Минцлов Сергей Рудольфович
Законный кукиш

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Сергей Минцлов.
Законный кукиш

   -- Ах, милые вы мои, вы вот все таинственным интересуетесь; со мной такое таинственное в жизни было, что волосы дыбом вставали!
   Я и ста рублей не возьму, чтобы солгать и мать у меня такая же правдивая была и бабушка -- просто удивлялись на нас все! Мамаша моя бедная была, но благородная и такая, знаете ли, обходительная, приятная, хорошо зарабатывала -- тем, что по гостям ходила. Знакомства имела большие, все богатые, везде ее обожали до чрезвычайности -- тут она вечером чай разливает, там за ужином присмотрит, за билетами в театр съездить, везде дело ей находилось; это ведь не нынешние времена, когда хозяева сухарь с чаем и тот за комфорт считают!
   Ну-с, так вот поехали мы однажды летом с мамашей в деревню погостить, в имение к генеральше Бабковой, -- вдовая она была, важная, с двумя подбрудками, с усиками, баском таким приятным гудела, и богатая, пребогатая; весь уезд к ней на поклоны ездил!
   А я молоденькая была, лицом красивая, да статная, ну хоть и про себя говорю, а соврать не могу -- прелесть какая!!... Генеральша, как увидала меня, так и влюбилась. -- Душечка, -- говорить, -- я вас никуда от себя не отпущу, останьтесь у меня хоть до Казанской погостить. -- Я и осталась, да двадцать два годика к ряду и прогостила! И уж так она меня любила, до того обожала, что изъяснить не могу; полным доверием пользовалась: я у неё и моську носила, я и чай разливала, я же и в гости с ней и к обедне -- везде я, ну, прямо жить без меня не могла!
   А была она бездетная, имела только племянников да племянниц. Верите ли -- что саранчи их было! -- как налетят в день ангела тетеньку поздравлять, так в столовой стульев не хватало! И откуда эта чума бралась -- понять даже нельзя было -- каждый год, как рожал их кто -- чуть не по десятку новых объявлялось! Наливаешь иному обалдую чай, а сама, прости Господи, думаешь -- ну, куда ты с таким рылом с дубовым в хоромы затесался? На тебе бы воду возить, а ты племянник! Чай жрали до изнурения; доброе у меня сердце, а то терпенья иногда не хватало: ткнешь облому стакан с чаем, ошпаришь ему пальцы -- ну и то слава Богу, на душе немного легче делалось!
   Половина их, как бессловесные были, тетенька им разные дельные слова говорить, советы подает, а они только как телки мыкают, шаркают, да кланяются. Тетенька то не замечает, конечно, а я всю подноготную у них вижу: у каждого на роже написано -- не валандайся, тетенька, помирай поскорей, очищай нам наследство! Тьфу ты -- просто так бы в глаза и плюнула! А как останутся промежду собой -- и слова находились и разговоры вели, да какие! Бывало, заскочишь мимоходом, безо всякого интересу под дверь да невзначай что-нибудь и уловишь! Такое, милые, слыхивала, что генеральше всего сразу и не доводила -- чересчур расстроить ее опасалась.
   Конечно, которые племянники поумней, те мне уважение оказывали большое -- понимали, что я девица образованная и к самому высшему обществу привыкла -- подарочки мне возили, пустяковые, ну да, ведь тут дорого внимание: ведь и просьбишки невелики были: подшепните, дескать, словечко за меня -- надеялись, что тетенька завещание в чью-либо пользу составить!
   Обещать я обещала, понятно -- зачем людей за их же дары зря огорчать, а только и словом о них генеральше не поминала: и слышать она о завещании не хотела -- веровала, что как напишет его, так сейчас и помрет!
   Так годы и текли себе ручейками. Вот уж могу правду о себе сказать -- бессребреница и гордая я: по золоту чужому ходить буду, а не нагнусь, не возьму! А только ведь не круглая же дура -- стала и я о своей судьбе задумываться. Как же так? . . . соображаю: -- обожать меня генеральша обожает, a завещания не пишет? Помри она завтра -- с чем же я-то за свою верность останусь? Мамаша давно упокойница, надеяться мне не на кого. Правда, накопилось у меня семь сундуков со всякими подарками и деньжонки кое-какие, конечно, имелись, ну да, ведь на это не проживешь, и выходить, что я лучшие-то свои годы свиньям на хвост накрутила, да за всю свою верно преданную службу под старость лет побираться идти должна? Ну, думаю, этого уж, атанде, не будет-с, нет, я вам не жук на веревочке!
   А тут как раз, милые вы мои, стал всех на задний двор у тетеньки загонять Севрюгин, Василий Иванович -- тоже родственничек. И чем он брал, диву давалась я! Из себя дрянь, мозгля, глазки подслеповатые, будто заплеванные, обедок великопостный и такой всегда настороженный -- чистый змей на хвосте -- ну взглянуть не на что, а в доверие к генеральше прополз! Опомниться никто не успел, а уж он желанным гостем у нее сделался; за столом ему первому кушанье подавали, месяцами безвыездно в имении стал проживать. Мадамочка у него была, жена, Елизавета Платоновна -- бойкая-пребойкая и вроде как дурочка, все хохотала. И лицом не интеллигентная, румянец во всю шеку, глаза гусиные, светлые, нос вздернутый: в дождь вода сквозь него в рот заливала, ей Богу, да красный к тому же, отполированный. То они тетеньке перчаточки какие-то кружевные привезут в подарочек, дрянь, самую заваль, a уверяют что из Парижу, то модную картиночку, то рахату и лукуму какого-то особенного, порученьице съездят выполнять -- ну обошли генеральшу, кругом обошли! И все то у них, подлых, на каждом шагу "тетенька, милая тетенька!". А сами между собой как вдвоем останутся -- сейчас же по французскому и начнут та-та-та!.. Ну скажите на милость -- зачем хорошему человеку по-французски говорить? Явное дело для пакости -- нужно было, чтобы другие не понимали! Вроде как бы дежурство при генеральше установили -- то муж сидит при ней, пасьянсы раскладывает по нескольку дней, то жена. Чадушко ненаглядное было у них -- сынок Петечка, лет восьми, сюсюкалка; говорить, а на губах, как на луже в дождь, пузыри из слюны вскакивают! Штаны не подмачивать, извините за выражение, еще не умел, а к тетушке подлизываться научили: то и дело ее в ручку чмок да чмок! И все трое со мной ласковые, преласковые были, смекнули, понятно, что и я человек тонкий и нужный, на кривой меня не объедешь! На платье раза три подарили, потом шаль, часики серебряные; Василий Иванович поднес их мне, да и говорит -- это вам, дорогому другу нашему!.. на пятнадцати драгоценных камнях сделаны. Ход у них превосходный, паровозу, говорить, за ними не угнаться! Я поблагодарствовала, конечно, да в сундук их, в шкатулочку и спрятала: до времени трепаться им нечего!
   Гуляю я однажды с моськой и с генеральшей по саду -- на встречу нам Василий Иванович попался -- из города вернулся. Увидал нас -- залебезил -- завертел и задом и передом -- вот, говорит, какую интересную историю я узнал, тетушка: мой дедушка, оказывается, не только близкий родственник, но и величайший друг вашему папеньке был; один без другого, что называется, жить не могли!
   -- Да неужели?.. -- это генеральша в ответ: -- очень интересно, но я этого что-то не помню?..
   -- Как же, письма их я у себя нашел и вам их показать привезу! Так что мы и самые ближайшие по крови вам родные и потомственные друзья, так сказать, оказываемся! Д уж как наш Петечка на вас похож, -- все диву даются! Если бы Бог дал и умом в вас вышел? Понимаете, к чему он гнул? Слушаю я, мое дело сторона, -- конечно, -- а все-таки внутри все во мне как закипит, как затычет под ребро что-то! Удержи, думаю, меня Господи за язык! Твой Петечка так же на нее похож, как свинья на рояль и дай ему Бог на нее походить, умным не вырастет! Генеральше-то моей невдомек, конечно, многое перезабыла, а я всю подноготную как на ладони держу, весь уезд вот как знаю: дедушка-то Василия Ивановича бездетным помер, а теперь, изволите ли видеть, какой любящий друг ему вдруг из воздуху выискался? Не за себя, конечно, огорчилась -- я человек посторонний, а за других душа на дыбы встает! Как это так под стольких людей сразу подкапываться? Однако смолчала: совестлива уж очень я, дура; все-таки, полагаю, человек подарки мне возил, значит, не дай Бог, помрет генеральша, опять же я что-нибудь получу, а для другой-то шушеры что я такое? -- и не чихнут на меня!
   Как-то остались мы с Василием Ивановичем наедине, он положил свою руку на сердце, да и говорит: "Евгения Павловна, даю вам честное слово дворянина, что, если вы всей душой на мою сторону встанете, я как получу наследство, пять тысяч вам за ваши слова обо мне тетушке в награждение дам!" -- Что же на такое объяснение скажешь? Я девушка благородная -- доверчивая, вот ни с чем и осталась!
   Стала я о нем хорошие словечки замолвливать; Петьку-болвана и того похваливала -- очень уж, мол, он вас любит и почтителен. Делаю я дело для людей, а и своего не забываю: генеральша наша все глупей и дряхлей становилась, и сообразила я, что эдак и до беды недалеко -- надо скорей сундуки со своим добром в город увозить, а то потом еще Бог весть чего наклеплют, последнюю рубашку с тебя стащат!
   Сделала я все это под шумок, оставила на всякий случай себе один сундучок похуже и жду, мосек прогуливаю. И сколько я их, проклятых, за двадцать лет выгуляла -- земной шар с ними кругом обошла! Теперь невзначай вспомнишь, ногой так и поддашь под столом!.. Ночью, сколько раз, снились мне, паршивые, так и во сне душеньку отводила -- лягала их; да раз так в стенку двинула, что до утра охала -- все пальцы отшибла! И вот, как сейчас вижу, в Успеньев день собирались мы с генеральшей к обедне, в церковь. А на дворе дождь, ветер -- одним словом погода подлец стоит! Подали лошадей к подъезду, сдвинулась моя генеральша с дивану и только шаг сделала -- зашаталась и крикнула -- "Евгения"!.. Это она меня позвала, никогда не могла без меня обойтись! Подхватила ее, ну да куда же удержать? Я девушка худощавая, субтильная; как навалилась она на меня всей тушей, так под себя и подмяла -- обе мы и грохнулись! Гляжу, глаза у нее остановились, рот разинут... Батюшки, а я покойников смерть боюсь! Завизжала я не своим голосом, прислуги сбежались, шавка эта -- Елизавета Платоновна носом светит, кругом бегает, вякает! Водой стали брызгать на генеральшу, платье расстегнули, на кровать перенесли, за доктором послали -- ничего не помогло! От разрыву сердца скончалась, царство небесное ее душеньке!
   Распорядки взял на себя Василий Иванович. Похороны и поминки устроил замечательные, деньги-то ведь не свои, не жалко! экипажей съехалось, конца краю не видать было. После стола собрались все наследники в зале, и предводитель дворянства речь стал держать.
   -- Господа!! -- заявил: -- через сорок дней покорнейше прошу вас всех явиться сюда и выслушать волю покойной; будет оглашено завещание ее!
   Гул от говору пошел! поразились все -- ни единая душа не знала, не ведала, что завещание есть! У меня и руки и ноги отнялись -- я у двери у открытой стояла, слушала.
   -- Что такое? -- думаю: -- да когда же она его написала, где? И уж, наверное, значит, и мои заслуги благодетельница дорогая вспомнила и мне на помин души что-нибудь отписала! Милая ты, думаю, моя, драгоценная, царство тебе небесное, -- а слезы у меня градом -- градом -- до того я расчувствовалась!
   Хорошо-с. Переехала это я, значит, в город; дом в имении опечатала полиция -- все честь честью! Прошло сорок дней -- я в имение махнула -- попутчики подвезли, знакомые. Народищу опять набралось -- что маку в мешке: в зал то не войтить -- духом одним оттуда выпирало, ей Богу! Отслужили панихиду, помянули опять покойницу, и все собрались вокруг предводителя. Вынул он из кармана бумагу с печатями и зачитал по ней: "находясь, мол, в уме и во всем прочем, завещаю все движимое и недвижимое и деньги, все как есть целиком, любезному Петру Васильевичу Севрюгину". Это Петьке-то сопатому, а?!.. Я для нее земной шар с собаками обошла, а она, мне эдакую память поднесла?!
   Дамы чувств лишились, на стулья попадали; одну, Господь привел, мимо угораздило, так об пол и шмякнулась! Я уж на что двужильная, а и то еле на ногах устояла! Крик начался, визг, споры!
   -- Это не завещание!! -- кричать -- это жульничество, подделка!!
   Предводитель над головой бумагу поднял.
   -- Какая же подделка? -- сказал: -- документ правильный, у нотариуса совершен!
   Так все и сели! -- "Жулики" -- один кричит, -- "объегорили старуху: она из ума выживши была; завещание не действительно!"
   -- Кто жулики? -- другие орут. -- Мы что ли?!
   -- Вы!!., да бац кто-то кого-то по роже, да еще по щеке, да опять, да за волосы! Предводитель бежать!.. "Вот так сорокоуст, кричит, справили!.."
   Убирали после лакеи, так волосы клочьями находили, и рыжие и черные и всякие, честное слово!..
   Дрожу я вся, плачу; уж того, что и мне могут залепить в драке и во внимание не беру, в самую свалку лезу, все припоминаю, когда же, как это мое чучело ухитрилось такую подлость тайком от меня сделать? Всего раза три-четыре была она без меня в городе, неужто ж тогда все и спроворил Васька? Да ведь эдак и я бы могла ее для себя одной обанкрутить? И так мне на доверие и честность мою обидно стало, что до сих пор, через десять лет, забыть не могу! -- как вспомню, в горле клокотать начинает: так бы в волоса подлому змею и вцепилась! Я к нему пробилась: -- Дорогой, золотой мой, деликатно говорю, Василий Иванович: -- сердечно от всей души вас поздравляю с наследством и, зная ваше благородное сердце, надеюсь, что вы честное свое слово дворянское сдержите и за мои услуги обещанное уделите? А он, как постным маслом смазанный. -- Драгоценнейшая моя, отвечает: --- ничего я, к горю моему, не могу поделать, я сирота горькая, тоже ничего по завещанию не получил! И плечишки вверх вздернул.
   Можете себе представить мое потрясение? Все слова, все мысли сразу потеряла; хочу изругать его и не могу -- слюна клубом во рту клокочет. Да вместо слов ка-ак плюну ему в лицо! Он на меня; разняли нас, да ему еще сверх нормы кто-то в затылок от души поддал.
   Уехали, значит, мы все несолоно хлебав по домам; устроилась я на квартирке, то нужно, другое и часы, понятное дело, понадобились. Достала я из шкатулки змея паскуды подарок, завела их и на стенку повесила; только-смотрю -- врать они начали: утром встанешь -- везде восемь часов, а они полдень отжаривают; у людей еще сумерки, а они за полночь катают! Крутила я их, крутила и взад и вперед -- -- нет толку: врать пуще своего прежнего хозяина начали!
   Я к часовщику. Открыл он крышки, поглядел, да и говорит: вы бы, мадам, гривенник мальчикам дали, чтобы они их подальше куда-нибудь закинули, чинить не стоит!
   -- Как это, отвечаю -- не стоит? Да они на пятнадцати драгоценных камнях сделаны?
   Ухмыльнулся, невежа. -- На таких, говорит, камнях, что возят на дровнях! И назад их мне тычет.
   Вижу -- кругом я в дурах оставлена: вот тебя и умная! За что же это я генеральше очки втирала, да распиналась? Стой! Я хоть и Не Фенимор Купер, однако и ты, Васенька, орел, да не из тех, что летают, а из тех, что землю глотают!.. Жива не буду, а уж разоблачу, чем ни на есть докажу себя!
   И только это я во все свои чувства и воображение вошла и собралась к одному из племянников генеральши идти настрочить его, чтобы непременно в суд подавал, змея допечь, -- дверь вдруг настежь и, легок на помине, самый этот племянник врывается.
   Испугалась я, не сразу и признала -- красный, потный, глаза рогом лезут, вместо черных папильонов вихры стоять!
   -- Знаете, Евгения Павловна, что я узнал? -- еще с порогу мне кричит.
   -- Что же такое, тьфу вам, вы узнали? -- спрашиваю с сердцем: девица ведь я, мало ли что наедине с ней мужчине в голову может взойти? -- пил он шибко, с приятелями, до дыму насвистывался -- из затылков пар начинал валить, честное слово, ей Богу, не вру, сама видела!
   -- Завещание не в нашем городе сделано, говорит, а в Питере!
   -- Ну и что ж в том за радость? -- отвечаю с меланхолией: -- в Питере ли, здесь ли, нам с вами по кукишу законно очистилось -- не все ли одно?
   Захлопал глазищами и рот разинул, на меня уставился: вижу чудо: -- мысль в бараньей башке шевельнулась. Да как сама угадала ее -- а я мастерица на это -- и у меня, чувствую, рот врозь пополз!
   -- Батюшки?!.. сиплю -- уж и выговорить-то как след ничего не могу: -- подлог!!... Сибирь ему, каторга! В Питере то генеральша ни разу при мне не была, даже издалека его не видела, присягу в том принесу!
   Так я возрадовалась, так взыграла духом, что сердце чуть не лопнуло! На сон грядущий перед образом стала -- так и молиться не могла -- заместо креста пальцы все в кукиши складывались, в голубчика скоро богатого, в Василиска Змеевича потыкать ими хотелось!
   Объяснилась я с племянником; обещалась хоть под присягой показать все что надобно, он дальше к своим побежал, земля под человеком горела!..
   Ночь всю как есть не спала, как быть дальше обмозговывала. Утречком поднялась -- нет, размышляю, стойте господа наследники -- из-за вас я свои потроха даром портить не стану! На обещания-то вы все мастера, а как к получке дело придет, и вы сиротами окажетесь! Бедную девушку все рады обидеть! И поставила я им условьице -- десять процентиков с того, что получить каждый -- мне; все согласились, обрадовались, составили бумажку и подписали. На другой день наследники к прокурору -- так и так заявили: завещание подложное!
   Суд запрос послал в Питер: оттуда ответ пришел, что все в порядке -- пять лет тому назад приезжала в Питер сама генеральша и при свидетелях составила документ. Господи, до чего подлость человеческая махнула! Ну, перелопайся глаза мои, чтоб мне ни дна ни покрышки, никогда покойница из имения за эти годы не выезжала! Разопните меня -- все то же твердить буду! Смотрим -- кто же свидетелями у нее были -- все неизвестные какие-то! A змей то Василиск, возьми да прокурору паспорт покойницы и представь, а там прописка полицейская стоит Питерская. Чудеса явные! Как леший какой обошел -- ну все документы врут, а я правду говорю, a мне не веруют! Не человеку, a бумажке почет пошел!! Было рехнулась я! Бились мы бились -- нет, плетью обуха не перешибешь -- так наследство, милые мои, у самого носа у нас и сцапали! Сну и аппетиту я лишилась -- все угадать загадку хотела.
   И что ж бы вы, дорогие мои, думали -- раскусила, ведь, я ее! Помните, говорила я, что змеи по французскому наедине все говорили: это они паспорт генеральши выкрасть задумывали, часто это слово поминали, ей Богу! А он у нее без дела в ящике комода валялся. Твердо помню, убей меня гром, коли вру, что однажды зачем-то понадобился он: поискали мы его, да без него и обошлись, а потом и забыли! И как раз в это время змей, чтоб ему сдохнуть, где-то недели две пропадал; а жена его в имении у нас гостила, с сынком. В Москву, будто зачем-то ездил. А в ней он и не был -- проездом через нее прокатил -- доподлинно это узнала. Дама где-то была у него родственница пожилая, художница. От такой что же хорошего ждать: весь век они пишут -- под чужую руку махнуть им раз плюнуть! Привез он ее в Питер, по паспорту генеральши прописал в гостинице и марш к нотариусу! Не зря это говорю, есть следки, верхним чутьем всю подноготную чую. Подписала она, что нужно, свидетелей там сколько хочешь -- все жулики: по рублю пара, вот делу и крышка! Ей Богу, все так, как я говорю было. К самой знаменитой гадалке ходила и та подтвердила: господину прокурору докладывала, а он смеется! И на какого только черта, прости Господи, эту самую юстицию завели? Всем внутром чувствует человек, что кругом прав, а вот доказать никак нельзя! И до того это обидно, до того злость берет, что воть как вспомнишь это дело -- так будто хины тебе в рот насыплют -- такая слюна горькая сделается, вся как лимон пожелтеешь! Вот вы и благодетельствуйте людям, ждите добра от них! Бог с ними, конечно, я зла никому не желаю, пусть подавятся моим приданым, чтоб им ни дна, ни покрышки 1
   Вот до чего таинственная история приключилась со мной! Всю ее по ниточкам размотала, да все труды прахом пошли -- юстиция очень уж неверующая оказалась!

-------------------------------------------------------------

   Источник текста: Минцлов С. Р. Чернокнижник (Таинственное) [и др. рассказы] / С. Р. Минцлов. -- Рига: М. Дидковский, 1928. -- 196 с.; 21 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru