К. П. Масальский
Стихотворения
----------------------------------------------------------------------------
Библиотека поэта. Поэты 1820-1830-х годов. Том второй
Биографические справки, составление, подготовка текста и примечания
В. С. Киселева-Сергенина
Общая редакция Л. Я. Гинзбург
Л., Советский писатель, 1972
---------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
Биографическая справка
281. Два мудреца
282. Петергофское гулянье
283. <Из повести "Модест Правдин, или Терпи казак - атаман
будешь">
284. Элегия ("Чья эта новая гробница?..")
285. <Из комедии "Классик и романтик">. Явление 8
286. Осел и Конь
В истории нашей литературы Константин Петрович Масальский числится как
плодовитый, но совершенно бесцветный романист. Между тем небезынтересны его
стихотворные произведения, дающие ясное представление об одной из линий в
поэтическом развитии 2030-х годов.
Масальский родился 13 сентября 1802 года в Ярославле, в семье местного
чиновника (статского советника). Детство его в основном прошло в Петербурге,
куда переселился его отец, человек, видимо, небогатый, но принадлежавший к
старой дворянской фамилии. С 1815 года Масальский занимается в пансионе
Дюбуа (при Петропавловском училище), а в 1817 году переходит в столичный
Университетский благородный пансион. Соученик его (в будущем тоже литератор
и поэт) Н. А. Маркеьич, уже тогда склонный к вольнодумству, недолюбливал
Масальского за его преклонение перед Людовиком XIV. "Масальский, - вспоминал
он, - прилизанный, остроносенький круглячок, предпочитал всем русским поэтам
Батюшкова, изучал языки: испанский и итальянский, и писал гладенькие,
плоскенькие стихи". {Н. А. Маркевич, Из записок. - Сб. "Глинка в
воспоминаниях современников", М., 1955, с. 127.}
После окончания пансиона в 1821 году Масальский служит сначала в
министерстве внутренних дел, потом - с 1828 года - в департаменте законов
Государственного совета. С 1832 года он занимал должность экспедитора
Государственной канцелярии, а в 1840 году был перемещен на пост правителя
дел в V отделение императорской канцелярии. В марте 1841 года Масальский
выходит в отставку в чине действительного статского советника.
Имя Масальского как молодого стихотворца еще в 1824 году было известно
Рылееву и Бестужеву, поместившим в "Полярной звезде" два его перевода с
древнегреческого ("Мелеагр" и "Море и земля").
1820-1831 годы - первый период литературной биографии Масальского -
целиком посвящены поэзии. Он испытывает себя в лирическом роде, но
выказывает лишь умение писать легкие эпигонские стихи. Тогда же он
принимается за басню, а позднее - за стихотворную сказку (новеллу) и
комедию. В этих "низких", согласно нормативам классицизма, жанрах Масальский
с его обезличенным и приземленным сознанием чувствовал себя гораздо
уверенней. Что касается басни, то с ней он не расставался почти до конца
своей писательской деятельности, по крайней мере до выхода в свет его
сборника "Басни" (1851), единодушно забракованного рецензентами.
Развлечение и назидание - к этим условиям басенного жанра Масальский
был готов свести задачи поэтического творчества вообще. Во всех отраслях его
собственной литературной деятельности эти установки просматриваются с полной
отчетливостью. Такое упрощенное творчество возникло как результат
приближения его к сознанию духовно косной читательской массы. Приближение
это ознаменовалось, между прочим, широким введением бытописательных
подробностей.
Способность схватывать внешние черты обиходной жизни, создавать бойкие
теньеровские зарисовки Масальский проявил уже в баснях. В 1829 году он
публикует обширное стихотворное повествование "Терпи казак - атаман будешь",
к названию которого впоследствии прибавил имя главного героя - Модеста
Правдина. Книга была раскуплена мгновенно. В последующие четыре года вышло
еще два издания повести - успех для того времени неслыханный.
Небывало широкий разворот картин столичного быта, представленных в
произведении, кое в чем предсказывал последующую практику натуральной школы.
Однако бытописание Масальского во многом подчинялось рутинной художественной
концепции. Повесть, писанная вольным басенным стихом, была настоящим
конгломератом стихотворной новеллы и классицистической комедии. К
классицизму восходит у Масальского и откровенный морализм, и однолинейность
человеческих образов, и метафизическое понимание добра и зла - разделение
персонажей на безусловно положительных и безусловно отрицательных, каждому
из которых присваивается знаменательная фамилия-этикетка - своего рода
формула поведения. Разумеется, это был классицизм подновленный и притом
утративший цельность системы. Многочисленные герои повести - их, кроме
десятка основных, свыше двадцати второстепенных и около двадцати без речей,
составляющих антураж, - ведут читателя по улицам и околицам Петербурга, в
апартаменты частных лиц, в кабинет министра, на праздничные сборища, в
кофейню и т. д. и т. п. Пестротой красок, мельтешеньем лиц, предметов,
непрестанной сменой декораций поддерживается интерес повествования. В итоге
сюжетные линии получились ветвистыми и прерывистыми. Соответственно
понизилась организующая функция главных персонажей. В сущности, главный
герой не столько чиновник Правдин, сколько разношерстная толпа обитателей
Петербурга. В создании ее суммарного образа Масальского года на два-три
опередил Полежаев в своих поэмах "Сашка" и "Рассказ Кузьмы", к печати не
предназначавшихся. Как и у Полежаева, толпа в трактовке Масальского -
смешанное, "демократическое" общество, случайное собрание случайных лиц, т.
е. людей разного чина и звания (от камергера до купца и бродяги), сведенных
вместе вопреки законам социальной иерархии.
Случайность в произведении Масальского выступает и как универсальный
принцип бытия. Но в отличие от Полежаева он приписывает случайности
тенденцию к восстановлению порядка и справедливости. Благодаря этому все в
конечном счете завершается в пользу добродетельных героев и в посрамление их
врагов. Исходной посылкой автора было признание того, что человек - пешка,
передвигаемая невидимым механизмом. Зримое действие этого механизма более
всего обнаруживает себя в круговороте денег. Событийную канву сюжета как раз
и составляют преимущественно эпизоды перехода ассигнаций от одного персонажа
к другому, эпизоды приобретения и утраты капитала. Деньги - основа
благополучия и счастья, главная пружина жизни.
"Идеал", который пропагандирует повесть, - это мещанский идеал
"везения", успеха, основанных на благоразумии и благонамеренности - в самом
казенном смысле слова.
Показательно, что "бюргерский" эпос Масальского неоднократно
рекламировался булгаринской "Северной пчелой" - главным органом "торговой
словесности". Столь же закономерным был уничтожающий отзыв П. А. Вяземского.
Масальский, писал Вяземский, увлекся желанием разделить славу Пушкина как
живописца русского быта. Предполагая написать нечто вроде "Евгения Онегина",
он написал "Ивана Выжигина" в стихах. Здесь, по его словам, эта же
несвязность в происшествиях, бледность, безличность в лицах; тот же рассказ
довольно плавный, но везде холодный, бездушный". {"Литературная газета",
1830, 25 июня, с. 292. "Иван Выжигин" - "нравственно-сатирический" роман
Булгарина.}
"Холодность" и "бездушие", т. е. прозаический взгляд на
действительность, враждебный высшим стремлениям человеческого духа, привели
позднее Масальского к борьбе с романтическим идеализмом в литературе и
философии (повесть "Русский Дон-Кихот", 1835 года и статья о философии
Платона в "Сыне отечества", 1842, ? 8). Это была критика с позиций "здравого
смысла", зачеркивавшая прогрессивный смысл исканий идеалистов и романтиков
30-х годов. Но трезвость Масальского неожиданно обернулась и своей полезной
стороной - неприятием беспредметной мечтательности, заоблачных грез,
условного абстрактного литературного диалекта. Он снова возвращается к
лирике - на этот раз в качестве пародиста. Пародии его осмеивали эпигонство
в романтической лирике: штампованные фразы, истертые мотивы и образы,
темноту слога. Другая особенность его пародий заключалась в их
прикрепленности к драматическому тексту.
В 1830 году Масальский издает стихотворную комедию типа фарса "Классик
и романтик", в которой едва ли не самым занятным местом были стихи
Темнилина, пародировавшие томную элегическую лирику эпигонов романтизма. В
1842 году Масальский печатает прозаическую комедию "Луна и стихи",
оснащенную целой серией удачных пародий. {Комедия эта ("Сын отечества",
1842, ? 3) помещена за пародийной подписью: "Иван Иванов, сын Деревяшкин",
но авторство Масальского вряд ли вызывает сомнение. Способ создания
комедийной ситуации здесь тот же, что и в "Классике и романтике" - спор
плохих стихотворцев за первенство, который является одновременно и конкурсом
женихов. Что касается пародий, то легко убедиться в том, что те же самые
поэтические штампы Масальский высмеивает в статье о стихотворениях Ап.
Майкова ("Сын отечества", 1842, ? 2).}
Общий поворот русской литературы к прозе, происшедший на рубеже 20-30-х
годов, популярность исторической беллетристики, занявшей ключевые позиции на
книжном рынке, окончательно определили писательскую карьеру Масальского. В
1832 году появляется его первый исторический роман "Стрельцы", а вслед за
ним несколько исторических повестей: "Черный ящик" (1833), "Регентство
Бирона" (1834), "Граница 1616 года" (1837), "Бородолюбие. Исторические сцены
из времен Петра Великого" (1837), "Осада Углича" (1841).
В 1842 году в руки писателя переходит "Сын отечества", который он
выпускает в 1842-1843 годах. На страницах журнала появились повести
Масальского "Теоретическая любовь 1791 года" и "Быль 1703 года", роман
"Невеста Петра Второго" и "Роман на ледяных горах", ряд критических статей и
басен. Из-за недостатка сотрудников издание журнала было приостановлено на
три года. Возобновленный "Сын отечества" выходил с 1847 года под редакцией
Масальского до 1852 года. В 1848 году из печати вышла книга Масальского
"Пять повестей и других сочинений".
Поверхностная передача исторических фактов, привязанных к авантюрному
сюжету, - в этом и заключалась технология исторической прозы Масальского,
малоценность которой была совершенно ясна Белинскому еще в 30-е годы. Но в
эпоху освоения жанра исторического романа сочинения Масальского имели по
крайней мере достоинство новизны и удовлетворяли растущую потребность
читателей в отечественной беллетристике. В 50-е же годы фигура Масальского
как исторического романиста выглядела просто убого. Последний роман писателя
"Лейтенант и поручик", изданный в 1853 году, вызвал разгромную рецензию
Чернышевского. Литературные дела Масальского приходили все в больший упадок.
Он умер 9 сентября 1861 года.
281. ДВА МУДРЕЦА
Философ Гераклит, наплакавшись досыта,
Сидел под деревом и, видя Демокрита,
Который шел и хохотал,
"О боги, боги! - закричал. -
Куда ни обернешься,
Везде со слабостью иль глупостью столкнешься.
Ну можно ль, не лишась рассудка, хохотать
По пустякам, как сей прохожий?"
А Демокрит меж тем так начал рассуждать:
"Все люди на ребят похожи!
Вот, например, старик. Такой плачевной рожи
Я сроду не видал. О чем же плачет он?
Именье потерял, иль невпопад влюблен,
Иль огорчен другим подобным вздором?
А если б философским взором
На мир он посмотрел,
То верно бы, как я, смеяться захотел".
Потом друг на друга, не говоря ни слова,
Глядели мудрецы. Один из них рыдал,
Другой же хохотал,
И каждый сожалел о глупости другого.
1821, <1830>
282. ПЕТЕРГОФСКОЕ ГУЛЯНЬЕ
1
Скрывавшие восток густые облака
Рассеялись в час утра понемногу.
Весь Петербург сбирается в дорогу.
Через Калинкин мост стремится, как река,
Народ к воротам триумфальным.
Какие хлопоты жандармам и квартальным!
Карет, телег, колясок, дрожек ряд
И без конца и без начала
К заставе тянется. Все за город спешат, -
Как будто бы вода столицу потопляла.
Везде встречает взор
Корзинки, узелки с съестным и самовары.
Здесь песенников хор
Идет под звук рожка, бандуры иль гитары;
Там тащит римлянин шарманку на плечах;
Здесь спор у мужиков зашел о калачах
И пряниках: они огромную корзину
Рассыпали, запнувшись, на траву.
Там, небо сброся с плеч, поставил на главу
Атлант - клубнику и малину.
Но где нам дописать картину!
Жаль, что Теньер свой карандаш
Не завещал ни одному поэту,
А взял с собой и кинул в Лету.
Так сядем же скорей, читатель добрый наш,
В карету,
И мимо ряда дач прелестных и садов
Поедем прямо в Петергоф.
2
Руками сильными Самсон
Льву челюсти во гневе раздирает.
Из зева пена бьет, и грозно зверя стон
Окрестности далеко оглашает.
Здесь возвышается волшебная гора
И свой закон нарушила природа:
Везде видна воды с огнем игра!
Уступы, лестницы кипят толпой народа.
Пленяет взор и мрамор, и коралл,
И статуи, и чаши золотые,
И льющийся блистательный кристалл
Через узоры огневые.
Здесь роща темная сияет вся в звездах;
Кругом алмазами, как яхонт, пруд украшен.
Ряд огненных столпов, и пирамид, и башен
Блистает в просеке и смотрится в водах
Канала длинного. Вдали чернеет море,
В равнине зеркальной своей
Строй отражает кораблей
В сияющем уборе
И восходящую сребристую луну.
Звук музыки привлек дремавшую волну,
О берега она тихонько плещет.
Над гаванью сияет храм;
С треножника курится фимиам,
И в небесах над ним царицы вензель блещет.
3
Угаснули волшебные чертоги,
Пустеет Петергофский сад.
До городских ворот, во всю длину дороги,
Различных экипажей ряд
Тихонько движется. Все дремлют или спят.
Близ Стрельны в пень три стали клячи, -
Ни с места, хоть убей!
"Провал возьми! Какие неудачи! -
Ворчит в карете бас. - Отворь-ка, Тимофей.
Жена, ведь вылезать придется из кареты!"
- "Ах батьки-светы!
Неужто с дочерьми тащиться мне пешком?
Нельзя ли как доехать, хоть ползком?"
Барин
(с сердцем)
Доехать!.. Знаем эти песни!..
Ну что? Нейдут?
Слуга
Нейдут, сударь, хоть тресни!
Барин
Да что без шляпы ты? Куда ее девал?
Слуга
Не знаю-с. Видно, я вздремал
И обронил.
Барин
Зевака!
Чтоб завтра же была, на собственный твой счет!
Как, плут, не потерял ты фрака!
Без памяти, бездельник, пьет!
Слуга
Помилуйте-с! Во рту и капли не бывало.
Барин
Молчать!.. Нет, видно, нам пришлось пешком идти.
На лошадей надежды мало,
Других же здесь нельзя найти.
Мы самовар вперед отправим с Тимофеем,
Вон там, за рощицей, согреем,
А после чаю отдохнем,
И к вечеру, авось, и к дому добредем.
Между 1825 и 1830, <1842>
283. <ИЗ ПОВЕСТИ "МОДЕСТ ПРАВДИН, или ТЕРПИ КАЗАК - АТАМАН БУДЕШЬ">
СОВЕТНИК
Возможет ли поэзии резец
Изобразить Елагинский дворец,
Когда он, месяца лучами освещенный,
В кристалл Невы глядяся голубой,
Любуется собой?
Решеткой легкою, как блондой, окруженный,
Вокруг дворца прелестный виден сад,
Где ветерок разносит аромат,
Над рядом цветников порхая;
Где извилась дорожка золотая
По изумрудной мураве.
Здесь лестница спускается к Неве,
Там яхта, золотом блистая,
Гордится флагом: два крыла
Чернеются на нем двуглавого орла.
Звук музыки умолк; в саду редели
Толпы гуляющих; все тянутся домой.
Вот лавочник с дородною женой,
Вот нищий в фризовой шинели
И франт в плаще; за ним мастеровой.
Мелькают дрожки и кареты,
Идет квартальный, там кадеты,
Там дальше блещут эполеты,
Там шляпки, и чепцы, и пестрота, и смесь;
Всего же более везде встречаешь спесь.
Елагин опустел; лишь на скамье сидели
Два чудака.
Два длиннополых сюртука
Их от росы холодной грели.
Вот встали со скамьи, идут;
Уж миновали пруд
И через мост прошли. Дорожкой меж акаций
Спешат они достигнуть Колтовской,
Под кров смиренный и простой,
Где с музами хозяин, как Гораций,
Спокойно век проводит свой.
Советником в Палате уголовной
Модест Правдин служил.
Не выгоды, не блеск пленял его чиновный:
Он лести не терпел, душою не кривил.
Честь, долг, любовь к царю, закон и польза ближних
Руководили им. Он сильным не спускал
И не теснил, в угоду высшим, нижних;
В нем правый верную защиту обретал.
Уж много раз и клевета, и злоба
Искали гибели его, -
Он не страшился ничего
И чести дал обет не изменить до гроба.
ТУЗ
Подробно вам описан дом,
Наш снисходительный читатель,
Но вам хозяин не знаком.
Уж он теперь не тот мечтатель
И ветреник, что прежде был;
Давно с большим простился светом,
Науки страстно полюбил
И сделался анахоретом.
Прошло лет десять с той поры,
Как он пустился в вихорь света
С порога университета.
Бывало, знал одни обеды да пиры
И не сходил долой с паркета.
Еще в младенчестве лишился он отца
И матери; был дяде всем обязан,
И к старику всегда, как сын, он был привязан.
У Богатонова купца
Случилось Правдину однажды быть на бале.
Досыта навертевшись в зале,
Он вышел отдохнуть в диванную. Кипел
Давно там жаркий бой. В руке дрожащей мел
Разнообразные узоры
Чертил на зелени полей,
И двигались по ним холмы и горы
Червонцев и рублей.
Там на одном столе налево и направо
Листочки падали. Банкир торжествовал.
(Уж тысяч сто он наиграл.)
"Валет убит? Ну браво!
В четвертый только раз!
Но, господа, уж третий час,
Пора бы кончить. Иль, пожалуй,
Еще мечу! Я, право, добрый малый!"
Меж тем бледнее мертвецов
Вокруг стола сидел кружок купцов
И разных игроков, гражданских и военных,
С унылым видом побежденных.
Горели жадностью и злобой их глаза.
Правдин для шалости поставил на туза
Целковый. Банкомет, отдвинув прочь, прибавил
"Я важных сумм не бью".
Уколотый Правдин пятьсот рублей поставил.
"Прошу вас карту бить мою".
"Модест! Ну что б теперь твой дядя
Сказал, на эту глупость глядя? -
Шепнула совесть Правдину. -
Лишь жалованьем жить, и ставить
Пятьсот рублей, и на одну!..
Но от дурачества тебя уж не избавить".
И вот Правдин, с волненьем тайным
На карты устремя глаза,
Нетерпеливо ждет туза.
Идут порядком обычайным
Валеты, дамы, короли
И движут по столу рубли.
Туз взял! Пятьсот рублей в кармане.
"Но лучше уголок загнуть", -
Корыстолюбие успело тут шепнуть.
В каком-то гибельном тумане
Рассудок Правдина. Как будто бы сквозь сон,
За картой карту ставит он.
Уж десять тысяч взял он пленных.
Дрожит, бледнея, банкомет.
"Ужель для выгод ты презренных
Забудешь честь твою? Нет, нет!" -
Заговорила громко совесть
В душе высокой Правдина. -
Хоть в этом месте наша повесть
Не всем покажется верна,
Однако ж то известно точно
(Придет же этакой каприз!),
Что вдруг на даму весь свой приз
Правдин поставил, и нарочно,
Чтоб проиграть. Но, как ни бился,
Не мог он проиграть никак,
И до того догорячился,
Что целый банк сорвал, чудак!
КАПИТАН
Правдин выходит в зал.
Там был уж прямо пир горою!
Шампанское лилось рекою;
Хозяин казачка в восторге заплясал
С каким-то полновесным кумом.
Весь пол дрожал.
С ужасным, нестерпимым шумом
Им аплодируют. Чуть не оглох Правдин,
И спасся в отдаленный
Покой, где был один
Какой-то офицер. Он, в мысли погруженный,
Стоял, опершись о камин.
Правдин
Вы, верно, удалились
Сюда, как я же, отдохнуть?
Офицер
Да. Слишком уж развеселились!
Здесь поспокойнее. Притом ужасно грудь
Теснит.
Правдин
Конечно, простудились.
Однако ж очень вы бледны.
Совет бы мой: скорей в постелю,
Да выпить бузины.
Офицер
О, ничего! Меня не будет чрез неделю,
Мы умереть должны ж когда-нибудь.
Правдин
Помилуйте! Беда великая, что грудь
Болит! К чему так мрачно мыслить!
Одна лишь смерть на свете есть,
Болезней же не перечислить.
Позвольте мне узнать, с кем я имею честь...
Офицер
Мечинский, капитан.
Правдин
Мне было бы приятно,
Когда б доверенность мог вашу заслужить.
Офицер
Я уж сказал, что, вероятно,
Недолго мне осталось жить.
Правдин
Вы удивляете меня. Чистосердечность,
Наверно, вас не оскорбит:
Мне в том ручается ваш благородный вид.
Шагнуть охота ваша в вечность,
По чести, мне смешна.
Офицер
Конечно, я смешон. Но если б глубина
Моей души могла вам быть видна,
Меня жалеть бы стали.
Правдин
Ах, как желал бы я,
Чтоб с вами были мы давно уже друзья
И чтобы мог я вас избавить от печали.
Офицер
Со мной умрет печаль моя.
Смерть прекратит мое страданье!..
Благодарю за доброе желанье!
Но поздно... кончено!.. Прощайте!.. Мне пора.
И с чувством Правдину пожал Мечинский руку,
Как бы прощаясь с ним на вечную разлуку.
Правдин задумался. Вот слышит со двора
Стук дрожек. Сердце в нем забилось
И сострадание живое пробудилось.
Невольно он вскочил и отворил окно,
Исполненный какого-то волненья.
На улице всё тихо и темно;
Лишь несся дрожек стук из отдаленья.
СВИДАНИЕ
Пробило шесть часов на шпице крепостном,
А уж Правдин нашел тот дом,
Где жил Мечинский. В дверь стучится
И сквозь нее он с денщиком бранится.
"Какого лешего так рано принесло?
Еще не рассвело!" -
Ворчит за дверью бас. "Да отвори, проклятый!"
И с заспанным лицом встречает Правдина
Аршина в три солдат усатый.
"Что, дома капитан?" - "Вот на!
Да он, я чай, еще в постеле".
"Мне нужно говорить об очень важном деле", -
Сказал Правдин - и прямо в кабинет.
Спит, сидя у стола, Мечинский за бумагой;
На креслах близ него лежит под шпагой
С курком взведенным - пистолет.
Лице уснувшего изображает муку.
И на плечо тихонько руку
Модест ему кладет. Открыл глаза он вдруг.
Правдин
Мечинский! Здравствуйте! Ваш друг
Пришел утешить вас в печали.
Я знаю всё, мне всё пересказали.
Мечинский
Всё знаете? Зачем же вы ко мне?
Когда вам всё уже известно,
То я прошу меня оставить в тишине.
Шутить теперь со мной довольно неуместно.
Правдин
Я не шутить пришел, я вам пришел помочь.
Мечинский
Уж не советами ль? Довольно надавали!
Я счастлив был! - Друзья меня ласкали.
Я гибну! - Все подальше прочь.
Правдин
Скажите мне: вы проиграли...
Мечинский
Ну, проиграл! Какое дело вам?
Ответ за то не вы, я дам.
Узнайте ж всё: именье полковое
Я также проиграл,
Оставьте же меня в покое, -
Три ночи сряду я не спал.
Ну, что ж еще? Иль упрекать хотите?
Правдин
Вот весь ваш проигрыш. Возьмите,
И не меня - творца благодарите!
Любви ко ближним он
Установил закон.
Как будто громом поражен,
Окаменев от изумленья,
Мечинский устремил глаза на Правдина.
И сильно грудь его вздымалась, стеснена
Порывом чувств и умиленья.
Вдруг слезы у него рекою полились,
И оба бросились в объятья
И крепко, крепко обнялись!
Нет, никогда и братья,
Из детства дружные, не обнимались так,
Расставшися в сраженьи
И снова свидевшись, когда бежит уж враг
И русское "ура!" несется в отдаленьи.
ОСЕНЬ
Настал сентябрь. Гулянья опустели:
То мелкий сыплет дождь, то холодно, то град!
Крестовский, Каменный и Строганова сад
С Елагиным осиротели.
Давно ли нас пленяла там
Эфирная одежда дам,
Давно ль? Не будет и недели!
Теперь... увы! По самым тем местам
Нет ходу без галош, без зонтика, шинели!
Так пусто, скучно всё, хоть плачь!
Все потянулись в город с дач;
Вдоль Карповки и Черной речки
Закрылись ставни. Блещут свечки
В окошках изредка. Туманно фонари
Лишь от дождя на лужах пузыри
Да грязь на улицах пустынных освещают.
И тишина везде! Собаки только лают.
Читатель, верно, спросит нас:
Зачем в столь поздний час
И в дождь его мы затащили
Невесть куда!
Нас леший обошел - вот в чем и вся беда!
Невольно мы с дороги своротили;
Возьмем извозчика и в город поскорей!
Торопимся туда не без причины:
Полковник Остряков звал на вечер гостей, -
Жены его, Sophie, сегодня именины.
Играет музыка. Танцуют экосез.
Подагрин, камергер, с хозяйкой в первой паре
Степенно движется. С ним тут же в ряд залез
Еще его постарей
Полковник отставной,
Тряхнуть решился стариной.
Кто ж это? Угадайте!..
Андрей Ильич Правдин!.. Вот кто-то со звездой,
Вот ротмистр Винд... Но сами досчитайте
Всех остальных.
Какое дело нам до них!
Заметим только то, что в паре предпоследней
С Надеждою Праздин, советник, танцевал.
Вдруг осторожно из передней
Вошел слуга с запиской в зал.
"Приказано отдать немедленно", - сказал
И подал Правдину. Надписано: "секретно".
Он развернул ее и быстро прочитал,
И было на лице смущение приметно.
В карман записку положив,
Он снова весел стал и жив.
Но вскоре грусть опять его преодолела.
Надежда на него внимательно смотрела;
Оттанцевав, спросила у него:
"Вы так задумчивы, - что с вами?"
Правдин
Ничего.
Так, что-то скучно...
Надежда
Грусть приходит без причины
Всегда пред радостью.
Правдин
Дай бог, чтоб было так...
Вы, верно, сердитесь, что в ваши именины
Так скучен я, вандал, чудак...
Надежда
Кто сердится на вас! Но если бы вы были
Не так задумчивы, то, верно б, и других
Вы очень тем развеселили.
Да мало нужды вам до них.
Правдин
Как, право, вы жестоки!
Я, впрочем, заслужил упреки.
Простите, виноват! Я буду веселей, -
Лишь только б котильон начался поскорей!
Оркестр усталый, полуспящий
Давно уж проклял котильон.
Вот граф Пустов, и ловкий и блестящий,
Как Бельведерский Аполлон,
Сидит с Венерой Медицейской,
И с нею провожает он
Всех вальсир_у_ющих усмешкою злодейской.
Очки и черные усы
Гусар Рубакин поправляя
И с дамой светский вздор болтая,
Глядит украдкой на часы.
Барон Леже сидит подальше
И сыплет фразы генеральше.
В восторге, в восхищеньи он,
Что генерал засел в бостон.
Со всеми грасами, с торжественною миной,
Измять бояся галстух свой,
Вот камер-юнкер Штольц летит с княжной Ириной,
Любуясь внутренно собой.
Он думает, что все ему дивятся,
Все вне себя от ловкости его,
Забыв, что ездят все на балы для того,
Чтоб исключительно собою заниматься,
Чтобы блеснуть, чтоб посмеяться,
Посплетничать, пересудить
И скучный вечер так убить,
ГОРЕСТНАЯ ВЕСТЬ
И, возвратясь домой, не думая о сне,
Правдин наедине,
Как бы в жару недуга,
Сто раз читал записку друга
И прижимал ее к устам,
Давая волю течь слезам.
"Убит судьбою я неправой!
Разрушены мои мечты!
Знай, что когда прочтешь мою записку ты,
Мечинский далеко уж будет за заставой.
Прощай, мой милый друг, прощай!
Меня везут в уездный город дальный.
Там скоро кончу век печальный...
Не упрекай,
Что долг тебе отдать я средства не имею:
Я жизнью жертвовал для этого моею, -
В том честию клянусь! Змеянову сказал
Всё, что лишь мог, на поединок звал,
Но он на всё твердил: "Безумство и нелепость!"
Я шпагу обнажил - и отвезен был в крепость.
Он рану вылечил, как слышал я потом.
Я уж сказал, к чему приговорен судом.
Здесь был я поражен еще ударом новым:
Она уже за Остряковым.
Итак, я Софьею забыт!..
Пусть небо счастием ее благословит..,
Но мне напоминают,
Что уж пора пуститься в путь.
Не скрою: слезы мне писать мешают.
Уж не увидимся. Прощай!.. Не позабудь!.."
Сел на софу Модест, и тихо зол целитель,
_Сердец тревожных усмиритель_, {*}
{* "Илиада". Перевод Гнедича.}
Сон сладостный его склонил,
И он записку уронил.
ВЫГОВОР
Прошло с десяток дней.
В палату барина отправя, мел Андрей
Покои, напевая:
"Молодка молодая..."
"Поздравь меня, - я под судом
И должен распрощаться с местом", -
Войдя, сказал Правдин. Андрею будто гром
Отшиб язык. Он только жестом
Свой ужас выразил и стал с открытым ртом.
"Поди ты к дядюшке скорее:
Ко мне его проси.
Да вот еще письмо на почту отнеси".
Правдин любил в Андрее
Простой и откровенный нрав,
И позволял слуге читать нравоученья,
Когда случалося, что барин был неправ.
Придя в себя от изумленья,
Спросил Андрей:
"Какой бессовестный злодей
Вас ввел в беду, Модест Петрович?"
- "Еще не знаю я; наверное, Ничтович,
Мой давний враг. Да, впрочем, я и сам
Доверчив был и откровенен слишком".
- "Вот то-то вы, сударь, ведь говорил я вам!
С моим дрянным умишком
Вернее вас смекнул, что в правде проку нет.
Политикой живет весь свет.
Ну, мне не верили - так немцев и французов
Спросили бы. Они умом-то запаслись
Побольше нас. А вы... вы груздем назвались,
Так, по пословице, извольте лезти в кузов!" {*}
{* Назвавшись груздем, полезай в кузов. Русская пословица.}
- "Поди ж скорей! - сказал Правдин. -
Я груздь, и сознаю теперь свою ошибку".
И долго он, оставшися один,
С печального лица не мог согнать улыбку.
ДОПРОСЫ
Лишь солнце вышло на восток,
Правдин, принарядясь, батистовый платок
Опрыснувши парижскими духами,
К министру в дрожках поскакал
И твердыми вступил шагами
В приемный зал.
Там, нянча грузные портфели,
Докладчики с лицом таинственным сидели;
Но колокольчика серебряного звук
Всех поднял с кресел вдруг,
И камердинер по паркету
Мелькнул чрез залу к кабинету.
Вошел на цыпочках и, появясь опять,
На Правдина взглянул с лицем приятным
И голосом чуть внятным
Проговорил: "Вас приказал позвать".
Модест вошел. "Садитесь, -
С улыбкой ласковой министр ему сказал. -
Вы, верно, удивитесь,
Что вас призвал
Я для допроса.
Что против этого мне скажете доноса?"
Тут встал министр, и, подойдя к окну,
Бумагу взял с него и подал Правдину.
Нет подписи, числа и года.
Написана французским языком;
Она была у нас в руках для перевода,
Здесь сообщим его тайком:
"Всегда быв подданным примерным,
Всегда горя
К святыне олтаря
Усердием нелицемерным,
Сиятельнейший граф, донесть решаюсь вам,
Вам, как опоре твердой трона,
Как исполнителю закона,
О том, что слышал лично сам.
Неверие приметно возрастает
В незрелых молодых умах
И гибелью всеобщей угрожает,
Всех благомыслящих давно волнует страх.
Принять немедля должно меры,
Чтобы столпов не подпилили веры
Ее враги. Из них один,
Советник отставной Правдин,
При мне осмелился над верою ругаться
И над усердьем к ней безбожно насмехаться.
Я истину моих всех слов
Присягой подтвердить готов,
Но с тем, чтоб вам одним был я известен.
В подобном деле ход законный неуместен.
Явяся завтра утром к вам,
Еще бумагу я секретную подам".
Правдин
Противу клеветы позвольте объясненье
Мне вашему сиятельству подать.
Министр
Я вас призвал за тем. Прошу вас написать,
Что можете, в опроверженье.
Садитесь здесь, к столу.
За ширмами он сел.
Камердинер
Барон Ренар, для самых важных дел.
Министр
Проси.
И член триумвирата,
Друг Богатонова, кощей,
Роль вспомнивший свою доносчика-лжесвята,
Начав поклоны от дверей,
Министра удивил своей спиною гибкой
И, не заметя Правдина,
Вручил ему донос с приятною улыбкой.
Министр
Еще на вас бумага подана.
И против этой вы, что можно, напишите.
Модест бумагу взял. Бледнее полотна
Вдруг сделался барон.
Ренар
Ви, граф, мой извините,
Мой так бумага написаль,
Штоби один особа ваша зналь.
Не так, то мне назад бумага мой дадите.
Министр
Нельзя, барон.
Наверно, вам известен тот закон,
Который повелел, чтоб обвинитель
Объявлен был тому, кого винят.
Вы знаете, что я законов исполнитель.
Еще скажу, что вас приговорят
К тому, чему другого подвергали,
Когда бы вы не доказали
Доноса вашего. Не я в том виноват.
А! Господин Правдин, да вы уж написали!
Прочтите вслух.
Ренар
Мой в этом деле праф.
Правдин
Позвольте прежде, граф,
Чтобы сюда купец был призван Богатонов,
Произведя ему допрос,
Уверитесь, как первый лжив донос.
Ренар
Мой просит государь. Мой не знаваль законов.
Министр
Великий Петр сказал, что все должны их знать.
Он исключения не сделал для баронов,
Тут Богатонова министр велел призвать,
Который, ничего не зная,
За ерофеичем спокойно заседал
И третью чарочку капустой заедал.
Как будто казни ожидая,
Вошел он в кабинет
И уронил картуз со страху на паркет,
Дрожа всем телом.
Правдин
Не правда ли, что я один лишь раз
С бароном виделся у вас?
Богатонов
Когда вы, например, пришли ко мне за делом?
Так точно. Образ снять я со стены готов!
Правдин
Что вам сказал тогда я об окладе?
Богатонов
Я точно не упомню слов.
Пусть места мне не будет в аде,
Коли солгу,
Но сколько вспомнить я могу,
Отеческий совет вы дали,
Чтоб более добра я ближнему творил.
Кажись, что вы, барон, им что-то тут сказали.
Правдин
Что я еще о вере говорил?
Богатонов
Готов я, например, сквозь землю провалиться,
Ни слова более от вас я не слыхал.
Я присягну.
Ренар
Не правду сказыв_а_л.
Богатонов
Вот на! Хоть побожиться.
Обманщиком я сроду не бывал.
Правдин
Полковник Остряков дал после свадьбы бал.
Там виделся еще я раз с бароном,
Но более нигде мне не встречался он.
Министр
Что скажете, барон?
Он утвердительным ответствовал поклоном.
Правдин
Барон в другом доносе прав:
У Острякова точно, граф,
О вас судил я слишком смело,
Корыстина вы защищали дело,
И я рассержен был...
Министр
И поделом.
Сначала долго заблуждался,
Но всё загладил я потом,
В делах лишь тот не ошибался,
Кто вовсе с ними не знаком.
Второй донос я у себя оставлю
В воспоминание, что ошибался я,
А первый в суд сегодня же отправлю.
Барон! Вина тут не моя.
НОВАЯ БЕДА
Так кончив дело об окладе,
Обласканный министром, к дяде
Правдин поехал на обед,
Не думая нимало,
Какое новое его там горе ждало.
У всех почти людей при виде бед,
Которых сами не боятся,
Во глубине души охота есть смеяться,
А между тем у них премрачное лицо.
Всё это испытал, квартальный над собою,
Когда Андрей Ильич, простясь с детьми, с женою,
У дома своего, без чувства, на крыльцо
Упал. Вокруг него квартальный суетился,
Ругая непроворных слуг.
"Меня ведут в тюрьму, мой друг! -
Сказал Андрей Ильич, с слезами обнимая
Племянника. - Всех участь ждет такая
Бесстыдина порук.
Я при займе его однажды поручился.
Ты знаешь, как он жил. Он вовсе разорился.
Сто тысяч за него я должен заплатить!..
Недолго мне осталось жить!
Что будет с дочерьми и с бедною женою!
Поди, Модест, как можешь, утешай:
Они в отчаяньи. Поди скорей! Прощай".
С растерзанной душою
Правдин глядел вослед ему,
И в сердце положил: я за него в тюрьму!
ПОСЛЕДНИЕ СРЕДСТВА
Правдин весь день и часто ночь трудился,
Всё продал, что имел, в аренду отдал дом
И к дяде на жилой чердак переселился.
Чердак тот сходен был с известным огурцом,
Который в Риме рос. _За нужду_ можно было
В него _двоим_, согнувшись, _влезть_,
_И то ни стать, ни сесть_. {*} {* Крылов.}
Однообразно и уныло
Шел день за днем в семье Андрея Ильича.
В тюрьме свидания несчастных утешали.
Соседки Правдина давно уж примечали,
Что в верхней комнате всю ночь горит свеча,
И в чернокнижники Модеста записали.
Но несмотря на то, что часто черный змей,
Когда светало,
Таскал к нему мешки серебряных рублей,
На выкуп старика всё суммы не ставало.
В типографических станках
Опять готовился прекрасный альманах.
Программа нового журнала
Пред новым годом вышла в свет.
Груздь был любимейший прозаик и поэт,
Посыпались на Груздь подписчики сначала,
Как на Данаю дождь. Но, к довершенью бед,
Вдруг занемог и слег в постель издатель.
Помог в такой беде приятель:
Резнов издание журнала поддержал;
И долго слух с тех пор по городу носился,
Что Груздь забыл писать, что Груздь ума лишился,
И Правдина журнал упал.
Волнуемый толпой печальных дум,
Он стал задумчив и угрюм;
Его приметно силы
Слабели с каждым днем,
Он быстро шел к дверям могилы, -
Был сходен с брошенным проезжими огнем,
Который пламенел в бореньи с зимней вьюгой.
Тогда лишь услаждал он горечь бытия,
Когда летел мечтой в волшебные края,
Где жизни спутницей и нежною подругой
Он милую свою Надежду называл.
Какую в сердце жизнь вливал
Ее прелестный взор, исполненный участья!
Тогда все горести, несчастья,
Весь мир счастливец забывал.
НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ
Настала наконец суббота роковая.
Правдин, жестокую борьбу в душе скрывая,
Измучен ею, утомлен,
На жертву тайную и тяжкую решился.
Мысль, что старик Правдин в тюрьме еще томился,
Преодолела всё. К Надежде пишет он.
Холодный пот с лица его катился.
"Решась писать к вам в первый раз,
Уверен я, что тем не оскорблю вас:
Я принужден к тому, я должен изъясниться.
Не стану тратить слов, -
Для счастья вашего я жизнь отдать готов!
И с вами должен разлучиться.
Прощаюсь навсегда с любимою мечтой!
Я жизни путь пройду не с той,
Которую мне сердце указало.
Решился я! Во что бы то ни стало
Я счастья моего ценой
Куплю для старика свободу и покой.
Казаться буду я веселым и спокойным,
И не узнает он, как жертва мне тяжка,
Пусть я умру, любви его достойным!
Уже принадлежит другой моя рука".
В глубокое унынье погружен,
Письмо уж запечатал он.
Карета к дому подъезжает;
Вот кто-то говорит с Андреем на крыльце,
И вдруг с восторгом на лице
Мечинский в комнату влетает!..
Писали много мы уж на своем веку,
Изображали мы и радость, и тоску,
Отчаянье, надежду, ожиданья,
Шум городов и тишину полей.
Всему и всем от нас достались описанья!
По наших двух друзей нежданный миг свиданья
Не описать! Сули хоть миллион рублей!
НОВОСТЬ
Мы для того пустились рассуждать,
Чтоб досыта друзьям наговориться дать.
Мечинский наконец решась проститься с другом,
Уж подошел к дверям, как вдруг - налево кругом.
Мечинский
Еще тебе забыл сказать, что я женат.
Правдин
Ты шутишь?
Мечинский
Право, нет.
Правдин
Позволь поздравить, брат!
Я рад сердечно.
А Софью позабыл?
Мечинский
Я всей душой ее любил.
Да что ж, не горевать же вечно.
Сначала я скучал, а после рассудил,
Что я всю жизнь хоть протоскую,
Не ворочу ее!.. Я полюбил другую.
В уездном городке,
Куда меня послали,
У городничего мы часто танцевали,
И вскоре у меня явилось на руке
Кольцо. Я действовал решительно и смело:
Как раз к венцу - и в шляпе дело!
Однако ж ночь давно, уж время ехать мне,
Пора подумать и о сне.
Смотри же, завтра ты приди ко мне пораньше,
И мы тебя представим капитанше.
УГОЩЕНИЕ
Сидя с женой за чаем, капитан
Персидский пробовал кальян.
Когда вошел Правдин и, вдруг взглянув на друга,
Подумал, что пред ним иль шах, или султан:
Ковры пленяли взор, и, в виде полукруга,
Восточный блещущий диван
Под шелковым навесом, с бахромою,
Манил и к неге и к покою.
Курильницы стояли по углам,
Наполнен воздух был азийским ароматом;
Хозяин же таким украшен был халатом,
Какого шах не носит сам.
Не прежде как в часу десятом
Мечинский друга отпустил,
И прямо уж его по-русски угостил:
За тостом тост! С полдюжины бутылок
В теченье дня он с другом осушил.
Правдин уж стал просить носилок,
И был помилован, и то с большим трудом.
Замученный шампанским и токаем,
Всю ночь он спал железным сном.
Когда же поутру, за чаем,
С домашними в гостиной он сидел,
Вдруг въехавших на двор стук дрожек загремел,
И кто ж на них? Легко воображаем
И радость, и восторг, и прыганье, и крик:
Слез с дрожек - верить ли глазам? - Правдин старик!
И на картину мы завесу опускаем:
Наш в живописи дар, ей-богу, невелик.
Весь долг за старика внес тайно до полушки
Мечинский. Возвратясь домой,
Надел халат любимый свой,
И мягче сделались диванные подушки,
Вкусней душистый чай, табачный даже дым
Ему казался ароматней.
Что сердцу может быть, он размышлял, приятней
Добра, которое мы сделали другим!
"Что так сегодня, Саша, весел?" -
Жена спросила у него.
"Так, друг мой, ничего.
Обнову я купил: три пары модных кресел".
ТОЛКИ
Раз у Бесстыдина Хитрецкий за бутылкой
Бургонского сидел и сказывал ему,
Что Правдина едва не заперли в тюрьму,
Что расплатился он бы ссылкой,
Что дело уж вошло в Совет,
Но манифест помог.
"Помилуйте! Нет, нет! -
Прервал Резнов. - Я вас уверить смею,
Что он
Оправдан был, а не прощен.
Подробно рассказать вам дела не умею,
Хотя и доставал тайком, через писцов,
Записку краткую в четыреста листов.
Но знаю верно то, что Правдину на шею
Недавно дан был крест по милости царя,
Дойдет - того смотри - до статс-секретаря!
И как в раю живет с Надеждою своею!"
- "Всё это слышал я не так", -
Хитрецкий возразил с язвительной улыбкой
И, шеей наклоняся гибкой,
Поднес Бесстыдину французский свой табак.
Дальнейших сведений мы не могли собрать
Для повести, и сплетницы-старухи
Свободно могут разглашать
О Правдине невыгодные слухи.
Он много уж терпел! Так, видно, на роду
Ему написано. Того гляди, беду
Опять он наживет. Старинным талисманом,
Терпением, от зла себя он оградит.
Слуга Андрей недаром же твердит:
"Терпи казак, и будешь атаманом".
1828
284. ЭЛЕГИЯ
Чья эта новая гробница?
Чей прах сокрыт навек под ней?
Промчалось счастье прежних дней!
Свершилось! Нет тебя, певица
Канарских островов! Пуста
Твоя блестящая темница,
Стоит на чердаке, снята
Навек со светлого окошка,
Где красовалась с давних пор.
В унынии глубоком взор
На небеса возводит кошка
И опускает на паркет!
Увы! Вверху уж клетки нет!..
В саду, где яблоня склонила
Густую ветвь над цветником,
Где в летний день ты петь любила,
Там спишь ты беспробудным сном!
Там одинокая гробница
Нарцизами осенена.
Прийдет прелестная весна, -
Ее не встретишь ты, певица,
Веселой песнию своей.
Не будет летнею порою
В саду на яблоне с тобою
Перекликаться соловей.
Один он запоет уныло
Над раннею твоей могилой!
Не будешь сахар ты клевать
Из рук твоей хозяйки милой!
Уж ей тебя не целовать,
Держа на плечике! Не станешь
Ты из гостиной в зал летать,
Из зала ж в клетку, как устанешь.
О, если б ты восстать могла,
Как Феникс, если б посмотрела,
Как слезы по тебе лила
Твоя хозяйка, ты бы села
По-прежнему на пальчик к ней!
Ты б облегчила сердце ей!
Она бы, верно, улыбнулась,
Ее бы горесть вмиг прошла!
Ты б от восторга встрепенулась
И с радости бы умерла.
<1830>
285. <ИЗ КОМЕДИИ "КЛАССИК И РОМАНТИК">
ЯВЛЕНИЕ 8
Седов
Ба! Фирс Козьмич! Нижайшее почтенье!
Какую притащил тетрадь!
Взглянуть, так страх берет, не только прочитать.
Темнилин
Не всё еще принес я сочиненье.
Здесь высший только взгляд.
(Подает Седову тетрадь, который начинает ее
рассматривать.)
Линский
(про себя)
Я слово данное принужу взять назад.
Какая мысль! Скорей за исполненье!
(Садится к столу и начинает писать.)
Темнилин
А вот еще на ваше я сужденье
Элегию принес. Позвольте прочитать.
Седов
Дай прежде положить на стол твою тетрадь.
(Кладет тетрадь на стол.)
Читай, брат, сделай одолженье.
Я слушать рад всегда:
Не много в слушаньи труда.
(Линскому)
А вы? Вы пишете?
Линский
По службе донесенье.
Совсем забыл, а не послать - беда!
Темнилин
(читает)
. . . . . . . . . . . . . . . .
Весна моих промчалась дней!
Как сон златой, мелькнула младость!
Очаровательная радость,
Как тень, сокрылась вслед за ней!
Восторги гаснут сладострастья
В моей измученной груди,
И хлад мертвящего бесстрастья
Лишь ожидает впереди.
Былое, будто утро мая,
Как дева красоты и рая,
Меня манит издалека,
Окован негою и ленью,
Я предан был уединенью,
Но ревность, хладная тоска
Мне жизнь наполнили отравой!
Я не прельщаюсь шумной славой,
Я позабыл любви призыв!
И, одинок и молчалив,
Люблю внимать я моря шуму,
И в час полуночи, в тиши,
Порывы тайные души
Обычную лелеют думу.
Повсюду девы неземной
Несется призрак вслед за мной.
Я помню поцелуй прощальный!
Я помню алые уста!..
Привет любви первоначальной,
О прошлом сладкая мечта
При шуме радостном похмелья,
В часы беспечного веселья,
Отравой горькою своей
Порой мне тихо грудь волнует,
И жар ланит, и шелк кудрей,
Всю красоту протекших дней
Волшебной кистию рисует.
Но будущность грозит бедой,
Как сталь кровавая кинжала!
И прелесть жизни молодой,
Как метеор, навек пропала!
Так путник в час, когда туман
Летит со степи молчаливой,
Воспоминая кров счастливый,
Песчаный зрит лишь океан!
. . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
Ну как вам кажется, Тит Павлыч?
Седов
Славно, славно!
Стихи, как масло, льются плавно,
Легки, как пух, и гладки, как стекло.
Однако, знаешь ли, покойник Буало
Говаривал, чтоб мысль, чтоб ясность...
Темнилин
Пощадите!
Без Буало меня судите.
Что этот мне напудренный парик!
В свой век и Буало был славен и велик,
Но на него давно прошла уж мода.
Теперь учитель наш - природа.
Седов
Позвольте вашу мне элегию прочесть
И против темных мест поставить nota bene. {*}
{* Заметь хорошо (лат.). - Ред.}
Темнилин
(подавая элегию)
Я в альманах отдам, уж какова ни есть.
Заметить вас прошу, что ночью, на колене,
При свете месяца написана она.
Седов
Что значат эти точки
В начале и в конце?
Темнилин
Пропущенные строчки!
И Байрон так писал; так пишут все.
Седов
Вот на!
Прекрасно вздумано! Задай-ка ты мне тему -
Назавтра ж точками я напишу поэму;
А если хочешь ты, прибавлю запятых,
И восклицательных, и всех возможных знаков,
Так распишусь, что вон неси святых!..
Был мне знаком судья уездный Яков
(Его фамилию забыл).
Покойник точек не любил;
А как начнет в делах он ставить запятые,
Так что элегия твоя!
Теперь прошли те годы золотые,
И пишет с точками уж ныне и судья!
Темнилин
Шут_и_те вы! Попробуйте-ка сами
Хоть строчек шесть стихами,
Хоть даже меньше, написать,
Так и увидите, что...
Седов
(прерывая)
Хочешь ты сказать,
Что трудно. Я с тобой согласен,
Да я тебя ни в чем и не виню.
Я только речь к тому клоню.
Что труд писателя, мне кажется, напрасен,
Когда он гонится другому только вслед.
Так, впрочем, исстари ведется:
Прославится прозаик иль поэт,
И подражателей толпа за ним плетется.
Нас трогал прозою прелестной Карамзин,
И принялися все за слезы и за вздохи;
Вслед за собой увлек Державин-исполин
Тму подражателей. И все куда как плохи!
Про наши времена не стану говорить.
В пристрастьи могут укорить,
Иль прослывешь, пожалуй, за зоила...
Я замолчу. Не в этом сила.
Темнилин
(с неудовольствием)
Нет, ваша критика уж чересчур строга.
Так нет, по-вашему, теперь у нас талантов?
А Блесткин, а Грузнов, а Спорский, а Педантов?
Чем хуже прочих ваш покорнейший слуга?
Седов
Поэта не хвалить - нажить себе врага.
Ведь речь не о тебе, приятель!
Лишь подражателей одних я не люблю.
Таланты есть у нас, но я их не хвалю,
Затем что без меня их знает уж читатель,
И стар, и мал.
Не нужно им моих похвал!
Темнилин
Но я когда был подражатель?
Кому и в чем? Прошу сказать.
Седов
Свидетелей здесь нет. Теперь нас только двое.
В элегии твоей есть кое-что чужое.
Темнилин
Сказать легко. Нельзя ли доказать?
Седов
Изволь. Там шкаф стоит в прихожей.
До сотни я тебе элегий притащу,
Похожих на твою: во всех одно и то же!
Темнилин
Пойдем! Сыщите-ка!
Седов
Пойдем! Уж я сыщу!
Уходят.
<1830>
286. ОСЕЛ И КОНЬ
Осел в собрании зверей
Однажды рассуждал и приводил дов_о_ды:
Людской-де нет глупей и не было породы.
Не знаем мы, за что честил он так людей.
Хозяин, может быть, ездой его измучил
Иль слишком тяжело навьючил,
Но только он людей без милости бранил.
"В них капли нет ума, - оратор говорил, -
Я это докажу: хозяин мой недавно
(По чести, это презабавно!)
Соседу так сказал: "Конца твоих затей
Тебе, брат, не видать, как и своих ушей".
Ну можно ль говорить нелепицу такую!
Мне на уши смотреть совсем не мудрено".
- "Задачу, - молвил Конь, - тебе я растолкую:
То глупо для Осла, что для людей умно".
<1842>
ПРИМЕЧАНИЯ
Стихотворные произведения М. представлены в печати следующими
изданиями: "Сочинения, переводы и подражания в стихах" (СПб., 1831; ц. р. 4
ноября 1830; каждый из двух разделов этого сборника - "Сочинения" и
"Переводы и подражания" - состоял из 16-ти стихотворений); "Басни" (СПб.,
1851; два раздела - "Книга первая" и "Книга вторая", насчитывающие по 25
басен). Избранные произведения М. - поэта составили том 5 его "Сочинений"
(СПб., 1844; ц. р. 5 мая 1842). Об отдельных изданиях повести "Модест
Правдин, или Терпи казак - атаман будешь" и комедии "Классик и романтик" см.
ниже в примечаниях.
281. Благ., 1823, No 19, с. 17, под загл. "Гераклит и Демокрит", вместе
с баснями "Два колоса" и "Гора" за общей подписью: М. Загорский; НЛ, 1825,
кн. 11, март, с. 153, под загл. "Демокрит и Гераклит", другая и более
пространная редакция (27 строк) с примеч.: "Басня сия с некоторыми другими
напечатана была в одном из журналов ошибкою под чужим именем и в
необработанном виде. Соч.", с датой: 1821. Печ. по "Сочинениям, переводам и
подражаниям в стихах", с. 26. Вошло в Соч., т. 5. Гераклит Эфесский (VI в.
до н. э.) древнегреческий философ-материалист; античная традиция
интерпретировала Гераклита как "вечно плачущего" философа, скептически
взирающего на окружающий его быт и нравы людей. Демокрит (ок. 460-370 до н.
э.) - древнегреческий философ-материалист; оптимизм его воззрений создал ему
еще в античные времена репутацию "смеющегося философа".
282. Гл. 2, под загл. "Картина Петергофа", с вариантами - СО и С А,
1829, No 48, с. 119, с датой: 1825. Гл. 2 и 3 - "Сочинения, переводы и
подражания в стихах", с. 45, в составе "Отрывка из позмы "Мщение ветерка"",
в качестве 3-4 главок этого произведения, под заглавиями: "22 июля" и
"Остановка в пути", с вариантами. Печ. по Соч., т. 5, с. 32.
1. Калинкин мост- мост через реку Фонтанку. К воротам триумфальным- к
Нарвским воротам, воздвигнутым на окраине города в 1814 г. в честь
победоносного окончания войны 1812 г. Римлянин - итальянец-шарманщик. Теньер
- Д. Тенирс (1610-1690), популярный в Европе фламандский живописец, автор
многочисленных картин, преимущественно на бытовые темы; имя Тенирса в России
неправильно произносилось на французский манер.
2. Самсон - фонтан в Петергофе, украшен фигурой легендарного
библейского героя, разрывающего пасть льва. Царицы вензель - очевидно,
буквы: М. Ф., инициалы императрицы Марии Федоровны (1759-1828), супруги
Павла I и матери Николая 1. В предыдущих изданиях этот ст. читался: "И в
небесах Марии вензель блещет" (22 июля - день именин Марии).
3. Стрельна - селение на пути из Петербурга в Петергоф.
283. Отд. изд., СПб., 1829, анонимно, с предисловием "От издателя" и с
эпиграфом из Буало: "J'ai beau vous arreter, ma remontrance est vaine,
Allez, parter mes vers" ("Сколько бы я ни останавливал вас, мое
предостереженьетщетно,Идите,ступайте мои стихи"); изд. 2, исправленное,
СПб., 1830; изд. 3, исправленное, с посвящением генерал-адъютанту Илариону
Васильевичу Васильчикову, с другой ред. гл. 21 ("Альманах"). Все три издания
- под загл. "Терпи казак - атаман будешь,? и с подзаг. "Стихотворная
повесть". Печ. по Соч., ч. 5, с. 103-216. Повесть состоит из 52 главок;
каждой из них присвоено особое наименование и порядковый номер. В наст. изд.
публикуется 14 главок, представляющих некоторую сюжетную общность.
Предисловие "От издателя" в первом изд. гласило: "Сочинитель сей повести
желает остаться неизвестным. Издатель оной долгом поставляет поручиться
честию перед почтеннейшими читателями, что в сем сочинении нет ни одной
строки, заключающей в себе какую-нибудь личность. Места повести, означенные
звездочками, содержат в себе выражения или мысли некоторых из отличнейших
писателей наших. Впрочем, все сии немногие места, как увидят читатели,
нельзя назвать подражанием, ибо они писаны с тем намерением, чтобы напомнить
о произведениях, составляющих славу русской словесности. Места сии,
вероятно, будут приятны для всякого любителя отечественной литературы.
Издатель более ничего не хочет и не смеет сказать о повести, ибо право
литературного суда принадлежит просвещенной публике". Первое изд. повести
вызвало двусмысленный отзыв О. М. Сомова в его "Обозрении российской
словесности за первую половину 1829 года". "Повесть сия, - писал он, -
служит новым доказательством, как трудно поэтически изображать происшествия
и подробности жизни прозаической. Этот род стихотворных романов требует
дарования необыкновенного и разнообразного: иначе роман будет холоден, а
описанные в нем подробности житейского быта незанимательны и даже скучны,
хотя бы они были рассказаны в самых гладких стихах и самым естественным,
разговорным слогом. За сочинителя повести "Терпи казак" говорит по крайней
мере то, что он не подражал никому из современных поэтов и пытался создать
новый, оригинальный род стихотворного романа; такая попытка, конечно,
заслуживает похвалу" (СЦ на 1830, с. 73-74). Рекламный апологетический
характер носила краткая рецензия СПч (1830, 27 февраля, с. 1, подпись: N.
N.). На второе изд. повести последовал резко отрицательный отзыв П. А.
Вяземского в ЛГ (1830, 25 июня, с. 292293). Авторство Вяземского
доказывается его пометкой в "Записной книжке" от 22 июня 1830 (см.: П. А.
Вяземский, Полн. собр. соч., т. 9, СПб., 1884, с. 122). Вяземский начал свой
разбор с упрека М. в том, что тот соблазнился "мнимой легкостью, с которою
написан "Евгений Онегин", и захотел попользоваться славою, которая достается
шутя... Хорошо близоруким критикам "Северной пчелы" полагать, что песни
"Евгения Онегина" безделка, потому что... в них описываются простые события
ежедневной жизни; но автору разбираемой нами повести... грешно было поверить
критикам этим на слово и взяться не за свое дело". В результате из-под пера
М. вышло "не что иное, как "Иван Выжигин" в стихах". В "Письме к издателям"
СО и СА (1830, No 28, с. 104-105) М. пытался разбить логику суждений
Вяземского ссылками на хронологию фактов. Статья СПч, которую имел в виду
Вяземский, появилась в NoNo 35 и 39 газеты за 1830 г., тогда как повесть
вышла из печати в первой половине 1829 г., а писалась она, по уверению М., в
1828 г., т. е. до публикации булгаринского романа "Иван Выжигин". Однако
суть дела заключалась не в хронологических выкладках, а в литературной
ориентации М. Уязвленный отзывом Вяземского, М. задел его в третьем издании
своей повести в гл. "Альманах":
Я помню именно: какой-то журналист
(Таких, по счастию, немного!)
Бранил писателей за приторность их слога;
В нем пятна он считал за настоящий клад,
И прямо говорил, что был бы очень рад
Хоть пятнышко в их слоге встретить,
Чтоб в них стрелу свою журнальную наметить.
Он, беспристрастие душою всей любя,
Хвалил приятелей и одного себя.
Своеобразными ссылками на популярные комедии являются фамилии персонажей М.,
например: Правдин ("Недоросль" Фонвизина и "Неслыханное диво, или Честный
секретарь" Н. Р. Судовщикова); Вральман ("Недоросль"); Прямиков ("Ябеда" В.
В. Капниста, "Воспитание, или Вот приданое" Ф. Ф. Кокошкина и назв. пьеса
Судовщикова); Мошнин ("Господин Богатонов, или Провинциал в столице" М. Н.
Загоскина и его же "Богатонов в деревне, или Сюрприз самому себе"). "Купец
Мошнин" - название стихотворной новеллы А. Е. Измайлова. Использование в
загл. повести пословицы - одна из типичных особенностей русского комедийного
репертуара.
Советник. Елагинский дворец - выдающийся памятник архитектуры,
сооруженный в 1818-1822 гг. по проекту К. И. Росси в окрестностях старого
Петербурга, на живописном Елагином острове. Блонда - кружево. Фризовая
шинель - шинель из грубой ворсистой ткани. Кадеты - воспитанники
Петербургского кадетского корпуса, старейшего военно-учебного заведения. Два
чудака - Правдин и, как следует из гл. 19 ("Опасность критики"), его
приятель, журналист Резнов. Спешат они достигнуть Колтовской. Согласно гл. 2
("Дача"), дом Правдика был "на Невском берегу близ Ждановки смиренной". Путь
к этому месту от Елагина острова шел через Колтовскую набережную. Советником
в Палате уголовной. Советником уголовного суда обычно состоял чиновник 6-го
класса, т. е. коллежский советник. Туз. Анахорет - отшельник. Уголок загнуть
- назначить ставку, равную четверти предыдущей; при объявлении ее загибался
угол карты. Свидание. Пробило шесть часов на шпице крепостном. Имеются в
виду куранты на шпиле собора Петропавловской крепости. Я знаю всё, мне всё
пересказали. В предыдущей гл. 5 ("Кофейный дом") рассказывалось о том, как
Правдин, завернувший в кофейню, случайно узнал из разговора двух гусар об
отчаянном положении Мечинского, проигравшего все состояние. Осень.
Крестовский, Каменный, Елагин - острова, территория которых в первой
половине XIX в. являлась дачным районом Петербурга; Строганова сад - парк на
правом берегу Большой Невки против Каменного острова. Карповка и Черная
речка - мелкие речки, соединяющиеся с рукавами устья Невы. Жены его, Sophie
и т. д. Софья - недавняя возлюбленная Мечинского, отдавшая свою руку
Острякову. Экосез - шотландский танец, популярный в начале XIX в. Андрей
Ильич Правдин - дядя Модеста Правдина, заменивший ему отца. Котильон -
бальный танец, состоявший из нескольких самостоятельных танцев (вальса,
мазурки, польки и пр.). Со всеми грасами - с изящными манерами. Горестная
весть. Змеянову сказал и т. д. Чтобы вернуть долг Правдину, Мечинский
решился просить денег у богатого дядюшки Змеянова, некогда присвоившего себе
его наследство. Выговор. Поздравь меня, - я под судом. Правдин был отставлен
от службы вследствие поступивших на него клеветнических доносов. Наиболее
опасным был донос Бесстыдина, чиновника, отданного подсуд за темные
махинации. Донос получил ход вследствие происков Хитрецкого, соперника
Правдина, домогавшегося руки Надежды и проигравшего ему большую сумму денег
на вечере у Богатонова. Допросы. Что против этого мне скажете доноса? Второй
донос, как явствует из гл. 27 ("Ходатайство"), состряпал барон-самозванец
Ренар, поссорившийся с Правдиным в доме Богатонова. И член триумвирата. Под
"триумвиратом" подразумеваются Правдин, Богатонов и Ренар, между которыми
произошел неприятный разговор, описанный в гл. 27. Что вам сказал тогда я об
окладе? В гл. 27 Богатонов сообщает Правдину, что им заказан дорогой- оклад
(серебряная или золотая риза для иконы); на это Правдин в присутствии Ренара
заметил, что истинная вера проявляется в добрых делах. Реплика эта и подала
повод к доносу. Новая беда. Квартальный - квартальный надзиратель,
полицейский чиновник, обычно возглавлявший низшую полицейскую инстанцию в
городах - квартал. Последние средства. Сходен был с известным огурцом,
Который в Риме рос. Намек на басню Крылова "Лжец". Груздь был любимейший
прозаик и поэт. Речь идет о литературных предприятиях Правдина, начатых им в
пору служебных неурядиц совместно с журналистом Резновым, приятелем героя по
университету; Груздь - псевдоним Правдина. Как на Данаю дождь. Даная (греч.
миф.) - девушка, заточенная в подземелье, к которой проник Зевс в виде
золотого дождя и от которого она родила сына. Угощение. Персидский пробовал
кальян. Пристрастие к восточной утвари в доме Мечинского объясняется тем,
что он был участником русско-персидской войны 1826-1827 гг., в которой
отличился как храбрый офицер.
284. СО и СА, 1830, No 3, с. 184 Печ. по "Сочинениям, переводам и
подражаниям в стихах", с. 29. Вошло в Соч., т. 5.
285. Отд. изд., под загл. "Классик и романтик, или Не в том сила.
Комедия в одном действии в стихах. Сочинение Константина Масальского", СПб.,
1830, публикуемый отрывок - на с. 15-22. Печ. по Соч., т. 5, с. 69-75. В
первом изд. - посвящение С. С. Уварову. Вскоре после издания комедии
разнесся слух, будто в ней выведен А. А. Дельвиг. В "Письме к издателям" (СО
и СА, 1830, ?28, с. 108), являющемся полемическим ответом на рецензию П. А.
Вяземского (см. о ней примеч. No 283), М. поспешил опровергнуть этот слух,
заявив, что в его комедии "все лица вымышленные". Комедия вызвала
неодобрительную рецензию МТ (1830, No 13, с. 81-84) и уничтожающий отзыв
Дельвига в ЛГ (1830, 30 июля, с. 138-139). "Г-н Масальский, - утверждал
Дельвиг, - не захотел воспользоваться тем, что ему само ложилось под перо.
Происшествие комедии его ни на что не похоже: не наблюдение и опытность
помогли ему созидать характеры, нет! Он сам объявляет в No 28 "Сына
отечества", что в комедии его все лица вымышленные, и тем еще хвалится. Вот
почему герои его более созданы для жительства в желтом доме, чем для
какой-либо сцены" (А. А. Дельвиг, Соч., СПб., 1893, с. 138-139). Сюжет
комедии вкратце таков. К молодой девушке Ольге сватается офицер Линский,
которого она предпочитает двум другим женихам - писателям Кремневу
(классику) и Темнилину (романтику). Но ее дядюшка и воспитатель Седов
навязывает ей в мужья Кремнева, симпатизируя ему как литературному
единомышленнику. Влюбленные прибегают к хитрости. Ольга притворно
соглашается выйти за Кремнева с условием, "чтоб вы романтиком тотчас же
стали, чтоб лорда Байрона всей силой защищали". В то время как Кремнев
преображается в романтика, Линский под угрозой дуэли вынуждает Темнилипа
перекреститься в классика. Убедившись в беспринципности писателей-женихов,
Седов соглашается на брак племянницы с Линским. Стихи Темнилина - пародия на
излюбленные мотивы и образы эпигонской лирики 20-х годов.
286. Соч., т. 5, с. 9, под загл. "Осел и Слон" и вариантом последнего
ст. Печ. по "Басням", с. 141.