Лесков Николай Семенович
Собрание сочинений H. С. Лескова. Том одиннадцатый. Спб., 1893 г

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Собраніе сочиненій H. С. Лѣскова. Томъ одиннадцатый. Спб., 1893 г. Цѣна 3 руб. Наибольшій интересъ въ этомъ томѣ представляютъ повѣствованія, озаглавленныя: Юдоль, Импровизаторы и Пустоплясы, имѣющія очень близкое отношеніе къ недавно пережитымъ Россіей бѣдствіямъ голода и холерной эпидеміи. Въ разсказѣ Юдоль авторъ передаетъ воспоминанія своего дѣтства, отчасти по личнымъ впечатлѣніямъ, отчасти со словъ близкихъ ему людей, о давно забытомъ голодѣ 1840 года, болѣе ужасномъ, чѣмъ тотъ, который мы недавно видѣли своими глазами, въ борьбѣ съ которымъ лично или черезъ пожертвованія принимало участіе большинство образованныхъ русскихъ людей. Послѣдній голодъ не забудется, послѣ него остался въ литературѣ крупный и яркій слѣдъ въ описаніяхъ и въ отчетахъ, составленныхъ выдающимися писателями, изложенныхъ правдиво и напечатанныхъ во многихъ журналахъ и газетахъ. Теперь ни голода, ни иного народнаго бѣдствія нельзя "замолчать", и не молчитъ уже сама страдающая отъ бѣдствія народная масса, самолично заявляющая о себѣ въ періодической печати. Да и правительство не желаетъ "замалчивать" общественныхъ несчастій, прямо и довѣрчиво обращается ко всѣмъ слоямъ общества, призываетъ ихъ къ дѣятельному и дружному участію въ борьбѣ съ бѣдою. Не такъ было полстолѣтія назадъ, въ то время, которое, по словамъ H. С. Лѣскова, "принято именовать глухою порой". Страшное бѣдствіе 1840 г., неизмѣримо болѣе ужасное, чѣмъ голодъ 1892 года, прошло "молчанкою", и было оно потому ужаснѣе, что въ Россіи все молчало, и страдавшіе, и умиравшіе, и видѣвшіе, какъ люди гибнутъ совершенно безпомощно. И въ то время были добрыя души, свѣтлыя личности, о которыхъ говоритъ г. Лѣсковъ. Но, по милости всеобщей "молчанки", были всѣ разрознены, каждый дѣйствовалъ въ одиночку, а огромное большинство бездѣйствовало, не надѣясь на свои силы въ убѣжденіи, что "одинъ въ полѣ не воинъ", изъ боязни своими дѣйствіями накликать на себя очень существенныя непріятности. Въ воспоминаніяхъ г. Лѣскова отмѣченъ любопытный фактъ участія англичанки "квакерши" въ помощи голоднымъ и больнымъ крестьянамъ. Въ О "квакереяхъ" (Postscriptum къ Юдоли) авторъ возражаетъ лицамъ, высказывавшимъ сомнѣніе въ томъ, что въ 30 и 40 годахъ могла оказаться квакерша въ русскомъ дворянскомъ домѣ. Возраженія г. Лѣскова мы считаемъ достаточно убѣдительными и, по личнымъ нашимъ воспоминаніямъ, считаемъ себя вправѣ подтвердить точность его разсказа про семью "стараго Шкота" (Якова Яковлевича), имѣвшую несомнѣнное вліяніе на умственное и нравственное развитіе во многихъ дворянскихъ домахъ черезъ рекомендованныхъ въ качествѣ воспитательницъ англичанокъ, между которыми "бывали и методистки, и квакерки". Воспоминаніямъ о голодѣ, по разсказамъ старика крестьянина, посвящено повѣствованіе, озаглавленное Пустоплясы, которое могло бы занять видное мѣсто среди изданій для "народа" и принести народу не малую пользу такъ же точно, какъ и разсказъ Дурачокъ. Оба эти небольшія по объему произведенія проникнуты высокою гуманною идеей и производятъ сильное и благотворное впечатлѣніе на читателей какого бы то ни было круга. Въ "картинѣ съ натуры" Импровизаторы авторъ передаетъ видѣнное и слышанное имъ во время прошлогодней холерной эпидеміи. Г. Лѣсковъ пишетъ: "Когда лѣтомъ 1892 г., въ самомъ концѣ девятнадцатаго вѣка, появилась въ нашей странѣ холера, немедленно же появилось и разномысліе, что надо дѣлать. Врачи говорили, что надо убить запятую, а народъ думалъ, что надо убить врачей. Слѣдуетъ добавить, что народъ не только такъ "думалъ", но онъ пробовалъ и приводитъ.это въ дѣйствіе"... Авторъ въ живомъ, мастерскомъ разсказѣ передаетъ какъ складывались и развивались среди низшихъ классовъ вѣрованія въ то, что "въ Петербургѣ уже народъ отравляютъ", причемъ ходила "по-міру" легенда о "генеральскомъ камирдинерѣ", котораго забрали и "умирать увезли". Далѣе легенда въ различныхъ редакціяхъ гласитъ одно и то же: генералъ своего камердинера спасъ, врачей уличилъ въ мореніи людей и за то двоихъ перестрѣлялъ, а третьяго отлупилъ "съ щеки на щеку" и выгналъ: "Иди теперь, жалуйся"... И ходитъ легенда, и раздувается, и всѣ ей вѣрятъ въ кухнѣ и въ лавочкѣ, на рынкѣ и на фабрикѣ, никто не вѣритъ въ "запятую" и всѣ говорятъ, что "ждутъ генерала Баранова и полкъ артиллеріи". Къ легендѣ прибавляется угроза: "Вонъ графъ Абрамовъ наступаетъ съ публикаціей, онъ тебя удовольствуетъ!" Выходитъ сумбуръ всеобщій и невообразимый, въ который "всего менѣе попало злого намѣренія и разсчета", говоритъ авторъ. "Никакого перваго заводчика пѣсни и сочинителя легенды нѣтъ"... А если "нѣтъ", то и разыскивать таковыхъ нечего, и грозить "графомъ Абрамовымъ съ публикацыей" нѣтъ основанія. Что же дѣлать, однако? Г. Лѣсковъ такъ заканчиваетъ свой разсказъ объ импровизаторахъ: "Изъ всѣхъ "запятыхъ" самыя ужасныя -- тѣ, которыя скрываются во тьмѣ суевѣрій". А, слѣдовательно, и дѣлать надо то, что требуется для уничтоженія среды, въ которой развиваются и скрываются подобныя "запятыя", весьма небезопасныя для общественнаго организма: надо стараться тьму освѣтить и на мѣсто "суевѣрій" водворить настоящую вѣру... А сколь еще велика "тьма суевѣрій" и какъ она вліяетъ не на кухарокъ, лавочниковъ, извощиковъ, фабричныхъ и босяковъ, но и на людей классовъ состоятельныхъ и вліятельныхъ, то можно уразумѣть изъ разсказа Полунощники,-- разсказа, на нашъ взглядъ, слишкомъ вычурнаго по языку, но правдиваго по существу. Чрезмѣрное обиліе придуманныхъ и исковерканныхъ словъ, мѣстами нанизанныхъ въ одну фразу и часто повторяющихся въ разсчетѣ вызывать смѣхъ, портитъ общее впечатлѣніе и тѣмъ самымъ умаляетъ значеніе повѣствованія, передающаго совершенно вѣрно нѣкій "пейзажъ и жанръ", весьма характерный для нашего времени, для "конца девятнадцатаго вѣка". Тутъ въ разсказанныхъ г. Лѣсковымъ фактахъ даетъ себя знать уже не физическій голодъ бѣдственнаго года и не какая-нибудь "запятая" съ порождаемыми ею легендами, тутъ проявляется хроническое умственное оскудѣніе и отощаніе нравственное, что и заставляетъ людей цѣлыми толпами ждать и требовать чудесъ и пророчествъ, вѣрить въ изгнанія бѣсовъ и въ прорицанія, поклоняться не святынямъ, а живому человѣку. Въ старые годы, въ "глухую пору", замоскворѣцкія купчихи, чиновныя салопницы и благочестивыя помѣщицы направлялись за предсказаніями и исцѣленіями въ домъ умалишенныхъ, къ знаменитому Ивану Яковлевичу Корейшѣ, и онъ чудилъ и безобразничалъ, продѣлывалъ то, что отъ него требовалось, въ такихъ формахъ, которыя вполнѣ подходили къ мѣсту его жительства, къ дому сумасшедшихъ. Но къ Ивану Яковлевичу, въ "глухую пору", ѣздили, все-таки, не многіе, при самомъ расцвѣтѣ его славы въ корридорахъ и пріемныхъ его резиденціи не бывало давки и "толпучки",-- по выраженію г. Лѣскова,-- и самого Ивана Яковлевича не развозили по домамъ и по городамъ, изъ-за него не дрались. А въ "наше просвѣщенное время" все это продѣлывается именно такъ, какъ описано H. С. Лѣсковымъ въ его Полунощникахъ, причемъ вокругъ описанной авторомъ "Ажидаціи" разыгрываются весьма позорныя комедіи и кишатъ самыя низменныя страсти. "Пейзажъ и жанръ" г. Лѣскова останется интереснѣйшимъ документомъ для исторіи "суевѣрій" въ Россіи. Разсказъ Часъ воли Божіей написанъ своеобразнымъ языкомъ, напоминающимъ стародавнія сказанія, на что H. С. Лѣсковъ, какъ извѣстно, большой мастеръ. Сущность разсказа въ томъ состоитъ, что нѣкій король по имени Доброхотъ желаетъ осчастливить своихъ подданныхъ, но это ему не удастся,-- "все у него не спорится и не ладится". Послѣ долгихъ исканій король Доброхотъ получаетъ такія наставленія, что для успѣха его дѣла надо узнать; "какой часъ важнѣе всѣхъ, какой человѣкъ нужнѣе всѣхъ и какое дѣло дороже всѣхъ". На эти вопросы мудрая дѣвица даетъ слѣдующіе отвѣты: важнѣе всѣхъ -- часъ теперешній, нужнѣе всѣхъ -- человѣкъ, съ которымъ сейчасъ дѣло имѣешь, дороже всѣхъ дѣлъ -- добро, которое ты въ сей часъ этому человѣку поспѣешь сдѣлать. "Захотѣлъ было король Доброхотъ править по всей этой простой, явленной ему мудрости, чтобы было въ его землѣ добро каждому въ настоящій часъ, въ теперешній, безъ метанья очей въ непроглядныя отдаленности", но исполнить этого не рѣшился, и въ его королевствѣ "все опять не спорится и не ладится". Признаемся, и мы на мѣстѣ этого короля не рискнули бы слѣдовать указаніямъ "этой простой мудрости, безъ метанія очей въ непроглядныя отдаленности",-- не рискнули бы, прежде всего, изъ опасенія, какъ бы, живя съ часу на часъ однимъ теперешнимъ, не поставить народъ и себя въ очень трагическое положеніе своею непредусмотрительностью, хотя бы въ томъ случаѣ, когда "въ отдаленности" насъ повстрѣчаетъ голодный годъ вродѣ 1892 года. Теперешній часъ, несомнѣнно, очень важенъ для того, чтобы сдѣлать добро въ настоящемъ и, по мѣрѣ силъ своихъ, предупредить наступленіе бѣдъ въ самыхъ "непроглядныхъ отдаленностяхъ", пріуготовить доброе и полезное не только человѣкамъ, "съ которыми имѣешь дѣло", но и грядущимъ поколѣніямъ на ближайшія и отдаленныя времена. Разсказъ Невинный Пруденцій принадлежитъ къ тому же типу сказаній, который нашимъ читателямъ знакомъ изъ напечатанныхъ въ Русской Мысли повѣствованій: Ѳеодоръ христіанинъ и Абрамъ жидовинъ, Аскалонскій злодѣй. Довольно длинная статья Легендарные характеры составлена изъ сокращенныхъ пересказовъ, заимствованныхъ изъ такъ называемыхъ "отреченныхъ" Прологовъ, не принятыхъ въ кругъ церковныхъ книгъ.

"Русская Мысль", кн.VII, 1893

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru