Lib.ru/Классика: П.. Памяти Лермонтова

Памяти Лермонтова.

15 іюля текущаго года исполнится пятьдесятъ лѣтъ, какъ слишкомъ преждевременно погибъ одинъ изъ лучшихъ и замѣчательнѣйшихъ русскихъ людей. Ни русское общество, ни русская литература не могутъ не вправѣ оставить этотъ день неотмѣченнымъ.

Кто былъ этотъ человѣкъ? Во внѣшнемъ, формальномъ смыслѣ всего только армейскій поручикъ, Михаилъ Лермонтовъ, убитый на нелѣпѣйшей дуэли, двадцати шести лѣтъ отъ роду. Убитаго поручика "исключили изъ списковъ" армейскихъ чиновъ, но его имя появилось и засіяло яркимъ свѣтомъ въ лѣтописяхъ исторіи,-- не той исторіи, которая ведетъ счетъ рѣзнымъ кровопролитнымъ "подвигамъ", а той, которая подводить итоги нашимъ умственнымъ завоеваніямъ. Пятьдесятъ лѣтъ прошло со времени смерти этого армейскаго оберъ-офицера, но онъ живетъ, онъ среди насъ, мы слышимъ его голосъ, мы, какъ наши отцы и наши дѣды, почерпаемъ въ его вдохновенныхъ рѣчахъ ту "силу гордую" и ту "волю твердую", о которыхъ напрасно молилъ представитель другаго, болѣе поздняго поколѣнія. И нѣтъ сомнѣнія, что для нашихъ дѣтей и нашихъ внуковъ онъ будетъ тѣмъ же, чѣмъ является для насъ и чѣмъ былъ для нашихъ предшественниковъ -- источникомъ мужественныхъ, хотя и горькихъ, чувствъ и глубокихъ, хотя печальныхъ, духъ.

Онъ былъ геніальный поэтъ, писатель. Этимъ много, но, однако же, не все сказано. Лермонтовъ былъ не только великій талантъ, но и великій духъ, который нашелъ себѣ выраженіе въ поэтическихъ картинахъ и образахъ. Поэзія Лермонтова -- поэзія исключительно субъективная, и вотъ почему главная цѣнность ея обусловливается не художественными ея достоинствами, не" чисто-эстетическими красотами, а самою личностью поэта. Личность эта была грандіозна въ полномъ смыслѣ этого слова. Нравственный типъ, къ которому принадлежалъ Лермонтовъ, всегда игралъ и всегда будетъ играть одну изъ главныхъ ролей на сценѣ исторической жизни. Это типъ людей цѣлостныхъ, душевно-стройныхъ, для которыхъ хотѣть и стремиться одно и то же, и которые вѣчно жаждутъ, вѣчно хотятъ и потому вѣчно стремятся, не зная ни отдыха, ни удовлетворенія.

Подъ нимъ струя свѣтлѣй лазури,

Надъ нимъ лучъ солнца золотой,

А онъ, мятежный, проситъ бури,

Какъ будто въ буряхъ есть покой!

Для насъ, людей обыкновенныхъ, это очень убѣдительно: наше счастіе, прежде всего, именно въ покоѣ и находится въ тѣснѣйшей зависимости отъ внѣшнихъ условій нашей жизни. Мятежные люди лермонтовскаго типа если не просятъ бури, то потому только, что носятъ эту бурю въ себѣ, въ глубинѣ своего вѣчно тревожнаго духа. Къ Лермонтову можно всецѣло примѣнить его собственныя слова:

Его душа была изъ тѣхъ,

Которыхъ жизнь -- одно мгновенье

Невыносимаго мученья,

Недосягаемыхъ утѣхъ.

