Лукиан
Харон или Наблюдатели

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод Н. Д. Чечулина (1909).

   

ЛУКІАНЪ

ИЗБРАННЫЯ СОЧИНЕНІЯ

Перевелъ съ греческаго Н. Д. Чечулинъ

   

С. ПЕТЕРБУРГЪ
Тип. Главн. Управл. Удѣл., Моховая, 40
1909.

   

Харонъ или Наблюдатели.

Гермесъ.-- Харонъ, -- Крезъ.-- Солонъ.

   Гермесъ. Что ты смѣешься, Харонъ? Да и какъ это ты, оставивъ свой перевозъ, выбрался въ наши страны? Не очень то для тебя обычно выходить сюда...
   Харонъ. Захотѣлось мнѣ, Гермесъ, взглянуть: что такое есть на землѣ, и что люди тамъ дѣлаютъ. или что они тамъ теряютъ, что всѣ вздыхаютъ, сходя къ намъ,-- вѣдь безъ слезъ никто со мной не переѣхалъ! Вотъ и отпросился у Аида и я, какъ, знаешь, молодой ѳессаліецъ, чтобы мнѣ на одинъ денекъ оставить перевозъ, и вышелъ на свѣтъ божій... И какъ это кстати я съ тобой встрѣтился: надѣюсь, ты прогуляешься со мной, проведешь меня я покажешь -- ты, вѣдь, все знаешь...
   Герм. Ой, недосугъ мнѣ. братецъ! Иду я къ Зевсу по одному дѣлу, очень важному... А онъ вѣдь горячъ и я боюсь, какъ бы за промедленіе то онъ меня и совсѣмъ съ тобой не оставилъ, загнавъ меня въ преисподнюю, либо не швырнулъ бы меня, какъ сдѣлалъ разъ съ Гефестомъ, схвативъ за ногу, съ небеснаго порога, такъ что и надо мной будутъ смѣяться, когда я стану, прихрамывая, разносить вино...
   Хар. Такъ ты меня бросишь одного блуждать по землѣ, это другъ то, спутникъ и товарищъ?!... Не грѣхъ бы тебѣ хоть то припомнить, сынъ Майи, что никогда я не заставлялъ тебя ни воду отливать, ни сторожить, а храпѣлъ ты себѣ, развалившись на палубѣ -- съ твоей то силищей!-- либо, когда попадался разговорчивый мертвецъ, болталъ съ нимъ всю дорогу, а я, старикъ, одинъ обоими веслами работалъ!... Ну, пожалуйста, милый Гермесъ, не оставляй ты меня, покажи ты мнѣ все на землѣ, чтобъ уйти мнѣ -- дѣйствительно видѣвши... Если ты меня покинешь -- я вѣдь буду ровно слѣпой -- какъ они во тьмѣ путаются и поскальзываются, такъ и и безъ тебя ничего не увижу на землѣ... Ужъ сдѣлай милость, Килленецъ, никогда ея не забуду...
   Гер. Будетъ мнѣ за это тропка! Чувствую -- не обойдется намъ это осматриваніе всего безъ потасовки!.. Но ужъ пойдемъ! Коли пріятель заставляетъ -- чего не сдѣлаешь! Но все и хорошенько тебѣ осмотрѣть положительно, братецъ, невозможно! Это дѣло нѣсколькихъ лѣтъ! А мнѣ вѣдь потомъ нужно будетъ сбѣгать отъ Зевса на народное собраніе, тебѣ же помѣшаетъ долго возиться съ этимъ работа смерти, и царство Плутона пострадаетъ, если ты долго не станешь перевозить мертвыхъ, да и Эакъ то, вашъ таможенникъ, разсердится, коли долго не получить своихъ оболовъ... Поэтому надо такъ устроить, чтобы ты видѣлъ хоть главное.
   Хар. Самъ ужъ ты. Гермесъ, обдумай, какъ лучше. Я ничего о земныхъ дѣлахъ не знаю, я здѣсь чужой...
   Герм. Перво-на-перво, Харонъ, надо намъ какое нибудь возвышенное мѣсто, чтобы оттуда тебѣ все и осматривать... Если бы можно было тебѣ идти на небо, лучше бы не надо: съ той высоты ты бы отлично все видѣлъ. Но такъ какъ тебѣ не подобаетъ идти въ чертоги Зевса, потому что ты постоянно съ мертвыми тѣлами, то намъ надо высмотрѣть какую нибудь высокую гору.
   Хар. Ты, Гермесъ, знаешь, что я всегда вамъ говорю, когда мы вмѣстѣ ѣдемъ въ лодкѣ. Какъ только вѣтеръ хватитъ въ парусъ посильнѣе и подымется волненіе, вы всѣ сейчасъ, по неопытности, заговорите: тотъ -- убрать парусъ, тотъ немного поотдать, тотъ идти по вѣтру... А я вамъ велю сидѣть смирно -- самъ я знаю, что нужно Такъ и ты теперь -- дѣлай, какъ но твоему, лучше, теперь ты правишь... А я, какъ и слѣдуетъ пассажиру, буду сидѣть смирно, во всемъ на тебя полагаясь.
   Герм. Правильно ты говоришь. Такъ я самъ буду знать, что дѣлать, и выберу подходящее мѣсто... Вотъ, не годится ли Кавказъ!.. Или Парнасъ, онъ повыше... Или вотъ Олимпъ? онъ выше обоихъ... При взглядѣ на Олимпъ нѣчто хорошенькое пришло мнѣ въ голову... только надо будетъ и тебѣ повозиться и похлопотать...
   Хар. Приказывай,-- я сдѣлаю все. что могу.
   Герм. Гомеръ говоритъ, что сыновья Алоея -- ихъ было тоже двое -- еще въ дѣтствѣ задумали выкопать какъ нибудь Оссу съ ея основаній и положить её на Олимпъ, а на нее -- Пеліонъ, надѣясь, что получится лѣстница, по которой можно будетъ взойти на небо. Эти два парня были потомъ наказаны -- очень ужъ были они наглы. А намъ -- вѣдь мы хотимъ сдѣлать это не въ обиду богамъ -- почему бы не устроить такъ же, а наваливъ горы одна на другую, мы получимъ отличное мѣсто для наблюденій?
   Хар. А мы сможемъ, Гермесъ, вдвоемъ то выворотить и поднять Оссу или Пеліонъ?
   Герм. Да почему же нѣтъ, Харонъ?! Неужели ты думаешь, что мы, боги-властители, хуже тѣхъ людишекъ?!
   Хар. Нѣтъ, но мнѣ кажется, что все это дѣло неслыханное и невѣроятное...
   Герм. Да. что ты?! Какой же ты, Харонъ, странный и необразованный человѣкъ! Нашъ милѣйшій Гомеръ двумя стихами сразу сдѣлалъ намъ небо доступнымъ, легохонько нагромоздивъ горы... И я удивляюсь, что это кажется тебѣ, чѣмъ то невозможнымъ, когда ты, конечно, знаешь Атласа, который одинъ все небо держитъ, со всѣми нами... Да вѣдь слыхалъ же ты и о братцѣ моемъ, Гераклѣ. какъ онъ однажды смѣнилъ Атласа и на нѣкоторое время избавилъ его отъ бремени, подставивъ подъ его ношу собственную спину.
   Хар. Слыхать то слыхалъ, только правда ли оно -- то вы, Гермесъ, съ поэтами знаете.
   Герм. Чистѣйшая правда. Харонъ! Ну чего ради стали бы врать умные люди?! Ну, такъ выворотимъ же прежде всего Оссу, какъ это разсказываютъ намъ басня и нашъ строитель Гомеръ, а потомъ, на Оссу -- и лѣсистый Пеліонъ... Видишь, какъ легко, совсѣмъ какъ въ сказкѣ говорится, мы всё обдѣлали? Дай-ка я взойду, да взгляну, довольно ли этого, или нужно еще прибавить.. Батюшки; далеко еще мы ниже неба На востокъ чуть-чуть виднѣются Іонія и Лидія, на западъ -- части Италіи и Сициліи, на сѣверъ -- только до Истра, а туда Критъ, не совсѣмъ хорошо... Кажется, братецъ, надо намъ притащить еще и Эту, да на все -- еще и Парнасъ.
   Хар. Ладно. Только смотри, не сдѣлать бы намъ постройку слишкомъ непрочной, если подымемъ ей больше чѣмъ слѣдуетъ; послѣ, обрушившись вмѣстѣ съ ней и разбивъ себѣ головы, не испытать бы намъ, какъ плоха гомеровская работа...
   Герм. Небось... Будетъ прочно... Пододвигай-ка Эту... Подкачивайся, Парнасъ.!.. Смотри, видишь -- я всхожу... Отлично... Я все вижу. Всходи и ты...
   Хар. Дай-ка мнѣ руку, Гермесъ; ты меня поднимаешь на огромную махину...
   Герм. Да если ты хотѣлъ, Харонъ, все видѣть... А это несовмѣстимо -- и сидѣть спокойно и все осмотрѣть. Ну, держись, да смотри, не поскользнись... Ну вотъ, поднялся и ты... У Парнаса двѣ вершины--вотъ мы и сядемъ, одинъ на одну, другой на другую... Ну, ты у меня озирайся кругомъ и разсматривай все.
   Хар. Я вижу много земли, какое то большое озеро, горы, рѣки -- больше, чѣмъ Кокить и Пирифлегетонъ, людей очень маленькими, и какія то у нихъ кучи...
   Герм. Это города то, что ты называешь кучами...
   Хар. Вотъ видишь, Гермесъ, ничего у насъ не вышло, задаромъ переворошили мы Парнасъ съ Кастальскимъ источникомъ. Эту и остальныя горы.
   Герм. Это почему?
   Хар. Ничего я хорошенько не вижу съ такой высоты! А я хотѣлъ бы видѣть не только города и горы, какъ на картѣ, а самыхъ то людей, что они дѣлаютъ и что говорятъ -- вотъ какъ тогда, когда ты меня встрѣтилъ, я смѣялся, а ты меня еще спросили, чего я смѣюсь? я смѣялся, услышавъ нѣчто, пока подымался..
   Герм. А что же это такое было?
   Хар. Да кто-то, приглашаемый назавтра, повидимому на обѣдъ, отвѣчалъ: "непремѣнно будуі" -- и не успѣлъ еще онъ вымолвить, какъ большая черепица, не знаю ужъ отчего сорвавшись съ крыши, убила его, Я и смѣялся, что онъ не исполнитъ обѣщанія... Слѣдовало бы и мнѣ теперь поспуститься, чтобы больше видѣть и слышать.
   Герм. Не безпокойся! Я это сейчасъ исправлю и мигомъ сдѣлаю такъ, что ты будешь отлично видѣть -- у Гомера и на это найдется заговоръ. Какъ только я скажу нѣсколько словъ -- помни, что ты ужъ видишь не плохо, а все очень ясно.
   Хар. Ну, скажи-ка...
   Герм. Мракъ у тебя отъ очей я отвелъ, окружавшій ихъ прежде.
   Нынѣ ты ясно познаешь и бога, и смертнаго мужа.
   Ну что? видишь?
   Хар. Великолѣпно!! Теперь Динкей предо мной слѣпышъ! Теперь ты также объясняй мнѣ и отвѣчай на вопросы. Не хочешь-ли -- и я тебя спрошу изъ Гомера, чтобы ты зналъ. что и я не невѣжда въ его сочиненіяхъ?
   Герм. Да откуда тебѣ ихъ знать! Ты вѣдь все только перевозишь, да сторожишь!.
   Хар. Ну, чего ты ремесло мое порочишь... Я, какъ перевозилъ его послѣ смерти, много наслушался, какъ онъ распѣвалъ, я кое-что еще помню. Я тогда насъ подхватила жестокая непогодь -- съ того, знать, что онъ завелъ не очень то подходящій для плавающихъ стихъ: какъ Посейдонъ собралъ тучи и ударомъ трезубца такъ все море взбушевали, что вода словно ключемъ кипѣла, вѣтры всѣ выпустилъ и прочее,-- этими словами онъ возмутилъ море -- и вотъ вдругъ буря и вихорь налетѣли, чуть чуть не разбили нашего судна! И пѣвецъ нашъ самъ, страдая отъ морской болѣзни, изрыгнулъ много своихъ рапсодій -- о Скиллѣ, Харибдѣ, Циклопѣ. Немудрено было изъ такого изверженія кое что и сохранить въ памяти. Ну, вотъ скажи мнѣ:
   
   Кто этотъ мужъ претолстый, могучій, огромный?
   Онъ и главой и плечами широкими всѣхъ перевысилъ.
   
   Гер. А это Милонъ кротонскій, атлетъ. Рукоплещутъ ему эллины за то, что онъ, взявъ на руки быка, пронесъ его цѣлую стадію.
   Хар. А насколько же справедливѣе было бы имъ, Гермесъ, привѣтствовать меня -- я, немного спустя, этого самого Милона посажу въ лодку, когда онъ придетъ къ намъ, сраженный непобѣдимѣйшимъ противникомъ, смертью, не выдержавъ, какъ она его хватитъ? Поплачется онъ у насъ тогда, вспоминая эти вѣнки и эту бѣшеную овацію... А теперь -омъ величается, что ему дивятся за штуку съ быкомъ.. Да что намъ о немъ думать?-- будемъ надѣяться, умретъ когда нибудь и онъ!
   Гер. Гдѣ ему теперь о смерти думать, при его то здоровьи!..
   Хар. Ну его: немного спустя посмѣшитъ онъ насъ, когда поѣдетъ -- и ему не только быка, а и комара не снести!.. А скажи-ка ты мнѣ: кто вонъ тотъ почтенный мужъ? не эллинъ, какъ кажется, по крайней мѣрѣ, по одеждѣ?
   Гер. Это, Харонъ. Киръ, сынъ Камбиза. Онъ недавно водворилъ здѣсь власть персовъ вмѣсто того что прежде владычествовали здѣсь мидяне, онъ побѣдилъ ассиріянъ, взялъ Вавилонъ, и теперь. кажется, собирается на Лидію, чтобы, подчинивъ себѣ Креза, господствовать ужъ надъ всѣми.
   Хар. А Крезъ -- онъ гдѣ?
   Гер. Смотри вонъ туда на большое укрѣпленіе среди города съ тройною стѣной -- это Сарды; тамъ ты видишь и самого Креза, онъ сидитъ на золотомъ креслѣ и разговариваетъ съ аѳиняниномъ Солономъ. Хочешь, послушаемъ, что они говорятъ?
   Хар. Очень хочу.

*

   Крезъ. Ну, аѳинянинъ, вотъ ты видѣлъ мое богатство, мои сокровища, видѣлъ, сколько у меня золота въ слиткахъ, видѣлъ все мое великолѣпіе... скажи-ка ты мнѣ: кто, какъ ты думаешь, самый счастливый человѣкъ на землѣ?
   Хар. Что то отвѣтитъ Солонъ?..
   Гер. Не бойсь, отвѣтить не глупо, Харонъ!
   Солонъ. О Крезъ! счастливыхъ мало! изъ тѣхъ же, кого я знаю, я думаю, что самые счастливые Клеобисъ и Витокъ.
   Гер. Это онъ назвалъ дѣтей одной жрицы въ Аргосѣ. которые недавно оба вмѣстѣ умерли, послѣ того какъ довезли свою мать до святилища, сами впрягшись въ повозку.
   Кр. Ну, пусть такъ: пусть они занимаютъ первое мѣсто по благополучію. А кто второй?
   Сол. Аѳинянинъ Теплъ, который честно прожилъ жизнь и у меръ за отечество.
   Кр. А я, чертъ тебя дери, по твоему -- не счастливъ?!
   Сол. Не знаю, Крезъ, пока не достигнешь ты конца своей жизни; въ этомъ дѣлѣ безошибочно рѣшаетъ смерть -- прожилъ ли человѣкъ счастливымъ до конца?
   Хар. Отлично, Солонъ, что ты насъ не забыла" и признаешь, что въ моей лодкѣ находится рѣшеніе этого вопроса!.. А кого это тамъ Крезъ отправляетъ, и что они несутъ на плечахъ?
   Гер. Это онъ посылаетъ золотые слитки ливійскому оракулу -- въ благодарность за прорицаніе, отъ котораго онъ самъ же вскорѣ и погибнетъ... Онъ ужасно чтитъ оракуловъ!
   Хар. Такъ это-то и есть золото, это свѣтлое, что блеститъ, красновато-желтое? Я въ первый разъ теперь его вижу, а слышу о немъ постоянно.
   Гер. Это, Харонъ, и есть оно, знаменитый предметъ ссоръ и войнъ...
   Хар. А я не вижу, что въ немъ хорошаго, кромѣ того только, что люди изнемогаютъ, когда несутъ его.
   Гер. Ахъ, ты не знаешь, сколько изъ за него войнъ, подлостей, разбоевъ, клятвъ, убійствъ, наказаній, какія плаванія, путешествія, сколько людей въ рабствѣ!
   Хар. Изъ за этого. Гермесъ, такъ мало отличающагося отъ мѣди?-- мѣдь я знаю, получая, какъ тебѣ извѣстно, по оболу со всякаго переѣзжающаго.
   Гер. Да, но мѣди много, такъ что она у нихъ не очень уважается, а этого рабочіе добываютъ немного, съ большой глубины -- вѣдь и оно изъ земли, какъ свинецъ и пр.
   Хар. Какую ты глупость о людяхъ разсказываешь, что они такъ любятъ это желтое и трудно находимое!
   Гер. Да, но только не Солонъ нашъ его любитъ. какъ видишь. Онъ смѣется надъ Крезомъ съ его варварскою надутостью. Мнѣ кажется, онъ что то хочетъ его спросить... Посмотримъ-ка...
   Сол. Скажи мнѣ. Крезъ: ты думаешь, что пиѳійскій богъ нуждается въ этихъ слиткахъ?
   Кр. Конечно! у него въ Дельфахъ нѣтъ подобнаго дара!
   Сол. Такъ ты думаешь: богу будетъ пріятно, если онъ, въ числѣ прочаго, получитъ и слитки золота?
   Кр. А развѣ нѣтъ?
   Сол. Бѣднымъ же ты, Крезъ, представляешь себѣ небо, коли богамъ изъ Лидіи приходится добывать себѣ золото -- если оно имъ нужно.
   Кр. Да гдѣ же столько золота, какъ у насъ?
   Сол. Скажи мнѣ: желѣзо въ Лидіи родится?
   Кр. Совсѣмъ его нѣтъ.
   Сол. Ну, такъ лучшаго то вы и не имѣете.
   Кр. Какъ? Желѣзо лучше золота?
   Сол. Если будешь отвѣчать -- только не сердись!-- самъ поймешь,
   Кр. Ну спрашивай, Солонъ.
   Сол. Кто лучше: тѣ-ли, кто спасаютъ другихъ, или спасаемые другими?
   Кр. Конечно -- спасающіе,
   Сол. Ну, а если Киръ, какъ носятся слухи, нападаетъ на Лидію -ти даешь своему войску мечи золотые, или тутъ тебѣ необходимо желѣзо?
   Кр. Желѣзо, само собой.
   Сол. И если бы его не было, золото твое стало бы добычей персовъ...
   Кр. Типунъ тебѣ на языкъ!
   Сол. Да не будетъ итого никогда, по, кажется, ты соглашаешься, что желѣзо важнѣе золота.
   Кр. Такъ по твоему, мнѣ и богу пожертвовать куски желѣза, а золото отобрать?
   Сол. Да и желѣзо ему не надобно. И пожертвуешь ли ты туда мѣдь, или золото -- кому нибудь другому даешь ты богатство и выгоду -- фокейцамъ, беотійцамъ, дельфійцамъ, какому нибудь тиранну или грабителю, богу же мало дѣла до золотыхъ вещей!..
   Кр. Все ты нападаешь на мое богатство изъ зависти!..
   Гер. Не выносить, Харонъ, нашъ лидіецъ смѣлости и правды въ рѣчахъ! Ему кажется чвъгь то страннымъ человѣкъ бѣдный и не унижающійся, а свободно высказывающій свое мнѣніе. Но немного спустя вспомнитъ онъ Солона -- когда придется ему, попавъ въ плѣнъ, идти по волѣ Кира, на костеръ... Я недавно слышалъ, какъ Клото разбирала предназначенное каждому, а тамъ написано, что Крезъ будетъ взятъ въ плѣнъ Киромъ, а Киръ -- самъ погинетъ вонъ отъ той массагетки -- видишь скиѳскую женщину? Вонъ ту, что скачетъ на бѣлой лошади?
   Хар. Вижу.
   Гер. Это Томирисъ. Она, собственною рукою отрубивъ голову Кира, сунетъ ее въ мѣшокъ, полный крови... Видишь и его сына -- мальчика? Это Камбизъ. Онъ будетъ царствовать послѣ отца, потеряетъ десятки тысячъ въ Ливіи и Эѳіопіи, убьетъ затѣмъ Аписа и, наконеицъ умретъ въ сумашествіи.
   Хар. Ой! вотъ потѣха. А теперь!-- кто взглянуть смѣетъ на нихъ, такъ возносящихся надъ другими! Или кто повѣритъ, что вскорѣ этотъ будетъ въ плѣну, а того голова -- въ мѣшкѣ съ кровью!?.. А это кто, Гермесъ, на острову, вонъ -- одѣтый въ порфиру, съ діадемой? Ему рыбакъ, только что выпотрошивъ рыбу, подаетъ кольцо?

То не царь ли нѣкій зрится?

   Гер. О-го, Харонъ, ты въ поэзію ударился! Видишь ты Поликрата, самосскаго тиранна. Онъ увѣренъ, что онъ совершенно счастливъ -- но онъ будетъ распятъ, выданный сатрапу Орету Меандріемъ, который у него теперь управителемъ -- въ мигъ падетъ онъ изъ своего благополучія... Это я тоже слышалъ отъ Клото...
   Хар. Люблю я эту Клото! Жги ихъ, голубушка, отсѣкай имъ головы, распинай ихъ, чтобъ они знали, что они люди! Пусть поднимаются они на страшную высоту, чтобы больнѣе оттуда падать!.. Вотъ я ужо посмѣюсь, какъ узнаю каждаго изъ нихъ въ своей лодченкѣ -- голымъ, безъ порфиры, безъ тіары, безъ золотого ложа!..
   Гер. Такъ съ ними и будетъ... А видишь ты, Харонъ, эти толпы людей плавающихъ, воюющихъ, судящихся, работающихъ въ полѣ, дающихъ въ ростъ, просящихъ милостыню?..
   Хар. Я вижу пеструю толпу и сумятицу, города ихъ, похожіе на ульи, гдѣ каждый имѣетъ жало и жалитъ ближайшихъ, а какіе то немногіе, словно осы, держатся поосторожнѣе... А что это -- словно рой видѣній носится надъ ними?
   Гер. А это, Харонъ, надежды и страхи, глупость и увлеченія, жадность и гнѣвъ, ненависть и т. п. Изъ числа этихъ штукъ глупость вмѣшивается между людьми и управляетъ съ ними государствомъ, а съ нею -- ей-же Богу!-- и ненависть, гнѣвъ, зависть, невѣжество, неумѣлость, жадность. А страхъ и надежды пролетаютъ надъ людьми и то вдругъ ужасъ пугаетъ ихъ и приводитъ въ трепетъ, а то надежды, витая надъ ихъ головами, когда иной думаетъ вотъ-вотъ поймать ихъ, взвиваются и исчезаютъ, оставивъ людей съ разинутыми ртами -- вотъ какъ Тантала ты можешь видѣть у себя подъ землею, страдающаго отъ жажды. А если присмотришься увидишь: тамъ Парки наматываютъ для каждаго его веретено. отъ тонкихъ нитокъ котораго суждено зависѣть всѣмъ и каждому... Видишь, словно какая паутина сходитъ сверху отъ каждаго веретена?
   Хар. Вижу очень тонкія нитки къ каждому человѣку -- и онѣ перепутаны: та съ этой, другая съ той.
   Гер. Такъ и надо, братецъ: суждено ужъ, что этотъ будетъ убитъ тѣмъ, тотъ -- другимъ, тому вонъ -- наслѣдовать имущество отъ этого, у котораго нитка совсѣмъ коротенькая, а тому -- вонъ отъ этого -- такъ, приблизительно, показываютъ перепутанныя нити. Видишь, всѣ они прикрѣплены къ тонкимъ ниточкамъ.. И вонь тотъ, поднятый вверхъ, у всѣхъ на виду, а немного погодя, упавши, когда нитка порвется, не выдержавъ тяжести, имъ произведетъ великій шумъ, а тотъ, немного приподнятый надъ землею, если и свалится, упадетъ безъ шуму, такъ что еле и сосѣди замѣтитъ, что онъ упалъ.
   X. Потѣха это, Гермесъ!
   Г. Сказать нельзя, Харонъ, до чего это смѣшно, а особенно чрезмѣрныя ихъ усилія и вдругъ -- уходъ посреди своихъ надеждъ, когда они попадутся нашей милѣйшей Смерти. А у нея тутъ, какъ видишь, прислужниковъ и помощниковъ многое множество: лихорадки, горячки, чахотки, воспаленія, мечи, разбои, яды, судьи, тираны... Ничего этого словно до нихъ и не касается, они себѣ благоденствуютъ... А какъ попадутся ей -- сколько тутъ и "ой-ой-ой"! и "ай-ай-ай"! и разныхъ аховъ! А если бы они съ самаго начала, сразу, поразсудили, что они смертны и что, потолкавшись тутъ въ жизни малое время, уйдутъ, словно отъ сна очнутся, оставивъ все земное,-- они и жили бы умнѣе и меньше бы горевали умирая. А то, надѣясь на вѣкъ пользоваться земными благами, они, какъ какой нибудь такой слуга, явившись, позоветъ ихъ или потащитъ горячкой или чахоткой, жалуются, что ихъ уводятъ,-- никогда, вишь, они и не думали, что ихъ отсюда возьмутъ! Чего бы не сдѣлалъ тотъ, который вонъ съ великимъ тщаніемъ строитъ себѣ домъ, торопитъ рабочихъ, если бы онъ зналъ, что домъ этотъ принесетъ ему смерть, что онъ умретъ, едва покрывъ крышу, и наслѣднику своему оставитъ пользоваться этимъ домомъ, а самъ, бѣдняжка, въ немъ и не пообѣдаетъ! Или вонъ тотъ, который съ радости, что жена родила ему сына, и друзей угощаетъ и именемъ своего отца называетъ младенца, если бы зналъ онъ, что сынъ его, едва достигши семи лѣтъ, умретъ,-- какъ ты думаешь, сталъ бы такъ радоваться его рожденію?! А происходитъ это отъ того, что онъ смотритъ вонъ на того, счастливаго своимъ сыномъ, на того, чей сынъ получилъ призъ въ Олимпіи, а на сосѣда, который потерялъ сына, онъ не смотритъ, да не знаетъ и того, на какой ниточкѣ нее это виситъ... Видишь спорящихъ о межахъ своей земли -- сколько ихъ; видишь собирающихъ богатства, а потомъ, прежде чѣмъ они богатствами этими воспользуются, ихъ отзываетъ одинъ изъ тѣхъ прислужниковъ и помощниковъ, о которыхъ я говорилъ....
   X. Гляжу я на все это и разсуждаю самъ съ собой: что имъ такъ сладко въ жизни и что это, чего лишаясь, они такъ горюютъ?.. Если бы взглянулъ кто нибудь на царей, которые кажутся всѣхъ счастливѣе, то вѣдь и ихъ положеніе вовсе непрочное, а колеблющееся, и въ ихъ положеніи больше тягостей, чѣмъ радостей: тамъ страхи, смуты, ненависть, заговоры, гнѣвъ, лесть, вотъ среди чего они живутъ....Я ужъ не говорю о личныхъ несчастіяхъ, болѣзняхъ, страданіяхъ; ясно, что они подвержены всему этому наравнѣ съ другими. А если ужъ ихъ положеніе плохо, можно себѣ представить, каково положеніе простыхъ людей!.. Хочу я тебѣ, Гермесъ, сказать, на что, по-моему, похожи люди и вся ихъ жизнь... Наблюдалъ ты когда нибудь пузыри, которые образуются на водѣ", куда падаетъ какая-нибудь сильная струя? Одни изъ нихъ маленькіе и сейчасъ же, только что поднялись, и лопаются: другіе держатся долѣе и даже очень увеличиваются и вздуваются, захватывая сосѣдніе пузыри, ни и они -- раньше или позже -- окончательно пропадаютъ, иначе ужъ не можетъ быть. Такова и жизнь человѣческая. Всѣ надуваются -- одни больше, другіе меньше, одни держатся все-таки нѣкоторое время, другіе исчезаютъ, едва образовавшись. Но лопаются всѣ непремѣнно.
   Г. Харонъ, да ты привелъ сравненіе ничуть не хуже, чѣмъ у Гомера, который уподобляетъ родъ людской листьямъ деревьевъ..
   X. И вотъ такіе то, Гермесъ, смотри, что дѣлаютъ, какъ борются и спорятъ изъ за власти, почестей и денегъ, хоть имъ придется, бросивъ все это, явиться къ намъ съ однимъ оболомъ. Не закричать ли мнѣ, пока мы на такой высотѣ, громко-на-громко, не посовѣтовать ли имъ бросить пустыя заботы, жить, имѣя всегда предъ глазами смерть: не сказать ли имъ: "глупые вы люди! Что вы выбиваетесь изъ силъ Богъ знаетъ надъ чѣмъ?! Перестаньте, отдохните; не вѣкъ вамъ жить. Вѣдь ничто изъ важнаго для васъ здѣсь -- не вѣчно, и умирая никто ничего съ собой не возьметъ. Уйдете отсюда каждый безо всего, а домъ, земля, деньги останутся всегда во власти другихъ и будутъ перемѣнять своихъ господъ!.. Если я закричу имъ, -- съ мѣста, откуда можно услышать -- такъ, или что нибудь въ такомъ родѣ, какъ ты думаешь, это не будетъ имъ очень полезно и не сдѣлаются они гораздо умнѣе?
   Г. Ну, другъ любезный, ты не знаешь, до чего овладѣли ими глупость и обманъ, -- сверломъ ушей имъ не просверлишь! Они такимъ же воскомъ залѣпили ихъ, какимъ нѣкогда Одиссей задѣлалъ уши своихъ товарищей, чтобы они не услышали сиренъ! Гдѣ имъ услышать, хоть бы ты лопнулъ отъ крика! Что у васъ дѣлаетъ Лета, то здѣсь -- глупость. Но и кромѣ того, есть межъ ними нѣсколько человѣкъ, которые не набили воску въ уши, которые стремятся къ истинѣ, внимательно всматриваются въ вопросы жизни и изслѣдуютъ ихъ...
   X. Ну такъ крикнемъ имъ.
   Г. И это лишнее -- говорить имъ то. что они знаютъ. Видишь они, удалившись отъ толпы, смѣются надъ тѣмъ, что творится; нигдѣ и ни въ чемъ они не находятъ удовольствія и сами, очевидно, хотятъ бѣжать къ вамъ отъ этой жизни. Они -- предметъ общей ненависти за то, что изобличаютъ глупость другихъ.
   X. И слава вамъ, благородные люди! Но какъ ихъ мало. Гермесъ!
   Г. Довольно и того... Однако, пойдемъ-ка!
   X. Еще одни мнѣ хочется, Гермесъ, знать, и если покажешь и это -- превосходно закончишь ты свои объясненія. Хочется мнѣ видѣть хранилища трудовъ, гдѣ ихъ зарываютъ...
   Г. Они называютъ это, Харонъ, кладбищами, курганами, могилами. Вонъ, у городовъ, видишь ты груды земли, плиты, пирамиды? Это все -- мѣста погребенія мертвыхъ, тамъ сохраняются трупы...
   X. Зачѣмъ же они увѣшиваютъ камни вѣнками и мажутъ ихъ масломъ?.. А тѣ, вонь, разведя предъ могилами огни и выкопавъ какую то яму, жгутъ тамъ дорогія яства и въ ямы что то льютъ, кажется мнѣ, вино и какой то составъ съ медомъ?..
   Г. Не знаю, братецъ, на что это нужно тѣмъ, кто въ аду, а они увѣрены, что души, вылетая изъ преисподней и носясь около, питаются дымомъ и запахомъ и пьютъ изъ ямъ этотъ напитокъ съ медомъ...
   X. Это они-то пьютъ и ѣдятъ,-- они, у которыхъ одни черепа?! Да, впрочемъ, смѣшно, что я это говорилъ тебѣ: ты каждый день видишь мертвыхъ Ты-то ужъ знаешь, могутъ ли выйти тѣ, кто разъ попали въ подземное царство. Этого только и недоставало, Гермесъ, чтобы ты -- и такъ ужъ не мало у тебя дѣла -- не только отводилъ ихъ, но и опять выводилъ, чтобы они напивались... Вотъ глупые такъ глупые: не знаютъ, какъ отличается то, что живое, отъ того, что мертвое и что у насъ. Равная честь погребеннымъ и тѣмъ, кому нѣту кургана;
   
   Равны средь мертвыхъ и Иръ, и царь Агамемнонъ;
   Равенъ Терситу тамъ мощный сынъ лѣпокудрой Ѳемиды --
   Головы всѣхъ мертвецовъ одинаково тамъ безсильны.
   Послѣ того, какъ изсохли онѣ на лугу Асфодела.
   
   Г. Господи, сколько ты, Харонъ, знаешь изъ Гомера! Но если ужъ ты мнѣ его напомнилъ, я хочу тебѣ показать могилу Ахиллеса. Видишь вонъ тамъ, у моря? Тамъ троянскій См гей, а напротивъ похороненъ въ Ретеѣ Аяксъ.
   X. Не велики. Гермесъ, ихъ могилы! А покажи ты мнѣ ужъ и знаменитые города, о которыхъ мы слышимъ въ аду -- Сарданападову Ниневію, Вавилонъ, Микены, Клеоны и, наконецъ Иліонъ. Помню -- многихъ я оттуда перевезъ, цѣлыхъ десять лѣтъ не вытаскивалъ и не сушилъ лодки...
   Г. Ниневія, братъ, ужъ погибла, и слѣда отъ нея не осталось; не найдешь, гдѣ она и была. А Вавилонъ -- вонъ тебѣ тотъ городъ, съ крѣпкими стѣнами, огромный, но немного спустя, придется и его разыскивать, какъ Ниневію. А Микены и Клеоны мнѣ просто стыдно тебѣ и показывать, особенно же Иліонъ. Оттаскаешь ты, я увѣренъ, Гомера, какъ сойдешь внизъ, за высокопарность его разсказовъ. Впрочемъ прежде они процвѣтали, теперь же умираютъ. Вѣдь умираютъ, другъ мой, и города, какъ люди, и даже -- какъ это ни страннорѣки: Инаха въ Аргосѣ и русла не осталось!
   X. Вотъ тебѣ разъ! А у Гомера-то что похвалъ, что восклицаній! Иліонъ священный, пространный, Клеоны крѣпкоустроенныя!.. Между прочимъ: кто это тамъ воюющіе и за что они убиваютъ другъ друга?
   Г. Это, Харонъ, аргивяне и лакедемонцы, -- видишь, стратегъ Отріадъ, умирая отъ ранъ, надписываетъ трофей своей кровью.
   X. А изъ за чего же у нихъ война, Гермесъ?
   Г. А изъ за этой самой равнины, на которой они сражаются.
   X. Ой, какъ это глупо! Не знаютъ они. что каждый изъ нихъ, хоть бы цѣлый Пелопоннесъ пріобрѣлъ, у Эака получитъ самое маленькое мѣстечко, а это поле будутъ потомъ воздѣлывать другіе и развѣ какъ нибудь плугомъ выпашутъ ихъ трофей...
   Г. Да, такъ и будетъ. А мы пойдемъ-ка, разставимъ горы но мѣстамъ да и отправимся я, куда посланъ, а ты -- на свой перевозъ... Скоро я самъ приду къ тебѣ, приведу мертвыхъ!
   X. Ну, спасибо, Гермесъ, ублаготворилъ ты меня! Я тебя и на вѣчное поминаніе запишу. Благодаря тебѣ большую я пользу извлекъ изъ своего путешествія... Вотъ жизнь жалкихъ людишекъ! Цари, куски золота, гекатомбы, битвы,-- а о Харонѣ нѣтъ и въ помыслахъ!...
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru