Мариетт Фредерик
Приключения в Африке

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Фредерик МАРРИЭТ

Приключения в Африке

The Mission, or Scenes in Africa (1845)

Перевод с английского Е. Нелидовой (1912)

  
  

ГЛАВА I

Чарльз Уильмот. Гибель "Гроссвенора". Сэр Чарльз Уильмот сомневается, что переживет потерю жены и детей. Александр Уильмот. Его характер.

   В один из осенних дней 1828 года по большой столовой медленно ходил взад и вперед пожилой, болезненный господин. Он, очевидно, кончил свой обед, хотя пяти часов еще не было. Опускающееся солнце ярко освещало окна, которые были почти в уровень с землей и выходили в обширный парк с мощными, старыми деревьями. В одной руке у господина была газета, а другую он держал за спиной, как бы поддерживая, чтобы она не гнулась вперед. Вид у него был слабый и истощенный.
   Походив некоторое время, он сел в вольтеровское кресло и глубоко задумался, не выпуская из рук газету.
   Пожилого господина звали сэр Чарльз Уильмот. В ранней молодости он уехал в Индию, где нажил большое состояние, но оттуда через несколько лет должен был уехать вследствие расстроенного здоровья. Не прожив в Англии и шести месяцев, он неожиданно получил в наследство от умершего бездетным старшего брата родовое имение и титул баронета. Решив после этого не возвращаться в Индию, он написал жене, чтобы она ехала с детьми к нему. В ответ он получил страшное известие о том, что его жена и две из трех дочерей погибли от холеры. Третья дочь ехала в Англию на корабле "Гроссвенор" с близкими друзьями Уильмота, полковником Джемсом и его женой.
   Тяжелый удар, посланный Богом, глубоко поразил Уильмота и разбил все его надежды. Но, будучи религиозным человеком, он преклонился перед волей Божией и благодарил Бога за оставленное ему утешение в виде последней дочери.
   Поселившись в своем родовом имении в Биркшайре, сэр Чарльз Уильмот с нетерпением и беспокойством ждал приезда дочери, которая стала теперь особенно дорога ему. Он сам следил за устройством помещения для нее, решив сделать его в восточном вкусе, к которому она привыкла. Все необходимые мелочи для удобства и развлечений десятилетней девочки были им предусмотрены.
   Но Провидению угодно было подвергнуть сэра Чарльза еще более суровому испытанию. Время прибытия "Гроссвенора" давно уже прошло, а о нем ничего не было слышно. Неделя за неделей медленно проходили в страшном беспокойстве и сомнениях. Предполагали, что судно попало в руки врагов, но подтверждения этому не получалось. Наконец, сомнения разрешились страшным известием, что "Гроссвенор" потерпел крушение у восточных берегов Африки, и почти все пассажиры и команда погибли. Двое из спасшихся добрались до Лондона, и от них узнали подробности страшного бедствия.
   От них же узнал и сэр Чарльз о том, что остался вполне одиноким. Он не надеялся пережить этого последнего страшного удара, и прошло немало времени, прежде чем он мог с искренней покорностью сказать: "Пусть будет, как Ты хочешь, а не так, как я".
   Через несколько лет одинокий человек нашел близкое существо, на котором сосредоточил весь интерес своей печальной жизни. Это был его внук, Александр Уильмот, наследник титула и родового поместья, сын его племянника, убитого на войне. Сэр Чарльз привязался к мальчику, как к родному сыну.
   Еще не улеглось горе о погибших жене и детях, когда неожиданно снова были разбужены тяжелые чувства в сердце несчастного отца. Мы застаем его после прочтения известия в газете о слухах, что многие пассажиры "Гроссвенора" избегли гибели.
   Глубоко взволнованный сидел он с газетой в руках, когда в комнату вошел Александр Уильмот, красивый рослый человек двадцати двух лет. Он только что кончил курс в колледже и жил с дедушкой. Могучего сложения и развивший силу в атлетических упражнениях,
   Александр славился как лучший гребец и игрок в крокет в Оксфорде. Кроме того, он страшно любил лошадей, охоту и был отличным стрелком. Характер у него был добрый, благородный, приветливый и откровенный. Все относились к нему с симпатией и особенно еще потому, что он никогда ни о ком не говорил дурно. Может быть, самым большим его недостатком было упорство, но и оно выражалось больше в желании побороть встречающиеся в жизни препятствия, хотя бы и с большим риском для себя.
   -- Ну, дядюшка, я победил его, -- сказал Александр, входя в комнату, разгоряченный упражнениями.
   -- Кого ты победил, дитя мое? -- спросил сэр Чарльз.
   -- Жеребенка. Я осадил его назад, и он теперь смирнее ягненка. Но я возился с ним, по крайней мере, два часа.
   -- Зачем подвергать себя такому риску, Александр? Ведь то же мог сделать и наездник, только с меньшей опасностью.
   -- Но не так скоро, дядя.
   -- Я не знал, что тебе так нужна была лошадь, что ты должен был торопиться. Мне кажется, их достаточно в конюшне.
   -- Конечно, дедушка, благодаря тебе, я не имею в этом недостатка, но просто мне нравится это возбуждение.
   -- Ты прав, Александр, если бы ты прожил так долго, как я, то находил бы больше удовольствия в покое и отдыхе, -- возразил сэр Чарльз с удрученным видом.
   -- Милый дедушка, что-то расстроило вас, -- сказал Александр, подходя к сэру Чарльзу и беря его за руку. -- В чем дело?
   -- Да, Александр, я действительно расстроен и взволнован. Вот это известие в газете опять подняло во мне все самые тяжелые воспоминания.
   Александр сел на стул и внимательно прочел указанный параграф в газете.
   -- Вы считаете основательным это сообщение, дедушка? -- спросил он, возвращая газету.
   -- Это трудно сказать, дорогой мой, но во всяком случае, я не вижу тут ничего невозможного. Такие случаи бывали. Спасшиеся могли быть взяты в плен туземными дикарями. Можешь себе представить, что почувствовал я, когда подумал, что моя бедная Элиза может быть женой или рабыней дикаря. Ее дети, милосердное небо! Мои внуки, может быть, растут невежественными идолопоклонниками. Это мучительные мысли, дитя мое, и я должен много молиться, чтобы прийти снова в равновесие и покориться воле Божией.
   -- Я ознакомился со всеми правительственными сообщениями о гибели судна, дорогой дед, и никогда не слыхал ничего похожего на это известие. Всеобщее предположение, что погибли почти все, может быть, погибли мучительной смертью, за исключением весьма немногих, которым удалось вернуться в Англию.
   -- Знаю, мой друг, что все так предполагали, но все-таки в донесениях было много противоречий, и нет ничего невероятного в том, что не все погибли из тех, кого считают погибшими. Если ты ничем не занят, то я расскажу тебе кое-какие подробности, на основании которых можно предполагать, что судьба многих пассажиров, и в том числе твоей тетки, Элизы, осталась неизвестной.
   -- Я с удовольствием буду слушать, дядюшка, если только воспоминания не слишком мучительны для вас.
   -- Я не буду останавливаться на них дольше, чем это необходимо. Конечно, воспоминания мучительны, но я должен рассказать тебе некоторые факты, чтобы узнать твое мнение. Ты помнишь, вероятно, что крушение "Гроссвенора" произошло у берега Кафрарии, к югу от Порта Наталя. Судно разбилось об скалу, но, вследствие внезапной перемены ветра -- к счастью или к несчастью, не знаю -- вся команда и все пассажиры (за исключением шестнадцати человек, которые достигли берега еще раньше по канату, и одного пьяного, оставленного на корабле), благополучно высадились на землю, даже маленькие дети, среди которых была моя бедная Елизавета.
   Помолчав немного, сэр Чарльз продолжал:
   -- Пока они добирались до берега, прошел весь день. Туземцы-кафры, которые ловили все время обломки железа от корабля, ушли с берега, когда стемнело. Несчастные страдальцы развели огонь и, поймав приплывшие к берегу бочонки с кое-какими запасами, закусили и провели ночь на скалах. На следующее утро капитан предложил направиться к Капштадту, к голландским поселениям. Предложение было принято, несмотря на всю его безрассудность.
   -- Разве они могли поступить как-нибудь иначе?
   -- Весьма вероятно. Они знали, что находились в стране беззаконных дикарей. Капитан рассчитал, что они достигнут Капштадта в шестнадцать или семнадцать дней. Насколько его расчеты были верны, доказывает факт, что достигнувшие города были там только после ста семнадцати дней путешествия. Да если бы даже он и не ошибся в расстоянии, все равно путешествие по стране, населенной жестокими дикарями, путешествие с таким количеством беспомощных женщин и детей было безумием.
   -- Но что же им было делать?
   -- Заметь, Александр, что корабль разбился на небольшом расстоянии от берега и врезался в скалу, на которую налетел. Место было мелкое, и сообщение вполне возможно. Дикари удовольствовались тем, что было выброшено на берег, и ушли. Они могли свободно попасть на судно, запастись оружием и всем необходимым для жизни и для защиты от дикарей. Их было полтораста человек во время крушения судна, так что при оружии они могли совершенно обезопасить себя от нападения дикарей. Все плотники и кузнецы спаслись. Собрав материал от судна, они могли выстроить себе лодку, и тогда достигли бы города без всяких затруднений.
   -- Возможно, что этот план был бы разумнее. А что слышно было о капитане, спасся он потом или нет?
   -- Он был среди тех, которые пропали без вести. Но слушай дальше. В первый же день путешествия они получили предостережения на месте гибели судна. Дикари ограбили их и забросали камнями. Один голландец, бежавший из колонии в кафрскую землю после совершения нескольких убийств, догнал путешественников и указывал им на непрактичность их плана. Он говорил им о громадном количестве дикарей в стране, о широте и недоступности реки, о пустынных пространствах без воды и о диких зверях, которых они должны были встречать на пути. И все-таки они не убедились и шли к своей погибели.
   -- Не вернее ли будет предположить, что после такого страшного крушения большинство, особенно пассажиры, не решились на путешествие водой?
   -- Возможно и это. Но ведь благоразумнее всего было бы спросить их, -- как иначе, как не водой, возможно попасть в Англию?
   -- Совершенно верно, дедушка. Продолжайте, пожалуйста...
   -- По известиям, полученным от вернувшихся моряков, не прошло недели, как на них напали толпы туземцев, которые во все время путешествия вредили им, как могли. На этот раз они решили, очевидно, перебить их. Но путешественники так удачно отразили нападение, что разогнали всех дикарей, причем никто не был серьезно ранен. Через несколько дней провизия у них вышла, моряки начали роптать и решили спасать себя, не заботясь о женщинах и детях. В конце концов, отделилось сорок три человека, которые оставили капитана со всеми пассажирами -- мужчинами, женщинами и детьми на произвол судьбы.
   -- Какая жестокость!
   -- Да! Но чувство самосохранения первый закон природы, и трудно надеяться, чтобы человек, особенно не подчиняющийся влиянию религии, способен был на самопожертвование и рисковал своей жизнью для облегчения страданий других. Главной причиной разделения была невозможность достать пропитание на такое количество людей. Отделившаяся партия в сорок три человека встретила на своем пути самые ужасные затруднения. Они шли по берегу моря и питались только устрицами, которые находили на скалах. Потом им приходилось переправляться через реки в версту или две шириной. Они не могли спать, потому что дикие звери постоянно шныряли вокруг них, и, в конце концов, они ужасно страдали от недостатка воды. Они снова разделились и бродили под палящими лучами солнца, не зная сами, куда идут, без одежды и пищи и один за другим отставали от товарищей, чтобы умереть или быть растерзанными дикими зверями. Наконец, они дошли до такой крайности, что решили бросить жребий, кто должен пожертвовать собой для поддержания жизни остальных. Они возвращались назад, чтобы искать трупы погибших товарищей и питаться ими. Наконец, трое ли четверо, полуумирающие с голода и дошедшие до полного изнеможения, добрели до колонии, где встретили радушный прием.
   -- Вы рассказали, дедушка, о первой партии, а что же сделалось с другой, которая шла с капитаном?
   -- О ней ничего не было слышно, судьба ее до сих пор неизвестна. Все были уверены, что они погибли.
   Если столько перетерпели моряки, то что же должны были испытать при таких обстоятельствах беспомощные женщины и дети? Но через несколько лет прошел слух, что они спаслись и остались жить среди дикарей. Француз Ле-Вальян первый сообщил это, но никто не поверил ему. Однако, его сообщение несколько раз подтверждалось потом другими путешественниками. И теперь опять известие в газете заставляет, наконец, подумать о достоверности прежних сведений. Я не могу отделаться от мысли, что моя несчастная дочь осталась жива и выросла в полном неверии и невежестве среди дикарей.
   -- Но, дедушка, если даже допустить мысль, что моя тетя жива, то нужно вспомнить и то, что она не была уже так мала в то время, чтобы забыть все, чему ее учили.
   -- Может быть, только условия, в которых она находилась, были так ужасны, что скорее всего нужно ожидать, что она не пережила их. Но обрати внимание, что в газете говорится о потомках, потерпевших крушение на "Гроссвеноре". Может быть, мои внуки растут идолопоклонниками и дикарями. Когда я подумаю об этом, то мне кажется, что было бы лучше, если бы моя Елизавета не перенесла страданий и умерла в детстве. Но, впрочем, на все воля Божия. А теперь оставь меня, Александр, мне лучше побыть одному.
   Александр с чувством глубокого почтения и сочувствия пожал руку дедушки и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.
  

ГЛАВА II

Размышления Александра. Его план. Сэр Чарльз противится ему. Согласие против воли. Отъезд Александра.

   Разговор с дедушкой произвел сильное впечатление на Александра Уильмота и заставил его провести бессонную ночь. Крушение "Гроссвенора" было задолго до его рождения, и он смутно помнил рассказы о нем, которые слышал в детстве, и знал, что кто-то из его родных был среди погибших пассажиров этого корабля. В то время эти рассказы производили на него сильное впечатление, но потом он почти забыл о них. Дедушка никогда не говорил с ним об этом, потому что Александр забыл также и то, что на корабле была единственная дочь сэра Чарльза.
   Александр был очень привязан к старику, не говоря уже о благодарности, которую он не мог не чувствовать к человеку, который сделал для него так много и относился к нему с такой добротой. Не больше недели тому назад он выразил желание предпринять путешествие на континент, и сэр Чарльз дал тотчас же свое согласие и предложил ему употребить на путешествие не меньше двух лет. И только, обсуждая окончательно план поездки, он заметил вскользь, что его старость и слабое здоровье заставляют его думать о том, что они могут не увидаться больше на этом свете. Это замечание очень огорчило Александра, и он уже начал раскаиваться, что не подумал о дедушке, а заботился только о собственном удовольствии.
   Сегодняшний разговор навел его на новые мысли, Он живо представил себе всю муку и беспокойство, которые должен был переживать несчастный старик, ничего не знающий в течение стольких лет о судьбе своей дочери. И как успокоился бы он, если бы хоть на краю могилы узнал правду и мог бы сказать: "Ныне отпущаеши раба Твоего с миром". И почему бы он, Александр, не мог доставить горячо любимому деду это успокоение? Вместо путешествия на континент для собственного удовольствия, он мог бы употребить эти два года на собирание сведений в Африке о злополучных пассажирах погибшего судна. И путешествие в Африку со всеми приключениями и опасностями и для такой цели улыбалось все больше и больше мужественному юноше. Он уснул только после того, как окончательно решил на другой же день просить согласия сэра Чарльза. Во сне он уже охотился на слонов, убивал диких зверей и сражался с дикарями Африки. Утром его решение нисколько не ослабело, и тотчас же после завтрака он начал разговор с сэром Чарльзом.
   -- Дорогой дедушка, -- сказал он, -- вы позволила мне пропутешествовать два года по континенту.
   -- Да, Александр, я нахожу вполне понятным в твои годы желание повидать свет и не беру назад своего согласия. Когда думаешь ты ехать?
   -- Это будет зависеть от обстоятельств. Но я хотел бы предварительно посоветоваться с вами хорошенько. По правде сказать, я не думаю, чтобы путешествие по цивилизованным странам, подобным нашей родине, могло дать мне особенно много новых впечатлений.
   -- В этом я тоже не могу не согласиться с тобой. В настоящее время, когда цивилизация стоит так высоко, нет особенной разницы в жизни и обычаях культурных наций. Но страны, где процветала древняя культура, и где сохранились еще остатки ее, все еще представляют большой интерес. И все-таки путешествие может дать тебе полезные впечатления.
   -- Очень может быть, дедушка, но только я думаю, что успею еще поездить по континенту, когда буду старше и опытнее. Тогда наверное путешествие принесет мне больше пользы.
   -- Что случилось, Александр? Почему ты вздумал вдруг оставаться в Англии? Если ты делаешь это для меня, то, конечно, мне остается только благодарить тебя за твою жертву.
   -- Если вы хотите, дедушка, я без сомнения останусь в Англии. Но у меня явилась мысль заменить путешествие по континенту другим, о котором я и хотел посоветоваться с вами.
   -- Куда же ты собираешься ехать? В Соединенные Штаты или в Южную Америку?
   -- Нет, нет. Я предполагаю сделать путешествие еще более интересное. Я думаю ехать в Африку -- высадиться на мысе Доброй Надежды и оттуда проехать по направлению к северу, где, может быть, мне удастся собрать сведения о вопросе, который вас так беспокоит и мучает.
   Сэр Чарльз молчал некоторое время, опустив голову на руки.
   -- Нет, -- сказал он наконец, -- на это я не могу согласиться, дорогой мой мальчик. Опасность слишком велика, ты не должен рисковать своей жизнью. Это очень благородное желание, но я не могу допустить, чтобы ты исполнил его.
   -- Я уверен, дедушка, что, если вы поразмыслите немного, то измените свое мнение. Что же касается опасности, то какая же может быть опасность там, где живут миссионеры и остаются целы и невредимы среди тех же дикарей, которые отнеслись когда-то так враждебно к пассажирам "Гроссвенора"? Там, где в то время была пустыня, живут теперь европейцы, которые не перестают переселяться туда с тех пор, как мыс попал под британское владычество. Усердие тех, которые храбро проповедуют идолопоклонникам слово Божие, произвело громадные перемены в стране, и я думаю, что посещение Африки будет столь же безопасно, как посещение Неаполя. Времени же, я надеюсь, потратить меньше двух лет, которые я хотел провести на континенте.
   -- Но, если что-нибудь случится с тобой, я никогда не прощу себе, и последние дни моей жизни будут окончательно отравлены горем.
   -- Дорогой дедушка, наша жизнь в руках Бога, и как часто, убегая от опасности, мы попадаем в нее. Кто из нас может предохранить себя от какой-нибудь несчастной случайности? Смерть может настигнуть меня так же и здесь дома, как во время путешествия по чужим странам. Конечно, будут и затруднения и опасности, но ведь я буду подготовлен к ним и потому сумею справиться с ними. Не отказывайте мне, дядюшка, в вашем согласии. Я все уж обдумал и буду очень несчастлив, если мне не удастся попытаться собрать сведения, которые могли бы успокоить вас. Путешествие принесет пользу мне и вам. Не отказывайте мне, прошу вас.
   -- Ты добрый и благородный мальчик, Александр, и потому мне еще тяжелее согласиться на твою просьбу. Дай мне подумать, отложим решение, хотя бы до завтра.
   Но и на следующий день Александр не мог еще добиться согласия сэра Чарльза. Он перебрал из библиотеки все современные описания Южной Африки и старался убедить деда, ссылаясь на мнения различных известных путешественников. Наконец, сэр Чарльз хотя и неохотно, но согласился с его доводами и разрешил ехать. Между тем прочитанные Александром книги произвели на него большое впечатление и усилили его желание осуществить, как можно скорее, задуманное путешествие. Сначала он решился на него из чувства благодарности и сочувствия к деду, но теперь он стремился ехать и для самого себя. Рассказы о битвах с дикими зверями, о всевозможных рискованных приключениях и предприятиях совершенно вскружили ему голову и взбудоражили его воображение. Он торопил с решением сэра Чарльза, говоря, что чем скорее он уедет, тем скорее вернется на родину. Этот последний аргумент был самым действительным, и Александр, не откладывая, принялся за сборы.
   Торговое судно, выбранное для путешествия, отправлялось к мысу через шесть недель после решения вопроса.
   -- Да благословит и сохранит вас Бог до моего возвращения, дедушка, -- сказал Александр, обнимая старика.
   -- Пусть Господь сохранит и тебя, мой дорогой мальчик, и допустит вернуться раньше моей смерти, чтобы закрыть мне глаза, -- сказал растроганный сэр Чарльз.
   До ночи Александр приехал в Лондон и оттуда поспешил в Портсмут, чтобы сесть на корабль. На следующий день "Сюрприз" снялся с якоря и быстро поплыл, распустив паруса по каналу.
  

ГЛАВА III

Грусть Александра. Находит друга. М-р Ферборн. Пассажиры. М-р Ферборн рассказывает о готтентотах и отношении к ним голландцев.

   Лицо Александра делалось все грустнее и грустнее по мере того, как корабль удалялся от родных берегов. Он оставался на корме судна и не отводил глаз от берега, очертания которого были уже едва видны. Нетрудно угадать его мысли. Увидит ли он снова этот берег? Вернется ли он когда-нибудь, или его прах останется непогребенным и развеется по пустыням Африки? Найдет ли он, если вернется, своего старого деда, или тот будет лежать уже в могиле? Все зависит от милости Бога. Да будет воля Его.
   Отвернувшись в сторону, когда земля исчезла из глаз, Александр увидал рядом с собой молодого человека, погруженного, по-видимому, в такие же размышления. Александр задел его локтем, извинился, и с этого начался разговор.
   -- Я уверен, сэр, -- сказал незнакомец, высокий, худощавый брюнет слабого телосложения, -- я уверен, что мы оба думаем одно и то же, покидая родную страну. И наши чувства и мысли понятны всякому. Даже животное привыкает к месту и не скоро осваивается с новым.
   -- Совершенно верно, сэр, -- возразил Александр, -- но у животных создается привязанность именно только к месту, у людей же, мне кажется, играют роль чувства более возвышенные и благородные.
   -- Иначе не может и быть, так как человек существо несравненно более одаренное, чем животное. Вы, вероятно, не в первый раз путешествуете? -- продолжал незнакомец.
   -- Именно в первый, -- ответил Александр. -- Я до вчерашнего дня не покидал Англии и не ездил на корабле.
   -- Я никогда не сказал бы этого, -- возразил собеседник. -- Все пассажиры уже страдают морской болезнью, и только мы с вами остаемся на палубе. Потому я и считал вас привычным путешественником.
   -- Вчера вечером у меня было легкое головокружение, но сегодня с утра я чувствую себя прекрасно. Ведь не все подвержены морской болезни.
   -- Очень немногие составляют исключение, и вы можете считать себя счастливцем, потому что я по опыту знаю, какая это неприятная болезнь. Однако, скоро завтрак. Думаете вы что-нибудь закусить?
   -- Чашку кофе выпью с удовольствием, -- возразил Александр, -- но есть мне не хочется. Что это за птица летает над водой?
   -- Мы, натуралисты, называем ее procellarius, но обыкновенно ее зовут буревестником. Ее присутствие означает плохую погоду.
   -- Много пассажиров на корабле?
   -- Нет, девять или десять. Капитан считает, что это очень мало, и уже жаловался на неудачное плаванье. Среди пассажиров есть один господин, который живет в колонии на мысе и теперь возвращается туда. Я разговаривал с ним. Кажется, очень интеллигентный человек. Но вот и лакей пришел звать нас завтракать.
   Господина, разговаривающего с Александром, звали Суинтон. Он был натуралист, как сам уже сказал, и богатый человек, употребляющий свои доходы на жизнь и любимые занятия. Он ехал теперь на мыс Доброй Надежды с целью изучения местной природы и ее произведений.
   Прежде чем судно прибыло на остров Мадейру, где остановилось на три дня, чтобы запастись вином и свежей провизией, Александр и Суинтон были уже друзьями. Из деликатности они не спрашивали друг друга о цели путешествия того и другого.
   Как мы уже упоминали, среди пассажиров был один из постоянных жителей Капштадта, занимавший там очень выгодное положение. Это был пожилой человек лет шестидесяти, очень приятного и располагающего вида. Случилось, что у Александра среди данных ему рекомендательных писем было одно, адресованное и м-ру Ферборну -- так звали пожилого господина. Нечего и говорить, что вручив ему письмо, Александр не замедлил сообщить ему о цели своей поездки в Африку.
   Другие пассажиры были -- три молодые леди, отправлявшиеся к своим друзьям в Индию и пожилая леди, с двумя молоденькими дочерьми, ехавшая к мужу, который был полковником в Бенгальской армии. Все они были очень живые и веселые, так что общество в кают-компании "Сюрприза" составилось очень приятное. Настроение стало совсем хорошим, когда, по отплытии от Мадейры, установилась прекрасная тихая погода.
   Над четырехугольной палубой и кормой протянули парусину, вынесли наверх стулья, и большую часть дня пассажиры проводили здесь.
   -- Вы много лет провели на Капе, м-р Ферборн? -- спросил Александр во время одной из бесед.
   -- Да. Я был взят в плен на обратном пути из Индии и оставался в Капштадте, пока он был в руках Голландии. Затем меня хотели выслать в Голландию в качестве пленника, и я был на корабле, когда англичане атаковали голландцев. Пока мысом владели англичане, я занимал там очень видное положение, так как давно жил в стране и хорошо знал ее. Затем голландцы снова отобрали Кап, и я вернулся домой. По вторичном занятии Капштадта англичанами, мне было предложено прежнее место, и с тех пор я жил там почти безвыездно.
   -- Так что вы, конечно, хорошо знакомы с историей колоний?
   -- Да, я знаю ее и с удовольствием поделюсь с вами своими сведениями.
   -- Вы оказали бы мне очень большую услугу, потому что мой запас сведений очень невелик. Мне не удалось даже и почитать, как следует, вследствие неожиданности моего путешествия.
   -- Кажется, это было в 1652 году, когда голландцы начали устраивать свои колонии на мысе. Природные обитатели страны около Капштадта были готтентоты -- кроткий и безобидный народ, живший преимущественно скотоводством. Земледелием они не занимались, но у них были обширные пастбища и большие стада коз и овец. История одной колонии есть история большинства их, если не всех. Сперва овладевали землею с согласия туземцев, затем утверждались на приобретенных местах и начинали относиться к ним с варварской несправедливостью.
   Готтентоты, задобренные мелкими подарками, думали, что пришельцы ограничатся небольшим пространством земли, и не препятствовали устройству колоний. Они в первый раз узнали вкус табака и крепкой водки, что привело их потом к рабству и разорению. Эти два яда предлагались готтентотам до тех пор, пока они не почувствовали к ним страсть. И тогда уже за трубку табаку или стакан водки они отдавали быка, козу или овцу. Таким образом богатели голландцы и беднели готтентоты.
   Колонии размножались и усиливались, так что скоро губернатор совершенно перестал церемониться с захватом земель, а готтентоты увидели, что у них были отняты не только скот, но и пастбища. Их обобрали дочиста, оставив только предметы их страсти -- водку и табак, без которых они не могли уже обойтись. Не желая оставлять страну своих предков и не имея возможности доставать табак и водку, готтентоты продавались в пастухи своих же стад и пасли их на пастбищах, которые принадлежали прежде им.
   -- Следовательно, они сделались рабами? -- спросил Александр.
   -- Нет, хотя с ними обращались хуже, чем с рабами. Они нанимались за известную плату к колонистам, хотя редко получали эту плату, а иногда и совсем не получали. Их нельзя было только продавать и покупать, как продавали и покупали рабов, привозимых в колонии с восточных берегов Африки и Мадагаскара. Но положение рабов, по моему мнению, было много лучше, так как собственник боялся рисковать жизнью раба, за которого заплатил двести или триста долларов. Когда нужно было пасти скот в местах, полных львов и других диких зверей, голландский бур, или земледелец, посылал готтентота, а никак не раба. Жизнь первых ничего не стоила в глазах колонистов, и они убивали их за самый ничтожный проступок.
   -- Но как голландское правительство могло допускать такую жестокость?
   -- Правительство было бессильно в колониях и потому закрывало глаза на все преступления. Так как колонии все больше и больше распространялись, правительство захватывало все больше земли у туземцев. Наконец, остались незанятыми только земли кафров -- красивого воинственного народа, о котором мы еще будем говорить. Конечно, не все готтентотские племена запродали себя на службу колонистам. Некоторые угнали свои стада на север, к границе кафрской земли, другие ушли в горы и жили охотой или грабежом. Эти стали потом известны под именем бушменов. Терпя самые ужасные лишения и живя чуть не на положении диких зверей, за которыми они охотились, они мало-помалу обратились в низшую расу, какой до сих пор и остались.
   Буры, или плантаторы, поселившиеся вдали от Капштадта, постоянно страдали от нападений диких зверей и бушменов, живших грабежом. Вследствие постоянной опасности, буры никогда не расставались с оружием, и из их потомков образовался сильный, ловкий и храбрый народ, отличавшийся при этом скупостью и жестокостью. Рабовладельчество и подчинение готтентотов совершенно развратили их и сделали кровожадными тиранами. Находясь на слишком далеком расстоянии от правительства, они не признавали ничьей власти и никаких законов.
   -- Мне приходилось читать о жестокости голландских буров, но я не думал, чтобы она доходила до таких размеров.
   -- Конечно, главной причиной всему было рабовладельчество; ничто не развращает так сильно, как оно. Буры привыкли считать готтентотов, бушменов или кафров наравне со скотом и обращались с ними сообразно этому взгляду. Содрогаясь при мысли об убийстве белого человека, убийство какого-нибудь несчастного ту-земца они не считали даже преступлением. Однако я не буду больше злоупотреблять вашим терпением. Дамы наши ушли уже вниз, присоединимся и мы к ним.
  

ГЛАВА IV

Беседы о естествознании. Энтузиазм м-ра Суинтона. Продолжение истории Капа. Варварство голландцев. Негодование Александра.

   Александр Уильмот и Суинтон сходились все ближе и ближе и сделались настоящими друзьями. Разговор часто переходил на любимый предмет Суинтона -- естествознание.
   -- Я должен признать свое полное невежество в этом предмете, -- заметил однажды Александр, -- но думаю, что он чрезвычайно интересен для изучающих его. Я часто жалел, бродя по музеям, что около меня не было человека, который мог бы объяснить многое, непонятное для меня. Но мне кажется, что для изучения естествознания во всех его отраслях нужно очень много работать. Ведь сюда же входят и ботаника, и минералогия, и геология, не правда ли?
   -- Разумеется, -- возразил, смеясь, Суинтон, -- и эти три отрасли, может быть, наиболее интересные. Прибавьте еще к этому зоологию или науку о животных, орнитологию -- о птицах, энтомологию -- о насекомых, конхилиологию -- о раковинах, ихтиологию -- о рыбах, одни эти названия способны напугать юного новичка. Но уверяю вас, что вовсе не трудно ознакомиться со всеми этими отраслями настолько, чтобы заинтересоваться естествознанием и наслаждаться им.
   -- Самым интересным предметом изучения все-таки остается человек, -- заметил Александр.
   -- Да, но изучение человека есть только изучение его несовершенств и уклонений от истинного пути, на который направляет его дарованная ему воля. Изучая же природу, вы присутствуете при безошибочных действиях Всемогущего, который с мудростью направляет инстинкты животных, способствующие их существованию. Не только внешнее, но и внутреннее строение животных показывает такое разнообразие и такую остроумную приспособляемость к трудностям жизни и такую способность брать от природы все, что она может дать для наслаждения ею, что вы можете только благоговейно восхищаться премудростью и милосердием Великого Создателя. Нет мельчайшего насекомого, о котором не позаботился Он и которого не снабдил всем необходимым для его короткого существования.
   -- Вы, вероятно, увлекаетесь все больше и больше вашими занятиями, -- сказал Александр.
   -- Это обыкновенно так и бывает. Чем больше наблюдаем мы природу, тем больше находим в ней чудес и тайн. При помощи химии мы проникаем мало-помалу в эти тайны и делаем разные открытия. Обратите внимание, м-р Уильмот, -- продолжал Суинтон, подбирая солому, налетевшую на палубу, -- не находите ли вы чего-нибудь общего между этой соломой и кремнем на курке вашего ружья?
   -- Разумеется я представляю себе их, как две совершенно противоположные части одной и той же природы, как оно и есть на самом деле.
   -- Не совсем так. Кусочек пшеничной соломы содержит более шестидесяти процентов кремнезема или кремня. Так в состав каждого растения входит приблизительно две трети твердого минерального вещества. Трудно поверить, что волокна корня этого растения были способны растворить такое твердое вещество, питаться им и переваривать его, а между тем это так.
   -- Это удивительно.
   -- И это далеко не единственный пример. Фосфорная соль извести, которая является главной составной частью костей животных, равным образом требуется и растениями, также переваривается ими и входит в состав их организма. В состав овса и ячменя входит около тридцати процентов извести, и нет растения или дерева, в котором не было бы ее в большем или меньшем количестве.
   -- Как это не удивительно, но все-таки меня более всего поразил ваш рассказ о кремне. Это мне кажется просто непостижимым.
   -- Для Бога нет ничего невозможного. В Голландии растет тростник, содержащий гораздо больше кремнезема, чем пшеничная солома. Голландцы употребляют его поэтому на полировку дерева и меди. Мы знаем еще очень мало, но это уже установленный факт, что минеральные вещества входят в большинство животных организмов, если не всех. Ведь и вещество, окрашивающее кровь, есть ничто иное, как окись и фосфорная соль железа.
   -- Я вполне понимаю теперь ваше увлечение естественными науками, м-р Суинтон, -- сказал Александр, -- и вместе с тем страшно жалею, что с окончанием нашего совместного путешествия окончатся и наши беседы. Ведь как только мы приедем на мыс, тотчас же разъедемся в разные стороны, так как цели нашего путешествия совершенно различные.
   -- Вероятно, потому что я постараюсь проникнуть как можно глубже внутрь страны, -- возразил м-р Суинтон, -- что, конечно, не может входить в ваши намерения.
   -- Наоборот, я стремлюсь к тому же, но, может быть, нам придется ехать по разным направлениям. Если мой вопрос не покажется вам нескромным, то я хотел бы знать, куда именно вы собираетесь ехать?
   -- Охотно удовлетворил бы ваше желание, если бы сам точно знал, куда придется ехать. Африка представляет такое обширное поле для изучения ее природы, что я желал бы проникнуть всюду. И, конечно, путешествие в компании с вами доставило бы мне громадное удовольствие.
   Последние слова Суинтона слышал м-р Ферборн, который подошел в это время к беседующим.
   -- Было бы очень хорошо, -- заметил он, -- если бы м-р Суинтон рискнул поехать туда же, куда едете вы, м-р Уильмот. Но, мне кажется, вам лучше будет поговорить об этом несколько времени спустя, когда вы ознакомитесь друг с другом еще ближе. Товарища в путешествии нужно выбирать очень осмотрительно, всякое несогласие характеров может отравить существование. А теперь, Уильмот, если вы немного устали от естествознания, то не хотите ли послушать продолжение истории человеческих страданий? Я готов продолжать свой рассказ.
   -- С большим удовольствием, сэр.
   -- Надеюсь, вы и мне дадите случай поучиться? -- спросил м-р Суинтон.
   -- О, конечно! -- возразил м-р Ферборн. -- Хотя, я думаю, вы не услышите особенно много нового, если вам приходилось раньше бывать на мысе. Я рассказывал м-ру Уильмоту, как образовались на мысе колонии, и как колонисты постепенно поработили туземцев и заставили их служить себе. Теперь я буду продолжать.
   Голландские буры, богатея и приобретая больше скота, требовали больше и пастбищ и заняли уже всю страну к югу от кафрской границы. Кафры, храбрые дикари, живущие тоже исключительно скотоводством, но они во многих отношениях стоят выше готтентотов.
   Оружие готтентотов -- лук и стрелы; кафры презирают войну таким оружием, как и всякое предательство. Они предпочитают свои щиты и копья и сражаются открыто и храбро. Кафры обрабатывают землю и более опрятны и цивилизованы. Среди бушменов, которые грабили буров на кафрской границе, попадались иногда и кафры. Но всякие претензии по этому поводу со стороны буров кафрские начальники удовлетворяли, как могли. Не так поступали колонисты. Они проникли в страну кафров и заметили, что у них прекрасные стада всякого скота. Жадность колонистов и тут не устояла против желания нажиться легким способом. Гораздо приятнее отнять готовые стада, чем разводить и взращивать их самим. Как только бушмены похищали несколько голов скота, тотчас же посылались жалобы в Капштадт и требовалось разрешение употребить силу против кафров. Составлялась команда из буров и их слуг, отлично вооруженных. Они вторгались в кафрские владения и, указывая на то, что скот был украден неизвестно кем, начинали мстить местным жителям. Кафры не в силах были защищаться своими копьями против огнестрельного оружия и, конечно, были всегда побеждаемы. Буры жгли их жилища и безнаказанно убивали мужчин, женщин и детей. Затем они уходили, захватив, в награду за потерю нескольких коз или овец, тысяч двадцать всякого скота у кафров. Кафры, конечно, возмущались на незаслуженную обиду и нападали на буров, чтобы вернуть отнятый скот. Но вот разница между христианами бурами и дикими язычниками: буры, не стесняясь, убивали женщин и детей во время сражения, кафры не причиняли им ни малейшего вреда. Они не трогали бы и мужчин, если бы их к тому не вынуждали.
   -- Но как могло голландское правительство допускать такие жестокости?
   -- Правительство верило донесениям буров и делало соответственно им распоряжения. Правда, потом правительство пробовало прекратить злоупотребления колонистов, но они не поддавались его контролю. Вот, следовательно, в каких условиях находились колонии, когда попали в руки Англии: готтентоты закабалены, как слуги, с которыми обращаются, как с животными; непрекращающаяся торговля рабами и непрерывная война буров с кафрами.
   -- Я уверен, что наше правительство скоро положило конец варварскому беззаконию.
   -- Это было не так легко. Пограничные буры восстали против Англии, а готтентоты, потерявшие наконец терпение, бежали и соединились с кафрами. Соединившись, эти два народа напали на пограничных буров, сожгли и разграбили их селения, увели скот и овладели их оружием. Когда буры собрались с силами, произошла новая битва, в которой кафры и готтентоты снова остались победителями. Они убили предводителей буров и преследовали своих врагов до тех пор, пока не были остановлены английскими войсками. Такие войны продолжались до тех пор, пока туземцы не отдались под покровительство англичан, которые потребовали, чтобы они сложили оружие и чтобы готтентоты вернулись к своим господам. Колонии были отданы тогда голландцам и оставались у них до 1806 года, когда они окончательно отошли к Англии. Голландцы не поумнели после полученного урока, они обращались с готтентотами хуже прежнего, желая отомстить им, и как будто пренебрегали британским правительством. Но скоро все изменилось благодаря миссионерам, которые, проникая вглубь страны, сами были свидетелями жестокости и несправедливости буров. Они донесли своему правительству, которое, конечно, поверило им и решило раз навсегда положить конец насилию. Миссионеры говорили, что положение готтентотов противно христианскому учению, и скоро по их настоянию буры лишились своих слуг, так как они были освобождены.
   -- Слава Богу! -- вскричал Александр. -- У меня кровь закипала в жилах каждый раз, когда я слушал ваши описания жестокой тирании буров. И так легко стало на душе теперь, когда я знаю, что несчастный готтентот свободный человек.
   -- Будет на сегодня, -- сказал м-р Ферборн, -- завтра мы поговорим еще, если ветер и погода будут благоприятствовать нам, как говорят моряки.
  

ГЛАВА V

Водяные птицы. Гуано. Продолжение рассказа м-ра Ферборна. Штурман. Моканна. Нападение. Неудача кафров.

   На следующий день судно было против Рио и тотчас же послало лодки за припасами. Пассажиры не выходили на берег, потому что капитан уверил их, что не останется ни одного часа дольше необходимого. Действительно, на другой же день вечером они уже снова плыли к мысу.
   Чайки во множестве летали за кормой корабля и бросались вниз, хватая все съедобное, выбрасываемое за борт. Завязался разговор о водяных птицах.
   -- Какая разница в перьях водяных птиц? -- спросил Александр. -- Курица или всякая другая земноводная птица, попадая в воду, тонет, как только ее перья напитаются водой.
   -- Между перьями, я думаю, нет никакой разницы, -- возразил Суинтон. -- Но у каждой водяной птицы имеется небольшой резервуар, содержащий масло, которое смазывает перья и делает их непромокаемыми. Если вы будете наблюдать за уткой, когда она отряхивается и очищает свои перья, то заметите, что она несколько раз проводит клювом по спинке и над хвостом -- это она смазывает перья, чтобы сделать их непромокаемыми. Но ей приходится часто возобновлять смазку, иначе она может потонуть так же, как и курицы.
   -- Долго ли морская птица может оставаться в море?
   -- Я не думаю, чтобы очень долго, но другие держатся иного мнения. Но вообще мы знаем этих птиц меньше, чем других.
   -- А под водой они долго могут быть?
   -- Большинство не долго, как, например, утки и другие птицы этого разряда. Дольше всех могут оставаться под водой полуводяные птицы с полуперепончатыми лапами. Мне приходилось видеть обыкновенных английских водяных кур, которые довольно долго бродили по дну глубокого ручья совершенно спокойно, разыскивая пищу, как будто они были на скотном дворе.
   -- Вы говорите, что водяные птицы не остаются долго на море. Откуда же они прилетают?
   -- Они живут обыкновенно на необитаемых островах или на скалах вблизи воды, там несут яйца и выводят птенцов. Я встречал по двадцати или тридцати акров земли, сплошь покрытых этими птицами или их гнездами. Ежегодно они слетаются в этих местах, которые, вероятно, считают своим домом со дня творения. Они не вьют настоящих гнезд, а просто роют неглубокие ямы, куда и кладут свои яйца. В местах их пребывания на почве образуется слой из помета и разных остатков от рыб, которыми они кормят птенцов, который доходит иногда до двадцати или тридцати футов толщины. Внизу этот слой делается твердым, как скала. С незапамятных времен эти остатки, называемые гуано, употреблялись перуанцами и чилийцами для удобрения полей. Гуано содержит громадное количество необходимых солей, как аммиака, фосфорной соли и других веществ, требующихся для земледелия. В последние годы были привезены образцы гуано в Англию и, так как его можно иметь в неистощимом количестве, вероятно, в скором времени оно будет одним из важных предметов торговли. Однако, вижу м-ра Ферборна, и, надеюсь, он не откажется продолжать свой интересный рассказ о колониях на мысе.
   Как только м-р Ферборн подошел к ним, Александр попросил его продолжать рассказ.
   -- Вы не должны думать, Уильмот, -- начал м-р Ферборн, -- что в колоннах все исправилось с тех пор, как они подпали под власть англичан. Губернаторы, назначенные для управления колонией, должны были быть очень хорошо знакомы с условиями страны, чтобы видеть все собственными глазами. Обыкновенно они руководятся указаниями доверенных людей и попадают таким образом в руки той или другой заинтересованной партии. Так было и на мысе. Правда, достаточно было уже и того, что уничтожили рабство и облегчили участь готтентотов. Но это было сделано не правителями, а миссионерами и одной влиятельной и благожелательной партией на мысе. Предубеждение против готтентотов и особенно кафров все еще оставалось и было воспринято новыми властями. Команды, или лучше сказать мародеры, по-прежнему высылались и теснили кафров и готтентотов, хотя их положение и было все-таки несколько лучше прежнего. Я приведу вам пример, из которого вы увидите, как относились власти мыса к правам готтентотов, до освобождения их, правда, но именно в то время, когда их невыносимое положение стало обращать на себя внимание правительства. Когда притеснение буров вызвало, наконец, войну с кафрами и готтентотами, предводителями последних были три брата Штурманы. Мир был установлен усилиями этих предводителей, которые уговорили готтентотов вернуться к своим краалям. Голландское правительство утвердило после этого Штурманов начальниками крааля. Независимость этой кучки готтентотов не давала покоя бурам, которые не могли забыть, что братья Штурманы были предводителями последнего восстания. Семь лет у них не было повода к жалобам на готтентотов, пока не случилось, что двое слуг вернулись в крааль по истечении срока службы, но против желания хозяев, которые хотели задержать их. Буры пришли в крааль и требовали у начальников выдачи слуг. Штурманы не согласились на их требование, и тогда, несмотря на то, что справедливость была на стороне готтентотов, в крааль была прислана вооруженная команда. Штурманы и тогда отказались от выдачи слуг, после чего команда удалилась, боясь храбрых готтентотов.
   С помощью измены бурам удалось овладеть жилищем Штурманов и взять в плен одного из братьев (один из них был убит на охоте на буйволов). Администрация Капштадта против всякой справедливости сослала его на остров, куда ссылались преступники. Через три года Штурман, стосковавшись по семье, вернулся без разрешения в колонию. Здесь его узнали, задержали и снова сослали как преступника, хотя в это время правительство было уже не голландское, а английское. Такова была участь первого готтентота, который вступился за права своего соотечественника, и так отнеслась к нему английская администрация в колонии. Так что видите, м-р Уильмот, хотя жестокость утеснений и была уничтожена англичанами, полная справедливость отношений все-таки не была установлена. Много уже времени спустя разобрались в деле и, признав, что Штурман был осужден неправильно, решили вернуть его на родину. К сожалению, было поздно, так как Штурман умер.
   Подобная же несправедливость была учинена относительно кафров. В то время, когда колония была еще во владении голландцев, было одно пространство земли, около тридцати тысяч квадратных верст, между границей колонии и берегом Великой Рыбной реки. Когда-то эта земля принадлежала готтентотам, теперь ею владели кафры. Непрерывные стычки происходили между ними и бурами, которые без стеснения грабили их.
   В 1811 году правительство постановило согнать с этой земли кафров и выселить их на другую сторону реки. Это снова был акт величайшей несправедливости. Кафры были изгнаны с совершенно ненужной жестокостью и кровопролитием. Это было, вероятно, причиной войны кафров с Англией. В это время администрация колонии вступила в переговоры с кафрским начальником по имени Ганка. Но он был начальником только одной части кафров, а не главным предводителем всех. И, хотя англичане относились к нему, как к главному начальнику, кафры не хотели признавать его власти. Со стороны английской администрации это была весьма грубая бестактность, так как права главных начальников у дикарей равняются правам европейских монархов. Бестактность эту скоро сознали, но из гордости не хотели признать ее открыто. Тогда другие кафрские начальники образовали могущественный союз против Ганки, который, опираясь на поддержку англичан, держал себя очень дерзко и нахально. Произошло сражение, союзники победили и увели, как полагается, скот побежденных. Так как война происходила между кафрами и на их земле, то администрации колонии вовсе не следовало в нее вмешиваться. Но она, очевидно, думала иначе и снарядила военную экспедицию. Кафры прислали послов с заявлением, что желают остаться в мире с англичанами и только отказываются подчиниться Ганке, который только второстепенный начальник, и которого они победили. На заявление не было обращено внимания. Английские войска вступили в кафрские поселения, атаковали их, загнали с большим кровопролитием в леса и взяли 23 000 голов скота. 9000 тысяч голов было отдано Ганке, остальные разделены между голландскими бурами или проданы для покрытия издержек на экспедицию. Лишенные средств к существованию, кафры пришли в ярость и возобновили военные действия, прежде чем экспедиция успела вернуться домой. Они ворвались в пограничные области, разбили несколько военных укреплений, прогнали буров на нейтральную территорию и перебили громадное количество как их, так и английских солдат. Вся страна была заполнена кафрами и на первых порах совершенно не могли с ними справиться.
   -- Следовательно, английская администрация оказалась так же не на высоте положения, как голландская, -- заметил Александр.
   -- К сожалению, это верно, -- возразил Ферборн. -- Союз кафрских начальников находился в то время под очень сильным влиянием одной замечательной личности, по имени Моканна. В колонии он был известен под кличкой Левши. Он не был начальником, но имел большую силу, вследствие своих удивительных душевных качеств и ума. Он выдавал себя за пророка, и кафры относились к нему так же, как, вероятно, относились люди к Магомету и другим подобным фальшивым пророкам. Вдобавок Моканна не был лишен некоторых сведений и европейского лоска.
   Этот человек своим влиянием, необыкновенным красноречием и убеждением, что он посланец небес, сумел овладеть умами всех кафров. Он обещал кафрским начальникам, что, при безусловном подчинении их ему, он приведет их к победе и к изгнанию англичан за океан. Он решился на смелый поступок атаки города Грахама и во главе армии в девять или десять тысяч человек вошел в лес на берегу Великой Рыбной реки. Согласно обычая кафров не нападать врасплох, Моканна послал к коменданту Грахама посла с заявлением, что кафры будут на следующее утро завтракать в городе. Комендант посмотрел на это заявление как на пустое хвастовство и не сделал никаких распоряжений относительно обороны. Но на следующее утро он, к великому изумлению, увидал войска кафров у стены города. В городе было около 350 человек регулярного войска, небольшая армия готтентотов и несколько полевых орудий. Кафры ринулись на английские войска и сначала смутили их. Они подошли к самым жерлам пушек, скоро переломали свои копья и решились на рукопашный бой.
   Но в это время пушки открыли огонь картечью, и первые ряды кафрского войска посыпались на землю, как скошенная трава. После нескольких наступлений под предводительством Моканна кафры все-таки бежали. Около 1400 храбрейших воинов осталось на поле битвы и много погибло от ран по дороге в свою страну. Моканна бежал вместе с войском.
   Во всяком случае со стороны кафров это был очень смелый поступок, показавший Моканну великим человеком даже в неудаче. Нападение было так неожиданно для администрации колонии, что сильно смутило ее и заставило сосредоточить все внимание на устройстве регулярных войск. Снова кафрскую землю заполонили враги, снова началось разорение и сжигание их селений, сопровождаемые кровопролитной резней, при которой не щадили никого без различия пола и возраста. Моканна и главные начальники были объявлены вне закона, и жителям было приказано доставить их живыми или мертвыми. Несмотря на всю нищету и полное разорение, ни один из кафров не польстился на высокую награду, назначенную за головы начальников.
   -- Чем больше я слушаю о кафрах, тем больше удивляюсь им, -- сказал Александр. -- И мне кажется, я стал бы на ст... Но, впрочем, продолжайте ваш рассказ, м-р Ферборн.
   -- Я думаю, что присоединился бы к вам, -- возразил Ферборн. -- Дальнейшее поведение Моканны еще больше возвысит его в ваших глазах. Когда он понял, что кафров будут преследовать до тех пор, пока они не выдадут его и других начальников, он решил сам отдаться в руки администрации колонии. Он отправил посла предупредить, что придет, и на следующий день, со спокойным мужеством, достойным древнего римлянина, он пришел в английский лагерь. "Народ говорит, -- сказал он, -- что я причина войны, возьмите меня и верните мир своей стране". Конечно, он был тотчас же арестован и увезен в колонию.
   -- Что с ним случилось потом?
   -- Об этом после. А теперь я хочу передать вам сущность речи одного из начальников и товарищей Моканны, который пришел после него в английский лагерь.
   Эта речь хорошо обрисовывала положение, в которое кафры были поставлены колонистами.
   "Английские военачальники, -- сказал он, -- эта война несправедлива, потому что вы хотите истребить народ, который сами вынудили взяться за оружие. Когда наши отцы и отцы буров поселились здесь, они жили между собой мирно. Их стада паслись на одном пастбище, и их пастухи курили одну трубку. Они были братья, пока стада кафров не увеличились так, что стали возбуждать зависть в бурах. То, чего не могли взять эти жадные люди у наших отцов за старые пуговицы, они брали силой. Наши отцы были тоже люди, они любили свой скот, их жены и дети питались молоком этого скота, они стали сражаться за свою собственность, они начали ненавидеть колонистов, которые отнимали у них все и вели их к разорению. Теперь их краали и краали наших отцов, разделены. Буры учредили команды против наших отцов, наши отцы изгнали их из Зурвельда, и мы жили в этих местах, потому что завоевали их. Здесь мы женились, здесь родились наши дети, белые люди ненавидели нас, но не могли прогнать отсюда. Во время войны мы вас грабили, в мирное время некоторые дурные люди из наших крали, но наши начальники запрещали это. Мы жили мирно, крали немногие, но народ не обижал никого. Крал Ганка, крали его начальники. Вы посылали ему мед, вы посылали ему бусы, посылали лошадей, с помощью которых он крал еще больше, а нам вы посылали только команды. Мы ссорились с Ганкой из-за травы -- наше дело. Вы прислали команду, вы отобрали у нас последнюю корову, оставили нам несколько телят, которые умерли с голода. Так же умерли и наши дети. Вы отдали половину добычи Ганке, половину оставили себе.
   Мы видели, что наши жены и дети погибали, лишенные молока и хлеба, потому пошли по следам нашего скота в колонию. Мы грабили и сражались за нашу жизнь. Найдя вас неподготовленными, мы напали на ваших солдат. Думая, что мы сильнее вас, мы атаковали вашу главную квартиру и, если бы мы победили, то восстановили бы наши права. Но вы начали войну, разбили нас и пришли сюда. Мы хотим мира, хотим остаться в наших жилищах, хотим добыть молока для наших детей, наши жены хотят пахать землю. Но ваше войско топчет поля, загоняет людей в чащу леса, где, не различая мужчин и женщин, убивает всех. Вы требовали, чтобы мы подчинились Ганке. Лицо этого человека нравится вам, но сердце его фальшиво. Предоставьте его самому себе, помиритесь с нами, предоставьте ему бороться самому за себя, и мы не будем звать вас на помощь. Отпустите Моканну на свободу, и все наши начальники будут поддерживать мир с вами столько времени, сколько вы захотите. Если вы будете продолжать войну, то можете перебить нас всех до одного человека, но Ганка никогда не будет начальствовать над людьми, которые считают его бабой.
   Если красноречие заключается в умении немногими словами сказать многое, то я не знаю лучшего образца. К сожалению, эта речь не имела никакого влияния на перемену судьбы Моканны и других начальников, которые продолжали оставаться вне закона и выдачи которых продолжали требовать от их соплеменников.
   -- Я все хотел заметить о странности выражения вне закона, -- сказал Суинтон. -- Мне кажется, мы можем исключить из общества и объявить вне закона члена нашего общества, но объявить вне закона начальников чужой страны невозможно -- это абсурд. Я думаю, что английский язык не совсем точно понимают на мысе.
   -- Во всяком случае, все попытки получить этих объявленных вне закона начальников были тщетны. Ограбив дочиста страну, оставив за собой полное опустошение и нищету, экспедиция вернулась, не достигнув главной цели, но удовлетворенная сознанием, что приобрела еще 30000 голов скота, и оставила умирать с голода тысячи женщин и детей. Но на сегодня довольно. О результатах войны и о судьбе Моканны я расскажу в другой раз.
   -- Мы очень благодарны вам, м-р Ферборн, за ваш интересный рассказ. Будем надеяться, что вам не пришлось больше видеть такие вопиющие жестокости и несправедливости.
   Как я уже раньше сказал, м-р Уильмот, требуется время на уничтожение предрассудков и неправильных суждений. А пока они существуют, трудно надеяться на то, что справедливость восторжествует. Администрация колонии вошла в соглашение со всем белым населением колонии, которое подняло оружие против кафров, считая по вкоренившемуся взгляду, что всякая помеха их деспотизму над туземцами является нарушением их прав. Вы должны вспомнить, как слабо было правительство колонии в продолжение очень большого периода времени, и как трудно было проявить свою силу в такой громадной стране. Чтобы дать вам достаточное представление об этом, я укажу вам на ответ, который получил путешественник Ле-Вальан от некоторых буров, когда выразил свое мнение, что правительство должно вмешаться с вооруженной силой, чтобы положить конец жестокостям и насилиям. "Знаете ли вы, -- сказали они, -- какой был бы результат такой попытки? Мы в одну минуту собрались бы, убили половину солдат, посолили бы их мясо и отослали бы его назад с несколькими пощаженными. При этом мы предупредили бы, что так же будет поступлено и со следующим отрядом, если его вздумают прислать к нам". Нелегко правительству считаться с таким народом, м-р Уильмот.
   -- Понимаю, -- возразил Александр, -- и еще больше интересуюсь знать, что было сделано дальше.
  

ГЛАВА VI

Акулы. Их трусость. Нападение Нептуна на одну из них. Различные опасности. М-р Фэрборн продолжает рассказ. Судьба Моканны. Возмущение среди кафрских племен.

   На следующее утро ветер был очень легкий и к полудню совершенно стих. Две громадные акулы показались из-под кормы судна. Матросы старались зацепить их крючком, но они не брали его, несмотря на приманку из куска соленой свинины. Вскоре они исчезли, оставив в большом разочаровании как матросов, рассчитывавших вкусно поужинать, так и двоих молодых пассажиров, с интересом ожидавших результатов охоты.
   -- Очевидно, эти акулы не особенно голодны, -- заметил Суинтон. -- Мне приходилось встречать акул в местах, обильных рыбой. Там они не обращают внимания не только на приманку, но даже на человека, которого видят в воде. Но все океанские акулы обыкновенно бывают очень прожорливы.
   -- Кажется, существует очень много разнообразных видов акул? -- спросил Уильмот.
   -- Да, очень много. Те, которых мы только что видели, принадлежат к виду самых хищных и крупных. Их называют белыми акулами, и они водятся преимущественно в Атлантическом океане, ближе к тропикам. В английском канале встречаются голубые акулы, которые редко бывают опасны. В северных морях также попадаются очень крупные, но безвредные акулы. Существуют еще пятнистые, или тигры-акулы, они очень хищные, но небольшого размера. Затем есть такие, у которых голова напоминает молоток. Но самыми опасными считаются акулы, живущие на самом дне моря и поднимающиеся на поверхность совершенно неожиданно.
   -- А как вы думаете, что лучше всего делать человеку, который упадет в воду и увидит вблизи себя акулу?
   -- Опытные моряки считают самым лучшим и действительным способом -- лечь на спину, плескать, как можно больше, ногами и кричать. Акулы очень трусливы и особенно боятся шума. Во время моего путешествия года два или три назад со мной была ньюфаундлендская собака, которая была приучена прыгать в воду со всякой высоты. Я был очень привязан к моему Нептуну, потому можете себе представить мой испуг, когда он спрыгнул с судна и, громко лая, поплыл за акулой. Я был уверен, что чудовище разорвет его, но, к моему изумлению, акула испуганно и быстро поплыла в сторону, преследуемая собакой. Матросы сели в лодку и присоединились к Нептуну. Скоро акула была поймана.
   -- Ну, вероятно, эта акула тоже была не из особенно голодных.
   -- Возможно. Я думаю, что самый действительный способ спастись от акулы тот, к которому прибегают сингалезские водолазы, добывающие жемчуг на острове Цейлон. Им приходится обыкновенно пройти несколько сажень под водою, чтобы найти тинистые возвышения, на которых обыкновенно сидят жемчужные устрицы. Встречи с акулами очень часты, и беднягам приходится быть всегда настороже. Наполняя свою корзину устрицами, водолаз все время оглядывается во все стороны. Когда он замечает направляющуюся к нему акулу, то быстро взрывает возвышение, вода взбалтывается и скрывает его из глаз рыбы. Пользуясь временем, водолаз, как можно скорее, поднимается на поверхность. Далеко не всегда, конечно, им удается таким образом спасаться, и очень многие гибнут.
   -- Дамы, гордящиеся своими жемчужными ожерельями, очень мало думают о несчастных людях, рискующих быть разорванными в куски, чтобы достать им это украшение.
   -- Совершенно верно. А между тем можно сказать, что каждая жемчужина в таком ожерелье стоит жизни одного человека.
   -- А вот и м-р Ферборн, -- сказал Уильмот, приветствуя подходившего к ним друга.
   М-р Ферборн сел около молодых людей и, не теряя времени, начал рассказывать.
   -- Я остановился на том, что Моканна был увезен на мыс. Вы, конечно, уже знаете, что все его преступление заключалось в том, что он сражался за свою родину с цивилизованными завоевателями. Но в глазах администрации колонии это было тяжким преступлением. Он был тотчас же брошен в тюрьму, где находился до окончательного приговора. Его осудили на пожизненные каторжные работы в рудниках вместе с самыми закоренелыми преступниками. Моканна оставался там около года и все время подготовлял побег совместно с несколькими товарищами кафрами, сосланными вместе с ним. Из железных обручей от бочек они сделали нечто вроде тесаков, вооружившись которыми напали на стражу, одолели ее и затем, взяв лодку, отправились с острова на материк. К несчастью, в то время, как они приставали к скалистому берегу материка, лодка была опрокинута страшным прибоем. Моканне удалось взобраться на скалу, но волны смыли его, и он утонул. Так погиб несчастный предводитель кафров.
   -- Бедный человек, -- сказал Александр, -- он заслуживал лучшей участи и более благородных врагов. А война продолжалась?
   -- Нет. Ее конец был достоин ее начала. Вы помните, что война началась для поддержки Ганки, избранного нами вождя кафров вместо их настоящих вождей. От кафров требовали сначала области на нашем берегу Рыбной реки. Теперь администрация колонии настаивала на удалении их еще дальше, за реки Кэзи и Хуми, желая расширить таким образом колонию еще на 3000 квадратных верст. Это нужно было сделать, по их мнению, для того, чтобы создать нейтральное пространство, разделяющее кафров и буров, и прекратить таким образом обоюдные грабежи. Но всего страннее было то, что эта область отнималась не у тех кафрских начальников, с которыми велась война, а у нашего же союзника Ганки.
   -- Это очень хорошо. По крайней мере, беспристрастно: несправедливость, так уж несправедливость относительно всех.
   -- Именно так. Так же рассуждал и Ганка, говоривший, что его покровители оказались его притеснителями. И я должен сказать, что, пожалуй, эта несправедливость относительно Ганки была бы хорошей политикой относительно враждебных партий. Но только нейтральные земли были тотчас же заняты бурами, очутившимися таким образом в тесном соседстве с кафрами. Не прекратились и экспедиции команд к кафрам. Теперь уж, я слышал, ведется война с Маномо, сыном Ганки, бывшего нашего союзника. Но все-таки я надеюсь, что наше правительство взглянет, наконец, с более верной точки зрения на факты.
   Вот вам вкратце вся история Капской земли настоящего времени. Многие пункты я обходил, чтобы не нарушать цельности рассказа, но если у вас остались какие-нибудь недоразумения, я охотно постараюсь разъяснить вам их. Но мой рассказ был бы неполным, если бы я не упомянул о миссионерах которые заслужили высокую похвалу и самое теплое отношение. И как ни велико было бесправие колонии, оно могло бы быть еще больше без вмешательства миссионеров. Также очень хорошее влияние на нравы колонии имеет иммиграция британского населения. Чем больше англичан будет селиться в Капских землях, тем скорее можно ожидать улучшения в отношениях колонистов к туземцам. Нельзя, конечно, предположить, что все без исключения голландские буры дурные люди, между ними есть и весьма достойные, но и они подчиняются общему течению жизни. Однако, за последнее время мне уже приходилось не раз наблюдать среди колонистов ослабление прежних предубеждений против туземцев и желание содействовать распространению английских законов на защиту их. Скоро голландцы будут окончательно смыты волной английской иммиграции, а смешанные браки докончат дело и уничтожат различие между английскими и голландскими колонистами. На все это, конечно, нужно время, и, может быть, мы еще увидим Капскую землю совершенно измененной.
   -- Я твердо уверен, что с помощью Божией это будет, -- сказал Александр. -- Если ветер не изменится, через несколько дней мы будем уж в Капской земле, и сами увидим, как обстоят там теперь дела.
   -- В последнем письме, полученном мной в Англии, мне сообщают что зулусские племена, живущие к северу от кафров, находятся в очень беспокойном состоянии. И если вам придется проезжать их владениями, вы должны быть очень осторожны. Во всяком случае, Чаки уже нет, он убит два года назад собственными родственниками.
   -- Кто такой этот Чака? -- спросил Александр.
   -- О нем я вам еще расскажу. Ведь я дошел еще только до кафров, которые живут на нашей границе.
  

ГЛАВА VII

М-р Суинтон соглашается сопутствовать Александру. Земля! Капштадт. Майор Хендерсон. Он присоединяется к экспедиции. Начало истории о Чаке.

   Ветер все время благоприятствовал, и судно быстро приближалось к Капской земле. Александр рассказал своему новому другу м-ру Суинтону о цели своего путешествия в центр Африки, и тот выразил свое желание сопутствовать ему. Предложение его было принято, конечно, с величайшей радостью. Александр сказал, что, присоединяясь к его каравану, Суинтон не будет нести никаких издержек. Караван сооружается на средства его дела, которые в полном распоряжении Александра, а присоединение к каравану м-ра Суинтона не составит никакой разницы в его стоимости. Когда наши друзья решили путешествовать вместе, они стали вести нескончаемые разговоры о снаряжении экспедиции, о количестве экипажей, о припасах, лошадях, быках и т. п. М-р Ферборн часто присоединялся к их обсуждениям, давал советы, но говорил, что в Капштадте он будет им более полезен, чем теперь. Александр, который был, как мы уже говорили, прекрасный охотник и большой любитель собак и лошадей, заранее представлял себе, как будет охотиться за дикими зверями. Он был очень рад, что забрал с собой пропасть всякого оружия, которое должно было пригодиться ему не столько даже для охоты, сколько для самозащиты.
   Наконец, однажды утром послышался громкий радостный возглас: "Земля!". И скоро показались плоские вершины Столовых гор. "Сюрприз" быстро приближался к берегу, на котором можно уже было различать при помощи трубы здания и другие предметы. В полдень судно вошло в бухту, а в три часа дня бросило якорь между двумя другими торговыми кораблями, которые разгружали свои товары.
   После трехмесячного путешествия пассажиры с большим нетерпением ожидали возможности сойти на землю. Вечером уже все были на берегу, и Александр поместился в одном из лучших домов Капштадта, так как м-р Ферборн еще во время путешествия пригласил его к себе.
   Утомленный продолжительным путешествием, он решил ничего не осматривать до завтрашнего дня.
   -- М-р Уильмот, -- сказал ему на следующее утро Ферборн, -- я советовал бы вам первые десять дней совершенно не думать о вашей экспедиции. Осматривайте город, сады или отправляйтесь с вашим другом Суинтоном на Столовые горы. Одним словом, делайте все, что вам захочется, мои люди в вашем распоряжении. Вы знаете распределение дня, а затем будьте здесь как у себя дома и таким же хозяином здесь, как я. Вы, конечно, понимаете, что после такого продолжительного отсутствия мне нужно по крайней мере дней десять, чтобы войти в дела и направить их на должный путь. Так вы уже извините, если не увидите во мне такого любезного хозяина, каким я хотел бы быть. Одно еще советовал бы я вам сделать: сегодня же пойти со мной в дом Правления, где я представлю вас губернатору. Не мешает оказать ему некоторое уважение. Ну а потом вы можете располагать собой как хотите.
   Александр рассыпался в благодарностях. Он был очень любезно принят губернатором, который обещал ему сделать все возможное, чтобы облегчить его путешествие. Получив приглашение к обеду на следующий день, Александр откланялся и оставил м-ра Ферборна с губернатором.
   На следующий день пришел м-р Суинтон в сопровождении незнакомого господина, которого он представил под именем майора Хендерсона. Майор прибыл несколько дней тому назад из Калькутты, где получил отпуск для поправления здоровья после свирепой малярии, которая едва не кончилась смертью. Однако путешествие настолько восстановило его силы, что он выглядел полным здоровья и энергии. Они пошли все вместе осматривать зоологический сад, где было несколько львов и других местных хищных животных. Заговорили об охоте, и майор начал рассказывать об охоте в Индии, особенно об охоте на тигров и слонов, в которой он часто принимал участие.
   Собеседники увидали друг в друге страстных охотников и очень понравились друг другу.
   Дня через два после этого м-р Суинтон, разговаривая с Александром о предполагаемой экспедиции, сказал:
   -- Вы не должны удивляться здешней простоте и бесцеремонности отношений. Так всегда бывает, когда соотечественники встречаются на чужбине. Я говорю это к тому, что майор Хендерсон придет сегодня, чтобы предложить вам свое участие в нашем путешествии в центр Африки. Сам я его мало знаю, но слышал о нем много хорошего. Когда он сказал мне о своем намерении, мне ничего больше не оставалось делать, как предупредить вас. Как вы относитесь к этому, Уильмот?
   -- Мне очень нравится майор, и, кроме того, я держусь такого мнения, что чем больше будет европейцев в нашем опасном путешествии, тем лучше. А такой храбрый и опытный охотник, как Хендерсон, может быть особенно полезен для нас. Вообще я не только не против его присоединения к нам, а даже в восторге от его предложения.
   -- Очень рад, что вы так смотрите, и совершенно согласен с вами. Майор не только опытный охотник, но он, как я слышал, замечательный стрелок. Я тоже думаю, что для нас он является хорошим приобретением. По-видимому, он и сам собирался путешествовать по внутренней Африке, с этой целью он привез с собой из Индии пару арабских лошадей.
   -- Если вы увидите его раньше меня, то скажите, что сообщили мне о его предложении, и что я принял его с величайшим удовольствием. Само собой разумеется, что все расходы по путешествию я беру только на себя.
   -- Передам все и думаю, что нам следует начинать наши сборы. Майор, конечно, будет очень полезен своими советами. А пока до свиданья.
   Вечером м-р Суинтон пришел вместе с майором, и Александр после первых же приветствий предложил приступить к совещанию.
   -- Моя свита, -- сказал майор, -- не очень велика. Со мной две лошади, две собаки, слуга и капский павиан. Я хотел бы непременно удержать при себе обоих последних. Слуга будет полезен, как прекрасный повар, ну а если у нас будет много хлопот с обезьяной, мы ее съедим. Кроме того, она еще молодая и проделывает разные забавные штуки.
   -- У павианов есть очень хорошее качество, -- заметил Суинтон, -- в случае опасности они предупреждают лучше собак. Я полагаю, Уильмот, обезьяна может быть принята в нашу экспедицию.
   -- Я очень счастлив, -- смеясь, возразил Александр, -- и прошу вас, майор, передать ей мой привет и мое приглашение.
   -- Я назвал ее Бигум по имени одной старой индийской принцессы, на которую она очень похожа. Но, однако, к делу. Вам нужно позаботиться о хороших лошадях, м-р Уильмот. Нам понадобится их очень много. Но, если вы не хотите, чтобы у них были испорчены спины, не допускайте готтентотов ездить на них.
   -- Мы говорили уже об этом, майор Хендерсон, и пришли к заключению, что лучше будет отправиться сначала на корабле в бухту Альгоа, там вполне снарядиться и оттуда начать путешествие.
   Решено было все предметы продовольствия и лошадей закупить в Капштадте, покупку повозок, быков и наем готтентотов отложить до Альгоа.
   М-р Ферборн несколько освободился от своих дел и мог больше отдавать своего времени Александру.
   Однажды вечером он развернул карту Африки и начал намечать путь экспедиции Александра. Он указал ему, как лучше пройти через кафрские земли, но относительно дальнейшего пути не взялся ничего советовать, потому что там все зависело от случайностей.
   -- О стране, лежащей за землями кафров, я знаю очень немного, -- сказал он. -- Известно, что она заселена зулусами, предводителем которых был Чака. В прошлом году наши войска пошли на помощь кафрам, которых атаковало другое племя, пришедшее с севера, по имени Мантати. Мантати были рассеяны нашими войсками с большим кровопролитием. Страна зулусов, как вы видите, находится на западе от большой горной цепи и на севере от порта Наталя. Совершенно невозможно сказать, что будет происходить там в то время, когда вы будете находиться поблизости, и будут ли продолжаться эти набеги северных племен.
   -- Вы обещали рассказать мне о Чаке?
   -- Чака был король зулусов. Он был вроде африканского Наполеона, великий завоеватель, но чудовище по жестокости и преступности. Он начал свою карьеру с убийства родственников для получения власти. Затем он убивал всех, стоящих у него на пути или расположенных к его родным.
   -- Зулусы и кафры не один народ?
   -- Нет, но на севере много племен, которых мы относим к кафрам. Вы, наверное, уже раньше обратили внимание, читая историю человечества, что переселение народов вообще шло с севера на юг; так же было и в Африке. Какие-то происшествия среди северных племен, вероятно, чрезмерное увеличение народонаселения погнали зулусов к югу. Они наводнили страну, как потоп, смывая всех, встречающихся на их пути. Чака привел не меньше ста тысяч воинов, из которых пятнадцать тысяч находились в его личном распоряжении. Всюду, где он проходил, кровь лилась потоками, он не щадил ни пола, ни возраста. Тот ужас, который он наводил на всех, заставлял беспрекословно повиноваться ему. Чтобы сделать свою армию непобедимой, он реформировал ее, разделив на отряды, отличающиеся друг от друга по цвету щитов, и запретил им сражаться иным оружием, кроме коротких острых копий. Для очищения армии, он отобрал тысячу старых воинов, которым был обязан многими победами, и приказал их перебить как бесполезных. Пленников он сажал обыкновенно на кол; вообще трудно себе представить более жестокого человека, недаром он получил прозвание Кровожадного. Со своим народом он обращался, как истинный тиран. Рассказывали, что ему досадил чем-то ребенок, и он приказал убить его. Но ребенок спрятался среди других детей, которых было восемь человек. Чака забыл его наружность и не мог отличить его от других; не долго думая, он приказал убить их всех. Он в один день перерезал двести или триста своих жен. При малейшем подозрении он казнил подчиненных ему военачальников, и никто не знал, когда придет его очередь. Его воля была закон. Всякий с трепетом повиновался ему. Жестокостям его нет числа, но достаточно вспомнить последний поступок его перед смертью. Когда умерла его мать, он заподозрил, что ее убили. Сотню за сотней подчиненных сажал на кол, наконец, утомившись продолжительными казнями, он приказал своей армии перебить всех жителей этой местности без разбора, что и было сделано в две недели.
   -- Какой ужас!
   -- Да, это был демон, купавшийся в крови, но скоро настал и его черед. Он был убит своим братом Дингаамом, которого собирался распять на кресте. Теперь этот Дингаама занял его место на троне, и, кажется, зулусы начали успокаиваться. У них есть еще один великий воин. Мозелекатзи, полная противоположность Чака и бывший противник его. Но наши отношения с этим народом неясны, может быть, время определит их. Когда вы будете проезжать зулусскими владениями, то сами увидите их отношение к белым и будете поступать сообразно обстоятельствам. Мне кажется, что вашему каравану там не будут грозить особенные опасности. Небольшими подарками вы можете задобрить их начальников. Кроме того, я снабжу вас письмами за подписью губернатора. Когда вы предполагаете выступать?
   -- Через несколько дней у нас все будет готово и нужно будет только подождать судна, которое пойдет в бухту Альгоа.
   -- Я попрошу вас захватить некоторые вещи для передачи в миссионерские пункты, мимо которых вы поедете. Надеюсь, это не особенно отяготит вас?
   -- Разумеется, нет. Миссионеры возбуждают во мне чувства изумления и глубочайшего уважения к ним вследствие их мужества и самоотверженности. Все, что я могу сделать для них, я сделаю с величайшим удовольствием.
   Александр получил много предложений принять участие в экспедиции, но все их деликатно отклонил. Через несколько дней прибыл из Альгоа корабль, который должен был вскоре отправиться обратно. Нагрузив на него припасы, собак, лошадей и не забыв при этом павиана Бигум, наши путешественники отплыли от берега, сопровождаемые пожеланиями и напутствиями м-ра Ферборна и губернатора.
   На четвертый день судно благополучно стало на якорь в бухте Альгоа рядом с десятью или двенадцатью другими торговыми судами.
  

ГЛАВА VIII

Ночь в бухте Альгоа. Майор встречается с Максуэллем. Приготовления к выступлению. Описание каравана. Выступление.

   Корабли, стоявшие на якорях в бухте, прибыли из Англии, привезли очень много эмигрантов, приехавших искать счастья в колонии. Вся бухта была запружена лодками, нагруженными или пустыми, снующими взад и вперед. Ветер был с запада, вода чуть-чуть рябила, и яркое, горячее солнце светило с темно-синего неба, освещая эту картину, полную суеты и движения.
   Александр и его товарищи были на палубе корабля, -- когда наступила, ночь, и недавнее оживление уступило место тишине и безмолвию. Южные звезды, красивые и крупные, заблестели на безоблачном небосклоне, отражаясь в тихой прозрачной воде бухты. Казалось, небо было вверху и внизу. Берег представлял темную опаловую массу, отдаленные горы как бы приближались к нему и высились прямо над водой. Все было окутано мраком, только блестели там и сям огоньки в окнах, свидетельствующие, что не все еще обитатели отдыхают от забот трудового дня. Но полное безмолвие царило кругом и изредка только нарушалось лаем собак или голосом дежурного матроса, доносящего, что все благополучно.
   -- Сколько самых разнообразных людей собралось на таком маленьком пространстве, как этот корабль эмигрантов, -- заметил м-р Суинтон.
   -- Да, но все они объединены в одном чувстве желания независимости и благосостояния, -- возразил майор Хендерсон.
   -- В этом не может быть сомнения, -- сказал Александр, -- но ведь это все равно, что снова начать жить. От всего родного, известного их отделяет океан, здесь же новые интересы, новые надежды, новые разочарования и совершенно иные люди. Однако, господа, завтра мы должны будем встать на рассвете, потому я подаю вам благой пример и желаю спокойной ночи.
   На рассвете следующего утра лошади были благополучно переправлены на берег на длинном пароме. После сытного завтрака Александр и его товарищи отправились в город искать себе пристанища.
   Это было нелегкое дело, так как буквально все дома были заняты прибывшими иностранцами. Нашим друзьям удалось пристроить лошадей, а затем они продолжали бродить по городу. На улицах была сутолока невообразимая. Здесь были повозки, нагруженные и пустые, с запряженными в них волами, лошади, коровы, овцы и всякие другие животные. Слышались крики, мычанье, блеяние, громкие разговоры, стук и грохот колес. Готтентоты или сновали, нагружая и разгружая повозки, или отдыхали, лениво покуривая трубки. Всюду были нагромождены ящики и тюки всякого вида и всяких размеров, груды земледельческих орудий и всякого железного товара. Женщины сторожили свои вещи, разложенные по обеим сторонам улицы, дети смотрели на все изумленными глазами или играли, или плакали.
   За городом были раскинуты палатки некоторыми запасливыми эмигрантами, которые привезли с собой и их, и все приспособления для жизни на бивуаках. Всюду горели костры, и кипела жизнь, как в цыганском таборе.
   -- Во всяком случае, -- сказал Александр, -- теперь у нас есть ночлег. Жаль, что я сразу не подумал об этом и не вспомнил о двух палатках, которые везу с собой из Капштадта. Никто не мешает нам последовать примеру всех этих людей.
   -- Браво! -- воскликнул майор. -- Это, конечно, гораздо приятнее, чем возвращаться опять на корабль и отдавать себя на съедение тараканам в каютах.
   -- Разумеется, -- согласился Суинтон. -- Возьмем с собой только матрасы и еще кое-какие необходимые вещи.
   -- Пусть мой повар все это сделает, -- сказал майор, -- он человек привычный. В Индии нам часто приходилось жить в палатках. Но что это? Я, кажется, вижу кое-кого знакомого? Максуэлль, если я не ошибаюсь?
   -- Совершенно верно, дорогой Хендерсон, -- возразил офицер, к которому обратился майор. -- Как вы сюда попали? Конечно, вы не принадлежите к числу здешних обитателей?
   -- Ни в каком случае, -- возразил Хендерсон, смеясь. -- Я собираюсь пострелять гиппопотамов вместе с моими друзьями. Позвольте вас познакомить с м-ром Уильмотом и м-ром Суинтоном. Но вы как будто при исполнении обязанностей? Вы в форте?
   -- Да, я приехал из Сомерсета около месяца назад. Не могу ли я быть вам полезен?
   -- Это будет зависеть от обстоятельств. Мы намереваемся теперь раскинуть здесь палатки, чтобы переночевать.
   -- Прекрасно. Ночлега в форте я не могу вам предложить за неимением места, но советую раскинуть ваши палатки возле форта; там ваш багаж будет в большей сохранности, и я буду в состоянии уделить вам больше внимания.
   -- Прекрасная мысль, -- возразил Хендерсон, -- мы с удовольствием принимаем ваше предложение.
   -- Так позаботьтесь скорее о вашем багаже, переправьте его на берег, а мои люди примут и уберут его. Об обеде не беспокойтесь, у меня найдется, чем вас покормить.
   -- Друг в нужде -- друг вдвойне, дорогой товарищ. Мы принимаем ваше приглашение так же просто, как вы его сделали. Итак, до свидания, не больше как через час мы увидимся.
   -- Это счастливая встреча, -- заметил Хендерсон, когда они отошли от Максуэлля. -- Максуэлль прекрасный товарищ и охотно поможет нам осмотреться здесь, так как хорошо знаком и с местностью, и с народом. Да и багаж наш будет в полной сохранности.
   -- Да, это хорошо, -- сказал Суинтон.
   -- Где вы познакомились с капитаном Максуэллем?
   -- В Индии. Мы вместе охотились на тигров. Командир корабля распорядился о скорейшей выгрузке багажа наших путешественников, так что часа через два все было на берегу, включая павиана Бигума.
   Солдаты, присланные капитаном, приняли вещи, отвезли их в форты и раскинули палатки, пока Александр и его друзья обедали и отдыхали после обеда. Ночь они провели вполне спокойно и удобно и проснулись только к завтраку. Максуэлль принял участие в хлопотах по покупке повозок и волов. Прежде всего они отправились к колонисту, к которому у Александра было письмо от губернатора.
   С его помощью к ночи было куплено четыре прекрасных повозки, крытые парусиной, и четыре упряжки волов. Все это в полной готовности должно было быть доставлено через четыре дня, а пока нужно было позаботиться также и о лошадях. С последними было немало хлопот, так как майор Хендерсон, большой знаток лошадей, браковал почти всех. Остальное время до прибытия повозок было употреблено на закупку разных предметов, не приобретенных в Капштадте.
   Когда прибыли повозки и волы, колонист принялся за наем готтентотов для участия в экспедиции. Нужны были погонщики, охотники и вообще люди, годные на всякую работу. Некоторых он знал лично за прекрасных работников и хороших людей, но большую часть пришлось взять, полагаясь на рекомендацию других или на их внешний вид.
   Прошло не менее трех недель, пока, наконец, все было готово. Когда караван был готов к выступлению, он был в таком виде: трое известных нам путешественников были во главе; затем -- слуга м-ра Хендерсона; восемь погонщиков при волах; двенадцать охотников из готтентотов и других племен; двое готтентотов при лошадях и двое при капском стаде овец, которое следовало за караваном для пополнения запасов провизии вместе с дичью, которая будет добываться на охоте. Кроме того, были две готтентотки для стирки белья и помощи повару. Таким образом, всего в караване было двадцать человек.
   Из животных было -- пятьдесят шесть прекрасных волов для упряжки, двенадцать лошадей, тринадцать собак разных пород, павиан Бигум майора Хендерсона и стадо овец. Фургоны были снабжены следующим образом: первый -- фургон м-ра Уильмота -- имел с обеих сторон ящики, наполненные разными припасами, как то: чаем, кофе, сахаром, бисквитами, ветчиной, сырами, мылом и восковыми свечами. Здесь же помещались бутылки с вином и спиртом, большие свитки табаку для готтентотов и одежда Александра. Между ящиками, на дне, лежал его матрац. Сверху фургон был покрыт парусиной с раскрывающимися занавесками спереди и сзади.
   Второй фургон назывался фургоном м-ра Суинтона. При нем были такие же ящики и с такими же припасами, но, кроме того, был еще громадный ящик со всевозможными приспособлениями для сбора насекомых, стопы две бумаги для сушения растений; здесь же лежали разные лекарства и хирургические принадлежности, так как м-р Суинтон был несколько знаком с медициной. В другом ящике такой же величины находились стеклянные бусы для подарков дикарям, несколько сотен пуль, ножи и всякая кухонная и столовая посуда. Покрышка и матрац были такие же, как и в первом фургоне.
   Третий фургон -- оружейный, или фургон майора Хендерсона -- был снаряжен совершенно иначе, чем два первые. Все его дно было занято выдвижными ящиками, поверх которых расстилался матрац майора. В ящиках стояли бутылки с порохом, и лежало большое количество мелких пуль. Здесь же были сложены все столярные и плотничьи инструменты -- лопаты, заступы, топоры и т. п.
   Верх этого фургона был сделан из толстых обручей, на которые была натянута непромокаемая просмоленная парусина; тут были привешены все ружья, кроме двух, оставленных при себе Александром и Суинтоном. Спереди и сзади фургона были устроены деревянные крышки, поднимающиеся и опускающиеся на петлях, так что, в случае надобности, он мог служить крепостью. Кроме того, он мог запираться, что тоже было не бесполезно, так как в нем же хранился главный запас спирта, к которому готтентоты очень неравнодушны. Ночью Бигум помещался в этом же фургоне.
   Четвертый фургон назывался запасным и был нагружен всевозможными вещами, в которых не могло быть необходимости в настоящее время. Здесь лежали мешки с мукой и рисом, запасы пороху и свинца, веревки, железные брусья, гвозди всех величин, свертки проволоки, а также и две палатки, три стула и маленький стол. Подобно фургону майора, он был покрыт непромокаемой парусиной.
   Так был снаряжен караван великой охотничьей экспедиции, как прозвали ее местные жители. Приготовления и снаряжение возбудили такое любопытство у всех обитателей города, что они толпами окружали место снаряжения.
   Когда все было готово, колонист-распорядитель собрал всех нанятых людей и произнес им речь об их обязанностях, увещевая вести себя хорошо и добросовестно и угрожая, в противном случае, строгим наказанием. Чтобы избежать слишком большого скопления любопытных, выехать было решено до рассвета.
   В два часа утра готтентоты были подняты, волы запряжены, и караван покинул город при освещении блестящих южных звезд.
  

ГЛАВА IX

Планы путешественников. Храбрость Толстого Адама. Милиус. Что было в его доме. Речь готтентотам. Бушменский мальчик, принц Омра.

   Наши путешественники выработали совершенно определенный план пути. Они решили для выполнения главной цели своего путешествия пройти через страну кафров к берегам реки Ундата, вблизи которой, судя по сообщениям, должны были находиться потомки пропавших пассажиров "Гроссвенора". По выполнении миссии Александра, караван должен будет пересечь цепь гор и вернуться через земли бушменов и кораннов. Они не хотели возвращаться через страну кафров, потому что в ней совершенно не было дичи. Кафры оставили только львов и пантер в лесах и гиппопотамов в реках. Все трое были довольны планом, так как Александр и Хендерсон надеялись вдоволь поохотиться, а Суинтон рассчитывал пополнить свои коллекции. Опасности при проезде через страну кафров тоже, по-видимому, не представлялось, так как миссионеры устроили уже там два пункта в Буттеруорсе и Хуми, куда Александру были даны поручения. Караван вышел из города 7 мая 1829 года. Погода уже в продолжение нескольких недель стояла прекрасная, пастбища после долгих дождей были роскошные, путешественники не торопились и наслаждались полным покоем. Александр, Суинтон и Хендерсон ехали верхом впереди каравана.
   -- Я не знаю, как вы, но я чувствую себя как узник, вырвавшийся на свободу. После шума, суеты и тесноты города эти простор и тишина кажутся раем.
   -- Я чувствую то же самое и наслаждаюсь всей душой, -- сказал Александр.
   -- Говорят, что человек создан для жизни в обществе; это, пожалуй, и правда, но все-таки так приятно иногда быть наедине с природой.
   -- Да, быть в таком одиночестве, как мы теперь, -- смеясь сказал Суинтон, -- очень недурно. В компании тридцати человек, прекрасно вооруженных, интересно быть и среди пустыни. Но я не думаю, чтобы каждый из нас чувствовал себя очень хорошо, если бы находился среди этой африканской пустыни в полном одиночестве. Немало удовлетворяет также сознание, что позади идут четыре фургона, снабженные всякой провизией.
   -- Все это совершенно верно, -- сказал Хендерсон, -- но все-таки после города здесь чувствуешь себя совершенно свободным и вдали от общества.
   -- Но нам еще предстоят новые знакомства в пути, -- продолжал шутить Суинтон. -- Пока мы приедем в город Грахам, мы, вероятно, встретим много голландских буров, которые живут в этих местах.
   -- Мне кажется, Уильмот, -- заметил Хендерсон, -- нам нужно за это время хорошенько присмотреться к нашим людям. Если они не будут поддаваться дисциплине или некоторые их них окажутся неподходящими, мы можем заменить их в Грахаме другими.
   -- Ваш план хорош, -- ответил Александр. -- В три-четыре дня пути мы успеем к ним присмотреться. А как вообще, готтентоты храбры или нет?
   -- Да, их считают довольно храбрыми. Но только беда, если среди них заведется один трус: он действует на всех.
  
   -- Я подозреваю, что у нас есть такой среди охотников, -- сказал Хендерсон, -- но, может быть, я и ошибаюсь; конечно, это нужно проверить.
   -- Мне кажется, я знаю, о ком вы говорите, -- сказал Александр. -- Это громадный парень, которого называют Толстый Адам.
   -- Значит, и вы заметили за ним это качество; но посмотрим, что будет дальше.
   -- Когда мы остановимся, я прикажу смазать колеса фургонов, -- сказал Александр, -- они скрипят невыносимо.
   -- Я думаю, что это бесполезно, они все равно будут скрипеть. В Индии такие же фургоны скрипят в десять раз больше. И туземцы никогда не смазывают их, потому что быки привыкли к этой музыке и без нее не желают идти. Кроме того, нам придется идти по такой траве, в которой и мы, и наши животные будем закрыты с головой, тогда только по этому скрипу можно будет идти друг за другом.
   -- В таком случае я приберегу наше сало для другого употребления, -- сказал Александр, -- и постараюсь примириться со скрипом колес.
   -- Через несколько дней вы так привыкнете к нему, что не будете его замечать, а, может быть, будете даже скучать, когда его не будет, -- сказал майор.
   -- Вероятно, так и будет, привычка -- вторая натура. Мне кажется, я вижу там дом на холме?
   -- Да, -- ответил Суинтон. -- И я знаю этот дом. Это ферма бура Милиуса, которого мы видели в бухте Альгоа. Я не думал, что мы будем здесь так скоро. До фермы осталось не больше трех миль, и мы приедем как раз к завтраку. Там мы перепряжем волов. Сколько у нас запряжено?
   -- По десяти на фургон. Остальные шестнадцать идут сзади вместе с лошадьми и овцами.
   Пришпорив лошадей, маленький отряд поскакал галопом и скоро был около фермы, где был встречен неистовым лаем штук двадцати собак. Молодой бур вышел из дома и, разогнав собак, пригласил путешественников идти за ним. В доме их встретил старик, любезно усадил за стол и, достав бутылку с полки, стал предлагать выпить с ним вместе наливки домашнего приготовления.
   Через некоторое время вышла и его жена, перед которой поставили маленький столик с чайным прибором.
   За чаем все разговорились, и хозяин сказал, что знал уже о приезде путешественников, но ждал, что они приедут только к ночи.
   Дом колониста был сделан из глины, смешанной с особенным составом, приготовляемым бурами. Стены его были выбелены, а крыша покрыта особым сортом тростника, труднее воспламеняющимся, чем солома. Потолка не было, а стропила под крышей были увешаны всякими продуктами охоты и сельского хозяйства. Здесь висели длинные хлысты из шкуры носорога, меха леопардов и львов, страусовые яйца и перья, связки луковиц, листы табаку, бамбук и проч.
   Помещение состояло из большой столовой, маленького кабинета и двух спален. Стекол в окнах не было, на ночь окна завешивали шкурами. В доме не было ни печей, ни каминов, готовили кушанье в маленьком отдельном домике. Обстановка была очень несложная: большой стол, несколько стульев и кресел, на полках по стенам стояли железные и медные котелки разных размеров, здесь же стоял большой чайник с грелкой для чая. На маленьком столике в углу лежала большая семейная библия с медными застежками.
   До завтрака шли разговоры о разных предметах, и, между прочим, хозяева давали разные практические советы своим гостям. К завтраку подали баранину, масло, молоко, плоды и прекрасный белый хлеб. Во время завтрака подошел весь караван, быки были распряжены, и пока отдыхали люди и животные, хозяин показал своим гостям всю ферму, сад, огород и поля. Только к вечеру путешественники собрались опять в путь, поблагодарив старого бура за гостеприимство.
   -- Разве здесь всегда останавливаются на встречных фермах? -- спросил Александр, когда они отъехали от фермы.
   -- Всегда, -- отвечал Суинтон. -- На дорогах нет гостиниц, и каждый путешественник может отдохнуть у любого колониста. У них уже заведено оказывать всем одинаковое гостеприимство.
   -- И они не берут никакой платы?
   -- Нет, не следует и предлагать. Другое дело, если бы вы вздумали кормить здесь лошадей или скот -- за это полагается платить. Жена бура целый день, кажется, сидит за чайным столом, и чай должен быть всегда готов для проезжих.
   -- Трудно представить, что этот же добродушный и гостеприимный бур может относиться к туземцам так жестоко, как говорил м-р Ферборн.
   -- Многие из наших пороков и добродетелей часто зависят от обстоятельств, -- возразил Суинтон. -- Гостеприимство обычно во всех мало заселенных странах, и голландские буры чрезвычайно гостеприимны. Их жестокость к готтентотам и другим туземцам происходит от воспитания, которое они получают из поколения в поколение. С детства они привыкают смотреть на туземцев, как на рабов, и совершенно не думать о том, что они такие же люди, как и все другие. М-р Ферборн совершенно верно говорил, что ничто так не развращает, как установленное и разрешенное законом рабство.
   -- Но буры, кроме жестокости, славятся еще и жадностью к деньгам?
   -- Да, такова их репутация, и боюсь, что она справедлива. Нужно иметь в виду, что буры происходят от очень коммерческой нации, более коммерческой даже, чем португальцы, которым они подражают. Стремление к благосостоянию обыкновенно порождает любовь к деньгам, а когда у человека эта любовь развивается в страсть, он не останавливается ни перед чем. Жестокости португальцев на востоке известны в истории. И еще вопрос, не были ли бы англичане повинны в такой же жестокости, как буры, если бы они предшествовали им? Испанцы были очень жестоки в Южной Америке, и португальцы не отстали от них. И я очень сомневаюсь в том, чтобы наши соотечественники были вполне безупречны. Разница может быть только в том, что их предшественникам было больше искушений, потому что они могли больше приобретать, или попросту отнимать.
   -- Вы правы, недаром говорится в молитве: "Не введи нас во искушение"; мы все слишком слабы, чтобы устоять против соблазна.
   Вечером волов снова выпрягли, а скот пустили на некоторое время на траву. Когда стемнело, сделали перекличку людям, и затем майор, по просьбе Александра, распределил каждому обязанности и дежурства за ночь. Разложили костер. Перс Магомед, слуга майора, приготовил прекрасный ужин, после которого наши друзья пошли спать в свои фургоны, а готтентоты расположились на траве вокруг костра.
   Нет надобности рассказывать подробно все восьмидневное путешествие до города Грахама, так как за это время не произошло ничего особенного. В городе караван был прекрасно принят административными лицами, которые охотно оказали ему необходимую помощь. Здесь было сменено несколько человек готтентотов, особенно склонных к пьянству, и принято еще трое хорошо знающих кафрскую землю и язык туземцев.
   При въезде в город Хендерсон заметил, что в кустах кто-то шевелится. Осторожно подъехав, он увидел маленького бушмена, лет двенадцати, почти голого и, очевидно, страшно истощенного от голода. Он был так слаб, что не мог стоять на ногах. Майор велел готтентоту взять ребенка на руки и отнести в фургон. Укрепляющие лекарства и питательная пища скоро поправили мальчика так, что он мог ходить без посторонней помощи, но он не выражал ни малейшего желания уйти от своих спасителей. Перед отъездом Хендерсон спросил его через переводчика, хочет ли он остаться в караване? Ответ был утвердительный, и потому мальчика решили взять с собой. Майор заметил, что он будет прекрасным товарищем Бигуму.
   -- Как же вы назовете своего найденыша? -- спросил Суинтон.
   -- Если уж мою обезьяну зовут принцессой, то он, конечно, должен быть принцем. Пусть будет принц Омра.
   -- Ну хорошо, пусть будет Омра, пока нам не удастся узнать его настоящее имя, -- сказал Суинтон.
   Таким образом маленький бушмен сделался членом каравана, который продолжал свое путешествие, оставив город Грахам.
  

ГЛАВА X

Дикие звери. Неповиновение готтентотов. Опасность от слонов. Их ужасные крики. Страх Толстого Адама. Сообразительность слона. Намерения путешественников.

   Из Грахама путешественникам удалось выбраться только в полдень, так как раньше не было никакой возможности собрать готтентотов, которые прощались со своими женами и трактирами. Поздно вечером прибыли они в крааль Германа, маленький военный форт, где остановились, чтобы отоспаться пьяным готтентотам. На следующий день путь их шел по совершенно изменившейся местности -- кругом тянулись густые кустарники, наполненные зверями. Потом они вышли на пустынную бесплодную равнину, сжигаемую солнцем, и долго не встречали ни малейшего признака воды. Наконец, они увидали перед собой грязную лужу, где, очевидно, собирались слоны. На ночь они снова остановились, разложив огни, чтобы держать в отдалении слонов и других диких зверей.
   Возобновив путешествие на рассвете, они шли густым лесом по берегу реки, которую благополучно перешли вброд. Окрестности были очень красивы. Река тихо протекала между гористыми берегами, с роскошными зелеными долинами. В форте Уильтшайр, на берегу реки Кейскаммы, они встретили английские войска, которые стояли здесь, чтобы пресекать путь через реку мародерским шайкам или отбирать у них их добычу.
   Это было последнее место, где наши путешественники могли надеяться на встречу с соотечественниками. Офицеры приняли их очень приветливо и убедили остановиться дня на два, чтобы собрать хорошенько сведения и приготовиться к дальнейшему пути. Первоначальный план, идти через миссионерскую станцию Хуми, был оставлен, так как станция была в стороне от дороги. Решено было идти прямо к Беттерворсу, до которого было сорок верст отсюда. Простившись через два дня с любезными хозяевами, караван перешел благополучно Кейскамму и очутился в стране кафров.
   До сих пор готтентоты не доставляли особенных хлопот. Они чувствовали над собой власть закона и держали себя хорошо. Но едва была перейдена граница капской колонии, как некоторые из них начали проявлять признаки неповиновения. Но увольнение одного из них, с запрещением под страхом расстрела возвращаться обратно, повело к желаемым результатам. Дорога шла теперь среди долин и холмов и по явным и многочисленным следам слонов. Один готтентот, по имени Бремен, очень хороший человек и прекрасный охотник, предупредил Александра и его товарищей, чтобы они были осторожнее. Слоны обыкновенно возвращаются вечером по тому же пути, по которому прошли утром, и встретиться с ними было бы опасно. Два дня ехали они приблизительно по одной линии с миссионерскими учреждениями. К вечеру второго дня, когда совсем уже стемнело, им пришлось пересекать лесистый холм все по тем же следам слонов. Александр и его друзья ехали по обыкновению верхом впереди каравана. Вдруг они остановились, пораженные самым ужасным криком, какой только можно себе представить. Лошади попятились. Ничего не было видно, но крик через несколько секунд повторился еще раз.
   -- Что это такое? -- вскрикнул Александр.
   -- Кричите, как можно громче, -- сказал майор, -- и переверните лошадей к повозкам.
   Александр, Суинтон и майор начали кричать, и скоро к ним присоединились крики и завывания всей толпы готтентотов.
   -- Теперь молчите! -- закричал майор, и все смолкли и прислушивались некоторое время.
   -- Это был только один, сэр, и он уже ушел, -- сказал Бремен. -- Мы можем ехать дальше.
   -- Кто один? -- спросил Александр.
   -- Один слон, сэр, -- ответил готтентот. -- Хорошо, что вы не наткнулись на него, он сбросил бы вас с обрыва вместе с лошадью. Здесь должно быть их целое стадо, и нам нужно бы как можно скорее быть по другую сторону холма.
   -- Я то же думаю, -- сказал майор.
   -- Мне кажется, этот крик целый месяц будет звучать в моих ушах, -- сказал Александр. -- Я думаю, лев ревет не хуже.
   -- Погодите, услышите и его, -- заметил Суинтон. Достигнув вершины холма, они выбрали при свете звезд место для ночевки. Трудно было сказать, близко ли они были к какому-нибудь кафрскому краалю, но не было слышно ни лая собак, ни мычанья быков. Собрав весь скот, люди составили четырехугольником фургоны и связали их веревками. В середину четырехугольника были загнаны лошади и овцы, а быки, как обыкновенно, были привязаны к фургонам.
   Костров в эту ночь разложили больше, чтобы отгонять слонов и других зверей. Гиен и волков было очень много, и они всегда рыскали по ночам около лагеря, надеясь стащить овцу. Львы еще не показывались, хотя готтентоты указывали на их следы.
   Когда готтентоты кончили свою работу по устройству лагеря, наши путешественники расположились у костра в ожидании ужина, который готовил Магомед из зарезанной овцы. Выпущенная на свободу обезьяна подсела по обыкновению к своему хозяину. Когда подали ужин, она ловко и быстро начала хватать пальцами по куску с каждого блюда.
   Маленький бушмен совершенно поправился и сделался очень забавным и веселым мальчуганом. Никто не понимал его, кроме одного или двух готтентотов, но он постоянно пытался разговаривать жестами и мимикой с Александром и его друзьями. Больше всех он по-видимому привязался к Магомеду и почти не расставался с ним. Маленький, гибкий, пропорционально сложенный, он напоминал лицом и быстрыми движениями обезьяну.
   Стража была расставлена тотчас же, как зажгли костры. Толстый Адам, в храбрости которого сомневался майор, сидел с ружьем возле ужинавшей компании. Омра подошел туда же и, указывая на сидящего спиной Адама, начал что-то оживленно жестикулировать, все время кивая головой. Затем он наклонился, вытянул вперед руку на подобие хобота слона и пошел вперед размеренным, тяжелым шагом. Подойдя к Адаму, он закричал совершенно так же, как кричал час назад слон. Готтентот вскочил, бросил ружье, затем бросился плашмя на землю, как будто предоставляя воображаемому слону пройти по нему беспрепятственно.
   Другие готтентоты тоже вскочили, взялись за ружья и направили их в ту сторону, откуда ожидался слон. И только громкий хохот начальников показал им, что ничего не случилось, и они поняли, что маленький Омра проделал одну из своих штук. Оправившийся от испуга Адам имел очень глупый вид; он только что хвастал перед товарищами, что убил очень много слонов и что умеет охотиться на них.
   -- Да, -- сказал Суинтон, -- это и видно, что Адам прекрасный охотник на слонов и знает, что нужно делать в минуту опасности.
   -- Совершенно верно, -- ответил майор, -- он вполне оправдал наше мнение о нем и доказал, что выше всего ценит осторожность.
   -- Что касается благоразумной осторожности, -- продолжал уже совершенно серьезно Суинтон, -- то она действительно необходима при встрече со слонами. Мне рассказывал один охотник, как на его глазах был убит один из его товарищей этим свирепым животным. Бедняга обратил на себя внимание слона, которого выгнали из зарослей. Обозленный зверь погнался за ним, тотчас же догнал его и захватил хоботом. Пронеся несколько шагов, он бросил его на землю и, истоптав ногами до смерти, отошел в сторону. Но через некоторое время он как бы усомнился в смерти своего врага и вернулся к его телу. Перевернув его еще раз передними ногами, он снова захватил его хоботом, унес на край зарослей и швырнул в кустарник.
   -- Ужасно! -- с содроганием произнес Александр. -- Я никогда не думал, что столько опасности сопряжено с охотой на слонов. И все-таки скажу, хотя это может быть и безумие с моей стороны, теперь эта охота привлекает меня еще больше прежнего.
   -- Чем дальше мы будем подвигаться вперед, тем больше будет у вас возможности получить это удовольствие. Но только необходимо привлечь к себе кафров, на что они пойдут, вероятно, с удовольствием.
   -- Но ведь у них нет никакого оружия, кроме пик.
   -- Да. И это не мешает им охотиться на слонов с большим успехом. Вы сами убедитесь в этом со временем. Они дают обыкновенно слону пройти, затем гонятся за ним и все время вонзают пики в его тело, пока он не издохнет от потери крови. Делают они это так быстро, что слон почти никогда не успевает броситься на них. Вместе с тем они очень почитают слона и считают его своим царем. Смешно бывает слушать, как они ранят его и в то же время извиняются перед ним: "Великий человек, не гневайся на нас, великий начальник, не убивай нас!".
   -- Но как же они могут приближаться к такому ужасному животному, не боясь быть растерзанными?
   -- Это именно от того и происходит, что они приближаются к нему совсем вплотную. Слон видит вообще плохо и только то, что прямо перед ним; поворачивается он с трудом. Они приближаются к нему сзади на узкой тропинке. Риск заключается в том, что на них может напасть в это время другой слон, который часто приходит на помощь товарищу.
   -- А разве они действительно приходят на помощь друг другу?
   -- Да. Охотник рассказывал мне про того же слона который убил его товарища. Он был тут же ранен выстрелом в ногу, так что не мог идти дальше. Его самка, которая была в это время в зарослях, узнав о несчастии товарища, вышла к нему. Отогнав охотников, она начала кружиться вокруг него, все время ласкаясь к нему. Наконец, тот попробовал идти, и она была настолько сообразительна, что пошла рядом с ним, с той стороны, где была ранена нога, как бы поддерживая его. В конце концов и самка была тяжело ранена и свалилась в кустарники; тогда, вскоре за ней, упал и самец рядом с телом несчастного охотника, которого он убил.
   -- Конец этой истории очень трогателен, -- заметил Александр. -- Невольно чувствуешь почтение перед таким чувством и разумом у животного.
   -- Ну, я думаю, начало истории тоже должно было возбудить в вас почтение к слонам, -- заметил майор. -- Серьезно, я совершенно согласен с вами, что их сообразительность удивительна. Однако, несут ужин. Не скажу, чтобы это опечалило меня.
   -- Также и меня, -- сказал Александр. -- Завтра мы должны быть в миссионерской станции, если проводники идут правильно. Должен сказать, что меня очень интересует эта станция. Ведь, кажется, начальник племени Аминоза живет в миссионерском пункте? Хинца зовут его?
   -- Да, -- отвечал Суинтон, -- и нам придется повидаться с ним, чтобы взять с собой отряд его воинов, когда мы отправимся дальше.
   -- Да, это было бы не лишнее, -- подтвердил майор, -- и тогда уж у нас наверное будет охота на слонов. Но Бремен говорил мне, что река около станции полна гиппопотамов.
   -- Да, да, бегемоты, -- сказал Суштон, -- вы, вероятно, не оставите их в покое?
   -- Конечно, нет, если наш командир даст согласие на остановку.
   -- Не сомневайтесь, что ваш командир настолько же жаждет поохотиться, насколько и вы, майор, -- отвечал Уильмот.
   -- Ну а теперь пора и на покой, -- сказал майор. -- Доброй ночи, господа.
  

ГЛАВА XI

Прибытие в жилище м-ра С. Ссора между Хинца и Вуусани. Предложенный отряд. Характер кафра. Воскресенье. Трудное положение жены миссионера.

   На следующее утро караван продолжал свой путь и к полудню прибыл в миссионерскую станцию Беттерворс. Станция существовала здесь всего три года, но, несмотря на короткий срок, кругом нее все имело культурный вид, в противоположность другим поселениям дикарей. Правда, домик миссионера был немногим лучше деревенской избы, а церковь была больше похожа на житницу, но они были окружены приветливыми хижинами кафров с фруктовыми садами.
   Когда караван пришел, м-р С. вышел навстречу к путешественникам и пригласил их к себе. Он был уже уведомлен об их приезде и о том, что с ними будут присланы некоторые вещи для него. Нечего и говорить, что, встречаясь в такой стране и при таких обстоятельствах, люди быстро сближаются. М-р С. предложил Александру и его товарищам переночевать у него в доме, но те отказались, говоря, что их постели в фургонах достаточно хороши. Не распрягая быков и повернув их только к траве, чтобы они поели за ночь, они приняли приглашение миссионера закусить у него.
   Александр, сказав о цели своего путешествия, просил совета у м-ра С. относительно дальнейшего пути и относительно того, нужно ли ему повидаться с королем кафров и отвезти ему подарок. Последнее м-р С. настоятельно советовал ему исполнить, так же как и просить вспомогательный отряд, который помимо того, что был полезен для большей безопасности, внушал еще и большее почтение к каравану. Конечно, придется все пропитание отряда взять на себя и пообещать воинам подарки, если хорошо проводят караван.
   -- Вам ведь известно, -- продолжал миссионер, -- что владения Хинца простираются до реки Св. Джона, и вы пройдете через них. Но страх перед Хинца предохранит вас от всякого насилия со стороны других племен. Жаль только, что теперь не такие мирные времена, как были прежде.
   -- В самом деле! А разве они враждуют между собой?
   -- Хинца поссорился с могущественным соседним начальником, по имени Вуусани, царствующим над племенем тамбуки, из-за скота, который всегда является главной причиной ссор в здешних местах. Теперь оба начальника готовятся к войне. Но будет ли эта война, еще неизвестно, так как обоим племенам грозит опасность от одного общего и очень опасного врага. Вероятнее всего, что им придется соединиться, чтобы обороняться от него.
   -- Кто же этот враг?
   -- Квиту, начальник Амакаби, собрал громадное войско и грозит войной племенам к северу от него. Если он победит их, то, конечно, придет и сюда. Он был прежде одним из полководцев Чаки и кровожаден не меньше его. Теперь он еще далеко отсюда, но я советую вам не медлить с выполнением вашего намерения, так как иначе вы можете встретиться с ним. И я думаю, будет лучше, если я завтра же пошлю известить Хинца о том, что приехали иностранцы, которые желают его видеть и везут ему подарок. Он будет этим очень польщен.
   -- Конечно, лучше поступить по вашему совету, -- сказал Суинтон.
   -- Какое вы составили себе мнение о кафрах, м-р С., после того, как прожили с ними уже достаточно долго?
   -- Для язычников они очень хороши. Они смелы, прямодушны и, если им что-либо доверить, честны до педантичности. И в то же время, например, воровство скота не считается у них преступлением, хотя и наказывается. Во всяком случае, это один из наиболее труднообратимых народов, с которым мне приходилось иметь дело. У них нет никакой религии. У них нет идолов, нет никакого представления о Боге. Когда говоришь им о Боге, они спрашивают: "Где Он? Покажи нам Его". Извольте после этого толковать им о христианском Боге!
   -- Есть у них какие-нибудь суеверия?
   -- Они верят в колдовство и имеют своих заклинателей, которые причиняют много вреда. Конечно, заклинатели -- наши главные враги, так как мы подрываем их значение, а следовательно и лишаем их многих выгод. При покраже скота обращаются обыкновенно к ним. Если заболеет начальник, за ними посылают, чтобы узнать, кто околдовал его. Они оговаривают невинных людей, которых немедленно распинают. Если страна нуждается в дожде, что бывает здесь очень часто, опять посылают за ними, чтобы произвести дождь. Если, несмотря на все их таинственные заклинания, дождя все-таки нет, они указывают на виновных в этом, и несчастных распинают. Таких казней производят иногда очень много, пока не пойдет дождь, после чего вера в колдунов усиливается. Конечно, эти люди -- наши величайшие враги.
   -- Удовлетворяет ли вас успех, который вы здесь имеете?
   -- Да, конечно, когда я вижу, что трудности в конце концов преодолеваются. Только с Божьей помощью можно достигать здесь того успеха, какого мы достигаем. Начальники тоже против нас.
   -- Почему же?
   -- Потому что христианство препятствует их сластолюбию. То же самое было в первое время проповеди нашего Спасителя. Богатство кафра состоит не только из одного скота, но также из большого количества жен, которые все его рабыни. Сказать ему, что многоженство -- беззаконие и грех, все равно, что сказать, что несправедливо иметь стада. Начальники, конечно, всегда богачи, потому они и не хотят соглашаться с нами. Вы видите, что в стране кафров так же, как и везде, "трудно войти богатому в царство небесное". Когда спрашиваешь начальников, почему они не ходят в церковь, они отвечают: "Великий Господин хочет уменьшить наши удовольствия и отнять у нас наших жен, мы никогда не согласимся на это".
   -- И все-таки, вы говорите, что имеете некоторый успех?
   -- Этим я обязан исключительно помощи Бога.
   -- Но неужели у них нет никакого представления о Высшем Существе, о добре и зле? Не верят ли они, как некоторые другие африканские племена, в дьявола?
   -- Нет. Даже в их языке нет слова, выражающего идею Божества. Они клянутся своими прежними великими царями и начальниками. Если бы у них была какая-нибудь ложная религия, было бы легче убеждать их и указывать на преимущество истинной веры перед заблуждением.
   -- А не пробовали вы влиять на их ум и чувства, указывая на чудесные явления природы? Не спрашивали их, кто создал солнце, звезды?
   -- Я рассказывал им все это десятки раз, и они всегда отвечали только смехом над "баснями", как они называют мои рассказы. Один начальник сказал мне, чтобы я придерживал свой язык, если не хочу, чтобы его народ не считал меня сумасшедшим. Если они не верят в Бога, как можно уверить их, что мир сотворен Им? Но самые большие затруднения встречаются при переводе Св. Писания. Мне приходится иметь дело с переводчиками, которые не умеют прочесть ни одного слова и имеют самые ложные представления о божественных предметах. Мы должны читать им Библию, переведенную на варварский голландский язык, и затем требовать, чтобы они переводили ее на кафрский. Можете себе представить, какие могут быть тут искажения.
   -- Действительно, вам приходится преодолевать неимоверные трудности. Нужно жить здесь очень долго и иметь прекрасное знакомство и с народом, и с его языком.
   -- К сожалению, их язык не имеет слов для выражения отвлеченных понятий.
   -- И вы все-таки не отчаиваетесь в успехе?
   -- Я был бы плохим слугой Господа, если бы сомневался в Его могуществе. Во всяком случае сделано уже много. Вы сами заметите это, если будете присутствовать завтра при богослужении. Остальное будет сделано Его помощью. Однако, я должен вас оставить, так как свои обязанности призывают меня. Во всяком случае миссионерство сделало то, что вы можете спать спокойно в стране кафров. В почтении и уважении нам не отказывают ни короли, ни начальники.
   -- Я должен сказать, -- заметил майор, -- что уже то немногое, что мы видели, свидетельствует о прекрасных результатах миссионерского дела. Это первое место, где нам не докучают выпрашиваньем подарков, и потом почти все кафры, которых мы видели, были одеты в европейскую одежду. Те же, которые по национальному обычаю обходятся без нее, имеют, насколько возможно, приличный вид.
   -- Я тоже заметил это, -- подтвердил Александр. -- И мне очень интересно будет видеть завтра, как будут вести себя кафры. После всего, что я слышал от м-ра С., я проникаюсь глубочайшим уважением к людям, посвятившим себя такому почтенному делу.
   -- Дорогой Уильмот, -- сказал м-р Суинтон, -- миссионеры даже из менее выдающихся всегда обладают не совсем обыкновенной силой духа. Они не могут полагаться только на свои усилия, не могут рассчитывать на помощь других, если не хотят прийти в отчаяние. Нет, их поддержка не здесь, и их одушевление зависит не от земной силы. Они верят в Того, Кто никогда не оставляет верующих в него. Миссионер верит, что даже кровь его, мученически пролитая, увлажнит почву и даст ей силу для принесения плода. Миссионер может быть невысокого происхождения и невысокого образования, каковы многие из них, но у него должна быть возвышенная душа. Его вера в Бога укрепляет его и заставляет не бояться мученического венца.
   -- Вы правы, Суинтон. Только такие люди, о которых вы говорите, способны идти на жизнь, полную лишений и опасностей, среди дикарей. И награда ждет их на небесах.
   -- Да, Уильмот, на небесах, а не на земле, -- подтвердил Суинтон.
   На следующее утро путешественники приготовлялись к воскресной службе с помощью Магомеда, который был такой же прекрасный лакей, как и повар. Все выбрили бороды, к которым не прикасались уже много дней, и сменили свои охотничьи костюмы на более подходящие к случаю. Колокол миссионерской церкви уже звонил, и было видно, как собирались туземцы. Придя в церковь, наши путешественники нашли уже там м-ра С. и увидали, что для них были приготовлены места. Туземцев было человек около двухсот в самой церкви и гораздо больше толпилось около окон и открытых дверей. Многие были одеты в европейское платье, а другие обернулись кусками материи, так что их тело было почти закрыто. Прежде всего пропели гимн на туземном языке, затем прочли молитвы, литанию пропел хор. Заповеди были повторены на кафрском языке. М-р С. прочел главу из Библии и объяснил ее. Почти все слушали в глубоком молчании и с полным вниманием, хотя по временам кое-где слышалась насмешка. М-р С. дал благословение, и служба была окончена.
   -- Вы достигли очень многого, -- сказал Суинтон. -- Я никогда не поверил бы, чтобы было возможно возбудить столько внимания в дикарях и заставить их вести себя так прилично.
   -- Совершенно верно, что овладеть их вниманием значит преодолеть наибольшую трудность.
   -- Как вы думаете, многие ли из них, если можно так выразиться, имеют религиозное чувство?
   -- Да, многие. И они стараются даже передать его другим, стараются привести своих соплеменников к Богу.
   -- Это должно служить для вас большим удовлетворением.
   -- Разумеется. Но только, что могу сделать я и те немногие, кто помогает мне в работе, для этих тысяч ждущих нас? Во всей кафрской стране теперь только три миссионерства, а нужно было бы не меньше двухсот. Но я прошу извинения, мне нужно еще заниматься с детьми, самыми надежными из моих учеников. Мы увидимся вечером, так как я отправлюсь на проповедь в соседнее селение. Странно сказать, многие из сомневающихся и колеблющихся слушают меня там. Но, кажется, они думают, что в миссионерской церкви есть волшебная сила, и многие боятся говорить своим товарищам, что были в ней.
   -- Я не знаю, что чувствуете вы, -- сказал Александр, когда ушел миссионер, -- но мне доставило громадное наслаждение это присутствие на богослужении в бедной церкви, среди дикарей.
   Майор и Суинтон были вполне согласны с ним.
   -- Я не боюсь быть смешным, -- продолжал Александр, -- предлагая вам во время нашего путешествия, где бы мы ни были, отмечать святость воскресного дня богослужением.
   -- Я могу только поблагодарить вас за ваше доброе намерение, -- сказал Суинтон.
   -- Я тоже радуюсь вашему предложению, Уильмот, -- сказал майор. -- Не говоря уже о том наслаждении, которое мы будем испытывать сами, мы будем давать еще и хороший пример туземным дикарям. Ведь они смотрят на белых как на людей, стоящих выше их, потому и поступки белых должны оказывать на них то или другое влияние.
   Вечер был проведен очень приятно в обществе м-ра С., который рассказывал неподражаемо анекдоты о кафрах. Он сообщил, между прочим, что Хинца намерен прийти завтра сам для получения подарков, причем вызвался быть переводчиком в разговоре с ним.
   Александр с благодарностью принял предложение миссионера, затем сказал:
   -- Вы, кажется, упомянули, сэр, что некоторых миссионеров сопровождают жены. После того, что я слышал от вас о положении миссионеров, и зная об опасностях, которым постоянно подвергается их жизнь, могу себе представить, что должны испытывать их жены.
   -- Вы правы, сэр, -- отвечал миссионер. -- Нет положения более трудного, более тяжелого и скажу даже более изнуряющего душу и тело, чем положение жены миссионера. Она встречается с теми же опасностями, несет те же тяготы жизни, что и ее муж, не обладая крепостью и выносливостью, свойственными нашему полу. И что еще самое тяжелое -- она часто остается одна в миссионерском доме в то время, когда ее муж исполняет свои обязанности, подвергая жизнь опасности. Она сидит и прислушивается к каждому шуму, к каждому шагу, ожидая, что придут и скажут, что ее мужа уже нет в живых. Она не может сопровождать его в его поездках по стране и часто остается одна по целым неделям. Письмо одного из братьев-миссионеров дает верную картину нашей жизни.
   М-р С. пошел на другой конец комнаты и вернулся с письмом, из которого прочел следующее:
   "В продолжение двух месяцев, которые мы пробыли в руках диких племен, приходили известия о том, что проводники, переводчики и я сам давно уже убиты. Когда я был в сорока верстах от станции, то был извещен, что партия туземцев, проходя мимо миссионерства, подробно рассказывала о том, как нас всех убивали. Мы шли весь день, и наступала уже ночь. Я страшно беспокоился о жене, до которой должны были дойти все эти слухи. Только просьбы и убеждения проводников заставили меня согласиться переждать ночь. Они говорили, что мы неминуемо погибнем, если пойдем ночью по местам, наполненным львами и другими хищными животными. Но едва рассветало, как я снова пустился в путь один, без всякого оружия, только с карманным компасом в руках. Это нетерпение, однако, едва не стоило мне жизни. Путешествие по глубокому песку, под жгучим солнцем над головой до такой степени изнурило меня, что уже на полпути я чувствовал полный упадок сил и к тому еще страшную жажду. Однако я дошел до станции благополучно, благодаря помощи Создателя. За несколько минут до моего прихода жена одного из братьев-миссионеров пошла предупредить мою жену относительно последних печальных сведений обо мне. Когда я вошел в комнату, обе стояли в ней обнявшись и горько плакали. Я остановился на пороге, изнемогая от усталости, покрытый пылью и потом. "Дорогая моя, -- воскликнула наша приятельница, -- смотри, кто это? Он или его дух? " Вы сами можете представить себе сцену, которая произошла вслед за этим".
   -- Да, сэр, -- сказал м-р С., складывая письмо, -- много должно быть любви в женщине, которая идет за мужем на такую жизнь, полную страданий и опасности.
   -- Вы правы, -- сказал Суинтон. -- Однако мы не будем утомлять вас больше, дорогой сэр. Доброй ночи.
  

ГЛАВА XII

Царский визит. Взаимная любезность. Гиппопотамы. Лир. Сметливость Омра. Новая проделка. Неудовольствие Толстого Адама. Приготовления к охоте.

   На следующий день, около полудня, громкие крики танцующих и славословящих своего короля кафров возвестили о его прибытии. Это были герольды, всегда предшествующие королю в его посещениях. За герольдами шел отряд воинов с копьями и щитами, а затем показался и Хинца, сопровождаемый пятьюдесятью главными старейшинами. За исключением звериной шкуры, перекинутой через плечо, на них ничего не было надето, и все они были намазаны жиром и красной охрой. Остановившись перед миссионерским домом, они сели на землю полукругом около своего короля, которому весь присутствующий здесь народ оказывал знаки почтения.
   Наши путешественники, в сопровождении миссионера, вошли в круг и приветствовали его величество. М-р С. сказал о цели их путешествия и о их желании иметь небольшой отряд королевских воинов для сопровождения экспедиции. Когда он кончил говорить, перед королем было положено несколько фунтов цветных бус, свиток табаку, два фунта нюхательного табаку и несколько ярдов красной материи. Хинца удовлетворенно кивнул головой, когда подарки были разложены перед ним, затем повернулся к своим старейшинам и разговаривал с ними некоторое время шепотом.
   -- Белые люди, -- сказал он потом, -- могут спокойно идти через мою страну, мои воины будут сопровождать их, пока они этого пожелают. Только известно ли белым иностранцам, -- прибавил он, -- что за границей нашей страны неспокойно?
   М-р С. сказал, что иностранцам это известно, потому они и хотят как можно скорее отправиться в путь и возвратиться.
   -- Это хорошо, -- сказал Хинца. -- Если будет опасность, мои воины предупредят белых людей; если будет нужно, они будут сражаться за них; если враги будут слишком сильны, белые люди должны будут возвратиться.
   Затем Хинца приказал нескольким старейшинам убрать подарки и спросил м-ра С., сколько воинов потребуется, и когда иностранцы думают отправляться? На ответ, что достаточно будет пятидесяти воинов, и что отправится караван завтра, Хинца возразил:
   -- Это хорошо. Пятидесяти воинов достаточно, потому что мои люди едят очень много. К вечеру они будут готовы.
   Совещание было кончено, и король, пожав руки путешественникам, отбыл со своей свитой. К вечеру в подарок от его величества была прислана старая корова. Готтентоты тотчас же зарезали ее и съели. Шли приготовления к немедленному выходу каравана.
   На рассвете следующего утра отряд кафрских воинов пришел к полной готовности, со щитами и копьями. Все воины были красивые и молодые -- между двадцатью и тридцатью годами. По просьбе Александра м-р С. сказал им, что если они будут хорошо вести себя, то получат подарки по окончании пути. Обещание произвело прекрасное впечатление. Быки были уже запряжены, лошади осмотрены, оставалось только трогаться. Целый день караван должен был идти по берегам реки Кае, которая протекала то среди холмов, то среди долин, то между стен строевого леса. К вечеру, когда солнце спустилось за холмы, кафры стали что-то кричать, указывая на несколько больших черных пятен на берегу реки, впереди каравана. , -- Что они говорят?
   -- Морские коровы, -- сказал переводчик.
   -- Гиппопотамы! Мы должны поохотиться, Уильмот! -- воскликнул майор.
   -- Конечно. Скажи, что мы остановимся и убьем их, если удастся, -- сказал Уильмот переводчику.
   -- Нужно запастись провизией для нашей армии, -- смеясь, сказал Суинтон, -- а то овцы будут съедены очень скоро.
   Кафры тотчас же пришли в движение. Они бегали по берегу взад и вперед, затем переплыли реку и остались на другом берегу, ожидая распоряжений путешественников.
   Животные лежали на грязном берегу, на повороте реки, подобно стаду отдыхающих свиней. Некоторые были наполовину в воде, другие вышли из нее совсем. Двое лежали значительно поодаль от других, и около них толпились кафры, держась на почтительном расстоянии, за высокими кустарниками. Хендерсон, Александр и несколько готтентотов спустились к самой реке против того места, где лежали гиппопотамы, и выстрелили в них. Животные вскочили с места, как бы удивленные непривычным шумом. Три или четыре тотчас же погрузились в воду, но другие еще не совсем проснулись и смотрели в недоумении, не зная, что делать. Двое из бросившихся в воду были ранены, потому что они тотчас же выплыли на поверхность, как бы в агонии. Двое, лежавших отдельно, были пронзены копьями подкравшихся кафров. Они подняли головы, но были поражены метким выстрелом капитана и целым залпом из ружей Александра и готтентотов. Кафры забрали трупы гиппопотамов на берегу, выловили выплывших на поверхность воды и доставили их на противоположный берег.
   Такой хороший запас провизии был действительно вовремя, чтобы прокормить целый отряд кафров. Но мясом гиппопотамов попользовались не только убившие их. Когда его начали резать, из всех соседних селений вышли кафры и растаскали порядочное количество кусков; но его хватило на всех и осталось еще для гиен и волков. Пока возились с гиппопотамами, совсем стемнело, и было решено остановиться тут же на ночь, так как не было опасности, что быки будут украдены окрестными жителями. За целость их отвечал королевский отряд. Кругом разложили громадные костры, и кафры вместе с готтентотами варили, жарили и ели мясо гиппопотамов. В виде десерта к ужину Александр выдал каждому из них табаку, так что они легли спать вполне удовлетворенные.
   -- Не мешает и нам поесть, -- сказал майор, садясь за ужин.
   -- Мясо недурное, несколько напоминает телятину, -- заметил Суинтон. -- Однако где у нас Омра? Он что-нибудь опять набедокурил, недаром прячется.
   -- Чистая обезьяна этот мальчишка, -- сказал майор. -- Он умеет подражать каждому животному.
   -- Слышали вы, как он заставил танцевать нескольких готтентотов вечером, при закате солнца, когда мы были в миссионерстве?
   -- Нет. Как же это было?
   -- Бремен рассказывал мне, и я думал, он лопнет от смеха. Вы знаете, что здесь есть особой породы птицы, которых называют медовыми? Натуралисты зовут их Cuculus indicator. Я вам как-то показывал чучело, которое мне удалось сделать.
   -- Вы показывали мне так много образцов, что я многие уже забыл.
   -- Так я охотно расскажу вам еще раз об этой любопытной птичке. Ее отличительное свойство состоит в том, что она очень любит мед и достает его, где только может. Но когда пчелы устраивают свои ульи в отверстиях стволов старых пустых деревьев, то птичка не может достать мед без посторонней помощи. И вот она обращается за этой помощью к человеку. Она начинает летать вокруг какого-нибудь человека и особым призывным чириканьем манит его за собой к дереву, где нашла мед. Уроженцы Африки прекрасно знают эту птичку, и всегда следуют ее призыву. Она приводит их к дереву и затем умолкает и отлетает в сторону.
   -- Как это интересно!
   -- Маленький бушмен знает это так же, как и готтентоты. Увидав, что они пошли в лес, он пошел за ними и все время чирикал, подражая птичке и прячась в то же время за деревьями. Готтентоты шли на призыв, думая, что птичка боится и прячется. Проводив их довольно долго по лесу, мальчик привел их снова к тому дереву, от которого они отошли. Затем, показавшись шагах в ста от них, он начал плясать, кривляться и гримасничать совершенно так же, как Бигум, так что готтентоты приняли его за нее. Потом он сам рассказал Сваневельду, а этот Брамену.
   -- Ну потому он и не показывается теперь, как обыкновенно после своих проделок, -- сказал майор.
   -- У него большие способности к рисованию, -- заметил Александр.
   -- Да. Я дал ему как-то карандаш и клочок бумаги, и он нарисовал множество разных птиц, причем всех их можно было узнать. Но ведь бушмены вообще очень способны к рисованию; стены их жилищ всегда испещрены изображениями всяких животных. И подражают они тоже прекрасно.
   -- Верите вы в френологию? -- спросил Александр Суинтона.
   -- Я никогда не могу сказать, верю или не верю во все подобные открытия нынешнего времени. Не проходит дня, чтобы какое-нибудь новое открытие не поражало наш ум и не показывало нам, насколько мало мы знаем. Большая ошибка заключается в том, что при подобных открытиях, на них основываются обыкновенно, как будто они правильны во всех отношениях, а не принимают их только за путь к дальнейшим выводам и открытиям. Общие основания френологии, конечно, верны, это ясно видно из рассмотрения черепов животных и людей, но я не верю во все эти деления и подразделения, которые так определенно делают все ученые френологи.
   -- А в месмеризм верите? -- спросил снова Александр.
   -- То же самое. Есть нечто в месмеризме, что несомненно, но это нечто не дает еще оснований для тех заключений, которые из него выводят.
   -- Вранья много во всем этом, -- сказал майор.
   -- Так бывает всегда в науке: пока нет в ней полной достоверности, этот пробел заполняют предположениями или тем, что вы называете "враньем".
   -- Однако предлагаю разойтись по домам; все спят, кроме нас троих.
   Очевидно это было не так. Не успели наши друзья растянуться, как следует, на своих матрацах, чтобы заснуть, как услышали громкий крик: "На помощь!". Этот крик заставил их в одну секунду схватить ружья и, не одеваясь, выскочить из повозок.
   Готтентоты и кафры так крепко спали после пиршества, что только некоторые проснулись на минуту, чтобы повернуться на другой бок и снова захрапеть. Только Бремен тотчас же вскочил и побежал на крик, захватив ружье. Александр с товарищами бежали за ним. Скоро они добежали до предмета своего беспокойства. Это был не кто иной, как все тот же Толстый Адам. Присмотревшись к нему, все четверо расхохотались, несмотря на непрекращающиеся призывы о помощи.
   Без сомнения, Омра снова сыграл над ним одну из своих штук. Адам не забыл, как он подшутил над ним в первый раз, и отплатил ему здоровой пощечиной, за которую мальчик, в свою очередь, решил отомстить. В настоящую минуту несчастный Адам лежал на земле, и две громадные собаки тянули его за ноги в разные стороны. Омра взял две хорошие, еще не обглоданные кости гиппопотама, и привязал их к ногам крепко заснувшего готтентота. Когда все заснули, он отпустил двух больших сторожевых собак, которых не кормили досыта, чтобы они не засыпали. Собаки, конечно, сейчас же почуяли запах мяса и набросились на кости, желая оттащить их в сторону, чтобы спокойно поесть. Вместе с костями они, конечно, потащили за ноги и Адама, который вообразил, что его терзают львы и гиены. Освободив обезумевшего от страха готтентота, путешественники снова разошлись по своим местам. Майор нашел Омра и Бигум в повозке по своим углам, причем первый сделал вид, что крепко спит, а вторая была, видимо, встревожена шумом не в обычное время.
   На рассвете следующего дня караван продолжал свое путешествие. Толстый Адам шел в стороне и имел очень сердитый вид. Омра забрался вместе с Бигум на крышу багажного фургона, чтобы быть подальше от своего неприятеля. Бремен рассказал всем готтентотам о проделке мальчика, и те снова потешались над несчастным Адамом, разжигая в нем желание отомстить.
   Дорога шла по очень красивым и плодородным долинам с разбросанными там и сям селениями кафров. Через четыре дня караван был у реки Св. Джона. За это время не произошло ничего нового, за исключением нескольких посещений местных жителей, относившихся с большим почтением к каравану, охраняемому царскими войсками. За рекой Св. Джона кончались области, признающие власть Хинца. Но все-таки племена, встречаемые на пути караваном, проникались уважением к нему и были очень довольны, когда получали небольшие порции табака в подарок.
   На реке Баши караван снова остановился на день, чтобы поохотиться на гиппопотамов. Охота была успешна, и гиппопотамами полакомились не только охотники, а также и местные жители. Но впереди предстояла еще более интересная охота на слонов. Кругом были видны протоптанные ими пути, да и кафры говорили, что слонов бывает здесь очень много. Предложение поохотиться на слонов было встречено всеми с восторгом. Кафры особенно радовались предстоящей охоте с ружьями белых. По совету местных жителей, караван сделал несколько верст в сторону от дороги, к густому лесу, где должен был найти много слонов.
   На место путешественники прибыли к ночи и тотчас же стали делать приготовления к завтрашнему дню. Готтентоты без конца рассказывали разные небывальщины, и, по обыкновению, больше всех хвастался своей храбростью и ловкостью Толстый Адам. Всю ночь горели громадные костры, чтобы слоны не вломились в лагерь. Все время слышны были их крики, и порой хрустенье ветвей ближайших деревьев доказывало, что они подходили вплотную к лагерю. Бигум вся тряслась от страха и ни за что не хотела уходить из постели майора. Несмотря на непрекращающийся шум, караван провел ночь спокойно.
  

ГЛАВА XIII

Наблюдение. Сигнал. Сила характера майора. Заботы о лагере. Пьянство готтентотов. Беспокойство Бигум. Признаки опасности. Сообразительность льва. Анекдоты.

   На рассвете следующего утра кафры, собравшись громадной толпой, ждали, когда встанут путешественники. Наскоро позавтракав, наши друзья, по совету кафров, не сели на лошадей, а пошли вместе с ними к холму, за которым были слоны. Идя по тропинке, они, меньше чем через полчаса, достигли вершины холма, с которой открывалась широкая и прекрасная панорама. У подошвы холма раскинулась обширная равнина, перерезанная местами группами деревьев и сплошь покрытая стадами слонов. Их было не менее девятисот или тысячи на пространстве, доступном глазу.
   Путешественники замерли на несколько минут в немом созерцании, но затем, повернувшись к стоявшим позади них кафрам, дали распоряжение немедленно начинать охоту. Начальник кафров дал знак своему отряду, и все в полном молчании двинулись по направлению к слонам, сдерживая своры собак, которые шли за ними. Александр с товарищами остались на холме вместе с другими кафрами и готтентотами, дожидаясь слонов, которых должны были пригнать к ним.
   Прошло около часу, прежде чем был дан сигнал со стороны начальника кафров, которые подошли к стаду. Раздался громкий крик, который повторился со всех сторон равнины. Слоны были окружены, и единственным путем спасения для них был холм, на котором они не видели людей. Оглушительные крики кафров повторялись эхом за холмом и смешивались с неистовым лаем собак. Испуганные слоны метались по равнине, кидаясь из одной стороны в другую, всюду встречаемые теми же криками. Они трясли длинными ушами и трубили, подняв кверху хоботы.
   Наконец, видя, что кругом нет выхода, они полезли на холм, ломая кусты и скатывая камни, и к общему шуму и гаму присоединились теперь их ужасные крики. Все сокрушали и ломали они на пути; лес как будто клонился перед ними, а громадные камни и куски земли с грохотом и пылью неслись вниз из-под их ног.
   -- Как это величественно! -- прошептал Александр майору.
   -- И страшно. Я не хотел бы теперь попасться им навстречу. Но вот они уж близко. Смотрите на это громадное дерево, которое они с корнем вырвали.
   -- Видите их предводителя? Какое чудовище! Выстрелим в него все зараз.
   -- Будьте осторожнее, -- сказал майор, стреляя. Александр выстрелил вслед за ним.
   -- Он внизу. Скорее заряжайте снова. Омра, дай мне другую винтовку.
   -- Берегитесь! Берегитесь! -- послышалось со всех сторон.
   Падение предводителя и выстрелы так напугали слонов, что они начали разбегаться по одному или по двое в разные стороны. Рев и треск ломаемых деревьев стали раздаваться глуше, но опасность увеличилась.
   Майор прицеливался из второй винтовки, когда в нескольких шагах от него неожиданно раздвинулась чаща кустов, и оттуда высунулась громадная голова самки слона. Хорошо, что майор, обладающий большой силой характера, не потерялся, и его выстрел опрокинул животное на землю, но так близко от него, что он едва успел отскочить. Другой слон, меньше первого, следовал за ним и споткнулся об его труп. Александр выстрелил в этого.
   -- Назад, господа, назад, или вы погибли! -- закричал Бремен, подбегая к ним. -- Все стадо идет на нас.
   Все бросились бежать со всех ног и остановились только на соседнем высоком утесе, куда не могли забраться слоны.
   Едва достигли они вершины утеса, как все стадо в облаках пыли поднялось на холмы, сопровождаемое треском ломаемых деревьев. Многие были ранены, другие растоптаны своими же товарищами. Выследив, когда все стадо поднялось на холм, кафры бросились на него всей толпой с тылу и начали колоть слонов пиками и вонзать в них копья, крича все время на своем языке: "Великий начальник, пощади нас!".
   Боясь стрелять, чтобы не попасть в кафров, наши путешественники довольствовались тем, что смотрели на эту своеобразную охоту, пока стадо не скрылось в зарослях под холмами.
   -- Они пошли прямо к каравану! -- сказал Суинтон.
   -- Да, сэр, -- ответил Бремен. -- Но мы уж не можем помешать им теперь. Они разбрелись по зарослям, и идти туда было бы опасно.
   Они подождали еще несколько минут, затем осторожно пошли назад к месту, откуда стреляли в слонов и откуда была видна вся равнина. Ни одного слона не было кругом, ничего, кроме страшного опустошения среди леса и громадных груд вырванных с корнями и искалеченных деревьев. Они подошли к трупу громадного слона, который был первый убит из винтовки майора.
   Пуля прошла под глазом. Чудовище должно было быть не меньше шестнадцати футов высоты, по словам Бремена, и имело великолепные клыки. В то время, как они стояли около трупа животного, пришел вооруженный готтентот, один из участников охоты, и сказал, что убито семь слонов и много смертельно ранено. Они принялись за вырезыванье клыков, когда прибежал посланный из лагеря и доложил, что стадо прошло через лагерь и причинило много вреда. Один из слонов опрокинул фургон майора, проколол его клыком и разбил бочонок с вином. Необходимо как можно скорее разгрузить фургон и осмотреть другие бочонки.
   Около трупов слонов остались Сваневельд, Бремен и подошедшие кафры, а путешественники пошли вместе с готтентотами, чтобы следить за разгрузкой фургона.
   Придя в лагерь, они увидали, что фургон и не начинали разгружать, а все бывшие в лагере готтентоты уже успели напиться вином из разбитого бочонка.
   -- Они прислали сказать тогда, когда уж напились, -- заметил майор. -- Хороши бы мы были во враждебной стране с ними и без кафрского отряда.
   -- Да, -- подтвердил Александр, опрокидывая на землю ведро с вином, налитым из разбитого бочонка, к великому огорчению готтентотов, которые не были еще пьяны до бесчувствия.
   Так как кафры были заняты около убитых слонов, а готтентоты почти все лежали пьяные, разгрузку фургона пришлось отложить до утра. Тем более, что быки и лошади разбежались от слонов в разные стороны, так что понадобилось бы немало времени, чтобы собрать их. Чтобы провести время, наши путешественники взяли ружья и пошли в лес, где лежали убитые слоны. Пройдя три трупа, над которыми работали кафры, наши друзья нашли громадную убитую самку, около которой стоял детеныш и печально ревел, подняв хобот. На деревьях, вокруг убитых животных, сидело множество ястребов, дожидающихся кусков мяса, оставленных охотниками, так как сами они не могли пробить толстую шкуру своими клювами. Слоненок доверчиво подошел к путешественникам и даже пытался притянуть их хоботом к убитой матери. Когда путешественники пошли к лагерю, он последовал за ними.
   Конечно, он прожил только несколько дней, так как ему нечем было питаться.
   Вечером Бремен и Сваневельд вернулись с клыками слона-вожака, которые были громадны. Другие кафры с начальником принесли клыки, кости, зубы и мясо других слонов. Узнав, что быки и лошади разбежались, а готтентоты не в состоянии их собрать, кафры оставили принесенную добычу и отправились на поиски. Еще засветло весь скот был приведен в лагерь. Затем запылали огни, и кафры принялись за мясо слонов.
   Путешественники решили не спать ночь, так как на пьяных готтентотов нельзя было рассчитывать в случае опасности, а кафры были заняты. Они сидели у костра и разговаривали о событиях минувшего дня. Во время их разговора Бигум, сидевшая около своего господина, начала вдруг проявлять признаки беспокойства. С очевидным страхом она ходила вокруг майора.
   -- Что это значит? Что случилось с моей принцессой? -- сказал майор. -- Чего она так боится?
   -- Может быть, опять подобрались слоны к лагерю? Не разбудить ли Бремена и Сваневельда?
   Бигум прижималась все ближе и ближе, зубы ее стучали, и вся она тряслась от страха. Омра, сидевший здесь же, смотрел очень серьезно на обезьяну; затем он дотронулся до плеча Александра, чтобы привлечь его внимание, и изобразил на лице страх обезьяны, потом встал на четвереньки и заревел, подражая хищному животному.
   -- Понимаю! -- вскричал майор, хватаясь за винтовку. -- Мальчик хочет сказать, что обезьяна испугалась льва.
   -- Лев? -- сказал майор, обращаясь к мальчику.
   Но тот не понял его, а взял клочок бумаги и в одну секунду нарисовал на нем карандашом льва.
   -- Молодец, мальчуган! Будите всех и беритесь за ружья, -- сказал майор, вскакивая. -- Обезьяна чует, что он недалеко. -- Майор отогнал Бигум, которая тотчас же забралась в фургон и спряталась там.
   Едва успели разбудить двоих готтентотов, как раздался страшный, оглушительный рев, подобный грому, и перекатился эхом с одного утеса на другой.
   Только тот, кому приходилось иметь дело с царем пустыни на его родине, может понять, какое поражающее впечатление производит его страшный рев. Рев льва в зверинце не дает и слабого представления о реве льва на свободе. При ночной темноте вы не можете определить, откуда несутся потрясающие душу звуки. Это происходит еще и оттого, что лев во время рева опускает морду совсем к земле, и кажется, что слышишь что-то вроде подземного гула при землетрясении. Александр слышал этот рев в первый раз, и ему казалось, что он слышит громовое предостережение от ужасного бедствия.
   Кафры проснулись и вскочили. Все они, Бремен, Сваневельд и наши друзья, сразу разрядили свои винтовки по всем направлениям, чтобы прогнать нежданного и нежеланного гостя.
   Повторенный залп, очевидно, достиг цели, и через полчаса все было снова тихо и спокойно.
   -- Однако! -- произнес Александр. -- В первый раз привелось мне слышать рев льва в диком состоянии и, признаюсь, никогда в жизни не забуду его.
   -- Мне доводилось слышать его и раньше, -- сказал майор, -- но должен сказать, что никогда львиный рев не производил на меня такого впечатления, как в этот раз, при ночной тишине и темноте и при громовых раскатах эха. Но вы, Суинтон, вероятно, слыхали и видали львов, когда путешествовали в стране Намана?
   -- Слыхал, но нечасто. Лев иногда бывает поблизости и не дает о себе знать. Да я и не думал встретить его здесь, потому что страна очень населенная. Вот если нам придется возвращаться с той стороны гор, то мы не будем иметь недостатка в этом зрелище. Где водятся антилопы, дикие лошади, зебры и жирафы, там непременно водятся и львы, так как они питаются всеми этими животными.
   -- Ведь вы, вообще, много наблюдали жизнь животных, Суинтон. Может быть, вам удалось также заметить кое-какие особенности из жизни льва? Рассказали бы вы нам что-нибудь о нем.
   -- С удовольствием расскажу то, что мне удалось отметить при моих наблюдениях. Прежде всего скажу, что лев никогда не нападает зря на человека. Я знаю удивительный пример чуткости и благородства этого хищника. Однажды один из жителей миссионерской станции возвращался от своих друзей и пошел окружным путем, надеясь найти у озера антилопу и убить ее. Солнце было уже довольно высоко, шел он долго, дичи никакой не видал, потому решил отдохнуть на небольшом пологом пригорке под кустами. Отложивши ружье в сторону и напившись холодной воды, он прилег, закурил трубку и незаметно заснул. Вскоре он проснулся, потому что поднявшееся еще выше солнце сильно припекало его разутые ноги. Открыв глаза, он увидал в нескольких шагах от себя льва, который осторожно сползал вниз, не сводя глаз с его лица. Несколько минут путник оставался, как прикованный на месте, не смея шевельнуться, думая, что сейчас очутится в пасти чудовища. Наконец, собравшись с духом, он посмотрел в ту сторону, где лежало его ружье, и осторожно протянул руку. В ту же минуту лев поднял голову и угрожающе зарычал. Путник поспешно отдернул руку назад, и лев, по-видимому, удовлетворившись этим, снова положил морду на передние лапы и смотрел ему в лицо. Через некоторое время человек сделал вторую попытку взять ружье, и снова был остановлен рычаньем льва. Так повторилось еще раза два все с тем же результатом.
   -- Неужели же лев догадывался, зачем нужно было ружье человеку?
   -- Очевидно, так как упорно не позволял ему дотронуться до него. Вероятно, в него уже кто-нибудь стрелял. Но вы замечаете, что он не хотел причинить вреда человеку. Он как будто говорил: "Ты в моей власти, не можешь уйти от меня и не смеешь взять ружье, иначе я растерзаю тебя на куски".
   -- Это любопытно. Чем же кончилось?
   -- Солнце пекло так сильно, что несчастный человек изнемогал от жары и жажды. Его голые ноги жгло как огнем, и он осмеливался только перекладывать их с места на место. Прошел день, потом ночь, лев не двигался с места. Солнце поднялось и снова начало печь ноги несчастного путешественника. В полдень лев встал и пошел к озеру, которое было в нескольких шагах от места, где лежал человек. Он шел и оглядывался, не двигается ли его жертва. Несчастный сделал еще попытку встать и взять ружье, но лев вернулся с яростным ревом.
   -- Как странно!
   -- Наконец, хищник напился и, вернувшись, снова лег на прежнее место. На следующий день он встал, пошел опять к воде и, оглянувшись кругом, исчез в кустах. Тут только осмелился путешественник схватить ружье и сползти с ним к воде. Обмыв свои ноги, он заметил, что пятки были совершенно сожжены, и кожа висела на них клочьями. Еще несколько минут сидел он, думая, что лев вернется. Привязав ружье за спину, несчастный путник пополз на руках и коленях и вряд ли дополз бы живым до дому, если бы случайно не встретил охотника, который помог ему. Но пятки его так и не поправились, так что он остался хромым на всю жизнь.
   -- Всего замечательней в этой истории то, что лев, просидев на одном месте шестьдесят часов, все-таки не съел человека. Как бы он ни был благоразумен, но есть-то все-таки захотел бы в конце концов.
   -- Я знаю и еще несколько рассказов об этом звере, очень любопытных и вполне достоверных. Нужно только заглянуть в памятную книжку, где они у меня записаны. Один факт мне сообщил тоже миссионер, но я хорошо не помню его, знаю только, что он свидетельствует о почтении, с которым младшие львы относятся к старшим. Нечто подобное мне приходилось наблюдать и самому.
   Когда старый лев идет со своими детьми или просто более молодыми львами, хотя бы они были одной величины с ним, они всегда относятся к нему как к главному вожаку. При встрече с добычей, вожак первый бросается на нее и убивает, другие в это время держатся в отдалении, как бы настороже. Если охота была успешна, а так бывает почти всегда, старый лев ложится около убитого животного и отдыхает некоторое время, а молодые продолжают ждать в отдалении. Отдохнув, лев начинает есть грудь и желудок своей жертвы, потом снова отдыхает и наконец наедается окончательно и уходит в сторону. Только тогда остальные львы набрасываются на остатки и уничтожают их.
   Как-то я собирал растения и сел отдохнуть на скале. В это время внизу молодой лев убил антилопу и дожидался, держа на ней лапу, пока из-за кустов не вышел старый. После того, как насытился повелитель, молодой лев воспользовался остатками. Боже милосердный! Что это опять такое?
   -- Я думал, что лев вернулся, -- сказал Александр, -- но это гром, начинается гроза!
   -- Да, и вероятно, сильная будет, -- подтвердил майор. -- Придется прекратить нашу беседу и забираться под крышу. Дождь уже идет.
   Яркая молния осветила их, и тотчас же снова раздался сильнейший удар грома.
   -- Ничего, гроза хорошо отрезвит наших готтентотов, -- сказал майор, когда все направились к фургонам.
  

ГЛАВА XIV

Гроза. Отрезвление. Мясо слона. Проделки Омра. Людоеды. Ужасное приключение. Спящие разбужены.

   Едва успели путешественники спрятаться в фургоны, как гром и молния стали непрерывны, причем гром гремел так сильно, что можно было оглохнуть. Казалось, караван попал в самый центр враждующих стихий. Ветер рвал и метал с необычайной силой, дождь лил потоками, и небеса разверзались ежеминутно. Молния так освещала все окрестности, что было видно все до мельчайших подробностей. Громадное дерево в пятидесяти шагах от лагеря со страшным треском раскололось и упало на землю, от ударившей в него молнии. Кафры все проснулись и забрались под фургоны.
   Готтентоты тоже начали понемногу двигаться и оглядываться, но снова впали в бессознательное состояние, теперь уж от страха. Гроза продолжалась около часу, потом как бы внезапно небо стало совершенно ясное и покрылось блестящими звездами, а на горизонте заалела предутренняя заря. Путешественники вылезли из фургонов и собрались у потухающего костра.
   -- Прекрасно, -- сказал Александр, -- я стал опытнее в двух отношениях в эту ночь -- узнал африканскую грозу и услыхал рев африканского льва. А что, у нас ничего не пострадало от грозы? -- спросил он стоящего рядом Бремена.
   -- Нет, сэр, только скот опять разбежался в разные стороны, не скоро соберешь его. Боюсь, как бы не растерять наполовину. Как только рассветет, надо идти на поиски.
   -- Ну что наши ребята, отрезвели или нет?
   -- Да, сэр, -- отвечал, смеясь, Бремен. -- Дождь хорошо промочил их, весь хмель из головы вышел.
   -- Я думаю наказать и лишить табаку на неделю.
   -- Лучше не теперь, сэр, -- серьезно возразил Бремен. -- Они могут возмутиться, а нам негде взять людей.
   -- Я тоже так думаю, -- подтвердил Суинтон. -- Нужно принять во внимание, что вино текло из бочонка, и соблазн был слишком велик. Сделайте им строгий выговор и забудьте об этом обстоятельстве.
   -- Пожалуй, что так будет и лучше, -- согласился Александр. -- Только не потому, чтобы я боялся, что они откажутся идти дальше, -- я тогда отпустил бы их и взял бы кафров. Но они никогда не решатся идти одни назад, я в этом уверен.
   -- Сэр, -- сказал Бремен, -- все это совершенно верно. Но вы не должны слишком доверять кафрам. Кафры всегда жадны на оружие и всякие боевые запасы. Хинца был бы рад иметь такие фургоны со всяким добром в них. Он был бы могущественным человеком, имея столько оружия. Кафрский царь никогда не ограбит вас в своей стране, потому что он боится англичан. Но если вы будете убиты и ваши фургоны будут ограблены в стране, которая не подвластна ему, он может сказать: "Я ничего не знаю, мой народ тут не при чем".
   -- Бремен говорит вполне основательно, -- сказал майор. -- Мы должны держаться и тех и других -- кафры должны быть уздой для готтентотов, а готтентоты уздой для кафров.
   -- Вы правы, пусть так и будет. Однако уж рассвело. Соберите людей, Бремен, и идите искать скот. А ты, Омра, позови ко мне Магомеда.
   -- Кстати, Суинтон, -- сказал майор, -- эти слоновые клыки, которые лежат там у фургонов, напомнили мне об одном вопросе, который я хотел задать вам. На острове Цейлон, где я часто охотился на слонов, у них нет клыков, и в Индии слоновые клыки встречаются нечасто или очень маленькие. Что вы думаете о такой разновидности?
   -- Такая разновидность указывает лишний раз на заботу Провидения о нуждах каждого животного. Оно снабдило африканского слона большими клыками потому, что они необходимы ему. На Цейлоне много травы и обилие воды круглый год. Кроме того на Цейлоне у слона нет врагов, от которых он должен защищаться. Здесь, в Африке, реки периодически обращаются в потоки и потом высыхают, и единственное средство, которым слон может добыть себе воды в засуху -- его клыки. Он копает клыками дно реки, пока не покажется вода, которую он вытягивает хоботом. Здесь он должен защищаться от носорога, своего злейшего врага, который часто осиливает его. Клыками же он добывает здесь себе пищу, подрывая мимозу, так как он питается ее сладкими корнями. В Африке без клыков слон не мог бы существовать.
   -- Спасибо за объяснение, оно вполне удовлетворило меня. А теперь идем завтракать, я вижу, что Магомед уже приготовил пищу, а Омра расставил наши стаканы для чая.
   -- Где его враг, наш доблестный Толстый Адам?
   -- Он, кажется, напился вчера больше всех. Маленький бушмен не преминул воспользоваться его беспомощным состоянием и изощрялся над ним всю ночь. Я видел, как он лил воду в открытый рот спящего Адама, так что тот чуть не захлебнулся. Чтобы вода легче проходила, он взял большую оловянную воронку, через которую и наливал воду. Затем он подгребал горячую золу к пяткам Адама. Боюсь, что бедняга не будет в состоянии ходить сегодня.
   -- Но мальчик должен быть осторожнее, -- заметил Александр. -- Адам может чем-нибудь причинить ему серьезный вред или даже убить его.
   -- Омра сам всегда настороже. Но с его враждой к Адаму ничего нельзя сделать. Никакие уговоры не подействуют, пока он сам не захочет оставить свои проделки. Вы не знаете бушменов.
   -- А вы расскажите нам о них, -- сказал майор. -- Конечно, когда вы кончите этот кусок слонового мяса, которым вы так усердно занялись. К какому племени принадлежат бушмены?
   -- Я расскажу вам все, когда кончу завтракать, -- возразил Суинтон, -- иначе я рискую остаться без мяса.
   -- Я подозреваю, что нам не удастся уехать отсюда сегодня, -- сказал Александр. -- Если скот, действительно, ушел далеко, то люди вернутся еще нескоро, а выходить вечером не стоит. Да еще не забудьте, что завтра воскресенье, а мы ведь условились проводить его особенным образом.
   -- Верно, -- сказал майор, -- но Суинтон не кончил нам своих рассказов о львах, когда помешала гроза.
   -- Да, о них есть еще что порассказать, -- сказал Суинтон, -- и я с удовольствием займусь этим в более подходящее время, только не теперь.
   -- Дорогой товарищ, -- сказал майор, подкладывая на тарелку Суинтона еще кусок мяса, -- пожалуйста, не думайте, что я покушаюсь на вашу долю мяса, и простите мое нетерпение услышать ваши рассказы, которые доставляют мне громадное удовольствие.
   -- Майор хочет говорить вам комплименты, -- заметил Александр.
   -- Да, и притом еще снабжает меня лучшим куском мяса, -- сказал, смеясь, Суинтон. -- Во всяком случае, я уже сыт и могу рассказать вам о соплеменниках Омры. Бушмены происходят от готтентотского племени, в этом, я полагаю, не может быть сомнения. Но к этому еще надо прибавить, что они являются племенем, происшедшим от обстоятельств, если можно так выразиться. Готтентоты в долинах живут кочевою жизнью и питаются исключительно от скота, который пасут. Бушменов можно считать готтентотами, согнанными с пастбищ, лишенными скота и принужденными уйти в горы, чтобы спасти жизнь, -- словом, они горные готтентоты. Голод и притеснения приучили их к грабежу, и все считают их грабителями. Они восстановлены против всех людей, и за ними охотятся как за дикими зверями, принуждая их скрываться в ущельях и пещерах почти недоступных гор.
   Так поколение за поколением народ вырождался вследствие голода и всяких лишений, пока не превратился в такой малорослый и тщедушный, каким вы теперь его видите. Неспособные бороться силой, бушмены борются хитростью и сражаются отравленными стрелами. Только этим они и отстаивают свое существование. Но есть еще некоторые племена, которые смешиваются с бушменами. Беглые рабы с Мадагаскара, малайцы и даже те люди полубелой крови, которые скрываются в пустыне, совершив какое-нибудь тяжкое преступление, находят приют у бушменов и роднятся с ними. Их называют "детьми пустыни", и они именно это и есть.
   -- Много вы видали их?
   -- Да, когда я был в стране Намана, встречал их очень много. Я не думаю, чтобы они не были способны на добрые чувства, наоборот, даже думаю, что им можно доверять, но все-таки сношения с ними всегда сопряжены с большим риском.
   -- Бывают они благодарны?
   -- Да. Когда я снабдил их раз убитой мной дичью, они проводили нас к воде, в которой мы сильно нуждались, не зная, где найти ее, и едва не погибли. Кстати о слонах. Есть старая поговорка, что шакал кормилец льва, но еще с большим правом можно сказать, что лев кормилец бушмена.
   -- В самом деле?
   -- Я спросил однажды одного бушмена, чем он живет, он ответил: "Львы помогают мне". И затем, на мою просьбу объяснить мне, что это значит, он сказал: "А вот как это бывает: я дам льву выследить и убить дичь, дам ему набить себе как следует брюхо, и тогда подойду к нему совсем близко и закричу: "Слушай, ты, приятель! Ступай-ка подобру да поздорову, а то я тебе покажу, где раки зимуют!" Потом я начну плясать, прыгать вокруг него, кричать и махать своей одеждой. Лев посмотрит-посмотрит на меня, встанет, повернется и пойдет прочь. Он рычит очень недовольно, а все-таки не вернется к остаткам своей добычи, а я ее и докончу.
   -- Правда это?
   -- Да, я слышал такие рассказы и от других бушменов и верю им. Дело в том, что лев опасен, когда голоден, если на него не нападают. Но если он, как рассказывал бушмен, хорошо поел, то ему, вероятно, хочется отдохнуть, и он уходит в другое место, чтобы дикарь не мешал ему своим присутствием и своими криками. Потом я слышал о том же бушмене, что он был растерзан львицей. Он подошел к ней также, когда заметил, что она поела, но не обратил внимания на то, что с ней были детеныши. Прежде чем он начал плясать и кричать, она бросилась на него и растерзала его в куски.
   -- А ест лев человеческое мясо?
   -- Вообще, нет. Но люди намана говорили мне, что, когда льву захочется человеческого мяса, а это бывает, если он уже попробовал его, то он вдвое опаснее. Он тогда презирает всякую дичь и охотится только за человеком. Я не могу сказать, что это верно, но думаю, что правдоподобно.
   -- Если судить по сходству с другими животными, то это должно быть так, -- сказал майор. -- Мне хорошо известно, что бенгальские тигры в Индии, попробовав раз человеческого мяса, предпочитают его всякому другому. Уроженцы тех мест хорошо знают это и зовут их людоедами. И странно сказать, человеческое мясо им вовсе неполезно. Их кожа делается шелудивой, если они питаются исключительно этим мясом. Мне случилось застрелить одного такого людоеда, и шкура его оказалась негодной для выделки.
   Наманы рассказывали мне, что лев, жаждущий человеческого мяса, пренебрегает всякой опасностью, чтобы добыть его. Он готов прыгнуть в огонь за человеком. Я навещал одного из начальников намана, сильно раненного таким львом-людоедом, как их называет майор. И он рассказывал мне ужасные факты, подтверждающие, что лев действительно жаждет человеческого мяса, раз он его попробовал. Начальник этот отправился на охоту с целым отрядом охотников, вооруженных ружьями, луками, стрелами и пиками. В первый же день, преследуя слона, они увидели нескольких львов, которые напали на них. Чтобы спасти себя, они должны были пожертвовать лошадью и бросить ее им на растерзание. Сами они спрятались в густом кустарнике у озера, где видели раньше слона и носорога.
   Когда они стреляли в носорога, лев пришел в их убежище, захватил одного из них в пасть и унес. После от несчастного нашли только обглоданную кость одной из ног. На следующую ночь, когда они сидели вокруг костра, в своем убежище за кустами, снова пришел лев и, схватив одного из них, протащил его через костер и начал разрывать на куски. Один из сидевших выстрелил, но промахнулся. Лев оставил свою жертву и так грозно зарычал, что никто не осмелился повторить выстрел.
   Встревоженные наманы забрались еще дальше и ночью послали раба за водой к озеру. Не успел он дойти до озера, как был также схвачен львом. Напрасно звал он на помощь, лев быстро утащил его в лес, и на следующий день был найден только череп, совершенно обглоданный и вылизанный.
   Потеряв троих человек в три дня, начальник и остальные охотники решили непременно истребить львов. Они пошли по следам того, который унес раба, и скоро нашли и его, и еще другого льва поменьше. Последнего они тотчас же убили, затем, позавтракав, пошли за другим. Он спрятался от них в камыши, но они подожгли камыш, заставили его выйти и ранили. Со страшным ревом бросился он назад в горящий тростник, но затем повернул в сторону и свалил с ног подвернувшегося на пути брата начальника и начал разрывать его. Начальник побежал на помощь к брату, заряжая ружье. Но лев вышиб ружье из его рук прежде, чем он успел выстрелить. В отчаянии начальник обхватил своего врага руками. Лев оторвал когтями передней лапы большой кусок мяса от его руки, затем опрокинул его на землю.
   Израненный и обливаясь кровью, начальник собрал последние силы и проговорил охотникам, чтобы они выстрелили в льва сзади. Выстрел был на этот раз удачен -- пуля пронзила череп хищника. Потеряв таким образом четверых, охотники прекратили охоту, похоронили брата начальника, а его унесли на носилках домой.
   -- Ну, мне никогда не приходилось слышать о таком ужасном случае с охотниками на львов, -- сказал майор. -- Сохрани нас Бог от таких людоедов-львов!
   -- У меня дух захватило от ужаса, когда я слушал рассказ, -- с содроганием сказал Александр.
   -- Так я расскажу вам теперь другой случай, забавный и не с таким ужасным концом, чтобы развеселить вас. Я слышал этот рассказ от одного бушмена. Один бушмен преследовал стадо зебр и уже ранил одну отравленной стрелой, когда увидал, что вместе с ним за стадом гонится лев. Видя, что лев очень недоволен вторжением в свои владения, бушмен быстро залез на первое попавшееся на пути дерево. Лев пропустил стадо и сосредоточил все свое внимание на бушмене. Ходил он, ходил вокруг дерева, смотрел-смотрел на бушмена, а достать все не может.
   Наконец он лег под деревом и стал сторожить. Бушмен тоже караулил. Так прошла ночь. К утру несчастный бушмен так устал, что заснул. И видит он во сне, что упал с дерева прямо в пасть льву. Вздрогнув от ужаса, он потерял равновесие и на самом деле упал всей своей тяжестью на спину льву. Лев, испуганный неожиданным ударом, с громким ревом вскочил на ноги, сбросил бушмена и со всех ног побежал в сторону. А этот, не дожидаясь, чтобы лев опомнился, бросился удирать во все лопатки в противоположную сторону. Так-то вот сбылся сон, и оба спавшие проснулись.
   -- Значит, победитель и побежденный спасались бегством, -- смеясь, сказал майор.
   -- Теперь вы достаточно наслушались рассказов о львах, -- сказал Суинтон.
   -- Да, -- сказал Александр, -- а прошлую ночь почти и познакомились с одним из них.
  

ГЛАВА XV

Ква! Ква! Александр и майор в опасности. Критическое положение. Находчивость Омра. Богослужение. Просвещение кафров. Приближение врага. Страх местных жителей. Отказ идти дальше. Совет. Подчинение.

   Только вечером вернулись кафры и готтентоты со скотом, который с величайшим трудом собрали. Два или три быка забежали так далеко, испугавшись льва, что их нашли только ночью. После полудня наши путешественники отправились гулять с ружьями на плечах в сопровождении Омра и Бигум, которая всюду следовала за майором, если не была привязана. Прежде всего они прошли на холм, с которого видели накануне равнину, покрытую стадами слонов. Здесь они нашли труп убитой самки слона, который превратился в готовый скелет для музея, благодаря усердию кафров, волков и ястребов.
   К сожалению, у них не было места в фургонах, чтобы взять с собой такой интересный образец для изучения. Суинтону пришлось ограничиться подробным осмотром скелета тут же на месте. Бигум не хотела приблизиться к нему и смотрела на него со страхом. Затем путешественники забрались на утес, на котором спасались от надвигающегося на них стада слонов. Когда они стояли на нем, слух их был поражен внезапным шумом и громкими криками, напоминающими кваканье лягушки.
   Как только Бигум услыхала эти крики, она вся задрожала и старалась забраться под верхнее платье майора.
   -- Что это такое? -- спросил Александр. -- Я никого не вижу.
   -- Я знаю, что это, -- сказал майор. -- Это стадо павианов. Видите их головы над утесами?
   -- Не пугайте их, пусть высунут головы, мы выстрелим в них, -- сказал Александр, прицеливаясь.
   -- Сохрани Бог! -- вскричал Суинтон. -- Если их много и вы разозлите их, они сдерут с вас кожу и разорвут на куски. Вы не можете себе представить, как злы и сильны павианы. Смотрите, они уже приближаются к нам. Лучше бы нам уйти заранее.
   -- Я то же думаю, -- сказал майор, -- они очень сердиты. К тому же, они увидали Бигум и вообразили, что мы взяли одного из их стада. Пожалуйста, не стреляйте, Уильмот. Нас слишком мало, чтобы запугать их. Их ведь, по крайней мере, сотня, уйдем лучше потихоньку, но бежать тоже нельзя, они тогда все ударятся догонять нас.
   Обезьяны, из которых некоторые были громадной величины, спускались с утеса с хрюканьем и визгом, прыгая с камня на камень. Они вытягивали морды вперед, кивали головами, гримасничали и показывали громадные клыки, придвигаясь все ближе и ближе и готовясь к атаке. Одна из самых больших была уже возле Омра и готовилась схватить его.
   Что касается Бигум, то она забиралась все глубже и глубже за пазуху майора. Наконец, одна или две обезьяны подошли совсем близко, встали на задние ноги и готовились прыгнуть на майора. Он схватился за ружье.
   -- Прицельтесь, -- тихо сказал Суинтон, -- но ни в каком случае не стреляйте. Только бы нам спуститься в равнину, тогда мы уйдем от них.
   Площадка, на которой они стояли, кончалась обрывом и поднималась над равниной фута в четыре. Подвигаясь к обрыву, путешественники отмахивались ружьями от обезьян. Когда они были уже совсем близко, то заметили, что несколько врагов показалось с другой стороны площадки, явно желая оторвать им отступление. Положение становилось все более и более критическим. Вокруг них собралось все стадо. Шум и гам увеличивались по мере того, как злоба и раздражение обезьян усиливались. Было ясно, что они считали Бигум одним из своих товарищей, взятых в плен.
   -- Мы должны стрелять, -- сказал майор, когда вдруг раздалось сначала глухое рычание, затем послышался рев какого-то зверя, находящегося поблизости.
   Обезьяны остановились и прислушивались. Рычанье повторилось, за ним снова последовал рев. Одна из обезьян, стоящая на утесе, закричала, все стадо поспешно закарабкалось к ней и скоро скрылось из глаз обрадованных осажденных.
   -- Какого зверя они так испугались? -- спросил майор.
   -- Это был рев леопарда, -- сказал Суинтон. -- Мы можем попасть из одной опасности в другую. Леопард злейший враг обезьян. Однако где Омра?
   Все оглянулись кругом, мальчика не было видно. Но через несколько минут голова его показалась из-за утеса, затем он выскочил на площадку и стал гримасничать и прыгать, изображая нападающую обезьяну.
   Все засмеялись, смотря на него, но он вдруг остановился, приставил руки ко рту, и послышался совершенно такой же рев, какой они слышали несколько минут назад. Мало того, перестав реветь, Омра встал на четвереньки и изобразил бегущую со страхом обезьяну.
   -- Так это он напугал их! -- вскричал майор. -- Ну и молодец же мальчишка!
   -- И он, пожалуй, спас нам жизнь, -- сказал Суинтон. -- Очевидно, он прекрасно знает характер обезьян.
   Если бы он не спрятался и зарычал, они не испугались бы и прекрасно бы поняли, что ревет он, а не леопард. Меня поражает его находчивость и сообразительность.
   -- А мне казалось одно время, что обезьяны и его приняли за своего товарища. Ведь одна чуть не захватила его в лапы.
   -- А ведь бывают случаи, что обезьяны уносят детей, -- сказал Суинтон. -- Я видел одного мальчика, который два года прожил с утащившими его обезьянами.
   -- Как же они обходились с ним?
   -- Очень хорошо, только держали его в плену. Заметив, что он не может питаться их грубой пищей, они доставали ему другую. Когда они были около воды, то ему всегда давали напиться первому.
   -- Чувствовали, значит, к нему почтение. Какие у них громадные клыки! И кричат они ужасно неприятно. До сих пор это "ква, ква" звучит у меня в ушах.
   -- У них очень сильные резцы. Они часто разрывают леопарда, если им удается захватить его целым стадом. Но поодиночке им, конечно, не справиться с таким зверем. Бигум, однако, не выражала ни малейшего желания возобновить свое знакомство.
   -- Ни одна обезьяна не вернется к своим после того, как пожила среди людей. Да еще вопрос, не растерзали ли бы они тотчас же ее, как она попала бы к ним в лапы.
   -- Во всяком случае, Суинтон, вы вознаграждены за свою доброту к маленькому бушмену, -- сказал Александр. -- А вот и наши быки. Я думаю, утром в воскресенье нам удастся отправиться в путь. Кафры говорят, что скоро уже нельзя будет ехать с фургонами.
   -- Нет, не раньше, чем достигнем берегов реки Умтаты. Но оттуда вы будете уже близки к цели вашего путешествия. Кажется, начальника зовут Даака? Не правда ли?
   -- Да. И предполагают, что он мой двоюродный брат. Как странно звучит это для меня! Когда я оглядываюсь кругом и думаю, что здесь, в этой дикой стране, я нахожусь, может быть, в сорока верстах от моих кровных родственников, мне кажется это невероятным.
   -- Но я должен сказать, что если все это окажется только пустым слухом, вы рисковали очень многим, чтобы убедиться в его справедливости.
   -- Если бы мне удалось хоть сколько-нибудь успокоить моего деда, я не жалел бы затраченных трудов и времени. Не говоря уже о том, что это путешествие принесет мне большую пользу.
   -- Что бы ни случилось, -- заметил Суинтон, -- у вас останется сознание, что вы исполнили свой долг.
   По возвращении в лагерь путешественники нашли людей и скот в сборе. На ночь быков привязали к фур гонам и увеличили количество костров, ожидая возвращения льва. Но ночь прошла совершенно спокойно. На следующий день было воскресение, и готтентоты собрались все вместе, надеясь присутствовать при богослужении. Так как охоты тоже не предполагалось в этот день, то кафрские воины и местные жители, которые принесли молоко и другие предметы для продажи и обмена, тоже остались в лагере. Перед обедом прозвонили в маленький колокол, взятый из миссионерского дома, затем были прочитаны молитвы и некоторые главы из Библии.
   Кафрские воины, которые говорили, что белые люди пошли молиться своему Богу, с молчаливым вниманием прислушивались. Местные жители -- мужчины, женщины и дети -- сели в некотором отдалении и тоже слушали. По окончании службы начальник кафрских воинов спросил путешественников, зачем они звонили в колокол, не для того ли, чтобы их Бог знал, что его люди собрались молиться Ему? И слышал ли Бог то, что они говорили?
   Суинтон ответил, что их Бог слышит все, что они говорят, и слушает молитвы тех, которые верят в Него.
   Много еще вопросов предлагали кафры, и Суинтон отвечал на все очень внимательно и осторожно, стараясь, чтобы слушатели поняли его. Большая часть дня прошла в таких беседах путешественников с интересующимися дикарями.
   В понедельник все встали на рассвете и продолжили путешествие. Но подвигаться приходилось медленно, потому что дорога становилась все тяжелее, и, наконец, приходилось ехать без всякой дороги, по крутым горам, над пропастями. На другой день трудности передвижения были ужасны. Приходилось вырубать лес, заравнивать ямы или срывать пригорки, и при всех этих предосторожностях фургоны ломались, и их чинили уже несколько раз.
   К ночи этого дня оставалось еще десять миль до реки Умтаты, и местные жители сомневались, чтобы было возможно добраться до нее с фургонами. Вечером были получены известия, что племя амакибы, предводительствуемое военачальником Квиту, и пришедшее с севера, атаковано двумя местными племенами при помощи нескольких белых людей с ружьями. Но белые были разбиты, и враждебная армия отправилась на юг.
   Местные кафры пришли в ужас, который скоро передался и готтентотам. Сначала они начали роптать во время привала у костров, но скоро ропот перешел в открытый бунт. Толстый Адам и трое других готтентотов подошли к костру, около которого сидели путешественники, и заявили, что все готтентоты решили не идти дальше. Они говорили, что товарищи их так же, как и они сами, вовсе не желают быть убитыми дикарями, которые идут сюда. По их мнению, было необходимо тотчас же возвращаться назад.
   Суинтон, говоривший по-голландски, после совещания с Александром вступил в переговоры с посланными.
   Он сказал им, что совершенно верно, что армия Квиту пошла к северу, но относительно поражения кафров и движения вперед враждебной армии ничего еще не известно достоверного. Полученные же известия могут быть только ложными слухами. Кроме того, если даже эти слухи и верны, почему же армия пойдет именно по тому направлению, по которому идет караван? Во всяком случае внезапной встречи с врагами быть не может, и караван всегда успеет отступить и скрыться. Но готтентоты не хотели слушать никаких убеждений и продолжали твердить, что дальше идти не намерены.
   К послам подошли и другие готтентоты, и все, кроме Бремена и Сваневельда, требовали возвращения назад.
   Последние сказали, что последуют за начальниками, потому что сами выбрали их предводителями каравана. Александр послал за переводчиком и кафрским начальником. Через переводчика он спросил начальника, согласны ли кафрские воины следовать за караваном? Начальник ответил, что ни он, ни его воины не могут оставить путешественников и вернуться домой. Хинца убьет их тогда, так как он поручил им защищать путешественников или умереть вместе с ними.
   -- В таком случае, -- сказал майор, -- мы можем идти вперед без этих трусов, которые умеют только есть и напиваться. Мы отпустим их всех, кроме Бремена и Сваневельда.
   -- Я согласен с вами, майор, -- сказал Александр. -- Как вы думаете, Суинтон?
   -- Да, отпустим их, посмотрим, что они будут тогда делать? Мы отпустим их без оружия, пусть идут домой. Едва ли они решатся на это. Но прежде мы должны отобрать ружья, которые лежат у их костра, а то они завладеют ими, и наше положение будет незавидное. Я уйду незаметно, а вы продолжайте разговаривать с ними до моего возвращения. А я, между тем, запру все ружья в фургон.
   Когда Суинтон ушел, майор обратился к готтентотам.
   -- Слушайте, ребята, -- сказал он, -- Бремен и Сваневельд соглашаются идти с нами, кафрские воины также, значит вас остается только двадцать человек. Я не думаю, чтобы вы оставили нас. Ведь вы знаете, что мы всегда хорошо обращались с вами, всегда давали вам вдоволь табаку. И вы знаете также, что будете наказаны, если вернетесь в Капштадт. Зачем же вам поступать так неблагоразумно? Я уверен, что вы прежде хорошенько подумаете. Расскажите мне еще раз, почему вы отказываетесь ехать дальше? Пусть каждый сам говорит за себя.
   Готтентоты снова принялись приводить свои доводы, и майор выслушивал каждого отдельно и отвечал каждому, овладев таким образом их вниманием и выигрывая время. Переговоры не были еще кончены, когда Суинтон вернулся и сел к костру.
   -- Все хорошо, -- сказал он. Ружья Бремена и Сваневельда были заперты вместе с другими в фургоны, но ружья путешественников лежали возле них. Готтентотов окружали кафрские воины с пиками наготове, только щиты их висели по обыкновению на фургонах.
   Майор выслушал всех готтентотов, затем сказал:
   -- Теперь, Уильмот, поручаю их вам. -- Все трое взяли ружья в руки, и Александр сказал готтентотам, что они трусы, и что караван не нуждается больше в них и пойдет дальше в сопровождении Бремена, Сваневельда и кафрских воинов. Но они должны немедленно оставить лагерь и не получать, конечно, ни провианта, ни оружия.
   -- Теперь вы все можете отправляться, -- прибавил он, -- и если я кого-нибудь увижу завтра вблизи лагеря или кто-нибудь осмелится следовать за нами, я прикажу кафрам отгонять прочь. Вы отпущены, и завтра мы без вас отправляемся в дорогу.
   Затем Александр позвал кафрского начальника и, в присутствии готтентотов, дал ему распоряжения относительно скота, лошадей и распределения стражи на ночь. И тут же прибавил, что кафрские воины должны сейчас же выгнать всех готтентотов из лагеря. Начальник немедленно передал эти распоряжения своим воинам.
   Слышавшие все это готтентоты мало-помалу отступали к фургонам, думая найти у костра свои ружья. Но увидя, что их нет, они смутились. Они надеялись с помощью ружей добывать себе пропитание по дороге домой. Оглядываясь кругом, они тихо совещались между собой. В это время все начальники каравана собрались около фургона с оружием, чтобы предупредить попытку готтентотов сломать ее. Десять воинов были отряжены начальником к другим фургонам. Готтентоты поняли, что их позиция проиграна. Как могут они вернуться домой без оружия и провианта, когда до Капштадта нужно пройти столько верст? Как могут они существовать, если останутся здесь одни? Когда они начали бунтовать, то совершенно упустили из виду то обстоятельство, что при помощи кафров путешественники могут обойтись и без них.
   После долговременного совещания они покончили на том, на чем должны были покончить готтентоты -- расположились вокруг костра и скоро заснули.
   Суинтон, убедившись, что они действительно спят, предложил товарищам разойтись по фургонам и оставить на карауле только кафров. Всем было известно, что раз готтентоты заснули, их не разбудишь и пушками.
   На рассвете Бремен пошел к начальникам и сказал, что, по его мнению, ехать дальше с фургонами невозможно. Он обошел кругом лагеря и видел невдалеке от него глубокий овраг, через который с трудом перейдет скот, а перетащить фургоны нет никакой возможности. Внизу, верстах в трех расстояния, он увидел реку, протекающую среди скал, которую тоже с большим трудом можно будет перейти.
   Майор тотчас же пошел вместе с Бременом, чтобы удостовериться самому, и, вернувшись, подтвердил его слова.
   -- Так нам нужно держать совет, -- сказал Суинтон, -- как поступать дальше. Что мы будем продолжать путешествие -- это вопрос решенный, Уильмот. Решить нужно только, сколько людей возьмем мы с собой, если поедем верхом, и кого оставим при фургонах?
   -- Я думаю, что мы можем доверить кафрам?
   -- Я тоже думаю, но все-таки был бы от души рад, если бы готтентоты не возмутились. Хотя они и трусы, но ружья придают им известную долю храбрости, и при помощи их они могли бы внушать уважение местным жителям. Фургоны -- искушение для кафров и никак не для готтентотов, которым важно вернуться невредимыми домой и получить деньги.
   -- Да вон уж все готтентоты идут сюда, -- сказал майор. -- Я уверен, что они будут просить прощения. Очень хорошо, что они сделают это раньше, чем узнают об оставлении здесь фургонов.
   Предположение майора было совершенно верно. Готтентоты, выспавшись, еще раз обсудили свое положение и решили просить путешественников, чтобы они простили их и взяли с собой дальше.
   Александр очень долго не сдавался на их просьбы, несмотря на их неоднократные обещания вести себя хорошо. Суинтон ходатайствовал за них, и ему удалось, наконец, смягчить сердце Александра. Таким образом, был решен важный вопрос относительно готтентотов. Оставалось еще распределить, кого брать с собой и кого оставлять при фургонах.
   -- Во-первых, как мне ни грустно, -- сказал Александр, -- но один из вас, друзья, должен остаться при фургонах. Если, впрочем, вы не захотите остаться оба. Я не имею права просить вас сопровождать меня в такое опасное путешествие.
   -- Что один из нас должен остаться здесь, -- возразил Суинтон, -- это совершенно верно, и я думаю, что майор был бы для этого более подходящий человек, чем я. Оставшаяся с ним часть людей будет доставать себе пропитание, охотясь вместе с ним, и, кроме того, у него гораздо больше такта и опытности, которые необходимы для охранения наших фургонов. Я же должен сопровождать вас, Уильмот, потому что могу говорить по-голландски, и переводчик без меня не обойдется.
   -- Возьмете ли на себя труд охранения фургонов в наше отсутствие, майор?
   -- Я надеюсь, что могу возложить на себя эту обязанность, -- ответил майор, -- хотя с большим удовольствием отправился бы с вами. Думаю, что вам нужно взять с собой тридцать кафров, Бремена и восемь готтентотов. Мне оставьте Сваневельда и остальных готтентотов.
   -- Да, это будет хорошо. Только кафрского начальника, мне кажется, вам тоже нужно оставить за собой.
   -- Нет. Он должен идти с большей частью своего отряда, он не должен отделяться от них. А я выберу подходящее местечко для фургонов и велю оградить его частоколом; по крайней мере, будет работа для готтентотов. Думаю, что я с ними полажу.
   -- Я не оставлю вам Омра, майор, -- сказал Суинтон. -- С нами будет четыре лошади, и он может ехать на одной из них. Пусть он будет при нас, а Магомед при вас.
   -- Можете взять также и Бигум на другую лошадь, -- сказал майор. -- Тогда у каждого из вас будет оруженосец.
   -- Нет, нет, было бы безжалостно разлучать вас с ней. Однако, времени терять нечего. Если великий начальник и воин Квиту идет сюда, нужно быть готовым к отступлению. Чем скорее мы уедем, тем скорее вернемся назад. Итак, в дорогу.
  

ГЛАВА XVI

Экспедиция. Слухи о войне. Благоразумный совет. Хижина Даака. Свидание с Даака. Объяснения. Остатки "Гроссвенора". Разоблачение тайны. Радость Александра. Опять фургоны. Крепость майора. Планы на будущее.

   Александр собрал готтентотов и, упрекнув их еще раз за их поведение, спросил, кто из них желает продолжать с ним путешествие, так как он решил оставить здесь часть каравана с майором Хендерсоном.
   Несколько человек тотчас же вышли вперед, зачинщики бунта оставались сзади. Из этого Александр видел, что вышедшие вперед были вовлечены в бунт другими и теперь сожалеют о своем поступке. Он тотчас же принял их и вернул им ружья. Затем Александр сказал о своем намерении кафрскому начальнику, который отобрал тридцать воинов, и в течение трех часов все были готовы в дорогу.
   Было условлено, в случае опасности в той или другой части каравана, отступать немедленно к только что учрежденной миссии Морлея на морском берегу. Если же все будет благополучно, майор будет ждать здесь возвращения Александра. С собой Александр решил взять только необходимые припасы в небольших связках, чтобы не затруднять людей при трудных переходах.
   Через два часа они были у реки Умтаты после трудного пути через горы и овраги. На противоположном берегу они нашли кафрский крааль, где узнали, что нужный им начальник Даака живет в двадцати верстах расстояния. Переводчика они взяли из местных жителей.
   Слухи о движении армии Амакиби подтверждались, и жители окрестных краалей собирались уходить со скотом в горы. Во всяком случае, времени в запасе оставалось еще достаточно. Армия на время остановилась, чтобы переждать, пока их начальник Квиту оправится от ран, полученных в последнем сражении. Кроме того, армия праздновала свою победу над кафрами. Воины гордились особенно тем, что победили врагов, несмотря на помощь им белых людей с огнестрельным оружием.
   Получив эти сведения, путешественники решили продолжать путь по берегам реки Умтаты, которые были удивительно красивы. Множество гиппопотамов лежало на берегу и качалось на волнах. Не рискуя останавливаться для охоты днем, Александр обещал людям попытаться убить хотя одного гиппопотама вечером. После заката солнца они остановились на берегу реки, и несколько кафров и готтентотов стали охотиться. К ночи им удалось убить одного гиппопотама, мясо которого очень пригодилось им для увеличения запаса провизии. Взяв сколько было нужно, они отдали остальное местным жителям. Когда все сидели за едой около костров, кафрский начальник подошел к Александру и Суинтону и просил их через переводчика не говорить жителям о том, что кафры -- воины Хинца. На вопрос о причине этого, он ответил, что Хинца взял к себе в жены дочь начальника этого племени и вскоре отослал ее обратно. Вследствие этого, между племенами возгорелась страшная вражда, хотя войны еще и не было. Александр и Суинтон приняли благоразумный совет и обещали ничего не говорить жителям о воинах. Разделив мясо гиппопотама, все расположились на отдых под большими развесистыми деревьями.
   На следующее утро после часу пути проводник указал им крааль Дааки, происходящего от европейцев. Мычание коров и блеянье овец доносилось издали и указывало местонахождение крааля, состоящего из нескольких жалких хижин. Одна из женщин указала жилище Дааки, стоявшее немного поодаль. Александр и Суинтон слезли с лошадей и пошли пешком, видя, что Даака вышел уже к ним навстречу. Оба они пожали руку начальнику и сказали, что приехали издалека, чтобы повидаться с ним. Начальник приказал приготовить хижину для приема гостей.
   -- Вы не можете себе представить, Суинтон, -- сказал Александр, -- как я волнуюсь предстоящим свиданием.
   -- Легко представляю себе, дорогой Уильмот, -- возразил Суинтон. -- Ведь если верить рассказам, вы встречаете в нем своего кровного родственника и, вместе с тем, кафра по воспитанию и привычкам. Черты лица и весь вид его явно указывают на европейское происхождение.
   -- Это я уж заметил и потому убеждаюсь в истине предположений. Мне трудно будет говорить с ним, надо позвать переводчика.
   Начальник вошел через некоторое время в хижину к гостям. Послали за переводчиком и разговор начал Даака, который подобно всем кафрским начальникам, желал получить от европейцев подарки. Он говорил о том, что он беден, что скот его пал, и что дети его лишены молока. Путешественники выслушали его и послали за бусами и табаком, которые и подарили ему. Затем они начали предлагать ему вопросы, из которых первый был, почему он живет так близко к морю?
   -- Потому что море моя мать, -- сказал он. -- Я пришел с моря, и оно кормит меня, когда я голоден.
   -- В этом ответе он, очевидно, хочет указать на крушение корабля, -- заметил Суинтон. -- Из рыбьих костей, которые мы видели около хижин, можно заключить, что жители питаются здесь рыбой, чего совершенно нет у других кафров. Потому он и говорит, что море его мать и питает его.
   -- Ваша мать была белая? -- спросил Александр.
   -- Да, -- отвечал Даака. -- Ее кожа была такая же белая, как ваша. Волосы ее были такие же, как у вас -- темные, только они были очень длинные. Но перед смертью, они сделались совсем белыми.
   -- Как звали вашу мать?
   -- Кума.
   -- Были у вас братья и сестры?
   -- Да. Одна сестра жива и теперь.
   -- Как ее имя? -- спросил Суинтон.
   -- Бесс, -- возразил начальник.
   -- Это подтверждает мои догадки, -- сказал Александр. -- Мою тетку звали Елизаветой, она могла назвать свою дочь своим именем.
   -- За кем была замужем ваша мать?
   -- В первый раз она была замужем за моим дядей, и у нее не было детей. Затем она вышла за моего отца. Оба они были начальниками, и я начальник. От моего отца у нее было пятеро детей.
   Разговор продолжался еще некоторое время. Из него Александр и Суинтон узнали, что от детей Кумы, предполагаемой Елизаветы, произошло довольно многочисленное племя, с примесью европейской крови. В кафрской земле это племя славилось своей воинственностью и мужеством, оно часто вело войны с соседями, и потому почти все погибло. Сам Даака тоже был известен своими воинскими подвигами, но теперь он уж стар, потому сидит больше дома. Вечером начальник распрощался и ушел в свою хижину.
   Когда друзья остались одни, Александр сказал Суинтону:
   -- Я исполнил обещание, данное моему почтенному родственнику, видел сына его дочери, но что делать дальше? Такого старика, конечно, трудно будет уговорить ехать в Англию так же, как и его сестру. Все другие члены семьи рассеяны повсюду, и сам Даака не знает о них ничего. Собрать их невозможно, но если бы даже и было возможно, то что с ними делать дальше? Мой старый дед лелеял, конечно, мечту, что его дочь пережила плен и, утомленная ужасной, полной лишений, жизнью среди дикарей, вернется на родину отдохнуть около отца. Он думает, что ее дети унаследовали ее симпатии и стремления. Если бы он побыл здесь вместе с нами, то отказался бы от своих романтических мыслей.
   -- Наверное. Но я должен сказать вам, Уильмот, что мне кажется очень странным возраст Дааки. Разве мог быть сын вашей тетки таким стариком? Когда погиб "Гроссвенор"?
   -- В 1782 году.
   -- А у нас теперь 1829. По вашим словам, вашей сестре было в то время лет десять, двенадцать. Как рано ни вышла бы она замуж, ее сыну не могло бы быть более сорока четырех-пяти лет. А ведь Дааки, вероятно, гораздо старше.
   -- Вероятно, он на вид старше, чем есть на самом деле. Кто может определить возраст дикаря, прожившего жизнь, полную лишений, и много раз раненого, о чем можно судить по рубцам на его лице. Раны и суровая жизнь скоро старят человека.
   -- Это верно, но все-таки он кажется мне старше этих лет.
   -- Мне кажется большим подтверждением то, что его сестру зовут Бесс.
   -- Ну, это может быть и случайностью, Уильмот. Но что же вы думаете теперь делать?
   -- И сам не знаю. Думаю все-таки поговорить еще и пробыть несколько времени с Даакой, может быть узнаю еще какие-нибудь подробности. Попрошу его сводить меня к морю, к тому месту, где разбился корабль. Может быть найду и его остатки. Я хотел бы привезти моему бедному дедушке как можно больше сведений.
   -- Да, я думаю, что это будет хорошо. Мы можем предложить начальнику завтра же идти к месту крушения корабля.
   -- Но я должен еще познакомиться с его сестрой. Он говорит, что она много моложе его.
   -- Конечно, вам надо повидать ее. Но я все более и более думаю, что возраст Дааки не соответствует нашим предположениям.
   Даака прислал старую корову в подарок Александру, и она оказалась очень кстати, потому что мясо гиппопотама приходило уж к концу. На следующее утро путешественники просили начальника проводить их к месту крушения "Гроссвенора".
   Сначала Даака как будто не понял, чего от него хотят, и спросил через переводчика, о каком корабле они говорят, не о том ли, который разбился на западном берегу моря. Получив утвердительный ответ, он согласился ехать с ним в этот же день после полудня, говоря, что до того места отсюда около сорока верст, и что они не будут там раньше завтрашнего дня.
   Отправившись в путь после полудня, путешественники ехали очень медленно по неровной, хотя и очень красивой местности. На ночь они остановились в краале на полпути. Рано утром следующего дня они были приведены начальником и несколькими кафрами на морской берег. Здесь, в небольшой мелкой бухте, Даака указал им каменную гряду, над которой были видны пушки, балласт и части корпуса корабля. Это было все, что осталось от несчастного "Гроссвенора".
   Волны набегали на риф и сбегали с него, то закрывая, то обнажая памятник несчастия и страданий. Александр и Суинтон смотрели некоторое время, не говоря ни слова. Наконец, Александр сказал:
   -- Суинтон, ведь вы читали о гибели несчастного корабля. Представляете ли вы себе сцены ужаса и отчаяния, которые произошли здесь, когда он разбился о скалы? Несчастные женщины и беспомощные дети, спасенные чудом, карабкались на эту скалу и провели на ней всю ночь, промокшие, полуодетые и дрожащие от холода. Я представляю себе потом и их путешествие по этим угрюмым местам, их столкновения с дикарями, их страдания от голода, жажды, и думаю, насколько счастливее были те, которые погибли, не достигнув берега.
   -- Да, наверное им пришлось пережить много страданий. Ведь большая часть их погибла в пути от голода или была растерзана хищными зверями. Исключая восьми человек, дошедших до Капштадта, и пятерых, которые, по словам Дааки, тоже спаслись, все остальные погибли ужасной смертью.
   Показывая на остатки корабля, Александр спросил начальника:
   -- Это вы называете своей матерью?
   Даака посмотрел на него и покачал отрицательно головой.
   -- Нет, это не моя мать, -- сказал он, -- здесь нет моей матери. Моя мать там, -- и он указал по направлению к северу.
   -- О чем он говорит, Суинтон? Его мать не здесь?
   -- Так ваша мать не была на этом корабле? -- спросил через переводчика Суинтон.
   -- Нет, -- возразил Даака, -- моя мать приехала на лодке по маленькой реке. Я был мальчиком, когда разбился этот большой корабль, и приносил с него железо, из которого мы делали пики.
   -- Слава Богу! Как я рад! Ведь он говорит уж наверное правду.
   -- В этом я не сомневаюсь, Уильмот. Я же говорил вам, что он слишком стар, чтобы быть сыном вашей сестры. Но попробуем еще расспросить его.
   Читатель может представить себе, с каким волнением слушал Александр переговоры Суинтона с Даака. Оказалось, что мать его приехала на лодке с судна, потерпевшего крушение недалеко от устья речки Лауанбац в нескольких верстах отсюда. Старик кафр, приехавший вместе с ними, подтвердил слова Дааки относительно "Гроссвенора".
   -- Не осталось ли кого-нибудь в стране из людей, бывших на корабле? -- спросил Суинтон.
   -- Нет, -- отвечал старик, -- они все ушли к югу.
   -- Не слыхали ли вы, что сделалось с ними?
   -- Некоторые умерли, другие были убиты местными жителями, остальных съели звери. Никого не осталось в живых.
   -- Может быть, женщины и дети спаслись и были взяты в рабство?
   -- Нет. У них не было ни мяса, ни молока и они все погибли.
   После еще нескольких вопросов старик, который сначала говорил неохотно, сказал, наконец, что он был один из кафров, провожавших последнюю партию несчастных путешественников, видел, как они умирали, и даже воспользовался их одеждой. Все они умерли и были похоронены.
   -- Как бы ни была ужасна их судьба, -- сказал Суинтон, это было лучше, чем пережить все страдания и остаться здесь.
   -- Конечно, -- сказал Александр. -- Если бы вы знали, Суинтон, какая тяжесть свалилась с моей души. Теперь я с облегченным сердцем вернусь к моему бедному дедушке. Как ни тяжело будет ему выслушать рассказ о страданиях, которым должна была подвергаться его дочь, но он будет знать, что ее страдания не длились бесконечное количество лет, и дети ее не выросли язычниками среди дикарей. Теперь я могу считать, что выполнил свое обязательство, и могу спокойно вернуться домой. Вернувшись в крааль Дааки, я запишу показания этих людей, и затем мы поспешим к майору.
   -- А я советую вам, -- сказал Суинтон, садясь на лошадь, -- дать начальнику особенно хороший подарок за то, что он доказал вам, что не приходится вам родственником.
   -- Можете быть уверены, что моя благодарность к нему превышает все родственные чувства, которые я мог бы иметь к нему как к кузену.
   На следующий день друзья вернулись в крааль Дааки, и там Александр тщательно записал рассказы начальника и других кафров. Все говорили, что местные потомки европейцев произошли от путешественников с корабля, потерпевшего крушение за много лет раньше "Гроссвенора", и что все европейцы с "Гроссвенора" погибли, за исключением немногих, прибывших в колонию.
   Собрав драгоценные сведения, друзья оставили богатые подарки Дааке и отправились в обратный путь. По дороге они встретились с кафрами, оставившими жилища и угонявшими скот, чтобы не сделаться жертвами нашествия могущественной армии Квиту. Армия, как они утверждали, была уже в походе и разорила несколько окрестных краалей. Путешественники заторопились еще больше и через два дня переехали речку Умтата, а к вечеру третьего дня были уже в виду каравана. Крики готтентотов и кафров дали знать о их прибытии. Прибывшие ответили с своей стороны криками, и скоро друзья жали руку майору, радуясь встрече с ним.
   -- Я не ждал вас так скоро, -- сказал майор, -- и вижу вас без гостей. Очевидно, ваши родственники кафры не захотели оставить своих краалей?
   -- Мы расскажем вам все подробно, майор, а теперь скажем только, что привезли хорошие известия.
   -- Очень рад слышать это. Но хорошо, что вы вернулись, потому что через несколько дней я собирался уже готовиться к отступлению. Неприятель близко.
   -- Мы тоже уж имели об этом известия. А если они узнают о нагруженных фургонах, то поторопятся придти, надеясь на поживу, -- сказал Александр. -- Завтра нужно запрягать и отправляться в дорогу. Мы можем потом определить дорогу, по которой пойдем, но теперь надо уйти дальше от этих мест.
   -- Верно. Быки прекрасно отдохнули и могут делать длинные переходы, все готово к выступлению. Однако войдите же в мою крепость, расположитесь в палатке и расскажите мне о ваших приключениях. А тем временем Магомед подаст нам вкусный завтрак из мяса слона.
   -- Разве вы убили слона?
   -- Да, но не без труда и не без некоторой опасности. Я таки вспомнил о вас и почувствовал ваше отсутствие.
   Эти готтентоты много суетятся, много стараются, но надеяться, в сущности, я мог только на свою винтовку. Три дня мы питались мясом зеленых обезьян. Оно очень недурное, если обезьяна молодая.
   Войдя внутрь укрепления, друзья с удовольствием осматривали его и убедились в том, что майор все приготовил к обороне каравана. Изгородь, сделанная из терновника, была непроницаема, фургоны стояли в середине и образовывали четырехугольник. В проделанное в изгороди отверстие мог пройти только один человек, и на ночь оно закрывалось крепким барьером.
   -- Однако, майор, мы можем выдержать так натиск всей армии Амакиби.
   -- Да, я запас достаточно воды и провизии, -- сказал майор, -- так как боялся внезапной атаки.
   Сообщенные друзьями известия доставили майору большое удовольствие.
   -- Какие же у вас теперь намерения, Уильмот? -- спросил он. -- Конечно, мы пойдем обратно, но каким путем?
   -- Вы, майор, и Суинтон были так добры, что сопровождали меня в таком продолжительном и опасном путешествии, что на обратном пути я уж подчинюсь вполне вашему решению. Все, что мне нужно было выполнить, я успешно выполнил при вашем содействии и теперь с удовольствием буду вашим спутником и пойду там, где вы захотите.
   -- Так я буду говорить откровенно, -- сказал майор. -- Мы немножко уж поохотились в этих краях, но не так, как мне хотелось бы. Дичи здесь не так уж много, только и есть, что слоны да морские коровы. Мне хотелось бы пройти назад горами и проникнуть в страну бушменов, где всякого зверя также много, как воды в источнике. Мы могли бы сделать обратный путь по этой стране, и это отняло бы у нас не больше времени, чем путь через страну кафров. Как вы на этот счет думаете, Суинтон?
   -- Я согласен с вами, майор. Как говорит Уильмот, дело сделано, теперь можно и позабавиться. Пройти через эту страну было бы очень интересно, и я уверен, что пополнил бы там свою коллекцию. Только удастся ли нам углубиться в ту страну так же, как мы углубились в эту? Теперь наступает сухое время, и мы можем сильно страдать от недостатка в воде.
   -- Я тоже не прочь побывать в стране, где могу убить жирафа, -- сказал Уильмот. -- Это, кажется, предел моих желаний. Во всяком случае мы все согласны с целью дальнейшего путешествия, следовательно, нужно считать вопрос решенным. Остается только наметить обратный путь. Мы должны пройти через область Хинца, чтобы отослать ему кафров. Пройдем ли мы через Беттерворс?
   -- Я думаю, что это будет зависеть от обстоятельств, и мы еще успеем поговорить об этом. Прежде всего надо выбрать лучший проход к горам. И мне кажется, что, возвращаясь через Беттерворс, мы слишком удалились бы к западу. Но в этом случае кафры могут дать нам самые верные сведения.
   -- Хорошо, если бы прекратилась ссора между Хинцою и Вуусани, -- сказал Александр. -- Тогда у нас не было бы затруднений при проходе через области племени тамбуки.
   -- Об этом мы узнаем, как только перейдем реку Буши, -- возразил Суинтон. -- Сообразно этим сведениям мы и решим дальнейший путь. Теперь же можем сказать только одно, что завтра будем сниматься с места и пройдем горами, как будет возможно.
   -- Да, это решено, -- сказал Александр.
   -- А теперь кончайте ваше мясо, Уильмот, и мы разопьем бутылку вина, чтобы поздравить вас с успешным окончанием вашего дела и за наше благополучное возвращение.
  

ГЛАВА XVII

Действия Квиту. Истребление его армии. Возвращение. Обильная охота. Награждение воинов. Предосторожности. Антилопы. Жертва.

   Трудно описать восторг готтентотов при объявлении им о том, что решено возвращаться домой. Они снова стали храбриться, когда узнали, что опасность далека от них. Конечно, нельзя сказать было того же о всех готтентотах без исключения, потому что среди них были и такие, как Бремен и Сваневельд и еще несколько человек, подобных им. Но большая часть их, с Толстым Адамом во главе, были настоящие трусы, хотя теперь они хвастались напропалую, говоря, что могли бы уничтожить всю армию Квиту.
   Так как путешественники решили пройти через Мамбукейскую цепь гор в областях бушменов и коранна, то они возвращались не тем путем, каким шли вперед, а через страну тамбукийских кафров. Через страну амакозов -- племени, управляемого Хинцою, им проходить не пришлось. Вуусани, начальник тамбукийского племени, отнесся к путешественникам весьма дружелюбно и не делал никаких препятствий при их переходе через его владения. Они очень торопились и не останавливались на пути, несмотря на то, что встречали много диких зверей и каждую ночь слышали рев львов.
   Через неделю они находились на берегу реки Белой Каи и недалеко от подошвы гор, которые хотели пройти. Здесь они остановились, намереваясь пробыть несколько дней, чтобы перегрузить фургоны, осмотреть их и починить, если понадобится. Кроме того, им необходимо было запастись большим количеством быков и овец для путешествия по бесплодным землям бушменов.
   В продолжение всего пути слышали они известия об армии Квиту. Он атаковал и разграбил торговую экспедицию лейтенанта Фаруэля, убил его самого и перебил всех людей. Ободренный вторичной победой над белыми, вооруженными мушкетами, Квиту повернул свое войско к югу и решил атаковать племена амаконских кафров, управляемых Факу, затем миссионерскую станцию Морлея, вблизи берегов рек Св. Джона и Умтата.
   Чтобы успешнее выполнить свою задачу, Квиту начал с мелких племен, подчиненных Факу; истребив их со страшным кровопролитием, он угнал их скот и сжег краали. После этого он направился к миссионерской станции, принудив миссионеров отступить к реке Св. Джона.
   Один кафр из племени, жившего вблизи Морлея, пришел к каравану наших путешественников. На их вопрос о количестве убитых в его племени он ответил:
   -- Не спрашивайте, сколько убитых, а спросите, много ли спаслось. Где наши жены и дети? Видите ли вы кого-нибудь из них?
   Но Факу, начальник племени амаконда, собрал громадное войско и решил сражаться с врагом не на жизнь, а на смерть. Он нашел амакиби в лесу и окружил их лагерь. Несколько дней он то атаковал, то отступал, пока довел дело до кровопролитного сражения, в котором армия Квиту была истреблена. Сам Квиту не участвовал в сражении, так как не оправился еще от ран, полученных в предыдущих победоносных битвах. Часть войска Факу пошла на него, и ему пришлось бежать, потеряв весь скот и все награбленные богатства.
   Последние известия были очень приятны для наших путешественников, планы которых в большой степени зависели от победы армии Квиту. Большое удовольствие доставили они также и готтентотам. Они теперь еще с большим нахальством хвастались, что справились бы с войском, если бы встретились с ним на берегу Умтаты.
   Был уже конец августа, когда караван приготовился к отправлению в путь. Путешественники решили пройти через Мамбукейскую цепь к западу от одной из гор, называемой Штормберген. Так как они думали встретить в пути некоторые затруднения, то не отпускали кафрских воинов, думая расстаться с ними в земле бушменов. Они предполагали там повернуть к северо-востоку, чтобы захватить часть Оранжевой реки, переправившись через реку Черную, или Крадок, другую ветвь реки Оранжевой.
   В этом направлении они могли встретить больше дичи для охоты и меньше страдать от недостатка воды, чем в других частях бесплодной пустыни, которую они должны были пройти.
   Проведя воскресенье по заведенному обычаю, путешественники тронулись с места в понедельник рано утром, в бодром настроении и с караваном, приведенным в полный порядок. Переход через ущелье был очень тяжел. Приходилось уравнивать рытвины, разгребать камни и часто впрягать двойную запряжку, чтобы тянуть фургоны.
   В первый день подъема на гору они сделали только десять верст. После жаркого дня ночь была очень холодная. Подъем в продолжение второго дня был также труден и опасен, и только на третий день начался спуск, и вся страна бушменов раскинулась у них перед глазами. Но спуск был еще опаснее подъема, и только при величайших усилиях им удалось удержать фургоны, чтобы они не слетели в пропасть.
   Вечером четвертого дня они перевалили через горы и были теперь у подошвы их с западной стороны. С трудом удалось набрать сучьев для костра на ночь, а между тем несмолкаемый рев указывал на то, что караван прибыл во владения львов и их спутников.
   На рассвете все встали, чтобы осмотреть местность, через которую предстояло идти. Кругом них расстилалась громадная песчаная и каменистая пустыня, покрытая раскинутыми на большом расстоянии группами кустарников. Над бесплодной сухой пустыней носился пар от сильного жара. Наши путешественники вначале не обратили внимания на печальную картину, развернувшуюся перед их глазами, они смотрели на антилоп, пасущихся стадами недалеко от них. Тотчас же после завтрака они отправились на охоту. Предполагалось отпустить кафрских воинов в этот же день, но их начальник предложил запасти дичи на обратный путь. Александр и его товарищи не могли не согласиться с разумным предложением, которое могло сохранить каравану нескольких овец.
   Александр, майор, Бремен, Сваневельд и Омра верхом на лошадях и кафры пешком отправились на охоту. Другие готтентоты остались в лагере, под присмотром Суинтона для починки фургонов, испорченных при переходе через горы.
   Омра доверили настоящее заряженное ружье и посадили на запасную лошадь майора, на случай, если бы лошадь последнего выбилась из сил. Омра был легок, как перо, потому мог ехать даже на уставшей лошади.
   По плану охоты кафры должны были стать плотным полукругом, а верховые охотники загонять по этому направлению животных. Когда они выехали в долину, утренний туман начал рассеиваться, и они заметили, что долина покрыта очень красивыми цветами амарилиса, муравейниками и норами муравьедов. Последние очень опасны для лошадей.
   Солнце поднималось на небо и пекло уж немилосердно, жара усиливалась, несмотря на ранний час. Когда охотники взглянули на горы, которые прошли, то были поражены величественным зрелищем. Скалы и утесы в диком хаосе, голые вершины и высоко вздымающиеся пики, источенные временем, как избитые ядрами крепости, возвышались перед глазами, словно развалины древнего мира. Кроме небольшого озерца, у которого остановился караван, на большом расстоянии кругом не было видно никакой воды. На безграничной равнине, без одного деревца, виднелись там и сям расхаживающие группами антилопы, страусы и другие звери и птицы.
   Поохотиться во всяком случае было на что. Скоро Александр и майор загнали несколько антилоп и зебр в полукруг кафров. Кафры окружили их, и охотники начали стрелять.
   Кафры подбегали к раненым животным и приканчивали их, прокалывая пиками. Четыре антилопы и три зебры были убиты. Так как Суинтон желал сам снимать с убитых животных шкуры, то Омра был послан за ним.
   -- Мы исполнили ваше желание, Суинтон, -- сказал Александр, когда тот пришел. -- Укажите теперь, с какого животного вы хотели бы снять шкуру.
   -- Этих мне не нужно, -- возразил Суинтон, -- у меня они уже есть. Вот если бы вы убили зебру...
   -- Так мы убили их три штуки.
   -- Нет, друзья мои, это не настоящие зебры. Эти животные принадлежат к разряду, описанному путешественником Бурчелем. Он называет их полосатыми куагги из породы антилоп. Как вы можете видеть, у них уши, как у лошади, а у настоящей зебры уши, как у осла. Настоящая зебра редко отделяется от стада и спускается в долину. Я потому и пришел посмотреть, не напали ли вы как раз на этот редкий случай.
   -- Но вкусно ли мясо этих животных?
   -- Мясо обыкновенной куагги довольно безразличного вкуса, но полосатая очень вкусна, так что советую на наш обед оставить ее. Кончили вы охотиться на сегодня?
   -- Да, -- возразил майор, -- если Уильмот согласен со мной. Я боюсь рисковать еще раз нашими лошадьми. Здесь пропасть муравьедов, а Бремен говорит, что они очень опасны для лошадей.
   -- Да, я тоже уж видел множество нор муравьедов. Если мы сегодня останемся еще здесь, я попрошу готтентотов попытаться добыть мне хотя одного ночью. У меня нет такого образца.
   -- Мы не можем отправиться раньше завтрашнего утра, -- сказал Александр, -- так как должны еще отпустить с вечера кафров, чтобы они могли утром идти домой. Теперь у них достаточно провизии.
   Путешественники поехали к каравану, предоставив кафрам принести мясо убитых животных. После обеда начальник кафрских воинов пришел с ними к Александру, который дал каждому из них прекрасные подарки, состоящие из табаку, одежды, ножей и бус. Начальник получил втрое больше каждого из воинов. Затем Александр дал еще подарки для царя Хинцы и просил начальника передать ему, что он очень доволен поведением его воинов и благодарит его величество за них.
   Поблагодарив еще раз кафров, Александр отдал им мясо и сказал, что они свободны и могут идти сегодня же вечером или завтра утром, как захотят.
   -- А знаете, мне очень грустно расставаться с этими славными молодцами, -- сказал майор.
   -- Мне тоже, -- сказал Александр, -- но я не могу их дольше задерживать, да они и не пойдут дальше без позволения царя.
   -- Разумеется, нет, но мне грустно, что они уходят, потому что они были и храбры, и надежны. Не думаю, чтобы готтентоты заменили нам их.
   -- Вы правы, майор, -- сказал Суинтон. -- На них, конечно, нельзя надеяться. Если бы они знали теперь, куда мы идем, то, конечно, бросили бы нас. Их только и удерживает страх идти назад без оружия и без припасов.
   -- Да, собственно говоря, из всех готтентотов мы можем положиться только на Бремена и Сваневельда.
   -- Далеко ли мы от Черной реки, Суинтон?
   -- Около сорока верст.
   -- Вероятно, нам не придется увеличивать запас воды на этот путь?
   -- Боюсь, что придется. У нас может не хватить воды даже на следующую ночь. Нам не сделать более двадцати верст в день по этой дороге. Придется делать обходы, чтобы избегать муравейников и нор муравьедов. Однако, пойду поговорю с готтентотами относительно муравьеда. Думаю, что обещание табаку подействует.
   -- А я в этом сомневаюсь, -- заметил майор после ухода Суинтона. -- Мы расположились слишком близко к воде, и ночью нас окружат львы. Готтентоты пообещают ему, но побоятся отойти от лагеря.
   -- За это их нельзя и осуждать, -- возразил Александр, -- едва ли бы я согласился за фунт табаку положить голову в пасть льву. Но мы действительно стоим слишком близко к источнику. Не лучше ли запасти на ночь воды, собрать скот и отойти подальше. Вот идет Суинтон, он даст совет.
   Суинтон согласился с Александром, и лагерь был перенесен в сторону от источника. Относительно готтентотов майор был прав: они не отходили от костров, так как львы ревели всю ночь вокруг лагеря. Страх Бигум и собак и беспокойство скота ясно указывали на близость хищных зверей. Время от времени караульные стреляли, чтобы держать их на расстоянии, и ночь прошла благополучно.
   На рассвете следующего дня караван тронулся в путь, и одновременно с ним пошли кафрские воины. Дорога была каменистая, местами песчаная, но окрестности изобиловали самой разнообразной дичью. Путешественники, однако, не поддавались соблазну поохотиться, так как было необходимо пройти большое расстояние, чтобы дать возможность быкам найти немного корма в этой скудной стране. Только после полудня майор и Александр предложили поохотиться. Пробродив часа три, они заметили большое облако пыли, затемнявшее горизонт по направлению их пути.
   -- Что бы это могло быть? -- спросил Александр.
   -- Я думаю, это антилопы-прыгуны[Голландцы-колонисты называют их спринхбок, т. е. прыгающий козел.], -- сказал Бремен.
   -- Прыгуны! Но ведь их здесь тысячи тысяч!
   -- Кажется, Бремен прав, -- сказал Суинтон. -- Это кочующее стадо прыгунов. Мне не приходилось видеть их, но я много слышал о них.
   Стадо приближалось к охотникам по прямому направлению. На пространстве, которое только можно было окинуть взглядом, долина была покрыта этой движущейся массой. Приблизившись к каравану, животные пришли в некоторое смятение, и ближайшие испуганно отпрыгивали в сторону через головы товарищей. Они почти не касались земли и делали громадные и удивительные прыжки, от которых и получили свое название.
   Туман стоял над бесконечной движущейся массой, и сквозь него готтентоты заметили льва, преследующего стадо, чтобы полакомиться. Животные, видимо, утомились и многие были убиты, когда бежали около каравана. Прошло не меньше двух часов, пока все стадо миновало караван.
   -- Да, -- заметил Александр, -- нельзя сказать, чтобы в Африке нуждались в дичи. Но куда они идут?
   -- Они направляются к югу, -- ответил Суинтон. -- Переселение их доказывает быстроту их размножения. Очевидно, им нечем стало питаться на прежних местах, и они переселяются на новые. Кроме того, мы должны быть готовы к тому, что, двигаясь по этому направлению, мы не будем иметь корма для скота до дождей. После дождей прыгуны вернутся к прежним пастбищам.
   -- Не направиться ли нам лучше к северу? -- спросил майор.
   -- Не думаю, -- возразил Суинтон. -- Нам нужно держаться того направления, где мы найдем воду, а к северу мы можем остаться без воды и без пищи для скота. И лучше продолжать путь теперь же до вечера, не останавливаясь для кормежки скота, чтобы скорее прийти к воде.
   Было уже почти темно, когда распрягли усталых быков. Не было ни воды, ни травы и, к довершению всего, нигде не могли достать сучьев для костров на ночь. Едва-едва удалось набрать засветло на один костер.
   Фургоны поставили так, чтобы образовать четырехугольник, внутри которого привязали лошадей; овец загнали под фургоны, а быков привязали снаружи. Люди хорошо поужинали вкусным мясом прыгунчиков, но бедные животные не получили ни воды, ни корма после трудного дневного путешествия.
   После ужина Александр, майор и Суинтон разошлись по фургонам, а готтентоты остались у костра, который нужно было поддерживать с большой осторожностью, чтобы додержать до утра. Львы, очевидно, бродили поблизости, потому что быки все время беспокоились и пытались перервать ремни, которыми были привязаны.
   Луна взошла на небо, и при слабом свете ее, готтентоты заметили темные очертания каких-то зверей недалеко от каравана. Они казались очень большими, и, только всмотревшись хорошенько, готтентоты распознали в них львов. Скоро грозный рев одного из них подтвердил предположение и заставил готтентотов схватиться за ружья и столпиться около фургонов.
   Рев повторился другими львами, и быки в ужасе метались около фургонов, стараясь оторваться.
   Путешественники услыхали рев и тотчас же вышли из фургонов с ружьями наготове. Один из быков оторвался и пытался убежать, но не пробежал и нескольких шагов, как был опрокинут на землю страшным хищником.
   Майор и Уильмот выступили вперед от костра, чтобы напасть на льва, овладевшего добычей. Он на минуту оставил ее и со страшным ревом готовился прыгнуть на них. Бремен закричал, чтобы они отступили назад, что они и сделали. Лев успокоился и снова принялся за несчастного быка. Он оттащил его шагов за пятьдесят от каравана и стал разрывать его. Слышно было хрустение костей и жалобное мычанье бедного животного.
   Из-за фургонов было сделано несколько выстрелов по направлению к зверям, которые ответили на залп яростным ревом, но все-таки отошли подальше. Бремен советовал путешественникам не раздражать зверей, которые, по-видимому, были очень голодны и злы. Они могли прыгнуть за фургоны и растерзать нескольких человек.
   Лев пировал над остатками быка, не подпуская к себе других, хотевших поживиться около его добычи. Время от времени раздавался страшный рев, приводивший в трепет не только животных, но и людей.
   В таком беспокойстве прошла вся ночь. Все держали наготове ружья на случай атаки. На рассвете львы исчезли. От громадного быка остался один скелет с раздробленными, точно молотом, костями.
  

ГЛАВА XVIII

Беседа. Гну. Пять львов. Утоление жажды. Ярость гиены. Рассказы. Приготовления к охоте.

   Быки были впряжены, и караван продолжал путь к реке по низменной местности. Путешественники ехали верхом, но и не помышляли об охоте, так как лошади страшно устали и не пили воды в продолжение суток.
   -- Мы теперь недалеко от области племени Мантати, которое сделало нападение на кафров около восьми месяцев тому назад, -- сказал Суинтон.
   -- Я хотел просить вас, Суинтон, рассказать нам об этом. Ведь уроженцы севера делали несколько вторжений внутрь страны. М-р Ферборн много рассказывал мне из истории капской колонии, но мы оба были слишком заняты по прибытии в Капштадт, и он не успел рассказать всего.
   -- С удовольствием расскажу вам все, что знаю, -- ответил Суинтон. -- Только вы не должны ожидать встретить во мне м-ра Ферборна. Замечу, прежде всего, что Африка никогда не может быть так густо населена, как Европа. Главная причина этого, конечно, недостаток воды, зависящий от засух, продолжающихся иногда от четырех до пяти лет.
   -- Я согласен с тем, что в этом главная причина, -- сказал майор. -- Но только, мне кажется, недостаток воды зависит не от недостатка дождей, а от слишком быстрого течения воды в реках. Реки во время дождей делаются потоками и в несколько недель выливают всю свою воду в море, не оставляя никакого запаса на будущее.
   -- Это верно, -- согласился Суинтон. -- Это же обстоятельство должно служить препятствием к развитию здесь промышленности. Со временем жители будут прибегать к тем же мерам, к каким прибегают в Индии и прибегали прежде в Южной Америке. Они будут вырывать глубокие водоемы, из которых вода может уйти только испарениями. Такие водоемы улучшат растительность, которая, в свою очередь, будет сберегать и производить воду. Главное богатство этих кочевых племен составляет скот. Потому продолжительные засухи, уничтожив растительность, лишили корма скота и заставили жителей двинуться к югу для приобретения новых пастбищ. Во всяком случае, кафрский народ в продолжение многих лет выдерживал натиск с севера и юга.
   Когда голландцы поселились на Капе, то овладели землями готтентотских племен. Немногих, осмелившихся отстаивать свою независимость, они прогнали в страну бушменов и намана. Таким образом увеличилось население стран, в которых с трудом могли существовать немногочисленные разбросанные племена. Кроме того, следствием этой же колонизации голландцев было образование нового и очень многочисленного племени грикуа. Оно образовалось от браков между белыми и готтентотами и получило свое название от страны Грикуа, которой завладело. По голландским законам, это племя не имеет права владеть землей в колонии. Несправедливый и неблагоразумный закон лишил колонию храбрых воинов и способных работников. Презираемые и гонимые за готтентотскую кровь, которая текла в их жилах, грикуа должны были искать себе места за пределами голландских поселений. Следуя примеру жестоко обращавшихся с ними белых, они также жестоко теснили дикарей, отнимая у них земли и скот. Теперь вы понимаете, отчего произошел этот натиск с юга.
   -- Да, это совершенно ясно, -- сказал майор.
   -- Из всех кафрских племен самое многочисленное то, от которого мы сейчас возвращаемся, т. е. живущее на востоке. Колонисты отняли так много земли у восточных кафров, что им почти некуда выгонять скот. Знаменитый зулусский начальник Чака, о котором вам рассказывал Ферборн, пришел со своими полчищами в эту область и прогнал все местное население. Конечно, такие переселения племен более сильных на места более слабых были всегда и происходили вследствие размножения племен и недостатка средств к пропитанию. Это те же прыгунчики, которые переселяются время от времени, чтобы искать себе новых пастбищ. Кафры говорят, что их предки пришли с севера и завоевали здешние места, то же рассказывают и готтентоты. Вторжение мантати объясняется тем, что они были выгнаны из своей земли зулусами под предводительством Чака. Вследствие той же причины явилась сюда и воинственная армия Квиту, производившая здесь опустошения в течение нескольких месяцев. Отделившись от Чака, Квиту должен был искать места для себя и для своих подчиненных, следовательно, должен был отнять его у другого племени.
   -- Да, всюду и всегда происходила эта борьба за существование, -- сказал майор.
   -- И она будет происходить здесь, пока дикари не сделаются более образованными и не научатся извлекать более средств к существованию из того, что дает природа.
   -- Только нужно, чтобы цивилизованные народы вносили цивилизацию к дикарям посредством любви и милосердия, а не огня и меча, -- сказал Александр.
   -- Аминь, -- подтвердил майор.
   -- Но кто такие мантати? -- спросил Александр.
   -- Это, как я уже сказал, северные кафрские племена, лишенные владений войском Чака. Названия племен неизвестны, но слово "мантати" на кафрском языке означает разбойники, завоеватели, отсюда и происходит название воинов Чака. Когда-нибудь я расскажу вам историю мантати, а на сегодня достаточно. Жара так усиливается, что не располагает к дальнейшим серьезным разговорам.
   -- Мы очень благодарны вам, -- сказал Александр. -- Конечно, можно и отдохнуть. Но что это там за звери? Смотрите!
   -- Это гну, -- ответил Суинтон. -- Их две разновидности -- обыкновенные и пятнистые. Они составляют нечто среднее между семейством антилоп и быков. Мясо их очень вкусно.
   -- А что, если догнать их? Они, кажется, совсем не боятся нас.
   -- Нет, они очень пугливы, но только видят, что мы далеко от них.
   Животные отскочили в сторону при приближении каравана, затем остановились и стали смотреть на него. Они топтались на месте, поднимая пыль копытами и мотая головами, но вдруг, словно испугавшись чего-то, снова бросились бежать.
   -- Ну, на этот раз они остались целы, -- сказал майор, -- но придет время, мы еще с ними потягаемся.
   -- Они очень опасны и злы, когда ранены, сэр, -- сказал Бремен, подъехавший к путешественникам. -- Вероятно, мы уже недалеко от реки, потому что скот начинает фыркать.
   -- Это приятно слышать. Но туман и солнечный блеск не дают ничего видеть.
   -- Но их я хорошо вижу, сэр, -- возразил готтентот, указывая пальцем вправо. -- Один, два, три -- их пять.
   -- Кого? -- спросил майор, смотря по указываемому направлению. -- Ага, теперь вижу, опять львы!
   -- Да, сэр. Но лучше не обращать на них внимания, тогда и они нас не тронут. Они не голодны.
   -- Вы правы, -- сказал Суинтон, -- будем продолжать идти, не ускоряя и не замедляя. Пусть погонщики смотрят хорошенько за быками. Они так устали и так измучены, что один запах льва может привести их в полное смятение.
   -- Хорошо, -- сказал майор, -- но все-таки принесите наши ружья, Бремен. Я согласен поддерживать нейтралитет, но вооруженный.
   Караван прошел мимо. Львы сидели, притаившись, смотрели на караван, но не трогались с места. Но быки, от страха львов или чуя близость воды, стали подвигаться быстрее. Скоро показался ряд деревьев, указывавший на то, что река Крэдок была уж совсем близко.
   Бедные животные удвоили усилия и скоро достигли берега. Бремен проехал вперед и затем доложил, что вода есть, но только не в реке, а в озерках. Так как пастбище по ту сторону ложа реки было лучше, то путешественники думали перейти ее и тогда распрягать. Но это оказалось невозможным. Животные с таким нетерпением рвались к воде, что могли бы разбить фургоны.
   Лошади, быки, овцы -- все погрузились в маленькие озера, и первое время казалось, что они не могут вдоволь напиться. Они выходили и снова входили, пока не пропитались совершенно влагой, которую с наслаждением втягивали в себя.
   Целый час дан был животным для отдыха, после чего быки были снова впряжены, чтобы перевезти фургоны на противоположный берег. Там было много травы и деревьев, так что можно было развести костры и хорошо накормить скот.
   Так как было решено остановиться здесь на день или на два, то фургоны были поставлены в некотором отдалении от реки, чтобы не загородить дорогу к ней диким зверям. Многочисленные следы львов, буйволов и других хищников указывали на необходимость этой предосторожности.
   Расположив, как обыкновенно, фургоны четырехугольником, скот пустили пастись до вечера, когда он должен был быть привязан внутри и вне четырехугольника. Остатки мяса прыгунчиков, поданные на ужин, были не особенно вкусны, но усталость как людей, так и лошадей не располагала к охоте.
   Ночью львы не беспокоили караван, но гиены забрались под фургон, жестоко искусали одного быка, стащили одну из овец. Гиены вообще часто приходили к каравану на остановках, но никогда еще не удавалось им причинить столько вреда. Утром быка нашли настолько израненным, что пришлось его убить.
   -- Если бы у гиены было столько же храбрости, сколько силы, она была бы ужасным животным, -- заметил Суинтон. -- Известно, что гиены никогда не нападают на человека, хотя бы и встретили его целым стадом штук в двадцать. Но здесь они часто забираются в хижины кафров и пожирают детей или слабых стариков. В этом, впрочем, виноват обычай кафров отдавать на растерзание гиенам своих мертвецов. Они привыкают к человеческому мясу и стараются доставать его.
   -- У них, вероятно, очень сильные челюсти, -- сказал Александр.
   -- Да, и в этом видно мудрое предусмотрение природы. Гиены и ястребы играют роль подбирателей трупов в тропических странах. Гиена доедает остатки после ястреба, т. е. шкуру и кости. Сила у нее в челюстях такая, что она легко перегрызает самые крепкие и крупные кости.
   -- Много разновидностей гиен?
   -- В Африке их четыре вида. Обыкновенная пятнистая гиена, или волк, как называют ее колонисты. Запах от этой гиены так отвратителен, что собаки стараются как можно скорее уйти от ее трупа, который тотчас же пожирается другими гиенами. Затем полосатая гиена, самая злая, и та, которую колонисты называют лающим волком, и которая известна под именем смеющейся гиены. Четвертая разновидность -- среднее между собакой и гиеной, -- называемая венатика. Эта гиена меньше, но свирепее других.
   -- Ведь здесь также должны быть и леопарды. Мы ни разу не встречали их. Опасны они?
   -- Леопард избегает столкновений с человеком, но, доведенный до отчаяния, он делается страшен. Я хорошо помню, как два бура напали на леопарда и ранили его. Повернувшись, леопард бросился на ближайшего, смял его под себя, искусал и разорвал мясо в разных местах когтями. Другой бур, желая помочь товарищу, соскочил с лошади и выстрелил в леопарда. Он промахнулся, а леопард, оставив первого, бросился на него и сорвал кожу с его черепа до глаза. Охотник схватился со зверем, и оба покатились вниз с крутого утеса. Первый, между тем, придя в себя, зарядил ружье и бросился спасать товарища, но было уже поздно. Леопард вцепился в горло врага и так сжал его, что тот тотчас же умер. Второму буру удалось только отомстить за смерть товарища, застрелив леопарда.
   -- Значит, с леопардом тоже плохие шутки?
   -- Всякое животное, доведенное до крайности, делается страшным и опасным. Мне пришлось быть самому свидетелем такого случая. Куагга, загнанная верховым охотником на край пропасти, схватила его зубами за ногу и буквально оторвала ее. Несмотря на немедленную медицинскую помощь, охотник умер от потери крови. Конечно, каждый охотник за хищными зверями всегда находится на краю гибели. Все зависит от случая и удачи. Что мы будем делать сегодня? Намерены вы ехать дальше или оставаться здесь, Уильмот?
   -- Майору хочется поохотиться на гну. Он говорит, что ему никогда еще не удавалось убить ни одного из них. Я тоже не прочь бы поохотиться. Торопиться нам некуда, и мы можем дать отдых быкам и запастись провизией.
   -- Я согласен с вами. Мне очень жаль, что гиена увеличила наши запасы, заставив убить несчастного быка, но с этим уж ничего не поделаешь. Здесь много и гну, и куаг, но, если бы мы прошли еще немного дальше к северу, то нашли бы животных повкуснее этих.
   -- Каких же?
   -- Ланей, самых крупных животных из вида антилопы. В некоторых из них более тысячи фунтов весу, кроме того, они очень жирны. Одним словом, прекрасное кушанье. Когда я был в стране намака, мы предпочитали мясо ланей всякому другому. Однако в долине я вижу другого рода дичь.
   Омра был тут же и показывал пальцем на приближающихся дикарей.
   -- Это или бушмены или коранны, вернее последние. Они идут прямо к нам. А Магомед зовет нас завтракать, идем.
   Пока друзья завтракали, в лагерь пришли двенадцать кораннов. Они знаками показывали, что голодны, указывая на ремни, которыми были туго стянуты их желудки. Переводчик говорил им, что они могли бы добыть себе вдоволь пищи охотой.
   -- Знаете ли, что означают у них эти ремни на желудке, Уильмот? -- спросил Суинтон. -- Они называют их поясами голода. Все здешние уроженцы носят такие ремни на желудке во время голода и уверяют, что они облегчают страдания. И я думаю, что это верно.
   -- Ну, -- сказал майор, -- я надеюсь доставить бедным ребятам столько пищи, что их ремни лопнут от полноты желудков. Седлайте лошадей, Бремен, а ты, Омра, садись на мою запасную лошадь и бери мое запасное ружье.
   Омра, который начинал уже понимать по-английски и даже умел немного говорить, кивнул головой и пошел за ружьем майора.
  

ГЛАВА XIX

Шутка Омра. Счастливое избавление. История мантати. Мужество мантати. Последнее кровопролитие. Обмен мыслями. Рассказ Суинтона об африканцах.

   Как только были готовы лошади, наши путешественники отправились охотиться на гну и куагг, собравшихся к западу от каравана. Бремен, Сваневельд и Омра были тоже верхом, десять готтентотов с ружьями и коранны следовали за охотниками пешком. Среди готтентотов был также и Толстый Адам, который уже заранее хвастался перед новичками, никогда не охотившимися на гну, что знает секрет, как убивать их.
   Стадо подпустило к себе охотников шагов на двести. Затем после неуклюжих прыжков и круговых движений животные остановились и смотрели на всадников с любопытством, смешанным с неудовольствием. Через некоторое время они все-таки бросились бежать, отбежали вдаль версты на две, после чего снова остановились и замотали головами и гривами, словно вызывали на поединок.
   Пешие готтентоты, приблизившись к стаду, выстрелами погнали его к всадникам, и три гну были убиты. При виде упавших товарищей, остальные животные испуганно метнулись в сторону и очутились между караваном и загонщиками.
   Пока внимание животных было обращено на всадников, готтентоты окружали их все более тесным кольцом. В это время Омра незаметным образом подскакал к загонщикам и стал позади Адама. Затем он навязал красный платок со своей головы на ружье и стал махать им перед глазами гну, который направлялся на готтентота.
   Хитрый мальчик прекрасно знал, что гну так же, как бык, раздражается при виде красного. Животное начало в ярости рыть землю копытами и наставлять рога.
   Адам, не подозревавший, что позади него Омра натравляет гну, с испугом прицелился в последнего. Но когда животное все с большей яростью стало наступать на него, он потерял присутствие духа, выстрелил наудачу, конечно, промахнулся и бросился бежать. Но гну не хотел так быстро расстаться со своей добычей и преследовал ее, наставив рога. Вдруг Адам на виду у всех исчез, словно провалился сквозь землю. А Омра, заранее ускакавший, стоял в это время как ни в чем не бывало с остальными всадниками.
   -- Куда девался Адам? -- спросил, смеясь, Александр.
   -- Не знаю, -- отвечал майор, -- вероятно, спасся чудом. Он провалился, как дух, под землю.
   -- Но я вижу его пятки! -- вскричал Суинтон, смеясь еще больше. -- Он просто попал в нору муравьеда. А ведь мальчишка в конце концов мог быть действительно причиной его смерти.
   -- Но готтентоты опять наказаны за свое несносное хвастовство, -- заметил майор. -- Подождите-ка, мне хочется пристрелить этого молодчика. Успеем еще насмотреться на Адама, когда его вытащат из норы.
   Говоря это, майор направился к гну, который остановился в недоумении, ища глазами своего исчезнувшего противника. Но не успел он к нему приблизиться, как Омра, спрятавший красный платок, предупредил его и выстрелом из запасного ружья уложил на месте животное. Вслед за этим раздался залп со стороны готтентотов, три гну упали на землю, остальные помчались галопом и скоро скрылись из виду.
   Теперь все охотники поспешили к месту, где исчез Адам. Он действительно полетел вниз головой в нору муравьеда и не мог выбраться оттуда, вопя о помощи. Над землей были видны только торчащие кверху подошвы. Готтентоты общими усилиями вытащили его на землю. Он повалился на спину и долго лежал, так как не мог прийти в себя от страха, злясь вместе с тем на несмолкаемый смех окружающих.
   Убитые гну были разрезаны, готтентоты сняли с них часть мяса и отдали остатки кораннам. Суинтон погрозил пальцем Омра, который притворился, что ничего не понимает. Майор и Александр до слез хохотали над происшествием с Адамом.
   Так как лошади очень устали, то было решено вернуться в лагерь и дать им отдохнуть. Мясо гну всем очень понравилось, и его ели за обедом и за ужином. После ужина Александр и майор просили Суинтона продолжать историю мантати.
   -- С удовольствием, -- сказал Суинтон. -- О мантати мне удалось собрать много сведений. Они занимали прежде область на запад от страны зулусов. Все эти племена существуют только мясом и молоком своего скота. Раз скот у них отнят, они становятся разбойниками или вымирают от голода. Такова же была участь и мантати. Не будучи в силах сопротивляться натиску зулусов, они были выгнаны из своей страны и соединились с другими, потерпевшими неудачу. Голод и отчаяние придали им мужество и силы для нападения на другие племена. Лишенные пристанища и пищи, выгнанные вместе с женами и детьми, они терпели страшные лишения, питались по временам трупами убитых врагов или собственных товарищей.
   Кафрское племя бечуана, живущее внутри Африки, первое подверглось нападению бездомных разбойников. Скот их был уведен, имущество разграблено, жилища были сожжены и сами они были наполовину перерезаны.
   Отсюда шайка двинулась к ванкитам, жившим на западном берегу, к северу от страны намака. Но ванкиты были подготовлены к встрече врага и одержали над ними победу при страшном кровопролитии. Не ожидавшие поражения, мантати повернули назад к бечуанам и снова принялись опустошать их земли.
   В это время наши миссионеры основали станцию в земле коранн.
   Все жители этой области были встревожены известием о движении полчищ мантати. Принадлежа к более культурным племенам, чем западные кафры, племена коранна и бечуана не были так храбры и воинственны. Опасаясь разрушения станции и разорения жителей, миссионер М. послал за помощью к грикуа, о которых я вам говорил. Грикуа приехали под начальством Уотербоера. Они были все на конях и прекрасно вооружены. К ним же присоединилась большая армия бечуанов, ободренных прибытием союзников.
   Мантати, между тем, приближались и овладели по пути городом бечуанов Литакоа, в котором было 16 000 жителей. Миссионер М., сопровождавший войско грикуа, хотел попытаться уладить дело с разбойниками миром. Он сам рассказывал мне потом, как направилась часть войска грикуа для переговоров с врагами, и как встретила громадное войско остановившимся у ручья для утоления жажды. Войско окружало награбленный скот, идущий в середине.
   Не успели грикуа приступить к переговорам, как враги с дикими и яростными криками бросились на них и принудили их к отступлению.
   На следующий день грикуа снова решили выступить против врага. И снова принуждены были отступить под яростным и неудержимым натиском мантати. После этого было решено пустить в дело огнестрельное оружие, в надежде смутить и напугать дикарей, никогда не видавших ружей. Многие мантати были убиты, оставшиеся в живых, со страхом и изумлением смотрели на своих товарищей, убитых и раненых непонятным для них оружием. Но через некоторое время они бросились на врага, как разъяренные дикие звери, с жаждой мести. Среди них были все начальники, смерть которых лишила окончательной бодрости все войско.
   Вслед за грикуа напала армия бечуанов с их отравленными стрелами. Но небольшая кучка рассвирепевших мантати сделала вылазку и обратила в бегство бечуанов. После двухчасовой битвы грикуа заметили, что силы их истощаются и рискнули на последнее отчаянное выступление всем войском. Мантати отступили и бежали по направлению к западу, но грикуа преследовали их, битва возобновилась, и все перемешались.
   М-р М. говорил, что картина этой битвы была ужасная. Громадное пространство было покрыто хаотически движущейся массой. Воины грикуа, мантати и бечуанов перемешались и не было возможности различить, где враг и где друг. Клубы пыли скрывали бегущих и преследующих. Воинственные клики сражающихся смешивались со стонами умирающих, воплями жен и детей, с мычаньем быков и блеяньем овец.
   Наконец враги отступили к городу, который зажгли. Ужас всеобщего смятения увеличился. Битва возобновилась с новой силой. Мантати старались загнать грикуа в горящий город, но это не удалось им. Армия мантати разделилась на две части, и в то время, как одна отчаянно билась с грикуа, другая находилась в городе. Только после сожжения города обе части соединились и отступили к северу, сохранив не менее 40 000 войска. Но после отступления мантати, бечуаны начали страшное кровопролитие. Женщин и детей резали без малейшего сожаления. Но из мантатийских воинов ни один не уступал свою жизнь без страшного боя. Всюду можно было видеть, как один, израненный и окруженный чуть не пятьюдесятью врагами, мантатийский воин сражался до последнего издыхания.
   М-р М. рассказал, что видел несколько воинов, пронзенных штыками, со стрелами, торчащими в теле, и все-таки продолжающих отчаянно отбиваться от врагов.
   -- Но как же такие храбрецы могли допустить, чтобы зулусы овладевали их страной?
   -- Необходимость и борьба за существование превратили мирных людей в отчаянных и свирепых воинов.
   -- Но странно, что они не вернулись назад и не пытались отнять свои земли у завоевателей. Они могли бы померяться силами с зулусами. Этим и кончается история, Суинтон?
   -- Нет еще. Но, может быть, вам уже надоело слушать?
   -- О нет. Пожалуйста, продолжайте.
   -- Побежденные грикуа мантати скоро, однако, оправились и, собравшись с новыми силами, решили напасть на куруманов, в области которых находилась миссионерская станция. Грикуа ушли уже домой, а бечуанов мантати презирали и не считали за врагов.
   Получив известие о вторичном приближении врагов, м-р М. написал Уаторбоэру, начальнику грикуа, прося его немедленно вернуться. Но Уотербоэр ответил, что громадные полчища мантати движутся к Желтой реке, и грикуа должны остаться, чтобы защищать свои области. Он советовал м-ру М. ехать с семьей к грикуа в город под защиту.
   Медлить было нельзя, и миссионеры оставили станцию и поспешили укрыться в городе грикуа. Едва успели они приехать, как были получены новые известия о том, что войска мантати изменили свой путь. Одна часть направилась к востоку, к областям, отнятым зулусами, другая часть овладела уже страной вблизи реки Оранжевой, где жили племена, с которыми мантати воевали уже много лет. Третья часть осталась охранять завоеванные уже области и, наконец, четвертая сделала нападение на страну западных кафров.
   -- И что же с ними сделалось?
   -- Они победили одного или двоих из кафрских начальников. Кафры обратились тогда за помощью к англичанам-колонистам, которые и прислали громадную, прекрасно вооруженную армию.
   Соединенными силами войска осадили новый город мантати вблизи реки Умтата. Опять было страшное кровопролитие. Пули, ядра и ракеты посыпались на несчастных осажденных дикарей, стиснутых со всех сторон врагами. Кафры не щадили ни мужчин, ни женщин, ни детей.
   Такова история мантати. Истребление их было ужасно, но неизбежно.
   -- Совершенно верно, -- сказал Александр. -- И лучше было для них погибнуть немедленно в этой кровопролитной борьбе за существование, чем вымирать потом годами от голода и истощения. Какое-нибудь из враждующих племен должно было быть уничтожено, чтобы освободить место другому, более жизнеспособному.
   -- Он еще хотел бы вас спросить, Суинтон, -- сказал майор, -- в каком положении находились наши миссионеры во время этих кровопролитий. Мне кажется, им должно было приходиться очень тяжело.
   -- Несомненно так и было.
   -- А между тем я не раз читал и слышал, что их осуждали и порицали. Отчего могло это происходить?
   -- Я полагаю, что так думали и говорили люди, знавшие, что на миссионерства выходили большие суммы денег и не знавшие, вместе с тем, как эти деньги тратились. Они не думали о том, что в это время сеялось горчичное зерно, из которого только со временем могло вырасти большое развесистое дерево. Ждали немедленных результатов затраченных сумм и усилий. Результаты, конечно, были, но их не было заметно, потому что они являлись лишь малой каплей среди моря языческих племен. Я не говорю про миссионеров других стран. Возможно, что они и допускали злоупотребление чужими средствами, я их не видал и ничего о них не знаю. Но здесь мне приходилось сталкиваться с миссионерами очень часто, и всегда я встречал самое добросовестное отношение к обязанностям и долгу. Везде миссионеры жили только своим трудом и почти ничего не тратили на себя из общественных денег.
   -- Я вполне верю вам, Суинтон, -- сказал Александр, -- но в чем же обвиняли миссионеров?
   -- Многие считают вообще всех миссионеров фанатиками, думающими об узких богословских вопросах, не согласующихся с широким милосердием религии нашего Спасителя. Говорят, что большинство из них -- люди невоспитанные, грубые, нетерпимые и несправедливые, совершенно неспособные ввести в среду дикарей чувства человеколюбия и стремления к знанию. Может быть они и правы, что среди миссионеров очень мало людей образованных и воспитанных. Многие из них даже только ремесленники. Но мне кажется, что люди простые, подчас даже грубые, но честные и искренние, могут принести большую пользу дикарям, чем люди с утонченным, но отвлеченным образованием. Язычник-дикарь отнесется с большим почтением к человеку, который научит его починить оружие, построить дом или даже испечь как следует хлеб. Но для него будет долгое время чужд образованный миссионер, толкующий с ним о разных отвлеченных и непонятных для него вопросах. Миссионеру с высшим образованием и воспитанием всегда труднее войти в жизнь дикаря, чем простому практическому работнику. Кроме того, где взять высокообразованных и воспитанных миссионеров? Согласятся ли молодые люди из университетов идти на жизнь, полную лишений и труда? Согласятся ли они иметь дело с грубыми и кровожадными дикарями, быть в постоянной опасности и не знать спокойного часа? Боюсь, что таких найдется очень немного. Да и приходится ли говорить о талантливых и образованных проповедниках христианства, когда известно, что первые двенадцать апостолов были только простые рыбаки? Кто подумал бы при виде этих людей, закидывающих сети в озеро, что им суждено служить обновлению мира? Разве не способствовали они уничтожению язычества в образованнейших государствах древности? Они не были образованны, но божественное вдохновение помогало им учить и просвещать людей. Та же сила вдохновляет и простых миссионеров, искренно проповедующих здешним язычникам слово Божие. Ведь здешние уроженцы вообще смотрят на нас, как на людей высшей расы, и каждый хороший пример с нашей стороны приносит им пользу. К сожалению, нельзя отрицать, что не всегда они видят этот хороший пример. Часто, наоборот, наталкиваются на жестокость, корыстолюбие и нечестность, которых не встречают даже в своей среде. Конечно, если среди миссионеров встречаются люди с такими качествами, то они приносят громадный вред, роняя веру в благотворность христианского учения. И такие миссионеры играют роль Иуды среди апостолов. Но лично я мало знал таких миссионеров. Наоборот, мне приходилось только поражаться стойкостью, милосердием и терпением, с какими несли свои тяжелые обязанности здешние миссионеры. Некоторые из них забирались в самую глухую пустыню, отказываясь от всего необходимого для жизни, чтобы провести слово Божие в среду самых закоренелых язычников. Вот это-то усердие и считают диким фанатизмом многие, остающиеся дома и говорящие, что деньги, жертвуемые на просвещение дикарей, все равно что бросаются в печку.
   -- Несомненно, что дикари, живущие около миссионерских станций, очень отличаются от своих соотечественников, -- сказал майор. -- Но приходилось ли вам видеть, что христианское учение имеет влияние на поступки этих дикарей? Я хочу сказать, относились ли они сознательно к этому учению, полюбили ли его или их отношение осталось равнодушным?
   -- История одного из начальников, Африканера, ясно доказывает влияние христианства на дикарей, -- ответил Суинтон.
   -- Может быть, вы расскажете нам и эту историю, Суинтон? -- спросил Александр.
   -- С удовольствием. И я хотел бы, чтобы вы рассказывали ее всем, нападающим на миссионеров. Африканер был вождь и потомок вождей готтентотов, которые пасли свои стада на собственных землях, в ста милях от Капштадта. Колонисты размножились, забирая земли у готтентотов, оттесняя их все дальше и дальше.
   Лишенные земель и скота, готтентоты стали служить покорившим их бурам. Они пасли отнятый у них же скот. И если бы буры хотя обращались по-человечески с порабощенными людьми, все обошлось бы довольно мирно. Но они относились к работавшим на них готтентотам, как к вьючным животным, не считая их за людей. Африканер видел, что народ его страдал и вымирал, под владычеством жестоких европейцев. Для защиты скота от нападения бушменов готтентоты были всегда хорошо вооружены. Поработители всегда боялись возмущения и потому решили разделить народ Африканера, послав часть его в более отдаленные места, чтобы ослабить весь клан. Но Африканер угадал их намерение и решил сопротивляться. Распоряжения за распоряжениями посылались в хижины клана. Все отказывались исполнять их. Они требовали платы за долгую службу и позволения уйти внутрь страны. На требование получился отказ, и затем было приказано явиться в колонию. Боясь сопротивляться, Африканер пошел с братьями в колонию. Но один из братьев спрятал под плащ ружье. Когда они пришли, к ним вышел бур и ударом свалил Африканера на землю. Тогда брат выхватил ружье и застрелил бура. Жена, видевшая из окна убийство мужа, начала кричать и звать на помощь. Но готтентоты запретили ей кричать и потребовали, чтобы она выдала им все оружие, какое есть в доме. Она не смела ослушаться и исполнила их требование. Африканер тотчас же поспешил в клан, собрал весь народ и повел его к реке Оранжевой. И только этим убийством бура отомстили они за целый ряд обид и насилий людям, ограбившим и поработившим их. Один из начальников племени намака уступил Африканеру часть земли, на которой он и поселился со своим народом. Таких примеров нехристианского отношениях колонистов к местным жителям я знаю очень много, но о них поговорим в другой раз. Теперь уж поздно и пора спать.
   -- Мы будем к вам милосердны, Суинтон, и не будем злоупотреблять вашей добротой, -- сказал майор. -- Покойной ночи, и желаю вам не слыхать серенады львов.
   -- Да, это было бы недурно. Их музыка слишком оглушительна, чтобы быть приятной. Доброй ночи.
  

ГЛАВА XX

Сообразительность Омра. Охота на львов. Молчание и осторожность. Неприятный сюрприз. Самопожертвование антилопы. Суинтон продолжает рассказ. Беседа о львах. Анекдоты. Толстый Адам наказан.

   На рассвете следующего утра, наполнив водою бочонки, караван оставил берега Черной реки, чтобы продолжать путь к северу через области бушменов. Но так как путешественникам было известно, что до реки Желтой они не встретят никакой воды, то они решили некоторое время держаться направления к западу по течению Черной реки. Около реки Желтой они рассчитывали найти много всякой дичи, особенно жирафов и носорогов.
   Несмотря на то, что в это время года река почти высыхала, по берегам ее оставалась еще кое-какая скудная растительность, состоящая большею частью из камыша и высокого тростника. Пропитание для скота было достаточное, но и опасность немалая, так как кругом то и дело шныряли львы и другие дикие звери, всегда находящиеся во время засухи вблизи берегов рек, чтобы доставать воду.
   К полудню караван прошел около пятнадцати миль к западу и во все время этого пути имел совершенно достаточно воды. Быков не выпрягали, давая им есть по дороге, так как отпускать их на ночь было бы опасно. Спешить было некуда, потому путешественники ехали только в продолжение дня, вечера проводили в охоте, а ночью усиленно караулили быков, лошадей и овец.
   Таким образом животные не утомлялись, а путешественники имели достаточно времени, чтобы охотиться за дикими зверями и мелкой дичью для снабжения каравана свежей провизией.
   Проехав довольно большое пространство, караван остановился у подножия небольшой возвышенности, в четверти версты от реки и на опушке густой рощи из мимоз и других деревьев. Быков выпрягли и пустили к реке пить, а путешественники поднялись на возвышенность, чтобы осмотреть окрестности.
   Когда они пробирались через рощу к вершине, Омра указал на сломанные ветви многих деревьев и сказал:
   -- Слоны были здесь недавно.
   Бремен подтвердил его слова, говоря, что, вероятно, слоны были здесь около недели назад и пошли теперь по течению рек. В это время Омра указал на следы какого-то животного и, не зная, как назвать его по-английски, стал изображать его разными телодвижениями.
   -- Кого он хочет изобразить, -- спросил Александр, -- может быть, гну?
   Омра отрицательно покачал головой и поднял руку, желая показать, что животное вдвое выше быка.
   -- Подите сюда, Бремен, -- позвал Суинтон, -- какому животному принадлежит этот след?
   -- Буйвол, сэр. И свежий след. Он был здесь ночью.
   -- Вот кого хотелось бы мне убить, -- сказал майор.
   -- Берегитесь, как бы он не убил вас, -- сказал Суинтон. -- Это страшно опасный зверь, не меньше, чем лев.
   -- Во всяком случае мы не вернемся без него, -- сказал Александр, -- так же, как непременно убьем и льва, если встретим его в одиночку. Должны же мы привезти домой его шкуру. До сих пор мы встречали их все по несколько за раз, так что условия борьбы были слишком неравны.
   -- Вполне согласен с вами, -- сказал майор. -- Как вы на этот счет думаете, Суинтон?
   -- Конечно, я не имею ничего против этого и не откажусь быть с вами, когда вы будете охотиться за львом. Но, с другой стороны, надо помнить, во-первых, что здесь найдется многое не менее интересное, чем лев, а во-вторых, что нам нужно беречь лошадей, так как у нас нет запасных. Я участвовал несколько раз в охоте на львов голландских буров. Но они имеют свой способ охоты.
   -- Какой же это способ? -- спросил Александр.
   -- Прежде всего, буры убивают львов не для удовольствия, а из самозащиты. Львы истребляют страшно много скота. Колонисты выходят на охоту в количестве не менее двенадцати человек, все на прекрасных лошадях и вооруженные длинными винтовками. Нужно еще принять во внимание, что буры почти все без исключения превосходные стрелки. Из нашего каравана, кроме нас троих, Бремена и Сваневельда, вряд ли найдется хотя один порядочный стрелок. Выследив льва, лежащего где-нибудь в кустарниках, буры приближаются на некоторое расстояние и спешиваются, сомкнув лошадей плотным рядом. Конечно, это чрезвычайно опасно, так как лев, бросившись на лошадей, может убить кого-нибудь из всадников. Если лев остается неподвижным, охотники приближаются к нему еще шагов на тридцать, выставляя при этом лошадей вперед, как щиты. Они знают, что лев непременно бросится на лошадей. Бывает так, что вначале лев смотрит на них довольно спокойно и даже благодушно помахивает хвостом, но когда они приближаются еще на несколько шагов, он предостерегающе рычит. Если охотники продолжают приближаться, лев приподнимается на задних лапах и готовится к прыжку. Глаза его горят, как раскаленные угли, грива щетинится от ярости. Это самый критический момент. Дается сигнал и половина охотников стреляет. Если этим первым залпом лев не убит, он бросается, как молния, на лошадей. Тогда стреляет вторая половина охотников и уж очень редко этим не кончается охота. Но обыкновенно пропадает одна или две лошади, тяжело раненные или убитые львом. Случается, хотя и очень редко, что гибнет какой-нибудь из охотников. Так что, видите, эта охота всегда сопряжена с большим риском.
   -- Совершенно верно, но все-таки не хотелось бы возвращаться в Капштадт, не убив ни одного льва.
   -- Только мое мнение таково, что лучше не искать встречи со львом, а идти дальше, не думая о нем. Львов здесь так много, что, пожалуй, охота на них будет неизбежна.
   -- Смотрите, господа! -- вскричал Бремен, указывая на семь или восемь антилоп в версте расстояния.
   -- Видим, -- сказал майор, -- но только они как будто не похожи на тех антилоп, которых мы видели.
   -- Это особый вид антилоп, так называемые хемсбоки, -- сказал Суинтон. -- Вот такой образец приятно будет заполучить. Слезем с лошадей и поползем потихоньку от дерева к дереву, от куста к кусту, пока не будет возможности выстрелить.
   -- Очень красивые животные. Смотрите, какой большой самец! Он, кажется, предводительствует стадом. Какие великолепные рога! -- восхищался Александр.
   -- Оставьте лошадей на Омра и Сваневельда. Бремен пойдет с нами. Тише... Они смотрят в нашу сторону, -- сказал майор.
   -- Постарайтесь относительно большого самца, -- сказал Суинтон, -- я особенно хотел бы заполучить его.
   -- Господа, -- сказал Бремен, -- нам нужно ползти до тех кустов, затем в них спрятаться и стрелять.
   -- Да, только осторожнее, они очень боязливы, -- прошептал Суинтон.
   Они молча и осторожно ползли один за другим пока не достигли кустов, отделяющих их от животных. Остановившись, они огляделись кругом. Антилопы перестали есть и повернули головы к кустам. Большой самец стоял впереди всех, уставив вперед рога и уткнув морду в землю.
   Охотники молча подстерегали добычу.
   Антилопы точно замерли на месте.
   -- Они чуют нас, -- прошептал Александр.
   -- Нет, сэр, -- сказал Бремен, -- ветер идет не от нас к ним; может быть, они видели нас.
   -- Во всяком случае, мы немного выиграем, если будем продолжать сидеть здесь, -- заметил майор. -- Лучше спуститься и приблизимся к ним.
   -- Это верно, -- ответил Суинтон. -- Пойдем дальше, только, как можно тише.
   Они снова бесшумно пробирались некоторое время среди кустов и уже остановились, чтобы прицелиться, когда услыхали шорох внутри кустов. Бремен дернул за рукав майора и дал знак к отступлению. Но прежде чем друзья поняли, чего хотел от них готтентот, так как он все время держал палец у рта в знак молчания, страшный рев раздался в кустарниках. Ошибиться было нельзя, рев повторился, сопровождаясь треском, и в нескольких шагах от охотников на поляну выскочил лев. Все невольно оглянулись, думая увидеть жертву страшного зверя.
   -- Милосердный Боже! -- вскричал Александр. -- Никто не ранен?
   -- Нет, господин. Лев занят антилопами. Теперь можно зайти с другой стороны кустарников и легко убить его.
   Бремен повел охотников через заросли. Они скоро обошли кусты и приготовили уж ружья, как вдруг остановились, точно остолбенев от изумления. Лев и большой самец антилопы лежали рядом. Антилопа была мертва, но и лев едва дышал, пронзенный ее рогами. При виде охотников лев с ревом поднял голову. Глаза его блестели, как уголья, но видно было, что он мучился ужасно. Александр выстрелил первый и прострелил голову животного, которое упало рядом с антилопой.
   -- Никогда еще ничего подобного мне не приходилось встречать, -- сказал Суинтон. -- Я слыхал, что рога антилопы роковые для льва, но не верил этому. Они пронзили его почти насквозь. Концы чувствуются под шкурой.
   -- Понимаете теперь, господин, почему антилопа стояла, уткнув морду в землю и наставив рога? -- спросил Бремен. -- Она увидала льва и хотела сразиться с ним, чтобы спасти стадо.
   -- Это поразительно, -- заметил Александр. -- Какое благородное животное! Однако мне все-таки удалось застрелить льва, майор, теперь очередь за вами.
   -- Я хотел бы только, чтобы в мою очередь мы не находились в такой страшной опасности, какой только что избегли, -- сказал майор. -- Да, какая разница между львами пустыни и львами зверинцев. Последние больше похожи на громадных кошек, чем на настоящих львов.
   -- Это верно, -- сказал Суинтон. -- Но я теперь вполне удовлетворен, у меня есть редкий вид антилопы и превосходный экземпляр льва. Набивая чучело льва, я хотел бы придать ему позу и выражение, которые мы видели до выстрела Александра. Это выражение ярости вместе с агонией было великолепно. Недаром льва называют царем зверей. Бремен, пошлите Сваневельда за людьми из каравана. Я хочу сохранить скелет и шкуру антилопы и шкуру льва.
   Путешественники были вполне довольны результатом охоты и вернулись домой, захватив шкуры убитых животных и поручив Омра нести часть мяса антилопы для ужина. Готтентоты остались около трупов, чтобы снять остальное мясо с костей антилопы. На возвратном пути они видели на далеком расстоянии от лагеря стадо буйволов и решили завтра поохотиться, если они не уйдут за ночь дальше. Мясо этого вида антилопы оказалось вкуснее мяса гну. После ужина, когда скот был приведен в порядок и костры были зажжены, Александр попросил Суинтона продолжать историю Африканера.
   -- Как мне помнится, я остановился на том, что Африканер ушел вместе со своим народом в страну племени намака. Делали попытки поймать его и привести пленником в колонию, но безуспешно. Отправляли экспедицию за экспедицией, но Африканер не подпускал никого близко к своей области. Наконец, колонисты обратились к грикуа, обещая им большую награду, если они доставят им Африканера. Грикуа под предводительством известного вождя Бренда, тоже несколько раз пытались осилить Африканера. Загорелась жестокая война, и ни та, ни другая сторона не одерживала верх.
   Африканер, узнав, что колонисты подкупили Бренда, обратил на них свое мщение. Буры сделались жертвой его ярости. Он уводил много скота и долгое время держал в страхе колонии. Уроженцы областей намана тоже несколько раз пытались сражаться с Африканером, но он разогнал их по всем концам пустыни. Африканер и его братья славились необыкновенными мужеством и находчивостью во время сражений, но немало также рассказывали о их снисходительности и благородстве. В 1810 году миссионеры пришли в страну намана, и к несчастию как раз в это время произошли распри между приверженцами Африканера из-за скота. Последний потерял часть своего скота. Противники его жили вблизи миссионерской станции, и миссионеры были настолько неблагоразумны, что вступили в эту ссору. Это возбудило гнев Африканера, и он собрал войско на миссионеров. Миссионеры были принуждены бросить станцию и вернуться в колонию. Африканер овладел станцией и сжег ее дотла. Очень любопытный эпизод произошел во время этой войны. Воины, ища поживы, вошли случайно на кладбище, и один из них, подойдя к свежей насыпи, услыхал из нее тихие звуки музыки. В величайшем изумлении и страхе он остановился и ждал, что сейчас встанет мертвец. Подошли другие воины и тоже слышали музыку. Тогда они все отправились к Африканеру и сообщили ему о чуде на кладбище.
   Вождь, не боявшийся ни живых, ни мертвых, пошел за воинами на кладбище и смело вступил на свеженасыпанный холм. Тотчас же послышалась из-под земли тихая музыка. Африканер приказал раскопать могилу, чтобы разгадать тайну. Откопали зарытое в земле фортепиано жены миссионера, которое думали спасти таким образом от уничтожения. Струны звенели от сотрясения, когда наступали на землю. Африканер никогда не видал такого инструмента и, желая рассмотреть его подробнее, оборвал все струны. Миссионер м-р С. хотел восстановить разрушенную станцию и написал об этом письмо Африканеру. Ответ был получен милостивый, и м-р Е. -- другой миссионер -- отправился к вождю послом от миссии. Скоро после этого Африканер, два его брата и много людей из их племени были крещены. Никто не думал, чтобы крещение и принятие христианского учения оказали заметное влияние на дикого и мстительного вождя, потерпевшего много обид от тех же христиан. Но, однако, в нем произошла удивительная перемена, которой долго не. хотели верить враждовавшие с ним племена. Он не только сам сложил оружие, но пытался даже уговорить других вождей сделать то же самое и старался уладить все возникшие распри мирными переговорами и уступками. "Посмотрите на меня, -- говорил он, -- сколько битв выиграл я, сколько отвоевал скота, и теперь я только скорблю обо всем этом и считаю всю жизнь свою позорной". Одним словом, с этих пор и до самой смерти, он был миротворцем и христианином не только на словах, но и на деле. Вся его жизнь была посвящена добру и милосердию, и многие следовали его примеру, тоже принимали христианство и из кровожадных воинов делались кроткими и миролюбивыми людьми.
   -- Да, Суинтон, вы действительно дали нам доказательство, что труды миссионеров не пропадают даром. Сколько бы жизней было еще погублено, если бы Африканер не обратился на путь истинный и продолжал свои войны. Теперь же, наоборот, сколько людей привел он к спасению и к познанию Бога.
   -- Суинтон, -- сказал Александр, -- я хотел еще предложить вам один вопрос и чуть не забыл. Когда Бремен указал нам на льва, подкарауливающего антилопу, он сказал, что в льва можно стрелять, потому что у него теперь закрыты глаза. Что это значит? Почему у льва были закрыты глаза в это время?
   -- Это правда, у льва действительно были закрыты глаза. И это бывает всегда, когда он терзает и мучает какое-нибудь животное. Он закрывает глаза, когда нацеливается на добычу и не открывает их, пока его жертва не испустит последнего вздоха. Я сам был свидетелем, как один готтентот стрелял во льва, схватившего его быка. Он побежал за ним, выстрелил и промахнулся, лев не обратил внимания на выстрелы и продолжал нести свою жертву. Готтентот выстрелил во второй раз и снова промахнулся, наконец, выстрелил в третий раз и прострелил голову льву.
   -- Как это странно!
   -- Да, и трудно объяснить, от чего это происходит. Может быть, животное после долгого поста слишком наслаждается вкусом крови, которая течет в его рот, пока оно раздирает когтями и зубами свою жертву. Но у льва есть и другие странности. Вообще, это самое умное и благородное животное. Я собрал много рассказов о нем от бушменов, которые прекрасно знают все его привычки, почему им и не приходится иметь дело с разными случайностями. Да и немудрено, ведь они живут в стране, где больше львов, чем их самих.
   -- А правда ли, что лев так же, как и другие животные, не выносит взгляда человека? -- спросил майор.
   -- Да. Я думаю, это зависит от того, что вообще всякое животное признает силу человека. Я заметил еще, что лев гораздо опаснее здесь и в других странах, где жители не знакомы с огнестрельным оружием. Как это ни странно, но он как будто понимает смертоносность ружья и потому боится человека, у которого видит его. Помните мой рассказ о миссионере, которого лев караулил больше двух суток, не трогая его и в то же время не позволяя ему взяться за ружье. Лев может пройти мимо человека, несущего ружье, но непременно бросится на него, если он будет стрелять в него. Примером этого может быть случай с известным охотником на львов Дидрихом Мюллером. Он был однажды на охоте за дичью один и случайно встретил льва, который был, вероятно, голоден или зол и намеревался броситься на него. Мюллер тотчас же прицелился в лоб животного, уверенный, что не даст промаха. Но, к несчастью, лошадь, которую он вел на поводу, испуганно отпрянула в сторону, дернув его руку. Мюллер промахнулся, лев рванулся было на него, но остановился в нескольких шагах. Охотник был совершенно беспомощен, лошадь ускакала, а ружье было разряжено. Некоторое время человек и животное стояли друг против друга и смотрели один на другого. Наконец, лев начал потихоньку пятиться, как бы желая уйти. Мюллер стал заряжать ружье. Лев остановился и заревел. Мюллер оставил ружье, но не спускал глаз с животного. Лев повернулся и пошел, по временам оглядываясь через плечо. Как только охотник брался за ружье, он предостерегающе ревел, пока не скрылся из виду.
   -- Действительно, должно быть лев сознает опасность ружья, -- сказал майор.
   -- Очевидно. Иначе он не приходил бы в такую ярость при виде его. И несомненно он чувствует почтение к людям, вооруженным ружьем. Потому он боится больше колонистов, чем дикарей. Я утверждаю, что здесь лев опаснее, чем в других странах. И это происходит, во-первых, от того, что здесь он гораздо чаще остается победителем в борьбе с человеком и, во-вторых, от того, что каждый из них хотя раз отведал человеческого мяса. А после этого, как я уже говорил вам, лев не будет есть ничего другого. Если льву удалось захватить какого-нибудь бушмена из его жилища, то он будет приходить туда каждую ночь, пока не перетаскает чуть не половину населения или не вынудит его переселиться в другое место. Отсюда, говорят, явился у бушменов обычай помещать престарелых и больных членов семьи ближе к выходу. Если лев придет, ему попадется под руку тот, кто скорее отягощает семью, чем приносит ей пользу.
   -- Конечно, при таких условиях льву нечего и бояться человека, -- заметил Уильмот. -- А его манера подкрадываться ночью вовсе не доказывает благородства его натуры, на котором вы так настаиваете.
   -- Манера подкрадываться вообще принадлежность всех животных кошачьей породы. Лев -- глава кошачьего семейства, потому ему свойственна эта манера при охоте за добычей. Волк, собаки и другие животные в этом роде снабжены особенно тонким чутьем, поэтому могут выслеживать добычу исподволь и издалека. Животные кошачьей породы берут больше живостью и быстротой движений. Если они не возьмут добычу сразу, с одного прыжка, они обыкновенно перестают преследовать ее. Лев может сделать прыжок от девяти до двенадцати аршин расстояния, и через несколько секунд он может повторить этот прыжок и обогнать самую быструю лошадь, но продолжать еще делать такие усилия он уже не в состоянии.
   Одним словом, лев -- это гигантская кошка и так же, как она охотится за добычей. В этих местах его добычей являются преимущественно разных видов антилопы, самые легкие и быстроногие животные на свете. Разве мог бы лев успешно охотиться на них, если бы предупреждал их своим ужасным ревом. Он хорошо знает свое дело, и потому выжидает где-нибудь в засаде, когда антилопы спустятся к реке или озеру пить, и тогда в один прыжок бросается на ближайшую. Благородством натуры льва я считаю не манеру его охотиться за добычей, а то, что он вообще вредит другим только из голода или для самозащиты. Также и перед человеком лев не отступает с такой трусостью, как леопард, гиена или другие звери. Он не убегает, а спокойно наблюдает своего противника, как бы соразмеряя свои силы с его. Мне кажется, что у льва есть тайное сознание того, что человек собственно не есть его добыча. Поэтому, не уступая человеку, лев не хочет и нападать на него, если человек не выказывает страха или враждебности. Но, конечно, это чувство почтения к человеку может совершенно исчезнуть, если лев голоден, озлоблен или должен защищать самку и детенышей. Вообще, если задеты его инстинкты, лев делается очень опасен.
   Один старый начальник племени намана, который с детства привык ко львам, вполне подтверждал все, что я говорю, и, кроме того, указывал на то, что есть что-то во взгляде человека, что смущает льва. Он уверял меня, что лев очень редко нападает на человека, если его не раздразнят. Но он всегда приближается к нему и как будто наблюдает его. Иногда он решается идти за ним, чтобы не встречаться с его взглядом и, может быть, незаметным образом броситься на него. Он говорил, что, если в таком случае человек попробует бежать, он подвергается страшной опасности. Если же у него хватит присутствия духа повернуться к зверю и в упор посмотреть на него, то почти всегда он заставит его через некоторое время удалиться.
   Я уж рассказывал вам о Мюллере и о том, как лев не выдержал его взгляда. Могу привести и еще один пример, еще более убедительный, потому что встреча была на более близком расстоянии, и лев уж знал вкус человеческой крови. Один бур по имени Джит охотился вместе со своим соседом. Приблизившись к источнику, окруженному, как всегда, высоким тростником, он спешился и отдал свое ружье товарищу, желая посмотреть, есть ли вода в источнике. Но у самого источника он столкнулся с громадным львом, который схватил его за левую руку. Джит, несмотря на внезапность встречи, не потерялся и вспомнил, что малейшая попытка к бегству будет его гибелью. Он замер на месте, не двигаясь ни одним членом. Лев тоже был неподвижен и только держал лапу на руке Джита, стараясь в то же время не встречаться с упорно устремленным на него взглядом.
   -- Однако положение не из веселых!
   -- Да. Но я опять-таки должен заметить, что лев схватил человека только потому, что тот подошел слишком близко, т. е. опять-таки из самозащиты. Если бы Джит встретился с ним на большом расстоянии, он наверное ушел бы. Но продолжаю. Пока они таким образом стояли, Джит, не спуская глаз со льва, дал знак товарищу, чтобы тот зашел с другой стороны и выстрелил в него. И это было бы вовсе не трудно сделать, так как лев не видел другого человека за Джитом. Но товарищ Джита был просто негодный трус, который думал только о собственной безопасности, а не о том, чтобы помочь другому. Он заполз за скалу и не обращал внимания на знаки Джита.
   -- Какой негодяй! -- вскричал майор. -- Как можно дойти до такой низости, чтобы оставлять в явной опасности товарища и не сделать никакой попытки спасти его!
   -- Я думаю, что если бы Джиту удалось спастись, у него явилось бы желание подстрелить подлого труса. Охотники на львов уверяют, что лев так и ушел бы, не причинив вреда Джиту, если бы он выдержал еще некоторое время. Он сам все время был в страхе, что человек что-нибудь сделает ему. Но Джит, возмущенный поведением товарища и потеряв терпение, выхватил охотничий нож, который буры всегда носят с собой, и изо всех сил вонзил его в грудь льва. Удар был смертельный, потому что был направлен ловкой и верной рукой смелого человека, он не спас жизни Джиту. Разъяренный лев в смертельной агонии вцепился с неимоверной силой в руку Джита и сорвал с нее мясо когтями, так что кости совершенно обнажились. Наконец, он упал мертвый, и Джит упал вместе с ним. Тут только его товарищ, который видел все происшедшее из своего убежища, решился подползти к месту борьбы. Он отнес истекающего кровью товарища в ближайшее жилище. Медицинская помощь была оказана тотчас же, но все-таки через три дня Джит умер. Я знаю еще много примеров, когда лев, имея в своей власти человека, ничего не делал ему, если тот не выказывал страха или не пытался убить его. Но думаю, что я привел уже достаточно доказательств его отношения вообще к человеку, а также и того, что во взгляде человека есть что-то, от чего робеет и смущается лев и всякое другое животное.
   -- Я тоже знаю примеры, подтверждающие, что животные не выносят взгляда человека, -- сказал майор. -- Один из наших офицеров в Индии забрался однажды в джунгли, чтобы проехать в британский лагерь более коротким путем. Совершенно неожиданно он встретил бенгальского тигра. Встреча была очевидно неожиданна для обоих, и оба как бы приросли к месту, смотря друг на друга. У офицера не было никакого оружия, кроме сабли, которая, конечно, не могла служить защитой против такого опасного врага. Но офицер был человек несокрушимого мужества и слышал, что даже тигра можно смутить, если пристально смотреть ему в глаза. И вот он устремил глаза -- свое единственное оружие -- на тигра. Конечно, он предпочел бы иметь ружье, но его не было. Как бы то ни было, через несколько минут, в продолжение которых тигр готовился к прыжку, он вдруг начал обнаруживать признаки какого-то смущения и нерешительности. Затем он отклонился в сторону и пытался заползти за спину офицера. Этого, конечно, офицер не мог позволить и все время неотступно следил глазами за зверем. Тигр бросился в чащу и старался обойти врага и броситься на него с другой стороны. Но наш офицер был настороже и наконец так донял тигра своим неотступным взглядом, что тот собрался наутек. Офицер, конечно, тоже не стал терять времени, поспешил ретироваться и остановился только в лагере.
   -- Ваш рассказ, майор, тоже подтверждает общеизвестный факт, что животное не может выносить человеческого взгляда.
   -- А как вы думаете, ведь укротители львов, наверное, пользуются этим могуществом человеческого взгляда?
   -- Я не сомневаюсь, что они пользуются и этим, но думаю, что у них есть и другие средства, увеличивающие инстинктивный страх животных перед ними. Я несколько раз наблюдал за укротителями в зверинце и постоянно видел, что они не спускают глаз с животного, когда приказывают ему.
   -- Я тоже замечал это. Но о каких же других средствах вы говорите?
   -- Я не могу указывать на них положительно, но только предполагаю. Наиболее причиняет животному боль и неприятное ощущение удар в морду. Некоторые из животных, как например тюлень, тотчас же умирают от него. Без сомнения, сильная боль парализует на время волю животного и заставляет его бояться повторения того же. Мне кажется, что повторение такого удара лишает животное его мужества, и оно теряется. Но повторяю, это только мое личное мнение, основанное на некоторых наблюдениях.
   -- А вы не думаете, что на животное можно влиять добротой и кротостью?
   -- Да. Мне кажется, почти на каждое животное можно влиять добротой и в каждом можно вызвать чувство привязанности, за исключением разве некоторых. И эти исключения, мне кажется, зависят только от страха животного к человеку. Если бы удалось преодолеть этот страх, можно было бы приручить всякое животное. Конечно, есть животные, у которых нет никаких качеств, подходящих для приручения их. Думал ли кто-нибудь, например, о том, чтобы приручить скорпиона?
   -- Есть еще одно животное, которое, даже взятое детенышем, не поддается никаким попыткам приручить его -- это серый медведь из Северной Америки.
   -- Я тоже слышал это, -- сказал Суинтон. -- По крайней мере, до сих пор все попытки были бесплодны. Это одно из самых нелюбезных животных, и я, пожалуй, согласился бы лучше встретить десять львов, чем одного такого медведя, если верить всему, что о нем рассказывают. Однако там костры совсем гаснут. Кто на карауле?
   Майор встал и пошел посмотреть, кто из готтентотов должен быть на карауле. Он нашел караульщика спящим. После нескольких энергичных толчков тот наконец проснулся.
   -- Вы должны быть караульным?
   -- Да, господин, -- ответил Толстый Адам, тараща и протирая глаза.
   -- Вы так хорошо исполняете свою обязанность, что не получите табаку при очередной раздаче.
   -- Господа все не спят, потому я хотел уснуть пока немного, -- оправдывался Адам, поднимаясь на ноги.
   -- Смотрите хорошенько за кострами, -- приказал майор, направляясь к своему фургону.
  

ГЛАВА XXI

Встреча с бушменами. Стадо буйволов. Чудесное спасение. Сваневельд в опасности. Беседа. История.

   Надеясь догнать стадо буйволов, путешественники встали на другой день очень рано. Они были приятно удивлены, найдя вдоволь воды в реке и услыша фырканье и плеск воды, указывающие на присутствие гиппопотамов в широких бухтах. Последнее особенно обрадовало готтентотов, которые давно уж скучали о любимом ими мясе гиппопотамов.
   В этот же день караван встретился с небольшой партией бушменов. Сначала они боялись, и только две или три женщины решились подойти поближе и получили в подарок табаку, после чего подошли и все остальные.
   Узнав от Омра и готтентотов, что караван будет охотиться, бушмены последовали за ними, надеясь получить мяса.
   Все бушмены были очень маленького роста, особенно женщины, бывшие не выше четырех футов. Лица у них были бы симпатичные, у некоторых даже очень красивые, если бы они не были испорчены слоями жира и грязи. Запах от них был до такой степени неприятен, что путешественники старались держаться на расстоянии.
   -- Правда ли, что львы и другие животные предпочитают мясо черного человека мясу белого, вследствие его аромата? -- спросил Александр Суинтона. -- Или это шутка?
   -- Я думаю, что в этом есть доля правды, -- заметил майор. -- Говорят, что бенгальский тигр всегда отдает предпочтение местному уроженцу перед европейцем.
   -- Нужно сказать, что всем этим зверям вообще приходится чаще лакомиться мясом чернокожих, чем мясом белых людей, потому они, может быть, и привыкли больше к первому, чем к последнему. Но и запах несомненно играет тут большую роль. Запах, который разносится на большое расстояние от готтентотских и бушменских поселений, вероятно, издали привлекает диких зверей. Он должен быть приятен для них так же, как приятен для нас запах бифштекса, когда мы голодны.
   -- Рассказывают даже, что львы выбирают чернокожего, если имеют возможность выбора между им и белыми, -- сказал Александр.
   -- И это верно. Я знаю даже такие факты. Однажды я путешествовал с голландцем-фермером в фургоне, сопровождаемом готтентотами. На ночь мы распрягли быков и легли спать на песке. Нас было пять человек -- фермер, я, два готтентота и одна готтентотка. Последняя была очень толстая и от жары, конечно, вспотела. Ночью пришел лев и из всех нас унес только женщину. По его следам мы увидали утром, что он прошел мимо фермера и меня.
   -- Женщина погибла?
   -- Ночь была так темна, что мы ничего не видели. На отчаянные крики женщины мы, конечно, проснулись, схватились за ружья, но было уж поздно. Другой случай кончился менее печально. Один готтентот спал ночью в кафтане из овечьей шкуры и уткнувшись лицом в землю, как они обыкновенно спят. Лев схватил его за кафтан и потащил. По дороге готтентот ловко выскользнул из кафтана и оставил его льву.
   -- Не думаю, чтобы лев остался доволен таким лакомым кусочком, как этот кафтан, -- сказал майор. -- А знаете, не пора ли распрягать? Ведь мы прошли уж не менее двадцати верст. А в этих лесах мы найдем, вероятно, немало дичи.
   -- Да, пожалуй, тут найдутся и слоны, и буйволы. Нужно осмотреть следы на тропинке, которая ведет к реке. Они, вероятно, ходили туда пить.
   -- Мне кажется, тот холмик будет прекрасным местом для нашего лагеря, -- сказал майор. -- На нем достаточно тени от мимоз, и, вместе с тем, нам не нужно будет углубляться в лес.
   -- Прекрасно. Вы ведь у нас квартирмейстер, вам и решать.
   Майор приказал Бремену распорядиться расстановкой фургонов, как обыкновенно, и повернуть скот к траве.
   Когда лагерь был устроен, путешественники сели на лошадей, дождавшись возвращения Сваневельда, который ушел на разведки. Он сказал, что отовсюду по направлению к реке видны следы слонов, буйволов и львов.
   Ввиду охоты на таких крупных зверей были спущены все собаки. Путешественники углубились в лес в сопровождении бушменов и всех готтентотов, за исключением караульщиков скота. Бремен, Сваневельд и Омра были также на лошадях, остальные шли пешком. Путешественники ехали медленно и осторожно, впереди всех по опушке леса.
   -- Приходилось вам когда-нибудь охотиться на буйволов, майор? -- спросил Суинтон.
   -- Да, -- в Индии, -- ответил майор. -- И отчаянные же они там!
   -- Я хотел предупредить вас, что и здесь они такие же. И потому, Александр, вы как новичок должны быть особенно осторожны. Прежде всего нужно иметь ввиду, что свинцовые пули слишком малы и мягки для их толстой шкуры, и они почти никогда не пробивают череп буйвола. Всего лучше стрелять под плечо передней лапы.
   -- Но ведь в наших пулях есть олово, -- сказал Александр.
   -- Я знаю, -- возразил Суинтон. -- Но буйволы очень опасные животные, особенно, если вы встретите его одного. Безопаснее нападать на стадо. Впрочем, теперь уже не время совещаться. Скажу только, что вы должны быть очень осторожны и ни в каком случае не приближаться к раненому буйволу, если он даже упал на колени. Но вот идет Бремен с новостями.
   Готтентот сообщил, что с другой стороны холма находится большое стадо буйволов, и предложил обойти их кругом и погнать к реке. Предложение было принято, и, проехав около версты, охотники заняли удобную позицию. Спустили собак, и пешие готтентоты окружили стадо, чтобы криками гнать его к реке. Стадо собралось вокруг громадного буйвола впереди и двинулось через лес к реке, преследуемое собаками и охотниками как пешими, так и верховыми. Через четверть часа все стадо буйволов нашло себе убежище в небольшом озерце, окруженном кустарниками и отделенном от реки узкой песчаной косой.
   Майор, Свеневельд и двое других готтентотов подъехали к реке, которую могли переехать в случае нападения буйволов. Другие остались ждать сигнала, который майор должен был дать выстрелом. Как только раздался выстрел, Александр, Суинтон и остальные охотники двинулись к берегу реки. Они вошли в нее, и кустарники скрыли их из вида. Они слышали, как животные ломились через кустарники, но не видели их. После бесплодных попыток выбраться, чтобы увидать что-нибудь, Суинтон сказал:
   -- Знаете, Александр, будет лучше, если мы вернемся. Здесь мы ничего не сделаем и, кроме того, рискуем попасть под выстрел наших же товарищей, которые нас не видят. Пусть собаки, готтентоты и бушмены гонят буйволов на берег, а мы поедем за ними.
   Только что он кончил говорить, как послышался сильный шум в кустарнике.
   -- Смотрите, берегитесь! -- вскричал он.
   В ту же минуту кусты раздвинулись, и громадный гиппопотам ринулся оттуда в воду, опрокидывая по пути Александра с лошадью и увлекая их за собой в глубину. Хотя место не было особенно глубокое, но все-таки всадник и лошадь с трудом выбрались на поверхность, цепляясь за ближайшие кусты. Александр почти задыхался от усилий выбраться из-под лошади. Бремен и Суинтон бросились к нему на помощь.
   -- Мое ружье! -- вскричал Александр. -- Оно упало в воду.
   -- Мы уже не найдем его. Выбирайтесь скорее на берег, ведь вы теперь беззащитны.
   Александр последовал совету Суинтона, и скоро все трое были на берегу. Ружье, конечно, погибло. Александр послал Омра в лагерь за другим и тут только как будто пришел в себя.
   -- Экая скотина! -- воскликнул он. -- Или тут было все-таки глубоко, или он прыгнул мне прямо на голову, но ведь я с трудом мог подняться.
   -- Да вы еще счастливо спаслись, -- сказал Суинтон. -- А лошадь ваша не ранена?
   -- Вероятно да, хотя снаружи ничего не видать. Он ведь придавил ее всей своей тяжестью.
   Между тем с противоположного берега, где были майор и Свеневельд, раздалось несколько выстрелов, и готтентоты указали на рога и головы буйволов, мелькнувшие над кустами. Омра привез ружье Александру, и Бремен предложил чтобы готтентоты, бушмены и собаки рассыпались по кустам и попробовали выгнать оттуда буйволов. Опасности в этом не было, так как животным оставался один путь -- в реку.
   -- А может быть, они тоже наткнутся на моего гиппопотама? -- смеясь сказал Александр.
   -- Лучше уж не говорите о нем, сэр, -- сказал Бремен, идя к готтентотам, чтобы сделать распоряжения.
   Готтентоты и бушмены, в сопровождении собак, бросились в кусты, и скоро лай и крики выгнали нескольких буйволов. Вслед затем раздались выстрелы. Наконец один из буйволов показался на берегу, где стояли Суинтон и Александр. Суинтон выстрелил, животное упало на колени. После выстрелил Александр. Буйвол свалился мертвый. Бушмены подбежали к трупу и уж вытащили ножи, чтобы резать мясо, как из кустов показался второй буйвол. Он подцепил на рога одного из бушменов и отбросил его на несколько аршин в сторону. Бушмен упал позади буйвола, который оглядывался, не видя своего врага. Остальные буйволы разбежались, а Бремен выстрелил из-за кустов. Буйвол грохнулся рядом с товарищем. Через несколько минут бушмен выглянул из-за кустов; он был слегка ушиблен и ранен рогами животного.
   Охота становилась жаркой. Крики готтентотов, лай собак и мычанье буйволов, которых гнали через кустарники, действовали возбуждающим образом. По совету Суинтона, охотники заняли положение на возвышенности, где лошади могли иметь надежную опору под ногами в случае нападения буйволов.
   Как только они поднялись, их глазам представилась картина на противоположном берегу, которая привела их в ужас. Лошадь майора скакала галопом, его же не было видно. Затем, под громадным деревом, видно было Сваневельда в сидячем положении с прижатыми к груди руками, как будто тяжело раненного. Лошадь его лежала рядом с ним, а впереди стоял огромный буйвол. Кровь лила ручьем из ноздрей животного, и было ясно видно, как зверь качался от слабости и потери крови. Наконец он грохнулся на землю.
   -- Боюсь, что там случилось большое несчастье! -- вскричал Суинтон. -- Где может быть майор и два готтентота, которые были с ним? Сваневельд ранен, и лошадь его убита, это ясно. Бросим-ка лучше этих буйволов, пусть бегут, куда знают, и поспешим к ним.
   -- Вон майор, -- сказал Александр, -- и готтентоты тут же. Они не ранены, видите их? Они на деревьях. Слава Богу!
   Затем они увидали, как майор слез с дерева и побежал к Сваневельду, а готтентоты погнались за его лошадью. Вскоре после этого Сваневельд с помощью майора поднялся на ноги и, взяв ружье, тихо пошел.
   -- Верно, не особенно тяжело ранен, -- сказал Александр. -- Слава Богу! Но сюда несется все стадо, Суинтон.
   -- Пусть себе идет, товарищ, -- возразил Суинтон. -- Мы достаточно поохотились на буйволов сегодня.
   Стадо выскочило напролом из кустарников в пятидесяти шагах от места, где они стояли. С поднятыми хвостами, с наставленными рогами и с яростным и испуганным мычаньем мчались буйволы, с треском ломая кусты и разбрасывая жидкую грязь копытами. Скоро они скрылись в лесу.
   -- Счастливое избавление, -- сказал Суинтон. -- Я думаю, что майор удовлетворен теперь охотой на буйволов.
   -- Я во всяком случае, -- возразил Александр, -- я иззяб и чувствую себя скверно. А бушмен довольно легко отделался.
   -- Да. Но ваша лошадь совсем больна, Александр, она едва дышит. Вы лучше бы сошли с нее.
   Александр слез с лошади и распустил подпругу. Бремен предложил свою лошадь Александру, а его взял под уздцы и осмотрел.
   -- У нее сломаны два ребра, если не больше, -- сказал он.
   -- Бедняга! Не удивительно после такой тяжести, которая на нее обрушилась. Ведите ее потихоньку, Бремен. А вот и майор! Теперь мы узнаем, что там случилось. Тут же и Сваневельд и двое других. Ну, майор, расскажите нам ваши приключения. Вы напугали нас изрядно.
   -- Не более того, вероятно, чем был напуган я сам, -- возразил майор. -- Мы все спаслись каким-то чудом, уверяю вас, а лошадь Сваневельда погибла.
   -- Сваневельд ранен?
   -- Нет. И это тоже чудо. Рога буйвола изорвали на нем одежду и скользнули по телу, не ранив его. Но едем скорее к каравану. Нужно чего-нибудь выпить, отдохнуть, а потом заняться рассказами. У меня пересохло в горле, и язык прилипает к небу.
   Когда все приехали в лагерь и слезли с лошадей, майор напился воды и начал свой рассказ.
   -- Мы сделали несколько выстрелов с берега, потому что видели намерение буйволов перейти через реку. Двоих мы убили и не заметили, что в это время громадный буйвол вышел из кустов и набросился на Сваневельда. Прежде, чем тот успел повернуть лошадь и ускакать, рога буйвола вонзились в грудь несчастного животного. Лошадь упала, смяв под себя Сваневельда. Разъяренный буйвол, вытащив рога из лошади, снова нацелился на Сваневельда. Но тот успел увернуться, и рога только задели его, как я уже говорил. Я выстрелил и ранил буйвола. Он устремился на меня, и я повернул лошадь. Но от испуга она поскакала так быстро и так внезапно, что я потерял стремя, и седло перевернулось. Я чувствовал, что сползаю под брюхо лошади, и потому, когда она скакала под деревом, я изловчился, ухватился за ветку и отпустил ее. Едва успел я забраться повыше на дерево, как буйвол был уже под ним, и ноги мои коснулись его спины. Видя, что лошадь ускакала и меня на ней нет, буйвол с ревом вернулся назад, разыскивая меня. В это же время он увидал Сваневельда, который освободился из-под убитой лошади и сидел под деревом, очевидно ушибленный или раненый, хотя несерьезно, что потом и оказалось. Буйвол тотчас же повернулся к нему и, вероятно, убил бы его, если бы не Клоэт, который выстрелил в это время с дерева и смертельно ранил буйвола. Он вдруг остановился, не дойдя нескольких аршин до Сваневельда. Дальше идти он уж не мог и скоро свалился мертвый.
   -- Мы сами были свидетелями конца происшествия, майор. Теперь я расскажу вам, что случилось с нами. Мы тоже пережили немалую опасность.
   Суинтон рассказал все, что произошло на этом берегу реки, и майор заметил:
   -- Говорите, что хотите о львах, но я скорее соглашусь иметь дело с десятью львами, чем охотиться на одного буйвола. Я наохотился сегодня на всю жизнь.
   -- Очень рад это слышать от вас, -- сказал Суинтон. -- Вы теперь сами убедились, что буйвол самое бешеное и опасное животное. Трудность охоты за ними делает ее, конечно, еще более азартной. Я видел охоту за буйволами, много слышал о ней, так что могу сказать, что мы сегодня были очень счастливы, отделавшись потерей одной лошади и тяжелой раной другой. Вообще наша охота удачна, мы все-таки вернулись с хорошей добычей, и мы можем теперь подкрепиться свежим мясом.
   -- Я не могу сейчас есть, -- сказал Александр. -- Я очень устал и думаю соснуть часа два.
   -- У меня тоже нет аппетита, -- сказал майор, -- и я последую вашему примеру.
   -- Прекрасно. Тогда мы встретимся за ужином, а пока я посмотрю, что делается со Сваневельдом. А где у нас Омра?
   -- Я видел, он шел куда-то с Бигум, -- ответил майор, -- но куда, не знаю.
   -- А, это я сказал ему, чтобы он вырыл бушменских корней, -- сказал Александр. -- Они вареные так же вкусны, как картофель. Он взял с собой обезьяну, чтобы скорее найти их.
   Майор и Александр спали до ужина, пока Магомед не разбудил их. Сон освежил обоих, и они чувствовали, что аппетит снова вернулся к ним. Жареное мясо буйволов с бушменскими корнями заслужило всеобщее одобрение, и было заявлено, что оно ничем не уступает обыкновенному бифштексу с жареным картофелем. После ужина Александр попросил Суинтона рассказать, что он слышал об охоте на буйволов, когда был на Капе. -- Сам я участвовал в охоте на буйволов только два раза, но могу рассказать вам, что приходилось слышать об этой охоте и о характере животного, которым вам удалось сегодня познакомиться довольно близко. Я говорил уже, что встреча с одним буйволом опаснее встречи с целым стадом. В период размножения самый сильный самец в стаде прогоняет всех других самцов, как это делают и слоны. И эти одиночные самцы особенно опасны, так как они не ждут нападения, а сами нападают на человека. Они скрываются обыкновенно в засаде и нападают врасплох, что особенно затрудняет защиту. Они так смелы, что не боятся даже льва. Буры рассказывали мне, как буйвол убил их товарища. Он забодал его и затоптал копытами, затем не оставлял его тела более четырех часов, беспрестанно возвращаясь к нему и топтал его то копытами, то коленями. Всю кожу он содрал с него своим грубым языком, одним словом, не оставил истерзанного трупа, пока не утолил вполне жажду мести.
   -- Какое злобное животное!
   -- Я припоминаю еще один подобный рассказ, слышанный от фермера-бура, участвовавшего в охоте на буйволов. Стадо расположилось на болотистом месте с несколькими мимозами. Чтобы выстрелы достигли животных, охотники должны были проехать часть болота, что было опасно для лошадей. Оставив их под присмотром двоих готтентотов, они пошли пешком, думая в случае нападения буйвола бежать болотом. По их мнению, оно должно было выдержать тяжесть человека, но наверное не выдержало бы тяжести лошади и тем более буйвола. Приблизившись незаметно к стаду, они выстрелили из-за кустов и первым же залпом повалили трех самых жирных буйволов. Один из них, очевидно предводитель стада, был только тяжело ранен и яростно ревел, упав на колени. Думая, что животное умирает, один из стоящих впереди охотников раздвинул кусты и стал заряжать ружье, чтобы прикончить его. Но едва разъяренный зверь увидал приближающегося человека, он встал на дыбы и бросился на него. Охотник бросил ружье и побежал к болоту, но животное было так близко к нему, что он не надеялся спастись от него таким путем, потому внезапно свернул в заросли и стал карабкаться на ближайшую мимозу. Но буйвол со страшным ревом, который раздавался на громадное расстояние, как громовые раскаты, захватил несчастного охотника рогами и подбросил его с такой силой, что тот перевернулся несколько раз в воздухе и застрял в ветвях дерева. Буйвол, продолжая реветь, ходил вокруг дерева, смотря на висевшего на нем человека, пока не обессилел от потери крови и не упал снова на колени. Другой охотник добил его выстрелом, но товарища своего нашел уже мертвым.
   -- Я не сомневаюсь, что такая же участь ожидала меня или Сваневельда, если бы зверю удалось захватить нас, -- сказал майор. -- Мне не приходилось видеть ни у одного животного такого дьявольски злобного выражения в глазах, как у этого буйвола. Лев в сравнении с буйволом, все равно, что честный и благородный человек в сравнении с грабителем и убийцей.
   -- Однако, майор, вы так горячо нападаете на буйвола, -- смеясь, сказал Суинтон, -- и забываете, что сами были зачинщиком ссоры.
   -- Совершенно верно, и больше, кажется, никогда не буду.
   -- А я не желаю больше попадаться на дороге гиппопотаму, уверяю вас, -- сказал Александр. -- Мне никогда еще не приходилось встречаться с такими невежливыми особами.
   Во время этой беседы готтентоты и бушмены не оставались праздными у другого костра. Они жарили и ели, ели и жарили, и снова ели до тех пор, пока едва дышали от переполненных желудков. Бушмены, которые утром выглядели такими тощими, как будто не ели целый месяц, теперь сразу точно распухли, так что с трудом передвигались с места на место. Тот из них, который был подброшен буйволом, подошел к костру начальников каравана и попросил немного табаку.
   -- Надо им всем дать, -- сказал Александр, -- пусть насладятся до конца. Видали ли вы когда-нибудь, чтобы так раздулся живот у человека? Я удивляюсь, как он не лопнет.
   -- Это у них обыкновенное дело. Они могут голодать по несколько дней и потом сразу отъесться. Только такой случай, как сегодня, для них, конечно, редкость. Они занесут сегодняшний день как праздник в свой календарь, если он у них есть. И я уверен, что в будущем при обозначении времени какого-нибудь события в их жизни они будут говорить: "Это случилось до или после того, как белые люди убивали буйволов".
   -- Как они живут вообще?
   -- Да так, питаются чем попало. Когда есть корни -- корнями, во время полета саранчи -- саранчой, затем ящерицами, жуками и проч. Случается им добывать кое-какую дичь, но это нечасто. Они лежат в засаде, дожидаясь ее, потом ранят ее отравленною стрелою, а когда она убегает, выслеживают ее по следам. Затем они вырезывают место, где попала отравленная стрела, а все остальное едят. Они роют капканы для гиппопотамов и носорогов и, случается, ловят их. Они отравляют даже воду в источниках, чтобы воспользоваться умершим от яда животным. Но все эти способы питания очень непостоянны и ненадежны, так что они часто голодают.
   -- Вы считаете, Суинтон, что бушмены от этого недостатка питания мельчают и вырождаются?
   -- Без сомнения. Продолжительные голодания и лишения из поколения в поколение несомненно довели это племя до такого состояния, в каком вы его теперь видите.
   -- Но они очень общительны и приветливы. Я ожидал встретить неисправимых дикарей.
   -- Этих бушменов называют ручными. Они живут недалеко от колоний и привыкли не бояться европейцев. Если фермеры обращаются с ними хорошо, они пасут их скот и оказывают им разные мелкие услуги, получая вместо платы немного табаку. Хорошие отношения внушили им доверие вообще к белым. Но мы, вероятно, еще встретимся с другими бушменами, которые очень дики и злы. От тех можно ожидать разных неприятностей. Они будут пытаться угнать наш скот, будут из засады подкарауливать наш караван, чтобы что-нибудь стащить. И вообще мы будем чувствовать себя в их владениях прежде, чем увидим их самих.
   -- Каким же образом?
   -- А вот по каким-нибудь их проделкам. Пора, однако, и на отдых. Завтра воскресенье, успеем наговориться.
   -- И я иду, -- сказал Александр. -- Доброй ночи вам обоим.
  

ГЛАВА XXII

Невыносимая жара. Богослужение. Неожиданная помеха. Разговоры о ядовитых пресмыкающихся. Убитая ящерица. Сообщения Суинтона.

   По заведенному обычаю караван не продолжал путешествия в воскресенье. С утра лошадей, быков и овец пустили пастись на лугу. Несчастная лошадь Александра так страдала, что для облегчения ей пришлось выпустить много крови.
   Бушмены оставались при караване и, вероятно, не намеревались уходить, пока рассчитывали на еду. От четырех убитых накануне буйволов и лошади Сваневельда нашли только чисто обглоданные кости. Очевидно здесь происходило пиршество гиен и других животных, вой и рев которых не умолкал в продолжение всей ночи. Но большая часть мяса буйволов была срезана накануне и висела громадными кусками на деревьях вблизи каравана. Запаса должно было хватить не только на сегодня, но и на завтра. Готтентоты и бушмены с самого раннего утра начали жарить и есть.
   Солнце пекло невыносимо. Александр и майор, которые все еще чувствовали страшную усталость после вчерашних приключений, тотчас же после завтрака ушли снова спать в свои фургоны. Суинтон не мешал им спать до вечера, полагая, что будет лучше совершить обычное воскресное богослужение после ужина, когда будет свежее. С этим все были согласны и после раннего ужина собрали всех готтентотов, хотя они и не вполне охотно оставляли места у костров, говоря, что бушмены съедят без них все мясо.
   Возражений этих не приняли во внимание, и чтение молитв было начато в присутствии всего каравана. Огонь от костров освещал весь лагерь, и готтентоты с сокрушением оглядывались на бушменов, которые, вполне оправдывая их предсказание, торопились воспользоваться их отсутствием и с жадностью уничтожали кусок за куском мясо буйволов.
   Никогда еще, может быть, не было собрания, внимание которого было так разделено, и члены которого с таким нетерпением ждали окончания. В конце концов беспокойство готтентотов как будто передалось быкам, привязанным вокруг фургонов. Костры начали угасать за недостатком хвороста, но никто из готтентотов не двигался с места. Вероятно, они надеялись, что Суинтон скорее перестанет читать, если будет темно. Но они не знали, что Суинтон читал тексты и заповеди наизусть. Наконец, Александр и майор повторили заключительные слова. Майор, сидевший лицом к фургонам, давно уж замечал беспокойство быков, но дожидался окончания служения, чтобы сказать об этом. Бигум тоже в страхе прижималась к нему. Едва кончил Суинтон чтение, и майор раскрыл рот, чтобы что-то сказать, как раздался страшный рев, подобный громовому раскату, и темная масса промелькнула мимо их глаз.
   Жалобное мычанье быков ответило на рев, а лев проскочил через потухающий костер, разметывая уголья ногами и неся на плечах одного из них. Началось всеобщее смятение, мычанье и блеянье скота смешивалось с воплями готтентотов, метавшихся во все стороны. Многие схватились за ружья, но было уж поздно -- лев исчез из виду. По осмотре оказалось, что лев схватил быка, ближайшего к сидящим у костра. Костры погасли почти все, за исключением того, где жарилось мясо буйволов. Ремни, которыми были привязаны быки, трещали и рвались, как нитки, и многие быки разбежались в смертельном страхе. Лев так быстро проскочил мимо сидящих у костра, как будто бык был не тяжелее пера. Он перескочил через двоих готтентотов, которые лежали и выли, точно тяжелораненые; но оказалось, что они получили только легкие ожоги горячими угольями костра. Бушмены опомнились первые и, оставив мясо и взяв луки и маленькие отравленные стрелы, побежали вдогонку за львом. Бремен и еще один или два готтентота хотели присоединиться к ним, но путешественники не пустили их. Приблизительно через час бушмены вернулись и сообщили через Омра и Бремена, что им удалось настигнуть льва в версте расстояния от каравана. Он пировал над добычей, и бушмены из засады всадили в него множество отравленных стрел. Он страшно ревел, но продолжал доедать несчастного быка.
   -- Лев завтра умрет, -- сказал Омра, -- и бушмены найдут его.
   -- Да, редко, вероятно, бывало, чтобы богослужение прерывалось подобным образом, -- сказал Александр после того как порядок в караване был восстановлен, и костры ярко пылали.
   -- Очень может быть, -- возразил Суинтон, -- но этот случай доказал еще больше, насколько нужна нам молитва в этой стране, среди окружающих нас опасностей. Лев мог так же легко захватить любого из нас, как он захватил быка, и какая ужасная смерть грозила каждому из нас.
   -- Да, это была действительно страшная проповедь после молитвы, -- сказал майор. -- Я не желал бы услышать повторения ее. Но я должен сказать, что это произошло уже второй раз по нашей собственной ошибке. Второй раз лев уносит у нас быка из круга, вследствие того что плохо поддерживаются костры. Это, конечно, небрежность готтентотов, но мы должны лучше смотреть за ними.
   -- Следует, в конце концов, наказать их за небрежность лишением табаку на неделю, -- сказал Суинтон. -- Они всегда плохо поддерживают костры, надеясь на нас. Завтра мы обсудим этот вопрос как следует, а теперь пора спать.
   Утром Омра пришел к майору, когда быки не были еще запряжены, и сказал, что бушмены нашли льва, который еще жив, но умирает. Он унес остатки быка еще на полверсты, где и лежит теперь, почти не двигаясь.
   Получив это известие, путешественники сели на лошадей и поехали в сопровождении бушменов взглянуть на умирающего зверя. Слабое рычанье, совсем не похожее на вчерашний рев, доносилось из кустов, в которых он лежал. Он был уже в агонии, не двигался ни одним членом и не открывал глаз. Несколько маленьких бушменских стрел торчали еще в его шкуре не глубже как на полдюйма. Но сильный яд быстро распространялся по всему организму, и скоро лев вытянулся и издох.
   На обратном пути к каравану Александр сказал, обращаясь к товарищам:
   -- Однако бушмены, несмотря на их внешнюю невзрачность и малый рост, могут быть очень опасными врагами. Одна их маленькая стрелка стоит любого огнестрельного оружия. Из чего состоит яд, который они употребляют?
   -- Из змеиного яда, смешанного с соком молочайника. Эту смесь кипятят до тех пор, пока она не превратится в клей, тогда в него опускают кончики стрел и дают высохнуть.
   -- Разве яд змеи действует, когда отделен от ее организма?
   -- Да, и довольно долго. Я помню рассказ об одном человеке в Америке, которому гремучая змея укусила ногу через сапог. Человек этот умер, и вскоре после него умерли один за другим двое его сыновей. Потом оказалось, что оба они надевали сапоги отца. В прокушенном сапоге остался зуб змеи, в котором сохранился яд, причинивший смерть троим человекам.
   -- Здешние змеи так же ядовиты, как гремучие змеи в Америке?
   -- Некоторые из них так же ядовиты, другие безвредны. Особенно страшна кобра -- только не та, которая носит это же название в Индии. Она очень велика, обыкновенно пять футов длины, но бывает и шести, и семи. Эта змея, говорят, бросается на всадника и ударяет так сильно, что сбивает его с лошади. Ее укус всегда смертелен, я никогда не слыхал, чтобы человек излечивался после него. Затем очень опасна так называемая ехидна. Это очень тяжелое и неповоротливое животное, непропорционально широкое. Ехидна не может отпрыгнуть, если на нее напасть спереди, но она сама нападает сзади незаметным образом и кусает человека. Так же опасно наступить на нее. Укус ее тоже смертелен. Особенно опасна встреча с горными ехиднами -- они очень малы, так что часто их не замечают, пока не чувствуют боль от укуса.
   -- И это все ядовитые змеи, другие не опасны?
   -- Нет. У меня есть еще некоторые образцы, но я еще не делал опытов с ними. Это так называемые брызгающие змеи. Они около трех футов длиной, и укус их хотя и ядовит, но не смертелен. У этой змеи есть особенность, от которой происходит ее название. Защищаясь от нападения, она брызжет свой яд в лицо человека, и если он попадает в глаза, наступает немедленная слепота. Во время нашего путешествия я собрал много разных видов змей. Некоторые ядовиты, но не в такой степени, как те три, о которых я говорил. Хорошо, что змеи редко нападают самостоятельно, они кусаются только из самозащиты, или когда их разозлят. Обладая таким страшным и могучим средством, как яды, они могли бы причинять очень много вреда. Нужно заметить, что готтентоты, убив змею, всегда отрезают ей голову и зарывают ее в землю, чтобы кто-нибудь не наступил на нее. Они убеждены, что яд змеи действует после ее смерти и не в продолжение известного срока, а всегда.
   -- Ваш рассказ о жале гремучей змеи в сапоге подтверждает это.
   -- Пожалуй. Но все-таки удивительно, что при таком громадном количестве змей, как здесь, бывает сравнительно мало смертельных случаев от них. Я спрашивал в Моравианской миссии, где водится особенно много ядовитых змей, много ли народу погибло от их укусов. Миссионеры говорили, что за семь лет они потеряли из восьмисот готтентотов всего двоих, умерших от укуса ядовитых змей. В других местах указывали еще меньше подобных случаев.
   -- Водятся ли в этих частях Африки удавы?
   -- Не там, где мы теперь находимся, а на несколько градусов ближе к северу. Мне не приходилось встречать удава.
   -- Южно-американские индейцы употребляют тоже очень сильный яд для убивания животных. Вы не знаете, Суинтон, откуда они его добывают? Имеет он что-нибудь общее с бушменским ядом?
   -- Я хорошо знаю этот яд. Его вывез из Америки м-р Уотортон. Вы, вероятно, читали его книгу? Этот яд называется вурали и добывается из особого рода ползучего винограда, растущего в Америке. Индейцы прибавляют к этому экстракту змеиный яд. Действие этой смеси всегда смертельно.
   -- Вы видели опыты с вурали?
   -- Да, я сам делал опыт. В бытность мою в Италии я познакомился с м-ром Уотортоном, и он дал мне и моим товарищам всего две крупинки величиною с горчичное зерно. Мы сделали опыт над молодым мулом, сделав надрез в плече и опустив яд под кожу. Животное умерло минут через шесть или семь. М-р Уотортон говорил, что действие яда должно быть мгновенно, но качество его изменилось вследствие того, что он долго лежал.
   -- Но вурали действует, кажется, исключительно на нервы? -- спросил майор.
   -- Только на нервы. И, несмотря на его страшное действие, если немедленно принять меры, которые употребляются для возвращения к жизни утонувших или задохнувшихся, отравленного можно оживить. Наш мул был возвращен к жизни, благодаря употреблению этих средств. Но змеиный яд действует на кровь, и потому всегда смертелен.
   -- Но существуют же какие-нибудь противоядия?
   -- Да. И природа так мудро устроила, что противоядие находят там же, где водятся змеи. Это -- растение сенега [Polygala Senega. (Прим. перев.)]. Если его употребить тотчас же, то действие яда уничтожается. Известно также, что ихневмон, укушенный во время борьбы коброй, спешит съесть особого рода траву, чтобы предупредить действие ядовитого укуса.
   -- Я знал одного уроженца Индии, -- сказал майор, -- который за небольшую плату давал себя укусить кобре. После укуса он немедленно глотал в большом количестве растение, употребляемое ихневмоном, и растирал им ранку. Насколько мне удалось проследить, обмана тут не было.
   -- Я полагаю, что это вполне возможно. Если растение помогает ихневмону, почему же оно не поможет человеку? Я не сомневаюсь, что свойства многих растений нам еще неизвестны, и из растительного царства взято до сих пор очень мало средств для применения в медицине. Может быть также, что многие средства, известные людям в давние времена, теперь забыты и потеряны.
   -- Да, -- смеясь, сказал Александр, -- когда химия была еще совершенно в младенческом состоянии, мы знали из старинных романов о целительных свойствах бальзама.
   -- Эти свойства, прибавлю, были испытаны потом и признаны действительными. И знание о большинстве таких старинных средств было сосредоточено в руках евреев -- старейшего народа на земле. От поколения в поколение передавали они эти сведения, дошедшие таким образом до наших времен.
   -- Надо полагать, что не только средства целительные были известны в древние времена, но также и разрушительные, т. е. в искусстве отравления древние люди были сильнее наших современников, -- сказал майор.
   -- Во всяком случае они не были знакомы с химией, которая ведет нас в настоящее время ко всевозможным открытиям, -- возразил Суинтон. -- Но смотрите, Александр, на берегу лежат три гиппопотама. У вас не является желания испробовать свое искусство над ними?
   -- Не скажу, -- ответил Александр. -- С меня достаточно гиппопотамов. Кстати, река стала гораздо шире, чем была.
   -- Да, по моим расчетам, нам следует с завтрашнего дня уже изменить направление нашего пути. Мы должны теперь повернуть прямо к Желтой реке. Вероятно, дня два нам придется пробыть без воды и корма для скота, но он настолько оправился и отдохнул, что этот недостаток не будет особенно чувствителен для него. По пути встретится река, которую нам придется перейти около верховья, но воды в ней, вероятно, будет очень мало. И вообще вряд ли мы где-нибудь найдем ее, кроме главной артерии, к которой направляемся.
   -- Я тоже так думал, Суинтон, -- сказал майор, -- когда рассматривал карту, лежа сегодня в своем фургоне. Итак, с завтрашнего дня нам предстоит некоторая перемена, мы будем в пустыне.
   -- Да, за исключением берегов больших рек, мы не увидим нигде зелени в это время года. Но в следующем месяце мы должны будем, наоборот, ожидать больших дождей.
   -- Бушмены, кажется, ушли, -- сказал Александр.
   -- Да, они отстали, вероятно, чтобы доесть льва.
   -- Как могут они есть отравленное мясо?
   -- Они этого не разбирают. Они только вырезывают места около ранок и затем едят все мясо. Так делают они со всеми животными, убитыми их отравленными стрелами. По-видимому, это не приносит им вреда. Вообще, кажется, нет ничего, чего не ели бы бушмены. Прилет саранчи праздник для них.
   -- Не думаю, чтобы саранча была вкусна.
   -- Я никогда не пробовал ее, -- сказал Суинтон, -- но, думаю, что невкусна. Но они не едят ее в том виде, в каком она есть. Они отрывают крылья и ножки, высушивают тело и превращают его в муку.
   -- А как вы думаете, верно ли, что Иоанн Креститель питался саранчой и диким медом, как мы находим в некоторых переводах Священного Писания?
   -- Не знаю, но мне кажется, что это неверно. В стране, где жил Иоанн, есть дерево, которое называется саранчовым деревом и дает большие сладкие бобы, похожие на обыкновенные сладкие рожки, но в фут длиной. Они очень вкусны и питательны. Теперь ими откармливают скот. Я думаю, что в Священном Писании говорится именно об этих бобах или акридах, как называют их многие толкователи и переводчики Священного Писания. Как вы полагаете, не достаточно ли мы прошли для сегодняшнего дня? Мы могли бы здесь остановиться. Намерены вы охотиться, майор? Я вижу вдали каких-то животных.
   -- Я сказал бы нет, -- заметил Александр. -- Если нам предстоит завтра пересекать пустыню, то не следует утомлять лошадей сегодня.
   -- Разумеется. Нет, Суинтон, мы будем сегодня хладнокровны, если даже дичь будет проходить мимо нас.
   -- Да, и будем наблюдать за тем, чтобы горели костры ночью и чтобы были наполнены все бочонки водой, -- сказал Александр. -- И надеюсь, сегодня мы не получим нового урока от льва.
   Караван остановился у подножия холма. Позаботившись о том, чтобы готтентоты наполнили бочонки и запасли достаточно топлива, путешественники сели у костра и поужинали жареной ветчиною и сыром. Готтентоты уничтожили все мясо буйволов и потребовали, чтобы для них была зарезана овца. Требование это было исполнено, но обычную порцию табаку они не получили в наказание за небрежное выполнение обязанностей.
   Пока готтентоты устраивали лагерь, Александр, майор, Суинтон и Омра гуляли по берегу речки. Суинтон, по обыкновению, был занят пополнением своей коллекции. Вдруг Омра приложил к губам палец в знак молчания и остановился. Все тотчас же замолчали и остановились. Омра указал на что-то, лежащее на самом берегу под кустом. Затем он знаком попросил ружье у майора, прицелился и выстрелил. Послышался сильный плеск воды и, пройдя по траве через кусты, путешественники увидели на песке животное, извивающееся в предсмертных судорогах.
   -- Крокодил! -- вскричал майор. -- Вот уж не ожидал встретить его здесь. Их, говорят, очень много в устьях рек у восточных кафров, но о здешних я не слыхал.
   -- В кого вы стреляли? -- спросил Суинтон, подойдя ближе.
   -- Убили крокодила. Боюсь только, что он не годится для еды, -- сказал майор.
   -- Это не крокодил, майор, но это для еды годится, и очень вкусно. Это большая ящерица из породы игуан, которая водится в здешних реках. Это пресмыкающееся, но совершенно безвредное, питающееся растениями и насекомыми. И я вас уверяю, что ящерица очень вкусна, несмотря на свой безобразный вид. Она уже умерла, вытащим ее из воды, и пусть Омра отнесет ее Магомеду. Ящерицу, в которой было четыре фута длины, вытащили за хвост из воды, и Омра отнес ее в лагерь.
   -- Я в самом деле принял ее за маленького крокодила, -- сказал майор, -- но теперь вижу, что ошибся. Какие разнообразные виды ящериц водятся здесь!
   -- Всевозможные, начиная от хамелеона, -- сказал Суинтон. -- Кстати, говорят, есть один вид ящериц очень ядовитых. Я слышал из верных источников, что укусы этих ящериц не только опасны, но и смертельны. В моей коллекции есть образец этой ящерицы. Здесь называют ее геитже.
   -- Странно, в Индии водится маленькая ящерица, которую местные уроженцы называют гекко, и которая, говорят, также очень ядовита. Я думаю, что это один и тот же вид, только здесь несколько иное название. Мне не приходилось видеть отравления от укуса этой ящерицы, но я знаю, что однажды целый отряд сипаев[Сипаи -- солдаты из туземцев в Индии.] сбежал из своих квартир от этой ящерицы. Они услыхали ее крик в соломе на крыше. Говорят, она неожиданно сваливается с крыши на людей и кусает их.
   -- Весьма возможно, что это один и тот же вид. И, вероятно, слухи о ее ядовитости основаны на фактах.
   -- А ведь вот, если приехать в Лондон и рассказать о ядовитой ящерице, так, пожалуй, и не поверят.
   -- Многие и не поверят. Люди мало сведущие, конечно, не поверят. Факт несомненный, что от полной доверчивости, от готовности верить решительно всему, люди перешли в настоящее время к полному скептицизму. В пятнадцатом столетии, во времена Марка Поло, сэра Джона Мандевиля и других, когда путешественников было вообще немного, они могли говорить что угодно, и им все верили. В последнее время путешественникам не верят совершенно. Ле-Вальян и Брюс, путешествовавшие по Северной и Южной Америке, были объявлены лгунами, когда опубликовали отчет о том, что видели во время путешествия. А между тем впоследствии, когда его удалось проверить, все до мельчайших подробностей оказалось правильно. Чем образованнее человек, тем менее решителен он в своем отрицании, потому что отличает возможное от невозможного.
   -- Каким образом?
   -- А вот, например, если кто-нибудь мне скажет, что он видел сирену с телом женщины и с чешуйчатым хвостом рыбы, я не поверю ему. Почему? А потому что это не согласуется с законом природы. Не может существовать животное, состоящее из двух таких несоответствующих друг другу частей, как верхняя часть высшего теплокровного млекопитающего и нижняя -- низшего хладнокровного животного. Такое соединение невозможно. Но несомненно есть многие животные, может быть, неизвестные европейцам, в рассказы о существовании которых они не верят. Так, многие баснословные и сказочные животные происходят от подобных им животных, несомненно существующих и в настоящее время. Даже рассказы о драконе, которые всегда считают несомненными выдумками, основаны на существовании особой летающей ящерицы, которая водится в северной Африке и напоминает маленького дракона.
   -- Так вы думаете, Суинтон, что следует верить безусловно всему, что рассказывают путешественники?
   -- О, не вполне, конечно, но нельзя отбрасывать все их описания и рассказы только потому, что не видели этого собственными глазами. Самым блестящим примером такого недоверия является отношение к аэролитам и метеорическим камням, которые падают на землю из межзвездного пространства. Около столетия тому назад рассказы о них считались несомненными выдумками. Когда во Франции услыхали о падении такого камня на землю, была снаряжена ученая экспедиция на место падения камня для исследования его. Там рассказывали о шуме воздуха и движении темного тела, которое упало с такой силой, что врезалось в землю и было некоторое время горячее, потом начало постепенно остывать. Ученые объявили тогда, что ничего подобного не могло быть, и только через большой промежуток времени было признано наукой это явление природы. Теперь же это всем известно, и ни один образованный человек не выразит в этом сомнение. Но и в настоящее время многое в природе остается еще вполне таинственным и неразгаданным, оправдывающим слова бессмертного Шекспира: "На свете есть много, друг Горацио, чего не снилось нашим мудрецам".
  

ГЛАВА XXIII

Меткий выстрел. Недостаток воды. Неприятное приключение с Омpa. Суп из черепахи. Страдания. Конец страданий. Земной рай.

   Ночь прошла спокойно. Утром быки были запряжены, и караван отправился, изменив направление к северу. Предстояло пройти более шестидесяти верст пустыней, потому весь скот и лошади были выпущены на два часа на пастбище и к воде, чтобы могли хорошенько напиться и наесться перед утомительным путем. Не успели путешественники отъехать и трех миль от реки, как ландшафт начал уже меняться. На всем расстоянии, какое только можно было окинуть взглядом, не было видно ни травы, ни деревьев, земля была покрыта большими камнями и желтым малорослым кустарником. Там и сям мелькали небольшими группами разные животные, преимущественно антилопы. Затем по дороге встретилось шесть или семь страусов, одного из которых майор уложил метким выстрелом. Остальные разбежались с такой быстротой, что за ними не могла бы угнаться самая быстроногая лошадь.
   -- Хороший выстрел, майор, -- сказал Александр.
   -- Да, -- подтвердил Суинтон. -- Только теперь надо быть осторожнее, раненые страусы очень опасны. Вероятно, здесь есть гнездо. Пусть Бремен добьет птицу; он знает, как это сделать. Это самец, а убежали самки.
   -- Сколько яиц! -- вскричал Александр. -- Должно быть, у них общее гнездо?
   -- Да, -- возразил Суинтон. -- Все яйца, которые лежат в гнезде, с точками наверху, приготовлены для высиживания. Здесь их двадцать шесть, да посмотрите еще, сколько лежит вокруг гнезда. Эти для питания птенцов, когда они выведутся. Но мы избавим страусов от этого беспокойства. Бремен возьмет для нас эти яйца, вероятно, они еще свежие.
   -- Какая красивая птица, -- сказал майор. -- И какие прекрасные перья. Надо сказать Бремену, чтобы он ощипал ее, прежде чем оставлять здесь. Такие перья ценятся на Капе.
   Готтентоты взяли яйца, Бремен снял шкуру с убитого страуса, и путешественники отправились дальше.
   -- У самца страуса, -- сказал Суинтон, -- бывает обыкновенно от трех до семи самок, и все они кладут яйца в одно гнездо. Он высиживает яйца так же, как и они, и сменяет их обыкновенно по ночам. В это время он защищает яйца от нападения гиен и других животных.
   -- Неужели же страус может сражаться и защищаться?
   -- Может даже убивать своих врагов. У страуса два могущественных оружия -- его крылья, которыми он, как известно, часто перешибает ноги охотнику, и ноги, ударом которых он может убить и человека, и животное. Я сам был свидетелем смерти одного бушмена от того, что страус ударил его ногой в грудь. Он разорвал ему грудь и живот, так что вывалились внутренности.
   -- Никогда не поверил бы этому, -- заметил Александр.
   -- Бушмены при помощи шкурок убитых страусов охотятся на живых, а также и на куаг, гну и других животных, которые в дружбе с этими птицами. Они надевают шкурки на себя, надевают голову на одну руку, а в другую берут стрелы и, подражая походке страуса, обманывают животных, так что те подпускают их к себе.
   -- Интересно бы посмотреть на такую охоту, -- сказал майор.
   -- Вы поразились бы этим искусным подражаниям, как был поражен я. Бушмены обмазывают при этом ноги белой глиной. Во всяком случае, и при таких условиях охота на страуса небезопасна. Охотники очень часто получают серьезные раны.
   -- Берегитесь! -- вскричал майор. -- Здесь лев. Какая у него громадная черная грива. Что скажете, Суинтон? Здесь он ведь дома.
   Суинтон посмотрел на льва, пересекающего дорогу шагах в трехстах от них. Он шел, уткнув морду в землю.
   -- Я скажу -- пусть себе идет, и хорошо будет, если он нас не заметит. Я дам вам совет, который сам получил от одного старого намана. Он говорил мне: "Если вы видите льва, идущего куда-нибудь среди дня, знайте, что он голоден и очень зол. Никогда не нападайте на него, потому что такая борьба почти всегда кончается смертью человека". Конечно, майор, если вы чувствуете необходимость охоты на этого льва или если у вас две головы на плечах, вы нападете на него, но я предупреждаю вас, что исход должен быть роковой.
   -- Во всяком случае, дорогой Суинтон, я не хочу рисковать своей жизнью или подвергать опасности жизнь товарищей, потому пропущу спокойно его величество. Будем надеяться, что он скоро добудет себе обед.
   Караван присоединился к путешественникам, и они продолжали путь. Окрестности становились все пустыннее и пустыннее, скоро не было видно кругом ни одного животного. Уже целый день скот шел без всякой пищи. На ночь быков оставили привязанными к фургонам, так как пастись все равно было негде. Топлива также негде было достать, так что костров не было, и половина готтентотов должна была провести всю ночь на страже с ружьями наготове, хотя Суинтон сказал, что трудно ожидать появления львов или других диких зверей, так как поблизости нет ни воды, ни добычи. И, действительно, в продолжение всей ночи ни разу не было слышно криков гиены или шакалов.
   На рассвете быки были снова впряжены, и караван отправился в путь в надежде к ночи прийти к Желтой реке. Быков впрягали попеременно, чтобы давать им больше отдыха. К полудню жара становилась невыносимой, и лошади, переносившие жажду тяжелее быков, сделались очень беспокойны. После двух-трех часов пути по дороге показалось несколько низеньких деревьев. Бигум, которая также сидела без воды, побежала к деревьям в сопровождении Омра. От деревьев они направились в другую сторону к нескольким голым утесам. Караван также подошел к деревьям, которые росли на берегу реки Александрии, совершенно пересохшей. Вдруг Бигум показалась на дороге. Она бежала к каравану с жалобным визгом и со всеми признаками страха. По обыкновению, она бросилась к майору и уцепилась за него дрожащими лапками.
   -- Где мальчик? -- спросил Бремен.
   -- Что-то случилось, -- сказал Суинтон. -- Берите ружья и идите все туда.
   Все готтентоты и путешественники с ружьями поспешили к утесам, где Бигум и Омра искали воды. Там они были встречены целым стадом павианов, которые с криком встали в угрожающие позы, как бы приготовляясь броситься с утеса на приближающихся людей.
   -- Что теперь делать? -- сказал майор. -- Стрелять? Но, может быть, за ними Омра?
   -- Здесь его не видать. Сражаться с нами обезьяны побоятся, потому что нас много. Прицелимся в них и дадим залп.
   -- Хорошо. Я намечаю себе почтенного старца, который стоит впереди и, по-видимому, играет роль предводителя, -- сказал майор. -- Готово? Стреляйте. Обезьяны были убиты либо ранены, и все стадо разбежалось со страшным криком и визгом. Раненые старались поспеть за здоровыми. Разогнав обезьян, все разбрелись по утесам искать Омра. Только Бигум осталась, боясь двинуться с места. Достигнув вершины утеса, где были обезьяны, все услыхали откуда-то снизу голос Омра, но никто не видал его.
   -- Он здесь, сэр, -- сказал наконец Сваневельд, указывая куда-то вниз.
   Идя по направлению, откуда слышались крики мальчика, путешественники подошли к узкой расщелине скалы, около двадцати футов глубиной. Омра не было видно, но со дна ущелья слышались его крики. Щель была так узка, что никто из людей не мог пролезть туда. Суинтон послал одного из готтентотов за ремнями и веревками.
   Бремен спросил, между тем, мальчика, не ранен ли он, и получил отрицательный ответ. Когда веревка была принесена и спущена в ущелье, Омра уцепился за нее, и готтентоты вытащили его. Он показался в довольно жалком виде -- волосы его были растрепаны и местами вырваны клочьями, рубашка висела лохмотьями, и тело во многих местах было исцарапано, но серьезных поранений нигде не было. Он рассказал на своем языке готтентотам, что Бигум и он пришли к ущелью и заметили на дне его воду. Бигум спустилась вниз, и Омра хотел последовать за ней, когда появилось целое стадо обезьян, стремившихся к тому же ущелью. Бигум выскочила и убежала, но он не мог увернуться от напавших на него обезьян. Он залез в щель и спускался все ниже и ниже, в то время, как павианы рвали его за волосы и за одежду, стараясь удержать. Но в глубину ущелья ни один из них не полез, что и спасло мальчика. Выслушав рассказ Омра и убедившись, что он действительно не получил серьезных ран, путешественники вернулись к тому месту, где были убиты обезьяны. Две из тяжело раненных уже умерли, но старый павиан, в которого стрелял майор, был жив, хотя раны его были очень тяжелые. Нога его была перебита, и рука прострелена в двух местах. Прежней ярости несчастного создания как не бывало. Обезьяна, видимо, слабела от потери крови и сидела, вся съежившись и опустившись, на краю скалы. По временам она слегка поднимала раненую ногу и смотрела на нее, затем поднимала здоровой рукой больную и жалобно-вопросительно смотрела на окружавших ее людей. Она как бы спрашивала: "Зачем вы сделали это?"
   -- Несчастное животное, -- сказал Александр. -- Как все ее движения напоминают человека. Мне тяжело смотреть на нее.
   -- Совершенно верно, -- сказал майор, -- но если бы она не была ранена, то могла бы разорвать вас на куски.
   -- И все-таки теперь она возбуждает жалость, -- возразил Суинтон. -- Мне кажется, лучше ее прикончить, чтобы она перестала страдать.
   Поручив Бремену пристрелить обезьяну, путешественники вернулись к каравану. Идя по берегу реки, они увидали Бигум, которая энергично раскапывала землю на дне высохшего озерца.
   -- Что такое с принцессой? -- спросил Александр.
   -- Я знаю, -- воскликнул Омра, и тотчас же побежал на помощь обезьяне. Покопав немного, он вытащил из земли живую черепаху в фут величиной.
   -- Я слыхал, что черепахи зарываются в грязи на дне пересохших озер и живут там, пока озера не наполняются водой, -- сказал Суинтон.
   -- Они съедобны, Суинтон?
   -- Чрезвычайно вкусны.
   -- Суп из черепахи в пустыне! Это нечто совершенно неожиданное.
   Готтентоты вырыли еще штук шесть черепах и отнесли в караван. Пробовали достать воду со дна ущелья, но при всех стараниях не могли этого сделать.
   -- Долго ли еще придется нам идти по этой пустыне до реки? -- спросил Александр.
   -- Боюсь, что мы не придем раньше как завтра к ночи, -- отвечал Суинтон, -- хотя бы мы шли даже всю ночь, что, я думаю, и придется сделать. Усталым животным легче будет провести одну ночь без отдыха, чем пройти лишний день через пустыню. Остановкой мы только продлим путешествие и утомим их еще больше.
   -- Я боюсь за лошадей, они слишком страдают от недостатка воды.
   -- Ночью нужно будет обтереть их рот пропитанной водой губкой, хотя это и убавит наш запас.
   -- В африканских пустынях вы неизбежно встречаетесь с тремя опасностями, -- сказал Суинтон; -- от дикарей, от хищных зверей и от недостатка воды.
   -- Последняя самая худшая, -- заметил майор. -- Сегодня ночью луна будет светить нам несколько часов.
   -- Да, но если бы даже ее и не было, звезды дают здесь достаточно света, и нам нечего опасаться нападения хищников. Теперь у нас только одна опасность -- недостаток воды. А когда придем к воде, снова увидим наших врагов.
   Солнце клонилось к закату. Несчастные измученные быки брели с высунутыми пересохшими языками. К вечеру впрягли новую смену, и караван шел при свете звезд. Лошадей освежили предложенным Суинтоном средством, но ехать на них все-таки не рисковали, так как они были слишком утомлены. Путешественники шли пешком по песку, с ружьями на плечах и в сопровождении собак, спущенных для предупреждения опасности. Звезды ярко светили, и легкая ночная прохлада несколько освежала даже измученный скот. Глубокая тишина пустыни нарушалась только скрипом колес фургонов да тяжелыми вздохами медленно шагающих быков.
   -- Не знаю, друзья, -- начал майор после того как они прошли около часу в полном молчании, -- не знаю, где были ваши мысли в это время. Что же касается меня, то должен сказать, что некоторое раскаяние забралось мне в душу. Переход этот продолжителен и труден. Вправе ли я был заручиться согласием Уильмота на такой трудный путь для того только, чтобы убить, может быть, одного жирафа?
   -- Я тоже чувствую свою вину перед Уильмотом, -- сказал Суинтон. -- Но, к сожалению, натуралист в своей страсти к исследованиям способен забыть обо всем.
   -- Господа, -- возразил Александр, -- я совершенно не думал о том, о чем думали вы. Вы должны помнить, что мои желания идти этим путем вполне согласовались с вашими. И теперь, несмотря на трудности пути, я не имею ни малейшего желания возвращаться и отступать от намеченного плана путешествия. Ведь каждый из нас понимал, что предпринимаемое нами путешествие должно быть сопряжено со всевозможными трудностями и лишениями, так что они не являются для нас неожиданностью. Если бы мне пришлось идти дальше пешком и даже без обуви, и тогда я не согласился бы вернуться назад. Но если бы вы стали настаивать на возвращении, я пошел бы за вами.
   -- Конечно, дорогой товарищ, я хочу идти вперед, но только боюсь, что навлек на вас опасности, которым вы, может быть, не подверглись бы без меня.
   -- Уж из одной благодарности за то, что вы подверглись опасностям, сопровождая меня по пути, для вас нисколько не интересному, я пошел бы с вами. Но дело в том, что я сопутствую вам с величайшим удовольствием.
   -- Рад слышать это, -- сказал майор, -- потому что чувствую совесть свою облегченной. Как вы думаете, Суинтон, который теперь час?
   -- Около трех. Скоро будет светать. Я надеюсь, что с наступлением дня мы будем чувствовать себя бодрее. Мы шли хорошо и, по моим соображениям, теперь не должно быть далеко до Желтой реки. Со вчерашнего утра мы сделали верст шестьдесят или около того. Если мы не уклонились от нашего пути, скоро наши бедные животные отдохнут.
   Прошел еще один трудный мучительный час, когда Бигум вдруг закричала и выскочила наверх фургона. Быки подняли головы и с раздутыми ноздрями вдыхали воздух. Через некоторое время незапряженные быки оборвали веревки и помчались вперед, сопровождаемые овцами, лошадьми и собаками. Другие быки стали тоже очень беспокойны и старались освободиться от упряжи.
   -- Они почуяли, что близко вода, сэр, -- сказал Бремен. -- Лучше освободить их всех, пусть идут.
   -- Конечно, -- сказал Александр.
   Несчастные животные с таким нетерпением рвались на волю, что их распрягли с величайшим трудом. Освободившись, они помчались с такой же поспешностью, как их товарищи.
   -- Во всяком случае теперь мы будем знать, где их найти, -- сказал смеясь, майор. -- Я вполне понимаю бедных животных и, вероятно, с таким же нетерпением поскакал бы к воде, если бы испытывал такую же жажду, как они. Почти уж рассвело, однако.
   Когда стало совсем светло, все пошли по следам животных и скоро увидали деревья на берегу реки верстах в двух расстояния. При свете дня путешественники заметили, до какой степени изменился весь ландшафт кругом. Уже кругом них видна была трава, а ближе к берегам реки начинался роскошный луг. Развесистые мимозы были видны повсюду, а на небольшом расстоянии от реки начинался громадный строевой лес. Все кругом цвело и зеленело и казалось путешественникам после знойной бесплодной пустыни земным раем. Около берегов реки их приветствовало веселое утреннее щебетание птиц, и встретил скот, уже утоливший жажду и спокойно пасущийся на лугу.
   -- Справедливо псалмопевцы и пророки говорят о красоте струящейся реки, -- сказал Александр. -- Теперь мы особенно чувствуем искренность и красоту их языка. Трудно представить себе, что Священное Писание зарождалось в этих странах.
   -- Если и не совсем здесь, то во всяком случае в восточных странах, близко соприкасающихся с этими, -- сказал Суинтон. -- Но, только пройдя через пустыню, мы почувствовали всю прелесть этого цветущего рая. Мы всегда полностью ощущаем только то, чего временно были лишены. В умеренном климате, где чуть не у каждого дома есть вода, люди никогда не оценят всей важности реки.
   Готтентоты тоже пришли к реке и погнали быков к фургонам, чтобы они свезли их к месту, выбранному для остановки. Между тем путешественники, утомленные ночным переходом через пустыню, легли отдыхать под большой мимозой на берегу реки.
   -- Мы можем провести здесь дня два или больше, -- сказал майор.
   -- Да. Это будет хорошо и для скота, которому необходимо отдохнуть как следует.
   -- Замечаете, как ободраны мимозы на другом берегу реки? -- спросил Суинтон. -- Вероятно, недавно там было целое стадо слонов.
   -- Зачем им обрывать деревья? -- спросил Александр.
   -- Они питаются корнями, которые очень сладки, и уничтожают таким образом громадное количество деревьев.
   -- Значит, у нас будет еще охота на слонов, -- сказал майор.
   -- Да, здесь нам вообще придется немало поохотиться и на разных зверей. Мы теперь в раю хищников, и чем дальше пойдем, тем больше будем их встречать.
   -- Какое разнообразное путешествие, -- заметил Александр. -- Вчера бесплодная пустыня, могильная тишина и ничего живого кругом, сегодня всюду кипит жизнь, и птицы щебечут, не умолкая.
   -- Смотрите, вон уж и гиппопотам появился, чтобы попасть нам на ужин! -- вскричал майор.
   -- Как наслаждаются лошади и овцы, они стараются вознаградить себя за потерянное время. А вот и фургоны приехали.
   -- Ну, так я отправлюсь к исполнению обязанностей, -- сказал майор. -- Я уверен, что сегодня ночью к нам пожалуют львы в гости.
   -- Где есть чем поживиться, туда лев непременно придет, -- сказал Суинтон.
   -- Поэтому нужно особенно позаботиться о кострах, да, кстати, не мешает напомнить Магомеду о черепашьем супе.
   -- Я хотел бы взять ванну перед завтраком, -- сказал Александр, -- только побаиваюсь гиппопотама.
   -- Да, вы не должны все-таки увлекаться и забывать о нем, -- смеясь, подтвердил Суинтон.
   -- Я надеюсь, и вы не откажетесь сопутствовать мне, Суинтон? Не мешает помыться хорошенько в реке.
   -- И очень даже не мешает. Я чувствую, что весь покрыт песком пустыни.
  

ГЛАВА XXIV

Вид страны. Преследование носорогов. План Омра удается. Прыжок льва. Относительно охоты на носорогов. Убитые лоси. Нападение на львицу. Усилие умирающей.

   Первые два дня прошли тихо и спокойно. Лошадям был необходим этот двухдневный отдых, да и сами путешественники ничего не имели против отдыха, так как чувствовали еще сильное утомление. Скот наслаждался прекрасным пастбищем, и до сих пор еще ни один лев не почтил лагеря своим визитом, хотя следы их были видны очень близко. Очевидно, только постоянно пылающие костры препятствовали зверям войти в лагерь. Готтентоты ходили на разведки и рассказывали, что видели множество всякой дичи в долине, верстах в двух отсюда. Было решено отправиться туда, если животные не разбегутся. Сваневельд перебирался на другой берег реки и видел там громадное стадо слонов и следы носорогов. Последние были видны на обоих берегах.
   На третий день утром путешественники поехали в сопровождении готтентотов в долину, о которой те говорили. Они ехали мимо тенистых акаций, усеянных гнездами птиц, а в долине действительно нашли большие стада пестрых гну, куагг и антилоп. Вся долина была покрыта живой, то сдвигающейся, то раздвигающейся массой.
   -- Ну, не великолепно ли это зрелище! -- вскричал майор. -- Одно оно стоит всех затруднений и неприятностей, которые мы пережили. Что сказали бы в Англии, если бы только услышали описание такого зрелища?
   -- Их тут тысяча тысяч, -- сказал Александр. -- Посмотрите, Суинтон, что это за прелестное животное красного цвета?
   -- Их называют красные сассаби, -- отвечал Суинтон. -- Это один из красивейших видов антилоп. Мне хотелось бы иметь самку и самца из этого вида.
   -- Смотрите, -- вскричал майор, -- там целая стая страусов! Не знаешь с кого начать! Во всяком случае, мы достаточно налюбовались этой картиной, пора нарушить ее порядок.
   Они подскакали ближе к животным, и скоро началась работа ружей. Готтентоты стреляли с разных сторон, так что животные в страшном смятении разбежались по всем направлениям. Через несколько минут прежняя картина сменилась сплошными облаками пыли, за которыми нельзя было ничего различить. Охотники стреляли в бегущих животных, готтентоты преследовали их и добивали раненых. Наконец лошади выбились из сил от бешеной скачки, преследования были прекращены, и животные исчезли из виду.
   -- Не правда ли, Александр, это была охота? -- с восхищением сказал майор.
   -- Да. Такой я еще не видал.
   -- А тут были три интересных экземпляра, которых вы не заметили, -- сказал Суинтон. -- Да в них и трудно было бы попасть, они были далеко. В другой раз надо постараться не упустить их.
   -- Какие же это экземпляры?
   -- Эланды, самые крупные из породы антилоп. Чрезвычайно вкусное мясо. Это громадное животное, с головой антилопы и с телом быка. У него превосходные совершенно прямые рога и, конечно, небезопасные.
   Бегают они быстро, но двигаться много неспособны, потому что очень жирны и громоздки.
   -- Завтра мы их посмотрим, -- сказал майор. -- Смотрите, как кружатся вокруг нас ястребы. Знают, что ночью им будет хорошая пожива.
   -- Да, тут им останутся не одни кости, а и мяса достаточно, потому что нам некуда девать все эти трупы. Тут провизии на месяц. Но какое здесь разнообразие в животном мире!
   -- Да, здесь особенно много скапливается всяких животных, потому что эта страна соприкасается с безводной и бесплодной пустыней. Дальше мы встретим еще большее разнообразие, особенно по размеру. Наряду со страусом мы увидим самую мелкую птицу пищуху. Рядом со слоном, весящим более 4000 фунтов, можно видеть черную мышку, весом не больше четверти унции. Я уверен, что здесь водится не менее тридцати разновидностей антилоп, от самых крупных до самых мелких. Мы видели ланей и, может быть, увидим антилопу пигмей, не выше шести дюймов. Что же касается слонов, носорогов и гиппопотамов, то в них у нас не будет недостатка во все время путешествия.
   Как бы в подтверждение слов Суинтона, Бремен пришел сообщить, что в кустах, окружающих акации на берегу реки, засел носорог. Майор и Александр тотчас же изъявили желание завладеть им. Суинтон советовал им быть осторожнее и узнать хорошенько место, где скрывается животное. Они поскакали к кустарникам и, по совету Бремена, послали за собаками. Майор сказал Бремену, чтобы он взял лошадь Омра. Через несколько времени они остановились шагах в двухстах от кустарников; здесь же расположились готтентоты, которым было запрещено стрелять до распоряжения. Спустили собак, чтобы выгнать животное.
   Суинтон посоветовал сойти с лошадей и спрятаться в кустах, чтобы выгнанное животное не видало охотников. Позвали Омра, чтобы оставить на него лошадей, но его не оказалось поблизости. Тогда лошадей поручили одному из готтентотов с тем, чтобы он увел их в безопасное место.
   -- Носорог видит на очень ограниченное пространство, -- заметил Суинтон. -- От него нетрудно скрыться при его первом нападении, но при втором он уже лучше присматривается и скорее находит своего врага. Вот Бремен уж спустил собак. Цельтесь в плечо зверю.
   Собаки лаяли на кусты не больше минуты, когда оттуда выскочила испуганная самка носорога и набросилась на них. Несколько выстрелов готтентотов, засевших в разных направлениях, пропали зря. Животное бросалось во все стороны и взрывало землю рогами и копытами, ища врагов. Наконец оно заметило готтентота, высунувшегося из-за кустов. Носорог бросился на него и в ту же минуту упал на колени, пораженный выстрелом Александра. Несмотря на предупреждение Суинтона, готтентоты выскочили из кустов и окружили носорога. Он тотчас же снова встал на ноги и с яростью ринулся на Сваневельда, который едва успел увернуться. Выстрел майора прикончил животное, и все побежали к нему, когда раздался громкий крик Омра с берега. Оглянувшись по направлению крика, охотники увидали самца носорога, о присутствии которого никто не подозревал. Все попрятались снова по кустам. Некоторые из готтентотов с перепуга побросали ружья. Выстрел Суинтона остановил носорога, который, не видя никого, яростно рыл землю ногами. В ту же минуту, ко всеобщему изумлению и ужасу, на площадке показался Омра и стал махать своим красным платком, чтобы привлечь внимание разъяренного животного. Как только мальчик с красным платком мелькнул в глазах носорога, он ринулся на него.
   -- Мальчик погиб! -- вскричал Суинтон.
   Но не успели еще слова сорваться с его губ, как, к еще большему изумлению всех, носорог исчез, а Омра огласил площадку радостными восклицаниями, прыгая на месте. Дело было в том, что, когда Омра скрылся от охотников, он прошел к реке. По дороге он заметил глубокий капкан, прикрытый хворостом и приготовленный бушменами для поимки зверей. Легко перейдя через хворост, он стал по другую сторону капкана и решил заманить туда носорога. Разозленный мелькающим перец глазами красным платком, носорог бросился на мальчика и провалился в яму. Все собрались у ямы и увидали носорога, полузакрытого хворостом и палками. Майор выстрелом положил конец его ярости и мучениям.
   -- Никогда в жизни я не был так потрясен, как несколько минут назад, -- сказал Александр. -- Я был уверен, что Омра сошел с ума и хочет, чтобы носорог убил его.
   -- Мне казалось, что не может быть и речи о его спасении, -- сказал Суинтон. -- Оказывается, мы еще мало знаем его. У него был чудный план. Здесь мы видим, как при помощи человеческого разума можно осилить самое страшное животное. Носорог может уничтожить слона, на льва он обращает столько же внимания, сколько на какую-нибудь кошку. Это действительно самое могущественное из всех животных. Он не боится никакого врага, даже человека, если разозлен или ранен. И здесь он побежден хитростью этой маленькой обезьянки-бушмена. Вы удовлетворены, майор?
   -- Да, я вполне доволен сегодняшней охотой. Пусть готтентоты захватят, сколько возможно, убитых животных. Вы позаботились о своих образцах, Суинтон?
   -- Да, Бремен знает, какие животные мне нужны, и пошел уже отобрать их. Омра, беги и скажи, чтобы нам привели лошадей.
   -- Скажите, Суинтон, могут птицы и животные говорить или нет? -- спросил майор. -- Я спрашиваю это, потому что видел громадные гнезда дубоносов. Ведь это же настоящие города с сотнями домов. Эти птицы также разумны, как бобры, муравьи, пчелы и тому подобные виды насекомых и животных. Может быть они имеют какой-нибудь способ для обмена мыслями?
   -- Без сомнения, все животные понимают друг друга, -- сказал Суинтон. -- Но я уверен, что только человек обладает способностью речи. У животных есть инстинкт, но нет разума. У некоторых животных, стоящих ближе к человеку, развивается даже способность соображения, но оно касается большей частью только их потребностей.
   -- У нас будет прекрасный ужин сегодня, -- сказал Александр. -- На выбор несколько сортов мяса.
   -- Только до ужина еще надо распорядиться, чтобы эти канальи готтентоты не забыли приготовить топливо на костры. Если они начнут есть, так про все забудут.
   -- Совершенно верно. Пусть они сделают это до начала пиршества. Позови Бремена, Омра.
   Отдав необходимые распоряжения, друзья поужинали, и затем Александр попросил Суинтона рассказать что-нибудь о носорогах.
   -- Опасные это животные, -- сказал Суинтон. -- Я сам был свидетелем смерти одного здешнего жителя от носорога. Но только прежде я расскажу вам историю, которую рассказал мне один намана про льва. Я вспомнил замечание майора относительно способа, посредством которого животные обмениваются мыслями друг с другом. Во время моего путешествия в стране намана я обратил однажды внимание на одно место, испещренное следами львиных лап. Когда я стал рассматривать их, начальник намана сказал, что, очевидно, здесь упражнялся лев в прыганье. На мою просьбу объяснить, что это значит, он сказал, что, если льву не удалось допрыгнуть до намеченного животного, он идет вторично на то же место и делает прыжки для упражнения. Потом начальник рассказал мне один случай, свидетелем которого он был сам. Однажды он был около крутого холма, из которого выдавался кверху голый утес, футов десять или одиннадцать высоты. Около утеса прыгало стадо зебр. В это же время около холма бродил лев, намереваясь полакомиться одним из животных. Он нацелился на самца, который стоял ниже всех, и прыгнул. Прыжок был неудачен, самец отскочил и побежал вверх, помахивая хвостом. Стадо поднялось на недосягаемую для льва высоту, а он снова прыгнул на пустую уже скалу и так прыгал до тех пор, пока не допрыгнул до того места, где стояла прежде зебра. В это время пришли еще два льва, и первый заревел, как бы желая рассказать им что-то. Некоторое время они ревели поочередно, точно разговаривая, причем первый лев обвел товарищей несколько раз вокруг скалы. Затем он опять сделал прыжок на скалу. "Очевидно, -- прибавил начальник, -- они все время разговаривали между собой, но я не понял о чем, хотя разговор и был достаточно громкий".
   -- Да уж наверное они не шептали, -- смеясь сказал майор. -- Спасибо за историю, Суинтон, а теперь расскажите нам о носорогах.
   -- Я охотился однажды с одним грикуа, по имени Гендрик. Кроме нас было еще два или три охотника. Мы ранили прыгуна и, преследуя его, напали на большую черную самку носорога, лежащую в кустах.
   -- А есть носороги разного цвета?
   -- Да, есть белые носороги, крупнее черных, но не такие опасные. Но все они тупые и злые. Итак, продолжаю. Гендрик подполз из-за кустов, выстрелил и ранил носорога в переднюю ногу. Носорог поднялся и бросился на нас. Мы все бежали, но один отстал, и животное стало уже нагонять его, но он ловко вывернулся почти из-под рог и отбежал в сторону. Носорог пробежал мимо него, и мы все остались позади. Не теряя времени, мы забрались на ближайшее дерево. Остановившись и не видя своего врага, носорог, прихрамывая, ходил кругом дерева и обнюхивал воздух, стараясь узнать, где мы. Наконец одному из охотников надоело сидеть на дереве, и он предложил нам выстрелить в носорога. "Стреляй, если хочешь, сказал ему Гендрик, только все ружья лежат на земле под деревом". Не долго думая, охотник слез с дерева, достал ружье, подошел к носорогу и, выстрелив, тяжело ранил его в челюсть. Оглушенное животное рухнуло на землю. Думая, что оно теперь убито, мы слезли с дерева и собрались вокруг него. Охотник гордился тем, что убил носорога и хотел уж начать распоряжаться его телом, как тот зашевелился и начал подниматься. Гендрик закричал, чтобы мы бежали изо всех сил, и первый подал пример. Носорог встал и бросился с яростным ревом на человека, который стрелял в него.
   Несчастный, видя, что ему не убежать от разъяренного врага, хотел прибегнуть к тому же маневру, благодаря которому только что спасся его товарищ. Он остановился прямо перед носорогом и хотел внезапно отскочить в сторону, чтобы тот пробежал мимо. Но носорог не попался во второй раз. Он зацепил охотника рогом за левое бедро и отрезал ему ногу, как топором, подбросив его высоко в воздух. Когда несчастный упал на землю, он снова бросился на него, распорол ему горло, грудь и живот и снова подбросил в воздух, затем сам грохнулся на землю. Гендрик осторожно приблизился к нему и, заметив, что он еще шевелился, выстрелил и на этот раз добил его окончательно.
   -- Этакая живучая скотина, -- сказал майор, -- не всякой пулей прошибешь его.
   -- Да, большею частью пуля сплющивается о многие части его тела. Но, кстати, я вспомнил один случай, как трусливая гиена справилась с носорогом.
   -- В самом деле?
   -- Да, терпение и настойчивость помогли гиене. Носорогу трудно поворачиваться назад, потому гиена и напала на него сзади. Она прокусывала ему заднюю ногу выше связки, пока не перекусила все мускулы. Обессилевшее животное упало на землю, тогда она пожрала его заживо, перегрызая понемногу ноги. Но пока носорог потерял силы и упал, она должна была пройти несколько верст по его кровавому следу. А теперь, если вы думаете, господа, начать завтра охоту с рассветом, то пора идти спать. Доброй ночи.
   На рассвете следующего утра, наскоро позавтракав, Александр и майор отправились снова в долину. Суинтон остался препарировать образцы. Когда охотники приехали к долине, над ней расстилался густой туман; пришлось сделать остановку и спуститься только через некоторое время, когда туман рассеялся. В долине, как и накануне, паслось множество разнообразных животных. Но так как главной целью сегодняшней охоты были сернобыки, то надо было высмотреть их среди движущейся массы животных. Охотники стояли некоторое время на возвышенном месте и пристально смотрели вниз. Наконец Омра, зрение которого было острее даже, чем у готтентотов, указал на три сернобыка в противоположном конце долины, под акацией. Тотчас же пришпорили лошадей и поскакали по указанному направлению, разгоняя по пути стада гну, куагг и антилоп. Земля задрожала под топотом многочисленных копыт, как будто ехала громадная кавалерия. Но намеченные животные оставались спокойны, пока охотники не подскакали к ним шагов на триста. Тогда сернобыки, несмотря на свою тяжесть и неповоротливость, пустились в галоп и быстро удалились на порядочное расстояние. Но такая скачка не могла продолжаться долго, и майор с Александром скоро были возле бедных запыхавшихся животных. Их гладкая шерсть приняла сначала голубоватый оттенок, а потом сделалась совершенно белой от пены. Они сбились вместе и стояли неподвижно, тяжело дыша и пугливо озираясь, пока выстрелы не уложили их. Охотники слезли с лошадей и подошли к добыче.
   -- Какое красивое животное! -- воскликнул Александр.
   -- А они действительно очень велики, -- сказал майор. -- Посмотрите на этот чудный умирающий взор, разве он не говорит?
   -- Да, молит о сострадании.
   -- А ведь эти три зверя весят столько же, как полсотни антилоп, и мясо их, как вы говорите, очень вкусно.
   -- Ну, что же мы предпримем дальше?
   -- Пустим вперед лошадей и посмотрим, не набредем ли еще на какую-нибудь дичь.
   -- Я вижу вдали две или три антилопы, не похожие на тех, которых мы встречали. Как только придут готтентоты и займутся сернобыками, мы поедем туда.
   -- А вы не думаете, что Суинтону понадобится шкура одного из этих животных?
   -- Думаю, что нет. Они слишком громоздки. Он говорил, что мы еще много встретим их на пути. Кроме того, он не хотел обременять фургоны, пока мы не оставим Желтую реку и не направимся домой. Теперь, Бремен и Омра, отправляйтесь с нами.
   Майор и Александр повернули лошадей и направились к холму, на вершине которого, среди кустарников, бродили животные, похожие на антилоп. Бремен сказал, что он тоже не знает, что это за животные, и майор горел нетерпением сделать сюрприз Суинтону. Остановившись шагах в двухстах от кустов, майор слез с лошади, передав ее Омра, и пошел пешком. Он благополучно прошел через кустарники, не напугав животных, и скрылся из глаз ожидавших его внизу. Не прошло, однако, и пяти минут, как они увидали его поспешно идущим назад.
   -- Что случилось? -- спросил Александр.
   -- А то случилось, что я еще и теперь не могу прийти в себя от волнения. Я шаг за шагом приближался к антилопам и хотел уже стрелять, когда услыхал треск в двух-трех шагах от себя. Я посмотрел в ту сторону и увидал хвост льва, который на мое счастье был занят антилопами и не замечал меня. Конечно, я не замедлил возвратиться вспять, что вы и видели.
   -- Что же нам теперь делать?
   -- Подождите немного, я соберусь с силами. А потом я думаю ударить на льва. Здесь нет Суинтона, чтобы рассуждать об осторожности, а поохотиться на льва я уж давно собираюсь.
   -- От всего сердца согласен с вами, -- сказал Александр. -- Бремен, мы хотим напасть на льва.
   -- В таком случае, сэр, нам лучше будет держаться обычая, принятого на Капе. Повернем лошадей задом к льву, и пусть Омра держит их, пока мы атакуем льва. Стрелять, мне кажется, должен сначала один, чтобы иметь два выстрела в запасе.
   -- Вы правы, Бремен, -- сказал Александр. -- Пусть майор первый испробует свое ружье, а мы подождем.
   С немалым трудом удалось, наконец, повернуть испуганных лошадей, пока майор выследил снова место, где лежала львица. Животное нацелилось на антилоп и собиралось сделать прыжок. Майор выстрелил, и львица вскочила со страшным ревом, а антилопы разбежались с быстротою ветра. В ответ на рев львицы послышалось глухое рычание с другой стороны кустарников, и тотчас же оттуда выскочил лев и остановился под небольшой мимозой, стоящей не более как на четверть версты от места засады охотников.
   -- Какое великолепное животное! -- вскричал Александр. -- Посмотрите-ка, грива-то почти волочится по земле и совершенно черная.
   -- Мы должны овладеть им! -- вскричал майор, вскакивая на лошадь.
   Александр, Бремен и Омра последовали его примеру и поскакали ко льву, который стоял под мимозой и как будто с гордой небрежностью смотрел на противников. Видно было, однако, что приближение их неприятно ему, или он был недоволен своею позициею, так как, чем ближе они подъезжали, тем больше он отступал назад. Наконец он остановился на вершине каменистого холма, по бокам которого росли густые колючие кусты терновника.
   Охотники слезли с лошадей и приблизились к кустарникам, затем майор выстрелил. Пуля ударилась в камень возле льва, который ответил грозным рычаньем. Майор взял ружье у Омра, снова выстрелил, и снова пуля попала в камень у ног животного. Лев затряс гривой и снова заревел. По его сверкающим глазам и нетерпеливо махающему хвосту видно было, что он готовится к нападению.
   -- Зарядите снова ружья, -- сказал Александр, -- а затем предоставьте мне выстрел, майор.
   Как только были заряжены ружья майора, Александр прицелился и выстрелил. Пуля перебила переднюю ногу льва, который поднялся с громовым ревом и прыгнул по направлению к охотникам.
   -- Теперь смелее! -- крикнул майор, давая запасное ружье Александру.
   Кусты трещали под натиском разъяренного зверя, подходившего все ближе и ближе. Охотники приготовились к встрече. Наконец лев выскочил из кустов, с поднятым хвостом, разметавшейся гривой и блиставшими яростью и местью глазами. Он приблизился к заду одной из лошадей, которая взвилась на дыбы, и отпрянул в сторону, отбросив на некоторое расстояние Омра. Сломанная нога льва подвернулась, и он упал. Только что он стал подниматься, готовясь ко второму прыжку, как выстрел Бремена попал ему в спину. С новым ревом он собирался прыгнуть на целившегося в него майора, но не мог поднять задних ног, так как пуля Бремена пронизала его спинной хребет и парализовала конечности. После нескольких тщетных усилий он упал на землю, и майор прострелил ему голову. Животное еще раза два пыталось подняться и скребло землю когтями здоровой ноги, но скоро вытянулось и издохло.
   -- Я рад, что это кончилось, Александр, -- сказал майор, -- здесь было больше волнения, чем удовольствия.
   -- Надо сознаться, что временами мне становилось жутко, -- сказал Александр. -- Какой громадный зверь! Я никогда не видал такой великолепной шкуры.
   -- Она ваша по праву, -- сказал майор.
   -- Нет, потому что вы сделали выстрел, прикончивший льва.
   -- Так, но если бы вы не переломили ему ногу, он мог бы прикончить кого-нибудь из нас прежде, чем мы прикончили бы его. Нет, нет, шкура ваша. Однако, лошади разбежались, и мы не можем послать за готтентотами. Надо еще освободить из кустарников Омра.
   -- Люди поймают лошадей и приведут их, будьте покойны, господа, -- сказал Бремен.
   -- А знаете, майор, когда я получил шкуру льва, то мне захотелось получить также шкуру львицы. Мы хорошо кончили бы день, если бы соединили супругов.
   -- Что же, я не прочь.
   -- Только надо подождать, господа, пока приведут лошадей, -- сказал Бремен. -- Трех ружей слишком мало для нападения на льва. Очень опасная охота.
   -- Бремен прав, Александр, нам не следует рисковать второй раз. Будьте покойны, если бы у льва не была переломлена нога, мы не отделались бы так легко. Посидим здесь, пока не придут готтентоты.
   Готтентоты, действительно, увидев бегущих лошадей, догадались, что случилось что-нибудь особенное, поймали их и привели по следам охотников. Они немало дивились смелости, с какой трое человек решились напасть на льва и даже одолели его. Предстоящая охота на львицу очень обрадовала их. Спустив собак, охотники отправились на прежнее место, где майор стрелял в львицу. Но в кустарниках львицы не оказалось, очевидно, она ушла куда-нибудь в другое место. Сваневельд, опытный охотник на львов, выразил мнение, что ее надо искать поблизости от того места, где был убит лев. Пошли по тому направлению и нашли ее в зарослях около мимозы, куда отступил в первый раз лев. Испытанный уже способ с лошадьми пришлось оставить, так как животные были так напуганы, что никакими силами не было возможности повернуть их. Пришлось положиться на себя и на помощь готтентотов. Охотники окружили заросли и пустили в них собак, возвращавшихся оттуда одна за другой с жалобным видом и поджатым хвостом. Готтентоты выстрелили в кусты наудачу, и в ответ на залп оттуда раздался рев. Но львица все-таки не показывалась еще с полчаса.
   Наконец, Сваневельд заметил ее по другую сторону зарослей. Он выстрелил и, должно быть, удачно, потому что львица заревела и выскочила с видимым намерением скрыться от противников. Грянул новый залп, и один выстрел ранил ее, вероятно, тяжело, так как она упала на землю, потом поползла к кустам и скрылась.
   -- На этот раз она получила серьезный удар, -- сказал майор.
   -- Да, сэр, -- подтвердил Бремен. -- Этот выстрел был для нее смертелен. Но она еще не умерла и может доставить нам много хлопот.
   Они поспешно направились к кустам с собаками. Львица продолжала реветь и оставалась на прежнем месте, очевидно, тяжело раненная. Александр и майор берегли выстрелы, приближаясь осторожно к зарослям. Когда они были шагах в двадцати от них, послышался снова рев, и вдруг тело львицы рухнуло из кустов на площадку, почти возле них. Львица сделала последнее усилие подняться, но опять упала и на этот раз осталась неподвижна. Майор и Александр опустили ружья, которые держали наготове.
   -- Да, -- сказал майор, -- я больше боялся, когда увидел ее хвост в тех кустах, чем теперь, когда она намеревалась прыгнуть на меня. Я был тогда слишком мало подготовлен к встрече с ней.
   -- Я в этом не сомневаюсь. Она тоже громадная и будет под пару своему супругу. Если будем живы и приедем в Лондон, я хотел бы набить их обоих и посадить в одну клетку.
   -- Так и сделайте, а я приду посмотреть, -- сказал майор.
   -- Я надеюсь, что придете, дорогой товарищ. Я рад, что мы убили зверей в отсутствие Суинтона, он непременно убедил бы нас не трогать их.
   -- И был бы, отчасти, прав, -- сказал майор. -- Мы с вами очень уж увлекаемся, дружище.
   -- Пора теперь домой, на сегодня мы сделали, кажется, достаточно.
   -- Еще бы, -- сказал майор, садясь на лошадь, -- хватит разговоров на всю жизнь. Теперь поспешим домой и не скажем ничего Суинтону, пока готтентоты не принесут нашу добычу в лагерь.
  

ГЛАВА XXV

Изумление Суинтона. Разговор. Материнская любовь. Смятение. Встреча с грикусами. Посольство к Мозелекатзи. Пожар. Король Матабили. Ожидания.

   -- Ну, какова была охота? -- спросил Суинтон, когда увидал майора и Александра.
   -- Очень удачна, -- ответил майор. -- Мы видели каких-то новых антилоп, очень хотели пристрелить несколько штук, но помешала неожиданная встреча с львицей.
   Майор рассказал, как испугался хвоста львицы и поспешил ретироваться.
   -- Очень рад, что вы были так осторожны, майор. Было бы прямо безумие нападать на львицу с тремя ружьями. А антилоп добыли?
   -- Да, только эландов, которые, как вы говорите, очень вкусны. Останемся мы здесь на некоторое время или будем продолжать путь вверх по реке?
   -- Это пусть решает Уильмот, -- ответил Суинтон.
   -- Как хотите, -- сказал Александр, -- но ведь говорят, что чем дальше идти к северу, тем больше будет попадаться разных диких зверей?
   -- Да, и мы еще должны встретиться с жирафой, -- сказал майор, -- которая является теперь главным предметом моих желаний. Я убил носорога и слона, теперь должен убить жирафу. Первых двух можно убить и в Индии, но эту там не найдешь.
   -- А вам хочется сказать вашим друзьям в Индии, что вы убили животное, которого они не могут убить?
   -- Разумеется. Зачем же было и ехать так далеко, коли нечем будет похвастаться. Если я скажу, что охотился на носорога и слона и убил их, они ответят: "Это и мы делали". Но если я прибавлю к этому жирафу, то они замолчат. Но вот идут готтентоты с нашей добычей. Идите, Суинтон, оставьте вашу препаровку ненадолго и посмотрите на результаты нашей охоты.
   Суинтон отложил шкуру сасаби, которую чистил, и пошел с товарищами к добыче, около которой уж собрался весь караван. Он очень удивился, увидев шкуры и клыки льва и львицы. Но еще больше поразил его майор рассказом о том, как были убиты звери.
   -- Вы действительно страшно рисковали, -- сказал он, -- и я рад, что дело кончилось так успешно. Вы правы, что я отговаривал бы вас от такой попытки. Вы, точно два мальчика, воспользовались отсутствием учителя, чтобы напроказить. Но, во всяком случае, хорошо, что это уж сделано, и я надеюсь, что ваше желание убить льва удовлетворено, так что вы не будете больше рисковать без необходимости.
   -- Конечно, -- сказал Александр. -- Мы исполнили свое желание, подвергаясь большой опасности, и будем осторожнее на будущее время.
   -- Прошу вас об этом, -- сказал Суинтон. -- Подумайте, какое будет несчастье, если мы не все трое вернемся невредимыми на Кап. Но мне никогда не приходилось видеть такой красивой львиной шкуры. Поручите обе мне, я довезу их в порядке до места.
   По обыкновению полдень был посвящен готтентотами еде, и они наелись так, что едва могли дышать. Мясо антилоп было признано чрезвычайно вкусным, и его было так много, что уничтожить его сразу было невозможно. Готтентоты унесли в лагерь столько, сколько могли захватить. Вечером скот загнали с пастбища, зажгли костры, и ночь прошла совершенно спокойно.
   На рассвете скот пустили еще на два часа на траву, затем впрягли быков и продолжали путешествие, держась, насколько возможно, ближе к реке. Путешественники видели гиппопотамов, с фырканьем вылезающих из воды, но проезжали мимо, не стреляя, чтобы не распугать других животных. Роскошный луг с самыми разнообразными и яркими цветами расстилался перед ними.
   -- Не правда ли, майор, эта равнина точно покрыта турецким ковром? -- спросил Александр. -- Какое разнообразие красок!
   -- Да, но никакого аромата, -- возразил майор. -- Все эти цветы очень ярки и красивы, но, по моему, одна скромная английская фиалка стоит их всех.
   -- Согласен с вами, -- сказал Суинтон. -- Но, все-таки, вы должны признать, что эта страна неописуемо прекрасна. Эти сочные луга, испещренные цветами и сменяющиеся чудными рощами и лесами! Посмотрите на эти алоэ, покрытые коралловыми пучками цветов, что дали бы за них в Англии? А малиновые и лиловые оттенки маков и лилий, перемешанных между собой? Разве это не великолепно? И относительно аромата вы не вполне правы. Ползучие растения, обвивающие те громадные деревья, пахнут очень хорошо. А как живописен виноград, обвивший мимозу! Я не думаю, чтобы райский сад был прекраснее.
   -- С ним есть сходство и в другом отношении, -- смеясь, сказал майор. -- Здесь, конечно, водятся змеи.
   -- Несомненно, -- сказал Суинтон.
   -- Ну, я чувствую истинное удовольствие только в полной безопасности. Если я должен быть все время настороже и смотреть во все стороны, чтобы не наступить на ехидну или избежать нападения кобры, мне не доставляют особенного удовольствия богатые оттенки цветов, скрывающих все эти опасности. И повторяю, дайте мне лучше фиалку и розу Англии, ароматом которых я буду наслаждаться без всякой опасности.
   -- Я согласен с вами, майор, -- сказал Александр, смеясь, -- но мы должны сделать уступку Суинтону как естествоиспытателю. Ехидна мила ему, потому что он может увеличить ею свои коллекции. На все эти цветы он смотрит взором ботаника, жаждущего пополнить свой гербарий или набрать луковиц и нагрузить ими свой фургон. Вы также будете удивляться землепашцу, который наслаждается богатой жатвой.
   -- Или самому себе, наслаждающемуся разнообразием и многочисленностью животных, убитых собственным выстрелом, -- прибавил Суинтон, улыбаясь. -- Теперь я вас поймал, майор.
   -- Признаю свое поражение. Но что там такое на реке, позади гиппопотамов?
   -- Я думаю, что это слон. Но тростник так высок, что трудно различить. Вероятно, стадо слонов купается в реке.
   -- Остановим караван. Скрип колес разгонит кого угодно, -- сказал майор. -- Поедем вперед посмотреть, что там такое. Здесь не больше полверсты расстояния.
   -- Хорошо, -- сказал Суинтон. -- Омра, принеси ружья и позови Бремена. Что же, майор, это будет настоящая охота или только постреляем мимоходом? Я теперь ясно вижу, что это слоны.
   -- Думаю, что лучше пострелять мимоходом, потому что для настоящей охоты нужно будет посылать отряд на тот берег, а это выйдет длинная история.
   -- Я тоже полагаю, лучше пострелять мимоходом, чтобы попугать и рассеять стадо, -- сказал Суинтон.
   Подъехав ближе к реке, путешественники увидели купающихся слонов, но скоро тростник закрыл их, и было слышно только плесканье. Но, поднявшись немного выше, они ясно различили в реке самок слона с детенышами по обе стороны. Они играли с ними, обливали их водой из хобота и толкали в воду, чтобы научить плавать. Охотники некоторое время молча любовались картиной.
   -- У меня не хватит духу стрелять в этих бедных животных, -- прервал наконец молчание майор. -- Материнская заботливость самок и неуклюжие прыжки детенышей так трогательны. Мяса у нас достаточно, а нарушать это семейное счастье из-за одного удовольствия было бы жестоко.
   -- Рад слышать такие речи, -- сказал Суинтон. -- Выстрелим в воздух и попугаем их.
   -- Согласен, -- сказал майор, -- это переполошит их. И он выстрелил в воздух. Поднялся невообразимый шум и суматоха. Рев и крики слонов, плеск воды, треск кустарников -- все соединилось в один хаотический гул звуков. Через несколько секунд все стадо вылезло из воды и взбиралось на противоположный берег, тяжело шлепая по сырой грязи, скользя, падая, наталкиваясь друг на друга в диком смятении. Кустарник так и трещал, ложась под ноги громадных животных, а некоторые кусты летели в воздух, вырванные с корнями хоботами. Среди целого стада самок с детенышами выделялись два громадных самца. Еще несколько минут, и вся беспорядочно двигающаяся масса скрылась в ближайшем лесу, и только треск ломающихся деревьев и кустарников свидетельствовал о том, что стадо еще бежало, стараясь укрыться как можно дальше от невидимого врага.
   -- Это была великолепная сцена, -- сказал Александр.
   -- Да, живая панорама, которую можно видеть только в Африке.
   -- Я думаю, что никогда не сделаюсь настоящим охотником на слонов, -- сказал майор. -- Мне как-то тяжело убивать такое разумное животное, и я чувствую укоры совести, когда вижу его смерть от моей руки. И вместе с тем, мне кажется, что охота за слоном не представляет особенной опасности, если привыкнуть и присмотреться к тому разрушению, которое слон производит вокруг себя своими тяжелыми и неуклюжими движениями.
   -- Да, если охотники опытны и хладнокровны. Среди голландских фермеров есть несколько знаменитых охотников на слонов. Я знал одного, который, вернувшись с одной удачной охоты, бился об заклад, что он подойдет к дикому слону и вырвет восемь волосков из его хвоста. И он выиграл пари, потому что слон не может видеть, кто идет позади него и с трудом поворачивается. Однако через некоторое время он вздумал повторить попытку, ободренный успехом, но животное случайно повернулось очень быстро и затоптало его до смерти.
   Во время разговора подошел Бремен и сказал, что по направлению к востоку видны люди и, по-видимому, тоже с фургонами. При помощи телескопов путешественники убедились в верности сообщения и повернули в ту сторону лошадей, оставив караван идти по берегу реки. Проехав около часу, они приблизились к неизвестным людям, в которых Суинтон тотчас же узнал грикуа, или смешанное племя европейцев с готтентотами. Без сомнения встреча была чрезвычайно дружеская. Грикуа рассказали, что они охотятся здесь за слонами, кваггами и другими животными, за первыми -- для добыванья слоновой кости, за последними -- для мяса. Их старый фургон был нагружен мясом, нарезанным длинными ломтями и развешанным для просушки. Кроме того, они везли с собой громадное количество слоновой кости, которое уже набрали. Когда путешественники сказали им, по какому направлению идет их караван, грикуа выразили желание привезти к вечеру свой фургон и раскинуть лагерь вместе. После этого путешественники вернулись к своему каравану.
   К вечеру грикуа приехали, и оба каравана соединились. Партия грикуа состояла из шестнадцати статных молодцов, вооруженных длинными ружьями, которые были в употреблении среди голландских буров. Грикуа сказали, что они уже два месяца охотятся в этих местах и скоро собираются домой, так как фургон их почти полон. Майор сообщил им о своем намерении поохотиться за жирафами. На это грикуа сообщили, что к югу от Желтой реки жирафы почти не бывают, а чтобы найти их, следует пробраться во владения короля бечуанской страны Мозелекатзи, к северу от реки. Вместе с тем, они не советовали делать этой попытки, не заручившись предварительно позволением короля. Даже и при получении этого позволения поездка в эти места может быть небезопасна.
   -- Знаете вы что-нибудь об этой особе, Суинтон?
   -- Да, я слыхал о нем, но не знал, что он распространил так далеко свои завоевания и подобрался к реке.
   -- Кто он такой?
   -- Вы слышали ведь о Чаке, короле залусов, завоевавшем всю страну к востоку до Порта-Наталя?
   -- Да, -- отвечал Александр, -- мы слышали о нем.
   -- Так Мозелекатзи, начальник двух или трех племен, вытесняемых врагами, искал защиты у Чаки и сделался одним из главных вождей его воинов. Через несколько времени он поссорился с Чакою, не поделивши завоеванный скот. Зная, что ему нечего ждать милосердия от тирана, Мозелекатзи отделился от него с громадным войском и вторгнулся в страну бечуанов. Здесь он завоевал все племена, увеличил свое войско и скоро сделался таким же страшилищем для окрестных жителей, как Чака. В распределении своих войск он следовал плану Чаки и теперь сделался могущественным властителем, и, говорят, почти таким же тираном и деспотом, каким был сам Чака. Я думаю, что грикуа вполне правы, говоря, что без его позволения было бы опасно проходить через его владения.
   -- Но, -- сказал Александр, -- мне кажется, если бы мы отправили к нему послов с подарками, это устранило бы затруднения?
   -- Возможно. Только бы наши караваны не возбудили его алчность, и он бы не вздумал задержать нас и овладеть им. Во всяком случае, грикуа скорее ответят на этот вопрос.
   Грикуа советовали отправить послов в Матабили, столицу Мозелекатзи, чтобы получить разрешение охотиться в стране и просить короля прислать людей для получения приготовленных ему подарков. Таким образом, можно скорее рассчитывать на получение ответа. Уполномоченные короля не замедлят приехать вместе с послами, так как он заинтересуется обещанными подарками. Бремен и трое других готтентотов вызвались отправиться послами. Предложение было принято, и после полудня послы сели на лошадей и переправились через реку. По совету грикуа караван переменил место стоянки и несколько удалился от реки для большей безопасности от львов.
   Погода начала меняться. Густые облака собирались и снова исчезали. На следующий день в соседних горах раздавались по временам раскаты грома, и змейки молнии пробегали по всем направлениям. Скоро на окрестных холмах начался дождь.
   Сильный ветер рвал холст на фургонах, и с трудом поддерживались ночные костры. Караван стоял в большой долине, покрытой высокой сочной травой. Кругом бродило множество лосей и других видов антилоп. Путешественники пробыли здесь пять дней в ожидании ответа от короля из Матабили. Каждый день они охотились и запасали провизию. В воскресенье, после обычного богослужения, караван был сильно встревожен густым дымом, расстилавшимся по долине вокруг него.
   Сваневельд сказал, что, очевидно, поблизости горят луга, и огонь может быстро распространиться, так как ветер усиливался и дул в сторону каравана. Готтентоты и грикуа принялись срывать и вычищать траву вокруг лагеря. К ночи пожар усилился, и пламя было видно из лагеря, но он уже был окружен голой и сырой полосой земли, дойдя до которой огонь должен был остановиться.
   Небо было покрыто тучами, и в ночной тишине еще ярче блестело пламя пожара. Ветер с яростью разгонял пламя, и на несколько верст кругом разносился гул от треска и свиста. Все стояли настороже у каравана, следя за движением пламени. Черные тени антилоп мелькали по всем направлениям, делая картину еще более фантастичной. Вдруг разразился страшный гром, и дождь полил потоками. Ветер в ту же минуту успокоился, и после нескольких бурных раскатов грома наступила мертвая тишина, сменившая треск и свист пожара. Проливной дождь потушил последнюю искру огня.
   Утро было светлое и ясное. После завтрака путешественники увидали на другом берегу реки своих послов в сопровождении местных жителей. Скоро они переправились через реку и прибыли в лагерь. Уполномоченные короля, из племени матабили, были рослые люди, могучего телосложения и с красивыми правильными лицами. Волосы их были острижены и украшены овальным кольцом, надетым на голову; в мочке левого уха было проделано большое отверстие, в котором торчала маленькая трубка, служащая табакеркой. Вместо одежды на них были пояса с длинными полосами из кошачьих шкурок; вооружены они были дротиками и копьями.
   Путешественники приняли гостей очень любезно, поставили перед ними в большом количестве мясо антилоп и наполнили нюхательным табаком их табакерки. Когда матабили удовлетворили свой аппетит и набили ноздри табаком, то сказали через грикуа, которые понимали их язык, что пришли от великого короля Мозелекатзи. Он хотел знать, кто такие путешественники, что им от него нужно, и какие они привезли ему подарки.
   Суинтон, которому было поручено вести переговоры, ответил, что они охотники, а не купцы. Приехали они сюда, чтобы посмотреть на удивительную страну, принадлежащую великому монарху и, зная, что в этой стране водятся звери, которых нет в других местах, решились просить позволения монарха поохотиться на них. По возвращении на родину они покажут своим друзьям шкуры убитых зверей и расскажут о чудесной стране и ее великом властителе. Они привезли в подарок королю бусы, медную проволоку, ножи, спички для зажигания огня и табак нюхательный и курительный. Одну часть подарков они дадут тотчас же по получении разрешения, другую, когда будут уезжать отсюда. Прекрасные подарки были разложены перед глазами послов, которые рассматривали их с видимым удовольствием и некоторым изумлением. Затем они сказали, что их повелитель будет очень обрадован, когда увидит все эти вещи, и что он поручил им сказать путешественникам, что они могут совершенно безопасно охотиться в его владениях и убивать животных, какие им понравятся. Возникал теперь вопрос о том, двигаться ли на охоту всем караваном или взять только часть его? Матабили сообщили, что жирафов можно найти в трехдневном расстоянии отсюда. Переправляться через реку со всеми фургонами они не советовали; по их мнению, нелегко будет перевезти через реку даже и один, не особенно нагруженный, фургон. Грикуа были согласны с этим мнением, и потому было решено взять на охоту фургон Александра и пятнадцать пар быков. Несколько грикуа, Сваневельд, Омра и Магомед должны были сопровождать охотников. Бремен, готтентоты и остальные грикуа оставались здесь с тремя фургонами до их возвращения.
   Такое распределение вполне соответствовало желанию готтентотов. Им вовсе не улыбалась мысль идти в страну матабили, а здесь они могли прожить спокойно, обеспеченные провизией. В фургон Александра были сложены постели и все необходимое для путешествия, все остальное было перенесено в другие фургоны. Затем были отобраны лучшие быки и восемь самых быстрых лошадей. На следующее утро матабили указали лучшее место переправы через реку, и скоро охотники были на противоположном берегу.
   В продолжение первого дня путешествия вид страны не менялся -- кругом расстилались все те же роскошные луга, испещренные разнообразными яркими цветами. Такое же обилие встречалось всяких видов антилоп. Местные жители приставали к каравану и требовали, чтобы охотники убивали для них разных животных. Когда их требования делались слишком назойливы, матабили, сопровождавший охотников, начинал грозить им своим царем, и они тотчас же удалялись. Путешественники оделяли всех табаком и дичью и ехали довольно спокойно. Предательства матабилей они не боялись, так как были хорошо вооружены и, вместе с бравыми грикуа, могли отразить даже довольно многочисленное войско дикарей. Как бы то ни было, останавливаясь на ночь, они принимали все меры предосторожности. Фургон ставили непременно среди открытого места, чтобы избежать неожиданного нападения, и всю ночь кругом горели громадные костры.
   Так проехали они уже более двух дней и к вечеру третьего дня были на обширной равнине, с несколькими развесистыми мимозами, окаймленной рядом невысоких холмов. Матабили сказал, что здесь они найдут жирафов, и майор в нетерпеливом волнении не отнимал телескопа от глаз, пока не стемнело. В надежде на интересную охоту, путешественники осмотрели ружья, зажгли костры, расставили стражу на ночь и, поручив себя воле Провидения, скоро уснули в своем фургоне.
  

ГЛАВА XXVI

Охота за жирафами. Предполагаемое отступление. Предательства Предательские замыслы разрушены. План Омра. Надежды на воду. Разочарование.

   Ночью не случилось ничего, за исключением того, что к лагерю подошли три льва и разбудили грикуа. Утром впрягли быков, оседлали лошадей и приготовились к охоте. Но в продолжение почти всего дня встречалось очень много разных животных, и не было видно ни одной жирафы. После полудня, проезжая мимо группы мимоз, охотники напали на носорога, который едва не погубил лучшую лошадь Александра, но грикуа уложили его залпом из своих ружей. Это было громадное животное, но не из черных свирепых носорогов, а из тех, которых называют белыми. За последние два дня охотники встречали также гну не той породы, которую они видели до сих пор. Суинтон назвал их пятнистыми гну. К вечеру сопровождавший их воин матабили указал на мимозу в отдалении, делая знаки, что там есть жирафа.
   -- Я ничего не вижу, -- сказал майор. -- Может быть, вы видите, Александр? Он указывает на мимозу, рядом с которой стоит пень и больше ничего. А, теперь я начинаю различать. То, что я принимал за пень, двигается. Это должно быть шея жирафа. Спустите собак, Сваневельд! -- вскричал майор и поскакал к мимозе, сопровождаемый Александром и Омра на запасной лошади. Через минуту или две жирафа была видна совершенно ясно около мимозы, и затем она припустилась бежать неуклюжим, тяжелым галопом. Однако этот неуклюжий галоп скоро оставил позади лошадь майора. Животное мчалось с поразительной быстротой, его длинная лебединая шея наклонялась к ногам, а черный хвост крутился над спиной.
   -- Вперед, Александр! -- кричал майор. -- Если существуют на свете семимильные сапоги, то у этой бестии их две пары. Он летит, как ветер. Но долго он такой скачки не выдержит, будьте покойны, наши лошади в лучших условиях, чем он.
   Александр и майор ехали рядом полным галопом. Но вдруг лошадь майора споткнулась и упала через страуса, который сидел на гнезде. Лошадь Александра тоже споткнулась и последовала примеру товарки. Таким образом, лошади и всадники очутились на земле среди страусовых яиц, а страус удирал со всех ног за жирафой.
   Встав на ноги и взяв под уздцы лошадей, охотники оглянулись кругом, но жирафы уже и след простыл, и на всем пространстве ничего не было видно, кроме мимоз. Между тем Омра подбирал ружья и хохотал самым непочтительным образом. Майору и Александру не оставалось ничего больше делать, как присоединиться к его компании. Ни седоки, ни лошади не потерпели никаких повреждений при падении.
   -- Ваш первый опыт охоты за жирафой был очень удачен, -- сказал, смеясь, Суинтон, когда они, несколько сконфуженные, вернулись в лагерь.
   -- Да, мы оба сделали хороший прыжок, -- сказал Александр. -- Во всяком случае у нас есть хоть страусовые яйца на ужин, все же лучше, чем ничего. Скоро стемнеет, и нам надо приготовляться к ночи, не правда ли?
   -- Я хотел это предложить, -- сказал Суинтон.
   -- Приходилось вам когда-нибудь охотиться за жирафами, Суинтон? -- спросил Александр во время приготовления ужина из страусовых яиц.
   -- Никогда, -- возразил Суинтон. -- Я встречал их довольно часто в стране намана, но не убил ни одной. Но все-таки я припоминаю одну историю, рассказанную мне о жирафе. Я, может быть, не поверил бы ей, если бы сам не видал останки льва. Вы ведь знаете, какие длинные и крепкие шипы у мимозы или верблюжьего дерева, как называют его голландцы за то, что жирафы питаются его листвой? И помните, что ветви этого дерева распускаются одна над другой, как зонтики? Один из начальников сообщил мне, что он был свидетелем, как лев напал на жирафу. Лев всегда вспрыгивает на голову или на шею жирафе и едет на ней верхом, пока не загрызет ее. Жирафа мечется со своим седоком, и иногда ей удается сбросить его и спастись. Я сам видел на шее убитых жираф следы зубов и когтей льва. И в этом случае лев прыгнул на жирафу, но жирафа в ту же минуту сделала крутой поворот, и лев от сильного толчка упал спиной на ветви мимозы. Ветви, конечно, не сдержали бы тяжести громадного зверя, но шипы вонзились в его тело и держали его в том положении, в каком он упал. Он не мог освободиться и издох на дереве. Мне показывали -- потом его тело на ветвях мимозы как доказательство правдивости рассказа.
   -- Это действительно больше похоже на чудо, -- заметил майор, -- но раз вы видели, значит, так и было. Я надеюсь, что завтра мы будем счастливее в нашей охоте.
   -- Я получил некоторые известия от Сваневельда, -- сказал Суинтон, -- которые очень обеспокоили меня. И теперь я думаю, что чем скорее мы отсюда уедем, тем будет лучше. Дело в том, что король матабилей не предполагал, что в нашем караване находятся грикуа, и еще менее предполагал, что грикуа осмелятся вместе с нами войти в его владения. Вам может быть неизвестно, что Мозелекатзи смертельный враг грикуа, с которыми у него было несколько серьезных столкновений. Вследствие всего этого наше положение здесь далеко не безопасно.
   -- Почему же грикуа не предупредили нас? -- спросил Александр.
   -- Потому что они не особенно заботятся о матабили и были, вероятно, даже очень довольны попасть в их страну. Но, будьте уверены, как только король узнает о том, что они здесь, то сочтет нас всех за шпионов и пошлет войско, чтобы перерезать.
   -- Говорили вы с грикуа?
   -- Да, но они смеются и говорят, что не побоятся пойти даже в столицу матабили к самому королю Мозелекатзи.
   -- Да, они очень смелы и прекрасные товарищи в путешествии, но мы-то вовсе не желаем сражаться с дикарями, -- заметил майор. -- Но знает ли наш проводник матабили о том, что с нами грикуа?
   -- Нет. Он считает их за капских жителей, которых мы привели с собой. Но я предполагаю, что он только притворяется, что не знает; готтентоты, вероятно, уж рассказали ему все. Сваневельд говорит, что первого матабили, которого мы встретили, он послал, конечно, гонцом к королю. Поэтому нам нужно отсюда убираться, как можно скорее.
   -- Я вполне согласен с вами, Суинтон, -- сказал Александр. -- Завтра мы еще поохотимся за жирафами и, если майору удастся наконец убить хотя одну, навострим лыжи домой. Ведь если король пошлет на нас свои полчища, мы не долго выдержим атаку. А теперь пора спать.
   На следующее утро путешественники встали очень рано, оставили фургоны на месте, сели на лошадей и отправились на поиски жирафов. Верст пять или шесть проехали они по низменной равнине и, наконец, увидали стадо жираф, столпившееся около мимозы и обрывающее ее листья. Они сделали большой обход, чтобы повернуть животных и выгнать на равнину. Жирафы пустились бежать сначала с обычной быстротой, но скоро стали замедлять ход, потому что в стаде были маленькие отстававшие и задерживавшие все стадо. Пробежав около трех верст, животные стали бежать заметно медленнее, и охотники скоро догнали их. Александр выстрелил и ранил самку, которая была позади. Майор гнался с собаками за большим самцом, который, наконец, остановился под мимозой, с яростью лягая собак. Майор прицелился и уложил его с одного выстрела. Однако, он встал еще и прошел несколько шагов, но потом снова упал и больше уж не двигался. Самка, раненная Александром, тоже была добита вторым выстрелом.
   -- Я убил жирафу, -- сказал майор, стоя около мертвого самца. -- Я сделал для этого, может быть, слишком большое путешествие и прошел через большие опасности, но, в конце концов, исполнил свое желание. Что делать, каждый из нас склонен делать безумства и часто из-за пустяков рискует жизнью. Во всяком случае мое желание исполнилось, цель моего путешествия достигнута, я убил жирафу, и теперь мне все равно, когда возвращаться домой.
   -- Вам не придется хвастаться передо мной, -- сказал, смеясь, Александр, -- потому что я тоже могу сказать, вернувшись в Англию, что я убил жирафу. Но, по расчетам Суинтона, нам придется еще убить и матабили, если мы замедлим с отъездом отсюда, а этого я уж вовсе не жажду. Поэтому мы все заинтересованы теперь скорейшим возвращением на Кап.
   Так как они были недалеко от фургона, то быстро вернулись к нему и послали грикуа за мясом убитых животных. Суинтон отказался от шкур, так как у него был уж образец, полученный им в стране намана, и притом они были слишком тяжелы для фургона. На обратном пути путешественники разговаривали с грикуа, которые признали вполне возможным, что король матабили имеет намерение перерезать путешественников и овладеть караваном. Страха они при этом не выразили, хотя охотно согласились отправиться в обратный путь, не откладывая. Ночью приехал посол к начальнику матабилей, сопровождавшему охотников. Конечно, им не было сообщено о привезенных им известиях, вследствие чего подозрения относительно предательства усилились. Когда на следующее утро стали запрягать быков и собираться в обратный путь, начальник стал отговаривать путешественников, убеждая их пробраться дальше вглубь страны, где они встретят очень много всяких диких зверей. Он говорил также, что король будет очень недоволен, если они уедут из его владений так скоро, и что он будет очень огорчен, если не увидит их. Но путешественники не уступили и поспешно двинулись в обратный путь. Матабили немедленно отправили посла назад. Ночью он снова убеждал не возвращаться, говоря, что король будет сердиться и на него за то, что он не сумел удержать путешественников. Но так как и грикуа были убеждены теперь в предательстве матабили, обратный путь продолжался без замедления, и только по пути стреляли лосей, чтобы пополнять запасы провизии. На третий день вечером караван был уже на берегу Желтой реки. Оставалось еще не меньше двух часов до темноты, и, несмотря на уговоры матабили переночевать на этом берегу, было решено перебраться на другую сторону. До наступления ночи оба каравана уже соединились на прежнем месте.
   Грикуа сказали, что из желания матабили удержать их на том берегу реки можно заключить, что войско будет здесь ночью или завтра утром, и потому необходимо быть наготове, хотя вероятно войско и не решится сделать нападение без дальнейших распоряжений, так как караван не находился больше во владениях короля. Были сделаны все приготовления: грикуа и готтентоты были в полном вооружении, костры горели и четверо часовых ходили вокруг лагеря. Когда стемнело, было замечено, что матабили скрылся, что окончательно подтвердило подозрения.
   -- По моему мнению, -- сказал майор, -- следовало бы уйти отсюда потихоньку. Наши быки настолько отдохнули, что свободно могут пройти до завтрашнего вечера. Воспользуемся темнотой и уйдем отсюда. Луна взойдет не раньше двух часов утра, а к этому времени караван будет уж верст за пятнадцать. Александр, я и Бремен останемся здесь с лошадьми, пока не взойдет луна, чтобы посмотреть, не скрываются ли где-нибудь враги. К рассвету мы догоним караван. Кроме того, мы будем поддерживать все время костры, чтобы враги думали, что караван еще здесь, и не стали преследовать.
   -- А также и для того, чтобы удержать на почтительном расстоянии львов, которые тоже не принадлежат к числу наших друзей, -- сказал Александр.
   -- Мне кажется, что это прекрасный план. Только почему не оставить здесь больше людей? И у нас, и у грикуа вполне достаточно лошадей.
   -- Да, нужно поговорить с грикуа.
   Грикуа также одобрили план. Шестеро из них решили присоединиться вместе со своими лошадьми к Александру и майору, то же сделали Сваневельд и еще двое готтентотов. Таким образом, составился отряд из двенадцати всадников в полном вооружении. Остальной караван быстро приготовился в путь и отправился под предводительством Суинтона, по направлению к югу, через пустыню, а не по берегу реки, как шел раньше.
   Направление это было принято из опасения встречи с матабили, хотя, конечно, на этом пути предстояли большие трудности, вследствие недостатка воды и корма для скота. Когда караван ушел, оказалось, что Омра запасся лошадью и ружьем и остался на месте. Так как он всегда мог быть полезен, то его самовольство не вызвало никакого замечания со стороны старших. Через полчаса фургоны скрылись из виду, и шум их колес не был уже более слышен.
   Привязав лошадей за кострами, оставшиеся расположились около них и все время наблюдали за берегом реки. Некоторое время ничего не было видно. Но через час показался месяц, и когда он поднялся выше, сидящие у костров заметили отряд людей, приближающийся к берегу. Луна освещала их белые щиты. Подойдя к реке, они сели на берегу, не производя никакого шума. Через некоторое время подошел второй отряд с черными щитами, и присоединился к первому.
   -- Наши подозрения оправдались, -- сказал майор. -- В этих двух отрядах не менее тысячи человек. Но что нам теперь делать? Оставаться здесь или ехать за караваном.
   -- Я не знаю, что будет лучше, -- возразил Александр. -- Посоветуемся с Бременом и грикуа.
   -- Если мы сейчас уедем, -- сказал Бремен, -- костры скоро погаснут, и у них явится подозрение, что караван ушел. Они отправят, конечно, разведчиков. Убедившись, что нас нет, они могут начать преследование и отнять фургоны. Если же мы останемся здесь и будем до рассвета поддерживать костры, фургоны успеют уйти на большое расстояние.
   Грикуа держались того же мнения, и было решено оставаться здесь до рассвета.
   -- Но, -- спросил Александр, -- уйдем ли мы раньше, чем они нас заметят, или дадим им увидеть нас?
   Грикуа ответили, что будет лучше, если враги увидят их и узнают, что костры поддерживались только, чтобы обмануть их, а фургоны уехали и, вероятно, теперь уж далеко.
   С этим все согласились и весь остаток ночи продолжали зорко следить за врагами. Месяц освещал тот берег и собравшихся на нем матабилей, лагерь же наших путешественников был в тени, так что враги могли видеть только пламя костров. Незадолго до рассвета было слышно, что кто-то приближается к кострам. Все взялись за ружья и приготовились уже стрелять, когда увидали Омра, который незаметным образом прокрался к реке, чтобы следить за врагами.
   Едва переводя дыханье от быстрого бега, он сообщил, что несколько матабилей переправились через реку, шестеро должны были быть уже на берегу прежде, чем он успел прибежать сюда. Он указал на группу деревьев саженях в пятидесяти от них. Здесь уже были, вероятно, по его мнению, враги.
   -- Тогда лучше садиться на лошадей и ехать, -- сказал майор. -- Мы можем осторожно проехать к лесу позади лагеря и, скрывшись там, следить за ними.
   Совет был принят. Все сели на лошадей, подбросив больше топлива в костры. Они скрылись в лесу, который находился на таком же расстоянии от лагеря, как группа деревьев, за которой должны были находиться матабили.
   Едва успели они въехать в лес, как матабили вышли из-за деревьев и были видимо очень удивлены, не найдя фургонов в лагере. Подозревая обман, они вышли из засады. Затем они подползли на четвереньках к лагерю и, убедившись, что у костров никого нет, встали на ноги один за другим. После минутного совещания двое были посланы обратно за реку, чтобы сообщить сведения войску, а двое других стали осматривать кругом лагеря. Александр и майор со своим отрядом оставались пока в лесу, намереваясь проехать через него около четверти версты и затем уж выехать в открытое место и направиться к югу по следам каравана.
   Через несколько минут совершенно рассветало, и они заметили, что все войско матабили переправилось через реку.
   -- Они намерены преследовать нас, -- сказал Александр.
   Омра указал на берег реки по тому направлению, откуда шли вагоны к лагерю, и сказал:
   -- Когда ехать -- надо ехать прежде той дорогой -- там следы фургонов, по следам фургонов.
   -- Мальчик прав, -- сказал майор. -- Когда выедем из леса, надо будет ехать по направлению реки, там, где ехали фургоны, по их следу. А когда можно будет скрыться за холмом или за деревьями, то изменить направление к югу и догонять фургоны.
   -- Да, -- сказал Александр, -- они, вероятно, пойдут по прежним следам фургонов, по берегу реки, особенно, если увидят нас на этой дороге. Но вот они уж на берегу, нам пора ехать.
   -- Совершенно верно, -- подтвердил майор. -- Теперь покажемся им, и затем давай Бог ноги.
   Войско матабили было в нескольких саженях расстояния от лагеря. Было уж совершенно светло. С своими белыми и красными щитами и короткими копьями войско имело грозный вид.
   Времени терять было некогда, отряд выехал из леса и показался на берегу реки, встреченный диким воем врагов, которые тотчас же бросились вдогонку. Майор распорядился, чтобы не было ни одного выстрела, так как оба они с Александром не хотели проливать ни капли крови без необходимости. Он махнул рукой, и все, повернув лошадей, помчались по берегу реки, по следам фургонов.
   Проскакав с четверть версты, они придержали лошадей и оглянулись назад. Матабили преследовали их с возможной быстротой, но, конечно, отстали довольно далеко, так как были пешие. Как только они приближались немного, отряд мчался галопом и снова оставлял их далеко позади. Так проехали они около четырех или пяти верст, и матабили шли все время по следам фургонов, когда впереди показалась группа деревьев. Здесь можно было изменить направление, не будучи замеченными. Отряд снова помчался галопом вперед и скрылся за деревьями. Здесь всадники изменили направление и повернули в ту сторону, где должны были пройти ночью фургоны.
   Около двух верст они проехали лесом и затем с удовольствием посмотрели на матабили, которые продолжали идти по следам фургонов на берегу реки. Подождав еще с полчаса, они выехали и поехали в противоположную сторону догонять свой караван.
   -- Я думаю, что мы больше уж не встретимся с ними, -- сказал майор. -- Они все время будут идти по следам фургонов, как совершенно верно предсказал наш маленький хитрец Омра.
   -- Он очень умный мальчик, -- заметил Александр, -- и неоценим в путешествиях по здешним странам.
   -- Я попрошу Суинтона уступить его мне, -- сказал майор. -- А замечаете вы, Александр, как изменилась здесь местность?
   -- Да, -- ответил Александр, -- чем дальше мы подвигаемся, тем бесплоднее и безжизненнее становится кругом.
   -- При удалении от рек исчезает здесь почти всякая растительность. Время дождей здесь очень неопределенно, по словам Суинтона. Могут лить дожди в продолжение трех месяцев, но теперь на них трудно рассчитывать. И большую часть дождей привлекают горы, а в долинах их не бывает иногда в продолжение целого года.
   -- Долго ли придется нам ехать без воды? -- спросил Александр.
   -- Суинтон говорил, что вода может быть в реке, которая течет приблизительно в шестидесяти верстах от того места, где мы были прошлую ночь. Если же там не окажется, то придется идти еще около тридцати верст до другой реки. После нее мы будем пользоваться долгое время водой из озер, которые в ближайшее время года должны пополняться дождями.
   Отряд проехал еще около семи или восьми верст прежде чем напал на след каравана. Тогда всадники решили дать отдых измученным лошадям и поехали легкой рысцой. К вечеру они увидали на небольшом расстоянии караван, перешедший уж через пересохшее ложе реки Соленой. Целый день лошади пробыли без корма и воды, и потому были страшно изнурены, когда отряд присоединился к каравану. Быки также были очень утомлены, так как сделали почти пятьдесят верст со вчерашнего вечера.
   Местность становилась все более и более каменистой и бесплодной. Скудная растительность попадалась изредка, но ее было слишком мало, чтобы удовлетворять голод животных, воды же не было вовсе. В продолжение дня встретилось несколько зебр и страусов, все другие животные исчезли. Конечно, не было совершенно деревьев, так что не было и топлива для костров. Прежнего запаса едва хватало на то, чтобы варить пищу и зажарить двух овец, которых убили к ужину. Но не было также и львов, потому ночь прошла спокойно. Утром грикуа расстались с путешественниками под предлогом, что их быки и лошади были слишком изнурены для перехода через пустыню. Они хотели проехать прямым путем к Желтой реке и вернуться по ее берегу. Путешественники снабдили их оружием, и они запрягли быков в старый фургон и поехали к западу.
   Караван держался теперь ближе к юго-западу, проходя по бесконечным равнинам, покрытым местами яркими цветами, среди которых путешественники находили мелких земных черепах. Около полудня, после девяти часов утомительного пути по жаре, они набрели, наконец, на небольшое болотце с зловонной водой, которой напоили животных и даже напились сами за неимением лучшей. Вблизи болотца они нашли нескольких диких животных и убили трех гну для пополнения запаса провизии. Небольшое количество хвороста, запасенное в фургоне, ушло на топливо для приготовления ужина.
   Обильная роса выпала ночью и утром, и до восхода солнца окрестности были окутаны густым туманом. Когда туман рассеялся, путешественники заметили стада куагг по всем направлениям, но довольно далеко от каравана. Снова впрягли быков и продолжали путешествие. Равнины были покрыты травой и множеством цветов всех оттенков и походили на громадные цветущие сады.
   -- Как это странно! -- заметил Александр. -- Почва покрыта травой и цветами там, где нет ни дождей, ни воды.
   -- Обильные ночные росы дают им питание, -- сказал Александр, -- а по временам здесь бывают и дожди.
   Ряды деревьев по направлению к югу заставили думать путешественников, что они приближаются к какой-нибудь безымянной речке, усталые быки ускорили шаги. Но к великому их разочарованию ложе реки совершенно пересохло, и даже в углублениях не было ни капли воды. Несчастных быков выпрягли, и они жадно вдыхали воздух и лизали влажную землю, не получая облегчения. Воды не было уже ни в одном бочонке, и не было надежды найти ее раньше, как за двадцать пять или за тридцать верст отсюда в реке Вете. Два быка пали, лица готтентотов были удрученные и мрачные. Путешественники чувствовали, что их положение становится все более и более затруднительным.
   Пока они искали воды, роя землю по всем направлениям, небо стало покрываться тучами, заблестела молния, и загремел гром в отдалении. Лица всех озарились надеждой, все предвкушали наслаждение, ожидая проливного дождя, даже скот, казалось, сознавал, что близко облегчение. Весь день собирались тучи, и блистала молния. Пришла ночь, но дождя не было. Поднялся ветер и меньше чем в час разогнал тучи. Заблистали звезды на очистившемся небе, и тяжелое разочарование омрачило еще больше души путешественников.
  

ГЛАВА XXVII

Продолжение путешествия. Лошади и быки разбегаются. Преследование. Надежды и опасения. Караван потерян. Возрастающая жара. Мужество Омра. Временное облегчение. Отчаяние. Вода, наконец, найдена. Сигналы Суинтона.

   Тучи рассеялись, и вместе с ними рассеялись надежды на облегчение; путешественники молча сидели, и каждый думал свою грустную думу.
   -- Оставаться здесь бесполезно, -- сказал наконец майор. -- Если мы не пойдем дальше, то погибнем наверное. Впряжем быков и будем ехать всю ночь. Животным будет легче на ходу, и люди будут менее склонны предаваться мрачным размышлениям о своем несчастии. Теперь они ничем не заняты, потому жалуются друг другу на свою судьбу и усиливают безотрадное настроение. Теперь девять часов, будем ехать вперед, пока хватит сил.
   -- Я согласен с вами, майор, -- сказал Александр, -- а как вы думаете, Суинтон?
   -- Я тоже думаю, что так будет лучше. Надо разбудить народ. Все равно спать нельзя, потому что сюда уж доносится рев львов, а нам нечем поддерживать костры.
   -- Скрип фургонных колес все-таки может держать их в некотором отдалении, -- сказал майор.
   Разбуженные готтентоты, сонные и недовольные, стали запрягать быков. Сон был их главным прибежищем и утешением во всяком несчастии, при голоде и жажде. Запрягли быков и отправились в путь. Но не успел караван пройти несколько верст, как рев львов, подошедших совсем близко, так напугал лошадей и быков, что они все, кроме запряженных, быстро помчались по направлению к северу.
   Александр, майор и Омра, ехавшие на лучших лошадях, бросились за ними вдогонку. Александр просил Суинтона ехать дальше с караваном, пока они пригонят скот. Они мчались так быстро, как только могли нести их лошади, но свободные быки и лошади бежали вперед еще с большей быстротой, как будто львы гнались за ними по пятам. Было так темно, что всадники решительно ничего не видели перед собой и ехали по направлению, откуда слышали стук копыт убегающего скота. Проехав верст пять или шесть, они потеряли всякие признаки его и остановили измученных коней.
   -- Надо возвращаться назад, -- сказал Александр, -- животные могут обежать кругом.
   -- Пожалуй, -- согласился майор, -- только я сойду с лошади; она вся дрожит, пусть отдохнет немного. Советую и вам обоим сделать то же.
   -- Облака снова собираются, -- сказал Александр. -- Может быть, мы не потерпим разочарования во второй раз.
   -- Да, вон и молнии сверкают на горизонте, может быть, Бог поможет нам в нашем несчастии.
   Лошади задыхались от жажды и усталости. Прошло около получаса времени, прежде чем путешественники решились снова сесть на них, чтобы присоединиться к каравану. Тучи закрыли все небо, и упало уже несколько капель дождя.
   -- Слава Богу! -- вскричал Александр, поднимая кверху лицо и с наслаждением ощущая влагу. -- Теперь надо возвращаться.
   Они сели на лошадей и поехали, но в темноте потеряли дорогу и сами не знали, куда ехали, вправо или влево. Но это не особенно заботило их, мысли их были поглощены так страстно ожидаемым дождем. Более трех часов испытывали они муки Тантала, прислушиваясь к грому и смотря на вспыхивающую молнию, но, кроме нескольких капель, упавших с неба, не дождались ничего. Надежды снова сменились тяжелым разочарованием. Перед рассветом тучи опять разошлись, и при свете звезд путешественники заметили, что едут по направлению к северо-востоку.
   Они, молча, изменили направление. Утомление и безнадежное отчаяние снова овладели ими. Все невообразимо страдали от жажды, и жаль было смотреть на несчастных лошадей, которые шли с понурыми головами и высунув сухие языки. Наступило утро, и не было видно никаких признаков каравана. Густой туман поднимался от земли, и путешественники надеялись, что, когда он рассеется, им легче будет найти дорогу. Но, увы! Они увидали все ту же однообразную местность, все тот же ковер цветов без запаха. Солнце было уж высоко, и жара возрастала. Во рту все пересохло, язык прилипал к небу. Они медленно и безмолвно ехали по пестрому лугу, и ни одного деревца, которое указало бы на близость реки, не видно было на горизонте.
   -- Это ужасно, -- сказал наконец Александр, с трудом выговаривая слова.
   -- Мы, вероятно, погибнем, -- сказал майор, -- но все-таки не будем терять надежды на Бога.
   В эту минуту маленький Омра, бывший позади них, подъехал к ним и, предлагая им готтентотскую трубку, которую он закурил, сказал:
   -- Курите... Будет не так плохо.
   Александр взял трубку и, затянувшись несколько раз, почувствовал, действительно, что-то вроде облегчения. Он передал трубку майору, который последовал его примеру и тоже почувствовал себя несколько лучше.
   Они продолжали ехать по направлению к югу, но жара так усиливалась, что делалась почти невыносимой. Наконец, лошади остановились. Всадники сошли и медленно погнали перед собой лошадей по цветущему лугу. Начались миражи, которые мучили их еще больше. Один раз Александр вдруг просиял и молча, так как не мог говорить, указал вперед, где он видел фургоны. Все бросились в ту сторону и нашли только куаггу, которую они приняли за фургон. По временам им казалось, что они видят озера в отдалении, и они спешили туда. Потом они видели реки и острова, покрытые сочными лугами, и снова возвращались назад в тяжелом разочаровании. Все это было результатом необыкновенной прозрачности воздуха и отражения лучей солнца в душной равнине. Что дали бы несчастные путешественники за какой-нибудь куст, который дал бы им защиты от палящих лучей солнца! Им казалось, что на головах их лежат раскаленные уголья, и мысли их путались. Несчастные лошади шли шагом, слегка подгоняемые Омра, который страдал как будто меньше других. Время от времени он давал трубку то Александру, то майору, но, в конце концов, и она перестала облегчать их страдания. Наконец, солнце стало постепенно опускаться, лучи его становились менее отвесны и не жгли так ужасно. Мысли путешественников начали приходить в порядок.
   Ночью они сели рядом с лошадьми и измученные усталостью и жаждой впали в беспокойное забытье. Сны рисовали им те же мучительные картины, какие рисовал им днем мираж. Они видели себя в земном раю, слышали чудную музыку, переходили от источника к источнику, утоляли жажду и отдыхали на свежей, душистой траве. Но потом все это исчезло, и начинались кошмарные видения палящего солнца, бесплодной пустыни и мучения голода и жажды. Часа через два беспокойный сон был нарушен ревом льва, который был, по-видимому, очень близко.
   Они открыли воспаленные глаза, и все тело их горело, как в огне. Омра стоял около них и держал лошадей, которые пытались бежать. Только второй рев льва привел их в себя. При ослепительном блеске звезд они увидали его шагах в ста от себя. Омра вложил уздцы лошадей в их руки и отвел их в противоположную сторону. Они машинально повиновались мальчику, не замечая даже, что он сам не следовал за ними. Через некоторое время послышался снова рев льва, и вслед за ним раздался крик лошади, очевидно, сделавшейся его жертвой. Оба вздрогнули, и, оставив лошадей, поспешили с ружьями на помощь Омра, отсутствие которого только теперь заметили. На полпути они встретили мальчика, который тихо сказал:
   -- Льву нужна была лошадь, а не маленький бушмен.
   Они остановились на несколько секунд, но крики бедного животного и хрустение костей слишком тяжело было слышать. Это заставило их поспешить к оставшимся лошадям, которые стояли неподвижно, точно парализованные страхом.
   Пройдя около часу вместе с лошадьми, путешественники остановились у небольшого скалистого холма и снова легли, не будучи в состоянии идти дальше или соображать что-нибудь. Даже рев льва не мог бы поднять их теперь, и, может быть, им было бы легче, если бы зверь пришел и прекратил их мученья. Но вдруг другой звук, более нежный, поразил тонкий слух Омра. Он толкнул Александра и приложил палец к губам, предлагая прислушаться.
   Прислушавшись еще некоторое время, Омра сделал знак майору и Александру, чтобы они следовали за ним. Звук, услышанный Омра, был кваканье лягушки, которое свидетельствовало о близости воды. Фырканье лошадей подтверждало предположения. Омра пошел через ближайшие утесы, спускаясь все ниже и ниже, все время прислушиваясь к повторяющемуся кваканью лягушки. Наконец, он увидал отражение звезд в небольшом озерце. Он указал на него Александру и майору. Они припали к земле и пили, пока не утолили жажду, толкая Омра, чтобы он делал то же. Но мальчик, который спас им жизнь, только после них утолил свою жажду. Затем они поспешили к лошадям и привели их к воде. Бедные животные с жадностью пили, отходили и снова возвращались, чтобы пить. Все делали то же, и никому не хотелось уходить от воды. Александр и майор хотели лечь здесь же, но Омра отговорил их.
   -- Нет, нет, -- сказал он. -- Лев придет сюда пить. Опять на скалу и там спать. Я приведу лошадей.
   Нельзя было не послушаться разумного совета. На вершине утеса путешественники легли спать и проспали спокойно до рассвета.
   Проснувшись, они почувствовали себя освеженными и мучились теперь только голодом, которого не замечали при мучениях жаждой. Омра тоже спал, а лошади паслись в нескольких шагах от них на траве.
   -- Мы должны благодарить Бога и этого мальчика за наше спасение, -- сказал майор. -- Мы были более дети, чем он, в эту ночь, и он оберегал нас. Я не мог говорить вчера, и вы также не могли, но оба мы понимали, что, пожертвовав лошадью, он спас нам всем жизнь.
   -- Он дитя пустыни, -- сказал Александр, -- он вырос среди львов и привык быть изобретательным при самых крайних положениях в жизни. Но мы все еще в пустыне и потеряли наших товарищей. Что нам делать? Будем ли мы продолжать разыскивать караван или направимся прямо к западу, где можем встретиться с ними у реки?
   -- Мы поговорим об этом потом, -- возразил майор, -- а теперь пойдем опять напиться, и затем я постараюсь подстрелить что-нибудь, чтобы поесть. Теперь меня мучает голод почти так же, как мучила жажда.
   -- Меня тоже, и я пойду с вами. Только нужно быть осторожнее около воды, чтобы не повстречать нашего неприятеля.
   -- Да, лев, пожалуй, тоже захочет закусить, -- сказал майор.
   По дороге к воде путешественники увидали голову антилопы за верхушкой утеса. Майор выстрелил, и животное упало. В ответ на выстрел раздался страшный рев, три льва выскочили из-за утеса и легким галопом побежали вниз на долину.
   -- Оба наши предположения оправдались, -- заметил Александр, когда они подошли к убитой антилопе. -- Но как приготовим мы мясо?
   -- Может быть, удастся набрать хоть немного сухих сучков на костер. А вон идет и Омра. Возьмем нашу добычу, напьемся и вернемся к нашей стоянке.
   По дороге они встретили еще несколько крошечных лужиц, вода которых была для них целительным нектаром прошлую ночь. Теперь они прошли мимо них, потому что имели в виду воду из чистого озерца.
   Омра стал собирать сухие растения, траву и мхи со скал, из которых скоро образовался небольшой костер, на котором можно было кое-как испечь нарезанные куски мяса антилопы. Когда голод был утолен, жажда возобновилась, и все пошли к озеру, где напились вдоволь. Омра испек, сколько было возможно, мяса, и получился запас на целые сутки. Затем напоили лошадей и снова поехали по направлению к югу. Еще день прошел в тщетных поисках каравана. Воды опять не было. Жара была ужасная. Ночью путешественники снова обессиленные лежали на земле и думали, что смерть была бы желанным избавлением от страданий. Утром они с трудом встали и знаками дали понять друг другу, что следует все-таки попытаться найти караван. Говорить они опять не могли.
   Все утро бродили они, разыскивая следы фургонов. Жара возрастала, и прежние нестерпимые мучения возобновились. Наконец лошади не могли идти дальше, обе они легли на землю, и путешественники были уверены, что они больше не встанут. Отвесные лучи солнца жгли так невыносимо, что они спасались от них, зарыв головы в пустой муравейник. Так лежали они в таком же беспомощном и безнадежном состоянии, как их лошади. Губы их высохли и растрескались, сухой, тяжелый язык едва поворачивался во рту, глаза горели, как уголья, на осунувшихся лицах. Александр рассказывал потом Суинтону, что мысли его почему-то все время упорно возвращались к моменту отъезда из Англии, когда он говорил, что, может быть, прах его останется непогребенным в пустыне. Он мысленно молился и готовился к смерти. Майор был погружен в такие же мысли. Говорить они не могли, не могли также и обмениваться знаками, потому что лежали в разных местах с зарытыми в муравейник головами. Наконец, ими овладело какое-то оцепенение, и они потеряли сознание. А между тем час облегчения снова приближался. Пока они так лежали, тучи опять стали собираться на небе, и на этот раз они уже не имели в виду посмеяться над несчастными страдальцами. Перед наступлением вечера полил сильнейший дождь и скоро наводнил всю долину внизу.
   Омра, сохранивший гораздо больше сил, чем его господа, выполз из муравейника и, как только разошелся дождь, стал вытягивать за плечи Александра и майора из муравейника. С великим трудом удалось ему освободить их головы из-под муравейника и повернуть их лицом кверху. По мере того, как одежды их промачивались дождем, и в рот попадала вода, они начинали оживать и приходить в себя. Поднялся ветер, и к утру стало очень холодно.
   На рассвете дождь прекратился, и когда взошло солнце, путники радовались его живительным лучам, которые на этот раз только согревали их, а не сжигали. Лошади встали и ели тут же траву, а путешественники с жадностью уничтожили остатки невкусного полусырого мяса антилопы. Опять явились надежды на спасение у оживших и ободрившихся путешественников, но они решили не искать больше каравана в пустыне, а лучше вернуться к берегам Желтой реки.
   У них было две лошади, а Омра мог ехать позади которого-нибудь из них, когда устанет идти пешком. У них еще были ружья и порох, и, хотя они знали, что им придется перенести еще много трудностей, но были уверены, что хуже перенесенного ими быть не может. Они сели на лошадей и поехали к западу шагом, потому что животные были еще очень слабы. До заката солнца они сделали около десяти верст и стали присматривать место для остановки на ночь. Топлива для костров у них не было, но они надеялись приехать к одному из рукавов реки к вечеру следующего дня, если их лошади уцелеют от львов. В воде они теперь не чувствовали недостатка, так как часто встречали ручейки, которые еще не пересохли от палящих лучей солнца. Но они знали, что, если еще один день не будет дождя, им предстоят прежние мучения от жажды. Потому им и не оставалось больше ничего делать, как спешить вернуться к реке, чтобы не погибнуть в пустыне.
   Когда они сидели на небольшом холме, который выбрали для ночевки, и стреляли по временам, чтобы отпугивать ревущих поблизости львов, Омра вдруг вскрикнул и указал на небо. Большая ракета взвилась к небу и с треском рассыпалась блестящими звездами.
   -- Это караван! -- вскричал майор. -- Суинтон вспомнил, что в моем фургоне были спрятаны ракеты.
   -- Мы, должно быть, прошли мимо него, -- сказал Александр, вскакивая. -- Благодарение Богу за Его милосердие!
   Омра побежал за лошадьми, которые паслись поблизости и из боязни львов, инстинктивно не удалялись от своих хозяев. Тотчас майор и Александр сели на лошадей, причем первый взял к себе Омра, и поскакали по направлению к северу, где была видна ракета. Через некоторое время взлетела вторая ракета, и, при свете ее, путешественники увидали фургоны на расстоянии не более версты от них. Лошади как будто тоже почувствовали близость каравана и прибавили шагу. Через несколько минут они вмешались в пасущееся стадо, а Александр и майор были в объятиях Суинтона и окружены готтентотами, которые приветствовали их громкими и восторженными восклицаниями.
   После рассказа Александра и майора о перенесенных ими страданиях, Суинтон сказал, что часа через три скот вернулся к каравану, и все были уверены, что они следуют за ним. Видя, что их нет, Суинтон решил отправиться немедленно искать их, даже не дожидаясь утра. Но скот был так утомлен, что его с трудом заставляли двигаться, и, пройдя около десяти верст, все быки, даже в упряжи, легли на землю. Тринадцать быков умерли, и других ждала та же участь, если бы благодетельный дождь не восстановил силы всех.
   Суинтон говорил, что он уже начал терять всякую . надежду на спасение друзей и не видел никаких средств помощи, когда вспомнил о ракетах, как о последнем прибежище.
   -- Как бы то ни было, -- прибавил Суинтон, -- мы никогда не должны приходить в отчаяние, пока не испробуем все средства спасения. Вы верите, конечно, мои дорогие друзья, что я был несчастнейшим человеком, думая, что вернусь без вас на Кап. Но, конечно, я не оставил бы страну, пока не нашел бы вас живыми или не убедился бы в вашей смерти.
   -- Наше спасение нужно считать чудом, -- сказал майор. -- Когда мы лежали, зарыв головы в муравейник, я уж совершенно потерял надежду когда-нибудь встать на ноги.
   -- Также и я, -- сказал Александр. -- После Бога мы обязаны спасением маленькому Омра. Я все готов сделать для мальчика, если вы поручите его моим попечениям.
   -- Мы все позаботимся о том, чтобы ему было хорошо, -- сказал Суинтон, -- потому что все сознаем, как многим обязаны ему.
   -- Так и будет, -- подтвердил майор. -- А теперь скажите, далеко ли до реки Моддер?
   -- Около сорока верст, я думаю. И было бы лучше отправляться в путь как можно скорее. Хотя в реке и должна быть вода, но ручьи, которые будут попадаться нам по дороге, могут скоро высохнуть. Во всяком случае, у нас впереди еще целая ночь для отдыха. Идите скорее в ваши фургоны, а мы будем караулить караван от диких зверей. Мы стреляли целые ночи, пока вас не было, а вместо дров жгли для приготовления кушанья шесты с фургонов.
   Жесткие матрацы фургонов показались нашим несчастным путешественникам самыми удобными мягкими постелями. Оба проспали до утра, как убитые, несмотря на то, что Бигум выражала свой восторг по поводу возвращения хозяина самыми необузданными прыжками и ласками.
   На рассвете быки были впряжены, и караван продолжал путешествие. В дичи не было недостатка, так что путешественники стреляли ее, не останавливая каравана. К ночи было сделано двадцать пять верст, и во время остановки снова шел сильный дождь, так что все промокли и зябли всю ночь. Костров не зажигали, за недостатком топлива. Но все эти неприятности были ничтожны в сравнении с недостатком воды. На другой день были уже видны деревья на берегу реки Моддер. Готтентоты приветствовали их радостными криками, так как знали, что от этой реки недалеко уж и до границы колоний, следовательно, близок конец долгого и утомительного путешествия.
  

ГЛАВА XXVIII

Паника, произведенная львом. Опасное положение Омра и Толстого Адама. Встреча с бушменами. Скот украден. Попытка вернуть скот. Быки отравлены. Смерть готтентота. Прибытие в Капштадт.

   После трудного и мучительного перехода необходимо было дать отдых скоту, и потому путешественники решили пробыть несколько дней на берегу реки Моддер. Пастбища здесь были великолепные, всякой дичи пропасть. Гну, прыгунчики и антилопы всевозможных видов стадами ходили по роскошным лугам. Путешественники тоже нуждались в хорошем отдыхе, хотя близость Капа и возбуждала в них желание скорейшего возвращения.
   Как обыкновенно, караван остановился на возвышенности, на некотором расстоянии от реки, чтобы избежать столкновения с дикими зверями, которые скрывались днем и выходили ночью охотиться за животными, приходящими к воде. Так как лесу кругом было вдоволь, то костры пылали всю ночь, и путешественники могли спать.
   Каждый день они отправлялись на охоту и возвращались с добычей. Суинтон заметил здесь один из видов антилоп, образца которого еще не было в его коллекции. Увидев однажды утром в телескоп несколько таких антилоп на небольшом расстоянии от лагеря, путешественники тотчас же собрались на охоту. Партия готтентотов, среди которых были Омра и Толстый Адам, отправилась вперед, чтобы обойти животных и загнать -- в круг. Охота была очень удачна, и Александр с первого же выстрела уложил одну из антилоп. Убитое животное взвалили на одну из лошадей и отправили с готтентотом в лагерь. Охотники хотели попытаться убить еще одну из убежавших антилоп и уж повернули в ту сторону лошадей, когда увидали на небольшом расстоянии от себя, на холме, трех громадных львов. Один отделился от товарищей и пошел по направлению к охотникам. Лошади с ужасом шарахнулись в сторону и поскакали галопом к лагерю. Среди готтентотов произошло страшное смятение. Всадники хотели остановить лошадей, но они сбросили их на землю и умчались. Между тем лев был уже шагах в пятидесяти от них. Еще через минуту, в два прыжка, он был уже среди них, прежде чем охотники пришли в себя и успели взяться за ружья. Никто не выстрелил, все разбежались по разным направлениям.
   Но не всем удалось удачно отбежать в сторону. Толстый Адам попятился и наткнулся на Омра, бывшего позади него. Оба упали спинами на землю. Лев остановился на секунду и посмотрел на разбегающихся людей. Адам попробовал приподняться, но лев бросился на него и ударом лапы опрокинул его снова на землю. Затем он поставил ногу на его грудь и торжествующе оглядывался кругом. Омра сначала лежал неподвижно, наблюдая за врагом. Заметив, что тот смотрит в другую сторону, он незаметным образом откатился подальше, думая ускользнуть от него. Однако лев услыхал шорох и с рычаньем повернулся к мальчику. Омра снова замер на месте. Лев растянулся во всю длину тела несчастного Адама, не выпуская из виду Омра.
   Можно представить себе беспокойство остальных охотников, наблюдавших эту сцену из лесу в некотором отдалении. Они считали уже и Адама, и Омра погибшими. Хотели стрелять, чтобы отвлечь внимание зверя от намеченных жертв. Но Суинтон остановил, говоря, что лев, по-видимому, не голоден и не обозлен еще.
   -- Очень может быть, -- прибавил он, -- что лев, позабавившись немного, уйдет, не причинив вреда несчастным пленникам. Если же его раздражить выстрелами, он уничтожит их наверное.
   Суинтона поддержал Бремен, потому решили подождать еще некоторое время.
   Но так как лев лежал всей тяжестью на Адаме и закрывал задом его лицо, несчастный чувствовал, что задыхается. Он пытался высвободить лицо и голову, но едва сделал он несколько движений, как лев укусил его за ногу. От боли Адам вздрогнул всем телом и сделал несколько еще более порывистых движений, чтобы освободиться.
   Омра, заметив, что лев стал лизать кровь, текущую из раны Адама, думал, что может воспользоваться этим временем и снова попробовал откатиться дальше. Но лев опять поднял голову, услышав шорох, затем встал, подошел к Омра и, взяв его зубами за одежду, легко перенес к Адаму и положил рядом. После этого он занял прежнее положение. Омра лежал неподвижно.
   Часть сидящих в засаде охотников отделилась и отправилась в противоположную сторону, чтобы окружить зверя. Александр и майор все время порывались сделать нападение, но Суинтон удерживал их. Лев, между тем, снова закрыл рот Адама лапой, так что тому пришлось освобождать голову, чтобы было возможно дышать. За эту попытку лев укусил его в плечо. Вкус крови, по-видимому, начал возбуждать аппетит зверя, и потому он продолжал кусать в разных местах руку Адама, слизывая текущую из ран кровь.
   -- Теперь нельзя больше ждать, сэр, -- сказал Бремен Суинтону. -- Лев возбудил аппетит кровью и непременно растерзает их.
   -- Я уже вижу, -- сказал Суинтон. -- Но все-таки надо попробовать не раздражать его сразу. Подойдем ближе и закричим.
   Последовав совету Суинтона, все соединились и с громкими криками приблизились к льву. Лев оставил Адама и повернулся на крик. Охотники продолжали кричать, не двигаясь с места и не берясь за ружья. Прошло несколько минут. Лев то надвигался, то отступал; охотники, не меняя положения, продолжали кричать. Наконец, лев вдруг повернулся и легким галопом побежал в сторону. Охотники тотчас же бросились к Адаму и Омра, лежавшим на прежнем месте.
   Омра, который совершенно не был ранен, тотчас же вскочил на ноги с радостными криками и хохотом. Но несчастный Адам не мог двигаться от потери крови и боли. Рана на его ноге была особенно серьезна, вследствие повреждения кости. Его осторожно отнесли в лагерь, уложили на одну из постелей в фургоне, и Суинтон осмотрел и перевязал его раны. Еще два дня пробыл караван на берегах реки Моддера, затем продолжал свое путешествие.
   На второй день пути, путешественники заметили небольшие человеческие фигуры на вершине одного из холмов. Готтентоты сказали, что это бушмены, которых очень много в этих местах. По совету Суинтона были приняты меры для особенной охраны скота, который мог быть украден.
   На следующий день несколько бушменов подошли к каравану и просили табаку и провизии. Путешественники снабдили их тем и другим. Во все время дальнейшего следования каравана, к нему приближались то мужчины, то женщины из соседних бушменских селений. Караван торопился, не делая больших остановок, потому что воды опять было мало и только в небольших ручейках, встречаемых по дороге. Так продолжалось до реки Черной, переправившись через которую, караван вышел из земли кафров.
   Во время одной из остановок, весь скот пасся неподалеку от лагеря под присмотром готтентотов. Через некоторое время все караульщики испуганные прибежали в лагерь и сказали, что лев разогнал весь скот. Но бывший с ними Омра уличил их во лжи и сообщил, что никакого льва не было, а скот угнали бушмены, пока караульщики спали. Он тотчас же оседлал лошадей и торопил ехать догонять бушменов, говоря, что иначе весь скот будет перебит. Трое путешественников, Бремен, Омра и несколько более надежных готтентотов поехали догонять бушменов. Сначала они ехали по следам, оставленным скотом, но к ночи следы исчезли.
   -- Что нам делать? -- спросил майор.
   -- Надо положиться на Омра, -- отвечал Суинтон, -- он хорошо знает бушменов, и им не удастся обмануть его.
   Действительно, мальчик, который все время внимательно осматривал следы при лунном свете, скоро сообщил, что бушмены на этом месте повернули со скотом обратно. С версту путешественники проехали обратно, когда Омра сообщил, что следы поворачивают к югу. Проскакав около часу по новым следам, путешественники увидали свой скот, который гнали бушмены. Несколькими выстрелами им удалось уложить троих бушменов и разогнать остальных. Но воры не убежали сразу, а засели в кустах, откуда стали пускать в скот и путешественников отравленные стрелы. Одному из готтентотов стрела попала в шею. По приезде в лагерь Суинтон перевязал рану готтентоту, и затем все усталые и измученные, легли спать.
   Утром оказалось, что девять быков были ранены отравленными стрелами бушменов и уже умирали. Раненый готтентот тоже умер, несмотря на все старания Суинтона, знавшего противоядие от яда, который употребляли бушмены. Это последнее событие отравило путешественникам удовольствие, которое они испытывали, кончая опасное и утомительное путешествие. Еще несколько раз встречали они бушменов, но уж не подпускали их к каравану, отпугивая выстрелами.
   На некотором расстоянии от Капштадта путешественники поручили Бремену довести караван, а сами поехали вперед. Через несколько дней они благополучно прибыли в город и были радостно встречены Ферборном и его друзьями.
  

ГЛАВА XXIX

Отдых. Александр и майор уезжают. Возвращение домой. Здоровье сэра Чарльза постепенно слабеет. Его подарки Суинтону и майору. Его смерть. Заключение.

   Александр опять водворился в квартире м-ра Ферборна и наслаждался комфортом, которого был лишен так долго. Проснувшись в первое утро после путешествия, он долго не мог сообразить, где находится, и освоиться с мыслью, что проспал ночь, ни разу не разбуженный ревом льва или криками гиен и шакалов. Все вечера м-р Ферборн слушал его рассказы о пережитых приключениях и особенно радовался тому, что результаты его миссии в Порт-Наталь успокоят и удовлетворят сэра Чарльза.
   Александр стремился теперь в Англию и решил отправиться на первом же корабле, который пойдет из Капштадта, после прибытия каравана. Майор тоже хотел ехать с ним, но Суинтон оставался здесь, чтобы привести в порядок свои коллекции. Через две недели пришел караван, и Суинтон, успокоенный и счастливый, разгрузил свой фургон и увез к себе на квартиру все свои сокровища. Александр оставил для себя только шкуры льва и львицы, а майор заявил, что вполне удовлетворен тем, что охотился на всех этих зверей.
   Бремен привел караван в полном порядке, люди и оставшийся скот были совершенно здоровы, и даже раненый Адам был на пути к выздоровлению. Он уже хорошо владел рукой, но сильно хромал, что должно было остаться еще очень надолго. Александр собрал всех готтентотов, поблагодарил их за службу, выдал условленную плату с прибавкой в виде награды. Бремену и Сваневельду за их преданность и особенно верную службу он подарил по фургону и по десяти быков на упряжку. Честные парни были вполне счастливы и считали себя богаче короля Англии. Весь остальной скот и два другие фургона должны были быть проданы, и деньги за них Александр предоставил в распоряжение Суинтона на воспитание Омра. Кроме того, Александр подарил мальчику на память одно из лучших ружей, а майор подарил ему свой телескоп.
   Перед отъездом Александра и майора Омра был крещен и назван Александр Хендерсон Омра по имени своих крестных отцов. Вскоре Суинтон отдал его в лучшую школу в Капштадте, где он был одним из наиболее усердных и способнейших учеников. Впоследствии он не один раз сопровождал своего воспитателя в его научных экспедициях внутрь Африки. Он не только не чуждался своих соотечественников бушменов, но постоянно сближался с ними и был ревностным помощником миссионеров в распространении среди них христианства.
   Вскоре после прибытия каравана, Александр и майор распростились со своими капштадтскими друзьями и сели на корабль, отправлявшийся в Англию. На острове Св. Елены они пробыли некоторое время и посетили могилу бывшего французского императора Наполеона. Через семь недель путешествия они были уже в канале и скоро увидали белые скалы английского берега.
   Александр с величайшим нетерпением ждал минуты свидания с дедом, от которого он нашел несколько писем в Капштадте, но с отъездом оттуда не имел никаких сведений.
   -- Здоров ли дедушка? -- был его первый вопрос, когда старый слуга отворил ему дверь.
   -- Не вполне, сэр, -- ответил слуга. -- Сэр Чарльз уже всю последнюю неделю не встает с постели, но доктор находит, что болезнь не опасная. Александр поспешил наверх и через минуту был в объятиях взволнованного старика.
   После первых минут свидания сэр Чарльз попросил Александра оставить его на некоторое время, чтобы придти в себя и оправиться от волнения.
   Когда оба были в более спокойном настроении, Александр снова был приглашен в спальню деда и дал ему подробнейший отчет о результатах своего посещения Порт-Наталя.
   Сэр Чарльз молча и внимательно слушал его, и когда Александр закончил свой рассказ и устранил последнее сомнение в том, что кто-либо из пассажиров "Гроссвенора" спасся и остался жить среди дикарей, сэр Чарльз перекрестился и воскликнул:
   -- Благодарю тебя, Создатель, за то, что Ты снял эту последнюю тяжесть с моей души. Теперь я умру спокойно.
   Потом он благодарил Александра за то, что тот предпринял и выполнил для его успокоения такое трудное и опасное путешествие. На этот день было слишком много волнений для больного старика, поэтому Александр оставил его отдыхать и отложил на будущее время подробные рассказы о своих приключениях.
   На следующий день Александр спросил доктора, как находит он положение сэра Чарльза.
   -- Дорогой сэр, -- ответил доктор, -- вы должны помнить о преклонном возрасте вашего дедушки и о тех несчастиях, которые пришлось пережить ему в жизни. Беспокойство о вас во время вашего отсутствия и мысли о том, что он сам виноват, что вы подвергали себя страшным опасностям, конечно ослабили еще больше его организм. Я должен вас предупредить, что сэр Чарльз по всей вероятности больше уж не встанет с постели, но прожить в таком состоянии он может еще несколько месяцев. Будьте покойны, с моей стороны будет сделано все возможное, чтобы продлить жизнь столь дорогого вам человека.
   Александр поблагодарил доктора и пошел к сэру Чарльзу. Тот чувствовал себя крепче и бодрее и просил начать интересующие его рассказы. Через несколько дней он уже знал и любил всех друзей своего Александра.
   А вскоре ему удалось и лично познакомиться с майором Хендерсоном, который не замедлил навестить Александра.
   -- Я хотел бы сделать подарок маленькому Омра, -- сказал однажды утром сэр Чарльз, когда майор был в его комнате. -- Как вы думаете, что было бы для него приятнее всего?
   -- Мне кажется, его очень обрадовали бы часы, -- сказал майор.
   -- Тогда я попрошу вас, майор, выбрать самые лучшие золотые часы и послать их мальчику. Кроме того, будьте добры, возьмите ключ с моего стола, откройте боковой ящик и достаньте оттуда небольшую шкатулочку. Извините беспокойство, которое причиняет вам больной беспомощный старик.
  
   Майор исполнил просьбу сэра Чарльза, который вынул из шкатулки два сафьяновых футляра и открыл их, говоря:
   -- Здесь лежат два перстня, подаренные мне восточными принцами. Они ценны тем, что таких камней вы не найдете во всей Англии. Вы доставили бы мне громадное удовлетворение, если бы переслали один из них на память от меня Суинтону, а другой взяли себе. Пусть эти перстни напоминают вам об опасном путешествии, в котором вы сопровождали моего мальчика, и о больном старике, который до последнего вздоха будет благодарить вас за ваше расположение к Александру.
   -- Мне остается только благодарить вас, сэр Чарльз, -- сказал растроганный майор, -- за ваше дорогое мне внимание, и, конечно, не отказываюсь от вашего драгоценного подарка, потому что вы предлагаете его взять на память о вас и моем дорогом друге. Я уверен, что и Суинтон с таким же чувством благодарности примет этот знак вашего внимания.
   -- Я получил приятные известия, -- сказал Александр, входя в это время в комнату. -- Суинтон едет сюда.
   -- С каким удовольствием я пожму его руку, -- сказал сэр Чарльз.
   Через три недели после этого разговора Суинтон свиделся со своими друзьями в доме сэра Чарльза. Нечего и говорить о том, с какой сердечной радостью был он принят. Омра он оставил в Капштадте, чтобы не прерывать его ученья. Майор, смеясь, заметил, что Суинтон боялся, как бы у него не отняли здесь мальчика.
   Майор и Суинтон прогостили у Александра и сэра Чарльза еще несколько месяцев, после чего уехали вместе и на одном корабле. Майор должен был присоединиться к своему полку в Индии, а Суинтон в свою любимую Африку, чтобы продолжать научные исследования.
   Как предсказал доктор, сэр Чарльз не встал больше с постели, но прожил около года, постепенно слабея. Летом он тихо скончался без страданий и в полном сознании.
   Александр был единственным наследником его титула и громадного состояния.
  
  
   В настоящем издании сохранен стиль опубликованного П. П. Сойкиным перевода.
  
   OCR: Ustas PocketLib: Roland
   Форматирование: Ustas PocketLib
   Исходный электронный текст:://www.pocketlib.ru/
   Частное собрание приключений
  
   Основано на издании:
  
   ББК 84.4 Вл
   М28
   Марриэт Капитан М28
   Приключения Виоле в Калифорнии и Техасе: Роман/Пер. с англ. М. А. Энгельгардта. Приключения в Африке: Роман/Пер. с англ. Е. Нелидовой.-- СПб.: Издательство "Logos", 1993.-- 400 с: ил. (Б-ка П. П. Сойкина)
   ISBN 5-87288-021-9
  
   Герои предлагаемых романов силою обстоятельств попадают в еще не освоенные районы юга Африки и тихоокеанского побережья Северной Америки. Опасные приключения среди дикой природы и не менее диких местных племен держат читателя в напряжении, как и все повествования о необычайных приключениях первопроходцев. Действие романов происходит еще до основания Южно-Африканской республики (Трансвааль) и до захвата Калифорнии Соединенными Штатами.
   Книга представляет интерес для широкого крута читателей, особенно для детей среднего и старшего школьного возраста.
  
   Капитан Марриэт
   Приключение Виоле в Калифорнии и Техасе
   Приключения в Африке
   Романы
   Художники В. Е. Корнилов, А. Н. Миронов
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru