Левшин Василий Алексеевич
Басни

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Осел-стихотворец
    Кузнец
    Каменщик
    Снегирь
    Бессмертный автор

   
   Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
   Л., "Советский писатель", 1977
   Русская басня. XVIII--XIX ВЕКОВ
   

В. A. Левшин

   150. Осел-стихотворец
   151. Кузнец
   152. Каменщик
   153. Снегирь
   154. Бессмертный автор
   

150. ОСЕЛ-СТИХОТВОРЕЦ

                                           Случилось, что Осел
                                           Когда-то захотел
                                           Ступить в след славных дел.
             Затеял не свою сварить Осел мой брагу!
             Он перья навострил, марати стал бумагу,
                                           Набрался пышных мер
             И вздумал о себе, что будто он Гомер.
                                           Осел мой нос вздирает,
                                           Стихи без стоп марает
                                           И мыслит тако он:
             "Не лучше ведь меня писал и Аполлон.
             За что ж ему во власть отдали Геликон?
                                           Мне льзя с ним поделиться,
                                           Лишь нужно потрудиться
                                           И взъехать на Парнас;
                                           Так будет двое нас".
             Ему Феб отвечал: "С тобой нельзя мне спорить.
                                           Коль можешь так спроворить,
             Ступай ты на Парнас, а я долой уеду".
             Готовою Осел считает уж победу
             И гордо направлял к Парнасу свой полет;
                                 Да та беда, что крыльев нет.
                                           Однако он ползет,
                                           Вздувается, ревет
                                           И мнит, что он идет
                                           С часу на час всё выше;
             Осталося ему последний шаг шагнуть
                                           И Феба вон толкнуть.
                                           Но стой, Осел! потише!
                                           Не полно ли уж врать?
                                           Осмелюсь я сказать,
                                           Немножечко поскучу:
             Ты взшел не на Парнас, а на навозну кучу.
   
             Читатель мой! Сего я не боюсь Осла,
             Чтоб участь и меня туда ж не унесла.
             Польстити я себе в трудах отнюдь не смею,
             И хоть намеренье полезное имею,
             Но, может быть, писать стихи я не умею.
   
             <1787>
   

151. КУЗНЕЦ

                                 Когда весна настанет,
                                 Яснее солнце глянет
                                 И травка прорастет;
                                 Тут пахарь ладит соху;
                                 А если оной нет,
                                 Последню продаёт
                                           Он кроху,
                                 Чтоб соху нарядить,
                                 Пахать исправну быть.
                                 В деревне это знают,
                                 И все там кузнецы,
                                 Как будто бы купцы,
             Из кожи лезут вон, потеют, работают
             И сотни запасут и кос и сошников.
             В деревне мастер был, не знаю, кто таков.
                                 В огне железо жарил,
                                 На наковальне бил,
                                 Закаливал и парил,
                                 На часточки рубил.
                                 В весенню эту пору
                                 Мнит быть доходу спору.
                                 Взялся за сошники.
             В полпуда шину он на уголье ворочал,
                                           Тянул, корочал
             И ловкие давал железу тумаки;
             Однако сошников еще не видно следу,
             Хотя и с двадцать раз в огне его морил.
                                 Кузнец мой говорил:
             "Ведь рано на дворе, исправлюся к обеду,
             И тотчас докажу, работник я каков!"
             Однак из шины той не вышло сошников;
             Взялся он за труды без батюшкина спросу.
             "Не вышло сошников, так сделаю я косу", --
                                 Кузнец так рассуждал.
             Опять железо он и жарил и ковал,
                                 Водил его к допросу;
                                 Но в бедственны часы
                                 Не вышло и косы.
             "Конечно на меня дурным взглянули глазом! --
             Сказал кузнец. -- Теперь поправлюся я разом,
             И выдет у меня совсем уже не то:
                                 Скую я долото.
                                 Недаром я тружуся,
                                 До толку доберуся;
             По-свойски дело я впоследок поверну
                                 И молотом давну".
             Он жарил, и сожег железо всё в горну;
                                           Остался --
                                           Золотник.
                       Кузнец с досады рвался,
             Клещи он из горна с кусочком тем смыгнул
                                 И в воду ткнул.
                                 Пропала греза,
                       И из всего железа
                       Один лишь вышел пшик.
   
             Не лучше ли, не знав, за дело нам не браться,
             В убытке чтоб не быть, не стали чтоб смеяться?
   
             <1787>
   

152. КАМЕНЩИК

             Хотя себя от бед всяк тщится уберечь,
             Но можно ли кому себя в том остеречь?
                                 К сему я басню слажу,
                                 В пример, не на продажу;
             А к ней я приложу пословицу сию,
                                 Чужую, не мою:
                                 Хотя род-племя мило,
                                 Но свой поближе рот.
                                 Не знаю, где то было.
                                 На верх больших ворот
                                 Художник взгромоздился
                                           И там трудился;
             Высоко от земли гораздо он стоял,
             Кирпичье ладил там и извязью поял;
             Слететь долой наниз не чувствовал охоты,
             Не птицей быть хотел и взлез лишь для работы.
             Такой широкий шаг зачем ему шагнуть?
             Он знал, что не всегда удастся вниз спрыгнуть
             И можно оттого головку повихнуть.
             Однако ведь дела не так идут, как хочешь,
             И часто иногда и попусту хлопочешь.
             Художник сей беды не чаял и не ждал,
             Однако совершил нечаянно три дела:
             Скользнулся, полетел и вниз с ворот упал.
             Судьбина уморить его не похотела:
                                 Он пал, но без вреда;
                                 И вся его беда
                                 Прохожему досталась,
             Прохожей головы лишь жижица осталась;
                                 Он так его давнул,
                                 Что тот и не зевнул.
                                 Народ к такому чуду
                                 Сбегается отвсюду.
             В народе меж других убитого сын был;
             Увидел мертвый труп, "увы! увы!" завыл,
             И в горе злом берет убийцу он за шею,
                                           Кропочет
                                 И виселицы хочет
                                 Отцовскому злодею.
             Невинный говорит: "Послушай ты, друг мой!
                                 Пожалуй, так не вой.
                                 Я гнев твой успокою:
                                 Когда я казни стою,
                                 Чрез сей убивства род
             Убей и ты меня, скочивши с сих ворот".
             Задумался тогда отцовой смерти мститель
             И, может быть, так мнил: "Покорный я служитель!
             С ворот я не прыгну, они хоть были б ниже:
                                 Хоть мило племя-род,
                                 Однако же свой рот
                                           Поближе".
   
             <1787>
   

153. СНЕГИРЬ

             Расхвастался Снегирь своим приятным пеньем,
             И в жаре он своем телегою скрыпит;
             От пышности вся кровь в Снегирике кипит:
             "Поспорил бы со мной кто пения уменьем?
             Не должен ли хвалить меня за это свет?
                                 Певал я над Невою,
                                 Певал я над Москвою,
             Да спорить и поднесь со мной там смелых нет!"
                                           -- "Мой свет, --
                                 Рек Чиж ему в ответ. --
             В безлюдье и Кузьма бывает дворянином,
             И нравятся иным все Кузины игрушки;
             Себя ты не считай великим господином:
             В небытность соловья -- крик громок у лягушки".
   
             <1787>
   

154. БЕССМЕРТНЫЙ АВТОР

             Прославился писец одиножды трудами;
             На нашем то веку случилося междь нами,
             И целый тюк он драм на свет издал.
             Издать свои труды писателю забавно;
             Узнали же, однак, хотя то и недавно,
             Что древних он писцов чистенько обокрал.
             С покойников давно писцы оброк сбирают,
                                 Труды их обдирают
             И в новой шубе их за свой плод выдают;
             Усопши авторы греху сему причастны
                                 И были не бесстрастны,
             Хотя им и поднесь венки народы вьют.
                                 Все грешны человеки,
                                 И будет так вовеки,
                            И общая в том будет дань:
                       В чужие сундуки не всунув длань,
                                 Не вдруг разбогатеешь,
                                 Гораздо попотеешь;
                                 И, может быть, сей пот
                                 Отнюдь не будет тот,
             Который потечет нермесского от жару:
                                           Пойдет за грех
                                 И будет он припадок
                                 Бредливых лихорадок
                                 Или народный смех.
             Бессмертный автор мой годился б в эту пару.
                                 Однако общество
                                 Невежд его хвалило,
                                 И, давши старшинство,
                                 С Расином посадило;
             Семирина творца, Росьядина забыло;
             Преславный Молиер меньшой ему стал брат,
             Хотя он сей родне не очень был бы рад.
             Хвала его расти дотоле не престанет,
             Поколь язык невежд болтати не устанет;
             И, может быть, они и громче заревут,
             Как умные чтецы возьмут его на суд
                                           И правду скажут.
             Но скромно умные везде себя ведут
                                 И пальцем не укажут
                                 На тех, которы врут.
             Ликуйте, о врали! и множьте ваше племя:
             За Фебовы грехи во всякий век вам время.
   
             <1787>
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Василий Алексеевич Левшин (1746--1826) известен прежде всего как прозаик, неутомимый переводчик и компилятор, многотомные сочинения, сборники и переводы которого исчисляются десятками названий. Его литературная деятельность началась в 1770-е годы, когда он после кратковременной военной службы поселился в Белеве и занялся усовершенствованием приемов ведения крепостного хозяйства. В связи с этим он активно сотрудничал в "Трудах Вольного экономического общества", а также близко познакомился со знаменитым агрономом и переводчиком А. Т. Болотовым. В 1780-е годы Левшин становится масоном, сближается с Н. И. Новиковым, а через него знакомится с кругом масонских литераторов тех лет -- Ф. П. Ключаревым, H. M. Карамзиным и др. Идеология масонства нашла отражение в филантропических проектах Левшина (с 1803 г. он, в частности, служил "по особым поручениям" при известном филантропе А. А. Витовтове); явно масонскими представлениями навеяны некоторые аллегорические и мистические мотивы в известных сборниках Левшина "Русские сказки" (1780--1783) и "Вечерние часы, или Древние сказки славян древлянских" (1787--1788). С общими моралистическими тенденциями масонской литературы связаны также "Нравоучительные басни и притчи Василия Левшина" (М., 1787), в значительной части представляющие переложения басен Геллерта. Наряду с этим Левшин использовал и некоторые фольклорные мотивы, подобно тому как он поступал при сочинении своих "сказок". В целом же басни Левшина представляют собой отход от традиции сатирической басни и скорее продолжают линию "нравоучительных" басен M. M. Хераскова, также не чуждых умеренной сатиры.
   150. Нравоучительные басни, с. 1. Да та беда, что крыльев нет -- намек на Пегаса, крылатого коня, символ поэтического вдохновения.
   151. Там же, с. 12. Сюжет восходит к народному анекдоту.
   152. Там же, с. 23. Сюжет восходит к народному анекдоту; в русской версии он представлен сказками и повестью о суде Шемяки.
   153. Там же, с. 28.
   154. Там же, с. 51. Басня отражает полемику вокруг драматургии Я. Б. Княжнина, борьбу с которым вел кружок Н. П. Николева. По-видимому, связана с выходом в свет "Собрания сочинений" Княжнина (1787). "Переимчивого Княжнина" (А. С. Пушкин) неоднократно упрекали в заимствовании сюжетов и сюжетных ситуаций у его европейских предшественников. Пермесский жар -- поэтическое вдохновение (от реки Пермес, стекающей с Геликона, см. Словарь). Семирин творец -- А. П. Сумароков, автор трагедии "Семира". Творец Росьядин -- M. M. Херасков, автор эпической поэмы "Россиада"; был также известен и как драматург.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru