Максимов Сергей Васильевич
Маляр

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

КАРТИНЫ НАРОДНАГО БЫТА

ИЗЪ ВОСПОМИНАНІЙ И ПУТЕВЫХЪ ЗАМѢТОКЪ.

С. Максимова.

ВЪ ДВУХЪ ТОМАХЪ.

ТОМЪ ПЕРВЫЙ.

ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА-ТИПОГРАФА K. Н. ПЛОТНИКОВА.
1871.

   

МАЛЯРЪ.

   Питерщики-пришельцы столичнаго города изъ разныхъ губерній Россіи, составляютъ, какъ извѣстно, большую половину всего городского населенія. При этомъ самое большое число захожихъ работниковъ получаетъ Петербургъ не изъ сосѣднихъ губерній, какъ бы слѣдовало ожидать, но изъ болѣе отдаленныхъ. Ближайшія высылаютъ преимущественно чернорабочихъ, таковы всѣ пришельцы изъ городовъ и уѣздовъ Петербургской губ. и изъ губерній Новгородской и Псковской. Отдаленныя губерніи выставляютъ своихъ представителей всегда съ какимъ-либо искуствомъ-мастерствомъ и спеціальными знаніями по роду промышленности и ремеслъ, усвоенныхъ извѣстными урочищами или мѣстностями разнообразной Земли Русской.
   Вся масса пришлаго изъ Россіи въ Петербургъ люда, къ 1868 году, равнялась 589,122. Въ этомъ числѣ мущинъ -- 313,443 и женщинъ 225,679.
   Въ этомъ случаѣ на первомъ мѣстѣ стоятъ губерніи: Ярославская, Тверская и Костромская. Затѣмъ слѣдуютъ въ строгомъ порядкѣ постепенности: Новгородская, Рязанская, Псковская, Калужская, Лифляндская, Московская, Смоленская, Витебская, Вологодская, Курляндская и Эстляндская, Олонецкая, и Архангельская, Съ крайнаго востока, юга и юго-запада приходитъ народа такъ мало, что по стоитъ и упоминать о томъ. При этомъ многія изъ губерній высылаютъ людей какого-либо одного занятія преимущественно передъ другими. Вотъ какъ сказывается это то точнымъ статистическимъ вычисленіямъ:
   Извощики (ломовые и легковые) приходятъ большею частію изъ губ. Петербургской, затѣмъ Тверской, Рязанской, Новгородской, и наконецъ, Калужской. Портные -- или Петербургскіе уроженцы, или Ярославцы и Тверяки. Въ сапожникахъ всего больше Тверяковъ (Кимряковъ); между столярами-Костромичей. Плотники либо Костромичи, либо Тверяки исключительно. Кузнецы-Ярославцы и Тверяки. Обойщики-Ярославцы. Печники либо Ярославцы, либо Костромичи. Шапошники и шляпники-Костромичи и Ярославцы. Половина садовниковъ и огородниковъ-Ростовцы; мѣдники-также Ярославцы. Ярославцовъ же всего больше въ штукатурахъ; въ каменщикахъ -- Вологжанъ и Смоляковъ, въ скорнякахъ также все Ярославцы (Романовны) и Калужане; полотеры -- Воложане, и т. под.
   Маляры всей своей массой принадлежатъ Костромской губерніи (а потому для обрисовки питерщика и взятъ этотъ типъ ремесла); на Костромичей приходится 43%, на Ярославцовъ (которыхъ также очень много) 12% и на Новгородцовъ 4%, всѣхъ маляровъ столицы. Поселяются они на жительство всего больше въ Ямской и около Сѣнной и весьма не любятъ жить въ такихъ отдаленныхъ частяхъ города, какъ сторона Выборгская и Пески. Маляры, не ушедшіе въ побывку на родину, какъ извѣстно, на осеннее время превращаются въ стекольщиковъ.

-----

   На петербургскихъ улицахъ разыгрывались обыкновенныя будничныя сцены: проѣхала карета съ опущенными сторами, коляска съ поднятымъ верхомъ; пѣшеходы идутъ съ утомленными, красными лицами; барыня, съ зонтикомъ, обмахивается батистовымъ платочкомъ и повременимъ утираетъ лицо. За какимъ-то толстякомъ плетется огромный водолазъ, высунувъ на полъ-аршина красный и сухой языкъ; извощикъ провезъ кого-то съ огромнымъ зонтикомъ; другой извощикъ хитро улегся на своемъ калиберѣ, оборотившись спиной въ ту сторону, откуда припекало жгучее солнце; дворники поливаютъ улицу, въ надеждѣ угомонить ѣдкую и несносную пыль, поднимаемую и экипажами и самими дворниками.
   Съ противоположныхъ сторонъ улицы сошлись два человѣка: оба мастеровые, потому-что оба запачканы краской, но съ тѣмъ главнымъ различіемъ, что одинъ почти весь бѣлый и рубашка бѣлая, тогда какъ на рубашкѣ и фартукѣ другаго замѣтно преобладаніе двухъ цвѣтовъ: чорнаго и зеленаго. У перваго на лицѣ бѣлильныя крапинки, у втораго жолтая полоса между лѣвымъ глазомъ и ухомъ, оба въ пуховыхъ шапкахъ. У перваго въ рукахъ огромная кисть и ведерко, а сзади за поясомъ свирка; у разноцвѣтнаго нѣтъ ничего и даже сапоги его замѣтно получше и показистѣе. Первый непремѣнно штукатуръ -- Ярославецъ, второй -- маляръ, можетъ быть, Костромичъ, т. е. Чухломецъ. Узнать и это не трудно: стоитъ только прислушаться къ разговору, который завязался у нихъ, послѣ того какъ они сошлись и поздоровались. Остановившись посреди тротуара, мастеровые потрясли-покачали руками, оглянули другъ друга съ головы до ногъ, по обычаю, и улыбнулись.
   -- Куда путь-дорога? спросилъ штукатуръ.
   -- Къ домамъ пробираюсь, хозяинъ послалъ, вишь парнишко у насъ больно захворалъ, отвѣтилъ маляръ.
   -- А давно хвораетъ? опять спросилъ штукатуръ.
   -- Да вечоръ еще въ лавочку бѣгалъ за квасомъ.
   -- Ну а дѣла-то твои какъ? у стараго хозяина живешь?... все у того-то... у рыжаго?
   -- У него еще пока.
   -- Прощай!
   -- Прощай, землякъ; заходи когда къ намъ.
   Мастеровые разошлись и не оглянулись.
   Одинъ въ разговорѣ сильно напиралъ на о, даже слишкомъ, что называется, пересаливалъ; другой какъ-то тянулъ слова и округлялъ фразу совершенно инымъ образомъ, чѣмъ первый, который говорилъ отрывисто и какъ бы нехотя; напротивъ, маляръ говорилъ такъ, какъ-будто онъ любитъ говорить, и ему это очень пріятно. Какъ бы то ни было, только давно уже извѣстно здѣсь, что плотники -- Галичане, штукатуры -- Мышкинцы, огородники -- Ростовцы, колбасники -- если не Нѣмцы, такъ непремѣнно Угличане, сидѣльцы въ питейныхъ и портерныхъ -- Рязанцы, т. е. дѣдновскіе макары и проч. Такъ и маляръ, если не Ярославецъ то почти всегда Чухломецъ.
   Какъ же онъ попалъ сюда? Да очень просто. Издавна завелся этотъ обычай ходить на заработки въ столицы; знаетъ объ этомъ вотъ хоть бы и Дементій Сысоевъ, у котораго старшій парнишко изъ годковъ выходить сталъ:-- двѣнадцать минуло. Дай-ко я пущу его на чужую сторону; кромѣ добра, худа не видно изъ этого.
   -- Слышьте-ко ребята, говорилъ онъ питерщикамъ, когда тѣ снова въ Великомъ Посту собрались на заработки въ столицу не возьмете ли моего Петруньку съ собою, можетъ пригодится?
   -- Ладно, дядя Дементій, пожалуй! Да вотъ, вишь, въ чемъ главная-то причина: намъ, признаться сказать, на своихъ харчахъ вести его въ Питеръ совсѣмъ не рука, -- самъ знаешь это. Кабы вотъ ты далъ намъ пособьишко что ли какое -- маху бы не дали и дѣло статочное было. Лиха бѣда до Питера дотянуть, а тамъ все беремъ на себя и найдемъ парню мѣстишко. Да вотъ нѣшто не возьмешь ли ты, Егоръ Кузьмичъ?-- говорили свояки, обратясь къ тому маляру, который уже другой годъ ходилъ отъ себя и собирался тоже сдѣлать и на это лѣто.
   -- Отчего не взять парня? Человѣкъ не лишній, коли еще пользы нѣтъ въ этомъ. Собери да и по рукамъ.
   Сборы эти не долги: въ назначенной донъ отецъ уже прощается съ сыномъ.
   -- Полно, бабы, ревѣть! Вѣдь ни на вѣсть какое дѣло, что въ люди парень идетъ, на путь на дорогу. Собирайся, Петруня, не гляди на бабьи-то на слезы: тоску только нагоняютъ и ничего путнаго. Вѣдь не на смерть идешь, и то сказать: коли Богъ грѣхамъ потерпитъ, -- не далека вѣха: годка черезъ два придешь на побывщину, и опять, стало, свидимся Тоже слово бабы, -- да не такъ молвятъ! Нишните же, говорятъ! Дѣло толкомъ не дадутъ молвить: ишь вѣдь благо дорвались и обрадовались!-- И большакъ сердито топнулъ ногой, желая прекратить громкія причитыванья домашнихъ.
   Парень оболокся: туго-на-туго подпоясалъ овчиную шубу и накинулъ сверху заплатанный кафтанишко; мать сунула ему за пазуху кое-что изъ съѣстнаго, а сама встала въ сторонку между золовками и невѣстками. Подпершись локоткомъ, бабы какъ бы поджидали снова того времени, когда можно будетъ опять напутствовать парня посильными криками,
   Большакъ сѣлъ на лавку подлѣ стола и усадилъ бабъ, громко прикрикнувъ:
   -- Садись-ко вотъ лучше, да пора и прощаться съ Петруней!
   Въ избѣ наступила тишина. Молча отецъ поднялся съ лавки и началъ молиться иконамъ, подавая примѣръ и остальной семьѣ. Кончивъ поклоны, онъ обратился къ сыну:
   -- Ну, прости, Петруня, прости нашъ голубчикъ,-- но забывай же, смотри, стариковъ: грѣхъ тебѣ будетъ и никакого талану. Отписывай ты намъ, да почаще смотри, какъ ты тамъ умѣстишься. Да коли надо чего, повѣсти только: все тебѣ справимъ по твоему пожеланью...
   И не утерпѣлъ старикъ: прослезился и самъ, когда началъ надѣвать створчатый мѣдный образъ, которымъ давно-давно благословилъ умиравшій отецъ его -- дѣдушка будущаго питерщика. Тутъ въ избѣ опять начался плачъ, на который чуть ли не нея деревня собралась въ Дементьеву избу.
   -- Ишь, никакъ Петрушка-то Коряга въ Питеръ собирается? говорили другъ другу сосѣди и валомъ валили посмотрѣть на такое диво.
   Виновникъ всего этаго прощался со своими и, тихо всхлипывая, пошолъ къ выходу, прощаясь на пути и съ чужими. Допголъ Петруха до дверей, да и вспомнилъ, что маленькая сестра, разбросавши ручонки, спитъ на материной постели за переборкой.
   -- Какъ, думаетъ онъ, не повидать на послѣдяхъ сестренку: вѣдь почти что самъ ее вынянчилъ: все, бывало, на закоркахъ таскалъ и кормилъ чѣмъ ни попало. Вотъ и теперь вся черникой замарана.
   Любилъ Петрунька сестру, да и она не оставалась неблагодарною: вчера еще гдѣ-то пряникъ достала, пришла въ избу и протянула ручонку: "на вотъ, возьми, говоритъ, съѣдимъ вмѣстѣ, ты для меня ничего не жалѣлъ". Вспомнилъ онъ это и, простившись съ сестрой, перемѣнилъ свои сдержанныя слезы на сильную икоту: потомъ снова къ дверямъ и начало его подергивать. А бабы-то, бабы-то!...
   -- Ну ладно никакъ, Дементій Григорьичъ, пора, кажись, эту оказію порѣшить!.. Садись-ко Петруха вотъ такъ-то: хорошо будетъ! Прощай, дядя Михѣй!.. Прости, тетка Орина!.. Марья Тереньтьева, прости, матушка!.. не поминайте лихомъ!.. Эй, ну, сивко! трогай!.. И возъ питерщиковъ, трускомъ. потянулся на выгонъ, за деревенскіе овины и бани.
   Смотришь тамъ рысцой да пѣшечкомъ, да. на чугункѣ сидя, добрались маляры и до Питера. Разошлись они по своимъ мѣстамъ, куда кому линія шла, а Егоръ Кузмичъ поплелся съ новобранцомъ въ свой уголъ на Васильевской островъ, къ Смоленскому кладбищу.
   Здѣсь то вотъ и началось ученье Петрушки, пока онъ не сдѣлался Петромъ Дементьевымъ, то-есть пока не кончилъ ученья.
   Время это подошло незамѣтно, но для ученика чрезвычайно ощутительно. Во первыхъ потому, что былъ онъ въ ученьѣ, а во вторыхъ оттого, что имѣлъ учителя. Извѣстное дѣло, что хозяинъ ему не давалъ ни въ чемъ потачки, хотя на первыхъ порахъ ученикъ и билъ словно бука -- тише воды, ниже травы. Сидитъ въ углу, насупившись: словно впервые въ свѣтъ Божій вглядывается и все ему чуждо. Заставитъ дѣло хозяинъ дѣлать, такъ точно машина какая: третъ ему краски, болтаетъ въ ведеркѣ мѣлъ и не обернется, не броситъ дѣла, пока но крикнетъ хозяинъ и не велитъ оставить. Спросятъ ли о чемъ -- отвѣту не даетъ никакаго; скажетъ слово, да и то все не впопадъ. Мальчишки задѣнутъ, -- схватитъ щепку, да и мѣтитъ въ задорныхъ, того и гляди въ лобъ или глазъ попадетъ: не вяжись-де ко мнѣ, коли незамаю.
   Послалъ его хозяинъ не то въ лавочку за квасомъ, не то въ питейное за очищенной: идетъ онъ по панели и видитъ -- какой-то баринъ, въ сертукѣ и безъ щапки, стоитъ въ дверяхъ нижняго жилья и слышитъ Петруха, какъ зоветъ его баринъ и машетъ рукой.
   -- Эй, малецъ!-- ходи немножко ко мнѣ!
   Петруха ни слова въ отвѣтъ,-- не спросилъ зачѣмъ и нужно, и даже не противился, когда два молодца, въ сертукахъ и съ ножницами, схватили его подъ руки, посадили на стулъ и начали щипать кто за високъ, кто за вихоръ; досталось даже и уху и затылку. Окарнали до-чиста хохлатую голову, нагородили лѣстницъ и пустили къ хозяину.
   А между-тѣмъ это дѣло было не послѣдней важности и вотъ почему: любилъ озарникъ-хозяинъ показать Петрухѣ, какъ колбасники щетину щиплютъ и все, бывало, на его затылкѣ упражняется. А не то схватитъ, обѣими ладонями за виски, да и велитъ Москву смотрѣть: не видать ли Ивана Великаго. Да еще подсмѣивается: -- можетъ, говоритъ, туманомъ позаволокло, такъ и не видно. Тутъ бы и кстати, что ученики -- цирульники удружили, такъ шутникъ-хозяинъ новую штуку придумалъ: схватитъ за носъ, либо за ухо, да и спрашиваетъ: чей носъ? Тутъ какъ ни отвѣтишь, -- все не ладно; надеретъ ухо до того, что слеза прошибетъ и больно станетъ.
   Особенно участилъ эти шутки хозяинъ съ той поры, какъ ученикъ, по его мнѣнію, сталъ пооперяться и поосматриваться. Пойдетъ бывало за дѣломъ, да и толкается у колоды и слушаетъ о чемъ толкуютъ дворники, а тамъ началъ задѣвать и встрѣчнаго мальчишку -- сапожника; разъ до того осерчалъ, что поставилъ посудину со скипидаромъ къ тумбѣ, да и началъ сажать сапожнику подъ микитики: не замѣтилъ даже, какъ какой-то прохожій схватилъ посудину, да и далъ тягу. Какъ же тутъ не серчать хозяину, а не учить парня уму-разуму? Затѣмъ вѣдь и взялъ: извѣстное дѣло!
   Но вотъ хозяинъ сталъ Петруху брать съ собою на работу и показалъ ему диковинный городъ, весь какъ есть на лицо. Что ни шагъ, то новость молодцу: на каждомъ углѣ только и видно, что навѣсецъ съ маковниками, пряниками и разными соблазнительными сластями. И продается-то, сколько замѣтилъ Петруха, по разницѣ и не слишкомъ чтобы дорогой цѣной: можно купить и на грошъ, можно и на три копѣйки. А тутъ вотъ тебѣ баба сидитъ на тычкѣ -- на боевомъ мѣстѣ, гдѣ народу рабочаго много ходитъ, охотниковъ поѣсть и сердито, и дешево. Словно сорока щебечетъ она то съ тѣмъ, то съ другимъ, а народу обступило ее таки-очень на порядкахъ: знать диковинное дѣло показываетъ. Не утерпѣлъ и Петруха, чтобъ не посмотрѣть, что такое продаетъ она и расхваливаетъ. Подняла баба чорную тряпицу и хоть чихнуть такъ впору: пронесся парокъ и защекоталъ въ носу чѣмъ-то какъ будто жаренымъ. Присѣли зрители на корточки и словно ни живы, ни мертвы отъ нетерпѣнія; присѣлъ вмѣстѣ съ ними и Петруха, и купилъ бы онъ, да денегъ-то больно мало: -- ровно ничего. Вынула торговка большой кусокъ сычуга, разрѣзала на кусочки, сгребла въ руку и подала первому счастливцу, который тугъ же и истребилъ вкусное кушанье. И видитъ Петруха, какъ потянулся счастливецъ-плотникъ къ другой разъ, и досада Петруху беретъ, что плотникъ еще спорить началъ, когда кусокъ ему показался что-то очень черепъ.
   -- Толкуй съ тобой глупымъ, а еще плотникомъ зовешься, дома рубишь!-- щебетала торговка: словно въ первый разъ сычуги-то ѣшь -- не знаешь, что это-то самый сочный и есть: вишь какъ облѣпило, -- и подливки по надо. Бери-косъ небось экую мякоть, а не то опять въ чугунъ опущу, да прихвати сольцы, хоть и солила дома. Вѣдь на вашего брата не угодишь.
   А сама суетъ ему кусочки въ руку, да о какомъ-то скусѣ толкуетъ; выхватилъ тотъ изъ кармана морковь, да и началъ закусывать.
   -- Ишь какъ уплетаетъ!-- думалъ Петруха и щолкалъ языкомъ, набивая смаку и слѣдя за торговкой. Вона солдатъ пришолъ!.. Знать знакомый -- даромъ даетъ. Эхъ, кабы пятиалтынникъ, или гривенникъ: нею бы корчагу съѣлъ!.. кажинный ыб, день ходилъ, -- все бы ѣлъ!..
   И просидѣлъ онъ тутъ до послѣдняго куска и долго смотрѣлъ вслѣдъ отъѣзжавшей торговкѣ.
   -- А тутъ рядомъ другая: тоже съ корчагой и на тележкѣ, и кричитъ она проходившему каменщику:
   -- Эй поди-ко, дядя, за копѣйку горло отрѣжу?
   Оглянулся дядя, посмотрѣлъ на торговку, проворчавъ что-то подъ носъ и пошолъ дальше.
   Петруху мучатъ соблазны на каждомъ шагу вплоть до хозяйской квартиры: то квасъ малиновый продаютъ, то сбитень пьютъ съ молокомъ и съ булкой. Тамъ мастеровые какіе-то сѣли на калиберъ и дѣлятся съ извощикомъ рѣпой,
   -- Вотъ тутъ, думаетъ онъ, и живи въ ученикахъ, да ходи въ городъ; хоть бы хозяинъ-то переѣхалъ сюда, -- все-бъ, гляди лучше было. Да нѣтъ, поди, не послушаетъ онъ меня, коли переговорить съ нимъ объ этомъ, да еще того гляди, Москву покажетъ. Э, ну, его!... все онъ съ своимъ показываньемъ -- пали надоѣлъ совсѣмъ: -- словно потолковѣй чего не найдетъ!...
   Думалъ, да гадалъ Петруха, и наконецъ-таки напалъ на то, чего ему надо: рѣшилъ во что бъ ни стало достать себѣ денегъ и прямо къ пріятелю -- мальчишкѣ, съ которымъ свелъ недавную дружбу въ лавочкѣ.
   -- Какъ бы, Матюха, хошь пятакъ достать? а то, братъ, хочется сладкаго, а купить не на что. Стянешь вотъ морковь съ шестка у хозяйки, коли выйдетъ изъ фатеры, да того гляди увидятъ и выжмутъ тебѣ ее сокомъ? Гдѣ ты берешь, паря: у тея завсегда почти деньги есть?
   -- Я-то гдѣ беру? да либо бабки продаю, либо бутылки эти хозяйскія, мѣняю. У насъ, братъ, не то что у вашего хозяина: добра много. Къ намъ, братъ, все разные господа купечество ѣздятъ?-- Работы много, такъ большія, вишь, и дѣла ведемъ. Пріѣдутъ, да все меня, вонъ въ угольной погребокъ и посылаютъ. По три копѣйки, братъ, даютъ въ погребѣ-то,-- хвастался сосѣдъ-мальчишко.
   -- Не возьметъ ли меня, Матюха, хозяинъ-отъ твой?
   -- Ладно, коли хоть, я похлопочу. Будетъ говорить, -- замолвлю словечко. Да у насъ, вишь, все артельный Иванъ Прохоровъ Сдѣлаетъ, всѣмъ онъ и завѣ дуетъ. Работники у насъ народъ хорошій; только дѣло свое знай, да сполняй все, что тебѣ укажутъ. Да и ты, поди, краски натирать умѣешь, клей разведешь и бѣлила размѣсишь. Вотъ вѣдь и все, коли хочешь знать! А я съ тобой не прочь подружиться: давай-ко вотъ такъ.
   Матюха взялъ руку новаго друга и, покачавши ее, продолжалъ опять покровительственнымъ тономъ:
   -- Ладно, ну!... ладно!... похлопочу: -- только вишь у насъ больно крутъ артельной Иванъ Прохоровъ.
   -- Ишь, какъ у нихъ знатно! Попрошусь-ко пойду къ Егору Кузьмичу -- не отпуститъ ли къ нимъ: ему, кажись, все одно и безъ меня будетъ. А тамъ бутылки бы вмѣстѣ съ Матюхой продавали!-- рѣшилъ этимъ Петруха и попросился у хозяина, но, конечно, получилъ отказъ съ неизбѣжнымъ показаніемъ, какъ кухарки рябчиковъ, да куръ щиплютъ: пора-де, глупый, баловства остановить, семнадцатый годъ пошолъ. А не то, такъ вотъ-де штука, какъ Чухонцы масло ковыряютъ.
   -- Такъ, говоритъ хозяинъ, возьмутъ снизу, да и ведутъ-ведутъ, да и ковырнутъ: тебѣ вишь больно, а маслу-то ничего.
   -- Ну, нѣтъ! думаетъ Петрушка: коли на то пошло, хозяинъ, такъ больно ты бьешь, хоть на разумъ наводишь.
   И началъ съ-тѣхъ-поръ заговаривать Петруха съ хозяиномъ и довольно частенько: придетъ къ нему и стоитъ, почесываясь.
   -- Егоръ Кузьмичъ!
   -- Что, небось, опять къ сосѣдскимъ?
   -- Нѣту, Егоръ Кузьмичъ, не хочу, что правда то правда: много доволенъ!... Дай, хозяинъ, пятакъ на баню.
   Получитъ пятакъ, да и купитъ три банки мочонаго гороху: если дѣло зимой, дли краснаго крыжовнику, если дѣло въ урожайное лѣто. Тамъ, глядишь, опять:
   -- Егоръ Кузьмичъ!
   -- Что тебѣ надо?
   -- Дай я твой полштофъ -- отъ, что въ шкафѣ стоитъ, отнесу назадъ!
   -- А Москву видалъ?
   -- Видалъ, братъ Егоръ Кузьмичъ отвѣтилъ Петрупша, и спрятался за дверь. Но полштофъ таки взялъ и уже стоялъ на рынкѣ и щипалъ киту гороху.зеленаго, да запивалъ его сбитнемъ. А послѣ:
   -- Скипидару, Егоръ Кузмичъ, налилъ: вишь, бѣлила надо было развести, поставилъ полштофъ-отъ на лѣстницѣ, да водъ изъ тово дома пришла кошка, и разбила. Коли не вѣришь, осколки тутъ валяются, самъ посмотри!
   -- Егоръ Кузьмичъ!
   -- Опять дуришь, сорванецъ эдакой!
   -- Вахреневскіе ребята приходили давѣ; баютъ, коли хозяинъ съ работы придетъ, посылай скорѣй къ намъ. У нихъ, вишь, Евсей именинникъ сегодня.
   -- Ну ладно же, смотри сиди дома; не забѣгай далеко, да и свѣчей по зажигай, а то знаешь манеры мои?
   Съ этими словами хозяинъ ушолъ со двора и пришолъ уже довольно поздно, приведя съ собой двоихъ, изъ которыхъ только одного узналъ Митька, другой совсѣмъ былъ незнакомый и одѣтъ довольно чисто: въ сортукѣ коротенькомъ, при часахъ, и папиросы куритъ.
   На другой день Петруха уже разсказывалъ своему пріятелю Мотькѣ, слѣдующую исторію:
   -- Хозяинъ-отъ мой, слышь, пришолъ; смотрю я на него. "Вонъ бери, говоритъ, Иванъ Прохорычъ, бери итого молодца! Поди, Петрунька, сюда." -- Вишь, ужъ они совсѣмъ въ переводъ сладили: я завтра перехожу, а хозяинъ опосля обѣщался -- съ фатерой, вишь надо, говоритъ, раздѣлаться! Гляжу, они оба цѣлуются, да обнимаются, а вашъ-отъ жметъ моему руку. "Небось, говоритъ, не оставимъ: не впервые съ тобой хлѣбъ-соль ведомъ; свои, говоритъ, земляцкіе. И кто тебя, говоритъ, подрядъ-отъ эдакой снять сунулъ, да и работниковъ-то, говоритъ все выжегу нанялъ: у насъ нежили, -- къ тебѣ пришли", говорилъ вашъ-отъ, самъ головой качаетъ. Я стою около печи и все слышу: весь разговоръ-отъ ихъ взялъ въ толкъ. Вишь, нашему-то хозяину подошло то, что хоть по міру ходить, а запрежъ козырялся; цѣлый заводъ, говоритъ, на подрядъ сниму и тебя, говоритъ, Петрунька, артельнымъ старостой сдѣлаю. А самъ въ-тѣ-поры ухмыляется. Вотъ вишь, Матюха, они и порѣшили къ вамъ; завтра совсѣмъ перейдемъ!
   Немногимъ чѣмъ лучше стало Петрухѣ у новаго хозяина, только можетъ быть больше перепадало на его долю того баловства, о которомъ мечталъ онъ. Все-таки незамѣтно протекло и для Петрухи время его ученичества, и видитъ артельный, что молодецъ и ведро окраситъ не хуже другаго, и фигуры наведетъ на полу по трафареткѣ, если заставятъ, и со шпалерами сладитъ.
   -- Могимъ и это сдѣлать тепереча, хвастался Петруха товарищамъ. Лиха бѣда въ шпалерѣ конецъ найти, да надумать, какая фигура къ какой идетъ, коли наставочку придется приложить. Да что, хоть бы и другіе ребята: тоже иной разъ артельнаго спрашиваютъ! Что жъ что вывѣски пишутъ? и я бы писалъ, какъ бы грамотѣ-то хоть маленько мароковалъ. Картины, вишь, на вывѣскахъ берутся наши ребята писать, -- эдакъ-то и я возьму, да что толку-то: принесешь, -- приругаютъ только; вонъ какъ было съ Матюхой, да еще и вывѣску-то цирюльникъ назадъ отдалъ. Глаза, слышь, словно очки вывелъ, да и носъ-то, толкуетъ, не тутъ посадилъ.
   Смиренно сознавался ГГетруха въ своемъ неумѣньѣ исполнять живописную работу, но въ тоже время получилъ отъ хозяина первую мѣсячную плату за житье въ работникахъ, и незамѣтно перешолъ онъ за тотъ предѣлъ, дальше котораго нѣтъ уже ни пинковъ, ни щелчковъ хозяйскихъ: пришла пора самому о себѣ радѣть и стараться.
   Между-тѣмъ подошла масляница со своими самокатами, райками, наядами, пушечной пальбой и другими затѣями. Оказалось это время и мастеровымъ ребятамъ: крѣпко захотѣлось имъ позѣвать на потѣхи; ктому же работу шабашили. Но вѣдь вотъ бѣда: худая гулянка безъ денегъ, а ихъ-то у всѣхъ ребятъ, что называется, только такъ.
   Собрались они въ кучку и калякаютъ, какъ бы дѣлу ходъ дать, чтобъ и самимъ любо было, да и хозяина не обидѣть, какъ выразился Матюха. Но гдѣ же достать денегъ, какъ не у хозяина? И тутъ бѣда: одинъ на баню, да на отсылъ забрался столько, что чуть ли не всю зиму придется жить задаромъ; другой дошолъ бы просить, да армякъ когда-то шить задумалъ и взялъ на это деньги, но хоть армяка и по купилъ, а заводъ сапоги личные, да гармонію за двугривенной, а все-таки денегъ нѣтъ, да я за хозяиномъ всего тоже очень немного. Думалъ-было и Петруха какъ дѣлу пособить, да видитъ и ему не везетъ; недавно денегъ просилъ на отсылъ, а часто безпокоить хозяина -- совсѣмъ не годится; въ другой разъ по повѣритъ.
   Судили, да рядили ребята; и языкомъ-то щолкали и затылки чуть не въ кровь расчесали, а видятъ, что ушли не дальше того, съ чего начали. Стоятъ въ кучкѣ и молчатъ, и долго бъ такъ было, если-бъ не закадышный другъ косолапый дворникъ Тихонъ, всегдашній ихъ совѣтникъ, а въ случаѣ -- ходатай и покровитель. Онъ-то и выручилъ ихъ изъ бѣды, нечаянно вспомнивъ одно обстоятельство:
   -- Да что, ребята: нѣшто забыли, что съ Петрухи Кореги магарычъ еще надо? Вѣдь, кажись, третій мѣсяцъ беретъ работницкія-то?
   -- И впрямь, братъ Петруха, что ты глыздишь? Поди къ хозяину, проси у него.
   Промолчалъ тотъ, какъ бы и не его дѣло.
   -- Поди же проси, неча отмалкиваться-то! ишь вѣдь и резоны взяли. Совѣсть что ли зазрить начала?
   И ребята начали поталкивать его пряло въ калитку къ хозяину.
   -- Ступай, братъ; знаемъ вѣдь твои счоты съ хозяиномъ; знаемъ, когда бралъ и сколько осталось. Пѣхайте его ребята въ калитку, пусть увидитъ хозяинъ, да позоветъ, коли самого честью не упросить.
   Петруху уже просунули между вереей и дверью, но онъ оставался непреклоненъ.
   -- Нѣтъ, ребята, пустите лучше! Скажу вамъ всю правду: недавно въ деревню бралъ отсылать, -- всѣ деньги забралъ, ничего, братцы, не осталось: сами спросите хозяина.
   -- Нѣту, братъ, врешь, -- три рубли твоихъ за хозяиномъ осталось, ступай! Нѣшто думаешь не отдастъ что ли?
   -- Ужъ я тебѣ говорю не отдаетъ! Да и что вы, ребята, пристали, словно варъ какой: Ступайте сами!... Ишь и боитесь!
   -- Э, братъ Петруха! корить началъ?-- Ладно коля такъ, удружимъ сами. Небось любилъ нашъ чай-то пить, да еще и лимону разъ подроемъ. Мы, братъ, тебѣ ничего не говорили.
   -- Нѣшто я просилъ вашего чаю-то? защищался Петруха.
   -- А лимону-то тоже ее просилъ?
   -- Отвяжись, Мапоха, что ты присталъ къ нему... ишъ капризъ взялъ! Правду молвитъ хозяинъ пословку-то: "Кузька, или молотить!-- Брюхо, тятька, болитъ!-- Кузька, -- или горохъ хлебать! А гдѣ, слышь, моя крашеная ложка." Такъ-то и нашъ Петруха! порѣшилъ косолапый Тихонъ.
   -- Прахъ его побери, коли товарищей знать не хочетъ. Сами удружимъ, когда ни на есть подвернется! Учить еще, вошь, надо, какъ по дружеству, въ согласіи надо жить съ нами.
   Вспылилъ обиженный: крѣпко не понутру пришлись ему послѣднія слова товарищей.
   -- Ладно, ребята, нишните, сейчасъ принесу! вскричалъ Петруха и пошолъ въ перевалку въ калиткѣ. Ребята за нимъ и смотрятъ изъ-за косяка, что съ нимъ сталось: идетъ мимо оконъ и руками разводитъ и, какъ слышно, ворчитъ про себя, а на хозяйскія окна и взглянуть боится. Отворилъ вотъ и дверь въ сѣни и скрылся за нею.
   Вернулся Петруха отъ хозяина съ цанговымъ. Немного погодя въ ушахъ ребятъ послышались учащонные выстрѣлы, уже на площади, изъ ближняго балагана. Эта неожиданность такъ поразила маляровъ, что они только усмѣхнулись, разинувъ рты, и взглянули другъ на друга, какъ бы неудомѣвая.
   Гулянье было въ полномъ разгарѣ: кучками сбирались тулупы, шубы и полушубки около тѣхъ мѣстъ, гдѣ виднѣлись кудельные парики, бороды и пуховыя шапки, подобныя тѣмъ, которыя надѣваютъ тароватые хозяева на огородныхъ чучелъ. Примкнули и наши ребята сюда и вплоть до вечера слушали потѣшныя остроты паяцовъ и смотрѣли, какъ барышни то и дѣло прыгаютъ на дощечкахъ. Не мало занялъ ихъ, на обратномъ пути, маленькій мальчишка -- кукла въ красненькой рубашенкѣ, которая стоитъ на крышкѣ зеленаго ящика и хлопаетъ въ мѣдныя ладоши. Подошли ребята и, оскаливъ зубы и приложивъ ухо, слушали веселенькую пѣсню:
   
   Чики -- брики.
   Такъ и быть,
   Какъ бы тетокъ не забыть,
   Какъ бы тетокъ. какъ бы бабъ.
   Какъ бы малы-эхъ ребятъ.
   Живы будемъ,
   Не забудемъ.
   А умремъ --
   Такъ прочь пойдемъ.
   
   -- Ну, ребята, хотите что ли смотрѣть? и недорого бъ взялъ -- по грошу съ брата!-- спросилъ борода-хозяинъ, по окончаніи пѣсни,
   -- Нѣту, братъ, не охота! отвѣчали ребята и поворотили оглобли.
   -- Ну!... пятакъ со всѣхъ: эй вы!.. маляры!
   -- Мелкихъ нѣту.
   -- Размѣняю!.. сдачи дамъ!..
   -- Мѣнять не охота: деньги, вишь, крупны: у тебя и сдачи не хватитъ.
   Ребята однако пошутили только изъ обычая, но, наклонившись и прилипнувъ глазами къ круглымъ стеклушкамъ видѣли ярко размалеванныя картины и слушали безсмертной приговоръ базарнаго остряка на этотъ разъ въ такомъ тонѣ и смыслѣ:
   -- Ботъ я вамъ буду первоначально разсказывать и показывать иностранныхъ мѣстовъ, разныхъ городовъ, городовъ прекрасныхъ. Города прекрасны -- не пропадутъ ваши денежки напрасно. Города мои смотрите, а карманы берегите.
   И пошла писать:
   -- Это извольте смотрѣть -- глядѣть: городъ Москва бьетъ съ носка и лежачихъ поталкиватъ, Ивана Великаго колокольня, Сухарева башня, Успенской соборъ: 600 вышины, а 900 ширины, а можетъ и поменьше. Ежели не вѣрите, пошлите повѣрить да помѣрить,
   -- А это извольте смотрѣть да разсматривать, глядѣть да разглядывать: какъ на Хотинскомъ полѣ изъ Петровскаго дворца самъ Императоръ Александръ Николаевичъ выѣзжалъ въ Москву -- на коронацыю: антилерія, кавалерія по правую сторону, а пѣхота по лѣвую.
   -- А это извольте смотрѣть да разсматривать, глядѣть да разглядывать: какъ отъ францюськаго Напольона бѣжать триста кораблевъ, полтораста галетовъ съ дымомъ-съ пылью, съ свиными рогами, съ заморскимъ саломъ-дорогимъ товаромъ, а этотъ товаръ московскаго купца Левки -- торгуетъ ловко.
   -- А это вотъ городъ Парижъ не доѣдешь -- угоришь, а кто не бывалъ въ Парижѣ, такъ купите лыжи: завтра будете въ Парижѣ.
   -- А это вотъ Лѣтній садъ: тамъ дѣвушки гуляютъ въ шубкахъ -- въ юбкахъ, въ тряпкахъ -- шляпкахъ, зеленыхъ подкладкахъ. Юбки на ваткахъ; пукли фальшивы, а дѣвицы плѣшивы.
   Ребята смотрятъ, да не разбираютъ, что подчасъ не то видятъ, о чемъ толкуется. У раевщика не хватило картины на весь ящикъ, онъ къ одной картинѣ совсѣмъ другую приклеилъ. Берутъ ребята на вѣру и понимаютъ, что тутъ больше слова, чѣмъ самая картина. А слова такія занятныя:
   -- А это извольте смотрѣть -- разсматривать, глядѣть да разглядывать: городъ Цареградъ. Изъ Цареграда выѣзжаетъ салтанъ турецкой со своими турками, съ мурзами и татарами-булгаметами и со своими кашами. И сбирается Расею воевать и трубку табаку куритъ и себѣ носъ коптитъ, а потому въ Росеи зимой бываютъ большіе холода, а носу отъ того большая вереда, а конченой носъ не портится и на морозѣ не лопается.
   -- А вотъ извольте смотрѣть, какъ князь Меншиковъ Севастополь бралъ: турки валяютъ все мимо да мимо, а паши палятъ все въ рыло да въ рыло. А нашихъ Богъ миловалъ -- безъ головъ стоятъ, промежъ собой говорятъ, да трубки покуриваютъ, да табачокъ понюхиваютъ. И это бываетъ, а бываетъ, что и ничего не бываетъ.
   -- А вотъ извольте смотрѣть разсматривать, глядѣть разглядывать, какъ въ городѣ Адсстѣ, на чудесномъ мѣстѣ, верстъ за двѣсти, прапорщикъ Щоголевъ агличанъ угощаетъ: калеными арбузами въ зубы пущаетъ.
   -- Это Московской пожаръ: пожарная команда скачетъ, по карманамъ трубки прячетъ, а Яшка кривой сидитъ на бочкѣ съ трубой, самъ плачетъ да кричитъ: чужой домъ горитъ.
   -- А вотъ и Макарьевская ярмарка, что въ городѣ Нижномъ бываетъ. Московскіе купцы продаютъ рубцы, сѣно съ хрѣномъ, суконные пироги съ навозомъ. Московскій купецъ Левка торгуетъ ловко, пріѣхалъ на лошади: лошадь-то пѣгая -- со двора не бѣгаетъ, а другая чала -- головой качаетъ, пріѣхалъ съ форсу, съ дымомъ, съ пылью, съ копотью, а нечего дома лопать. Привезъ барыша три гроша. Хотѣлъ домъ купить съ крышкой, а привезъ глазъ съ шишкой.
   -- Ну, теперь, будетъ.
   Достаточно смерклось, и ребята отправились въ подвалъ харчевни, исполнить обѣщаніе,-- походить себя чайкомъ -- кипяточкомъ.
   Этимъ начались похожденія Петрухи: не было ни одного праздника когда бы не лилъ онъ чаю, отъ котораго недалекъ переходъ къ меду и пиву. Конечно, на заработываемыя деньги не разгуляешься, потому-что извѣстна залишняя копѣйка мастеровито: только и хватитъ развѣ чаю напиться. Выпрошенъ гривенникъ на баню, изъ него три копѣйки отдано за бѣленькій мѣдный билетикъ, а остальныхъ, въ складчинѣ, хватитъ раза на два напиться горяченькой водки изъ подъ невской лодки.
   Незамѣтно за длинной порой гороху, гречневой каши съ конопляннымъ масломъ, да тертой рѣдьки съ лавочнымъ квасомъ и лукомъ, наступило и то время, когда хозяинъ одѣлилъ трехъ своихъ работниковъ, которые были постарше, въ томъ числѣ и Корегу, деньгами, давши имъ по рублю серебромъ на гулянку. Молодцы побрели опять на качели, но не дошли туда, но простому обстоятельству. Дѣло это вотъ какъ случилось:
   Идутъ ребята по Гороховой и толкуютъ всякій вздоръ, какъ взбредетъ въ голову.
   Видятъ, въ одномъ окнѣ хитрая штука: торчитъ деревянная съ золотомъ птица и вертится кругомъ, а въ зубахъ у ней бумажникъ, въ которомъ господа носятъ деньги и сигары.
   -- Вѣдь вотъ братцы!-- началъ Петруха: кому какой таланъ дается.-- Хоть бы и наше дѣло тепереча взять: поди заставь плотника шпалеръ натянуть; анъ нѣтъ! шалишь -- не дотянетъ. Намнясь въ Лѣсномъ на дачѣ и сами обойщики клеили, да что вышло? насъ же, гляди, позвали, потому, значитъ, что все отклеилось. Выходитъ, что на то мы маляры, намъ и честь предлежитъ. Но такъ ли я, братцы, говорю?
   -- Умныя рѣчи хорошо и слушать. Какъ же коли не такъ? штукатуры, вишь, еще съ нами въ линію лезутъ! Да гдѣ имъ глинянымъ лбамъ, сапогамъ плетенымъ, такой узоръ подвести, какъ я вечоръ на печи вывелъ? Мраморъ, братецъ, настоящій мраморъ,-- никакъ, значитъ, не отличишь. Самъ вѣдь видѣлъ, Петруха. Хорошо вѣдь было?
   -- Что и толковать, паря? Извѣстно, штукатура одно дѣло: положи, выходитъ, настилку, примѣрно,-- да и ступай подальше: безъ тебя, значитъ сдѣлаемъ. Такъ-то и обойщика дѣло, чтобъ коло каретъ, да колясокъ возиться, А покажи-ка мнѣ эту штуку хоть одинъ разъ: подведу, значитъ, такъ, что любо, да два. Коли на правду дѣло пошло, такъ я бы обойщику только и дѣла давалъ, чтобъ къ плотничьимъ сапогамъ подошвы однотеса онъ подбивать!... острилъ Матюха къ единодушному смѣху товарищей.
   -- Стой ребята!.. громко крикнулъ косолапый Тихонъ, незамѣтно увязавшійся съ малярами и до времени слушавшій ихъ тары-бары. Коли такъ толковать будемъ, такъ тово и гляди попадемъ на площадь, а вѣдь дорога привалы любитъ и идетъ-то вонъ прямо туда!-- И дворникъ указалъ на одну дверь.
   -- Нѣтъ я не пойду... началъ Петруха.
   -- Что же, братъ, такъ?
   -- Вишь дѣло-то это впервые будетъ со мною, такъ оно маненько опасно. Коли хотите знать, такъ я не знаю, какъ и двери-то туда отпираются.
   -- Вотъ, лихая бѣда узнать однова, а ужъ попадешь, такъ оттуда силой не вытащишь. Нѣшто, Петруха, ты по пивалъ еще водки, а кажись, братъ, было дѣло? допытывался Матюха.
   -- Ну, братъ, нѣтъ! ужъ этимъ, значитъ, ты меня не кори: въ чемъ другомъ, а этому грѣху, не причастникъ. Ужъ братъ, и не кори,-- дѣло небывалое...
   -- Да идешь что ли? а то одни пойдемъ. Смотри, чтобъ послѣ попрековъ не дѣлать. А,-- Петрухъ?
   -- Претитъ, ребята!... не охота!..
   -- Что это, Петруха, нѣшто ротъ у тебя сахарный, и водка тебѣ не по губамъ?
   И ребята ввалились съ Петрухой, куда желали. Немного погодя, Петруха очутился впереди всѣхъ и требовалъ водки.
   Долго морщился Петруха и вздрагивалъ для потѣхи всѣми членами, словно морозъ пробѣгалъ мелкимъ горошкомъ по тѣлу: и плечами крутитъ, и ухаетъ съ перекатами, да съ одышкой; наконецъ и выпилъ и началъ послѣ оплевываться.
   Спустя полчаса Петруха предлагалъ пѣсни пѣть. Товарищи рѣшились идти въ полпивпую, и дралъ же тамъ Петруха нескладицу своимъ зычнымъ разносистымъ голоеомъ! Объ одномъ жалѣлъ косолапый дворникъ, что забылъ захватить рукавицу свою, въ которой носитъ жильцамъ дрова, чтобы закрыть ею, какъ онъ называлъ, Петрухину прорву.
   Такимъ образомъ издержали ребята все до послѣдней копѣйки. Послѣ этого раза сталъ Петруха какъ-будто и не тотъ: стали заводиться за нимъ и прогульные дни и неизбѣжные хозяйскіе вычеты, споры и другія неудовольстія. Начала у него и голова кружиться, когда случилось ему лѣзть на лѣса или козла, и синяго цвѣта бывало не отличитъ отъ бѣлаго, а вмѣсто того, чтобы влѣзть на верхъ, у Петрухи зачастую подкашивались ноги и онъ всѣмъ туловищемъ ложился на полъ, къ общему смѣху товарищей. Только хозяйскій обычай не задавать много денегъ работнику, мѣшалъ всѣмъ затѣямъ Петрухи, который сталъ уже теперь просто Петромъ -- у хозяина, и Петромъ Деменьтьевымъ или просто Корегой -- у товарищей. Наконецъ сталъ замѣчать хозяинъ, что Корега началъ запивать, и совой глядитъ и работа не мила, словно впервые спознался съ ней. А тамъ ужъ и слышитъ сторонкой, что работникъ началъ новыхъ хозяевъ присматривать, о цѣнахъ справляться. Вотъ онъ и самъ пришолъ наконецъ и плачется.
   -- Изъ деревни письмо, говоритъ, получилъ; баютъ овинъ перестраивать надо; да дворѣ навѣсъ настилать новый. Пособи, Кузьма Петровичъ! заслужимъ твоей милости; коли не нонѣ, такъ на будущую весну пригодимся. Дай, говоритъ, двадцать рублевъ: до зарѣзу нужно, А то хоть въ гробъ ложиться,-- такъ въ пору. Такая-то напасть подошла!
   -- Нѣтъ денегъ, говоритъ хозяинъ: вчера послѣднія вашимъ роздалъ. А самъ смотритъ на работника, да такъ смотритъ, что смѣняетъ тотъ, что и деньги есть, да дать не хочетъ: не вѣритъ ему.
   -- Коли такъ, Кузьма Петровичъ, говоритъ Петруха: такъ расчитай меня; кажись тамъ еще что-то доводится. Ужъ я къ Андрею Ѳомичу пойду. Бери, говоритъ, пачпортъ, да приноси -- тридцать рублевъ дамъ говоритъ.
   Какъ бы то ни было, но Петруха расчтсъ получилъ немедленно. Конечно этотъ расчотъ и весь-то состоялъ изъ полтинника, да и Андрей Ѳомичъ далъ ему за остатокъ лѣта всего только десять рублей, но все-таки Петруха простился съ прежними товарищами, тяжело вздохнулъ, махнувъ рукой, и побрелъ на новыя нары.
   Андрей Ѳомичъ былъ обстоятельнѣе и крутѣе Кузьмы Петровича: онъ просто же далъ Корегѣ ни копѣйки впередъ и пригналъ дѣло къ тому, что тотъ попсволѣ долженъ былъ работать такъ, что самъ хозяинъ прихвалилъ его. Ясно, что Корега наконецъ взялся за умъ и нечаянно сохранилъ заработанныя деньги. Получивши ихъ, онъ отослалъ въ деревню; самъ хозяинъ, и письмо написалъ, самъ и деньги отнесъ на почту, Мало-помалу вбивался работникъ въ хозяйскую довѣренность и даже получилъ еще три рубля прибавки.
   Осенью сталъ Корега истолковывать я о томъ, какъ бы въ деревню справиться, откуда уже начали наказывать ему, что пора-де Петръ и на побывку придти: шестой годъ въ Питерѣ живешь, а какъ уѣхалъ туда, съ-тѣхъ-поръ и не видали, да и отписывашь рѣдко: возгордился что-ли? -- кто тебя знаетъ. И міръ толкуетъ, что пора-де, Дементій, оженить сына: однолѣтки его почесть всѣ хозяйками обзавелись, а кой у кого ужъ и ребятишки попискиваютъ. Пусть пріѣдетъ парень, да посмотритъ, а дѣвокъ у насъ, кажись, не занимать стать: самъ ты это, Дементій Сысоичъ, знаешь.
   -- Знать тому и быть, чтобъ въ деревню ѣхать, думалъ Корега. Вѣдь и то сказать,-- не вѣкъ же бобылемъ по свѣту таскаться; посмотрю-погляжу, авось невѣстъ и да мой пай хватитъ. Да вотъ хоть бы и Матвѣева Матренка, коли не померла: знатная, поди, дѣвонька вынгла, право знатная!
   И въ воображеніи жениха рисуется обликъ повѣсти: полная, румяная дѣвка -- кровь съ молокомъ, и брови дугой, и словно боръ густыя, а изъ-подъ нихъ смотрятъ чорные, большіе глаза. Идетъ она съ работы, вмѣстѣ съ товарками, косы да грабли на плечахъ несутъ: поютъ дѣвки пѣсни, а Матрена шибче всѣхъ задираетъ, почти одну только и слышно ее, голосистую.
   Улыбнулся Корега, укладываясь на нары, и снится ему свой, деревенскій праздникъ: всѣ дѣвки собрались и ведутъ хороводы; ребята плотной стѣной окружили ихъ и играютъ, кто на балалайкѣ, кто на гармоніи. Вотъ Матрена плотная, рослая, гладышъ-дѣвка, вышла на средину и разносисто и громко поетъ знакомую пѣсню, а сама ходитъ воробушкомъ. Откуда нотянки такія, откуда стать и посадка! Мокрая курица передъ нею порука ея, хоть и эту хвалятъ ребята. Любо молодцамъ: толкаютъ они другъ друга въ бочокъ, пальцами на Петруху указываютъ и кричатъ ему громко, на всю улицу: "Ишь, гляди, ребята, дѣвка Корегу полюбила, сговоръ былъ, а все оттого, что въ Питерѣ живетъ, да подарковъ разныхъ навезъ ей съ отцомъ, съ матерью. Вотъ и сошлись въ пожеланіяхъ. Эй, Корега, счастливъ, братецъ, ты!"
   Можетъ быть и еще лучше бы приснилось Корегѣ, если бъ только ночь у путнаго человѣка была подлиннѣе, а то такъ коротка, что не успѣлъ Корга и налюбоваться Матреной. Какъ встрепенулся утромъ, такъ и побрелъ къ хозяину, чтобы застать его дома.
   -- А я къ тебѣ, Андрей Ѳомичъ! пусти въ деревню побывать. Назадъ вернусь -- къ твоей милости приду, коли не противенъ сталъ.
   -- Зачѣмъ же дѣло стало? отвѣтилъ хозяинъ, собирайся! Не худое дѣло родныхъ повидать, а работы, видѣлъ самъ, вплоть до весны почти никакой не будетъ. Придешь въ постѣ,-- понавѣдайся: можетъ опять возьму!
   -- Спасибо, Андрей Ѳомичъ, ужъ по откажи.--
   И Корега поклонился хозяину въ поясъ.
   -- Мы отъ твоей милости ни за что не отстанемъ; то-исть не въ обиду тебѣ, ужъ эдакой хозяинъ, какъ ты, просто, значитъ, на рѣдкость. Всѣ ребята это говорятъ, да и я пытаю хвалить тебя всѣмъ: Егорка Семеновъ затѣмъ и пришолъ къ твоей милости отъ Кузьмы Петрова, что я за тебя крѣпко стоялъ; ино, слышь, слеза прошибла! Во какъ полюбилъ тебя, Андрей Ѳомичъ, и ни за что, братъ, не отстану!... Хоть рѣжь, не отстану. Да и денегъ твоихъ, что прибавку положилъ, не возьму: любя тебя, значитъ, все дѣло буду сполнять, только ужъ ты не оставь попеченіемъ, не гони отъ себя, коли изъ деревни къ тебѣ заверну.
   Понравились хозяину Кореги рѣчи, кусалъ онъ свою бороду, пока работникъ хвалилъ его и чествовалъ. Хотѣлъ-было говорить и самъ, да рѣчь не сложилась: только и словъ было:
   -- Ладно!.. тово!.. спасибо, тово... хорошо!.. хорошо!.. Да нѣтъ ли, тово, нужды тебѣ какой для деревни? спросилъ наконецъ довольный хозяинъ, -- пособія тамъ что ли, не надо ли?...*
   -- Благодаримъ покорно Андрей Ѳоыичъ. Пособіе какое жъ для деревни?-- Самъ знаешь! да и мнѣ тоже немного надо. А мы не изъ чего твоей милости служимъ: такъ, значитъ, изъ любви. Вотъ спроси, братъ, ребятъ нашихъ, хоть самъ спроси, что они про меня скажутъ?
   И Корега прослезился.
   -- Не въ обиду ли тебѣ, молодецъ? тово... поправки можетъ быть дома нужны?...
   -- Какія поправки, ваша милость, Андрей Ѳомичъ? Все твоя доброта сдѣлала: и овинъ перестроенъ, и баня новая поставлена, лошадь новую вымѣняли, овецъ прикупили... А все твое пособіе, Андрей Ѳомичъ,-- вотъ вѣдь ты, какъ человѣкъ-отъ доброхотный: но гробъ не забудешь!..
   -- Ну, что пособіе?.. пособіе, тово?.. говорилъ растроганный хозяинъ: коли денегъ надо,-- я дамъ и теперь; впередъ дамъ, сколько тово... можно, а послѣ сочтемся... вѣдь за тобой не пропадетъ!
   -- Эхъ, Андрей Ѳомичъ, закричалъ Корега: ужъ коли ты такая душа добродѣтельная, вотъ тебѣ всю душу на распашку, какъ отцу родному. Жениться хочу, понизивъ голосъ, продолжалъ работникъ, больно, вишь, пора жениться-то. Невѣстѣ подарокъ бы надо, роднымъ... тоже, ну и свадьбу справлять. А коли не такъ, такъ и апосля можно сдѣлать. Коли твоя милость, Андрей Ѳомичъ, не согласны, такъ и отложить дѣло можемъ, не важная штука!..
   -- Зачѣмъ же, зачѣмъ откладывать?... можно, тово... и теперь сдѣлать, я радъ помочь хорошему дѣлу, въ худомъ только не участникъ, тово.... не потатчикъ!... А сколько тебѣ нужно, денегъ-то?
   -- Нѣтъ, ужъ и не спрашивай, Андрей Ѳомичъ, твое дѣло! Сколько твоей милости, значитъ, угодно, и на тѣмъ по гробъ благодарно. Самъ вѣдь лучше нашего знаешь, сколько дать, а мы я женимся то "первые.
   -- Да то, скажи, примѣрно... тридцать тово.... рублевъ будетъ что ли? брякнулъ хозяинъ. Али поменьше возьмешь?...
   -- Дай ужъ тридцать пять, Андрей Ѳомичъ! Во какъ благодарны будемъ!...
   И Еорега поклонился низко, такъ низко, что когда поднялся, всѣ волосы лежали у него на лицѣ, багровомъ отъ низкаго поклона.
   -- Ну ладно, молодецъ, получишь! слова назадъ не вернешь. Принеси только записочку съ поручительствомъ: сходи къ управляющему что ли... или кто у васъ тутъ завѣдываетъ-то? Напиши, что вотъ-де взялъ впередъ за лѣто, и что обѣщаюсь-де къ хозяину въ апрѣлѣ придти, ну и все тамъ... какъ слѣдуетъ.
   Уладивши дѣло, Корега уже подговорилъ попутчиковъ, нашолъ даже совсѣмъ изъ одной деревни; слѣдомъ затѣмъ выхлопоталъ поручительство отъ управляющаго и уже спалъ въ вагонѣ, спалъ невыносимо крѣпко: ни пинки порелезавшихъ черезъ него, ни холодъ, ни говоръ и шумъ пассажировъ, ни сквозной вѣтеръ, -- ни что ему не мѣшало. Развѣ проснется чтобъ выпить збитню или закусить чорнымъ хлѣбомъ, что прихватилъ съ собой изъ города, да и опять завалится подъ скамейку. Вылѣзетъ оттуда, да начнетъ зѣвать и протирать глаза,-- смѣхъ и шутки пуститъ на цѣлый вагонъ, такъ что иную пору обидно станетъ и отшутился бы за нападки, -- да больно много скалозубовъ-то. Тратился онъ мало дорогой, но за то холстинный мѣшокъ, что клалъ онъ себѣ подъ голову и выносилъ на платформу, любаго могъ убѣдить, что Петруха уже довольно израсходовался: не даромъ же цѣлое утро, наканунѣ отъѣзда, шатался онъ по Апраксину.
   Только тогда поддался Петруха и сдѣлалъ заодно съ попутчиками, когда выровнялось передъ ними послѣднее село по дорогѣ, отъ котораго верстъ только тридцать осталось и до родной деревушки. Пришли Пятерщики въ это село пѣшкомъ, да и завернули къ знакомому мужичку, что возилъ купеческіе товары на ярмарки и держалъ для того двѣ тройки.
   -- Здорово, сватъ Иванъ Спиридонычъ, мы опять къ тебѣ съ прежней просьбой: жениха, вишь, веземъ, такъ опять прокатиться захотѣлось. А за деньгами, самъ знаешь, не стоимъ: почемъ съ брата положишь -- и ладно. Знаемъ, что у тебя вихорь -- не кони, да и самъ ты даромъ что старъ, а насъ молодыхъ въ этомъ дѣлѣ за поясъ заткнешь!... На дыбкахъ стоишь и ни одинъ почтарь за тобой не угонится,-- дружно просили Питерщики, хитро подобравъ рѣчи.
   Знали они, что старикъ крѣпко любилъ своихъ коней, да любилъ похвастаться и своею стариковскою удалью и умѣньемъ ямщишничать.
   -- Ну садись, дружки, туда на задки. Да держись покрѣпче: сиваго мерина въ корень пустилъ, не даромъ его ребята чортомъ прозвали. Попривяжи назади, Еремѣюшка, рогожу-то; чтобы коробомъ, знаешь, стояла отъ вѣтру, а шоркунцовъ -- бубенцовъ по три на каждое ухо я привязалъ. Да не привязать ли, ребята, колокольчикъ для задору, да и для потѣхи? Пусть тамъ бабы очи повыглядятъ, а дѣвки сердца поизнобятъ. А дуга-то, дуга-то, ребята!... десять рублевъ за одну дугу заплатилъ: одного золота на лобанчикъ будетъ. Ишь индо сизитъ, да солнышкомъ въ глаза отдаетъ, коли съ боку посмотришь,-- расхвастался старый, подбирая полы и усаживаясь на козлы.
   Загремѣли шоркунцы, словно ребятскія трещотки на лугахъ, когда собираютъ они тамъ лошадей чтобы вести ихъ купать, или въ стойло загонять, а колокольчикъ заболталъ языкомъ свою нескладную, монотонную пѣсню. Потомъ молвой рысцой ѣхали ухари наши больше, чѣмъ полпути. Но лишь навидѣлись имъ знакомыя деревни верстахъ въ семи, тамъ за лѣскомъ, да за горкой,-- гикнулъ старый, словно испугавшись, что всѣ зубы изо рту потерялъ, да и замеръ его дрожащій голосъ. Зачавтилъ онъ, зачастилъ кнутомъ по пристяжнымъ, сталъ на дыбки и шапку какъ-то ненарокомъ, на лѣвое ухо сдвинулъ. Крикнулъ еще разъ, оборотившись назадъ: "держись, ребята! да посматривай, чтобъ не растерять васъ:-- вона и гумна Соснинскія видно!" Замололъ старый, замололъ языкомъ что-то складное, вскочилъ на подножки, закрутилъ кнутомъ надъ головой, да и свѣта въ глазахъ не видитъ: того и гляди, что прыгнетъ черезъ лошадей, да и побѣжитъ самъ прытчѣе ихъ.
   Сидятъ Питерщики, улыбаются, да переглядываются; только немного поддаетъ на ухабахъ, а избы такъ и летятъ мимо -- сторонятся. И видятъ они чуть-чуть изъ-за виска, искоса, что въ избахъ задвижки въ окнахъ поотодвинулись, а дѣвки съ ребятами выбѣжали за ворота посмотрѣть, что за шумъ и грохотъ несется съ поля, а, кажись, теперь свадьбамъ не время быть.
   -- Это Питерщики, дѣвки, да не наши; справа то ровно бы Петруха Лошковскій. Ишь, какъ парятъ! замѣтилъ одинъ изъ парней.
   -- А крякнутъ подпруги, либо завертки, то и быть бычкамъ на веревочкѣ!-- подхватилъ другой.
   -- Ну, нѣтъ! Иванъ Спиридоновъ де таковской!... у него все сыромятное, не мочальное, что у нашего брата, -- отвѣтилъ третій.
   -- Поди, денегъ много везутъ:и подарковъ всякихъ невѣстамъ!-- подумали старухи на полатяхъ.
   Между-тѣмъ Питерщики, со звономъ и присвистомъ старика-ямщика, изъ конца въ конецъ разъ промчались по своей деревнѣ, другой разъ назадъ и опять также, а въ третій рысцой да и легонько: время ужъ и изъ саней вылезать, молодецки, да осанисто, и разойтись по своимъ избамъ.
   -- Батюшка ты вашъ, яблочко наливное, красавецъ ты всесвѣтной! Дождались-то мы тебя! голосили бабы въ Корегиной избѣ.
   И цалуютъ то Петра, и вдоль спины-то гладятъ. Три бабы овчинный тулупъ сникаютъ, одна беретъ изъ рукъ шапку и положить куда не найдетъ мѣста. Усадить не знаютъ гдѣ Питерщика, а сами ревомъ ревутъ бабы не то отъ удивленья, не то съ радости.
   -- Ишь вѣдь и пріѣхалъ къ намъ -- и не чаяла нашего свѣтика! Поѣшь-ко, кормилецъ, соломаты съ овсянымъ киселькомъ. А тамъ разговѣемся -- я яишенку-глазунью сдѣлаемъ. Да не хоть ли гороху съ толчонымъ лукомъ: ты вѣдь и до него куды какой охотникъ билъ! Не велишь ли къ утрѣ изъ любимаго чего приготовить? Охъ ты, нашъ красавецъ -- Питерецъ! Глядите-ко, бабы, какъ вытянулся Петруня-то нашъ, и но узнали, коли бы самъ не пришолъ, да не сказался! говорила мать-большуха, угощая сына. А сама изъ угла въ уголъ бѣгаетъ, словно угорѣлая, и къ сыну-то подсядетъ да гладитъ его по головѣ, и бабъ-то бранитъ, что не тѣмъ угощаютъ.
   Слезъ и отецъ съ полатей, гдѣ нарочно подольше сидѣлъ, чтобъ угомонились бабы.
   -- Здорово, Петрованъ, здорово Питерецъ! Ишь какой!... ишь какой!... говорилъ онъ, цалуя сына.
   Сыну, на радостяхъ, и кусокъ въ горло нейдетъ: всталъ изъ-за стола и началъ одѣлять домашнихъ подарками: кому платокъ росписной, съ городочками, кому ситцу на рубаху, а отцу столичный картузъ привозъ съ козырькомъ кожанымъ, да перчатки зеленыя. Всѣхъ одѣлилъ, никого не позабылъ, и не обидѣлъ; даже сестренкѣ и той привезъ картинку,
   -- Спасибо, Петрованушко, спасибо, говорилъ отецъ. На радость ты намъ выросъ на старости лѣтъ. А колькой ему годокъ-то, бабы, пошолъ:-- кажись восемнадцатый...
   -- Али двадцатый? отвѣчала мать.
   -- Полно, сестра! подхватила старая тетка Питерщика: вѣдь Петя родился еще Оитушево не горѣло; ровно въ тотъ годъ, какъ бурмистръ овинъ новый строилъ. Пришла я, мать моя, съ покосу, а ты ужъ и съ постели встаешь, -- совсѣмъ отпустило!...
   -- И, нѣтъ, дѣва, кажись опосля бурмистрина-то овина. Матушка, а, матушка! закричала большуха и повернулась къ дечи, откуда немедленно послышался глухой, раскатистый кашель съ перхотой, оханьемъ и вздохами, наконецъ раздался шепелявый, старушечій отзывъ:
   -- Меня, что ли, бабы?
   -- Которой годокъ внуку-то пошолъ, помнишь, аль нѣту? опять крикнула большуха и опять начался кашель, да оханье.
   -- Не слышу, дѣвоньки, не слышу; что хошь, не слышу. Одолѣлъ проклятый кашель, да и уши словно куделей завалило. О чемъ ты тутъ спрашиваешь? Кому годокъ?
   -- Вотъ, Петровану-то?-- и мать указала на сына.
   -- Ему-то? И бабушка задумалась. Ровно бы пятнадцатую зиму живетъ, начала она наконецъ,-- вотъ с"мая пошла, какъ я ничего не слышу, да пятая, какъ кашель началъ долить. Кажись, такъ, бабы? аль шестая пошла, какъ я кашлять-то начала?
   -- Больше никакъ будетъ. Да не въ томъ толкъ, бабы?-- перебилъ большакъ и подвинулся къ сыну поближе, наказавши своимъ не спорить, а слушать хозяйскія рѣчи.
   -- Вотъ объ чемъ разговоръ будетъ -- началъ Дементій Сысоевъ. Невѣсту присмотрѣть пора, Петруня! Походи-ко по супрядкамъ: не приглянется ли какая, а тамъ, на посѣдкахъ и переговорите другъ съ другомъ. Съ нашей стороны никакой помѣхи не будетъ; коли на то пойдетъ -- самъ пойду сватомъ. А есть у насъ про тебя, Петя, клевая дѣвка на примѣтѣ -- Матвѣя Чижа дочка, Матрена. Эдакихъ-то поди у васъ и въ Питерѣ мало, а тебѣ самому, чай и не снилась такая.
   -- Было дѣло! отвѣтилъ Питерщикъ: объ ней, признаться и дума-то у меня была.
   -- Вотъ и ладно, коли такъ! рѣшилъ ДемептІй.-- Коли сойдетесь миромъ, да согласіемъ -- и спорить не станемъ. А поперечить, да неволить, я, братъ, самъ не хочу: тебѣ съ ней жить. Дѣвка она чеетная, ведется хорошо и семья, вѣдь самъ знаешь, хорошая. Мы, признаться, брали ужъ ее послѣ Кузьминокъ на испытаніе: ничего, братецъ, не грублива, не пересортица и къ работѣ пріобычна. Такъ ли я, бабы, говорю?
   Рѣшила семья взять Матрену и дѣло не за многимъ стало: походилъ молодецъ по посѣдкамъ, заручилъ невѣсту подарками, да похвальбой столичной -- и сталъ женишкомъ. Образомъ сговоренъ благословили, на другой день дѣвиганикъ, да покоры поѣзжанамъ, чтобы больше дѣвкамъ подарковъ давали, не скупились. Лишь кончились святки и начали затѣваться по сосѣдямъ свадьбы, и изъ Дементьевой избы потянулся длинный поѣздъ съ колокольцами, прямо на горку, въ приходскую церковь. Пріѣхали молодые за свадебный столъ: хмѣлемъ обсыпали, подъ образъ и хлѣбъ подошли, сѣли въ передній уголъ и началось чествованье, да угощенье, подслащалась горькая водка сладкими поцалуями, кланялись въ поясъ и молодые, и родители. Дружка носитъ, да подчуетъ, другой стоитъ у притолки, подлѣ печи, да приговоры ведетъ, словно по-писаному: не то для смѣху, не то ужъ такъ слѣдуетъ, но завѣтному обычаю. Вынесли ребятамъ браги -- и хорошо, спокойно было: еще изъ ружей на вспольѣ стрѣляли.
   Черезъ день красный столъ, для ребятъ да дѣвокъ, развернулся. Словомъ -- сдѣлалось все по старинѣ, да по обычаю. По обычаю же пошолъ молодой съ ребятами въ приходъ свой въ первое воскресенье послѣ свадьбы: здѣсь купили водки и пили посередъ улицы. Вытащилъ Потруха изъ-подъ полы балалайку, засучилъ рукава сѣраго кафтана и тѣшился напослѣдяхъ съ товарищами, провожая свою молодость за тридевять земель, въ тридесятое.
   Пришолъ онъ домой и принесъ женѣ съ подругами орѣховъ, да пряниковъ сладкихъ. И у нихъ стало такъ, что вотъ-де тебѣ паренекъ -- женушка-лапушка, а вотъ-де тебѣ, дѣвка, кокуй:-- съ нимъ и ликуй. Дай же вамъ Богъ любовь, да совѣтъ, живите да богатѣйте!...
   Велся въ той сторонѣ обычай, чтобъ выѣзжать молодымъ въ посадъ на масляницѣ, кататься въ посадскомъ поѣздѣ. Такъ сдѣлали и наши молодые. Петръ Дементьичъ запрегъ лошадку въ казанскія саночки, и коврикъ на задокъ выбросилъ. Самъ надѣлъ синій армякъ, зеленыя перчатки, повязался шерстянымъ шарфомъ; платокъ жолтый толковый высунулъ изъ кармана, какъ-будто ненарокомъ. Сидитъ рядомъ съ нимъ Матрена Матвѣевна, словно куколка, въ штофной душегрѣечкѣ и въ новенькой кичкѣ съ разноцвѣтными подвѣсками изъ крупнаго бисеру, на вискахъ и на лбу. Катались они вплоть до прощальнаго воскресенья, пѣли съ посадскими пѣсни, я ѣздили шажкомъ по середкѣ широкой, какъ поле, посадскій улицы. Медленно тянулась пѣсня, и слышался въ ней звонкій и бойкій голосокъ Матрены Матвѣевны. Подпѣвалъ козелкомъ и муженекъ ея питерщикъ.
   Но вотъ подошло время раставанья съ молодой женой.
   Слеза въ этихъ случаяхъ идетъ больше женская. У рабочаго съ отхожимъ промысломъ по большей части и самая женитьба не такой обрядъ, чтобы щемилъ онъ послѣ сердце при разлукахъ. Изъ Питера приходятъ всегда передѣланые, съ форсомъ, съ похвальбой, хвастуны и охолодѣлые. Мужнина ласка -- за стыдъ, женнина -- въ большое неудовольствіе, особенно, если при людяхъ. Сплошъ и рядомъ случается, что столичныя сударки выучиваютъ такъ, что вызываютъ на другой еторопѣ прохожихъ молодцовъ, а отсюда такая пропасть сказокъ и разсказовъ, пѣсенъ и загадокъ про отхожаго отца и прохожаго молодца, что бойкому сказочнику -- швецу и въ два вечера не пересказать. У новобрачныхъ только и радости и наслажденій по первопутью, когда все свѣжо и все новенькое.
   На эту тему у тѣхъ же Питерщиковъ имѣется ими же сами сложенная пѣсенка, которую конечно они въ деревняхъ своихъ не поютъ (развѣ въ подпитіи и ради шутки), но которую можно слышать и на костыляхъ при ремонтѣ наружныхъ стѣнъ столичныхъ домовъ, и на лѣсахъ съ потолковъ, и отъ извощиковъ, беззаботно возвращающихся съ выручкой къ хозяевамъ въ Ямскую, и на невскихъ лодкахъ отъ перевощиковъ. Мы слышали незатѣйливую пѣсенку эту на огородахъ между Петергофомъ и Ораніенбаумомъ и передаемъ ее въ такомъ видѣ, какъ тамъ записали:
   
   Ну, не полноль тѣ, Ванюша,
   Съ долгохвостыми гулять?
   Не Пора-ль тебѣ?кениться;
   Ты не будешь баловать.
   Наконецъ Ваню женили:
   Ну, объ чемъ тутъ толковать?
   Посылали въ Питеръ жить,
   Снова денежки копить.
   Одинъ годикъ постарался, --
   Сотъ пятокъ рублей досталъ,
   Ему милъ домикъ достался,
   Свою жоночку досталъ,
   Когда, денежки пославши,
   Самъ по Невскому пошолъ,
   Свою прежную нашолъ.
   Ну, нечаянно сошлися --
   И оздорови аллея.
   Какъ сказалъ онъ, что женился:
   Разговоръ другой пошолъ:
   Охъ ты, Ванюшка-дружочекъ!
   Вспомни рощу и лѣсокъ.
   Какъ во рощицѣ гуляли,
   Ты съ Катюшой баловалъ.
   Катя пѣсенки запѣла.
   Ты въ гитару заигралъ.
   Какъ вотъ Груня возставала,
   Поправляла фартукъ свой:
   Всѣмъ подружкамъ разсказала:
   "Безпокойный милый мой!"
   Не Московскій былъ трактирщикъ
   Не послѣдній былъ красильщикъ:
   Равны ситцы набивалъ,
   Получалъ денегъ не мало:
   По восьми сотъ рублей въ годъ,
   Во деревню не хватило
   Двадцати рублей въ оброкъ;
   Изъ оброку была нужда.
   Онъ имѣлъ въ своихъ рукахъ
   Въ бѣломъ фартучкѣ красотку,
   Во сафьяныхъ башмачкахъ.
   Придетъ праздникъ: въ душегрейкѣ,
   Сарафанчикъ съ галуномъ:
   У насъ послѣдняя копѣйка
   Вылетала кверхъ орломъ.
   Мы войдемъ тогда въ избушку,
   Когда мать съ отцомъ войдетъ,
   Мы сдѣлаемъ пирушку,
   Только дымъ столбомъ пойдетъ.
   Пріѣзжалъ домой безъ денегъ:
   Отецъ съ матерью ругалъ:
   Ты, рас.к....въ сынъ, бездѣльникъ,
   Гдѣ жъ ты денежки дѣвалъ?
   Какъ товарищи приходятъ,
   По три ста рублей приносятъ:
   Шестьдесятъ въ оброкъ относятъ,
   Двѣсти сорокъ на расходъ,
   Отъ тебя мы не видали
   Лѣтъ пять больше ничего,
   Нимъ недавно разсказали:
   Теперь знаемъ отчего.
   
   Вотъ сходилъ нашъ Питерщикъ въ Питеръ. Зимой, исполняя желаніе молодухи, опять навѣдался въ деревню, но не тотъ ужъ сталъ. Жена все ему сдѣлай -- и дровъ наколи, да вотъ онъ въ посадъ хочетъ съѣздить -- такъ и лошадь впряги, навяжи и возжи, и супонь подтяни. Ребятишки помогутъ, коли сама не сможешь. Его дѣло пріодѣться только, пріосаниться, сѣсть въ праздничномъ нарядѣ, да и ѣхать.
   -- Да скорѣй, жена, одѣвайся: по-нашему, по-питерски. Залежались вы здѣсь, зажирѣли, а мужья про васъ ломомъ-ломай на чужой сторонѣ. Ужъ коли въ деревню ѣдемъ, значитъ, отдохнуть хотимъ -- и все тутъ!
   Съ-этихъ-поръ Петръ Дементьевъ всю зиму ничего не дѣлаетъ и лежитъ себѣ на полатяхъ, ни рукой, ни ногой не шевельнетъ, словно другой Илья Муромецъ на печи родительской во селѣ Карачаровѣ.
   -- Обѣдать готово! скажетъ жена.
   -- Жду сейчасъ: да что жъ вы хлѣба-то не нарушали,-- чего зѣваете? Ваше бабье дѣло за домашнимъ хозяйствомъ блюсти. А поила-ли, Матрена, лошадей; а убрала ли, Матрена, шлею-то? Супони но подшила: клочья торчать начали.
   -- Подай-ко мнѣ трубочку! да уголекъ принеси изъ горнушки. А поставьте-ко, Матрена Матвѣевна, самоварчикъ, да сливочекъ принесите. Я полежу вотъ маненько, что-то всего разломало. И кто со пойметъ эту болѣсть какую: не то угорѣлъ въ избѣ отъ бабьей стряпни, да ребячьяго крину, не то поѣлъ много жирнаго? Охъ-хо-хо! проворчитъ Корега и затрещатъ подъ нимъ полати.
   Будетъ ходить Корега въ Питеръ, а разбогатѣетъ ли онъ?
   -- Да вѣдь это, батюшка, человѣкомъ ведется,-- отвѣтитъ любой изъ его хозяевъ. Коли не пьетъ, извѣстное дѣло -- приживетъ съ достаткомъ. Лѣтомъ у хозяина, а посмышленѣй кто, да попроныристѣй -- и подрядецъ маленькій можетъ снять. Зимой, когда глухая пора настаетъ: работы у нашего брата маляра мало и такъ къ обойщику можетъ наняться, это дѣло не хитрое. А то со стеклами ходятъ, да посматриваютъ: нѣтъ ли гдѣ битыхъ. Все на надобности хватитъ, а объ выпивкѣ отставь думать. Въ нашемъ ремеслѣ всего больше умѣнье значитъ, ну извѣстное дѣло, и черезвымъ бытъ слѣдуетъ, а пуще того грамотнымъ. Вывѣски славное дѣло, коли умѣешь грамотѣ! Все наше дѣло, да и въ другихъ мастерствахъ также, портитъ кутежъ этотъ, съ горя, и такъ себѣ, а нѣтъ -- такъ съ похмѣлья. Пропьетъ всѣ денежки-то, какія накопилъ, да и постъ что коза на привязи, а тамъ зиму-то за свою глупость съ крохи на кроху мелкотой и перебивается. А вѣдь, если правду говорить, на ушко да по секрету; такъ ужъ мы хозяйство-то съ большими деньгами начинаемъ, да со своими, съ готовенькими.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru