Меньшиков Михаил Осипович
Совесть и знание

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Совѣсть и знаніе *).

*) Охотно помѣщая, въ виду важности и сложности вопроса, статью г. Меньшикова, мы предоставимъ отвѣтить на нее г. О. T. В. въ слѣдующей книгѣ нашего журнала. Ред.

I.

   Нужна ли совѣсть? Вопросъ этотъ, къ сожалѣнію, не настолько безспоренъ, чтобы невозможны были въ немъ разнорѣчія. Въ Литературныхъ наблюденіяхъ декабрьской книжки Русской Мысли г. О. T. В. удостоиваетъ одну мою статью {Высшая цѣль (Кн. Нед. 1894 г., кн. XI).} сочувственнаго разбора, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, отрицаетъ основную ея мысль,-- ту, что личная нравственность есть источникъ общественной нравственности. Мой уважаемый противникъ утверждаетъ, что не совѣсть, а знаніе ведетъ къ справедливымъ порядкамъ жизни; въ разныхъ мѣстахъ статьи онъ иронизируетъ надъ развитіемъ совѣсти ("погруженіемъ" въ совѣсть, какъ онъ выражается), считая это по меньшей мѣрѣ безполезнымъ дѣломъ. Совѣсть выходитъ какъ бы не нужной: достаточно, видите ли, одного знанія. По представленію г. О. T. В. выходитъ, что совѣсть и начинается, и оканчивается въ границахъ отдѣльной личности, что она не переходитъ на общественныя цѣли человѣка и со зломъ общественнымъ мирится. "Само по себѣ стремленіе къ нравственному самосовершенствованію, къ спасенію души,-- говоритъ онъ,-- отнюдь не заключаетъ въ себѣ элемента борьбы съ общественнымъ зломъ; можно и удалиться отъ міра для того, чтобы всецѣло заняться собственною совѣстью".
   Я позволяю себѣ не согласиться съ этимъ взглядомъ. Я думаю, что совѣсть есть абсолютное отрицаніе зла, т.-е. зла не только личнаго, но и общественнаго, государственнаго, расоваго, всечеловѣческаго, мірового, если бы послѣднее было открыто. Нельзя допустить, чтобы совѣстливый человѣкъ, борющійся со своими нравственными несовершенствами, могъ равнодушно отнестись къ такимъ же несовершенствамъ внѣ себя. Совѣсть, если она не притворна, какъ и всякое доподлинное сознаніе, есть страсть, т.-е. не пассивное, а дѣятельное состояніе души, стремящееся, какъ всякая сила, распространиться на весь міръ. Можно ли, въ самомъ дѣлѣ, "удалиться отъ міра", разъ обладаешь живою совѣстью? Бросить страдающихъ братьевъ безъ попытки помочь имъ, удовольствоваться личнымъ, отдѣльнымъ спасенія... Но, вѣдь, это низость, это -- отрицаніе самой совѣсти. Если въ вѣка аскетизма нравственные люди бѣжали въ пустыню и отрекались отъ міра, то или по нравственной слабости -- сознанію своей неспособности къ дѣятельному добру, или изъ желанія послужить людямъ живымъ примѣромъ отрицанія грѣшной жизни и возможности иного, праведнаго существованія. Истинно-совѣстливые люди и въ пустынѣ не чуждались людей: къ нимъ шло изъ міра все, что отрицало тогдашній міръ, и тутъ, около кельи подвижника, часто устраивался рядъ колоній, отслаивалось новое общество на иныхъ, болѣе справедливыхъ началахъ. Совѣстливые люди во всѣ времена удалялись не отъ міра, а отъ гадостей міра, отъ участія въ этихъ гадостяхъ. Они отрекались отъ богатства, власти, незаслуженнаго почета, карьеры и т. п.,-- отъ всего, что, по ихъ мнѣнію, нарушало братство людей и ихъ свободу. Но они не отрекались отъ участія въ добрыхъ явленіяхъ міра, въ общественной взаимопомощи, просвѣщеніи, честномъ трудѣ,-- не только не отрекались, но принимали во всемъ этомъ плодотворнѣйшее участіе. Ужь никакъ нельзя сказать, что они не боролись съ общественнымъ зломъ. Вѣдь, величайшее общественное зло всегда состояло въ насиліи человѣка надъ человѣкомъ; изъ этого допускаемаго, какъ право, принципа вѣтвятся всѣ безчисленныя насилія,-- личныя, семейныя, сословныя, государственныя, международныя,-- вся дремучая поросль зла, которая, подобно чащѣ ліанъ, издревле душитъ живое "древо жизни". Отрекаясь сами отъ права насилія и отрицая это "право" всюду, гдѣ оно встрѣчается, совѣстливые люди взамѣнъ его несутъ въ жизнь другое начало: долгъ уваженія къ личности человѣка, несутъ любовь, которая, по словамъ апостола, есть "законъ свободы". Проповѣдуя неприкосновенность человѣка (homo -- res sacra), показывая въ самихъ себѣ примѣръ благоговѣнія къ его достоинству, развѣ не борятся праведники съ общественнымъ зломъ? Насаждая новый міръ идей и чувствъ возвышенныхъ и гуманныхъ, люди совѣстливые развѣ не создаютъ коренного переворота въ зломъ обществѣ?
   "Нравственное совершенствованіе", какъ я его понимаю, не есть просто недѣланіе зла: оно есть стремленіе къ дѣланію добра. Воздержаніе отъ дурныхъ поступковъ есть не высшая, а низшая граница совѣсти, тотъ уровень, гдѣ послѣдняя лишь начинается. Простое воздержаніе отъ зла, какъ всякая граница, есть моментъ безразличный: ни добро, ни зло. Подняться до этой границы, конечно, необходимо, но подняться и не перейти ея, это все равно, что младенцу созрѣвшему -- не родиться. Кто нравственно созрѣлъ, чтобы не дѣлать зла, тотъ не можетъ не дѣлать добра, и чѣмъ горячѣе въ васъ отрицаніе неправды, тѣмъ искреннѣе и глубже подчиненіе нравственной истинѣ,-- до степени страсти, требующей выхода. "Спасеніе души" никакъ нельзя понимать какъ погруженіе ея въ мертвое безразличіе; душа, это -- энергія; "спасеніе" души есть превращеніе ея изъ вредной энергіи въ полезную энергію же. Идеалъ совѣстливыхъ людей -- Христосъ -- не удалялся отъ міра, а шелъ въ міръ, въ жестокій и холодный міръ, чтобы согрѣть его Своею кровью. Удаленіе отъ міра -- это эгоизмъ, отторгающій человѣка отъ человѣчества и замыкающій его въ узкомъ кругу корыстныхъ интересовъ. Только эгоисты одиноки и за то міръ для нихъ -- пустыня.
   

II.

   Кто "удаляется отъ міра", отъ защиты несчастныхъ братьевъ?
   Посмотрите, что дѣлается въ жизни: отграничиваютъ себя отъ страдающей человѣческой массы люди не совѣсти, а иныхъ преимуществъ: люди богатства, знанія, таланта, создавая разнаго рода касты и аристократіи. Именно они "удаляются отъ міра", въ одиночество замкнутыхъ сословій, корпорацій, профессій, міросозерцаній. Именно они, отгородивъ себя отъ народа, занимаются своею особенною, эгоистическою совѣстью (корпоративною или сословною честью, "честью мундира") и не только не борятся съ общественнымъ несовершенствомъ, но входятъ и душой, и тѣломъ въ живой составъ его, и именно они и поддерживаютъ живучесть зла. Общественная неправда тотчасъ рухнула бы, лишись она поддержки богатства, знанія и таланта. Единственная изъ аристократій, не выдѣляющая себя изъ народа и стремящаяся слиться съ нимъ и не участвующая въ порокахъ общества, это -- аристократія совѣсти, и на ней именно, какъ на библейскихъ десяти праведникахъ, держится вся жизнь общества. Но нужно, чтобы хоть десять-то ихъ нашлось, иначе общество гибнетъ въ своихъ мерзостяхъ, какъ тѣ города, за которые напрасно молилъ Авраамъ разгнѣваннаго Бога.
   Поглядите, какой процессъ идетъ въ народѣ. Все, что хоть немного выдвигается умомъ, богатствомъ, знаніемъ, тянетъ вонъ изъ деревни, отгораживается, уходитъ въ "городъ": мечта каждаго деревенскаго лавочника выйдти въ купцы и перебраться въ уѣздный городъ, затѣмъ въ губернскій и, наконецъ, въ столицу, почему въ столицахъ и накапливаются такія чудовищныя богатства и образуются особыя расы и разнаго рода аристократіи. Съ незапамятныхъ временъ, какъ только рождается въ деревнѣ какой-нибудь талантъ, онъ стремится въ городъ, на рынокъ промышленный, научный, литературный, художественный, административный, гдѣ продаетъ себя возможно дороже и всею силою своей укрѣпляетъ то или другое господствующее надъ массами вліяніе. Всѣ культурные центры поддерживаются оторвавшимися отъ народа талантами и энергіями: вотъ почему такъ истощена деревня. Чудовищныя помпы, называемыя городами, цѣлые вѣка выкачиваютъ изъ деревень не только продукты труда, но и лучшихъ производителей труда; изъ народа безпрерывно отбираются даровитые и сильные элементы, которые уже никогда болѣе въ деревню не возвращаются. Останься они въ деревнѣ, весь ихъ геній и вся энергія были бы потрачена на мѣстныя нужды, и деревня несомнѣнно давно бы обогнала городъ въ истинной цивилизаціи: въ развитіи справедливаго общежитія, нравственнаго знанія и естественнаго достатка. Но всегда и всюду всѣ духовныя энергіи, кромѣ совѣсти, "удалялись отъ міра", отъ бѣднаго деревенскаго міра, остававшагося только съ своею совѣстью. Конечно, эта совѣсть, покинутая измѣнившими ей орудіями духа, являлась безоружною и малосильною, едва достаточною, чтобы поддерживать жизнь. Ubi bene, ibi patria -- вотъ девизъ всѣхъ аристократій, кромѣ аристократіи совѣсти. Какъ древніе феодалы или наши дружинники переходили отъ сюзерена къ сюзерену, куда было выгоднѣе, такъ и современная денежная и всякая иная знать: она охотно мѣняетъ не только родную бѣдную деревню на любой, самый отдаленный городъ, но часто покидаетъ даже родную страну, помѣщая свои капиталы и знанія (добытыя въ отечествѣ) за границей. Предпріимчивые капиталисты, какъ и ученые, расходятся по всему свѣту, осѣдая -- капиталисты -- тамъ, гдѣ хищничество всего легче, ученые -- гдѣ легче добыть себѣ славу и деньги. Аристократія крови проживаетъ безвыѣздно ubi bene -- въ блестящихъ столицахъ Запада, на берегу теплыхъ морей и на веселыхъ курортахъ, хотя все питаніе этой аристократіи идетъ изъ заброшенной сѣрой деревни. Самые талантливые профессора у насъ мечтаютъ получить каѳедру за границей, лучшіе живописцы, скульпторы, литераторы начинаютъ устраиваться въ Парижѣ -- на томъ основаніи, что тамъ роскошный рынокъ для всякаго большого таланта, тогда какъ у насъ, напримѣръ, въ Россіи если и есть спросъ, то на дешевыя, лубочныя издѣлія. Бѣгство за границу нашей интеллигенціи еще только начинается: огромное большинство ограничивается бѣгствомъ изъ деревни въ городъ, гдѣ устраивается такая же чуждая народу "заграница", какъ и настоящая. Большинство образованныхъ людей, не обладая крупными дарованіями, не выдержало бы заграничной конкурренціи и поневолѣ остается дома, но только поневолѣ.
   Никто не пробовалъ -- да это и было бы очень трудно -- подсчитать, какое множество русскихъ людей выѣзжало заграницу искать себѣ лучшей жизни; еще въ крѣпостное время сотни и тысячи дворянъ эмигрировали добровольно, и кто, бывая за границей, не встрѣчалъ хоть нѣсколькихъ подобныхъ соотечественниковъ? Только самая малая ихъ часть -- "политическіе" эмигранты, чаще же всего это неудачные дѣлатели карьеры, побродившіе и въ Старомъ, и въ Новомъ свѣтѣ и гдѣ-нибудь осѣвшіе, чтобы раствориться въ мѣстной жизни. И до сихъ поръ эта эмиграція продолжается. Изъ небольшого круга моихъ знакомыхъ я знаю нѣсколькихъ человѣкъ, ѣздившихъ въ Америку наживать богатство. Чаще всего выѣзжаютъ люди безполезные, возвращающіеся довольно скоро доѣдать родные остатки. Но среди этихъ "удаляющихся отъ міра" встрѣчаются люди съ большою энергіей, знаніями и талантами. Я знаю одного доктора медицины, ѣдущаго на Сандвичивы острова заниматься кофейными плантаціями. Онъ самъ сознается, что былъ очень полезенъ въ Россіи. Живя на одномъ дикомъ побережьѣ, онъ устроилъ цвѣтущее маленькое хозяйство; "впродолженіе 11 лѣтъ,-- пишетъ онъ мнѣ,-- я лечилъ все окружное полудикое населеніе, способствовалъ удаленію хищной, разбойничьей администраціи, спасъ 200 семействъ отъ разоренія, добился того, что на нашемъ побережьѣ стали возникать цѣнныя культуры". Казалось бы, безцѣнный человѣкъ, но потерпѣлъ нѣсколько тысячъ убытка и соблазнился статьями одной русской женщины-врача съ Сандвичевыхъ острововъ (вотъ куда заноситъ судьба нашихъ женщинъ-врачей)! Соблазнился и ѣдетъ. "Хочу,-- пишетъ онъ мнѣ,-- успокоиться -- въ Россіи я успокоиться не могу -- и снова приняться за работу, подобную той, которою и здѣсь занимался". За докторомъ, кромѣ его многочисленной семьи, ѣдетъ еще три интеллигентныхъ семьи, а человѣкъ, купившій хозяйство доктора, уже собирается, въ случаѣ неудачи, "махнуть на Цейлонъ" и поселиться въ горахъ. И всѣ эти образованные, даровитые люди оправдываютъ свое бѣгство тѣмъ, что въ Россіи жить нельзя.
   Позвольте привести здѣсь любопытный примѣръ "удаленія отъ міра" одного русскаго человѣка,-- одного изъ тѣхъ, у кого хватило таланта и энергіи сдѣлать себѣ на Западѣ хорошую карьеру. Это -- П. А. Тверской, авторъ извѣстныхъ очерковъ изъ сѣверо-американской жизни, печатавшихся въ Вѣстникѣ Европы и Книжкахъ Недѣли. Въ этихъ очеркахъ онъ самъ описываетъ, какъ послѣ нѣсколькихъ лѣтъ горячей, но безуспѣшной дѣятельности въ одномъ изъ земствъ, онъ уѣхалъ въ Америку, какъ онъ началъ тамъ съ низшихъ рабочихъ должностей, сдѣлался инженеромъ, строилъ желѣзныя дороги и участвовалъ въ разныхъ предпріятіяхъ, пока не остановился на паровыхъ прачешныхъ въ Калифорніи. Въ результатѣ кипучей дѣятельности -- изрядное состояніе, а, главное, душевный покой, покой человѣка, постигшаго истинный смыслъ жизни. Смыслъ этотъ -- американизмъ, т.-е. возможно-энергическая работа съ цѣлью матеріальнаго обогащенія, къ которому будто бы все остальное само приложится.
   Очерки г. Тверского взбудоражили многихъ русскихъ людей; въ редакціяхъ журналовъ, гдѣ его статьи печатались, получалась масса писемъ съ просьбой сообщить адресъ автора, и очень многіе собирались ѣхать въ Америку дѣлать себѣ карьеру. У г. Тверского выработалось даже философское обоснованіе его бѣгства изъ бѣдной и невѣжественной Россіи. Когда въ прошломъ году, въ очеркахъ Думы о счастьи, я высказался за необходимость сближенія нашей интеллигенціи съ народомъ съ цѣлью созданія новой, народной и нравственной культуры, г. Тверской возражалъ мнѣ слѣдующимъ письмомъ {Приводя выдержки изъ этого письма, имѣющаго исключительно общественный интересъ, я полагаю, что не дѣлаю большой нескромности, такъ какъ тѣ же идеи проводятся и въ статьяхъ г. Тверского.}:
   "... Энгельгардъ и его послѣдователи разныхъ типовъ... по моему глубокому убѣжденію, принесли Россіи несравненно болѣе вреда, чѣмъ пользы. Русская интеллигенція и русскій народъ -- двѣ несовмѣстимыя вещи, и всякія попытки совмѣстить ихъ, какъ бы честны и искренни онѣ ни были, только мѣшаютъ народу идти по своему собственному пути, единственно возможному и способному вывести его изъ тѣхъ дебрей, въ которыя завели его тысячи лѣтъ рабства и нищеты. Какъ варяго-руссы не съумѣли "устроить Русскую землю", такъ и теперешняя интеллигенція не съумѣетъ этого сдѣлать и только задерживаетъ народъ своими неумѣлыми, неудачными поползновеніями. "Хожденіе въ народъ", "служеніе народу", "братство" и все имъ подобное только вредитъ дѣйствительному прогрессу,-- пусть самъ народъ добивается этого прогресса, и если мы, интеллигенція, не будемъ у него на пути съ нашими непонятными, ненавистными ему пріемами, онъ скорѣе выбьется изъ тьмы на свѣтъ. Я пришелъ къ этому заключенію послѣ десятилѣтней жизни въ деревнѣ, послѣ десятилѣтней искренней, горячей, молодой борьбы со "всемірнымъ зломъ". У меня были и силы, и средства,-- я не былъ интеллигентъ-пролетарій безъ связи съ окружающимъ меня мужикомъ, а мѣстный житель, предки котораго 600 лѣтъ сидѣли въ одномъ гнѣздѣ. Я былъ богатъ и молодъ, молодъ и задоренъ,-- безъ малѣйшихъ личныхъ эгоистическихъ мотивовъ,-- былъ самымъ молодымъ изъ предводителей дворянства и предсѣдателей земскихъ управъ во всей Россіи, пользовался неограниченнымъ вліяніемъ во всемъ уѣздѣ и даже губерніи, работалъ горячо и съ самоотверженіемъ -- и только исковеркалъ и собственную жизнь, и жизнь моей семьи, и свой уѣздъ. Если вамъ не лѣнь, найдите въ 1880 и 1881 годахъ мои очерки въ Вѣстникѣ Европѣ... Знайте, что они написаны моею кровью, что въ нихъ я исповѣдывался передъ моими друзьями, а ихъ въ то время у меня было много по всей интеллигентной, слѣдившей за земскою жизнью Россіи публикѣ, и что и до настоящей минуты я глубоко убѣжденъ, что я былъ правъ въ моихъ выводахъ... Я мыкался до 188... года, когда сдѣлалось до того душно, что я ушелъ съ родины. Думаю, что это былъ единственный шагъ, которымъ я дѣйствительно принесъ пользу русскому народу... Мы съ вами -- варяго-руссы и чѣмъ скорѣе мы уберемся во-свояси, тѣмъ скорѣе славянскій народъ добьется того, что ему нужно. Мы не только не можемъ ему помочь, но и несомнѣнно ему вредимъ всякимъ нашимъ движеніемъ, всякимъ нашимъ словомъ, какъ бы искренно, честно и горячо оно ни было"...
   Какъ видите, тутъ намѣчается новое "послѣднее слово" для русской интеллигенціи "конца вѣка". Бѣжать изъ Россіи -- вотъ новый лозунгъ, поданный выдающимся человѣкомъ, предки котораго "600 лѣтъ сидѣли въ одномъ гнѣздѣ" среди народа. Если бы г. Тверской предлагалъ бѣжать изъ Россіи всѣмъ хищнымъ и низкимъ элементамъ, я понялъ бы его мысль, хотя и счелъ бы ее наивной. Но онъ призываетъ къ бѣгству именно самую благородную, честную, талантливую часть общества, людей наиболѣе чистыхъ и самоотверженныхъ, которые все же хоть немного сдерживаютъ торжество зла, и вотъ это для меня непостижимо. Я ни на минуту не сомнѣваюсь въ личной честности г. Тверского, но думаю, что не она подсказала ему рѣшеніе оставить родину, и когда оставить! Когда она особенно нуждалась въ людяхъ, ему подобныхъ. У насъ такъ страшно мало людей честныхъ, даровитыхъ и энергичныхъ, а г. Тверской бѣжалъ и увѣщеваетъ бѣжать и тѣхъ, кто остался. Мнѣ это кажется измѣной родинѣ, и я думаю, что она была вызвана не совѣстью, а талантомъ и энергіей г. Тверского. Не преступленіе эта измѣна, но грустная ошибка. Неблагородно бѣжать, "не заплативъ долговъ", не возвративъ издержки 600-лѣтняго своего воспитанія. Красивыми софизмами можно заговорить на время свою совѣсть, но кто же повѣритъ, въ концѣ-концовъ, что честные и талантливые люди вредны для Россіи? Что они болѣе нужны Америкѣ, гдѣ ихъ и такъ много? Что въ Россіи нельзя было устраивать паровыхъ прачешенъ и что заводить эти прачешни въ Калифорніи -- настоящее призваніе русской интеллигенціи?
   Нѣтъ, совѣсть не подсказала бы такого рѣшенія.
   

III.

   Что подсказываетъ совѣсть, объ этомъ говорятъ живые примѣры дѣятелей, служившихъ народу. Тѣ изъ этихъ подвижниковъ, у которыхъ совѣсть была вооружена большимъ талантомъ, посвящали себя всенародной (литературной, научной, художественной) проповѣди добра, и это во всѣ времена нужнѣйшій и благороднѣйшій видъ служенія. Тѣ же, которые при великой совѣсти не обладали соотвѣтствующими иными дарованіями, шли на живое практическое дѣло,-- не какъ вожди, а какъ рядовые, неся часто безвѣстную, по истинно геройскую службу народу. Припомните жизнь извѣстныхъ вамъ хорошихъ людей: какіе прекрасные дѣятели попадаются изъ земцевъ, народныхъ учителей, докторовъ, помѣщиковъ, священниковъ, и какъ благотворно ихъ присутствіе въ обездоленной массѣ! Одинъ истиннохорошій человѣкъ въ какомъ-нибудь захолустьи уже замѣтно поднимаетъ жизнь цѣлой округи, и въ доказательство я могъ бы привести десятки именъ подобныхъ дѣятелей, отмѣченныхъ уже печатью. Но если нуженъ общеизвѣстный и громкій примѣръ благородной дѣятельности, возможной въ Россіи, напомню хотя бы жизнь Н. И. Новикова: кстати, только что праздновался 150-ти лѣтній юбилей его рожденія. Уже болѣе ста лѣтъ тому назадъ существовали въ Россіи такіе "варяго-руссы", какъ Новиковъ, Шварцъ, Лопухинъ, Гамалѣя, Походяшинъ и др. Обратите вниманіе, съ какою энергіей, "упорствуя, волнуясь и спѣша", небольшая горсть этихъ идеалистовъ берется за огромное историческое дѣло и ведетъ его съ удивительнымъ успѣхомъ,-- дѣло общественнаго просвѣщенія, насажденія у насъ журнальной и книжной печати, изданія историческихъ матеріаловъ и т. п. Въ тотъ "жестокій вѣкъ", въ разгаръ крѣпостного рабства и государственнаго грабежа, Новиковъ возсталъ противъ этихъ золъ, полемизировалъ съ журналомъ самой Екатерины II, въ то время какъ аристократія таланта въ лицѣ Державина торговала лестью. Первый журналъ былъ закрытъ -- Новиковъ создаетъ второй, съ еще болѣе смѣлымъ обличеніемъ крѣпостного права. Закрытъ былъ второй журналъ -- Новиковъ открываетъ третій. Пусть и этотъ журналъ погибъ, пусть Новиковъ "подвергся личнымъ непріятностямъ" и былъ высланъ изъ Петербурга -- онъ не опускаетъ рукъ: онъ предпринимаетъ огромное издательское дѣло въ Москвѣ и создаетъ читающую публику, которой до него не было. И тутъ его преслѣдуютъ кары, даже за научныя его изданія, но онъ, какъ миѳическая гидра, теряя одно щупальце, выпускалъ два: онъ основываетъ цѣлый рядъ новыхъ журналовъ, заводитъ народныя школы (первыя въ Россіи), вступаетъ въ связь съ массонами, организуетъ рядъ типографій, устраиваетъ учительскую семинарію, дѣлается душой знаменитаго дружескаго ученаго общества, оказавшаго столь благотворное вліяніе на тогдашнюю молодежь, разбрасываетъ книжную торговлю по всей Россіи, кормить народъ въ голодный 1787 годъ, а, главное, наполняетъ читающую публику полезными, просвѣтительными книгами. Пусть вся эта безупречная, честная служба родинѣ увѣнчивается гибелью всѣхъ начинаній, преслѣдованіями и страданіями въ казематахъ Шлиссельбургской крѣпости (Новиковъ сидѣлъ тамъ около 5 лѣтъ), все же Новиковъ и его друзья сдѣлали для просвѣщенія Россіи больше, чѣмъ было сдѣлано до нихъ, и отъ нихъ именно пошла порода искреннихъ народолюбцевъ въ нашей интеллигенціи. Кирѣевскій говоритъ о Новиковѣ, что онъ не распространилъ, а создалъ у насъ любовь къ наукамъ и чтенію, и что дѣло, имъ совершенное, еще живетъ и приноситъ плоды. Неужели было бы лучше, если бы этотъ "варяго-руссъ" въ свое время бѣжалъ изъ Россіи, подобно нѣкоторымъ офранцузившимся русскимъ дворянамъ, и пустился бы, вродѣ г. Тверского, въ промышленность на безопасныхъ условіяхъ? Даже и совсѣмъ выбитый изъ колеи, ушедшій въ родную деревню, Новиковъ съумѣлъ остатки жизни отдать крестьянамъ: о его заботахъ до сихъ поръ живетъ благодарная память у крестьянъ. Такъ работаютъ люди совѣсти.
   Представьте себѣ, что всѣ честные и просвѣщенные люди, вродѣ Новикова, уходятъ изъ Россіи, забирая и свои богатства, уходятъ навсегда, какъ евреи изъ Египта. Не будетъ ли это своего рода вскрытіемъ артерій у народнаго организма? Вѣдь, за первою волной уходящей честной интеллигенціи должна бы послѣдовать вторая, третья и т. д.,-- до полной потери лучшей народной крови. Представьте, наоборотъ, что всѣ честные и просвѣщенные люди идутъ навсегда въ народъ, неся съ собою свои знанія, талантъ, энергію и матеріальныя богатства, растворя все это въ массахъ народа. Не будетъ ли это работой творческихъ элементовъ крови, фагоцитовъ, которые стремятся именно къ самымъ бѣднымъ, больнымъ, захудалымъ частямъ тѣла и вступаютъ въ мужественную борьбу съ враждебными жизни микробами? Хирѣющая масса народная, мнѣ кажется, можетъ быть спасена именно притокомъ къ ней элементовъ просвѣщенныхъ и героическихъ, которые подняли бы хоть немного народную жизнестойкость. И двинуть въ народъ талантливыхъ и просвѣщенныхъ людей, повернуть потокъ ихъ, стремящійся теперь изъ народа, можетъ только проснувшаяся совѣсть. Если бы для этого было достаточно знанія, то образованные люди уже шли бы въ деревню я въ служеніи ей находили бы себѣ счастье.
   

IV.

   Мысль г. О. T. В.-- обойтись безъ участія совѣсти въ дѣлѣ общественнаго развитія -- для меня представляетъ сплошное недоразумѣніе. Съ общественнымъ зломъ,-- говоритъ г. О. Т. В.,-- нужно бороться "общественными средствами", а "не погруженіемъ въ свою совѣсть". Нужно дѣйствовать путемъ печати, суда, законодательства и устраивать справедливые порядки жизни. Все это прекрасно, но какимъ образомъ, помимо совѣсти, привести въ движеніе "общественныя средства"? Вѣдь, въ печати, судѣ, законодательствѣ и проч. засѣдаютъ люди, которые могутъ быть (какъ часто и бываютъ) совершенно равнодушными къ общественному злу. Вѣдь, прежде всего, нужна чья-то тревога, что данное явленіе есть зло, а не добро, т.-е. нужна именно совѣсть. "Я, какъ публицистъ,-- говоритъ г. О. T. В.,-- буду доказывать, что совѣсть не въ г. Родиславскомъ (изъ дѣла г. Евгенія Маркова), а въ несправедливомъ законѣ". Будете доказывать? Но, значить, еще прежде вамъ самимъ нужно убѣдиться въ несправедливости закона, а какъ же это сдѣлать помимо совѣсти? И мало просто "убѣдиться": убѣждены въ несправедливости нѣкоторыхъ порядковъ очень многіе, но и пальцемъ не шевелятъ, такъ какъ зло ихъ не касается или выгодно имъ. Огромное большинство образованныхъ помѣщиковъ до реформы признавали крѣпостное право зломъ, но лишь очень немногіе были настолько совѣстливы, чтобы отпустить крестьянъ на волю, возвратить имъ землю и посвятить жизнь на борьбу съ рабствомъ. Мало только узнать объ общественной несправедливости, нужно восчувствовать ее, оскорбиться, вознегодовать и только когда зло почувствуется невыносимымъ, вы сдвинетесь, наконецъ, съ мѣста и начнете дѣйствовать такъ, какъ нужно: самоотверженно и страстно. Необходимо возбужденіе совѣсти не какъ идеи только, а какъ воли, т.-е. въ формѣ не скрытой, а освобожденной энергіи, и слѣдуетъ всѣми мѣрами -- воспитаніемъ дѣтей и нравственнымъ просвѣщеніемъ взрослыхъ -- укрѣплять въ обществѣ эту нравственную энергію. Перерожденіе общества -- задача долговременная: нужна безконечная работа совѣстливыхъ душъ, работа полиповъ на днѣ океана, прежде чѣмъ поднимется общій нравственный уровень.
   Г. О. T. В. говоритъ: "Образованное меньшинство приходитъ къ сознанію, что такое-то учрежденіе, положимъ, нашъ старый приказный судъ, не удовлетворяетъ цѣлямъ правосудія, стало быть, въ общемъ вредитъ нравственному развитію людей и понижаетъ нравственный уровень всего общества. Что надо дѣлать этому меньшинству? Конечно, не погружаться въ свою совѣсть, а добиваться введенія гласнаго, независимаго, устнаго праваго суда". Прекрасно, но какимъ же путемъ "образованное меньшинство приходитъ къ сознанію безнравственности прежняго суда? Вѣдь, сознаніе безнравственности и есть совѣсть! И какъ "добиваться" нравственныхъ цѣлей, не "погружаясь" въ совѣсть -- свою и ближнихъ? Это все равно, что добиваться музыкальнаго наслажденія, закрывъ плотно уши. "Зло надо опредѣлить, отличить отъ добра, -- говоритъ г. О. T. В.,-- вѣдь, для этого надо имѣть ясное сознаніе того, какіе общественные порядки хороши, какіе плохи и вредны". Святая истина! Но что же, кромѣ совѣсти, опредѣляетъ зло? И въ чемъ коренное свойство совѣсти, какъ не въ опредѣленіи зла? Иначе, вѣдь, придется вовсе отрицать самое существованіе совѣсти, какъ особаго сознанія. Для людей "личнаго самоусовершенствованія",-- говорить г. О. T. В.,-- не нужны нравственные порядки. Но для кого же нужны нравственные порядки? Неужели для людей безсовѣстныхъ? Кому дорого и желанно осуществленіе правды, тѣмъ ли, кто отрицаетъ ее, или тѣмъ, кто отстаиваетъ ее цѣною хотя бы жизни? Г. О. T. В. иронически относится къ подвигамъ совѣсти: "Пострадать за правду,-- говоритъ онъ,-- лѣтъ десять героически просидѣть совсѣмъ безвинно въ отвратительной тюрьмѣ и умереть въ тюремной больницѣ, сохранивъ при этомъ чистоту души"... это будто бы ничего не отбитъ. Не понимаю я этой ироніи. "Пострадать за правду", можетъ быть, самыя святыя слова, какія есть на человѣческомъ языкѣ. Вѣдь, если страдаютъ за правду, то страдаютъ за нѣчто всѣмъ нужное и важное, и ужь если у кого хватило нравственной страсти поставить идею выше жизни, у того (и только у того) хватитъ энергіи, чтобы "добиваться", какъ совѣтуетъ г. О. T. В., осуществленія этой идеи внѣ стѣнъ тюрьмы или больницы. Хорошо, конечно, если бы "поменьше было возможности для подобныхъ подвиговъ", согласимся мы съ г. О. T. В., но необходимо, чтобы было побольше готовности на такіе подвиги.
   "Нужна отчетливая общественная цѣль",-- говоритъ г. О. T. В. Но что же, кромѣ совѣсти, въ состояніи указать отчетливую нравственную цѣль? Безнравственная цѣль, какъ бы она ни была отчетлива, не должна же быть цѣлью общества. Задача истиннаго общества есть нравственное сожительство, и если общество не осуществляетъ справедливости, то оно и не есть общество.
   "Для нравственной работы,-- говоритъ г. О. Т. В.,-- нужна безопасность, нѣкоторое обезпеченіе того, что вашъ трудъ не пропадетъ даромъ". Но чѣмъ достигается эта безопасность, какъ не подъемомъ совѣсти, запрещающей стѣснять свободу человѣческой мысли?
   Я ставлю развитіе совѣсти прежде всѣхъ другихъ задачъ не потому, что другія задачи не нужны, а потому, что совѣсть находится у насъ въ особенно жалкомъ упадкѣ и тормазитъ развитіе просвѣщенія и благосостоянія. Въ основахъ русской личной, семейной и общественной жизни гнѣздятся безнравственныя начала холопства и самодурства, почти полное отсутствіе инстинкта достоинства, отсутствіе въ силу этого самодѣятельности и влеченія къ жизненной правдѣ. Грубѣйшій, чисто-азіатскій матеріализмъ душитъ нашу невѣжественную буржуазію и тѣмъ же своекорыстнымъ матеріализмомъ заражена въ огромномъ большинствѣ и интеллигенція. Корысть и нажива -- внѣ этого нѣтъ желаній,-- поймите: желаній нѣтъ. Какъ же ждать, что явятся откуда-то свѣтлые законы жизни, когда жизнь темпа,-- явятся возвышенныя явленія, когда отдѣльные факты низки? При низкихъ чувствахъ откуда возьмутся благородныя категоріи ихъ,-- справедливые порядки? Вѣдь, не съ неба падаютъ явленія жизни: они слагаются роковымъ образомъ изъ тѣхъ элементовъ, какіе есть въ дѣйствительности, и слагаются въ тѣ именно сочетанія, на какія способны по ихъ природѣ. Какъ химическая смѣсь кристаллизуется сообразно входящимъ элементамъ, такъ и живая человѣческая смѣсь -- общество -- отслаивается'сообразно нравственнымъ задаткамъ отдѣльныхъ членовъ. Если у большинства преобладаютъ не нравственные интересы, жизнь общая роковымъ образомъ принимаетъ звѣриный характеръ; изъ милліоновъ отдѣльныхъ неуваженіи личности слагается стихія общаго безправія. Гибнетъ отдѣльный хорошій человѣкъобщество молчитъ, гибнетъ хорошая идея -- общество молчитъ, гибнетъ хорошій законъ -- общество опять молчитъ или даже злорадствуетъ: возвращеніе къ несправедливому закону радуетъ, какъ возвращеніе къ болѣе естественному для такого общества порядку.
   

V.

   Основнымъ двигателемъ общества мой уважаемый оппонентъ считаетъ не нравственность, а знаніе. "Просвѣщеніе, -- говоритъ онъ, -- подымаетъ нравственность, знаніе увеличиваетъ матеріальный достатокъ и оно же ведетъ къ созданію такихъ учрежденій, которыя наилучшимъ образомъ удовлетворяютъ цѣлямъ общежитія". Рѣчь идетъ, очевидно, объ истинномъ знаніи, хотя въ общемъ знаніе гораздо богаче ошибками, нежели истинами. Но даже и та небольшая доза знаній, которыя признаны истинными, сами по себѣ не создаютъ еще нравственности. Они питаютъ ее, доводя дѣйствительность до сознанія, но пища, хотя она и необходима для тѣла, не есть еще само тѣло. Прежде питанія совѣсти необходимо еще, чтобы она существовала хоть въ зародышѣ. Знаніе еще не есть сознаніе; знаніе -- свѣтъ, но не слѣдуетъ смѣшивать свѣтъ съ зрѣніемъ. Чтобъ увидѣть вещь, конечно, неоходимо, чтобъ она была освѣщена, но сверхъ того нуженъ зрительный центръ въ мозгу, чтобы почувствовать и обсудить свѣтовое ощущеніе. Для нравственнаго сознанія, какъ и для всякаго другого (религіознаго, эстетическаго) необходима точная картина дѣйствительности, но, кромѣ нея, необходима еще способность обсуждать дѣятельность, относить ее къ особой координатѣ души, къ извѣстному идеалу. Знаніе есть не болѣе, какъ простой матеріалъ сознанія,-- груда кирпичей, песку, извести, остающаяся грудою, пока ею не воспользуется архитекторъ,-- разумъ или безуміе, совѣсть или безсовѣстность, смотря по стилю души. Какъ орудіе, знаніе вооружаетъ совѣсть и увеличиваетъ ея средства въ чрезвычайной степени, но въ той же степени знаніе вооружаетъ и безсовѣстность. Математика, химія, физика, ботаника и проч. ни на іоту не измѣняютъ безнравственнаго склада жизни, а скорѣе укрѣпляютъ его. Химики, механики, электротехники и проч. охотно приглашаются полудикими деспотами, вооружаютъ ихъ войска скорострѣльными и бездымными винтовками (какъ въ Афганистанѣ и Персіи), выкуриваютъ спиртъ и опіумъ, которыми отравляются милліонныя населенія, проводятъ желѣзные и иные пути въ тѣ страны, куда еще не добрался капитализмъ. Ученые юристы и соціологи, по приглашенію тѣхъ же деспотовъ, разрабатываютъ мѣстное право и cоздаютъ кодексы, укрѣпляющіе насиліе, какъ законъ. Хищникамъ такія знанія помогаютъ только укрѣпить свое господство надъ массами. Физическое знаніе (а таковыми стремятся сдѣлаться всѣ науки) по природѣ своей нравственно безразлично: оно безусловно равнодушно къ добру и злу, считая то и другое за одинаково законный, естественный фактъ. Никогда и нигдѣ такія знанія не вносили смягчающаго вліянія въ общество, а укрѣпляли всякую силу, добрую и злую. Если развитіе знаній необходимо, то только въ качествѣ могущественнаго оружія, отъ котораго добро не можетъ отказываться, разъ тѣмъ же оружіемъ вооружилось и зло. Матеріальныя знанія "освобождаютъ" умъ человѣческій отъ суевѣрій, но освобождаютъ одинаково для добра и зла, не внушая никакихъ пристрастій къ тому или другому. Только чувство -- злое или доброе -- направляетъ освобожденный умъ въ ту или другую сторону.
   Кромѣ физическихъ знаній, правда, есть еще и гуманитарныя, по гуманизирующее ихъ вліяніе принадлежитъ цѣликомъ не научному, а нравственному элементу, который въ нихъ заключается. Гуманитарное знаніе есть та же совѣсть, только обогащенная конкретными фактами, картинами и сочетаніями. Всѣ гуманитарныя науки теряютъ тотчасъ же всякій смыслъ, отнимите лишь отъ нихъ проникающее ихъ чувство совѣсти. Что одно умственное просвѣщеніе не поднимаетъ нравственности, достаточно взглянуть на нашихъ просвѣщенныхъ ретроградовъ, на прусскихъ юнкеровъ, на англійскихъ лордовъ, на французскихъ буржуа. Во всѣхъ странахъ самыя просвѣщенныя сословія стоятъ или въ сторонѣ, или прямо-таки поперекъ дороги нравственнаго движенія общества; это движеніе ведется менѣе просвѣщенными, но болѣе совѣстливыми междусословными элементами. Даже классъ ученыхъ и профессоровъ нигдѣ не стоитъ во главѣ общественнаго развитія, за извѣстными, конечно, блестящими исключеніями (исключенія, не менѣе блестящія, встрѣчаются и среди лордовъ и буржуа). Въ классической странѣ учености -- Германіи -- многіе ли профессора занимаются чѣмъ-нибудь, кромѣ своего ученаго ремесла и карьеры? "Гелертеръ" -- родной братъ "филистеру" и оба стоятъ далеко отъ кипучей общественной струи. Между гелертерами часто являются усерднѣйшіе слуги реакціи: вспомните ѣдкія характеристики нѣмецкихъ ученыхъ, сдѣланныя Шопенгауэромъ, Дюрингомъ, Геккелемъ и т. п. Вспомните французскую коллегію "безсмертныхъ" съ ея тупымъ консерватизмомъ или нашу академію наукъ со временъ Ломоносова. Типъ саламанкскихъ профессоровъ эпохи Колумба не умираетъ; то, что говорилъ Герценъ въ своемъ превосходномъ очеркѣ (Цехъ ученыхъ и пр.) 52 года тому назадъ, написано точно сегодня: въ наиболѣе просвѣщенномъ классѣ до сихъ поръ господствуетъ отсталость въ области самыхъ жгучихъ и важныхъ вопросовъ жизни, мертвая узкость взглядовъ и грубый спеціализмъ. Русское просвѣщеніе очень молодо, однако, уже выдвигало въ критическіе моменты общественной жизни людей, вліявшихъ всею тяжестью своего таланта и образованія для удушенія новыхъ, болѣе нравственныхъ формъ жизни: достаточно вспомнить роль Державина, Карамзина или нѣкоторыхъ московскихъ публицистовъ въ позднѣйшее время. Для жизни Новикова, разъ мы ее коснулись, характерно, что этотъ великій дѣятель, какъ и многіе ему подобные, былъ "недоучкой": былъ исключенъ изъ гимназіи, не зналъ ни одного иностраннаго языка. Не избытокъ знанія, очевидно, направлялъ его благородную работу, а чувство совѣсти. Характерно и то, что первое гоненіе на Новикова воздвигла "коммиссія объ училищахъ" изъ отборныхъ представителей тогдашней учености.
   Что умственная просвѣщенность сама по себѣ не дѣлаетъ людей болѣе нравственными и духовно-свободными, доказываетъ и то, что нравственность въ средѣ крестьянъ (и именно самыхъ невѣжественныхъ, не прикоснувшихся еще къ фабрично-казарменной культурѣ) значительно выше, чѣмъ среди средней интеллигенціи. Возьмите нашихъ раскольниковъ и сравните съ образованными людьми fin de siècle. Въ центрахъ просвѣщенія, -- въ Парижѣ, напримѣръ,-- просвѣщенный классъ уже повторяетъ римлянъ временъ упадка, и даже представители общественной совѣсти,-- дѣятели печати и члены парламента,-- часто поражаютъ своею безнравственностью. Наша интеллигенція уже второе столѣтіе мечтаетъ о нѣкоторыхъ основахъ справедливости, которыя въ глубинѣ народныхъ массъ осуществлены давно. Нельзя также отрицать, что самые невѣжественные наши вѣка,-- до XV столѣтія,-- давали типы государственной жизни, въ нравственномъ ихъ планѣ недосягаемые для послѣдующихъ столѣтій.
   Утверждая, что знанія подымаютъ нравственность, обыкновенно имѣютъ въ виду великія общественныя реформы на Западѣ, совпавшія съ чудеснымъ разцвѣтомъ знаній. Но, въ сущности, совпаденіе это не точное и не въ пользу знаній: великія реформы осуществлены еще при очень низкомъ уровнѣ просвѣщенія, населеніями почти сплошь безграмотными и въ эпоху, когда всѣ точныя науки (кромѣ математическихъ) только что начинались, и даже гуманитарныя были въ зародышѣ. Великій подъемъ духа въ XVII -- XVIII вв., повлекшій за собою облагороженіе общественныхъ формъ, имѣлъ не научное, а нравственное происхожденіе; онъ вытекъ изъ реформаціи и изъ англійской философіи (породившей французскую), а, главное, изъ постепенно сложившихся болѣе гуманныхъ нравовъ, пришедшихъ въ противорѣчіе съ устарѣвшими учрежденіями. Разцвѣтъ знаній, конечно, очень сильно вліялъ на жизнь, кореннымъ образомъ перестраивая экономическія и соціальныя отношенія, но вліяніе этого разцвѣта знаній нельзя еще назвать нравственнымъ, скорѣе -- наоборотъ. Слѣдуетъ съ грустью признать, что какъ только появлялось какое-нибудь новое открытіе или изобрѣтеніе, первые имъ овладѣвали хищные элементы для вящаго порабощенія массъ. До порабощенныхъ массъ знанія не дошли, или дошли поздно, или вовсе оказались непригодными въ борьбѣ ихъ за существованіе. Что пользы современному англійскому рабочему отъ усовершенствованія машинъ? Каждое усовершенствованіе уменьшаетъ спросъ на рабочихъ и выгоняетъ часть ихъ на улицу. Сто лѣтъ тому назадъ, до разцвѣта знаній, народъ на Западѣ былъ независимѣе экономически, чѣмъ теперь, въ эпоху колоссальныхъ промышленныхъ стачекъ и войны капитала съ трудомъ. Теоретики передовыхъ общественныхъ ученій утверждаютъ, что побѣда непремѣнно останется за рабочею массой, но будетъ ли это такъ -- судить еще рано. Весьма возможенъ и обратный исходъ: новое и безповоротное закрѣпощеніе народныхъ массъ промышленной аристократіи, когда послѣдняя овладѣетъ всѣми государственными рычагами. Если же и восторжествуютъ когда-нибудь болѣе справедливые соціальные порядки, то это будетъ благодаря не знаніямъ, а опять же нравственнымъ усиліямъ, вложеннымъ въ борьбу.
   Вотъ и слѣдовало бы говорить, прежде всего, объ этой первоосновной энергіи; благотворныя послѣдствія ея явятся сами. Искренняя совѣсть есть стремленіе къ истинѣ во всѣхъ областяхъ сознанія, и все, что есть истиннаго въ наукѣ, поэзіи и религіи, связано въ источникѣ духа съ совѣстью. Совѣсть не отрицаетъ знанія: она къ нему стремится; тѣмъ болѣе странны попытки людей знанія обойтись безъ совѣсти.

-----

   Ставя совѣсть первоисточникомъ свѣтлыхъ общественныхъ явленій, я считаю ошибочнымъ, но не вреднымъ и противный взглядъ, полагающій этотъ первоисточникъ въ знаніи. Я убѣжденъ, что горячая защита знаній, какъ панацеи общественныхъ бѣдъ, подсказана тою же совѣстью, и что знанія въ рукахъ защитниковъ, вродѣ г. О. T. В., могутъ послужить только нравственнымъ цѣлямъ. Споръ не нуженъ, нужна честная работа, которая людей искреннихъ непремѣнно заставить встрѣтиться: поборниковъ совѣсти непремѣнно приведетъ къ знаніямъ, какъ къ необходимому ея оружію, а ревнителей знанія приведетъ къ нравственнымъ идеаламъ, дающимъ смыслъ знанію. Лозунгомъ плодотворнаго общественнаго движенія не можетъ быть ни "нравственность", ни "просвѣщеніе", а неразрывный союзъ ихъ -- нравственное просвѣщеніе, Эти два великихъ сознанія должны быть сближены, чтобы вызвать изъ скрытыхъ силъ души "священный пламень", энергію сознательной и радостной работы.

М. Меньшиковъ.

"Русская Мысль", кн.VII, 1895

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru