Лермонтов Михаил Юрьевич
Лермонтов М. Ю.: биобиблиографическая справка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 2.67*8  Ваша оценка:


   ЛЕРМОНТОВ, Михаил Юрьевич [ночь со 2(14) на 3(15).Х.1814, Москва -- 15(27).VII.1841, подножие горы Машук, в 4 верстах от Пятигорска) -- поэт, прозаик, драматург. Сын армейского капитана Ю. П. Лермонтова и М. М. Лермонтовой, урожденной Арсеньевой, единственной наследницы значительного состояния своей матери, Елизаветы Алексеевны, принадлежавшей к богатому и влиятельному роду Столыпиных. Брак, заключенный против воли Е. А. Арсеньевой, был неравным и несчастливым; мальчик рос в атмосфере семейных несогласий, отразившихся потом в драмах "Странный человек" и "Menschen und leidenschaften". После ранней смерти матери (в 1817 г. в возрасте 21 г.) ребенка взяла к себе бабушка, Е. А. Арсеньева, устранив от воспитания отца. Детство Л. прошло в имении Тарханы Пензенской губ. Женщина умная, твердая и властная, бабушка перенесла на внука все свои привязанности. Л. получил столичное домашнее образование: помимо обычного гувернера-француза, у него была бонна-немка и позднее преподаватель-англичанин; Л. с детства свободно владел французским и немецким языками. Уже ребенком Л. хорошо знал быт (в т. ч. социальный) помещичьей усадьбы, также нашедший впоследствии отражение в его автобиографических драмах. Летом 1825 г. бабушка повезла Л. на воды на Кавказ; детские впечатления от кавказской природы и быта горских народов остались "в раннем творчестве Л. ("Кавказ", 1830; "Синие горы Кавказа, приветствую вас!..", 1832). В 1827 г. семья переезжает в Москву, и осенью 1828 г. Л. зачисляется полупансионером в 4-й класс Московского университетского благородного пансиона, одного из лучших учебных заведений России, где учились ранее В. А. Жуковский, А. С. Грибоедов, Ф. И. Тютчев и многие деятели декабристского движения. В пансионе Л. получает систематическое гуманитарное образование, которое пополняет затем самостоятельным чтением; родственник Л. А. П. Шан-Гирей вспоминал, что у Л. была библиотека с сочинениями М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина, И. И. Дмитриева, В. А. Озерова, К. Н. Батюшкова, И. А. Крылова, В. А. Жуковского, И. И. Козлова и А. С. Пушкина. Уже в Тарханах определился острый интерес мальчика Л. к литературе и поэтическому творчеству; его привлекают прежде всего Пушкин и русская "байроническая поэма". Эти умонастроения приходили в противоречие с пансионским литературным воспитанием, где господствовали старые, антиромантические традиции; противником пушкинского романтизма были поэт и эстетик профессор А, Ф. Мерзляков, у которого Л. брал домашние уроки, и С. Е. Раич, руководитель пансионского литературного кружка, в котором участвовал Л. В ранних стихах Л. есть следы уроков Мерзлякова и Раича, однако явно преобладает ориентация на Пушкина, философско-эстетический журнал "Московский вестник", с повышенным интересом к немецкому романтическому движению, и на поэму и лирику Байрона, с которым Л. уже с 1830 г. начинает знакомиться в подлиннике. В 1828--1829 гг. он пишет несколько "байронических поэм": "Корсар", "Преступник", "Олег", "Два брата". Для этих поэм, как и для байронической поэмы в целом, характерна центральная фигура героя -- сильной, волевой личности, наделенной титаническими страстями и находящейся в состоянии войны с обществом. Байронический герой -- изгой, нарушающий законы общественной морали, жертва общества и одновременно мститель ему, герой и преступник в одно и то же время. Непременный мотив в такой поэме -- трагическая любовь. Любовь -- единственное средство для героя найти выход из своего одиночества, но она оканчивается либо изменой, либо гибелью возлюбленной, что усугубляет это одиночество и является источником нечеловеческого страдания героя. Очищающая роль страдания -- важная художественная идея, которая разовьется потом в позднем творчестве Л. Герой такого типа появляется в его ранней лирике: Наполеон ("Наполеон", "Дума", 1830), предводитель разбойников с чертами Степана Разина ("Атаман", 1831) и др. С формированием типа байронического героя связано у Л. и появление темы богоборчества; в 1829 г. он замышляет поэму "Демон", над которой будет работать почти до конца жизни.
   В 1830 г. Л. поступает на нравственно-политическое отделение Московского университета, одного из самых своеобразных и самых демократических учебных заведений тогдашней России. Здесь сохранялся еще дух независимой студенческой корпорации и воспоминания о декабристском движении, по рукам ходили запрещенные стихи Рылеева и Пушкина. Студенческая среда выдвинула бунтарей типа А. И. Полежаева, отданного в солдаты за поэму "Сашка", противоречившую официально насаждаемой морали; в университете действовали и философско-политические кружки В. Г. Белинского и А. И. Герцена. Л. держится несколько особняком, но, как и другие, он захвачен оппозиционными настроениями. Еще в пансионе он пишет стихотворение "Жалобы турка" (1829), проникнутое антикрепостническим и антидеспотическим пафосом, а в 1830--1831 гг. приветствует Июльскую революцию во Франции, адресуя гневные строки согнанному с трона Карлу X ("30 июля 1830 года"). Он знаком и с поэзией А. А. Бестужева и К. Ф. Рылеева; особое воздействие оказывает на него стихотворение Пушкина "Андрей Шенье" с центральным образом казненного французского поэта, который интерпретировался в революционном духе. Его привлекают и темы борьбы за свободу у Байрона и Т. Мура, особенно популярные у поэтов декабристской эпохи. В поэме "Последний сын вольности" (1830--1831) нашли место излюбленные мотивы русской гражданской поэзии -- темы борьбы с тиранией в защиту идеализированной Новгородской республики и гибели за вольность. Однако поэзия Л. уже отошла от поэзии декабристов -- и по проблематике, и по поэтическому языку. Социально-политические идеи редко выражаются в ней непосредственно; чаще всего они как бы сквозят в духовном облике лермонтовского героя, напряженно всматривающегося в окружающий мир и в свою собственную жизнь. Для Л. и его поколения характерно стремление осмыслить окружающее в категориях философии, психологии и морали, в противопоставлениях покоя и деятельности, земного и небесного, жизни и смерти, добра и зла. С 1830 г. в лирике Л. появляется жанр лирического размышления, напоминающего отрывок из дневника; иногда оно прямо носит название "Отрывок" или, как дневниковая запись, обозначено датой. Поэт как бы ставит себя в центр созданного им поэтического мира, который предстает ему как чужой и враждебный, обрекающий мыслящую и чувствующую личность на бесконечное одиночество. В это время Л. ощущает Байрона как особенно близкого себе поэта и внимательно изучает не только его сочинения, но и биографию, с которой соотносит свои духовные искания ("Не думай, чтоб я был достоин сожаленья...", "Нет, я не Байрон, я другой..."). Поэтому его стихи 1830--1831 гг. и драмы, где ясно звучат автобиографические мотивы, нельзя считать автобиографией в точном смысле слова: они достоверны как свидетельство о внутренней жизни поэта, но не как биографический документ. Так, Владимир Арбенин, подобно Л., вырастает в обстановке семейной драмы, но юноша Л. не был свидетелем охлаждения отца, душевных мук матери -- и самые отношения с отцом у него складывались иначе ("Странный человек"). Жизненный материал здесь преобразован по законам художественного обобщения. Так происходит и в любовных стихах 1830--1831 гг. В эти годы юноша Л. вступает в пору зрелости и стремится утвердить себя как личность в сфере духовной и эмоциональной. Шестнадцати лет он влюбляется в Е. А. Сушкову, приятельницу своей дальней родственницы А. М. Верещагиной, и пишет ей стихи -- лирические исповеди, моментальные отражения эмоций и настроений. По этим стихам ("Благодарю!", "Зови надежду сновиденьем...", "Я не люблю тебя -- страстей...") можно следить за развитием чувства поэта, но самое чувство в них драматизировано и гиперболизировано. То же относится к стихам, посвященным Н. Ф. Ивановой, дочери известного московского драматурга, с которой Л. познакомился в 1830 г. Стихи этого лирического цикла отличаются еще большей драматической напряженностью, но они включают, наряду с подлинными впечатлениями и переживаниями, и мотивы, пришедшие из литературы и истории. Так, Л. представляет себя в облике поэта, гибнущего в изгнании или на плахе (подобно А. Шенье), он обращается к возлюбленной как к своей единственной защите "перед бесчувственной толпой", однако она неспособна последовать за ним и разделить его страдания (мотивы стихов Байрона и Т. Мура).
   В 1830--1831 гг. раннее лирическое творчество Л. достигает вершины; далее начинается спад. После 1831 г. мы уже редко найдем у него стихи в форме дневниковой записи; он чаще предпочитает писать не от собственного имени, а от третьего лица, "лирического героя", не совпадающего с автором ни биографически, ни психологически и как бы берущего на себя роль посредника между автором и читателем. Л. обращается к лиро-эпическим формам, к балладе, которая сохраняла драматичность сюжета, но давала поэту большую свободу в использовании поэтических тем, сюжетов, образности, нежели непосредственное лирическое самовыражение ("Тростник", "Русалка", "Желанье", 1832). Это стремление отойти от чисто лирических форм и расширить повествовательные, эпические элементы сказывается на всем творчестве Л. Именно в 1832 г. он обращается к прозе и начинает писать роман о крестьянской войне 1773--1775 гг. под руководством Пугачева; ему приходится обращаться к изображению быта, сцен крепостного угнетения и помещичьего произвола, очерчивать характеры крестьян, помещиков, повстанцев. Вместе с тем этот роман ("Вадим") еще тесно связан с поэтическим творчеством Л.: герой его близок к герою байронических поэм и даже язык -- приподнятый, украшенный, излишне экспрессивный -- напоминает язык стихотворной поэмы. В поэмах же у Л. как бы определяются две тематические группы: одна тяготеет к средневековой русской истории, другая -- к экзотическому "южному", кавказскому быту. Историческая поэма (как "Последний сын вольности") отличается суровым северным колоритом, в ней действует сумрачный и сдержанный герой с трагической судьбой, сюжет развивается стремительно, без отступлений. "Кавказская" поэма, напротив, наполнена отступлениями, этнографическими описаниями, в ней силен повествовательный элемент. Герои ее более "естественны", т. к. ближе к природным началам, однако и их судьба драматична и даже трагична. Такова поэма "Измаил-Бей" (1832), которая, однако, включает нечто и от "северных" поэм: герой ее, горец, воспитанный в России, вдали от родины, объединяет черты "естественного" и "цивилизованного" героя.
   В 1832 г. Л. оставляет университет, не удовлетворенный казенной рутиной преподавания, и предполагает продолжить образование в столице. В июле -- нач. августа он выезжает в Петербург. Однако в Петербургском университете ему отказались зачесть прослушанные в Москве предметы; чтобы не начинать обучение заново, Л. не без колебаний принимает совет родных избрать военное поприще. 4 ноября 1832 г. он сдал экзамены в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Начались "два страшных года" обучения в николаевском закрытом учебном заведении, где "маршировки" н "парадировки" почти не оставляли времени для творческой деятельности. Она оживляется у Л. в 1835 г., когда, окончив школу, он был выпущен корнетом в лейб-гвардии гусарский полк. В этом году появляется в печати поэма Л. "Хаджи-Абрек", он отдает в цензуру первую редакцию драмы "Маскарад", работает над поэмами "Сашка" и "Боярин Орша", начинает роман "Княгиня Лиговская". Проза определяет теперь основное направление его литературной работы.
   "Княгиня Лиговская" (1836) -- во многом переходное произведение. Здесь Л. впервые отказывается от "исключительного" героя. Его Григорий Александрович Печорин -- "добрый малый" из числа светской "золотой молодежи"; противопоставленный ему Красинский -- бедный чиновник-дворянин, остро ощущающий свою социальную ущемленность. Столкновение между героями -- конфликт социальный и одновременно столкновение двух характеров: порывистого, страстного, "романтического" характера Красинского и сдержанного, сформированного общественным этикетом и предрассудками Печорина. Позднее эта схема отношений в сильно измененном виде будет воспроизведена в "Герое нашего времени". Конфликт развертывается в гуще петербургской повседневности. Быт в повести не есть нечто внешнее по отношению к характеру (как в ранних драмах); картины жизни "света" и, с другой стороны, петербургских "углов" (в последних Л. предвосхитил будущую "натуральную школу") определяет поведение героев, их социальные привычки, формы взаимоотношений. Л. сделал шаг к открытию социального характера. Он попытался создать и образ автора-повествователя, вторгающегося в события, комментирующего их в тоне непринужденного разговора с читателем. Ему не удалось разрешить в повести все это многообразие задач; видимо, отчасти поэтому он оставил работу.
   Одновременно Л. работает над "Маскарадом" (1835--1836) -- самым значительным своим драматическим произведением, первым, которое он счел достойным обнародования. Л. трижды подавал "Маскарад" в драматическую цензуру и дважды переделывал, чтобы увидеть его на сцене, но все редакции драмы были запрещены. По остроте конфликта и отчасти по жанру "Маскарад" был близок к французской мелодраме и романтической драме (В. Гюго, А. Дюма), которые считались противоречащими официальным нормам морали; подозревали также, что Л. изобразил реальное происшествие. В сюжете "Маскарада" улавливаются и следы чтения Шекспира, "Горя от ума" Грибоедова, "Цыган" Пушкина. От Грибоедова идет живость сатирических диалогов и острые зарисовки света с его психологией и нормами поведения. Эти нормы и становятся причиной гибели героев: логика поведения и убийц, и жертв подчиняется непреложным законам. Арбенин, герой "Маскарада", порвал с обществом, но унес с собою его представления и способ мышления; это и закрывает ему доступ к истине: он не знает иных законов, кроме развращающих законов света, и не может поверить, что его жена свободна от них. Уверив себя в неверности Нины, он сам вершит суд и казнь, уничтожая то, что составляло смысл его жизни. Но этого мало: он приходит к осознанию, что акт высокого мщения свелся к обычному злодейству. Арбенин наказуется не искупительной смертью, но продолжающейся жизнью и не романтическим безумием, а сумасшествием. Так Л. делает важный шаг к пересмотру концепции байронического героя, в которой важная роль принадлежит образу героини. Личность и поступки его в "Маскараде" соотнесены с личностью и поступками других; судьба Нины является мерилом моральной правоты Арбенина.
   Нечто подобное происходит и в "Боярине Орше" (1835--1836), первой оригинальной и зрелой поэме Л., хотя и сохраняющей еще связь с байронической традицией. Здесь уже не один герой, а два, за каждым из которых стоит своя правда, причем ни один из них не уступает другому ни по силе характера, ни по силе страдания. Если для Арсения (байронического героя) на первом месте -- правда индивидуального чувства, то на стороне Орши -- правда закона, обычаев, традиции. В ранних поэмах Арсению было бы целиком отдано авторское и читательское сочувствие; в "Боярине Орше" Орша выдвигается на передний план. Это объективный характер, обрисованный чертами более эпоса, чем лирики, и с его фигурой связан древнерусский колорит поэмы. В Орше есть и элементы исторического характера -- это феодал времени Ивана Грозного с чертами времени в духовном облике.
   В Петербурге в 1835--1836 гг. Л. начинает сближаться с литературными кругами: А. А. Краевским, помощником Пушкина по "Современнику", поэтом А. Н. Муравьевым, вероятно, с И. И. Козловым. Один из ближайших его друзей -- С. А. Раевский, будущий фольклорист, подогревающий его интерес к русскому народному творчеству. Однако в это время Л. еще не входит в ближайший пушкинский круг; с Пушкиным он также не знаком. Тем более принципиальный характер получает его стихотворение "Смерть Поэта", написанное сразу после получения известия о гибели Пушкина на дуэли. Л. говорил от имени целого поколения, одушевляемого скорбью о гибели национального гения и негодованием против его врагов. "Смерть
   Поэта" мгновенно распространилась в списках и принесла Л. широчайшую известность, в т. ч. и в литературном окружении Пушкина. В стихотворении, содержалась концепция жизни и смерти Пушкина, опиравшаяся на собственные пушкинские стихи и статьи, в т. ч. и ненапечатанные, как "Моя родословная". Основную тяжесть вины Л. перенес на общество, уже описанное им в "Маскараде", и его правящую верхушку -- "новую аристократию", "надменных потомков / Известной подлостью прославленных отцов". Вслед за Пушкиным Л. адресовал обвинения той части дворянства, которая получила особый вес и влияние при дворе, но не имела за собой национальной исторической и культурной традиции и полностью зависела от императора. Заключительные 16 строк стихотворения, где содержались слова "И вы не смоете всей вашей черной кровью / Поэта праведную кровь!", были восприняты при дворе как "призыв к революции". Л. был арестован, началось политическое дело о "непозволительных стихах". Под арестом Л. пишет несколько стихотворений, из которых затем выросли шедевры его "тюремной лирики", такие, как "Узник", "Соседка", "Пленный рыцарь".
   В марте 1837 г. Л., переведенный из гвардии в Нижегородский драгунский; полк, выехал из Петербурга на Кавказ. Началась первая кавказская ссылка Л. Она была тяжелым испытанием для поэта, но чрезвычайно расширила диапазон его творческих впечатлений. К концу года Л. объездил всю Кавказскую линию от Кизляра до Тамани, побывал в горах и в центральных областях Грузии. В Пятигорске, Тифлисе, Ставрополе раздвинулся круг его связей. Он знакомится со ссыльными декабристами, близко сходится с крупнейшим поэтом декабристской каторги А. И. Одоевским, сближается с доктором Н. В. Майером, примечательным деятелем из декабристского окружения, послужившим затем прототипом доктора Вернера в "Герое нашего времени". В Пятигорске он встречается с Н. М. Сатиным, участником кружка А. И. Герцена и Н. П. Огарева, и молодым В. Г. Белинским, в Тифлисе входит в круг грузинской интеллигенции, группировавшейся около А. Г. Чавчавадзе, поэта, общественного деятеля, отца Нины Грибоедовой. Документальных данных об этих связях мало; часто они устанавливаются по косвенным свидетельствам и по отражению их в творчестве Л.; так, стихотворение "Памяти А. И. О<доевско>го" (1839) говорит о большой духовной близости с Одоевским Л. Однако контакты его со ссыльными декабристами не были простыми и легкими: известно, что Н. И. Лорер и М. А. Назимов ясно ощущали в нем представителя иного поколения, зараженного скептицизмом и социальным пессимизмом и скрывающего от окружающих свой внутренний мир под маской иронии и общественного индифферентизма. Внешне эта особенность нередко выражалась у Л. в стремлении уклониться от разговоров на серьезные темы, в ироническом отношении к восторженности и исповедальности; такая манера держать себя оттолкнула в 1837 г. от поэта Белинского, привыкшего к философским спорам в дружеских кружках. Между тем для самого Л. эти встречи и разговоры стали драгоценным творческим материалом: он получал возможность осмыслить социально-психологические признаки своего поколения и оценить их как исторически закономерное явление. Результаты этих наблюдений будут обобщены в образе Печорина и в "Думе" (1838), где беспощадный анализ ведется не с позиций абстрактной морали, а с позиций исторического самосознания и распространяется на само анализирующее сознание поэта.
   Предпосылки такого подхода зарождаются у Л. уже в первой кавказской ссылке. Проблемы исторической судьбы поколений ставятся в "Бородине" (1837), где рельефно обрисован контраст между "богатырями" 1812 г. и "нынешним племенем". На Кавказе Л. столкнулся с людьми разных социально-психологических формаций, он близко соприкоснулся с народной жизнью, увидел быт казачьих станиц, русских солдат, многочисленных народностей Кавказа. На новой основе оживляется и его интерес к народному творчеству; в 1837 г. он записывает народную сказку об Ашик-Керибе, стремясь передать и колорит восточной речи, и самую манеру мышления восточного сказителя и его героя. Эти же впечатления отразились в балладе "Дары Терека" и "Казачьей колыбельной песне", где фольклор оказывается культурной стихией, из которой вырастает народный характер.
   Кавказская ссылка Л. была сокращена хлопотами бабушки и влиятельных знакомых. Уже в январе 1838 г., "прощенный" и переведенный в лейб-гвардии Гродненский полк, Л. возвращается в Петербург. Три с половиной года жизни в столице--1838--1840 гг. и часть 1841 г. были годами его литературной славы. На Л. смотрят теперь как на поэтического наследника и защитника имени Пушкина. Он сразу же попадает в пушкинский литературный круг, знакомится с В. А. Жуковским, П. А. Вяземским, П. А. Плетневым, семейством Карамзиных; печатает в основанном Пушкиным "Современнике" "Бородино" и "Тамбовскую казначейшу". Он становится свидетелем собирания и издания неизвестных ранее пушкинских сочинений, и в его поздних произведениях есть прямые следы знакомства с ними: так, в "Тамаре" улавливается тема Клеопатры из "Египетских ночей", имя Га-луб в "Валерике" взято из первой публикации "Тазита", "Журналист, читатель и писатель" содержат отзвуки пушкинских полемических статей и стихов. Однако Л. движется своим собственным путем, развивая темы и мотивы, уже определившиеся в его творчестве. В "Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова" (1837) он как бы продолжает "Боярина Оршу", но уже на основе того поворота к фольклору, который произошел в 1837 г. Л. создает эпическую поэму по фольклорным образцам, стремясь воспроизвести не столько формы, сколько дух народной поэзии и национальный характер. Подобно Орше, Калашников -- "невольник чести" XVI в., движимый народными представлениями о чести, законе и обычае, которыми не может поступиться и перед лицом смерти; это эпический характер, носитель внеличного, народного начала. В "Песне..." он торжествует окончательную победу над героем-индивидуалистом, исповедующим культ личной храбрости, удали и страсти, и предание возвеличивает эту победу. Личность представляется теперь Л. в совокупности своих социальных и исторических связей, и он все далее отходит от поэтизации трагического и бунтующего героя-одиночки. Этот процесс переоценки традиционных романтических представлений, начавшийся уже в "Маскараде", дает себя знать и в лирике зрелого Л. Так, в стихотворении "Не верь себе" (1839) он заново рассматривает характерную романтическую тему "поэт и толпа", почти парадоксально становясь на сторону "толпы": она оказывается выше молодого мечтателя, ибо за ней стоит тяжкий, выстраданный ею и неизвестный ему душевный опыт, страдание, скрываемо- от посторонних глаз. Страдание для зрелого Л. есть мера внутренней ценности личности, оно играет очищающую, искупительную роль. Эта идея прослеживается в поздних редакциях "Демона".
   Начав работу над поэмой в 1829 г., Л. в 1829--1831 гг. пишет или намечает четыре редакции ее и разрабатывает близкие темы в "Азраиле" и "Ангеле смерти". Согласно первоначальному замыслу, в центре поэмы должен был стоять образ падшего ангела, несущего на себе бремя вселенского проклятия; ища выхода из своего одиночества, Демон влюбляется в молодую монахиню. Но монахиня любит ангела, и надежда на возрождение сменяется у Демона ненавистью и жаждой мести; он обольщает и губит монахиню во имя торжества над соперником. В 1833--1834 гг. Л. создает пятую редакцию поэмы, в 1838 г.-- шестую. Эти редакции отражают изменения в художественном сознании Л., которые особенно сказались на изменении облика героини. Она постепенно теряла черты абстрактно-романтической грешницы и получала все более разработанную и психологически мотивированную биографию. В шестой редакции Л. нашел окончательное место действия -- Кавказ, а сюжет оказался погруженным в атмосферу народных преданий и обогащен деталями быта и этнографии, а княжна Тамара предстала как живой и полнокровный образ. С появлением такого образа Демон получил меру ценности своих деяний. По своему философско-этическому содержанию образ Тамары равновелик образу Демона. Она наделена той полнотой переживания, которая исчезла в современном мире; любовь ее самоотверженна и соединена с искупительным страданием. Поэтому, погубив Тамару, Демон не только наказан безысходным одиночеством (как было в ранних, "байронических" редакциях), но и побежден в самый момент своей мнимой победы -- ибо его жертва возвысилась над ним. Этот последний этап эволюции замысла был связан с общей переоценкой индивидуалистической идеи, затронувшей все творчество Л. конца 30 гг. Однако переоценка не означала "разоблачения", дискредитации. Демон оставался существом бунтующим и страдающим; в его монологах звучало отрицание существующего миропорядка, и его голос начинал сливаться с голосом автора. Однако в "Демоне" нашли наиболее ясное воплощение свойственные Л. мотивы богоборчества. Они стали причиной запрещения поэмы к печати.
   К 1839 г. Л., по-видимому, считал замысел "Демона" исчерпанным. В 1840 г. в "Сказке для детей" он вспомнил о "безумном, страстном, детском бреде", мучившем его много лет, от которого он, наконец, "отделался стихами". В "Сказке для детей" появляется новый тип демона, умного и ироничного, введенного в бытовую среду, с чертами гетевского Мефистофеля. К 1839 г. относится последняя редакция "Демона", и в том же году Л. пишет новую поэму -- "Мцыри".
   Подобно "Демону", "Мцыри" завершает целую линию замыслов Л., зародившихся еще в 1830--1831 гг. В нее вошли и целые фрагменты из ранних, не напечатанных Л. поэм: "Исповеди", "Боярина Орши". Внутреннее родство Мцыри и Демона несомненно, в нем так же заложено отрицающее, протестующее начало и та же сила духа; как и Демон, он пытается вырваться из мира, обрекающего его на одиночество. Однако Мцыри -- прямая противоположность байроническому герою: это "естественный человек", которому навязаны угнетающие его внутреннее чувство общественные отношения. Пафос отрицания в "Мцыри" едва ли не выше, чем в "Демоне", т. к. его окружают не враги, а защитники и покровители; он и не воюет с ними: он их не приемлет. Мцыри живет, повинуясь естественным побуждениям, к которым относится любовь к свободе, родине, родным, природе и деятельности. Эти чувства заставляют его бежать из монастыря, враждебного "закону сердца", и погрузиться в природную стихию. Схватка с барсом для него -- встреча с природой; он вступает в борьбу без оружия, как первобытный человек; полудетское наивное чувство любви пробуждается в нем при виде первой встреченной девушки и ассоциативно связывается с песнью рыбки. Каждый сюжетный мотив "Мцыри" символически расширен и насыщен глубинными философскими смыслами. Так, мотив "монастыря" в ходе поэмы меняет свое назначение: "монастырь-убежище" превращается в "монастырь-тюрьму". Мотив "бегства-освобождения" преобразуется в мотив бесцельного кругового движения: весь путь Мцыри, с его опасностями, трудами и подвигами, совершался в окрестностях монастыря. Самая концовка "Мцыри" как будто соотнесена с концовкой "Демона" по принципу противопоставления: Демон остается жить с проклятием на устах -- Мцыри умирает, никого не проклиная. Но именно последние строки "Мцыри" и выражают яснее всего этот заряд отрицания, который заложен в каждой сцене поэмы и предвосхищает толстовскую критику общества с позиций естественного сознания.
   "Мцыри" и "Демон" -- высшие достижения романтической поэмы Л. В них сложился и особый, лермонтовский поэтический язык -- захватывающий читателя речевой поток, внешне похожий на импровизацию, где лирическая энергия целого поглощает неточности словоупотребления. Белинский в письме к В. П. Боткину в 1842 г. сравнивал читательское ощущение от таких стихов с "опьянением" (Белинский В. Г. Полн. собр. соч.-- М., 1956.-- Т. XII.-- С. 111).
   Наряду с поэтической речью повышенной экспрессивности, Л. в зрелые годы все чаще обращается к речи намеренно неукрашенной, а иной раз прозаизированной, "безыскусной". Так написаны многие его лирические стихотворения последних лет. При этом драматизм лирической ситуации и конфликта не ослаблен, а усилен и простота выражения это лишь подчеркивает. В "Завещании" (1840) передается предсмертная исповедь безымянного армейского офицера, умирающего от ран; он просит напомнить о себе прежней возлюбленной, чтобы вызвать ее участие. Лирический сюжет здесь почти тот же, что в ранних вариациях на темы Байрона и Т. Мура, но он приобрел черты трагической безнадежности: умирающий знает, что все это иллюзия, что любовь его, тщательно скрываемая, но не преодоленная, так и останется без ответа. Почти та же ситуация -- в "Валерике" (1840). Вообще, поздняя любовная лирика Л. очень часто построена на мотиве не просто неразделенной любви, но фатальной невозможности соединения любящих: тема эта проходит в стихотворениях "Утес" (1841), "На севере диком..." (1841), "Сон" (1841) и др. Романтические конфликты Л. ищет теперь в повседневной жизни; в "Тамбовской казначейше" (1837--1838), напр., они проступают из недр пошлого провинциального быта: кокетка, честь которой буквально поставлена на карту, неожиданно разрывает все свои семейные и общественные связи, утверждая свое женское достоинство, а армейский волокита начинает играть роль идеального любовника. Здесь, как и нередко в зрелом творчестве Л., средством преображения быта становится ирония, то снижающая патетику, то возвышающая и одухотворяющая бытовой эпизод.
   Художественный опыт Л.-- лирика, автора поэм, драматурга и прозаика сконцентрировался в романе "Герой нашего времени", который он начал писать в 1838 г. на основе кавказских впечатлений. Роман построен как серия повестей и, возможно, не задумывался как целостное и связное повествование; затем Л. объединил повести в сложную композиционную структуру. Каждая повесть опиралась на определенную литературную традицию. "Бэла" соединила черты путевого очерка типа пушкинского "Путешествия в Арзрум" и романтической новеллы о любви европейца к "дикарке"; "Княжна Мери" -- "светская повесть"; "Тамань" -- лирическая новелла со слабовыявленным сюжетом и атмосферой таинственности; "Фаталист" -- рассказ о "таинственном случае", характерный для фантастической прозы 30 гг. Все эти жанровые формы стали у Л. частью единого целого -- исследования духовного мира современного героя, личность и судьба которого цементирует все повествование. Новеллы расположены так, что они постепенно "приближают" Печорина к читателю: вначале дан рассказ о нем Максима Максимыча ("Бэла"), затем он увиден глазами повествователя ("Максим Максимыч"), наконец в "журнале" (дневнике) предлагается его "исповедь". События поданы вне хронологической последовательности, что тоже входит в художественный замысел: как в "байронической поэме", роман имеет "вершинную композицию", биография героя предстает в кульминационных точках. Предыстория Печорина намеренно исключена; это придает его биографии некоторую таинственность.
   Образ Печорина имеет, таким образом, романтическую генеалогию. Самый метод обрисовки характера, в котором заключены "два человека" -- действующий и судящий его поступки,-- уже наметился в ранних "отрывках" Л. 1830--1831 гг. Новой стадии художественного сознания Л. принадлежит взгляд на своего героя как на "тип", воплощающий социально-психологические черты целого поколения -- того самого, которое было изображено в "Думе". Эгоцентризм, индивидуализм, скептическое отношение к, казалось бы, прочно установленным моральным ценностям и, с другой стороны, интеллектуальность, рефлективность, способность к трезвой и беспощадной самооценке, стремление к деятельности при отсутствии жизненной цели -- все это свойственно, согласно Л., современному человеку. В романе последовательно анализируются его представления о любви, дружбе, общественных связях -- то, что всегда считалось мерилом ценности личности. Печорин как бы испытывает себя в разных ситуациях: любви "естественной" ("Бэла"), "романтической" ("Тамань"), "светской" ("Княжна Мери"), в дружбе "патриархального" типа ("Бэла", "Максим Максимыч"), дружбе сверстников одного социального круга, дружбе интеллектуальной (с Грушницким, доктором Вернером в "Княжне Мери"). Во всех случаях характер современного человека ставит границы осуществлению идеала, и причина тому не в "порочности" Печорина, а в самом социально-психологическом быте общества, которое обрекает своих членов на трагическое взаимное непонимание, отсутствие коммуникативных связей. Эта основная идея обусловила своеобразный художественный "объективизм" романа: автор не судит своего героя и тем более не разоблачает его, но анализирует. Судит себя сам Печорин, сознающий, что он находится во власти неких общих и внеличных законов, за пределы которых не может вырваться. Л. впервые в русской литературе поставил проблему обусловленности личного поведения общественными законами и последовательно отказался от дидактического нравоучения. За исключением Белинского, никто из современных Л. критиков романа не сумел понять и принять этого важнейшего литературного открытия.
   Мир героев романа представляет собой целую систему образов, в центре которой находится Печорин. Его личность вырисовывается из суммы отношений, в которые он вступает с окружающими. Из нее вырастает и проблема не субъективной, но объективной вины (как это было в "Маскараде", "Демоне" и пр.). Один из центральных конфликтов -- между Печориным и Грушницким -- поэтому гораздо глубже, чем противопоставление истинного и ложного, оригинала и пародии и т. п. Логикой событий Грушницкий оказывается жертвой, а Печорин -- убийцей товарища. Грушницкий -- часть социального мира, в судьбе которого Печорин невольно сыграл фатальную роль. Зло возникает как бы само собой, из самого хода вещей. Заключительная новелла "Фаталист" венчает сюжетное построение романа: роль Печорина как непременного действующего лица пятого акта драмы в сущности предрешена -- он может проверить свою способность к деятельности, но не внеличностные законы своего поведения.
   К моменту выхода "Героя нашего времени" (1840) Л. уже прочно связал свою судьбу с "Отечественными записками", журналом, где с 1839 г. ведущим критиком стал Белинский и где собирались молодые литературные силы, приходящие на смену литераторам прежнего пушкинского окружения. Белинский рассматривает Л. как центральную фигуру нового этапа развития русской литературы. В "Отечественных записках" появляется большинство прижизненных публикаций Л. Более сложными были отношения Л. с др. литературно-общественными группами. С пушкинским кругом у него не сложилось близких отношений. Старшие поэты далеко не полностью принимали творчество Л. Столь же выборочно принимали его и формирующиеся московские славянофильские кружки: высоко оценивая произведения, где Л. демонстрировал свой интерес к национальным, народным началам ("Песня про царя Ивана Васильевича...") или критиковал западную буржуазную цивилизацию ("Последнее новоселье", 1841), они решительно отвергали рефлективные пессимистические стихи типа "И скучно, и грустно...", а также "Героя нашего времени", объявляя тип Печорина искусственным, не имеющим корней в русской действительности. Со своей стороны, Л. присматривался к деятельности будущих славянофилов (А. С. Хомякова, Ю. Ф. Самарина), сохранял с ними личные связи, но был холоден к социально-философским основам их учения. Это выразилось в "Родине" (1841), где Л. подчеркнул непроизвольность и логическую необъяснимость своего патриотического чувства, выдвинув в противоположность любым доктринам интуицию и эстетическое переживание. Эту концепцию Л. впоследствии высоко оценил Добролюбов.
   В марте 1840 г. за дуэль с сыном французского посла Э. де Барантом Л. был переведен в Тенгинский полк и отправлен в действующую армию на Кавказ. Дуэль имела личные поводы, но получила значение акта защиты национального достоинства. В это время Л. входил в т. н. "кружок шестнадцати", корпоративное объединение молодых людей преимущественно из аристократического общества, культивировавшее дух товарищества, независимости к властям и предписывавшее своим членам нормы корпоративной этики и поведения. Дуэль с Барантом была в их глазах и в глазах Л. делом чести.
   В июне 1840 г. Л. прибывает в Ставрополь в главную квартиру командующего войсками Кавказской линии в Черноморье генерала П. X. Граббе, а в июле уже участвует в постоянных стычках с горцами и кровопролитном сражении при реке Валерик. Очевидцы писали об отчаянной храбрости Л., удивлявшей кавказских ветеранов.
   В нач. февраля 1841 г., получив двухмесячный отпуск, Л. приезжает в Петербург. Его представляют к награде за храбрость, но Николай I отклоняет представление. Поэт проводит в столице три месяца, окруженный вниманием; он полон творческих планов, рассчитывая получить отставку и отдаться литературной деятельности. Его интересует духовная жизнь Востока, с которой он соприкоснулся на Кавказе; в нескольких своих последних стихотворениях он касается проблем "восточного миросозерцания" ("Тамара", "Спор").
   14 апреля 1841 г., не получив отсрочки, Л. возвращается на Кавказ. В мае он прибывает в Пятигорск и получает разрешение задержаться для лечения на минеральных водах. Он испытывает прилив творческой активности. В его записной книжке один за другим следуют лирические шедевры: "Сон", "Утес", "Они любили друг друга...", "Тамара", "Свиданье", "Листок", "Выхожу один я на дорогу...", "Морская царевна", "Пророк"... Тем временем из Петербурга идут предписания строжайше наблюдать, чтобы он непременно находился налицо в полку.
   В Пятигорске Л. находит общество прежних знакомых и в их числе своего товарища по школе юнкеров Н. С. Мартынова. На одном из вечеров в пятигорском семействе Верзилиных шутка Л. задела Мартынова, человека неумного и болезненно самолюбивого, уже и ранее бывавшего предметом насмешек Л. Ссора повлекла за собой вызов; не придавая значения размолвке, Л. принял его, твердо решив не стрелять в товарища. Поэт был убит 15 июля 1841 г.
   Смерть Л. была тяжким ударом для русской литературы и имела широкий общественный резонанс. Ее рассматривали как убийство. Неясность некоторых обстоятельств дуэли порождала предположения о тайном заговоре. Однако физическое уничтожение Л. не предусматривалось заранее; поэт явился жертвой той общественной атмосферы, которой он был враждебен самым направлением и пафосом своего творчества. Творческая жизнь Л. продолжалась 13 лет; за это время он успел занять одно из выдающихся мест в русской литературе, завершив развитие русской романтической поэмы, создав непревзойденные лирические шедевры и заложив основы русского реалистического романа XIX столетия.
  
   Соч.: Соч.: В. 6 т.-- М.; Л., 1954--1957; Собр. соч.: В 4 т.-- 2-е изд., испр. и доп.-- Л., 1979--1981.
   Лит.: М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников.-- М., 1989; Мануйлов В. Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова.-- М.; Л., 1964; Лермонтовская энциклопедия.-- М., 1981; Ковалевская Е. А., Мануйлов В. А. М. Ю. Лермонтов в портретах, иллюстрациях, документах.-- Л., 1959; Висковатый П. А. М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество.-- М., 1987; Литературное наследство. М. Ю. Лермонтов.-- М., 1941--1948.,-- Т. 43--44, 45--46; Бродский Н. Л. М. Ю. Лермонтов. Биография.-- М., 1945.-- Т. 1; Эйхенбаум Б. М. Статьи о Лермонтове.-- М.; Л., 1961; Максимов Д. Поэзия Лермонтова.-- 2-е изд.-- М.; Л., 1964; Федоров А. В. Лермонтов и литература его времени.-- Л., 1967; Мануйлов В. А., Назарова Л. Н. Лермонтов в Петербурге.-- Л., 1984; Коровин В. И. Творческий путь М. Ю. Лермонтова.-- М., 1973; Андроников И. Л. Лермонтов: Исследования и находки.-- 4-е изд.-- М., 1977; Герштейн Э. Г. Судьба Лермонтова.-- 2-е изд., испр. и доп. - М., 1986; Мануйлов В. А. Роман М. Ю. Лермонтова "Герой нашего времени". Комментарий.-- 2-е изд.-- Л., 1975.

В. Э. Вацуро

   Источник: "Русские писатели". Биобиблиографический словарь.
   Том 1. А--Л. Под редакцией П. А. Николаева.
   М., "Просвещение", 1990
  

Оценка: 2.67*8  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru