Минаев Иван Павлович
Львиный остров

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Письма с острова Цейлона

  

Львиный островъ

Письма съ острова Цейлона.

"Вѣстникъ Европы", No 2, 1875

I. Отъ Галле до Гамбантоты.

  
   На "Львиномъ островѣ" львовъ нѣтъ; онъ славится слонами, на немъ водятся леопарды, медвѣди, шакалы, обезьяны, крокодилы и много другихъ звѣрей и птицъ; но львовъ нѣтъ, и врядъ-ли они были когда-либо здѣсь. А между тѣмъ туземцы называютъ свой островъ Сингала-двипа, т.-е. островъ или страна львовъ; арабы передѣлали это имя въ Серендибъ, португальцы въ Zeilan, голландцы въ Ceilan, англичане въ Ceylon, откуда и наше -- Цейлонъ. Если вы обратитесь за объясненіемъ имени къ туземцу, или станете искать его въ туземныхъ книгахъ, и тамъ, и тутъ найдете одно и то же объясненіе. Вижая былъ первый аріецъ изъ Индіи, пришедшій съ толпою бродягъ на островъ; онъ пришелъ сюда, покорилъ туземное, вѣроятно, не-арійское населеніе, и сталъ царствовать на островѣ; въ продолженіи многихъ лѣтъ, его потомки мирно владѣли островомъ. Вижая происходилъ отъ женщины и льва, a потому звался "сингала", львинымъ; въ честь его, поворенный островъ получилъ названіе также львинаго. Очевидно, что легенда нисколько не объясняетъ происхожденія названія; она имѣетъ всѣ признаки народной этимологіи, и конечно обязана своимъ происхожденіемъ имени страны, сдѣлавшемуся непонятнымъ задолго до созданія легенды. Вопросъ о томъ, почему островъ, на которомъ нѣтъ львовъ, зовется львинымъ, занималъ также умы туземцевъ. Но не только островъ звался львинымъ, царствовавшая династія, по старому индійскому обычаю, могла также именоваться -- львиною (сингала). И подобно тому, какъ Косала или Могада, могло значить имя и царя, и страны, такъ и "сингала" въ нѣкоторыхъ случаяхъ обозначало царя, въ другихъ подвластную ему страну. Первобытный умъ, настроенный видѣть всюду чудесное и усматривать въ имени или описаніе сущности предмета, или исторію его происхожденія, ухватился за имя царя, a наивная вѣра во все чудесное помогла созданію легенды. Явилось объясненіе очевидной странности, и никому оно не казалось невѣроятнымъ: не царь звался именемъ страны, a страна приняла царское имя, a царь звался львинымъ, потому что происходилъ отъ льва.
   Возможно и другое объясненіе этого имени; оно не приходило въ умы туземцевъ, и, конечно, какъ не согласное съ тѣмъ, что гласятъ ихъ книги, будетъ ими отвергнуто. Весьма рано островъ былъ обращень въ буддизмъ; его цари и народъ были ревностные чтители ученія "вѣщаго". Существующія развалины на островѣ свидѣтельствуютъ о томъ, съ какимъ усердіемъ воздвигались здѣсь монастыри, храмы и т. д., и въ каждомъ храмѣ непремѣнно найдешь изображеніе льва. Не звался-ли "вѣщій" львомъ изъ роду Саньевъ? Не въ память-ли его на громадныхъ гранитныхъ столбахъ до сихъ поръ стоятъ фигуры львовъ? Отъ этихъ не сгинувшихъ львовъ и ведетъ свое начало названіе острова; оно явилось по водвореніи буддизма, и въ названіи острова "львинымъ" есть прямое указавіе на то, что ученіе льва изъ рода Саньевъ пустило на островѣ глубокіе корни и имѣло тысячи поклонниковъ. Островъ имѣлъ и другія названія; онъ звался по цвѣту своей почвы "мѣднокраснымъ"; изъ этого туземнаго имени греки сдѣлали Тапробане.
   Слава о благодатномъ островѣ давно гремитъ на Западѣ. Весьма вѣроятно, что уже финикійскія суда являлись сюда, въ своихъ поискахъ за восточною роскошью; можеть быть, отсюда флотъ Соломона привозилъ тѣ восточные товары, которые въ библіи названы индійскими именами. Позднѣе, съ острова получались на Западѣ: корица, товаръ вавилонскій, о которомъ говорится въ откровеніи: "горе, горе, градъ великій Вавилонъ..... и купци земствъ возрыдаютъ и восплачутся о немъ, яко бременъ ихъ никто же купуетъ.... и корицы, и ѳиміама, и мѵра, и ливана". Первыя подробности объ островѣ получены были на Западѣ за восемнадцать столѣтій до водворенія на немъ новыхъ европейцевъ; отъ полководцевъ Македонскаго завоевателя европейцы услыхали разсказы о слонахъ, слоновой кости, о драгоцѣнныхъ камняхъ и водяныхъ чудовищахъ острова. По покореніи Египта Августомъ и вслѣдъ за открытіемъ муссоновъ, когда торговля съ Востокомъ получила значительное развитіе, значеніе Цейлона возвышается, и вмѣстѣ съ тѣмъ свѣдѣнія о неиъ дѣлаются болѣе точными. Плиній зналъ, сволько городовъ и сколько жителей на островѣ. Ему извѣстны были рѣки и минеральныя богатства острова. Свѣдѣнія Птолемея объ островѣ еще болѣе опредѣленны и полны. Множество мелочныхъ подробностей, сообщаемыхъ имъ, могутъ быть даже въ настоящее время подтверждены очевидцемъ. Съ развитіемъ торговли росли и расширялись свѣдѣнія объ островѣ. Послѣ грековъ, сюда стали приходить арабы, персы, китайцы. Изъ книги Косьмы Индикоплевста узнаемъ, что на островѣ въ его время были персы христіане; въ особенности арабы имѣли большое значеніе для торговли сь Востокомъ. Съ VI по XI ст. по Р. Х., вмѣстѣ съ персами, они овладѣли совершенно торговлею съ Цейлономъ; послѣ того, какъ торговое значеніе Багдада и Бассоры возросло на счетъ значенія Александріи, ихъ суда встрѣчались въ Галле (Pointde-Galle) съ судами китайцевъ. Цейлонъ, лежащій на половинѣ пути между Аравіей и Китаемъ, долженъ былъ сдѣлаться значительнымъ мѣстомъ склада. Здѣсь былъ центръ міровой торговли, и купцы отдаленнѣйшихъ странъ встрѣчались на Цейлонѣ. Сюда приходили китайцы съ своими шелками. Отсюда арабы вывозили тѣ предметы восточной роскоши, на которые и старая и новая Европа такъ падка. Такое положеніе дѣлъ продолжалосъ долгое время, и только во времена новѣйшія, вслѣдъ за торговлею венеціанцевъ, мирныя отношенія запада въ востоку смѣнились враждебными. Въ 1517 г., на Цейлонѣ услыхали первый выстрѣлъ. Въ обмѣнъ за естественныя богатства португальцы принесли туземцамъ "ученіе мира" и мечъ. Они владѣли частью острова полтораста лѣтъ, и во все это время война не превращалась. Съ фанатизмомъ истребляя старую вѣру и безуспѣшно водворяя христіанство, португальцы оставили на островѣ кровавый слѣдъ. Вовлеченные въ громадныя издержки, они принуждены были наконецъ оставить островъ. Ихъ смѣнили голландцы, и въ концѣ прошлаго столѣтія англичане. Разсматривая развитіе нашихъ свѣдѣній о Цейлонѣ, убѣждаемся, что съ этимъ именемъ связаны самыя фантастическія представленія о Востокѣ; распространенію этихъ свѣдѣній во многомъ способствовали пресловутое путешествіе Синдбада, усердно читавшееся въ Европѣ въ средніе вѣка и вообще арабскіе писатели, для которыхъ Цейлонъ, кромѣ торговаго значенія, имѣлъ и религіозное. Сюда, на поклоненіе Адамовой горѣ и слѣду, начиная съ X ст. по Р. Х., стекались благочестивые странники. Съ этой горой мусульмане связали поэтическое преданіе о падшемъ прародителѣ. Когда Адамъ былъ изгнанъ изъ рая и низверженъ съ седьмого неба, съ этой горы бросилъ онъ послѣдній взоръ на потерянный рай; здѣсь, въ слезахъ и полный раскаянія, онъ искупалъ свой грѣхъ подвижничествомъ; въ продолженіи многихъ лѣтъ онъ простоялъ на одной ногѣ. Его слѣдъ видимъ до сихъ поръ. Этотъ quasi-слѣдъ буддисты называютъ слѣдомъ вѣщаго, христіане -- св. Ѳомы. Словомъ, на островѣ Цейлонѣ, начиная съ древнихъ временъ, сталкивался востокъ съ западомъ. Разсказы о тропической роскоши его природы, о минеральныхъ богатствахъ, воспламеняли фантазію восточныхъ и западныхъ авантюристовъ. За богатствомъ сюда плыли китайцы съ востока, съ запада греки, затѣмъ персы, арабы, венеціанцы и т. д., кончая англичанами.
  

-----

  
   Суда "Peninsular a Oriental Steam Navigation Company" обыкновенно пристаютъ къ Point-de-Galle, на зарѣ, рано утромъ, и предъ глазами путешественника предстаетъ островъ во всей своей роскошной красѣ. Самый путь, которымъ идутъ эти суда, способствуетъ усиленію перваго впечатлѣнія. Они идутъ путемъ англійскимъ, тѣмъ путемъ, на которомъ англичане построили ворота въ Индію, и ключи отъ этихъ воротъ они крѣпко держатъ въ своихъ рукахъ. Въ Гибралтарѣ путешественникъ видитъ послѣднюю картину европейсвой природы. Затѣмъ пароходъ останавливается въ Мальтѣ, Александріи и, наконецъ, въ Аденѣ. Печальнѣе Адена или острова Сокотора (у котораго пароходъ не останавливается) нельзя ничего себѣ представить: голыя скалы, казармы, укрѣпленія и невыносимый зной. Лѣтомъ, въ іюнѣ, переѣздъ отъ Александріи до Индіи едва-ли можетъ считаться нетягостнымъ. Жара въ Красномъ морѣ, муссоны въ океанѣ утомляютъ большинство путешественниковъ. И вотъ, наконецъ, послѣ восьмидневнаго переѣзда отъ Адена до Point-de-Galle, пароходъ останавливается y Цейлона. Пестрая картина, развернувшаася передъ вашими глазами, отчасти уже знакома вамъ по описаніямъ различныхъ путешествій: двойныя лодки сингалезцевъ, торгаши мавры съ драгоцѣнными каменьями, потомки арабовъ, когда-то торговавшихъ въ Цейлонѣ; сингалезцы съ чудными длинными волосами, распущенными совершенно такъ же по-женски, какъ это описалъ Птолемей, ихъ простой и нельзя сказать, чтобы удобный костюмъ, описанный китайцами въ VII вѣкѣ по Р. Х., -- всѣ эти мелочи и детали сообщены и изображены въ любомъ путешествіи по Цейлону. Едва пароходъ успѣлъ стать на якорь, какъ со всѣхъ сторонъ на него налетѣли лодки, лодочки; на палубѣ показались разнообразныя народности, населяющія Галле; все это двигалось, кричало, шумѣло, a кругомъ --
  
             ...цвѣлъ Божій садъ;
   Растеній радужный нарядъ
   Хранилъ слѣды небесныхъ слезъ.
  
   Я вышелъ на берегъ однимъ изъ первыхъ, переѣхавъ съ парохода въ просторной лодкѣ плута мавра. Въ узенькую, двойную лодку сингалезцевъ, хотя описанную уже классичесими авторами, я не хотѣлъ садиться; со мною былъ багажъ, да къ тому же лодка не внушала къ себѣ довѣрія. Я сторговался съ мавромъ за двѣ рупи (4 шил.); но, когда мы пристали въ берегу, я увидалъ, что не отдѣлаюсь двумя рупи. По словамъ мавра, каждый джентльменъ прибавляетъ что-либо на гребцовъ; a гребцовъ было четверо. Поспѣшивъ отдѣлаться отъ гребцовъ и мавра, я прошелъ простою галлереею въ таможню, гдѣ моего чемодана и не раскрывали даже. Въ отелѣ (Oriental Hôtel), куда я отправился затѣмъ, мнѣ отвели просторную комнату во второмъ этажѣ, съ окнами, выходящими на морѣ. Галле -- полуевропейскій городъ, и представляетъ мало примѣчательнаго. Но для новичка на Востокѣ и здѣсь найдется кое-что любопытное.
   Какъ только приходитъ пароходъ и пассажиры соберутся въ отелѣ, кто въ ожиданіи парохода, отправляющагося въ Европу, либо въ Китай, или Австралію, кто посидѣть только нѣсколько часовъ на сушѣ и затѣмъ плыть дальше, въ Мадрасъ, Калькутту, словомъ, какъ только на просторной, крытой террассѣ отеля завидятся пріѣзжіе, чутьемъ почуютъ это мѣстные торгаши и набѣгутъ со всѣхъ сторонъ, каждый съ своимъ товаромъ. Опять мавры съ драгоцѣнными каменьями, или часто со стекломъ и мѣдью вмѣсто перла и золота. Мнѣ разсказывали анекдоть объ одномъ мѣстномъ высокопоставленномъ лицѣ. Особа, пользующаяся больщою популярностью между туземнымъ населеніемъ, и особенно между буддійскимъ духовенствомъ, имѣетъ нѣкоторую слабость къ драгоцѣннымъ камнямъ и считаетъ себя знатокомъ. Случилось разъ особѣ ѣхать на пароходѣ изъ Галле въ Коломбо. На томъ же пароходѣ ѣхалъ одинъ изъ мѣстныхъ жителей, изукрашеннфй перстнями, запонками, и т. п. различными драгоцѣнностями. Особенно выдавался одинъ перстень, бросавшійся прямо въ глаза любителю драгоцѣнныхъ каменьевъ. Владѣлецъ перстня снялъ его и обязательно предложилъ осмотрѣть; зная, что особа считаеть себя и считается знатокомъ драгоцѣнныхъ каменьевъ, онъ при этомъ лукаво попросилъ оцѣнить камень.
   -- Я заплатилъ за камень меньшей величины сто фунтовъ -- отвѣчалъ знатокъ;-- вашъ больше и, конечно, стоитъ дороже.
   -- Ваше высовопр--ство ошибается -- отвѣчалъ владѣлецъ перстня,--я заплатилъ за него всего рупи (2 шил.); когда же по проѣздѣ въ Лондонъ показалъ камень знакомому ювелиру, онъ сказалъ мнѣ, что я передалъ шиллингъ.
   Но большинству пріѣзжихъ и проѣзжихъ этотъ случай, конечно, неизвѣстенъ, и мавры бойко торгуютъ на террассѣ. Правда, приходится слышать, какъ, вмѣсто трехъ фунтовъ, покупщикъ предлагаетъ три рупи. Мавръ саркастически улыбается, отходитъ на время, возвращается сызнова, и называя себя N firut, т.-е. я лучшій, первый ювелиръ, предлагаетъ вновь поторговаться. За маврами идутъ другія національности; сингалезцы съ палками изъ различныхъ мѣстныхъ деревъ, съ фигурами слоновъ изъ слоновой кости; персы изъ Бомбея съ произведеніями Кашемира. Внезапно, среди глухого говора на террассѣ, доносится съ улицы какой-то пискливый визгъ. To очарователь змѣй; и онъ явился заработать деньгу. Я видѣлъ пляску змѣй въ первый же день своего пріѣзда въ Галле. Потомъ въ Коломбо я видѣлъ двухъ мальчиковъ, очарователей змѣй. Одному изъ нихъ было не болѣе десяти лѣтъ. Оба были совершенно голы, съ препоясанными чреслами, и обращались съ змѣею очень безцеремонно; обвязыкали змѣею шею, таскали ее въ рукахъ. А змѣей была Cobra de Capello. Змѣю, одну или нѣсколькихъ, сохраняютъ въ круглой плетенкѣ. Волшебникъ садится на корточки передъ плетенкою и, наигрывая свою свирѣль, слегка шевелить и подталкиваетъ плетенку. Тихо и какъ будто не охотно поднимаетъ голову змѣя; мало по-малу она раздражается, поднимается вертикально и быстро, съ шипѣніемъ протягиваетъ голову къ голой колѣнкѣ очарователя, который такъ же быстро отстраняетъ свою колѣнку. И въ этомъ состоитъ обыкновенно пляска змѣй.
   Отель въ Галле, хотя выстроенный и принадлежащій европейской компаніи, представляетъ нѣкоторыя любопытныя, мѣстныя черты. Онъ считается по справедливости однимъ изъ лучшихъ во всей Азіи. Комнаты просторны, прохладны и содержатся въ чистотѣ; двери и окна плотно притворяются; прислуга, вся изъ мѣстнаго населенія, внимательна и расторопна; большинство слугь сингалезцы, и всѣ безъ исключенія въ своемъ національномъ костюмѣ: босоноги и, вмѣсто панталонъ, ноги плотно обвиваются юбкою; но сверху надѣвается или коротенькая куртка, или жакетка англійскаго покроя; длинные волосы заплетены въ пучокъ на затылкѣ. Каждаго европейца слуга зоветъ "master", что почти равно-сильно нашему "баринъ", какъ звался въ Россіи всякій въ нѣмецкомъ одѣяніи. Туземецъ очень услужливъ, но лѣнивъ, труслиь, подобострастенъ и страшно любопытенъ. Сдѣлайте только видъ, что не прочь отвѣчать на его вопросы, и слуга, принесшій утромъ чашку чаю, закидаетъ васъ вопросами. Ему какъ будто необходимо знать все, чтл до васъ касается; онъ не прочь освѣдомиться, любите-ли и часто-ли ѣдите, и уже, конечно, спроситъ васъ, когда вы ѣдете, куда ѣдете и откуда пріѣхали. Оставьте книги на столѣ, и будьте увѣрены -- ваши книги, особенно если то туземныя, восточныя, подвергнутся тщательному осмотру; но слуга не ограничится однимъ этимъ: при первомъ удобномъ случаѣ, мягко улыбаясь, онъ начнетъ васъ допрашивать, зачѣмъ вамъ, европейцу, такія книги, ваше-ли дѣло читать ихъ? Звонковъ въ отелѣ нѣтъ, нѣтъ ихъ и въ частныхъ домахъ. Слугу зовутъ, или хлопая въ ладони, или же, всего чаще, выкрикивая: "boy"! Утромъ, въ отелѣ, вы услышите протяжные крики: "boy"! раздающіеся изъ разныхъ комнатъ. И какъ, бывало, на Руси на кличъ: "малый", отзывался сѣдовласый, сгорбленный старецъ, такъ и здѣсь; крикнете "boy", и въ вашу дверь просунется сѣдая, беззубая голова. Слово "boy" весьма вѣроятно есть какое-нибудь испорченное индустанское имя слуги; но, въ настоящее время, въ устахъ англичанъ, оно значитъ не болѣе какъ французсвое: "garèon" и, крича "boy", никто не думаетъ о происхожденіи слова и не соединяетъ съ нимъ другого значенія. Хотя въ вашей комнатѣ вывѣшено объявленіе, что слугамъ не слѣдуетъ давать денегъ, что плата за всякую услугу будетъ прописана въ вашемъ счетѣ, и объявленіе, конечно, извѣстно слугамъ, но тѣмъ не менѣе получить "подарочекъ", видѣть "ваше вниманіе къ себѣ", слуга не прочь, и не прочь въ нѣкоторыхъ случаяхъ заявить о томъ, конечно весьма робко, выражая слабую надежду на такое благополучіе. Дадите достаточно или много, онъ приложитъ руку ко лбу, въ знакъ благодарности, дадите мало -- онъ все-таки приметъ вашу монету въ обѣ руки, но благодарности при этомъ не увидите, руки ко лбу онъ не приложитъ. Въ мѣстахъ, какъ Галле, гдѣ бываетъ наплывъ всякаго рода иностранцевъ, эта привычка "видѣть къ себѣ вниманіе" развита довольно сильно.
   На другой день моего пребыванія въ Галле, рано утромъ, часовъ въ шесть я вышелъ прогуляться. Въ этотъ часъ, въ воздухѣ, около моря чувствуется освѣжительная прохлада; съ моря несется пріятный вѣтерокъ. Миновавъ фортъ и солнцемъ спаленный, огромный лугъ, лежащій между тою частью города, гдѣ живутъ европейцы, и предмѣстьями, я углубился въ одну изъ улицъ. Я шелъ по ровному какъ полъ шоссе, подъ тѣнью громадныхъ кокосовъ и банановъ. Красно-мѣдный цвѣтъ дороги (откуда ведетъ начало греческое названіе острова), тропическая растительность кругомъ и издали ясно слышимый шумъ волнъ, ударяющихъ оберегъ, вся эта обстановка, для непривычнаго глаза сѣверянина, имѣла видъ театральности; не вѣрилось, что все это дѣйствительность, что это природа, a не дѣла рукъ человѣческихъ, не громадная оранжерея или зимній садъ съ таинственнымъ каскадомъ. Туземный городъ просыпался; я могъ видѣть и еще лучше обонять это; всюду чувствовался невыносимый запахъ кокосоваго масла. Кое-гдѣ, праздно сидя y пороговъ своихъ мазанокъ, на меня глядѣли сингалезцы; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ я могъ видѣть, какъ свершался женскій туалетъ, или вѣрнѣе, наблюдать охоту за чужеядными звѣрями, гнѣздящимися въ дебряхъ, на благородной части человѣческаго тѣла -- занятіе, любимое въ Италіи и не безызвѣстное на Руси. На встрѣчу мнѣ попадались совершенно голые кули (рабочіе), двуколески, тащимыя быкомъ или парою быковъ; все это двигалось, съ провизіею, въ европейскій городъ. Попадались монахи, молча стоявшіе около какой-либо лавочки: въ знакъ того, что святой отецъ желаетъ получить подаяніе; проситъ объ этомъ ему запрещалъ канонъ. Мимо меня проходили благочестивые сингалезки съ завтракомъ на банановыхъ листахъ; они спѣшили въ монастыри кормить отцовъ. Кое-гдѣ нѣжная мать, захвативъ въ грязную горсть грязную воду, терла черное личико совершенно голаго мальчика. Наблюдая эти мелочи окружавшей меня картины, я незамѣтно прошелъ около трехъ миль, и уже хотѣлъ возвращаться домой, какъ вдругъ за моей спиной раздался дѣтскій голосъ: Sir! bud temple! Мальчишка, лѣтъ двѣнадцати, вызывался показать буддійскій храмъ. Онъ затвердилъ эти три англійскія слова, зналъ въ придачу "three pence", и былъ мѣстнымъ гидомъ. Отъ нечего дѣлать я пошелъ за нимъ. Мы свернули въ сторону, въ чащу, и стали подниматься по узенькой тропинкѣ, въ гору. Растительность, не стѣсняемая мазанками, вытянувшимися въ одну линію, вдоль дороги, была здѣсь еще роскошнѣе и разнообразнѣе. Хотя уже было около восьми часовъ, но въ тѣни чувствовалась пріятная прохлада. Не успѣлъ я сдѣлать нѣсколькихъ шаговъ въ гору, какъ увидалъ, что за мною тянется цѣлая стая голыхъ, грязныхъ, въ полномъ смыслѣ слова, черномазыхъ ребятъ. Одинъ мальчуганъ тащилъ громадный кокосъ и, макая грязные пальцы въ прорѣзанное отверстіе, предлагалъ мнѣ попить соку. Я отказался. "Sir! по three pence-coco-nut" т.-е. вѣдь это даромъ! упраши-валъ меня мой гидъ. На вершинѣ холма я нашелъ маленькій храмъ и рядомъ, побольше, келью. Храмъ не представлялъ ни чего любопытнаго. Незатѣйливая архитектура, деревянныя статуи Будды, цвѣты передъ статуями и т. д., все что потомъ мнѣ случалось видѣть во множествѣ другихъ новыхъ храмахъ. На фронтонѣ, прямо надъ дверью, намалеваны были ворона и англійскій гербъ; подъ этимъ украшеніемъ были прописаны латинскою азбукою годъ построенія, имя монастыря и главнаго монаха; послѣдній титуловалъ себя Rеѵd. Осмотрѣвъ храмъ, я повернулъ къ выходу и хотѣлъ уходить, но увидалъ, что y выхода стоитъ послушникъ, лѣтъ четырнадцати, и протягивая ко мнѣ блюдо, выказываетъ намѣреніе не пропустить меня въ выходу; очевидио, онъ сбиралъ деньги за посмотръ. Я зналъ, что такой поборъ противенъ буддійскимъ уложеніямъ. Двѣ тысячи лѣтъ съ лишкомъ тому назадъ, подобный поступокъ подалъ поводъ въ расколу въ буддійской общинѣ. Въ сѣверной Индіи, въ городѣ Ваопши, монахи вздумали по окончаніи утреннихъ молитвъ сбирать деньги съ мірянъ. Они выставили посрединѣ храма блюдо, и приглашали благочестивыхъ дѣлать вклады. Вѣсть объ этомъ быстро пронеслась между буддистами; произошелъ скандалъ, и на соборѣ вскорѣ послѣ того созванномъ, еретики были отлучены отъ буддійской общины. Но то было давно. Тогда на храмахъ не рисовались вороны и англійскій государственный гербъ, англичане не ѣзжали осматривать храмовъ, и монахи не называли себя "реверендами". Несмотря на всѣ эти смягчающія вину обстоятельства, я отказался сдѣлать вкладъ. Монахи приняли мой отказъ очень добродушно; извѣстили о моей скупости тотчасъ же главнаго старца, и это не помѣшало установиться добрымъ отношеніямъ между мною и старѣйшимъ монахомъ, плутоватымъ старикомъ. Я осмотрѣлъ его книги, получилъ на другой день полный списокъ заглавій его рукописей. Мы разстались добрыми пріятелями. Когда я доститъ опять улицы и, прощаясь съ моимъ путеводителемъ, далъ ему мелочь, я увидалъ, что на мою благодарность предъявляетъ право вся моя непрошенная и незванная свита. Десятки рукъ протягивались ко мнѣ, со словами: Sir! give! Sir! give! Sir! three pence! и т. д. Я оставался глухъ къ жалобнымъ просьбамъ; a толпа между тѣмъ прибывала. Просили и тѣ, которые не знали даже, гдѣ я былъ, и за какую услугу просятъ другіе; но сорвать что бы то ни было съ сэра тамъ любезное дѣло, какъ не позаняться имъ! Разогнать толпу было однако-же очень легко, и я очень скоро отдѣлался отъ ребятъ. Взрослые молча смотрѣли на эту потѣху, и при другомъ случаѣ охотно попытались бы тѣмъ же способомъ поживиться европейскимъ карманомъ.
   Я вернулся въ отель въ завтраку. Ѣдятъ на Цейлонѣ много и часто. Англичане ѣдятъ по-европейски, и свою кухню завели также въ здѣшнихъ отеляхъ, принявъ отчасти нѣкоторыя мелкія подробности изъ мѣстной обстановки; такъ, фрукты всѣ мѣстные: ананасы, манго, платаны, апельсины и т. д.; все это не привозное. Совершенно мѣстное блюдо также сиччу; сингалезцы ѣли его до Р. Х.; объ этомъ говорится въ ихъ хроникахъ. Сиччу приготовляется изъ рису съ различными горячительными приправами; кромѣ того, къ нему подаютъ рыбу, цыплятъ, говядину, какіе-то фрукты, какую-то икру. Все это смѣшивается и сначала кажется вкуснымъ; но очень скоро сиччу надоѣдаетъ; его подаютъ ежедневно, за завтракомъ, полднекомъ и обѣдомъ. Все остальное -- привозное изъ Европы или Австраліи: говядина изъ Австраліи; пиво изъ Англіи; вина изъ Европы и Австраліи; даже сливочное масло и соль часто привозныя изъ Европы. A соли на Цейлонѣ много; это давно извѣстно и вскорѣ, послѣ моего прибытія сюда, я могъ убѣдиться въ этомъ собственными глазами. Но не даромъ англійскіе военные оркестры такъ часто разыгрываютъ на чужбинѣ: "There is по place like home". Бродя по всему свѣту, англичанинъ нигдѣ не можетъ забыть милой родины, которую онъ такъ поэтически назвалъ: "home". Какъ воздухъ, ему необходимы различныя мелочи, составляющія англійскій комфортъ и напоминающія любезную сердцу родину. Есть и другая причина, почему всюду, гдѣ заведутся англичане, тамъ является большой спросъ на всякія англійскія вещи. Мнѣ случилось разъ говорить объ охотѣ въ Индіи, съ англичаниномъ, долго тамъ жившимъ и очень образованнымъ человѣкомъ; мой собесѣдникъ, страшный спортсменъ, жаловался на то, что англійскія собаки не выносятъ здѣшняго климата. На мой вопросъ, нельзя ли ихъ замѣнить туземными, онъ отвѣчалъ, что хотя туземныя собаки вообще очень плохи, однако-же между ними попадаются иногда очень хорошіе экземпляры; но, прибавилъ онъ, не принято находить что-либо туземное хорошимъ или равнымъ по достоинству съ англійскимъ. Такой отзывъ мнѣ показался характернымъ. Мой англичанинъ проговорился, и ненарокомъ выказалъ много правды. Мнѣ случалось сообщать этотъ отзывъ другимъ англичанамъ; нѣкоторые смѣялись, другіе положительно отрицали справедливость словъ охотника; въ его словахъ, однако-же, есть правда; быть можетъ, онъ преувеличилъ, и рѣзко выразилъ то, что дѣйствительно существуетъ, хотя и въ не столь значительной степени, и въ чемъ можно убѣдиться каждый день, на каждомъ шагу, садясь за обѣдъ, входя въ домъ англичанина, прислушиваясь въ его отзыву о туземцахъ, неангличанахъ.
   Въ Галле я прожилъ нѣсколько дней. Развезя рекомендательныя письма и поѣздивъ по городу, я поспѣшилъ отправиться на востокъ, по южному берегу острова. Мой путь лежалъ чрезъ Matara, Tangalle -- въ Hambantota. Ежедневно, кромѣ воскресенья, изъ Галле въ Matara отправляется крытая коляска. Европеець платитъ за мѣсто шесть рупи; бюргеры, т.-е. лица смѣшаннаго происхожденія, муданіары (чиновники-туземцы) половину; остальные туземцы платятъ еще меньше. Европеецъ платитъ больще, но для него устроена коляска, и онъ полный господинъ въ ней. Если онъ является позднѣе, когда переднее мѣсто уже занято, туземецъ или туземка, бюргеръ или бюргерша должны уступить ему свое мѣсто. Для европейца всегда есть мѣсто, онъ имѣетъ право согнать съ мѣста туземца или бюргера, заставить ихъ дожидаться слѣдующей коляски. Такія преимущества оплачиваются двойною цѣною. Наканунѣ моего отъѣзда, мнѣ сказали въ отелѣ, что коляска заѣдетъ за мною. Я всталъ задолго до шести часовъ, позавтракалъ и сталъ ожидать пріѣзда коляски. Пробило семь, a коляски не было; мною овладѣло безпокойство, не уѣхала ли коляска безъ меня, и я обратился за разъясненіемъ къ управляющему отелемъ. Онъ успокоилъ меня, сказавъ, что хотя коляска должна выѣзжать въ 6 1/2, но обыкновенно отъѣздъ замедляется, и обязательно послалъ слугу узнать, когда наконецъ выѣдетъ коляска. Слуга вернулся съ извѣстіемъ, что коляска выѣдетъ чрезъ десять минутъ, но заѣхать въ отель не можетъ, такъ какъ лошади молодые и останавливать ихъ трудно. Я отправился въ Office и, придя туда, къ удивленію моему, нашелъ, что лошадей не запрягали. Пассажиры были въ сборѣ. Двѣ бюргерши занимали переднія мѣста и, при моемъ приходѣ, стали видимо недоумѣвать о томъ, что имъ дѣлать: уступить ли мѣсто добровольно, или ждать заявленія правъ европейца. Какой-то служитель оффиса предложилъ мнѣ очистить переднее мѣсто. Наконецъ, въ восемь лошади тронулись и борзо понеслись вскачь, несмотря на то, что въ коляскѣ сидѣло человѣкъ восемь. Я сидѣлъ на козлахъ, и могъ отлично видѣть все кругомъ. Мы ѣхали берегомъ моря, но всю дорогу подъ тѣнью кокосовъ; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ волны прибивали не болѣе какъ саженяхъ въ трехъ отъ дороги. Шоссе отъ Галле до Матары великолѣпное, но стоитъ оно громадныхъ издержекъ, и плата, взимаемая съ проѣзжихъ, также очень высока. Птолемей называетъ всю страну около Матары, въ востоку и западу, страною слоновъ; слоны водились здѣсь еще въ началѣ настоящаго столѣтія, теперь ихъ нѣтъ здѣсь, они встрѣчаются далѣе въ востоку, около Гамбантоты. Чрезъ каждыя пять милъ мѣнялись лошади въ нашей коляскѣ; мы ѣхали быстро, среди довольно оживленнаго движенія. Приходилось обгонять множество пилигримовъ, отправлявшихся или въ Катрагамъ, или въ Потараганга; нѣкоторые шли пѣшкомъ, другіе ѣхали въ двуколкахъ, запряженныхъ однимъ быкомъ. Кое-гдѣ, по дорогѣ, въ деревняхъ стояли разукрашенння колесницы, имѣвшія также отправиться въ Катрагамъ, гдѣ въ 20-хъ числахъ іюля должно было быть великое празднество. Пассажиры мѣнялись на каждой станціи. Иногда, не доѣзжая станціи, кто-нибудь выходилъ или садился; хотя внутреннихъ мѣстъ было всего четыре, но по временамъ въ полдень сидѣло человѣкъ пять и даже шесть. Въ Беллегамѣ, на половинѣ дороги, мы простояли около часу; я успѣлъ осмотрѣть здѣсь одну достопримѣчательность: Беллегамъ -- мѣстечко рыбачье; кругомъ лѣсъ кокосовъ, хлѣбныхъ деревъ, ареки, яка, и многихъ другихъ деревъ; страна очень плодородна и изобилуетъ воздѣланными полями. Не доѣзжая полмили до мѣстечка, въ сторонѣ отъ дороги и въ кущѣ кокосовыхъ деревъ стоитъ громадная гранитная скала; въ ней вдѣлана, или можетъ быть высѣчена изъ этой скалы гигантская фигура въ коронѣ и царскомъ одѣяніи. Въ народѣ фигура зовется "прокаженнымъ царемъ"; объ этомъ царѣ разсказывается такая легенда. Ни на южномъ берегу, ни въ Коломбо, никто не могъ указать мнѣ литературный источикъ легенды. Всѣ, къ кому я обращался, повторяли одно и то же. Въ глубокой древности, въ центральной части острова, былъ нѣкій благочестивый царь; внезапно онъ былъ пораженъ сильнѣшею проказою. Опечаленный и огорченный народъ сталъ молиться демонамъ и приносить жертвы. Не принимая участія ни въ томъ, ни въ другомъ, царь, почтивъ "вѣщаго" приношеніемъ цвѣтовъ и поручивъ себя его защитѣ, впалъ въ глубокое забытье, продолжавшееся очень долго. И было царю видѣніе: великое водное пространство открылось передъ нимъ: оно было зелено вблизи и голубаго цвѣта издали. Попробовалъ царь воду; она была горька и непріятна на вкусъ. По берегамъ воднаго пространства высились деревья; такихъ деревъ невидывалъ царь наяву; высоки, стройны, безъ сучьевъ и вѣтвей, съ обиліемъ перовидныхъ листьевъ на верхушкѣ. Проснулся царь и недоумѣлъ, чтл значитъ этотъ сонъ; свершилъ опять приношенія и молился усерднѣе прежняго. Было ему другое знаменіе. Огромный змѣй (Cobra de capello) предсталъ передъ нимъ. И поднявъ голову, змѣй упорно смотрѣлъ на царя. Затѣмъ, трижды поклонившись царю, змѣй испилъ воды изъ сосуда, стоявшаго передъ царемъ, и удалился. Потрясенный видѣніемъ и появленіемъ змѣя, царь отправился подъ тѣнь священнаго дерева (ficus religiosa), гдѣ и заснулъ. Опять предстало ему то же видѣніе, и видить онъ: подъ тѣнью громаднаго дерева стоитъ Судодана, отецъ "вѣщаго", и указывая на югъ, говоритъ: "иди на югъ; тамъ увидишь такія же деревья, наяву; ихъ плодъ исцѣлитъ тебя; воспламевни дерево, и плодъ упадетъ на землю. За грѣхъ въ первомъ перерожденіи ты пораженъ проказою. Но змѣй, испивъ отъ твоей воды, искупилъ твой грѣхъ". Проснулся царь, созвалъ свою свиту и отправился на югъ, который въ то время былъ не заселенъ. Здѣсь увидалъ царь безбрежное водное пространство и кокосовыя пальмы. Видятъ царь и его спутники высокія деревья съ перовидными листьями и громадными плодами, и не знаютъ, какъ достать плодъ; взобраться на дерево имъ казалось совершенно невозможнымъ. Тутъ царь вспомнилъ завѣтъ Судоданы, и приказалъ поджечь дерево. Съ трескомъ повалился великанъ. Три мѣсяца питался царь кокосами, и по истеченіи этого времени исцѣлился совершенно. Въ память своего избавленія царь воздвигъ въ скалѣ свою статую.
   Отсюда до Матары одиннадцать миль; мы перемѣнили еще разъ лошадей, и въ 12 часовъ я былъ въ Матарѣ въ Resthous. Resthous -- постоялый дворъ, устроенный правительствомъ. Въ Матарѣ постоялый дворъ прекрасно устроенъ и прекрасно содержится. Всюду чистота и опрятность. Домъ состоитъ изъ трехъ большихъ комнатъ на планѣ; срединная -- пріемная, по бокамъ двѣ спальни. Полъ каменный, покрытъ цыновками. Въ спальняхъ покойныя постели и умывальники. Передній фасадъ окруженъ верандою. Изъ срединной комнаты крытый ходъ ведетъ въ столовую, откуда открывается видъ на море. Въ Resthous можно имѣть завтракъ, обѣдъ и даже нѣкоторые предметы роскоши: сливочное масло изъ Европы и французсуія вина. Обѣдъ и завтракъ, впрочемъ, болѣе длинны, нежели вкусны. Черезъ часъ, по пріѣздѣ въ Матару, я вышелъ на улицу, съ тѣмъ, чтобы начать осмотръ того, что меня интересовало здѣсь. Отсюда на востокъ начвналось древнее царство Рогула, здѣсь процвѣталъ буддизмъ въ началѣ нашей эры, и въ послѣднее время между буддистами южнаго берега стало замѣтно особенное развитіе благочестивыхъ стремленій: монастыри возобновляются, книги собираются, и въ этомъ отношеніи югъ перещеголялъ центръ и сѣверъ острова, гдѣ, напротивъ, упадокъ вѣры очевиденъ. На улицѣ я недолго оставался въ недоумѣніи, съ чего начать и куда идти. Ko мнѣ подошелъ какой-то человѣкъ въ сильно поношенномъ европейскомъ костюмѣ; типъ лица его былъ восточный, хотя цвѣтъ кожи и не такъ теменъ, какъ y кровнаго сингалезца. На довольно правильномъ англійскомъ языкѣ, онъ предложилъ мнѣ свои услуги. Тогда я очень удивился его произношенію и знанію ангіійскаго языка; но, побывавъ впослѣдствіи въ разныхъ мѣстахъ, и видѣвъ въ Коломбо даже буддійскихъ монаховъ, говорившихъ по-англійски, я привыкъ въ этому распространенію англійской рѣчи на островѣ. Всюду говорятъ по-англійски, т.-е. въ каждомъ значительномъ мѣстечвѣ вы можете найти одного или нѣсколькихъ человѣкъ, говорящихъ бойко по-англійски. Языкъ правителей распространяется помимо вліянія или требованія самого правительства. Правительство какъ будто совершенно не добивается распространенія англійскаго языка. Въ Совотво, напр., я видѣлъ полицейскихъ служителей, т.-е. лицъ, принадлежащихъ къ мѣстной администраціи, ни слова не знавшихъ по-англійсуи. Правительство отпускаетъ деньги одинаково на школы англійскія и на Grovernment Vernacular Schools, т.-е. на школы, въ которыхъ не учатъ англійскому языку. И въ послѣднемъ отчетѣ о народномъ образованіи стоятъ такія цифры: въ 1869 г. число Fernacular Schools было 69, въ 1872 оно возросло до 152; въ 1869 въ нихъ было 2661 ученивъ, въ 1872 г. 6344. Въ томъ же отчетѣ я нахожу слѣдующее: The number of the English ad Anglovernacular schools has been almost staionary; because, 6 the Englishspeaking population increased, missionary and aivate enterprise helped to supply the educational wants of the communities at large station. Англійскій языкъ распространяется отасти чрезъ школы миссіонеровъ. Въ эти школы идутъ дѣти и христіанъ, и буддистовъ. Буддисты читаютъ здѣсь Евангеліе и библію, и если не всегда выходятъ христіанами, то всегда пріобрѣтаютъ знаніе англійскаго языка. Одинъ очень свѣдущій чиновникъ, англичанинъ, на южномъ берегу, сообщилъ мнѣ, что при повышеніи или при выборѣ лицъ довѣренныхъ онъ не обращаетъ никакого вниманія на знаніе англійскаго языка, и всегда предпочитаетъ лицъ, пользующихся уваженіемъ между своими; лица, отрекшіяся отъ своей національности, въ большей части случаевъ не заслуживаютъ никакого довѣрія. Въ другомъ мѣстѣ мнѣ сообщили, что англичане въ послѣднее время стали даже тяготиться распространеніемъ своего языка. Туземецъ, выучившись языку своихъ правителей, стремится выдти изъ своей среды, хлопочетъ объ оффиціальномъ положеніи, хочетъ быть чѣмъ-нибудь въ администраціи. И масса предложенія превышаетъ спрось. Не навязыкая свой языкъ чрезъ школы, англичане съумѣли добиться его распространенія. Англичанинъ, какъ-бы хорошо онъ ни говорилъ по-сингалезски, въ оффиціальныхъ сношеніяхъ, письменно или устно, знаетъ одну рѣчь, англійскую и, вслѣдствіе этого, суть вещей такова, что англійскій языкъ, англійскіе нравы сильно распространяются здѣсь, и, нѣтъ сомнѣнія, будутъ распространяться еще долго. Вліяніе англійской культуры сказывается въ великихъ и малыхъ вещахъ. Оно замѣтно даже въ современномъ буддизмѣ. Въ Коломбо я имѣлъ честь принимать y себя одного буддійскаго монаха; онъ явился съ визитомъ, точно какой-нибудь епископъ, и этотъ столпъ буддизма оставилъ мнѣ карточку, на которой значилось: Revd H. Sumangala. High Priest of Adaal Peak. Онъ говорилъ по-санскритски и по-пали, и охотно беседовалъ по-англійски, не гнушался пожатія руки невѣрнаго и на прощаніи, кивая головою, произносилъ: good bye! A кланяться мірянину запрещалъ законъ! Сингалезцы англичанятся безсознательно; многіе, сохраняя свою юбку, вмѣсто панталонъ, думаютъ, что остаются вѣрны своей національности.
   Мой гидъ оказался бюргеромъ, и за 1 шил. въ день согласился показать все примѣчательное въ Матарѣ. Но, кромѣ буддійскихъ храмовъ, здѣсь ничего не было примѣчательнаго; a потому мы и начали съ храмовъ.. Но въ первомъ же храиѣ мы встрѣтили совершенно нелюбезный пріемъ. Я пожелалъ осмотрѣть храмъ. Монахи заупрямились и потребовали денегъ за осмотръ; получивъ, конечно, отказъ, отцы поставили мнѣ другое условіе: я долженъ былъ разуться при входѣ въ храмъ; и на это не согласился. Тогда, испытавъ всѣ эти средства, монахи покончили тѣмъ, что пустили меня въ храмъ безъ всякихъ условій. Множество храмовъ осмотрѣлъ я около Матары; много любопытнаго видѣлъ въ нихъ, но еще болѣе курьезнаго. Самый примѣчательный храмъ расположенъ въ трехъ миляхъ отъ Матары, онъ любопытенъ по немногимъ остаткамъ древности и по историческимъ воспоминаніямъ. Храмъ Дондера, о которомъ я говорю, въ глазахъ буддистовъ былъ когда-то такъ же святъ, какъ Адамова гора или развалины Ануродапуры. Разрушенный въ XVI столѣтіи португальцами, въ настоящее время онъ представляетъ не много любопытнаго: кое-гдѣ виднѣются старые столбы да главныя ворота; вотъ и все, что осталось отъ древности; всѣ столбы съ средневѣковыми надписями вывезены отсюда въ послѣднее время англичанами. И о быломъ величіи, когда многочисленныя колонны спускались почти къ самому морю, едва можно составить приблизительно вѣрное представленіе, смотря на кое-гдѣ разбросанныя колонны и обломки колоннъ. Зданіе храма можетъ считаться любопытнымъ образчикомъ современной буддійской архитектуры. Вгутри необыкновенно много живописи: исторія Будды, исторія его перерожденій наглядно размазаны по стѣнамъ. Рядомъ съ буддійскою святынею встрѣчаешь здѣсь индійскихъ боговъ; Восудева изображенъ въ нѣсколькихъ экземплярахъ. Ему посвященъ небольшой придѣлъ.
   Не даромъ старая Копра въ настоящее время славится благочестіемъ монаховъ и мірянъ. Около Мотиса и далѣе y развалинъ, около Гамбантоты я видѣлъ очень характерныя проявленія религіознаго чувства. Однажды я зашелъ въ одинъ храмъ, среди полдня. Жара была невыносимая въ полномъ смыслѣ слова. Я спѣшилъ укрыться подъ прохладную сѣнъ какой-нибудь кельи, и взойдя во дворъ храма былъ пораженъ страннымъ зрѣлищемъ: прямо передо мною, вблизи ступы, припавъ лбомъ въ раскаленному граниту, лежалъ старикъ; онъ былъ препоясанъ только y чреслъ; жгучіе лучи солнца падали на его обнаженную спину. Но онъ какь будто не чувствовалъ ихъ, и спокойно, нараспѣвъ, возносилъ моленіе "вѣщему": "о, ты, кого славитъ все сущее на землѣ, и все сущее въ небѣ, тебѣ, кого чтутъ люди и боги, покланяюсь. Да будетъ мнѣ это во благо!" Неподдѣльность и наивность религіознаго чувства въ данномъ случаѣ были несомнѣнны, и дѣтская вѣра во всемогущество мнимыхъ останковъ "вѣщаго", вѣра, смягчавшая горькое сознаніе ограниченности человѣческихъ силъ, была даже трогательна. Но, по единичнымъ фактамъ такого рода нельзя составить себѣ вѣрнаго представленія о религіозномъ настроеніи современныхъ буддистовъ. Ихъ благочестіе въ своемъ проявленіи такъ отлично отъ того понятія, которое обывновенно въ Европѣ соединяется съ этимъ словомъ; ихъ философія, міросозерцаніе такъ оригинальны и чужды европейскому пониманію, a потому неудивительно, что результатъ первыхъ наблюденій бываетъ почти всегда отрицательный: замѣчаешь какой-то непонятный дѣтскій страхъ, и, какъ его слѣдствіе, громадное развитіе суевѣрія; вѣра, религіозное настроеніе -- ускользають отъ наблюдателя.
   ...Осмотрѣвъ храмъ Дондера, я выѣхалъ изъ Матары въ Тангалле. Тангалле, какъ Матара, и далѣе Гамбантота, самъ по себѣ не представляетъ никакого интереса. Здѣсь былъ нѣкогда голландскій фортъ: въ настоящее время тамъ тюрьма. Тутъ голландцы ожесточенно воевали съ туземцами изъ-за соли. Но въ десяти миляхъ отъ Тангалле, къ сѣверу, стоитъ знаменитый храмъ Муіагири-Галле; на него ѣздятъ смотрѣть даже тѣ, кого буддизмъ совершевно не интересуетъ. Моя поѣздка туда была довольно оригинальна; я ѣхалъ въ сопровожденіи мудаліора. Около семи миль дорога торная, большая; затѣмъ, мы вышли изъ кабріолета и должны были идти около трехъ миль тропинкою, среди частью оставленныхъ рисовыхъ полей и очень дикаго пейзажа. Кругомъ была необыкновенная тишина, и нашъ небольшой караванъ двигался среди совершенно пустынной мѣстности. Въ одномъ мѣстѣ я видѣлъ, какъ въ нѣсколькихъ саженяхъ впереди огромная Cobra переползла намъ черезъ дорогу; нѣсколько дальше тропинка терялась въ болотѣ; два здоровыхъ кули, составлявшихъ нашу свиту, скрестивъ руки, изобразили стулъ, и на немъ перетащили насъ чрезъ болото. По дорогѣ мудаліоръ разставилъ своихъ кули; чрезъ каждую милю мы находили подъ тѣнистыми пальмами: стулья для отдохновенія, прислуту съ водою (очень грязною), молодыми кокосами, виномъ и какою-нибудь закускою. Пройти три мили можно было весьма легко, не утомившись. Въ монастырѣ насъ ожидали; въ Dhammasâla, т.-е. зданіи, гдѣ произносится проповѣдь, накрытъ былъ столъ и готовъ былъ завтракъ. На террассѣ стояли стулья, покрытые бѣлымъ. Этимъ выражалось особое уваженіе къ гостямъ. Въ самомъ зданіи, прямо передъ нашимъ столомъ, стояли два громадныхъ сундука съ книгами. Посидѣвъ нѣсколько и обмѣнявшись привѣтствіями съ монахами, мы пошли осматривать горные храмы. Они выстроены въ скалѣ имѣющей видъ куба; съ двухъ сторонъ скала совершенно перпендикулярна. На вершину ведутъ ступени (545), высѣченныя изъ твердаго камня. Поднявшись ступень пятьдесять, входишь на первую террассу; здѣсь въ скалѣ сдѣланы два храма; въ одномъ изъ нихъ, правомъ, множество фресковъ, и нѣкоторые очень древни. Тутъ же, въ скалѣ, на довольно значительной высотѣ, вырѣзана надпись древнѣйшею азбукою. Въ храмѣ налѣво особенно любопытны изображенія на наружной стѣнѣ: фигуры птицъ и львовъ. Поднявшись еще сто ступеней, входишь на вторую террассу; здѣсь опять два храма и передъ ними резервуаръ чистой воды, окруженный каменною оградою. На третьей террассѣ, еще выше, стоитъ священное древо Ficus religiosa. Подъ его тѣнью выстроенъ небольшой храмъ. Мы поднимались при страшномъ солнопёкѣ, по раскаленнымъ ступенямъ. Нигдѣ не было тѣни. Около двадцати ступеней, высѣченныхъ въ перпендикулярной стѣнѣ, вели на самую вершину. По бокамъ висѣли желѣзныя цѣпи. Цѣпляясь за нихъ, мы взобрались на вершину. Видъ отсюда дѣйствительно грандіозенъ. На югь виднѣется море; въ кущѣ деревъ показываются съ одной стороны Тангалле, съ другой -- Матара и даже Беллигамъ. Былъ уже двѣнадцатый часъ и нестерпимо жарко. Сходить внизъ было труднѣе, и мы медленно двигались. Преданіе говоритъ, что монастырь выстроенъ въ 83 г. до Р. Х., царемъ Валагамбагу. Конечно, оть того времени осталось немного, развѣ та надпись, о которой я упомянулъ, да каменныя ступени. Фигуры Будды (18 ф. длины) принесены были сюда въ III в. по Р. Х. Къ этому же времени относится сооруженіе резервуара. Въ XVI в. португальцы разрушили храмы и разогнали монаховъ, въ XVIII храмы и монастырь были возобновлены вондійскимъ царемъ Киртифи. Изъ Гесонгалле, черезъ Гамбантоту, я отправился къ замѣчательнымъ развалинамъ Tessa mahârama; здѣсь вѣроятно нужно искать упоминаемый Птолемеемъ Магамъ. Лошадей или лошадь въ Тангалле достать невозможно; нужно было нанять быковъ и ѣхать въ мѣстной, крытой двуколкѣ. Дорога не отличается красотою или удобствомъ; она смѣло можетъ быть уподоблена нашимъ проселочнымъ, и будетъ памятна даже ѣзжавшему по нимъ. Кругомъ разстилается мелкій лѣсъ, всюду видъ запустѣнія. Днемъ, въ томительную жару быки, подгоняемые нестройными выкрикиваніями погонщика, едва передвигаютъ ноги. Въ бонди можно было или лежать, или сидѣть, поджавъ ноги. Безпрестанные толчки мѣшаютъ заснуть и не позволяютъ читать; a кругомъ смотрѣть не на что. Какъ только переѣдешь рѣку Велаве, то исчезаютъ послѣднія рисовыя поля и кокосы. Начинается страна песку и мелколѣсья; нѣтъ ничего печальнѣе этой страны: точно, какъ будто здѣсь люди жили когда-то, и бѣжали, гонимые нездоровымъ климатомъ. Я ѣхалъ цѣлые сутки до Гамбантоты (24 м.), и отъ непривычки ѣздить на быкахъ сильно утомился.
  

II. Перагера.

  
   Ежегодно, въ августѣ, въ различныхъ городахъ Цейлона празднуется "Перагера", по улицамъ города проходитъ нѣсколько ночей къ ряду оригинальная процессія. Я добивался напрасно отвѣта на вопросъ, что это за процессія? Въ память чего устроенъ праздникъ? Оевропеившіеся сингалезцы говорили, что праздникъ нѣчто подобное нашимъ ярмаркамъ; другіе утверждали, что процессія была утверждена на потѣху кондійскихъ царей, въ память рожденія бога Вишну. Но были и такіе, которые разсказывали очень дюбопытную легенду въ объясненіе Перагеры. Слушая различные толки о Перагерѣ, мнѣ стало ясно, что смыслъ праздника забытъ народомъ и его учеными. Изъ разсказовъ было однако же ясно, что праздникъ очень оригиналенъ и посмотрѣть на него стоитъ. 26-го августа, я отправился по желѣзной дорогѣ изъ Коломбо въ Конди.
   Поѣздъ въ Конди пришелъ поздно, часовъ въ семь. Уже совсѣмъ стемнѣло и, отправляясь со станціи въ отель, я могъ только разглядѣтъ громадные холмы кругомъ города. "Queens Hotel", куда меня привезли, былъ полонъ пріѣзжими; Перагера привлекла немногихъ, но на другой день члены атлетическаго клуба должны были прыгать, скакать, бѣгать, плавать и многими другими способами вывазывать свою физическую силу; посмотрѣть на эту потѣху съѣхались англичане изъ разныхъ мѣстъ острова. Съ большими затрудненіями я добылъ комнату. Ho мои усилія были вознаграждены: мнѣ досталась небольшая комната съ великолѣпнымъ видомъ на озеро. Направо, вдоль озера вилась дорога въ гору, къ монастырю Момвата; налѣво, я могъ видѣть знаменитый храмъ Daladamaligowa, въ которомъ хранится зубъ Будды...
   Едва окончился обѣдъ, и мы сидѣли еще за кофе, какъ издали стали доноситься нестройные звуки барабановъ и томъ-тома. Томъ-томъ тотъ же барабанъ, но покрытый кожею только съ одной стороны. Звуки становились все яснѣе и яснѣе. Я поспѣшилъ выдти на улицу. Пройдя лугъ, разстилавшійся передъ отелемъ, я увидалъ, что процессія уже вышла изъ храма Зуба и направлялась обходить городъ. Первое впечатлѣніе и сильно, и смутно. Въ ясную, лунную ночь, какія только бываютъ на югѣ, вы видите передъ собою оригинальную процессію. Сперва несутся факелы, знамена, различные значки, на нѣкоторыхъ изображенія луны и солнца; затѣмъ идутъ плясуны съ барабанами и томъ-томами; важно выступаетъ старшина, завѣдывающій хозяйствомъ и имуществомъ храма (Daladamaligowa), и вслѣдъ за нимъ еще съ большею важностью выступаетъ громадный слонъ съ реликвіями (но не зубомъ) изъ храма Зуба (Daladamaligowa). Передъ большими слонами шли два маленькихъ слона, и далѣе опять знамена, факелы, плясуны, люди на ходуляхъ, слоны изъ храмовъ боговъ: Вишну, Ната, Катрагама, Патани, слоны поменьше, на которыхъ сидѣли жрецы съ цвѣтами. Снова знамена, фавелы, плясуны и, наконецъ, люди съ громадными ковчегами. Кругомъ стояла густая толпа, тихо и молча глазѣя на процессію. Кое-гдѣ виднѣлись полицейскіе, но они были совершенно лишни. Прошла процессія, и за нею я пошелъ бродитъ по улицамъ; было довольно поздно для Цейлона, часъ десятый въ исходѣ; на улицахъ замѣтно было особенное движеніе; кругомъ храма Зуба виднѣлись огоньки y временныхъ лавочекъ со сластями. Повсюду слышался какой-то гулъ разговаривающихъ голосовъ, и видны были многочисленныя кучки людей. Но все было тихо и добропорядочно: ни драки, ни брани, ни пьяныхъ я не видалъ. Въ 11 часовъ процессія вернулась въ храму Зуба; реликвіи отнесли въ храмъ; слоны и люди разошлись по храмамъ четырехъ боговъ. Такъ кончилась процессія въ первый день моего пребыванія въ Конди.
   На другой день, часовъ въ пять вечера, задолго до начала процессіи, я пошелъ, вмѣстѣ съ С., осмотрѣть храмъ Зуба. Процессія снаряжалась и дворъ былъ полонь народа. Въ нѣкоторыхъ придѣлахъ, посвященныхъ отдѣльнымъ богамъ, совершалось служеніе: женщины на колѣняхъ совершали приношенія цвѣтовъ; въ другихъ, передъ густою толпою плясуны выдѣлывали различныя фигуры. На дворѣ украшали слоновъ. Самый большой стоялъ y входа въ то зданіе, гдѣ хранится зубъ Будды. Мнѣ хотѣлось видѣть зубъ, и, чтобы пройти въ "святая святыхъ", мы должны были подлѣзать подъ слона. Явилисъ монахи и показали намъ на зубъ и колпакъ, подъ которымъ хранятся реликвія. Въ тотъ вечеръ процессія, обойдя кругомъ города, должна была вернуться чрезъ губернаторскій садъ, въ храмъ Зуба. У губернатора было garden-party; ровно въ девять часовъ y главнаго подъѣзда собралось общество, исключительно англійское, мужчины во фракахъ, дамы разодѣтыя по бальному и въ цвѣтахъ. Вскорѣ послѣ девяти часовъ заслышались рѣзкіе и дикіе звуки; мало по-малу они становились все громче и непріятнѣе, и наконецъ справа показались факелы, за факельщиками шли музыканты съ флейтами, барабанами, томъ-томами. Далѣе, въ стройномъ порядкѣ, шли старшины, завѣдывающіе дѣлами храма Зуба. Костюмъ этихъ старшинъ очень живописенъ; особенно красива шляпа, въ родѣ нашей треуголки, надѣтой поперекъ, и вся изукрашенная золотымъ шитьемъ. Проходя мимо губернатора, старшины останавливались и отвѣшивали низкій, почтительный поклонъ. За старшинами шли два небольшихъ слона, на нихъ сидѣло по три человѣка съ цвѣтами. Кругомъ слоновъ тѣснились люди съ барабанами, флейтами и т. д. За двумя слонами двигались три слона, посреди ихъ былъ громадный слонъ, везшій въ золотой клѣткѣ какія-то реликвіи Будды изъ храма Зуба. Какъ только показались слоны, губернаторскіе слуги вынесли пуки сахарнаго тростнику, и началось кормленіе слоновъ. Исключительное участіе въ этой потѣхѣ принимали дамы. Вдругъ одному изъ слоновъ, кажется наибольшему, съ реликвіями Будды, вздумалось зарычать. Произошла нѣкоторая суматоха, дамы попятились назадъ, стулья попадали. У всѣхъ были свѣжи въ памяти шалости одного слона: нѣсколько дней тому назадъ онъ вздумалъ показать публикѣ, во время процессіи, свою силу -- и три человѣка изъ толпы поплатились жизнью. На этотъ разъ слонъ выражалъ свое удовольствіе. За слонами, прыгая и присѣдая, неслись плясуны и музыканты. Туземный балетъ не отличается граціей, и фигуры танцевъ не разнообразны. Плясуны становятся въ рядъ: присѣдаютъ, выбиваютъ дробь ногами, встаютъ, кружатся, поднимаюгь, ломаютъ руки и т. д. Ихъ костюмъ увѣшенъ колокольчиками, a потому каждое движеніе сопровождается необыкновеннымъ шумомъ. Въ числѣ плясуновъ были два человѣка на ходуляхъ. За плясунами важно выступалъ Bansayaka-nileme, т.-е. главный старшина храма Зуба. Кругомъ него неслись вѣера, и шли знаменobки. Этимъ закончилось первое отдѣленіе процессіи. Было еще четыре отдѣленія: въ томъ же порядкѣ шли слоны изъ храмовъ четырехъ боговъ. Передъ и за слонами въ томъ же порядкѣ шли факельщики, плясуны, старшины, kapurale (жрецы). На слонахъ неслась святыня храмовъ, и вся процессія закончилась громадными ковчегами съ водою.
   Болѣе часа двигалась процессія чрезъ садъ. Гулъ отъ барабановъ, томъ-томовъ, колокольчиковъ, плясуновъ, стоялъ невообразимый; въ воздухѣ чувствовался сильный, непріятный запахъ кокосоваго масла отъ факеловъ. A картина была оригинальна и сильно напоминала сцену изъ какого-нибудь фантастическаго балета; кругомъ была такая декоративная обстановка: тихая, ясная ночь, роскошная растительность, и среди оглушительныхъ нестройныхъ звуковъ движется пестрая, оригинальная восточная процессія, не то религіозная, не то на потѣху какого-либо самодержавнаго властелина. У самой дороги, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ проходящихъ громадныхъ слоновъ, стоятъ ряди стульевъ и разодѣтыя дамы въ цвѣтахъ и кружевахъ.
   Въ пятницу, 28-го августа, была послѣдняя ночь Перагеры: всю ночь ходила процессія; всю ночь на улицахъ слышался гулъ, нестройные крики различныхъ продавцовъ. Лавочекъ со сластями прибавилось. По улицамъ расхаживала громадная толпа; въ одномъ мѣстѣ меня такъ славили, что я подумалъ о нирванѣ. Но при этомъ я долженъ опять замѣтить: сингалезская толпа -- образецъ толпы. Ни драки, ни брани, ни даже особеннаго крика нельзя было замѣтить; пьяныхъ я не видалъ, a во многихъ лавочкахъ продавался аракъ, содовая вода и т. д. Въ четыре часа утра, въ тотъ же день, въ четырехъ миляхъ отъ города, на р. Гагамбе свершился послѣдній актъ празднества. Къ сожалѣнію, я не видалъ его. До разсвѣта, жрецы (kapurale) изъ храмовъ четырехъ боговъ отправилисъ на рѣку; здѣсь они садятся въ разукрашенную лодку, и главный жрецъ храма бога Вишну, разсѣкши золотымъ мечомъ волны, зачерпываетъ воду. Вода эта хранится до слѣдующаго года и во время процессіи выносится въ тѣхъ ковчегахъ, о которыхъ было упомянуто выше. Такъ закончился оригинальный праздникъ; но процессію я видѣлъ еще разъ, 29-го августа. У старшинъ есть обычай, по окончаніи праздника благодарить мѣстнаго Governement Agent'a за содѣйствія различнаго рода, вѣрнѣе, благодарить правительство за терпимость. Въ два часа дня процессія въ томъ же составѣ и томъ же порядкѣ, какъ выше описано, подошла въ дому правительственнаго агента, бывшему дворцу вондійскихъ царей. Mr Р. созвалъ гостей полюбоваться на церемонію принесенія благодарности и послушать его краснорѣчіе. Все это было довольно оригинально. Подошла процессія къ дому; слоны выстроились въ рядъ передъ террассою; старшины явились на террассу, выстроились въ рядъ и долго говорили по-сингалезски; но смыслъ долгой рѣчи былъ кратокъ, хотя и очень утѣшителенъ: мы вами молъ довольны. Mr Р. отвѣчалъ по-англійски, что онъ также доволенъ благополучнымъ окончаніемъ празднества и старшинами, и въ заключеніе попросилъ старшинъ составить группу и дать снять съ себя фотографію. Старшины, улыбаясь, согласились. На террассу ввели громаднаго слона, и съ него и со старшинъ сняли фотографію.
   Я уже сказалъ, что напрасно искалъ отвѣта на вопросы, что такое Перагера? Когда, гдѣ въ первый разъ прошлась эта пестрая, оригинальная процессія? Одинъ монахъ изъ храма Зуба, на мой вопросъ о томъ же, отвѣтилъ стихомъ изъ св. писанія буддистовъ: "взошла полная луна и начался праздникъ; заслышался въ городѣ сильный гулъ!" Глядя на террассу, я понялъ мѣткость этой фразы, такъ часто встрѣчающейся въ буддійскихъ книгахъ. Кратче и вѣрнѣе нельзя описатъ мѣстнаго восточнаго праздника: ясная ночь, гулъ туземной музыки и всюду праздничная, разряженная толпа. Въ такія тихія, свѣтлыя ночи завязывались тѣ фантастическіе романы, которые буддисты подобрали въ народѣ и записали въ свои священныя книги. Придѣлавъ душеспасительное начало и конецъ, наивные монахи воображали, то середина перестанетъ быть соблазнительной для читателя.
   Перагера не есть буддійскій праздникъ; монахи не уважаютъ его и не принимаютъ въ немъ никакого участія; ни одного монаха не видать въ процессіи. Правда, выносится святыня изъ рама Зуба; но и это началось только въ концѣ прошлаго стоѣтія. Во дни царя Киртифи (1747--80) въ Конди пріѣхали сіамскіе монахи для положенія предѣла какимъ-то раздорамъ по поводу посвященія. Однажды ночью отцы были пробуждены необыкновеннымъ шумомъ. Что такое? Что за шумъ?-- спрашивали отцы. Имъ отвѣтили, что городъ чествуетъ четырехъ боговъ, когда-то преклонившихся предъ господомъ Буддою. Когда вѣрующіе буддисты, монахи, не удовлетворились такимъ отвѣтомъ, они возроптали передъ самимъ царемъ. Царь былъ находчивъ; несмотря на ропотъ и выговоръ святыхъ отцовъ, Перагеры онъ все-таки не уничтожилъ, a чтобы успокоить своихъ дорогихъ гостей, приказалъ выносить какія-нибудь реликвіи Будды; такимъ образомъ, Перагера стала полубуддійскимъ праздникомъ. Первоначально онъ былъ вѣроятно индійскій, браминскій праздникъ. На браминское индійское происхожденіе праздника намекаетъ одна легенда, слышанная мною въ Коломбо. Она не записана въ книгахъ, но кое-гдѣ еще живетъ въ народѣ. Въ городѣ Ануродапурѣ царствовалъ Гажабогу; онъ наслѣдовалъ царю Валагамбогу, въ царствованіе котораго на Цейлонъ напали малабарцы, разграбнл храмы и ушли со множествомъ плѣнныхъ и унесли съ собого сыщенные сосуды изъ храмовъ. Однажды ночью Гажабогу, переряженный, прогуливался по городу. Въ одномъ домѣ царь увидавъ горько плачущую старуху; она плакала о своихъ сынахъ, плѣненныхъ малабарцами. Ея безутѣшная скорбь сильно поразила царя; онъ рѣшился идти въ походъ, отнять y малабарцевъ плѣненныхъ. Вмѣстѣ съ царемъ отправляется въ походъ нѣкій великанъ Нила. Какъ только войско дошло до берега океана, Нил сталъ выказывать свою могущественную силу: жезломъ ударилъ онъ по волнамъ, и воды разступились. Посуху прошла царская рать и предстала предъ стѣнами главнаго города малабарцевъ. Малбарскій царъ не испугался враговъ и отказался выдать плѣнныхъ. Тутъ начинается рядъ чудесъ, творимыхъ великаномъ и цейлонскимъ царемъ. Нила схватываетъ двухъ слоновъ и, ударяя ихъ головами, убиваетъ. Гажабогу извлекаетъ воду изъ желѣзнаго посоха и пригоршни песку. Устрашенный чудесами и вѣря въ могущество своихъ враговъ, малабарскій царь выдаетъ все захваченное: людей и священные сосуды изъ храмовъ. И въ память удачнаго похода Гажабогу учредилъ Перагеру (113 по Р. Х.).
   Такъ гласитъ о началѣ Перагеры легенда. И какъ будто есть нѣкоторая связь между содержаніемъ легенды и праздниковъ. Люди на ходуляхъ, быть можетъ, изображають великана Нилу, a послѣдній актъ праздника, y рѣки, его же чудо, когда онъ провелъ царскую рать по морю, яко посуху.

И. M -- ивъ.

   Ануродаоура.
   1-го октября, 1874.
  

ЛЬВИНЫЙ ОСТРОВЪ

Письма съ острова Цейлона *).

*) См. выше: февр. 568 стр.

"Вѣстникъ Европы", No 5, 1875

  

III. Лѣсная страна.

  
   Къ востоку и юго-востоку отъ центральной провинціи острова тянется на десятки миль лѣсная страна, иногда называемая стариннымъ именемъ Yeddarata, т.-е. страна веддовъ. Ведды не многочисленный народецъ, посмотрѣть на который старается почти всякій попавшій на сказочный островъ, гдѣ столько различныхъ диковинъ. Но видѣть настоящіе образцы этого народа вовсе не такъ легко, и вѣроятно совершенно невозможно безъ содѣйствія мѣстныхъ властей. Въ города по своей волѣ ведды не заходятъ, они бродятъ и охотятся въ лѣсной глуши; коренной, первобытный ведда избѣгаетъ даже сосѣднихъ ему сингалезскихъ деревенекъ. Случается иногда, что, удовлетворяя любопытству какого-нибудь высокопоставленнаго лица, мѣстныя власти излавливаютъ нѣсколько веддовъ и приводятъ ихъ напоказъ или въ Канди, или въ Нувара-еліа. Такъ было въ пріѣздъ герцога Эдинбургскаго на Цейловъ. Ему представили диковинныхъ стрѣлковъ въ Канди. To были, такъ сказать, казовые ведды: угрюмы на видъ, уосматы, грязны; молча они продѣлають нѣсколько своихъ щтукъ предъ лицомъ важной особы и его свиты: пострѣляютъ, поплящутъ и т. д., и затѣмъ уйдутъ къ себѣ, унося Богъ знаетъ какое представленіе о бѣломъ человѣкѣ. Ведды остались народомъ дикимъ и почти первобытнымъ, по сосѣдству съ кофейными плантаціямв, шоссейными дорогами и всѣми успѣхами европейской цивилизаціи, занесенными англо-саксонцами въ колонію. Народъ не далеко ушелъ отъ того состоянія, въ какомъ его застаетъ исторія за двѣ тысячи лѣтъ тому назадъ; ведда и нынѣ такъ же напоминаетъ демона, какъ и въ тѣ отдаленныя времена, когда болѣе культурный сингалезецъ прозвалъ его Якшасомъ (Yakkho -- демонъ). Несмотря на всѣ старанія мѣстнаго правительства сдѣлать изъ веддовъ народъ осѣдлый и земледѣльческій, ведды до сихъ поръ главнымъ образомъ полубродячее или совсѣмъ бродячее племя; нѣкоторымъ успѣхомъ, впрочемъ, старанія правительства увѣнчались: ничтожное меньшинство веддовъ живетъ въ деревенькахъ и кое-какъ обработываетъ свои поля; масса же народа осталась по прежнему бродячими стрѣлуами; такихъ веддовъ, съ древесною корою y чреселъ, всего труднѣе увидать, они скрываются въ лѣсной глуши и избѣгаютъ людей, имъ неподобныхъ.
   На Цейлонѣ ходять разнообразнѣйшіе толки объ этомъ народцѣ; всѣ почти согласны, что трудно и даже почти невозможно увидать настоящихъ веддовъ, совершенно нетронутыхъ быстро распространяющеюся хдѣсь европейскою цивилизаціей или сношеніемъ съ болѣе культурными сингалезцами; диковинныя вещи разсказываются о языкѣ, религіи, нравахъ и обычаяхъ веддовъ. Нѣкоторые писатели утверждали, что y веддовъ нѣтъ религіи, и сомнѣвались въ существованіи языка y нихъ. Объ ихъ обычаяхъ повѣствуется много любопытнаго и много до крайности несообразнаго. Такими странными красками рисуется жизнь лѣсныхъ стрѣлковъ, что ведды легко могутъ представиться скорѣе звѣрьми, нежели людьми. Нѣтъ возможности давать вѣру всѣмъ толкамъ, и достовѣрная полная хараутеристика веддовъ поистинѣ должна считаться благодарною проблемою для будущаго изсдѣлователя; описаніе народа: его языка, религіи, обычаевъ, составитъ въ высшей степени важный вкладъ въ этнографію. По возможности полное описаніе веддовъ было бы любопытно въ двухъ отношеніяхъ: изъ этого описанія, какъ изъ характеристики всякаго народа дикаго, можно было бы извлечь факты, неоцѣненные для разрѣшенія великой задачи, какимъ путемъ шло развитіе человѣчества, гдѣ его приблизительное начало и какія фазы оно переходило. Но описаніе веддовъ важно и въ другомъ отношеніи. Они живутъ и долго жили на небольшомъ островѣ, со всѣхъ сторонъ окруженнне болѣе культурными сингалезцами, необходимо должны были быть и дѣйствительно были постоянно въ сношеніяхъ съ сосѣдями, буддистами, a потому негнушавшимися веддами и непрезиравшими ихъ. Въ продолженіи столѣтій жители острова приходили въ столкновеніе съ многими народами, сюда являлись и завоеватели, и купцы. Исторія, литература, архитектурные остатки свидѣтельствуютъ о высокомъ культурномъ развитіи сингалезцевъ, a также, что разнообразныя столкновенія съ другими народами не прошли безслѣдно для нихъ; они отразились и въ ихъ народномъ характерѣ, и въ памятникахъ умственной жизни. A между тѣмъ ведда все такъ-же дикъ и такъ же страшенъ, какъ тѣ якшасы, о которыхъ говоритъ легенда. И, глядя на этотъ народъ, невольно задаешь себѣ вопросъ, почему онъ такъ мало измѣнился съ тѣхъ поръ, какъ впервые является на страницахъ мѣстныхъ хроникъ?...
   Пріѣхавъ въ Бадулла, я сталъ въ тотъ же день хлопотать объ устройствѣ поѣздки въ страну веддовъ. Рекомендательныя письма къ мѣстнымъ властямъ помогли мнѣ, и черезъ два дня я былъ на пути въ Алутъ-Нувара. Я выѣхалъ изъ Бадулла въ одноколкѣ, запряженной однимъ быкомъ; моимъ спутникомъ былъ одинъ полу-объевропѣившійся сингалезецъ, состоящій на британской службѣ. Въ нашемъ неудобномъ экипажѣ мы должны были сдѣлать около десяти миль, до Талденія. Дорога отъ Бадулла до Талденія торная и пролегаетъ по очень красивой мѣстности; она вьется внизъ, по скату холмовъ, и хотя очень ровна, но очень узка и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ даже двумъ одноколкамъ было бы затруднительно разъѣхаться. Но человѣкъ приложилъ свои руки къ этой мѣстности; внизу стелются кофейныя плантаціи, виднѣются домики европейцевъ; вокругъ холмовъ по отлогому склону вьется шоссе. Въ день нашего выѣзда изъ Бадулла шелъ сильный дождь; съ шумомъ каскадами стекали ручейки съ вершинъ холмовъ; въ одномъ мѣстѣ на самомъ шоссе образовалось нѣчто подобное очень бурной рѣчкѣ: не безъ затрудненій переправилась одноколка чрезъ потокъ. Бычокъ тащится далеко не борзо, и десять миль мы проѣхали въ шесть слишкомъ часовъ. Поздно вечеромъ мы добрались до Rest-hous'a, въ Талденія. На постояломъ дворѣ, въ такомъ глухомъ мѣстѣ, конечно нельзя было ожидать какихъ-либо удобствъ: никакой ѣды невозможно было добыть; стояли кровати, но постелей на нихъ не было. Помѣщеніе не отличалось также чистотою: бѣлые муравьи, москиты и обиліе другихъ насѣкомыхъ наполняли столовую. Здѣсь мы узнали непріятную новость: вслѣдствіе дождей, ѣхать прямою дорогою отсюда въ Алутъ-Нувара не было никакой возможности; рѣки разлились и переправляться чрезъ нихъ было невозможно; приходилось ѣхать до Бубуле и оттуда свернуть въ сторону, въ сѣверу въ Алутъ-Нувара. Перемѣна въ маршрутѣ составляла разницу на десять миль, и при этомъ приходилось слѣдовать по отвратительной дорогѣ. Дождь шелъ во всю ночь. На другой день, рано утромъ, мы сѣли на коней и пустились въ путь. Скачала мы ѣхали въ гору, по лѣсной тропинкѣ; кони безпрестанно спотыкались, путь былъ каменистый; громадныя глыбы, мелкіе камни покрывали тропинку; на рѣкахъ, рѣчонкахъ не было мостовъ. Приходилось переѣзжать ихъ въ бродъ. Тащились мы шагомъ. Казалось, лѣсу не будетъ конца, и только поздно вечеромъ, однакоже до обѣда, добрались до Бубуле. Здѣсь мы переночевали и на другой день отправились въ Алутъ-Нувара. Дорога шла лѣсомъ и хотя на картѣ она обозначена какъ малая, но была несравненно лучше той, по которой мы ѣхали вчера и которая считается большою. Въ другое время года шесть миль отъ Бубуле до Алутъ-Нувара легко проѣхать часа въ полтора, мы употребили на этотъ переѣздъ четыре съ небольшимъ часа; при этомъ, въ одномъ мѣстѣ мы потеряли настоящую дорогу и сдѣлали мили двѣ лишнихъ. Наконецъ, часовъ въ десять, среди густой зелени завиднѣлась обвалившаяся вершина ступы Mahiyangàna, и мы были въ Алутъ-Нувара.
   На ряду съ другими святыми мѣстами, вся мѣстность кругомъ ступы считается буддистами святою. Ежедневно благочестивый буддистъ долженъ памятовать о Mahiyangana, мысленно обращаться въ ней и въ молитвахъ чтить ее. Исторія ступы, конечно, легендарная, начинается за пять столѣтій до Р. Х. На первыхъ страницахъ туземныхъ хроникъ упоминается о живописной и пріятной мѣстности въ центрѣ острова, гдѣ жили, во дни Будды, демоны. И дѣйствительно, деревенька, около которой въ настоящее время высится святая ступа, расположена на плоскомъ берегу рѣки Махавелли и лежитъ среди очаровательной мѣстности. По ту сторону рѣки высятся значительные холмы; и холмы, и вся мѣстность кругомъ покрыты роскошною зеленью; кругомъ обиліе разнообразной дичи. Здѣсь, говоритъ легенда, былъ когда-то, въ отдаленныя времена, за двѣ тысячи слишкомъ лѣтъ, великолѣпный садъ, куда собирались демоны или тѣ первобытные обитатели острова, которые и въ настоящее время живутъ кругомъ Алуть-Нувара. Вся мѣстность кругомъ удивительно живописна; густой, сплошной лѣсъ стелется на мили во всѣ стороны. Въ декабрѣ, послѣ дождей, здѣсь все цвѣло и необыкновенно сильное и очень пріятное благоуханіе наполняло воздухъ. По преданію, ступа Mahiyangana стоитъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ Будда явился и подчинилъ своей власти демоновъ. Онъ явился въ ихъ собраніи, и среди ливня, вихря и тьмы остановился въ воздухѣ, надъ ихъ головами. Демоны, въ испугѣ, стали молить Вѣщаго о пощадѣ. "Избавлю васъ отъ страха и скорби,-- сказалъ милосердый,-- дайте мнѣ мѣсто, среди васъ!" -- "Даруй намъ безопасность, и мы отдадимъ тебѣ весь островъ"! Разостлалъ Будда кожу, и какъ только сѣлъ на нее, края кожи воспламенились и стали распростираться во всѣ стороны. Демоны, побѣжденные зноемъ, должны были удалиться. На этомъ мѣстѣ, гдѣ можеть быть произошло первое столкновеніе культуры и первобытности, память о чемъ сохранилась въ оригинальной и нѣсколько уродливой легендѣ, стоитъ одна изъ древнѣйшихъ, a потому самому любопытныхъ ступъ; но она такъ часто разрушалась и возобновлялась, a потому въ настоящее время въ ней можно видѣть странную смѣсь древняго и новаго. Ступа имѣетъ видъ колокола и окружена была террассою; кругомъ видны во множествѣ гранитныя плиты и четырехгранные столбы; кое-гдѣ сохранились гранитныя ступени, покрытыя очень красивою рѣзьбою. Эти ступени вели къ алтарямъ, примыкавшимъ къ ступѣ, съ четырехъ сторонъ. Ступа стояла среди квадратнаго двора, окруженнаго кирпичною стѣною. Главный входъ во дворъ былъ съ востока; съ сѣвера же примыкаетъ другой, меньшій дворъ, среди котораго стоитъ святое древо, Ficus religiosa. Предъ древомъ возвышается алтарь и кое-гдѣ правильно расположенные столбы указываютъ на то, что здѣсь была какая-то постройка, можетъ быть капелла. Внѣ ограды двора, въ недалекомъ разстояніи, находится храмъ бога Іотаи.
   Здѣсь, въ Алутъ-Нувара, среди остатковъ глубокой древности, хотя и сильно подновленныхъ (ступа реставрируется въ настоящее время), я увидалъ первыхъ веддовъ. Какъ толъко я пріѣхалъ въ Rest-hous и пока наша прислуга хлопотала о завтракѣ, въ домъ явился первый образецъ веддовъ. To былъ, однакоже, цивилизовавшійся ведда; ребенкомъ былъ онъ взятъ въ сингалезскую семью, вскормленъ ею и женился на сингалезкѣ. Онъ почти забылъ въ настоящее время свой родной языкъ и какъ будто сталъ настоящимъ сингалезцемъ. Но дикій человѣкъ еще былъ видѣнъ въ немъ, хотя Пачга (такъ его звали) значительно цивиливовался: шоворилъ мягкимъ голосомъ, улыбался во весь ротъ, кланялся, слагалъ руки въ знакъ почтенія. Онъ былъ малъ ростомъ, косматъ, грязенъ и чуть-чуть не совсѣмъ нагъ. Перевести нѣсколько сннгалезскихъ словъ на родной языкъ онъ или не умѣлъ, или не хотѣлъ. Онъ говорилъ по-сингалезски и, казалось, зналъ только сингалезскія слова. Чрезъ нѣсхолько часовъ, при помощи мѣстнаго сельскаго старшины, я увидалъ настоящихъ веддовъ. To были, однакоже, образцы той части народа, которая приходитъ въ сношеніе съ сингалезцами, живущими въ окружныхъ деревенькахъ; самыми дикими веддами ихъ нельзя было назватъ. Они были малы ростомъ, косматы, угрюмы на видъ; говорили крикливымъ, очень громкимъ голосомъ. Пониже живота спускалась небольшая тряпочка, a не кусокъ древесной коры. Замѣна коры тряпочкою знаменовала прогрессъ, и въ этомъ состояло все ихъ одѣяніе. Въ рукахъ они держали топоры, луки и стрѣлы; желѣзныя оконечности стрѣлъ -- работа сингалезская, и пріобрѣтаются веддами въ обмѣнъ на добычу охоты и дикій мёдъ. Въ языкѣ этихъ веддовъ (насколько я могъ убѣдиться изъ записаннаго мною словарика), множество чисто сингалезскихъ словъ для самыхъ первоначальныхъ понятій; такъ: рука, нога, волосы, пальцы, ногти называются сингалезскими словами. Для ногтя эти ведды употребляютъ весьма любопытное сингалезское слово: kâtu, отъ санскритскаго корня рѣзать: katu, острый. Слово "ноготь", этимологически значущее не болѣе какъ рѣзакъ, остатокъ глубокой древности и, конечно, бросаетъ нѣкоторый свѣтъ на то состояніе, въ которомъ находился человѣкъ, когда онъ впервые назвалъ ноготь "рѣзакомъ". Тогда, конечно, y него не было ни топора, ни желѣзной оконечности стрѣлъ. Для многихъ животныхъ они имѣютъ сингалезскія слова, для другихъ названія сходныя съ палійскими. Такъ, "рыбу" они называли словомъ "macchi" (на палійс. maccha, по скр. matsya), a курицу "chapi" (на палійс. chapa значитъ птенепъ). Многихъ звѣрей они называли совершенно оригинальными именами, и для слона и лошади имѣютъ одно и то же названіе. "Сколько у тебя пальцевъ на рукѣ?" спросилъ я старѣйшаго изъ веддовъ. "Tunau" -- три! (сингалезское слово) отвѣчалъ онъ не задумавшись, хотя и не былъ безпалымъ. Другой бойко пересчиталъ синталезскими числительными пять пальцевъ на одной рукѣ, на второй сбился и упорно называлъ девятый палецъ десятымъ, a десятый девятымъ. Прощаясь съ ними, я далъ имъ нѣсколько мелочи. Пересчитать монеты никто изъ нихъ не могъ. И на вопросъ: "сколько?", каждый отвѣчалъ: "kati-ak", много, a монетъ было всего четыре. Насколько возможно было убѣдиться изъ разспросовъ, чрезъ переводчика, y веддовъ есть опредѣленныя религіозныя представленія. Они имѣютъ и названія боговъ, а съ нѣкоторыми цвѣтами соединяютъ религіозныя представленія. Такъ они говорили, что цвѣтовъ Dematu-mal особенно любимъ нхъ богами. Въ заключеніе нашего перваго свиданія ведды плясали. Подъ звуки заунывной однообразной пѣсни, ставъ въ кружокъ, они толклись на одномъ мѣстѣ. Лица оставались по прежнему суровы и неподвижны. Они пѣли: "плету цвѣточки Dematu-mal, плету цвѣточки Kadiran-val, разставляйте навѣсъ", и т. д. Мало по-малу темпъ пѣсни ускорялся, ведды какъ будто оживлялись и даже начинали приходить въ какой-то дикій экстазъ: они потрясали головами и, уружась, высоко поднимали то ту, то другую ногу. За пляской слѣдовала стрѣльба изъ лука. Особеннаго искусства ни въ томъ, ни въ другомъ я не замѣтилъ. Когда ведду что-либо не нравится, онъ произносить: "me! me!" Такъ, при видѣ своего изображенія въ зеркалѣ онъ произносить тотъ же звукъ. Опытъ съ зеркаломъ повторялся нѣсколько разъ, многими лицами, и всегда получался тотъ же результатъ: посмотрить на себя ведда и тотчасъ же отвернется, произнося: "me! me!".
   Изъ Алуть-Нувара я долженъ былъ ѣхать въ Бубуне, гдѣ мнѣ обѣщали показать другихъ веддовъ. Дорога отсюда до Бубуле пролегаетъ также по лѣсу. Мѣстность во всю дорогу, какъ и во всемъ центрѣ острова, необыкновенно живописна. Мы выѣхали въ свѣтлый день и во всю дорогу ѣхали въ тѣни, подъ густымъ сводомъ деревъ. Лѣсъ, послѣ ночного дождя наканунѣ, сильно благоухалъ. Чѣмъ ближе мы были къ Бубуле, тѣмъ чаще попадались сингалезскія деревеньки. На половинѣ дороги мы сдѣлали привалъ y одного ambalam (постоялый дворъ, родъ павильона для пѣшеходовъ), вблизи котораго находится источникъ необыкновенно чистой и холодной воды.
   Совершенно почти стемнѣло, когда мы достигли мѣстечка Бубуле. По дорогѣ стояла толпа народу, и нашъ караванъ двигался медленно, среди праздно зѣвавшаго народа. Нашихъ лошадей вели подъ узцы, и по четыре человѣка несли два кресла, на длинныхъ палкахъ. Утомленные долгимъ переѣздомъ, мы шли пѣшкомъ. Передъ Rest-hous'омъ была воздвигнута арка, въ изобиліи увѣшавная зеленью, и сдѣлана была аллея также зелени. Въ домѣ комнаты были увѣшаны нѣсколько грязноватыми, но бѣлыми тканями, словомъ, мѣстный старшина постарался сдѣлать намъ пріемъ любезный и торжественный. Неудобвый Rest-hous былъ превращенъ его стараніями въ очень приличный и уютный домикъ; на полахъ были разостланы цыновки; незабыты были и спальни: на кроватяхъ были и мягкія постели, и сѣтки отъ москитовъ. Въ столовой горѣла свѣча, правда, единственная въ цѣломъ домѣ, но за то въ серебряномъ подсвѣчникѣ. Но вмѣстѣ со всѣми этими удобствами, меня ждало здѣсь горькое разочарованіе: старшина сообщилъ мнѣ, что за разливомъ рѣкъ увидать веддовъ очень трудно, они ушли въ глубь страны и приходъ ихъ въ Бубуле или мѣста окрестныя болѣе нежели сомнителенъ. На другой день, однакоже, часовъ въ двѣнадцать онъ досталъ откуда-то человѣкъ шесть дикарей. To были дѣйствительно ведды, хотя сначала я сомнѣвалея въ томъ; то были наименѣе любопытные образцы народа. Они пришли въ Rest-hous подъ предводительствомъ сингалезца. Трое изъ нихъ были небольшого роста и такъ же раздѣты, какъ и тѣ, которыхъ я видѣлъ въ Алутъ-Нувара; но y одного въ ушахъ были мѣдныя серьги и y всѣхъ мѣшочки съ бетелемъ. Трое другихъ были повыше ростомъ; y одного изъ этихъ послѣднихъ волосы были заплетены въ пучокъ; онъ бойко взошелъ, улыбаясь, и тѣмъ сразу изобличилъ свою цивилизованность; дикій ведда, говорятъ, никогда не улыбается и не смѣется. Улыбавшійся ведда не имѣлъ лука и стрѣлъ, онъ былъ вооруженъ однимъ топоромъ, который держалъ на плечѣ. Говорили эти ведды скороговоркою, но голосомъ тихимъ и даже глухимъ. На видъ они были такъ же грязны и косматы, какъ и въ Алутъ-Нувара. У тѣхъ и другихъ были усы и бороды, тѣло было покрыто волосами, но далеко не въ обиліи. У самыхъ дикихъ веддовъ, тѣхъ, которыхъ называютъ "Gabvedda", т.-е. веддами пещеръ, тѣло густо покрыто волосами. Такъ мнѣ сообшилъ, попавшійся мнѣ по дорогѣ въ Бубуле, одинъ мавръ торгашъ. Мавръ этотъ много бродилъ по лѣсамъ и постоянно вступалъ въ сношенія съ веддами, какъ съ живущими въ пещерахъ, такъ и съ тѣми, которые строятъ хижины. Они строятъ эти хижины или изъ древесной коры всякаго рода, или плетутъ ихъ изъ растенія yarang и прикрываютъ травою mona или iluk. Слова, слышанныя мною въ Бубуле, изъ устъ веддовъ, были или чисто сингалезскія, или близко сродныя съ сингалезскими, но считать и эти не умѣли. Нѣкоторые изъ нихъ знали названія сингалезскихъ числительныхъ, но, повидимому, не соединяли опредѣленныхъ представленій съ произносимымъ звукомъ. Другіе на всѣ вопросы: "сколько?" упорно отмалчивались, хотя охотно отвѣчали на иные вопросы. У одного спросили, какъ на его языкѣ туча; онъ сказалъ нѣсколько синонимовъ, и всѣ были сингалезсваго происхожденія; огонь онъ называлъ сингалезскимъ словомъ и таковыми же словами выражалъ понятіе "варить"; хижину они называли словомъ kuduai, что по-сингалезски значитъ и "клѣтка", и "гнѣздо". Слово "Богъ" не умѣли перевести, и называли kiri-amma (бабка -- по-сингалезски), великая вѣдьма, и kiri-appai (дѣдъ -- по-сингалезски), великій демонъ. Они вѣрятъ, что родители, отецъ и мать по смерти дѣлаются демонами, якшасами. To же повѣрье я слышалъ въ Алутъ-Нувара. Трудно рѣшить, насколько это повѣрье оригинально y веддовъ, и не занесено ли оно къ нимъ изъ буддійскихъ книгъ сингалезцами. Такое же точно повѣрье извѣстно въ одной буддійской канонической книгѣ. Плясали эти ведды совершенно такъ же, какъ ведды въ Алуть-Нувара; сперва медленно и какъбы нехотя, затѣмъ все быстрѣе и быстрѣе, кружась на одномъ мѣстѣ, подъ ускоренный темпъ заунывной пѣсни. Пѣли они здѣсь другую пѣсню; въ ней было множество припѣвовъ, смыслъ которыхъ ведды не умѣли объяснить. Ведда съ пучкомъ, умѣвшій улыбаться, говорилъ, что это очень старая пѣсня; ихъ отцы пѣвали ее передъ кандійскими царями. Я отпустилъ ихъ, давъ имъ по шиллингу на человѣка; дикари попросили рису. Я прибавилъ еще шиллингъ, и приказалъ сторожу постоялаго двора дать имъ рису. Они ушли, но скоро вернулись съ просьбою дать имъ горшокъ. Эти мелочи рисуютъ, насколько ведды, видѣнные мною въ Бубуле, тронуты цивилизаціей чрезъ сношенія съ болѣе культурными сингалезцами. Коренные ведды, даже тѣ, которыхъ я видѣлъ въ Алутъ-Нувара, къ серебру относятся равнодушно и приняли отъ меня деньги даже нехотя, ибо не знали, что съ ними дѣлать. Они вообще не жадны, никогда не крадуть, но въ то же время далеко не такой безобидный народъ, какими они иногда рисуются. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ въ Биктенѣ, т.-е. около Алутъ-Нувара, произошло слѣдующее: въ одну изъ деревушекъ веддовъ зашелъ охотнивъ, сингалезецъ; утомленный ли долгимъ путемъ, или вслѣдствіе другихъ причинъ, ему пришла несчастная мысль прилечъ въ тѣни, y одной изъ хижинъ. Хозяина хижины не было дома; но въ хижинѣ спала его жена, и это обстоятельство было поводомъ трагической развязки. Вернувшійся домой хозяинъ убилъ непрошеннаго гостя; онъ убилъ его, какъ самъ показалъ на судѣ, внезапно: увидавъ страннивка y своей хижины, онъ быстро подошелъ въ невинно спавшему и однимъ взмахомъ топора лишилъ его жизни. Мертвое тѣло онъ бросилъ въ лѣсъ. Мать убитаго хватилась сына очень скоро; по горячимъ слѣдамъ трупъ отыскали въ короткое время. При убитомъ нашлось нетронутымъ все его достояніе, въ томъ числѣ нѣкоторая сумма денегъ. Убійца не тронулъ ничего и добровольно, безъ всякихъ запирательствъ, сознался вь своемъ поступкѣ. Мотивовъ своего поступка онъ не съумѣлъ на судѣ объяснить съ ясностью; было, однакоже, очевидно, что имъ руководила ревность, какъ будто нѣкоторое созганіе, что его домашній кровъ оскверненъ. Присяжные оправдали его.
   Бракъ существуетъ y веддовъ; нѣкоторые писатели утверж-даютъ даже, что онъ сопровождается особыми обрядами; на мѣстѣ мнѣ этого не подтвердили, но этому не слѣдуетъ придавать особаго значенія, такъ какъ современные сингалезцы относятся въ веддамъ свысока и безпрестанно повторяютъ фразу: они подобны звѣрямъ. Тѣ же сингалезцы говорили мнѣ, что ведды женятся на младшихъ сестрахъ. Старшую сестру почитаютъ наравнѣ съ матерью. Случается, что отецъ женится на дочери. Многоженство между ними неизвѣстно. Я старался добиться отъ веддовъ названія различныхъ степеней родства, и успѣлъ записать названія: отца, матери, сына, дочери, брата, сестры, жены. Тетку они называютъ однимъ именемъ съ матерью; и для дяди я не могъ добиться перевода, такъ точно, какъ для дальнѣйшихъ степеней родства. Но, можетъ быть, это слѣдуетъ объяснять неумѣніемъ моего переводчика ставить воцросы и его плохимъ знаніемъ говора народа. Въ Буоуле одинъ изъ веддовъ, тотъ самый, который улыбался и завязывалъ волосы въ пучокъ, говорилъ сравнительно бойко по-сингалезски, но тамъ и онъ, и другіе говорили мнѣ все сингалезскія слова. Ведды преимушественно охотники, и потому главнымъ образомъ питаются мясною пищею; ѣдятъ они также сѣмя kukurang и охотно лакомятся мясомъ обезьянъ и слоновъ. Къ земледѣлію они не склонны, несмотря на всѣ усилія правительства пріучить ихъ къ тому. По прежнему ведда, главнымъ образомъ, бродячій стрѣлокь. Добываютъ они также дикій медъ и ведутъ имъ мѣновую торговлю, главнымъ образомъ, чрезъ посредство мавровъ, которые весьма часто попадаются въ этихъ лѣсныхъ мѣстахъ.
   Собранные мною матеріалы не вполнѣ достаточны для совершенно точнаго опредѣленія отношенія языка веддовъ къ языку сингалезскому. Несомнѣнно однакожъ, что ихъ языкъ принадлежитъ къ числу индоевропейскихъ. Самое наввавіе этого народа: "ведда" (вѣроятно, данное ему сосѣдями) -- индоевропейскаго происхожденія; оно объясняется изъ сингалезскаго слова "bedi" лѣсъ (лѣсъ ведды называли въ Алутъ-Нувара словомъ veddai), которое въ свою очередь можно сблизить съ палійскимъ veddha (скр. yyaddha) -- охотникъ, отъ корня vyadh -- бить; лѣсъ понимался народомъ дикимъ, какъ мѣсто охоты, гдѣ онъ билъ звѣря и добывалъ себѣ пропитаніе. Первоначальное этнологическое значеніе мало по-малу затемнилось, лѣсъ пересталъ считаться единственно какъ поприще для охоты, но старое слово, какъ прозвище народа, удержалось и въ смыслѣ "народа стрѣлковъ" и "народа лѣсного, лѣсовиковъ".
  

IV. Цейлонскія дрѣвности.

  
   Ha Цейлонѣ обиліе археологическихъ памятниковъ и древнихь надписей. Списаны и изданы очень немногія надписи; обнародовано ихъ такъ мало, что ученый міръ до сихъ поръ находится въ нѣкоторомъ невѣдѣніи о томъ, какая богатая жатва ожидаетъ археолога на островѣ. Въ нынѣшнемъ году мѣстное управленіе опредѣлило израсходовать особую значительную сумму на археологическія розысканія. Благодаря этому просвѣщенному предпріятію, можно надѣяться, что года черезъ два будутъ обнародованы и доступны всѣмъ интересующимся предметомъ фотографіи и описанія архитектурныхъ памятниковъ, и также точныя факсимиле надписей. Цейлонскія надписи могутъ быть раздѣлены на три группы: 1) сингалезскія, новѣйшія по времени, но очень важныя для разъясненія нѣкоторыхъ вопросовъ, касательно мѣстной исторіи, и для провѣрки мѣстныхъ хроникъ; 2) написанныя древнею азбукою, вторымъ видоизмѣненіемъ древней индійской азбуки, на языкѣ неизвѣстномъ, такоуа, напр., прекрасно сохранившаяся надпись на камнѣ, врытомъ передъ золотою ступою, въ Ануродапурѣ; третій родъ подписей писанъ наидревнѣйшею азбукою на языкѣ, который мы можемъ назвать съ нѣкоторого смѣлостью цейлонскимъ или сингалезскимъ Поло. Особенно много надписей находится въ СЗ провинціи, около Курунегала, въ сѣверной провинціи, около Ануродапуры и Михиптале. Курунегала, городъ, бывшій цейлонскою столицею въ сравнительно позднее время, изобилуетъ остатками древностей. Почти въ каждомъ монастырѣ, въ каждомъ храмѣ найдется что-либо любопытное. Остатки древностей, мало цѣнимыя англичанами и совершенно непонимаемыя туземцами, гибнутъ здѣсь, и многое, конечно, уже безвозвратно погибло. Погибли для науки многіе памятники архитектуры и зодчества, уничтоженные рукою времени или невѣжественными руками монаховъ, поправляющихъ или исправляющихъ старое. Но Курунегила, Япаху и многія другія мѣста въ СЗ провинціи не могутъ дать настоящаго понятія о степени развитія и о культурѣ древнихъ сингалезцевъ; ддя того, чтобы составить себѣ вѣрное понятіе объ этомъ, нужно ѣхать на сѣверъ, въ Ануродапуру.
   Въ продолженіи двѣнадцати столѣтій городъ Анурода былъ столицею острова. Уже въ V вѣкѣ до Р. Х. онъ былъ резиденціею царя (Анурода), именемъ котораго и сталъ называться: городъ Анурода или Ануродапура. Имя города было извѣстно на западѣ, и Птолемей упоминаетъ о немъ; до насъ дошло въ высшей степени любопытное описаніе города, сдѣланное очевидцемъ. Въ V вѣкѣ по Р. Х. на Цейлонъ зашелъ благочестивый уитайскій странникъ (буддистъ) Фо-сянъ. Фо-сянъ побывалъ передъ тѣмъ въ Индіи, гдѣ онъ видѣлъ большіе города, грандіозныя постройки, и за всѣмъ тѣмъ цейлонская столица могла поразить его своимъ блескомъ и, какъ будто удивляясь роскоши ея построекъ, ея многолюдству, простодушный буддистъ нарисовалъ намъ очень живую картину Ануродапуры. Онъ упоминаетъ о прекрасныхъ улицахъ города; онѣ были широки, ровны; высокіе домы, великолѣпно изукрашенные снаружи, стояли по обѣимъ сторонамъ улицъ. Четыре главныхъ улицы были извѣстны ему; по другимъ источникамъ эти улицы носили названія: Царской, Лунной, Песочной и Рѣчной. Онѣ перекрещивались обыкновенно подъ прямымъ угломъ; въ Лунной улицѣ было одиннадцать тысячъ домовъ, изъ которыхъ многіе были двухъ-этажные; четырк главныя улицы были усыпаны бѣлымъ пескомъ посрединѣ и чернымъ по обоимъ бокамъ. Во многихъ мѣстахъ стояли арки, увитыя цвѣтами и флагами; статуи съ лампами, вазы съ цвѣтами. Въ концѣ четырехъ главныхъ улицъ стояли зданія для проповѣди. Здѣсь, три раза въ мѣсяцъ, воздвигалась каѳедра и произносилась проповѣдь къ народу. Въ опредѣленные дни года по главнымъ улицамъ совершались религіозныя процессіи, съ мощами Будды. По улицамъ развѣшивались картины, разставлялись статуи; улица превращалась такъ сказать въ музей, гдѣ все повѣствовало о жизни и дѣятельности Будды. За нѣсколько дней передъ тѣмъ по городу проѣзжалъ человѣкъ на слогѣ, и съ этой живой каѳедры онъ разсказывалъ народу, когда и гдѣ жилъ Будда, въ чемъ состояло его ученіе и т. д. Во всякое время, по улицамъ было сильное движеніе и размѣры города были чудовищны: шестнадцать миль въ длину и столько же въ ширину. Такова была столица въ дни своего великолѣпія; но столько разъ малабарскія полчища разрушали цейлонскую столицу, такъ часто она была сценою междоусобицѣ, a потому нисколько неудивительно, что относительно такъ мало осталось отъ этого блеска. Въ настоящее время въ Ануродапурѣ считается семьсотъ человѣкъ жителей, и всѣ развалины принадлежать бывшимъ предмѣстьямъ города. Всѣ ступы, дворцы, храмы, развалины которыхъ сохранились на удивленіе потомству, стояли внѣ стѣнъ города; стѣны города и самый городъ, по туземнымъ описаніямъ, былъ къ сѣверу. По Фо-сяну, отъ того мѣста, гдѣ теперь стоятъ Rest-hous, святое древо, развалины мѣднаго дворца и гдѣ нѣкогда былъ также великій монастырь, съ тремя тысячами монаховъ, до города считалось три съ половиною версты. Всюду, гдѣ теперь разстилается мелкая лѣсная поросль, гдѣ дичь и глушь, брешутъ и скачутъ обезьяны, и по ночамъ воеть шакалъ, всюду здѣсь когда-то среди разнообразной тропической растительности, среди блеска и роскоши жилъ многолюдный, богатый городъ. Въ этой лѣсной чащѣ, куда теперь съ трудомъ можно пробраться, стояли дворцы, окруженные бассейнами, прудами, садами; блестѣли позлащенныя верхушки ступъ, раздавалось согласное пѣніе и стройные звуки тамъ-тамовъ, въ честь безусловно-почившаго великаго учителя. Городъ былъ по-преимуществу буддійской метрополіей; его обстроивали и украшали цари, благочестивые буддисты. Я не могу въ настоящее время дать полнаго описанія города; ограничусь бѣглымъ очеркомъ видѣннаго мною.
   Я пріѣхалъ въ Ануродапуру поздно ночью. Ночь была темная и я, конечно, ничего не могъ видѣть. На другой день, на разсвѣтѣ, я вышелъ на террассу Rest-hous'a, и первые лучи восходившаго солнца освѣтили передо мною картину мертваго города. Кругомъ не было ни души, и все имѣло видъ отжившаго, запущеннаго; кое-гдѣ вдали видиѣлись полуевропейскіе домики и хижины туземцевъ. Развалины передъ моими глазами не поражали величіемъ: тысячи четырехгранныхъ столбовъ (мѣдный дворецъ), полуобвалившіяся ворота, ведущія во дворъ, гдѣ стоитъ Ficus religiosa, святое древо, фундаменты какихъ-то построекъ, гранитныя крыльца, столбы съ роскошною рѣзьбою, вотъ и все, что прямо бросается въ глаза. Но когда, затѣмъ, побродишь по теперешнему городу, всмотришься въ попадающіеся на каждомъ шагу остатки древности, громадныя гранитныя плиты, колонны, карнизы, увидишь громадныя ступы, окруженныя дворами, одинакихъ размѣровъ съ прежней Исакіевской площадью, прочтешь здѣсь на мѣстѣ туземныя хроники и убѣдишься, что многое изъ далекаго прошлаго еще помнится народомъ; тогда и мертвое предстанетъ въ другомъ свѣтѣ, прошлое какъ будто станетъ яснѣе, историческая жизнь даровитаго племени и блестящее прошедшее нынѣ одряхлѣвшей и полуотжившей религіи получатъ совершенно иной смыслъ. Нельзя не удивляться, что такъ много изъ прошлаго помнится народомъ здѣсь на мѣстѣ, и въ массѣ всюду безпорядочно разбросаннаго гранита народъ указываеть на многія историческія мѣста. Такъ, къ сѣверу отъ Rest-hous'a высится громадная ступа, по старой привычкѣ называемая "золотой", хотя давно уже въ ней нѣтъ ничего золотого. У восточныхъ воротъ двора указываютъ на то мѣсто, гдѣ за двѣ тысячи лѣтъ слишкомъ до нашего времени нѣкій царь Гамина, умирая, прощался съ міромъ и каялся въ грѣхахъ передъ лицомъ собравшагося народа. Въ этомъ случаѣ мѣстное преданіе несогласно съ хрониками, которыя говорятъ, что царь Гамина передъ самою смертью приказалъ принести себя къ южнымъ воротамъ, и здѣсъ онъ произнесъ свою прощальную рѣчь къ народу. Бурно протекла его жизнь въ удачной борьбѣ съ малабарцами завоевателями; побѣдивъ и изгнавъ чужеземцевъ, онъ построилъ множество храмовъ, ступъ и подъ конецъ жизни пріобрѣлъ славу благочестиваго царя. Незадолго до своей смерти, почувствовавъ упадокъ силъ и свой близкій конецъ, царь приказалъ принести себя къ южнымъ воротамъ двора ступы. Отсюда онъ могъ видѣть все сдѣланное имъ въ послѣдніе годы: къ югу виднѣлось святое дерево съ монастыремъ и окружными дворцами; къ востоку и сѣверу массивныя ступы. Вокругъ царскаго ложа собрался народъ, почитавшій его избавителемъ отъ чужеземнаго нашествія. Пришли также монахи. Среди этой обстановки нелегко было царю прощаться съ жизнью. "Въ старые годы,-- говорилъ онъ,-- воевалъ я съ десятью воинами, a теперь одинъ-на-одинъ вступаю въ борьбу съ врагомъ -- смертью, и не могу побѣдить врага". Монахи выступили тогда съ религіознымъ утѣшеніемъ: существованіе, увѣряли они, не прекращалось со смертью; добрыя дѣла награждаются; царя ждало полное перерожденіе, можетъ быть еще болѣе блестящее, бытія. Подъ обаяніемъ этихъ увѣреній, царь началъ свою исповѣдь. Передъ лицомъ народа, онъ разсказалъ всю свою жизнь.
   Нельзя считать за вподнѣ достовѣрную исторію всего, что разсказывается здѣсь на мѣстѣ о развалвниахъ, или что повѣствуется въ хроникахъ о нихъ. Это исторія, превращенная въ поэтическую легенду; но много несомнѣнно прелести въ томъ, что почти съ каждою развалиною соединенъ образчикъ народнаго творчества. Къ югу отъ Rest-hous'a, въ полутора миляхъ, въ сторонѣ отъ большой курунегальской дороги, указываютъ на развалины царскаго дворца; нѣсколько совершенно сродныхъ построекъ сосредоточены въ одномъ мѣстѣ, въ близкомъ разстояніи одна отъ другой; постройки эти напоминаютъ просторные павильоны; громадными гранитными плитами былъ вымощенъ полъ; нѣсколько прекрасно выточенныхъ изъ гранита ступеней ведутъ во внутренній покой; на перилахъ, колоннахъ, карнизахъ рѣзьба очень тонкая и въ изобиліи; всюду, кругомъ, виднѣются тонкія очертанія цвѣтовъ, коней, слоновъ, фламинговъ, и т. д. Въ сторонѣ, y каждаго павильона, былъ искусственный прудъ; до сихъ поръ цѣлы ступени, ведшія къ поверхности воды. По преданію, царь Гамина выстроилѣ y каждыхъ воротъ города по дворцу для своего любимаго сына, Сали. Принцъ Сали, такъ же, какъ и его отецъ, одинъ изъ популярнѣйшихъ героевъ цейлонскаго древняго эпоса. Съ однимъ изъ его дворцовъ соединена такая легенда: однажды, на охотѣ, царевичъ встрѣтилъ дѣвушву низшей касты. Она явилась ему среди самой поэтической обстановки, въ чащѣ двревъ, среди цвѣтовъ. Плраженный ея красотою, Сали оставовился, недоумѣвая о томъ, что это, видѣніе или живое существо? Звучными стихами воспѣлъ какой-то неизвѣстный поэтъ эту встрѣчу; царевичъ говоритъ: богигя ты? или смертная? Откуда ты явилась? и кто ты? И затѣмъ потокомъ полились восточныя метафоры, описывающія ея красоту. Дѣвушка, однако-же, знала, что видитъ передъ собою царевича, и въ отвѣтъ на его восторженную рѣчь скромно объявила, что она принадлежитъ въ кастѣ чандаловъ, въ одной изъ самыхъ низшихъ кастъ, которой въ городѣ былъ отведенъ отдѣльный кварталъ для жизни. Но обаяніе ея красоты было такъ сильно, что, несмотря на это признаніе, царевичъ тутъ же рѣшился жениться на ней. "Не покинетъ человѣкъ,-- говоритъ онъ, -- дорогого перла, хотя бы и найденнаго въ грязи! Прекрасную дѣву, съ рѣчью пріятной, бери даже изъ низшей семьи!" Но не такъ смотрѣлъ на это царь и весь городъ съ нимъ. Какъ только вѣсть о похожденіи царевича пронеслась по городу и дошла до царя, произошелъ скандалъ. Ни увѣщанія, ни угрозы, ничто не помогло, царевичъ настоялъ на своемъ, женился на дочери чандала. Долго и счастливо жилъ онъ съ нею, владѣя дворцами и творя добрыя дѣла.
   Во многихъ мѣстахъ въ Ануродапурѣ помнятся легенды. Нужно замѣтить однако-же, что въ настоящее время на сѣверѣ острова населеніе смѣшанное; рядомъ съ сингалезцами живутъ малабарцы, для которыхъ цейлонская почва неродная и которымъ сингалезская исторія совершенно чужда. О многихъ древнихъ постройкахъ или болѣе новыхъ народъ не помнитъ ничего, кромѣ историческаго имени. Такъ, пройдя нѣсколько болѣе мили по дорогѣ въ Курунегала и свернувъ налѣво, подходишь къ гранитнымъ скаламъ. Три громадныя скалы стоятъ рядомъ, четвертая нѣсколько выступя. Подъ каждой скалою, съ востова и запада находятся естественныя пещеры; скалы представляютъ нѣкоторый навѣсъ, подъ которымъ легко укрыться отъ дождя. Но естественныя пещеры вѣроятно были обращены въ искусственныя постройки; уже въ III вѣкѣ до Р. Х. это мѣсто (Ѵеsіуа-giri) упоминается въ числѣ обстроенныхъ. Теперь Vesiya-giri -- глухое мѣсто; кругомъ тянется мелкій лѣсъ. Дичь страшная, и подъ вечеръ здѣсь раздается неумолкаемый лай обезьянъ. Съ востока былъ главный ходъ, ибо тутъ видны, на землѣ, изъ гранита высѣченныя притолки двери, ступени, нѣсколько колоннъ и пр. Все это просто, безъ всякихъ рѣзныхъ украшеній, тогда какъ въ теперешнемъ городѣ, Ануродапурѣ, на всѣхъ остаткахъ зданій видны украшенія въ изобиліи. Здѣсь около семи надписей, онѣ сохранили намъ имена строителей гротовъ. Естественный гротъ или былъ обращенъ въ домъ посредствомъ наружнои кирпичной стѣны, нынѣ погибшей, или же, что еще болѣе вѣроятно, гротъ не имѣлъ четвертой стѣны, и представлялъ нѣчто подобное тѣмъ мѣстнымъ аудиторіямъ, уоторыя до сихъ поръ существують въ Бенгаліи, въ Надія. Скромная келейка, съ тремя стѣнами и крышею, укрывала монаха отъ дождя и вѣтра. Здѣсь онъ могъ предаваться изученію писанія или созерцанію. Не только въ этомъ мѣстѣ, но и въ большей части случаевъ, изъ гротовъ открывается широкій видъ на окрестности кругомъ; a на Цейлонѣ, всюду міръ божій прекрасенъ. У монаховъ, какъ будто, въ сильной степени было развито чувство красоты природы. Она выбирала для своихъ монастырей мѣста уединенныя, на горахъ, устроивали кельи подъ навѣсомъ скалъ; отсюда, въ тиши, предъ ними раскрывались во всей роскоши картины тропической природы. Укрытые отъ полуденнаго зноя въ прохладной внутренности пещеры, они могли видѣть на мили кругомъ во всѣ стороны разнообразные пейзажи, одинъ прекраснѣе другого. Удивительно, что среди такой обстановки на Цейлонѣ не развилась описательная поэзія. Образцы здѣшней описательной поэзіи или не оригинальны, слабыя подражанія санскритскимъ произведеніямъ, или полны риторическихъ, условныхъ, утомительныхъ и совершѳнно ложныхъ выраженій.
   Иногда на пещерахъ сохранились имена ихъ владѣтелей монаховъ. Въ восьми миляхъ отъ Ануродапуры, къ востоку, находится замѣчательное мѣстечко Михинтале. Небольшая деревенька, населенная преимущественно малабарцами, полна остатками буддійскихъ древностей. Множество надписей разсѣяно по горнымъ пещерамъ; доступъ въ этимъ надписямъ далеко не легокъ; приходится часто взбираться по совершенно отвѣсной скалѣ, цѣпляясь за сучья и вѣтви. Самое примѣчательное мѣсто здѣсь то, которое носитъ названіе Амбустела. На вершину горы, гдѣ стоитъ ступа, ведутъ сотни и сотни ступеней; они были высѣчеиы изъ гранита и никогда не были скрѣплены цементомъ; время и дожди совершенно расщатали ихъ; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ гора представдяется какъ бы вымощенною гранитными плитами. Такова особенно часть между первою и срединною террассою, откуда налѣво узенькая тропинка, на краю обрыва, ведетъ въ гротамъ. Первая пещера принадлежала какому-то срамопу (подвижнику) Тиссѣ. Рядомъ еще двѣ пещеры, на которыхъ также сохранились надписи. Рядъ широкихъ ступеней ведетъ со второй террассы на третью; отсюда, своротивъ налѣво и пройдя десятка два шаговъ, достигаешь мелкихъ ступеней, ведущихъ на террассу, гдѣ стоитъ ступа Ambatthala. Направо отъ входа, по покатой скалѣ, вырѣзана громадная надпись, весьма любопытная въ палеографическомъ отношеніи. Во дворѣ, гдѣ стоитъ вышеупомянутая ступа, рядъ мелкихъ ступеней, высѣченныхъ въ самой горѣ, ведетъ на вершину, къ ступѣ Mahaboya. Отсюда открывается одинъ изъ прекраснѣйшихъ видовъ на всемъ пространствѣ: къ западу видгѣется Ануродапура, озеро Тупанева и цѣлое море зелени во всѣ стороны. Къ востоку, съ той террассы, гдѣ стоитъ ступа Am-batthala, узенькая лѣсенка внизу и затѣмъ тропинка на краю обрыва ведутъ къ нѣсколькимъ пещерамъ, на которыхъ сохранились надписи. Всѣ эти пещеры были жилищами монаховъ. Или сами монахи выбирали такое мѣстопребываніе и вырѣзывали на скалѣ свои имена, напр., въ Михипталѣ, на одномъ гротѣ читается: "сей гротъ принадлежитъ подвижнику Тиссѣ",-- или какой-нибудь благочестивый мірянинъ воздвигалъ наружную стѣну въ пещерѣ, образованной естественнымъ наклогомъ скалы и писалъ въ стилѣ своего свящ. писанія, употребляя тѣ же выраженія "селянинъ Абойа, сынъ селянина Тиссы, сына Вала, даруетъ этотъ гротъ общинѣ духовгыхъ, настоящаго времени и будущаго, всѣхъ четырехъ странъ". Современные монахи не умѣютъ читать этихъ надписей, и народъ забылъ назначеніе этихъ пещеръ; его фантазія населяетъ ихъ демонами; въ одной изъ пещеръ, въ Михипталѣ, на вершинѣ горы Rajagiri, я видѣлъ грубо сложенный изъ кирпичей алтарь; на картинахъ была копоть и кругомъ лежала скорлупа кокосовъ; весьма вѣроятно, что здѣсь дѣлалось приношеніе демонамъ, якшасамъ.
   Кромѣ пещеръ жилищъ, на островѣ Цейлонѣ сохранились еще пещеры, которыя обращены въ храмы, такъ, напримѣръ, въ Поллапаруа, въ Дамбулѣ, въ Дунумалекандѣ. Надписи встрѣчаются на храмахъ, и также иногда бываютъ вырѣзаны на гранитѣ, на берегу искусственныхъ озеръ, напримѣръ, въ Парамакандѣ (въ сѣверо-западной провинціи, по дорогѣ изъ Купунегала въ Путламъ), на гранитномъ берегу озера, громадными буквами вырѣзана вполгѣ сохранившаяся, очень древняя надпись. Древнія надписи на Цейлонѣ очень кратки, но въ то же время онѣ представляютъ для спеціалиста двоякій интересъ: со стороны языка, такъ какъ въ нихъ встрѣчаются грамматическія формы, неизвѣстныя въ литературныхъ памятникахъ, и со стороны палеографіи. Хотя онѣ писаны древнеиндійскою азбукою, но нѣсколько начертаній буквъ совершенно мѣстнаго происхожденія и не встрѣчаются въ нынѣ извѣстныхъ древнеиндійскихъ надписяхъ.

И. Минаевъ

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru