Михаил Ларионович Михайлов

Сказки

  

   Два Мороза

   Думы

   Лесные хоромы

  

Два Мороза

   Гуляли по чистому полю два Мороза, два родных брата, с ноги на ногу поскакивали, рукой об руку поколачивали. Говорит один Мороз другому:

   -- Братец Мороз -- Багровый нос! Как бы нам позабавиться -- людей поморозить?

   Отвечает ему другой:

   -- Братец Мороз -- Синий нос! Коль людей морозить -- не по чистому нам полю гулять. Поле всё снегом занесло, все проезжие дороги замело: никто не пройдёт, не проедет. Побежим-ка лучше к чистому бору! Там хоть и меньше простору, да зато забавы будет больше. Всё нет-нет, да кто-нибудь и встретится по дороге.

   Сказано -- сделано. Побежали два Мороза, два родных брата, в чистый бор. Бегут, дорогой тешатся: с ноги на ногу попрыгивают, по ёлкам, по сосенкам пощёлкивают. Старый ельник трещит, молодой сосняк поскрипывает. По рыхлому ль снегу пробегут -- кора ледяная; былинка ль из-под снегу выглядывает, -- дунут, словно бисером её всю унижут.

   Послышали они с одной стороны колокольчик, а с другой бубенчик: с колокольчиком барин едет, с бубенчиком -- мужичок.

   Стали Морозы судить да рядить, кому за кем бежать, кому кого морозить.

   Мороз -- Синий нос, как был помоложе, говорит:

   -- Мне бы лучше за мужичком погнаться. Его скорей дойму: полушубок старый, заплатанный, шапка вся в дырах, на ногах, кроме лаптишек, -- ничего. Он же, никак, дрова рубить едет. А уж ты, братец, как посильнее меня, за барином беги. Видишь, на нём шуба медвежья, шапка лисья, сапоги волчьи. Где уж мне с ним! Не совладаю.

   Мороз -- Багровый нос только подсмеивается.

   -- Молод ещё ты, -- говорит, -- братец!.. Ну, да уж быть по-твоему. Беги за мужичком, а я побегу за барином. Как сойдёмся под вечер, узнаем, кому была легка работа, кому тяжела. Прощай покамест!

   -- Прощай, братец!

   Свистнули, щёлкнули, побежали.

   Только солнышко закатилось, сошлись они опять на чистом поле. Спрашивают друг друга -- что?

   -- То-то, я думаю, намаялся ты, братец, с барином-то, -- говорит младший, -- а толку, глядишь, не вышло никакого. Где его было пронять!

   Старший посмеивается себе.

   -- Эх, -- говорит, -- братец Мороз -- Синий нос, молод ты и прост! Я его так уважил, что он час будет греться -- не отогреется.

   -- А как же шуба-то, да шапка-то, да сапоги-то?

   -- Не помогли. Забрался я к нему и в шубу, и в шапку, и в сапоги, да как зачал знобить! Он-то ёжится, он-то жмётся да кутается; думает: дай-ка я ни одним суставом не шевельнусь, авось меня тут мороз не одолеет. Ан не тут-то было! Мне-то это и с руки. Как принялся я за него -- чуть живого в городе из повозки выпустил! Ну, а ты что со своим мужичком сделал?

   -- Эх, братец Мороз -- Багровый нос! Плохую ты со мной шутку сшутил, что вовремя не образумил. Думал -- заморожу мужика, а вышло -- он же отломал мне бока.

   -- Как так?

   -- Да вот как. Ехал он, сам ты видел, дрова рубить. Дорогой начал было я его пронимать, только он всё не робеет -- ещё ругается: такой, говорит, сякой этот мороз. Совсем даже обидно стало; принялся я его ещё пуще щипать да колоть. Только ненадолго была мне эта забава. Приехал он на место, вылез из саней, принялся за топор. Я-то думаю: тут мне сломить его. Забрался к нему под полушубок, давай его язвить. А он-то топором машет, только щепки кругом летят. Стал даже пот его прошибать. Вижу: плохо -- не усидеть мне под полушубком. Под конец инда пар от него повалил. Я прочь поскорее. Думаю: как быть? А мужик всё работает да работает. Чем бы зябнуть, а ему жарко стало. Гляжу: скидает с себя полушубок. Обрадовался я. "Погоди же, говорю, вот я тебе покажу себя!" Полушубок весь мокрёхонек. Я в него забрался, заморозил так, что он стал лубок лубком. Надевай-ка теперь, попробуй! Как покончил мужик своё дело да подошёл к полушубку, у меня и сердце взыграло: то-то потешусь! Посмотрел мужик и принялся меня ругать -- все слова перебрал, что нет их хуже. "Ругайся, -- думаю я себе, -- ругайся! А меня всё не выживешь!" Так он бранью не удовольствовался -- выбрал полено подлиннее да посучковатее, да как примется по полушубку бить! По полушубку бьёт, а меня всё ругает. Мне бы бежать поскорее, да уж больно я в шерсти-то завяз -- выбраться не могу. А он-то колотит, он-то колотит! Насилу я ушёл. Думал, костей не соберу. До сих пор бока ноют. Закаялся я мужиков морозить.

   -- То-то!

  

Думы

  

   Выкопал мужик яму в лесу, прикрыл её хворостом: не попадётся ли какой зверь.

   Бежала лесом лисица. Загляделась по верхам -- бух в яму!

   Летел журавль. Спустился корму поискать -- завязил ноги в хворосте; стал выбиваться -- бух в яму!

   И лисе горе, и журавлю горе. Не знают, что делать, как из ямы выбраться.

   Лиса из угла в угол мечется -- пыль по яме столбом; а журавль одну ногу поджал -- и ни с места, и всё перед собой землю клюет, всё перед собой землю клюёт!

   Думают оба, как бы беде помочь.

   Лиса побегает, побегает, да и скажет:

   -- У меня тысяча, тысяча, тысяча думушек!

   Журавль поклюёт, поклюёт, да и скажет:

   -- А у меня одна дума!

   И опять примутся: лиса -- бегать, а журавль -- клевать.

   "Экой, -- думает лиса, -- глупый этот журавль! Что он всё землю клюёт? Того и не знает, что земля толстая и насквозь её не проклюёшь".

   А сама всё кружит по яме да говорит:

   -- У меня тысяча, тысяча, тысяча думушек!

   А журавль всё перед собой клюёт да говорит:

   -- А у меня одна дума!

   Пошёл мужик посмотреть, не попался ли кто в яму. Как заслышала лиса, что идут, принялась ещё пуще из угла в угол метаться и всё только и говорит:

   -- У меня тысяча, тысяча, тысяча думушек!

   А журавль совсем смолк и клевать перестал. Глядит лиса: свалился он, ножки протянул и не дышит. Умер с перепугу, сердечный!

   Приподнял мужик хворост; видит -- попались в яму лиса да журавль: лиса юлит по яме, а журавль лежит -- не шелохнётся.

   -- Ах ты, -- говорит мужик, -- подлая лисица! Заела ты у меня этакую птицу!

   Вытащил журавля за ноги из ямы; пощупал его -- совсем ещё тёплый журавль; ещё пуще стал лису бранить.

   А лиса-то бегает по яме, не знает, за какую думушку ей ухватиться: тысяча, тысяча, тысяча думушек!

   -- Погоди ж ты! -- говорит мужик. -- Я тебе намну бока за журавля!

   Положил птицу подле ямы -- да к лисе.

   Только что он отвернулся, журавль как расправит крылья да как закричит:

   -- У меня одна дума была!

   Только его и видели.

   А лиса со своей тысячью, тысячью, тысячью думушек попала на воротник к шубе.

  

  

Лесные хоромы

  

   Шёл лесом прохожий да обронил кузовок. Обронил и не хватился, и остался кузовок у дороги.

   Летела муха, увидала, думает: "Дай загляну, нет ли чего съестного". А в крышке как раз такая дырка, что большой мухе пролезть.

   Влезла она, съестного не нашла: кузовок пустой, только на дне хлебных крошек немножко осталось. "Зато хоромы хороши! -- подумала муха. -- Стану в них жить. Здесь меня ни птица не склюёт, ни дождик не замочит".

   И стала тут муха жить. Живёт день, живёт другой. И вылетать не надо: крошек ещё всех не переела.

   Прилетает комар, сел у дырки, спрашивает:

   -- Кто в хоромах? Кто в высоких?

   -- Я, муха-громотуха, а ты кто?

   -- А я комар-пискун. Пусти в гости!

   -- Что в гости! Пожалуй, хоть живи тут.

   Не успел комар пробраться в кузов, а уж у дверей оса сидит:

   -- Кто в хоромах?

   Те отвечают:

   -- Двое нас: муха-громотуха да комар-пискун, а ты кто?

   -- А я оса-пеструха. Будет мне место?

   -- Место-то будет, да как в дверь пройдёшь?

   -- Мне только крылышки сложить: а я не толста, везде пройду.

   -- Ну, добро пожаловать!

   Она -- в кузов, а у двери уж опять спрашивают:

   -- Кто в хоромах? Кто в высоких?

   -- Муха-громотуха, да комар-пискун, да оса-пеструха, а ты кто?

   -- А я слепень-жигун.

   -- Зачем?

   -- Да к вам побывать.

   -- Милости просим! Да пролезешь ли?

   -- Как не пролезть! Только немножко бока подтяну.

   Пролез и слепень в кузовок.

   Пошли у них разговоры. Муха говорит:

   -- Я муха не простая, а большая. Порода наша важная, ведёт род исстари. Везде нам вход открытый. В любой дворец прилетай -- обед готов. Чего только я не ела! Где только я не была! Не знаю, есть ли кто знатнее меня!

   -- Кажется, и мы не из простых! -- говорит оса. -- Уж не передо мною бы хвастаться! Я всем взяла: и красотой, и голосом, и нарядиться, и спеть мастерица. Все цветы меня в гости зовут, поят-кормят. Не знаю, есть ли кто на свете наряднее да голосистее! Посмотрела бы я!

   -- А меня не пережужжишь, -- сказал слепень.

   -- Да у тебя приятности в голосе нет. У меня голос тонкий, -- говорит оса.

   -- А у меня и тоньше и звонче! -- пискнул комар.

   И пошли они перекоряться.

   Только слышат, опять кто-то у дверки возится.

   -- Кто там? -- спрашивают.

   Никто не отзывается.

   -- Кто у терема? Кто у высокого?

   Опять ответа нет.

   -- Кто нас тут беспокоит? Мы здесь не сброд какой-нибудь, а муха-громотуха, да комар-пискун, да оса-пеструха, да слепень-жигун.

   Сверху не отвечают.

   -- Надо бы взлететь да посмотреть! -- крикнули все в один голос.

   -- Я первая не полечу, я всех знатнее, -- говорит муха.

   -- Я первый не полечу, я всех голосистее, -- говорит комар.

   -- Я первая не полечу, я всех наряднее, -- говорит оса.

   -- Я первый не полечу, я всех сильнее, -- говорит слепень.

   И пошёл у них спор: никто лететь смотреть не хочет. Вдруг в хоромах стало будто темнее.

   -- Что это за невежа нам свет заслоняет? -- крикнули все.

   -- Да ведь это, никак, паук свою сеть заплёл, -- сказал комар.

   -- Ах, и в самом деле! -- загудели все. -- Как нам быть? Что делать? Надо поскорее выбираться! Покамест ещё сеть не крепка, прорвёмся.

   -- Мне первой, -- кричит муха, -- я всех знатнее!

   -- Мне первой, -- жужжит оса, -- я всех наряднее!

   -- Мне первому, -- пищит комар, -- я всех голосистее!

   -- Мне первому, -- гудит слепень, -- я всех сильнее!

   И пошёл у них опять спор. Чуть до драки не доходило. Покуда они спорили и вздорили, паук плёл да плёл свою паутину. А как согласились, кому за кем лететь, все в ней и засели.