Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Читатель

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДВѢНАДЦАТЫЙ

ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1917

  

ЧИТАТЕЛЬ.
Этюдъ.

I.

   Русская читающая публика хорошо помнитъ вырвавшійся у величайшаго русскаго сатирика крикъ: "нѣтъ у насъ читателя"... Дѣйствительно, это былъ крикъ, крикъ человѣка, извѣрившагося въ самомъ дорогомъ для него, а въ результатѣ оставалось сознаніе работы въ беззвучномъ пространствѣ, какъ вертится маховое колесо, не соединенное приводами и передаточными аппаратами съ десятками и сотнями тѣхъ механизмовъ, которые оно должно было приводить въ движеніе. Картина получается самая печальная и безотрадная: маховое колесо вертится само по себѣ, а механизмы стоятъ безъ движенія сами по себѣ. Тутъ есть отъ чего прійти въ отчаяніе. Но такъ ли это? Слишкомъ обособленная жизнь столицъ создаетъ свои точки зрѣнія, и мы позволяемъ себѣ взглянуть на дѣло изъ своего "сибирскаго далека", не вдаваясь въ обобщенія и выводы. Именно здѣсь намъ хочется привести одинъ жизненный фактъ, который пусть самъ говоритъ за себя.
   Въ концѣ шестидесятыхъ годовъ я проживалъ на одномъ изъ самыхъ глухихъ уральскихъ заводовъ, точно спрятавшемся въ отрогахъ западнаго склона, гдѣ бойкая горная рѣка Чусовая проложила свой извилистый и глубокій путь. Небольшая рѣчонка Костянка вливалась въ Чусовую съ правой стороны; въ ея верховьяхъ лѣтъ сто тому назадъ вода была запружена и построенъ небольшой желѣзодѣлательный Верхъ-Костянскій заводъ. Заводское населеніе было православное только наполовину, а вторую половину составляли "кержаки", какъ на Уралѣ называютъ раскольниковъ. Противораскольничья миссія старалась обратить кержаковъ въ лоно православной церкви больше ста лѣтъ, и единственнымъ плодомъ ея усилій являлась ветхая единовѣрческая часовня, стоявшая на берегу пруда. Единовѣрческій приходъ былъ самый жалкій, и въ Костянскій заводъ посылали священниковъ самыхъ бѣдныхъ или произведенныхъ въ санъ изъ дьяконовъ. При мнѣ ихъ перемѣнилось нѣсколько, котому что при первомъ удобномъ случаѣ такой священникъ старался уйти изъ Костянскаго завода -- мѣсто бѣднѣе трудно было придумать. Но это не мѣшало при костянской единовѣрческой часовнѣ оставаться все одному и тому же дьячку, который служилъ здѣсь лѣтъ двадцать. Понятно, что онъ не могъ существовать одними доходами отъ часовни и добывалъ средства другимъ путемъ, именно небольшой торговлей, а главнымъ образомъ пряничнымъ ремесломъ.
   Мнѣ какъ-то даже неловко назвать Якова Семеныча дьячкомъ, потому что съ этой кличкой неразрывно связано понятіе послѣдней степени человѣческаго приниженія, негодности и самаго жалкаго существованія. Даже наружность "дьячка" получила трафаретныя особенности, хотя въ данномъ случаѣ это было наоборотъ: Яковъ Семенычъ имѣлъ самую представительную фигуру, окладистую сѣдую бороду и такое умное, широкое лицо. Одѣвался онъ въ подрясникъ, носилъ широкополую поповскую шляпу и ходилъ всегда съ посошкомъ въ рукѣ. Цѣлая коллекція такихъ посошковъ чинно стояла въ уголкѣ передней его уютнаго домика. Съ одной стороны, извѣстная матеріальная обезпеченность, а съ другой -- личныя достоинства Якова Семеныча дѣлали его однимъ изъ самыхъ почетныхъ лицъ въ заводѣ. Онъ сумѣлъ создать себѣ совершенно независимое положеніе и жилъ полной чашей въ кругу большой семьи, состоявшей изъ красивой старушки-жены, двухъ женатыхъ сыновей и немолодой дочери, остававшейся Христовой невѣстой. Въ семьѣ царилъ самый патріархальный порядокъ, начиная съ именъ: старушку-жену Яковъ Семенычъ называлъ Сашей, старшаго сына, отца многочисленнаго семейства, Мишей и т. д. Домикъ былъ небольшой, но онъ такъ уютно глядѣлъ на улицу своими узенькими оконцами, и подъ его высокой старой кровлей жилось совсѣмъ не дурно. Всякое дѣло семья управляла своими средствами.
   Я любилъ бывать въ этомъ домикѣ, гдѣ все дышало такимъ трудовымъ достаткомъ и совсѣмъ не чувствовалось судорожной торопливости городского существованія. Всякій у своего дѣла, и никто не боится за завтрашній день. Тонъ всей жизни задавалъ, конечно, Яковъ Семенычъ, жившій патріархомъ. Но въ этой обстановкѣ было и еще одно обстоятельство, которое придавало ей своеобразную окраску и глубокій внутренній смыслъ: Яковъ Семенычъ былъ читателемъ... Въ теченіе двадцати лѣтъ онъ изъ года въ годъ выписывалъ какія-нибудь "вѣдомости", главнымъ образомъ "Сынъ Отечества". Почта ходила неаккуратно, съ оказіей, и нужно было видѣть радость старика, когда онъ въ заводской конторѣ или въ волости получалъ кипу еще не распечатанныхъ номеровъ.
   -- Какъ-то на бѣломъ свѣтѣ добрые люди живутъ?-- неизмѣнно повторялъ онъ, надѣвая старинныя круглыя очки въ серебряной оправѣ
   Каждая почта составляла праздникъ, и Яковъ Семенычъ залпомъ прочитывалъ всѣ "вѣдомости" отъ первой буквы до послѣдней. Присядетъ къ окошечку и читаетъ. Слабѣвшее зрѣніе немало огорчало старика, но онъ забывалъ все на свѣтѣ, погружаясь въ далекій міръ. Меня лично интересовало то, что Яковъ Семенычъ интересовался не газетными сплетнями, убійствами или скандалами, а исключительно общественной и политической жизнью: какъ-то тамъ, въ Европѣ живутъ и какъ у насъ. Эта была опредѣленная и ясная точка зрѣнія, головой выдѣлявшая Якова Семеныча изъ безразличной массы другой провинціальной читающей публики; въ немъ была общественная жилка и сказывался глубокій интересъ къ широкой и политической жизни. Послѣ слабѣвшаго зрѣнія старика немало огорчало все возраставшее обиліе иностранныхъ словъ какъ въ передовыхъ статьяхъ, такъ особенно въ фельетонахъ. Приходилось за необходимыми разъясненіями обращаться къ фельдшеру Богдану Савельичу, единственному представителю интеллигенціи въ Костянскомъ заводѣ, причемъ случалось наталкиваться на неразрѣшимыя загадки, въ родѣ такихъ мудреныхъ словъ, какъ прострація, компетенція, сепаратизмъ и т. д.
   -- Годъ отъ году мудренѣе пишутъ...-- жаловался мнѣ Яковъ Семенычъ.-- И къ чему?.. То же да скажи просто, а то и не доберешься, о чемъ печатано.
   Поворотнымъ пунктомъ въ развитіи Якова Семеныча была крымская кампанія и наступившее за ней поступательное движеніе русской жизни. Старикъ упорно слѣдилъ за каждымъ шагомъ впередъ и про себя болѣлъ каждой неудачей и радовался общей радостью. Когда пришла воля, онъ еще глубже ушелъ въ свое чтеніе и встрѣчалъ каждую реформу новаго царствованія съ такой хорошей и чистой радостью.
   -- Далеко шагнули, охъ, далеко,-- говорилъ онъ, аккуратно складывая номеръ къ номеру.-- Мы-то впередъ, а во Франціи нехорошо... Наполеонъ, конечно, умный человѣкъ, но хлопочетъ только о себѣ. Да... У насъ лучше.
   Предъ круглыми очками Якова Семеныча, какъ въ "зеркалѣ гаданія", проходили всѣ политическіе и общественные дѣятели, и онъ по-своему дѣлалъ оцѣнку каждаго. Когда вспыхнула война за освобожденіе Италіи, онъ даже перекрестился своимъ широкимъ единовѣрческимъ крестомъ: не любилъ онъ католиковъ вообще и австрійцевъ въ частности. Гарибальди являлся для него въ ореолѣ національнаго героя, и онъ преклонялся предъ геніемъ великаго народнаго вождя. Вотъ другое дѣло битва подъ Садовой или наше польское возстаніе -- Яковъ Семенычъ искренно скорбѣлъ за напрасно пролитую кровь и племенную вражду.
   -- Все это отъ необразованія,-- задумчиво говорилъ старикъ, качая головой.-- И чего дѣлятъ... Своя своихъ не познаша.
   Вопросы національнаго объединенія и территоріальныхъ округленій, конечно, были заманчивы, но зачѣмъ столько напрасныхъ жертвъ и народнаго бѣдствія. Поляковъ Яковъ Семенычъ недолюбливалъ, это правда, но онъ вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ человѣкъ, душевно болѣлъ за нихъ. Другое дѣло война освободительная въ Америкѣ: въ Италіи Гарибальди, а тамъ Линкольнъ. Прежде всего по человѣчеству законная война, и обойти ее никакъ нельзя -- это судъ Божій, а не смута.
  

II.

   Фельдшеръ Богданъ Савельичъ тоже былъ читателемъ, но совершенно въ другомъ родѣ: онъ любилъ почитать "романъ" и непремѣнно "романъ" съ благополучнымъ концомъ, чтобы не разстраивать себя чужими несчастіями. Въ этихъ видахъ, прежде чѣмъ приниматься за чтеніе, Богданъ Савельичъ пересматривалъ конецъ: если все благополучно кончалось, тогда онъ принимался за чтеніе. У него была своя библіотека, составленная изъ такихъ "романовъ", какъ "Юрій Милославскій", "Таинственный монахъ", "Черная женщина" и многіе другіе, причемъ онъ имѣлъ привычку перечитывать любимыхъ авторовъ время отъ времени. Длинный, худой, съ бритымъ лицомъ, длиннымъ носомъ и слезившимися глазами, онъ являлся полной противоположностью Якова Семеныча, какъ по наружности, такъ и по своему внутреннему облику, что, однако, не мѣшало быть имъ хорошими пріятелями -- соединяющимъ звеномъ служило печатное слово. Фельдшеръ былъ большой спорщикъ и любилъ поговорить о такихъ вещахъ, о которыхъ не имѣлъ даже понятія, какъ политика.
   -- Легковѣрный вы человѣкъ, Богданъ Савельичъ. Все у васъ какъ-то вдругъ, за здорово живешь, а политика вещь серьезная и требуетъ строгаго размышленія...
   -- Да для чего она намъ, ваша-то политика, Яковъ Семенычъ?
   -- Для чего?.. А вотъ для того самаго, чего вы не понимаете, Богданъ Савельичъ... Умные люди знаютъ, для чего она, а мы должны у нихъ учиться. Когда будетъ весь народъ образованный, тогда...
   Въ послѣдній разъ я видѣлъ Якова Семеныча въ семидесятыхъ годахъ, вскорѣ послѣ франко-прусской войны. Старикъ сильно измѣнился, похудѣлъ и даже какъ-то пожелтѣлъ -- благообразная старческая сѣдина приняла непріятные желтоватые, лежалые тона. Замѣчательно сохранились у него одни зубы: въ семьдесятъ лѣтъ всѣ до одного были цѣлы. Глаза притупились окончательно, и старикъ съ трудомъ могъ читать только черезъ двои очки.
   -- Скоро умру...-- спокойно заявилъ онъ при нашемъ свиданіи.
   -- Что вы, Яковъ Семенычъ, зачѣмъ умирать...
   -- Нѣтъ, чувствую, что скоро конецъ... Да и пора, будетъ: аще же въ силахъ -- восемьдесятъ лѣтъ, а тамъ трудъ и болѣзнь.
   Въ этой старческой немощи было столько безсильнаго и жалкаго, если бы она не покрывалась спокойствіемъ и глубокой религіозностью. Вотъ Богданъ Савельичъ, такъ тотъ боялся смерти и даже не любилъ говорить на эту тему. Яковъ Семеныч даже прилѣпилъ на стѣну подъ своимъ столикомъ съ газетами лубочную картинку "Ступени жизни", гдѣ различные возрасты изображались восходящими и нисходящшіи ступенями: внизу "младенецъ", потомъ отрокъ, юноша, наверху "зрѣлый мужъ", а потомъ опять книзу, гдѣ слѣдовали "трудъ и болѣзнь", заключавшіеся костяной смертью съ косой-литовкой.
   -- Хотѣлось бы только дожить, чтобы посмотрѣть на Францію,-- говорилъ Яковъ Семенычъ съ невольной грустью.-- За что такая напасть на людей, а?.. Вѣдь это страшно даже со стороны подумать... Конечно, Бисмаркъ чрезвычайно умный человѣкъ и большой политикъ, даже можно сказать, много превзойдетъ самого Меттерниха, но все-таки... Несправедливо, вотъ главная причина. Конечно, и Наполеонъ кругомъ былъ виноватъ, еще тогда, въ крымскую кампанію, былъ виноватъ, а нація-то все-таки великая. Да, великая нація Франція... Поправятся понемногу, а потомъ реваншъ -- опять кровь и кровь сугубая, какъ при Наполеонѣ I.
   Мы долго бесѣдовали съ хорошимъ старичкомъ о внутренней и внѣшней политикѣ -- о восточномъ вопросѣ, о Средней Азіи, о земствѣ, о новыхъ судахъ, о народномъ образованіи. Все его глубоко интересовало, и съ прежней живостью Яковъ Семенычъ болѣлъ и радовался общими вопросами.
   -- Много нынче новыхъ газетъ развелось, такъ что и выписывать не знаешь что,-- говорилъ онъ на прощанье.-- Даже мужики, и тѣ вѣдомости нынче читаютъ.
   Помню, какъ его видѣлъ въ послѣдній разъ. Мы сидѣли вечеромъ у фельдшера и пили чай. На единовѣрческой часовнѣ уныло звонилъ десятипудовый колоколъ. Старикъ медленно шелъ съ своимъ посошкомъ на службу и нѣсколько разъ останавливался, чтобы передохнуть.
   -- Плохъ стаетъ нашъ Яковъ Семенычъ,-- замѣтилъ фельдшеръ, дѣлая жестокую затяжку дряннымъ табакомъ.-- Умретъ скоро... Вѣдь вотъ подите: на ладанъ дышитъ, а все ему газету подавай: то дочь Аннушку заставитъ читать, то меня...,
   Яковъ Семенычъ, дѣйствительно, скоро умеръ, не дождавшись реванша. Еще наканунѣ смерти онъ спрашивалъ Богдана Савельича, что пишутъ въ вѣдомостяхъ, и жалѣлъ объ одномъ, что не дождется развязки нашей восточной кампаніи -- русскія войска стояли, тогда подъ Плевной.
  
   1888.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru