Lib.ru/Классика: Милюков Павел Николаевич. VIII археологический съезд в Москве

НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.

VIII археологическій съѣздъ въ Москвѣ.

Въ прошедшемъ январѣ Москва въ теченіе двухъ недѣль была свидѣтельницей ученаго торжества: московское археологическое общество праздновало свой двадцатипятилѣтній юбилей восьмымъ археологическимъ съѣздомъ. Количество депутатовъ, прибывшихъ на этотъ съѣздъ отъ русскихъ и иностранныхъ ученыхъ обществъ и учрежденій, значительно превысило всѣ предъидущіе съѣзды; точно также превзошелъ этотъ съѣздъ предъидущіе и количествомъ ученой работы. Принявъ на себя обязанность познакомить читателей Русской Мысли съ результатомъ этой ученой работы, я вовсе не имѣю въ виду дать полный отчетъ обо всемъ, что происходило на съѣздѣ; въ такомъ случаѣ мнѣ пришлось бы въ предѣлахъ предоставленнаго мнѣ мѣста ограничиться лишь очень краткимъ перечнемъ содержанія и заглавій представленныхъ на съѣздъ рефератовъ. Чтобъ имѣть возможность быть болѣе обстоятельнымъ, мнѣ приходится сдѣлать нѣкоторый выборъ; естественно, что при этомъ выборѣ удобнѣе всего пожертвовать матеріаломъ, имѣющимъ лишь отдаленное отношеніе къ русской археологіи; поэтому я оставлю въ сторонѣ всѣ сообщенія, касавшіяся Востока, Византіи, античнаго, западно-европейскаго и даже юго-и западно-славянскаго міра, и остановлюсь только на тѣхъ работахъ съѣзда, которыя имѣютъ ближайшее отношеніе къ русской археологіи въ собственномъ смыслѣ и къ областямъ, тѣсно съ нимъ соприкасающимся. Затѣмъ, и въ этихъ предѣлахъ я остановлюсь преимущественно на томъ, что мнѣ представляется наиболѣе существеннымъ и характернымъ для текущей ученой работы.

Начиная съ собственной археологіи, прежде всего, нужно сдѣлать оговорку: называть ее русской мы можемъ лишь въ томъ условномъ смыслѣ, въ какомъ гг. Кондаковъ и Толстой назвали русскими свои древности, трактующія пока лишь о скиѳахъ и сарматахъ; эпитетъ "русскихъ" показываетъ только, что мы разсматриваемъ наши археологическіе остатки со стороны ихъ мѣстнаго значенія -- для исторіи данной территоріи. Существуетъ, конечно, и противуположная точка зрѣнія, но на съѣздѣ къ ней обращались только иностранные депутаты: баронъ де-Бай при изученіи происхожденія въ Европѣ звѣринаго орнамента, Аспелинъ -- при изученіи сферы распространенія готскаго вліянія и особенно Картальякъ, сдѣлавшій темой своего реферата вопросъ о значеніи русской археологіи для разъясненія вопросовъ, интересующихъ археологію какъ науку вообще и западную археологію въ частности. Въ первомъ отношеніи, по его мнѣнію, Россія можетъ разъяснить культурное состояніе доисторическаго человѣка въ промежуточный моментъ, когда изъ Сибири, гдѣ, по теоріи Катрфажа, онъ впервые появился во время между первою и второю эпохой широкаго распространенія ледниковъ, этотъ первобытный человѣкъ древне-каменной (палеолитической) эпохи продвигался въ Западную Европу. Картальякъ полагаетъ именно, что большая сравнительно съ Западною Европой грубость русскихъ находокъ палеолитической эпохи доказываетъ низшую степень культуры первобытнаго человѣка въ этотъ моментъ его передвиженій: въ Россіи онъ обдѣлывалъ только грубыя кремневыя издѣлія, въ средней Европѣ его произведенія уже болѣе разнообразны, а на западѣ, во Франціи, онъ уже украшаетъ свои орудія и оружіе изображеніями животныхъ и сценъ охотничьей жизни. Если эта теорія заставитъ насъ поискать повнимательнѣе, нѣтъ ли и у насъ находокъ, параллельныхъ французскимъ, демонстрированныхъ Картальякомъ по атласу Пьетта, и провѣрить, правильно ли составлена его характеристика нашей палеолитической эпохи, то и тогда сообщеніе французскаго ученаго принесетъ свою пользу, независимо отъ вѣрности или невѣрности его теоріи.

Мы увидимъ сейчасъ, какъ сообщенія по археологіи нашихъ собственныхъ ученыхъ, въ концѣ-концовъ, приводятъ къ подобной же потребности расширить сферу объясненія, къ тому же широкому обхвату историческихъ аренъ и эпохъ, какой видѣнъ во всѣхъ сообщеніяхъ пріѣзжихъ иностранцевъ. Конечно, передъ нашими учеными стоятъ другія задачи: намъ необходимо еще воспользоваться богатствами археологическихъ находокъ для разъясненія эпохъ, большею частью значительно позднѣйшихъ, для разъясненія отношеній по преимуществу мѣстныхъ; естественно, что наша археологія выходитъ далеко за хронологическія границы западной "доисторической археологіи", для которой, по характерному выраженію Картальяка, то, что слѣдуетъ позже эпохи сѣвернаго оленя, уже не интересно. Изъ этого различія задачъ вытекаютъ характерныя послѣдствія: западная доисторическая археологія расширяетъ свою область, восходя въ глубь вѣковъ, опираясь на антропологію и геологію; ея центральный вопросъ -- происхожденіе человѣка; наша археологія расширяетъ свою область, спускаясь до настоящаго времени, опираясь на этнографію и изученіе языковъ и нарѣчій; ея центральный вопросъ: выясненіе этнографическихъ элементовъ, наслоившихся въ населеніи и создавшихъ исторію восточно-европейской низменности. Съ этимъ основнымъ вопросомъ тѣсно связаны и насущныя потребности русской археологіи: конечно, самая важная изъ нихъ -- найти такіе признаки, которые позволяли бы съ достовѣрностью относить извѣстныя находки къ опредѣленной народности и которыми можно было бы воспользоваться для характеристики историческаго прошлаго этой народности. Естественно, что этотъ основной вопросъ былъ, вмѣстѣ и основною темой почти всѣхъ важнѣйшихъ рефератовъ по чистой археологіи, читанныхъ на VIII археологическомъ съѣздѣ.

Начнемъ обозрѣніе этихъ рефератовъ съ сообщенія Д. Я. Самоквасова. Цѣль референта была распредѣлить археологическія находки по историческимъ эпохамъ. Эпохъ этихъ Д. Я. Самоквасовъ предложилъ различать пять: 1) Киммерійская эпоха до VII в. передъ P. I., характеризуемая бронзовою культурой, такъ какъ, по мнѣнію референта, киммерійцы желѣза не знали {За точность передачи этого мѣста не ручаемся, такъ какъ референтъ, повидимому, уже во время преній модифицировалъ свои мнѣнія.}. 2) Скиѳская -- до II в. передъ P. X. (до образованія гетскаго царства), характеризуемая появленіемъ предметовъ греческаго искусства. 3) Сарматская -- съ образованія гето-сарматской державы, характеризуемая усиленіемъ римскаго вліянія и появленіемъ остатковъ римскаго искусства. 4) Анто-славянская эпоха (VI -- X вѣка), характеризуемая признаками византійскаго вліянія, появленіемъ византійскихъ тканей, монетъ, особой формы ожерелій и т. д. 5) Монголо (? тюрко)-татарская, эпоха.

Уже послѣдовавшія за рефератомъ пренія показали, что предложенная классификація не носитъ въ себѣ задатковъ долговѣчности. Этнографическіе эпитеты являются въ ней посторонними придатками къ признакамъ дѣйствительно несомнѣннымъ, но могущимъ характеризовать только хронологію, а не этнографію раскопокъ. Если присутствіе бронзы или предметовъ греческаго, римскаго или византійскаго производства опредѣлило взглядъ изслѣдователя на раскопку, то естественнѣе всего эти же признаки и принять въ основаніе классификаціи, а не маскировать ихъ терминами, изъ которыхъ одни носятъ лишь мнимо-этнографическій характеръ (киммерійцы и скиѳы), а другіе своимъ этнографическимъ характеромъ только стѣсняютъ изслѣдователя, заставляя его, наприм., именовать "анто-славянской" какую-нибудь находку въ Западной Европѣ или на Кавказѣ, гдѣ, конечно, никто славянъ искать не будетъ. Но мало того: въ этой классификаціи есть и еще болѣе существенный недостатокъ: она не обнимаетъ всѣхъ предметовъ, подлежащихъ классификаціи. Изслѣдователь по премуществу южной Россіи, Д. Я. Самоквасовъ, очевидно, создалъ свою классификацію подъ впечатлѣніемъ своихъ личныхъ археологическихъ раскопокъ; предлагая ее, онъ совсѣмъ упустилъ изъ вида весь финскій сѣверъ, не говоря о Кавказѣ и Сибири; къ этимъ мѣстностямъ его историческія эпохи совсѣмъ неприложимы, что и было ему замѣчено проф. Анучинымъ.

Схема Д. Я. Самоквасова оказалась неудачной, потому что онъ началъ съ конца; археологическая классификація, очевидно, не можетъ быть почерпнута изъ исторіи, если она хочетъ сама объяснить что-нибудь въ исторіи. В. Б. Антоновичъ, въ противуположность Д. Я. Самоквасову, началъ съ начала и строилъ свою классификацію только на основаніи того, что давали ему самыя археологическія раскопки; оттого классификація его не имѣетъ цѣлью сгруппировать матеріалъ всей русской археологіи, за то она глубоко-поучительна для области средняго Днѣпра. Кіевская губернія, относительно которой произвелъ свою работу проф. Антоновичъ,-- средняя по количеству матеріала; въ ней немного болѣе 12,000 кургановъ; изъ этого количества въ теченіе полувѣка изслѣдовано 566 кургановъ и изъ нихъ около ³/4 изслѣдовано научно. Сличая результаты раскопокъ, проф. Антоновичъ существенными признаками классификаціи принялъ устройство гробницы и способъ погребенія; къ нимъ присоединялись два другіе: сличеніе найденныхъ предметовъ и наблюденія надъ ихъ географическимъ распространеніемъ. Въ результатѣ такого сличенія проф. Антоновичъ получилъ слѣдующую классификацію:

I. Курганы каменнаго вѣка, распадающіеся въ свою очередь на 3 типа: 1) курганы небольшаго объема, бѣдные предметами; встрѣчаются отбивныя кремневыя орудія; скелеты протянуты; подъ скелетомъ, иногда подъ одною головой,-- небольшой свѣтлый слой; вѣроятно, эта подробность находится въ связи съ вѣрованіями. Этотъ типъ имѣетъ еще одинъ признакъ: костяки иногда завернуты въ бересту. Тянется онъ изъ Кіевской губерніи къ западу, въ среднюю и западную Волынь. 2) Рѣдко встрѣчался другой типъ, не курганы, но гробницы безъ насыпей, что и объясняетъ рѣдкость нахожденія ихъ. На глубинѣ `/г--% аршина въ нихъ находятся каменныя кисты,-- малый видъ мегалитическихъ построекъ -- длиною около 2 метровъ, шириною ок. 80 сантиметровъ, глубиною ок. 90 сантиметровъ. Внутри кисты, слабо наполненной землею, у одной стороны прямоугольника стоятъ горшки, украшенные первобытнымъ орнаментомъ, съ пережженными костями; между ними встрѣчаются полированные кремневые топорки. Географическое распространеніе этого типа никогда не совпадаетъ съ 3-мъ типомъ; встрѣчается онъ у русла Ирпеня; на югѣ Кіевской губерніи не встрѣчается. 3) Третій типъ каменнаго вѣка, сдѣлавшійся извѣстнымъ не ранѣе 70-хъ годовъ, представляетъ большія особенности, въ началѣ не мало смущавшія изслѣдователей. Насыпь кургана большая; на значительной глубинѣ встрѣчается рядъ ямъ, въ каждой по 1,2, 3 скелета; въ большей части случаевъ скелеты согнуты (раскопки гр. Бобринскаго). Почти всегда эти могилы коллективныя (7--13); въ антропологическомъ отношеніи нужно отмѣтить,. что въ этомъ (и въ первомъ) типѣ всѣ черепа исключительно длинноголовые. Вещей мало; сосуды грубой работы, дѣланы безъ круга; встрѣчаются костяныя вещи: спирали, высѣченныя на птичьихъ костяхъ, костяное остріё съ молоткомъ на другомъ концѣ (висѣли на длинныхъ костяныхъ цѣпочкахъ); одно бронзовое колечко, нѣсколько экземпляровъ бронзоваго орудія. Географическое распредѣленіе этого типа -- южная частъ Кіев. губ.; но въ Кіевской губ. это только представители огромнаго племени, достигающаго на крайнемъ западѣ южной Бессарабіи (Кнауеръ), жившаго и въ Херсонской, и въ Екатеринославской губерніяхъ (Самоквасовъ), на востокъ доходившаго до бассейна Сулы (у Пирятина), встрѣчающагося даже на Кубани. Самая характерная черта этого типа -- окраска костей охрой, красною желѣзистою краской. Главная масса краски на лицевыхъ, шейныхъ и черенныхъ костяхъ; краска встрѣчается комками] при одной раскопкѣ глазныя впадины оказались наполнены глинистою мастикой. Проф. Антоновичъ полагаетъ, что эта окраска производилась на трупѣ, и, вмѣстѣ съ гр. Бобринскимъ, считаетъ другія объясненія (татуировка, слѣды покрывалъ, слѣды обвалившагося выкрашеннаго склепа) неудовлетворительными.

II. Скиѳскіе курганы (этотъ терминъ проф. Антоновичъ употребляетъ въ условномъ смыслѣ). Географическое распространеніе ихъ показываетъ, что они принадлежатъ степному народу; сѣверный предѣлъ ихъ составляетъ линія по Ірпеню (конецъ лѣса); на сѣверъ отъ нея извѣстенъ только одинъ курганъ на Припети. Признаки ихъ и предметы, въ нихъ находимые, достаточно извѣстны: поэтому переходимъ прямо къ третьей группѣ, выдѣленіе которой составляетъ главную заслугу проф. Антоновича.

III. Славянскіе курганы. Относительно этого отдѣла проф. Антоновичъ считаетъ возможнымъ принять этнографическую терминологію, въ виду близости относящихся сюда кургановъ къ историческому времени. Золото въ этихъ курганахъ встрѣчается очень рѣдко, бронза совсѣмъ не встрѣчается; излюбленный металлъ -- серебро. Даже на пространствѣ Кіевской губерніи можно различить 3 разныхъ типа этихъ кургановъ, распредѣленные строго-географически: 1) Древлянскій, который проф. Антоновичъ считаетъ себя вправѣ назвать такъ по совпаденію области распространенія этого типа съ древнею территоріей древлянъ: южная граница этого типа идетъ сѣвернѣе Кіева до половины теченія Лрпеня, пересѣкаетъ Каменку и продолжается по Ростовицѣ. Проф. Завитневичъ нашелъ курганы этого типа въ долинѣ Припети. Группы этихъ кургановъ обыкновенно очень многочисленны (наприм., у Ягнятина болѣе 1,000, около древняго Крупска до 900); проф. Антоновичъ раскопалъ ихъ 226; они очень мелки; могилы находятся на горизонтѣ, немного ниже или выше, но никогда не помѣщаются ниже подпочвы (глины свѣтлой и твердой). Огромное количество желѣзныхъ гвоздей окружаютъ скелетъ по контурамъ тѣла. Ни разу не встрѣтилось оружія, сосуда или горшка; въ рѣдкихъ случаяхъ (до 10%) встрѣчалось ведерце съ слѣдами желѣзныхъ обручей. Бытовыми предметами эти курганы не богаты: попадались желѣзные ножики, огнива въ формѣ, сохранившейся донынѣ (стальная пластинка съ загнутыми концами), немного бусъ изъ серебра сканной работы; есть бронзовыя литыя (стеклянныя, покрытыя золотомъ, обложеннымъ въ свою очередь стекляннымъ слоемъ, распространены на всемъ континентѣ Европы); кольца или просто изъ проволоки, или витыя (конецъ отогнутъ въ видѣ S, что составляетъ славянскую особенность вообще). У иныхъ покойниковъ у праваго плеча рядъ колецъ -- 9,10; это конецъ женской косы: въ одномъ случаѣ бронзовая окись сохранила даже остатки волосъ. Иногда встрѣчаются клочки одежды, шелковой, чаще всего шерстяной, иногда полотняной; встрѣчается и обувь -- сапоги особой формы изъ сафьянной кожи, сложенной вдвое, съ отворотами отъ лодыжекъ, со швомъ посреди подошвы (безъ подошвы). 2) Второй типъ проф. Антоновичъ считаетъ Полянскимъ, хотя признаетъ, что норманнисты могутъ считать его норманнскимъ. Этотъ типъ совпадаетъ съ ядромъ Полянской земли -- между Прпенемъ, Перепетовымъ полемъ и Росью. Покойникъ погребенъ въ нихъ съ лошадью, большею частью верхомъ; яма очень глубока, вырыта въ видѣ камеры; въ нее введена лошадь; въ трехъ случаяхъ голова лошади разбита камнемъ; лошадь отъ удара упала на колѣни; покойникъ съѣхалъ на шею. Вооруженіе покойника составляетъ громадное копье, кольчуга, прямой мечъ, стрѣлы (не бронзовыя), топоръ, въ трехъ случаяхъ шлемъ (коническій съ переносицей вродѣ шлема Ярослава). Кромѣ вооруженія, есть и украшенія: браслеты, перстни, привѣски, представляющія звѣзды, надѣтыя на кольца. Два раза удалось установить хронологическую дату: внутри гор. Кіева на Почайнѣ (на Кирилловской улицѣ) нашлась привѣска, сдѣланная изъ аббассидской монеты калифа Абу-Джафаръ-аль-Мансура (764 г.). У г. Самоквасова была аналогичная находка -- ¹/₂ византійской монеты. 3) Особнякомъ стоитъ раскопка Немирича у Тальнаго: насыпи нѣтъ; мѣсто могилы обозначено площадкой, окруженной валунами; найдена масса лошадиныхъ костей, большею частью зубовъ; оружіе желѣзное; характеристиченъ для этихъ кургановъ бронзовый сосудъ съ длиннымъ рыльцемъ; въ одномъ случаѣ онъ замѣненъ христіанскою восьмигранною кадильницей, по опредѣленію покойнаго гр. Уварова, византійской работы VI -- VIII вѣка. Принадлежитъ ли этотъ типъ кочевникамъ, или представляетъ новый видъ славянскихъ кургановъ, проф. Антоновичъ рѣшить не берется.

Какъ видимъ, рефератъ проф. Антоновича дѣлаетъ больше, чѣмъ простое указаніе на единственно-правильные пріемы научной классификаціи археологическихъ находокъ; онъ самъ практикуетъ эти пріемы и съ ихъ помощью приходитъ къ блестящимъ результатамъ; врядъ ли будетъ преувеличеніемъ, если скажемъ, что со времени работы гр. Уварова о мерянахъ русская археологія не дѣлала такихъ удачныхъ шаговъ къ научной постановкѣ и разрѣшенію самыхъ основныхъ своихъ вопросовъ, какъ въ изложенномъ сообщеніи проф. Антоновича. Оно должно быть образцомъ и программой для археологическаго изслѣдованія срединной Россіи.

Это значеніе пріемовъ, примѣненныхъ проф. Антоновичемъ, еще разъ выяснилъ пр. Завитневичъ въ рефератѣ: Къ вопросу о критеріи для классификаціи кургановъ по типамъ. Проф. Завитневичъ настаиваетъ на томъ, что классификація археологическаго матеріала должна строиться по указаніямъ самого этого археологическаго матеріала на основаніи внимательнаго изученія, сопоставленія и сведенія въ группы, по возможности, топографическія, всего характернаго не только въ найденныхъ предметахъ, но и въ самомъ обрядѣ погребенія. Но когда далѣе проф. Завитневичъ, на основаніи различія въ способѣ погребенія, сводитъ курганы средняго Днѣпра къ 4 типамъ: погребеніе въ ямахъ, на почвенномъ слоѣ, въ насыпи и сожженіе, то это представляется намъ характеристикой менѣе гибкой, менѣе осторожной, чѣмъ у г. Антоновича; такимъ образомъ, къ одному типу (въ ямахъ) пришлось бы отнести 2-й и 3-й типы каменнаго вѣка, скиѳскія могилы и Полянскій типъ славянскихъ могилъ. Затѣмъ не совсѣмъ ясно отношеніе этихъ 4 типовъ къ этнографическимъ единицамъ: сожженіе относится къ сѣверянамъ (по Самоквасову), а остальные типы? Собственно проф. Завитяевичу принадлежитъ, кажется, указаніе на дреговичскій типъ,-- похороны на почвѣ, встрѣчающіяся на лѣвомъ берегу Припети до Березины.

Область наблюденій В. Б. Антоновича расширяется въ рефератахъ г. Скадовскаго (Распредѣленіе археологическихъ находокъ у Днѣпровскаго лимана) и г. Багалѣя (Общій очеркъ древностей Харьковской губ.). Содержаніе реферата г. Скадовскаго также сводится къ классификаціи кургановъ изслѣдованной имъ мѣстности (Херсонскаго уѣзда, близъ мѣстечка Бѣлозерки). Въ этой мѣстности, въ числѣ различаемыхъ г. Скадовскимъ 7 типовъ, встрѣчаются нѣкоторые новые сравнительно съ указанными г. Антоновичемъ (наприм., могилы греческихъ колонистовъ), а нѣкоторые изъ указанныхъ имъ здѣсь отсутствуютъ. Въ рефератѣ проф. Багалѣя археологическіе остатки въ Харьковской губ. также распредѣляются по эпохамъ; референтъ отмѣчаетъ существованіе каменнаго вѣка, находки типичныхъ вещей бронзовой культуры (И. А. Зарѣцкимъ въ Богодуховскомъ уѣздѣ: кельтъ, копье, мечъ, фибулы etc.); его же находки "скиѳо-сарматскаго" періода (т.-е. I--III вѣка по P. X.), сопровождаемыя римскою монетой Септимія Севера, находки "хазарско-славянорусскаго" періода (VI--IX в.), сопровождаемыя арабскими и византійскими монетами; городища, могущія относиться къ княжеской эпохѣ; каменныя бабы, распространенныя "почти исключительно въ южныхъ уѣздахъ (Изюмскомъ, Зміевскомъ и т. д.)" и свидѣтельствующія о пребываніи въ южной части губерніи тюрковъ.

Рядомъ съ потребностью классификаціи археологическихъ находокъ мы уже отмѣтили выше другое стремленіе русской археологіи -- связать археологическое изученіе съ данными современной этнографіи. Это стремленіе также не разъ выступало на VIII съѣздѣ и нѣсколько разъ привело даже къ довольно неожиданнымъ и весьма поучительнымъ разъясненіямъ различныхъ деталей археологіи съ помощью этнографіи инородцевъ. Прежде всего, отмѣтимъ здѣсь дополненія, сдѣланныя И. И. Смирновымъ къ реферату В. Б. Антоновича. Первый типъ кургановъ каменнаго вѣка (по классификаціи г. Антоновича), характеризуемый завертываніемъ костяковъ въ бересту, совершенно тождественъ съ погребеніемъ у нѣкоторыхъ инородцевъ Нижегородской, Костромской и др. губ. Исторіографъ Миллеръ указываетъ, что вотяки и черемисы еще въ прошломъ вѣкѣ завертывали своихъ покойниковъ въ бересту; Шестаковъ сообщаетъ то же о вотякахъ Глазовскаго уѣзда. И подстилку подъ трупъ покойника каменнаго вѣка можно встрѣтить у тѣхъ же инородцевъ. По сообщенію г. Бехтерева, и у вотяковъ подстилаютъ подъ покойника извѣстный родъ глины; это дѣлаютъ даже тогда, когда такого сорта глины не имѣется въ данной мѣстности. Къ подобнымъ же разъясненіямъ археологическихъ находокъ изъ этнографическихъ данныхъ привелъ поднятый на съѣздѣ вопросъ о каменныхъ бабахъ. Изъ весьма интереснаго сообщенія А. А. Ивановскаго выяснилось, что у торгоутовъ до сихъ поръ совершаются обряды, дающіе полное разъясненіе каменнымъ бабамъ. Именно лица, занимающія видное общественное положеніе, т.-е. всѣ духовныя лица (гегени, ламы и т. д.), всѣ князья ("ваны, баны" -- у торгоутовъ, "оны" -- у киргизовъ), затѣмъ лица, заслужившія общее уваженіе, удостаиваются сожженія (остальные выбрасываются собакамъ, причемъ считаются грѣшниками, если собаки не съѣдятъ трупа); послѣ сожженія лама собираетъ пепелъ въ небольшой мѣдный сосудъ и уноситъ его къ себѣ домой. Тамъ, смѣшавъ этотъ пепелъ съ глиной, онъ дѣлаетъ самъ или поручаетъ другому духовному лицу сдѣлать фигуру покойника, называемую торгоутами "коша-чулу". Затѣмъ эту глиняную бабу ставятъ на томъ мѣстѣ, гдѣ сожженъ покойникъ. Названіе "коша-чулу" прилагается торгоутами какъ къ глинянымъ бабамъ, дѣлаемымъ теперь, такъ и къ каменнымъ бабамъ; эти послѣднія торгоуты считаютъ за изображенія своихъ предковъ: каждый торгоутъ, проѣзжая мимо такой бабы, непремѣнно сойдетъ съ лошади и сотворитъ молитву. Различныя принадлежности каменныхъ бабъ, какъ оказывается, тоже находятъ свое объясненіе у торгоутовъ: чаши, кинжалы, поясныя украшенія есть и на теперешнихъ глиняныхъ бабахъ. Чаша, поддерживаемая на каменныхъ и глиняныхъ бабахъ правою рукой, должна заключать въ себѣ пепелъ, оставшійся отъ сожженія. По преданію торгоутовъ, этотъ пепелъ клали прежде подъ каменную бабу, а частицу его -- въ чашу, такъ какъ богу, чтобы воскресить умершаго, необходима хотя небольшая часть остатковъ послѣдняго: эта часть берется особымъ божественнымъ "посланникомъ" (уэльчи-дэдынъ) у покойниковъ не сожженныхъ отъ волосъ, а у сожженныхъ -- отъ пепла. Теперь, какъ сказано выше, пепелъ смѣшивается съ глиной, но частица его кладется поверхъ чаши и у глиняной бабы. Такимъ образомъ, чаша составляетъ необходимую принадлежность всякой бабы. У нѣкоторыхъ каменныхъ бабъ встрѣчается затѣмъ кинжалъ въ лѣвой рукѣ, у другихъ онъ виситъ поверхъ пояса, у одной, видѣнной референтомъ въ горахъ Уръ-Кошаръ въ верховьяхъ рѣки Арчалы-Мойнака, онъ заткнутъ за поясъ, у нѣкоторыхъ, наконецъ, вовсе отсутствуетъ. Все это соотвѣтствуетъ современному костюму торгоутовъ; у духовныхъ лицъ нѣтъ кинжаловъ,-- нѣтъ ихъ и на бабахъ, служащихъ изображеніемъ покойника; всѣ другія лица носятъ кинжалы. Каменная баба съ кинжаломъ, заткнутымъ за поясъ, должна, по объясненію торгоутовъ, изображать такого князя, который по старости или другимъ причинамъ сложилъ съ себя власть еще при жизни и передалъ ее старшему сыну; слагая власть (это было разъ и у нынѣшнихъ торгоутовъ), онъ носитъ кинжалъ не поверхъ пояса, а за поясомъ. Встрѣчаются, наконецъ, у каменныхъ бабъ привѣшенные къ поясу у одного или обоихъ боковъ выпуклые кружки въ 1 или 1 ¹/₂ вершка въ діаметрѣ: торгоуты и въ настоящее время въ кожаныхъ круглыхъ мѣшечкахъ совершенно такой же формы, привѣшиваемыхъ къ поясу, носятъ небольшіе лоскутки, пропитанные масломъ или саломъ; ими они смазываютъ тетиву лука, а изрѣдка и самый лукъ.

Кромѣ каменныхъ бабъ, референтъ остановился еще на камняхъ, врытыхъ передъ могилами въ стоячемъ положеніи (не выше аршина) и идущихъ цѣлыми рядами въ восточномъ направленіи отъ каждой могилы, на разстояніи другъ отъ друга 1--3 арш.; число этихъ камней въ случаяхъ, извѣстныхъ референту, колеблется между 32 и 138; при этомъ каждый рядъ примыкаетъ къ слѣдующему, такъ что составляется одна прямая линія. Самъ референтъ встрѣтилъ 60 такихъ могилъ; изъ нихъ 40--на вершинахъ Тарбогатая; но подобныя же находилъ Г. И. Потанинъ въ сѣверозападной Монголіи, Клеменцъ -- въ Минусинскомъ округѣ и H. М. Ядрницевъ -- на Алтаѣ, въ долинѣ р. Кок-су, впадающей въ Аргутъ, и на Орхонѣ. Китайскія лѣтописи объясняютъ эти ряды камней количествомъ убитыхъ покойникомъ непріятелей (см. Іакинѳъ. "Опис. нар.", 1,270); но референтъ полагаетъ, что камни эти ставились по числу родственниковъ, а также и подчиненныхъ покойника; теперь у китайскихъ киргизовъ родственники складываютъ эти камни въ кучу, но ранѣе, по преданіямъ киргизовъ, они ставились передъ могилой; набрасывать же въ кучу стали ихъ, по объясненію киргизовъ, для того, чтобы, во-первыхъ, волки не вырывали труповъ, во-вторыхъ, чтобы не лишать себя земли, такъ какъ разставляемые камни занимаютъ большое пространство, принадлежащее уже умершему;, на немъ они не могутъ ни ставить кибитокъ, ни пасти скота. Тѣ и другіе камни, въ рядахъ и въ кучахъ, носятъ у киргизовъ одно названіе "сона-тае".

Рефератъ г. Ивановскаго приводитъ насъ къ интереснымъ сообщеніямъ H. М. Ядринцева, посвященнымъ тому же предмету. Къ имѣвшимся ранѣе свѣдѣніямъ объ археологическихъ остаткахъ Сибири г. Ядринцевъ прибавляетъ новыя наблюденія, сдѣланныя имъ за Байкаломъ и въ сосѣдней Монголіи, на Селенгѣ и Орхонѣ до верховьевъ послѣдняго. Эти наблюденія снова подтверждаютъ, что ключа къ древностямъ южной Сибири мы должны искать въ сближеніи ихъ съ археологическими остатками западной и восточной Монголіи. Могильные памятники Забайкалья представляютъ комбинаціи двухъ основныхъ типовъ: плоской могилы, окруженной врытыми въ землю стоячими плитами, составляющими четыреугольникъ, и круглой каменной насыпи ¹/₂--1 ¹/₂ арш. вышины. Несмотря на разнообразіе и разную степень сложности этихъ комбинацій, могилы эти, по мнѣнію H. М. Ядринцева, должны быть сопоставлены съ могилами въ горныхъ мѣстахъ восточной и западной Монголіи, въ Забайкальѣ, въ Минусинскомъ округѣ, въ Саянахъ и въ Алтаѣ. Единство типа подтверждается и тѣмъ, что на Орхонѣ у озера Дайдама H. М. Ядринцевъ нашелъ тѣ же самыя надписи, которыя за послѣднее время были собраны (и изданы) финляндскимъ археологическимъ обществомъ на Енисеѣ. До сихъ поръ эти надписи представляютъ загадку для ученыхъ; можетъ быть, ее удастся разрѣшить съ помощью найденной тѣмъ же H. М. Ядринцевымъ надписи съ двумя параллельными текстами, изъ которыхъ одинъ написанъ знаками, похожими на китайскіе, хотя пока еще неизвѣстно, на какомъ языкѣ. Задаваясь вопросомъ, какой именно народности принадлежали описанные имъ памятники, г. Ядринцевъ обращаетъ вниманіе на то, что они встрѣчаются преимущественно въ горныхъ мѣстахъ, что, судя по состоянію камня, изъ котораго сдѣланы эти памятники, относятся къ глубокой древности, лѣтъ за 1000 назадъ. То и другое приводитъ его къ заключенію, что они не монгольскіе; монголы и сами не считаютъ ихъ своими, и современное погребеніе монголовъ не представляетъ ничего похожаго на эти остатки. Затѣмъ референтъ замѣчаетъ, что названіе этихъ памятниковъ у нѣкоторыхъ народовъ напоминаетъ киргизовъ: такъ, у уренхайцевъ, живущихъ въ Алтаѣ и омонголившихся, они называются "киргизъ"; у торгоутовъ и дербетовъ: киргизинъ-юръ, у монголовъ: халха, въ Хангаѣ -- кэреэксуръ или керексеръ уръ,(т.-е. тоже киргизинъ-юръ), у монголовъ по Балтысу -- кергесе-чило, у бурятовъ за Байкаломъ -- керексуръ. Нѣкоторыя изъ этихъ народностей сохраняютъ преданія о принадлежности ихъ народу киргизъ или кергесъ, конечно, не теперешнимъ, о которыхъ, напримѣръ, населеніе Минусинскаго округа сохранившее это воспоминаніе, понятія не имѣетъ, а древнимъ, или хакасамъ, жившимъ тысячу лѣтъ тому назадъ въ предѣлахъ Минусинскаго округа.

Сообщеніе г. Ядринцева показываетъ, какіе важные выводы намѣчаются при первыхъ попыткахъ классификаціи сибирскихъ и монгольскихъ памятниковъ, особенно при попыткахъ сличенія первыхъ со вторыми, вводящими насъ въ болѣе знакомый кругъ исторической этнографіи китайскихъ лѣтописей. Но изъ этого же. сообщенія видно, въ какомъ зачаточномъ состояніи находится покуда сибирская археологія; изслѣдователь до сихъ поръ принужденъ удовлетворяться тѣмъ, что даетъ одно описаніе наружной формы памятника, въ ожиданіи систематическихъ раскопокъ, которыя когда-нибудь будутъ предприняты въ мѣстахъ, только что намѣчаемыхъ теперь путешественниками. Чего мы можемъ надѣяться отъ систематическаго и научнаго изученія того же матеріала въ будущемъ, видно отчасти изъ представленной съѣзду и посвященной московскому археологическому обществу брошюры I. R. Aspelin'а (Types dépeuples de l'ancienne Asie centrale), тамъ, гдѣ H. М. Ядринцевъ видитъ тождественные по типу памятники, свидѣтельствующіе о единомъ этнографическомъ типѣ, финляндскій ученый различаетъ, по крайней мѣрѣ, 3 этнографическихъ наслоенія; изъ нихъ одно современно сибирскому бронзовому вѣку, который характеризуется своеобразною туземною культурой и въ которомъ "не найдено до сихъ поръ никакихъ признаковъ сношеній съ цивилизованными народами, не исключая китайцевъ"; другое наслоеніе Аспелинъ считаетъ возможнымъ отнести къ хакасамъ, извѣстнымъ намъ изъ китайскихъ лѣтописей; наконецъ, относительно третьяго онъ ждетъ "въ ближайшемъ будущемъ болѣе обильнаго матеріала". Естественно, что пока не установлена археологическо-этнографическая классификація сибирскихъ древностей, трудно дѣлать рѣшительные выводы объ отношеніи ихъ къ нашимъ, но, какъ бы для того, чтобы показать, чего мы можемъ ожидать и отъ такого сближенія, H. М. Ядринцевъ предложилъ на съѣздѣ другой рефератъ О слѣдахъ азіатской культуры въ южно-русскихъ и скиѳскихъ древностяхъ. Оказывается, что весьма многія находки южной Россіи родственны сибирскимъ. Такъ, жертвенные котлы съ костями животныхъ и съ изображеніемъ каменныхъ барановъ на краяхъ встрѣчаются въ западной Сибири, въ Барнаульскомъ округѣ, въ Алтаѣ и въ Минусинскомъ округѣ. Каменные бараны замѣняются иногда оленями, медвѣдями, лошадьми и т. п.; это свидѣтельствуетъ, но мнѣнію референта, о процессѣ перехода отъ быта звѣроловнаго къ пастушескому. Кельты и боевые топоры, рукоятки кинжаловъ, зеркала,-- всѣ эти находки южной Россіи встрѣчаются въ тѣхъ же самыхъ формахъ въ алтайскихъ и минусинскихъ древностяхъ; камни, окружающіе скиѳскіе могильники, напоминаютъ азіатскіе керексуры; каменныя бабы тянутся полосой изъ Монголіи черезъ киргизскія степи къ южно-русскимъ могильникамъ. Хотя референтъ удерживался отъ рѣшительнаго вывода, но всѣ его доказательства, несомнѣнно, были направлены къ отождествленію народности сибирскихъ могильниковъ съ геродотовыми скиѳами, обычаи которыхъ онъ сближалъ съ монгольскими и киргизскими. Та же тенденція проводилась въ сообщеніи о каменныхъ бабахъ г. Бранденбурга. Этотъ взглядъ, однако, встрѣтилъ возраженія со стороны проф. В. Б. Антоновича и Д. И. Багалѣя, которые показали, что въ описанныхъ г. Бранденбургомъ курганахъ съ каменными бабами нѣтъ ни одной изъ типичныхъ чертъ, по которымъ курганы принято называть "скиѳскими". Д. И. Багалѣй, повидимому, полагалъ даже, хотя и не рѣшался, очевидно, категорически высказать это мнѣніе, что курганы съ каменными бабами могутъ считаться половецкими. Нужно надѣяться, что это столкновеніе мнѣній вызоветъ болѣе внимательный пересмотръ стараго и, главное, накопленіе новаго матеріала, въ ожиданіи котораго вопросъ остается открытымъ: фактъ вліянія Азіи на южную Россію остается несомнѣннымъ, по остается опредѣлить (археологическими данными) хронологію и этнографическихъ проводниковъ этого вліянія.

Какъ видимъ, вопросы русской археологіи самымъ тѣснымъ образомъ связаны съ вопросами русской исторической этнографіи; идеалъ археологической классификаціи -- этнографическое пріуроченіе; археологія служитъ этнографіи, но въ свою очередь и этнографія, какъ мы только что могли убѣдиться, оказываетъ весьма серьезныя услуги археологіи. Естественно поэтому, что, переходя теперь къ рефератамъ по исторической этнографіи и географіи, мы, въ сущности, продолжаемъ вращаться въ кругу тѣхъ же вопросовъ. Скиѳы, къ счастью, оставлены были въ покоѣ на VIII съѣздѣ; за то литература о сарматахъ обогатилась весьма интереснымъ сообщеніемъ В. Ѳ. Миллера О новомъ сарматскомъ божествѣ. Доказательство иранства сарматовъ -- едва ли не единственный свѣтлый пунктъ въ древней этнографіи Черноморья; въ значительной степени -- послѣ Мюлленгофа и Юргевича -- мы обязаны этимъ доказательствомъ самому референту; данное сообщеніе представляетъ только любопытную иллюстрацію къ тому, что говорилось имъ ранѣе. Дѣло идетъ объ одномъ найденномъ на Кубани амулетѣ съ греческою надписью: Θεῷ Ὀυαταφάρνῳ. По палеографическимъ признакамъ надпись можетъ быть отнесена ко II вѣку до P. X., т.-е. къ тому именно времени, когда въ сосѣдствѣ греческихъ припонтійскихъ колоній жили сарматы. Имя бога Уатафарна весьма удовлетворительно разъясняется изъ осетинскаго, наиболѣе архаичнаго изъ иранскихъ языковъ. Слово фари -- по-осетински значитъ миръ, счастье и встрѣчается въ собственныхъ именахъ, какъ въ первой, такъ и во второй половинѣ слова (Tissaphernes, Pharnabazos). Въ религіозныхъ представленіяхъ осетинъ фигурируетъ какая-то личность Фарнума, встрѣчающая мертвецовъ въ загробной жизни. Любопытно отмѣтить, что въ таманскихъ надписяхъ въ собственныхъ именахъ мы встрѣчаемъ именно Phamos, а не Pharnes; въ нашей надписи эта, какъ можно догадываться, діалектическая разница сарматскаго языка отъ персидскаго соблюдена. Слово Уam -- по-осетински означаетъ внутреннюю часть жилья, спальню, въ древности -- жилье вообще (восходитъ къ арійскому корню vas --). И такъ, Уатафарнъ есть богъ мира жилища или домашняго счастья. Что здѣсь мы имѣемъ не простое совпаденіе звуковъ, свидѣтельствуетъ одинъ осетинскій обычай: на свадьбѣ шаферъ обращается съ молитвой къ "господину спальни" (уаты-хитау).

Вопросъ о происхожденіи Руси, какъ показали пренія на съѣздѣ, не потерялъ еще своего остраго характера. Къ сожалѣнію, преній не было по главному реферату, посвященному этой темѣ,-- А. С. Будиловича: Къ вопросу о происхожденіи слова Кусъ. Прежде всего, проф. Будиловичъ полагаетъ, слово Русь -- заимствованное. Но оно заимствовано не изъ шведскаго Ruotsi, не изъ литовскаго Russe, не изъ шведскаго Rôdhslag, не отъ роксоланъ, не отъ хазаръ. Норманнистамъ удалось доказать присутствіе въ древне-русскомъ языкѣ германскаго наслоенія; но, относя его къ варягамъ-Руси, они не могутъ объяснить, по мнѣнію референта, какъ слово Русь изъ названія дружины или купцовъ стало именемъ цѣлаго народа; притомъ, какъ полагаетъ референтъ, это имя распространялось не съ сѣвера на югъ, а съ юга на сѣверъ. Референтъ, съ своей стороны, думаетъ, что это (германское) наслоеніе сохранилось отъ болѣе древняго времени, чѣмъ варяжская эпоха; именно онъ объясняетъ его вліяніемъ готовъ, "ибо, во-первыхъ, ни одинъ другой германскій народъ не обиталъ въ Россіи къ эпоху, болѣе или менѣе близкую къ возникновенію нашего государства; во-вторыхъ же, готы безспорно въ ней жили, и довольно продолжительное время, и не могли не оставить слѣдовъ своего пребыванія въ нашемъ языкѣ, бытѣ и учрежденіяхъ". Проф. Будиловичъ указываетъ затѣмъ эти слѣды въ тѣхъ общеславянскихъ словахъ (какъ князь, тынъ, шлемъ, мечъ, попъ, црькы, постъ, блюдо, стекло, колоколъ, бусы etc.), къ которымъ можно подобрать готскіе корни. У готовъ же онъ ищетъ и названія "Руси" въ формѣ *Hrôthis; въ англосаксонскихъ источникахъ VIII--IX вѣка (наприм., у Beowulf, Cynewulf, Альфреда) и въ исландскихъ сагахъ XII--XIII вѣка оно встрѣчается, какъ географическій терминъ, въ формѣ hrôdh, hroedh, hreidh, обыкновенно въ сочетаніи съ Gotaland, иногда же въ сочетаніи съ men, marr (море), here (народъ), и примѣняется изрѣдка къ готамъ прибалтійскимъ, а чаще къ материковымъ. Для локализаціи Reidhgotaland'а проф. Будиловичъ напоминаетъ указанія Hervararsaga, въ которой говорится о Damprstadir (днѣпровскій городъ -- Кіевъ?), какъ столицѣ (höfudborg) Рейдготіи; "западнымъ предѣломъ этой страны были Нагvadhafjöll, подъ которыми, если варіантъ Havadhafjöll принимать за искаженіе несвѣдущихъ копистовъ, должно разумѣть готское названіе Карпатскихъ горъ" (слова Куника). "Такимъ образомъ,-- заключаетъ проф. Будиловичъ,-- въ древней Руси была готская область, называемая Рось-Готаландіей, и эта область приблизительно совпадала съ нашимъ Полянскимъ Поросьемъ. Что это была очень важная срединная область остготовъ, видимъ изъ принадлежностей ей Герыапариха, слѣдовательно, фамиліи Amales". Германарихъ и династія Амаловъ пріурочивается у Іордана и въ греко-латинскихъ источникахъ тоже къ готамъ, жившимъ на востокъ отъ Дакіи, но называются они тамъ не hrôdh, а Greutungi (упоминаются при.событіяхъ 269--386 гг.), что, по мнѣнію проф. Будиловича, можетъ составлять передѣлку hrôth-ungi или hreidh-ungi. Впрочемъ, къ VIII -- IX вѣку страна и населеніе, по мнѣнію проф. Будиловича, были уже славянскими; оставались только кое-какія готскія реминисценціи въ географическихъ терминахъ и собственныхъ именахъ (Гуды -- посолъ Олега, пороги).

Этимологія слова Русь остается до сихъ поръ вопросомъ открытымъ, и попытка проф. Будиловича заслуживаетъ полнаго вниманія. Въ основѣ своей его объясненіе не ново: Рейдготія уже обращала на себя вниманіе изслѣдователей; первый ввелъ ее, какъ матеріалъ для объясненія "Руси", академикъ Куникъ (Каспій, 53--6, 430 слѣд., 644); такіе авторитеты, какъ Мюлленгофъ и Вигфуссонъ согласились съ Куникомъ относительно происхожденія Hreidh изъ основы hrôdh; изъ нашихъ ученыхъ принялъ объясненія Куника Брунъ. Однако, Томсенъ, не менѣе авторитетный, считаетъ это производство несостоятельнымъ ("This explanation is fraught with such great difficulties in its phonetic aspect, that^it must be considered untenable". Origin of the ancient Russ, 95). Во всякомъ случаѣ, это производство приводитъ къ тому же скандинавскому сѣверу, въ языкѣ котораго только и существуетъ эпическое имя Рейдготовъ. "Днѣпровскій городъ" Гарвараръ-саги интересенъ болѣе въ литературномъ отношеніи, какъ и разсматривалъ его недавно проф. Веселовскій, чѣмъ въ историко-географическомъ. Производить грейтунговъ отъ рейдготовъ (какъ предположилъ еще проф. Васильевскій) также врядъ ли возможно, въ виду того, что терминъ этотъ координированъ съ названіемъ готовъ-тервинговъ, для различенія готовъ лѣсныхъ и степныхъ, готскихъ древлянъ и полянъ (отъ griut -- песокъ и triu -- дерево; см. Цессъ Lie Deutschen etc., 407; Wietersheim въ послѣднемъ изданіи Дана 1880 г., I, 250). Если же оставить въ сторонѣ грейтунговъ, то между іордановскою Готіей Германариха и Рейдготландомъ англосаксонскихъ и скадинавскихъ источниковъ не остается никакой связи. Между тѣмъ, это именно сопоставленіе, сдѣланное Куникомъ въ нѣсколько не совсѣмъ осторожныхъ выраженіяхъ и принятое за доказанный фактъ Вруномъ (Черноморье, II, 222), положено проф. Будиловичемъ въ основу его объясненія. Не знаю, какъ выскажутся, въ концѣ-концовъ, лингвисты по вопросу, можетъ ли Рейдготландъ объяснить происхожденіе слова "Русь"; но и въ случаѣ утвердительнаго отвѣта объясненіе должно остаться въ прибалтійской сферѣ; предполагать же существованіе готской Руси съ III в. по P. X. въ южной Россіи не позволятъ историку три обстоятельства: 1) отсутствіе термина Рейдготіи во всѣхъ источникахъ, относящихся къ государству Германариха и къ его остаткамъ; 2) если даже допустить, что онъ употреблялся въ этомъ значеніи, исчезновеніе его въ южной Россіи вплоть до появленія нормановъ; 3) если даже допустить, что терминъ Русь сохранялся все это время (III--IX в.) для обозначенія южной Россіи, невозможность согласовать это съ первыми извѣстіями о Руси IX в.: послѣдняя становится сразу и одновременно извѣстна на двухъ концахъ рѣчныхъ путей, днѣпировскаго и волжскаго, на первомъ -- византійцамъ (и Вертинской лѣтописи), на второмъ -- арабамъ; тѣ и другіе указываютъ ея мѣстопребываніе въ въ верховьяхъ этихъ путей; для меня это служитъ рѣшительнымъ доказательствомъ какъ того, что имя Руси, вопреки мнѣнію проф. Будиловича, распространялось именно съ сѣвера на югъ, такъ и того, что это одна и та же Русь, исходной точки странствованій которой нельзя искать южнѣе пересѣченія торговыхъ путей -- днѣпровскаго и волжскаго.

Къ тому же вопросу о происхожденіи Руси относилось сообщеніе Д. А. Хвольсона. Г. Хвольсонъ сообщилъ новые варіанты Ибнъ-Хордадбе, относящіеся къ Руси. Дѣло въ томъ, что до сихъ поръ этотъ весьма важный арабскій писатель извѣстенъ былъ ученой публикѣ по изданію Барбье де-Мейнара; въ самое послѣднее время лейденскій профессоръ де-Гуйе (de Goeje) изслѣдовалъ происхожденіе сочиненія Хордадбе, и оказалось, что текстъ Барбье де-Мейнара есть первая редакція этого сочиненія, а самъ Хордадбе составилъ впослѣдствіи вторую, дополненную; но этой редакціи де-Гуйе и сдѣлалъ свое новое изданіе съ переводомъ. Между прочимъ, здѣсь въ главѣ itinéraire des marchands russes находимъ новое мѣсто (р. 115): "ici (т.-е. въ Багдадѣ) les eunuques slaves leur (т.-е. русскимъ купцамъ) servent d'interprètes. Ils prétendent être chrétiens et payent la capitalion comme tels". Такъ какъ Ибнъ-Хордадбе, хотя онъ одинъ изъ самыхъ раннихъ писателей (840--50), все же не есть первоисточникъ, то и это свѣдѣніе о славянскихъ евнухахъ, служившихъ переводчиками русскимъ купцамъ, должно, по мнѣнію г. Хвольсона, восходить къ его первоисточнику, т.-е. ко времени, еще болѣе раннему. Указаніе весьма цѣнное, хотя оно и не ведетъ къ тѣмъ выводамъ, которые хотѣлъ сдѣлать г. Хвольсонъ: именно, напомнивъ уже прежде извѣстное сообщеніе Хор.дадбе, что Русь (живущая выше булгаръ по Волгѣ) -- племя славянское, а другія извѣстія арабовъ этого характера, г. Хвольсонъ находилъ въ приведенномъ мѣстѣ новое подтвержденіе славянства Руси. Однако же, изъ неоднократныхъ заявленій самого г. Хвольсона и г. Гаркави мы знаемъ, что на этнографическія опредѣленія арабовъ полагаться нельзя: называетъ же Ибнъ-Фадланъ, на этотъ разъ уже первоисточникъ и очевидецъ, славянами даже волжскихъ булгаръ! Что славяне служили руссамъ переводчиками уже въ срединѣ IX в., это, конечно, фактъ весьма любопытный; онъ указываетъ, вмѣстѣ съ другими данными, которыя приводить здѣсь не мѣсто, на давнее сожительство славянъ и руссовъ (въ верхнемъ Поволжьѣ) уже въ срединѣ IX в.

Отъ Руси недалекъ переходъ къ буртасамъ, другому племени, извѣстному намъ почти исключительно по арабамъ и тщетно отыскиваемому до сихъ поръ среди современнаго инородческаго населенія Поволжья. Буртасовъ находили въ чувашахъ, въ мордвѣ; Ѳ. 0. Чекалинъ, дѣятельный членъ Саратовской архивной коммиссіи, предлагаетъ искать ихъ въ мещерѣ (Мещеры и буртасы по сохранившимся о нихъ памятникамъ). Главныя основанія г. Чекалина -- тѣ, что, во-первыхъ, буртасы жили на тѣхъ самыхъ мѣстахъ, гдѣ намъ потомъ дѣлается извѣстна мещера, и, во-вторыхъ, тѣ и другіе были тюрками. Оба эти положенія врядъ ли могутъ быть защищены. Для доказательства перваго Ѳ. Ѳ. Чекалинъ ссылается на росписи мещерскимъ сторожамъ 1571 и 1586 гг. и на свидѣтельство Рубруквиса. Но изъ того, что сторожевые разъѣзды, производившіеся съ цѣлью "оберегати рязанскихъ и мещерскихъ мѣстъ", достигали въ XVI в. до волжской переволоки (т.-е. Царицына), еще не слѣдуетъ, что до нея доходили и самыя эти рязанскія и мещерскія мѣста; сами росписи разъясняютъ, какія собственно мѣста оберегали разъѣзжавшія по степямъ станицы: "оберегали шатцкихъ, и темниковскихъ, и кадомскихъ, и курмышскихъ, а алаторскихъ, и арземасскихъ мѣстъ" (Бѣляевъ: О сторожевой и станичной службѣ, примѣч. 52). Дѣйствительно, если провести линію отъ Шацка" къ Симбирску, -- на югъ за эту линію врядъ ли переходили мещерскія мѣста, а именно, на югъ отъ нея находился центръ поселенія буртасовъ. Рубруквисъ встрѣтилъ здѣсь Merdas (вар. Merclas), Merduos, lardes,-- однимъ словомъ, мордву, и объясненіе референта, "пришедшаго къ полному убѣжденію", что подъ этимъ именемъ онъ разумѣлъ мещеру, есть очевидная натяжка. Мордву здѣсь знаетъ (на сѣверъ отъ Команіи) и современный Рубриквису Плано-Карпини, о которомъ референтъ умолчалъ вовсе. Что касается тюркскаго происхожденія буртасовъ, о немъ, правда, говоритъ Масуди, но это извѣстіе, какъ справедливо утверждаетъ г. Хвольсонъ, "не имѣетъ значенія, равно какъ и множество другихъ этнографическихъ извѣстій арабовъ". Напротивъ, аль-Балхи (который теперь, по сообщенію г. Хвольсона, оказывается самимъ Истахри) сообщаетъ весьма важное извѣстіе, что языкъ буртасовъ не походитъ ни на булгарскій, ни на хазарскій, т.-е. на языки тюркскіе.

Все въ той же области удерживаетъ насъ и интересный рефератъ И. И. Смирнова о "бесермянахъ Вятской губерніи". Въ числѣ вопросовъ, поставленныхъ на рѣшеніе съѣзда, находится слѣдующій: "малоизвѣстный до сихъ, поръ народъ бесермяне не составляютъ ли остатокъ болгарскихъ колоній въ предѣлахъ Вятки?" Какъ видимъ, вопросъ этотъ предрѣшаетъ отвѣтъ, и И. Н. Смирновъ имѣлъ полное основаніе назвать его неудачно поставленнымъ и сгруппировать свѣдѣнія о бесермянахъ совершенно независимо отъ даннаго вопроса. По его мнѣнію, многое говоритъ въ пользу того, что бесермяне представляютъ остатки-народности, стоящей особо отъ вотяковъ и татаръ. Уже внѣшній видъ ихъ заставляетъ предполагать, что мы имѣемъ дѣлосъ народомъ тюркской расы. Между тѣмъ какъ сосѣдніе вотяки имѣютъ низкій ростъ, бѣлокурые волосы, сѣрые глаза и красноватый цвѣтъ кожи, бесермяне отличаются матовымъ желтымъ цвѣтомъ кожи, черными волосами и глазами и среднимъ ростомъ. Костюмъ также обособляетъ бесермянъ отъ вотяковъ и татаръ: женщины и дѣвушки носятъ совершенно своеобразные головные уборы, которые называются именами, звучащими совершенно по-башкирски (женскій кашпау -- чувашскій хошпу, дѣвичій такія -- чувашскій тохъя). Характеръ шитья на кафтанахъ и рубашкахъ совершенно отличенъ отъ вотскаго. Говорятъ бесермяне по-вотски; однако, же, въ номенклатурѣ родства, общественныхъ отношеній и религіи мы находимъ въ немъ особые отъ вотскихъ термины для обозначенія, отца, матери, свекра, свекрови, младшаго брата и сестры (атай, анай, біаташъ, біэмъ и т. д.), особый терминъ для означенія зари (акшанъ).. Въ бесермянскихъ селеніяхъ есть такъ называемые бичеръ-шаи, т.-е. булгарскія или татарскія кладбища (бичеръ значитъ по-вотски татаринъ, ранѣе, вѣроятно (?), значило булгаринъ); бесермяне считаютъ похороненныхъ, тамъ покойниковъ своими предками, совершаютъ надъ ними поминовеніе и призываютъ ихъ помощь молитвой. Сосѣди татары пугаютъ бесермянъ гнѣвомъ этихъ усопшихъ бичеровъ въ случаѣ, если они отступаются отъ своихъ мусульманско-языческихъ вѣрованій въ пользу христіанства. Бесермянинъ, дѣйствительно, несмотря на оффиціальную принадлежность къ христіанской церкви, остается до сихъ поръ полу-мусульманиномъ, полу-язычникомъ. Утративъ сами значеніе ритуала своей религіи, бесермяне обращаются къ татарскому муллѣ или къ, татарину вообще для жертвоприношенія покойнику въ 7-ой день, для закланія жертвы въ вешнія поминки по усопшимъ и во время вешняго полеваго моленья. Языческія представленія бесермянъ въ значительной степени общи имъ съ вотяками; они признаютъ и чтутъ жертвами Нюлесъ-Мурта, Ву-Мурта, совершаютъ частныя и общественныя моленія Инмару; ничего подобнаго нѣтъ у сосѣдей татаръ; большая близость къ вотякамъ выражается и въ томъ, что бесермяне говорятъ по-вотски даже въ тѣхъ деревняхъ, гдѣ вмѣстѣ съ ними живутъ татары. Всѣ эти наблюденія приводятъ референта къ выводу, что бесермяне суть овотячившіеся потомки какого-то тюркскаго племени, жившаго ранѣе татаръ въ бассейнѣ Чепцы. На этомъ выводѣ онъ и останавливается въ своемъ рефератѣ, не пытаясь объяснять роли бесермянъ въ исторической этнографіи Россіи. Дѣйствительно, при такомъ объясненіи пришлось бы поднять очень сложные вопросы. Бесермяне Вятской губ., съ одной стороны, подаютъ руку прежнимъ бесермянамъ Рязанскаго княжества и Ховарезма, съ другой стороны, должны быть сопоставлены съ bôszôrmén'ами Венгріи; въ виду этого является вопросъ, не играли ли бесермяне роли въ венгерской миграціи IX в., а затѣмъ и другіе вопросы, примыкающіе къ этому: не имѣютъ ли бесермяне ближайшаго отношенія къ мишарамъ, остатку древней мещеры и маджаровъ? Нельзя ли бы было въ предкахъ бесермянъ, упомянутыхъ выше бичерахъ, видѣть тѣхъ же мишаровъ? И, въ виду этихъ возможностей, не слѣдуетъ ли придавать особое значеніе сдѣланному референтомъ сопоставленію подробностей бесермянскаго быта съ башкирскими: какъ извѣстно, въ башкирахъ, по указаніямъ арабскихъ писателей, видятъ родственниковъ тѣхъ же маджаровъ. Услышать отвѣты на эти вопросы особенно было бы интересно отъ энергичныхъ работниковъ казанскаго общества исторіи и этнографіи, къ числу которыхъ принадлежитъ И. Н. Смирновъ.

Изъ рефератовъ по исторической географіи назовемъ сообщеніе И. Е. Забѣлина О древнѣйшемъ поселеніи Москвы. Это древнѣйшее поселеніе существовало, по мнѣнію референта, выше города Москвы, въ томъ мѣстѣ, гдѣ впадаетъ въ Москву-рѣку рѣка Сходня, по-древнему Восходня, подъ селомъ Тушиномъ. Значительность этого поселенія И. Е. Забѣлинъ выводилъ изъ роли рѣки Сходни, какъ волока изъ Москвы въ Клязьму на прямомъ торговомъ пути изъ Смоленска къ болгарской ярмаркѣ на Волгѣ. Оюда сходился и торговый путь съ сѣвера изъ новгородскихъ владѣній; о немъ свидѣтельствуетъ существовавшее на Сходнѣ въ XVI в. "мыто Войницкое", т.-е. таможня, принадлежавшая Войничамъ, волости Волока Дамскаго, находившагося въ рукахъ Новгорода. Н съ юга, наприм., изъ Рязани во Владиміръ, путь шелъ Москвой-рѣкой, хотя въ этомъ направленіи переволокъ на Клязьму совершался не по Сходнѣ, а по Яузѣ, самое названіе которой, по мнѣнію И. Е. Забѣлина, впрочемъ, не поддержанпому на съѣздѣ, славянское (язя, дзя). Для меня сомнительнѣе всего главное основаніе мнѣнія уважаемаго ученаго -- предполагаемая имъ значительность пересѣкавшихся подъ Москвой торговыхъ путей. Полное почти отсутствіе археологическихъ находокъ, которыя характеризуютъ обыкновенно значительные торговые пути, и крайняя бѣдность находимыхъ предметовъ скорѣе показываютъ, что весь этотъ край надолго оставался глухимъ захолустьемъ.

Къ топографіи древнихъ водныхъ путей относится также и любопытный рефератъ В. И. Колосова о стерженскомъ и лопастицкомъ крестахъ. Въ тверскомъ музеѣ хранится найденный у озера Стержа каменный крестъ съ надписью: (и лѣт)о 6641 мсця июля 14 днъ почяхъ рыти рѣку сю изъ Іванко Павловичъ и крстъ съ постакихъ. Но мнѣнію референта, надпись эта, свидѣтельствующая объ углубленіи фарватера верховьевъ Волги до впаденія въ озеро Стержъ, не можетъ указывать на то, что здѣсь шелъ обычный путь изъ подвинья и Поволжья въ Новгородъ; работа эта была предпринята въ виду особыхъ обстоятельствъ, на которыя указываетъ сазіая дата надписи (1133), именно, въ 1132 г., по смерти Мстислава I, отношенія между Новгородомъ и суздальскими князьями обострились; въ 1134 году партія войны въ Новгородѣ, послѣ неудачной попытки воевать, свергнула посадника, въ 1135 г. посадникомъ сдѣлался представитель этой партіи, Иванко Павловичъ; война состоялась, но кончилась неудачною для: новгородцевъ битвой при Жданѣ-горѣ, гдѣ убитъ былъ и новый посадникъ. Естественно предположить, что этотъ Иванко Павловичъ, тождественный съ упоминаемымъ въ надписи, въ виду предстоящей войны, хотѣлъ.заранѣе обезпечить новый путь для подвоза припасовъ, лежавшій западнѣе обычныхъ путей,-- слѣдовательно, внѣ сферы суздальскаго вліянія.

Для русской картографіи представляло интересъ сообщеніе Д. Н. Анучина, который нашелъ на тѣхъ частяхъ карты Россіи Дженкинсона, гдѣ изображена Сибирь, несомнѣнные слѣды пользованія русскими источниками, именно сказаніемъ о невѣдомыхъ людяхъ.

На выставки, устроенной при съѣздѣ, нѣсколько залъ историческаго музея заняты были единственною въ своемъ родѣ коллекціей русскихъ иконъ? (г. Посникова). Посѣтитель видѣлъ передъ собой цѣлый рядъ русскихъ иконописныхъ школъ: тутъ были и школы греческаго письма, и корсунскаго, новгородскаго, московскаго, строгановскаго. Посѣтитель, не посвященный въ таинства русской иконографіи, разсчитывалъ познакомиться, пользуясь этимъ случаемъ, съ исторіей русской иконографіи; но его ожидало полное разочарованіе; отчаявшись въ возможности самъ разобраться въ массѣ выставленнаго матеріала, онъ обращался къ помощи спеціалиста, но отъ спеціалиста онъ узнавалъ, что самыя основанія для классификаціи школъ до сихъ поръ не поддаются научному опредѣленію, что самыя основныя черты для характеристики различныхъ школъ до сихъ поръ опредѣляются спеціалистами совершенно различно, что тутъ все дѣло въ "глазѣ", въ опытности и въ знаніи техники дѣла. Если отъ классификаціи по школамъ посѣтитель пробовалъ перейти къ уясненію хронологической классификаціи, то тутъ дѣло оказывалось еще затруднительнѣе: въ каталогѣ, правда, онъ встрѣчалъ категорическія утвержденія относительно принадлежности иконъ тому или другому вѣку, но безъ всякой возможности провѣрить или повѣрить этому опредѣленію. Прислушиваясь къ рефератамъ, онъ также не замѣчалъ, чтобы въ нихъ сказывалась тенденція прояснить этотъ хаосъ. За то въ рефератахъ по иконографіи довольно рѣзко отмѣчалась другая основная тенденція: къ тому же вопросу о развитіи, движеніи въ русской иконографіи изслѣдователи старались подойти съ другой стороны -- разъяснить его путемъ сличенія памятниковъ искусства съ памятниками письменности. Эта мысль лежала въ основѣ реферата проф. Покровскаго О задачахъ и пріемахъ изученія византійской евангельской иконографіи. Основной принципъ византійской иконографіи, высказанный еще на 7 вселенскомъ соборѣ діакономъ Епифаніемъ и потомъ повторенный на Руси лъ опредѣленіяхъ стоглаваго собора, состоялъ въ томъ, что композиція иконы принадлежитъ св. отдамъ, а художнику -- только исполненіе, не допускающее никакого личнаго произвола. Самое существованіе такъ называемыхъ "подлинниковъ", т.-е. образцовъ иконописи, указываетъ на дальнѣйшее существованіе единообразія въ пріемахъ и мотивахъ иконографіи вплоть до XVIII в. Но въ дѣйствительности, уже съ XVI в., рядомъ съ сохраненіемъ требуемаго единообразія мы встрѣчаемся съ яснымъ вліяніемъ отчасти новогреческимъ, отчасти западнымъ, отчасти специфически русскимъ. Изученіе вещественныхъ памятниковъ укажетъ фактъ этого измѣненія, но чтобъ объяснить его причины, его внутренній смыслъ, необходимо обратиться къ другому показателю движенія христіанской мысли: къ памятникамъ письменности. Какъ бы отвѣтомъ на это методическое требованіе, попыткой его практическаго примѣненія служилъ рефератъ А. И. Кирпичникова: О взаимодѣйствіи иконописи и словесности. Свои выводы по этому вопросу референтъ формулировалъ въ слѣдующихъ положеніяхъ: 1) Древнѣйшіе апокрифы и въ частности апокрифическія евангелія оказали наиболѣе сильное вліяніе на иконографію. 2) Церковныя пѣснопѣнія и другія популярныя лирическія произведенія христіанскихъ писателей, вродѣ канона Симеона Логоеета, не только обусловили распространенность иконописныхъ сюжетовъ, но и служили темами особаго вида иконописи, многіе обращики котораго представляютъ продукты оригинальнаго творчества (именно, икона вродѣ Единороднаго Сына и др.). 3) Миніатюра, какъ болѣе подвижная форма живописи, посредничаетъ между иконографіей и письменностью. 4) Словесность способствуетъ въ нѣкоторыхъ случаяхъ удержанію традиціи въ изображеніяхъ (символическія изображенія луны и солнца, пустыни); въ другихъ же случаяхъ, и гораздо чаще, вслѣдствіе большей легкости, съ какой отражаются въ ней перемѣны общественнаго настроенія, она вызываетъ въ иконописныхъ формахъ измѣненія. 5) Иконопись служитъ посредствующимъ звеномъ между словесностью книжной и устной; извѣстное изображеніе, порожденное апокрифомъ, само вызываетъ иногда цѣлое народное сказаніе. Затѣмъ референтъ перешелъ къ иллюстраціямъ своихъ положеній: въ виду интереса темы, мы постараемся сохранить ихъ всѣ. Старый гербъ нашего отечества -- Георгій Побѣдоносецъ -- есть снимокъ съ иконы, на которой въ сторонѣ изображается женская фигура въ молитвенной позѣ; икона эта представляетъ символическое изображеніе побѣды надъ діаволомъ, а женская фигура есть или царица Александра, которую онъ освободилъ отъ узъ язычества, или церковь, во славу которой онъ побѣдилъ діавола. Такое изображеніе повліяло не только на письменность, въ которой явилось чрезвычайно распространенное чудо св. Георгія, но и на легенду и пѣсню; припомнимъ выраженія нашихъ великорусскихъ пѣсенъ о Егоріи Храбромъ: "по локоть руки -- красно золото, по колѣно ноги -- чисто серебро"; это не болѣе, какъ наивное воспроизведеніе иконы съ помощью готовой эпической формулы. Софія Премудрая, мать Егорія, взята съ иконы Премудрости Божіей,-- иконы, весьма распространенной въ древней Руси. На иконахъ Рождества Христова видны оселъ (у насъ конь) и быкъ; эта подробность попала въ духовные стихи и послужила темой двухъ южно-русскихъ сказаній: какъ оселъ и волъ укрывали Христа соломой и согрѣвали его дыханіемъ; въ другомъ разсказывается, какъ конь таскалъ солому и за то наказанъ неутолимымъ голодомъ, а волъ охранялъ Христа и за то награжденъ вѣчною сытостью. Старикъ въ козьей одеждѣ, стоящій передъ Іосифомъ, также находитъ свое объясненіе: въ одной рукописи проф. Буслаева ангелъ говоритъ пастухамъ: "идите прямо, укажетъ вамо... Іосифъ старёнькій, Богу милёнькій" etc... Такимъ образомъ, это старшій пастухъ, разспрашивающій Іосифа, какъ найти Спасителя. На иконѣ Благовѣщенія также есть подробности, вліявшія на народную словесность. Въ эпоху увлеченія миѳологіей въ Божіей Матери искали слѣдовъ праславянскаго женскаго божества; въ красномъ шелкѣ, которымъ вышиваетъ Божія Матерь, видѣли молнію, въ колодцѣ, изъ котораго она тянетъ воду,-- тучу; правдоподобнѣе объяснить эту красную нитку тою пряжей, которая находится въ рукахъ у Божіей Матери на древнѣйшихъ иконахъ Благовѣщенія, и колодезь -- благовѣщеніемъ "у кладезя". Въ позднѣйшей иконѣ Благовѣщенія, уже подъ вліяніемъ Запада, архангелъ держитъ цвѣтокъ, преимущественно лилію; риторическое сравненіе Божіей Матери съ бѣлою лиліей породило нѣсколько сказаній и обрядовъ и повліяло на это изображеніе. Икона Неопалимая Купина вышла изъ риторической фигуры и породила народное сказаніе о томъ, какъ Моисею въ кустѣ явилась Богоматерь съ младенцемъ; сербская огненная Марія, въ которой хотѣли видѣть богиню грозы, явилась отсюда же. Икона Покрова Богородицы породила болгарскую легенду, какъ Божія Матерь выткала поясъ для Христа и въ награду просила Его вывести изъ ада столько грѣшниковъ, сколько онъ укроетъ своимъ покровомъ. Знаменитая кіевская Богородица Нерушимая Стѣна породила былинный образъ стѣны городовой, которая оплакиваетъ судьбу Кіева передъ татарскимъ погромомъ. Пѣсня о трехъ гробахъ (Іисуса Христа, Божіей Матери и Іоанна Предтечи, иногда Іоанна Богослова) на Сіонской горѣ, очень обыкновенная въ духовныхъ стихахъ великорусскихъ и юго-западныхъ, возникла подъ вліяніемъ иконы Деисуса: 3 гроба явились замѣной 3-хъ крестовъ, запечатлѣвшихся въ народной памяти подъ вліяніемъ иконы Воздвиженія Креста; пташка, вылетающая изъ лозы, выросшей надъ гробомъ Св. Дѣвы, явилась изъ апокрифа объ обрученіи Божіей Матери съ Іосифомъ, повидимому, тоже подъ вліяніемъ иконописи. Иконопись во множествѣ случаевъ.закрѣпляетъ народное сказаніе: именно тѣ сказанія и апокрифы, которые чаще отражаются на иконахъ, переходятъ въ духовные стихи; именно тѣ сочиненныя книжниками псальмы удерживались и передѣлывались каликами, которыя обрабатывали сюжеты иконописные. Извѣстна икона "Не рыдай мене мати" (зап. Pietà): она, очевидно, содѣйствовала переходу въ народный стихъ псальмы: "не плачь, моя матушка, свята Марія", и т. д.

Самъ патріархъ отмѣченнаго направленія, изучающаго параллельно иконопись и памятники письменности, Ѳ. И. Буслаевъ, выступилъ на VIII съѣздѣ съ своимъ сообщеніемъ и вызвалъ шумныя оваціи публики. Рефератъ его состоялъ изъ частныхъ дополненій и поправокъ къ изданному имѣлицевому Апокалипсису; но въ концѣ Ѳ. И. Буслаевъ коснулся и общей темы "о стилизаціи ландшафта" въ русскихъ миніатюрахъ. Подъ стилизаціей Ѳ. И. разумѣлъ выработку особыхъ условныхъ, отчасти символическихъ формъ, замѣняющихъ реальное изображеніе. Условный изображенія неба очень распространены въ иконописи и въ лицевыхъ апокалипсисахъ и подробно объяснены въ книгѣ Ѳ. И. Буслаева; но для условныхъ изображеній ландшафта апокалипсисы даютъ очень мало матеріала; Ѳ. И. Буслаевъ воспользовался принадлежащимъ ему словомъ Палладій Мниха о страшномъ судѣ въ рукописи XVII в. съ 39 миніатюрами, чтобы восполнить этотъ пробѣлъ. Миніатюристъ этой рукописи рисуетъ натуральные деревья, кусты, цвѣты и раскрашиваетъ ихъ только при изображеніи "рая прекраснаго", а для изображенія земной юдоли употребляетъ условныя формы, окрашенныя сплошь охрой или вовсе не окрашенныя; именно для означенія травы, кустарниковъ и деревьевъ онъ рисуетъ одну продольную половину листа, отороченную съ нижней стороны рисунка овальными вырѣзами; листъ этотъ такого размѣра, что на одномъ иногда помѣщается по нѣскольку человѣческихъ фигуръ; иногда онъ протягивается изъ конца въ конецъ рисунка, составляя сплошную ленту; для изображенія же горъ и утесовъ художникъ употребляетъ орнаментъ вродѣ кокошника или женскаго гребня, по бокамъ съ двумя завитками. Въ гармоніи съ этою стилизаціей и море съуживается въ четыре корыта, въ каждомъ изъ которыхъ изображено по колоссальной рыбѣ. "Только такимъ смѣлымъ пріемомъ наивнаго иконописца возможно было вмѣстить необъятную громаду всей земли и моря въ малый клочокъ стилизованнаго ландшафта. Здѣсь миніатюра принимаетъ видъ обыкновенной рукописной заставки изъ фантастическихъ орнаментовъ; это стиль не живописный, а орнаментный. Рюиздалевскій ландшафтъ при зіяющей пасти ада, помѣщенной въ нижнемъ углу миніатюры, оказался бы пошлою безсмыслицей, которая только оскорбила бы художественный вкусъ. Русскій мастеръ не могъ впасть въ такую дисгармонію между дѣйствительностью и символомъ, будучи вооруженъ не животными, а орнаментными формами, и, вмѣсто картины, далъ намъ затѣйливый узоръ изъ огнедышащей пасти, къ которой тянутся отъ тѣхъ же кокошниковъ гирлянды и полосы той же листвы".

Изъ рефератовъ по исторіи архитектуры остановимся на интересномъ сообщеніи Н. В. Султанова, сопровождавшемся экскурсіей въ церкви московскаго большаго кремлевскаго дворца. Единственно интересная въ археологическомъ отношеніи часть дворца есть задняя сторона его, составляющая сѣверную сторону четыреугольника: нижній этажъ этой части или "бѣлокаменный подклѣть" построенъ еще въ XV в. Алевизомъ Фрязинымъ, а три верхніе этажа сооружены въ 1635--6 г. русскими мастерами. Въ. западной сторонѣ этой части находятся одна надъ другой двѣ церкви: Лазарева Воскрешенія въ нижнемъ этажѣ и Рождества Богородицы во второмъ. Построеніе Лазаревской церкви относятъ обыкновенно къ концу XIV в., что вполнѣ подтверждается многими архитектурными данными, наприм., бѣлокаменною кладкой толстыхъ стѣнъ, узкими, щелеобразными, какъ бойницы, окнами и незначительными размѣрами церкви. Въ своемъ первоначальномъ видѣ она весьма близко подходила къ типу древнихъ новгородскихъ церквей, чѣмъ еще разъ доказывается вліяніе Великаго Новгорода на древнѣйшее московское зодчество. Другая церковь, Рождества Богородицы, возобновленная при Николаѣ, судя по всѣмъ археологическимъ признакамъ, относится къ концу XVII в. Къ числу древнихъ частей, въ ней сохранившихся, слѣдуетъ отнести верхнюю главу снаружи и бѣлокаменную отдѣлку оконъ и дверей, выходящихъ теперь въ корридоры новаго дворца.

Остальныя пять церквей, т.-е. бв. Екатерины, Спаса за золотой рѣшеткой, Іоанна Предтечи, Распятская и Воскресенія Словущаго, расположены въ восточной части дворца и образуютъ общую группу зданій, соединенныхъ подъ одною четырехскатною крышей, увѣнчанною одиннадцатью луковичными куполами; всѣ пять относятся къ XVII в. Въ церкви Воскресенія Словущаго обращаетъ на себя вниманіе роскошная форма иконостаса XVII в. съ его многочисленными ярусами и прорѣзными украшенными винограднымъ орнаментомъ колоннами. Золотая рѣшетка церкви Спаса, вылитая (въ нѣмецкомъ вкусѣ) изъ тѣхъ мѣдныхъ денегъ, выпускъ которыхъ повелъ къ извѣстному коломенскому бунту, замыкала дворикъ, прежде отдѣлявшій церковь Спаса отъ теремовъ, а теперь обращенный въ сѣни теремнаго дворца.

Наружныя дворцовыя церкви -- соборъ Спаса на Бору, Благовѣщенскій и церковь Ризъ Положенія -- въ высшей степени важны, какъ обращики самобытныхъ формъ русскаго зодчества. Въ нихъ встрѣчается, во-первыхъ, особый чисто-русскій видъ сводовъ изъ пересѣкающихся арокъ; во-вторыхъ, превосходные образцы русской старинной стѣнописи, прекрасно сохранившейся въ церкви Ризъ Положенія и возобновляемой теперь въ Благовѣщенскомъ соборѣ. Въ послѣднемъ референтъ подробно разсмотрѣлъ его бѣлокаменные порталы превосходной итальянской работы самаго начала XVI в. и три верхнихъ придѣла собора, уцѣлѣвшихъ, благодаря своему положенію, отъ позднѣйшихъ передѣлокъ и отъ разгрома 1812 г. Въ этихъ придѣлахъ сохранились неприкосновенными архаичной формы иконостасы времени царя Ивана Васильевича; они украшены иконами желтаго новгородскаго письма и отдѣланы басмой, [эмалью и золочеными оловянными украшеніями съ подкладною слюдой и фольгой. Участвовавшіе въ экскурсіи члены съѣзда имѣли случай видѣть, въ какомъ печальномъ состояніи находятся эти драгоцѣнные памятники русскаго церковнаго искусства: въ крошечныхъ нетопленныхъ каморкахъ подъ крышей, подверженные всѣмъ атмосферическимъ вліяніямъ, промерзая насквозь зимой, находясь подъ дѣйствіемъ раскаленной крыши лѣтомъ, удивительно, какъ они могли до сихъ поръ не дать трещинъ и даже сохранить свѣжесть красокъ. Въ теченіе своего изложенія референтъ сдѣлалъ нѣсколько побочныхъ экскурсовъ: такъ, онъ остановился особенно на развитіи формъ русскаго иконостаса, затѣмъ высказалъ свое мнѣніе по вопросу, возбудившему въ послѣднее время не мало споровъ въ московскомъ археологическомъ обществѣ (по поводу покрытія Владимірскаго собора): о формѣ покрытія древне-русскихъ церквей; по мнѣнію H. В. Султанова, фронтонное покрытіе существовало рядомъ съ покрытіемъ посводнымъ, такъ что, при невозможности считать одно болѣе древнимъ, чѣмъ другое, вопросъ о покрытіи каждаго отдѣльнаго сооруженія долженъ рѣшаться на основаніи матеріала, представляемаго имъ самимъ.

Переходя къ рефератамъ, касавшимся отдѣльныхъ историко-юридическихъ и литературныхъ памятниковъ, остановимся, прежде всего, на весьма поучительномъ сообщеніи проф. А. С. Павлова О церковномъ уставѣ Владиміра. Какъ извѣстно, существуютъ краткая и распространенная редакціи этого памятника (митрополитъ Макарій принимаетъ еще среднюю), и въ спорѣ о подлинности памятника одни считаютъ подлинной краткую, другіе -- распространенную, третьи -- ни ту, ни другую. По мнѣнію проф. Павлова, въ вопросѣ о подлинности необходимо различать форму и содержаніе памятника, и самый вопросъ о происхожденіи устава св. Владиміра долженъ быть поставленъ такъ: 1) содержатся ли въ немъ постановленія, которыя могли и должны были принадлежать св. Владиміру, и 2) облечены ли. они въ эту форму самимъ Владиміромъ? На первый вопросъ проф. Павловъ отвѣчаетъ утвердительно, на второй -- отрицательно. Подтверждая эти выводы анализомъ памятника, референтъ останавливается, прежде всего, на постановленіи о церковной десятинѣ, съ котораго начинается уставъ. Какъ извѣстно, это постановленіе первоначально относилось только къ десятинной церкви; объ этой частной десятинѣ говоритъ и лѣтопись ("се даю церкви сей святѣй Богородицы" etc.); и Іаковъ Мнихъ сообщаетъ, что эта десятина шла только отъ имѣнія князя. Нашъ памятникъ смѣшиваетъ частную десятину кіевской церкви св. Богородицы съ позднѣйшею общецерковной; смѣшеніе это весьма знаменательно, потому что указываетъ на процессъ образованія устава: грамота о десятинѣ кіевской церкви была единственнымъ оффиціальнымъ и письменнымъ источникомъ устава, остальное составилось изъ частныхъ и разновременныхъ приписей къ десятинной грамотѣ; эти приписи получили законодательную форму только благодаря своей связи съ грамотой, которая начиналась: "се изъ" etc.

За постановленіемъ о десятинѣ слѣдуетъ частная запись о предметахъ церковнаго суда; по мнѣнію проф. Павлова, самая древность языка и терминологіи {Для интересующихся дѣломъ отмѣтимъ толкованія архаическихъ терминовъ устава проф. Павловымъ: 1) смильное заставанье указываетъ не на заставаніе незаконной связи in flagranti; смило = приданое (pbernai); заставанье = pignus; по мнѣнію пр. Павлова, эти термины отсутствуютъ въ русскомъ словарѣ и доказываютъ первоначальную принадлежность этихъ правилъ юго-славянамъ; 2) пошибанье = rapere, vitiare; слово умычка, стоящее рядомъ, есть внесенная въ текстъ позднѣйшая глосса къ слову пошибаніе, а не особое преступленіе; 3) вм. промежи мужемъ и женою о животѣ, надо питать "при межи" etc. = споръ объ имуществѣ; 4) уреканѣе три. Уреканіе = слав. урокъ, goëtheia, incantatio; слова три въ одномъ неизданномъ спискѣ нѣтъ и оно не соотвѣтствуетъ дальнѣйшему, такъ какъ для него понадобилось въ позднѣйшихъ спискахъ передѣлать на творительный падежъ третье по порядку слово "еретичество(мъ)".} этой первой приписки показываетъ, что и она можетъ относиться ко времени Владиміра. Предоставленіе церкви тяжебъ о наслѣдствѣ служило для многихъ доказательствомъ неподлинности устава, такъ какъ Русская Правда судъ о наслѣдствѣ предоставляетъ князю. Но, по мнѣнію проф. Павлова, въ исторіи права, особенно брачнаго и наслѣдственнаго, былъ періодъ двоеправія, борьбы византійскаго и русскаго порядка; еще въ III в. князь Всеволодъ самъ рѣшалъ тяжбы дѣтей отъ разныхъ браковъ ("азъ "ія самъ вѣдахъ"), пока не приказалъ "все то епископу управливати", "нравившись "съ греческимъ номоканономъ"; другой князь (Ростиславъ Мстиславичъ) далъ уставную грамоту епископіи безъ тяжбъ о наслѣдствѣ; еще въ XIII в. патріархъ Германъ II рекомендовалъ князьямъ русскимъ воздерживаться отъ рѣшенія бракоразводныхъ и другихъ "святительскихъ" дѣлъ. Такимъ образомъ, порядокъ Русской Правды, по которому судъ о наслѣдствѣ принадлежалъ князю, не есть отмѣна постановленія Владимірова устава, а только лишнее свидѣтельство, что это постановленіе не всегда и не вездѣ соблюдалось.

Общій выводъ проф. Павлова тотъ, что всѣ или почти всѣ постановленія устава могутъ быть приписаны самому Владиміру, но, за исключеніемъ постановленія о десятинѣ, ни одно не было издано въ формѣ законодательнаго акта, а всѣ даны въ непосредственныхъ его распоряженіяхъ; уставъ образовался, какъ Русская Правда, путемъ частной кодификаціи правовыхъ нормъ, существовавшихъ при св. Владимірѣ.

Изъ рефератовъ историко-литературнаго содержанія остановимся, прежде всего, на сообщеніи проф. Н. С. Тихонравова о принадлежащемъ ему Новомъ спискѣ Девгеніева дѣянія. Поэма о Дигенисѣ принадлежала не къ оффиціальной литературѣ, сохранявшей на Руси церковный характеръ, а къ литературѣ свѣтской, въ составъ которой входили басни, сказки, отреченныя повѣсти. Этимъ, конечно, объясняется малое распространеніе въ Россіи списковъ подобныхъ произведеній. Девгеніево дѣяніе входило въ составъ знаменитаго сборника Мусина-Пушкина, гдѣ найдено было и Слово о полку Игоревѣ; затѣмъ неполный текстъ его былъ напечатанъ г. Пыпинымъ; въ 1875 г. былъ изданъ и греческій текстъ Дигениса по трапезунтской рукописи. Проф. Тихонравовъ пріобрѣлъ недавно антикварнымъ путемъ новый списокъ, также неполный: сличая его съ выписками Карамзина изъ пушкинскаго сборника, онъ пришелъ къ заключенію, что его текстъ тождественъ "ъ пушкинскимъ, а изучая его параллельно съ греческимъ и пыпинскимъ текстомъ, проф. Тихонравовъ сдѣлалъ выводъ, что новый текстъ обширнѣе пыпипскаго, мѣстами совпадаетъ съ греческимъ, но вообще представляетъ редакцію болѣе первоначальную, чѣмъ та, которая содержится въ трапезунтской рукописи, и даетъ нѣкоторые неизвѣстные до сихъ поръ эпизоды.

Проф. Красносельцевъ въ рефератѣ Новый списокъ русскихъ богослужебныхъ дѣйствъ указалъ рукопись дѣйствъ (Спб. дух. акад. Новгор. Соф.," No'1100), по содержанію восходящую къ началу XVI в.; пещное и другія дѣйства помѣщены здѣсь въ краткой редакціи, что подтверждаетъ и первоначальность этой редакціи; новгородское происхожденіе какъ этого, такъ и другихъ списковъ "дѣйствъ" указываетъ на появленіе этихъ обрядовъ въ Москву изъ Новгорода. Первоначальнаго источника дѣйствъ, какъ и всей нашей церковной обрядности, референтъ считаетъ необходимымъ искать у грековъ; но, въ то же время, полагаетъ, "что дѣйства были усвоены русскими отъ грековъ не черезъ письменное изложеніе, а, такъ сказать, нагляднымъ образомъ, что порядокъ совершенія ихъ установленъ былъ по устнымъ указаніямъ кого-либо, видѣвшаго совершеніе ихъ въ Греціи, и потомъ былъ записанъ русскими уставщиками".

Д. I. Лебедевъ нашелъ въ рукописяхъ Румянцевскаго музея поученіе, сказанное въ одномъ изъ московскихъ придворныхъ соборовъ, скорѣе всего въ Благовѣщенскомъ, по случаю изгнанія крымскаго хана Саипъ-Гирея (31 іюля 1541 г.), несомнѣнно, сказанное въ томъ же году, такъ какъ въ немъ упоминается еще митр. Іоасафъ, въ слѣдующемъ году (въ январѣ) заточенный въ Кирилловъ монастырь. Референтъ нашелъ въ словѣ много сходства съ литературными пріемами знаменитаго благовѣщенскаго попа Сильвестра: слово, можетъ быть, принадлежитъ ему и, въ такомъ случаѣ, свидѣтельствуетъ о его пребываніи въ Москвѣ уже въ 1541 г., т.-е. задолго до сближенія съ Грознымъ. Во всякомъ случаѣ, слово является новымъ доказательствомъ развитія проповѣдничества въ Москвѣ XVI вѣка.

М. Сперанскій сообщилъ свѣдѣнія о "славянскихъ апокрифическихъ евангеліяхъ". Изъ апокрифическихъ евангелій на Руси были извѣстны три: Ѳомы, Іакова и Никодима. Изъ нихъ евангеліе Ѳомы одно только попало въ списокъ запрещенныхъ книгъ и поэтому мало распространилось на Руси и не имѣло вліянія на литературу и искусство. Первоевангеліе Іакова, переведенное съ греческаго нѣсколько разъ у южныхъ славянъ и отъ нихъ перешедшее къ намъ уже въ глубокой древности, напротивъ, получило большое распространеніе: имъ пользовались Даніилъ Паломникъ_унеизвѣстный славянскій авторъ Слова на Рождество Хр., русское (повидимому) слово въ день убіенія пророка Захаріи; на немъ основаны всѣ духовные стихи о введеніи Богородицы во храмъ; въ Житіи Богородицы, составленномъ св. Дмитріемъ Ростовскимъ для его миней, приняты тѣ черты "первоевангелія", которыми уже воспользовались греческіе церковные писатели и хронисты; отсюда перешли эти черты (со ссылками на Епифанія, Амвросія, Григорія Мниха) въ очень популярную книжку Авдотьи Глинки жизнь Пресвятыя Богородицы. Никодимово евангеліе, изображающее страданія и крестную смерть Іисуса Христа, а также Его сошествіе во адъ, существуетъ на Руси въ двухъ редакціяхъ: полной, переведенной съ латинскаго гдѣ-нибудь на юго-западѣ славянскихъ земель, и краткой, переведенной съ греческаго, болѣе распространенной и потому болѣе утратившей древнія черты перевода. Къ этому евангелію присоединяется очень часто въ спискахъ обѣихъ редакцій донесеніе Пилата Тиверію, судъ надъ Пилатомъ и смерть его, разсказъ Іосифа Аримаѳейскаго. Евангеліе Никодима, пользовавшееся громадною популярностью еще въ византійской литературѣ и послужившее еще отцамъ церкви для изображенія состоянія душъ въ аду, повліяло -- хотя трудно сказать, прямо или чрезъ этихъ духовныхъ писателей -- на произведенія Кирилла Туровскаго, также на духовные стихи, изображающіе страданія и смерть Іисуса Христа, воскресеніе и сошествіе во адъ. Вліянія апокрифическихъ евангелій на обрядъ и иконопись референтъ не разсматривалъ подробно въ виду спеціально посвященной этой темѣ статьи Е. В. Барсова (Журн. Мин. Нар. Просв., т. CCXLII, отд. 2).

Само собою разумѣется, что предложенный обзоръ далеко не исчерпываетъ всего, заслуживающаго вниманія въ занятіяхъ съѣзда даже по тѣмъ отдѣламъ, которыми мы ограничились. Желающіе имѣть болѣе равномѣрныя и обстоятельныя свѣдѣнія могутъ получить ихъ уже теперь изъ дневника съѣзда, а впослѣдствіи прочтутъ и подлинные рефераты въ Трудахъ съѣзда. Мой обзоръ, не претендуя нисколько на полноту и, вѣроятно, нося въ значительной степени личный характеръ, имѣетъ исключительною цѣлью передать читателю то общее впечатлѣніе и нѣкоторыя изъ тѣхъ новыхъ свѣдѣній, которыя вынесъ изъ засѣданій съѣзда одинъ изъ его постоянныхъ посѣтителей. Съѣздъ характеризуетъ общее направленіе текущей ученой работы по тѣмъ отраслямъ русской науки, которыя были на немъ представлены, и прибавляетъ къ этой работѣ свой вкладъ, въ нѣкоторыхъ отдѣлахъ весьма существенный. Ученые конгрессы Запада, конечно, достигаютъ большаго: кромѣ всего этого, они еще содѣйствуютъ правильной организаціи ученыхъ силъ и ученой работы; они не отличаются тою пестротой состава и случайностью содержанія, которыя характеризуютъ наши съѣзды, особенно археологическіе. Но было бы несправедливо упрекать съѣзды въ томъ, что является естественнымъ послѣдствіемъ настоящаго состоянія русской науки, и тѣмъ несправедливѣе, что состояніе это на нашихъ глазахъ замѣтно отодвигается въ прошедшее. Мы присутствуемъ при быстромъ ростѣ ученыхъ силъ, при быстромъ развитіи спеціализаціи ученой работы: спеціальные съѣзды съ заранѣе выработанною программой появятся сами собой, когда появится достаточное количество работающихъ въ каждой спеціальной области лицъ; наши съѣзды съ ихъ массой членовъ, съ ихъ разнообразіемъ спеціальностей удовлетворяютъ пока въ достаточной мѣрѣ потребности ученаго общенія: въ массѣ членовъ каждый референтъ по спеціальному вопросу находитъ нѣсколькихъ вполнѣ компетентныхъ слушателей и цѣнителей, и этого вполнѣ достаточно, чтобы вызвать обмѣнъ мыслей и дать толчокъ ученой работѣ. За то мы не испытываемъ пока послѣдствій чрезмѣрной спеціализаціи: наши съѣзды, рядомъ съ возможностью провѣрить себя въ избранной спеціальности, даютъ еще возможность освѣжать мысль и расширять кругозоръ невольнымъ соприкосновеніемъ съ представителями сосѣднихъ отраслей знанія.

П. Милюковъ.

"Русская Мысль", кн.IV, 1890

Оставить комментарий Милюков Павел Николаевич (bmn@lib.ru) Год: 1890 Обновлено: 02/09/2021. 83k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Милюков Павел Николаевич VIII археологический съезд в Москве

НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.

VIII археологическій съѣздъ въ Москвѣ.

Милюков Павел Николаевич
VIII археологический съезд в Москве