Антология крестьянской литературы послеоктябрьской эпохи
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. МОСКВА 1931 ЛЕНИНГРАД
I
Кирик Безроднов от двадцати семи учительских годочков хуже чем коленкоровый задачник потрепался. Лицо у него, до глаз и до ушей, в клочьях бороды. Полосатые брюки от ветхости и телесного истощения ползут книзу. А в глаза посмотришь -- убедишься, что и старому человеку жить не надоело,-- нутряной в них этакий огонек повспыхивает.
В девятнадцатом году, летчиком, в недобрый час, с шумом рухнула крыша над древней школой... Седая пыль облачком поднялась над осиротелыми стенами. А народу собралось совсем малость -- от школы ведь не пахло продовольственным вопросом -- хоть провались она совсем!
Но все ж, как полагается, явился на место происшествия сельский председатель, Яшка Сухарь, почесал в рыжих вихрах и категорически заявил:
-- По случаю полетического момента подлежит ликвидации!
Кирик обеими руками взмахнул, будто Яшкины слова на ветру поймать хотел.
-- Што вы сказали? Нешто помирать мне? А?
-- Как хошь. Я тебе, значит, с точки зрения упавшего покрытия.
-- А новую, Яша, не построим?
-- Определенно не фихсирую...
С тех пор начал Кирик тосковать. Любил он солнце, деревню. Петушки любил. Рухнула крыша -- и солнце померкло, будто за сотню миллионов верст улетело, где ему и быть полагается. Оттого сердится Кирик, места себе не найдет.
-- Эх, Яшка безмозглый... Эх, жисть ты моя одинокая... На сегодня тоска, на завтра тоска...
Вот и поживи тут! Взглянешь на школу без крыши -- будто человек безголовый стоит.
А пройдет мимо Яшка -- и не взглянет на такую разору, словно ничего не видит.
Решает Кирик в город итти, у старой тетки век доживать свой. Мешок за плечи, да палку в руки -- прощай, солнце, прощай, Петушки!
В другой бы раз, смотришь, пожалели бы Кирика, а теперь не до него. От голода ведь люди черствеют, а в головах и подавно сумятица. Только один Сухарь, ни с того ни с сего, попрощаться зашел. Оглядел пожитки учительские, буркнул сожалеючи:
-- Который полезный лемент, то мы без препятствий. Живи!..
Тут и Кирик от обиды не сдержался:
-- Чтобы всю лысину свою под дождем издырявить? Э-э, паря, шалишь!
Копается Яшка в книжках, на столе разложенных. К самой большой, в красном переплете тянется. И заглавие читает с трудом, фыркая носом:
-- "Все-лен-на-я и че-ло-ве-че-ство"...
-- Почем такая книга стоит?
-- Дорогонько, Яша. Фунтов десять пшена.
-- Желательно по текущему моменту которая.
-- Но, Яша, не забудь: мировое познание!
Яшка Сухарь захлопывает книгу и заявляет:
-- Продовольственный вопрос нынче в центру внимания, хоша бы и мирового.
Разве понять Яшке Сухарю премудрость науки? Вряд. Ему с дезертирами да с кулаками возиться, да глотку с мужиками надрывать. Вздыхает Кирик и решается:
-- Восемь фунтов...
Яшка в конце концов требует добавочную стоимость в виде "Руководства к искусственному разведению цыплят". Это вполне приемлемо для Кирика, и напуганную очной ставкой с нормированным продуктом "Вселенную" Сухарь прячет к себе подмышки.
-- Ну, прощай, Кирик Ионыч, будь здоров!
-- Прощай, прощай. А пшено-то?..
-- Как буду в городе -- сам привезу. А то еще реквизнут по декрету существующего положения.
К вечеру Кирик, никем не замеченный, ушел по дороге в город, а Сухарь приказал секретарю запечатать школу.
II
Год проходит, другой, третий...
Живет Кирик в подвальной клетке у сестры двоюродной, о деревне тоскует. И хоть всего лишь тридцать верст отсюда до Петушков, а кажется, словно и воздух не тот, и солнце не поймаешь в каменном подвале.
Скука -- лихоманка злая.
По весне задумал Кирик побольше вырастить баклажан, румяных, как бабы-молодицы в просторных хуторах. Оно, ежели здраво рассудить, никудышное занятие, курам насмех. Что путного на пятачке дворовом разведешь? На солнце поймать на зеленых ростках -- соблазн старому учителю. И при этом же Кирик упорно хочет жить.
С деревянным ящиком, где тощие тянутся ростки баклажан, Кирик шмыгает по двору, ищет удобное местечко. На дворе давно уже другие жильцы гоняются за солнцем. Сначала прачка с мокрым от подсиньки бельем, за ними плетется слепой бродячий музыкант и ладонью щупает теплый вешний воздух. Шумной ватагой слетают с черного хода дети жильцов. Но, как на зло, солнце заслонено соседней колокольней, стенами и заборами, мокрым бельем... Дворников сын увидел Кирика, загоготал:
-- Лови, лови, дядя! Хватай его за ребра, контру!
Кирик затевает перебранку с парней, ругает глупых прачек с подоткнутыми юбками, отплевывается и бережно ставит ящик на солнечном пятне. А потом садится на ступеньках лестницы и закуривает.
На дворе громыхает телега. И знакомый голос Яшки Сухаря издалека слышен.
-- Здорово, Кирик Ионыч!
Яшка частенько навещает старого учителя. Два-три раза в год -- это уж обязательно.
-- Ты что ж, Кирик Ионыч, сапоги не купил еще?
-- А ты мне денег дал?
Кирик нарочно похлопывает старыми опорками на ногах, смеется,-- рад он повстречать Яшу. А тот смотрит на Кирика с превосходством своего зеленого френча и колючего ежика, вздернутого в дешевой парикмахерской, возле базара.
Яшка привязывает лошадь, и оба садятся на лесенке. В нынешний приезд у петушковского председателя серьезное в деловитое обхождение. Он угощает учителя советским "Червонцем" и спрашивает:
-- Как ты думаешь относительно нэпа?
Кирик ежится под тем же самым замусоленным пиджаком, в котором из деревни пришел,-- он совсем ничего не знает о политике...
-- А вопче, расскажи, что нового...
-- Нового?-- Кирик щурит глаза, выпускает колечки дыма и певуче тянет: -- И вот, братец ты мой, беда с энтими баклажанами! Не достанешь солнца никак, хоть ты што!
Тут Яшка, в свою очередь, носом фыркает.
-- Это суть затемнение несознательных умов!
-- Что ты сказал? Учитель Безроднов -- затемнитель? А?
-- Распространение суеверия о планиде, которая суть неподвижна.
-- А ты думал, что я твою планиду за хвост потащу? Э-э, паря! Во "Вселенной", кою уступил я тебе за ничтожную снедь, что сказано? От земли до солнца сколько миллионов верст? А? Читал?
-- Плевать больно...
-- Ге, плевать... Не доплюнешь, голова!..
Яшка не согласен. Он знает солнце мужицкое, близкое и податливое...
-- Это не модель, ежели сам ты без солнца сидишь и баклажаны твои чахнут! Что?
Теперь пора приступить к делу. Яшка Сухарь надувается, делает важный вид и заявляет:
-- Я к тебе, товарищ Безроднов, по важнейшему предмету...
-- Ну?
-- Принимая во внимание на первый план неграмотность, постановили вас по прямому назначению...
-- Это как же? -- спрашивает изумленный Кирик.
-- Да так! Двадцать рублев в месяц! А еще...
Как тут удержишься? Подпрыгивает Кирик с места, хлопает себя по толстым ляжкам и, задыхаясь, спрашивает:
-- А еще?
-- На месте положение видно будет. Бабу можно присовокупить в придачу.
-- А не врешь ты, Яшка-каналья?..
У Яшки Сухаря бумага; в руках наготове.
-- Слушай, коли не веришь. Протокол сельсовета No 17... Постановили делегировать товарища Сухаря на предмет школы и просить товарища Безродного, как весьма полезный элемент...
Кирик ошеломлен. Кирик забыл про баклажаны, на которые давно легла тень колокольни. На него повеяло полями, хлебом, пахучими бабами, простором деревенским.
А Яшка Сухарь деловито, без лишних слов, приказывает Кирику забирать пожитки.
-- Бегу, Яков Ферапонтыч! Бегу!..
Понял старый учитель: напрасно он ловил солнце. И не миллионы верст до него, а вот оно тут, в Яшкиной бумажке, в "полезном элементе".
На ходу весело кричит учитель:
-- Значит, есть место на земле Кирику Безроднову?..
И все кругом, до самого солнца,-- вот-вот рукой его схватишь теперь,-- вторит счастливому Кирику: