Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
На кумысе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Из летних экскурсий).

   

НА КУМЫСѢ.

(Изъ лѣтнихъ экскурсій).

I.

   -- Ну, такъ какъ насчетъ травы-то, Егорычъ, а?...
   -- Чего: какъ?... Пущай коней, а потомъ разсчитаемся... Не стало ее, травы-то, што ли?
   -- Оно, конешно, травы у васъ въудоволь, а только все-таки... Ты ужь напрямки скажи цѣну, штобы безъ сумлѣнья.
   -- Да говорятъ тебѣ: пущай... Эко разговоръ нашелъ: трава. Все одно на корню простоитъ...
   Разговоръ происходитъ гдѣ-то подъ окномъ. Я его слышу сквозь сонъ, но не могу проснуться,-- такъ крѣпко спится. Одинъ голосъ, безъ сомнѣнія, принадлежитъ моему кучеру Андронычу, а другой -- неизвѣстному лицу. Наступаетъ пауза, и я снова засыпаю.
   -- Такъ ужь ты дѣломъ, Егорычъ, говори!
   -- Да я же тебѣ сказалъ. Экъ привязался человѣкъ!
   -- Въ самомъ дѣлѣ, штобы аккуратно... Послѣ самъ судачить будешь. А травы у васъ, прямо сказать, не въ проворотъ. Все равно, въ дудку уйдетъ... По дорогѣ-то видѣли тоже достаточно. Баринъ спрашивалъ: "зачѣмъ, говоритъ, сухія дудки?" А я и разсказываю, што въ козакахъ у васъ не укосить этой самой травы, вотъ она стоитъ, стоитъ, да въ дудку вытянется... Извѣстно, какія мѣста: одно слово -- ренбургская губернія, орда пошла.
   -- У насъ какая трава: ковыль... крѣпкая, одно слово. Пусти-ко городскую лошадь съ овса да прямо на свѣжую траву -- измоетъ ее, а на нашей только жиру нагуляетъ.
   -- Знаемъ... Не въ первой по степѣ-то ѣздишь. Слава Боту, тоже было поѣзжено... Въ третьемъ годѣ барыню подъ Троицкъ на кумызъ {Въ степи говорятъ "кумызъ", а не кумысъ. Авторъ.} возилъ, нонѣ вонъ барина предоставилъ. Ну, такъ какъ насчетъ травы?
   -- Пущай, сказано.
   -- Ну...
   Пауза. Я открываю глаза. Маленькая конурка залита яркимъ іюньскимъ свѣтомъ, который просто слѣпитъ. Единственное окно выходитъ на дворъ. Гдѣ это я? Ахъ, да, на кумызѣ... Послѣдняя мысль заставляетъ меня быстро подняться съ мѣста и распахнуть окно. Въ комнату врывается струя холоднаго утренняго воздуха, пропитаннаго ароматомъ той степной травы, о которой сейчасъ идетъ разговоръ. Я быстро надѣваю охотничьи сапоги, шведскую куртку и кричу въ окно:
   -- Андронычъ, попроси у хозяина коробки съѣздить въ коши...
   Хозяинъ, оренбургскій козакъ Егорычъ, подходитъ къ окну самъ и, почесывая одною рукой спину, объясняетъ, что можно ѣхать и на его лошади,-- сдѣлайте милость, все равно такъ же стоитъ. Невысокая фигура Егорыча съ его бабьими покатыми плечами рѣшительно не имѣетъ въ себѣ ничего воинственнаго, а рябое подслѣповатое лицо съ бѣлокурыми, скатавшимися волосами -- того меньше. Можетъ быть, есть своя козачья хитрость, но и только.
   -- Разѣ у насъ своихъ коней не стало?-- ворчитъ Андронычъ.-- Намъ коробокъ только.
   -- А вонъ онъ стоитъ, у плетня.
   Комната у меня такая маленькая, что, по поговоркѣ, кошку за хвостъ негдѣ повернуть. У двери четвертую часть помѣщенія заняла битая изъ глины печь. Полъ покосился. Пахнетъ свѣжею известкой и застоявшеюся сыростью. Двѣ лавки и крошечный столъ составляютъ всю мебель. Чемоданъ и разныя дорожныя вещи свалены въ углу. Квартира попалась неказистая, но не изъ чего было выбирать.
   Пока Андронычъ закладывалъ свою лошадь, я выхожу на крылечко умыться. Рукомойникомъ служитъ какой-то глиняный черепокъ, подвѣшенный къ крылечку сбоку. Тутъ же и помойная яма, а въ ней роется свинья съ двумя поросятами. Вода такая холодная, и я съ удовольствіемъ вытираю себѣ ею шею,-- на свѣжемъ воздухѣ такъ рѣдко приходится умываться, а помойная яма со свиньей и поросятами въ счетъ нейдетъ.. Егорычъ продолжаетъ стоять у окна и наблюдаетъ церемонію умыванья. Видимо, онъ не умѣетъ даже спросить: каково изволили почивать? а просто зѣваетъ на новаго человѣка, который свалился нежданно-негаданно на его козачью голову въ видѣ непредвидѣнной доходной статьи.
   -- А другихъ квартиръ нѣтъ въ деревнѣ?-- спрашиваю я, хотя отлично знаю, что квартиръ нѣтъ.
   -- Каки у насъ въ станицѣ фатеры!
   -- А другіе кумызники какъ живутъ?
   -- А тѣ, значитъ, раньше пріѣхали... съ весны еще, значитъ.
   -- Я видѣлъ вчера нѣсколько хорошихъ домовъ.
   -- Каки у насъ дома! Всего-на-всего одинъ. У сусѣда, значитъ, напротивъ сусѣдъ, такъ у ево адвокатъ изъ Міяса.
   Нѣтъ, въ моемъ хозяинѣ рѣшительно ничего незамѣтно козацкаго, что даже обидно: станица Михайловка принадлежитъ къ области Оренбургскаго казачьяго войска, а Егорычъ стоитъ вахлакъ вахлакомъ, какъ самый обыкновенный мужикъ. Обстановка его козачьяго жилья тоже незавидная: избенка проваленная, крылечко покосилось, дворъ грязный, хозяйственныя пристройки изъ березоваго плетня, крыши изъ соломы. Прибавьте къ этому, что Егорычъ одинъ изъ самыхъ зажиточныхъ козаковъ, кромѣ, можетъ быть, "сусѣда напротивъ".
   -- Такъ вы къ Баймагану въ кошъ?-- спрашиваетъ Егорычъ, когда Андронычъ съ городскимъ шикомъ "подаетъ" къ крылечку.
   -- Къ Баймагану... А развѣ есть еще у другихъ киргизовъ кумызъ?
   -- У Демариной стоитъ одинъ, потомъ къ Житарямъ,-- ну, тѣ, значитъ, побѣднѣе, а Баймаганъ побогаче будетъ. Тридцать, жеребыхъ кобылъ содержитъ.
   -- А другіе кумызники тоже у Баймагана берутъ кумызъ?
   -- У кого же больше? Всѣ у него.
   Убѣдившись, что и "другіе" пьютъ кумысъ у Баймагана, я совершенно успокоиваюсь,-- великая сила для русскаго человѣка въ этомъ невинномъ словѣ "другіе", или "какъ другіе". Если эти "другіе" дѣлаютъ такъ, значитъ, это хорошо: они ужь знаютъ, эти "другіе", какъ получше устроиться, а намъ остается только воспользоваться ихъ опытностью. Отлично, ѣдемъ къ Баймагану, о которомъ я слышалъ еще въ Екатеринбургѣ.
   -- А бутыль-то у васъ есть?-- останавливаетъ насъ Егорычъ.-- Бутыль подъ кумызъ...
   -- Эхъ, надо было изъ городу захватить!-- какъ-то даже охнулъ Андронычъ и почесалъ затылокъ.-- Вѣдь, вотъ сколько разовъ ѣзжу съ кумызниками, а поди ты...
   -- Можетъ быть, у Баймагана найдется?-- нерѣшительно дѣлаю я предположеніе.
   -- Какія у ево бутыли!...
   Искомое оказывается подъ рукой: бутыль есть у Егорыча, и онъ только тянулъ время. Говорить о цѣнѣ, конечно, смѣшно: давай сюда бутыль. Это была настоящая кабацкая "четверть" изъ пузыристаго зеленаго стекла и въ достаточной степени грязная.
   -- О прошломъ годѣ кумызники же подарили,-- объясняетъ Егорычъ, запрятывая бутыль въ передокъ.-- А вы, баринъ, когда будете рядиться съ Баймаганомъ, насчетъ Аники опасайтесь...
   -- Какого Аники?
   -- А который кумызъ отъ него по кумызникамъ развозитъ, этотъ самый Аника и есть... Онъ бутылей десять везетъ заразъ, да какъ по стакану изъ каждой хлебнетъ, вотъ и пьянъ. Ужь это вѣрно... Тоже наняли козла капусту караулить.
   -- Ну, это ужь мы сами знаемъ...-- рѣзко обрываетъ Андронычъ кляузничающаго доброжелателя.-- Слава Богу, не въ первой въ степѣ-то жить.
   Въ переводѣ это означало, что Андронычъ и самъ не прочь отбить работу у неизвѣстнаго Аники -- все равно, лошади даромъ будутъ стоять. Отчего, въ самомъ дѣлѣ, не нажить двугривеннаго, хотя Андронычъ совсѣмъ не жадный, обстоятельный мужикъ.
   -- Онъ вотъ еще съ васъ за бутыль-то сбрѣетъ здорово...-- совсѣмъ ужь невѣжливо прибавляетъ Андронычъ, пока Егорычъ отворяетъ ворота.-- Въ Кочкарѣ купимъ лучше. Эхъ, изъ городу бы захватить!
   -- Тридцать копѣекъ давайте за бутыль: больше не надо,-- кричитъ намъ въ догонку Егорычъ.-- Все равно, такъ же лежитъ.
   -- Ладно, наговаривай,-- ворчитъ Андронычъ въ отвѣтъ.: -- Тридцать копѣекъ... Тоже и выговоритъ человѣкъ!...
   

II.

   Выѣзжая изъ воротъ, я замѣтилъ того міясскаго адвоката, который занялъ въ станицѣ лучшій домъ. Онъ теперь сидѣлъ у раскрытаго окна и равнодушно смотрѣлъ на широкую, грязную улицу, какъ человѣкъ, которому нечего было желать. Сознаюсь, у меня мелькнуло какое-то чувство зависти къ этому человѣку: есть же на свѣтѣ люди, которые во всякомъ дѣлѣ забираютъ первыя мѣста, и есть люди, которымъ достаются послѣднія.
   -- Дорогу-то разспросилъ, Андронычъ?
   -- На-вотъ... Слѣпой доѣдетъ.
   Станица Михайловка состояла всего изъ одной широкой улицы, утонувшей въ грязи, даже въ жаркіе іюньскіе дни. Два ряда бревенчатыхъ избушекъ уныло смотрѣли другъ на друга черезъ эту грязь. Общій видъ получался самый жалкій, но это убожество выкупалось отличнымъ сосновымъ боромъ, который стѣной подошелъ къ самой станицѣ; ихъ раздѣляла гнилая степная рѣчушка, сочившаяся ниточкой изъ степныхъ "озеринокъ". Это съ одной стороны, а съ трехъ другихъ открывалась панорама уже степнаго характера. Едва всхолмленная равнина зеленымъ ковромъ уходила изъ глазъ, напоминая "врачующій просторъ" южно-русскихъ степей.
   Наше появленіе вызвало на улицу нѣсколько собакъ, проводившихъ насъ за околицу, съ свойственнымъ деревенскимъ собакамъ лающимъ любопытствомъ. На заваленкѣ одной избы я замѣтилъ два пиджака, въ бору мелькало свѣтлое лѣтнее платье, въ одномъ оконцѣ показалось свѣжее женское лицо,-- все это, безъ сомнѣнія, были кумызники. Миновавъ послѣднія избушки, нашъ коробокъ круто повернулъ къ рѣчкѣ, а переправившись черезъ нее, маленькою дорожкой покатился по зеленой опушкѣ. Попались еще два кумызника, молодые люди съ веревочными гамаками черезъ плечо. Утро было отличное. Въ бору еще стояла ночная свѣжесть, но со степи уже наносило теплымъ вѣтеркомъ, точно кто дохнетъ вамъ прямо въ лицо. Вонъ и степной ковыль качается своими султанами, и пахнетъ полынью, и пестрѣютъ яркіе степные цвѣточки.
   -- Нѣтъ, онъ шельма, Егорычъ-то, -- думалъ Андронычъ вслухъ, распуская возжи.-- Возьмите, слышь, его лошадь, а мы-то разѣ на костыляхъ пріѣхали? Слава Богу, свои кони есть... Возьми бы у него лошадь, да и плати ему. Тоже вотъ бутыль... Вся-то ей цѣна пятіалтынный, а онъ: "тридцать копѣекъ возьму". Этакъ ежели каждый годъ господа будутъ у ево покупать бутыль да ему же дарить, такъ этому и конца не будетъ... У денегъ, конечно, глазъ нѣтъ,-- ну, да и зря потачить козачишекъ этихъ не слѣдуетъ.
   На Андроныча накатывалась иногда полоса безпричинной придирчивости, какъ было и сейчасъ. Въ поведеніи Егорыча пока ничего обиднаго для насъ не было, но Андронычъ уже не взлюбилъ его и выискивалъ casus belli.
   -- Ну, а какъ вы съ травой-то сдѣлались?-- перебилъ я его.
   -- Да съ нимъ, съ темною копѣйкой, разѣ сговоришь? Я ему русскимъ языкомъ говорю: сколько? а онъ свое зноздитъ: пущай коней. Послѣ-то расчитывайся какъ знаешь...
   -- Чего же ты ворчишь? Послѣ-то онъ, можетъ быть, самую малость съ тебя возьметъ.
   -- Да мнѣ деньги плевое дѣло, а такъ... несообразный человѣкъ... Вонъ она, трава-то ихняя, стоитъ: эвонъ сколько сухой дудки -- некошеное мѣсто. А трава-то, трава-то...
   Боръ остался назади, а вмѣсто него зелеными облаками поднимались березовые островки. Между ними лежали роскошные покосы. Поднимавшіяся сухія дудки прошлогодней травы подтверждали слова Андроныча: мѣсто, дѣйствительно, оставалось некошеннымъ.
   --.Экое мѣсто пустуетъ, а?-- благочестиво негодовалъ мой возница, качая головой.-- Бить ихъ некому, козачишекъ-то. Ковыльная трава пошла, все одно што чай -- вотъ какое мѣсто...
   Между березовыми пролѣсками синею струйкой поднимался дымокъ. Вмѣсто ожидаемыхъ кошей, оказался пріискъ. Человѣкъ пятнадцать башкиръ работали въ какомъ-то болотцѣ. Отсюда открывался далекій видъ на цѣлый рядъ такихъ работъ, но большая часть была давно заброшена и желтѣли только валы перемывокъ.
   -- Землю портятъ, подлецы,-- ворчалъ Андронычъ.
   До стойбища Баймагана оставалось всего съ полверсты. На небольшой полянѣ, съ трехъ сторонъ защищенной березнякомъ, какъ шапки, стояли три коша. Въ тѣни березъ спасался отъ овода косякъ дойныхъ кобылицъ. На встрѣчу намъ выскочила цѣлая стая высокихъ и тощихъ киргизскихъ собакъ. У крайняго коша курился небольшой огонекъ и жаркимъ пятномъ вырѣзывалось кумачное платье маленькой дѣвочки, глядѣвшей на насъ большими, темными глазами. Когда мы подъѣхали, изъ середины коша вышла красивая дѣвушка киргизка и что-то замѣтила красному платью, которое, позванивая серебрянымъ монистомъ, какъ ящерица скрылась въ кошѣ. Киргизскія дѣвушки носятъ сѣрыя мерлушковыя шапки, а женщины повязываютъ голову длиннымъ бѣлымъ покрываломъ.
   -- Хозяинъ дома?-- съ вѣжливостью городскаго человѣка обратился Андронычъ къ киргизской красавицѣ.
   Она молча указала рукой на крайній кошъ и чуть-чуть улыбнулась. Лицо у ней, дѣйствительно, было красивое, и матовая смуглость кожи эффектно оттѣнялась смолью черныхъ волосъ, темными, большими глазами и писаною бровью; только скулы были немного приподняты, а то совсѣмъ красавица. Пестрый шелковый бешметъ такъ шелъ къ этой степной красотѣ.
   На наши голоса показался, наконецъ, и самъ хозяинъ, толстый киргизъ Баймаганъ {Баймаганъ -- сокращенное Бай-Магометъ. Бай -- господинъ. Автъ}. Отогнувъ расшитую кошму, закрывавшую входъ, онъ знакомъ руки пригласилъ насъ войти. Въ своемъ длинномъ бешметѣ изъ чернаго ластика и фіолетовой бархатной тюбетейкѣ Баймаганъ походилъ на какую-то духовную особу; скуластое, узкоглазое лицо съ узкимъ лбомъ и жиденькою бородкой было настоящаго киргизскаго типа, а смуглая кожа лоснилась, какъ хорошо выдѣланный опоекъ. Прищуренные глаза смотрѣли съ тою смѣсью простодушія и хитрости, какая присуща всякому степняку.
   -- Милости просимъ,-- говорилъ онъ, пропуская насъ въ кошъ.
   -- Кумызъ пріѣхали пить,-- объяснялъ Андронычъ, оглядывая обстановку коша.
   Снаружи кошъ Баймагана имѣлъ видъ громадной тюбетейки, изъ новой сѣрой кошмы, сажени три въ діаметрѣ и сажени двѣ высоты. Верхъ составлялъ деревянный кругъ (чанаракъ) съ отверстіями, въ которыя вставлены были плоскія и выгнутыя деревянныя крестовины (ууки), образовавшія, какъ ребра, остовъ коша; нижняя часть этого деревяннаго скелета состояла изъ складной деревянной рѣшетки (керега), къ которой крестовины купола привязываются волосяными арканами. Снаружи все покрыто кошмами (войлокъ), а внутри крестовины переплетены узорчатыми тесьмами. Деревянная рѣшетка внутри была задрапирована коврами, а входъ въ кошъ -- расшитою кошмой (такиметъ). Какъ основной строительный матеріалъ, такъ и внутреннее убранство варьируетъ, смотря по богатству хозяина, но въ общемъ кошъ составляетъ довольно цѣнную вещь и обходится рублей въ 300 средняго достоинства. Самые лучшіе коши дѣлаются изъ бѣлыхъ кошемъ. Нужно замѣтить, что такой кошъ служитъ всего года 3--4, а потомъ кошмы изгораютъ, и нужно ихъ замѣнять новыми. Внутреннее убранство коша Баймагана обличало полный достатокъ хозяина: тутъ были и зеленые тагильскіе сундуки, накрытые дешевыми бухарскими коврами, и скрытая подъ пологомъ кровать -- направо отъ двери, и горы подушекъ подъ курпе (степныя шелковыя одѣяла), и кошма на полу, и ружье на стѣнкѣ и т. д. Сейчасъ направо между дверью и кроватью, на особой деревянной подставкѣ съ низенькою деревянною рѣшеткой, что-то вродѣ крестьянской зыбки, помѣщалась "саба" -- кожаный громадный мѣшокъ съ кумызомъ; въ каждой такой сабѣ устроенъ пискекъ -- деревянная мутовка, которой постоянно взбалтываютъ кумызъ. Какъ подставка сабы, такъ и верхній конецъ пискека были покрыты вычурною рѣзьбой, костяными инкрустаціями и раскрашены съ азіатскою пестротой.
   Около сундуковъ, на кошмѣ спалъ совсѣмъ голый мальчикъ лѣтъ шести, котораго Баймаганъ сейчасъ же прикрылъ курпе. У сабы на корточкахъ сидѣла старая киргизка и въ деревянной чашкѣ переливала кумызъ. Зачерпнувъ его деревяннымъ ковшомъ съ узорчатою ручкой, она поднимала руку и выливала кумызъ въ чашку тонкою, пѣнившеюся струей. По костюму можно было догадаться, что это жена Баймагана, а по лицу, что это мать встрѣтившей насъ дѣвушки. Налѣво отъ двери стоялъ крашеный деревянный столъ и два стула. Баймаганъ усадилъ насъ къ нему и подалъ два стакана кумыза.
   -- Намъ покрѣпче,-- тономъ спеціалиста предупредилъ Андронычъ.-- Люблю я этотъ кумызъ, больно ядрено съ него отрыгается. Ну-ко, Господи благослови.
   Мнѣ раньше случалось пробовать кумызъ, но это прославленное питье не представляло ничего привлекательнаго: что-то такое въ немъ есть непріятно-острое и потомъ этотъ вкусъ прѣлой, квашеной кожи. Подождавъ, пока Андронычъ выпилъ свой стаканъ и аппетитно крякнулъ, я принялся за свою порцію.
   -- Ничего, ядреный кумызъ,-- хвалилъ Аноронычъ, вытирая усы рукой.-- Такъ и шибануло въ носъ, какъ отъ кислыхъ штей.
   Первый стаканъ я выпилъ съ большимъ трудомъ, хотя и не испытывалъ положительнаго отвращенія -- кумызъ былъ "молодой" и сильно ударилъ въ носъ. Какъ съ лѣкарствомъ, съ этимъ питьемъ положительно можно было помириться, хотя настоятельной необходимости надуваться имъ и не предвидѣлось,-- сколько попьется.
   -- Послѣ самъ попросишь, -- замѣтилъ съ самодовольною улыбкой Баймаганъ.-- Не нужно много пить сразу,-- отобьетъ.
   Киргизка мотнула въ подтвержденіе головой, машинально продолжая свою монотонную работу. Баймаганъ освѣдомился, откуда мы пріѣхали, гдѣ остановились и долго ли проживемъ. Говорилъ онъ ломанымъ русскимъ языкомъ, но совершенно достаточно для киргиза, и держалъ себя настоящимъ степнымъ, джентльменомъ. Когда зашла рѣчь о цѣнѣ за кумызъ, онъ отвѣтилъ совсѣмъ стереотипною фразой:
   -- Какъ другіе платятъ... Лишняго не возьмемъ.
   Андронычъ, чтобы не мѣшать этимъ переговорамъ, послѣ двухъ стакановъ вышелъ изъ коша, какъ и слѣдовало сдѣлать "прахтикованному" городскому человѣку, умѣвшему держать себя съ господами. Мнѣ очень понравилось въ кошѣ Баймагана, гдѣ все было устроено съ такимъ удобствомъ; не даромъ еще Геродотъ завидовалъ подвижнымъ домамъ кочевавшихъ скиѳовъ. Спавшій маленькій степнякъ проснулся и съ дѣтскимъ кокетствомъ улыбался изъ-подъ своего курпе; переливавшая кумызъ. мать любовно поглядывала на будущаго батыря и тоже улыбалась.
   -- Ты давно здѣсь живешь?-- разспрашивалъ я Баймагана съ любопытствомъ настоящаго кумызника.
   -- А лѣтъ двадцать... у Поклевскаго служу...
   -- Какъ у Поклевскаго?
   -- А въ Демариной у него винокуренный заводъ, такъ я у него и служу.
   -- А-а!-- промычалъ я, чувствуя, какъ создавшаяся степная иллюзія разлетается въ прахъ, а кошъ со всей его обстановкой превращается въ театральную декорацію, въ жалкую тѣнь несуществующаго порядка вещей.
   Когда я вышелъ изъ коша, Андронычъ мирно бесѣдовалъ у огонька, курившагося подъ большимъ чугуннымъ казаномъ (большой азіатскій котелъ) съ оборваннымъ киргизомъ.
   -- Дѣвка-то, которая давѣ на встрѣчу выходила, дочь будетъ Баймагану,-- объяснялъ Андронычъ дорогой.-- Да... А этотъ кыргызъ, съ которымъ я сидѣлъ, въ строшныхъ у ево. Хайбабулой звать... За табуномъ ходитъ.
   Послѣ короткой паузы Андронычъ прибавилъ:
   -- И народецъ только...
   -- А что?
   -- Да такъ. Отецкая дочь, напримѣръ, а живетъ въ кошѣ у жениха. Когда калымъ заплатитъ, тогда женой будетъ, а теперь такъ... невитое сѣно.
   -- У нихъ такой обычай.
   -- Заплати сперва калымъ, тогда и дѣвку уводи, а то... нар-родецъ!... Этакъ всякій по-ихнему-то обычаю начнетъ дѣвокъ обманывать, разѣ это порядокъ?... А вы Егорычу за бутыль денегъ не отдавайте... ей-Богу... Што ей, бутылѣ-то, сдѣлается?...
   

III.

   Каждую весну тысячи больныхъ мечтаютъ о кумызѣ, и только ничтожный процентъ изъ этихъ страждущихъ тысячъ имѣетъ хотя приблизительныя свѣдѣнія о томъ, куда и какъ ѣхать. По нашей всероссійской халатности, до сихъ поръ еще нѣтъ даже коротенькаго путеводителя для кумызниковъ, и каждый принужденъ доискиваться черезъ знакомыхъ, гдѣ, что и какъ. Такіе знакомые посылаютъ обыкновенно къ своимъ знакомымъ, а эти послѣдніе къ своимъ, и такъ безъ конца. Получается настоящее хожденіе грѣшной души по мукамъ, пока жаждущій кумыза не натолкнется на бывалыхъ кумызниковъ. Но и тутъ бѣда: одинъ хвалитъ одно мѣсто, другой -- другое, третій -- третье, и всѣ обязательно именно то, гдѣ они сами лечились. Извольте тутъ выбирать. Всего курьезнѣе, когда больной обращается къ врачамъ. Мы знаемъ нѣсколько такихъ случаевъ, что съ Средняго Урала врачи отправляли больныхъ пить кузызъ въ Самару или Уфу,-- недостаетъ только, чтобы послали въ Царское Село, гдѣ тоже есть кумызъ. Вотъ ужь, по-истинѣ, изъ своего лѣса въ городъ за дровами ѣздить...
   Самарскій кумызъ въ достаточной степени извѣстенъ грамотной публикѣ и не разъ служилъ предметомъ жестокой полемики между врачами: одни признаютъ за нимъ всеисцѣляющее значеніе, другіе допускаютъ условно, а третьи отвергаютъ по всѣмъ пунктамъ. Мы не бывали въ Самарѣ и не можемъ судить о тамошпемъ кумызѣ, по замѣтимъ здѣсь, что, по нашему мнѣнію, разъ возникаетъ цѣлый курортъ -- кумыза не можетъ быть. Обращать это питье въ средство для наживы извѣстныхъ предпринимателей рѣшительно невозможно, потому что оно имѣетъ смыслъ и значеніе не какъ продуктъ фабрикаціи на заказъ, а только на мѣстѣ своего историческаго существованія, органически связанное со всѣмъ бытомъ создавшаго его степнаго населенія. Есть выработанная многими лѣтами степная культура, и кумызъ является живымъ ея продуктомъ,-- настолько живымъ, что ни одна лабораторія не приготовитъ его, несмотря на всѣ чудеса европейской науки, техники и спеціально врачебнаго искусства. Чтобы такое заявленіе не показалось голословнымъ, скажемъ только то, что, вѣдь, въ лучшую лабораторію не перетащить цѣлую степь съ ея ковылемъ и солончаковыми травами, съ ея горячимъ солнцемъ, степною породой скота и всѣмъ обиходомъ степнаго хозяйства и быта. Если вы желаете пить кумызъ, поѣзжайте въ степь... Этимъ мы не желаемъ сказать, что всѣ врачи, отсылающіе больныхъ въ Самару или въ Уфу, непремѣнно шарлатаны или дураки: вся бѣда въ томъ, что они сами глубоко вѣрятъ въ этотъ самарскій кумызъ, тѣмъ болѣе, что больные здѣсь проходятъ даже цѣлый "курсъ леченія" подъ надзоромъ спеціальныхъ врачей-кумызниковъ. Конечно, врачъ для больнаго необходимъ, но только не для кумызнаго курса. Если что можетъ говорить за самарскій кумызъ, такъ это удобство подъѣздныхъ путей къ нему и нѣкоторыя курортныя приспособленія: больничные номера, больничная кухня, всегда готовый къ услугамъ врачъ и т. д. Противъ этого трудно что-нибудь сказать.
   Переходимъ теперь къ кумызу въ собственномъ смыслѣ,-- къ тому кумызу, который неразрывно связанъ съ кочевымъ образомъ жизни или, по крайней мѣрѣ, съ лѣтними "кошевками" (отъ слова "кошъ"). Гдѣ разлеглась необозримая степь, гдѣ стоятъ юрты кочевниковъ, кибитки или коши, тамъ и кумызъ. Область кумыза захватываетъ громадное пространство, которое начинается у подножья Урала и заканчивается китайскою границей. Мы будемъ говорить здѣсь о приуральскомъ кумызѣ, какъ болѣе намъ извѣстномъ и болѣе доступномъ для публики.
   Кумызники весной пріѣзжаютъ обыкновенно въ Екатеринбургъ и здѣсь уже окончательно выбираютъ мѣсто леченія. Прежде всего является вопросъ, какой пить кумызъ: башкирскій или киргизскій? Башкирія подъ рукой: 100--150 верстъ отъ Екатеринбурга къ югу и вы найдете кумызъ въ любой башкирской деревнѣ. Собственно есть приуральская Башкирія (знаменитая хищеніями Уфимская губернія) и зауральская (южная часть Екатеринбургскаго уѣзда и восточный склонъ Южнаго Урала). Вамъ укажутъ на татарскую Караболку и еще нѣсколько подобныхъ мѣстъ, куда ѣздятъ больные, а, главнымъ образомъ, въ тотъ уголъ, который образуется теченіемъ рѣкъ Синары и Течи. Здѣсь, дѣйствительно, сохранился почти нетронутый клочекъ сплошнаго башкирскаго населенія. Есть еще такъ называемые горные башкиры, которые засѣли разрозненными гнѣздами по склонамъ Южнаго Урала. Но дѣло въ томъ, что вымирающее башкирское племя ужасно бѣдно, башкирскій скотъ хуже тѣхъ тощихъ коровъ, какихъ видѣлъ во снѣ египетскій фараонъ, а влѣдствіе этого качества башкирскаго кумыза крайне сомнительны. Прибавьте къ этому неопрятность, неряшливость и просто лѣнь настоящаго башкира. Вотъ тѣ причины, почему башкирскій кумызъ жидокъ, имѣетъ синеватый цвѣтъ и совсѣмъ потерялъ букетъ настоящаго степнаго кумыза. Хорошія породы башкирскихъ лошадей давно вывелись, привольныя пастбища стѣснены со всѣхъ сторонъ, а, главное, мертвая лѣнь вымирающаго степняка,-- съ этимъ ничего не подѣлаешь. Правда, башкирскій кумызъ подъ рукой и все леченіе обходится очень дешево, а поэтому его будутъ пить всѣ тѣ, кому нельзя уѣзжать подальше почему-нибудь,-- говоря проще, у кого недостаетъ средствъ.
   Друтое дѣло кумызъ киргизскій -- бѣлый, крѣпкій, душистый, съ спеціальнымъ букетомъ степной травы. Лучшій кумызъ, какъ разсказываютъ, въ Кокчетавѣ. Если ѣхать изъ Екатеринбурга, то маршрутъ такой: отъ Екатеринбурга до Тюмени -- по желѣзной дорогѣ, отъ Тюмени до степнаго городка Петропавловска 400 верстъ на лошадяхъ и отъ Петропавловска до Кокчетава еще 200 верстъ тоже на лошадяхъ. Въ общей сложности получается маршрутъ около 1000 верстъ, сокращаемый только желѣзною дорогой. Кокчетавъ славится, какъ степная Швейцарія: горы, озера, лѣсъ и т. д. Кумызъ, конечно, превосходный, но ѣздить туда, къ сожалѣнію, имѣютъ возможность только люди со средствами, которые въ состояніи пролечить 200--300 рублей. Побывавшіе въ Кокчетавѣ отзываются о немъ съ восторгомъ, а насколько это вѣрно -- судить не берусь. Впрочемъ, репутація Кокчетава, кажется, не нуждается въ новыхъ доказательствахъ: гласъ народа -- гласъ Божій. Слѣдующій за Кокчетавомъ номеръ представляетъ "троицкій кумызъ", т.-е. кумызъ около города Троицка, Оренбургской губерніи. Отъ Екатеринбурга до Троицка около 400 верстъ,-- разстояніе сравнительно небольшое и въ хорошую погоду его можно проѣхать даже съ удовольствіемъ, особенно по Башкиріи, гдѣ тянется рядъ прекрасныхъ озеръ. Ѣздятъ на кумызъ прямо "подъ Троицкъ", но опытные люди не совѣтуютъ забираться туда, потому что безлѣсная степь въ жаркое лѣто сама по себѣ стоитъ хорошей болѣзни. Въ Троицкомъ уѣздѣ есть много другихъ уголковъ, гдѣ кумызники, кромѣ кумыза, находятъ какую-нибудь рощицу, озерко воды или степную рѣчку. Много значитъ быть по близости отъ какого-нибудь рынка, гдѣ можно имѣть кусокъ говядины, почтовую контору и, главное, близость врача. Станица Михайловка, о которой говорилось въ предъидущихъ главахъ, совмѣщаетъ въ себѣ всѣ упомянутыя требованія, почему съ каждымъ годомъ въ нее набирается больныхъ все больше и больше, особенно изъ Екатеринбурга, для котораго она начинаетъ служить лечебною станціей.
   Изъ Екатеринбурга дорога въ Михайловку идетъ на городъ Челябу, а оттуда на отрядъ Кочкарь -- всего 300 верстъ ровно. Отъ Кочкаря до Михайловки 12 верстъ. О сосновомъ борѣ въ Михайловкѣ мы уже говорили, а въ Кочкарѣ вы найдете почтовое отдѣленіе и большой рынокъ. Врачъ живетъ на золотыхъ промыслахъ г. Подвинцева; отъ Михайловки это около 20 вер.,-- разстояніе сравнительно ничтожное. Все это, взятое вмѣстѣ, дѣлаетъ Михайловку и окрестныя деревушки самымъ подходящимъ мѣстомъ для кумызнаго леченія. Публика сама открыла его, а это тоже говоритъ достаточно за себя. Слово "станица" неразрывно связано съ вольными козачьими землями, и территорія Михайловки составляетъ ничтожную часть цѣлой области Оренбургскаго козачьяго войска. Простой народъ по старой памяти зоветъ эти вольныя земли просто "ордой", какъ и Башкирію. Но киргизовъ-кочевниковъ давно уже оттѣснили въ глубь Барабинской степи, а на мѣстахъ прежнихъ киргизскихъ стойбищъ выросли козачьи станицы съ такими удивительными названіями, какъ станица Парижъ, станица Берлинъ, станица Кульмъ, станица Кацбахъ и т. д. Впрочемъ, такія громкія имена нисколькотне мѣшаютъ процвѣтать болѣе скромнымъ станицамъ, какъ наша Михайловка.
   Нужно замѣтить, что эта оставшаяся за штатомъ "орда", а теперь козачья вольная земля, за послѣднія пятьдесятъ лѣтъ примкнула къ тѣмъ завѣтнымъ уголкамъ, гдѣ сосредоточилась золотопромышленность, и золотые промыслы Кочкарской системы стяжали себѣ на этомъ поприщѣ громкую популярность. Какъ увидимъ ниже, золотая лихорадка не миновала и такого гнилаго угла, какъ наша станица Михайловка.
   

IV.

   Въ Михайловкѣ набралось кумызниковъ человѣкъ десять и, какъ на всякихъ другихъ курортахъ, они сбились въ одну кучку. Исключеніемъ являлся все тотъ же міясскій адвокатъ, который, видимо, не желалъ "якшить" ни съ кѣмъ и одиноко сидѣлъ у своего окна или уходилъ гулять въ боръ съ женой.
   -- Этотъ самый абвокатъ, который напротивъ, на водку по двугривенному козачишкамъ даетъ за каждую малость,-- негодуетъ мой возница.-- Мнѣ, говоритъ, все равно... Извѣстно, у денегъ-то глазъ нѣтъ.
   Адвокатъ съ своими двугривенными производилъ вообще сенсацію, и козаки начинали смотрѣть на другихъ кумызниковъ свысока. Появленіе барина производило уже свое разлагающее вліяніе: являлось скромное желаніе получить именно такой легкій двугривенный, и цѣна своихъ домашнихъ пятаковъ понизилась.
   Остальные кумызники состояли изъ трудящагося люда: двое заводскихъ служащихъ, два купеческихъ прикащика, небольшой банковскій чиновникъ, сельскій учитель, секретарь какой-то городской думы. Дамъ было немного: жена врача, потомъ среднихъ лѣтъ дама изъ Златоуста или Міясскаго завода и, кажется, еще была третья. Все это общество вело дачный образъ жизни: утромъ кумызъ, потомъ прогулка въ бору, опять кумызъ, опять прогулка или лежанье въ гамакахъ, обѣдъ и еще кумызъ. По вечерамъ группа кумызниковъ собиралась гдѣ-нибудь на заваленкѣ и скромно убивала время въ тихой бесѣдѣ. Трудныхъ больныхъ не было, и кумызники походили скорѣе на дачниковъ, какіе околачиваются по забвеннымъ деревушкамъ около столицъ.
   Больнѣе другихъ, кажется, былъ сельскій учитель, бѣлокурый молодой человѣкъ съ круглымъ, румянымъ лицомъ. Когда онъ кашлялъ, такъ и казалось, что у него въ груди что-то раскололось.
   -- А вы давно кашляете, Егоръ Григорьевичъ?-- спрашивалъ я его.
   -- Да ужь порядочно... Еще когда прикащикомъ въ Троицкѣ служилъ. Какъ весна, такъ я въ школу безъ бутылки кумыза не хожу: занимаюсь съ ребятами, а самъ кумызъ сосу.
   Онъ служилъ въ Троицкомъ уѣздѣ, верстахъ въ пятидесяти отъ Михайловки, и каждое лѣто поддерживалъ свое здоровье только кумызомъ. Какъ бывалый человѣкъ, Егоръ Григорьевичъ много разсказывалъ о мѣновомъ дворѣ въ Троицкѣ, о бытѣ кочевавшихъ въ степи киргизовъ, о своей прикащичьей службѣ у какого-то купца. Выбиться въ учителя ему стоило большаго труда, и, можетъ быть, въ этомъ заключалась причина болѣзни. Знакомство съ киргизскимъ языкомъ Егора Григорьевича для меня лично было особенно дорого,-- онъ могъ служить прекраснымъ переводчикомъ. Поводомъ къ сближенію для насъ послужила охота: учитель "немножко" охотился, какъ и я.
   Въ Михайловку вмѣстѣ со мной пріѣхала одна знакомая, М., которая заняла такую же комнатку, какая была у меня. Бывшая московская курсистка нуждалась, прежде всего, въ отдыхѣ: нервы развинтились, не было аппетита, не было сна, -- однимъ словомъ, настоящій интеллигентный человѣкъ. На кумызъ она привезла съ собой цѣлый чемоданъ университетскихъ записокъ, книгъ и разныхъ тетрадокъ.
   Ближайшимъ кумызнымъ пунктомъ къ Михайловкѣ являлась деревня Демарина, до которой было рукой подать,-- всего версты три. Демаринскіе кумызники пріѣзжали или приходили навѣстить михайловскихъ, а эти послѣдніе отплачивали визиты. Въ Демариной оказался знакомый по Екатеринбургу купецъ Иванъ Васильевичъ, пріѣхавшій на кумызъ для своего племянника, студента московскаго техническаго училища. Это открытіе произвело взаимное удовольствіе.
   -- У насъ квартиры въ Демариной лучше,-- хвастался Иванъ Васильевичъ изъ демаринскаго патріотизма.
   -- А у насъ боръ...
   -- И у насъ боръ.
   -- Зачѣмъ же вы тогда въ нашъ боръ ходите гулять?
   Въ Демариной проходили кумызный курсъ двѣ учительницы, фельдшеръ, два гимназиста и еще человѣка три неизвѣстныхъ. Иванъ Васильевичъ являлся душой общества и старался устраивать импровизированныя развлеченія: бѣгъ деревенскихъ мальчишекъ на призы въ 5, 3 и 1 к., деревенскія пѣсни, кавалькады на крестьянскихъ лошадахъ и т. д.
   -- Въ воскресенье какъ-то устроили бѣгъ пьяныхъ мужиковъ...-- смѣялся Иванъ Васильевичъ, довольный своею выдумкой.-- А заненаститъ, мы книжку читаемъ...
   Проживавшіе въ Демариной гимназисты стрѣляли неизвѣстную дичь, а мы съ Егоромъ Григорьевичемъ обсуждали серьезный вопросъ, гдѣ лучше открыть нашъ охотничій сезонъ.
   Въ общемъ, кумызники изображали собой, какъ на всѣхъ русскихъ курортахъ, скучающую публику и жадно хватались за каждый предлогъ къ развлеченію. Впрочемъ, своеобразная обстановка козачьей станицы доставляла своеобразный матеріалъ на каждомъ шагу. Андронычъ, попрежнему, каждое утро начиналъ безконечною бесѣдой съ Егорычемъ о травѣ, и меня интересовало, чѣмъ разрѣшится вся эта исторія. Конецъ оказался ближе, чѣмъ можно было предполагать.
   -- Онъ грозится застрѣлить моихъ коней...-- заявилъ въ одно прекрасное утро Андронычъ, обращаясь ко мнѣ, какъ къ нейтральному лицу.
   -- Кто онъ?... Егорычъ?.
   -- Нѣтъ, зачѣмъ Егорычъ... А у Егорыча есть братъ, тоже козакъ, такъ вотъ этотъ самый братъ и грозится: только, говоритъ, выпусти коней на траву -- сейчасъ застрѣлю. У нихъ вмѣстѣ надѣлъ-то... Ну, и нарродецъ! Хуже кыргызовъ въ тыщу разъ... Не сговоришь съ ними...
   Угрозы таинственнаго брата повели къ тому, что стали привозить кошеную траву на домъ, а лошади стояли въ конюшнѣ. Въ этотъ неразрѣшимый вопросъ о травѣ запутанъ былъ даже какимъ-то образомъ Баймаганъ, хотя, въ концѣ-концовъ, все дѣло свелось на тридцать копѣекъ за пару лошадей -- цѣна десятины травы. Можно только удивляться терпѣнію сторонъ, тянувшихъ другъ изъ друга душу по поводу такой ничтожной суммы, но тутъ сказался настоящій русскій человѣкъ.
   Вопросъ о питаніи въ Михайловкѣ являлся своего рода голоднымъ призракомъ. Положимъ, необходимую провизію легко было достать въ Кочкарѣ, но приготовить ее -- это было другою стороной медали. Приготовленіе нашего перваго обѣда обставлено было такими подробностями, о которыхъ стоитъ сказать нѣсколько словъ. Начать слѣдуетъ съ того, что въ Михайловкѣ дровъ не полагалось, а ихъ замѣнялъ березовый хворостъ. Великолѣпный сосновый боръ торчалъ подъ носомъ, но онъ являлся заповѣднымъ мѣстомъ, зорко оберегаемымъ лѣсенками.
   -- Ничего, можно и хворостомъ истопить печку,-- рѣшилъ Андронычъ, принимавшій въ приготовленіи обѣда самое дѣятельное участіе; онъ когда-то "бѣгалъ поваренкомъ" на какомъ-то камскомъ пароходѣ и поэтому имѣлъ полное право говорить обо всемъ, что касалось ѣды, съ извѣстнымъ авторитетомъ.-- И биштексу можно приготовить, и пельмени.
   Главнымъ дѣйствующимъ лицомъ перваго обѣда явилась русская печь изъ битой глины. Когда ее затопили хворостомъ, весь дымъ, вмѣсто того, чтобъ идти по назначенію въ трубу, хлынулъ въ комнату. Для необходимыхъ разъясненій была вызвана хозяйка квартиры, молодая козачка.
   -- А отъ вѣтру выметываетъ,-- объяснила она довольно равнодушно.-- Надо окошко затворить.
   -- Да въ окошкѣ-то двухъ стеколъ нѣтъ.
   -- Ну, на ставень затвори.
   На мою долю выпала обязанность закрывать окно, причемъ я убѣдился, что вѣтра почти не было.
   -- Ну, что, идетъ дымъ?-- спрашивалъ я сквозь притворенный ставень.
   -- Такъ валомъ и валитъ... о, штобъ имъ!-- ругался Андронычъ, задыхаясь отъ дыма.-- Тоже называется печь... тьфу!
   Такимъ образомъ, приготовленіе перваго бифштекса обошлось очень дорого и это не мало огорчило всѣхъ дѣйствующихъ лицъ. Подвернувшійся подъ руку Егорычъ выслушалъ отъ Андроныча цѣлый рядъ горькихъ истинъ.
   -- Простой русской печи скласть не умѣютъ, а еще названіе: козаки... Чиновничью фуражку носятъ туда же. Какъ вы по зимамъ-то живете съ этакими печами?
   -- А хто ево знатъ, -- отвѣчалъ Егорычъ, почесываясь.-- Ежели бы кирпичъ, а то изъ глины печи налаживаемъ.
   -- Да не все ли равно?... Ахъ, вы, чиновники, чиновники! Да у насъ къ городу въ послѣдней лачугѣ лучше живутъ, потому первое дѣло печь.
   -- А хто ево знатъ... Такое ужь заведенье у насъ.
   Нужно замѣтить, что эта отчаянно дымившая печь отравляла не разъ наше существованіе въ Михайловкѣ, и дѣло, въ концѣ-концовъ, свелось на то, что ее оставили совсѣмъ въ покоѣ. Утѣшеніемъ, какъ и всегда въ такихъ случаяхъ, послужило то, что и другимъ кумызникамъ, вѣроятно, приходилось не лучше: на людяхъ и смерть красна. До конца ворчалъ одинъ Андронычъ, лично обиженный дымившею печью.
   

V.

   Мой кумызный день приблизительно проходилъ въ такомъ порядкѣ. Утромъ приходилось вставать часовъ въ шесть, чтобы сейчасъ же ѣхать къ Баймагану,-- ранній утренній кумызъ самый лучшій. Да и само по себѣ лѣтнее утро "въ ордѣ" такъ хорошо, что просыпить его было просто безсовѣстно. Пока ѣдешь до кошей, дремота успѣетъ пройти. Андронычъ въ короткихъ словахъ сообщаетъ послѣднія новости, т.-е. кого-нибудь бранитъ, а въ данномъ случаѣ козаковъ, возмущающихъ его мужичье сердце своимъ безобразіемъ.
   Баймаганъ въ этотъ часъ всегда дома, а его жена всегда за своею чашкой съ кумызомъ. Мы въ кошѣ держимъ себя уже своими людьми и въ пріятной бесѣдѣ выпиваемъ утреннюю порцію -- два большихъ стакана кумыза. Черезъ три дня я уже началъ его пить съ удовольствіемъ, особенно утромъ, и каждый разъ испытывалъ такой приливъ бодрости, какъ въ сказкахъ, когда богатыри молодѣли отъ живой воды. Такъ хорошо и легко дѣлалось на душѣ. Меньше всего можно сравнить такое состояніе съ опьянѣніемъ, какъ это принято, говоря о кумызѣ. Можетъ быть, въ очень большомъ количествѣ онъ такъ и дѣйствуетъ, но мнѣ лично не приходилось ни разу испытать ничего подобнаго: чувствуешь себя хорошо, легко, бодро -- и только.
   -- Много у тебя кумызниковъ, Баймаганъ?
   -- А есть человѣкъ пятнадцать... Каждый годъ все больше пріѣзжаетъ кумызникъ. Изъ города ѣдетъ... Въ городѣ -- больной, въ степи -- здоровый.
   У Баймагана въ обращеніи есть что-то джентльменское. Мнѣ нравится въ немъ эта смѣсь простоты и достоинства. Съ кумызниками онъ, видимо, боится быть назойливымъ и рѣдко завернетъ къ кому-нибудь изъ знакомыхъ.
   Къ чаю возвращаемся назадъ. Андронычъ везетъ нѣсколько бутылей съ кумызомъ: онъ-таки отбилъ у вороватаго Аники это право. Кумызъ крѣпкій, и всѣ пробки сдѣланы съ отверстіями, чтобы не разорвало бутыли. М. уже встала и ждетъ насъ за самоваромъ. Она начала пить кумызъ съ двухъ стакановъ въ день и увеличиваетъ порцію новымъ стаканомъ. Если начать пить кумызъ сразу большою порціей, то можетъ совсѣмъ отбить всякую охоту къ нему, какъ и бываетъ. Самые усердные кумызники доходятъ до полуведра въ день, но я не думаю, чтобы излишество было полезно: нужно пить столько, сколько хочется. Я забылъ сказать, что кумызъ приготовляется не одинаковой крѣпости: слабый, для начинающихъ, сильно разбавленный свѣжимъ кобыльимъ молокомъ, средній и крѣпкій. Баймаганъ знаетъ, кому какого кумыза нужно, и предупреждаетъ впередъ, какъ слѣдуетъ вести дѣло.
   -- Куда мы сегодня отправляемся?-- спрашиваю я за чаемъ, хотя идти, кромѣ бора, рѣшительно некуда.
   -- Конечно, въ боръ. Тамъ такъ хорошо.
   Сейчасъ послѣ чаю Андронычъ подаетъ дорожный экипажъ, въ него складываются необходимые припасы, книги, бутыль съ кумызомъ и отвозятся на мѣсто назначенія. Боръ въ двухъ шагахъ такъ и манитъ своею смолистою прохладой, вѣчнымъ шепотомъ и ароматомъ степныхъ цвѣтовъ, какихъ совсѣмъ нѣтъ въ среднемъ Уралѣ. У дороги ростетъ полынь, синіе колокольчики качаются отъ малѣйшаго вѣтерка, какъ живые, пахнетъ кашкой, въ зеленой сочной травѣ зрѣетъ крупная земляника. Надъ камышами, какими заросли степныя озеринки, рѣютъ ястреба-утятники, а надъ степью съ жалобнымъ крикомъ вьются неугомонные авдотки и кроншнепы.
   Андронычъ устанавливаетъ экипажъ въ бору, въ двухъ шагахъ отъ лѣсной опушки, и отправляется домой отдыхать. Онъ обладаетъ способностью спать когда угодно и сколько угодно. Въ бору мы остаемся до самаго вечера: пьемъ кумызъ, гуляемъ, читаемъ. Съ нашего пригорка видно было всю Михайловку, ближайшую озеринку, разливъ гнилой рѣченки, въ которой полощутся гуси. Между деревьями мелькаютъ гуляющіе кумызники. Учитель Егоръ Григорьевичъ соорудилъ себѣ изъ веревокъ подобіе гамака и, когда несетъ его, перекинувъ черезъ плечо, дѣлается ужасно похожимъ на тѣхъ итальянскихъ рыбаковъ, какихъ рисуютъ на дешевенькихъ олеографіяхъ. Картина самая мирная.
   Мы начинаемъ читать. Каждая прочитанная глава запивается кумызомъ, а за кумызомъ слѣдуетъ легкая прогулка. Въ жаркіе дни комары рѣшительно не даютъ покоя: лѣзутъ въ ротъ, въ носъ, жужжатъ и вообще безобразничаютъ, точно пьяные отъ этого чуднаго лѣтняго дня.
   Иногда беру двустволку и начинаю подкарауливать ястребовъ. Боръ служитъ для нихъ прекраснымъ гнѣздомъ. Случалось не одинъ разъ "промазать", но одинъ хищникъ попался-таки: онъ такъ хорошо выплылъ надъ синимъ окномъ между вершинами сосенъ и комомъ свалился къ моимъ ногамъ.
   -- Ястребка порѣшили, -- проговорилъ за мной старческій голосъ.
   -- Да.
   -- Много ихъ здѣсь, варнаковъ. И сколько они этихъ утятъ изводятъ -- страсть. Цыплятъ тоже воруютъ на половину...
   -- Что же ихъ не стрѣляете?
   -- Кому ихъ стрѣлять-то?... Мы-то не здѣшніе, значитъ, будемъ, троицкіе мѣщане, а козаки самый проваленный народъ. Прямо нужно сказать...
   Передо мной стоялъ ветхій, сгорбленный старичокъ; синяя пестрядинная курточка была перехвачена ремешкомъ, разношенная войлочная шляпа лѣзла на лобъ, а изъ-подъ нея пытливо глядѣли слезившіеся сѣрые глазки. Разная охотничья снасть болталась на поясѣ, а дрянное тульское ружье служило вывѣской грознаго лѣснаго сторожа. Старичокъ присѣлъ на пенекъ, понюхалъ табаку изъ берестяной тцвлинки, чихнулъ и, щурясь отъ солнца, заговорилъ:
   -- Маета одна -- вотъ какая наша жисть... Боръ-то, выходитъ, козачій, а стережемъ его мы, троицкіе, потому козакамъ нельзя ничего довѣрить: до послѣдняго сучка все упятятъ на промысла. Лѣсу-то въ степѣ нѣту, ну, имъ любопытно... Сперва-то сами караулили, да плохой толкъ: караульные же и воровали лѣсъ. А какъ начальство узнало, сейчасъ насъ поставили... Такая битва была, ну, а теперь ничего. Застрѣлить грозились...
   Этотъ лѣсникъ проходилъ мимо насъ каждый день и каждый день жаловался на козаковъ, какъ и козаки въ свою очередь жаловались на лѣсниковъ.
   -- А дома-то вамъ не у чего жить, дѣдушка?-- спрашивала М.
   -- Какое наше житье? Извѣстно -- мѣщанское положеніе... Ни тебѣ земли, ни какого угодья, а пропиталъ добывай, какъ знаешь. Разѣ можно насъ сравнять съ козачишками? Имъ, подлецамъ, по 15 десятинъ на душу отъ казны идетъ, да еще сколько несчитанной наберется. Уйма земли, одно слово. А они што дѣлаютъ? Съ голоду помираютъ на угодьѣ-то на своемъ. Да... Взять хоша Егорыча,-- вы у Егорыча на фатерѣ стоите?... Ну, такъ этотъ Егорычъ по веснѣ нонѣ хвалился: "Я, гритъ, земли на шесть солковыхъ продалъ!" Это по три гривны за десятину въ ренду, значитъ, сдалъ демаринскимъ. Всего-то причитается двадцать десятинъ... У него, значитъ, своехъ 15 десятинъ, да на сынишку записали ему тоже 15 -- вотъ онъ и торгуетъ. Четверть водки выставилъ станичнымъ старикамъ,-- ну, они сейчасъ ему душу лишнюю и дали. А остальныя 10 десятинъ про себя оставляетъ: подъ пашней десятины три, въ пару три, а четыре коситъ. Это ужь самый богатый у нихъ... Да на этакой землѣ стонъ бы стоялъ, а онъ своихъ шесть солковыхъ считаетъ. Такъ, зря землю содержатъ...
   -- Бѣдно живутъ?
   -- Страсть бѣдно! Во всей-то станицѣ наберется дома три, въ которыхъ отъ хлѣба до хлѣба дотянутъ. А все отъ лѣности отъ ихней, отъ козачьей... Лежатъ по станицамъ, какъ жернова.
   Въ Михайловку мы возвращались на закатѣ. Кумызъ располагаетъ къ простудѣ, поэтому нужно во-время уходить отъ вечерней сырости.
   

VI.

   -- Въ субботу въ Кочкарѣ базаръ...-- по обыкновенію, нерѣшительно заявляетъ Андронычъ.-- Овса конямъ надо купить, тоже вотъ насчетъ провизіи, а въ Кочкарѣ все есть.
   -- Что же, ѣдемъ.
   Раннимъ утромъ въ субботу мы ѣхали вдвоемъ въ Кочкарь. Сначала дорога шла ровнымъ мѣстомъ. Въ сторонѣ паслись стада коровъ и табунъ киргизскихъ лошадей. Киргизка-дѣвушка ловко гарцовала въ мужскомъ сѣдлѣ, сбивая въ кучу разбѣгавшихся лошадей длиннымъ тонкимъ шестикомъ съ арканомъ. Эта амазонка тряслась въ сѣдлѣ по цѣлымъ днямъ.
   -- Эвонъ ихніе коши!-- указалъ Андронычъ на зады Михайловки, гдѣ точно присѣли къ землѣ два коша.-- Это пастухи живутъ. Бѣдные-разбѣдные кыргызы. Наши-то чиновники не могутъ сами скотину пасти, такъ вотъ и нанимаютъ кыргызовъ, а тѣ вонъ дѣвку морятъ... Помотайся-ко день-то деньской въ сѣдлѣ, милая: это и мужику въ пору. Нарродецъ!
   Въ верстѣ отъ Михайловки, на берегу той же безыменной гнилой степной рѣченки, точно вросла въ землю бѣдная деревушка Секлетарка; въ трехъ верстахъ разсыпала свои домики Демарина, сравнительно большая деревня, дворовъ въ двѣсти, если не больше. Обѣ эти деревни были "господскія", т.-е. помѣщичьи, и теперь среди окружавшаго ихъ козачьяго приволья испивали горькую чашу безземельнаго существованія, потому что съ даровымъ надѣломъ не далеко ускачешь. Въ базахъ козаковъ демаринцы и секлетарцы были просто "мужики", которымъ и Богъ велѣлъ бѣдовать. Впрочемъ, поддержкой для Демариной служилъ винокуренный заводъ нашего уральскаго магната А. К. Поклевскаго-Козеллъ. Наша степная рѣчка-гнилушка соединилась въ Демариной съ другою такою же гнилушкой и образовала довольно красивый прудокъ. Пониже пруда красовалась на берегу "винная фабрика", а напротивъ выросъ цѣлый порядокъ хорошихъ барскихъ домовъ съ громадными службами, пристройками и разною хозяйственною городьбой. Видимо, служащимъ г. Поклевскаго живется не дурно. Тутъ же открывалось цѣлое "заведеніе" для производства кизяка, какимъ отапливалась винная фабрика. Ничего грустнѣе, кажется, представить себѣ нельзя, какъ эту выдѣлку кизяка. Вездѣ навалены кучи навоза, а потомъ особый навозный токъ, по которому гоняютъ лошадей. Когда этимъ путемъ обыкновенный навозъ превращается въ отвратительную навозную жижу, ей даютъ немного "захряснуть", т.-е. сгуститься, и потомъ уже лѣпятъ правильной формы навозные кирпичи. Когда эти кирпичи просохнутъ, кизякъ получается въ своей окончательной формѣ. Вотъ конечный результатъ безжалостнаго истребленія лѣсовъ, и мы убѣждены, что наши уральскіе заводчики въ недалекомъ будущемъ доведутъ и себя, и трехмилліонное уральское населеніе вотъ до такого же кизяка...
   Отъ Михайловки до Демариной идетъ сплошь нашъ сосновый боръ, а за Демариной тянется смѣшанный лѣсъ, принадлежащій уже г. Поклевскому. Тамъ и здѣсь, наученные горькою нуждой, хозяева берегутъ каждое дерево, какъ зѣницу ока. Около Демариной въ двухъ мѣстахъ торчали такіе же бѣдные копіи, какъ и у Михайловки: послѣдніе представители захудавшей "орды" влачили здѣсь самое жалкое существованіе. Впрочемъ, у одного изъ демаринскихъ киргизовъ, какъ говорили, былъ хорошій кумызъ, что впослѣдствіи вызвало цѣлое возмущеніе противъ Баймагана. Кто-то изъ кумызниковъ распустилъ слухъ, что Баймаганъ разбавляетъ свой кумызъ простымъ коровьимъ молокомъ или даже водой, а поэтому часть кумызниковъ перешла къ демаринскому киргизу, а другая къ дальнимъ кошамъ, которые виднѣлись изъ Михайловки на самомъ горизонтѣ. Мы до конца сезона оставались вѣрноподданными Баймагана и, сравнивая его кумызъ съ кумызомъ другихъ киргизовъ, не находили ничего подозрительнаго. Во главѣ этого движенія противъ Баймагана, если не ошибаюсь, стоялъ неугомонный Иванъ Васильевичъ, который, въ качествѣ испытаннаго кумызника, считалъ себя спеціалистомъ въ этомъ дѣлѣ.
   Отъ Демариной дорога идетъ сначала въ соснякѣ, а потомъ въ гору прекрасною березовою рощей. Съ этого пригорка открывается широкая степная панорама, которая уходитъ изъ глазъ слегка волнистою линіей.
   -- Эвонъ промысла-то вправо,-- замѣтилъ Андронычъ, указывая кнутовищемъ на облачко дыма, прятавшееся за широкимъ холмомъ,-- а прямо Кочкарь... Вонъ въ лощинѣ спряталась деревушка: это и есть Кочкарь. Народу-то сколько со всѣхъ сторонъ претъ на базаръ...
   Съ нашей возвышенности, дѣйствительно, было отлично видно, какъ по незамѣтнымъ для глаза проселкамъ катились въ Кочкарь телѣги, ѣхали вершники и медленно тащились пѣшеходы. Можно было только удивляться такому сильному движенію, тѣмъ болѣе, что самъ Кочкарь издали казался какимъ-то вороньимъ гнѣздомъ, и только каменная церковь бѣлѣла подъ утреннимъ солнцемъ, какъ свѣча. Мы начали обгонять телѣгу за телѣгой, пріисковыя таратайки и "лопотавшихъ" пѣшкомъ бабъ съ узелками.
   -- Эй, умница, садись, довеземъ,-- шутилъ Андронычъ, обгоняя какую-то долговязую козачку.
   -- И то подсадили бы.
   -- Говорятъ: садись... верхомъ.
   -- О, штобъ тебѣ гужомъ подавиться!
   Андронычъ доволенъ своею извощичьею шуткой и повторяетъ ее нѣсколько разъ, получая въ обмѣнъ отборныя ругательства. Мы быстро подкатились по мягкому черноземному проселку къ мѣсту нашего слѣдованія. Подъ самымъ селомъ въ ложкѣ копошились старатели, перемывавшіе старые отвалы; у въѣзда стояло нѣсколько кошей. Село оказалось небольшое, но оно точно было залито народомъ. Мы хотѣли по главной улицѣ проѣхать прямо на почту, но путь былъ загороженъ телѣгами съ овсомъ, мукой и разнымъ другимъ товаромъ. Толпа въ нѣсколько тысячъ человѣкъ буквально запрудила все и, чтобы попасть на почту, намъ пришлось объѣхать село.
   -- Одначе, здорово народу понаперло...-- вслухъ разсуждалъ Андронычъ, успѣвшій поругаться съ встрѣчными телѣгами.-- Какъ въ котлѣ кипитъ народъ. Вотъ тебѣ и Кочкарь... ловко!
   Нужно сказать, что, дѣйствительно, картина получалась совершенно неожиданная, несмотря на то, что Кочкарь не сходилъ съ языка за послѣднюю недѣлю: "въ Кочкарѣ все добудемъ", "только до Кочкаря доѣхать", "это, вѣдь, не въ Кочкарѣ" и т. д. Я ожидалъ встрѣтить бойкій степной Торжокъ, но дѣйствительность далеко превосходила все, видѣнное до сихъ поръ: крошечное сельцо просто было затоплено народомъ. Главный контингентъ базарной публики составляли рабочіе съ промысловъ, которые явились сюда для закупокъ и, главное, чтобы погулять. Каждый промысловый грошъ пѣлъ здѣсь пѣтухомъ... До почты мы кое-какъ добрались. Она помѣщалась въ двухъэтажномъ деревянномъ домѣ. Въ конторѣ набралось нѣсколько человѣкъ того особеннаго склада, которыхъ создаетъ бойкая промысловая жизнь: ни къ настоящему заправскому купцу его не примѣнишь, ни къ чему другому, а такъ -- самъ по себѣ человѣкъ, который занимается собственными дѣлами. Одинъ получалъ деньги, другой отправлялъ заказное письмо, третій сидѣлъ въ уголкѣ и съ дѣловымъ, видомъ просматривалъ какую-то "вѣдомость", какъ называютъ здѣсь газеты. Молодой, бѣлокурый почтовый чиновникъ держалъ себя съ большимъ гоноромъ и, отвѣтивъ на всѣ запросы и требованія, обратился къ какому-то оборванцу, переминавшемуся у печки:
   -- Ну, такъ какъ, Ефимъ?
   -- Дай гривенничекъ... охъ, смерть моя!-- бормоталъ оборванецъ, отмахиваясь руками.
   Почтмейстеръ медленно раскурилъ папиросу, покрутилъ усы и заговорилъ какимъ-то проповѣдническимъ тономъ:
   -- Ефимъ, а что въ Писаніи-то сказано объ образѣ и подобіи Божіемъ, а?... Гдѣ у тебя образъ-то Божій? Посмотри ты на себя, на рожу на свою, а ты: "дайте гривенничекъ".
   -- Заслужу, ей-Богу... а-ахъ, Ббоже ммой!...
   Этотъ назидательный разговоръ неожиданно закончился тѣмъ, что Ефимъ вдругъ изъ смиреннаго тона перешелъ въ азартъ и принялся ругаться.
   -- Я тебѣ покажу подобіе... я...
   Это былъ типичный представитель промысловой, золотой роты, которая по субботамъ осаждала въ Кочкарѣ всѣ кабаки. Очутившись на базарѣ, мы могли наблюдать цѣлую толпу такихъ пріисковыхъ Ефимовъ -- пьяныхъ, оборванныхъ, ругавшихся. Одинъ шелъ буквально съ голою спиной: отъ рубахи оставались одни рукава, воротъ и передъ, а остальное все изгорѣло или было вырвано. Андронычъ только разводилъ руками и повторялъ: "ловко... а-ахъ ловко!"
   О Кочкарѣ (полная форма -- Кочкарскій отрядъ, т.-е. средоточіе какой-то козачьей власти) можно сказать безъ преувеличенія, что онъ цѣликомъ представляетъ одинъ сплошной базаръ и, нужно отдать справедливость, прекрасный базаръ. Сотни деревянныхъ лавченокъ сбились въ нѣсколько отдѣльныхъ кучекъ, и центръ стали занимать уже настоящіе магазины. Выросъ цѣлый каменный корпусъ изъ такихъ магазиновъ съ желѣзными дверями, массивными желѣзными рѣшетками въ окнахъ и каменными крылечками; въ нихъ полный выборъ всего, чего душа проситъ, начиная отъ краснаго товара, чаевъ, разной галантереи и кончая сапогами, скобянымъ товаромъ и винами. Мы нашли даже керосиновую кухню. Такіе уѣздные города, какъ Златоустъ, могутъ справедливо завидовать бойкой кочкарской торговлѣ. Былъ даже особый мясной рядъ, гдѣ торгъ вели и въ лавкахъ, и въ досчатыхъ балаганахъ, и прямо съ возовъ.
   -- Андронычъ, хочешь въ кузницу?-- предлагалъ я,-- мы называли кузницей кабакъ.
   -- Подковать безногаго щенка?-- ухмыльнулся Андронычъ и на всякій случай почесалъ въ затылкѣ.-- Чего-то ровно не манитъ... Цѣлую недѣлю не принималъ: какъ сталъ кумызъ пить, отъ водки сразу отшибло.
   Поломавшись для приличія, Андронычъ подвернулъ къ кабаку, и я остался одинъ. Мнѣ хотѣлось потолкаться именно въ. этой толпѣ и прислушаться къ ея говору. Остановиться такъ, зря -- было неловко и вызвало бы въ публикѣ извѣстное недоразумѣніе, а теперь рѣшительно никто не обращалъ на меня вниманія. Кого тутъ не было: козаки въ своихъ студенческихъ фуражкахъ съ синимъ околышемъ, пріисковые рабочіе, крестьяне, киргизы, цыгане и т. д. Улица была заставлена сплошь телѣгами. Могли проѣзжать только цыгане, галдѣвшіе больше другихъ. У стѣнки кабака золотая рота играла въ орлянку, въ двухъ мѣстахъ шла азартная мѣна лошадьми, въ третьемъ двѣ цыганки наговаривали подгулявшему старику-крестьянину.
   -- И все ты врешь, все врешь!...-- заплетавшимся языкомъ повторялъ старикъ, пошатываясь.
   -- А есть у тебя на сердцѣ думка...-- цыганскимъ речитативомъ пѣвуче наговаривала черноволосая гадалка.
   -- Вѣррно!... Есть думка...
   -- А еще есть у тебя человѣкъ, который въ глаза тебѣ смотритъ... А бойся ты этого человѣка,-- свой ворогъ хуже чужаго. Стоишь ты у кабака, а думка у тебя не въ кабакѣ -- далеко твоя думка...
   -- Вѣррно!
   Перемѣнивъ тонъ, цыганка жалобнымъ голосомъ закончила свой обычный цыганскій припѣвъ:
   -- Позолоти рученьку... пожалѣй цыганеночка черномазенькаго... Для души для своей постарайся!...
   -- Опять врешь!-- опомнился разомлѣвшій было старикъ.
   -- Сердца ты своего не знаешь: золотое твое сердце... Крутъ ты сердцемъ, а отходчивъ. Рученьку позолоти... отъ своего счастья не отпирайся...
   -- Наводненіе народу...-- почтительно проговорилъ какой-то неизвѣстный господинъ, подходя къ моему экипажу.-- Вы съ промысловъ?
   -- Нѣтъ, кумызникъ.
   -- А!-- нерѣшительно протянулъ незнакомецъ.-- Такъ-съ... А я такъ и подумалъ, что съ промысловъ. Издалека будете?
   Безцеремонность такого разговора объяснялась тѣмъ, что незнакомецъ не повѣрилъ въ мое кумызничество и по городскому костюму, вѣроятно, заподозрилъ во мнѣ скупщика краденаго золота,-- этихъ послѣднихъ въ Кочкарѣ достаточно.
   -- Удивительно вамъ смотрѣть на нашъ Кочкарь?-- умильно продолжалъ незнакомецъ, подробно сообщившій на всякій случай и собственный адресъ.-- Какъ на пожаръ сбѣгается народъ сюда по субботамъ, а все золото подымаетъ... Былъ у насъ тутъ дьяконъ, такъ онъ какія деньги нажилъ на золотѣ: счастье человѣку привалило. Да-съ... Пять лѣтъ назадъ что такое Кочкарь былъ? Деревня и больше ничего, а теперь въ томъ родѣ, какъ американскіе Соединенные Штаты... Помилуйте-съ, тоже и мы почитываемъ разныя вѣдомости. Вотъ въ Австраліи золотишко тоже открыли... А позвольте узнать, чѣмъ вы занимаетесь?... Обязанность какая у васъ, напримѣръ, въ городѣ?...
   Вернувшійся изъ кабака Андронычъ во-время прервалъ это интересное знакомство съ любопытнымъ кочкарскимъ обывателемъ. Обратно мы поѣхали тоже объѣздомъ, кругомъ села, потому что улица, попрежнему, была загорожена сплошными рядами телѣгъ.
   -- Вотъ такъ Кочкарь... ну, ловко!-- повторялъ Андронычъ, запрятывая бутылку съ водкой за пазуху.-- Какъ въ Пасху народъ развернулся... Ловко!... Розговѣнье!...
   На обратномъ пути мы начали обгонять телѣги, катившіяся уже домой. Пьяные мужики лежали на днѣ, какъ телята, а лошадьми правили бабы. Это обыкновенная картина патріархальнаго возвращенія съ праздника... Было часовъ около десяти утра и въ воздухѣ начиналъ чувствоваться лѣтній зной.
   -- До жары поспѣемъ домой,-- говорилъ Андронычъ, погоняя лошадь.-- Вотъ такъ Кочкарь... ловко!...
   Какая-то забубенная пріисковая голова, мотавшаяся въ телѣгѣ, хрипло напѣвала:
   
   Отчего машина ходить?
   Машинистъ іе заводитъ...
   
   А кругомъ было такъ чудно хорошо, надъ головой висѣло такое глубокое небо, такъ весело звенѣли въ воздухѣ невидимые жаворонки, изъ степи наносило такимъ теплымъ ароматомъ точно курившейся благовоніями земли...
   

VII.

   Наша жизнь "на кумызѣ" шла своимъ порядкомъ -- день за днемъ, недѣля за недѣлей. Лѣто выдалось сѣренькое. Постоянно перепадали дожди, и особеннаго, настоящаго степнаго жара мы совсѣмъ не чувствовали. Тѣ же поѣздки по утрамъ къ Баймагану, потомъ прогулка въ бору, кумызъ и т. д. Собственно говоря, время катилось незамѣтно, и если въ чемъ чувствовалось нѣкоторое лишеніе, такъ это въ свѣжей газетѣ,-- сказывалась городская привычка къ послѣднимъ новостямъ и печатной бумагѣ. Но въ отсутствіи газетъ была и своя хорошая сторона, именно время отъ времени полезно отрѣшиться отъ всякой текущей злобы русскаго дня, отъ тѣхъ искусственныхъ интересовъ, которые такъ настойчиво навязываетъ столичная пресса скромному провинціальному читателю,-- вообще, отдохнуть и развязаться съ тѣмъ строемъ мелкихъ ежедневныхъ привычекъ, которыми незамѣтно опутывается каждое существованіе.
   Не хочу я знать ничего ни о Болгаріи, ни о послѣднемъ концертѣ Софіи Ментеръ, ни о "звѣрскомъ преступленіи", которое непремѣнно совершается въ разныхъ весяхъ и градахъ, ни о паденіи русскаго рубля, ни о видахъ на урожай, которые къ осени всегда оказываются невѣрными, ни о закатывающихся и восходящихъ свѣтилахъ всероссійскаго хищенія, ни даже о самомъ Львѣ Толстомъ, который кладетъ печь своими руками какой-то убогой старушкѣ,-- ничего не хочу знать... Наваливается по временамъ чисто-кумызная лѣнь, и мысль сосредоточивается на томъ, что видятъ глаза. Это почти растительное существованіе, когда обычная напряженность нервной дѣятельности смѣняется тупымъ покоемъ: я просто ничего не хочу знать... Вонъ ростетъ же степная трава, и я желаю существовать такъ же, погружаясь въ дремоту сладкой степной лѣни. Кстати, два слова о травѣ... Какая она здѣсь отличная, эта трава: такъ и претъ изъ благодатнаго чернозема. Это настоящее зеленое травяное царство, съ которымъ вмѣстѣ выросла и сложилась неумирающая культура. Если есть цивилизація хлѣбныхъ злаковъ, какъ рисъ, пшеница, рожь, ячмень, то есть и цивилизація травы,-- самая древняя цивилизація, окутанная поэтическою дымкой. Если съ каждымъ ржанымъ колосомъ ростетъ извѣстная "власть земли", то здѣсь еще большая "власть земли" ростетъ прямо съ травой: тамъ нуженъ извѣстный уходъ, хозяйственный обиходъ, а здѣсь все дѣлается само собой. Будетъ трава, будетъ и скотъ, а со скотомъ живъ будетъ и человѣкъ. Тамъ нужны усилія, трудъ, хозяйственныя соображенія, сложная организація и всевозможныя приспособленія, а здѣсь -- Аллахъ великъ: если не родится трава и съ голоду передохнетъ скотъ, все-таки, Аллахъ великъ. Пусть вся Европа судорожно трясется со всѣми чудесами своей цивилизаціи, пусть дымятъ кирпичныя и желѣзныя трубы, пусть гремятъ машины, пусть вертятся милліоны колесъ, валовъ и шестерней, -- здѣсь мирно пасутся на зеленомъ просторѣ табуны степныхъ лошадей, стада курдючныхъ овецъ, и жизнь катится такъ же тихо, какъ сонная вода степныхъ рѣченокъ. Вѣдь, дороже всего покой,-- то состояніе, когда человѣкъ чувствуетъ себя самимъ собой и не болитъ каждымъ наступающимъ днемъ, не выбивается изъ силъ и не сходитъ съ ума отъ собственныхъ успѣховъ. Изъ этого степнаго покоя и лѣни выростали страшныя историческія катаклизмы, какъ пожаръ вотъ этой самой степной травы,-- лилась рѣками кровь, горѣли селенія, разрушались цѣлыя царства, а потомъ опять покой, поэтическая лѣнь и полусонныя грезы.
   Какая другая цивилизація изобрѣла что-нибудь хотя приблизительно похожее на кумызъ, этотъ символъ равновѣсія тѣлесныхъ и душевныхъ силъ? Ни одна! Есть вино, пиво, водка, опіумъ, но все это еще только сильнѣе разстраиваетъ и безъ того поднятаго на дыбы человѣка. Божественный напитокъ -- этотъ кумызъ и, можетъ быть, ничто такъ не успокоиваетъ нашу цивилизованную нервность, суету мысли и вѣчныя судороги чувства... Невольно переношусь къ тѣмъ тысячамъ страдальцевъ, которые "не находятъ мѣста" и добиваютъ себя окончательно какимъ-нибудь "одобреннымъ медицинскимъ департаментомъ" самымъ вѣрнымъ средствомъ. Даже совѣстно дѣлается, когда встаютъ передъ глазами всѣ эти труженики и жертвы великой цивилизаціи. Чѣмъ платить докторамъ за визиты, чѣмъ переплачивать удесятеренныя аптечныя таксы, чѣмъ шататься по моднымъ курортамъ и сомнительнымъ "водамъ", не лучше ли "взять лѣто" гдѣ-нибудь въ степи и дѣйствительно отдохнуть душой и тѣломъ?... Я говорю о томъ, когда можно и слѣдуетъ предупредить болѣзни, а не о томъ, когда доктора, чтобы отвязаться отъ умирающаго паціента, посылаютъ его умирать куда-нибудь подальше, въ самый патентованный уголокъ, снабженный всякими дипломами и аттестатами. Мы именно не цѣнимъ своихъ богатствъ, которыя вотъ тутъ, сейчасъ подъ носомъ. И чего стоитъ тоже леченіе кумызомъ?-- расколотый грошъ. За мѣсяцъ (пей, сколько можешь) Баймаганъ беретъ отъ 10 до 12 рублей, а дальше въ степи, вѣроятно, еще дешевле. Остается, слѣдовательно, одинъ проѣздъ, стоимость котораго при желѣзныхъ дорогахъ тоже очень невелика: есть оренбургская желѣзная дорога, строится самаро-уфимская, которая, пройдя на Златоустъ, поведетъ въ настоящую степь... Въ степи такъ много приволья,-- всякому найдется уголокъ. Мысленно я уже вижу тысячи больныхъ, которые изъ Россіи перекочевываютъ на лѣто "въ орду", на склоны южнаго Урала, въ Барабинскую степь; но вопросъ, когда это будетъ?...
   Я заношу дословно тѣ мысли и чувства, какія занимали меня, и, перечитывая ихъ на бумагѣ, вижу недовѣрчивую улыбку читателя... Все это мечты, осуществленія которыхъ придется ждать, вѣроятно, еще долго-долго.
   Перехожу къ дѣйствительности, которая черезъ двѣ недѣли кумызничества въ Михайловкѣ была какъ на ладони. Ничего неяснаго или сомнительнаго, хотя кругомъ новый оригинальный бытъ спеціально-козачьяго существованія. Егорычъ, нашъ хозяинъ, всегда дома, всегда ничего не дѣлаетъ и всегда ругается: увидитъ свинью -- свинью обругаетъ, подвернется сынишка, корова, жена -- ихъ обругаетъ, а то просто бродитъ по двору и ругается въ пространство. Андронычъ сидитъ на крылечкѣ, вертитъ изъ сѣрой бумаги свои цыгарки, куритъ, сплевываетъ и презрительно улыбается.
   -- Ну, такъ какъ насчетъ травы, Егорычъ?-- лѣниво тянетъ онъ свою безконечную канитель.-- Брательникъ-то твой грозится... Раньше коней обѣщалъ пристрѣлить, а теперь самого, говоритъ, изувѣчу...
   -- Братъ?... Да я... Мнѣ плевать на брата -- вотъ и весь сказъ,-- ругается Егорычъ съ обычнымъ азартомъ.-- Послѣ отца мы съ нимъ раздѣлились... На, говоритъ, тебѣ домъ, только до смерти корми мать. Разѣ я виноватъ, што она черезъ шесть недѣль померла? Конешно, брату обидно, потому, все-таки, значитъ, домъ...
   Иногда завертывалъ какой-то таинственный "сусѣдъ", тоже козакъ. Онъ приходилъ въ полушубкѣ и валенкахъ, усаживался на крылечко съ трубочкой, долго молчалъ и, выждавъ моментъ, говорилъ:
   -- Егорычъ, а Егорычъ...
   -- Ну тебя къ чорту!
   -- Нѣтъ, ты послушай: ежели ударить ширпъ подъ Темировымъ -- царство... Богатимое золото, сказываютъ. А то вотъ теперь маемся, жидель моемъ... Егорычъ, а?...
   -- Уйди, грѣхъ!
   -- Царство, говорю. Айда поширпуемъ... Вонъ у брата, сказываютъ, хорошо робятъ.
   -- Сказывай!... Много выробливаете, да только домой не носите.
   -- А ты какъ думаешь? Вечоръ былъ двугривенный, думалъ съ нимъ украдиться, такъ нѣтъ, вырвало... Подъѣхали міясскіе старатели,-- ну, и въ кабакъ.
   Всѣ эти подходы подъ богатство Егорыча вызывали въ Андронычѣ какое-то уязвительное настроеніе. Выслушавъ разговоры о золотѣ подъ Темировымъ, онъ вступался въ бесѣду самъ:
   -- Живете вы чиновниками, а вотъ церкви не можете выстроить,-- разѣ это порядокъ? Какая-то часовня, да и ту вамъ Поклевскій выстроилъ. Такъ я говорю?
   -- Это ты вѣрно... Дай-ко въ самъ дѣлѣ цыгарку подержать?
   -- Ну, ничего у васъ нѣтъ и лѣзете вы своимъ рыломъ прямо золото искать, а земля пустуетъ.
   -- Неурождай у насъ, народъ больно подшибся,-- третій годъ земля не родитъ.
   -- Съ чего она вамъ будетъ родить, коли на два вершка глубины пашете? Разѣ такъ пашутъ? Эхъ, вы!... Вотъ живемъ двѣ недѣли, а еще вашей работы не замѣчали. Дай-ко экую-то землю да настоящему крестьянину... На готово вы тутъ всѣ осатанѣли. Поглядѣли бы, какъ по другимъ протчіимъ мѣстамъ народъ у настоящей неродимой земли бьется, а у васъ золото на умѣ. Бить васъ некому, вотъ въ чемъ главная причина...
   -- А ты бы въ козакахъ послужилъ, тогда бы не то запѣлъ.
   -- Какая ваша служба? Въ пять лѣтъ на три мѣсяца съѣздите -- вотъ и вся служба.
   -- А муниція? Вонъ новая форма на шашку вышла въ Оренбургѣ, дыру начальство велѣло просверлить въ рукояткѣ,-- ну, я къ слесарю, а слесарь: полтора солковыхъ... И отдалъ. Это какъ, по-твоему?
   Въ подтвержденіе своихъ словъ Егорычъ вытаскиваетъ изъ чулана всю козачью аммуницію и тычетъ Андронычу прямо въ носъ продыравленною шашкой. "Сусѣдъ" поддерживаетъ его и къ случаю опять начинаетъ тянуть душу: "Эхъ, ударить бы ширпъ подъ Темировымъ -- царство!"
   Въ Андронычѣ сказывался бывалый человѣкъ, который успѣлъ произойти все: бѣгалъ поваренкомъ на пароходѣ, работалъ огненную работу на какомъ-то заводѣ, наконецъ, пахалъ, пока окончательно не пристроился въ городѣ извощикомъ. Въ немъ, несмотря на всѣ эти формаціи, оставалась крѣпкая вѣра въ землю, въ пашню, а все остальное шло такъ себѣ,-- мало ли народу околачивается около господъ, на фабрикахъ, на пароходахъ, на желѣзной дорогѣ? Настоящее, крѣпкое, все-таки, оставалось тамъ, въ деревнѣ. Съ этой точки зрѣнія онъ и смотрѣлъ на измотавшихся козаковъ, которые голодали среди своего нетронутаго земельнаго богатства. Такъ же смотрѣлъ на нихъ лѣсникъ, троицкій мѣщанинъ, какъ и всѣ эти бѣдовавшіе обитатели Демариной, Секлетарки и Житарей. Дѣйствительно, обстановка козачьяго существованія была самая возмутительная: или они ничего не дѣлали, какъ нашъ Егорычъ, или отъ своей земли бѣжали "ширповать" на промысла, какъ его "сусѣдъ".
   Всего интереснѣе, какъ проявлялась энергія этихъ замотавшихся "чиновниковъ" передъ праздникомъ, когда самъ собой возникалъ вопросъ о выпивкѣ. Денегъ нѣтъ, и негдѣ ихъ взять, а выпить нужно, потому что праздникъ. Съ вечера начинались таинственныя совѣщанія гдѣ-нибудь на заваленкѣ, у кабака, на задворкахъ. Но результатъ былъ одинъ -- сдать землю подъ гуртъ: изъ степи прогоняли на Уралъ гурты курдючныхъ барановъ и послѣ длиннаго перехода гуртовщики нагуливали жиръ на дешевыхъ козачьихъ земляхъ. Парламентеромъ являлся Баймаганъ или его зять и начиналась та же дипломатическая путаница, какъ съ травой Андроныча. Спорили, торговались, запрашивали и по первому задатку пропивали землю за грошъ. Но къ поспѣвавшему сѣнокосу явился другой источникъ такой праздничной выпивки.
   -- Ловить житарей будемъ...-- таинственно сообщалъ Егорычъ наканунѣ одного праздника.-- Они господскіе, земли у ихъ по три осьмины на душу,-- ну, они къ намъ траву и ѣздятъ косить. А мы будто не видимъ: коси себѣ на здоровье. Косятъ-косятъ, а подъ праздникъ мы ихъ и накроемъ: коней отымемъ, косы тоже,-- выкупай!... Вотъ мы и съ праздникомъ.
   Все это не было выдумкой, и мы скоро имѣли удовольствіе присутствовать на такомъ козачьемъ праздникѣ. Во дворѣ набралось человѣкъ десять козаковъ, пьяныхъ бабъ, и поднялся такой ураганъ непечатной ругани, что даже Андронычъ былъ сконфуженъ. Пьяные козаки, угощавшіеся на счетъ пойманныхъ "житарей", пѣли свои козацкія пѣсни или искаженные номера рыночныхъ пѣсенниковъ.
   Поспѣвшія ягоды вызвали на сцену маленькихъ эксплуататоровъ, которые старались выжать изъ кумызниковъ свою долю. Козачья дѣтвора осаждала съ утра. Возникла безпощадная конкурренція, а спросъ былъ совершенно ничтоженъ: кумызникамъ ѣсть ягоды и зелень вообще не полагается. Исключеніе представляли только я и М.: несмотря на запрещеніе, мы исправно ѣли спѣлую прекрасную землянику и ничего дурнаго не испытывали. Съ ребятами конкуррировали двѣ сироты-козачки, у которыхъ просто совѣстно было не купить.
   -- Обратите вниманіе на дѣтей,-- говорила М., выпоражнивая чайныя блюдечки съ ягодами,-- ни одного красиваго или типичнаго личика... Да и во всей станицѣ его не найдете: это какое-то общее вырожденіе, особенно по сравненію съ заводами или самыми простыми крестьянскими деревнями.
   Полная безцвѣтность оренбургскаго козачьяго типа, дѣйствительно, бросалась въ глаза, и долговязый Аника, возившій кумызъ, могъ считаться красавцемъ. Особенно низко стоитъ женскій типъ: на цѣлую станицу ни. одной красивой женщины.
   

VIII.

   Въ іюлѣ мы въ видѣ пикника устроили поѣздку на промысла "Кочкарской системы". Иниціаторомъ этой прогулки былъ все тотъ же Иванѣ Васильевичъ. Мы отправились въ двухъ экипажахъ. Двадцать верстъ пути по мягкому черноземному проселку промелькнули незамѣтно. Дорога шла черезъ Демарину. Оставивъ повертку на Кочкарь влѣво, наши экипажи быстро подвигались по холмистой степной равнинѣ, оперенной тощими зарослями только по низинамъ и болотинамъ. Переѣхали въ бродъ какую-то безыменную степную рѣчку и, поднявшись на пригорокъ, увидѣли вдали знаменитые золотые промысла. Воображеніе уже было подготовлено встрѣтить что-то необыкновенное, но дѣйствительность превзошла всякія ожиданія. Представьте себѣ широкую, уходившую изъ глазъ долину, которая сплошь была занята пріисками. Издали можно было замѣтить только изрытую по всѣмъ направленіямъ землю, характерныя пріисковыя постройки, дымившіяся высокія трубы и копошившихся, какъ муравьи, рабочихъ. Работа шла сплошь, потому что вся почва была насыщена драгоцѣннымъ металломъ. По своей грандіозности эти промысла являются въ своемъ родѣ единственною картиной.
   Взрытая весенними ручьями дорога подвела насъ къ первому пріиску. На первомъ планѣ стоялъ громадный деревянный домъ, построенный на широкую ногу, какъ строились въ доброе старое время одни помѣщики. Большими окнами этотъ домъ такъ весело глядѣлъ на промысла и на разстилавшуюся за ними степную даль. На террасѣ показалось бѣлое лѣтнее платье пріисковой дамы.
   -- Надо полагать, Симонова домъ...-- соображалъ Андронычъ, лихо подтягивая свою пару;-- а, можетъ, и Новикова.
   Для меня такъ и остался этотъ домъ неизвѣстнымъ, потому что Иванъ Васильевичъ съ племянникомъ-студентомъ ѣхалъ въ переднемъ экипажѣ.
   Кто въ первый разъ видитъ даже большіе золотые промысла, тотъ неизбѣжно испытываетъ нѣкоторое разочарованіе. Особенно это относится къ нашимъ уральскимъ пріискамъ, разбросаннымъ по логамъ и теченію мелкихъ горныхъ рѣчушекъ. Съ мыслью о золотопромышленности неразрывно соединяется представленіе чего-то грандіознаго, а на дѣлѣ новичокъ видитъ грязныя канавки, ямы, кучи свѣжей земли и на живую руку кое-какъ сгороженныя пріисковыя постройки. Вообще, все такъ мизерно и такъ первобытно, особенно гдѣ работаютъ старатели, а старательскихъ работъ 99%. Промысла Кочкарской системы, наоборотъ, могутъ поразить: это цѣлый городъ, который тянется на десятки верстъ. Горячая работа кипитъ на каждомъ клочкѣ. Тутъ идетъ и добыча жильнаго золота, обставленная довольно сложною техникой, и разработка разсыпнаго съ промывкой на старательскихъ "машертахъ", и новыя развѣдки. Наши экипажи быстро катились мимо оставленныхъ старыхъ работъ, гдѣ торчали одни пеньки и мутная вода стояла въ ямахъ, да кое-гдѣ чернымъ квадратомъ открывалась пасть брошенной шахты. Но тутъ же ставились и новыя работы, и выработанное мѣсто давало опять золото.
   Мы остановились у деревяннаго сарая. Снаружи устроенъ былъ деревянный барабанъ съ коннымъ приводомъ; одна лошадь кружилась у этого ворота, наматывая длинную снасть на барабанъ, точно вытягивала жилы изъ деревяннаго корпуса, куда ползли два каната. Поднимавшаяся съ крыши желѣзная труба говорила о присутствіи паровой машины.
   -- А вонъ и Костя...-- крикнулъ Иванъ Васильевичъ, когда изъ толпы рабочихъ выдѣлился молодой человѣкъ въ охотничьихъ сапогахъ и шведской курткѣ,-- онъ былъ весь въ яркожелтой пріисковой глинѣ.-- Изъ шахты сейчасъ, Костя?
   -- Изъ шахты,-- весело отвѣчалъ Костя, блестя своими темными большими глазами.-- Хотите спуститься?
   -- Спасибо... Мы лучше проѣдемъ къ Гаврилѣ Ермолаичу.
   Костя, второй племянникъ Ивана Васильевича, студентъ Казанскаго университета, въ качествѣ естественника довершалъ здѣсь свое образованіе практикантомъ. Онъ показалъ намъ внутренность корпуса, гдѣ тяжело мололи золотоносный кварцъ чугунные бѣгуны.
   -- А гдѣ шахта?-- спрашивалъ я, оглядываясь кругомъ.
   -- Да вотъ...
   Рабочій открылъ маленькую западню, немного больше квадратнаго аршина, и посовѣтовалъ заглянуть. Разглядѣть тамъ что-нибудь послѣ яркаго дневнаго свѣта было рѣшительно невозможно, кромѣ первыхъ ступенекъ грязной лѣсенки-стремянки. Изъ шахты, какъ изъ погреба, пахнуло тяжелымъ, сырымъ, холоднымъ воздухомъ, а тамъ, въ невѣдомой глубинѣ земныхъ нѣдръ, что-то такое громадное сосало и хрипѣло. Наружный видъ шахты, во всякомъ случаѣ, не имѣлъ ничего внушительнаго, какъ западня любаго подполья или погреба. Паровая машина откачивала изъ шахты воду, а при помощи деревяннаго барабана "выхаживали" на поверхность бадьи съ пустою породой и жилой, т.-е. золотоноснымъ кварцемъ. Въ особомъ отдѣленіи двѣ бабы сортировали добытую породу. Золотоносный кварцъ, плотный или разрушистый, сильно окрашенный желѣзными окисями или съ примѣсями колчедана, тоже не имѣлъ въ себѣ ничего внушительнаго: кварцъ какъ кварцъ, а золота совсѣмъ не видно. Кстати, рабочіе на всѣхъ золотыхъ промыслахъ говорятъ: "скворецъ" или "скварцъ", а вмѣсто колчеданъ -- "колчеганъ". Признанный золотоноснымъ, кварцъ поступаетъ на бѣгуны. Представьте себѣ громадную чугунную сковороду саженъ двухъ въ діаметрѣ. По ней грузно катятся два чугунныхъ колеса и размалываютъ кварцъ въ порошокъ. Вода сносить образующуюся муть на длинный шлюзъ, дно котораго покрыто амальгамированными мѣдными листами. Невидимое золото, такимъ образомъ, улавливается ртутью, а потомъ ртуть выпаривается и "драгой бисеръ" получается въ его настоящемъ видѣ -- яркій, блестящій, какъ желтокъ пасхальнаго яйца. Работа съ амальгамаціей мѣдныхъ листовъ и очищеніе амальгамы съ уловленнымъ золотомъ крайне вредны для рабочихъ, но не легка работа и тамъ, на глубинѣ 20--40 саженъ.
   -- Такъ въ шахту не хотите?-- еще разъ освѣдомился нашъ путеводитель.-- Напрасно... Впрочемъ, впереди еще нѣсколько шахтъ, выбирайте любую.
   -- Я непремѣнно буду спускаться въ шахту, -- энергично заявляла М.-- Помилуйте, быть на промыслахъ и не спуститься въ шахту.
   -- Да, вѣдь, у васъ одышка? Наконецъ, костюмъ...
   -- Все-таки, спущусь, иначе не зачѣмъ было ѣхать.
   По пути мы осмотрѣли еще землянки старателей, приткнувшіяся къ старому отвалу, какъ гнѣзда стрижей. Рабочихъ заставляетъ закапываться въ землю недостатокъ лѣса, который здѣсь особенно чувствуется. Одна землянка, впрочемъ, имѣла вестибюль изъ обыкновенныхъ квартирныхъ дровъ, а другая была устроена уже совсѣмъ роскошно -- съ русскою печью, настоящею дверью, крошечнымъ оконцемъ и даже была раскрашена внутри. Ее строилъ какой-то фотографъ, работавшій теперь на промыслахъ простымъ старателемъ.
   -- А что, несчастій у васъ не бываетъ?-- спрашивалъ я штейгера, который показывалъ разное "жительство".
   -- Какъ не бываетъ!-- бойко отвѣчалъ разбитной пріисковый человѣкъ.-- Севодни утромъ лошадь свалилась въ старую шахту. Едва вытащили, хвостъ оторвала, ногу переломила.
   -- Для чего же тогда тащили?
   -- А татарамъ продали на мясо. Потомъ, на той тамъ недѣлѣ одинъ рабочій тоже въ шахту сверзился, съ тридцатаго аршина сорвался. Счастье его, что вода внизу была... Ну, ничего, самъ вылѣзъ. "Больно холодная, говоритъ, вода".
   -- Значитъ, остался живъ?
   -- Ничего, слава Богу. Только на другой день жаловался што пятки болятъ. Тоже вотъ по веснѣ одинъ ребенокъ свалился въ дудку {Такъ называютъ круглыя шахты, которыя дѣлаютъ иногда зимой.}, да нашли во-время -- живехонекъ.
   Въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ шахты стояла громадная казарма для рабочихъ "кондратныхъ", "ходившихъ у машины" мелкихъ служащихъ и разной другой пріисковой челяди.
   Мы двинулись дальше и по пути осмотрѣли еще одну шахту, только недавно заложенную, т.-е. осмотрѣли то, что быя наверху. По сторонамъ безъ конца тянулись давно брошенныя и новыя выработки, ворота надъ шахтами, старательскія "натерты", канавы, прудки, кучки свѣжей земли и живописныя группы пріисковыхъ рабочихъ, пестрившихъ картину. Много здѣсь околачивалось пріисковаго люда, именно тѣхъ золоторотцевъ, которые по субботамъ въ Кочкарѣ ставили ребромъ свои послѣдніе гроши. Золотые пріиски создаютъ подвижную рабочую массу, которая навсегда отрывается отъ своего дома и кочуетъ по промысламъ изъ года въ годъ. Главный контингентъ промысловыхъ рабочихъ даютъ уральскіе горные заводы, гдѣ населеніе осталось безъ земельнаго надѣла, такое же безземельное городское мѣщанство, козаки, "господскія" деревни и разная орда. Замѣчательно, что на промыслахъ Кочкарской системы лучшими рабочими считаются казанскіе татары, которые бредутъ въ Оренбургскую губернію изъ Лаишевскаго уѣзда,-- прежде всего, это трезвый народъ, а это одно уже выдвигаетъ ихъ изъ пьяной золотой роты.
   Верстахъ въ пяти отъ главнаго центра промысловъ изъ-за мелкой березовой заросли выглянули шатровыя крыши какого-то строенія. Ближе это оказалось сплошнымъ рядомъ всевозможныхъ построекъ, слившихся въ одно; недоставало только общей крыши. Мы въѣхали сначала на какой-то задній дворъ, на которомъ, какъ гдѣ-нибудь на большой почтовой станціи, рядами стояли дорожные экипажи, роспуски, телѣги и просто пріисковыя таратайки; громадная людская и цѣлый рядъ конюшенъ говорили о большомъ хозяйствѣ. За первымъ слѣдовалъ второй дворъ, уже чистый, и наши экипажи остановились у подъѣзда большаго дома, устроеннаго съ довольствомъ настоящаго барства.
   -- Гаврило Ермолаичъ дома?
   -- Дома-съ.
   Самъ хозяинъ появился на крыльцѣ и началъ приглашать насъ къ себѣ. Это былъ среднихъ лѣтъ красивый господинъ, плотный и свѣжій; умное типичное лицо, обрамленное темною окладистою бородой, поражало чистотой великорусскаго типа. Собственно намъ нужно было только добыть позволеніе спуститься въ шахту, но пришлось войти въ домъ, который я опишу подробнѣе, чтобы познакомить читателя съ обстановкой большихъ золотопромышленниковъ..Такіе хорошіе барскіе дома встрѣчаются только въ Москвѣ, гдѣ-нибудь на Поварской,-- низкій, широкій, съ антресолями и позднѣйшими пристройками. Я люблю старинные дома, которые удержались еще въ раскольничьей старинѣ,-- отъ нихъ такъ и вѣетъ стародавнимъ, вѣковымъ укладомъ и семейнымъ довольствомъ. Изъ передней мы прошли черезъ столовую прямо на садовую террасу, защищенную маркизой. Послѣ дорожной пыли и лѣтняго зноя отдохнуть здѣсь было совсѣмъ не дурно. М. и Иванъ Васильевичъ были старыми знакомыми хозяина, и между ними завязался оживленный разговоръ. Передъ террасой сплошнымъ цвѣтникомъ развертывался небольшой садъ. На центральной куртинѣ билъ фонтанъ, приводимый въ дѣйствіе стоявшимъ недалеко, эклипсомъ. Направо оранжереи, въ глубинѣ неизбѣжная земляная горка. Мы осмотрѣли и садъ, и оранжереи, гдѣ хозяинъ угощалъ насъ вишнями прямо съ дерева.
   -- Я васъ безъ завтрака не пущу,-- говорилъ онъ, когда мы опять возвращались на террасу.
   Пришелъ пріисковый докторъ П--въ, тоже оказавшійся общимъ знакомымъ. Послѣ завтрака Гаврила Ермолаичъ показалъ намъ коллекцію золотыхъ штуфовъ и нѣсколько орудій каменнаго вѣка, найденныхъ г. Шешковскимъ въ Оренбургской губерніи; въ числѣ послѣднихъ были прекрасные экземпляры каменныхъ топоровъ и долотъ изъ зеленоватой яшмы. Въ столовой, между прочимъ, я обратилъ вниманіе на старую картину доморощеннаго художника.
   -- Это что такое изображено, Гаврила Ермолаичъ?
   -- Святая родина.
   -- Невьянскій заводъ?
   -- Да.
   Въ залѣ стоялъ прекрасный билліардъ, на столикахъ лежали дѣтскіе учебники и послѣдній нумеръ Новостей. Вообще, все устроено было полною чашей, безъ ненужной роскоши, а по средствамъ хозяевъ даже очень скромно. Впечатлѣніе производило, главнымъ образомъ, то, что мы были, все-таки, въ степной глуши, далеко отъ настоящаго города, какимъ является на Уралѣ одинъ Екатеринбургъ.
   До ближайшей шахты было версты двѣ. Равнина, едва опушенная мелкимъ березникомъ, во многихъ мѣстахъ-была изрѣзана глубокими рвами: это такъ называемые "разрѣзы". Въ одномъ мѣстѣ работала небольшая механическая мастерская. Изъ трехъ шахтъ мы выбрали самую послѣднюю, стоявшую на обрывѣ заброшеннаго глубокаго разрѣза. Надземная часть ничего особеннаго не представляла, за исключеніемъ развѣ того, что не были еще поставлены бѣгуны, потому что нечего еще было молоть,-- шла развѣдка. Въ небольшомъ деревянномъ корпусѣ работала паровая машина, откачивавшая воду и поднимавшая изъ шахты землю.
   -- Вотъ мы гдѣ спустимся,-- рѣшила М., несмотря на протесты всей компаніи и особенно доктора.
   Иванъ Васильевичъ и докторъ не пожелали намъ сопутствовать. М. поверхъ платья надѣла сермяжку, вмѣсто шляпы -- фуражку, но подходящихъ сапогъ не нашлось. По совѣту машиниста, ботинки обернуты были просто холстомъ, чтобы нога не катилась по мокрымъ ступенькамъ стремянки. Студенту-технику, мнѣ и М. молодой штейгеръ далъ по стеариновой зажженной свѣчѣ, и мы отправились къ западнѣ, которая вела въ шахту. Нужно было спуститься на глубину 25 саженъ. Со свѣчами въ рукахъ мы имѣли совсѣмъ похоронный видъ. Вотъ пахнуло погребною сыростью, и тѣ же сдавленные хрипы рванулись изъ чернѣвшей подъ ногами глубины. Главное неудобство спуска заключалось въ томъ, что одною рукой приходилось держать зажженную свѣчу, значитъ, свободною оставалась только другая и ею нужно было крѣпко держаться за мокрую ступеньку.
   Когда штейгеръ и студентъ исчезли въ шахтѣ и пропали даже огоньки ихъ свѣчъ, по очереди началъ спускаться я. Стремянка устроена самымъ простымъ образомъ, какъ всякая лѣстница, какую приставляютъ къ домовымъ крышамъ. Неудобство заключалось только въ томъ, что она поставлена почти вертикально, кругомъ темно, и ступеньки покрыты грязью. Приходится нащупывать ногой каждую слѣдующую ступеньку и только тогда дѣлать шагъ въ глубину. Ступеней черезъ пятнадцать, двадцать слѣдовала досчатая площадка -- погребъ-погребомъ и рѣшительно ничего страшнаго. За стремянкой помѣщается слѣдующее отверстіе съ слѣдующею стремянкой и т. д. Ширина шахты съ порядочную комнату. Стѣны выложены крѣпкимъ деревяннымъ срубомъ. По одной половинѣ идетъ стремянка, а въ другой -- "ходитъ машина", т.-е. работаетъ водокачка и поднимаются бадьи съ породой. Хрипѣнье шахты объясняется движеніемъ воды по трубамъ и треніемъ штанговой машины.
   -- Спускайтесь!-- кричу я М. со дна перваго отдѣленія стремянки.-- Опасности никакой нѣтъ.
   Храбрая путешественница очень удачно сдѣлала первое "колѣно" стремянки, и я успокоился за дальнѣйшій спускъ,-- на любой площадкѣ можно было отдохнуть. Всѣхъ такихъ колѣнъ, какъ мнѣ помнится, было около 14, и для болѣе нагляднаго представленія спуска въ шахту могу привести такое сравненіе: представьте 14 погребовъ, поставленныхъ другъ на друга: вотъ вамъ спускъ въ шахту. Опасности нѣтъ, потому что вы имѣете дѣло только съ однимъ колѣномъ стремянки, а темная глубь шахты закрыта площадкой. Въ случаѣ, если бы вы и свалились, то весь ужасъ закончился бы только хорошимъ ударомъ о доски,-- отверстіе къ слѣдующему колѣну обыкновенно помѣщается за стремянкой. Конечно, можно свалиться, при нѣкоторой ловкости, и въ него, а также и въ ту сторону, гдѣ съ хрипѣньемъ работаетъ штанговая машина и поднимаются на накатахъ бадьи, но при нормальномъ состояніи безопасность полная. Что касается воздуха въ шахтѣ, то и тутъ я лично ничего особеннаго не испытывалъ: сыро, холодно, какъ въ любомъ подвалѣ, и только. М. хотя и жаловалась на недостатокъ воздуха, но спускалась все ниже и ниже молодцомъ.
   Въ срединѣ спуска мы осмотрѣли заброшенную боковую шахту, которая червемъ уползала куда-то вбокъ. Подъ ногами шлепала застоявшаяся вода, по бокамъ, при колебавшемся свѣтѣ стеариновыхъ свѣчъ, точно ребра, торчали вертикальныя стойки, а подъ головами бревенчатый потолокъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ приходилось нагибаться, но это маленькое неудобство съ лихвой выкупалось мыслью, что вы ходите подъ землей на глубинѣ десяти саженъ. Въ одномъ мѣстѣ нашъ проводникъ показалъ намъ выходную шахту, которая вела на дно разрѣза; вверху, въ съуживавшейся трубѣ, какъ глазъ, брезжился бѣлый дневной свѣтъ.
   Черезъ 15--20 минутъ мы были на самомъ днѣ главной шахты. На канатѣ висѣла пустая бадья, подъ ней кучка какого-то сѣровато-желтаго щебня, приготовленнаго къ путешествію наверхъ. Тутъ же валялась тачка, двѣ лопаты и кайло.
   -- А гдѣ же рабочіе?
   -- Пойдемте въ забой,-- говорилъ штейгеръ, исчезая съ своею свѣчей въ боковой шахтѣ.
   По дощечкамъ, наложеннымъ для откатки добытой породы, мы пошли опять вбокъ. Гдѣ-то глухо раздались мѣрные тупые удары, вродѣ тѣхъ, какіе вы слышите при выстукиваніи больнаго. Работа оказалась ближе, чѣмъ можно было предполагать по этимъ ударамъ. Тѣ же прямыя стойки, тотъ же бревенчатый потолокъ и та же сочившаяся подъ ногами вода привели, наконецъ, къ самому мѣсту дѣйствія. Шахта сдѣлала крутой поворотъ, и мы, при слабомъ освѣщеніи рудниковой лампочки, увидѣли двухъ рабочихъ, долбившихъ отвѣсную стѣну забоя. Весь эффектъ этой подземной работы какъ-то сразу исчезъ: вверху и паровая машина, и воротъ, и штанга, а здѣсь, внизу, два самыхъ обыкновенныхъ мужика, какъ дятлы, долбятъ каменную стѣну -- и только. Одинъ держалъ стальное сверло, приставивъ его къ камню, а другой колотилъ по нёмъ желѣзною балдой. Такимъ образомъ выдалбливалась дыра, въ дыру закладывался динаматный патронъ, рабочіе поджигали фитиль и убѣгали за поворотъ шахты, слѣдовалъ взрывъ, а въ результатѣ получались кучки щебня. Каждый вершокъ впередъ покупался поистинѣ египетскою работой.
   -- Отчего у васъ не работаютъ и здѣсь машиной?-- спрашивалъ я штейгера.-- Вѣдь, есть какіе-то сверлильные станки, которые работаютъ сжатымъ воздухомъ.
   -- Было пробовано-съ, только для насъ это дѣло не подходящее... Неспособно даже весьма.
   Мы внимательно осмотрѣли самый забой. Сплошной камень выпиралъ грудью, точно защищая скрытыя въ землѣ сокровища. Въ одномъ мѣстѣ слезой точилась подземная вода, хозяйничавшая въ невѣдомыхъ глубинахъ. Приготовленныя стойки (чурки) лежали на полу. Работавшіе въ забоѣ мужики имѣли самый обыкновенный видъ и, какъ мнѣ показалось, одного я видѣлъ въ Кочкарѣ.
   -- Сколько же въ день надолбите камня?-- спрашивала М.
   -- Разно бываетъ, барыня... Вершковъ съ четырнадцать проходимъ, ино и помене.
   -- Почему же вы думаете, что жила должна быть именно за этимъ камнемъ?-- спрашивалъ я штейгера.-- Вотъ и шахта поворотъ сдѣлала...
   -- Да ужь скоро будетъ жила... Знаки есть.
   -- А если камень саженъ на десять въ толщину пойдетъ?
   -- Нѣтъ, скоро кончится.
   Ничего путнаго я такъ и не могъ добиться; штейгеръ повторялъ все одно и то же: "знаки есть", "скоро должна жила выйти" и т. д. На трудность своей работы мужики не жаловались: "наше привышное дѣло", "къ духу привыкли", "по зимамъ въ глубокой шахтѣ теплѣе".
   Возвращеніе было легче, чѣмъ спускъ. М. сдѣлала небольшую передышку въ половинѣ шахты и наверхъ вышла молодцомъ. Послѣ часовой полумглы яркій дневной свѣтъ просто слѣпилъ глаза, а благодатный степной воздухъ могъ опьянить.
   -- Двѣ недѣли назадъ я не могла подняться на небольшую гору,-- говорила М., снявъ съ себя сермяжку,-- право... а сейчасъ не чувствую даже усталости.
   -- Нужно подождать до завтра,-- замѣтилъ докторъ.
   -- И завтра ничего не будетъ... Я ожила съ кумыза.
   Довольные своимъ подвигомъ, мы отправились пить чай къ доктору, квартира котораго помѣщалась въ одномъ изъ флигелей дома Гаврилы Ермолаича. Нужно замѣтить, что у него, кромѣ доктора и больнички, была и школа для пріисковыхъ дѣтей.
   Когда мы возвращались съ промысловъ, докторъ обогналъ насъ: онъ ѣхалъ къ какой-то шахтѣ, гдѣ "человѣка сорвало". Старикъ рабочій заложилъ въ забоѣ динамитный патронъ, но фитиль не дѣйствовалъ; въ это время кончилась смѣна, и онъ отправился наверхъ, позабывъ предупредить слѣдующихъ забойщиковъ. Новая смѣна спустилась въ шахту, и когда одинъ заложилъ сверло въ готовую скважину, а другой ударилъ по сверлу балдой, послѣдовалъ взрывъ. Одинъ изъ рабочихъ сильно пострадалъ: все лицо слилось "подъ одинъ пузырь", какъ объясняли намъ дальше.
   О промыслахъ Кочкарской системы можно сказать очень немного. Ихъ начало въ глубь временъ отодвигается очень недалеко, всего лѣтъ на 40. Первыми зачателями явились здѣсь екатеринбургскіе промышленники, Рязановъ или Харитоновъ, -- не помню, который изъ нихъ. За ними явились всѣ послѣдующіе. Сначала было снято верховое, разсыпное золото и наступило затишье. Но когда открыли жильное, промысла оживились съ небывалою силой, и сейчасъ на Уралѣ по своей производительности являются первыми. Одинъ Гаврила Ермолаичъ доставляетъ ежегодно больше 30 пудовъ, а за нимъ уже идутъ другіе: Симоновъ, Новиковъ, Прибылевъ и т. д. Въ недалекомъ будущемъ этимъ промысламъ предстоитъ новая роль: здѣсь уже начали, примѣнять въ первый разъ химическій способъ обработки эфелей. Какъ оказалось, милліарды пудовъ уже промытыхъ песковъ содержатъ въ себѣ большое количество химически связаннаго золота и, быть можетъ, этого золота окажется даже больше, чѣмъ его было добыто до сихъ поръ.
   Кстати, наше путешествіе въ шахту не имѣло никакихъ дурныхъ послѣдствій. М. чувствовала себя прекрасно, а у меня дня два въ ногахъ была только усталость, какъ послѣ ѣзды верхомъ съ непривычки.
   

IX.

   Нашъ кумызный сезонъ былъ на исходѣ. Нѣсколько человѣкъ кумызниковъ уже уѣхали. Оставались только тѣ, кто пріѣхалъ поздно или кому хотѣлось остаться на кумызѣ до послѣдней возможно.сти. Нужно замѣтить, что лучшій кумызъ получается только въ то время, когда трава еще въ соку, а какъ она начнетъ присыхать -- и кумызъ хуже. Такимъ образомъ, сѣнокосъ служитъ для кумызниковъ приглашеніемъ отправляться домой. Мы рѣшили не оставаться дольше Ильина дня.
   Проснувшись однажды утромъ, чтобы ѣхать къ Баймагану, я услышалъ усиленную ругань на дворѣ: ругался Егорычъ, а потомъ неизвѣстный мнѣ голосъ. Андронычъ сидѣлъ съ цыгаркой въ зубахъ на крылечкѣ въ качествѣ публики.
   -- У насъ страда зачалась...-- встрѣтилъ онъ меня, показывая головой на Егорыча и другаго козака, стоявшихъ съ косами въ рукахъ.-- О, будь они прокляты, анаѳемы!...
   -- Что такое случилось?
   -- Да вы только поглядите на нихъ... Право, чиновники!...
   Егорычъ былъ взволнованъ. Онъ вертѣлъ въ рукахъ свою косу и ругался: косовище за зиму подсохло и коса въ пяткѣ болталась, какъ параличная.
   -- Александръ, а у тебя какъ?-- спрашивалъ домовладыка.
   -- А, штобъ ей...
   -- Куды вы торопитесь?-- поддразнивалъ Андронычъ.-- Дайте травѣ-то порости... Всего семой часъ на дворѣ!...
   Козаки начали ругаться усиленно. Въ самомъ дѣлѣ, нужно ѣхать въ поле, а косы не дѣйствуютъ.
   -- Это строшнаго Егорычъ нанялъ,-- объяснялъ Андронычъ, указывая на новаго козака.-- Вонъ какой работникъ: отдай все... А косы по-башкирски налажены, хуже бабьяго. Эй, Егорычъ, ты веревочкой подвяжи пятку-то, въ томъ родѣ и выйдетъ, какъ зубы болятъ!
   Мы уѣхали въ коши, не дождавшись конца сборовъ, а вернувшись нашли Егорыча въ сѣняхъ: онъ спалъ сномъ праведника.
   -- Вотъ это прямое дѣло,-- похвалилъ Андронычъ,-- значитъ, жену услалъ за ягодами, а самъ отдыхать... То-то Александръ этотъ настрадуетъ имъ: тоже, поди, дрыхнетъ гдѣ-нибудь подъ кустомъ. Черти, да разѣ такъ страдуютъ? Ты на брезгу ужь второй рядъ проходишь съ косой-то, а на солновсходѣ работа горитъ...
   Эта попытка страдовать ограничилась однимъ добрымъ намѣреніемъ. Послѣ двухъ дней работы Александръ былъ прогнанъ, какъ не оправдавшій возлагаемыхъ на него надеждъ. Каждое утро Егорычъ отправлялъ жену въ боръ за ягодами или за грибами, а самъ оставался "домовничать", т.-е. спалъ гдѣ-нибудь на холодкѣ. А погода стояла отличная, и каждый часъ былъ дорогъ. Настоящіе косари теперь работали по двадцати часовъ, а наши михайловцы все еще собирались. Это было просто возмутительно, тѣмъ болѣе, что вся станица голодала уже третій годъ. Заматорѣлая козачья лѣнь сказывалась во всей красѣ.
   Вопросъ о страдѣ разрѣшился тѣмъ, что Егорычъ нанялъ "башкыра". Это былъ сгорбленный семидесятилѣтній старикъ, походившій на нищаго,-- босой, оборванный, голодный. Онъ такъ жалко моргалъ своими слезившимися глазами и беззвучно жевалъ беззубымъ ртомъ.
   -- Свою-то землю, небось, въ арендъ сдалъ?-- допрашивалъ его Андронычъ съ тѣмъ презрѣніемъ, съ какимъ относится русское населеніе вообще къ башкирамъ.
   -- Кунчалъ земля...-- шамкалъ старикъ.-- Пятнадцать десятинъ кунчалъ, бачка.
   -- А теперь пошелъ изъ-за своей-то земли въ люди робить?
   -- Ашать {Ашать -- Ѣсть.} мало-мало надо, бачка.
   Этотъ старикъ подрядился косить десятину за полтинникъ, на хозяйскихъ харчахъ. Для меня являлось неразрѣшимымъ, какъ онъ будетъ работать, такой старый и безпомощный, а, между тѣмъ, онъ увѣрялъ, что выкашиваетъ по половинѣ десятины въ сутки.
   -- Мнѣ всего три десятины подвалить, -- объяснялъ Егорычъ.-- Полтора солковыхъ отдамъ башкыру, вотъ тыщу пудовъ сѣна и наберу... У насъ по тридцати копенъ съ десятины,-- больше трехъ сотъ пудовъ.
   Вечеромъ на другой день Егорычъ помиралъ со смѣху, припавъ животомъ къ периламъ крылечка.
   -- О, будь онъ проклятъ... ха-ха!
   -- Надъ чѣмъ ты хохочешь?
   -- А башкыръ-то... ахъ, собака старая... ха-ха!... Вѣдь, выкосилъ полдесятины... А теперь по станицѣ идти не можетъ: пройдетъ саженъ десять, да и сядетъ отдохнуть... Такъ его и шатаетъ, какъ пьянаго.
   Дѣйствительно, вернувшійся съ работы старикъ шатался на ногахъ отъ усталости. Онъ не могъ даже говорить.
   -- Кунчалъ полдесятины, Ахметка?-- заливался Егорычъ.
   Башкиръ какимъ-то остановившимся, мутнымъ взглядомъ посмотрѣлъ на окружавшую его толпу хохотавшихъ козаковъ и только безсильно махнулъ рукой. Сильнѣе другихъ хохоталъ Егорычъ, схватившись за животъ.
   -- Вотъ тѣ Христосъ, шатается, собака...
   Я велѣлъ Андронычу принести бутыль съ кумызомъ и предложилъ старику пить, сколько онъ хочетъ. Нужно было видѣть, съ какою жадностью онъ припалъ къ чашкѣ съ цѣлебнымъ напиткомъ.
   -- Ай, куроша, бачка... кумызъ куроша,-- вздохнулъ онъ, наконецъ, закрывая глаза отъ наслажденія.
   Выпивъ цѣлый самоваръ, старикъ свалился съ ногъ и проспалъ до утра, какъ зарѣзанный.
   Такая сцена съ небольшими варіаціями повторялась каждый вечеръ въ теченіе шести дней и собирала свою публику. Лежебоки-козаки нарочно приходили съ другаго конца станицы, чтобы посмотрѣть на шатавшагося отъ рабочей истомы "башкыра". Сидятъ на заваленкѣ, посасываютъ свои трубочки и ржутъ отъ восторга. Къ Егорычу присоединились сосѣди, долговязый Аника, пробовавшій страдовать Александръ и цѣлая орава ребятишекъ-козачатъ. Мой Андронычъ возмущался каждый разъ, хотя къ башкирамъ и ко всякой другой "ордѣ" у него было органическое отвращеніе. Конечно, собака, потому что свою землю сдадутъ въ аренду по полтинѣ за десятину, да сами же и нанимаются ее обрабатывать, а то въ люди уйдутъ чужую работу робить...
   -- И не разберешь, который котораго лучше,-- ворчалъ онъ, сравнивая козаковъ съ ордой.-- Всѣхъ ихъ на одно мочало да въ воду.
   Когда кошенина поспѣла, Егорычъ прихватилъ сестру-вдову и всѣмъ семействомъ отправился ворочать подсыхавшее сѣно. Въ результатѣ вся эта хозяйственная операція, давшая около 900 пудовъ сѣна, обошлась ему "на большой конецъ" рубля въ три. Значитъ, опять можно было лежать, благо скотина обезпечена сѣномъ до слѣдующей страды. Приблизительно въ такомъ же видѣ шла страда и у другихъ козаковъ. Исключеніе во всей станицѣ представлялъ лѣсникъ-сторожъ, который страдовалъ своими руками, выкашивая лужайки и лѣсныя прогалины. Онъ вполнѣ раздѣлялъ мнѣніе Андроныча о козакахъ и ордѣ. Да и трудно было съ ними не согласиться: вопіющая правда рѣзала глазъ. Можно себѣ представить, какъ они вели остальное хозяйство, и постоянный неурожай являлся прямымъ результатомъ ихъ закоснѣлой лѣни. Башкиры, по крайней мѣрѣ, имѣли за себя нѣкоторое объясненіе, какъ степняки, которымъ всякое правильное хозяйство и вообще систематичный трудъ просто не по душѣ, а козаки въ свое оправданіе не могли привести даже и этого,-- они были хуже башкиръ. А рядомъ "господскія" деревни, кортомившія дешевую козачью землю и тоже работавшія на оренбургское козачье войско. Вообще картина получалась замѣчательная.
   По утрамъ мы съ Егоромъ Григорьевичемъ раза два ѣздили на охоту. Поспѣли утиные выводки, и Андронычъ съ длиннымъ шестомъ въ рукахъ вылавливалъ убитыхъ утокъ. Впрочемъ, мы его не обременяли такою опасною работой, какъ плохіе охотники. А дичи было много, и прекрасной дичи, какъ кроншнепы, просто наводившіе тоску своими жалобными криками.
   -- Ну, вы какъ себя чувствуете, Егоръ Григорьевичъ?-- спрашивалъ я учителя, когда мы грѣлись гдѣ-нибудь на свалкѣ.
   -- По вечерамъ лихорадка одолѣваетъ... Если къ осени не пройдетъ, не протянуть зцмы. Вообще, скверно. А вы скоро уѣзжаете?
   -- Да... Наканунѣ Ильина дня думалъ тронуться въ обратный путь.
   Мнѣ этотъ Егоръ Григорьевичъ очень нравился. Онъ не бывалъ даже за Ураломъ и съ любопытствомъ степняка разспрашивалъ о Россіи, о томъ, какъ живутъ въ столицахъ, о людяхъ, которые сочиняютъ цѣлыя книги, печатаютъ газеты и т. д. Невѣдомая жизнь и невѣдомые люди рисовались въ его воображеніи самымъ радужнымъ образомъ, что и понятно для человѣка, который не видалъ города больше Троицка.
   -- Хоть бы однимъ глазомъ взглянуть,-- задумчиво говорилъ онъ, опуская бѣлокурую голову.-- Все, знаете, думается, что гдѣ-то тамъ, далеко, лучше и что люди ужь тамъ настоящіе...
   А лихорадочный чахоточный румянецъ такъ и разливался по его лицу: кумызъ могъ только подержать до извѣстной степени, а не выростить новыя легкія.
   

X.

   Мы разстались съ Михайловкой въ назначенный срокъ. Прощаніе съ Баймаганомъ было самое трогательное. Старикъ приглашалъ на слѣдующее лѣто, и когда я пожаловался на худыя квартиры, замѣтилъ:
   -- Кошъ ставимъ... Живи кошъ -- хорошо будетъ.
   -- А сколько это будетъ стоить?
   -- Пятнадцать рублей платишь -- въ кошъ живешь. Первое лѣто мало принималъ кумызъ, а потомъ много будешь принимать...
   За мѣсяцъ я заплатилъ Баймагану 10 рублей и онъ остался доволенъ. Когда мы въ послѣдній разъ уѣзжали изъ кошей, Андронычъ, почесывая въ затылкѣ, говорилъ:
   -- А, все-таки, поганая эта орда... Какъ же можно, напримѣръ, штобы дѣвку до калыму отдавать жениху? Вѣдь, это все одно, што по-нашему до свадьбы... Дѣтей, слышь, не бываетъ,-- ну, а нашъ, русскій, не стерпѣлъ бы.
   Подводя итоги своей поѣздки на кумызъ, я ничего, кромѣ хорошаго, не могу сказать, за вычетомъ тѣхъ неудобствъ, о какихъ говорено было выше. На меня и на всѣхъ остальныхъ кумызъ подѣйствовалъ прекрасно, а М. вернулась домой совершенно здоровою. Дорогой я опять думалъ о томъ, какъ бы хорошо было устроить такъ, чтобы леченіе кумызомъ въ степи сдѣлалось доступнымъ всѣмъ,-- собственно стоитъ только одинъ проѣздъ. Рѣшающее значеніе въ этомъ случаѣ будетъ имѣть строющаяся дорога Самара-Уфа-Златоустъ.
   По дорогѣ намъ то и дѣло попадались переселенцы, пробиравшіеся Христовымъ именемъ неизвѣстно куда. Цѣлыя семьи помѣщались на одной подводѣ и имѣли самый жалкій видъ: полуголыя дѣти, запеченныя на солнцѣ лица, вообще стришная бѣдность, глядѣвшая во всѣ глаза изъ каждой прорѣхи. останавливались и подолгу разговаривали съ вожаками. Исторія переселенія вездѣ одна и та же: утѣсненіе, въ землѣ, не у чего жить, кулаки жилы вытянули, а тамъ наслышались про вольную сибирскую землю. Томская губернія, Алтай и Амуръ въ географіи переселенцевъ составляли почти одно и то же. При видѣ этой нищеты, созданной крѣпостнымъ правомъ, невольно напрашивалось сравненіе башкирской и козачьей бѣдности.
   -- Какъ же вы доберетесь экую даль?-- разспрашивалъ Андронычъ съ соболѣзнованіемъ.-- Тыщи три верстъ будетъ...
   -- А Богъ-то?... Мѣста-то вонъ какія пошли... Вотъ будемъ наймоваться въ сѣнокосъ, а то, сказываютъ, на промыслахъ вотъ тоже работа есть и для чужестраннаго народа.
   Кого тутъ не было: вологжане, пензяки, вятичи, воронежцы, нижегородцы -- вся Русь проходила тутъ. И все такія славныя были лица: шелъ коренной пахарь.
   -- Вотъ бы кому слѣдовало отдать орду,-- резонировалъ Андронычъ, потряхивая головой.--Стономъ бы стонъ пошелъ отъ работы, а не то што теперь вотъ эти самые чиновники, али тамъ промысла... Землю только переводятъ напрасно.
   Лошади отлично отдохнули и бѣжали дружно. Андронычъ посвистывалъ на своемъ облучкѣ, а мимо безконечною панорамой разстилалась все та же орда. Какіе хлѣба стояли въ сторонѣ, особенно пшеница -- настоящее золотое море, лоснившееся подъ солнцемъ жирными, разбѣгавшимися пятнами. Жилья было мало: кое-гдѣ мелькнетъ деревушка -- и опять просторъ безъ конца. Подъѣзжая къ первой станціи, Андронычъ особенно выразительно тряхнулъ головой, еще выразительнѣе почесалъ въ затылкі и, обернувшись, проговорилъ:
   -- А большую мы ошибку сдѣлали, баринъ.
   -- Что такое?
   -- А надо было кумызу у Баймагана захватить... Все равно, понапрасну только бутыль Егорычу стравили. Ужь такъ ба хорошо, такъ хорошо... Отъ водки меня, почитай, совсѣмъ отшибло: думать-то о ней муторно.
   Дѣйствительно, чего-то недоставало: вышла ошибочка.
   На слѣдующей станціи (Туктубаевская станица, уже на Челябинскомъ трактѣ) мы имѣли случай поправить свою оплошность. Не доѣзжая съ версту до станціи, мы увидѣли дѣятельную перекочевку башкирскихъ кошей. Нашъ проселокъ огибалъ небольшое озерко. Въ сторонѣ, гдѣ росъ смѣшанный лѣсъ изъ березъ и сосенъ, весело дымили огоньки, ржали лошади и красиво пестрѣли красныя платья башкирскихъ красавицъ. Коня только успѣли поставить на новомъ мѣстѣ, гдѣ трава стояла по поясъ. Это было настоящее стойбище, кошей въ десять. Мы сдѣлали остановку и отправились прямо въ кошъ къ муллѣ.
   -- Есть кумызъ?
   -- Есть кюмыза... ай, куруша кюмыза...-- нахваливалъ какой-то кривой башкиръ, проводя насъ къ муллѣ въ крайній кошъ.
   Съ киргизами здѣсь не могло быть и сравненія. Коши меньше, кошмы прогорѣлыя и дырявыя, обстановка бѣдная, а сами башкиры, какъ вездѣ, порядочные оборванцы. Мулла, еще молодой человѣкъ, самъ налилъ намъ кумыза, но мы едва могли одолѣть по небольшой деревянной чашкѣ: синій, жидкій, кислый -- вообще, никакого сравненія съ тѣмъ кумызомъ, какой мы пили у Баймагана. Воображаю, какимъ кумызомъ угощаютъ публику гдѣ-нибудь въ Самарѣ...
   -- Одна мучка, да не однѣ ручки!-- замѣтилъ Андронычъ, вытирая усы полой кафтана.

Д. Сибирякъ.

"Русская Мысль", кн.IX--X, 1888

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru