Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Шарлатан

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДВѢНАДЦАТЫЙ

ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1917

  

ШАРЛАТАНЪ.
Разсказъ.

I.

   Въ лѣтніе хорошіе вечера Кондрату дѣлалось ужасно скучно.
   Солнце быстро опускается за правильную линію подстриженныхъ деревьевъ. Внизу, подъ обрывомъ, съ тихимъ шопотомъ катится маленькая мутная рѣчонка,-- вода точно сосетъ глинистый берегъ, и даже слышится легкое чмоканье. Громадный паркъ быль устроенъ образцово: всю подчищено, подстрижено, приглажено. Искалѣченныя стрижкой деревья тянулись по краямъ аллей въ образцовомъ порядкѣ, какъ роты солдатъ на ученьи. Нѣкоторый художественный безпорядокъ былъ допущенъ только на правомъ берегу рѣки, гдѣ высились столѣтнія сосны, ели и березы, но и этотъ безпорядокъ допускался съ строгимъ расчетомъ, чтобы вытѣнить еще сильнѣе педантическую красоту прямыхъ аллей, газоновъ и куртинъ. Однимъ словомъ, надъ паркомъ потрудилось самымъ добросовѣстнымъ образомъ цѣлое поколѣніе самыхъ добросовѣстныхъ нѣмецкихъ садовниковъ.
   Труднѣе всего было справиться съ рѣкой, которая была запружена въ нѣсколькихъ мѣстахъ и съ глухимъ шопотомъ вырывалась на волю, сбѣгая по искусственно устроеннымъ порогамъ изъ дикаго камня и деревяннымъ шлюзамъ. Тамъ и сямъ вода неумолчно дѣлала свое дѣло, подрывая берегами нарушая заведенный нѣмецкій порядокъ. Деревья точно покорились своей судьбѣ и росли въ строгомъ порядкѣ, а рѣка требовала постояннаго ухода, особенно весной, когда таялъ снѣгъ.
   -- Извѣстно, рѣка...-- разсуждалъ сторожъ Кондратъ, стоявшій на крутонъ мысу.-- Нѣмецъ Карлъ Иванычъ свое, а она свое. Вода -- вольная, ея не запрешь.
   У Кондрата сохранилось какое-то смутное уваженіе къ рѣкѣ, по "уважавшей" даже главнаго садовника Карла Иваныча. Извѣстно, вода -- и все тутъ... Самъ Кондратъ очень боялся Карла Иваныча и каждый разъ, до солдатской привычкѣ, вытягивался въ струнку, когда въ кустахъ мелькала широкая нѣмецкая спина. Съ одной стороны, конечно, порядокъ долженъ былъ существовать, и Кондратъ это чувствовалъ какъ-то всѣмъ своимъ громаднымъ тѣломъ, прослужившимъ въ строю цѣлыхъ двадцать лѣтъ, а съ другой -- рѣка постоянно напоминала ему о какой-то волѣ, о свободной жизни, особенно въ тихіе лѣтніе вечера. Онъ даже вздыхалъ, припоминая далекую родину, свою деревню, широкій просторъ полей. Давно все это было, и ничего не осталось отъ прошлаго, а все-таки къ лѣтніе вечера дѣлалось Кондрату грустно. Двадцать лѣтъ онъ стоитъ сторожемъ на своемъ мысу "для порядку", и въ такіе лѣтніе вечера нѣтъ-нѣтъ да и "раздавитъ муху",-- оно какъ будто и легче сдѣлается, и мысли другія въ головѣ.
   Стоитъ Кондратъ на своемъ посту и чувствуетъ какую-то гнетущую тоску. Скучно старику. Вонъ но рѣкѣ ползетъ бѣлый туманъ, зеленыя массы листвы сливаются въ сплошные темные контуры, отбрасывая густую тѣнь, а тамъ, вверху, брезжитъ какая-то молочная мгла, усыпанная звѣздами. И хорошо, и жутко, и грустно... Двадцать лѣтъ стоитъ Кондратъ на своемъ мысу сторожемъ и выучилъ разстилавшуюся подъ обрывомъ картину до послѣдней мелочи, такъ что могъ пройти оба берега съ завязанными глазами. Вотъ налѣво приткнулась въ оврагѣ сторожка И пата,-- тоже сторожъ и тоже стоитъ двадцать лѣтъ на своемъ посту. Кондратъ вверху, а Ипатъ внизу, у каменнаго мостика, перекинутаго черезъ рѣку. Они вмѣстѣ кончили царскую службу и вмѣстѣ опредѣлились въ сторожа. Платъ былъ женатый человѣкъ, и нѣмецъ Карлъ Иванычъ отвелъ ему сторожку, а Кондратъ перебивался все лѣто въ деревянной будкѣ. Эта сторожка служила предметомъ зависти Кондрата въ теченіе этихъ двадцати лѣтъ, хотя онъ и но ссорился съ Кондратомъ.
   -- Ну, онъ женатый, такъ что же изъ этого?-- разсуждалъ Кондратъ; онъ привыкъ думать вслухъ.-- И я тоже могъ бы жениться... да. И даже въ лучшемъ видѣ... Мало ли горничныхъ есть. Самый легковѣсный народъ.. Что бы тогда Карлъ-то Иванычъ сталъ дѣлать, кабы у меня тоже жена?.. Ипату сторожка, и мнѣ подавай сторожку...
   Кондратъ остался старымъ холостякомъ и любилъ думать о томъ, что было бы, ежели бы онъ женился. Натащила бы жена всякаго хламу, какъ у Ината, народила бы ребятъ, ѣла бы его поѣдомъ за всякую малость -- нѣтъ, пожалуй, оно и лучше безъ жены. Скучно вечерами, это точно, а зато спокойнѣе...
   За мостомъ, вверхъ по рѣчкѣ, шли двѣ широкихъ аллеи, а ниже моста разстилался широкій красный лугъ, заканчивавшійся старой мельницей, поставленной тоже для порядку, какъ стояли Кондратъ и Ипатъ. Пріѣзжали господа на мельницу и пили молоко. Жена Ината промышляла этимъ дѣломъ и зашибала немалую копѣйку. Нечего сказать, добычливая была бабенка... Да, была да сплыла. ботъ ужъ годъ, какъ лежитъ въ землѣ. Разнемоглась по веснѣ, вылежала шесть недѣль, да и отдала свою душеньку Богу.
   "И чего бы ей, Настасьѣ, не жить?-- часто думалъ Кондратъ.-- Куда способнѣе было, когда она въ живности находилась... Первое дѣло, но праздникамъ пирога стряпала, второе дѣло -- всякую новость вызнаетъ. Конечно, Ипату въ другой разъ и доставалось, такъ опять ужъ такое женское положеніе: сердце не терпитъ".
   Смерть Настасьи нарушила весь порядокъ жизни двухъ сторожей, и Кондратъ даже сердился на покойницу. Что бы ей стоило пожить годиковъ пять-шесть, ну, тогда и помирай съ Богомъ, а то взяла да въ самый разъ и прикончила. Другая курица такъ же: завернула голову подъ крыло и готова. Вѣдь живутъ же другія бабенки, ледащія да морныя, а Настасья была дерево деревомъ -- нѣтъ, угораздило помереть. И на Ипата тоже сердился Кондратъ -- послѣдняго ума рѣшился человѣкъ. Ну, была Настасья, ну, померла, ну, всѣ, всѣ мы помремъ -- о чемъ же тутъ убиваться?.. Конечно, прежде, какъ вечеръ, такъ въ сторожкѣ и затеплится огонекъ -- это Настасья копошится своимъ бабьимъ дѣломъ, а теперь сторожка точно замерла: Ипатъ уложитъ ребятишекъ спать, притворитъ дверь, а самъ на свой ноетъ уйдетъ. Такъ и стоитъ сторожка темной.
   Отъ этихъ грустныхъ размышленій Кондратъ даже напивался нѣсколько разъ. Прямо съ горя напивался. А Карлъ Иванычъ тутъ какъ тутъ: принесетъ же чортъ нѣмца ни раньше ни позже. Вытянется Кондратъ въ струнку, а нѣмецкій носъ уже слышитъ все.
   -- Ты у меня, свинецъ, смотри!..-- сердито буркнетъ нѣмецъ.
   -- Слушаюсь, Карлъ Иванычъ.
   Нѣмецъ погрозитъ пальцемъ и уйдетъ, а Кондрату вдругъ сдѣлается и совѣстно и обидно. Помилуйте, двадцать лѣтъ выстоялъ въ аккуратѣ, а тутъ передъ нѣмцемъ Карлой неустойка... "Свинецъ" на ломаномъ русскомъ языкѣ Карла Иваныча обозначалъ маленькую свинью, поросенка, и Кондратъ ужасно обижался.
   -- Какой я ему свинецъ дался?-- жаловался онъ Ипату.-- Ну, выпилъ человѣкъ съ горя, ну, не камень, а живой человѣкъ... Вонъ рѣка, и та берега подмываетъ. Ступай-ка, укажи ей... Свинецъ!..
   -- А ты не трескай зря...-- ворчитъ Ипатъ.-- Законъ требуетъ порядка... Для чего ты приставленъ здѣсь? На какой предметъ?.. То-то..
   И патъ такой же высокій и плечистый, какъ и Кондратъ. Но за послѣдній годъ одъ вдругъ сгорбился, точно подгнившее съ корня дерево, и его могучая мужицкая спина казалась еще шире. Солдатское, застывшее лицо точно было приставлено къ этому тѣлу отъ какого-то другого, какъ и у Кондрата. Солдатская муштра сказывалась въ этой застывшей нспуганпостіі и надтреснутости. Замѣчаніе Ипата еще больше раздражаетъ Кондрата.
   -- А онъ знаетъ, Карла, съ чего я выпилъ?-- задорно начинаетъ Кондратъ, пошатываясь.-- Былъ онъ у меня на душѣ?.. Вотъ и Настасья померла...
   Одно имя Настасьи производитъ перемѣну. Ипатъ точно весь распускается, грустно качаетъ головой и повторяетъ упавшимъ жалобнымъ голосомъ:
   -- Эхъ, Настасья, Настасья...
   -- Ну, будетъ!..-- останавливаетъ его Кондратъ своимъ грубымъ голосомъ.-- Чего забылъ-то?.. Нѣтъ Настасьи, и конецъ тому дѣлу. Будетъ... Брось...
   -- Ахъ, Настасьюшка...
   -- Говорятъ: будетъ!
   Ипатъ успокоивается съ большимъ трудомъ, всхлипывая какъ-то совсѣмъ по-ребячьи. Кондратъ бьетъ себя въ грудь кулакомъ и разражается цѣлымъ потокомъ упрековъ.
   -- Замаялся я съ тобой, Инатъ... Этакъ хоть на кого тоску наведешь. Я такъ Карлѣ и скажу: моченьки моей не стало... Я съ тобой о дѣлѣ, а ты хуже бабы.
   Въ слѣдующій моментъ Кондрату дѣлается жаль друга. Онъ подсаживается къ Ипату, обнимаетъ его своей громадной рукой и говоритъ дружески-дѣловымъ тономъ:
   -- Ну, выпилъ... Неустойка вышла. Ну, знаю... А того Карла не знаетъ, что Кондрату у смерти конецъ. Прежде-то развѣ то было у меня? Хе... Какъ вечеръ, бывало, такъ только песочекъ похрустываетъ: шу-шу... Настоящіе господа прежде-то были! Особливо вотъ этакъ подъ вечеръ, въ сумерки... Напримѣрно, я стою вотъ здѣсь, а вотъ изъ той аллеи парочка идетъ. Я сейчасъ въ кусты... Понялъ?.. Ну, баринъ выведетъ свою барыню на площадку, оглядится -- никого нѣтъ, и сейчасъ на скамейку... Опять: шу-шу, а я на кустами умеръ. Нѣтъ Кондрата... А потомъ ихнее дѣло кончится, я и выхожу... Баринъ тоже понимаетъ порядокъ -- и сейчасъ мнѣ двугривенный, а то и всю бумажку. Въ другой хорошій вечеръ этакъ-то паръ съ пять перебываетъ... Вотъ какое время было, Ипатъ!..
   -- Извѣстно, "Любимый уголокъ"...-- съ завистью отвѣчаетъ Ипатъ.-- Приличнѣе твоего мѣста для настоящихъ господъ во всемъ паркѣ не сыскать.
   -- Ботъ то-то и оно-то... Мѣсто-то осталось, а настоящіе господа перевелись вконецъ. Въ лѣто-то двухъ паръ не наберется... И куда дѣвался народъ, подумаешь? Бываетъ, заходятъ и въ сумерки: присядутъ, отдохнуть, а настоящаго ничего нѣтъ. Я и прятаться пересталъ: все одно, толку не будетъ... Неодушевленный баринъ пошелъ, больше изъ нѣмцевъ. И барыни прежней не стало... Разъ меня какъ напугалъ одинъ такой-то баринъ: выхватилъ револьверъ да на барыню... Ботъ какъ бывало, а не то, что нынче. Выкурилъ папироску, отдохнулъ и пошелъ съ тѣмъ же. съ чѣмъ пришелъ. Обидно это мнѣ, аль нѣтъ, Ипатъ?..
   -- Ужъ это извѣстно... Хоть до кого доведись!.. Совсѣмъ прижался баринъ... Виду въ немъ настоящаго не стало.
   -- И барыня тоже захирѣла... Прежде-то она дѣвушкой сюда припорхнетъ съ бариномъ, ну, господскимъ дѣломъ, свои шуры-муры покажетъ, а на другое лѣто ужъ законной супругой объявится. Ужъ она-то не забудетъ моего "Любимаго уголка", потому тепленькое мѣстечко, замѣтное ей. Ну, а я сейчасъ горошкомъ къ ней... Счастливая барыня и стукнетъ меня цѣлой трешницей.
   -- Ужъ барыня, извѣстно, особенно ежели которая удалая... Ужъ она ничего не пожалѣетъ.
   -- И все благородно... Я свой порядокъ соблюдаю, а господа свою линію ведутъ.
   Наступаетъ пауза. Инатъ угнетенно молчитъ. Кондратъ встряхиваетъ головой и раскуриваетъ трубочку. Ему что-то хочется сказать и какъ будто совѣстно.
   -- Ну и народъ нынче пошелъ!-- какъ-то залпомъ выговариваетъ Кондратъ, всей грудью набирая воздухъ.
   -- Л что?
   -- Да такъ... Навязался тутъ одинъ... Ужъ не знаю, какъ и въ понятіе его взять.
   -- Изъ какихъ будетъ-то?..
   -- Да по обличью азъ господъ, а поведеніемъ... Шарлатанъ, одно слово. Только вотъ этакъ маленько забудешься, а онъ подъ носомъ шваркъ! На машинкѣ ѣздитъ... емназистъ, значитъ.
   -- Изъ нѣмцевъ, надо полагать. Спи все на чертопхайкахъ катаются...
   -- То-то и есть, что не изъ нѣмцевъ. Полковницкій сынъ... Изъ себя здоровый такой.
   -- Чѣмъ онъ тебѣ-то досадилъ?
   -- А вотъ этимъ самымъ!.. Бремя не знаетъ... Настоящіе господа завсегда свое время знаютъ: утромъ барышня съ губернанкой гуляетъ, а вечеромъ... Ну, всему свое положенье. А этотъ -- кто его знаетъ, что у него въ умѣ. Только не спроста онъ завелъ эту самую музыку... Напугаетъ даже въ другой разъ... Шарлатанъ, одно слово! А кто долженъ отвѣчать? Ботъ я и хочу Карлу Иванычу доложить... Житья мнѣ не стало.
   Мысъ, на которомъ стоялъ Кондратъ, былъ извѣстенъ у дачной публики кодъ именемъ "Любимаго уголка". Сюда приходили днемъ отдохнуть отъ лѣтняго зноя, а по вечерамъ гуляли подъ руку счастливыя парочки. Съ мыса широкая аллея вела на круглую площадку, въ центрѣ которой стояла бронзовая статуя неизвѣстнаго античнаго героя съ очень сердитымъ лицомъ и угрожающей позой. Кондратъ называлъ его "кормильцемъ", потому что именно на этой площадкѣ, подъ покровительствомъ суроваго бронзоваго человѣка, происходили самыя нѣжныя идилліи и пасторали. Въ благодарность за это покровительство Кондратъ разъ даже вычистилъ своего "кормильца" толченымъ кирпичомъ, какъ чистилъ прежде свои солдатскія пуговицы, за что, конечно, и получилъ подобающее возмездіе отъ Карла Иваныча.
  

II.

   Выдаются иногда какіе-то проклятые дни, какъ сегодняшній. Съ утра Кондрата ломало жестокое похмелье благодаря вчерашнимъ поминкамъ по Настасьѣ. Съ утра голова Кондрата требовала серьезной починки, а опохмелиться было не на что. Ипатъ тоже страдалъ, стоя на своемъ посту, и но той же причинѣ. И тотъ и другой ожесточенно шагали по споимъ мѣстамъ, чесали затылки и вздыхали. Кондратъ маршировалъ отъ обрыва къ статуѣ и назадъ, съ особеннымъ ожесточеніемъ. Онъ даже обругалъ своего "кормильца".
   -- Что зря-то ходить около тебя, мѣднаго чорта,-- ворчалъ старикъ.-- Никто и смотрѣть-то не хочетъ... Тьфу!.. Вотъ тебѣ и вся цѣна... Буду у Карла Иваныча просить другого идола, чтобы полюбопытнѣе.
   Кондратъ едва дождался вечера, когда начало смеркаться. Оно все же какъ будто легче, когда свалилъ лѣтній жаръ и потянуло вечерней прохладой. Да и отъ Карла безопаснѣе: не любитъ онъ въ темнотѣ шататься. Въ душѣ, Кондрата, вмѣстѣ съ наступавшимъ вечеромъ, возникла смутная надежда на то, что авось на площадку забредетъ какая-нибудь счастливая парочка, онъ спрячется въ кусты, а въ результатѣ получится двугривенный -- какъ разъ та сумма, которой ему недоставало сейчасъ для поправки. Слава Богу, господъ еще достаточно но дачамъ живетъ, авось кто-нибудь и забѣжитъ. Въ этихъ видахъ Кондратъ чутко прислушивался къ малѣйшему шороху, приготовившись спрятаться въ кусты во первому опасному признаку.
   Вотъ и солнце спустилось, и рѣку заволокло туманомъ, и лѣсъ закутался вечерней мглой. На той сторонѣ рѣки, но аллеѣ, прокатилось нѣсколько велосипедистовъ, а настоящаго ничего. Кондратъ злился. Что они, въ самомъ дѣлѣ, перемерли всѣ господа?..
   Кондратъ наконецъ изнемогъ, присѣлъ на зеленую скамейку у обрыва и задремалъ. Его разбудилъ осторожный шорохъ. Старикъ встрепенулся, какъ боевой конь.
   -- Кондратъ... а Кондратъ?-- окликнулъ его голосъ Ипата изъ темноты.
   -- Ахъ, дьяволъ... Вотъ напугалъ-то, путаная голова. Ну, чего тебѣ?
   Подъ обрывомъ слышалось шлепанье ногъ и тяжелое дыханіе поднимавшагося въ гору человѣка.
   -- Куды лѣзешь-то?..-- сердито окрикнулъ Кондратъ, глядя черезъ зеленую стѣнку стриженыхъ акацій подъ гору.
   -- Ахъ, Кондратъ, Кондратъ...-- слышится изъ темноты плачущая нота.
   Наконецъ показывается и самъ И датъ. Онъ безсильно опускается на скамейку и закрываетъ лицо руками.
   -- Какой день-то сегодня, Кондратъ! Бѣдъ годины Настасьюшкѣ... родная ты моя, голубушка... Ахъ, Кондратъ, Кондратъ!.. Тошно мнѣ... скучно... Всплачу я, Кондратъ... а?..
   Кондрата, во-первыхъ, возмущаетъ полное несоотвѣтствіе жалобнаго голоса Ипата съ его громаднымъ тѣломъ, а во-вторыхъ, онъ не находитъ въ душѣ требуемаго сочувствія и угрюмо молчитъ...
   -- Голубушка моя...-- шепчетъ Инатъ совсѣмъ упавшимъ голосомъ, заглядывая сбоку на суроваго друга.-- Кондратъ, ахъ, Кондратъ: я всплачу...
   Кондратъ ожесточается, вскакиваетъ и только-что хочетъ вытолкать друга подъ гору, какъ раздается гдѣ-то въ аллеѣ осторожный говоръ и приближающіеся шаги. Кондратъ зажимаетъ рукой ротъ Ипату и молча тащитъ его въ кусты. Друзья припадаютъ на траву, а Кондратъ даже затаиваетъ дыханіе, какъ бывало прежде на смотрахъ. А шаги и говоръ все ближе, ближе, ближе...
   -- Кормилецъ, голубчикъ, вывози!..-- взмолился Кондратъ, охваченный охотничьимъ жаромъ.
   Можно себѣ представить его негодованіе, когда на площадкѣ у "кормильца" показался тотъ самый гимназистъ, который шатался по парку на своей проклятой машинкѣ. Впрочемъ, теперь онъ шелъ пѣшкомъ, подъ ручку съ какой-то барышней. Ахъ, шарлатанъ, шарлатанъ... Ну, отъ него ничѣмъ не поживишься, да и другихъ напугаетъ: займетъ гимназистъ скамеечку, другимъ-то и негдѣ сѣсть. Все-таки, изъ принципа, Кондратъ продолжалъ лежатъ на травѣ, придерживая одной рукой Ипата. По крайней мѣрѣ, для него теперь сдѣлалось ясно, зачѣмъ шарлатанъ колесилъ по парку. Изъ молодыхъ да ранній...
   А шарлатанъ привелъ свою даму къ скамьѣ, усадилъ ее и, принявъ трагическую позу, заговорилъ, продолжая старый разговоръ:
   -- О, я все понимаю, Ольга Николаевна... Въ вашихъ глазахъ я только мальчикъ... да? Вы думаете, что я не способенъ къ серьезному чувству... да?.. Даже, можетъ-быть, въ душѣ вы смѣетесь надо мной... да?
   Дѣвушка молчала. Она сидѣла, опустивъ красивую головку и чертя концомъ зонтика какіе-то таинственные іероглифы на пескѣ. Это была красивая дѣвушка, какъ бываютъ красивы въ семнадцать лѣтъ -- все свѣже, весело, беззаботно и все готово засмѣяться. Да и какъ было не улыбаться, когда этотъ Вадимъ заговорилъ съ ней такимъ тономъ, какъ настоящій мужчина. Она даже закусила губы, чтобы не расхохотаться. Кажется, она не подавала съ своей стороны никакого повода... Да, гуляли иногда вмѣстѣ, катались на лодкѣ, болтали -- что же изъ этого?..
   -- Будемте говорить серьезно, Ольга Николаевна,-- продолжалъ гимназистъ, подсаживаясь рядомъ, настолько близко, что дѣвушка отодвинулась.-- Да, серьезно... Вамъ только-что исполнилось семнадцать лѣтъ, а мнѣ осенью будетъ девятнадцать. Позвольте... (Дѣвушка и не думала возражать). Однимъ словомъ, мы совсѣмъ большіе люди и должны, даже въ правѣ, подумать о своемъ будущемъ. Что касается меня, то я серьезно обдумалъ все... О, для меня все такъ ясно, хорошо, свѣтло... Ольга Николаевна, да вы не слушаете меня?..
   -- Я? Нѣтъ, я слушаю...-- равнодушнымъ тономъ отвѣтила дѣвушка, точно просыпаясь отъ своего раздумья; она раскаивалась, что позволила себѣ забраться такъ далеко въ паркъ съ этимъ отчаяннымъ Вадимомъ, а тамъ maman навѣрно уже ждетъ ее.-- Я слушаю.
   Шарлатанъ сдѣлалъ паузу, оттопырилъ губы и вообще весь надулся.
   -- Послушайте, Ольга Николаевна, такими вещами не шутятъ... У меня вся жизнь поставлена на карту. Да... Наконецъ я знаю даже, о чемъ вы сейчасъ думаете...
   -- Это интересно!
   -- Знаю!.. Съ кѣмъ вы вчера гуляли на музыкѣ? О, я все знаю... Этотъ офицеръ страшный мерзавецъ...
   -- Какой офицеръ? Наконецъ, кто вамъ далъ право такъ выражаться?..
   -- Вы не знаете, какой офицеръ? Ха-ха... А этотъ гренадеръ? Голубой околышъ на фуражкѣ?.. Вы не помните?.. Это.... это... я... я его убью...
   Дѣвушка отодвинулась еще подальше. Ей сдѣлалось вдругъ страшно. А въ самомъ дѣлѣ, этотъ сумасшедшій убьетъ Ивана Иваныча?.. Купитъ револьверъ -- и бацъ... Нѣтъ, это ужасно, да и maman, навѣрно, теперь уже хватилась ея. Вотъ положеніе...
   -- Ему ужъ за тридцать, нашему офицеру,-- продолжалъ шарлатанъ, подчеркивая эту цифру съ особеннымъ чувствомъ.-- Да, за тридцать... Онъ все испыталъ, все пережилъ, теперь ему нужно отдохнуть...
   -- Вадимъ, такъ невозможно разговаривать... Вы оскорбляете меня.
   -- Я?!.. васъ?!.. Нѣтъ, я его убью... чтобы спасти васъ. И когда меня отправятъ на каторгу, тогда только вы поймете, насколько сильно я люблю васъ...
   Она тихо засмѣялась, положила свою бѣленькую ручку къ нему на плечо и заговорила ласковымъ голосомъ, какъ говорятъ большіе съ нашалившими дѣтьми:
   -- Видите ли, Вадимъ, вы и правы и неправы... Да, выправитесь мнѣ, по не больше того, какъ хорошій мальчикъ... Вы не обижайтесь на меня за откровенность: вы сами ее вызвали. Да, для меня вы мальчикъ, хотя и старше меня на цѣлый годъ... Вы любите меня, вы нравитесь мнѣ, но что же изъ этого?.. Развѣ гимназисты женятся? Васъ за это посадятъ въ карцеръ...
   -- Ольга Николаевна...
   -- Позвольте... Я несправедлива, я жестока, я кокетка,-- все, что хотите, но я прежде всего женщина и еще больше вашего должна подумать о своемъ будущемъ. Мнѣ больно все это говорить вамъ, но такъ складывается наша жизнь... Да, мнѣ нравится Иванъ Ивановичъ, можетъ-быть, я даже выйду за него замужъ, если maman...
   Единственными свидѣтелями этой сцены были спрятавшіеся въ засадѣ сторожа. Ипатъ не слушалъ и потихоньку сползъ подъ гору, а Кондратъ остался на своемъ посту, потому что кто его знаетъ, этого шарлатана, что у него на умѣ. И въ самомъ дѣлѣ выстрѣлитъ... Но въ самый критическій моментъ послышались быстрые шаги въ дальней аллеѣ, и Кондратъ замеръ.
   "А вѣдь шарлатанъ-то подведетъ меня...-- мелькнуло у него въ головѣ.-- Настоящіе господа идутъ, а онъ скамеечку захватилъ. Ахъ, разбойникъ... ахъ, губитель!.."
   Кондратъ даже сдѣлалъ движеніе, чтобы подняться и своимъ появленіемъ прогнать шарлатана, но его остановилъ голосъ Ипата.
   -- Давѣ проходила публика, это точно... Мало ли народу въ паркѣ гуляетъ.
   -- Нѣтъ, двое, гимназистъ... съ сестрой?.. Она въ шляпѣ и съ зонтикомъ,-- допрашивалъ настойчиво женскій голосъ.-- Ботъ тебѣ, милый, на чай, а ты говори правду...
   Голосъ Ипата вдругъ замолкъ. Легкіе шаги быстро направились къ площадкѣ,-- старикъ продалъ счастливую парочку.
   На площадкѣ, гдѣ происходило роковое объясненіе, появились двѣ женщины. Одна среднихъ лѣтъ, очень встревоженная и запыхавшаяся, а другая молодая, стройная, спокойная, строгая, рѣшительная. Первая дама увидѣла скрывавшуюся въ тѣни парочку и почти бѣгомъ бросилась къ дѣвушкѣ. Она схватила ее за руку и молча потащила въ аллею, даже не взглянувъ на стоявшаго у скамьи шарлатана. Въ глубинѣ площадки оставался силуэтъ предателя Ипата. Оставшаяся на площадкѣ дама обернулась и знакомъ руки попросила его удалиться.
   -- Вотъ такъ влопался!-- рѣшилъ Кондратъ.-- Губорнанка тебѣ задастъ... Х-ха!.. Ловко!..
   На площадкѣ въ это время происходила краснорѣчивая нѣмая сцена, единственнымъ свидѣтелемъ которой былъ суровый бронзовый герой. Онъ видѣлъ, какъ смущенный Вадимъ опустился на роковую лавочку, какъ къ нему подошла гувернантка, смѣрила строгимъ взглядомъ съ ногъ до головы непокойно сѣла рядомъ. При лунномъ освѣщеніи получалась очень трогательная картина даже не для бронзоваго героя. Гувернантка была такая чистенькая, чопорная и по-молодому строгая. Она поступила въ домъ, когда Вадиму было всего двѣнадцать лѣтъ, и поэтому матерински смотрѣла на него, какъ на ребенка. Ей на видъ было лѣтъ подъ тридцать, но на самомъ дѣлѣ она была моложе на цѣлыхъ пять лѣтъ. Ее состарило скитанье по чужимъ семьямъ и собственная неудовлетворенная жизнь. Каждая женщина носитъ въ себѣ семью, домашній очагъ, а тутъ получалась какая-то фальсификація жизни. Въ этой неудовлетворенности и заключался источникъ той англійской чопорности и импонирующей чистоты, которыми миссъ Бэтси поражала незнакомаго человѣка съ перваго раза, точно она была заморожена. Эта молодая строгость сквозила не только въ выраженіи лица и во взглядѣ темно-сѣрыхъ глазъ, а въ каждой складочкѣ скромнаго лѣтняго костюма, въ каждой оборочкѣ, въ каждомъ бантикѣ. Однимъ словомъ, миссъ Бэтси являлась олицетвореніемъ строгой и непреклонной чистоты, и никто не чувствовалъ этого съ такой безпощадной ясностью, какъ несчастный Вадимъ. Будь кто угодно въ данный моментъ, только не миссъ Бэтси... Это было жестоко до несправедливости.
   "Ну, теперь начнется..." -- подумалъ Вадимъ, приготовляясь выдержать осадное положеніе.
   Онъ нѣсколько разъ, и очень недружелюбно, посмотрѣлъ на миссъ Бэтси. Рядомъ съ ея топкой, изящной фигуркой онъ еще въ первый разъ почувствовалъ себя большимъ, настоящимъ большимъ человѣкомъ. Да, онъ не ребенокъ и будетъ говорить, какъ мужчина. И все скажетъ, если на это пошло,-- все...
  

III.

   Миссъ Бэтси тоже, видимо, собиралась съ силами. Она даже цѣломудренно собрала свои юбки около ногъ, точно се могло загрязнить одно присутствіе негоднаго мальчишки,-- она дѣлала то же, когда переходила черезъ грязную дорогу.
   -- Вы довольны своимъ поведеніемъ, Вадимъ?-- начала она тихимъ инквизиторскимъ токомъ.
   -- Миссъ Бэтси...
   -- Позвольте... Вы на этомъ самомъ мѣстѣ, кажется, имѣли достаточно времени, чтобы выказать свой ораторскій талантъ, а потому выслушайте меня внимательно. Наконецъ это простое правило вѣжливости, когда говорятъ старшіе...
   Голова Вадима невольно опустилась отъ такого приступа, и онъ почувствовалъ преступное малодушіе, превращаясь опять въ мальчика.
   -- Итакъ, m-r Вадимъ, вы поступили безразсудно, компрометируя своимъ поведеніемъ совершенно неопытную дѣвушку...
   Неопытную? Вотъ это мило... А гренадеръ Иванъ Ивановичъ? Эти мысли прошли въ головѣ Вадима съ такой яркостью, точно онъ высказалъ ихъ вслухъ. Скажите, пожалуйста:, неопытная...
   -- Да, неопытная...-- отвѣтила миссъ Бэтси на этой тайное возраженіе, и ея сѣрые глаза внушительно остановились на Вадимѣ.-- Каждая дѣвушка неопытна. Представьте себѣ теперь ея положеніе?
   -- А мое положеніе развѣ лучше, миссъ Бэтси? О, если бы вы только слышали, что говорила здѣсь эта невинная овечка...
   -- Меня удивляетъ одно,-- невозмутимо продолжала англичанка,-- именно, что "это" могли сдѣлать вы,-- да, вы. Я имѣла неосторожность думать о васъ лучше... Порядочность -- прежде всего. И вдругъ вы увлекаете на тайное свиданіе неопытную дѣвушку...
   Самымъ обиднымъ въ этомъ монологѣ было "вы",-- миссъ Бэтси всегда говорила Вадиму "ты", а теперь этимъ "вы" была пропитана каждая складочка ея платья, каждая оборка, каждый бантикъ. И все это трепетало отъ возмущенія.
   -- Прежде всего нужно умѣть уважать женщину,-- продолжала миссъ Бэтси, раскрывая и закрывая зонтикъ.-- Да... Безъ уваженія къ женщинамъ нѣтъ и жизни. Вѣдь вы уважаете свою мать и сестеръ?.. Только испорченное и грязное воображеніе можетъ видѣть въ женщинѣ...
   Миссъ Бэтси поднялась, гордо выпрямилась, сдѣлала нѣсколько шаговъ и, остановившись передъ Вадимомъ, спросила въ упоръ:
   -- Скажите, m-r Вадимъ, вамъ не совѣстно смотрѣть мнѣ прямо въ глаза?..
   М-г Вадимъ вдругъ покраснѣлъ, покраснѣлъ по-ребячьи, до ушей, покраснѣлъ до того, что даже на глазахъ выступили слезы.
   -- Очень совѣстно, миссъ Бэтси...-- отвѣтилъ онъ съ дѣтской откровенностью.-- Именно васъ совѣстно, потому что вы... вы...
   -- Что я?..
   -- Вы... особенная...
   -- А Ольга Николаевпа развѣ не такая же дѣвушка, какъ я, какъ всѣ другія дѣвушки?.. Ахъ, m-r Вадимъ, m-r Вадимъ... Боже мой, да что сдѣлалось съ вами?.. Я не узнаю васъ, того милаго мальчика, какимъ вы были всегда... Вы даже забыли то, что вы просто гимназистъ и больше ничего. Вамъ нужно думать о своихъ занятіяхъ, объ окончаніи курса въ гимназіи, объ университетѣ... Вы просто смѣшны въ этой роли большого негодяя!
   Нѣтъ, это было уже слишкомъ... M-r Вадимъ вскочилъ, взъерошилъ свои волосы, отставилъ одну йогу и заговорилъ съ такой быстротой, точно боялся позабыть хоть одно слово:
   -- Нѣтъ, я совсѣмъ не то, миссъ Бэтси, что вы думаете... Я лучше, гораздо лучше всѣхъ, даже васъ, потому что вы думаете обо мнѣ очень дурно.
   -- Лучше даже Ольги Николаевны?-- иронически прибавила гувернантка, суживая глаза.
   -- Лучше...-- рѣшительно заявилъ m-r Вадимъ.-- Она... она... однимъ словомъ, я больше ея не люблю и никогда не любилъ, потому что она просто интриганка, расчетливая натура... вообще, дрянь! Вѣдь я-то душу ей отдавалъ, а она что мнѣ говорила здѣсь?.. И всѣ такія барышни... Онѣ кажутся такими чистыми и хорошими только потому, что ходятъ въ бѣлыхъ платьяхъ и розовыхъ ленточкахъ. Когда мнѣ будетъ за тридцать лѣтъ, когда я испытаю все, то любая такая Ольга Николаевна сочтетъ за счастье осчастливить меня своей любовью, особенно если я надѣну фуражку съ гренадерскимъ околышемъ...
   -- Я рѣшительно ничего не понимаю, m-r Вадимъ... При чемъ тутъ фуражка? тридцать лѣтъ?..
   -- Я не виноватъ, что у насъ такъ сложились соціальныя условія, миссъ Бэтси... И Ольга Николаевна не виновата, и вы... Почему вы остаетесь дѣвушкой и живете въ чужихъ людяхъ, когда могли быть прекрасной женой и матерью?.. О, я все отлично понимаю и про себя не разъ васъ жалѣлъ. Да... Развѣ вы живете?.. И я тоже... то-есть я-то въ другомъ родѣ. Видите л", теперь я не имѣю права даже любить, хотя мнѣ осенью будетъ ровно девятнадцать лѣтъ... да... а когда я изживусь, тогда... Вѣдь это трагедія, миссъ Бэтси!.. Мы топчемъ свое собственное счастье, свое будущее...
   Миссъ Бэтси точно замерла, слушая этотъ горячечный бредъ, а потомъ устало присѣла на скамью.
   -- Вы думаете, я люблю Ольгу Николаевну?-- уже со слезами въ голосѣ спрашивалъ m-r Вадимъ.-- Нисколько... Я ее презираю!.. Да... Она вся дрянная, расчетливая...
   Въ слѣдующій моментъ m-r Вадимъ быстрымъ движеніемъ бросился на колѣни и уронилъ свою голову прямо на руки миссъ Бэтси. Она отъ такой неожиданности настолько растерялась, что не могла пошевельнуться.
   -- Вѣдь я васъ люблю, миссъ Бэтси...-- шептала голова m-r Вадима, а его горячія губы льнули къ холоднымъ, бѣленькимъ ручкамъ.-- Я всегда васъ любилъ, Бэтси... одну тебя, милая Бэтси!.. И никого больше... никого!..
   Руки m-r Вадима уже обнимали талію миссъ Бэтси, когда та очнулась отъ своего очарованнаго забытья. Она выпрямилась, поднялась, отстранила охватившія ее руки, а потомъ схватила безумную голову, шептавшую безумныя слова, и тихо проговорила:
   -- Гадкій мальчишка..
   -- Бэтси... милая... Я всегда только тебя одну любилъ, а на Ольгу Николаевну я даже и смотрѣть не хочу.
   Но миссъ Бэтси была уже далеко. Она шла быстрыми, неровными шагами, точно ее гнало вѣтромъ. Что такое случилось? Гдѣ она?.. Ей было и обидно, и горько, и хотѣлось плакать... Когда она проходила мимо бронзоваго героя, то ей показалось, что онъ съ улыбкой смотрѣлъ туда, гдѣ на лавочкѣ сидѣлъ m-r Вадимъ.
   -- Вотъ такъ фунтъ!..-- громко проговорилъ Кондратъ, вылѣзая изъ своей засады.-- Двадцать лѣтъ выстоялъ на своемъ посту, а такого случая не видывалъ...
   Когда гимназистъ поднялся и его тѣнь скрылась въ темнотѣ ближайшей аллеи, сторожъ покачалъ головой и замѣтилъ:
   -- Оно, конечно, ежели разобрать по-человѣчеству... да... А все-таки шарлатанъ, прахъ его побери!..
  
   1892.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru