каждым годом возрастало. При увеличении удобств пользования устройством казённых каменных зданий и ванников при источниках, в 1832 году, и умножением частных домов, заменивших прежние Калмыцкие кибитки, увеличилось и самое число посетителей Сергиевских вод. В 1850 году произведены многие постройки, как то: соединена каменною галереею зала собрания с ресторациею, выстроены деревянная галерея у источников и отделение душей для дам, заменены желобы в военных ванниках подземными трубами и проч.

В то же время, народонаселение края увеличивалось от приходившей вольницы. Из Нижегородской губернии пришло сюда много Мордвы (Бортники), укрывшейся от платежа податей. Они поселились на казённых землях, пахали её и жили, как бобыли и захребетники. Петр I, сведав об этом, прислал указ в Самару Воеводе. Мордву разыскали и выслали на старые жительства [18]. В царствование Петра I, Хан Калмыцкого народа Аюка кочевал в низовье нынешней Самарской губернии; Царь любил его за его ум и верность России . Хан этот скончался в глубокой старости, 1723 года. В следующем году Пётр Великий утвердил в сане Хана сына его Черен-Дондука. Императрица Анна Иоанновна признала его в этом сане и выслала грамоту, 17 Февраля 1731 года [20]. Вследствие этого 1 мая того же года Астраханский Губернатор Измайлов с Подполковником Беклемишевым, пригласив из степей Черен-Дондука на берег Волги, против Камышина, объявили ему Царскую милость при Шакур Ламе, при ближних манжиках и знатных Зайсангах, и привели его к присяге. Черен-Дондук клялся пред бурханом быть верноподданным России, подобно отцу своему Аюке. В заключение клятвы приложил он к челу своему шакджи-муни-бурхана, а к Царской грамоте свою печать. Петр I, ещё при жизни своей, старался обратить Калмыков в Христианскую веру. Для этого посылаемы были в их улусы миссионеры. Многие из номадов крестились и удостоились Царских милостей. Дети новокрещённых учились грамоте в Астрахани, при тамошнем Ивановском монастыре; им велено было отпускать солдатский паёк, а тем из них, которые учились хорошо, так что могли переводить с Русского на Калмыцкий язык и с Калмыцкого на Русский, давали денежное пособие. Дело шло успешно; только Черен-Дондук испортил его своим поведением: он предался нетрезвой жизни, начал ссориться с соседями и тем привёл орду в расстройство. За это он был отрешён, и на место его утверждён сын его Дондук-Омбо, который клялся держать народ подобно деду своему Аюке. Ему давали жалованье по 5000 р. и по 2000 четвертей муки. В 1737 г. он умер, а жена его Джал, со всем семейством, состоявшим из 5 сыновей и 3 дочерей, приняла в С.-Петербурге святое крещение. Сама Императрица Елисавета принимала их от купели и пожаловала Княжеский титул, с прозванием Дондуковой. Сыновья Анны, так названной при крещении, воспитывались в кадетском корпусе.

Между тем, хотя в это время существовали здесь города Самара, Алексеевск и Сергиевск; но Правительство старалось ещё более обезопасить край. В этих видах, велено в 1732 г. Тайному Советнику Фёдору Наумову устроить земляную линию -- вал с укреплениями, вести её от Алексеевска до Красного Яра, от Красного Яра до Сергиевска по реке Соку, от Сергиевска чрез Тарханский лес до реки Кичуя, от Кичуя до реки Ика; старые пригородки перевести на линию, и по линии поселить полки. Вслед за тем начали строить Самарскую линию. Под именем Самарской линии считалась цепь крепостей, устроенных по реке Самаре, выходящей из Уральских гор и впадающей в Волгу подле города Самары. От реки получила название и линия. Устроено было 8 крепостей: Верхняя, при истоке реки Самары, Сорочья, Тоцкая, Бузулукская, Борская, Красно-Самарская, Алексеевская и Самарская. Цель Правительства в устроении этой линии была та, чтобы обезопасить Русских, поселившихся в Заволжье, от хищных Башкир, Киргизов и других кочевавших около Урала ордынцев. Крепости построены в царствование Императрицы Анны Иоанновны. История построения Самарской линии соединена с историей Оренбургского края. Ещё Петр Великий намеревался обезопасить этот край от Азиатцев, вторгавшихся в границы Империи и тревоживших Казанскую губернию. Но смерть не допустила исполнить это важнейшее предположение. В 1734 году, мая 18, Императрица Анна Иоанновна назначила для устройства Оренбургской губернии Комиссию. Уполномоченными лицами были два человека: по гражданской части -- Обер-Секретарь Правительствующего Сената, Статский Советник Иван Кирилов, по военной -- Полковник Алексей Тевкелев. Им дана была инструкция за подписом Императрицы, состоявшая из 41 пункта. Этою инструкциею, между прочим, повелено: построить город Оренбург, открыть рудники, развить торговлю и завести пристань на Аральском море. Требования уполномоченных велено всем и везде исполнять немедленно. Штат Комиссии был огромный, которому выдано жалованье вперёд за год. Кирилову дано на подъём 3000 р., а Тевкелеву 1000 р. Всему краю даны льготы и привилегии. 15 июня Кирилов и Тевкелев отправились из С.-Петербурга водою, а потом ехали сухим путём. С ними посланы милостивые грамоты всем Ханам Киргиз-Кайсацким и Каракалпацкому, соглашавшимся принять Русское подданство. Кирилов прибыл в Уфу 10 ноября 1734 г. Башкирские Старшины и народ являлись в Уфу и, узнав, что Кирилов намерен строить город Оренбург, коварно смотрели на это и задумали тайно препятствовать ему в том, думая, что, когда поселятся тут Русские, то вольность их кончится; особенно Старшина Точкура, бывший в С.-Петербурге, раздувал пламя раздора и разделил Башкир на роды или волости. 15 августа 1735 г., при реке Яике и устье р. Ори заложена была крепость о четырех бастионах с цитаделью; 30 числа она открыта; тогда же введены туда воинская команда и артиллерия. Кирилов донёс об этом Кабинету и Сенату, и отправился в Уфу, а оттуда вскоре к Высочайшему Двору, где он получил повеление строить другие города и крепости. По возвращении в Уфу, Кирилов, с Высочайшего дозволения, перевёл Комиссию в Самару, дабы по реке Самаре, коей исток находится близь Яика, строить крепости, населить их военными людьми и тем оградить силою всю мятежную Башкирию. Предположение Кирилова о населении казаками крепостей по реке Самаре, было следующее: в Верхней 100 казаков, Сорочьей -- 200, Тоцкой -- 200, Бузулукской -- 478 да 12 Калмыков, разночинцев 41, Ногайцев 19 и ссыльных 6, в Борской -- 100 человек; в Алексеевской и Самарской издавна был уже надлежащий комплект казачьей команды. Из Уфы Кирилов отправил флотского Поручика Бахметева водою по реке Белой, из коей он должен был войти в Каму и Волгу с тем, чтобы когда прибудет в Самару, взял оттуда сведущих людей и шёл вверх по реке Самаре, строил там городки в расстоянии один от другого от 20 до 30 и 40 вёрст, и оставлял в них военных людей, где сколько можно; сам Кирилов шёл от Сакмарска и назначил Бахметеву сойтись с ним на верховье Самары, где также устраивались городки, и, соединившись с ним, воротился в Самару и Симбирск. Бахметев заложил две крепости -- Красно-Самарскую и Красноборскую; в последней он соединился с Кириловым. Тут назначен был город с таможнею и магазином. По прибытии в Самару и потом в Симбирск, Кирилов перевёл команду из Симбирска в Самару и об этом донёс Кабинету. Весною Кирилов хотел отправиться с Англичанином Элтоном к Аральскому морю, для устройства там пристани; но Провидение не судило ему выполнить этого плана [21]: болезнь (чахотка) остановила поездку его. Прибывший из Екатеринбурга Доктор Гриф пользовал его без успеха, а назначенный от Двора ещё не приезжал. Между тем, болезнь день от дня усиливалась, и 16 апреля Кирилов скончался и похоронен в Самаре, в церкви Св. Николая Чудотворца [22], с приличными почестями. Кирилов происходил не из знатного рода. Способности и труды открыли ему путь к чинам и известности. Он служил в Канцелярии Правительствующего Сената с самых нижних чинов. Замеченный Петром Великим, он произведён был в чин Статского Секретаря и в разных случаях имел счастие понравиться Царю и обнаружить свои способности. Он имел особенную страсть к составле-нию ландкарт и географических описаний, и первый сочинил атлас и генеральную карту Российской Империи, с помощью находившихся при Сенате геодезистов. Императрица Екатерина I оценила труды его и произвела в Обер-Секретари Сената. Он сочинил проекты Оренбургской экспедиции, за что в 1734 г. пожалован чином Статского Советника. Не учился методически наукам, но страстно любил их, особенно математику, механику, историю, экономию и металлургию, и для них не щадил ни трудов, ни издержек. Много потерпел по делам Оренбургской Комиссии и подвергся разным нареканиям; но нельзя не отдать справедливости, что он много сделал пользы для государства, трудясь до самой своей кончины. Главная заслуга Кирилова состояла в том, что он первый положил основание новой Оренбургской линии, которою была оцеплена Башкирия, тогда враждебная России, и которая закрывала Казанскую губернию и часть Сибири от набегов дикарей, кочевавших в глубине степей Заволжских. По смерти Кирилова, управление экспедициею поручено было, впредь до указа, Бахметеву, произведённому в Подполковники. Проекты Кирилова велено представить в Кабинет. Бахметев и Тевкелев согласились перевести экспедицию из Самары в новопостроенную Красно-Самарскую крепость, куда и сами переехали 24 апреля. В мае по Высочайшему указу назначен Управляющим экспедициею Действительный Статский Советник Татищев, с пожалованием в Тайные Советники и с повелением действовать на тех же основаниях, как и Кирилов. Татищев прибыл из Екатеринбурга в Самару. Первым делом его было, в августе 1737 года, заложить для Калмыцкой Княгини Тайшиной с крещёными Калмыками крепость на Волжском протоке, при урочище, называемом Куньей-Воложской. Это Ставрополь. Туда он ввёл, для охранения жителей, половину Алексеевского пехотного полка и снабдил укрепление достаточным числом пушек. После того Татищев переехал из Самары в Уфу, в начале 1739 года, а в половине марта опять воротился в Самару. На пути осмотрев застроенные крепости, он нашёл, что из них Красно-Самарская построена на неудобном месте, и потому перенес её немного выше по течению реки Самары. Сорочинская крепость оставлена на своём месте. 2 сентября между Бузулуком и Борскою крепостью заложил он новую крепость на реке Ельшанке и назвал её Ельшанскою. Далее, спустившись по реке Самаре, не заезжая в город Самару, он проплыл водою прямо в Ставрополь и, осмотрев новопостроенную крепость, воротился в Самару 22 сентября. В это время на Самарской линии случилось происшествие: ехал купеческий транспорт с товаром из Самары в Яицкий городок. Волгские Калмыки напали на него, разбили и ограбили, а у жителей новых крепостей угнали табуны. Татищев послал в погоню Самарских казаков, которые догнали хищников, отняли у них скот и самих привели в Самару, где они были жестоко наказаны. Это был первый опыт пользы новопостроенных по реке Самаре крепостей.

В январе 1740 г. Татищев отправился в С.-Петербург, где и был оставлен, а на место его определён Генерал-Поручик Князь Василий Урусов, который прибыл в Самару 17 августа и вскоре осмотрел всю линию. Чтобы привлечь в новые крепости купечество и служилых казаков, усилить земледелие и ввести строгий порядок в устройстве их, он учредил Контору Экономии и снабдил её инструкциею, а для порядка отчётности в суммах и провианте учредил Конторы Казначейскую и Провиантмейстерскую. При нём это государственное дело шло очень хорошо. Помощником его был Подполковник Тевкелев, который жил в Мензелинске. Вдруг вспыхнул бунт в Башкирии. Тевкелев производил там строгое следствие о виновных. В это время приехали в Самару Башкирские Старшины Алдар-Бей и Сеит-Бей просить Князя Урусова, от имени всего Башкирского народа, о принятии Башкир в подданство России. Князь ласкал их и держал в Самаре; но Тевкелев требовал их к себе в Мензелинск, извещая Князя, что они ему нужны, ибо замешаны в бунте. Князь отпустил Старшин, написав Тевкелеву пощадить их; но Тевкелев казнил их как зачинщиков бунта. Следствием этой крутой меры было то, что бунт разгорелся ещё более, и уже требовались значительные усилия к погашению его. Случай этот тяжёлым камнем пал на сердце доброго Князя: он хотел действовать не в духе Тевкелева. И этому доброму, распорядитель-ному сановнику не было суждено судьбою довершить устройство важного и обширного края. Среди неутомимой деятельности, он заболел и скончался в Самаре, пробыв на этом посту менее года. Похоронен в трапезе соборной Казанской церкви. Над гробом его, в стене, до сих пор сохранилась чугунная позолоченная доска с надписью: "Здесь положено тело Его Сиятельства Генерал-Поручика Князя Василия Яковлевича Урусова. Скончался в 1741 году, июля 22 дня". Кроме исчисленных крепостей, была ещё Переволоцкая, устроенная на Переволоке, между истоком реки Самары и Яиком; а в 1748 году основан, по указу бывшей Оренбургской Канцелярии, город Бугуруслан, с укреплением на горе, называемой Шихалом. Все крепости, составлявшие линию, были обведены валами, рвами и деревянными стенами с рогатками, деревянными башнями на воротах и турами по углам; на башнях находились чугунные пушки. Между крепостями существовали редуты, которые содержали служилые казаки, командируемые из крепостей. В крепостях были военные Начальники, пользовавшиеся правами Провинциальных Воевод. Казачий Атаман жил в Самаре. По упразднении Самарской линии (1781 г.) крепости Самарская, Ставропольская, Бузулукская и Бугурусланская переименованы в города, Алексеевская -- в удельное село, а остальные все -- в казённые селения.

По устройстве и населении линии, крещёные Калмыки пришли из низовой Волжской орды с Княгинею их Тайшиной, которая была Правительницею народа, и поселились в Ставрополе. Здесь Княгиня по смерть свою управляла Калмыками; при ней учреждён был Совет из знатнейших Зайсангов и Коменданта со стороны Русского Правительства. По смерти Княгини, в 1745 году, сверх городского управления учреждён особый Калмыцкий Суд, в котором по штату положен был Войсковой Полковник, Войсковой Судья, Войсковой Писарь, Надзиратель над улусами или Правитель улусов, Войсковой Есаул, Войсковой Квартирмейстер и два Войсковых Хорунжих. В 1764 г. открыта в Ставрополе Комендантская Канцелярия. В 1770 г., по докладу Государственной Военной Коллегии, повелено состоящий в городке Гурьеве батальон перевести с положенным там Коментдантом в Ставрополь, для находящегося в нём многочисленного Христианского Калмыцкого войскового народа, батальон этот переименовать Ставропольским, и Коменданту управлять Калмьцким войском. В 1773 г. Ставрополь с уездом составлял четвёртую провинцию Оренбургской губернии. Ставропольская Провинциальная Канцелярия заведовала делами крещёных Калмыков, в этой провинции поселённых. В 1780 г. Князь Григорий Александрович Потёмкин предписал, чтобы Калмыцкое войско отдать в управление Полковнику армии Секунд-Майору Болотникову, и находиться ему под управлением Оренбургского Гу-бернатора. Вследствие сего Калмыцкий Суд переименован в Ставропольскую Канцелярию в 1781 г., и город отчислен к Симбирскому наместничеству; в нём, по упразднении Земского Правления, открыты Уездный Суд, Опека, Уездное Казначейство, Нижний Земский Суд, Городническое Правление, Магистрат, Сиротский Суд и Нижняя Расправа; Комендантская Канцелярия и Калмыцкая Войсковая Канцелярия остались по прежнему. В качестве уездного города Ставрополь находился до открытия Самарской губернии. Ставропольская крепость состояла из неправильного земляного шестиугольника с полисадом, в длину 313, в ширину 198, а в окружности 779 саж.; в ней устроены были четыре батареи, два редута и трое ворот -- Оренбургские, Симбирские и Водяные; церквей было 5, главных улиц 5. Обывательских деревянных домов в крепости находилось, кроме казённых, 67, лавок 31; в слободах: купеческой -- 128 и в солдатской -- 299. Жителей считалось 2241; все они были Христианского вероисповедания, кроме состоявших в военной службе некрещёных Татар. Таков был Ставрополь до упразднения крепости и переименования его в уездный город. В 1737 году указом Императрицы Анны Иоанновны и Святейшего Правительствующего Синода повелено быть в Ставрополе трём церквам, Архимандриту, 3 Священникам и 7 церковникам, с окладами -- Архимандриту по 300 р., Священникам по 200 р. и церковникам по 100 р. в год каждому.

В 1739 году Ставропольский Комендант, Полковник Андрей Змеев, доносил Коллегии Иностранных Дел, что в селе Новодевичьем (в 20 верстах от Ставрополя), принадлежавшем Московскому Новодевичьему монастырю, положено в оклад разночинцев: станичных казаков 144 души, стрельцов -- 32, пахотных солдат -- 34, посадских -- 20, ямщиков и запасных неводчиков -- 11, бобылей и кузнецов -- 41, всего 282 души, которых велено выслать отсюда на старые их жилища, в провинции Пензенскую, Тамбовскую и Суздальскую, обязав платить подати бездоимочно. Но как они в 1741 г. ещё не были высланы; то Змеев полагал поселить их между крещёными Калмыками, наделить землёю наравне с черносошными и тяглыми крестьянами и обложить податями, о чём они и сами просили. Цель была та, что Калмыки могли от них научиться жить домами, жениться на Русских, a Русские на Калмычках, и таким образом слиться с Русскою нациею. Да и Калмыцкая крещёная Княгиня Анна Тайшина всеподданнейше просила крещёным Калмыкам вокруг Ставрополя построить слободы, учить их Русскому быту и поселить между ними Русских; слободы же те ей отдать, так как она бедна. Правительство оставило разночинцев в пределах Ставрополя, но не отдало их во власть Княгини Тайшиной. В том же 1739 году Змеев доносил, что Архимандрита не было, а были Протоиерей, 2 Священника, Диакон и 7 церковников, присланные от Астраханского и Казанского Архиереев; что Калмыки желают обучать детей своих Русской грамоте и письму; что Протопоп Чубовский и бывшие при Петре Тайшине школьники Ляхов и Бестужев, умевшие говорить и писать по-Калмыцки, ездят по улусам крещёных Калмыков и учат детей Христианскому закону и молитвам; Протопоп исповедует Княгиню и крещёных Калмыков, а Священники, не знающие Калмыцкого языка, отправляют только службу в церквах при крепости. Змеев ходатайствовал устроить школу и употребить для учения Ляхова и Бестужева и Протопопа Чубовского, который на это уже и согласился. Сверх того он предполагал в слободах устроить 4 церкви с причтами, и просил назначить на все издержки 1400 р. и 100 изб. Построение школы Коллегиею Иностранных Дел было разрешено с поручением надзора за ней Протопопу Чубовскому; избы тоже дозволено устроить, для чего была ассигнована потребная сумма. В 1740 г. 130 кибиток Калмыков из их улусов, из Черкаска, пришли в Ставрополь для принятия Христианской веры. Каждой семье дано из казны по 2 р. 50 к., а холостым по 1 р. 25 к.; при крещении выдано по столько же. Такое же награждение объявлено всем тем, кои будут приходить сюда для крещения [23].

Когда Русское Правительство занялось устройством нового обширного края, инородцы сделались менее опасными для него. Вдруг обнаружился новый враг -- Хивинское Ханство. Оно всегда было враждебным для Приволжского края; жители его по временам прорывались чрез Урал в здешние степи, производили в них грабежи и уводили людей в плен. Киргизы тоже передавали Хивинцам похищенный у Русских скот, а иногда и пленников. Русские, населяя здешний край, сперва боялись переходить за Урал; но время постепенно сближало Русских с дикарями, и назад тому ровно столетие мы уже видим, что Русские имели с Хивинцами торговые сношения. Самарские купцы возили в Хиву выделанные кожи, юфть, сахар, мёд, воск и сукна и продавали их по выгодным ценам: кожи по 2 червонца за штуку, юфть по 6, сахару пуд по 6 червонцев, воску по 8, половинку кармазинного сукна по 60 червонцев, половинку карнового сукна по 8 червонцев и проч. В замен своих товаров торговцы привозили из Хивы шали, платки, шёлк, хлопчатую бумагу и другие тамошние изделия. Но иметь торговые дела с Хивинцами не всегда было безопасно: иногда на пути хищные партии нападали на караваны и грабили их, иногда и на месте, в самой Хиве, делали купцам притеснения. Так случилось в 1754 году: товары Сызранского купца Кандалаева и Самарского -- Рукавкина привезены были в город Хиву. Хан Каип взял их и, задержав хозяев с работниками в городе, велел ждать им уплаты денег. Они ждали долго, томимые неизвестностью. Рукавкин, соскучив ожиданием, уехал было из города; но Хан, узнав об этом чрез три дня, послал за ним в погоню 40 человек, которые и воротили его в Хиву. Приказчик купца Кандалаева 23 мая 1754 г. писал об этом к Самарскому Бургомистру Рукавкину и в Сызрань, и жаловался на своё положение. Неизвестно, чем дело кончилось; только пограничное Начальство знало об этом и сохранило жалобу приказчика купца Кандалаева в своём архиве.

До половины XVII столетия пустыни в России были ещё обширны, и всё народонаселение её простиралось только до 36 миллионов душ. В видах умножения народонаселения Екатерина II, вскоре по вступлении своём на престол, издала два Манифеста: один 4 декабря 1762, а другой 22 июля 1763 года [24], коими приглашались все иностранцы, кроме Жидов, а также и Русские подданные, бежавшие за границу, селиться в России, на местах пустынных, но привольных и обильных разными угодьями. Одни из них призывались в города для ремесленных или промысловых занятий; другие, именно колонисты, в качестве земледельцев или ремесленников, нужных в земледельческом состоянии. Правительство давало им льготы и денежные вспоможения. В города шли немногие, а большая часть селилась колониями; ибо улучшение земледелия составляло предмет особенных попечений Екатерины II и её преемников.

Манифестом 22 июля 1763 года объявлены колонистам следующие права и льготы:

1) они могут селиться на любом из участков, назначенных под иностранные поселения, и по прибытии принять присягу на подданство, всякий по своей вере и обрядам;

2) иметь свободное отправление веры по своим обрядам и строить в колониях церкви, Пасторов и церковнослужителей содержать на счёт колоний; но строго воспрещалось поселенцам склонять в свою веру кого-либо из Христиан других исповеданий, живущих в России, кроме Магометан;

3) колонистам не запрещалось заниматься фабричною промышленностью; им отводилось достаточное количество земли, 30 десятин каждой семье, и давалось вспоможение, сообразно с состоянием поселенца и тою пользою, которую ожидали от его деятельности; большее пособие давалось поселенцам на заведение фабрик или заводов; произведения таких фабрик, если они до тех пор не были выделываемы в России, могли быть, в течение 10 лет, вывозимы за границу, без платежа внутренней портовой и пограничной пошлины;

4) деньги, которыми казна ссудила колонистов на обзаведение, должны были уплачиваться ими по прошествии 10 лет со времени водворения, без процентов;

5) за ввозимое в Россию имущество, если оно назначено для собственного потребления поселенцев, не взималось никакой пошлины; сверх того дозволялось им ввозить беспошлинно товары для продажи, но не более как на 300 р. ассигнациями, и то если колонист прожил в России не менее 10 лет; в противном случае, при выезде его за границу он платит ввозные пошлины; поселенцы имели право выехать за границу во всякое время, но при этом обязывались отдать в казну часть имущества, нажитого ими в России;

6) колонисты, при первоначальном их поселении, пользовались льготами 30 лет, именно освобождались от всяких повинностей и платежей; после этого срока они должны были платить подати и нести повинности наравне с Русскими подданными; но вступление в военную и гражданскую службу не имело для них обязательной силы; свободою от податей и повинностей пользовались и потомки первых колонистов, во всё продолжение льготных лет;

7) колонистам предоставлялось иметь своё судопроизводство и расправу, также заводить в своих селениях ярмарки, торги, не платя за то никаких пошлин; им дозволено было просить и другие привилегии; издержки на переселение их Правительство брало на себя; каждая семья колониста, как ни была мала, получала 30 десятин удобной земли.

Явились вызыватели иностранцев, коим деньги выдавались вперёд, под верное обеспечение. Они заключили контракты с нашими Посланниками. Между ними оказалось много спекулянтов, которые подрядились доставить иностранных поселенцев в Россию; но, получив вознаграждение с числа привезённых людей, старались склонить их к обратному выезду ложными убеждениями и вербовать всех, без малейшего благоразумия, заботясь только о числе и собственных выгодах. Таким образом, в состав колонистов вошли люди, которые почти никогда не брали в руки сохи, и которые не принесли с собой ни искусства, ни капитала, ни нравственных качеств [25]. Неизвестная почва, новый климат, частые бедствия, неразлучные с началом предприятия, требовали и материальных средств и нравственных способов -- трезвости, деятельности и расчётливости. Но безрассудным выбором не окончились ошибки поселения колонистов, прибывших в С.-Петербург: надобно было перевезти их в Приволжские степи. Отправленные весною по воде, они прибыли в Сызранский уезд, где должны были остаться зимовать. С открытием весны колонисты приехали в Саратов, из которого отправились на отведённые им места. Но здесь не успели ещё выстроить для них домов; почему одни из них кое-как устроили шалаши из древесных ветвей, другие раскинули палатки. Когда же наступили морозы, положение пришельцев было ужасно. По совету Русских поселян, они построили землянки, для житья зимою; а для прокормления себя покупали в ближних селениях съестные припасы по дорогим ценам. Таким образом, на переезд из Саратова, постройку землянок и зимнее продовольствие колонисты истратили те 150 р., которые получили на обзаведение. Весною явились тысячи рабочих и выстроили колонистам домы. От Правительства дано было каждому семьянину по две коровы, по одной лошади и прочего скота, и заимообразно семена на посев. Но некоторые из них, не бывши никогда земледельцами, среди новой для них природы, не знали, как приняться за работу, и впали в крайнюю нищету. К этому присоединилось другое бедствие: Калмыки, дотоле ещё не усмирённые, воровали у них последний скот, даже иногда уводили жён и детей. Начальник колонистов при обозрении быта их нашёл, что некоторые из них дурно себя ведут, другие преданы праздности и потому находятся в нищете. За дурное поведение и леность их наказывали. Впоследствии для них построили в Саратове казармы и употребляли их в разные городские работы, давая им за то содержание, наконец, разослали в разные места по России, с паспортами, для прокормления. В колониях остались самые лучшие по поведению и трудолюбивые колонисты; особенно отличались этими качествами Голландцы, поселившиеся в 1772 г. в Екатеринштадте, которые, сверх хлебопашества, занимались разведением табака, доставлявшего им значительные выгоды. Население, продолжавшееся до 1774 года, составилось из Лютеран и Католиков, вышедших из Пруссии, Виртемберга, Гессен-Дармштадта, Бадена, Швейцарии и Голландии. Часть колонистов поселена по левому берегу Волги, начиная от устья реки Большого Иргиза, вниз почти до устья реки Еруслана, и по Волжским притокам Караманам и Тарлыку, в нынешних уездах Николаевском и Новоузенском. Места под колонии заняты единственные, изобилующие водами, лесом и лугами, хлебородные и богатые различными дарами природы. Колонии правильно распланированы; домы и надворные строения чистые, из хороших материалов, опрятные и со всеми удобствами в хозяйственном отношении. Для местного управления колонистами в 1776 году учреждена была в Саратове Опекунская Контора, подчинённая непосредственно Канцелярии Опекунства Иностранных Поселенцев. Ей повелено наблюдать за порядком в колониях, рассматривать, вместе с Воеводскою Канцеляриею, споры и жалобы поселенцев и производить по делам спорным суд и расправу. В 1782 году эта Контора, за прекращением колонизации, уничтожена, а дела переданы в Саратовскую Казённую Палату. Колонисты перешли в ведомство Саратовского Директора Домоводства, а главный надзор за ними поручен тамошнему Генерал-Губернатору. Потом, в 1797 году, Контора опять восстановлена, и колонии перешли в её ведомство. Управление колониями в хозяйственном отношении, до настоящего времени, сосредоточивается в этой Конторе, кроме дел уголовных, которыми заведывают местные Полиции и Суды. Часть колонистов, ещё вскоре по водворении их, переселена на линию между Моздоком и Азовом, а значительная часть их осталась в Саратовской губернии. К Самарской губернии отошло 66 колоний.

Хотя брожение народное в здешнем крае ещё не вовсе прекратилось; однако торговля с Уралом не прерывалась. Но в делах торговых заметны были важные злоупотребления в вывозе товаров. Русские купцы, между прочим, тайно провозили к казакам порох, железо, сталь, серу и другие запрещённые товары; даже при караванах приводили туда беглых людей из Самары. Вследствие этого в 1770 году последовал Высочайший указ, на имя Стольника Самарского и Воеводы Петра Баскакова, коим строго воспрещено делать это зло, и предписано на заставах осматривать товары чрез учреждённых Комиссаров; а казаков не велено даже перепускать чрез Урал.

Около этого времени, как говорит предание, у Уральских казаков было побоище с Самарскими казаками, а главное с Чувашами здешнего края, бывшими заодно с Самарянами, на берегу реки Чагана, выше города Уральска, в 30 верстах, там, где ныне Чувашский умёт. Самарские казаки, подговоренные Чувашами, или Чуваши казаками, прельстясь богатством Яика, забрались на эту реку и разгромили Ятов. Они нагрузили возы рыбой и отправили в Самару. С обозом поехали Чуваши, а Самаряне, как люди похрабрее, остались на Яике долавливать рыбу. Яицкие казаки, узнав об этом, стремглав бросились на Ятов и застали воришек врасплох. Яицкие витязи победили Самарских, потом пустились по следам обоза и нагнали Чуваш на реке Чагане. Чуваши, коих было очень много, почти все положены на месте. Овдовевшие Самарянки и Чувашенки, говорят Яицкие казаки, сложили песню: "Яицкие казаки, буерачные стрижи, побили, поклевали наших ясных соколов". На месте, где было побоище, Уральцы построили умёт, в виде сторожевого пункта, от будущих покушений чужих людей на их собственность, и назвали его, в память победы, Чувашским. Уральские казаки подавали жалобу в Военную Коллегию на Самарских жителей в том, что они тайно, воровски, приезжали на Яик и ловили в нём рыбу, в подрыв им; но токмо у них, писали они, с Самарянами состоялось побоище и смертное убийство. Вероятно, Правительство не оставило этого случая без внимания и распоряжения.

К этому времени относится начало учреждения кордонов, для пресечения всякого зла, а особенно набегов Киргизов. Линия кордонов тянулась от устья реки Торгуна, впадающей в Еруслан, вверх до истока первой; с вершины Торгуна она шла открытою степью на реку Малый Узень и, пересекши его, упиралась на крепость Узень, стоящую на реке Большом Узене, до устья речки Чертанлы; далее тянулась она вверх по Большому Узеню до Синих гор и оканчивалась в земле казаков Уральского войска. Кордоны были небольшие укрепления. В каждом находился казачий офицер, два урядника и 30 рядовых казаков конных, а штаб помещался в крепости Узене. Между кордонами были ещё учреждены пикеты, содержимые казаками. Кордонная стража охраняла границу от вторжения Киргиз-Кайсаков в Русские селения и Немецкие колонии. Дикари нередко вторгались туда, угоняли скот, грабили и уводили людей в плен и передавали их в Хиву, где они томились и умирали в тяжкой неволе. Летучая кордонная стража была грозою для хищных дикарей. Удалой казак, вооружённый пикою, саблею, пистолетами и ружьём, вихрем носился по линии, соглядая и сторожа хищного ордынца. При пикетах, на местах открытых и возвышенных, стояли длинные шесты, на которых, в случае опасности, днём поднимали флаги, а ночью зажигались пучки сена. Посредством этого телеграфа тотчас узнавали в крепости о набегах Киргизов. Тогда на всей линии поднималась тревога; летучие, как вихрь, казаки спешили на место опасности и преследовали неприятеля. Нередко бывали схватки казаков с хищниками, и в них казаки всегда оставались победителями, потому что Киргиз вооружён был одною укрючиною; притом же он большой трус, и при виде огнестрельного оружия панический страх обнимал его. Впрочем, при всей зоркости кордонной стражи, ордынцы иногда прорывались сквозь линию во время ночи или туманов и возвращались в свои кочевья с большою добычею. С приливом народа в Заволжский край, опасности становились реже и реже. Время и опыт научили Русских остерегаться и противоборствовать хищникам. Сами ордынцы, время от времени, начали входить в сношения с Русскими, и затем крепость Узенская и многие кордоны упразднены; остались только два: на Торгуне и Малом Узене, да один близь Камыш-Самарских озёр, на границе владений казаков Уральского войска.

Народ здешнего края ещё живо помнит ту кровавую пору, которую он так выразительно прозвал Пугачёвщиною. В 1772 году на реке Большом Иргизе шатался по зимовьям, хуторам, селениям и раскольничьим скитам бродяга. Этот бродяга был Емельян Пугачёв, Донской казак и раскольник, пришедший с фальшивым письменным видом из-за Польской границы с намерением поселиться на реке Иргизе, посреди тамошних раскольников. Он посеял разные плевелы в умах простого народа, таинственно проговаривая о Государе Петре III, что он жив и скрывается в здешнем крае. Мало-помалу Пугачёв огласился. В особенности жители слободы Мечетной (ныне город Николаевск) и другие селения, раскольниками населённые, были в связи с ним. В последнее время он жил там под именем сироты в раскольничьем ските [26] инока Филарета (по мнению одних схимника, а других -- иеромонаха, недавно пришедшего тоже из-за границы на Иргиз), имел уже соумышленников, советовался с ними тайно, и инок одобрил его безумное предприятие. Когда же Пугачёв решился привести в действие свой замысел; то пришёл в келью Филарета с умышленниками, вооружённый, воткнул саблю в пол и просил благословить его; Филарет, при всей злодейской шайке, отслужил молебен с водосвятием и, окропив водою, благословил его идти на царство. С Иргиза Пугачёв ушёл на Яик и там жил у одного казака в работниках. Тут он придумал хитрость, увенчавшую его замысел. Днём он работал, ночью спал в амбаре. В одну ночь хозяин заметил в амбаре огонь, светившийся сквозь щели, подходит тихонько, слушает: работник молится вслух и в молитве произносит некоторые имена царственных особ. Хозяин стучит, велит отпереть дверь и начинает спрашивать: скажи откровенно, кто ты. Хитрый пришлец признался ему, что он Царь Пётр III. Казак изумился и, выслушав от него заблаговременно обдуманную сказку о судьбе его, привёл в дом и объявил о том станице, сперва тайно, а после и явно. Бродяга этого-то желал и домогался. Казаки Яицкие недавно бунтовали против Правительства. Бунт хотя усмирён, но они таили в сердце злобу против своего Начальства. Это была искра, тлевшаяся под пеплом. Они готовы были снова поднять бунт при удобном случае, но недоставало предводителя и предлога; теперь нашёлся предводитель дерзкий и решительный, предлог выдуман важный. Недолго скоплялась ватага мятежников; поднято было знамя бунта, и всё пришло в смятение. Законная власть уже была слаба, а теперь решительно пала и потеряла всю свою силу. Так загорелся на Яике бунт Пугачёвский и обнял почти весь Заволжский край. На Яик спешили верные престолу войска. Симбирский Комендант, Полковник Чернышев, шёл к Оренбургу по Самарской линии; за ним, в подкрепление его, следовал туда же Генерал-Майор Фрейман, из Калуги. Чернышев взят в плен изменою и с 36 офицерами повешен. Самарский Атаман на Самарской линии действовал, разгоняя шайки мятежников, приблизившихся к Волге, для грабежа селений. Зло разлилось так широко, что недостаточно было этих сил для погашения его; потребны были сильнейшие меры против возрастающего зла. Императрица искала надёжного военачальника; выбор её пал на Генерал-Аншефа Бибикова. Александр Ильич спешил на позорище междоусобия. На пути чрез Москву он увидел столицу в страхе и унынии; там ждали после чумы нового бедствия. Жители с восторгом приняли Бибикова. Юный герой, усмиритель Польши, успокоив Казань, шёл к Оренбургу. Здешнее Поволжье наполнено было шайками разбойников. Киргиз-Кайсаки переходили чрез открытую границу, грабили хутора, угоняли скот, жгли селения, уводили людей в плен и перепродавали в Хиву, где в плену сгибло до 1380 человек. Бибиков распорядился так: Генерал-Майору Князю Голицыну со своим корпусом велел заградить мятежнику дорогу к Москве; отряд Генерал-Майора Мансурова прикрывал Самарскую линию, куда спешили также со своими отрядами Майор Муфель и Подполковник Гринев. Волга, от устья Самары до устья реки Еруслана и ниже, охраняема была частью войсками, частью местными обывателями. По распоряжению Бибикова всё пришло в порядок. "Дела мои, Богу благодарение! -- писал он в феврале, -- идут час от часу лучше; войска подвигаются к гнезду злодеев". Майор Муфель, с одною полевою командою, 29 декабря приблизился к Самаре, занятой накануне шайкою бунтовщиков и, встреченный ими, разбил и гнал их до самого города. Тут они, под прикрытием городских пушек, думали сопротивляться. Но драгуны ударили в палаши и въхали в город, рубя и давя бегущих. В это самое время в двух верстах от Самары показались Ставропольские Калмыки, шедшие на помощь бунтовщикам; они, увидев высланную против них конницу, побежали. Город Самара был очищен. Шесть пушек и 200 пленников достались победителю. Вслед за Муфелем вступили в Самару Подполковник Гринев и Генерал-Майор Мансуров. Последний немедленно послал отряд к Ставрополю, для усмирения Калмыков; но они разбежались, и отряд, не видев их, возвратился в Самару.

Полковник Бибиков, отряженный из Казани с четырьмя гренадерскими ротами и одним эскадроном гусар на подкрепление Фреймана, стоявшего в Бугульме без всякого действия, пошёл на Заинск, где 70-летний Комендант Мертвецов принял с честью шайку разбойников, сдав им начальство над городом. Бибиков выгнал и рассеял мятежников. В Бугуруслан пришла шайка Пугачёва и увлекла на свою сторону одного из жителей, по фамилии Карпова, провозгласив его Полковником. Он набрал толпу буйных и пьяных и производил в окрестностях города грабежи, но недолго. Прибывшие войска схватили его и отправили в Москву. Чрез год Карпов возвращён сюда для совершения над ним казни. Палач отсёк ему голову и воткнул её на пику. Долго она стояла на пике для страха народного. Наконец труп его сожжён, и прах развеян по ветру.

Гвардейский Поручик Державин, начальствуя над тремя фузелерными ротами, привёл в повиновение раскольничьи селения, находившиеся на берегах Большого Иргиза, усмирил ордынцев, кочевавших между Яиком и Волгою, и освободил до 1500 колонистов, бывших в плену у Киргизов. Узнав однажды, что множество народа собралось в одной деревне с намерением идти служить в шайках Пугачёва, Державин приехал с двумя казаками прямо к сборному месту и спрашивал о замысле народа. Двое из зачинщиков выступили из толпы и грозили ему. Народ готов был остервениться, но Державин строго на них прикрикнул и велел своим казакам повесить обоих зачинщиков. Приказ его был тотчас исполнен, и буйное скопище поселян разбежалось.

Между тем, крепости Тоцкая и Сорочинская были взяты Пугачёвым. Дабы придать более быстроты военным действиям, Бибиков поспешил в Бугульму, где встречен был известием о совершенном поражении Пугачёва, чему он очень обрадовался: "То-то жернов с сердца свалился", -- писал он 26 марта к жене своей. Дело пошло прекрасно. Но этот искусный и умный военачальник не успел довершить начатого им: измученный трудами, беспокойством и досадами, мало заботясь о своём уже расстроенном здоровье, он занемог в Бугульме горячкой и, чувствуя приближающуюся кончину, сделал ещё несколько распоряжений. Он запечатал все свои тайные бумаги, приказав доставить их Императрице, и скончался 9 апреля 1773 г. Казань желала похоронить его в своём соборе и воздвигнуть памятник своему избавителю; но, по требованию семейства, тело Бибикова отвезено в его деревню. Андреевская лента, звание Сенатора и чин Полковника гвардии не застали его в живых; умирая, говорил он: "Не жалею о детях и жене,-- Государыня призрит их; жалею об Отечестве". Державин воспел кончину Бибикова; Екатерина оплакала его и осыпала его семейство щедротами. Печальная весть о кончине его поразила ужасом С.-Петербург и Москву. Вскоре и вся Россия видела в нём невозвратную потерю. Державин, до конца своей жизни чтивший память первого своего покровителя, отозвался об нём так: "Посвятив краткую, но наполненную славными деяниями жизнь свою на службу отечеству, Александр Ильич Бибиков, по всей справедливости, заслужил уважение и признательность соотечественников; они не престанут воспоминать с почтением полезные отечеству дела сего знаменитого мужа и благословлять его память. Читая о службе и переменах в оной сего примерного государственного человека, всякий легко усмотрит необыкновенные его способности, мужество, предусмотрение, предприимчивость и расторопность, так, что он во всех родах налагаемых на него должностей с отличием и доверием был употребляем; везде показал искусство своё и ревность, не токмо прежде, в царствование Императрицы Елисаветы, но и во многих поручениях от Екатерины Великой, ознаменованные успехами. Он был хороший генерал, муж в гражданских делах проницательный, справедливый и честный; тонкий политик, одарённый умом просвещённым, всеобщим, гибким, но всегда благородным. Сердце доброе его готово было к услугам и к помощи друзьям своим, даже и с пожертвованием собственных своих польз; твёрдый нрав, верою и благочестием подкреплённый, доставлял ему от всех доверенность, в которой он был непоколебим; любил словесность, и сам весьма хорошо писал на природном языке; знал Немецкий и Французский языки, и незадолго предсмертно выучил и Английский; умел выбирать людей, был доступен и благоприветлив всякому; но знал однако важною своею поступью, соединённою с приятностью, держать своих подчинённых в должном подобострастии. Важность не умаляла в нём веселья, а простота не унижала важности. Всякий низший и высший чиновник его любил и боялся. Последний подвиг к защите престола и спасению Отечества соверша, кончиною своею увенчал добродетельную жизнь, к сожалению всей Империи тогда пресекшуюся".

Смерть Бибикова ободрила Пугачёва. Сволочь снова начала стекаться под его знамёна. Ставропольские Калмыки, в числе 600 кибиток, двинулись к Сорочинской крепости. Подполковник Милькович, человек умный и решительный, напал на них и воротил на прежние жилища. Мятежник пробрался в Казань; за ним ушли отсюда бывшие здесь войска, и снова воцарилась тишина в здешнем крае.

Между тем как Пугачёв, взяв Казань, Пензу, Саратов и многие другие города и пробираясь к Астрахани, преследуемый летучим отрядом Михельсона, помышлял тайно воротиться на Иргиз или уйти к Киргиз-Кайсакам, дорога в Заволожье была ему пресечена. Потерпев решительное поражение ниже Царицына в 150 верстах к Чёрному Яру, близь ватаги купца Соленикова, он бежал на Узени, где с сыном и 20 казаками, ещё ему верными, в беспрестанном трепете мог проскитаться только 20 дней. Там войска уже искали беглеца; разъезды были учреждены от Гурьева до Саратова. Сообщники Пугачёва, видя неминуемую гибель, сговорились выдать его Правительству в надежде на прощение, и не обманулись в этом. Пугачёв скрывался то в землянке, то на бахчах, близь села Александрова Гая (в нынешнем Новоузенском уезде), и боялся въезжать в селения, по уверению тамошних стариков, которые даже указывают следы землянки на берегу реки Большого Узеня. На коне и с оружием, он ещё страшен был казакам, потому что был силён. Однако ж казакам нечаянно представилась благоприятная минута: однажды, когда он сидел в кругу своих приближённых и ел арбуз, один из них попросил у него ножа отрезать арбуза и, обезоружив его таким образом, подал знак прочим; тут все на него бросились и связали ему руки и ноги. Казаки отвезли его в город Яик и сдали Коменданту Симонову. Вскоре прибыл туда Суворов и повёз мятежника в Симбирск, к главно-начальствовавшему над войсками Графу Панину. Пугачёв заперт был в деревянную клетку, окованный по рукам и по ногам. Три роты солдат, 200 казаков и две пушки сопровождали узника. Суворов неусыпно надзирал за ним, во всё время пути. В селе Мостах [27] на Большом Иргизе в это время случился пожар; Суворов не спал всю ночь и с обнажённою саблею сидел подле Пугачёва. В Коспорье, против Самары, ночью, в бурную погоду, Суворов переправился чрез Волгу, в началё октября прибыл в Симбирск и сдал пленника Графу Панину; отсюда отправили его в Москву, где совершена над ним достойная казнь. Здешние старожилы без ужаса не могли рассказывать об этой эпохе. Простой народ здесь часто отличает годы до и после Пугачёва: так сильно врезалось в память народа впечатление этого тяжкого опыта судьбы, равного язве, пожару, потопу и землетрясению.

При открытии наместничества, назначены были здесь следующие уездные города:

1. Бугульма, переименован из Татарской деревни Бугульмы.

2. Бугуруслан из заштатного города назначен уездным.

3. Бузулук был первоначально крепостью в цепи Самарской линии; основан в 1737 г. при образователе Оренбургской губернии, Статском Советнике Кирилове, в царствование Императрицы Анны Иоанновны Яицкими казаками на левом берегу реки Самары, близь устья реки Бузулука. Крепость недолго существовала на этом месте и была перенесена к устью речки Домашки и Банному озеру; потому что прежнее место было низменное и затоплялось водою в весеннее время. Поэтому прежнее урочище до сих пор называется старым городом, где и теперь видны укрепления жилищ, ров, вал и землянки. Новая крепость, распространённая до 800 саж. в окружности [28], была обведена земляным валом и деревянною стеною с рогатками, башнями на воротах и турами по углам. С башен и углов крепость угрожала чугунными пушками; с северной и восточной сторон обезопасивали её возвышенные берега рек Самары и Домашки и Банного озера. По открытии Уфимского наместничества Генерал-Поручиком Якоби в 1782 г., Бузулукская крепость была наименована уездным городом Оренбургской области. Чрез три года после открытия, Бузулук сильно пострадал от пожара. Там ждали главного Начальника Оренбургского края, Генерала от Инфантерии, Барона Иосифа Андреевича Игельстрема, ехавшего из Оренбурга в С.-Петербург. При встрече его приветствовали пушечною пальбою. Любопытные, встретив его у Оренбургских ворот, последовали за ним до его квартиры. Бомбардир, паливший из пушки, поспешая за любопытными, второпях не погасил фитиля, брошенного им в пороховой амбар. Генерал-Губернатор не успел ещё сменить лошадей, как пороховой амбар взорвало, и начался страшный пожар. Огонь, усиленный ветром, скоро превратил в пепел весь город. Сгорело до 300 обывательских домов, 2 церкви, и в пожаре погибло 6 человек. Начальник края оказал пособие беднейшим жителям, пострадавшим от пожара, и отправился обратно в Оренбург, чтобы принять скорейшие меры к возобновлению города [29]. Долго Бузулук возобновлялся. После этого происшествия, в нём прибавилась новая церковь во имя Архистратига Михаила, которая освящена в 1791 году. Первые жители города Бузулука были казаки.

4. Сергиевск. Об нём сказано выше.

5. Самара.

Все эти города были причислены к Оренбургской губернии.

6. Ставрополь причислен к Симбирской губернии.

Богатства Илецкой Защиты известны с весьма древних времён. Книга Большому Чертежу наименовывает реку Илез или Илек и говорит, что тут есть гора "Тустеби, по нашему - та гора соленая, ломают в ней соль". Илецкой Защите и теперь у Киргизов нет иного названия кроме старинного Тустюбя, слово в слово - Соль-гора; а на прежнюю разработку этой соли Ногайцами, потом Киргизами и сопредельными с ними Башкирцами, указывают многочисленные ямы, до сих пор, как говорят, ещё существующие.

При основании Оренбургской линии, во время управления краем Тайного Советника Неплюева, в 1744 году, посылан был в Киргизскую степь для разведывания Майор Кублицкий; он сделал около Тустюбя разведку в 53 местах, но глубже 3 аршин соляного пласта не проникал. Чрез год после него отправлен был туда же Ревельского драгунского полка Полковник Иннис, Англичанин; но о последствиях его разысканий ничего неизвестно, кроме лишь того, что с этих пор соляные копи начали разрабатываться и Русскими; добытая соль употреблялась в то время только на продовольствие войск; разрешено было и Башкирцам, в числе прочих, при обложении их ясаком, дарованных им от Правительства привилегий, разрабатывать эти копи безденежно. В 1746 году Губернатор, для пользы народной, испрашивал у Правительствующего Сената дозволение на свободную добычу Илецкой соли, с платежом в казну установленного акциза. В 1753 и 1754 годах, по указам Сената, ясак с Башкирцев и Мещеряков снят, а вместе с тем воспрещена им и безденежная добыча Илецкой соли; копи поступили в казённое заведование, и соль уже от казны продавалась желающим по 35 к. за пуд. Однако ж, прежние владельцы степи, Киргизы, ос-тавлены были при своём праве безденежного пользования солью. Право это впоследствии изменилось в том отношении, что Киргизов не самих лично допускали к разработке копей, а давали им выработанную на казенный счёт соль в неограниченном количестве. Ныне, когда Илецкая Защита лежит уже вне прежних границ Киргизской степи, которая в этом месте теперь начинается уже за рекою Илеком, положено отпускать Киргизам соль безденежно в количестве 9000 пудов ежегодно. Известно, что Киргизы почти вовсе не употребляют соли, или потребляют её очень мало, и что кроме Илецкой соли они довольствуются солью ещё из множества рассеянных по степи соляных озёр.

Около места разработки соли построена была в старинные годы крепостца, и для охранения её определена пехотная комплектная рота с артиллериею. Укрепление состояло из рогаток, которые считались, и действительно были, вполне достаточным оплотом против набегов хищных Киргизов. Вследствие этих преград и самое селение усвоило за собою название Илецкой Защиты. В 1832 году селение это обнесено бруствером и рвом. Но важнейшим событием была особая мера, предложенная в 1810 году Обер-Квартирмейстером, Полковником Струковым, и им же приведённая в исполнение. Мера эта состояла в том, во-первых, что для сбыта соли открыть новый, удобнейший путь к Волжской пристани в городе Самаре, на протяжении 320 вёрст, и, во-вторых, для охранения Защиты проведена новая таможенная черта с восточной стороны, по речкам Курале и Бердянке, а с юга -- по реке Илеку. Всё это приведено было в исполнение в 1811 году, а отрезанное от степи пространство между реками Уралом, Илеком и Берданкой, заселено Оренбургскими казаками. Таким образом, Илецкая Защита очутилась уже вне Киргизской степи, или, как в то время неправильно выражались, внутри пределов государства, тогда как эта степь принадлежала России с 1741 года.

В управлении Илецким промыслом происходили разные изменения. Сперва добыча соли производилась под непосредственным распоряжением главного Оренбургского Начальства; в то время она отдана была на откуп не на долгое время. Потом в Оренбурге учреждена была Соляная Контора; соль развозилась сухопутно вольнонаёмными возчиками к городу Стерлитамаку для сплава по рекам Белой и Каме, а далее Волгою до Нижнего Новгорода, для местных запасных магазинов. С 1790 года перевозка эта была прекращена, и добыча соли по 1806 год производилась, под распоряжением Оренбургской Казённой Палаты, исключительно для местного продовольствия жителей Оренбургской губернии. В это время годовой расход её был исчислен в 300000 пудов, а до 1786 года соли здесь добывалось ежегодно до двух миллионов пудов. С 1806 года Илецкие копи, в облегчение соляной операции, обращены в вольный промысел под управлением особой Экспедиции и с учреждением запасных магазинов для распродажи в Оренбурге и Уфе -- по сухопутной развозке, а в Стерлитамаке -- для сплава водою по реке Белой; при этом цена соли определена на месте выработки в 12 к., а в запасных магазинах несколько дороже, т.е. с надбавкою ценности провоза. В 1816 году, по проекту Струкова, определено Илецкий промысел распространить, и предположено соль добывать по правилам горных разработок, в количестве не менее четырёх миллионов пудов, с тем чтобы три миллиона пудов еже-годно доставлялись на Самарскую пристань. Для этой цели основано было новое сословие крестьян-солевозов, которые в числе 10000 душ и были приписаны к Илецкой Защите. Для главного управления промыслом образовано Правление в городе Самаре, а при выработке на месте -- Горная Контора в Илецкой Защите. В 1818 году Контора уничтожена, а Правление переведено из Самары в Илецкую Защиту.

Разведанное месторождение Илецкой каменной соли занимает площадь от востока к западу на 609, а от севера к югу на 982 сажени; глубина, тоже не вполне исследованная, 68 сажен. В 18 верстах отсюда есть другое, тоже богатое месторождение каменной соли, именно Мёртвые Соли. Богатства здесь такие, что в Бозе почивший Император Александр Павлович, обозрев Защиту 13 сентября 1824 года, воскликнул: "Боже мой, какое богатство!" и отменил добычу здесь соли подземными работами. Управлявший Илецким промыслом Струков таким образом оценивал богатство этого месторождения: "Добыча Илецкой соли должна быть упрочена на отдалённые времена; потому что этот источник есть богатейший в государстве и может снабжать наилучшею солью все места верхней части Волги, начиная от города Самары, а также и обе столицы и северо-западные губернии, и может заменить иностранную соль. Озёрные наши соли, Саратовские и Крымские, в сравнении с Илецкою, и низшего достоинства по качеству и от означенных мест удалены; выварочная соль, истребляя пространные леса севера по системе вод Камских, которыми снабжаются нижние области по Волге и Дону, как и прибрежья Каспийского и Азовского морей, может лишить все страны сии необходимого леса, да и самые варницы впоследствии затруднятся дровами, на выварку соли потребляемыми".

В 1850 году всё выработанное пространство содержало в себе в длину 110 сажен, в ширину 44 и в глубину местами 7, а местами 8 саж. Число рабочих бывает неодинаковое. Слой земли, прикрывающий площадь Илецкого района, разнообразный: есть и голый песок, есть и чернозём, способный к посевам белотурки.

Наряду с Илецким соляным промыслом в государственной экономии, время от времени развивался Елтонский и получил обширное значение. И сюда для возки соли с озера Елтона вызваны были из Малороссии тысячи крестьян, кои поселены были первоначально в слободах Покровской и Дьяковке, ныне в Новоузенском уезде, Николаевской, Владимировке и Царевке, в Царёвском уезде. Из них особенно замечательны возчики огромной слободы Покровской, лежащей против Саратова. Когда именно возчики первоначально пришли сюда -- нет сведений: они истреблены во время Пугачёвщины. Шайка разбойников, бывшая в Покровской слободе, сожгла Громадскую (Волостное Правление) со всеми хранившимися в ней делами, а тогдашнего Атамана (Старшину или Голову) слободы, Кобзаря [30], увлекла с собою в Саратов, где он казнён за верность престолу и непризнание самозванца Царём.

Народное предание говорит о солевозцах следующее:

Урочище, занимаемое Покровскою слободою, прежде называлось Новые Бакуры. Здесь, на самом берегу Волги, первоначально были выстроены плетневые соляные амбары. Для возки в эти амбары соли с Елтонского озера нанимаемы были разного рода люди, не исключая даже бродяг и беглых; последние укрывались здесь и промышляли кражею лошадей у Калмыков, кочевавших в соседстве. Фурщики или солевозцы по окончании возки, т.е. с наступлением зимы, большею частью, уходили зимовать на правый берег Волги, в селения, лежащие около Саратова, а иные устраивали себе плетневые хаты. Таким образом урочище Новые Бакуры мало-помалу заселялось. Поселенцы выстроили себе деревянную церковь во имя Покрова Пресвятыя Богородицы, от которой впоследствии селение их получило название Покровской слободы. В 1747 году возчики получили законное звание: указом Правительствующего Сената они вызваны были из разных губерний в Покровскую, слободу; в числе их много было Малороссиян. Кроме возки соли, они несли повинности лопатную и лоцманскую; зато от других были освобождены. Возку соли производили сперва по подряду с Саратовским купцом Лотухиным. В 1797 году по указу Сената они обращены были в казённых соляных возчиков, с освобождением от всех повинностей, и сверх того им назначена от казны плата -- с каждого пуда привезённой соли сперва по 10, а с 1807 года по 13 к. асс., и на каждого домохозяина отведено по 30 десятин земли. С этого времени солевозцы завели у себя обширное скотоводство, для поддержки коего, по ходатайству Начальника Саратовской губернии Белякова, им предоставлены ещё, сверх 30-десятинной пропорции, пространные степи, лежащие между Елтонским озером и рекою Малым Узенём. Пользуясь дарованными им угодьями и льготами, солевозцы довели скотоводство до такого размера, что могли выставлять под возку соли до 7000 пар волов и до 600 конных фур. Возка соли начиналась с 20 апреля и продолжалась до 1 ноября. В этот период времени каждый воловый транспорт должен был совершить 6, а конный 5 оборотов. Для складки соли было выстроено в Покровской слободе 18 деревянных корпусов. Время бытности казёнными возчиками солевозцы почитали самым счастливым для себя. В это время они сделались зажиточными. Рассказывают, что богатые украшали волов позолоченными рогами; некоторые из них повыстроили в слободах каменные домы. В 1828 году солевозцы переименованы в государственных крестьян. В настоящее время народонаселение слободы увеличилось гораздо более 10000 душ обоего пола, и она по обширности и хорошему устройству издавна звалась городком. В ней 3 каменные церкви.

Здешние Чуваши долго коснели в язычестве. Последние из них приняли святое крещение в начале XIX столетия. Особенно замечательно и торжественно происходил обряд этого таинства в селе Ивановке. Село это основано в 1771 г. при речке Безенчуке, в Самарском уезде. Жители его, сходцы из Симбирской губернии, принадлежали Графу Ивану Григорьевичу Орлову. Впоследствии, по смерти его, это имение по разделу досталось племяннице его, Графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской. Она скорбела, что жители этого села коснеют в язычестве, и употребляла все меры просветить их святым крещением, при содействии духовенства и благоразумной распорядительности бывшего управляющего имениями купца Клепикова. В 1829 году Чуваши согласились на крещение, а совершилось оно летом 1830 года. Очевидцы передают это событие так. На берегу реки Безенчука поставлена была временная походная церковь, в которой собралось многочисленное духовенство Ивановское и из окрестных селений. В ней оно ожидало Преосвященнейшего Филарета, Архиепископа Казанского и Симбирского (впоследствии Митрополит Киевский). На это священное торжество веры стеклись тысячи народа из разных селений. Приготовленные к принятию св. крещения стояли особо, разделённые на две толпы: одна состояла из женщин, девиц и грудных детей, другая из мужчин всех возрастов. У берега устроены были из досок две купели. Звон церковный возвестил о прибытии Преосвященного. По входе его в церковь духовенство начало совершать таинство, и Чуваши, в положенное по уставу церкви время, погружались в купели. После крещения совершено над некоторыми из них другое таинство - сочетание браков, вместо языческих, по обряду Христианскому. По окончании этих двух таинств Преосвященный служил обедню для новопросвещенных и приветствовал их назидательным словом. Всего окрещено в Ивановке 750 душ. Остался только один зажиточный крестьянин Захар Тимофеев Левкин, который, при всех усиленных увещаниях, никак не хотел принять крещения и, наконец, согласился с условием, если "будет крестною матерью его сама Графиня". Об этом донесли ей, и она охотно согласилась быть его заочною матерью. Он крещён 7 января 1837 года. Скоро после крещения Чуваш, в 1832 г., в селе выстроили каменную церковь. В 1842 г., обозревая здешние свои имения, Графиня посетила село Ивановку, была в доме своего крестника Левкина, наградила его и семейство подарками и всех Чуваш благодарила за то, что они приняли святое крещение; на берегу реки Безенчука, где они крестились, велела воздвигнуть памятники -- два каменных столба, а где была временная церковь -- каменную часовню. Со времени крещения Чуваш Христианская религия постепенно вытесняла языческие обряды. Кереметь, место мольбы во время язычества, запустела. Ныне Чуваши охотно ходят в церковь и свято исполняют её уставы.

Около 1840 года, по распоряжению Правительства, переведено было с Кавказа несколько семейств кочующих Ногайцев в Новоузенский уезд, на реку Еруслан. От казны выстроены были им деревянные домы со всеми нужными пристройками, очень красивые, опрятные и покойные. Деревушка устроена была при реке, обильной чистою водою и при роскошных лугах. Земли дано было им вволю, удобной и богатой растительностью. Правительство хотело, в виде опыта, познакомить этих номадов с оседлою жизнью. Ногайцы пришли на Еруслан с разным своим домашним скарбом. Подле них, в особом доме, поселен был благонадёжный государственный крестьянин для секретного надзора за ними. Чего бы, казалось, после этого им желать? Житьё раздольное и привольное. Они начали жить, водить скот, косить луга, пахать землю. Но мрачен был Ногаец на своём новоселье. Ему душно, невыносимо было в доме; он для него был тюрьмою. Мужчины с горя часто уезжали в степь и рыскали по ней без плана и без цели; женщины, тоскуя по кочевой жизни, подчас жалобно пели заунывные песни и плакали. Наконец, в облегчение своей грусти и тоски, Ногайцы поставили кибитки подле своих домов и жили в них весною, летом и осенью; только зимние вьюги и лютые морозы вынуждали их укрываться в домах. Нисколько лет жили они так и всё не могли привыкнуть к оседлой жизни. Наконец, с дозволения Правительства, они опять ушли на прежнее место для кочевой жизни.

Обозревая события Самарского края, историк должен неминуемо внести в свою летопись мрачную, грустную для потомства картину принесённого на реку Большой Иргиз раскола, который произвёл здесь в народных умах вековой застой. Вот данные для этого эпизода истории.

В 1762 году издан был Всемилостивейший Манифест, коим дозволялось бежавшим из России за границу возвратиться и селиться в местах пустынных. Из числа беглецов толпа раскольников, бывших в Польше, воспользовалась этою Монаршею милостью, возвратилась в юго-восточную Россию в числе 60 душ мужеского пола, под именем старообрядцев поповской секты, и поселилась с дозволения Саратовской Воеводской Канцелярии в Волгском уезде, по реке Большому Иргизу, на протяжении 60 вёрст, где никакого не было поселения, и где природа изобиловала всеми дарами. Старообрядцы приписались в дворцовые крестьяне и основали слободу Мечетную [32]. Вслед за ними начали переселяться к ним и жители других губерний. В ту же пору пришли к ним трое бродяг-лжемонахов: Исакий, Пахомий и Авраамий.

Исакий, именовавшийся Священником, поселился повыше Мечетной по течению реки Большого Иргиза, на острове Калач, с 25 товарищами и основал там свой скит, который долго именовался Исакиевским. Управлявший дворцовыми крестьянами Шагаров дозволил жить вблизи этого скита, в рассеянных по лесу кельях, женщине, именовавшейся инокинею Маргаритою, тоже с монашествующими сестрами, молодыми женщинами и девками. Впоследствии они соединены были в особый скит при озере, в 2 верстах от мужского скита.

Ниже по Иргизу, верстах в 6, недалеко от слободы Мечетной, поселился инок Пахомий с 17 товарищами. Этот скит назывался Средне-Никольским. Вблизи его образовался тоже скит женский, населённый называвшеюся инокинею Анфисою с сестрами. Еще ниже по Иргизу, в 45 верстах, близь удельной слободы Криволучья, завёл свой особый скит Авраамий, с 12 бельцами.

В мужских скитах вскоре были устроены, с дозволения Начальства, сперва часовни, потом церкви, а в женских -- моленные, и все они приняли названия старообрядческих монастырей, по именам престольных храмовых праздников; скит Исакия назван Верхне-Спасопреображенским мужским, Маргариты -- Покровским женским, Пахомия -- Средне-Никольским, Анфисы -- Успенским, Авраамия -- Нижне-Воскресенским. Таково было начало этих пяти монастырей.

Трудно проследить постепенный прилив народа в здешний край, как и в самые монастыри; даже Земская Полиция не знала числа раскольников. Но в 1827 году показано в монастырях следующее количество духовенства. В Спасопреображенском: Настоятель 1, Священников 8, Диаконов 2; в Средне-Никольском -- Настоятель 1, Священников 12, Диаконов 2; в Нижне-Воскресенском -- Настоятель 1, Священников 11, Диаконов 2. Все они были или беглецы из разных епархий, из духовного звания, или даже простые мужики, изучившие службу церковную и фальшиво выдававшие себя за Священнослужителей. Певцы были из бельцов и наёмных. В женских монастырях не было духовенства: там моление совершалось при чтениях инокинь, под руководством уставщицы. В 1797 г. считалось в монастырях 165 иноков. По 7 ревизии было иночествующих 206 чел. мужеского пола и 154 женского. В это время из числа первых выходцев из-за границы оставалось только 15 человек; прочие частью померли, частью перечислились в другие сословия. В 1828 году во всех Иргизских монастырях считалось населения до 3000. Одни жили собственно для богомолья, а другие для работ за условленную плату. На землях монастырских много было устроено дворов, амбаров и гумен. В 1840 году оказалось на лицо раскольников: в городе Николаевске -- поповской секты 1271 обоего пола и поморцев 10 душ; по уезду -- поповской секты 11032, поморцев 804 и молокан-воскресенников 482 души обоего пола.

В городе Николаевске у раскольников поповской секты была деревянная часовня, в коей служба совершалась по праздничным и воскресным дням уставщиком, мещанином Гаврилою Кожемякиным. По селениям, по мере отпадения жителей от Православия в раскол, везде строились старообрядческие часовни; везде были уставщики, а беглые попы временно наезжали для совершения треб и побора денег за требы.

Поселившись при реке Большом Иргизе с 1762 года, старообрядцы никаких не имели прав на присвоение себе земель, ими занятых. Правительство только что не стесняло их; но при соображении о размежевании земель обратило на них внимание. 1801 года, 27 ноября, дан Высочайший Правительствующему Сенату указ, в котором изображено: "Не вводя в общий раздел с смежными казенными селениями, отмежевать особо земли, владеемые издревле Иргизскими старообрядцами, и оставить неприкосновенно до распоряжения, какое об них впредь от Нас назначено будет". Вследствие сего, Саратовская Межевая Контора исполнила Высочайшее повеление, а в 1804 году это распоряжение новым Высочайшим указом утверждено, и земли отданы в вечное владение Иргизских монастырей, кроме женских. Из них, Верхне-Спасопреображенскому вместе с Покровским женским отведено 8312 дес. 1561 саж., Средне-Никольскому и Успенскому женскому -- 1562 дес. 207 саж. и Нижне-Воскресенскому -- 2660 дес. 1694 саж.

Старообрядцы Иргизские первоначально состояли в ведении Дворцовской Канцелярии, потом поступили, вместе с прочими дворцовыми имениями, в удел и были подчинены Тамбовской Удельной Экспедиции, а с 1808 года заведовала ими Саратовская Удельная Контора. Положенные в оклад при монастырях платили оброк наравне с удельными крестьянами. В 1828 году они переданы из удельного ведомства в казённое и подчинены надзору и заведованию губернского Начальства, а взамен их с землями взяты в удел из экономических равные по угодьям и доходам имения. Когда первые основатели скитов перемерли; то Настоятели выбираемы были в виде сельских старост и утверждались сперва Удельною Конторою, потом Казённою Палатою. Но бывали случаи, что звание Настоятеля переходило к людям другого сословия, поселившимся и жившим в монастырях: так, Саратовский купец Пётр Большаков, в иночестве получивший имя Прохора, более 35 лет был Настоятелем Нижне-Воскресенского мужского монастыря, а Хвалынский мещанин Силуан около 15 лет управлял Верхне-Спасопреображенским мужским монастырём. Поводом и основанием к избранию таких лиц были не нравственные качества и не известность подвижнической жизни, а происки честолюбия и корыстные виды. Чтобы сделаться Настоятелем монастыря, потребны были многие вовсе не похвальные качества: прикрыть себя глубоким смирением и вооружиться тонким лицемерием, одеваться в рубище, наружно постничать, не упускать времени службы, выполнять по лестовкам положенное по какому-то уставу число поклонов, сопровождаемых вздохами, бранить Православие и исповедников его, особенно табачников; ласкать бельцов и глупых старцев, чтобы из этой сволочи приготовить для себя партию, готовую подать в пользу их голоса при выборах; по-видимому заботиться о порядке и хозяйстве монастыря и, читая старинные книги, решительно толковать их вкривь и вкось и утверждать верования самые нелепые в людях глупых и суеверных. Вот какие люди попадали в Настоятели, которые очень дорого стоили монастырской казне. Настоятель, прежде всего, забирал в свои руки эту казну и, при помощи верного ему соумышленника-казначея, управлял ею безотчётно; заботился о доходах монастыря; рассылал послания к раскольникам на Дон, на Урал, в Сибирь, в С.-Петербург, Москву и другие места, обитаемые подобными суеверами, откуда присылали на Иргиз имена усопших для внесения в синодик и поминовения их за упокой, и при записках прилагали большие суммы денег. Настоятель мирянин деспотически распоряжался беглым попом, всем клиром и иноками, но терпел разврат и пьянство, потому что сам не был чужд этих пороков.

Богаты были старообрядческие монастыри. Мужской Верхне-Спасопреображенский имел у себя церковных украшений на 40000 р., древних священных книг 80 и сверх того редкий пергаментный свиток о службе и чиноположении духовном, 87 келий, 3 мельницы, обширное скотоводство и пчельник; при нём, в женском Покровском имущества на 10000 р. и 200 келий. В Средне-Никольском мужском: церковных украшений на 50000 р., 250 древних священных книг, 61 келья, мельница, большое скотоводство и пчельник; при нём, в женском Успенском церковных украшений на 15000 р. и 145 келий. Наконец, в мужском Нижне-Воскресенском церковных украшений на 100000 р., древних икон 450, келий 61, в том числе несколько каменных, обширное скотоводство, пчельник и в городе Волгске дом [33]. Ценность украшений показана иноками. Но можно ли верить им? Монастыри имели у себя огромные суммы. Какие же были источники богатства монастырей?

1) Земли тучные, плодородные. На них делались большие посевы пшеницы, которую убирали помочами из окольных старообрядческих крестьян, а отчасти и наёмными руками.

2) Скотоводство, при обширных степях и лугах, цвело и давало монастырям большие выгоды.

3) Отдача в оброк мельниц на реке Большом Иргизе.

4) Но главный доход монастырей был от подаяния доброхотных дателей, раскольников, приезжавших туда на богомолье; кроме того, из всех концов России присылались значительные суммы или на украшение церквей Иргизских, или за поминовение усопших. Кроме денег, Урал снабжал их рыбою и икрою, Дон вином, Сибирь присылала железо и другие вещи, Москва и Петербург снабжали церковною утварью, книгами и проч. Из пожертвованных вещей вносили в опись только те, кои считали нужным внести Настоятель и казначей, т.е. не очень ценные; драгоценности же оставались безгласными и пропадали без вести. Доходы были глубокою тайною для монастыря; их ведали только казначей и настоятель, кои по своему усмотрению расходовали их или клали себе в карман.

Монастыри немного тратили казны собственно для себя, потому что у них всего было вволю: и хлеба, и рыбы, и всякой провизии; притом большинство живших в них были люди неприхотливые, особливо старые и беглые, коим дан там приют. Самая крупная статья расхода был расход на вино, которого изводили в год не один десяток бочек для потребления иноков и для угощения посетителей разного рода. Только чиновничий люд всегда казался для монастырей внезапно налетавшими хищными птицами; чуть заслышится почтовый колокольчик -- в монастыре тревога, и звук колокольчика всегда считался более или менее зловещим или, по крайней мере, не к добру. Иноки смотрели из-за углов и даже с колокольни на приезжего, как дикие волки. Приедет ли мелкотравчатый чиновник из суда с какою-нибудь неважною бумагою, -- его напоят, накормят, успокоят и, при отъезде, дадут денег. За правило было: всякого задобрить; ибо всякого боялись, как бы не сделал какого зла монастырю. Приедет тайком беглый поп, -- его принимают, угощают, как редкого и дорогого гостя, потом выпроводят, тоже тайком, туда, где нужно исправить требы у старообрядцев, и порядком нагрузят карман его деньгами. Волшебная сила денег притягивала к монастырям Повытчиков, Секретарей, Заседателей, Исправников, Стряпчих, Судей, Чиновников Особых Поручений, Советников и даже Председателей: предлоги к посещению монастырей выдумывались благовидные, хотя и незаконные. Всех принимали, всех угощали и всем давали денег. Но из всей этой смеси чиновников, делавших набеги на скиты, страшилищем для них был Исправник: ему давали денег чаще и больше всех, без счёта. Чуть поскупятся, -- он собирал понятых и, окружив ими монастырь, объявлял Настоя-телю или поверку всех людей, проживающих в монастыре, пли заброд неводом в реке Иргизе. Эта мера поражала Настоятеля паническим страхом; чрез неё в первом случае открылось бы много беглых из разных мест и даже из Сибири, во втором -- много младенцев, рождённых в женских скитах и бросаемых в реку. Тут Настоятель уже соглашался дать такой калым, какой требовал Исправник. Бывали случаи, что промотавшийся какой-нибудь Начальник чрез Исправника брал из сундуков монастырских, как из своего, столько, сколько хотел. Отказать нельзя было. В таком разе приходилось платить вдвое больше. Иначе грозили донять чем-нибудь и все скиты стереть с лица земли. Предлогов к притязаниям и взысканиям была бездна. Дозволения на постройки часовень, а особенно церквей, покупались неимоверно высокою ценою. В 1830 годах из Верхнего монастыря бежал беглый поп и украл деньгами и вещами на сумму более 15000 р. Не забывали себя и Настоятели с казначеями; крали казну скитскую и не только обеспечивали себя на чёрные дни, но даже пускались в скрытную торговлю под фирмою родных или соумышленных с ними раскольников.

Иргизские скиты образовались из беглецов, преследованных за преступления и прощённых только по милосердию Монаршему. Одно уже это даёт право думать, что здесь были люди сомнительного поведения: хороший человек ни за что не променяет своей родины и отчизны. Кроме того, люди эти отступники от Правоверия и заражены самым глупым и нелепым суеверием; следовательно, они были вне законов гражданских и уставов истинной церкви. Составив в своём духе скиты в местах уединённых, куда слабо проникала сила законной власти или потворствовала им из видов корысти, они жили по внушению страстей своих, ничем и никем не обуздываемых, и были сами себе закон. Подле двух мужских скитов жило множество женщин, большая часть коих были сомнительного поведения; подле третьего была большая слобода поселян. Так называемые иноки ходили к ним и днём и ночью, прогуливались с ними в лесах; равно во всякое время открыт был женщинам вход в скиты мужские; иногда женщины проводили целые ночи в мужских скитах, а иноки в женских, и это не считалось нарушением скитских правил. От таких связей рождались дети, которые тут же и воспитывались под именем сирот. Многие девицы, родившие детей, умерщвляли их и бросали в реку Иргиз. Пьянство развивалось в широких размерах и прикрывалось одною наружною личиною, лицемерием, и то лишь при людях посторонних. Таков был обыденный образ жизни Иргизских монахов. Но он ярче обрисовывался во время монастырских помочей.

Летом, когда наставала пора жатвы хлебов, Настоятели скитов созывали на помощь раскольников из всех окольных селений по обоим Иргизам. Для этого покупали несколько бочек вина. На помощь приходила вся молодёжь: парни и девки, иногда по нескольку сот. Работа в полях кипела: хлеб дружно снимался с корня и складывался в копны и скирды. После работ в монастырях обыкновенно начинался пир горой. Скиты делались похожими на шумные торжища, на коих совершались оргии и всякого рода зазорные деяния. Тут вокруг монастырей происходила гульба в самом шумном и обширном размере: составлялись хороводы с песнями; в хороводах участвовали и иноки, толпы коих гуляли с девицами по лесу. Пьянство продолжалось всю ночь. Чего тут не было! Молодые женщины и девицы иногда оставались гостить и гулять в монастырях на несколько дней.

Все Иргизские монастыри, по наружному их виду, были ничто иное, как собрание крестьянских изб, называвшихся кельями, безобразно и без всякого порядка устроенных. Строения ставились как попало: иное глядело на восток, другое на юг; одно к другому стояло или задом, или боком, с окнами маленькими, часто одними волоковыми; при избах -- тёмные чуланы с прорезанными в стенах щелями. Под полом некоторых келий находились тайные выходы, где иногда скрывали беглых; из-под некоторых келий проведены были подземные ходы, для побега беглых в случае обыска. В каждой келье была божница, наполненная медными образами; по стенам развешивались чётки или лестовки разных родов. В средине кельи стояли сперва моленные или часовни, а впоследствии на местах их устроены были формальные деревянные церкви, в старинном вкусе. Оград вокруг скитов сначала никаких не было. Все постройки делались из растущего подле скитов леса дубового, осинового, липового и осокоревого. Из них Верхний, 1798 г. 7 октября, ночью сгорел; жертвою огня сделалась церковь и с нею 79 келий; но в следующем году скит вновь выстроен, в более удобном и красивом виде. Молва носилась, что это сделал купец Злобин. Там же в 1820 годах с дозволения Саратовского Гражданского Губернатора выстроена каменная церковь во имя Преображения Господня, при ней ризница, два каменных дома и до 100 келий, и самый монастырь обнесён деревянною оградою. По примеру этого скита, и прочие огорожены были деревянными тынами или заборами. Немного спустя женский скит Покровский тоже сгорел. Ревнители расколов, Хвалынске купцы возобновили его в лучшем виде, и народонаселение его значительно увеличилось: настоятельница этого скита, Волгская купеческая сестра Алаева, Надежда, имела там при себе 80 монахинь и 120 белиц, молодых девок. Теперь места женских скитов, где так долго росли одни нравственные плевелы, покрыты бурьяном и разными сорными травами и мусором.

Служба в Иргизских монастырях была чистый обман. В церквах находились богатые иконостасы; пред иконами горели десятки лампад и сотни свеч. Когда старообрядцы ожидали к себе посетителей, то множество иноков, чинно одетых в древнее монашеское одеяние, стояло в церкви, особенно во время всенощных, с степенно-суровым видом; впереди иноки старики, покрытые сединами, которых нередко называли схимниками; в алтаре беглый поп священнодействовал смиренно и благоговейно; на клиросах стояло по 25 громогласных певцов, чинно, хотя и нестройно, поющих; толпы монахов рассеяны везде по церкви, дряхлые впереди с костылями; чтецы читали неспешно, внятно, благоговейно; всё это сборище людей крестилось один в один и в одно время, и стройно клало поклоны малые и земные. Богослужение продолжалось 4 и 5 часов сряду. Православный прельщался наружным порядком и благолепием; но всё это была одна личина, притворство, обман. Здесь не думали о спасении души, исключая разве немногих старцев; здесь помышляли только о том, как бы приобресть больше доходов и пожить нараспашку, по своей воле; здесь всё было наёмное: беглый поп, за уменье и терпенье выдерживать благоговейную или благочестивую наружность, получал значительную плату; певцам из бельцов, крестьян и беглых давали вина пред службою и во время её, чтобы громче пели и терпеливо переносили скуку, но с тем, чтобы выдерживали благоговейный вид пения; схимники и иноки обязаны были постоянно ходить в церковь, выдерживать стоянку и показывать вид притворного благоговения за плату податей и повинностей за них по их обществам. Уставщики следили за этим и учили притворству и лицемерию. Одним словом, в монастырях раскольничьих разыгрывались своего рода комедии. Тоже было и в женских скитах, деревенских часовнях и моленных.

Прикрыв себя иноческою одеждою, лицемеры старообрядцы питались изобильною и вкусною пищею. В реке Большом Иргизе они ловили для себя много рыбы; с Волги, из городов Волгска, Хвалынска и Саратова, раскольники доставляли им множество красной рыбы; пшеница родилась на собственных землях и мололась на собственных мельницах; высшим сортом муки снабжали со своих крупчаток покровители расколов -- Волгские купцы; Уральские раскольники присылали в Иргизские монастыри целые транспорты рыбы всякого рода, икры и балыков; молока и масла было вволю от своего скотоводства. Поэтому стол у иргизских иноков был такой, какого никто из них и тени не видал в мирской жизни. Общая трапеза существовала только для вида; в неё редко ходили иноки, а по большей части ели в кельях. Тайком монахи употребляли в пищу кур, гусей, индеек и говядину; но за смертный грех считали есть картофель и курить табак. Постничали только при посторонних, из одного лицемеря, и скитский устав о брашне оставался у них без малейшего исполнения. Вино пили и рано и поздно, и в будни и в праздники, даже во время службы церковной, и пили несравненно больше, чем миряне.

При такой обстановке, раскол Иргизских монастырей не мог не быть приманчивым для тунеядцев. Были и другие причины соблазна. Все вообще богатые раскольники помогали бедным. Волгский купец В. Злобин был ревностный раскольник: кто обращался к нему из Православных, того он защищал в судах и, как говорится, выводил в люди, т.е. давал средства обогатиться, но с условием обратиться в раскол. В этом же духе действовали и другие богачи раскольники в Волгске, Хвалынске и Саратове. Раскольники щедро платили беглым попам за службу и исправление треб. Деньги соблазняли Православных Священников, которые бросали свои приходы и уходили к раскольникам, где жили привольно, и во всяком изобилии до роскоши. Мирян тоже соблазняла жизнь раскольников по своим прихотям, без соблюдения строгих порядков, существующих в Православии; у них браки совершались между несовершеннолетними, без обысков, без разбора родства; раскольник не обязывался каждогодно говеть, мог свободно предаваться распутству, без всякой за то ответственности, и в праздник сидеть дома. Всё это льстило черни, и она, оставив Православие, охотно шла в раскол.

По всем этим данным можно судить, что раскол Иргизских монастырей был вреден во многих отношениях: 1) Иргизские раскольники сманивали Православных Священников, и справляли их сами, по своим каким-то нелепым обрядам; таких попов было в одном Нижне-Воскресенском монастыре до 50. Сверх службы в монастырях, их посылали по селениям для исправления треб у раскольников, которые платили им весьма щедро. 2) Раскол соблазнял многих Православных; даже Малороссияне, твёрдые в вере, не устояли против него. 3) Раскол вреден был для нравственности: в монастырях царствовали распутство и пьянство безбоязненно и свободно. 4) Раскол дозволял держать беглых; раз, в одном Нижне-Воскресенском монастыре открыто было до 49 человек беглецов из разных мест, даже из Сибири. 5) Раскол разобщал людей с людьми: раскольник считал Православных исповедников еретиками; он не ел и не пил с ними, сообщение замаливал поклонами и не считал грехом сделать всякое зло еретику, т.е. Православному.

Слишком 60 лет существовали Иргизские монастыри. Постепенно развиваясь, увлекая тысячи простодушных поселян из недр Православия, они, как великое зло, обратили наконец на себя внимание Правительства, которое сочло необходимым положить конец их своеволию и вреду; ибо уже не было более возможности терпеть мерзостей и проделок, на которые посягали Иргизские старообрядцы. Бывший Саратовский Гражданский Губернатор Князь А.Н. Голицын первый заговорил об уничтожении монастырей. В 1828 году он писал Министру Внутренних Дел, что Иргизские монастыри суть убежища праздности и разврата и рассадники раскола, и что необходимо уничтожить их.

По внимательном соображении дел об этих монастырях, открывалось следующее:

1. Общество это сделалось самостоятельным с того времени, как последовали указы, освобождавшие его от рекрутской повинности и утвердившие за ним земли в исключительное владение, посредством межевания. Но эти указы давали права только тем старообрядцам, которые вышли из-за границы.

2. Состояние иноков не есть наследственное. Со смертью их должны кончиться и преимущества их.

3. Распространять эти преимущества на Иргизские монастыри значило бы сравнять их с Православными монастырями. В другом смысле, это было бы то же, что Правительство печётся о распространении раскола.

4. Посему, существование мужских монастырей следует считать зависящим только от тех старообрядцев, которые считались налицо в 1797 году и поныне остаются в живых, и ещё от тех, которые в последующее время причислены окладом, хотя, впрочем, без всякого законного основания. По смерти их церковные и другие строения и земли должны обратиться в ненаселённое имение уделов.

5. Затем, все живущие в монастырях мужских своими домами и в монастырских зданиях, равно и все, населяющие женские монастыри, принадлежа к разным сословиям, должны считаться самовольно поселившимися на землях удельного ведомства. Никакая давность не может давать им права оседлости; ибо они жили в монастырях по паспортам, т.е. в виде временных посетителей, и все повинности за мужеский пол отправлялись по тем состояниям, к которым они принадлежали.

На этом основании, дабы с одной стороны избавить край от вреда, наносимого развратом и соблазном старообрядцев Иргизских монастырей, а с другой -- сколько возможно избежать решительных мер к уничтожению этого общества, Князь полагал постановить следующие правила:

1. Иргизские монастыри считать существующими только в продолжение жизни иноков, бывших налицо в 1797 году и в последующее время формально причисленных к монастырям. По смерти их монастыри уничтожить, а земли, коими они владеют, передать уделу.

2. Монастырям строжайше воспретить вновь принимать в монашество и для постоянного жительства новых лиц.

3. Равномерно воспретить им приём беглых попов, и с последними, в случае поимки их, поступать как с отступниками от правил господствующей церкви.

4. Проживающим в своих домах в монастырях по паспортам дозволить жить там, доколе домы их будут способны к тому, без возобновления.

5. Мирян и не причисленных в оклад выслать в места их жительства, и впредь посещение ими монастырей ограничить не более, как тремя месяцами.

6. Монастыри подчинить более строгому надзору Полиции, в видах преследования разврата и пресечения соблазнов.

7. Утверждение избираемых в монастырях Настоятелей предоставить, вместо Удельной Конторы, Гражданскому Губернатору; ибо лица эти, по существу своих обязанностей, должны подлежать более полицейскому надзору, чем хозяйственному.

Меры эти -- писал справедливо Губернатор -- не содержат в себе никакого нового узаконения; но истекают из существующих законов о порядке, тишине, спокойствии, преследовании соблазнов и пресечении праздношатательства. Они были бы не нужны, если бы обращаемо было надлежащее внимание на поведение монастырей. Если бы число монашествующих старообрядцев было ограничено тем количеством, какое было их в 1797 году; тогда достаточно было бы одних обыкновенных способов, предоставленных местной Полиции, остановить стремление праздных людей в эти обители и удерживать их в положении, приличном скромным убежищам от света, не допуская иноков до привлечения последователей раскола. Меры эти можно осуществить, и тогда монастыри сами собою уничтожатся. Побуждением к принятию этих мер был видимый, явный вред, происходивший от Иргизского раскола гражданскому благоустройству, т.е. суеверный образ мыслей того общества и несогласие его с установлениями господствующей церкви. Цель этих предположений -- пресечь разврат Иргизских старообрядцев, привлечение ими в свою секту простолюдинов и, наконец, постепенное уничтожение этого вредного общества.

По крайней мере, нужно ограничить его особыми правилами, если уже нельзя прямо и решительно уничтожить эти вертепы безнравственности.

Вследствие этих соображений, Правительство усилило надзор местной власти над всеми людьми, населявшими Иргизские монастыри. Предписано было:

1. В отношении к беглым духовными лицам: а) беглецы эти ни под каким предлогом никуда не должны отлучаться; в противном случае с ними будет поступлено, как с бродягами; б) вновь явившихся беглых Священников и Диаконов не принимать; всякого пришлеца без законного вида представлять к Земскому Исправнику, который, взяв его под стражу, должен отобрать от него допрос и вместе с грамотою, буде она есть, представить его к Гражданскому Губернатору, от коего получить разрешение.

2. В отношении к инокам и бельцам: а) ни один инок и белец не должен отлучаться из монастыря без разрешения Гражданского Губернатора; б) вновь в иноки не постригать, равно и не принимать в бельцы. Оба эти пункты относятся и до женских монастырей.

3. В отношении к людям других званий, жившим или временно бывающим в Иргизских монастырях: а) крестьяне, к монастырям приписанные, не должны отлучаться без ведома монастырского Начальства, которое должно знать, куда и зачем кто-либо из них отлучается; б) имеющие оседлость в монастырях должны иметь срочные узаконенные виды; в) люди, временно проживающие в монастырях, нисколько не должны быть терпимы без узаконенных видов; г) в случае просрочки, поступать с ними по силе законов; д) никто не может выбывать из монастырей, равно и въезжать в них, без ведома монастырского Начальства.

4. В отношении нравственности: а) всякого рода распутства, особенно пьянство и прелюбодеяние, отвращать предварительными строгими мерами; б) совершенно не допускать никаких посещений посторонних лиц, в особенности подозрительных, сколь бы ни были благовидны предлоги, ими объявляемые; в) сообщение монастырей мужских с женскими прекратить, кроме случаев самых необходимых.

5. В отношении к монастырскому Начальству: а) монастырское Начальство обязано исполнять со всею точностью всё вышесказанное; б) оно должно ограничиться количеством лиц по числу монастырей, т.е. тремя Настоятелями, кои, сверх монастырских обязанностей, должны отправлять должность сельских старост; в) главный Настоятель обязан иметь надзор над всеми монастырями, не исключая и женских; каждый месяц он доносит, чрез Исправника, Гражданскому Губернатору о состоянии монастырей, с объяснением особенных происшествий, в продолжение месяца случившихся; о чрезвычайном же доносит бессрочно; г) выбор, утверждение и смена монастырского Начальства должны непосредственно зависеть от Гражданского Губернатора.

После этого начались ревностные увещания со стороны Православных пастырей, и скоро небесная истина озарила одну из обителей Иргизских: 14 мая 1829 года иноки Нижне-Воскресенского монастыря вошли с прошением к Саратовскому Преосвященному Моисею о присоединении их к Правоверию чрез Настоятеля своего, инока Никанора. Духовная Консистория, по истребовании, откуда следует, нужных сведений, постановила:

1. Монастырю быть общежительным и именоваться уже не раскольническим или старообряцким, но единоверческим Воскресенским; а дабы в прочих монастырях возбудить соревнование, учредить его классным, с оставлением всех угодий и земли.

2. Настоятеля монастыря оставить в этом звании, буде пожелает, рукоположить его в иеромонахи по старопечатным книгам.

3. На этом основании, постричь в монашество и тех лиц, кои будут освобождены от податного состояния и пожелают такого пострижения.

4. Священников и Диаконов, кои согласятся быть у них, определить или вновь посвятить по избранию братии монастыря, определив число их соразмерно необходимым потребностям, какие будут представлены ею; беглых разослать по принадлежности к их епархиальным Начальствам, для поступления с ними по законам.

5. Церкви, в монастыре находящиеся, освятить по старопечатным книгам.

6. Во всём, что будет касаться до монастыря и Священно-церковнослужителей, равно и в каком отношении быть им к епархиальному Начальству, поступить по точной силе Высочайше утверждённых постановлений, с коих, равно и с пунктов Московских старообрядцев и указов Святейшего Синода, дать Настоятелю, для руководства, копии.

7. Благочинному наблюдать, всё ли исполняется, и обо всём рапортовать епархиальному Начальству.

Всё это было утверждено, с добавлением: 1) состоять монастырю в 3 классе; 2) иноков в нём оставить только 12. Таким образом монастырь открыт единоверческим в 1829 году, 21 сентября. Некоторые иноки, соблазнённые суеверами, им подобными, отказались принять единоверие, и высланы вон. В этом монастыре две деревянные церкви, крытые железом, одна во имя Воскресения Христа Спасителя, холодная, другая во имя Рождества Богородицы, тёплая, с приделом во имя Святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова. Ризница и прочая утварь церковная -- богатые и в достаточном количестве. Монастырь обнесён деревянною оградою; в нём два каменных дома и 9 для братии деревянных флигелей, кроме других служб и строений. Но ни пример обращения Нижне-Воскресенского монастыря в единоверие, ни увещания Православных пастырей, ни резкие ограничения, сделанные Правительством относительно надзора за поведением и образом жизни монашествующих, не действовали на прочие монастыри, Верхне-Спасопреображенский и Средне-Никольский. Уныло и грустно вспоминая прежнюю свою раздольную, разгульную и зазорную жизнь, иноки их не хотели расстаться с грубыми и дикими её приятностями, всё ещё мечтали о прежней доле, надеясь, что она опять к ним возвратится, и в этой мечте уверяли тунеядцев, в монастырях проживавших. Несколько лет длилось их упорство. Увещания не вразумляли суеверов; Начальства духовное и гражданское доносили об этом Правительству. Наконец, ударил последний час упорству их. В 1836 году последовало Высочайшее повеление обратить эти остальные два монастыря в единоверческие, по примеру Нижне-Воскресенского, а женские скиты уничтожить. Пока Начальство в Саратове собиралось на месте исполнить Высочайшее повеление, раскольники Иргизские уже знали решение их участи и приготовились к сопротивлению. Саратовские чиновники не замедлили прибыть в город Николаевск и, сперва явившись в Средне-Никольский монастырь, объявили Царскую волю. Раскольники грубо и дерзко приняли их и оказали явное сопротивление власти. Ни кроткие внушения, ни добрые советы не действовали на них. Силою нельзя было действовать: в монастырь стеклись толпы поселян раскольников из окольных селений по призыву иноков, на защиту общества. Тут из среды невежд слышались дерзкие слова: не дадим правую веру попирать антихристам и табачникам. О сопротивлении донесено было Саратовскому Гражданскому Губернатору. Начальник Губернии и сам поспешил приехать в Николаевск, взял с собою вооружённую роту конной артиллерии, квартировавшую в Саратове, жандармскую команду и пожарные трубы с нужною прислугою. Сведав об этом, иноки велели бить в набат при церквах. Тревога происходила целый день. На звук набата спешили в монастырь тысячи раскольников, вооружённых ружьями, кольями, дубинами, косами и, наполнив Средне-Никольский монастырь, загородили собою церковь, ризницу, кельи, крича: "Не дадим церковь и монастырь на поругание". Губернатор долго убеждал ослушников, и всё без успеха. У ограды стояли заряженные пушки. Но сперва были посланы артиллеристы и жандармы вытеснить чернь из монастыря; однако эта мера не имела успеха: невежи легли на землю и кричали: "Давите нас, мы умрём за веру". После этого употребили другое средство: из пожарных труб стали поливать чернь водою; а на дворе был жестокий мороз. Чернь уступила силе воды и ринулась бежать чрез ограду за монастырь. Там команды хватали поселян и отправляли чрез понятых под арест в город; наполняли раскольниками домы, клети, амбары, сараи и поставили везде караулы. Тут покорились и иноки. Они дали подписки в слышании Высочайшего повеления и отзывы, кто из них согласен принять единоверие и кто не согласен. На другой день освятили церковь по старопечатным книгам и открыли монастырь под именем единоверческого. Таким образом тревога суеверных и дерзких старообрядцев, при благоразумном распоряжении Начальства, обошлась без кровопролития.

В то же время женские скиты подле Никольского и Спасопреображенского монастырей были закрыты, и проживавшие в них женщины и девицы разосланы в те общества, к коим принадлежали. Только Верхний Спасопреображенский мужской монастырь некоторое время упорствовал и не сдавался, отстаивая свою независимость, потому что был из всех богатейший. Там Настоятель и казначей, люди хитрые, уговаривали иноков и окольную чернь защищать обитель, хотя бы это стоило самой жизни, во имя веры. Но скоро и этот приют и рассадник суеверия сокрушён и переименован в единоверческий монастырь. Упорных и зловредных Начальников его, Настоятеля. Хвалынского мещанина Силуана и казначея, Волгского купеческого сына Платона, судили, других тунеядцев, не согласившихся принять единоверие, выгнали и отправили в места прежнего жительства. В преобразованную обитель назначили умного Настоятеля. Туда же переведены иноки из монастыря Никольского, а последний обращён в женский единоверческий, в который перевели Настоятельницу и монахинь из Черниговской губернии.

Обращение Нижне-Воскресенского монастыря из раскола в единоверие было при Епископе Моисее, после -- Екзархе Грузии; обращение остальных двух монастырей -- Средне-Николаевского и Верхне-Спасопреображенского и уничтожение скитов женских, Покровского и Успенского, произошло при Епископе Иакове, после -- Архиепископе Нижегородском; при нём в 1836 году обращено к Православию из раскольнических сект в епархии 1558 человек, в 1837 г. -- 1957, в 1838 г. -- 1221, в 1840 г. -- 1479, в 1843 г. -- 7823, в 1844 г. -- 1816 человек.

ОТКРЫТИЕ САМАРСКОЙ ГУБЕРНИИ, УЧРЕЖДЕНИЕ РАЗНЫХ УПРАВЛЕНИЙ И СОСТОЯНИЕ ГУБЕРНИИ.

Государь Император в указе, данном Правительствующему Сенату, 6 декабря 1850 года, Высочайше повелеть соизволил: для облегчения местного управления губерний Оренбургской, Саратовской и Симбирской, образовать на левом берегу Волги новую губернию под названием Самарской, в которой городу Самаре быть губернским городом, и меру эту привести в действие с 1 января 1851 года. Для выполнения этой меры назначен Начальником новой Самарской губернии Тайный Советник Волховский, бывший Вологодсий Гражданский Губернатор, а для присутствования при открытии губернии Член Совета Министерства Внутренних Дел Тайный Советник Переверзев.

Открытие губернии совершилось по церемониалу, начертанному предварительно Начальником Губернии, следующим порядком: 1 января 1851 года, в 9 ¹/₂ часов утра, все лица, служащие в присутственных местах города Самары, дворяне и почётные лица из местного и иногородного купечества собрались в доме, занимаемом Начальником Губернии, откуда в 10 ¹/₂ часов отправились в собор для слушания Божественной литургии, которую совершал Преосвященный Феодотий, Епископ Симбирский и Сызранский, нарочно приглашённый в Самару для этого торжества. По окончании литургии Преосвященный произнёс слово, в котором между прочим объяснил, что некогда на месте нынешнего города Самары Святой Алексей Митрополит, проездом в Золотую Орду, водрузил крест и сказал: "Здесь будет град велий". Указав этим на связь пророчества Святителя с возведением Самары на степень губернского города, Преосвященный благословил город Самару образом Св. Алексия Митрополита.

Вслед затем, совершив со всем тамошним духовенством молебствие с коленопреклонением, Преосвященный открыл торжественный крестный ход из собора в дом, предназначенный для помещения Губернского Правления, предшествуемый хоругвями, Святыми иконами, животворящим крестом и клиром, при пении священных гимнов и звуке колоколов во всех церквах. Вслед за ним, при многочисленном стечении народа, следовала процессия чинов: Гражданский Губернатор, Член Совета Министерства Внутренних Дел, Вице-Губернатор, Советники Губернского Правления, Жандармский Штаб-Офицер, Управляющие казёнными землями и Удельною Конторою, Члены Уездного Суда, Городничий, Члены Земского Суда, Казначей, Землемер, Городовой и Уездный Врач, Уездный Стряпчий, Члены Городового Магистрата; за ними остальные лица присутственных мест, дворяне, Члены Городской Думы и граждане г. Самары. В зале Губернского Правления Начальник Губернии прочитал Высочайший указ об открытии Самарской губернии; Преосвященный Феодотий совершил молебствие с водоосвящением и, окропив Святою водою комнаты Губернского Правления, крестный ход возвратился в собор.

В 3 часа пополудни Гражданский Губернатор, Член Совета Министерства Внутренних Дел, Вице-Губернатор, Председательствующие и Члены всех присутственных мест города Самары, дворянство и почётное купечество собрались по приглашению городского общества в дом купца Макке, к обеденному столу. Когда все присутствующие заняли за столом места, Член Совета Министерства Внутренних Дел Тайный Советник Переверзев обратился к присутствующим со следующею речью:

"Милостивые Государи! Открытие новой губернии есть торжество новых милостей Августейшего нашего Монарха. Давно ли назначенная Его Величеством для Самарской губернии страна слыла здесь Уральской степью, небезопасной для мирного путешественника? Давно ли бездомность и дикое кочевье уступили здесь место оседлости, земледелию и домоводству? Давно ли расстояния в сих местах определялись курганами, балками и реками, путешествия на Урал или к Элтону производились не иначе, как в сообществе многих лиц, запасшихся разным оружием для обороны и от Калмыков и других ордынцев? Давно ли всё сие было и всё изменилось? Но изменилось к лучшему!"

Далее он объяснил все причины и обстоятельства, имевшие влияние на возвышение благосостояния края, указал, что не дело случая было причиной всего этого, а беспрерывные попечения наших Государей о благе подданных. Изложив вкратце меры, принятые Правительством для ограждения мирных жителей тамошнего края от набегов ордынцев, к заселению степей, водворению между жителями улучшенного хозяйства и исчислив разные щедроты Монархов, привлекшие туда переселенцев не только из природных Русских, но даже из иностранцев, Тайный Советник Переверзев указал на важность меры Правительства в учреждении новой губернии для всех жителей ближайших к Самаре местностей, могущих находить в этом городе защиту и покровительство, помощь и пособие, суд и расправу, предоставленные нашими законами губернским местам и властям. Далее объясняя, что торжество это есть новое доказательство попечения Государя о благоденствии подданных, и обращаясь к дворянству, купечеству и чиновникам, он указал на пользу, которую при единодушном стремлении к добросовестному и разумному выполнению своих обязанностей может принести каждое сословие в общем великом деле благоденствия края и кончил следующими словами: "Да увенчаются труды ваши пользою для службы, славою и честью для вас". К концу обеда Начальник Губернии обратился к собранию с особой речью, призывая чиновников, предназначенных здесь на службу, оправдать высокое доверие Правительства, а дворянство к содействию Правительственным распоряжениям. Затем объявил присутствовавшим о пожертвовании почётным гражданином Ярославской губернии, Ростовским 2 гильдии купцом М. Плешаковым и сыном его Ростовским городским Головою Д. Плешаковым 6000 р. сер. на украшение храмов и вспомоществование духовенству и беднейшим жителям г. Самары, пострадавшим в пожаре 13 июня 1850 года. Пример такого великодушного пожертвования нашёл подражание, и по предложению Начальника Губернии для учреждения в г. Самаре детского приюта в то же время открыта подписка и собрано до 2000 р. сер.

Вновь открытая губерния составлена из смежных с нею, обширных по пространству и весьма многолюдных губерний: Оренбургской, Симбирской и Саратовской. В состав её вошли следующие уезды: от Оренбургской губернии -- Бугульминский, Бугурусланский и Бузулукский; от Саратовской -- Новоузенский и Новониколаевский; от Симбирской -- Ставропольский с частями Сызранского и Самарского, лежащими по левую сторону Волги; части последних соединены в один уезд под именем Самарского. Таким образом, губерния составилась из 7 уездов, между губерниями Казанскою, Оренбургскою, землёю Уральского войска (с севера), (с востока) -- Астраханскою, Саратовскою и Симбирскою (с запада). Площадь губернии обнимала свыше 3000 квадратных географических миль. Число жителей в семи городах и их уездах было 1304218 душ обоего пола.

Сохраним для будущих времён сведения о городе Самаре, возведённом 1851 года января 1 дня на степень губернского, в каком виде он был во время открытия Самарской губернии. Он лежит на левом берегу Волги, при впадении реки Самары. В нём есть пристань и славится своею торговлею. Город расположен на горе, хотя, впрочем, по берегу Волги находится несколько строений. Он растянут на пространстве трёх верст в длину, около полуторы версты в ширину, и заключает в себе до 200 улиц. Улицы прямы и широки. Строения частью деревянные, частью полукаменные, но много и каменных домов, принадлежащих помещикам и купцам. В городе грунт песчаный. Церквей шесть: собор Вознесения Господня, Казанской Божией Матери, Спаса Преображения, Успения Пресвятой Богородицы, Троицы и Воздвижения Честнаго и Животворящаго Креста. Одна единоверческая во имя Казанской Божьей Матери. Пять из них каменные, а две деревянные. Особенно благолепны церкви Вознесения и Успения. Городская жизнь, можно сказать, сосредоточивалась в семейной жизни. В зимнее время в Самаре бывали общественные собрания. В промышленном отношении Самара замечательна по своей хлебной и лесной торговле и салотопенному производству. В Самаре покупается большая часть пшеницы, белотурки, разводимой в соседнем крае. Хлеб идёт по Волге преимущественно в С.-Петербург. Одной пшеницы покупается в Самаре до 700000 четвертей. Купленная пшеница ссыпается в особо устроенные амбары близь реки Самары. Торговля лесом также значительна. По всему городскому берегу реки Волги складывается сплавный лес, сгоняемый из городов Вятки, Ветлуги и др. Лес этот употребляется на жилые строения. За рекою Самарою находится до семи салотопенных заводов, принадлежащих купцам Плешановым, Подсосовым, Ершову, Шапкину, и др. Почти на каждом из этих заводов вытапливается в продолжение зимы до 35 тысяч пудов сала; во время топки, т.е. зимою, на каждом проживает до 150 человек рабочих. Рыбный промысел в Самаре незначителен. Базаров два: верхний (на горе) и нижний на берегу Волги. На них всё можно купить, что нужно для хозяйственного быта. Аптека одна и больница удельного ведомства. Есть бани, устроенные на манер столичных. В городе бывают три ярмарки: Сборная, в начале великого поста, летние -- Казанская и Воздвиженская. Каждая продолжается около 10 дней, и на них привозится разного рода товаров почти на 200000 р. сер. В конце города, на горе, до 40 ветряных мельниц, кирпичных заводов 19, один горшечный, кожевенных 8, маслобойный 1. Вообще город носил отпечаток уездного; по концам его во многих местах стояли даже бревенчатые избушки о двух окнах, а третье волоковое, -- остатки безотчётливой и незатейливой старины. Жителей в нём до 15 тысяч душ обоего пола.

После открытия губернии учреждены разные присутственные места и управления в следующем виде. Ещё в декабре 1850 года разрешено учредить Губернское Правление, отнеся его ко второму разряду по нормальным штатам Губернских Правлений внутренних губерний Империи, 2 января 1845 года; Канцелярию Начальника Самарской губернии образовать по общему нормальному штату, приложенному при учреждении Губернских Правлений, того же 2 января 1845 г., и потребные по означенным штатам на содержание Самарского Губернского Правления 27471 р. и Канцелярии Начальника Самарской губернии 6007 р., всего 33478 р. в год, отпускать с 1 января 1851 года из Государственного Казначейства. Обнародованы Высочайше утверждённые штаты вновь образуемых мест ведомства Министерства Финансов и повелено: 1) исчисленные по штатам на Самарскую Казённую Палату 30411 р. и на Уездные казначейства, Самарское 2802 р. и учреждаемое во вновь открываемом уезде 1834 р., всего 35048 р., отпускать из Государственного Казначейства с 1 января 1851 года, или с того времени, как Самарская губерния будет открыта.

2) Состоящее ныне при Симбирской Казённой Палате Соляное Отделение упразднить; в Ревизском же Отделении Оренбургской Казённой Палаты убавить по одному Помощнику Столоначальника и Бухгалтера и на писцов 100 р. Остающиеся от этих сокращений, также от изменения штата Самарского Казначейства 4619 р. 28 к. обратить в число суммы, назначаемой по новым штатам на содержание Самарской Казённой Палаты и двух Уездных Казначейств.

3) Самарскому Винному Приставу, для уравнения с Приставами других губернских городов, прибавить жалованья из Государственного Казначейства по 57 р. 9 к. и учредить при нём место Помощника, с жалованьем из того же источника по 142 р. 88 к.

4) Разрешить определение во все вновь учреждаемые Самарские присутственные места чиновников и прежде срока, назначенного для открытия губернии, с производством им окладов из тех сумм, из которых они по новым штатам определены будут.

5) Для поощрения чиновников к поступлению на службу в Самарскую губернию и для предоставления Начальству средств к скорейшему замещению должностей, выдавать всем определяющимся чиновникам и писцам прогоны по расстоянию, при определении, и не в зачёт третное жалованье по прибытии к должностям, производя эти выдачи на счёт сумм, означенных в четвёртом пункте. Из этого правила исключаются только чиновники, поступающие на места 5 класса и выше.

6) На покупку для Самарской Казённой Палаты и двух Уездных Казначейств мебели и прочих канцелярских принадлежностей отпустить, с разрешения Министра Финансов, по сношению с местным Начальством, нужное число денег, по мере необходимой в том надобности, с отнесением расхода на счёт остатков прежних лет от суммы, назначаемой по государственным росписям на усиление счётных частей Казённой Палаты и Уездных Казначейств.

7) На наём в Самаре домов для присутственных мест, которые должны иметь помещение от казны, отпускать деньги из суммы, ассигнуемой по тем же росписям на чрезвычайные по губернии расходы.

8) На перевозку в Самарскую губернию из других мест дел и прочего казённого имущества, принадлежащего вновь учреждаемым присутственным местам, также на разные мелочные издержки, отпускать деньги по мере действительной в том надобности, по требованиям Начальника Губернии, на счёт суммы, ассигнуемой на чрезвычайные расходы.

9) Тем чиновникам Оренбургской и Симбирской Казённых Палат, которые, по случаю упразднения занимаемых ими должностей, останутся за штатом и не перейдут на службу в Самарскую Губернию, производить в течение одного года или до поступления вновь на службу получаемое ими жалованье, а канцелярским служителям выдавать единовременно годовые оклады на счёт Государственного Казначейства.

При утверждении штатов присутственных мест и должностных лиц ведомства Министерства Юстиции в Самарской губернии, повелено: 1) из нечисленной по штату суммы 36978 р. 3 к. отпускать 36120 руб. 33 коп. из Государственного Казначейства и 857 р. 70 к. из земских сборов. Отпуск этих сумм начать 1 января 1851 или с того времени, когда Самарская губерния будет открыта. 2) Предоставить Управлявшему Министерством Юстиции сделать распоряжение о замещении Председателей Самарских судебных мест 2-й степени чиновниками от Правительства, на шесть лет. 3) Самарский Совестный Суд отнести ко 2 разряду, по Высочайше утверждённым 3 мая 1848 года штатам, и назначить Совестным Судьёю одного из благонадёжнейших чиновников Министерства Юстиции с производством ему содержания по 1500 р. сер. из Государственного Казначейства, пока в этой должности будет состоять чиновник от Правительства. 4) Разрешить определение во вновь учреждаемые в Самарской губернии судебные места чиновников и прежде назначенного для открытия губернии срока, с производством им содержания по штатам. 5) За учреждением в Новоузенске Уездного Суда, Николаевско-Новоузенский Окружный Суд переименовать в Николаевский Уездный Суд. 6) Существовавшие в городах Самаре и Ставрополе Городовые Магистраты с Сиротскими Судами и в городах Николаевске и Новоузенске Городовые Ратуши с Сиротскими Судами оставить в прежнем их виде. 7) Самарскую губернию подчинить по делам уголовным 1-му Отделению 6 Департамента, а по делам гражданским -- 8 Департаменту Правительствующего Сената. Высочайше утверждены штаты для Палат Государственных Имуществ Самарской, Саратовской и Оренбургской. С тем вместе постановлено: 1) вновь учреждённую в Самарской губернии Палату Государственных Имуществ отнести ко 2 разряду и, за отделением в её ведомство округов из Саратовской и Оренбургской губернии, перечислить эти Палаты из 1-го также во 2 разряд. 2) Назначенные по штатам суммы на Саратовскую и Оренбургскую Палаты по 19062 р., 77 к., ежегодно на каждую отпускать, на общем основании, из общественного с государственных крестьян сбора; а из числа потребных на содержание Самарской Палаты 23491 р. 49 к. в год, -- 16634 р. 54 к. отнести на остатки от сокращения штатов Саратовской и Оренбургской Палат, и 6856 р. 95 к. производить с 1 января 1851 года по 1 января 1853 года, т.е. до составления новой сметы общественного сбора с государственных крестьян, из Государственного Казначейства, с возвратом из остатков общественного сборам в текущее трёхлетие, если это по количеству тех остатков представится возможным. 3) Равномерно отпускать из Государственного Казначейства, на этом же основании, по 1 января 1853 года, 1429 р. 69 к. в год на содержание положенных по штату Самарской Палаты Государственных Имуществ чинов Корпуса Лесничих. 4) В заведование этой Палаты передать, кроме казённых земель, лесов и государственных крестьян в отделяемых в состав Самарской губернии частях Оренбургской и Саратовской губернии, и тех крестьяне, которые поселены в Ставропольском и Самарском уездах и состояли в управлении Удельной Конторы и Казённой Палаты. 5) Расходы на первоначальное обзаведение Самарской Палаты произвести на счёт принадлежащего Министерству экстраординарного капитала, обращаемого из части остатков от штатных сумм губернского управления государственных имуществ. 6) Тем из чинов Оренбургской и Саратовской Палат Государственных Имуществ, которых содержание будет ограничено с перечислением этих Палат из 1-го во 2-й разряд, производить, пока они будут состоять в должностях, прежнее содержание, с обращением передержки против вновь составленного штата на счёт сумм Министерства Государственных Имуществ. В январе 1851 года, Высочайше повелено: 1) с учpeждeнием Самарской губернии, заведование дирекциею тамошних училищ поручить на первый раз, впредь до открытия там гимназии и определения Директора, Инспектору, с возложением на него и должности Штатного Смотрителя Самарского уездного училища и с назначением при нём Письмоводителя. 2) Нужные на жалованье Инспектору в добавок к положенному по штату содержанию, по должности Штатного Смотрителя Самарского уездного училища, 300 р. 17 к., а также добавочных на разъезды для осмотра учебных заведений -- 100 р., на канцелярские припасы -- 50 р. и на жалованье Письмоводителю 171 p. 59 к., всего 621 p. 76 к. сер. в год, отнести на счёт сумм Государственного Казначейства, с отпуском с 1 января 1851 года. Января 1, 1851 года, Самарская Уездная Почтовая Контора преобразована в Губернскую Почтовую Контору 2 класса и причислена к X Почт-Инспекторству. На содержание её разрешено производить из почтовых доходов на счёт Государственного Казначейства: а) постоянных штатных расходов 3090 р. 69 ³/₄ к. ежегодно; б) постоянных расходов на наём дома 1000 р. сер., на чемоданы, сумы и сумки 100 р. ежегодно; временных расходов, на обзаведение мебелью и вещами 500 р., и на почтальонское дорожное вооружение (на 20 лет) 50 р. Января 8 того же года велено: управление Самарского Жандармского Штаб-Офицера и жандармскую команду числить в 7 округе Корпуса Жандармов, а инвалидную роту и инвалидные команды в 4 округе внутренней стражи, первой присвоить No 49; 27 сентября -- из роты сформирован гарнизонный батальон. Января 30 -- учреждена в Самаре Губернская Строительная и Дорожная Комиссия, по положению 28 апреля 1849 года; 1 мая -- открыта Комиссия Народного Продовольствия; утверждён штат медицинского управления. 26 июня 1851 года -- разрешено: 1) в городах Бузулуке, Бугульме и Бугуруслане учредить Ратуши по штату, 4 марта 1841 года (для Тотемской Ратуши), с тем, чтобы Бузулукская, Бугульминская и Бугурусланская Ратуши заведовали, кроме дел общественных, хозяйственных и судебных, делами опекунскими и сиротскими. Затем существовавшие в этих городах управления Городских Старост и Словесных Судов упразднить и употребляемые на содержание их деньги обратить в число следующих по штату на содержание Ратуш. 2) Купцов и мещан упразднённого города Сергиевска (Бугурусланского уезда), которые до образования Самарской губернии подчинены были Оренбургским Думе и Магистрату, подчинить Бугурусланской Ратуше. 1854 года марта 15 -- Управление заселением Самарско-Ставропольских земель возведено на степень губернского присутственного места; 23 марта назначены Помощники Городничих в Бугуруслане, Николаевске и Новоузенске, с жалованьем из местных городских доходов по 114 р. 28 к. сер., на канцелярские расходы 140 р. 28 к. и по 85 р. 73 к. на наём писца.

Когда все вновь открытые присутственные места и Правительственные лица вступили в круг своих действий, тогда Гражданский Губернатор отправился для обозрения губернии. Обозрев её в разных направлениях, Губернатор донёс: губерния составляет обширную и важную часть Империи. Раскинутая на пространстве 2712 квадратных географических милях и населённая различными народами в количестве 1304231 души обоего пола, она представляет весьма замечательный край во многих отношениях. Господствующий народ, Русские, отличается преимущественно Православием, которое сроднилось с внутренним и внешним бытом его. Во всех племенах, населяющих этот край, заметна безусловная покорность установленным властям и существующим законам. Народ трудолюбив, и эта характеристическая черта предохраняет его от покушений на дела предосудительные. Случаи безнравственности и важных преступлений не скрываются ни под какими предлогами, но строго преследуются на основании существующих узаконений. Разнохарактерность племён разделяет их в исповеданиях, образе жизни, нравах и обычаях; но они сближаются между собою в домашнем быту, в торговле и соблюдении общественного порядка. Народное просвещение в Самарской губернии находится на низшей степени. Здесь в городах народных уездных училищ только 4 и приготовительных классов -- 2. В них обучается 408 детей. Сверх того, много приходских училищ в селениях казённых, удельных и Немецких колониях. Но обучение в них ограничивается или первоначальными основаниями некоторых наук или одною грамотностью. Успехи учащихся соответствуют кругу и размеру их занятий. Из них по окончании учения лучшие поступают, если закон дозволяет, или в писцы 3 разряда на службу государственную, или в писаря по своим ведомствам, или возвращаются к занятиям их родителей. Очевидно, что училище среднего разряда, т.е. гимназия, с образованием новой губернии необходима по следующим причинам: чрез это Правительство облегчит способы воспитания детей местному дворянству и чиновникам, из коих одни, имея средства, отсылают их для образования в Симбирск, Оренбург, Казань и другие отдалённые города, другие, по недостатку средств, оставляют их вовсе без образования. С другой стороны, гимназия откроет путь к высшему образованию. Главное занятие простого народа -- земледелие; сверх того, где местность позволяет, занимаются огородничеством, пчеловодством и заработками в селениях, производящих посевы хлебов в обширных размерах, а при Волге, в колониях Немецких, сверх земледелия, посевы табаку составляют довольно обширную и выгодную отрасль сельского хозяйства. Обычаи народа не представляют особенностей с народами внутренних губерний. Край населён переселенцами из разных мест: кто откуда пришёл, тот оттуда и принёс свои обычаи. Мордва и Чуваши любят уединяться в леса, водить пчёл, строить свои чёрные избы среди двора или, по крайней мере, окнами на двор, а не на улицу, и ещё не совсем отвыкли от древних своих языческих верований и жертвоприношений. Татарин украшает нары своего жилища, вместо ковров, кошмами; Малороссиянин любит свою снаружи и внутри белую хату, без пола, украшать множеством Святых икон; Русский, наварив пива и браги, любит повеселиться в праздники, во время свадеб, отлагая на эту пору самые необходимые дела и работы; во время болезни охотнее прибегают к ворожеям и шептуньям, чем к врачам. По части земледелия, хотя нет никаких нововведений по новейшим теориям; но оно находятся в хорошем положении. Характеры почв различны: в уездах Бугульминском, Бугурусланском, Бузулукском и частью в Ставропольском и Самарском, почву составляет глубокий и жирный слой чернозёма; система полеводства существует трёхпольная, главное орудие земледельца -- соха. Родятся здесь все хлеба: пшеница, рожь, овёс, греча, горох, просо, ячмень, полба, конопля. В уездах Николаевском и Новоузенском почву составляет тонкий слой чернозёма, соединённого с песком, на глинистой подпочве; здесь нигде нет правильных полей; но селянин пашет и сеет хлеб там, где земля годна для этого, т.е. где слой чернозёма толщиною от 4 до 6 вершков; единственное орудие его плуг Малороссийский или Немецкий; сеется почти исключительно одна пшеница, просо и бакши; зерно прочих хлебов, брошенное в землю, или вовсе гибнет или, в самые благоприятные годы, даёт ничтожные урожаи. Потому земледелец края сообразуется с почвою и по этому способу располагает свои посевы. Здесь вообще страсть у поселянина засевать хлеба как можно больше. Случится урожай, труды его вознаграждаются; но зато в неблагоприятные годы неурожай для него более чувствителен, нежели в других местах, потому что у него пропадают и семена и употреблённый капитал на наём и распашку земли. Здешнего поселянина можно упрекнуть в нерассчётливости: он сеет только то, что предки его сеяли; между тем как при неурожае, картофель, который родится и в сухие годы, мог бы сделать ему большое подспорье в продовольствии. Но он не сеет его. Здесь в систему земледелия не входят посевы маслянистых и волокнистых растений, всегда и везде имеющих значительную ценность. Колонисты Немецкие в этом отношении гораздо расчётливее и предусмотрительнее Русских: всякий из них сеет, кроме хлебов, картофель и табак. Первый делает большое подспорье в продовольствии, а второй даёт хорошую прибыль. Торговля здесь получила обширное развитие. Кроме существующих в городах и селениях базаров и ярмарок, в количестве более 200, на коих продаются всякого рода товары, необходимые для всех сословий, важнейший и обширнейший торг хлебом и лесом и другими товарами производится на пристанях Волжских, при губернском городе Самаре, при удельных селениях Екатериновке и Балакове, колонии Екатеринштадте, слободе Покровской и в других пунктах. Туда поселянин во всякое время года везёт избытки своих произведений, сбывает их и запасается лесом, щепетильными изделиями и другими необходимыми в его быту предметами. Торговые обороты по губернии простираются свыше 10 миллионов рублей сер. Промышленность дробится на разные ветви: фабричную, заводскую, земледельческую и мелочную. Суконных фабрик в губернии 4, заводов разных 64. Но главный промысел народа есть земледелие. Последней отрасли благоприятствуют все местные условия: климат, качество и обилие земель. Мелкая промышленность состоит в ремёслах разного рода, птицеводстве, звероловстве, огородничестве, в заработках на пристанях, бурлачестве и проч. и проч. Вообще здешний край представляет обширное поле для труда всякому: и хозяину с большими средствами, и торговцу предприимчивому, и бедному поселянину. Всякий, если только он в силах и не предан праздности, может, по своим видам, обеспечить своё существование. Главное естественное богатство народа есть земля, богатая производительными силами. Она родит хлеб, целебные растения и здоровый корм для скота. Самые солончаки в Николаевском и Новоузенском уездах не остаются без пользы: на них и на зеленеющих между ними куртинах пасутся огромные стада. Воды в реках, большею частью, чистые, пресные и здоровые, кроме некоторых рек, протекающих в Николаевском и Новоузенском уездах, где некоторые из них мутны, пахучи и нездоровы. Такие же есть реки в Бугурусланском уезде около Сергиевских минеральных вод: Сок, Сургут, Шунгут и Молочная, и один ключ, называемый Нефтяным, без сомнения, от большого скопления в земле серы и смолистых веществ. Здесь реки обильны рыбою, в особенности Волга. Лесов считается 1413160 десятин 1505 саж. Они в большей половине губернии годны на топливо и постройки, изобилуют дичью, полезными растениями, грибами, хмелем, ягодами и плодами разного рода. Только на долю Николаевского и Новоузенского уездов выпадает небольшая и неважная часть лесу, оставшегося при левом береге Волги и по реке Большому Иргизу. Самарская губерния состоит из семи уездиых городов: Самары, Ставрополя, Бугульмы, Бугуруслана, Бузулука, Николаевска и Новоузенска с их уездами. В ней заштатный город 1, посад 1, крепостей 6 [34], слобод 5, Немецких колоний 66, селений 463, деревень 1163, всего 1712 населённых мест. В Самарской губернии жителей 1304231 душ обоего пола. Из этого числа 642718 душ мужеска пола и 661513 душ женска. Из них: дворян потомственных 875, личных 765, разночинцев 46, обер-офицерских детей 111, отставных канцелярских служителей 91, духовенства 8394, отставных солдат 845, купцов 11114, мещан 29.149, государственных крестьян 683773, войсковых обывателей 223, Тептярей 29981, Башкир 14505, удельных крестьян 231632, помещичьих 219082, колонистов 73471, иностранцев 53, учителей приходских 3, домашних 1, лекарских учеников 23, служителей почтового ведомства 89.

НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ В ГОРОДАХ

Самаре - 16664 чел. -- (8169 м.п. и 8475 ж.п.)

Ставрополе - 3067 чел. - (1448 м.п. и 1619 ж.п.)

Бузулуке - 3958 чел. - (1957 м.п. и 2001 ж.п.)

Бугуруслане - 3044 чел. - (1495 м.п. и 1549 ж.п.)

Бугульме - 3381 чел. -- (1654 м.п. и 1727 ж.п.)

Николаевске - 5034 чел. - (2454 м.п. и 2580 ж.п.)

Новоузенске - 4761 чел. -- (2260 м.п. и 2501 ж.п.)

Пригороде Сергиевске - 508 чел. -- (243 м.п. и 265 ж.п.)

ИТОГО - 40397 чел. - (19680 м.п. и 20717 ж.п.)

НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ В УЕЗДАХ:

Самарском - 115197 чел. -- (51634 м.п. и 63563 ж.п.)

Ставропольском - 155058 чел. - (76181 м.п. и 78877 ж.п.)

Бузулукском - 250893 чел. - (124689 м.п. и 126204 ж.п.)

Бугурусланском - 216931 чел. - (105814 м.п. и 111117 ж.п.)

Бугульминском -141915 чел. -- (69463 м.п. и 72452 ж.п.)

Николаевском -243729 чел. - (120084 м.п. и 123645 ж.п.)

Новоузенском - 129355 чел. -- (64417 64938 ж.п.)

ИТОГО - 1253078 чел. - (612282 м.п. и 640796 ж.п.)

В губернии войск никаких не находится, кроме внутренней стражи и жандармской команды. Число первой во всех городах считается до 1622 человек; в том числе штаб-офицер 1, обер-офицеров 17, унтер-офицеров 118, прочие рядовые. В жандармской команде штаб-офицер 1, обер-офицеров 2, рядовых 16. Площадь Самарской губернии в настоящем её образовании обнимает 2712 квадратных географических миль или 132902 ³/₄ квадратных вёрст; перелагая же на десятины, выходит 13.844.023 десятины 1.873 сажени. В том числе: пашни 1.725.782 десятины 1.085 сажен: покосу 1.169.800 дес. 1.354 саж., лесу дровяного и строевого 1.413.160 дес. 1.505 саж.; степи 5.269.687 дес. 1.681 саж.; под усадьбами 41.779 дес. 1.796 саж.; под кладбищами и церквами 277 дес. 196 саж.; солонцов ¹/₃ удобной 1.104.581 дес. 343 саж., итого удобной 10.737.843 дес. 741 саж.; под реками 12.266 дес. 1.457 саж.; под дорогами 92.716 дес. 801 саж., под болотами 8.573 дес. 753 саж., итого неудобной 3.106.181 дес. 1.162 сажени. В губернии Православных церквей 406, единоверческих монастырей 3, из коих два мужеских и один женский; женских Православных общин 2, молитвенных Православных домов 37, единоверческий 1, часовень 2; Лютеранских и Римско-Католических церквей 66; Магометанских мечетей 142.

Казённых каменных домов, занимаемых присутственными местами -- 3, училищами 3, почтовыми конторами 1, острогами 2. В Самаре каменное здание бывших присутственных мест, после пожара в 1850 году 3 июня, не возобновлено.

В губернии находится уездных училищ 4, приходских 4, приготовительных классов 2; в них чиновников и учащих 36, учащихся 408 человек. Три училища помещаются в казённых зданиях, а семь -- в частных. На все училища из казны отпускается 5323 р. 46 к. сер.

Духовных училищ: уездных 2, приходских 2, и те и другие содержатся на счёт казны. В них учащих 9, учащихся 337. Городских больниц в губернии 7. В них, к 1 числу августа 1851 года, больных было 104. Все эти заведения содержатся на счёт городских доходов.

В губернии фабрик суконных 4; три из них находятся в Ставропольском уезде и принадлежат частным владельцам: Графу Соллогубу, Каткову и Мельгуновой, и одна в Бугурусланском, принадлежит Шелашникову. Заводов 60: салотопенных 11, кожевенных 4, клейный 1, кирпичных 8, чугунных 3, мыловаренный 1, овчарных 13, свечных 2, конных 4, винокуренных 8, поташных 11. Водяные сплавы производятся по Волге. Прилегая к левому берегу её на протяжении около 1000 верст, Самарская губерния имеет много пристаней, из коих важнейшие при г. Самаре, селе Балакове, колонии Екатеринштадте и слободе Покровской. В эти пункты складываются сплавленные по воде разные произведения севера; в них грузятся туземные товары и идут вверх до Казани, Нижнего, Рыбинска и в обе столицы; здешний край чрез Волгу сообщается с 30 губерниями. В семи местах чрез Волгу устроены постоянные перевозы, из коих один казённый, прочие отдаются на откуп, и на них производится сбор по утверждённым таксам.

Почтовых трактов в губернии три: 1) от Саратова до Новоузенска, на нём 6 станций с 4 лошадями на каждой; 2) от села Балакова до г. Николаевска, где три станции, на каждой по 6 лошадей; 3) Оренбургский, на коем 13 станций, на каждой по 10 лошадей. Просёлочных больших дорог, пролегающих в разные при-Волжские пункты -- 12.

Состояние доходов и расходов казны найдено в следующем размере: по смете назначено доходов по Самарской губернии на 1851 год:

Податей -- 1.446.876 р. 79 к.

На обеспечение народного продовольствия -- 17.983 р. 87 ; к.

Общих земских сборов -- 378.689 р. 29 ; к.

ИТОГО -- 1.943.349 р. 96 ; к.

С 1 января по 1 августа поступило: общих доходов и земского сбора -- 1.776.870 р. 54 к., израсходовано из них 1.288.845 р. 80 ; к.; в последней сумме заключается высланных в Главное Казначейство и другие места 649.900 р.

ПОЖАРЫ В САМАРЕ

Город Самара, как до открытия его губернским, так и после того, часто страдал от пожаров. Особенно ощутительные из них были в 1848, 1850, 1854 и 1856 годах. Все они опустошали лучшие части города. Первые два пожара опустошили по нескольку кварталов города. Пожар 1850 года был во время страшной бури; горели не только строения, но и суда на Самаре и гибли люди. Не прошло ещё 4 лет после большого пожара, 13 июня 1850 года, как 12 мая 1854 года, снова испытала Самара подобное несчастье. Сгорело каменных домов 55, полукаменных 15, деревянных 80, за рекою Самарою 9 деревянных и 4 завода салотопенных. Из них застрахованы были 18 домов, на сумму 118000 р. сер. Пожар 10 июня 1856 года истребил в несколько часов более 150 домов каменных и деревянных и деревянный гостиный двор. За страхованных зданий было (80 владельцев) на сумму 155783 руб. сер. Убытку понесено на 291515 руб. 60 коп. сер. А сколько было мелких пожаров в Самаре, с 1848 по 1857 год, не перечтёшь: иногда в день по два и по три раза загорался город, а однажды в день их было до 6. Отчего происходили пожары в Самаре? Иногда от неосторожности и недосмотра за печами. Но бывали и поджоги. Частые пожары во время лета ставили жителей г. Самары в такое положение, что они каждый час ожидали их. Что ни делали, а все прислушивались, не бьёт ли набат. Раздастся звук его на соборной колокольне, -- панический страх поражал их; в одну минуту покрывались крыши домов людьми, и, усмотрев огонь, они принимались выносить пожитки, если пожар близко и если дом стоял под ветром, хоть и далеко. В таком положении люди зажиточные при домах устраивали каменные со сводами кладовые, где спасали, впрочем, не всегда, ценное имущество, не внося его в дом целое лето; бедные запасались телегами или увозили имущество из города на пчельник, хутор или в чужую деревню. Зимою не страшились пожаров, да они редко и бывали.

ВОЗОБНОВЛЕНИЕ УСПЕНСКОЙ ЦЕРКВИ.

Во время одного из больших пожаров в Самаре, бывшего 12 мая 1854 года, обгорела церковь во имя Успения Божией Матери с приделом во имя Св. Алексия. Хотя внутренность её со всею святынею уцелела, но снаружи всё на ней сделалось жертвою огня, как то: кресты крыши, лестницы, перилы, потолки, -- словом, всё, что было деревянное; а большой колокол, в 280 пудов, упал с верхнего яруса колокольни, разрушив два каменные свода её. После пожара церковь эта была в жалком положении. Повреждений и внутри её не могло не быть после такого несчастного случая. Но эта церковь, особенно чтимая жителями Самары, недолго была в обгорелом виде. Самарский купец Буреев, впоследствии Городской Голова, предпринял тотчас после пожара возобновить церковь без всякого постороннего участия и к концу лета возобновил её совершенно, употребив на то больше 2000 р. сер.

МЕНОНИСТЫ.

Некоторые из Прусских Менонистов просили о дозволении водвориться в России на правах, дарованных единоверцам их, с отводом земли от казны, или с предоставлением права приобресть её покупкою. Правительство разрешило переселение, и первая партия Менонистов прибыла в начале 1853 года, в числе 22 семейств. Сперва Менонисты остановились у своих Молоканских собратий и оттуда отрядили двух поверенных в Самарскую губернию, с поручением избрать место для поселения. Поверенные осмотрели несколько мест в Новоузенском уезде и выбрали участок, лежащий близ речки Тарлыка. Участок этот был утверждён за ними и сдан в ведение колониального управления. Он заключал в себе 6500 десятин удобной земли. Осенью 1853 года прибыло в Самарскую губернию 9 семей; в течение осени и зимы они занимались закупкою материалов для первого обзаведения, а с наступлением 1854 года приступили к первой обработке земли. В то же время отыскали местность, удобную для основания колонии, и принялись рыть колодцы, потому что твёрдо решились сохранить и здесь существующий у них в хозяйстве обычай: иметь колодец при каждом строении, занимаемом скотом. Не добыв воды в потребном количестве, перешли на другое место -- на берег Тарлыка, близь южной оконечности их участка, и здесь труды их увенчались полным успехом: они добыли воду на глубине двух сажен. В исходе мая приступили к разбитию колонии, ограничившись на первый раз постройкою самых необходимых помещений. Между тем, в Самарскую губернию прибыла ещё партия из 16 семейств. Этот транспорт разместился у своих собратий, и с помощью прибывших работы пошли так успешно, что до наступления осенней ненастной погоды все постройки окончены, и поселенцы получили возможность укрыться от непогоды в удобных помещениях; даже отстроена обширная землянка для детской школы. Таким образом возникла первая колония Менонистов, получившая название Гансау. При устройстве её Менонисты располагали достаточными материальными средствами; некоторые из них обладали порядочными капиталами, до 10000 р. сер.; другие, люди незажиточные, были с избытком наделены способностями, любовью к труду и знанием дела. На первый случай у них было достаточное количество рогатого скота, лошадей и овец. С помощью этих средств они ревностно занялись хозяйством, произвели посевы хлеба и первые опыты разведения древесных плантаций. В 1855 году прибыло в Самарскую губернию ещё несколько Менонистских семей, которые приступили к устройству другой колонии, получившей название Кеппенталь. В течение 1855 года прибыло на реку Тарлык 17 семейств в числе 32 мужеского и 30 женского пола душ. Эти новые пришельцы приступили к устройству колоний Кеппенталя и получили на свою долю 1105 десятин удобной земли. По примеру Менонистов колонии Гансау, при предъявлении увольнительного вида от своего Правительства, они также внесли в обеспечение их водворения 5868 р. 38 к., и эти деньги по прибыли Менонистов на место были возвращены им из Саратовского Уездного Казначейства. Таким образом, 1 января 1856 года, всё поселение Менонистов состояло из 43 семейств. Кроме того, при этих семействах находится 40 человек ремесленников, прибывших из Пруссии. Эти люди проживают пока при колонии Гансау. Некоторым из них полюбились здешние места, и они согласились поселиться, на что и получили со стороны высшего Начальства разрешение, с условием, впрочем, если представят увольнительные виды от своего Правительства. Менонисты в течение 1855 года энергически действовали по устройству хозяйства, так что к 1856 году в колонии Гансау было уже 15 устроенных хозяйств, а в колонии Кеппентале 3 хозяйства. Кроме того, они построили один школьный дом, кузницу и кирпичный завод, на коем летом 1855 года выработано кирпича до 160000 штук. Развели два фруктовых сада, насадив до 300 дерев. Три четверти десятины земли засеяли дикорастущими деревьями и завели несколько питомников. Не забыто ими и скотоводство.

ОТКРЫТИЕ СЕРНОГО ИСТОЧНИКА.

1856 год ознаменовался открытием нового целительного серного источника. До сих пор в Самарской губернии особенно известны были Сергиевские минеральные источники. Но в этом году сделался гласным другой источник, Николаевского уезда, в селе Каменной Сарме, при деревне Сталыпинке, принадлежащей помещику Сталыпину. Источник этот вытекает небольшими ручьями из каменистого берега реки Кушума и скопляется в особо вырытых резервуарах, которые при разливе весною реки Кушума затопляются и, открываясь в мае, делаются способными к употреблению. По предварительному испытанию местного Окружного Врача Гамбурцева, источник оказался серно-солёный, вкуса солёно-горьковатого. При незначительном употреблении внутрь вода этого источника производит сильные очищения желудка, но без боли и расстройства пищеварения. По содержащимся в источнике солям, как то, сернокислого натра, солено-кислой магнезии и особенно в большом количестве солено-кислого (хлористого) натра (поваренной соли), он может, по мнению Гамбурцева, оказать большую пользу во многих болезнях, а в особенности в золотухе, в болезнях желез, страданиях груди и живота, в ломоте, в геморроидальных припадках и т.д.

ПРИМЕЧАНИЯ А.Ф. ЛЕОПОЛЬДОВА:

[1] Дикие лошади.

[2] Дикие козы.

[3] См. Ист. Гос. Росс., Соч. Карамзина, т. VII, с. 216.

[4] Степ. книга, ч. 1, стр. 454, 455 и 456.

[5] Оренб. Топография Рычкова, ч. 2, стр. 105.

[6] Развалины его прежде именовались Царевы Пады, они и доселе заметны на протяжении вёрст 15. В прошлом столетии на этом месте образовалась, из Малороссиян-солевозцев, слобода Царёвка, которая в 1836 году переименована в город Царёв.

[7] См. дела Астраханские в Москов. Архиве Колл. Иностр. дел.

[8] Известный Русский писатель Даль в одном из своих рассказов говорит, что слово Самара есть Турецкое, которое по-Русски значит "воловье ярмо". Он объясняет, что Мусульмане на самаре, т.е. воловьем ярме, распинали Христиан, вымогая пытками, чтобы они отрекались от своей веры и принимали исламизм.

[9] См. Сокр. Памятник Российского законодательства, стр. 36.

[10] Акты исторические, том III, No 248.

[11] Полн. Собр. Зак., т. II, стр. 222.

[12] No 442, Акт. Ист., т. V, стр. 171.

[13] См. Переговоры с Султаном и Тавридою в 1578 году.

[14] В Сибири могли не знать его рода, но на Дону сохранилось предание, что он был простой казак Качалинской станицы.

[15] См. Ист. Гос. Рос. Карамзина, т. IX, стр. 376.

[16] Полн. Собр. Зак., т. VII, ст. 4686.

[17] Саксонец из города Лейпцига, состоявший на службе при Петре Великом с 1713 года.

[18] См. том III Полного Собрания Законов.

[19] Желая сделать удовольствие, Царь подарил ему карету. Сидя в ней, Аюка-Хан принимал послов других окрестных владельцев. Наконец, изломалось что-то у кареты, и Аюка отправил её к Петру Великому и при ней посольство ходатайствовать пред Царём о приказании починить карету.

[20] См. Полное Собр. Зак., т. VIII.

[21] Этот план приведён в исполнение ровно чрез 120 лет.

[22] В приделе Казанской соборной церкви. Памятника над могилою его никакого нет.

[23] См. Полн. Собр. Зак. т. XI, ст. 8847.

[24] Полное Собрание Законов, т. XVI, No 11.

[25] См. Статистику России, Профессора Горлова.

[26] В Средне-Никольском старообрядческом монастыре.

[27] В 140 верстах от Самары, в Николаевском уезде.

[28] Прежняя имела только 431 сажень.

[29] Известие это сохранилось в делах Бузулукского Архива.

[30] Род Кобзаря до сих пор ведётся в слободе.

[31] Об этом есть дело в Покровском Волостном Правлении.

[32] Мечетная слобода переименована в город Николаевск в 1836 году. Предание говорит, что тут некогда были 3 Татарские мечети, по которым новые поселенцы и дали название слободе.

[33] Донесение Саратовского Гражданского Губернатора, 6 апреля 1828 г., No 2735.

[34] Узень в Новоузенском уезде, Черемшанская - в Бугульминском, Борская, Елшанская и Тоцкая -- в Бузулукском, Кондурчинская -- в Бугурусланском.

"Журнал Министерства Внутренних Дел" ч. XLII, кн. 6 -- 1860 г.

Оставить комментарий Леопольдов Андрей Филиппович (bmn@lib.ru) Год: 1860 Обновлено: 17/09/2025. 172k. Статистика. Статья: История, Публицистика Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: "Журнал Министерства Внутренних Дел" ч. XLII, кн. 6. 1860 г.

Леопольдов Андрей Филиппович Исторические заметки о Самарском крае

А.Ф. ЛЕОПОЛЬДОВ (1800 -- 1875)

ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ О САМАРСКОМ КРАЕ

Предисловие автора:

Леопольдов Андрей Филиппович
Исторические заметки о Самарском крае