"Боже мой,-- писалъ Бѣлинскій послѣ одного личнаго своего свиданіи и продолжительнаго разговора съ Лермонтовымъ,-- какъ онъ ниже меня по своимъ понятіямъ и какъ я безконечно ниже его въ моемъ передъ нимъ превосходствѣ! Каждое его слово -- онъ самъ, вся его натура во всей глубинѣ и цѣлости своей. Я съ нимъ робокъ, меня давятъ такія цѣлостныя, полныя натуры, я передъ нимъ благоговѣю и смиряюсь въ сознаніи своего ничтожества". Если посмягчить обычную гиперболичность выраженій знаменитаго критика (чувствовать себя ничтожнымъ Бѣлинскій, конечно, не могъ передъ кѣмъ бы то ни было), получится сжатая, но полная характеристика тѣхъ яркихъ и обаятельныхъ натуръ, къ какимъ принадлежалъ Лермонтовъ. Тайна этого обаянія заключается въ томъ, что люди этого типа вліяютъ на насъ не какою-нибудь одною, отдѣльною стороной своего духовнаго существа, не своимъ только умомъ или характеромъ, или волею, или талантомъ, а одновременно всѣми этими элементами, которые сливаются въ ихъ личности въ одное крѣпкое цѣлое. "Се человѣкъ" -- хочется сказать, глядя на такихъ людей, искреннихъ даже въ своемъ притворствѣ, оригинальныхъ въ самыхъ своихъ слабостяхъ, независимыхъ во всемъ, отъ мелочей внѣшней своей обстановки до самыхъ завѣтныхъ своихъ убѣжденій и вѣрованій. Они чувствуютъ -- какъ мыслятъ и дѣйствуютъ -- какъ чувствуютъ. И они -- люди и, слѣдовательно, могутъ, говоря выраженіемъ Берне, быть рабами обстоятельствъ, но смѣло ручайтесь, что лакеями обстоятельствъ они никогда не будутъ. Сломить ихъ можно, согнуть нельзя. Это не заслуга ихъ,-- это ихъ привилегія, это свойство того благороднаго матеріала, изъ котораго они созданы.

Извѣстные герои Тургенева, эти "гамлетики, самоѣдъ!, грызуны", какъ ихъ обозвалъ авторъ, бывшіе современниками Лермонтова, не имѣли съ нимъ ничего общаго, хотя и принадлежали къ одной и той же интеллигенціи. Въ то время, какъ они, предаваясь тончайшему самоанализу, въ концѣконцовъ, никакъ не могли понять ни того, что собственно они такое, ни того, зачѣмъ они бременятъ собою землю, семнадцатилѣтній юноша съ спокойною увѣренностью говорилъ о себѣ:

Нѣтъ, я не Байронъ, я другой,

Еще невѣдомый избранникъ --

Какъ онъ, гонимый міромъ странникъ,

Но только съ русскою душой...

Разсудочнымъ путемъ нельзя достичь такой ясности самосознанія и самоопредѣленія,-- да к какой разсудокъ, какая рефлекція у семнадцатилѣтняго юноши? Это именно внутренній голосъ и могучій инстинктъ цѣлостной натуры, въ которой все необыкновенно и, вмѣстѣ съ тѣмъ, все гармонично и уравновѣшено. Не будь у Лермонтова поэтическаго таланта, онъ, конечно, не пріобрѣлъ бы себѣ теперешней громкой славы, но онъ, все-таки, чувствовалъ бы себя далеко выше окружающаго и по праву считалъ бы себя "избранникомъ". Вспомнимъ слова его Печорина: "пробѣгаю въ памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачѣмъ я жилъ? для какой цѣли я родился? А, вѣрно, она существовала и, вѣрно, было мнѣ назначеніе высокое, потому что я чувствую въ душѣ моей силы необъятныя... Но не угадалъ этого назначенія..." Жизнь Печорина прошла безсмысленно и безполезно, "безъ шума и слѣда, не бросивши вѣкамъ ни мысли плодовитой, ни геніемъ начатаго труда", но фактъ его "избранности", наличность "необъятныхъ силъ", все-таки, не подлежатъ сомнѣнію. Вѣдь, мало обладать силами, нужно также обладать и возможностями; мало родиться избранникомъ, нужно родиться въ пору и во-время. Чуткіе люди, вродѣ Бѣлинскаго, угадываютъ присутствіе въ человѣкѣ этой внутренней силы непосредственно, помимо всякихъ утилитарныхъ соображеній о ея практическихъ приложеніяхъ и результатахъ, и именно такого рода впечатлѣніе вынесъ Бѣлинскій, какъ мы видѣли, изъ личнаго знакомства съ Лермонтовымъ: онъ восхищается не великимъ поэтомъ, а необыкновеннымъ человѣкомъ. Прометей остался бы Прометеемъ, если бы ему к не удалось передать людямъ тайну добыванія огня.

Къ счастью для Лермонтова и къ великому благу для насъ, русскаго общества, Лермонтовъ обладалъ не только "натурою", но и талантомъ, не только внутренними "силами необъятными", но и возможностью передать и намъ частицу своихъ богатствъ. Всѣ произведенія Лермонтова отражаютъ въ себѣ личность поэта и уже по одному этому преисполнены интереса и поучительности.

Диктуетъ совѣсть,

Перомъ сердитый водитъ умъ --

вотъ какъ характеризовалъ самъ Лермонтовъ процессъ своего творчества. Въ чемъ же состояло нравственное и идейное содержаніе этого творчества? Субъективныя изліянія поэта имѣли ли, кромѣ чисто-психологическаго, объективный, общій смыслъ? Что именно продиктовала Лермонтову его совѣсть? Какія общественныя цѣли преслѣдовалъ его сердитый умъ? Никакого опредѣленнаго міросозерцанія у Лермонтова не было и вотъ почему онъ могъ, напримѣръ, идеализировать и ставить на пьедесталъ, какъ спасителя родины и рыцаря свободы, такого историческаго дѣятеля, какъ Наполеонъ I (Послѣднее новоселье). Тѣмъ не менѣе, даже до сихъ поръ люди съ самыми опредѣленными воззрѣніями могутъ почерпать въ произведеніяхъ Лермонтова "уроки смѣлые", говоря выраженіемъ другаго поэта нашего. Кто хочетъ знать, что значатъ безстрашно мыслгіъ и отъ всей полноты сердца чувствовать, тотъ явь всѣхъ нашихъ прозаиковъ и поэтовъ долженъ избрать себѣ за образецъ Лернонтова. Если бы нужно было характеризовать Лермонтова, какъ поэта, однимъ только словомъ, мы сказали бы, что онъ былъ протестантомъ. Да, вся его поэзія одинъ сплошной протестъ, или, говоря языковъ Достоевскаго, "бунтъ", -- протестъ не противъ какого-нибудь частнаго и случайнаго явленія, а противъ самой сущности жизни, въ которой "и радость, и муки, и все тамъ ничтожно", и которая, въ концѣ-концовъ, не болѣе, какъ "пустая и глупая шутка". Въ устахъ Лермонтова это были не фразы. Передъ нимъ были открыты всѣ пути, допускавшіеся тогдашнею дѣйствительностью, всѣ наслажденія, за которыми гоняется толпа, но удовлетворенія онъ не нашелъ. Пятнадцати лѣтъ отъ роду онъ писалъ:

Не обвиняй меня, Всесильный,

И не карай меня, молю,

За то, что мракъ земли могильный

Съ ея страстями я люблю.

А черезъ какой-нибудь десятокъ лѣтъ онъ, съ захватывающею силой лиризма, т.-е. съ полною искренностью, восклицалъ:

Что страсти! вѣдь, рано иль поздно ихъ сладкій недугъ

Исчезнетъ при словѣ разсудка...

Какъ видно, не много было прожито, но много пережито въ этотъ десятилѣтній промежутокъ!

Свободолюбивая, независимая, самобытная духовная природа Лермонтова не признавала никакого авторитета надъ собою. Онъ находилъ наслажденіе именно въ томъ, чтобы прати противу рожна, особенно высоко поднимать голову именно тамъ, гдѣ прочіе люди смирно обнажали и преклоняли ее. Въ этомъ отношеніи чрезвычайно характерно стихотвореніе Прелестницѣ, написанное Лермонтовымъ, когда ему было всего восемнадцать лѣтъ:

Пускай ханжи глядятъ съ презрѣньемъ

На беззаконный вашъ союзъ,

Пускай людскимъ предубѣжденьемъ

Ты лишена семейныхъ узъ;

Но передъ идолами свѣта

Не гну колѣна я мои;

Какъ ты, не знаю въ немъ предмета

Ни сильной злобы, ни любви;

Какъ ты, кружусь въ весельи шумномъ,

Не чту владыкой никого,

Дѣлюся съ умнымъ и безумнымъ,

Живу для сердца своего;

Живу, какъ соколъ, беззаботно,

И не тревожимый ничѣмъ:

Я людямъ руки жму охотно,

Хоть презираю ихъ межь тѣмъ.

Въ подчеркнутыхъ нами стихахъ выражена основная нравственная стижія Лермонтова. Такая независимость "передъ идолами свѣта" замѣчательна всегда и вездѣ, а болѣе полувѣка тому назадъ и въ русскомъ обществѣ она была замѣчательна вдвойнѣ. Эпоха Лермонтова была по преимуществу эпохой господства авторитета, а общество, въ которомъ онъ жилъ, поставляло въ передній уголъ Фамусова, Молчалива и Чичикова. Представьте себѣ въ этой компаніи Лермонтова, перенеситесь мыслью туда, въ это воистину "темное царство" дикаго высокомѣрія и презрѣннаго низкопоклонства, лицемѣрной добродѣтели и откровенно-безстыднаго порока, и вы поймете, каково жилось поэту и почему ему хотѣлось бросить въ глаза своихъ согражданъ "желѣзный стихъ, облитый горечью и злостью".

Но, какъ настоящій богатырь, Лермонтовъ росъ и мужалъ не по днямъ, по часамъ. Онъ былъ слишкомъ живой, слишкомъ, такъ сказать, земной человѣкъ, чтобы остановиться на этомъ отрицаніи жизни, какъ жизни, "успокоиться на этомъ презрѣніи къ людямъ, какъ къ дѣтямъ персти и праха. Только пустопорожніе люди могутъ жить безъ любви, безъ идеаловъ, безъ опредѣленныхъ задачъ, и Лермонтову оставалось сдѣлать менѣе шага, чтобы стать на эту болѣе высокую ступень развитія. Великолѣпное стихотвореніе Родина, проникнутое энергическимъ и страстнымъ чувствомъ патріотизма, не въ расхожемъ, а въ высшемъ значеніи этого слова, ясно свидѣтельствуетъ, что гордая душа нашего поэта была, въ то же время, и нѣжная душа, что онъ умѣлъ не только протестовать, но и благословлять, не только ненавидѣть, но и любить. Онъ выбралъ, наконецъ, себѣ предметъ для любви, и этотъ выборъ дѣлаетъ величайшую честь и его уму, и его характеру. Въ этомъ выборѣ онъ остался вѣренъ себѣ, своей независимости: "слава, купленная кровью", кружившая всѣмъ головы, не "шевелила въ немъ отраднаго мечтанья" и свои симпатіи онъ отдалъ "печальнымъ деревнямъ",-- тому народу, о которомъ мало кто думалъ въ то безчеловѣчное время. Въ ряду высокихъ заслугъ Лермонтова эта, по нашему мнѣнію, величайшая.

Остановимся на этомъ. Не характеризовать Лермонтова, а только напомнитъ о немъ поставили мы себѣ обязанностью. Два года назадъ, въ томъ городѣ, гдѣ погибъ поэтъ, ему поставленъ памятникъ на средства, доставленныя пусскимъ обществомъ. Это хорошо, но этого мало. Мы слишкомъ небогаты крупными людьми, чтобы имѣть право относиться къ нимъ только съ формальнымъ почтеніемъ, и русская литература имѣла въ исторіи нашего развитія слишкомъ серьезную роль, чтобы ея первыя свѣтила могли потускнѣть въ нашемъ сознаніи, въ нашей памяти. Если нѣтъ ничего вѣчнаго на землѣ, все-таки, есть долговѣчное, и чѣмъ дольше и чѣмъ тверже мы будемъ памятовать о тѣхъ, кто училъ насъ добру, возвышалъ наше достоинство, будилъ нашу совѣсть, тѣмъ нагляднѣе докажемъ, что мы заслуживали этихъ заботъ со стороны своихъ лучшихъ людей. Ихъ слава -- наша слава, почетъ, воздаваемый имъ, есть свидѣтельство о нашей собственной духовной состоятельности.

П.

"Русская Мысль", кн.VII, 1891

Оставить комментарий П. (yes@lib.ru) Год: 1891 Обновлено: 27/04/2022. 15k. Статистика. Статья: Публицистика Об авторе	Скачать FB2 Ваша оценка:

П. Памяти Лермонтова

Памяти Лермонтова.

П.
Памяти Лермонтова